Читать онлайн
"«Дальний рейс». Кен Лю"

Дальний рейс

из серии статей «История перевозок»,

журнал «Пасифик Мансли», май, 2009

Кен Лю

Ровно двадцать пять лет назад «Гинденбург» впервые преодолел Атлантику. Сегодня он устремится в свой последний полёт. У него на счету шестьсот грандиозных рейсов за океан, что по расстоянию превышает восемь полётов до Луны и обратно. За все годы он не дал повода усомниться в своей надёжности, что как нельзя лучше делает славу гению немецкого народа.

Наблюдать за тем, как нечто прекрасное стареет, ветшает и, наконец, встречает смерть, пусть даже смерть красивую, всегда грустно. Однако покуда человек бороздит небесные просторы, память о легендарном «Гинденбурге» будет жить.

— Джон Ф. Кеннеди, 31 марта 1962 года, Берлин.

* * *

Цепеллины, пришвартованные в полумиле от терминала, были как на ладони. Штук сорок, и самые разнообразные: «Петербильты», «Аэреоны», «Маки», «Цепеллины» (как оригинальные, так и от «Гудиер-Цепеллин»), и «Дунфэны». Закреплённые за нос, они грудились вокруг десяти причальных мачт, как приникшие к земле кошки-подружки за чаепитием.

Пройдя таможню в аэропорту Ланьчжоу Янтань, я отыскал у последней мачты борт дальнего сообщения под командой Барри Айка — серебристый «Дунфэн-Фэймаотуй». Он же, как прозвали эту модель не очень-то тактичные американские пилоты, «Летучий китаец». Он же, для Айка, «Американский дракон» — и за что хозяин так его окрестил, я понял при первом же взгляде.

Верхнюю часть обшивки черепашьим панцирем покрывали чёрные солнечные батареи, в которых, как в чистейшем зеркале, плыли облака. По бокам вытянутого каплевидного корпуса плескали нарисованные американские флаги с белыми звёздами и шлейфом сине-красного пламени. Сужающийся хвост кончался крестовым оперением в бело-красно-синюю полоску. Спереди над носовым креплением пестрели хищные змеиные глаза, а снизу — оскал клыкастой пасти. Под креплением висела на тросах миниатюрная китаянка и подрисовывала в ней кроваво-красный язык.

Барри Айк стоял на аэродроме возле командной рубки — застеклённой гондолы под брюхом гигантской капли. Это был рослый, плечистый американец, с широкоскулым лицом и римским носом. Карие глаза его внимательно следили за мной из-под козырька бейсболки «Рэд сокс». Когда я подошёл, он щелчком выбросил дымящий окурок и кивнул.

Айк был из немногих, кто откликнулся на моё объявление в интернете — я писал на форуме, что ищу пилота, который взял бы на борт корреспондента «Пасифик Мансли».

— Читал я ваши статьи, — сказал он. — Вроде не совсем белиберда.

И так меня пригласили в Ланьчжоу.

* * *

Мы сели и пристегнулись. Айк запустил подачу сжатого гелия в газовые отсеки, и подъёмная сила стала компенсировать вес судна с газом, нами и грузом, пока не уравняла полностью. В таком невесомом состоянии поднять гружёный дальнобойный цеппелин под силу и ребёнку.

Диспетчер дал «добро» на взлёт. Айк, потянув рычаг, отцепил носовое крепление от мачты, щелчком тумблера сбросил в цистерну под нами тонны балластной воды — и борт мерно и неслышно пополз вверх. Мы будто поднимались в стеклянном лифте по стене небоскрёба. Моторы молчали. Цеппелин — не самолёт, подъёмную силу ему придаёт газ, а не продольное ускорение от двигателей, так что до выхода на крейсерскую высоту они не понадобятся.

— Говорит «Американский дракон», взяли курс на Город грехов. До скорого, и на медведей не нарвитесь, — проговорил Айк в рацию.

Часть пришвартованных бортов на земле, эти гигантские гусеницы, мигнули нам на прощание хвостовыми огнями.

«Фэймаотуй» Айка в длину имеет девяносто два метра, диаметр в самом широком сечении — двадцать шесть. Вмещает тридцать две тысячи кубометров гелия, поднимающих тридцать три тонны общего веса, двадцать четыре — полезной нагрузки. Почти столько же составляет весовое ограничение для фур на американских трассах.

Каркас цеппелина состоит из жёстких дюратитановых поясов и продольных рёбер, обшит композитной оболочкой. Внутри на центральной опоре, протянутой от носа до хвоста примерно на трети высоты от днища, закреплены семнадцать газовых отсеков. Под ними же, вдоль опоры и всей длины корпуса — пустое пространство.

