Читать онлайн
"Ужаснейшее проклятие"

– Если вы бывали в Вольфгарде и среди мрачных шпилей этого исполинского города, сущего каменного леса, обращали взор на скромное по размерам, но величественное, по сути, здание коллегии чародеев, то видели статуи Хранителя и Странника. А рядом с ними вы видели и меня, воплощëнного в мраморе. Вы, конечно, счастливчик! И не только потому, что имели удовольствие созерцать изваяния, изображающие могущественнейших мастеров Воли нашего мира, но и потому, что вы человек не бедный и даже располагаете величайшей роскошью – свободным временем, досугом, ибо вы разглядываете цеховые здания и дворцы, вместо того чтобы приносить пользу Империи. Это очевидно, как и то, что вы прилично одеты, иначе смурные латники быстро бы указали вам алебардой путь к ближайшему торжищу, где вы продолжили бы продавать скот, корнеплоды… и что там крестьяне ещё продают? Простите мне моё невежество, ведь сам я не хожу на рынок, – на это у магистра имперской коллегии чародеев есть слуги.

Что ж, слава Богам за Жребий мне выпавший, ибо рождён я был в семье простолюдинов, но мозг, сердце и кровь вобрали в себя дух поистине великого сословия! Обычно люди зовут нас чародеями, хотя иные по невежеству и кличут колдунами, неосознанно путая наше благородное Искусство с чернокнижием и призывом существ Умбры. Просвещённая же публика, подражая альвам, именует нас волюнтариями – мастерами и владыками Воли.

Чужое ремесло – загадка, темный лес для непосвящённого, чего уж говорить о высоком Искусстве Воли. Слишком уж многие люди полагают, будто чары сродни чуду, а способность к Воле – обычному хотению. Эти мракобесы считают, что такие, как я, родившись волюнтарием, всю жизнь ничего не делают, затем пару раз напрягают эту самую Волю, чтобы спасти короля, разорвать чудовище голыми руками, вылечить чьего-то наследника или выиграть битву, пустив поток огня с небес, а после пожинают лавры. Это напряжение они мнят пошлым, сродни напряжению человека в нужнике. Но это не так! Жизнь чародея – это пот и кровь, которые не снились и беднейшему из крестьян, это постоянная барщина свободным искусствам, это оброк пыльным фолиантам, это рабство у наставника, а после, в зрелости, рабство у цели. О да, чародей, истинный чародей, целеустремлëн. Он хочет оставить Наследие этому миру… людям, альвам, даже йордлингам, тьфу! Наследие будущим поколениям чародеев, в конце концов…и чтобы университетские школяры с трепетом изучали его под гнётом своих профессоров. Эти серые дублеты и мантии всегда завистники и притом самые жуткие: у них ведь есть мозги, но нет Дара к Воле.

Что ж, все ходим под Богами, никто не виноват, что одних своих детей они предпочитают другим. И всё же сложно и тягостно, а временами несносно до омерзения к самой своей жизни быть чародеем. Изобрести волшебное устройство, что осветит путь в штольне, где нельзя гореть огню, иначе всё взлетит на воздух – это ведь работа чародея. Научить плавить ордамерит и другой металл, наложить заклятье на оружие так, чтоб от твоего меча бросались наутек лешие и волколаки, зачаровать латы, чтобы болт или стрела, отскочив, убили вражеского стрелка, укрепить стены твердыни, чтоб не разбил их снаряд требюшета, разыскать тёмных чародеев для мракоборцев Ордена, напасть на след преступника, исцелить мыслью или сварить для этой задачи зелье, открыть портал, наконец. Всё это труд чародеев.

Немыслимый. Чудовищный.

Пожалуй, меня ещё можно было бы загнать в поле и дать тяпку, да я заменю вам этого вашего земледельца, но его-то мной не заменишь. Как не заменишь и начальником гильдии, рыцарем и даже, – только тихо! – самим императором.

