Читать онлайн
"Наследие"

НАСЛЕДИЕ

Джалил всматривался во тьму, подняв над головой горящий факел.

- Энрике, - закричал он, - выходи уже, хватит прятаться! Антон Петрович Волосюк все видит, тебе не скрыться от его взора! Выходи давай, мы будем судить честно и справедливо!

Темнота отвечала молчанием. На Каллиопе-2 не было ночной фауны, и только ветер легким шумом создавал мелодию сумерек. Лазить по периметру, уставленному непонятными устройствами, Джалилу совсем не хотелось, вдруг этот безбожник прячется тут рядом. И кто знает, на что еще он готов, если он так легко наплевал на заповеди Антона Петровича Волосюка. А ночь стала беззвучна, даже ветер затих. Если Энрике и прятался неподалеку, то совсем ничем себя не выдавал. Однако рисковать не хотелось, и Джалил развернулся обратно к поселку.

Все указывало на то, что Энрике сбежал за пределы лагеря, еще раз нарушив божественные наказы. Теперь к нему точно не будет снисхождения, как к нарушившему сразу три заповеди за раз. Никто до сих пор не покидал пределов лагеря, очерченных блестящей землею. Если говорить честно, то само пространство за этой родной землей, покрытое какими-то странными сине-зелеными ростками, возможно, даже живыми, вселяло в Джалила благоговейный ужас. Он бы сам ни за какие коврижки туда не ступил и без заповедей.

Джалил направился к центру лагеря, где вокруг Идола собралась группа людей. Там были Френсис, Сальма, Джейкоб, Инга, Шаху и Георгий. Они что-то оживленно обсуждали. При приближении к ним слова становились все четче и четче.

- Это однозначно нельзя употреблять в пищу, - голос Френсиса звучал спокойно, но жестко, - Антон Петрович Волосюк четко указал нам - нельзя! Вы что же, с ума сошли, рисковать своей душой и здоровьем из-за подобной ерунды?

- Но в прошлый, в прошлый раз вы помните, что было? — возражал ему Шаху. — В прошлый раз, когда Идол указал на съедобность той коричневой жидкости, которую мы нашли в одном из жилищ? Анна заработала расстройство желудка, а Шон так вообще чуть не помер, до сих пор в себя не придет и не ест ничего, кроме круп. Вы уверены, что правильно толкуете волю Антона Петровича Волосюка?

- Ох, послушай, - Френсис по-отечески прищурил глаза и сморщил лоб, - если бы я ошибался хоть раз, то вы бы меня не слушали, а в глазах Антона Петровича Волосюка я бы не был проводником воли его. Я точно тебе говорю — перед вами несъедобная дрянь. Довольствуйся этим фактом, пока не придет осознание. А та коричневая жидкость… конечно же, съедобна и скорее всего крайне полезна, потому что ничем, кроме пользы, нельзя объяснить съедобность столь мерзкого на вкус продукта. Просто в большом количестве ее употреблять нельзя, чего мы не знали. Пробуйте по чуть-чуть, по капле.

Джалил подошел вплотную к группе. На земле перед ними лежал сине-зеленый стебель явно растительного происхождения, который и являлся предметом спора. Видимо, его занесло на территорию лагеря порывом ветра.

- Велик Антон Петрович Волосюк! - поприветствовал он людей.

- Пастырь наш Антон Петрович Волосюк благословляет тебя, - ответил приветствием Френсис, - что-то прояснилось, ты нашел отступника?

- Не вышло, он скрылся. Я обыскал весь периметр, - немного приврал Джалил. — Если он не прячется в чьем-то боксе, что маловероятно, то… Скорее всего, он решил покинуть пределы лагеря.

_- Ах, Энрике, - вздохнул Френсис с нескрываемым раздражением, - он был мне почти как сын. Вы все мне почти как дети. И все мы тут дети Антона Петровича Волосюка, как жаль, что он про это позабыл.

