Читать онлайн
"Элина. Музыка двух сердец."

Я взволнованно и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая их решения.

— Какая здесь красота, благодать, спокойствие! — восхищенно повторяла женщина в сотый раз подряд.

Было видно, что она искренне любуется живописной природой вокруг, не может надышаться здешним воздухом, и ей, действительно, очень понравился шикарный особняк, который возвышался сейчас за моей спиной.

Я, в принципе, догадывался, что продать его не составит большого труда, но все равно волновался сегодня с самого утра. Сейчас волнение потихоньку отступало.

— Ты точно уверена в своем решении? — спросил ее муж, который за все это время не проронил ни слова о том, какое впечатление произвели на него дом и живописные окрестности.

— Да, милый. Я несомненно хочу переехать сюда жить. Покупаем!

Я с облегчением выдохнул, услышав последнее слово. Наконец-то я смогу избавиться от этого дома, а вместе с ним и от воспоминаний о том, что мне пришлось пережить в этих местах...

Через несколько недель состоялась сделка, и я приехал сюда в последний раз. Несмотря на то, что я был доволен тем, что, наконец, избавился от груза, который давил на меня, некоторая доля ностальгии все же присутствовала в моей душе. Человек - странное создание. Порой ему грустно расставаться с тем, что доставило ему сильные переживания и даже боль.

В последний раз прогуливаясь по окрестностям, я вышел за дом, прошелся по знакомым тропинкам. Весна уверенно вступала в свои права, и трава уже окрасила склоны и холмы свежей, яркой зеленью.

Я быстрым шагом дошел до маленькой речушки. Остановившись на берегу, я поднял голову вверх и прислушался. Нет, никаких посторонних звуков слышно не было, только пение птиц, жужжание насекомых и журчание воды. Я постарался подавить возникшее внутри чувство разочарования.

Сняв кроссовки и закатав брюки выше колена, я перешел через речку и взобрался по крутому, скользкому склону вверх. Вот и он - соседский особняк: огромный и мрачный.

За год здесь ничего не изменилось, разве что дом стал казаться еще более заброшенным. Я подошел к решетчатому забору, слегка замешкался, а затем повесил на ржавые ворота большой белый бант.

Мне хотелось рассмотреть в окнах первого этажа призрачный силуэт, но ни одно движение занавески не выдало того, что за мной кто-то наблюдает. Ее здесь не было.

И тут где-то вдалеке, за домом, раздался собачий вой. Значит, все случилось именно так, как предполагал старик: ее больше нет, ее сердце перестало биться...

Я резко развернулся и пошел, не оглядываясь, по направлению к своему авто, чтобы, наконец-то, покинуть эти места навсегда.

***

В день, когда я узнал о неожиданном наследстве, свалившемся, как снег на голову, я понял, что жизнь, действительно, непредсказуема! В то печальное время я сидел без гроша за душой, проиграв все свои последние деньги в казино, и набрав долгов на приличную сумму.

Меня вот-вот должны были выселить из съемной квартиры, так что жизнь моя висела буквально на волоске от падения в пропасть, на дне которой копошатся лишь жалкие, нищие, опустившиеся неудачники.

Пока я мысленно привыкал к тому, что скоро стану одним из них, кто-то свыше, вероятно, решал, какой бы крутой поворот закрутить в моей жизни, чтобы я не опускал рук. Не стоит думать, что везет только храбрецам. Порой даже таких безвольных слабаков, как я, что-то вытаскивает за шиворот с самого дна.

И вот, когда я докуривал последнюю сигарету, лежа на продавленном, вонючем диване, мне неожиданно позвонили из юридической конторы. Позже, на личной встрече, я узнал, что у меня, оказывается, был одинокий троюродный дядька по материнской линии, который после своей смерти завещал все свои сбережения и шикарный особняк - мне, как единственному оставшемуся в живых родственнику.

Дядя скончался преждевременно, мне сказали, это был какой-то несчастный случай. Честно говоря, до его смерти мне дела не было, я лишь много раз мысленно горячо поблагодарил его за столь великолепное решение.

Первым делом, я расплатился с долгами. А затем, отдав ключи от убогой съемной квартиры и сняв на пару недель номер в дорогой гостинице, я начал поиски другого, более комфортабельного жилья.

Но внезапно мне в голову пришла мысль: почему бы, для начала, не съездить и не посмотреть особняк, который я могу сейчас по праву считать своим собственным?

Было начало лета, поэтому я отправился в свое мини-путешествие налегке, с одним чемоданом. Выйдя с поезда на нужной станции, я шел, ориентируясь по карте, которая была прикреплена к завещанию. По документам особняк располагался в одной из элитных деревень загородной черты. Но по факту он стоял на таком расстоянии от других особняков, что можно было предположить, что дядька мой настолько не любил людей, что хотел скрыться от них как можно дальше.

Дом был просторный, свежей постройки, внутри был сделан шикарный ремонт. Все коммуникации: вода, электричество, газ - все было доступно для использования.

Дядя мой, как выяснилось, был довольно известным в своих кругах врачом-хирургом. В подвале его дома была оборудована настоящая операционная. Я не знал, зачем она была нужна ему здесь. Возможно, дома дядя проводил свои исследования, а, может, и операции. Но гораздо сильнее операционной меня заинтересовал винный погреб.

Дом выглядел очень уютно и ухоженно, несмотря на то, что его хозяином был мужчина-холостяк. Видимо, кроме дяди здесь жила прислуга, кухарка и садовник, так как кругом царил идеальный порядок, в том числе на кухне и в саду.

Долго не раздумывая, я решил пожить тут лето: набраться сил, привести мысли в порядок и построить планы на будущее. А осенью можно будет подумать о том, что делать с домом дальше - оставить или продать за хорошие деньги.

Отдельно стоит упомянуть о природе здешней мест. Такой красоты вокруг я давно не видел. Возможно, потому что последние несколько лет я безвылазно торчал в городе и все, что видел - это стены казино, а они, в общем-то, все одинаковые.

Здесь простирались поля и луга с сочной травой, на горизонте темнел мрачный лес, а холмы, покрытые зеленью, выглядели сказочно. Эти места вдохновляли на творчество, наполняли душу спокойствием и благодатью.

Первые недели я только и делал, что спал, ел и гулял возле дома. Поначалу я не отходил далеко, но потом стал уходить все дальше и дальше, ведомый любопытством. Вскоре я понял, что местные жители живут весьма обособленно и с соседями предпочитают знакомства не заводить.

Однажды, решив исследовать новый маршрут, я спустился в низину за небольшим перелеском. Отбиваясь от назойливых комаров и вдыхая влажный воздух, я обнаружил в низине маленькую речушку, больше похожую на ручей.

Видимо, когда-то здесь был мостик, но то ли время, то ли чья-то недобрая рука его разрушила - от мостика остались только деревянные сваи. Речка была быстрая и неглубокая. Вода в ней была прозрачная и холодная, видимо, где-то неподалеку бил родник.

Конечно, я ни за что бы не стал мочить ноги в попытках перебраться на другой берег - крутой склон и густые заросли рогоза подсказывали, что там нет ничего интересного, кроме полчищ комаров и скользких лягушек под ногами. Но неожиданно я услышал странные звуки, доносящиеся с того берега.