А главное в этом труде – сосредоточенность. Звучит легко, но в самом деле, когда вокруг столько интересных собеседников, красивых женщин, вина, песен, когда тебя, сына сапожника, зовут на пиры и турниры, на заседания советов королей и палат сословий, когда есть театр, когда тебе открыты двери дворцов, то требование сосредоточенности просто невыносимо! Порой думаю: а пошло оно всё…лучше ледяные чертоги Умбры, чем я засяду за книги и упражнения, когда меня зовёт в гости какая-нибудь баронесса Кирентия в свой Застрельский замок! Но потом опять беру себя в руки и вперёд – к духовным упражнениям и написанию трактатов, суммирующих мой недюжий опыт. Так-то!

Служанка, принеси ещё по чарке пива нам, мастер в сливовом кафтане точно хочет угостить всех!

О чём это? Ах, да! Благодаря моему упорству и развитой мной самим способности отбросить ненужное и сосредоточиться на деле моё имя и гремит от Хладного моря до Межеланского Хребта, от Тенемирских гор до этого славного града Региспорта – жемчужины нашего имперского юго-запада.

Адальвег Золотой – создатель стольких самоходных устройств, гроза моровых навий и колдунов, раскрывший не один заговор против императора, историк волюнтарийского искусства…

– Кхм-кхм, – неловко прокашлялся горожанин в синем дублете – Вы уж извините, но что-то я не слышал вашего имени до сего дня, мастер волшебник.

Остальные собеседники, а вернее будет сказать, слушатели Адальвега, обратили на великого чародея пристальные взоры, и, кажется, если и был до этого момента у кого на челе налёт хмельного настроения, то тут же пропал.

– А я и не удивлён, что ты, друг, не слышал. Вот кто ты? – говорил уверенно Адальвег.

– Писарь у откупщика – неловко отвечал синий дублет.

– Вот видишь! А я почуял Волей, что ты хоть и неплохой человек, но к чему-то тёмному причастен!

Поднялся смех, а синий дублет покраснел. Обстановка за столами, которые занял чародей со своими слушателями, разрядилась.

– Впрочем, служить писарем у откупщика несколько лучше, чем призывать в наш мир демонов Умбры, к примеру.

Снова взрыв смеха. Служанка принесла ещё пива.

– Ну и что ты видишь целыми днями, записывая, как твой господин обирает честных людей почём зря? Что ты видишь в жизни? Может ты видел, как семилучевой оберег отогнал призраков от добрых рыцарей Ордена на развалинах Эгильсхьялля? Тот оберег изобрёл я. Как и обряд изгнания демонов–вещателей, который не вредит самим одержимым. А видел ли ты, составляя эти, скажем прямо, проскрипции должников для твоего хозяина, как человек перемещается сквозь зеркала на далёкие сотни вёрст? Использовать зеркала как порталы – тоже моё открытие! Так что мой тебе совет: бросай откупщика и найди достойное применение твоему навыку, писарь!

Слушатели вновь рассмеялись, а бедный синий дублет убежал прочь с залитым краской лицом.

«Пронесло…» – подумал Адальвег, когда писарь, чуть не задавший неприятное русло разговору, удалился прочь из трактира.

– Вы на него не серчайте, мастер Адальвег, – сказал лысый пропахший рыбой мужчина, телосложением напоминающий бочку, – не все живут полнотой светской жизни.

– Верно говоришь! Выпьем за просвещение народа, ибо делу просвещения я отдал лучшие десятилетия своего долгого века!

Сидели весело, сидели в одном из лучших трактиров Региспорта: «Пряном Градце», что близ Площади Палатината. К «Градцу» вела прекрасная, обсаженная кипарисами мощëная дорога, а убранству мог бы позавидовать иной рыцарь или даже барон. Латы, мечи и секиры на стойках, гербовые щиты, огромные очаги, витражи на окнах и картины альвской школы, с пейзажами южных холмистых полей. И это ещё общий зал! Хотя кого попало и туда не пускали. Зажиточный горожанин или купец по меньшей мере могли сметь заявиться на порог «Пряного Градца», людишек попроще гнали взашей.