О чем-то задумавшись, он медленно пошел вперед, обходя Идол по кругу. Остальные молча застыли в ожидании. На Идоле светилось несколько символов, которые Френсис истолковал как признак опасности сине-зеленого растения. Страшно, что бы было, не будь Идола. Тогда бы у людей не было совсем никакой связи с Антоном Петровичем Волосюком, они бы не знал, что съедобно, а что нет, что можно делать и что нельзя. Вопросы задавались Идолу, так как было сказано, что Антон Петрович Волосюк всегда будет здесь, в центре лагеря, к нему лишь надо было обратиться за помощью. И так прекрасно было, что Френсис научился толковать его божественные сигналы для простых людей.

И к Идолу же должны были приноситься жертвы. Первая жертва не имела имени, никто не знал, откуда взялся данный человек, но было совершенно очевидно, что его жертва дала жизнь всему лагерю. После нее все присутствующие обрели способность чувствовать, слышать и видеть. Жертвы должны быть принесены — это слова Антона Петровича Волосюка. Все для осознания.

Второй жертвой стала Мохини. Когда в лагере стоял раздрай, состояние полной неопределенности и волнений, Френсис первый понял, что Антон Петрович Волосюк диктует свою волю сквозь Идола и через него же принимает решения. Не зря было сказано, что он прямо здесь, в центре лагеря. Мохини спорила с ним и не желала подчиняться, не хотела выполнять волю Антона Петровича Волосюка. Утверждала, что заповедей недостаточно, что само их происхождение непонятно. Постоянно носилась с какими-то приборами, от которых у других порой волосы дыбом на голове вставали. Даже залезала в чужие боксы в поисках неизвестно чего… Словом, Мохини нарушила большинство заповедей Антона Петровича Волосюка.

Однажды ночью, когда иного выбора уже не оставалось, Мохини была принесена в жертву на лобном месте перед Идолом. И в лагере воцарилось спокойствие и относительный порядок — даже те, кто не был уверен во Френсисе, приняли его способность общаться с Идолом и понимать его сигналы. У Идола спрашивали, съедобна ли пища и нужно ли включать тот или иной прибор в боксах. И Антон Петрович Волосюк отвечал. Разрешал споры. Помогал, просвещал (через Френсиса, разумеется). Только на вопрос, когда же наконец придет осознание, и как люди поймут его приход, понятного ответа не следовало. Видимо, понимание таких сложных материй и должно было прийти с осознанием, как с главной целью жизненного пути…

Френсис обошел Идол и остановился.

- Что ж, - изрек он, - я не вижу других вероятных исходов. Энрике должен быть принесен в жертву. Только через жертвы мы обретем осознание, как говорит Антон Петрович Волосюк.

- Но мы не знаем, где он. Возможно, он… даже не в лагере, — очень тихим, дрожащим голосом Сальма высказала общую мысль.

- Тогда мы будем ждать. Если он прячется в лагере, это нельзя делать вечно. С другой стороны, жертва должна быть принесена во имя справедливости, иначе кто мы будем в глазах господа. Поэтому, если в течение недели Энрике не появится, я буду обращаться к Антону Петровичу Волосюку с просьбой разрешить и нам выйти за пределы лагеря.

Кто-то из присутствующих не сдержал возглас изумления.

- Да-да. Помните, что лагерь мы не можем покидать до наступления осознания. Потом сможем. Если обратиться с просьбой к Антону Петровичу Волосюку, возможно, он уже сейчас наделит нас защитой для временных поисков неверного. Возможно…

Ветер разметал волосы невысокой пышки Сальмы, и она приглаживала их руками. Шаху отвернулся и угрюмо смотрел куда-то в ночную тьму между боксов.

- Джалил, - голос Френсиса уже не излучал раздражения, а только мрачную усталость, - сходи к Ивану. Насколько мне известно, в это время он еще не спит. Пройдитесь с ним по периметру. Иван знает его лучше нас с тобой. Сделайте это сейчас: быть может, Энрике еще не решился покинуть лагерь.

Джалил согласно кивнул и удалился. Вслед за ним стали расходиться и остальные. Дискутировать с Френсисом больше ни у кого не было желания.