Звуки эти были совсем не природного характера: кто-то играл на фортепьяно, причем играл виртуозно, страстно и эмоционально. Я замер на добрых десять минут, не обращая внимания на то, что меня пожирает гнус, а ноги увязли в топкой грязи, отчего ботинки мои моментально промокли.

Очнувшись от томного и блаженного забытья, я встряхнул головой, снял сырые ботинки, закатал брюки по колено и перешел холодную речушку вброд. Двигаясь в сторону прекрасной музыки, льющейся непонятно откуда в этой глуши, я, наконец, взобрался по крутому склону и увидел перед собой огромный особняк.

В отличие от моего красивого и сравнительно небольшого дома, особняк был огромным, старым и очень запущенным. Было видно, что за ним самим и за некогда красивым садом много лет уже никто не ухаживал. Все кругом заросло колючим кустарником и сорной травой.

Высокий решетчатый забор защищал дом от незваных гостей, но ворота были открыты и распахнутые створки надсадно скрипели, раскачиваясь на ветру.

"Вот кто поистине ненавидит людское общество!" — подумал я.

Меня съедало любопытство - хотелось узнать, кто живет в этом странном доме, что это за люди, и кто из них так виртуозно играет на фортепиано.

Но когда я вошел в открытые ворота, звуки музыки неожиданно стихли, и наступила тишина. Я подходил все ближе и ближе к массивной входной двери, и с каждым шагом меня все больше охватывало волнение.

Не покажусь ли я бестактным, если постучусь в дверь без приглашения? Не опасны ли люди, живущие здесь? Зачем я вообще пришел?

Стоя на крыльце, я, наконец, собрался с духом и постучал. Долгое время мне никто не открывал, я уже спустился с крыльца и собирался идти обратно, но тут вдруг дверь тяжело скрипнула и отворилась.

На пороге стоял пожилой мужчина. У него были длинные седые волосы, прозрачно-серые, словно выцветшие от времени, глаза, тонкие, презрительно сжатые губы и дряблая шея.

Одет он был в серый жилет, на котором стояло несколько заплат, и пожелтевшую от старости рубашку, которая когда-то, по-видимому, была белоснежной. Старик был так худ, что штаны висели на нем, и, если бы не подтяжки, давно упали бы на землю.

Внимательно посмотрев на меня, мужчина что-то буркнул себе под нос.

— Здравствуйте, уважаемый! Приятно познакомиться, я ваш сосед из дома на горе, племянник врача Серафима Окатьева — приветливо сказал я, махнув рукой в ту сторону, откуда пришел, — меня зовут Алекс.

— Вижу. Ты очень похож на своего дядю, — недружелюбно усмехнулся старик, не ответив на мое приветствие.

— Надо признаться, что своего дядю я никогда не видел, а сейчас дом перешел мне по наследству, и я потихоньку знакомлюсь с местностью, с соседями...

— Если рассчитываешь на дружбу со мной, то ничего не выйдет, так и знай. Мы тут сами по себе привыкли жить, — без единой эмоции в голосе пробубнил старик и приготовился закрыть дверь.

— Я слышал музыку. Великолепно играете. Вы музыкант? — все же осмелился спросить я.

Старик снова приоткрыл скрипучую дверь и произнес с гордостью:

— Композитор! Не сравнить с каким-нибудь... мясником. Меня зовут Ян Герх, может быть, ты даже слышал обо мне.

Старик сделал гордое лицо и захлопнул дверь, оставив меня в абсолютной растерянности стоять на крыльце. Мне, конечно, доводилось в жизни общаться с творческими натурами, и я наслышан об их странностях, но чтобы столкнуться с такой откровенной грубостью - такое со мной впервые.

Выходя из ворот, я еще раз оглянулся на мрачный дом, который не хранил в своих стенах ни уюта, ни любви, ни тепла, лишь талант своего мрачного обитателя.

От леса к дому уже тянулись черно-синие сумерки, и от этого он показался мне огромным и зловещим. Несмотря на то, что я не из трусливых, холодок все же пробежал по моей спине, когда я увидел, как одна из штор первого этажа еле заметно шевельнулась: то ли от сквозняка, то ли от того, что кто-то смотрел мне в след, а потом быстро отошел от окна, желая остаться незамеченным...

***

В следующие дни я исследовал дядин дом изнутри: перебирал бумаги в его столе, смотрел старые альбомы и записные книжки, ходил взад и вперед между высокими книжными полками в просторной библиотеке, курил его трубку, набитую дорогим табаком.

Книги были преимущественно по медицине и моего внимания не привлекали. Я достал с полки несколько старых потрепанных томов, полистал их безо всякого интереса и убрал обратно, чихнув от облачка пыли, слетевшей с одной из книг.

В какой-то момент, я заметил на одной из книжных полок альбом. В альбоме хранились старые женские портреты. Присмотревшись, я заметил, что это были портреты одной и той же девушки в разном возрасте. Вот она совсем маленькая - девчушка в нарядном платье, со светлыми кудряшками, собранными белым бантом. Вот она уже старше, изменившаяся с возрастом, - сидит у фортепиано с серьезным лицом.

А вот она в юности - повзрослевшая, распустившаяся, как прекрасный цветок. На последних фотографиях лицо у девушки было совсем взрослым, грустным, сосредоточенным и даже тоскливым. По нему трудно было узнать улыбчивую и круглощекую девочку с первых фото. На последнем портрете стояла надпись "Элина".

Интересно, кто она - эта Элина? Очень красивая девушка, я с трудом оторвал взгляд от последней фотографии. Я ничего не знал о дяде и о его жизни, поэтому, у меня было много вопросов, но очень мало ответов. Я захлопнул альбом и поставил его обратно на полку. Зачем мне это знать? Осенью я продам дом и навсегда забуду об этой дядиной частичке жизни, которая, кстати сказать, меня совершенно не касается.

Гораздо сильнее старых фотографий меня интересовал сосед, живущий за рекой. Вечером я снова решил прогуляться в ту сторону, но, постояв немного на скользком берегу, вслушиваясь в доносившиеся до меня печальные и прекрасные звуки фортепиано, я не решился пойти дальше.

Накануне мне ясно дали понять, что на том берегу не желают видеть гостей. Тем не менее, я долго стоял так, съедаемый комарами, не понимая, что меня так влечет туда - к этому старому, неуютному дому. Жажда приключений? Возможность хоть с кем-то поговорить, пусть даже с неприветливым соседом?

Я стал ходить к речушке каждый день, как будто бы для того, чтобы осмотреть окрестности и полюбоваться природой. На самом деле, каждый раз я подходил близко к мрачному дому и слушал звуки музыки, которая завораживала меня своей силой и красотой.

Я никогда не считал себя меломаном, а на концерте классической музыки был всего один раз, это было в далекие и беззаботные школьные годы. Музыка тогда, надо сказать, на меня не произвела большого впечатления, или я просто был слишком увлечен коленями симпатичной девчонки, сидящей рядом?

Сейчас же я впитывал в себя каждую ноту, вслушивался в переливы, трели и переменчивость музыкального настроения исполнителя. Моя душа рвалась на тысячи частей от той тоски и боли, от избытка чувств и эмоций, которыми была наполнена мелодия. Эти ощущения были новыми для меня.

