Читать онлайн
"Посмертная маска"

I

«Когда живёшь сотни лет, само время становится врагом, – говорил диктор. – Скоротечность благословенна. Поверьте мне, вы бы не пожелали тратить миллионы евразийских кредитов, чтобы на целые века растягивать скуку или прокрастинацию».

Диктор за кадром говорил то неторопливо и вкрадчиво, то зажигался весёлостью. Он говорил, словно старый приятель. Такой не способен занудствовать и читать нотации, только дать добрый совет.

«В Китае, Конфедерации Восточного побережья или в той же Калифорнийской республике эта довольно спорная отрасль биотехнологий всё ещё популярна, – продолжал вещать диктор. – Не скроем, и у наших богачей остаётся в моде долгожительство. Однако у нас не принято открыто говорить о прохождении процедур по омолаживанию тканей, переписывании генома и тому подобном. Наши обеспеченные соотечественники не выставляют свою слабость напоказ».

Благородный бархатный голос диктора обволакивал слух Макса. Диктор оставался за кадром. А потому Макс гадал, кто же скрывается за ником «AverageOpinion»: бот, чей нарратив ткал ИИ от начала и до конца или человек – очередной блогер, балансирующий между своим банковским счётом и соблюдением законов государства? А может нечто среднее: союз автора и нейронки? Кто знает.

А в кадре проносились, сменяемые стильными, хорошо анимированными переходами графики, карты, флаги, фотографии ультрабогатых людей и абстрактные медицинские лаборатории.

«Последние уж точно созданы нейронками, жадно всосавшимися в древние фотобанки» – решил про себя Макс, увидев голливудские улыбки докторов, позирующих на фоне бесконечного ряда реторт, склянок и компьютеров.

Анимированные изображения пробегали прямо перед глазами Макса, наполняя его небольшую комнату.

Яркие и объёмные образы. Казалось, будто они осязаемы. Протяни руку и ощутишь мягкую ткань пурпурного флага Евразии. Сделай пару шагов и попадёшь внутрь особняка калифорнийского миллиардера, что больше напоминает модуль марсианской колонии, чем земное жилище.

Технически говоря, и голос диктора, и образы, текущие, словно из самой его речи, звучали и созерцались в голове Макса. И только в ней. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

А всё благодаря нейрочипу.

«Ревнителям социальной справедливости, – продолжал голос канала «AverageOpinion», – каковых немало в нашем обществе, хочу напомнить на что тратят, обретённые при помощи биотехнологий десятилетия, олимпийцы отечественного бизнеса».

Боги эллинов, грозные и прекрасные, растворились в глитче, породившем изображения моложавых мужчин в деловых костюмах. Макс узнал их лица.

«Иванов, Мусаев, Витман, Рихтер и другие представители евразийской элиты тратят их на проекты. Глобальные проекты, которые невозможно закончить за одну человеческую жизнь. Я не утверждаю, что они великие альтруисты и трудятся ради нас с вами, ради блага нашей экономики, – тут диктор глубоко и тяжело вздохнул. – Нет. Все мы с вами понимаем, что никого добра или зла нет в природе. Что мораль сера, как грозовая туча. Поэтому и причина их трудолюбия в другом. Причина в том, что психологи называют эскапизмом. Наши с вами олигархи, как некогда модно было их величать, просто бегут от реальности. От той самой скуки и прокрастинации, которыми я уже пугал вас в начале выпуска. Так что я не уверен, хотел бы я продлевать свою жизнь биологическим путём или же нет. И чем бы занял я себя в течение десятилетий, приобретённых читерским способом? А это читерство, самое настоящее, если кто из вас геймер, и понимает о чём я. Читерство – идти в обход эволюции и природы».

– Да-да, все они страшно страдают, с башкой зарывшись в работу! – выпалил Макс вслух. – Особенно Витман. Особенно на яхте со шлюхами, чьи филейные части усыпаны известными веществами.

Рука потянулась к бутылке пива, когда Макс подумал, что пора кончать с привычкой проговаривать мысли вслух.

– Ведь я совсем один, – напомнил себе Макс. Вслух.

А бархатный внушительный голос, который, несомненно, должен был принадлежать английскому рыцарю или лорду старого мира, продолжал: «Могу понять опасения обеспеченных людей Китая, Кореи, Австралии, Калифорнии, Восточного Побережья или Конфедерации Северного Моря. Там нет социальных программ, равных по силе нашей «Vita Aeterna». Но я искренне не понимаю, зачем может понадобится искусственное продление жизни гражданину Евразийского Союза. Зачем оно может понадобиться сегодня, когда государственное субсидирование покрывает львиную долю вашей подписки на бессмертие.

Личное. Цифровое. Бессмертие».

Анимированная планета Земля стремительно выплыла из космической тьмы, усеянной серебряными гвоздиками. Выплыла прямо в середину небольшой комнаты Макса. Затем, среди зелени лесов, синих рек, бурых гор и жёлтой степи прорезались золотистым светом границы ЕАС – Евразийского Союза: от Чукотки до Эльзаса и Лотарингии. Территория Союза окрасилась пурпуром. Засиял двуглавый золотой орёл. А Макс подумал, что в Союзе не только символы отсылали к империи Восточного Рима.

После небольшой паузы голос продолжил, и земной шар сменился телом человека, которое тут же превратилось в анатомический атлас.

«И зачем цепляться за биологическое тело, во всех отношениях несовершенное, будто бы созданное слепым полубезумным инженером? В условиях, когда благодаря симфонии государства и крупного бизнеса, рай доступен по подписке…»

Макс не стал дослушивать. Его уже начинало коробить от высокопарности речи диктора. А разговоры про программу «Vita Aeterna», которую в народе называли нейропосмертием, а нередко и просто посмертием, стали последней каплей. Мысленно он вызвал интерфейс и включил поиск по настроению. На фоне блюра, за которым трудно было разглядеть анатомический атлас, всплыло окно. Макс выбрал «разрешить» и нейрочип принялся считывать его эмоции.

Между большим панорамным окном и металлическими стеллажами возник коридор подъезда, утопающий в полумраке и весьма грязный. В смешанной реальности виртуальность подчас брала верх, становясь куда реалистичнее внешнего мира.

Подавленная агрессия и лёгкое опьянение привели его к сюжетам про задержания, хотя мимо проносились и боксёрские матчи.

Камера развернулась, и Макс увидел звено специального назначения. Спецы с укороченными штурмовыми винтовками и помповыми дробовиками были облачены в серые, бугрящиеся металлическими мышцами экзоскелетные бронекостюмы. Они стояли на изготовке. Один из спецназовцев залил в замок неведомую Максу химозу. Из замочной скважины потянулись ниточки белёсого дыма.

– Работаем, – сказал искажённый фильтрами бронемаски голос и мощный свет разрезал полумрак.

Удар, усиленный экзоскелетом, выбил дверь, и бойцы с криком ворвались в квартиру. Камера пролетела вслед за ними.

– Лежать! На землю, сука!

Внутри среди серверов, огромных мониторов, и переливающихся всеми доступными человеческому зрению цветами светодиодных ленточек, дрожал придавленный спецназовцами толстяк в розовой пижаме. Свет, словно источаемый россыпью самоцветов плыл по стенам. Комната задержанного сливалась с комнатой Макса в дополненной реальности, создаваемой нейрочипом.

Когда типа в розовом подняли и поставили на колени, Макс увидел размытый блюр, вместо лица.

– Представься! – гаркнул на толстого спецназовец.

Невнятное мычание послужило ответом. Но после приводящего в чувство пинка, он назвал имя и фамилию; на записи звук заглушили.

– За что задержан?

– Ребята! Вы чего?! – почти пропел вместо ответа задыхающийся тип в розовой пижаме.

«Очередной создатель нелегального и общественно опасного ПО был задержан бойцами Специального Тактического Корпуса евразийской полиции» – сообщил холодный чеканящий женский голос.

Макс свайпнул сюжет небрежным движением руки. И перед ним, прямо в комнате возникла трасса, за которой лежал пляж, и жило своей прекрасной жизнью волнующееся море. Патруль дорожной полиции остановил нетрезвого толстяка.

– Дальше, – недовольным тоном бросил Макс.

Анимированный переход ураганом свернул и лазурное небо, и море, и трассу с толстяком и полицией. В комнате Макса появился целый особняк, окружённый лесочком. Пара квадрокоптеров полетела в сторону особняка. Удаляясь, дроны становились похожи на насекомых. Камера переключилась на коптеры, и Макс увидел заборы, подворье, сам особняк и пост охраны на въезде. А потом камера перешла на шлем одного из спецов. Макс видел теперь глазами бойца и слышал то же, что и он в момент оперативной съёмки. В эфире разносились приказы. Боец СТК, от которого велась трансляция, забросил кошку. Преодолев шестиметровый забор, он вместе со своим звеном оказался на территории особняка. Полуприсев, бойцы подходили к особняку.

– Вижу цель, – донеслось в эфире. – Метка.

– Принял.

– Охранный бот. Ликвидируйте.

Красный треугольник отметил на интерфейсе, стоящего на крыше врага. Но едва вспыхнув, метка исчезла. Одновременно послышался приглушённый хлопок.

– Цель устранена.

– Принял.

Макс, предчувствуя очередную затянутую оперативную съёмку, каких он видел сотни, переключил.

– Не люблю я стелс, – пробурчал он себе под нос и стал переключать каналы и сюжеты.

Перед его взором мелькали новостные сводки и видео, записанные буквально глазами очевидцев. Разумеется, при помощи глазных имплантов и нейрочипа. Проносились хайлайты, топы и обзоры никому не известных экспертов. Полиция Евразии брала организаторов порностудий за отсутствие лицензии. Наркоторговцев за не проведённые клинические испытания. Владельцев подпольных фармакомпаний за то, что осмелились попытаться выйти на рынок. Брала хакеров и торговцев нелегальным программным обеспечением. И блогеров с журналистами, что пытались провести расследование по устройству главной социальной программы Евразийского Союза.

Максу надоело листать ленту, и он остановился на случайном ролике.

– За что задержана? – спросил искажённый, будто бы демонический голос у стоящей на коленях девушки с замыленным цензурой лицом.

– Комментарий, – всхлипывая, ответила она.

– Комментарий в телекоммуникационной Сети, – согласился искажённый голос. – Характер комментария?

Девушка молчала. Слышались только всхлипывания. В кадре находилась только она в неброской тёмной одежде и серые стены. Блюр скрывал слёзы.

– О чём писала? – требовал другой голос, более металлический.

– О посмертии. О нейро…посмертии, – отвечала она.

– О всесоюзной социальной программе «Vita Aeterna», – казённо поправлял задержанную девушку демонический голос.

– Что писала? – отдавал металлом другой.

Запись допроса оборвалась и возобновилась в помещении с синими стенами. То же замыленное блюром лицо, та же одежда.

– Расчёты мощностей квантовых компьютеров программы посмертия вычисляла. И пыталась просчитать ещё синхронизацию программы посмертия и нейрочипов, – сказала девушка.

Голос был её, но всхлипывать она почти перестала.

– Проводила незаконное расследование, – заключил металлический голос. – Выражала сомнение в вопросе финансирования всесоюзной программы…

Макс переключил сюжет и увидел с высоты полёта коптера особняк из ролика, который пролистал несколько минут назад. Внизу были видны выстрелы. А затем в кадре показалась студия, и седобородый тип в блестящем пиджаке с золотой цепью сказал:

– Благодаря гениальности командира отряда «Браво» Специального Тактического Корпуса, имя которого я не могу по понятным причинам назвать, был задержан начальник службы безопасности корпорации «Здрава». Специализирующаяся на биотехе корпа, как стало известно оперативникам, проводила незаконные исследования на подопытных людях. – Тут седой постучал кулаком по столу, и Макс увидел, что пальцы его увешаны перстнями. – Мы такое не приемлем! Впрочем…

Макс мысленно дал отбой нейрочипу и шоу закончилось. То ли ему надоело смотреть, как представителей самых разных страт кладут в пол лицом, то ли стало мерзко от деда-блогера в цацках, он и сам не понял. Временами он любил смотреть на «приёмки». Любил хорошо организованное насилие, как и многие люди. Хотя ему самому казалось странным, что он смотрит подобное. Ведь он и сам сталкивался с бойцами СТК. И столкновение закончилось не в его пользу. Однако такое зрелище утоляло хоть на время жажду справедливости. Но не всегда.

Просмотр задержаний и штурмов Специального Тактического Корпуса стал в Евразии чуть ли не заменой спорта в последнее время. Хотя до популярности киберспорта и обзоров синтетической пищи этому сегменту Сети ещё было далековато.

А Макс, кажется, понял, что заставило его прекратить просмотр.

– Оказывается, и спецназовец может быть гениальным, – пробурчал он себе под нос и глотнул из бутылки холодного пивка.

Слова старика в золоте задели его.

«Дайте мне десятку соратников-ветеранов, экзоскелетную броню и поставьте задачу класть в пол девок, барыг и жирных хакеров в розовых пижамах, и тоже увидите, какой я гениальный», – рассуждал про себя Макс, чувствуя лёгкое покалывание накатывающего раздражения.

Он бы рассуждал и дальше, добровольно подкидывая поленья в кострище гнева, но его прервала пурпурная вспышка справа. Разумеется, её видел только он. Разумеется, благодаря нейрочипу.