– А почему это, вы, сударь волшебник, с простым сословием, да в общей зале, а не с вельможами? – спросил гнусаво один из слушателей, кажется, торговец.

– Желаю быть ближе к людям, – совершенно не теряясь, ответил чародей. За репликой последовало всеобщее одобрение.

Он наслаждался вечером, пивом и посматривал на светловолосую женщину с приятными чертами лица.

«Богатая вдовушка…непременно!» – решил отчего-то Адальвег.

Момент был прекрасен.

«Ещё бы не задавали коварных вопросов… и не дай Всеблагие, попросят колдовать…»

Но они и не просили, всё-таки это жители великого Региспорта – столицы имперского королевства с богатейшей культурой, где двор покровительствует изящным искусствам даже охотнее, чем делам ратным.

– Ба! Кого я встретил. Это ж Адальвег из Бойны! Сколько лет…десятков лет! – воскликнул голос щемяще знакомый и неприятный.

Момент был испорчен.

– Максимилиан из Сребрада! Славьтесь Боги, что свели нас вновь!

«Выскочка, того и гляди распустит сейчас свой длинный язык… какова была вероятность встретить чародея здесь этим вечером? Почему мне всегда так не везёт?!»

– Вы тоже чародей, мастер Максимилиан, как и его мудрость магистр Адальвег Золотой? – без тени иронии спросил зажиточный лиловый кафтан, что с самого прихода Адальвега слушал его, развесив уши.

– О, да. Но не такой, разумеется, могучий, как его мудрость.

Едкая улыбка Максимилиана, последовавшая за этой фразой, не оставила никаких надежд.

– Пожалуй, я к вам присоединюсь, – заявил Максимилиан. – Я ведь не хочу оскорбить Адальвега Золотого.

– Два чародея за одним столом, можно загадывать желание!

– Ты ничего обо мне не говорил, брат? Хорошо, скромен, как всегда. Хотите послушать, как магистр Адальвег спас меня от лойм на Гнилотопье? Или как он добился титула главы коллегии? Я вам расскажу. Эй, служанка, неси лучшего вина и мяса мне, да со всякими пряностями! Хорошее приложение к хорошей истории. Как-то в лето двести пятьдесят третье, если мне не изменяет память, мы пошли собирать редкие цветы и травы, навроде мертвородника и…

Максимилиан говорил методично и долго, обсыпая вымышленными подробностями этот поход за травами, который закончился на самом деле пьяной болтовнëй в ближайшей корчме и выговором наставника, а мерзкие, похожие на мёртвых старух лоймы, если бы они и правда тогда напали на них, то ни Адальвег, ни Максимилиан здесь бы не сидели.

У Адальвега отлегло от души. Старый знакомец мог бы в два счёта испортить все старания, занявшие почти целый вечер. Похоже, что надежды на глубокую мошну горожанина в сливовом кафтане и на близкое общение со светловолосой вдовушкой остаются в полной своей силе. Да ещё и мотовство и напыщенность Максимилиана могут прийтись как нельзя лучше.

– Служанка, передай хозяину, пусть закалывают порося, да достают базилик с перцем, я сегодня угощаю!

«Вечно у него полно серебра на поясе! Откуда он его берёт?!»

– Что вы, мастер! Нам за честь будет угостить не только главу всеимперской коллегии, но и вас, вы ведь тоже волунтарий!

– Премного благодарен, но сегодня я хочу подтвердить все эти поговорки о чародеях, вроде «богат, как чародей» или «чародеи не нуждаются в деньгах». Но позже, а пока мне нужно с моим любимым начальником поговорить наедине. Пройдëмте, ваша мудрость, в комнату, что я снял наверху.

«Что у него на уме?! Будет смеяться? Читать мораль? Чёрт бы побрал этого чародея» – мысли проносились бурей, руки потели от волнения, словно у школяра перед сдачей.