Джалил шел и думал, где же все-таки скрывается Энрике. Ведь он был хороший парень. Умный. Никогда бы никто не увидел его в роли предателя, но все же… Этот день начинался как всегда, если бы не одно «но»: Энрике не вышел к утренней трапезе. Георгий пошел его искать и обнаружил парня с какой-то непонятной каркасной штукой, которой раньше никто в лагере не видел. Энрике пояснил, что нашел ее в секретном отделении своего бокса. На штуковине при нажатии определенных клавиш загорались огни, а сверху открывался небольшой «зонт». На вопрос, почему Энрике самостоятельно стал заниматься изучением, нажимал на клавиши, когда должен был сразу показать неизвестное устройство Антону Петровичу Волосюку, ответа не последовало.

Преступление было, конечно, серьезным. Но и до этого было два случая нарушения первой заповеди, по обоим Френсис запросил волю Антона Петровича Волосюка, и нарушители отделались лишь покаянием с сутками замаливания своих грехов на коленях перед Идолом. Подозрительные устройства были у них изъяты. Никто не знает, что поменялось в этот раз, но Френсис после получения ответа приказал Энрике не выходить из своего бокса и удалился. На чей-то вопрос - какова воля божества, буркнул под нос, что ему необходимо все обдумать, повергнув многих в замешательство. Собственно, ответ Идола Френсис никому так и не озвучил. А вечером оказалось, что Энрике в боксе нет, как нет и его одежды, а также пары вещей его соседа (еще одно грубое нарушение заповедей). Энрике видели в последний раз, когда смеркалось, возле периметра лагеря, с сумкой через плечо… Джалил вздохнул. На все воля Антона Петровича Волосюка.

Над боксом Ивана тускло горел желтый маячок. Френсис был прав, когда говорил, что Иван еще не должен спать. Обычно он заканчивал свои дела поздно, а времени на сон ему требовалось немного. Джалил, находясь в рассеянном состоянии после всех случившихся перипетий, приоткрыл дверь и вошел, даже не постучавшись. И обомлел, застав Ивана и Кнару в одной постели.

Господи, подумал Джалил, за что мне это все. За что это нам всем. Сразу, в один день, мир просто начал разрушаться на глазах. Сначала Энрике, теперь Иван и Кнара. А дальше-то что? Он развернулся и выбежал, издав почти безмолвный, глубинный крик. Ноги сами понесли его в сторону бокса Френсиса.

Иван вскочил на ноги как ужаленный. Где-то в глубине души он ожидал подобного исхода, готовился к нему мысленно.

- Собирайся, быстро, - крикнул он, почти простонал, - пожалуйста…

- Что, - Кнара смотрела на него в ужасе, - что мы будем делать? Что ты хочешь сделать?

Иван с Кнарой изначально очнулись, пришли в мир в одном боксе, который стал их жилищем. Как будто сама судьба предназначила их друг другу. При этом в боксе с ними находилось изображение, где они вдвоем стоят почти по грудь в темной перламутровой воде, обнимаются и улыбаются. Где было сделано это изображение и зачем, они не представляли. Потом они вместе познавали мир, вместе учили заветы Антона Петровича Волосюка, даже эмоции и вкусы в еде у них были схожие. Не удивительно, что в итоге они сблизились. Иван воспринимал их совместный быт как испытание, посланное высшими силами. Испытание веры и духа, которое в итоге они с треском провалили (не сегодня, когда их застал Джалил, намного раньше). Пусть по лагерю давно ходили слухи, что некоторые плевали на третью заповедь, за руку еще никто не был пойман. До сегодняшнего дня.

- Слушай меня внимательно, - проговорил Иван, - собери свои вещи, что успеешь за 5 минут. Потом мы уходим. Уходим из лагеря, совсем.

- Что значит уйти из лагеря? Мы не можем этого сделать, Иван, это грех. И мы не выживем вне лагеря.