Пурпурный свет уведомления не предвещал ничего хорошего. Но Макс не любил откладывать что-то на потом. Тем более что-то неприятное. Предпочитая смотреть страху в глаза, Макс жестом растянул пурпурную вспышку справа. Перед ним, закрывая половину комнаты, появилось белое окно в пурпурной рамке. Уведомление гласило:

«Ветеранская выплата. В счёт социальной программы «Vita Aeterna». Индивидуальный счёт пополнен на сумму 749,9 евразийских кредита. До конца расчётного периода необходимо внести 956,2 кредита».

– Чёрт! – выругался вслух Макс.

Раздражение уступило место тревогам.

Он встал с невзрачного, залатанного в десятке мест зелёного дивана и прошёлся по комнате. Среди серых стен и металлических стеллажей, заменяющих шкаф и книжные полки, диван был ярким исключением из правил. Макс прошёлся туда и обратно несколько раз. Остановился у кварцевой лампы. Подошёл к металлическому стеллажу, на котором лежали романы Валентина Пикуля и томик Ницше – вся библиотека Макса.

«Выплата… значит, скоро и денег потребуют за посмертие! А значит, и хозяйка квартплату просить станет… неужели месяц прошёл?» – вопрошал Макс.

С такими мыслями он вернулся к дивану, взял с журнального столика бутылку. Припав к ней, обнаружил, что пиво исчезло почти также быстро, как мизерная ветеранская пенсия с его счёта.

«Если сейчас заплачу за хату, а платить придётся, то останется либо на жратву, либо на выпивку, либо на посмертие. Вот, сука, дилемма нашего времени… а ведь всё это вещи нужные…» – мысли Макса хаотично проносились в голове. Сам он хаотично носился взад и вперёд по своей серой комнате.

Будто гулял в тюремном дворике. Снова.

Остановившись у стеллажей, на которых аккуратно лежали комплекты одежды, Макс бросил взгляд на зелёные пиксели формы. Почувствовав, что не хватает воздуха, быстро подошёл к окну. Нажал на сенсор, и жалюзи дёрнулось вверх. Окна слегка приоткрылись вовнутрь, впуская мощный поток воздуха. Взгляду открылись исполинские железобетонные мегабашни и сегментные небоскрёбы из стекла и стали. Среди них проглядывались и утопающие в зелени и цветах внутренних и внешних садов экобашни – жилища олимпийских богов нового мира. И, конечно, всюду царствовал кричащий разными цветами и спектрами хаос рекламы. Центр города виднелся вдали, словно гряда разукрашенных, переливающихся гор. А мегабашни и небоскрёбы, казалось, росли из зданий поменьше и переплетений дорог и развязок.

Любой великий город теперь выглядел так. Глобально. Одинаково. Будто бы манифест победившего титанизма.

Отдышавшись, он вновь нажал на сенсор. Окно закрылось. А Макс прояснил кое-что для себя и избрал образ дальнейших действий. Перед выходом из дома он бросил взгляд на цифровую фоторамку, в которой было заключено изображение красивой молодой русой девушки. Пара секунд, и образ размылся, уступая место фотографии седой женщины.

Двадцать минут спустя, Макс уже наслаждался видами пролетающего мимо города, удобно расположившись в кресле. В салоне маглева, просторном и чистом было довольно много пассажиров. И вскоре почти все кресла заняли. Макс в кой-то веки почувствовал, что не зря живёт в своём захолустье, и что до густо заселённых районов ему нужно преодолеть не одну станцию. За окнами пролетала реклама. Яркая, даже ядовитая. Частью на экранах, частью создаваемая голографическими проекторами. Огромные надписи на кириллице и латинице, нередко сменяемые иероглифами, призывали купить, заказать, оформить, не откладывать. Объёмные изображения полунагих девушек сопровождались адресами мест и сайтов Сети. Новые модели авто и эйров сопровождались заоблачными ценниками. Известные блогеры и актёры предлагали кредитные и страховые услуги. Гамбургеры и жирные куски синтомяса пробуждали аппетит. А огромные анимированные таблетки обещали не дать умереть тому, кто всё это испробовал.

Экраны и световые проекторы облепляли здания, будто паразиты днище корабля. Рядом с рекламой Центров, пурпурные знамёна с орлами соседствовали с призывом присоединиться к программе нейропосмертия. Исполинские «VITA AETERNA» отливали золотом в воздухе.

«Удивительно, что такой программе, как нейропосмертие, требуется столько пропаганды, – думал Макс. – А её ведь действительно прославляют из каждого утюга и отпаривателя. Хотя, с другой стороны…».

Тут он вспомнил про своего друга Сергея. Тот пошёл в отказ: нейрочип себе не вживлял, от подписки на посмертие отказался. Сергей был такой не один. Отказники существовали, и хоть они были неприятны государству и корпорациям, с ними приходилось считаться. В конце концов, вживлять себе нейрочип или нет – вопрос твоей телесности. А нейропосмертие – вопрос твоей души. И как бы системе не хотелось прибрать к себе и эти две субстанции, всё же предыдущие два века, начиная с двадцатого, чему-то человечество научили. Так Максу хотелось верить.

Поэтому отказники получали не срок и даже не клеймо еретика, а скорее ярлык чудика и фрика. Немного общественного порицания, да и только.

Макс порой сравнивал Серёгу с веганом или кем-то из меньшинств похуже. Но, однажды чуть не словив от друга по лицу, Макс перестал его дразнить. Не хотелось терять последнего друга.

«И, однако, делай с собой, что вздумается, но подбивать других не смей» – как бы говорило государство, серьёзно карая тех, кто начинал проповедовать свой «девиантный» образ жизни. Макс помнил один публичный процесс, обернувшийся большим скандалом. Судили сынка директора одной крупной евразийской корпы. Макс уже и забыл её название, помнил лишь, что корпа работала с фармой и биотехом, и была связана с армией. Сынок активно вёл блог, посвящённый борьбе с программой нейропосмертия. Богатство и влияние родителя некоторое время позволяли ему избегать ответственности. Но он был упёрт и активность в Сети наращивал. Многочисленные паблики и каналы породили крепкое комьюнити. Макс и Серёга следя за этим движем, тогда, пару лет назад, сильно удивлялись долготерпению властей. Но вскоре удивление прошло. Ибо когда мажор провозгласил, что основной целью их сообщества становится доступное долголетие, границы папиного покровительства закончились. Сынка отправили в изолятор, а папаша нанял свору лучших в стране юристов, чтобы те развалили дело. Сынку дали восемь лет, – ничего страшного, когда собрался жить больше ста пятидесяти, – а папу из совета директоров выдавили. А через полгода его застрелили на подземной парковке. Видимо, чтобы сынку было веселее сидеть.

Серёга долго представлял эти события как доказательство своей правоты. Макс соглашался с другом, что всё это полная жесть, но позицию его разделить не мог. Он всегда считал её странной, искренне полагая нейропосмертие благом.

От мыслей Макса отвлекла милая азиаточка в белом обтягивающем платье. Она села напротив. Взгляд его скользнул по её фигуре, остановился на декольте, но когда она посмотрела на него, раздался звонок. Окружающие его не слышали, ибо он раздался в голове Макса. Мысли исчезли, он сконцентрировался на нейроинтерфейсе.

В открывшемся окне показался портрет его мамы, точно такой, как в цифровой фоторамке на стеллаже. Макс принял вызов. А в груди разлилось тепло, которое тут же сменилось холодом. Он чувствовал любовь и трепет, даже некоторое благоговение.

– Привет, сынок, – сказала она своим обычным голосом, который нейрочип и побочные импланты прекрасно воссоздавали в сознании Макса.

Портрет матери был хорошо анимирован. Создавалось ощущение, что они говорили по видеосвязи.

– Привет, мам. Я как раз к тебе еду.

Мать на портрете улыбнулась.

– Не поверишь, я будто бы сердцем чувствовала, – весело сказала она. – Но, постой... тебя что-то тревожит? Я подключилась к твоему эмоциональному состоянию. Знаю, не стоит этим злоупотреблять, но мне важно знать…

– Злоупотребляй, что уж там, – смущённо, но тепло ответил Макс. – Не жалко. Для тебя не жалко.

– Чего стряслось-то, Максимка? Из-за работы?

– Точнее, из-за её отсутствия, – вздохнул Макс. – А еще точнее, из-за отсутствия денег.

– И опять проблемы с оплатами, да? – жалобно проговорила матушка, от недавней весёлости не осталось и следа. – Ты знаешь ведь, что я помочь не могу, Максимка.

– Знаю. Не потому ведь еду. Давно не навещал… Ну, что ты в самом деле?! Не плачь!

На анимированном портрете слёз видно не было.

– Тоже подключился к моим эмоциям? – всхлипнула она.

– А куда без этого.

– Я бы так хотела помочь…

– Ну всё, прекращай. Слезами делу не поможешь. И не из такого выбирались. Жди, я скоро буду.

– Жду, Максимка, – дрожащим голосом ответила ему мать.

Макс завершил вызов. К любви и благоговению примешалась ноющая боль.

Окно с портретом матери закрылось, уведомления он свернул, очаровательная азиаточка в белом снова предстала перед взором. Но Максу уже было не до неё. Внутри властвовали другие чувства. Когда маглев остановился на нужной ему станции, Макс поймал её взгляд и улыбку.

«Жаль, но не сегодня. Не время начинать ещё жить по-новому», – подумал он, когда покинул поезд и встал на эскалатор маглев-станции.

Когда он спустился вниз, то побрёл в сторону огромного здания, напоминающего стадион по размерам и древнегреческий храм по форме. Пурпурные знамёна висели между величественных колонн здания, а на фронтоне, словно венец, его украшала надпись «Vita Aeterna». Площадь перед зданием была многолюдна, а на парковке стояли самые разные марки авто: от бюджетных евразийцев и персов до западноевропейских суперкаров. А говорило это об одном: умирали все, и страта так и не стала щитом от смерти. Что, по мысли Макса, не отменяло желание иметь хорошую тачку и полный кредитов счёт.

На массивной чёрной табличке перед зданием, которая больше напоминала обелиск, золотыми же буквами было написано:

«Всесоюзный государственный Центр социальной программы переноса сознания на небиологический носитель и продолжения жизни в виртуальной среде «Vita Aeterna». Всесоюзный государственный дата центр программы «Vita Aeterna».

Министерство технологического обеспечения Евразийского Союза».

На широкой, как автобан, лестнице Макс видел множество людей разных возрастов, что спускались и поднимались, преисполненные надежды или опустошённые. Казённость слов на табличке так разнилась с тем, как эти люди, и Макс в том числе, воспринимали это место. Для одних Центр и в самом деле был храмом, знаменующим собой новую эпоху, попрание смерти и победу трансгуманизма. Для других посещение Центра только бередило рану, оставить в покое которую не позволяла слабая воля или чужие мнения. Третьи просто радовались тому, что у них есть возможность, о которой предки могли лишь мечтать.

Многолюдный, в строгих белых и металлических тонах, холл государственного учреждения, ставшего храмом новейшего времени, украшали интерактивные панели, и голограммы. Посетители Центра стояли в очередях, подставляли лицо, глаза и руки сканерам, консультировались с сотрудниками центра. Мужчины и женщины, работавшие здесь, носили белые халаты и бейджи с эмблемой программы «Vita Aeterna». Они смотрели на посетителей, как жрецы на паству.

Макс отстояв очередь и пройдя биометрическую регистрацию, пошёл по белым коридорам в сторону парка. Он не хотел встречаться с мамой в крытых галереях или в кафетерии главного здания. Не хотел искусственных диковинных мест, создаваемых экранами и световыми проекторами. Ему хотелось на воздух. А здесь, в Центре, был прекрасный парк. Укромный облагороженный лесочек стоял в бескрайнем городе оазисом среди пустыни. Сравнение напомнило Максу африканскую кампанию. Он вздрогнул, вспомнив налёт вражеских дронов.

Кроме парка в Центре была Мемориальная Площадь. Макс не хотел туда. От неё веяло жутью. Когда он вышел в залитый майским солнцем двор, ему открылась часть Аллеи Памяти, которая вела к Мемориальной Площади. Тёмные гранитные плиты встречали входящих в Аллею. Аллея и Площадь были полны таких монолитов. Мрачных холодных камней, от которых делалось не по себе не только Максу, но и многим его знакомым. И Аллея Памяти, и Мемориальная Площадь отсылали к кладбищам былых времён. К культуре старого мира. Макс никогда не мог понять, кто из чиновников или научных сотрудников программы нейропосмертия был настолько реакционером, что додумался воздать дань уважения предшественникам и их отношению к мёртвым столь болезненным современному человеку образом. Хотя не все считали существование подобных «кладбищ» при Центрах данью уважения. Макс помнил, что Серёга всегда называл мемориальные объекты при Центрах «особенным кощунством», на какое способен только «человек деконструкции» и «ублюдок постмодерна».

«Главное, не высказывай этого в Сети», – обычно говорил на это Серёге Макс.

Тем не менее, находились и те, кто любил посещать Мемориальную Площадь здесь и в других Центрах. Подходя к гранитным монолитам, которые в действительности были то ли высокотехнологичными компьютерами, то ли серверами, то ли хранилищами информации, – в этом Макс не смыслил, – люди взывали к умершим родичам. Нейрочип творил чудо и умершие, а точнее, их оцифрованные сознания отвечали им. Макс читал, что раньше люди делали так в настоящих кладбищах, где вместо высоких технологий из земли в самом деле торчали куски камня. И где родичи людей прошлых эпох, погребённые без кремации, лежали прямо под ногами. Но там живым никто не отвечал. Потому что ответить было некому.