Больше всего полезной площади занимает трюм, за который фрахтователи и ценят дальнобойные борта. Просторный, не в пример шире самолётного, он без труда вместит громоздкий негабаритный груз — как, в нашем случае, лопасти для ветрогенератора.

В передней части судна, за переборкой трюма, расположился жилой отсек с удобными обустроенными каютами и коридором, ведущим к наружной командной рубке. Окна на борту есть только в ней. По сравнению с каким-нибудь «Боингом-747», включая хвост, наш «Фэймаотуй» чуть выше и длиннее, зато в разы легче и вмещает громадный объём.

Членов экипажа всего два: Айк и его жена Йелин — та китаянка, рисовавшая «Дракону» язык перед отлётом. Такие супружеские экипажи для рейсов дальнего сообщения — не редкость. Пока муж несёт шестичасовую вахту, жена спит, как было и у нас. Брак их, думал я, сам во многом напоминает цеппелин — в нём так же тихо и много пустого пространства.

— Считай, нам всё время друг до друга десять шагов, но в одной кровати спим раз в неделю. Привыкаешь молчать по шесть часов, а все разговоры ужимать в пятиминутный пересменок.
Бывает, поругаемся, так у неё есть полдня сочинить для меня ответ. По-английски она ещё не сразу подбирает слова, так что это даже плюс. Я просыпаюсь, слушаю пятиминутную отповедь и дальше сам полдня выдумываю речь, пока она спит. Не на один день иногда затягивается.

Айк усмехнулся.

— По временам, хочешь не хочешь, а приходится засыпать с обидой, чтобы договорить потом.

Гондола «Дракона» формой напоминала самолётную кабину, только окна были под таким углом, чтобы иметь свободный обзор снизу.

Айк сидел на кресле ручной отделки с рисунком топографической карты Аляски. Перед ним расположилась приборная панель с аналоговой аппаратурой и ручным управлением. Сверху на панели блестела золотым приклеенная статуэтка дородного хохочущего будды, а рядом сидел зелёный Чудище-Уолли из Фенуэй Парк, клубный талисман «Рэд сокс».

Между креслами был вжат ящик с дисками: всякая китайская эстрада, кантри, классика и аудиокниги. Книги я перебрал: Энни Диллард, Торо, Кормак Маккарти, «Грамматика и синтаксис для чайников».

На крейсерской высоте в триста метров — ниже, где вид для пассажиров приятнее, обычно курсируют прогулочные рейсы, а выше, сильно выше, небо предоставлено самолётам — Айк включил электромоторы. Я не столько услышал, сколько почувствовал тихий гул — то ожили пропеллеры в четырёх моторных гондолах у хвоста, задавая нам тягу.

— Громче почти не станет, — заверил Айк.

Мы поплыли над многолюдными улицами Ланьчжоу. Этот средний промышленный город лежит в полутора тысячах километров западнее Пекина, и раньше из-за копоти нефтезаводов и застоя воздушных течений он был самым загазованным в Китае. Сегодня Ланьчжоу — столица расцветшей китайской ветроэнергетики.

Под нами перевозили грузы и людей мелкие дешёвые суда городского сообщения. Рябили цветными пятнами мягкие дирижабли и малогабаритные цеппелины со следами кустарного ремонта и самодельными латками. У мягкого дирижабля, как ясно из названия, нет каркаса, а форму он держит за счёт давления газа по принципу воздушного шарика. Борта их пестрели рекламой товаров и услуг на ломанном английском — не менее заманчивой, чем пугающей. У кого-то под нами, уверил Айк, каркас был бамбуковый.

До покупки своего судна он десять лет служил под опекой профсоюза на внутренних американских рейсах. Союз выбивал достойную плату, но хотелось работать на себя. Айк подумывал купить «Гудиер-Цеппелин», где всё от носа до хвоста будет американского производства. Китайским конструкторам он не доверял — но банкирам не доверял сильнее, так что в конце концов приобрёл «Дунфэн» по средствам.

— Кредиты до добра не доводят, — пояснил он. — Я ещё год назад знал, что ипотечный пузырь скоро лопнет.
А вообще, мой «Дракон» и так почти американец. В Китае дюратитана для каркасов не производят. Приходится импортировать. Я то и дело отвожу партии сплава из Бетлехема в Пенсильвании на китайские фабрики.