Однажды, подойдя к реке, я не услышал привычных звуков фортепиано. Вокруг было тихо, только комары противно звенели над головой. Я постоял немного на берегу, и хотел уже возвращаться назад, как внезапно увидел в кустах чей-то мелькнувший силуэт.

— Эй, кто там? — окликнул я.

Силуэт замер на несколько секунд, а потом, согнулся пополам быстро побежал прочь, перепрыгивая через кусты. "Неужели ребенок?" - подумал я и бросился вдогонку.

Пробежавшись по речке прямо в обуви, я набрал полные ботинки воды, каждый мой шаг теперь сопровождался чавкающим звуком. Выбравшись из кустов, я увидел, как худая, скрюченная фигурка бежит вприпрыжку прямиком к мрачному дому, ловко перелазит через забор и, оглядываясь по сторонам, мчится куда-то за дом. Нервные движения ребенка напоминали испуганного зверька. Обернувшись у самого дома, он замер на секунду, глядя на меня, а потом зарычал.

Я обомлел от шока. Это был не ребенок. Это была девушка - худая, с грязным лицом и с всклокоченными волосами. Увидев, что я стою на месте и смотрю на нее, она втянула голову в плечи и, скалясь и рыча, скрылась за домом. Я шел домой с дурным предчувствием. Это место становилось для меня все более зловещим и загадочным.

На следующий день я решил выбраться в коттеджный поселок и расспросить местных жителей, что они знают о загадочных жителях из мрачного особняка. Я взял дядин велосипед и через полчаса уже был среди роскошных домов, похожих на замки.

К моему удивлению, об этом доме, скрытом в лесу, никто не знал, да и вообще я заметил, что люди живущие здесь, видимо, построили здесь свои замки с одним-единственным желанием - уединиться от суеты и от любого человеческого общения. Мало кто открыл мне двери, а те, кто открыл - не горели желанием вступать в диалог.

Когда я понял, что моя поездка закончилась безрезультатно, я сел на велосипед и отправился домой. В поле за коттеджным поселком я заметил старушку в широкополой шляпе, собирающую травы и цветы. И решил попытать счастья еще раз.

Остановившись, я поздоровался и приветственно помахал ей рукой. Потом подошел к ней, пробираясь через высокие полевые травы и цветы, отмахиваясь от жужжащих мух и шмелей.

— Не сочтите меня навязчивым, но у меня к вам есть важный вопрос, — обратился я к старушке.

Видя, что она внимательно и даже довольно доброжелательно на меня смотрит, я продолжил:

— За тем лесом есть два дома, — я махнул в сторону, откуда приехал в поселок, — в одном доме сейчас живу я, он достался мне в наследство от дядюшки. А второй дом кажется заброшенным. Не знаете ли вы, кто там жил или живет сейчас?

— А зачем ты интересуешься? — спросила в свою очередь старушка, оставив мой вопрос без ответа.

— Подумываю купить его, а как найти хозяев - не знаю.

— Жил там когда-то музыкант. Но давно его здесь никто не видал. Может, уехал, а может - умер. Не знаю. Да и знать не хочу.

— Он один жил?

— Один, — старушка помолчала, потом добавила, — не всегда, конечно. Когда-то у него была жена, но это было очень давно, она умерла много лет назад. После этого он замкнулся и на людях показываться перестал. Может и вообще уехал отсюда. Больше я ничего не знаю.

Я не стал утомлять старушку дальнейшими расспросами, поблагодарил ее, сел на велосипед и поехал в сторону своего дома. Любопытство внутри меня бурлило, перемешиваясь с беспокойством и смутным волнением. Кажется, что день ото дня жизнь в этой глуши становилась все более непонятной и обрастала новыми загадками.

Вечером того же дня я сидел на террасе, лениво потягивал виски, взятый из дядиного погреба, и смотрел, как сумерки накрывают все вокруг синими тенями. Я не нанял никого, чтобы ухаживать за садом, поэтому он постепенно заростал травой и сорняками, приходил в упадок.

В последние дни я часто задумывался, стоит ли продавать дядин дом. По ощущениям, я прожил тут как будто не пару недель, а пару лет - таким все стало привычным.

Внезапно краем глаза я заметил быстро промелькнувшую тень справа от меня. Я резко повернулся в ту сторону, но там ничего не было, кроме высоких кустов роз.

Я отвернулся, подлил себе ароматного чая из фарфорового чайничка и с удовольствием отпил из чашки несколько глотков. А потом услышал странный шорох, донесшийся с той же стороны, из розовых кустов.

Я осторожно встал, бесшумно спустился с террасы и подошел к розам. В густой зелени явно кто-то был. До моих ушей донесся шепот. Я раздвинул руками стебли, острые шипы при этом впились мне в кожу, но я не обратил внимания на эту мелочь, потому что взгляд мой тут же утонул в бездонном омуте небесно-голубых женских глаз.

Это было поистине необычное зрелище - прелестная незнакомка сидела на земле, на ней было легкое белое шифоновое платье с бантом на груди, а в светлых волосах красовалась только что сорванная с куста алая роза.

На вид ей было лет двадцать, может, чуть больше. Она смотрела на меня в упор и молчала, что-то в ее лице показалось мне знакомым, но я не мог понять, где нам доводилось встретиться раньше.

Пухлые губы, бледное лицо, темные брови и тонкий стан - я был заворожен ее красотой. На лице у девушки было несколько царапин от шипов. Я поднял ее с земли, взял на руки и отнес на террасу, где аккуратно усадил в свое кресло.

— Кто вы? — спросил я как можно мягче, чтобы не напугать ее.

Девушка молчала, внимательно смотрела на меня, изучая мое лицо. Мне стало не по себе от ее пристального взгляда.

— Откуда вы пришли? Где ваш дом? — на эти вопросы я также не получил ответов.

Девушка смотрела на меня, улыбалась, казалось, она была очень счастлива меня видеть.

— Я сейчас схожу в дом и возьму аптечку, чтобы обработать царапины. Подождите, я очень быстро вернусь, — сказал я, распахнул входную дверь и вошел в дом.

— Как же хорошо, что ты вернулся, Серафим... — сказала девушка, заставив меня остановиться и обернуться, — ты принес мне белый бант?

Я увидел, как она легко, словно бабочка, выпорхнула с террасы и побежала прочь. Только сейчас я заметил, что ноги ее босы, а белое платье испачкано в траве и глине.

Я плохо спал ночью, и весь следующий день у меня сильно болела голова, видимо, от переполнявших ее мыслей. После обеда я вышел на улицу - день был пасмурный и прохладный, и от свежего воздуха мне немного полегчало.

Обойдя знакомые тропы, я спустился к реке, а потом, сняв обувь, перешел ее вброд и быстро дошел до мрачного особняка. Дом, как и в прошлый раз, выглядел неприветливо. Я прошел в открытые ворота с твердым намерением еще раз поговорить с хозяином и узнать у него о той странной девушке, которая приходила ко мне вчера.

Подойдя к крыльцу, я услышал звуки фортепиано. Мелодия не лилась сплошным потоком, а часто прерывалась, начиналась заново и видоизменялась, как будто тот, кто играл, думал, как сделать ее еще лучше и выразительнее.

Не сумев сдержать своего любопытства, я сошел с крыльца и, пробравшись сквозь кусты, заглянул в окно.