И традиционные кладбища, и Мемориальные Площади казались Максу ужасными местами. Идя вглубь парка, он пытался отогнать прочь дурные мысли и образы.

Зато люди вокруг казались беззаботными. Их было много. Они приходили семьями. Их нейрочипы давали им прямую связь с близкими, что родились и угасли в лучшую эпоху. В эпоху, когда оцифровать личность и перенести её на небиологический носитель стало возможно. А предки поколений далёкого и дикого прошлого постепенно забывались. Ибо сознание подлинности их смерти было слишком болезненным для современного человека.

Зайдя вглубь, в рощу, Макс пошёл по траве к стоящей особняком липе и сел в её тени. Место было укромным, посторонние люди были далеко от него. Занятые собой, они не могли его потревожить.

Макс вздохнул и запустил мыслью приложение «Vita Aeterna». Матушка возникла перед ним как живая. Он привстал. Рука потянулась сама собою, но он успел остановить её в движении. Тактильных ощущений нейрочип пока не давал, а Макс не желал портить впечатления ни себе, ни матери. Зато он мог бы поклясться, что ощущает её присутствие.

– Не нужно, – махнула рукой она, присев рядом. – Не вставай.

Смолчав с десяток секунд, она продолжала:

– Что стряслось у тебя, сынок? Опять не можешь найти работу?

Голос матери был немного грубоватым, но тёплым, как бывает обычно у стариков. Голос был таким, каким запомнил его Макс. Он говорил с матушкой вслух, а нейрочип считывал его речь и передавал ей. Мысли его оставались для неё неведомыми, равно как и её мысли были закрытыми для него. Создатели технологии сделали всё, чтобы общение с дорогими сердцу людьми не превратилось в ад.

– Не могу, – честно выдохнул он.

– Так ведь было и десять лет назад, помню. Когда я ещё жива была.

Макса передёрнуло, рука опять сама потянулась к матери. Усилием воли он остановил себя. Так ему хотелось обнять старушку.

– Не говори так, – хрипло сказал он.

– Что была жива? Но ведь это так. Тогда ты вышел только из тюрьмы и тоже маялся, не знал куда деть себя. Ты говорил тогда, что ты будто бы умер. Сейчас припомню… ты говорил, что «социально мёртв» теперь, после тюрьмы, – мать глубоко вздохнула. – У меня сердце тогда разрывалось, Максимка. Только вышел с неволи… из огня, да в полымя, как говорится.

Макс отвернул взгляд в сторону. Зеленеющие кроны деревьев слегка исказились во взоре, поплыли. Он прекрасно понимал и помнил, о чём говорит мать. Помнил, как выйдя из исправительного лагеря, не мог найти приличной работы, а за неприличную не желал браться. Не хотел он и вновь сидеть за высокими стенами, где нейрочип глушили, превращая в бесполезную железку. Помнил, как пошёл подписывать контракт с отделом безопасности корпорации «Боевые Технологии Евразии», которую знали под брендом «БойТех». На матушку он не мог тогда смотреть. Даже Серёга качал головой и прикладывал руку к лицу. А у Макса выбор был невелик.

– Ой! Страшно вспомнить, Максимка, у меня ведь сердце тогда разрывалось просто. На войну куда-то в дальние края! Я уж не думала, что стану в молитвах Господу тюрьму как благое время вспоминать.

– Не говори так.

– А чего не говори? Война, она ж и есть война. Да ещё и на чужбине. Да не за родину, а за корпорацию, которой до нас, до людей обычных, и дела нет!

– Благодаря «БойТеху» я имел хоть какой-то достаток. Да и пенсию они теперь платят.

– Да только не хватает этой пенсии-то! Ни на житьё, ни на бытьё…

Её речь была такой простой и так отдавала чем-то ушедшим, что Макс улыбнулся. Было тоскливо и радостно на сердце, и всё разом.

– Я бы так тебе хотела помочь. Дать денег… Так ведь нету! Жизнь моя стала бесплотной. Стала я как призрак.

– Прекрати! – воскликнул Макс. – Не надо никаких денег от тебя. Даже если б они и были в посмертии. Я ведь не за тем тебя навещаю.

– А зачем же? – посмотрела жалобно ему в глаза мать.

– Не знаю. Хорошо мне с тобой. Да и к кому мне идти ещё? К директору «БойТеха»? – усмехнулся Макс. – Или к Диме Витману?

– Вот к Витману мог бы и попытаться сходить, – нравоучительно сказала матушка.

– Таких как я желающих к нему попасть – легион…

– Следи за языком! – буркнула мать вдруг, махнув грозно кулаком.

Макс не понял, чего она взъярилась, и повторил:

– Хорошо мне с тобой.

– Как Сергей? – вдруг спросила мать.

– Книжки пишет. Ему не до меня.

– А Даша как?

Макс промолчал.

– Ну что краснеешь? Зазорно ли взрослому мужику сказать матери о своих отношениях?

– У нас с ней ничего, мам.

– И зря. Если счастье на расстоянии вытянутой руки, так хватай его, не мешкай. Так и с тобой, Серёжкой и Витманом. Вместе же учились. Да только Серёжка – затворник, ты и в тюрьме и на войне побывать успел, а Витман знай, себе живёт – на всех экранах. Даже у нас про него знают.

– Не надо сравнивать, мам. У всех своя дорога.

– А я и не сравниваю. Просто у тебя-то дорога ещё есть. Время есть. Подумай.

Последовала пауза. Макс взглянул на мать, а потом на мир вокруг. Майское солнце щедро дарило свет и тепло, пели птички, а люди вдалеке общались со своими родителями, давно покинувшими бренную плоть. Идиллическая картина была приправлена горечью.

«И всё же мы счастливее, чем те, кто были до нас», – подумал Макс.

– С отцом поговори, – сказала Максу мать. – Да прости его уже. Он ждёт, когда его вызовешь. Облегчи душу.

Макса передёрнуло от её слов.

«Давно беса пьяного не вспоминала!» – в гневе подумал Макс, а перед умственным взором пронеслись картины прошлого.

Вечно пьяный папаша, которого ни во что не ставили коллеги и знакомые. Слёзы матери и его собственные. Даже шею и щёки ожгло от воспоминаний, будто от его оплеух.

– Как ты можешь говорить про него? Вспоминать его?! Ох, если бы существовал нейроад в чёртовом нейропосмертии!

– Не говори так, Максимка! Не говори, чего не понимаешь! Он понял всё. Исправился. Тут время по-другому. Тут всё по-другому. И сознание иначе работает.

Увидев, как слёзы стекают по её щекам, он подвинулся ближе. Подвинулся, ведь не имел возможности обнять её.

– Ну, что ты. Ну! Прекращай.

– Дай шанс ему. Подумай, – всхлипывала мать. – Поговори с ним, слышишь? Когда-нибудь. Когда созреешь.

– Может быть… может быть, – бормотал в ответ Макс и глядел вдаль.

Они сменили тему, а затем другую, третью. Они говорили долго, говорили о вещах куда более лёгких и приятных, чем прошлое. Говорили, пока солнце не скрылось за очерчивающими горизонт пёстрыми от рекламы башнями.

– Когда-нибудь я куплю премиальную подписку, и мы будем встречаться у меня дома, мам. В жилище, которое не стыдно показать. В любое удобное для тебя время.

– Я же говорю, сынок: время у нас иное. Лишь бы тебе удобно было. Уверена, что подписка будет скоро. И всё у тебя получится.

Мать улыбнулась ему, а в груди отчего-то защемило.

Его подписка «Vita Aeterna» была социальной. Государство покрывало большую её стоимость, и работала она исправно. Но она была серьёзно ограничена. Встречаться с погибшими родичами можно было только в государственных Центрах нейропосмертия. Правительство считало, что мера укрепит семьи и внесёт элемент традиционной культуры в современность.

Потому-то и встретил Макс так много людей в Центре в этот воскресный день.

II

Маглев мчался в сторону городских предместий. Макс ехал домой.

Смотря на залитый холодным неоновым светом город, он думал о людях, которые остались в его жизни. Их было немного. Так немного, что воле не за кого было зацепиться. Он давно не встречался с сослуживцами – те, кто выживал в штурмах и проходил кампании, как правило, продлевали контракт. А с бывшими сокамерниками, «семейниками» и соседями по бараку встречаться он не желал. Большинство из них сторчались и сдохли.

«Нет, спасибо – и без них есть много факторов, которые тянут меня на дно, – рассуждал Макс про себя. – А может, стоит завести питомца? Кота? Коты – создания непростые, как и бывшие зеки и штурмовики корпораций, хех. И уже почти полтора века коты владеют Сетью… Нет! Заморю ведь. Куда мне ответственность за ещё одну жизнь, если я со своей башкой не в ладах?»

Он вспомнил рекламу роботизированных питомцев.

– Ну нет, это слишком! – выпалил он вслух, ударив подлокотник кулаком.

Поймав на себе удивлённый взгляд смуглого паренька, Макс отвернулся к окну. Нейроинтерфейс дополненной реальности вспыхнул оповещением:

«Считывание паттернов поведения. Считывание реакций. Снятие форм».

А спустя минуту Макс увидел:

«Создание нейромаски завершено успешно. Данные переданы в Центр „Vita Aeterna“».

Добравшись домой, Макс взял бутылку ягодного биттера из своих запасов и на лифте поднялся на крышу мегабашни, в которой располагалась квартира.

Пустой желудок урчал. Биттер, который Макс хлестал прямо из горла, обжигал горло. Тепло разносилось по телу. И вскоре пространство поплыло вокруг него.

– И где тут ягоды, эээ… один спирт галимый! Спир…т… спиритус эст, значит…

Макс бормотал сам с собой. Но на крыше, которая размерами позволяла желающим сыграть в мини-футбол, он был не один. Любители выпивки и стимуляторов сидели, разбившись на компании, слушали музыку, обсуждали что-то, веселились.

«Вот он – рай маргинала!» – подумал Макс со смесью иронии, гнева и горечи.

Макс пьянел всё сильнее. Мысли и чувства, пережитые сегодня, бродили где-то в неосознанном. Их брожение отравляло. А до сознания дотягивалась лишь одна мысль:

«Может быть, всё ускорить?»

Он встал и побрёл к защитному экрану, отгораживающему край крыши от таких как Макс. Когда он подошёл к нему, камера наблюдения злобно скрипнула и уставилась на него. Он обвёл взглядом город, расстелившийся внизу. Машины тысячами светлячков тянулись по многоуровневым дорогам. Они манили пьяного Макса, как болотные огоньки манили путников старого мира, в то время, когда технологии ещё не убили суеверие.

«Пиши что хочешь, определяй лицо, – думал Макс, глядя на камеру. – Стоит мне один раз подтянуться и дело будет закончено. И ничего мне не будет. Можешь хоть завалить меня штрафами потом. Нейромаску с меня всё равно уже сняли…»

Покрутив в голове этот монолог, Макс показал камере средний палец и подпрыгнул, цепляясь пальцами за края защитного экрана. Ибо зачем всё усложнять? Зачем тянуть? Ведь он наверняка знает, что его ждёт не суд и не мрак, а настоящее, созданное учёными бессмертие. Вечность оцифрованного сознания.

«Создам себе мир по вкусу и баста! – решил Макс, прилипнув к поверхности защитного экрана. – Чёрт! Я как муха на стекле. А ведь раньше в тюрьме и по пятнадцать делал за подход. Чёртов ликёр!»

Он судорожно дёргался с полминуты, пока пальцы и мышцы рук не онемели.

Боль вспышкой пронзила его. И когда он лежал на ушибленной спине, раздался вызов, который Макс тут же принял.

– Опять? – спросил знакомый голос.

А через пару мгновений Макс увидел, благодаря чипу, создающему дополненную реальность, и знакомое лицо.

– Опять, – выдохнул он честно.

– Иди проспись, а завтра приезжай ко мне. Решим твой вопрос, да поговорим по душам.

– Хорошо, – хрипло протянул Макс.

***

– У меня меньше тысячи на сей раз, – тяжело произнёс Серёга. – Сейчас переведу.

С такими словами, он взял со стола плоский чёрный прямоугольник чуть больше ладони. Прямоугольник по большей части был сенсорным экраном. Он заменял Серёге нейрочип. Макс читал, что такие устройства, – они назывались смартфонами, – были очень популярны когда-то.

Нейроинтерфейс оповестил Макса о пополнении счёта.

– Спасибо, – мрачно, будто бы с чувством стыда, буркнул Макс.

– Не за что. Но остальное тебе придётся наскрести где-то ещё. У меня большие планы, друг. Нужно закончить роман и подписать контракт с издателем. Словом, дела, дела, дела. А ведь мы не молодеем отнюдь, – на последней фразе Серёга указал рукой на лицо. – Первые морщины.

– Ну и хрен с ними! – неожиданно для себя весело выпалил Макс.

– С ними-то хрен, – согласился Серёга. – Но то, что внутри стареет и убивает – с этим не хрен. Энтропия этого мира, наша биология – с ними не хрен.

– Есть такая вещь, Серёг, нейрочип называется. А благодаря родному государству бессмертие…

– Слышал, слышал про это ваше мракобесие. Но лучше выпьем пива, чем станем тратить время на ерунду.