Двери лучшей, судя по убранству, комнаты в «Пряном Градце» закрылись за ними, и Максимилиан движением руки, на которой блестел кровавый гранат перстня, обвëл пространство вокруг. Адальвег ощутил колебания разнородных сил, по коже пробежали мурашки, а по стенам прошла дрожь, сродни той, что возникает над землёй или дорóгой в знойный день.

– Чтобы не подслушали, – пояснил он.

– Я догадался. Я ведь не такой бестолочь, каким вы меня мните на своих заседаниях, которые почему-то всегда обходятся без меня.

– Ты всё также развлекаешься, Адальвег? Спускаешь чужие деньги, болтая днями и ночами о вымышленных своих достижениях, то воркуя с обеспеченными дамами, то впечатляя очередного менялу, купца или мелкого помещика?

– Достижения не вымышленные, Максимилиан, – процедил Адальвег, сдерживая кипящую внутри злобу.

– Что, прости?

– Они не вымышленные, они будущие. Будущие достижения, брат мой! И даже грядущие я бы сказал.

Максимилиан звонко рассмеялся, похоже, что даже и без злобы, как над какой-нибудь доброй шуткой.

– И когда думаете претворять их в жизнь, будущий магистр Адальвег Золотой? Знаешь, почему братья не зовут тебя на заседания и не желают видеть в коллегии?

– Завидуют моему потенциалу…

Тот же звонкий смех. Благодушный смех, так унижающий собеседника.

– Твой потенциал немал, чистая правда. В речах тебе нет равных, ты хорошо видишь недостатки работ других чародеев и всегда дашь, не без едкости, хороший совет. Ты будто многое понимаешь в делах Воли, да сам не сосредоточен ни на одном деле. Никакой практики, труда, созидания. Тебе уже девяносто лет, Адальвег! В мире обычных людей уже сменились поколения, пока ты готовишься приступить к своему opus magnum, как ты любишь выражаться.

«Как же ты паскуден!»

– Я чувствую, как внутри тебя нарастает гнев. Напрасно, ведь у тебя нет большего друга в мире, чем я. Да и то, лишь потому, что наше становление выпало на одни годы. Так что вот мой тебе совет: не силься взяться за всё и сразу. За все искусства, за мощнейшие зачарования, за написание исполинских трактатов, за панацею от всех болезней, за философский камень, коль не преуспел ни в одном искусстве, не зачаровал ни единого оберега, не написал даже эссе, не сварил ни одного толкового зелья. Про философский камень я промолчу.

«Посмотри на меня…»

– Посмотри на меня. Мой талант, мой потенциал куда скромнее твоих дарований. Откровенно говоря, в юношеские лета ты затмевал меня, как солнце затмевает луны. Это отмечал и наставник и мастера коллегии. Но я учился, вкладывал всё своё время, чтобы хоть коснуться мне, ремесленнику по натуре, Magnam Artem Voluntatis.

«Какой самодовольный ублюдок!»

– Обретя общее понятие о дисциплинах нашего Искусства и о том, как Воля пронизывает мироздание, я приступил к изучению того, что мне нравилось и давалось легче прочего. Я стал изучать яды.

«Интересный выбор… Может, оттого, что ты и сам ядовит!»

– Мало-помалу я читал книги о ядах, отравителях, читал труды алхимиков, зельеваров и волюнтариев и практиковал. Я учился у других чародеев искать и различать яды и противодействовать им, создавая Волей противоядие. Теперь я и сам пишу трактаты, но начинал с небольших очерков о своих опытах. Трудиться нужно постепенно и постоянно, совершенствуя умение в выбранном деле. Ты же всегда хотел всего и сразу, но так никогда ни к чему не преступил, верно говорю?

– Великий дух жаждет великого, Максимилиан. Не все это понимают.

– Куда уж простому чародею-ядоискателю до твоих высот!