К моему удивлению за фортепиано, спиной ко мне, сидела девушка. Тонкие, длинные пальцы едва касались клавиш: то начинали играть, то останавливались, замирали в воздухе. Девушка запрокидывала голову вверх, словно ждала, что сверху на нее снизойдет озарение. А потом снова касалась клавиш. Движения ее были нежными, и мелодия, лившаяся из-под ее рук, также была наполнена нежностью и тоской.

И тут я услышал знакомый скрипучий голос хозяина особняка, его сутулая фигура внезапно появилась из темного угла.

— Не то, это все не то! Что за розовые слезы льются из-под твоих пальцев сегодня? — он взял с пола розгу и ударил девушку по спине.

Та вздрогнула, убрала руки от клавиш, но ничего не ответила старику.

— Покажи мне страсть, ярость, восторг, силу! Создай мне такую музыку, от которой у людей будут останавливаться сердца! Делай то, о чем я прошу тебя, жалкое создание! Выпусти уже наружу свою сестру, дай ей волю!

— Ты подаришь мне белый бант, папа? — вдруг спросила девушка и ласково улыбнулась, заглядывая старику в глаза.

— Подарю, если проявишь всю свою гениальность! — закричал старик.

Он подошел к столу и с такой силой ударил по нему кулаками, что на пол упали какие-то чашки, со звоном разбившись об пол. Только теперь я заметил, какой хаос творится в комнате - в ней не было мебели, кроме старинного фортепиано и массивного кресла с выцветшей, ободранной обивкой.

На полу валялся мусор, стекло, смятые нотные тетради. Стены были голые, краска с них давно облупилась. В этой обстановке наряд девушки за фортепиано выглядел совсем неуместно и странно - она была одета в старинное коричневое платье с белым воротничком.

— Думай, Элина, думай. Ты можешь, если захочешь, я знаю... Пойду сварю себе кофе, — устало вздохнул старик и вышел из комнаты.

Элина? Он назвал пианистку Элина? Я стоял возле окна, пытаясь собрать свои мысли воедино. Девушка встала и подошла к окну, прижала руки к груди.

Сквозь тонкую, пожелтевшую от времени, занавеску я видел, что лицо ее было залито слезами. Она совсем не удивилась, увидев меня за окном, как будто ожидала моего появления. Вытерев слезы, она улыбнулась мне. А я потерял дар речи: стоял и не мог пошевелиться. Ведь из окна на меня смотрела она - моя вчерашняя странная гостья...

Я не придумал ничего лучшего, как немедленно скрыться. Выбежав из ворот, я оглянулся и увидел, как занавеска легко колыхнулась, словно на нее подул ветер.

***

Вечером, сидя в прохладном сумраке библиотеки, я листал альбом со старыми портретами - рассматривал их внимательно, один за другим. И приходил к выводу, что застывшее женское лицо на старых фотографиях и девушка, живущая в мрачном особняке - один человек. Как я мог раньше не заметить этого? Наверное, потому что фотографии совсем не передавали ее живых эмоций, которые так быстро сменяли друг друга в реальности.

Кто была женщина на портретах? Жена старика из мрачного дома? Дочь? И почему в таком случае эти фотографии хранятся в библиотеке моего покойного дяди? И не просто хранятся - они бережно вклеены в альбом. Вопросов стало еще больше.

Ночью я спал неспокойно, мне снились кошмары: как будто на мой дом со всех сторон наступают высокие, корявые, жуткие деревья, тянут к дверям и окнам свои скрюченные ветви и шуршат по комнатам, пытаясь отыскать меня и задушить...

Я проснулся в холодном поту. За окном было еще темно. Встав с постели, я спустился на кухню, чтобы попить холодного лимонада. Выпив один стакан и принявшись за второй, я вдруг услышал на улице какой-то шум. Как будто кто-то ходит возле дома по траве взад и вперед.

Я подошел к окну и стал всматриваться в темноту. Перед моей террасой стояла Элина. Яркая луна освещала ее фигуру - на светлой ночнушке ярко выделялись темные пятна, ноги были вымазаны в грязи, волосы сильно растрепаны. Вид у нее был жуткий - как тогда, когда я впервые встретил ее у реки.

Несколькими прыжками она преодолела разделяющее нас расстояние и оказалась у моего окна. Оскалившись, словно зверь, она прижалась к стеклу щекой. Я вздрогнул и отпрянул в темноту дома. С ужасом я слушал, как девушка рычала и стучалась лбом о стекло, царапала его ногтями. Я думал, что сейчас она разобьет окно и ворвется в дом.

Спина моя покрылась холодным потом от этого жуткого зрелища. Мне вдруг стало ясно, что она совершенно не в себе, что нуждается в лечении. Кем она приходится старику, и зачем он держит ее в своем особняке? Этого я пока понять не мог.

Элина исчезла так же быстро, как и появилась здесь - миг, и мой двор был пуст и тих. После того, как рассвет, наконец, развеял мою тревогу, я вышел из дома. На окне - там, где ее касалась щека Элины, осталось алое пятно. Нехорошее предчувствие заполнило мою душу. Я коснулся пятна кончиком пальца, а потом на секунду приложил его к языку. Это была кровь...

***

Прекрасные пейзажи этих мест, живописная природа, свежий воздух, тишина и спокойствие, простор для души - все это вмиг померкло, потеряло смысл. Мои мысли были заполнены странным соседством: стариком, выдающим себя за композитора, прекрасной, но психически нездоровой девушкой, которая по ночам бегает по лесу и, по-видимому, охотится на зверей (надеюсь, на зверей!), всей этой жуткой атмосферой мрачных загадок и моих домыслов.

На следующий день я запер входную дверь, чего никогда здесь не делал. Теперь же чувство беспокойства постоянно преследовало меня. Мне все время казалось, что за мной кто-то наблюдает.

Убедившись, что никто посторонний не сможет без моего ведома пробраться в дом, я отправился в библиотеку и стал перебирать книги: каждый стеллаж, каждую полку - я просматривал каждый том. Что я надеялся здесь найти? Ответы на свои вопросы: кем была Элина для моего дяди, что его связывало с людьми из мрачного особняка за рекой, что такого сделал мой дядя, за что старик из особняка его возненавидел.

Я искал целый день, перерыл все полки, все шкафы и ящики, но ничего не нашел. Этот факт меня разозлил, я накинул свитер и отправился к мрачному особняку, полный решимости, с твердым намерением узнать все, что меня интересует у его хозяина.

Я постучал раз, другой. Он открыл мне дверь и, не пуская меня внутрь, сквозь щелку спросил скрипучим голосом:

— Чего тебе опять здесь нужно?

— Я пришел, чтобы задать вам свои вопросы, — без капли былой вежливости начал я, — Я хочу знать, почему вы держите сумасшедшую девушку в доме, почему она бегает по окрестностям в крови, и что ее фотографии делают в доме моего дяди.

Старик, казалось, побледнел от услышанного. Я заметил, что он собирается захлопнуть дверь перед моим носом, как и в прошлый раз. Но я вовремя спохватился и не дал ему этого сделать.

— Если ты сейчас же не расскажешь мне всей правды, я немедленно вызываю сюда полицию и психиатрическую бригаду. Я с удовольствием посмотрю, как ты будешь объясняться с ними...

После этой угрозы дверь передо мной медленно распахнулась.