У «Фэймаотуя», заверил он, хитроумная конструкция. Такая, чтобы быстро освоить судно и быстро чинить, без типично-американских мудрёных решений в пользу надёжности. Американское судно при поломке сдают в сервис, там проводят сложную цифровую диагностику по фирменной системе кодов, а китайское можно перебрать на месте, если умеешь работать руками. Американскому пилот почти не нужен, в нём всё на автоматике, чтобы исключить человеческую ошибку — таков его конструкторский принцип. «Фэймаотуй» требовательнее к пилоту, но при этом послушнее, и его приятнее вести.

— Капитан со временем становится похож на своё судно. Был бы «Дракон» на автопилоте, я бы уснул со скуки. — Он оглядел рычаги, переключатели, колёса, тумблеры, педали и ползунки. Внушительные, аналоговые, надёжные. — Не годится пилоту вбивать команды с клавиатуры.

В мечтах у Айка было обзавестись целым флотом цеппелинов. Вместо владельца-капитана стать просто владельцем, завести с Йелин детей.

— Когда-нибудь потекут деньги рекой, и я куплю «Виннебаго-Аврору» на тысячу двести кубов. Всё лето будем с женой и детьми облетать Аляску, зимой — Бразилию, еду добывать своими руками. Считаю, не видел Аляски с воздуха, значит, не видел вовсе. Там такие места есть, куда ни на снегоходе, ни гидроплане не добраться. Там можно зависнуть над озером, где людей никогда не бывало, и на сотни километров не встретить ни души.

Я не успел заметить, как под нами простёрлась широкая лента мирной Хуанхэ — Жёлтой реки. Илистая вода здесь и правда понемногу желтела в соответствии с названием, а через сотню-другую километров, на Лёссовом плато, река пожелтеет и помутнеет ещё сильнее, поднимая со дна породу, нанесённую ветром за сотни веков.

Внизу над течением сонно ползли экскурсионные дирижабли. Пассажиры в гондолах толпились над стеклянным полом и глядели на плывущие по реке плоты из надутых бурдюков. Так, думал я, туристы на Карибах наблюдают в прозрачное днище катера за живностью коралловых рифов.

Айк добавил тяги, устремляя нас вдоль Хуанхэ на северо-восток, в сторону Внутренней Монголии.

* * *

В Вашингтоне, убеждён Айк, сидят бездари и клоуны, но их «Законопроект о тысячелетии зелёной энергии» он одобряет.

— Этот закон меня кормит!

Продвинули его для того, чтобы оградить внутренний американский рынок от китайского влияния и откупиться от эко-лоббистов. Импорт облагался тяжкой пошлиной: тариф привязали к объёму углеродного выброса, произведённого за период доставки товара. Точной страны-производителя в формулировке не указали, тем самым обойдя запрет ВТО на одностороннее повышение пошлин.

На фоне удорожания топлива закон стал подарком судьбы для всего дирижаблестроения. Два-три года спустя китайские фирмы уже штамповали дешёвые суда с мизерным расходом горючего, выжимающие максимум энергии из солнечных батарей. «Дунфэны» прочно обосновались в американском небе.

Дальнобойный цеппелин куда медленнее «Боинга-747» и вмещает меньше, зато на порядок эффективнее и экологичнее расходует топливо, притом обгоняя наземный транспорт. По земле наш маршрут Ланьчжоу—Лас-Вегас занял бы минимум три или четыре недели: несколько суток пути от Ланьчжоу до Шанхая на фуре или поезде, недели две пересекать Тихий океан, ещё сутки-двое везти груз в Лас-Вегас, плюс примерно неделя на погрузку, выгрузку и таможню. Самолёт долетит прямым рейсом за день, но цена горючего и углеродный налог быстро сведут выгоду почти от любого товара на нет.

— А ведь погрузочные работы и переход с суши на воду тоже денег стоят, — разъяснял Айк. — Цеппелин — это и фура, и лодка, и самолёт, но ему не нужны ни трасса, ни река, ни аэродром. Только ровный участок размером с футбольное поле. Мы довезём груз от монгольской юрты прямиком до двери квартиры в Нью-Йорке, была бы только причальная мачта на крыше дома.

Типичный цеппелин последних двадцати лет летает со скоростью сто восемьдесят километров в час, покрывая одиннадцать тысяч километров между Ланьчжоу и Лас-Вегасом за двое с половиной суток. Если вовсю задействовать солнечные батареи, как было на «Американском драконе», на весь рейс хватит и тысячной доли того, что сжёг бы «Боинг». И опять же, в «Боинг» не вместить негабаритный груз.

Пусть курс наш пролегал за океан, лететь предстояло большей частью над сушей. Так как Земля имеет форму шара, кратчайшая траектория между двумя точками лежит на окружности, делящей его пополам. В нашем случае это означало, что путь Ланьчжоу—Лас-Вегас проведёт нас через северо-восток Китая, Монголию, Сибирь, Берингов пролив, затем на юго-восток Аляски, над океаном вдоль Британской Колумбии, завернёт обратно на сушу в Орегоне, и оттуда мы долетим до точки назначения в невадской пустыне.