– Мой ум долго томился, – продолжал Адальвег, не замечая колкой иронии брата–волюнтария, – но я чувствую, что почти готов, что я вот-вот на пороге открытия или что божественный случай принесёт мне славу, признание и необходимый опыт. Я уже близок к свершению чего-то необычайного даже для мастера Воли, чего-то, достойного моих дарований!

– Ладно, сдаюсь. Похоже, ты неисправим, Адальвег. Ведь и полвека назад я слышал от тебя, будто ты близок к великому и необычайному, помню и это твоё «вот-вот».

«Может, он прав?»

– Ты не понимаешь, каково это! Ведь я словно проклят некоей злой силой, только хочу начать творить и познавать, хочу сосредоточиться, так тут же отрицание берёт верх надо мной и моим средоточием! У тех, кто посерее, может, и хорошо обстоит с ослиным упрямством и воловьим постоянством, но душа гения всегда стремится к свободе!

И снова резанул добродушный смех, на сей раз будто ножом.

– Вижу, с диалектикой у тебя до сих пор скверно, брат. А что до твоего проклятья, то оно зовётся Проклятьем Великой Лени на нашем языке, а на речи альвов ещё точнее: прокрастинацией. И поверь, я хоть и не золотое дитя, но мне тоже хочется выпить, насладиться музыкой, пьесой, поболтать с красивыми девушками, да послушать рассказы охотников на чудовищ, чем сидеть за книгами и медитировать. Так что серые люди страдают этим твоим проклятьем не меньше талантливых.

– Ты не знаешь…

– Знаю. Ты просто берёшь и делаешь то, что должен и к чему способен. Малыми порциями. И совершенствуешь свой навык. Всё. Всякий, кроме безумца, может это. И тем более чародей, ибо какой же волюнтарий может обходиться без свободной воли?

«А что если…»

– Что ж, пойдём вниз, твои поклонники заждались новых баек.

– Хорошо говоришь, Максимилиан, но что ж ты сам забыл в Региспорте, в «Пряном Градце»? Заказываешь вино, поросят? Садишься ко мне, лентяю, за стол.

– Хм. В Региспорте я потому, что король Энрих пригласил меня ко двору. Я прибыл раньше и сделал все неотложные дела. Я хочу остаться здесь, по правде говоря, а потому желаю знать людей не только при дворе, – этим гадюшником я ещё успею насладиться, но и в городских цехах. К тому же я питаю слабость к роскошным корчмам, как ты помнишь, а это единственный мой отдых за пару месяцев.

Зависть обуяла Адальвега так, что защемило душу.

«...что если он прав?»

Ирония и опасный, как сталь, смех старого знакомого, растормошили привычный уклад Адальвега. Остаток вечера он сидел, несколько отстранённый от застолья, обдумывая слова Максимилиана. Они прорастали в душе, подобно семенам и весь гнев, поначалу обращённый на брата-чародея, перетекал на собственное бессилие перед прокрастинацией.

«Альвье слово, а страшнее умбрийского проклятия!»

Мысли и чувства бродили в душе, но окончательное решение помогли принять вошедшие в трактир.

Заиграли трубы.

– Именем короля Энриха Второго из рода Эмфирогенетов, милостью Белых Богов…

Все в общей зале «Пряного Градца» повставали с мест, ибо в сопровождении латников зашли люди в цветах королевского рода.

Пурпурные с золотом кафтаны, плюмаж, трубы – это были глашатаи и герольды, а во главе, весь в расшитых золотом одеждах и мантии…

«Гербовый король?! Здесь?!»

– Мастер Максимилиан из Сребрада. Его величеству доложили о том, что вы уже в городе. Он с радостью примет вас во дворце, – сказал гербовый король, держа в руке королевскую грамоту.

– Похоже, я вынужден вас оставить, – молвил Максимилиан и вышел из-за стола.

«Гербовый король?! К этому замухрыжке, нюхателю отравы, ядовару?! Ну всё, завтра начну новую жизнь… времени полно… ещё посмотрим, кто чего добьётся…вы меня ещё не знаете, но скоро узнаете!»