— Весь в своего упрямого, капризного и двуличного дядю, — пробубнил старик и медленно прошел в полумрак дома.

Я зашел за ним внутрь. Здесь царила полная разруха, как будто особняк был не жилым, а давным-давно заброшенным. Старик подошел к стулу и уселся на него, сложив ногу на ногу. Он смотрел на меня взглядом, полным высокомерия и глубокого презрения.

— Мне глубоко безразлично твое отношение ко мне и к моему покойному дяде, с которым я даже не был знаком. Но мне важно узнать, что тут творится, кто такая Элина, почему она называет меня Серафимом. Пока что все, что тут происходит, кажется мне каким-то бредом.

— Она... Она приходила к тебе? — тихо спросил старик.

— Приходила, и не раз, — с вызовом ответил я, — в последний раз мне показалось, что она хочет меня убить.

Старик помолчал, взял край лацкана своего выцветшего, заплатанного пиджака и стал нервно теребить его в руках.

— Для тебя опасны встречи с Элиной. Точнее не с ней, а с ее сестрой.

— Да что ты?! Есть еще и сестра? То есть их двое? — воскликнул я зло, — может, поэтому, стоит все рассказать мне, в том числе и о той опасности, которая мне угрожает. А не гнать меня с крыльца, как паршивого пса?

Старик помолчал с минуту, а потом сказал:

— Хорошо, я расскажу тебе все, но обещай, что тогда ты больше никогда не вернешься в мой дом.

— Обещаю, — ответил я, зная, что легко смогу нарушить свое обещание, потому что этот старик не вызывал у меня ни капли доверия.

Я облокотился на подоконник и приготовился слушать.

— Я композитор. Но в молодости я был простым пианистом. Мы познакомились с Элиной на одном из концертов, вместе аккомпанировали в оркестре.

Между нами сразу же возникла симпатия, и я, недолго думая, сделал ей предложение руки и сердца. Элина была очень талантливая, но со своими странностями. О таких людях говорят, что они "не от мира сего". Меня это не пугало, мы поженились, а вскоре я купил этот дом, и мы переехали в него, чтобы жить подальше от людей и городской суеты, а также чтобы ничего не мешало нашему творчеству.

Здешняя природа, тишина и спокойствие благотворно повлияли на меня - я стал писать музыку. Также большим источником вдохновения для меня оказалась любовь. Без моей любимой жены, которая стала моей музой, я ничего бы не добился...

А потом на пороге нашего дома появился твой дядька, Серафим, и все пошло под откос. Он влюбился в Элину, и, с какой-то стати, решил, что может добиваться ее расположения. Конечно, она не отвечала ему взаимностью, но он был нагл, самоуверен и настойчив.

Элина избегала его и, в конце концов, перестала выходить из дома.

А потом... Потом она умерла. Своими руками прервала свою жизнь. Я до сих пор не понимаю, почему она это сделала. Возможно, именно из-за Серафима, он же не давал ей проходу и всячески склонял ее к измене.

Сложно выразить словами, какую боль я тогда испытал. Но еще сложнее рассказать о том, какие муки я переживал с тех пор день за днем. Элина была для меня всем: музой, отдушиной, любовью и жизнью. Я не мог больше ни жить, ни творить...

Старик замолчал, вытирая морщинистым кулаком лицо, как будто заново переживал свои страдания.

— И что же случилось дальше? — поторопил я его.

— Когда о ее смерти узнал Серафим, началось это светопреставление. Он был врачом и занимался какими-то опытами. Не знаю, кого он там резал и сшивал по ночам, но когда он притащил меня впервые в свою операционную, я обомлел от ужаса - так меня поразили все эти ножи и прочие инструменты. Это место было похоже на камеру пыток. Я хотел уйти, но он, как сумасшедший, держал меня за руки и кричал мне о том, что может попробовать вернуть Элину к жизни.

Когда до меня дошел смысл его слов, я посмотрел на него, как на божество. Он хотел вернуть мне то единственное, что держало меня в этом мире - мою возлюбленную, мою Элину.

Мы раскопали могилу, вскрыли гроб и достали оттуда тело. Элина уже плохо выглядела: распухла и покрылась безобразными пятнами. Я плакал, глядя на нее, а Серафим сказал: "Ее тело вернуть к жизни уже не получится, слишком поздно".

Я зарыдал во весь голос, склонившись над любимой, целуя ее безобразное лицо. Но потом услышал, как Серафим снова заговорил, будто обращаясь не ко мне, а к самому себе: "Если я использую другую внешнюю оболочку, другое тело, которое еще не успело остыть... А потом я попробую вернуть к жизни ее сердце и перенести его в другое тело..."

Пока я всхлипывал, прильнув к Элине, Серафим нервно мерил шагами пространство операционной, его взгляд блуждал по стенам, а потом вдруг замер на мне. Он спросил, смогу ли я вырастить Элину, как родную дочь?

И я ответил, что я готов на все, лишь бы вернуть ее.

Следующей ночью Серафим принес в операционную умирающую девочку лет шести. Он сказал, что это какая-то сирота-бродяжка: сумасшедшая и немая. Ее подкинули несколько дней назад к больнице. Никто из персонала не знал, кто она и откуда взялась, поэтому никто не стал проверять, когда главный хирург сообщил о том, что девочка скончалась во время операции, и он отправил ее тело на кладбище.

На самом же деле Серафим усыпил девочку и привез в свой дом, чтобы провести свой чудовищный эксперимент.

Я не видел того, что он творил за закрытыми дверями операционной, да и не хотел бы я узнать, какие жуткие, нечеловеческие, безжалостные манипуляции совершал этот человек с двумя бездыханными телами, какие снадобья и магические средства для этого использовал, ведь иначе, как магией это не назовешь.

Но Серафим называл свои действия медициной. Тогда я решил, что медицина сродни магии. Потому что через несколько часов, которые стали самыми долгими и мучительными в моей жизни, он вышел из операционной с лицом настоящего мага, несмотря на то, что взгляд его был очень уставшим. Вместе мы перенесли ребенка на носилках в спальню на втором этаже.

"У тебя получилось?" — со смесью ужаса и восторга спросил я.

"Да, получилось. Перед тобой Элина. Сейчас, в новом теле, ее пока сложно узнать, но со временем она превратится в ту женщину, которую ты знал и любил. Пока что у этого ребенка два сердца, но скоро сердце девочки перестанет биться и засохнет в груди, уступив место сердцу Элины."

Я подошел к спящему ребенку и стал всматриваться в незнакомое мне лицо. Это была на Элина, я не видел в ней ни малейшего сходства со своей погибшей женой. Но если Серафим утверждал, что со временем Элина в ней проявится, что это будет именно она, то я готов был ждать. И готов был воспитывать этого ребенка, как дочь, которую мы с женой не успели родить...

Дни и ночи напролет я проводил в доме Серафима, ухаживая за дочерью, которая долго и тяжело восстанавливалась после операции. Я видел, как внутри нее пытаются ужиться два человека, которых соединил воедино Серафим. Она была то незнакомой мне девочкой-бродяжкой: дикой, неуправляемой и немой, то моей Элиной: нежной, разговорчивой и очень умной.

Шло время, девочка росла и, как и обещал Серафим, внешне все больше и больше становилась похожей на мою супругу. Но, вопреки прогнозам врача, внутри нее по-прежнему бились два сердца, а, значит, жили два совершенно разных человека.