* * *

Под нами простирался до горизонта Ордос, столица китайского региона Внутренней Монголии. Неохватный гигаполис в блеске стали и гладких стёкол, с огромными кварталами домов на западный манер и ухоженными садами. При этом новые широкие дороги пустовали, навевая образы Пхеньяна, и пешеходов можно было пересчитать по пальцам одной руки. С высоты вид напоминал фотографию в жанре «тилт-шифт» — мы будто смотрели на мини-диораму, по которой рука моделиста расставила редкие машинки и человечков.

Для Китая Ордос — то же, что Альберта для Канады. Регион богат углём, лучшим, чистейшим в мире. Здесь ждали бурного развития энергетики, но получили только бурную застройку. Чем активнее вкладывались в строительство, тем больше казалось на бумаге, что вложить нужно ещё. Так здесь и появился на свет этот город-призрак, мертворождённый город-рай. А между тем, формально Ордос считался вторым богатейшим городом страны, уступая по доходам на душу населения лишь Шанхаю.

Когда мы проплывали над центром города, нам навстречу поднялась панда — небольшой мягкий дирижабль болотного цвета с надписью «Воздушно-транспортная служба Китайской Народной Республики». Айк замедлился и переслал грузовую накладную с картой техобслуживания — их можно сверить по международному реестру грузовых бортов — и полётный журнал. Через несколько минут нам махнули из гондолы и с китайским акцентом разрешили по рации полёт.

— Какой в этом Китае бардак, — возмущался Айк. — Отгрохать Ордос денег хватило, но вот Гуанси… Бывали там? Это на границе с Вьетнамом. Там деревни чуть ли не самые нищие на свете. Из ценного у местных только халупы с земляным полом, красивые пейзажи и не менее красивые женщины.

Там Айк и познакомился с Йелин. Свело их брачное агентство для иностранных женихов. Когда по триста дней в году бороздишь небо, найти жену самому непросто.

Айк тогда ещё летал в составе профсоюзного экипажа и прибыл в Наньнин, региональную столицу, забрать партию бадьяна. Назавтра, в субботу, был выходной, и он поехал за сотню километров от города, куда агентство свезло для него с окрестных сёл выбранных по фото девушек.

Их было пятнадцать. Знакомились в сельской школе. Айк сидел на низкой табуретке спиной к доске, а за партами, как на уроке перед учителем, расположились невесты.

Почти все умели связать пару слов по-английски, так что можно было бегло познакомиться и выбрать в бланке трёх на личное свидание. А тех, кому не свезло, представили бы новому западному жениху через полчаса.

— Говорят, какие-то агентства даже дают, так сказать, снять пробу. Провести, там, вместе ночь, да это явно сказки. У нас всё было прилично, мы просто поговорили. И выбрал я не трёх, а только Йелин: она мне внешне понравилась. Кожа такая гладкая, молодая, красивые чёрные волосы, прямые, слегка завитые на концах. Пахло от неё травой и дождём. Но больше понравилось то, как она стеснялась рядом со мной и всячески угождала. Дома таких женщин не сыщешь. — Он посмотрел, как я записываю, и пожал плечами. — Хотите меня осудить, чтобы читатель самоутвердился, судите. Только суд ваш правды не покажет.

Я спросил, не совестно ли было выбирать жену, как товар на прилавке.

— Я заплатил агентству две тысячи долларов, и перед свадьбой ещё пять её родителям. Да, кто-то возмутится. Скажет, так жениться нельзя, это изначально грязно…
Но в браке с нею я счастлив. Что ещё говорить?
До нашего знакомства Йелин успела отучиться только в школе, и то не до конца — бросила в старших классах. И больше она не поступила бы никуда. Не стала бы юристом, не устроилась в банк, не ездила бы в офис, не занималась бы йогой после работы. Потому что мир по-другому устроен.
Она, может быть, перебралась бы в Наньнин работать в массажном салоне или бане. Или, может, вышла бы за дряхлого пахаря, которого раньше в глаза не видела, зато у него нашлось, чем заплатить родителям. Может, с утра до ночи гробилась бы рисовых полях, подхватила бы глистов на всю жизнь, детей бы укладывала спать на земляном полу. И совершенно точно к тридцати выглядела бы на шестьдесят.
Вот и скажите, что лучше?