Старомодность Серёги виднелась во внешнем облике: в рубашке и брюках, которые он надел, чтобы пропустить с другом по стаканчику пива в собственной квартире. Он был высокий, худой. Вечно носил деловой костюм. А зачёсанные назад тёмные волосы делали его похожим на китайского коммуниста, на взгляд Макса. Зато в гостях у Серёги было приятно находиться. Деревянная мебель, картины и минимум цифровой техники придавали его квартире не только уют, но даже некоторое благородство.

За кружкой пива, Макс и не заметил, как голова перестала трещать по швам.

– Вчера говорил с матерью, – начал было Макс, но сразу же усмехнулся и выругался весело: – Чёрт! Ты никогда не спросишь «и как она?».

– Не спрошу, – серьёзно и спокойно ответил ему друг. – Потому что не думаю, что это она.

– Никогда не станешь жалеть моих чувств.

– Не стану – истина дороже. А я не считаю, что вчера ты говорил со своей матерью.

– Я и забыл, что прежде, чем пойти на юриста со мной, ты был философом, – засмеялся Макс.

– Чтобы в итоге стать писателем. Но раз уж ты раздраконил мою мысль, то я докончу.

– Валяй. Деньги ты мне всё равно уже перевёл, можно и поспорить, – улыбаясь и потягивая пиво, сказал Макс. – С кем же я вчера говорил?

– Полагаю, что с искусственным интеллектом, который искусно симулировал поведение и образ любимого тобой человека.

– Брось! Какие ваши доказательства?

– Ты мне предлагаешь доказывать? – удивился Серёга. – Я ведь не утверждаю, что нечто работает.

– Но ты отрицаешь, что оно работает! – всплеснул руками Макс. – А мне только вчера и сегодня приходило на нейрочип уведомление, что нейромаски там какие-то созданы.

– Я ничего не отрицаю, я подвергаю сомнению. Сомневаюсь, например, что уведомление в интерфейсе смешанной реальности равно положению вещей и как-то повлияет на твою загробную жизнь. И предлагаю тебе лучше посмотреть на кружку пива.

Макс не удивился и посмотрел на кружку пива. Он давно разучился удивляться странностям Серёги.

– Посмотрел? – спросил Серёга. – А теперь подумай о том, кто смотрит на кружку, о том, кто видит кружку.

– Ну я, допустим, вижу. Я смотрю.

– Не о Максиме Ладине речь идёт. Мысли глубже. Отбрось всю мишуру. Отбрось, что ты бывший юрист, бывший заключённый, бывший наёмник. Всё отбрось. Только то единство, которое говорит о себе, что оно эту кружку видит. Которое всю мишуру, всю биографию твою, как одежду носит. Такое единство самосознания. Понимаешь?

– На какой-то коуч похоже…

– Сам ты, сука, коуч! Серьёзную вещь тебе говорю. Прошу тебя понять, что единство, которое мыслит всё и чувствует нельзя просто так взять и перенести в дата центр.

– Почему? Они ведь снимают нейромаску, считывают паттерны какие-то. Чип-то прямо в голове, в мозге!

– А единство, которое самая твоя суть, оно где? – сложил пальцы домиком Серёга.

– В мозге! – выпалил Макс.

– Непременно! Сидит в мозге, как гомункул в воображении алхимика, маленькое твоё «я» и дёргает за рычажки-рефлексы.

– Скорее рычажки-рефлексы его дёргают во все стороны, – улыбнулся Макс. – Ты ведь не нейробиолог и не нейроинженер, насколько я помню?

– Нельзя всё сводить к веществу и к конфигурации нейронов, мой друг.

– Нельзя верить в идеалистические бредни в двадцать втором веке, вот что. Тем более, когда государство предлагает тебе цифровое бессмертие.

– Я не отрицаю века, – спокойно возразил Серёга. – Напротив, я раздумываю над тем, чтобы воспользоваться благом, которое застало наше поколение.

– Чипуешься всё же? – чуть не подавился пивом Макс.

– Слава богу, я не инвалид, чтобы носить железку в голове, – ответил Серёга, сделал паузу, дабы нагнать интерес, и продолжил: – Задумываюсь о кредите на биотех-программу. Продление жизни, укрепление иммунитета, наноботы, чистящие кровь и клеточная терапия – всё в таком духе.

– Чёрт! – Макс чуть второй раз не подавился пивом. – Это ж бешеные бабки!

– Если выгорит контракт с издателем – кредит одобрят.

– Кабала, – покачал головой Макс. – Крепостное право – вот чем обернётся.

– Зато даст мне время. Много времени. Так что смогу и себя выкупить и надел свой получить и сам господином сделаюсь, если угодно говорить твоими феодальными определениями. Но главное, что на все мои замыслы и проекты время найдётся.

– Сомневаюсь. Человеку всегда мало. И сдаётся мне, что и на трёхсотом году жизни, умирая, будешь жалеть о том, чего не успел.

– Возможно. Но лучше прожить двести лет, чем семь десятилетий. Согласен? Я уж не говорю о том, что программа поможет избежать немощи. Так что я почти решил. Риск того стоит. И, раз уж мы начали все эти темы, то заметь: отчего-то пропаганда и проплаченные блогеры выступают против биотехнологии, хотя каждый человек с работающим мозгом понимает, что элиты – первейшие клиенты биотеха. Чего они жизнь себе продлевают? Здоровье улучшают? Сняли с тебя нейромаску и иди, балдей в нейрораю. Чего не так-то?

Макс молчал.

– Ладно, думай пока. Я ещё пива с кухни принесу.

Серёга ушёл. А через минуту пулей примчал обратно со смартфоном в руке.

– Глянь! Выиграл сукин сын! – протягивая экран Максу, выпалил Серёга.

– Кто?

– Однокурсник наш.

На экране Макс увидел результат выборов в пятьдесят четыре процента. А затем огромный портрет Витмана, обрамлённый пурпурными знамёнами. Рядом с ним маленькие портреты проигравших кандидатов. Настолько маленькие, что различить черты их лиц невозможно. Победитель подавлял их одним своим присутствием.

«Нация сделала свой выбор! Председатель совета директоров корпорации «ВитСинт» Дмитрий Витман выиграл президентские выборы» – гласила бегущая строка.

Азиатское лицо Витмана выглядело немолодым и нестарым. Но волосы его были белее снега.

– Поседел, – буркнул Макс. – Нервная у него, наверное, жизнь. Таких высот достиг.

– Лизнул нужную жопу в подходящий момент, – махнул рукой Серый, – а дальше как в онлайн игре.

– А как в онлайн игре?

– В правильный клан вступил, донатил, гриндил.

– То ты идеалист, то циник, – усмехнулся Макс.

– Я такой, каким меня хочет видеть мир. А в мире всякий идеал неизбежно обрастает цинизмом, – сказал Серёга, подняв уже наполненную кружку. – Но знаешь, что самое прекрасное?

– Что?

– Идеалу от этого нет вреда.

III

– Даш, привет, – неловко выдохнул Макс.

– Привет, – улыбнулась она.

Когда Даша открыла двери, он увидел, что на ней только короткие розовые шортики и такой же розовый топ.

– Выглядишь хорошо, эм… по-спортивному. Я писал тебе.

– Да, я не перевела ещё. Хотела… думала, может, тебе удобно наличкой взять.

Она так мило засмущалась, что Макс отвёл взгляд в сторону.

«Хотела чего? Увидеть меня?» – дразнил он себя мысленно.

– Да мне как угодно, можешь перевести. Главное, чтобы тебе удобно было.

– Секунду, – сказала она и закатила глаза, словно одержимая.

Почти мгновенно Макс получил уведомление о переводе на его счёт трёх тысяч кредитов.

– Ух ты! Куда так много?

– Тебе нужны сейчас. Вернёшь, когда работу найдёшь. А я уверена, что будет это скоро. Хотя, знаешь, можешь вовсе не возвращать.

– Ты чего? – удивился Макс.

– Я вспоминаю наше знакомство. Временами. И вспоминаю, как ты меня спас, мою сестрёнку, как не пожалел кредитов на операцию.

– Было такое, – вспоминал свой отпуск наёмника Макс.

– Ты не хочешь зайти, а то чего мы на пороге стоим? – она приоткрыла дверь шире.

– Нет, не могу. Вообще-то я себя неважно чувствую, – ответил Макс, ощущая не сильную, но малоприятную дрожь и озноб.

– А что случилось? – встрепенулась она.

– Простудился.

– Понятно, – протянула Даша, улыбаясь. – Тогда я пойду с тобой.

Макс удивился её словам. Он и Даша жили в одном здании – мегабашне сто десять. Но их отделяли друг от друга десятки этажей.

– Мне нужно заскочить в магазинчик электроники этажом выше. Ты можешь меня проводить и сесть в лифт там.

Он согласился, но негодовал, когда она пошла в домашней одежде.

– Я всегда так хожу здесь, – её белые зубки дразнили Макса улыбкой. – Я ведь дома, в родных стенах.

– Тут ещё больше фриков, маргиналов и извращенцев, чем на улицах, – отчеканил он, косясь на спящего рядом с бурой лужей типа.

– Не бойся, я знаю секретное кунг-фу. И тебя.

Её русые волосы, точёная фигурка и светлая-светлая кожа вкупе с нежными мягкими чертами лица делали её лучом света в затхлой пещере коридоров мегабашни.

Ночью Даша приснилась ему. И в первый раз за долгие годы Макс был рад, что у него нет денег на ПО для нейрочипа, гарантирующее хорошие сновидения. Он очень хотел пустить её ближе к себе. Но не мог. Какой-то нелепый юношеский стыд обжигал его. Но он твёрдо решил покорить её, когда разберётся с долгами и добьётся уже чего-нибудь в жизни.

На следующий день он оплатил счета, подписку и принялся усердно искать работу.

«Правду говорят, что страшнее и труднее работы только её поиск» – такие мысли посещали Макса уже на середине дня.

Недели две он пробирался сквозь толщу фейковых объявлений и откровенного скама. Ему отказывали. Часто отказывали. Безопасники фирм, в которые он обращался, пробивали его биографию и делали пометку. Интерфейс дополненной реальности заполнился уведомлениями. Классическое «мы вам перезвоним» тоже встречалось. Но были и толковые варианты работы. Конечно же, места находились за десятки километров от его мегабашни, на других концах города. И вот когда, он уже понемногу начал сходить с ума, раздался звонок в дверь.

– Интересно, на сей раз это дебилы с подпольной чудо-фармой или мракобесы с натальными картами? – пробурчал Макс, идя к двери.

Но когда он вызвал по нейроинтерфейсу изображение с дверной камеры, то холодок вмиг прошиб его до самых потрохов. Перед его дверью стояли люди в синей пятнистой форме.

А пока Макс вспоминал, где и какие мысли он высказывал в чатах и комментариях Сети, из-за двери послышался чеканный голос:

– Господин Ладин! Мы из Государственной Службы Защиты Конституции, откройте!

– От меня защищать конституцию не нужно, ребята! – крикнул им Макс, стараясь, чтобы голос его звучал бодро.

– Не паясничайте, господин Ладин. Лучше откройте по-хорошему. У нас приказ от избранного президента Союза.

Последние слова правительственного агента прожгли рассудок Макса, будто молния. Он открыл им, одетый в чём был: в трико и халате.

– Максим Ладин, оденьтесь в лучшее, что у вас есть. Вы полетите с нами.

– Полечу?

– На крыше стоит правительственный эйр. Не тяните время.

«Так, успокойся. Ты ж Витману никакого зла не делал. Верно? – обращался к своей памяти Макс, собираясь. – С другой стороны и добра ведь тоже не делал. Какого дьявола ему от меня тогда понадобилось? Мы не общались лет пятнадцать».

На крыше мегабашни действительно стоял правительственный эйр. Его обтекаемым формам и футуристичному виду могли бы позавидовать даже инопланетные цивилизации из тупых калифорнийских фильмов.

Садясь в эйр, Макс оценивал обстановку. С облегчением отметил, что никто из силовиков не облачён в экзоскелетную броню.

– Вылетаем, – передал по рации сотрудник Защиты Конституции, и машина взмыла в воздух.

В салоне были панорамные экраны, на которые транслировалось изображение с наружных камер. Пушек и ракет на эйре Макс тоже не заметил. Эйр был гражданским – ещё один хороший знак.

В полёте Макс смотрел на виды огромного города – метрополии величайшей, по крайней мере по площади, империи мира. Город утопал в оранжевом свете закатного солнца. Правда, нервная система брала свое, и наслаждаться видами не приходилось – тревожные мысли взяли мозг Макса в осаду.

Когда стали снижаться, Макс сразу узнал здание президентской резиденции. Прямоугольная коробка из стекла и стали всегда раздражала Серёгу, вспомнил Макс. А называлась эта коробка Дворцом Союза. Признаться честно, Максу всегда была безразлична архитектура, и Дворец не вызывал в нём никаких чувств. Но теперь, когда он видел Дворец Союза вживую первый раз в жизни, да ещё при таких обстоятельствах, чувства появились. Он ощущал нечто похожее на благоговение, будто при посещении Центра «Vita Aeterna». Чувство усилилось, когда они выходили из эйра на посадочную площадку, ведь Дворец, очерченный люминесценцией, предстал пред ним на фоне пурпурного закатного неба.

Пока шли по коридорам, помощники Витмана объяснили Максу, как следует себя вести, что говорить нужно, а что нет. Он уже не помнил инструкций, когда вошёл в президентский кабинет. В кабинете, среди хрома и минимализма, у огромного электронного камина, стоял спиной к дверям сам Витман.