- Прибавить к своим грехам еще один уже не страшно. И я не уверен, что наша учесть в лагере будет лучше, чем за его пределами. Сегодня все на взводе, особенно Френсис. И Идол может затребовать жертву.

- Почему ты считаешь, что Антон Петрович Волосюк потребует нашей жертвы?

- Я не знаю… Я уже давно не уверен, что Идол передает волю Антона Петровича Волосюка. И что Френсис доносит ее. Хочу постигать ее напрямую, хочу сам понять, что такое осознание. Все, у нас нет времени. Кнара, ты со мной??? Ты нужна мне…

Кнара уже оделась и вытаскивала из ящиков свою одежду и вещи. Она обернулась на вопросительный взгляд Ивана.

- Конечно, я с тобой, ты же знал, — сказала она срывающимся голосом. — Поспеши.

Через четыре минуты они быстрым шагом двигались к периметру.

Через восемь минут перед ними была разделительная черта между старой жизнью и новой. Блестящее основание лагеря и матовая земля неизведанного.

- Ты точно уверен? — спросила Кнара.

Иван вспомнил, как он целыми днями ходил по периметру, рассматривал непонятные механизмы и устройства. Как потом несколько из них оказалось приносящими пищу и воду, что спасло лагерь от голодной смерти. А ведь Френсис был против, и не только он. Потом в жертву была принесена Мохини. И люди перестали изучать, исследовать, а только слушаться Френсиса и последователей. С другой стороны, это сбавило накал страстей, после чего все забыли о том, что Иван-то занимался в сущности тем же, что и Мохини, больше не имея к нему вопросов. Жизнь и вправду была спокойнее, значит Антон Петрович Волосюк зорко следил за своими детьми.

Но Ивану не давала покоя одна мысль. Что же такое это осознание, ради которого им приходится идти на жертвы, когда оно придет и что будет потом. Идол не давал ответа ни на один из этих вопросов. И Иван выстроил теорию: Френсис, как человек, помешанный на контроле, просто не доносит истинных намерений Антона Петровича Волосюка до людей. Управляет ими, как марионетками, — для сохранения власти. Это было логично и страшно. Страшно потому, что пойти против Френсиса уже значило то же самое, что пойти против Бога.

- Нет, не уверен. Но почти уверен, что здесь нас ничего хорошего не ждет. А там… У нас есть запас еды на пару суток. Дальше мы сможем либо пытаться воровать еду и воду по ночам с периметра лагеря, терять нам все равно нечего. Либо найти еду за его пределами, в этих холмах. Да, существует вероятность, что она несъедобна и даже ядовита. Но я попытаюсь разобраться. Я видел местных дневных животных, они безопасны для людей и питаются растительностью. Если могут они — то почему бы не рискнуть.

- Хорошо, тогда идем, - сказала Кнара и первая пересекла черту.

Они шли по едва влажной траве, мягко и осторожно наступая, но стараясь не сбавлять ход. Им было страшно. Сумка за спиной показалась Ивану слишком легкой, и он стал размышлять, а ничего ли он не забыл и сможет ли прокрасться за вещами обратно. Ночь была темной и беззвучной, ветер стих. На пути им попадались местные деревья, но люди старались держаться от них подальше, не в силах бороться со страхом. Вскоре они добрались до небольшого холма, где сделали передышку.

Сидеть на земле, а не на покрытии лагеря, даже постелив на нее кусок синтетической упаковочной ткани, было жутко. Но, внезапно, появилось чувство, которое заглушало собой страх. Чувство воодушевления. А еще - почти религиозного созерцания чего-то большого нового и неизведанного. Страх оставался позади, постепенно угасал под наплывом эмоций.

До лагеря было примерно метров пятьсот. Ивана и Кнару с такого расстояния никто не смог бы рассмотреть в темноте ночи, они же прекрасно видели мечущиеся по лагерю огни факелов. Их было несколько десятков, и похожи они были на россыпь светлячков в темном кусту.

Где-то поблизости, может быть, за соседним холмом, скрывался беглец Энрике. Планировал ли он заранее такой исход событий — Иван не знал. Иван вообще ничего не знал, но хотел узнать. Он поднял лицо к небу и посмотрел в глаза высшей силе над головой.