* * *

Официальным языком у пилотов дальнего сообщения служит английский, но на деле в нём намешаны сугубо американские и китайские выражения и образы. «Хао» и «окей», «кэш» и «доллар» — слова международные и перевода не требуют. Образом медведей снабжены силы полиции: в Китае воздушный патруль — это панда, в России — белый медведь, на Аляске — бурый, у берегов Британской Колумбии — кит, в Америке же небо стерегут гризли. Медвежья служба состоит в том, чтобы отравлять жизнь воздухоплавателям, ловить тех, кто не вставал из-за штурвала больше шести часов, нарушил допустимую высоту полёта или для лишней грузоподъёмности подмешал в рабочий газ водород.

— А когда это кит успел стать медведем? — удивился я.

— В ходе эволюции. Дарвин утверждал, что киты, возможно, произошли от подвида медведей, которые плавали с разинутой пастью и ловили водных жуков.

Я проверил. Действительно, утверждал.

* * *

О том, что мы пересекли китайско-монгольскую границу, сообщил только писк навигации. Под нами тянулась бесплодная пустыня Гоби, кое-где поросшая пучками короткого жёсткого сорняка.

В рубку спустилась на смену Йелин. Айк заблокировал управление и встал. Они шёпотом переговорили в задней части гондолы и поцеловались, я же разглядывал приборную панель, силясь не подслушивать.

Жизнь в любом браке поддерживает мотор. У него свой ритм, своё горючее, всё в нём на особом языке и управляется по особой схеме. Особый и тихий гул, порождающий силу движения. Подчас слишком тихий — его не столько слышишь, сколько чувствуешь, и чтобы он не растворился в воздухе, надо напрячь слух.

Айк ушёл отдыхать, а жена заняла его кресло.

— Если тоже пора на посадку, вторая койка разложена, — предложила Йелин. С акцентом, но внятно. К нему чуть примешивалось новоанглийское произношение мужа: она акала и растягивала гласные звуки.

Я поблагодарил и сказал, что ещё не устал.

Кивнув, Йелин принялась за управление. Рычаги рулей — крестообразного оперения на хвосте — и колесо триммера она держала намного крепче Айка.

Какое-то время я вглядывался в холодную пустошь под нами, но вдруг вспомнилось, как Йелин перед моим появлением рисовала на обшивке. Я спросил, зачем.

— Подкрашивала глаза. Барри нравится хищная красная пасть, но глаза важнее.
Судно — это дракон, а дракон ищет путь глазами. Один глаз на небо, другой — на море. Иначе ему не заметить приближения шторма, не поймать капризный ветер. Не увидеть подводную скалу или землю на горизонте. Слепое судно пойдёт ко дну.

Воздушному судну, добавила она, глаза ещё нужнее, ведь оно само несётся быстрее ветра, и опасностей для него куда больше.

— Барри считает, можно обойтись этим… — Она указала на приборную панель: GPS, радар, рация, высотомер, гироскоп, компас. — Но это всё нужно ему, а не судну.
Судну нужны глаза. Он считает, что это глупости. Даже запрещал рисовать. Но я сказала, что с яркими глазами вид внушительнее и привлечёт клиентов. Тогда он согласился. Подумал, что разумно.

По её словам, глазами и пастью дело не ограничилось. Она облазила всю обшивку, выводя маслом дерева тунг узор овальной драконьей чешуи.

— Таким узором весной трескается лёд на озере, где энергия течёт по фэн-шуй. Судно с крепкой чешуёй никогда не станет добычей воды.

С неба сошла ночь, расстелив под нами сплошной мрак. Север Монголии с дальневосточной Россией вообще считаются самыми безлюдными регионами в мире. В вышине зажглись звёзды, и такой яркой их россыпи я больше нигде не видел. Мы, казалось, дрейфуем по ночному морю, а вокруг мерцают светящиеся медузы, как мерцали в Лонг-Айлендском проливе у берегов Коннектикута, когда я по ночам ходил купаться.

— Всё-таки пойду посплю, — решил я.

Йелин кивнула со словами, что на камбузе — дальше по коридору, за входом в рубку — можно погреть еду.

Камбуз оказался немногим шире чулана. Холодильник, микроволновка, раковина, маленькая электроплитка на две конфорки. Чистота — безупречная. Сковородки с кастрюлями аккуратно висели на стене, тарелки стояли по стеллажам, закреплённые липучками. Я быстро перекусил и двинулся на звуки всхрапов.

Айк оставил для меня свет. Мягкие жёлтые лучи приятно ложились на древесную обшивку глухой каюты, навевая сонную атмосферу. Сбоку на переборке были откинуты две койки, одна над другой. Айк спал на нижней. В углу ютился туалетный столик с приклеенными по краю зеркала снимками родных Йелин.