Появление гербового короля и его герольдов было сродни северному сиянию в небе, святилищу альвов, оазису в пустыне, сродни чуду, и как только они покинули трактир вместе с чародеем, сразу всё сделалось сальным и серым, ничем не отличающимся от обычной придорожной корчмы.

– А вас почему не позвали, ваша мудрость? – спросил бочкообразный, пропахший рыбой лысый горожанин.

– Чего? – переспросил погружённый в мысли Адальвег, словно заколдованный или спящий.

– Ну, позвал же король Максильяна, а вас, начальника его, нет. Отчего так?

– Стараюсь путешествовать инкогнито, – ответил чародей, глупо улыбнувшись, он был совершенно разбит.

– Чего? Инд-когита?!

– Да пошёл ты! – выпалил Адальвег. – Пошли все прочь, а то превращу в жаб, да заставлю жрать всякую срань ползучую! Прочь! Прочь, негодяи! – заорал чародей, взмахивая руками.

Горожане разбежались, и он остался за столом один.

– Служанка, неси самое крепкое, что у вас есть! Завтра я начинаю новую жизнь!

Так он и пил чарку за чаркой, всерьёз думая назавтра, после похмелья, начать изучать Искусство крупицу за крупицей. Адальвег почти уснул, как его принялся тормошить за плечо богато одетый горожанин.

– Мастер! Мастер-волшебник! Там магистр городского совета помирает! Там в закрытой зале!

– Мой шанс…Боги!

Адальвег помчал к умирающему градоначальнику. Магистр города Региспорта седой краснолицый толстяк валялся на скамьях, в окружении свиты и челяди, храпя, как раненная лошадь.

Чародей воздел руки и сосредоточился на пустоте, а очистив ум, обратился к магистру Региспорта. Он ощутил тяжесть старика, его слабое сердце, тугое дыхание. Но убивало его не это. Адальвег почуял нечто чужое… в его крови. Оно убивало городского магистра. Волюнтарий мигом протрезвел.

«Что, это яд?! Ах вот какие неотложные дела ты тут делал, сукин ты сын! Рекомендация королю Энриху или его непосредственное указание? Да я это раскрою! Да я старику жизнь спасу! Да об этом коллегия узнает, император узнает! В бараний рог тебя скручу, а сам стану величайшим чародеем! Вот он, мой шанс! Ха-ха! Благодарю, Боги!»

Адальвег чувствовал, как огонь покидает тело старика, но не разбирался ни в ядах, ни в искусстве исцеления. Он знал лишь один способ спасти его: воспринять яд в себя и Волей нейтрализовать его. Однако, этот способ опасен и только лучшие волюнтарии выдерживают такие чары.

«Нужно чистое сосредоточение… чистая Воля… мысль в сторону, и я труп…»

Он снова обратился к пустоте. Магистр города кряхтел из последних сил.

Всё единство своего духа Адальвег направил на самочувствие старика и ощутил себя немощным, толстым и задыхающимся. Боль сдавливала дыхание, но чистая мысль, мысль–Воля, не давала яду развернуться. Ушли в сторону, куда-то за пределы сознания, турниры, попойки, театры, музыка и женщины. Чародей воплотил в себе чудеса сосредоточения и всё сделалось неважным, кроме своей жизни и жизни этого отравленного старика. И Воля стала теснить яд, мастерски приготовленный Максимилианом, серой лошадкой и вечным учеником, кроптевшим над пыльными свитками и книгами десятилетиями. Мысль об этом жалком друге юности, и о торжестве над ним, блеснула молнией где-то на периферии духа, но этого хватило, чтобы зацепиться за неё всем своим вниманием. Лишь на миг Адальвег вообразил удивлëнную рожу своего противника, которую он скоро увидит, как яд, отчасти уже перенесённый Волей в тело чародея, начал брать своё.

– Зовите волхвов, пусть отпевают двоих! – бросил кто-то из свиты градоначальника, но Адальвег этого уже не слышал.