Одна была талантливой пианисткой, это была моя Элина. Вторая была психически нездорова, а с возрастом она и вовсе стала вести себя, как одичавшая собака, признающая силу и власть лишь одного человека - меня. Мне она была предана, а вот для окружающих - опасна.

Я решил дать имя этой немой бродяжке, раз уж сердце ее было настолько сильным, что не желало сохнуть и уступать место сердцу Элины. Я долго думал, и, так как на дворе стоял мрачный и дождливый март, я так и назвал это дикое, мрачное существо - Марта."

***

Старик тяжело вздохнул и посмотрел на меня после этих слов. Я пребывал в шоке от услышанного и не понимал, как такое возможно - соединить воедино двух людей, один из которых был мертв, и заставить это "существо" жить. Кто был явно не в себе, так это мой дядя...

— Отчего же у вас испортились отношения с Серафимом? — наконец, спросил я, — ведь он же вернул к жизни Элину.

— Я считаю ее своей дочерью. А вот твой дядя... Он ждал, пока она вырастет, чтобы забрать ее у меня. Разве я мог допустить такое? Он был чокнутым, помешавшимся на своей страсти... И я рад, что он умер и оставил, наконец, нас в покое.

— Почему ты не хочешь определить девушку в психиатрическую больницу? Может быть, тем самым ты облегчишь жизнь и себе, и ей? — спросил я.

Старик тяжело вздохнул, встал со своего стула и подошел к окну.

— Она не человек. И никто из человеческих врачей ей помочь не в силах, увы... Когда она была ребенком, мы пытались давать ей лекарственные препараты, но они не действовали на Марту, а Элину подавляли еще больше. Да и разве объяснишь врачам, что это вовсе не раздвоение личности, а две реальные личности, соединенные в теле одного человека хирургом, помешавшимся на своих чувствах? Разве что меня самого сочли бы сумасшедшим... Лучше я сам о ней позабочусь. Точнее о них обеих.

Я тоже встал и подошел к старику:

— Неужели твоя любовь настолько сильна, что ты всю свою жизнь посвятил ей? — я пристально взглянул на старика, лицо его было бледным и сосредоточенным, — или, может быть, все дело в том, что это не ты, а Элина является истинным творцом? И не ты, а она за тебя пишет гениальные произведения? Может быть, в этом вся причина? В том, что Ян Герх на самом деле Элина, девушка с двумя сердцами в груди?

Я видел, как руки старика задрожали, но он посмотрел на меня с презрением и ответил:

— Ты ничего не смыслишь в творчестве. Не лезь, куда тебя не просят! И в любви, по-моему, ты тоже ничего не смыслишь...

Он подошел к двери и распахнул ее передо мной:

— А теперь уходи, я рассказал тебе все, о чем ты просил и, надеюсь, что не обижу тебя, признавшись, что очень устал от твоего навязчивого общества.

Я вышел, вдохнул прохладный вечерний воздух, насыщенный ароматом трав, и обернулся. Старик смотрел мне в спину.

— Оставь нас в покое. Я сделаю так, чтобы Элина и Марта тебя больше не беспокоили. Но и ты должен прекратить ходить в сторону нашего дома.

Я ничего не ответил и быстрым шагом отправился к своему особняку.

***

Позже я ходил взад и вперед по гостиной, размышляя о тех событиях, которые происходили в этом доме - о своем дяде, об Элине, о Яне Герхе. Что-то не сходилось в рассказе старого композитора. Если он так сильно любит свою "дочь", почему бьет ее розгами?

Я сел за стол, от усталости всего на минуту положил голову на руки и не заметил, как провалился в тяжелый сон...

Разбудил меня громкий стук в дверь. Я поднял голову, с трудом расправил плечи, которые затекли в неудобной позе, посмотрел вокруг, пытаясь сообразить, где я, и что происходит. За окнами стояла глубокая ночь, в окно моросил дождь, в гостиной было холодно, я поежился и встал со стула. В это время стук настойчиво повторился. Я вздрогнул и подошел к двери.

— Кто там? — спросил я охрипшим от сна голосом.

— Это я, Элина, пусти меня, пожалуйста, Серафим, я насквозь промокла...

Немного поколебавшись, я открыл дверь. Получается, сегодня девушка вменяема, если разговаривает и называет себя Элиной.

Она вошла в дом: с волос и плаща ее стекала вода. Я помог ей раздеться и, закинув дров в камин, разжег огонь.

— Я очень рада, что ты вернулся, Серафим... — сказала девушка нежным голосом, — забери меня отсюда, увези далеко-далеко, как и обещал. Но только не в больницу, я не хочу в больницу. Я не могу больше так жить: каждый день похож на пытку. Каждый день он бьет меня, запирает в темном подвале, а выпускает только для того, чтобы посадить за фортепиано.

Я не знал, что ответить ей. Даже сейчас мне казалось, что она не в себе от того, что путает меня с моим дядей.

— Элина, я не Серафим. Я его племянник, меня зовут Алекс.

Казалось, она сильно удивилась, потом подошла ко мне неожиданно близко и провела кончиками пальцев по моему лицу, словно изучая его и запоминая каждую линию.

— Ты так похож на него... Ты привез мне белый бант?

Этот вопрос сбил меня с толку. Я что-то промямлил себе под нос, а потом закрыл глаза.

Прикосновения ее были такими нежными, а дыхание таким близким и теплым, что я невольно ощутил внутреннюю дрожь. Она была невероятно красива, эта странная и загадочная девушка. Она одновременно манила и отпугивала.

В моей душе боролись противоречивые, контрастные чувства. И пока я пытался взять себя в руки и не утонуть окончательно в омуте ее голубых глаз, Элина прильнула своими мягкими губами к моим губам. И я понял, что это мощное чувство сильнее меня. И, кажется, потерялся во времени и пространстве, запутался в ее руках, волосах и поцелуях, явственно ощущая, как в груди девушки бьются два сердца.

***

Очнулся я на полу возле камина, в объятиях Элины.

— Ты заберешь меня с собой? — тихо прошептала мне на ухо девушка.

— Элина... Мы едва знакомы. И я пока совершенно не понимаю, что тут происходит, — ответил я.

Элина привстала, на ее обнаженном теле переливались и играли отблески огня от камина, отчего она была похожа на нимфу. Я смотрел на нее, как завороженный.

— Происходит то, что мой отец держит меня в доме, как пленницу. Я нужна ему только потому что у меня есть талант. А так, он совсем не любит меня, никогда не любил... Он любит только Марту. Поэтому Серафим хотел забрать меня с собой, он любил именно меня. А ты? Ты любишь меня?

Я замер от ее вопроса и постарался мягко перевести тему:

— Элина, твой отец говорил, что у тебя с детства есть некоторые проблемы со здоровьем.

— Я прекрасно знаю себя и осознаю все, что происходит со мной. Серафим рассказывал мне мою историю, и я уже давно смирилась с тем, что во мне живет Марта... Да, я не могу ее контролировать, да, она дикая и неуправляемая, но она часть меня - я слышу, как во мне бьется ее сердце. А когда я сажусь за фортепиано, мне кажется, что музыка, которая льется из-под моих рук, идет не из моего сердца, а их наших обоих сердец. Представляешь? Это музыка двух сердец. Иногда в ней много нежности, а иногда она - сплошь боль и страдание.