Так «Дракон» — их дом! Как поздно до меня это дошло. Айк говорил, что у них коттедж на западе Массачусетса, но они прилетают туда в отпуск максимум на месяц. А остальной год завтрак, обед и ужин готовят на «Американском драконе», все сны видят в этой каюте, на разных койках.

На переборке у столика красовался рисованный плакат в народном китайском стиле с весёлыми детьми, а сбоку и сверху всё было завешано снимками счастливых Айка с женой: свадьба, отпуск, какой-то китайский город, снежный берег озера, и у обоих в руках — по крупной рыбине.

Я влез на верхнюю койку и за храпом Айка уловил тихий гул моторов — столь тихий, что, если не напрячь слуха, то он растворится в воздухе.

* * *

Устал я сильнее, чем думал, так как умудрился проспать остаток той смены и всю следующую. Когда открыл глаза, уже рассвело, и в рубке опять была Йелин. Мы летели глубоко над Россией, и теперь вместо песков внизу плыло бескрайнее море сибирской хвои. Курс вёл нас дальше на восток, к мысу, вдающемуся в Берингов пролив, и через него — в Аляску.

Йелин слушала аудиокнигу. При моём появлении она потянулась выключить, но я сказал, что не обязательно.

Это оказался справочник по азам бейсбола для новичков. Конкретно тот отрывок был посвящён приёму кражи баз и мастерству его оценить..

Йелин дослушала главу и выключила. Я цедил кофе, и мы вместе смотрели, как ползущее к зениту солнце золотит лишайниковую тайгу, болота и девственные озёра, ещё скованные льдом.

— До свадьбы я ничего не смыслила в бейсболе. У нас в него не играют, особенно там, откуда я родом.
Бывает, когда заказов нет, или в выходной, или если после смены захотелось побыть с Барри, я рассказываю, во что играла в детстве. Что читала в школе, как мы справляли праздники. Но это трудно.
Как-то мы с братьями пошли пускать бумажные кораблики. Простая забава, но даже её пришлось объяснять. Кто как назвал кораблик и почему, какие правила, откуда пошёл обычай, что за праздник был и какие с ним связаны духи, как звали братьев и через кого мы в родстве. К концу я совсем забыла, с чего начала.
Нам обоим было трудно. Я усердно объясняла, но Барри быстро уставал слушать. Не выговаривал и даже не отличал китайских имён. Пришлось перестать.
Но я хочу разговаривать с мужем. А там, где языка нет, нужно его изобрести. Барри любит бейсбол, вот я и слушаю книгу, чтобы его обсуждать. Иногда мы смотрим или слушаем матч, и муж обожает, когда я кое-что разбираю и тоже болею.

* * *

Айк правил вдоль полярного круга, чуть южнее его кромки — это был самый северный отрезок полёта. Здесь, на местных широтах, дня и ночи в привычном понимании уже не существует. Морально я почти привык жить по шесть часов, и организм тоже понемногу подстраивался под бортовые порядки.

Я спросил Айка, близко ли он знаком с родными жены, успел ли сдружиться.

— Нет. Она три-четыре раза в год шлёт им денег, из своей доли, которую честно зарабатывает наравне со мной. Йелин вообще бережливая и на первых порах не тратилась ни на себя, ни на минутные приятности, так что пришлось над этим поработать. Зато теперь, когда оказываемся в Вегасе, она с радостью зовёт меня продуться в казино, но даже на это у неё отложен бюджет.
А сближаться с её семьёй я не хочу. Раз согласилась улететь на воздушном шаре с каким-то иностранцем, лишь бы вырваться из отчего дома, нечего мне родниться с тем, что для неё в прошлом.
По своим она, конечно, скучает. Как не скучать? В этом плане, по-моему, все люди на один лад. Всем хочется теплоты, когда близкие рядом, знают друг о друге всё, и вы говорите без умолку, но и уединения порой охота. А иногда всего, и сразу. Мы вот с моей матерью не особо-то близки, и дома я не был с шестнадцати, но совру, если скажу, что не тоскую временами.
Жене нужно пространство, и я его даю. У китайцев с ним вообще беда. Йелин всю жизнь прожила в битком набитой лачуге без собственного одеяла, и не припомнит, чтобы хоть час провела наедине. А теперь проводит ежедневно по двенадцать, и чем это пространство заполнить, решает сама. Одиночество она успела полюбить. Уж очень ей его не хватало.

Внутри цеппелина, думал я, много пространства. Оно заполнено гелием, который держит судно в воздухе. Полно пространства и в браке. На чём держится он?