– Здравствуй. Садись, – неторопливо сказал избранный президент, а затем совершенно театрально повернулся.

Он выглядел таким же, как на фото в смартфоне Серёги: узкие глаза, смуглая кожа, седина. Одет он был в деловой костюм.

– Здравствуйте, – сказал Макс и сел в кресло.

– Это я, Макс, – улыбнулся Витман. – Дима, если ты забыл. Мы с тобой учились вместе в ВУЗе. Помнишь?

– Помню.

Витман подошёл и к столу и сел в своё кресло. Избранный президент и Макс сидели теперь друг напротив друга.

– Не буду тянуть кота за известный орган, дружище, – начал Витман, смотря то на Макса, то на стопку бумаг возле компьютера. – Ты мне нужен. Нужен на посту министра внутренней безопасности. Будешь заведовать полицией и политическим отделом. Мы с тобой общались когда-то. Вроде неплохо так общались. Я реорганизую команду. Набираю людей, которым могу доверять. Вспомнил тебя. Что скажешь?

Слова Витмана, их суть в сочетании с быстрой, рваной и резкой манерой говорить, подавили Макса. Он молчал, переваривая сказанное.

– Ну так, что? Твоё молчание начинает пугать меня, – говорил Витман.

– Почему я? Серёга вон тоже с нами учился.

– Ты мне подходишь. Сергей нет. Я осведомлён о его позициях. Несколько странные, на мой вкус. Не люблю ретроградов. А ты другое дело.

– Вы… ты в курсе ведь, что я сидел в тюрьме, что наёмничал потом у корпы?

– Конечно, в курсе. Отсидел ты в трудовом лагере за серию разбойных нападений. Твоими жертвами были корпораты средней руки. Такие, до которых парень вроде тебя способен дотянуться. После отсидки ты пошёл воевать за тех же корпоратов. Только более крупных. Мне нравится, однако! Это ещё один повод взять тебя, а не Сергея с его нытьём и отсутствием банальнейшего чипа в башке.

– Но разве так набирают министров и других важных типов? Просто проходятся по старым знакомым? Я как-то иначе представлял себе кадровую политику Дворца.

– У нас только так и набирают, – усмехнулся избранный президент Евразии. – Зачем мне левый рандом, если есть старый друг Максим?

– Допустим. И всё же, как я буду управлять полицией с судимостью? Что общество скажет?

– Общество! – захохотал Витман, опять театрально. – Общество скажет, что я скажу через легион продажных блогеров.

– Ну, тогда я согласен, – улыбнулся Макс, всё ещё не веря в реальность происходящего.

– И всё? – улыбнулся Витман в ответ. – Обойдёмся без искушений и ложной скромности?

– Пожалуй, что так.

Витман встал. Макс тоже. Они пожали друг другу руки.

– Мой помощник покажет положенные тебе апартаменты. А завтра я познакомлю тебя с коллегами. Потом мы дело обмоем. Ну то есть твоё назначение. А после вольёшься понемногу в струю.

Уже согласившись, Макс подумал:

«А чего бы нет? У меня всё равно ни котёнка, ни ребёнка… Чего терять? Не душу же он у меня забирает за министерское кресло. Да и душа-то теперь у каждого сокрыта за набором нейромасок. Почти у каждого…»

Помощник из Администрации Президента сопровождал Макса в полёте. А затем показал ему новый дом. Его новым жилищем оказался роскошный пентхаус в экобашне – титанической стреле, чьи стены похожи на горный хрусталь. Экобашня была свободна от рекламы и пропаганды. Она утопала в зелени, в вертикальных садах, которые давали прохладу в знойные дни лета и свежий воздух круглый год.

– Теперь вы один в семи комнатах, господин Ладин, – резюмировал, улыбаясь, президентский помощник в конце экскурсии по новым апартаментам. – А точнее в четырнадцати, ведь на каждом ярусе по семь комнат.

А комнаты были просторные, с хорошей мебелью из настоящего дерева.

– Если вам будет угодно уединиться, скрыться от назойливого внешнего мира или надоест внутренний стержневой сад, то всегда сможете воспользоваться фотофильтрами и голографическими обоями. Если я вам больше не нужен, то вернусь во Дворец.

Макс отпустил его. Весь вечер он ходил под впечатлением. А ночью не мог уснуть. Тогда он стал бродить по своему новому жилищу. Так он и бродил всю ночь, будто приведение, и даже обнаружив мини-бар, полный дорогих благородных напитков, он выдержал соблазн.

«Завтра будет большой день. Не хочу вонять перегаром на евразийских шишек и подставлять Витмана» – сказал себе Макс, удивляясь силе воли, которой он в себе и не подозревал.

Следующий день действительно оказался большим днём, но совсем не таким, каким представлял его себе Макс. День оказался не большим, а скорее долгим. Ничего великого в нём не оказалось. Витман познакомил Макса с руководителем своего штаба, который вскоре должен стать руководителем Администрации. Познакомил с главами парламентских фракций, которые поддержали его на выборах, создав коалицию. И с коллегами-министрами. Хотя и Макс, и его коллеги пока ещё были в статусе исполняющих обязанности.

– Простая формальность, – пояснял Витман. – До инаугурации. Моей.

После знакомства выпили, как и подобает. Коллеги Макса поздравляли Витмана и друг друга с победой, желали здоровья и долголетия. Тостов произнесли много. А на утро страшно раскалывалась голова. Впрочем, слуги Макса, и живые, и роботизированные, помогли ему; и после капельницы он сразу отправился на служебном эйре в главный штаб Министерства Внутренней Безопасности.

– Не волнуйтесь, господин министр, – говорил Максу его личный робот-ассистент, которого звали Андрос. – Весь ваш распорядок у меня. Я вам покажу обязанности и введу в курс дела. Учтиво и эффективно. Настолько, что вам даже не придётся самому думать.

– Последнее, судя по всему, весьма важно для министра, – усмехнулся Макс.

– Вижу, у вас бодрое настроение и хорошее чувство юмора. Похвально. Нам сюда.

Макс сразу же попросил Витмана заменить прямоходящую железяку на человека-помощника.

– Желательно с милым личиком и грудью третьего размера, – просил Макс у Витмана, когда они остались на несколько минут вдвоём.

– Понимаю, – улыбался избранный президент. – Но не выйдет, друг. Наша страна – передовая технологическая держава. А я – представитель прогрессивных сил. Мои министры должны воплощать собой завтрашний день. Так что всё, что касается внедрения ИИ, роботов, нанитов, нейробанков и прочего, вне обсуждения.

Нейрочип Макса был полностью синхронизирован с андроидом, что напрягало больше всего. Но кроме как смириться с повесткой дня, вариантов у Макса не было.

– Здесь у нас дроны, танки, роботы-сапёры и бронетранспортёры, которыми укомплектованы подразделения внутренней безопасности, – докладывал Андрос.

– Ого! Будто на войну собираемся, – произнёс Макс.

– Так и есть, – отвечал синтетическим голосом андроид. – Задача Министерства Внутренней Безопасности – бороться с внутренним врагом. В условиях, когда у каждой корпорации есть своя частная армия, подобные меры более чем оправданы.

После экскурсии по экспозиционному залу вооружения МВБ, Макс обедал. Потом назначал замов и глав департаментов. Умирая от скуки, он обращал внимание лишь на те моменты, на которые указывал андроид:

– Этого человека господин Витман желал бы видеть начальником технологического обеспечения министерства.

– Окей, – отвечал Макс и ставил биометрическую подпись и электронную печать министра.

Макс знакомился с высокими чинами, своими назначенцами, докладывал Витману по нейрочипу, и ставил биометрические подписи на указах, которые для него подготовили заранее. Значения половины из них Макс не понимал.

Так проходили его будни.

Мало что из серых дней могло запасть Максу в душу. Пожалуй, что запомнил он сильней всего одно из первых заседаний правительства. Он и другие исполняющие обязанности министров встали, когда вошёл Витман.

– Приветствую всех, господа. Можете садиться.

Заседание проходило во Дворце Союза в высоком сводчатом зале за овальным белым столом. По воздуху плыли бесшумно коптеры-операторы.

– Сегодня у нас на повестке социальное, – говорил Витман. – В первую очередь. И всегда. Социальное. Особенно в духе наших трансгуманистких идеалов программа нейропосмертия. Подчеркну. Она делает нашу нацию уникальной. Эта программа.

Макс недоумевал, откуда у Витмана эта странная рваная манера говорить.

«В универе он был красноречивее и… живее, что ли, – думал Макс. – Однако, нельзя отказать ему в быстроте речи и отсутствии запинок…»

– Господин Ладин, – обратился к Максу Витман так неожиданно, что он вздрогнул.

– Господин избранный президент? – вопросительно протянул Макс в микрофон.

– Ваша задача. Цель. Обеспечить нашим структурам безопасность. Обеспечить работу. Бесперебойную. Для осуществления наших ценностей и идеалов.

– Сделаю всё, что в моих силах, господин избранный президент, – ответил Макс, чувствуя, как пот течёт по спине и бокам.

Ему очень не хотелось быть дураком, которого обсуждают во всех сообществах и каналах мультимедийной Сети.

– Министру технологического обеспечения напоминаю, что инфраструктурные моменты должны быть готовы к той смертности. Инфраструктуру нужно подогнать. И постоянно подгонять под текущий уровень смертности. Точно так и министр просвещения обязан доводить до граждан. Особенно до маленьких граждан. До школьников. Тинэйджеров. О важности своевременного чипирования.

В течении пары месяцев Макс замечал, как чиновники и корпораты самых разных уровней начинали говорить так же рублено, как и новый президент Союза.

– Поэтому и экономика должна быть готова...

Речь Витмана казалась Максу бесконечной. Но всё изменилось довольно круто, как только закончилось эфирное время, заранее согласованное с Администрацией Президента. Дроны улетели из зала, будто по мановению длани волшебника. Затем в зал вошли люди в штатском с металлическими палками в руках.

– Кто шпицрутены притащил? Кого пороть будем? – весело восклицал боров, что был исполняющим обязанности министра юстиции.

Витман засмеялся, а вслед за ним и члены правительства.

– Чисто, – сказал человек в штатском.

– Ну что ж, – начал Витман, жестом приказав удалиться людям в штатском. – Теперь серьёзно поговорим. Наша цель – «БойТех». Они открыли направление в фарму. Что уже само по себе залёт. Но с полгода назад мне доложили оперативники «ВитСинт», что у них фарма лишь прикрытие. На деле они занялись веществами другого толка.

Макс снова почувствовал, будто всё происходящее сон, точно как в недавнюю их встречу с Витманом.

– Макс, у тебя был контракт когда-то с «БойТехом». Верно?

Макс ответил утвердительно. Он настолько опешил от того, как поменялась атмосфера в зале, как только дроны медиакомпаний покинули его, что не обратил внимания даже на фамильярность Витмана.

– Надеюсь, у тебя никаких сантиментов к корпе нет, – смотря в лицо Максу, сказал Витман.

– Само собой нет.

– Какие сантименты могут быть у наёмника к очередной корпе. Правильно? – усмехнулся Витман. – Ну, смотри. Операция по раскручиванию «БойТеха» будет межведомственная. Господин Вэй прогонит через свои медиа всю правду о них. Прокуратура со своей стороны ущипнёт. Защита Конституции даст оперативные данные. А ты силой давить станешь. Ну раз ты чувств особых не питаешь к ним, то пусть эта операция будет твоим боевым крещением.

IV

Когда Витман назвал операцию против «БойТех» боевым крещением, Макс представил себе реальный бой. Ракеты, свинцовый шквал и лазеры, слепящие вражеские сенсоры и камеры. Всё, как в кампаниях на чужих континентах, куда этот самый «БойТех» его и посылал.

– Совсем не похоже ни на крещение, ни на боевое тем более, – вздохнул Макс, делясь переживаниями со своим андроидом.

– Понимаю ваши чувства. Тем более, что они у нас синхронизированы. И всё же замечу, что оперативная информация и своевременные решения – важнейшая часть вашей работы. Позвать следующего докладчика?

– Зови, Андрюха.

Макс выслушал очередной доклад о «БойТех», мыслями блуждая куда-то в сторону. Его тянуло к матери, и к единственному другу. И к Даше.

Он поймал себя на мысли, что ни разу не навестил никого из них. И даже не позвонил.

– Сколько времени я в должности? – спросил он у андроида.

– Вы ещё не в должности, господин Ладин. Вы исполняющий обязанности. И всё же, чувствуя ваше раздражение и понимая семантику вопроса, отвечу: двадцать три дня.

Макс хотел было позвонить матери, Даше, Серёге. Но Витман ждал его доклада. Поэтому пришлось вылетать во Дворец Союза.

– Ты неважно выглядишь. Выгораешь? – затараторил Витман, когда они остались в кабинете вдвоём. – А! Совсем забыл! Чёрт! Конечно, брат, ты будешь выглядеть неважно. Я ведь показал тебе людей. Фронт работы. Но не показал панацеи от всего этого. От людей. И от работы.

Витман усмехнулся на последней фразе.

– Пойдём. К чёрту доклад! К чёрту «БойТех». Его расколем попозже. Эту корпу. А сейчас в клинику. Правительственную.

Через пару минут они уже были в эйре.

Клиника оказалась гигантским медицинским комплексом.

– Пожалуй, в Евразии есть города меньше этой «клиники», – присвистнул Макс, когда они с Витманом шли по парковой аллее, в сторону главного корпуса.