— Ты удивительная девушка, Элина. Тобой можно восхищаться бесконечно: твоей нежностью, добротой и любовью ко всем на свете. Но для меня все, что здесь произошло, очень запутанно и непонятно, — сказал я и обхватил голову руками.

Элина погладила меня по волосам, словно я был маленьким мальчиком.

— Как же ты похож на своего дядю, Алекс, — девушка помолчала, потом улыбнулась, — Серафим любил меня так же, как ты. Он всегда жалел меня, поддерживал. Всегда был на моей стороне, до тех пор, пока... Пока не исчез. А ты? Ты любишь меня?

— Люблю, — ответил я, не скрывая своей страсти и желая, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.

Она вновь поцеловала меня и притянула к себе. Движение было легким, ненавязчивым, я легко мог убрать ее руки и уйти прочь, но я, словно загипнотизированный ее кожей молочного цвета, теплыми ладонями и голубыми глазами, вновь покорился и ушел с головой в омут этой сумасшедшей страсти...

***

Я проснулся от того, что мне не хватало воздуха. Я открыл рот для вдоха, но что-то тяжелое навалилось на меня, сдавило грудь, а шею сжало стальным кольцом. Я открыл глаза и увидел над собой Элину. Она смотрела пустым, диким взглядом и душила меня - все сильнее и сильнее.

Я пытался выдернуть руки из-под собственного тела, но она так сильно прижала меня к полу, что я не мог и пошевелиться. Откуда в ней, такой тоненькой и хрупкой, столько нечеловеческой силы?

Я дернулся всем телом изо всех сил, чтобы сбросить ее с себя, и у меня это получилось. Я жадно вдохнул воздух, закашлялся. А она, одним прыжком преодолев разделяющее нас расстояние, снова оказалась возле меня, не давая мне отдышаться и подняться на ноги.

Она наносила удар за ударом. Я, отвыкший от физической боли, и не умеющий драться, тем более, с женщинами, прикрывался руками.

— Немедленно перестань! Элина! — закричал я, но она никак не отреагировала на свое имя.

Острые ногти впивались мне в щеки и в шею, а потом эта сумасшедшая вцепилась мне в плечо зубами, разрывая мою плоть, как дикая собака. Я взвыл от боли и схватил ее за волосы, пытаясь оторвать ее лицо от своего тела. Не зная, как успокоить ее более гуманно, я с силой оттолкнул ее от себя, но она нападала вновь и вновь, как будто хотела разорвать меня на части. Она была зверем, а я был ее добычей.

Мы боролись с ней, катаясь по гостиной. К моему счастью, входная дверь распахнулась, и Элина замерла, уставилась на стоящего на пороге Яна Герха.

— Марта! Иди ко мне, моя хорошая, оставь его, он нам не нужен, он слишком слаб и не опасен, — в руках композитора была палка, я не мог понять, кого он хотел бить ей - меня или Марту?

Девушка заскулила, поднялась на ноги и, согнувшись, подбежала к нему, присела у его ног.

— Ты не хочешь слушать меня. А зря! — на этот раз он обращался ко мне, — в следующий раз я не стану спасать тебя. И тогда она разорвет тебя, как жалкого кролика. Ты этого хочешь?

Марта оскалилась на меня. Казалось, в ее голове нет ни капли человеческого разума. Вчерашний вечер и ночь казались мне сейчас неправдоподобным и выдуманным.

— Ты, как твой дядя, падок на женскую красоту. Я сразу же это заметил. Элина ветрена и глупа в этом смысле, поверь, ей без разницы, кого любить. Помимо тебя и твоего дяди у нее были и другие возлюбленные, поверь, мне до этого нет дела, — старик гордо поднял подбородок, — Но дело в том, что с каждым днем Элины в этом существе становится все меньше и меньше. Сердце Марты должно было высохнуть, но сохнет сердце Элины, как более слабое. А скоро Элина исчезнет насовсем. И останется только Марта...

Одной рукой я зажимал рану на плече, из которой текла кровь, а другой рукой держал плед, чтобы хоть как-то прикрыть свою наготу.

— Уезжай отсюда, в последний раз прошу тебя об этом, — сказал мне Ян, развернулся и пошел прочь. Марта, согнувшись, засеменила за своим хозяином.

Я с грохотом захлопнул дверь и запер ее на два засова. В голове у меня стучали сотни молотков, и единственным желанием было именно это - уехать отсюда подальше и больше никогда не возвращаться в это сумасшедшее место...

***

К вечеру, немного успокоившись после нескольких бокалов дорогого вина из дядиной винной коллекции, я сидел в гостиной. И внезапно меня осенило.

Я встал и быстрым шагом спустился по узкой, темной лестнице в подвал. Операционная была особым местом для дяди. Наверняка, именно здесь он хранил то, что действительно было для него важным. В этой догадке я не ошибся. В узком письменном столе, вместе с тетрадями, в которых дядя записывал различные наблюдения о своих медицинских экспериментах, я нашел его дневник.

Поднявшись в гостиную, я устроился в кресле и открыл его. Записи в нем были короткие, сухие, больше похожие на врачебные заметки. Но они давали хоть какое-то представление о том, каким на самом деле был тот мужчина, на которого, по мнению Элины, я был похож.

***

"В дом по соседству заселилась пара - муж и жена, музыканты, играют на фортепьяно. Женщина молода и очень красива. По-моему, она пишет музыку."

***

"Сосед оказался полным дураком. Он композитор, Ян Герх. Его жена Элина, кажется, неравнодушна ко мне. Я был прав, она тоже пишет гениальные произведения. А на то, как она играет на фортепиано, можно смотреть вечно. Ее музыка будоражит сердце, гипнотизирует! Только вот сама по себе Элина весьма странная, как и все великие творцы.. ."

***

"Кажется, я влюблен. Несмотря ни на что! Да не просто влюблен - я потерял голову от страсти. Но Элина замужем за этим пианистом, страдающим от собственных комплексов. Она говорит, что он бьет ее розгами и выдает ее произведения за свои собственные. Я прошу ее, чтобы она ушла от него, но ее что-то держит с ним. Это мучает меня..."

***

"Кажется, я не могу ни жить, ни дышать без нее. Наша любовь с Элиной велика и сильна. Но безумие ее мужа еще сильнее. Он запер ее в подвале и не выпускает из дома, так она говорит. Сегодня ночью я возьму револьвер и отправлюсь в их дом. Если все пройдет хорошо, то уже завтра мы с Элиной будем далеко отсюда..."

***

"Он убил ее. Не могу поверить в это. Он убил ее, хотя утверждает, что она сама покончила с собой. Этого не может быть!

Как бы то ни было, моей возлюбленной больше нет. Эта новость чуть не свела меня с ума! Она пролежала в могиле несколько дней, тело ее начало разлагаться... Но я нашел способ, как вернуть ее к жизни..."

***

"У меня получилось. Элина вновь жива. Вот только на данный момент она ребенок, ей шесть лет. Но главное то, что она жива, жива... Этот дурак Ян Герх раскаялся и смирился с тем, что сейчас он должен вырастить ее, как собственную дочь."