Мы любовались, как по заполярному небу в окнах расходится зарево северного сияния, пока цеппелин мчал нас в сторону Аляски.

* * *

Не знаю, сколько я спал, но проснулся от того, что меня резко тряхнуло. Тут же судно дало крен и не успел я опомниться, как скатился с койки. Я перевернулся, встал и, упираясь в переборки, пошёл в рубку.

— Осенью над Беринговым морем постоянно бури. — Айк не спал после смены, как полагалось, а уже был тут, держался за кресло пилота.

Йелин добела стискивала рычаги управления и в мою сторону даже не посмотрела.

Если бы не блёклый полусумрак снаружи, легко бы показалось, что сейчас не день, а сильно за полночь. Ураган так захлёстывал окна ледяным дождём, что я не видел даже обшивки со стороны протянутого вперёд и вверх брюха. Кипящие вокруг тучи и клубы мглы проносились вдоль нас быстрее встречных машин на автостраде.

Вдруг ударил такой боковой шквал, что я не удержался на ногах.

— Пристегнитесь или давайте назад в каюту! — Айк на меня даже не оглянулся.

Я добрался до ремней в задней правой части рубки и закрепил себя, чтобы не мешаться под ногами.

Йелин ловко, будто отрепетировано, соскользнула с кресла на соседнее, уступая мужу. Траектория на экране навигации показывала, что «Дракона» швыряет из стороны в сторону. И было ясно, что ветром нас сносит назад относительно земли, хотя моторы работали на всю, расходуя горючее, как самолёт.

Ничего не оставалось, кроме как направить «Дракона» носом на ветер, снизить площадь сопротивления потоку. При малейшем угле к ветру нас бы завертело по оси вращения, как яйцо на тарелке. Пролегает ось по центру инерции, вокруг которого вращение и совершается, а где он расположен, зависит в том числе от конструкции судна, массы, формы, скорости, ускорения, направления ветра и вращательного момента. Потому-то в ураган пилотируют не столько по приборам, сколько по чутью.

Вплотную полыхнула молния, и я на миг ослеп. Гром сотряс судно, пробив меня до зубов, будто под ногами грянула басом колонка.

— Туго идёт, — пожаловался Айк. — Видно, обледенели. Хотя вообще-то должно быть хуже. Если наружный термометр не врёт, нам пора уже целиком обрасти ледяной коркой. Но высоту всё равно теряем, а ниже опускаться нельзя: волнами захлестнёт. Снизу бурю не облететь, значит, попробуем сверху.

Он сбросил балластную воду и поднял рули высоты. Мы пронзили тучи ракетой. Вытянутый каплевидный корпус «Американского дракона» сработал в качестве примитивного крыла и под напором свирепого северного ветра взмыл, точно экспериментальный аэроплан в воздушной трубе.

И снова молния, ещё ближе, ярче. От оглушительного до боли раската у меня заложило уши.

Айк с женой перекрикивались. Йелин помотала головой и крикнула вновь. Муж поглядел на неё, кивнул — и на секунду бросил управление. Цеппелин мотнулся в бок и дал крен, заворачивая под натиском стихии. Айк опять схватил рычаги, но ураган метнул третью молнию, и света в рубке не стало. Не стало теней, контуров, объёмов, а рокот сбил меня с ног, сильнее прежнего ударив по ушам — и я утоп в кромешной черноте обморока.

* * *

К тому времени, как я очнулся, мы уже успели пролететь всю территорию Аляски.

За управлением была Йелин. Из динамиков лилась китайская песня. Над чёрным невидимым океаном сияла из мрака круглая, почти полная луна — большая, как в детстве. Я устроился на свободном кресле и стал её рассматривать.

После припева мягкий женский голос плавно запел куплет по-английски:

«Но почему, разлучаясь,

Помним, как в небе светила луна?

У смертных — радости и скорбь, разлуки —

встречи вдруг,

И у луны — то свет, то тень, то круг,

то полукруг.

Издревле так. И не дано

Кому-то лишь одно.

А я хочу, чтоб сотни ли луна пересекла

И перед тем, кто там, вдали,

Во всей красе плыла!»

Йелин выключила музыку и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Он выбрался из бури, — заговорила она. Очевидно, не о муже. — Увернулся от молнии в последний миг, нашёл просвет в тучах и вылетел. У него зоркие глаза. Не зря перед вылетом я подкрасила левый, который смотрит на небо.

Под нами проплывала ровная гладь Тихого океана.

— Во время бури он сбросил чешую, чтобы стать легче.

Я представил, как лёд дробится по масляному узору на обшивке и глыбами отпадает в стылое море.