– Пожалуй. Угадай, кстати, кто обеспечивает всё это? – поднял вверх указательный палец Витман и, не дождавшись ответа, сказал: – Правильно! Моя «ВитСинт». Тут и ПО, и врачи, и часть оборудования мои.

– Ты обещал ведь, что откажешься от своей доли в корпе.

– И откажусь. В своё время.

Они так свободно и панибратски говорили меж собой, что Максу не верилось, что он министр и общается с президентом страны. Он поделился этими чувствами с Витманом.

– В тюрьме у меня было похожее чувство. И на войне. Будто не здесь я, а смотрю на себя неведомо откуда. Из будущего что ли, – откровенничал Макс.

– Знаешь, мне тоже часто кажется, будто всё не взаправду, – говорил Витман. – Думаю, это из-за того, что мы собрались с тобой исправлять.

– И что же мы собрались исправлять?

– Скоротечность жизни, друг мой!

– А я-то подумал, что у президента Евразии нет больше дел, кроме как проводить экскурсии старому другу по медучреждениям.

– Нет, Максим. Я тоже на процедурах. Сегодня. И у меня в планах клеточная терапия, обновление нанитов в крови и ещё куча всего. А тебе я пожелаю удачи и лёгких вводных процедур.

Сотрудники правительственного медцентра повели Макса на обследования. Витман пошёл в другой коридор. Больше они сегодня не виделись.

***

Ни бюрократической рутине, ни чудесам биотехнологий не удалось вытравить из памяти Макса мать и друзей. Развалившись на диване после очередного дня в шкуре министра, он хотел было набрать маме, но вспомнил, что теперь у него есть куча денег и влияния. А ещё он счастливый обладатель премиум подписки «Vita Aeterna», а это означает, что звонить ему нет смысла. Он может быть с матушкой прямо здесь, в своей новой квартире.

Он мысленно вызвал нейроинтерфейс, затем жестами включил приложение нейропосмертия и из открывшегося списка оцифрованных родственников выбрал мать.

Она очутилась посреди комнаты. Стояла прямо перед ним, словно только что пробудившись ото сна.

Он тоже встал.

– Не вставай, сынок, – махнула рукой она. – Ну, сколько раз говорить? Ух, какие чудеса! Ты вызвал меня вне Центра. Где мы?

– Это мой дом. Присаживайся, прошу.

– Ты так долго не звонил. Теперь я понимаю, почему.

Второй раз после того, как Витман предложил ему правительственный пост, Макс чувствовал себя мирно и расслаблено. Но спокойствие помрачилось тенью, пробежавшей меж ним и матерью, когда она спросила:

– Ради Бога, скажи, не нарушал ли ты закон, чтоб всё это приобрести?

Макс тяжело вздохнул и рассказал всё, как есть. И про Витмана, и про своё назначение. Про сомнения, про своё одиночество. Закончив говорить, он ждал реакции матери.

– Я рада, что ты нашёл себя в этой жизни, – сказала она.

– Ну, скорее жизнь нашла меня, а не я её. Я-то искал обычную работу за пару тысяч кредитов в месяц.

– Неважно, как и кто. Главное, ты теперь устроен и всё налаживается. Вон какой красивый стал – побрился. Видно сразу – министр. Будь ответственен на посту. Помогай людям. Ты для этого и поставлен. У Витмана голова светлая.

На миг Максу показалось, что мать сама стала говорить, как Витман.

«Надо выпить, – решил Макс. – Не хватало ещё заделаться шизиком или параноиком…»

– А то, что хочешь позвонить друзьям, подругам – это чувство здоровое. Ты позвони уж. Позвони.

– Позвоню, мама, позвоню, – улыбаясь, повторял Макс.

Поговорив с мамой, Макс стал звонить Даше. Нейроинтерфейс смешанной реальности уведомлял, что связи с ней нет.

– Чёрт! Нейрочип она что ли отключила? Хотя, может, дрыхнет после работы, – пробурчал он себе под нос.

Желания звонить Серёге не было.

«Он опять начнёт бухтеть о скверности нейропосмертия. Будет упрекать, что не отзвонился сразу, и что работаю теперь на систему. Причём на самой верхушке», – думал Макс, а поглядев на время, понял, что для звонков уже час поздний.

Утро началось с осмотров, диагностики и биотехнологических процедур в президентском медцентре. Затем вереница не самых интересных заседаний. И когда Макс уже был готов взорваться, андроид доложил ему, что Витман срочно приказывает провести операцию против «БойТех».

– Где? Когда? Чего? – спрашивал Макс у Андроса. – Андрюха, не томи!

– Координаты сейчас выведу на вашу карту. Это огромный хаб «БойТех» на севере города.

«Если Витман всегда такой нестабильный, то следующие пять лет пройдут очень весело, блин!» – пронеслось в голове Макса.

– Я знаю это место, – сказал он Андросу, увидев отметку на карте, фото и видео хаба корпорации. – Там не только склад и развязка маглева. Ещё есть воздушная гавань. Это место огромное и хорошо укреплённое. Настоящая крепость. Сколько народу нужно, чтобы забрать его у «БойТех»? И вообще, что мне делать дальше?

– Президент просит вас собрать совещание командиров подразделений Специального Тактического Корпуса и Внутренней Гвардии.

Макс выдохнул.

– Похоже, всё очень серьёзно, Андрюха. Витман даёт свободу действий?

– Абсолютную.

– Тогда сделаю всё по-своему, – улыбался человекоподобному роботу Макс.

***

Для начала в главный корпус комплекса «БойТех» ударили реактивной артиллерией. Дронами-камикадзе уничтожили ангары, где у корпоратов стояла тяжёлая техника. И всё по приказу Макса.

– Разведданные есть, расположение их знаем. Мощь, о которой я и не подозревал ещё недавно, у МВБ тоже есть. Чего не воевать с корпами? – говорил он, стоя рядом с командирами Гвардии, СТК и войск поддержки. Те одобрительно кивали и хвалили его.

И только один поправил:

– С неправильными корпами.

«Надо запомнить козла», – подумал Макс.

Хотя не имело смысла раздражаться на человека, которого можешь выгнать с работы электронной подписью. Поэтому Макс тут же остыл. Ведь он вновь облачился в экзоскелетный бронекостюм. Причём в самый передовой.

Стоя в окружении командования боевых групп МВБ Евразии, среди грохота бронетранспортёров и рокота беспилотников, летящих на врага, он чувствовал себя живее, чем когда-либо. К тому же, биотех давал своё. Восприятие Макса было острее, чем в шестнадцать лет. Так ему казалось.

Свежесть, с которой он впитывал окружающий мир, давала полноту. Сила, с которой его тело, психика и сознание вгрызались в бытие, была ему до министерских дней не знакома. Макс осознал, что хотел надеть экзоскелет с тех самых дней, как истёк контракт.

После нескольких часов зачистки хаба он сам в окружении элитных гвардейцев пошёл, чтобы пострелять по врагам.

Акция скорее напоминала охоту, чем реальный бой. Но всё же как отдых сойдёт, решил он.

Большинство наёмников «БойТех» сдались, но опасность всё же оставалась. Бездушные охранные системы хотели взорвать, поджечь или подстрелить гвардейцев и спецов МВБ. Наземные и воздушные дроны и турели врага продолжали атаковать.

Макс сам заметил несколько турелей. Одной он даже оплавил сенсоры, метко попав зелёным лучом лазгана. К концу операции в его экзоскелетной броне нашли несколько осколков и пуль.

После операции замы Макса раболепно предложили ему допросить задержанных менеджеров и командиров «БойТех». Он не отказался. Обращаясь с ними, как с пленными в бытность свою наёмником, он добился немногого.

«Зато вспомнил молодость, – подумал Макс. – А ведь завтра ещё рано вставать. На вживление нанитов».

V

– Почему я должен наезжать на тебя, Макс? – всплеснул руками Витман. – Развлекайся себе на здоровье! Тем более, что это неплохо. Для имиджа. Посмотри потом в Сети про себя. Хорошее наснимали. «Лично министр», «с опытом боевых действий», «социально вредная корпа» – всё в таком духе.

Максу было приятно. Он действительно ожидал, что Витман придёт в ярость, узнав, что он сам лезет в пекло. Особенно накануне его инаугурации.

Макс выдохнул:

– Я-то ожидал увидеть тебя в бешенстве.

– Вот как! Почему же?

– Меня могли убить. А я ведь член правительства и всё такое.

– Ну убили бы – тоже неплохо. Ввинтили бы в ответ больше репрессивных законов. «БойТех» распилили бы на куски. Затем реорганизовали бы и растворили в своих организациях.

– Хм, я-то уж распереживался, а кругом сплошные плюсы, оказывается.

– Чтобы руководить Союзом и корпой. Да и вообще хоть чем. Нужно быть циничным, как пёс, Максим… Что? Ты хочешь ещё сказать что-то?

– Да. Мне интересно, чего мы вцепились так в «БойТех». Простая конкуренция? Тебе они не нравятся? Я ведь держу руку на пульсе, и о ходе следствия мне сразу докладывают. Не делали они никаких наркотиков. Только хотели со спецами из корпы «Заслон» заняться биотехом, хотя я всегда считал, что «Заслон» занимается электроникой. Хотя сейчас, пожалуй, все лезут в биотех…

Витман изменился в лице. Быстрая тень унесла улыбку с его губ и глаз.

– Они нарушили закон. Этого достаточно. Не делали наркотиков? Хорошо. Значит, укрывали налоги. Не укрывали? Значит, давали взятки. Нет? Значит, загрязняли окружающую среду. Не загрязняли? Тогда остаётся мужеложество, скотоложество, рыболожество, в конце концов. И заражение уважаемых людей сифилисом. Намеренно! Вредительски! – Витман вздохнул тяжело, затянулся ингалятором и закончил мысль: – Над директорами и крупными менеджерами корп нимбы не сияют, Максим. Мне ли не знать.

Макс только рассмеялся от души, будто снова услышал анекдот от зека или наёмника.

– Чего смеёшься? – просвистел Витман, тоже заражаясь хохотом.

– Значит, всё-таки крупная обезьяна колотит тех, что поменьше, – сквозь слёзы говорил Макс. – В этом суть того, что мы делаем?

– Ну, можно и так сказать… Хотя обезьяны просто колотят, а мы… у нас есть дискурс, идеологии. Пусть и отдельно от нашей практики, но всё-таки есть. Значит, мы не только колотим, но ещё и врём.

Макс снова взорвался хохотом. Но за нахлынувшим весельем скрывалось желание сказать боссу всех боссов Евразии, что он действительно думает о доступности биотеха. О том, как быстро Витман накинулся на другие корпы. И о том, какие вопросы о нейропосмертии назрели в нём.

Желание давило. Но приливом нахлынуло и понимание причины, по которой Витман назначил его на пост. Стало страшно.

– Завтра моя инаугурация. Все и. о. вступят в должности. И ты. Впереди много работы.

Инаугурация прошла. Витман много говорил о борьбе с неравенством, социальной миссии крупного капитала, о равенстве всех людей перед смертью и единстве людей в желании быть со своими близкими неразлучно.

В большом зале Дворца Союза среди тысяч чиновников, учёных, военных, директоров и высших менеджеров Витман клялся на конституции Евразии, а сотни объективов схватывали его образ.

– Наше государство единственное в мире имеет чёткую экзистенциальную, не побоюсь этого слова, цель. Миссию. Единственное! Пока другие борются с ветреными мельницами. Пока желают продлить животную оболочку. Мы создаём мощнейшие базы данных, которым нет равных. В этих базах наши оцифрованные умершие. Вы понимаете, что такого общества, в котором светлое будущее, светлое и технологическое посмертие, стало возможным, не было ещё в истории? Мы первые.

По залу пронеслась очередная оглушительная волна аплодисментов. Макс ощущал себя как в горячке. Здесь, среди тысяч людей, представляющих верх евразийского общества, он чувствовал удушье. Будто эти люди забрали весь воздух в огромном зале Дворца Союза.

– Не зря наше знамя – пурпур. Евразийский Союз, в отличие от всех предшествующих держав, имеет куда больше прав на этот благородный цвет. Благодаря нашей программе «Vita Aeterna» мы на деле, а не на словах стали державой-катехоном. Да! – ткнул отчего-то пальцем в зал Витман. Разразились аплодисменты. – Да! – повторил вступающий в должность президент Евразии. – Наше общество катехоническое. В истинном смысле. В смысле, освящённом нашими трансгуманистическими идеалами.

Витман говорил долго. А Макс крепился. Крепился, чтобы не упасть в обморок. Речь Витмана будто бы лишала его сил. Либо же он всё принимал близко к сердцу и был слишком впечатлительным, чтобы выслушивать долгие пафосные выступления.

«А может, это предчувствие?» – задался он вопросом.

Он проклинал того, кто придумал проводить эту церемонию стоя. И вот, когда ноги его уже подкашивались, подошёл человек с промоченной нашатырным спиртом салфеточкой и поводил перед его носом.

Стало лучше.

– …Клянусь обеспечивать права евразийских граждан и в жизни их, и в смерти.

После инаугурации Витмана с графиком стало лучше. Макс снова звонил Даше. И снова она была недоступна. И днём. И ночью. Волнение подступило к горлу. И он решил навестить её.

Ещё на подлёте к мегабашне, в которой он жил последние годы, его начали одолевать мрачные мысли. Самые тёмные из его догадок подтвердились, когда он увидел, что дверь Дашиной квартиры опечатана. Он сделал то, что мог сделать сразу, но боялся: запрос в базу Министерства Внутренней Безопасности.