***

"Есть одна большая проблема. Девочка продолжает жить с двумя сердцами. Первое сердце не сохнет, видимо, я где-то просчитался...

Элина лишь наполовину Элина. Другая ее половина - это полоумная, немая бродяжка. Именно в ее тело я пересадил сердце моей возлюбленной, чтобы вернуть ее к жизни. К сожалению, оно не смогло полностью перебороть сердце бродяжки, и теперь они вынуждены сосуществовать в одном теле вместе.

Их сердца бьются в одной груди... Это был мой первый эксперимент такого рода, и он не оправдал себя..."

***

"Похоже, моему соседу важно только одно - чтобы юная Элина писала музыку за него, так же, как и его жена. Весь мир считает его гением, а на самом деле он бездарность. Девочка же показывает феноменальные способности в музыке, и Ян Герх, величайший композитор нашего времени, загадочная личность, заставляет ее заниматься по восемь-десять часов в сутки, чтобы раскрыть талант.

Часто место гениальной Элины занимает дикая и озлобленная на весь мир бродяжка Марта, которая, словно собака, верна своему хозяину и сидит целыми днями у его ног. Она агрессивна к посторонним и способна на все, если чувствует, что хозяину угрожает опасность. Однажды я видел, что ее лицо выпачкано в крови, но чья это была кровь - неизвестно...

Судя по всему, этот чокнутый композитор сильно привязался к Марте."

***

Потом старые записи в дневнике прерываются. А следующие записи отмечены уже сравнительно свежими датами.

***

"Она сейчас такая же, какой я ее помню: молодая, нежная, красивая. Элина выросла и незаметно превратилась в девушку - такую, какой она приехала в эти края.

Я отсутствовал несколько лет, жил в другой стране. А когда вернулся, она вновь пробудила во мне, зрелом, циничном, одиноком холостяке, самые яркие и сильные чувства: и возвышенные, и низменные.

Я не могу бороться с ними, особенно тогда, когда она приходит в мой дом. Недавно она попросила меня забрать ее и увезти отсюда: то ли в шутку, то ли всерьез. Кажется, я готов исполнить ее просьбу. Кажется, только с ней я смогу найти счастье..."

***

"Ян приходил ко мне в дом и угрожал расправой, просил уехать отсюда по-хорошему. С одной стороны, я понимаю его: он считает Элину своей дочерью. С другой стороны, он и вправду не дает ей возможности жить по-человечески. Часто держит ее под замком или заставляет играть и сочинять те гениальные произведения, которые на протяжении всех этих лет выдает за свои собственные. Он маскирует свой огромный эгоизм под маской родительской любви.

Я сказал ему, что заберу Элину и увезу ее отсюда, что она глубоко несчастна с ним.

"А Марту куда ты денешь? — злобно усмехнувшись, спросил Ян, — Она считает меня своим хозяином и успокаивается лишь у моих ног. Для остальных же она представляет смертельную опасность. В ней нет ничего человеческого, она зверь, причем дикий."

Я уверенно сказал, что попробую найти с ней общий язык, подберу лекарства.

Ян засмеялся и ответил, что я глупец и меня ждет скорая смерть. Случится это в первый же день, когда место Элины займет Марта... На душе у меня заскребли кошки, но я не подал виду, что испугался. Я не отступлю. Это мое детище, и я тоже в ответе за него. Тем более, я люблю Элину всей душой, в отличие от Яна Герха."

***

"Я забрал Элину в свой дом. Завтра с утра мы уезжаем с ней в город. А оттуда еще куда-нибудь, подальше отсюда.

Моя любимая, наконец, рядом со мной. Верю, что у нас все будет хорошо..."

***

На этом дядины записи кончались. Его смерть по официальным документам зафиксирована следующим днем... Оставшиеся листы в тетради были пусты, и так же пусты были мои мысли сейчас. Я хотел все обдумать, сопоставить, но не мог - голова словно наполнилась тяжелым туманом. Я кое-как добрался до спальни на втором этаже и, упав на кровать прямо в одежде, крепко уснул.

На следующий день я решил готовиться к отъезду в город. Отдыхать и наслаждаться спокойствием и красотой здешней природы больше не представлялось мне возможным. Разгадывать бесконечные загадки - надоело, тем более, вся эта история была довольно опасной.

Единственное,что тяготило мою душу - мысли об Элине. Она словно приворожила меня, мне не хотелось терять ее, и при этом я прекрасно понимал, что наш союз невозможен.

Когда мой чемодан был собран, я сварил себе чашку кофе и подошел к окну. На террасе возле дома сидела она. Я напрягся, пытаясь понять, кто она на этот раз - Элина или Марта? Девушка вела себя спокойно и, кажется, что-то напевала себе под нос. Это была Элина. Сердце мое затрепетало в груди.

Я поставил чашку с кофе на подоконник и вышел из дома. Элина повернула голову в мою сторону и ласково улыбнулась.

— Отец говорил, что ты скоро уезжаешь отсюда, — сказала она нежным голосом, и взгляд ее стал грустным.

— Да, — ответил я, и совершенно не ожиданно для самого себя добавил, — хочешь поехать со мной? Я заберу тебя с собой. В городе я отведу тебя в больницу, тебе смогут помочь...

Элина засмеялась, легко вскочила с пола и закружила меня по террасе, потом остановилась и прильнула ко мне всем телом. Я не удержался, обнял ее за талию, зарылся лицом в ее мягкие светлые локоны, на которых сегодня снова был светлый бант.

— Серафим предлагал мне то же самое. Как же вы с ним похожи... Отец говорит, что от него я сбежать могу, а вот от Марты - нет. Да я и не хочу бежать. А еще я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое, что произошло с Серафимом.

— А что с ним произошло? — спросил я, пытаясь не выдать свое волнение.

— Я же говорила тебе. Он исчез. Навсегда... — Элина улыбнулась своей неизменной ласковой улыбкой.

Потом она подошла ко мне и поцеловала. Этот поцелуй болью отозвался в моей груди, потому что я знал, что больше он не повторится. Элина подняла голову и заглянула мне в глаза.

— Обещай мне кое-что, — грустно сказала она, и из глаз ее покатились прозрачные слезы.

Я целовал соленые капли губами, не в силах оторваться от нее.

— Что? — спросил я.

— Привези мне белый бант, я буду очень рада!

Потом девушка легко отстранилась от меня, улыбнулась и побежала прочь от моего дома. Она была похожа на светлую, невесомую бабочку. Остановившись у кустов шиповника, Элина обернулась и прокричала напоследок:

— Я буду рада, если ты или кто-то другой вместо тебя снова вернется сюда!

Больше я ее никогда не видел...

***

Эта история с наследством произошла со мной более двадцати лет назад. А я до сих пор вижу в каждой бабочке со светлыми крыльями, в каждом детском бантике на волосах - образ той, которую я сильно полюбил, но не спас, той, которую невозможно было спасти - нежной и талантливой Элины...

***

Образ великого и гениального композитора Яна Герха оброс с тех пор множеством легенд, слухов и домыслов.

Кто-то считает его сумасшедшим, другие убеждены, что он заключил сделку с самим дьяволом, третьи догадываются, что гениальные творения, принадлежащие Герху, на самом деле, написаны не им.

Но кто является их истинным создателем - об этом никто никогда не узнает.

Для меня же эта музыка навсегда останется музыкой двух сердец...