— Вначале, после свадьбы, я во всём слушалась Барри. Но когда он спал, а я вела, было много времени подумать. Я думала о родителях, и что они стареют, а я далеко. Хотела спросить у мамы рецепт, но она там, дома. Я всё время спрашивала себя, зачем уехала.
Да, я слушалась мужа, но мы всё равно постоянно ругались. И оба не знали, почему, для чего. Тогда я решила, что дальше так жить нельзя.
Я перевесила кастрюли в кубрике, переставила тарелки в шкафчиках, переклеила фото в каюте и переложила спасательные жилеты, обувь, одеяла. Сделала всё, чтобы энергия ци текла правильно, по фэн-шуй. Может показаться, что здесь беспорядок, но теперь судно стало настоящим небесным дворцом.
Барри не заметил перемен, но благодаря фэн-шуй мы перестали ссориться. Даже во время бури всё делали слаженно, хотя были на взводе.

— И вам не было страшно? — спросил я.

Она задумчиво пожевала губу.

— В первое время, когда я ещё не успела узнать Барри, каждое утро спрашивала себя по-китайски: «Что это за мужчина, и почему я в небе?» Тогда было страшно.
А вчера ночью, когда боролась с управлением, и он пришёл помочь, не было. Подумала, если погибнем, пусть. Я знаю этого мужчину. И знаю, зачем уехала. Здесь я дома.

* * *

— Да нам молния, как бы, не страшна, — сказал Айк. — Вы ведь в курсе? «Американский дракон» устроен как большая клетка Фарадея. Даже если попало бы в нас, металлический корпус отвёл бы разряд. Так надёжно, как у нас на борту, больше нигде над морем не было.

На это я пересказал слова Йелин о том, что «Дракон» сам нашёл просвет и вылетел из бури.

— Аэродинамика штука сложная, — пожал он плечами. — Летели мы туда, куда нас несли законы физики.

— А на своей будущей «Авроре» тоже дадите нарисовать глаза?

Айк кивнул и посмотрел на меня, как на идиота.

* * *

Под нами, сверху и вокруг плыл Лас-Вегас — прелесть пустыни.

Над Стрипом роились круизные и пассажирские цеппелины с пёстрым неоном по бортам и огромными рекламными экранами. Грузовые суда, вроде нашего, шли по узкому выделенному коридору вдоль Стрипа и садились на взлётные площадки прямо под здания казино.

Айк показал на громадный вычурный цеппелин вверху, величиной почти с «Венецианку» ниже и левее.

— Это вон «Лапута».

«Лапута», это моднейшее и помпезное казино в облаках, ярко сияла изнутри, как огромных размеров красный китайский фонарь. Между Стрипом и её громадой светлячками сновали воздушные такси.

Привезённые лопасти к тому моменту мы уже выгрузили за городом, на ветряной станции, принадлежащей «Сизарс-пэлас» — отелю с казино, куда теперь и держали курс. За работу на такого клиента положены свои бонусы, и в том числе бесплатные номера.

Из-за отеля «Мираж» вырос огромный шпиль с сигнальными огнями — причальная мачта у торгового комплекса «Форум-шопс». Обычно там швартуются личные яхты миллионеров-кутил, но сегодня её предоставили одному-единственному грузовому борту «Дунфэн-Фэймаотуй» дальнего сообщения, Летучему китайцу по прозвищу «Американский дракон».

— Поиграем малость и поднимемся в номер, — сказал Айк жене. Та улыбнулась в ответ.

Сегодня они впервые за неделю уснут и проснутся в одной кровати. А когда отдохнут положенные сутки, направятся в Калиспелл, Монтана, где их уже зафрахтовали на перевозку бизоньих костей дальним рейсом обратно в Китай.

Я лежал в номере недорогой гостиницы и думал о том, как расставлена мебель, представлял потоки ци вокруг кровати, тумбочек и комода. Мне недоставало тихого гула работающих моторов — столь тихого, что если не вслушаться, то он растворится в воздухе.

Я включил свет и набрал номер жены.

— Я ещё не дома. Но скоро буду.

* * *

[Рассказ во много вдохновлён сборником «Uncommon Carriers» Джона Макфи (на русский не переводился — прим. пер.)

Маршрут через реальные места планеты описан не совсем достоверно: Ордос лежит в стороне от прямой траектории Ланьчжоу—Лас-Вегас.

Песня, которую слушает Йелин — это переведённое с китайского стихотворение поэта Су Ши (1037-1101 н.э.), жившего в эпоху династии Сун. На протяжении сотен лет стихотворение неоднократно перекладывали на музыку. (Перевод на русский И. Голубева — прим. пер.)