– Её убили, – выдохнул он своим охранникам. – Убили… убили…

Боль уколола сердце кинжалом, а гнев опалил его изнутри.

Летя домой в эйре, Макс попытался вызвать её в приложении «Vita Aeterna». Запрос обрабатывался непривычно долго. Красное окно с жестокой надписью вспыхнуло в смешанной реальности министра внутренней безопасности.

«В доступе отказано», – гласило уведомление.

Макс повторял запрос. Снова отказ.

Тогда он в гневе вызвал Андроса.

– Позвони всем начальникам отделов! Пусть найдут мне ту мразь, которая её убила! – кричал он. – Беру дело на контроль. Всю оперативную инфу пусть шлют мне!

Макс передал номер дела Андросу и сказал пилоту разворачивать воздушную машину.

***

– Убили? – удивлялся Серёга. – Я не знал Дашу, но прими мои соболезнования. Помню, что она много для тебя значила. Надеюсь, что она обрела покой на небесах. Настоящих небесах, а не в фейковом посмертии с приставкой «нейро».

Макс рассмеялся нервно, невесело. Бренди уже начало кружить ему голову.

– Что? – прищурился Серёга. Он оставался мрачным.

– Даже сейчас ты не можешь не обдать несчастную «Виту Этерну» известной субстанцией, – горько усмехаясь, выдавил из себя Макс.

– Да. А почему нет? Это худшее, что случалось с человечеством. Хуже любой войны. Полный мрак и непонимание природы вещей. Рукотворный тоннель, углубляющий Платонову пещеру.

Макс снова рассмеялся нервно, даже истерически.

– Остановись, Серёг. Я всё равно ничего не понимаю.

– Если проще, то цифровой аватар принимают за душу человека, друг. Вот и всё. Вдобавок, прокручивая через это недоразумение колоссальные деньги. Налоги людей, которых они этой же программой и дурят.

– Ладно, если дурят. Они ещё мне в доступе отказывают! Мне! Не хотят соединять меня с Дашей.

– А может, она тоже в отказе была, как я?

– У неё был нейрочип, – отрезал Макс. – Сто тыщ процентов был.

– О, да ты плывёшь, друг мой! Смотри, не рухни здесь – державе нужен её охранитель, – восклицал хмелеющий Серёга. – А если серьёзно, то она могла сама тебе доступ запретить. Или ты не входишь в круг тех, кому она доступ дала. Это как посмотреть.

– Быть не может того! – ударил ладонью по столу Макс.

– Ну, если ты настаиваешь… а почему бы тебе не сходить в Центр самому? С оперативниками и спецами из твоего ведомства? Там разговор другой будет. И доступ, невзирая ни на что, дадут.

– Хорошая идея, – кивнул Макс. Кстати, я тебе задолжал. Сейчас переведу.

– Я бы вежливо отказался, но сейчас очень нужны деньги. Не хотел говорить, но… в общем, на фоне твоего горя, у меня радость. Мне одобрили контракт с издателем. Мои книги выйдут в свет! Не только романы, даже эссе. Так что я оформил кредит на биотех программу. Стало быть, деньги лишними не будут.

– Могу поздравить тебя. Ведь эти суки-то пользуются биотехом по полной! Как и я теперь… так что пиши, дружище. Ты во многом оказался прав!

Макс был полон решимости сделать, как советовал друг: прилететь на эйре в Центр нейропосмертия и потребовать дать доступ к Даше. Но на следующее утро Андрос сообщил ему, что люди из его министерства ждут отмашки на задержание ключевых фигур в корпе, на которую указали шефы из «БойТех».

– Что ж, тогда собирай людей. И пусть готовят мой эйр. Хочу поучаствовать в задержании.

Научно-исследовательский комплекс «Заслон» в городских предместьях быстро окружили. Обезвредив пару турелей, отряды спецназа зашли в основное здание. Там ликвидировали несколько прямоходящих железок со штурмовыми винтовками и одного вооружённого человека. Сражения, как в комплексе «БойТех», тут не было.

Макс вошёл в комплекс без экзоскелета.

– Кто здесь главный из научных сотрудников? Ведите его ко мне, – потребовал он.

Через несколько минут к нему привели седобородого мужчину.

– Оставьте нас вдвоём, господа, – сказал своим подчинённым Макс. – И снимите с него браслеты.

Оперативники МВБ замешкали, но Макс быстро пресёк все возражения и ссылки на устав ведомства.

Когда их оставили наедине седобородый представился Яромиром Штейнером.

– Иностранец? – спросил Макс.

– Нет, я родом с самого запада Союза, – отвечал Штейнер. – Моё происхождение так важно?

Яромир держался на удивление смело. То ли весь ум и жизненный интерес его был поглощён наукой, то ли шок не давал ему понять, что перед ним начальник части госбезопасности и всей полиции Союза.

– Нет, – мрачно усмехнулся Макс. – Сейчас важно, что за проекты вы здесь разрабатывали.

– Что ж, – вздохнул Штейнер. – Я неплохо знаю историю, да и понимание того, чем является текущая система, у меня имеется. Так что буду откровенен в надежде на сделку с вами. Я хоть и занимался здесь делом весьма благим для будущности человечества, но умирать за идею не намерен. Ведь добрым словом я всё равно не утешусь – не из таких я, – а тем более, что люди не благодарны, ещё и наплюют на меня и мои старания, когда объявят…

– Можно ближе к сути, господин Штейнер?

– А вы гарантируете мне безопасность?

Макс залился нервным смехом.

– Из-за мыслей, которые меня одолевают, господин Штейнер, – проговорил Макс, когда закончил смеяться, – я и себе не могу гарантировать ничего. Но если я найду в себе силы быть справедливым, то я сделаю, что смогу.

– Звучит не очень утешительно. Однако, выбора у меня особо нет. Мы здесь занимались биотехнологиями. Проект называется… хотя теперь, очевидно, будет уместнее сказать о нём в прошедшем времени. Проект назывался…

– Бога ради, только не говори, что «Мафусаил», – перебил учёного Макс.

– Нет. Проект назывался «Макробий».

– Не так благозвучно, зато не банально. Продолжай.

– «Макробий» был комплексной разработкой в области биотехнологий, которой предшествовали обширные исследования. Работа, целью которой была доступность биотехнологий для широкой массы людей, велась и человеком и искусственным интеллектом. Очень много специалистов, впрочем, вы сами видели, когда шли по комплексу. Лучшее оборудование двух корпораций. Энтузиазм у этих самых специалистов. И, конечно, приличный бюджет. Вели разработки комплексно: от иммунологии до вживления нанитов, от генетической инженерии до клеточной терапии. Работа спорилась. Хотя я весьма удивлён, что, зная обстановку в Евразии и мире и памятуя о том, что такое крупный капитал и на что способен, наше начальство поставило здесь так мало охраны.

– Ваше начальство и есть крупный капитал.

– Тем более! Они знали, с кем имеют дело и на что способно ваше начальство. Я уже всё понял и перечеркнул, когда узнал, что пал «БойТех».

– А чего же остались?

– А кто меня спрашивал? Меня не выпускали отсюда.

Замолчали ненадолго. Мозаика в голове Макса сложилась наконец-то в образ.

– И что, получилось что-нибудь с «Макробием», господин Штейнер?

– Продвижения были. Если бы не те, кого представляет новый президент, страна и мир могли бы получить лет через пять хороший биотех-комплекс для долголетия. И он был бы доступен тому, что называют средним классом, безо всяких долговых ям и процентов.

Макс снова рассмеялся. На сей раз даже не нервно, а истерично. Яромир Штейнер смотрел на него спокойно. Стоически.

И это вызывало приступы хохота ещё более сильного. Но приступ быстро спал.

– Я придумаю, что можно сделать, господин Штейнер, – положив руку на плечо старику, заверил Макс. – Но сейчас даже я не смогу отпустить вас или кого-либо из задержанных. Всё исходит от самого, – Макс указал пальцем в потолок.

– Я понимаю. Хотелось бы верить в вас.

– Мне бы тоже хотелось в себя верить.

Макс позвал своих подчиненных, и они увели Штейнера.

VI

Ночь была полна тревожных мыслей. Макс ходил по коридорам, из комнаты в комнату. Туда и обратно, будто в тюремном дворике. Правительственная квартира больше не радовала его. Мысли, словно призраки, кружили всюду, атакуя его мозг:

«Что мы имеем? Витман и его клика против доступного биотеха. И только? Или Серёга и такие, как он, всегда были правы? Шапочку из фольги готовить? Чёрт, не смешно всё это… не смешно… Неужто могут быть обмануты миллионы? А сотни миллионов? Хотя Серый ведь сам не раз говорил, что никто и никак не в состоянии понять, что стоит за цифровым аватаром в твоей смешанной реальности: набор алгоритмов или перенесённое человеческое сознание. Кто может доказать? Кому нужно доказывать? Неужели я общался не с мамой всё это время? Но ведь она так похожа… Что чип делает, когда сообщает о сохранении твоей нейромаски в профиле? А самое главное: кто всё это спрашивает? И что он может сделать? И может ли машина вобрать в себя того, кто говорит в моей голове? Меня… может ли машина вобрать меня? Или они все лгут, наслаждаясь долголетием? Лгут тем, кто ничего не может себе позволить? Продают иллюзию… разве не этим раньше занимались служители культов?»

Он бродил по просторной и пустой квартире, чувствуя на себе чужой взор. Спектр болезненных, тянущих в разные стороны эмоций одолевал его. Рвал его.

«Что я могу сделать? Нет! Что должен сделать? – думал он, пока его не прожгла, словно озарение, мысль: – Нужно спросить у того, кто в помощи не откажет!»

Макс побежал к панорамному окну, залитому синим, оранжевым и пурпурным светом реклам. Бежал так, будто на террасе ожидал увидеть своего друга вживую.

«Нет! Я не должен подставлять Серёгу. Нет у меня права втягивать его в это! Это моя ноша. А он только начал жить… контракт… Чёрт! Если я помогу Штейнеру, то такие люди, как Серый смогут… творить, жить. Жить долго. Дьявол! Выстоять ли мне против системы?»

Ещё одна, подобная озарению, мысль ожгла разум.

«Вот до кого не дотянутся их руки! Вот кто поможет! Кто всегда поможет… кто испил жизнь до конца и знает больше, чем мы» – подумал Макс и вызвал свою маму в приложении «Vita Aeterna».

– Так поздно, сынок. Почему не спишь? Ты снова выглядишь нездоровым. Что тревожит тебя? – произнесла матушка, появившись из другого мира, чтобы дополнить его реальность.

И Макс поделился с ней своими тревогами. Словно древний человек на исповеди у священника, он сказал ей всё. И то, что считал тяжким грузом на своём сердце. И то, что растерян и не знает, как быть теперь ему. Макс сказал и про Штейнера, и про Витмана. Про войны корпораций и своём участии в них. Не умолчал он ни о своём рейде на «БойТех», ни о сути проекта «Макробий», исследователи и кураторы которого теперь сидят в изоляторе благодаря ему.

– Что мне делать, мама? – выдохнул Макс.

– О, бедный мой… Максимка… Как бы я знала, что тебе посоветовать! Вам, живым, так трудно приходится. Как бы я знала, что сказать. Но я просто старая баба, да ещё и перенесённая в виртуальное пространство. Я ничего не понимаю в играх корпораций, заговорах учёных, операциях и правительственных планах.

Она сидела рядом с ним на роскошной софе и в какой-то момент положила ладонь на его руку. Ему даже показалось, что он почувствовал её тепло и само её касание. Лёгкое и оберегающее. Он знал, что это игра воображения. Что он не ощущает её. Только видит её образ в смешанной реальности.

Зато видит хорошо. Различает каждую морщинку на её лице. Видит её такой, какой он её запомнил.

– Знаешь, сынок, могу подсказать только банальную и глупую, быть может, на твой взгляд, вещь: слушай сердце, слушай совесть в нём. Делай то, что велит оно из самой глубины своей. И примирись с отцом.

Когда Макс закончил говорить с матерью и закрыл приложение нейропосмертия, он ещё долго сидел в полной темноте и думал. Он и сам не заметил, как уснул. А на следующее утро он уже всё решил. Но перед тем, как приступить к действиям, он хотел ещё раз увидеть Дашу.

Когда в доступе вновь было отказано, Макс сел в эйр и полетел к ближайшему Центру «Vita Aeterna». Он решил силой взять то, что не давалось просто так.

– Почему мне не дают доступ?! – кричал он на сотрудников Центра, передав им данные Даши, с нейрочипа.

– На это есть объективные причины, господин…

– Я, чёрт побери, министр безопасности Союза! Немедленно соедините меня с ней!

– Господин, есть закон…

– Я вызываю гвардию и СТК! – кричал Макс, действительно открывая приложение МВБ, которое синхронизировало его с рабочими ПО министерства и Андросом.

Он и в самом деле вызвал Гвардию, полицию и спецназ. Полный решимости и гнева, он выпалил:

– Соедините меня с моим отцом, по крайней мере, первый раз в жизни! С отцом-то я могу поговорить?

Но тут появилась его мать. Сама, без вызова.

Умершие редко когда приходили сами к своим живым родственникам. Его мать не делала этого никогда.

– Мама, – удивился Макс.

Холодной иглой предчувствие коснулось его сердца.

– Разве этого ты хочешь? – вопросила она. – Разве совесть велит тебе лить кровь? Разве недостаточно страданий вокруг?