- Кнара, давай помолимся. Это все, что от нас сейчас зависит. Возможно, это все, что Он сейчас от нас ждет.

С этими словами Иван взял руку любимой в свои руки, нежно сжал ее и склонил голову, внезапно ставшую такой тяжелой:

- Антон Петрович Волосюк, прошу, яви нам осознание!

- Антон Петрович Волосюк, просим смиренно, яви нам осознание!

- Антон Петрович Волосюк, просим…

__________________________________________________________________________________

Антон проводил глазами взлетающий модуль-транспортер. Из громадины размером с небольшой дом он меньше чем за минуту превратился сначала в огненную булаву, летящую вверх, а затем просто в яркую точку на небе. Через пару минут и точка исчезла. Где-то там в высоте плывет по орбите корабль-колонизатор «Гиперборея», но отсюда его совсем не видно. Вот и все, он остался один. По крайней мере на ближайшие несколько часов, пока колонисты не придут в сознание после гибернации.

Это была уже вторая звездная «ходка» для Антона. И, видимо, последняя, такова уж судьба инженера освоения. Он лично знал пару человек, которые, скорее всего, будут летать до седых волос и провалов в памяти (если медкомиссия одобрит), но сам он таким не был. Инженеры освоения, как, впрочем, и вся команда звездного корабля, не ложатся в гибернацию. И годы полета — для них реальные годы, а не мгновения сна, как для счастливых колонистов. Во-первых, влияние многократной гибернации на живое существо никем серьезно не изучалось, а теоретические выкладки по данному вопросу не сулят ничего хорошего. Даже однократная гибернация, которой подвергались колонисты, несла определенные риски; с ними приходилось мириться не для того, чтобы сберечь время людей, а ради экономии ресурсов корабля.

Во-вторых, после гибернации тело и физиологические функции человека полностью восстанавливались в течение двух-трех суток, но не разум. После выхода из гибернации память человека восстанавливалась очень медленно, чаще всего шесть-восемь месяцев, но иногда доходило до года. Базовые функции не терялись, процедурная память практически не страдала - учить заново держать ложку, говорить, читать и писать не приходилось. А во всем остальном проблемы были существенные. При пробуждении не все даже вспоминали свое имя. И никто не помнил, кто он, зачем тут, что делать дальше.

Поэтому гибернацию использовали при перевозке колонистов и ученых, всех тех, кому звездный путь становился путем в один конец. Члены же команды кораблей и сопровождающий персонал к гибернации не прибегали. Полет до ближайшей известной точки во вселенной на корабле класса «Гипербореи» занимал около двух лет. До Каллиопы-2 они добирались почти четыре года. И кто знает, сколько еще будут добираться до отдаленных точек первопроходцы в будущем. Сверхсветовые двигатели, конечно же, совершенствуются, но пока без серьезных прорывов.

По факту, когда Антон вернется домой на Землю, то его старший сын уже закончит школу. А младшую дочь, которая была совсем малышкой, он даже не сможет узнать.

От этих мыслей захотелось выпить. Тут надо рассказать, что к алкоголю и другим «веществам» схожего толка в космофлоте отношение, конечно же, строго отрицательное. В первой экспедиции Антон исправно поддерживал трезвость на пути до точки назначения и на самой планете в ожидании полета домой. Но в конце было уже так тоскливо и похабно, до тошноты, когда ни о чем думать больше не хотелось, что на обратном пути Антон жестко забухал. Синтезатор пищи у инженеров освоения на корабле был свой, так как они являются отдельной службой; следовательно, пошаманить с ним трудов не составляло, было бы желание.

В этой экспедиции Антон нарушал правила с самого начала, благо, во время полета его работа заключалась лишь в постоянном мониторинге капсул гибернации с колонистами, несложная рутина. И первое, что он сделал, оставшись на планете один на один со своим ценным грузом, - синтезировал себе еще спиртосодержащей жидкости. Которую после отлета транспортера употреблял уже совершенно без стеснения.

Лагерь колонистов представлял собой пятачок земли площадью примерно в три квадратных километра. После первичного терраформирования с него была удалена вся растительность и постелен слой нанопленки, предупреждающей ее дальнейшее появление. Все же на чужой планете, пусть и признанной исследователями безопасной и пригодной для колонизации, включая не представляющую угрозы флору и фауну, расслабляться не стоило. На пятачке было расставлено шестьдесят боксов, рассчитанных на двух колонистов каждый. Итого сто двадцать человек. По периметру лагеря были установлены разнообразные автоматы обеспечения — пищи, воды, аварийные — и многое другое. Пары помещались в один бокс, одинокие распределялись - мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. И мужчин, и женщин было по шестьдесят человек, все в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Сделано это было для развития колонии в будущем, автономно от Земли. В случае успеха миссии новые колонисты с материнской планеты прилетят не ранее, чем лет через тридцать, а до той поры колония должна жить и расти самостоятельно.

Каждый бокс представлял собой замкнутую систему жизнеобеспечения для двоих человек, со всеми необходимыми удобствами. По сути, их просто сгружали на планету с корабля-колонизатора, где они работали от его генератора, и запускали местное питание. Капсула гибернации становилась постелью для сна. А для жизнеобеспечения в центре поселка был установлен энергоцентр, который служил также и системой связи, и системой охраны. Рядом была «палатка» инженера освоения, где в данный момент Антон принимал желанный алкоголь.

Самодиагностика капсул гибернации прошла успешна, и звонкая мелодия, раздавшаяся над лагерем, оповестила Антона о том, что все готово к пробуждению пассажиров. Антон вышел из «палатки», открыл панель управления энергоцентра и ввел подтверждение запланированной задачи. Примерно спустя час колонисты начнут просыпаться, а у Антона начнется основная работа. Надо понимать, что инженеры освоения совсем не курицы-наседки для капсул гибернации. С этой функцией, при необходимости, справился бы и технический персонал межзвездного корабля. Главная задача освоенцев — руководить механизмами базового лагеря, а главное — людьми, пока эти люди находятся в состоянии обескураженных младенцев.

После выхода из гибернации абсолютно все колонисты будут беспомощны, как дети, и задача Антона — без потерь довести их до желаемого результата, то есть до того момента, когда большинство колонистов (и обязательно все из списочного руководства колонии) придут в себя и восполнят не менее восьмидесяти процентов утерянной памяти. Такое состояние называется «состоянием осознания». Вот это и есть основная миссия инженеров освоения.

Вспомнив, как было в первый раз, когда у тебя на руках оказывается целая толпа великовозрастных детишек, Антону захотел еще принять на грудь. В такой ответственный момент голова должна быть трезвой, но освоенца это не остановило…

После приема горячительного жизнь заиграла красками, а близящийся кошмар уже не был столь кошмарным. Следуя протоколу, Антон вывесил над своей «палаткой» огромный плакат, который заготовил еще в полете. Он должен быть ясно виден и читаем приходящим сюда:

Правила, от которых зависит ваша дальнейшая жизнь!

Хотите выжить — читайте внимательно!

1. Не брать и не использовать неизвестные и неизученные предметы ни в каких целях, пока не придет осознание. Это может быть смертельно опасно. Все что вы находите, не понимая назначения, должно быть предварительно показано мне.

2. Не питаться незнакомой пищей, пока не придет осознание. Без моего разрешения не начинать еду, если компоненты либо способ приготовления пищи вам неизвестны.

3. Не вступать в половые связи ни при каких условиях, пока к вам не придет осознание. Пока вы не осознаете, кто вы, чей муж или жена, с кем в паре, строго запрещаю.

4. Не заниматься изучением окружающего мира, пока к вам не придет осознание. Не покидать пределы лагеря. Ваши действия могут быть опасны для всей колонии.

5. Не слушать никого, кроме меня, пока к вам не придет осознание.