Повсюду началась паника. С шумом и грохотом появились в Центре отряды бойцов МВБ.

– Оставайтесь на местах! Без паники! Идёт задержание! – вещал усиливаемый микрофоном голос. – Полиция ЕАС! Оставайтесь на местах.

Предвкушение власти наполнило сознание Макса. Увещевания матери не произвели на него никакого впечатления. Но Макс не успел ни усомниться в себе, ни пожалеть о своих решениях, ни насладиться властью. Ибо мир перевернулся с ног на голову, когда его самого сбили с ног.

Его ударили по голени. Повалили на пол. Холодный металл впился ему в кисти.

– Не смотри! – крикнул он матери с пола. – Уйди! Не смотри на меня!

Он чувствовал бесконечную боль. Ведь последним, что он увидел в Центре, было изображение матери в дополненной реальности нейрочипа. Её образ дрогнул. А Максу надели на голову мешок.

А потом был изолятор. Тюрьма. Макса конвоировали туда в эйре.

«Быстро же я сменил министерские чертоги на казематы» – с горечью и злобной иронией думал он.

Его вели по коридорам и лестницам. Вели, заломив руки. Как когда-то давно.

Когда с его головы сняли мешок, Макс увидел серые стены и белёный потолок, решётчатое окно, металлическую койку и такие же металлические стол, стул и полку, на которой лежал тонкий матрац.

Железно заскрежетала дверь.

– Руки! – залаял голос из-за двери, и Макс сразу вспомнил, что нужно делать.

Он подошёл спиной к двери и через специальное отверстие, которое называли кормушкой, с него сняли наручники.

Макс остался наедине с собой. Он прилёг на тонкий матрац. На него нахлынул такой мрак, что поначалу он не мог ни о чём думать. Только где-то глубоко в недрах его существа билась, будто сердце, воля, не дающая пасть духом и желать себе смерти. Впрочем, биение воли им не осознавалось, он лишь чувствовал, что хочет во всём разобраться. А ещё чувствовал надежду.

Он проснулся от грохота двери. В кормушку протянули поднос с кашей и хлебом. Есть хотелось зверски.

«Голода не утолишь этим, но выбирать не приходится».

Поев, он ходил по камере туда и обратно, всё больше погружаясь в рефлексию. Началось всё с сомнения, а затем пришли и вопросы:

«Откуда узнали? Штейнера обработали? Пытали? Или не Штейнер это? Чёрт возьми!»

Только сейчас он заметил ту неприятную особенность тюрьмы, которая вгоняла человека в совершенно первобытное состояние.

«Нейрочип, конечно… конечно, он не будет работать здесь!»

Никакого нейроинтерфейса. Никакой дополненной реальности. Никаких уведомлений и хранилищ, нейрооблаков, никаких показателей здоровья. И никакой связи с внешним миром.

Тошнота подступила к горлу. Его пробила дрожь. Макс уже и забыл, что такое отсутствие технологий. Будто бы Прометеев дар угас, лишив его тепла и света.

«А как же наниты? Как же оздоровительные импланты? Их тюрьма тоже глушит?!» – вспыхнуло тревожно в голове Макса.

Ему стало казаться, что он умирает.

«Так, соберись! – приказал он сам себе. – Ты не умрёшь от отключённых имплантов. Ты же жил без биотеха ещё полгода назад!»

Чуть придя в себя, он подумал снова о своей участи и о том, почему Витман спустил на него псов. Могли ли слышать его разговор со Штейнером тогда в лабораториях «Заслон»? Конечно могли. Мог ли расколоться Штейнер? Мог. А может его мысли слышат, вернее, слышали, когда нейрочип был включён? Для крупных корпоратов из правительства Витмана нет ничего невозможного и ничего запретного. Макс в этом убедился. Тем более, его нейрочип был синхронизирован с Андросом.

«Быть может, Витман всех своих министров одарил такими роботами, чтоб лучше контролировать?»

Макс встал на цыпочки и схватился за внутреннюю решётку. Угол обзора позволял увидеть лишь кусок серой стены и тонкую синюю полоску неба.

Дни проходили один за другим. Полные мыслей, сомнений и вопросов. Тревога волнами накатывала на него. Но волны пока что разбивались о скалы Максовой закалённости. Однако бывали моменты, когда казалось, что скалы вот-вот источит бушующее море отчаянья. Он пробовал заговорить с надзирателями, но те молчали. А когда его повели в баню, то впервые Макс увидел, что надзиратели у него не обычное дубьё, а бойцы в серых экзоскелетах без опознавательных знаков.

Время он считал по приносимой ему пище. Три раза и день минул. Три раза и минул.

Макс ждал, что его вывезут в суд для ареста. Или что следователь придёт к нему. Или что хоть один болван в броне заговорит с ним. И чем дольше ничего не происходило, тем страшнее ему становилось.

Холодная сырая камера истощала его. А серые стены поглощали всё его внимание без остатка. В свете яркой мерзко жужжащей неоновой лампы, которую никогда не выключали, он рассматривал трещинки на стене. Трещины и вспузырившуюся краску. Мозг, для которого теперь не было ни книг, ни Сети с её блогами, сериалами, играми, музыкой и кино, рисовал узоры на стене.

В гигиенических наборах, что ему приносили, почему-то не было бритв, хотя они должны были быть там. Макс помнил это. Помнил из позапрошлой жизни. Потому борода чесалась теперь нестерпимо.

«Правильно, – думал он со злостью и нервозной весёлостью. – Правильно, что есть ещё одно мерзкое ощущение. Не всё же одной лампе отдуваться».

От её света болела голова, поэтому Макс часто стал сидеть и лежать с закрытыми глазами.

«Жаль, что нельзя закрыть так уши».

Он постоянно думал теперь с закрытыми глазами. И мысль о том, что Серёга прав, приходила к нему всё чаще и чаще.

В конце концов, Макс стал болеть. Кашель душил его, а озноб встречал утром и провожал вечером. Лекарств, конечно, ему никто не приносил. И на врача рассчитывать не приходилось. С ним по-прежнему не говорили.

Но в один из серых дней его выдернули из ставшего привычным порядка. Его подозвали к кормушке, чтобы надеть наручники.

– Подождите, только возьму мыло и полотенце… – пробормотал Макс.

– Не в баню, – отчеканил искажённый шлемом экзоскелета голос.

– Чего? Ты говорящий , что ли?! – скорее не усмехнулся, а искренне обрадовался Макс. – А куда, если не в баню?

– Узнаешь!

На голову ему надели мешок. Затем он ощутил, что они вышли на свежий воздух. Ощутил даже сквозь тьму и духоту мешка. Его посадили в эйр.

А потом была лестница. Спуск. И долгий, долгий коридор. А когда с головы сняли мешок, он оказался среди хрома и стекла. В огромном кабинете на самой верхушке экобашни.

Перед ним за столом сидел президент Витман.

– Ну, здравствуй, Максим! – громко сказал Витман. – Посадите его передо мной. Вот так. Теперь свободны.

Когда бойцы в экзоскелетах покинули кабинет, Витман продолжил говорить.

– Что ж ты сразу и в госизмену ударился, а, Максим? Я-то думал, мы друзья. А тут вот как оказалось. Шрёдар или как там этого мудрилу зовут?

– Штейнер, – бросил Макс.

– Да хоть Гёте. Какая разница? Важно то, что я не могу тебя, друг, понять. Вот не было нихрена у тебя. Появился я. Стало дохрена. И всего. Что не так? В чём проблема?

– Ты, удовлетворить любопытство своё, меня выдернул из подземелья? – спросил Макс, и злая ухмылка скривила его лицо. Тут же он зашёлся страшным кашлем.

– Ууу, Максим, ты заболел там. Хорошо, что у меня иммунитет не как у простого смертного. И да, я выдернул тебя, чтобы удовлетворить любопытство. Выдалась свободная минутка. Процедуры сегодня я уже прошёл.

– Хочешь знать, зачем я хотел сделать то, что хотел? Ты смакуешь процедуры, молишься в тайне на биотех, владеешь людьми и корпами, умами и потрохами, и спрашиваешь меня, зачем я хотел помешать тебе? Тебе и твоей клике. Смешно, господин Витман, смешно.

– Смешно, что те, ради кого ты помышлял о революции. А по-другому не назвать. Не назвать тот ужасный проект, который замышляли ублюдки. Ублюдки, которым ты хотел помочь! Смешно, что они все срать хотели на тебя, когда тебя сдуло из кабинета министров. Вот что смешно!

– Тебя напугало возможное долголетие твоих налогоплательщиков, Витман? – рассмеялся Макс, но смех почти тут же стал кашлем.

– А тебе всё лишь бы смеяться, да? Был дурачком – зеком и наёмником. Им и остался в шкуре министра. Может, тебя развеселит ещё и то, как о тебе говорят всюду в Сети. Тебя клеймят как изменника, предателя и террориста. Все твои акции устрашения стали понятны, наконец, простому народу.

– То есть ты изначально хотел подставить меня? Свалить «БойТех» и «Заслон» на меня, так?

– Не изначально, Макс. Нет. Только после того, как на тебя донесли. Хочешь знать кто?

– Штейнер? Или твой Андрос?

– Твоя мать.

Произнеся это, Витман ожидал, что уколет ядовитой иглой, но вместо ужаса он увидел другое.

– Тебе опять смешно? – раздражённо бросил Витман.

– Да, – задыхаясь от смеха и кашля, отвечал Макс. – Смешно, как вы гоните людям это кино про важность нейропосмертия и программы «Aeterna», а сами не вылезаете из клиник. Вы живёте нанитами и клеточной терапией, которые мало кому по карману. Втайне вы покланяетесь биотеху и вливаете в него свои бабки, а людям предлагаете симуляцию жизни после самой жизни… ха-ха-кха-кхе…

– Ты не веришь, что твоя мать могла исполнить гражданский долг из посмертия?

– Это была не моя мать! А сраная маска долбанной нейронки!

– Ааа, так ты полагаешь теперь, будто есть какой-то заговор? Будто ни я, ни твои бывшие коллеги не верим в нейропосмертие и оцифровку личности? – тут уже рассмеялся Витман. – Мой чип работает, Макс. Он в моём мозгу. Хочешь дам тебе ограниченный доступ или выведу на окно свой нейроинтерфейс? Я верю в «Vita Aeterna», Максим. Отчего не верить? Из-за фриков, неформалов и маргинальных циников, отрицающих гуманизм?

Макс снова закашлял.

– Не понимаю, смеёшься ли ты? – спросил Витман.

– Тебе не стоит говорить ни о циниках, ни о гуманизме, мразь, – процедил Макс.

– А я ведь тебя не оскорблял. Нехорошо. Я ведь вырос на идеалах трансгуманизма. По тюрьмам не мотался. Людей не убивал.

Витман встал и подошёл к панорамному окну, через которое открывался вид на бесконечный город. Хром, стекло и неон. Впрочем, сейчас неон заглушало солнце.

– Я выведу тебе свой нейроинтерфейс на окно, чтобы ты поверил.

Что-то замкнуло в мозгу Макса, и он подскочил с кресла, как только увидел, что Витман встал к нему спиной. Но сделав пару шагов, он услышал жужжание роя.

Шесть небольших квадрокоптеров, ощерившихся стволами и иглами, резко спустились из-под потолка. Коптеры зависли между ним и Витманом.

– Ты хотел убить меня? Глупо. Ты бы не пробил стекло. А сил задушить меня или размозжить мою голову у тебя нет. Нет и сноровки застать врасплох. Второй срок превратит тебя в развалину. Загубит тебя.

Когда Витман произнёс это, панораму города перекрыл нейроинтерфейс Витмана. Макс увидел состояние его здоровья, его уведомления, качество подключения к Сети. А потом Витман открыл окно приложения «Vita Aeterna», закрыв город анимированным пурпурным знаменем.

– Видишь, Максим?

Подписка была премиальной. В боковом окне Макс увидел, что вчера Витман говорил со своими родителями.

– Поэтому я вовсе не циник. Не разрушитель мира, как ты. Я рад тому, что мы построили рай здесь. На земле. И создали душу. Которая не умрёт.

– Чего же ты оттягиваешь свой прекрасный рукотворный рай?

– Хочу подольше побыть в известном, Макс. Я ведь обычный человек, в конце концов. Простой обыватель.

– В человеке много всего есть, Витман. И зверского и божественного. И от природы и от духа. Так вот в тебе больше от насекомого. Ты самый жалкий из всех обывателей, господин президент.

Стоящий за охранными дронами Витман молчал с полминуты, а затем сказал:

– Мне скучно. Уведите его.

И Макса увели. На крышу небоскрёба «ВитСинт» – корпы Витмана. Почему-то на сей раз, они забыли надеть ему повязку на глаза. То ли хотели убить его, то ли Витман приказал, следуя идеалам гуманизма. Макс был рад в любом случае.

Он увидел солнце и небо. Впервые за несколько месяцев.

«Не знаю, кого зову, но, быть может, неведомый голос Вселенной ответит мне… Пусть у Серёги всё в жизни сложится. Пусть Штейнера и других настоящих учёных минёт неволя и погибель. Пусть родители, Даша и другие… пусть мёртвые упокоятся. И пусть ложь падёт!»

Макс никогда не чувствовал себя настолько свободным, как в тот миг. Он был готов ко всему. К страданиям, к лишениям и к борьбе.

Он сам выбрал борьбу.

И жизнь.