6. Не причинять друг другу физического вреда. Если кто-то причинит другому увечья, вы должны вести его ко мне, я буду решать его судьбу.

7. Не берите вещи из боксов, в которых живут другие колонисты. Скорее всего, они не ваши, поэтому запрещено. С приходом осознания вы разберетесь.

8. Не обвиняйте друг друга, не рассказав мне о причине обвинения. До прихода осознания я смогу рассудить ваши споры.

9. Я буду здесь, в центре лагеря, чтобы объяснять суть происходящего. Мы будем ждать прихода осознания для всех. Контролировать себя непросто, но жертва не будет напрасной, поэтому ее стоит принести.

Старший инженер освоения

Антон Петрович Волосюк

Пока Антон крепил плакат на кронштейн над «палаткой», его взгляд упал на панель управления энергоцентра, переливавшуюся, как рождественская ель. Такого, конечно же, не должно было быть. При ближайшем рассмотрении обнаружилась большая проблема. Энергоцентр, бывший сердцем первичного поселка, совмещал в себе все жизненно необходимые механизмы, в том числе и систему связи, и не только. И если с энергообеспечением проблем не было — реактор термоядерного синтеза работал совершенно исправно, то вот со связью была беда. Канал связи, который должен был бы находиться в условиях стабильной приемо-передачи, никак не хотел устанавливать прием, данные отправлять также отказывался.

По протоколу в этой ситуации должна быть задействована резервная система связи и послан запрос помощи на корабль, пока еще дежуривший на орбите. После этого будет организованна высадка специалистов-техников для ликвидации неполадки. Но данная инструкция обладала существенным изъяном — она не предполагала того, что инженер освоения будет сильно нетрезв.

И Антон решил действовать самостоятельно. В любом случае, у него еще будет время вызвать ремонтную бригаду; не обязательно это делать прямо сейчас, когда все признаки опьянения налицо, а санкции за такую вольность последуют крайне неприятные.

Панель управления энергоцентра представляла собой экран с клавиатурой, а также голосовой системой ввода и располагалась на металлическом вертикальном цилиндре в человеческий рост, стоящем в самом центре поселка. Первичный осмотр панели выявил неприятную вещь: она работала совершенно хаотично, причем касалось это не только системы связи. Анализатор пригодности пищи, предназначенный для определения съедобности материала (запасы еды рано или поздно закончатся) и выдающий зеленый сигнал, когда продукт съедобен, а красный — когда нет, работал совершенно случайным способом. Так, он выдал честнейший зеленый свет на алюминиевый чехол от инструментов. А встроенный счетчик Гейгера - реагировал призывным воем радиационной опасности на простую попытку обращения к энергоцентру через голосовой терминал.

Антон вскрыл прямоугольный лючок сбоку цилиндрического постамента и внимательно осмотрел содержимое. И сразу же заметил то ли микросхему, то ли какую-то другую ерунду, явно оплавленную высокой температурой. С огромной степенью вероятности это и была виновница всех бед. А дальше Антон сделал то, чего делать точно не следовало. Он засунул руку и пошевелил микросхему инструментом. И если бы это был специальный монтажный инструмент с изолированной рукоятью, дальнейшая история была бы мирной и никому не интересной. Но пьяный освоенец держал в руке кодовый эмитер, предназначенный для вскрытия оборудования и доступа к цифровым замкам механизмов, только лишь для этого.

Электрический разряд опрокинул Антона на спину, после чего тот потерял сознание и больше никогда в него не приходил. Он лежал навзничь рядом с панелью управления энергоцентра, которая наконец-то перестала мигать всеми огнями, в центре поселка из десятков стальных боксов, сияющих в лучах белого солнца. С высоты птичьего полета, если представить себе, что человек просто прилег отдохнуть и полюбоваться облаками после долгой работы, это выглядело даже красиво.

Через полчаса после смерти Антона Петровича Волосюка над лагерем прозвучал зуммер. Это было оповещение о том, что первые из поселенцев пробудились к новой счастливой жизни на Каллиопе-2.