Читать онлайн
"Темницы"

I

– Хороший у вас город, правда! Я бы даже сказал, городок, такой типа, как буржуи говорят, «town». Да, Олег?

Олег кивнул, а Вова продолжил мысль:

– Такой, знаете, чистый, уютный, аккуратный. И вроде как упадка здесь нет. А то многие городки ведь просто вымерли на постсоветском пространстве. Стали этакими декорациями для хорроров халявными. А тут нет, тут вроде как даже процветание чувствуется. Чувствуется, ведь?

– Чувствуется, Вова! – заверил Вадик.

– Городок, – хмыкнул Лёня и внезапно, как для своих знакомых, так и для других посетителей кафе, запел:

– Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться… в городок!

– Лёня, Лёня! Остановись! – настойчиво, но при том смеясь, просил Вова.

– Тебе, Лёнь в кофий коньячку добавили что ли? – хриплым низким голосом спрашивал Вадик.

– Нет, просто настроение хорошее, – отвечал Лёня. – Давно таких тёплых денёчков не было солнечных и долго не будет.

Олег как-то пропустил мимо ушей странность замечания Лёни.

– Не будет? Ты великий метеоролог что ли, Лёня? – спрашивал Вова.

Лёня поёрзал на стуле, важно посмотрел на всех и ответил:

– У меня колены не болят. А значит, погода меняться и не собирается ближайшее время.

Его собеседники только посмеялись. Хотя Олег надеялся, что погода в самом деле будет послушна Лёниным коленям и дальше. Ибо погода радовала. Перистые облака непривычно низкого чужого для Олега неба выглядели изящными лёгкими мазками на глубоком синем полотне. Солнце щедро дарило свет в отличие от того дня, когда Олег и Вова впервые прибыли сюда. В тот день, с полмесяца назад, мерзко моросил дождь, а низкий тяжёлый сизый купол давил так, что Олегу казалось, будто он оказался за пределами родной страны.

Но это было обманчивое чувство.

– Хорошей погоде здесь и правда стоит радоваться, – добавил к словам Лёни Вадик. – Вы ведь в Сибирь попали, ребята. А тут перепады будь здоров какие!

После замечания Вадика ненадолго замолчали.

Наслаждаясь днём, четверо знакомых, сведённых по большей части деловыми обстоятельствами, сидели за столиком полупустой террасы летнего кафе в самом сердце городка. Красивого, утопающего в зелени городка. Отреставрированные сталинки и брежневки соседствовали здесь, в центре, с имперскими домами девятнадцатого столетия. Олег представил себе дородных купцов с большими русскими бородами, одетых в сюртуки и сапоги.

«Те первые промышленники, бизнесмены царских времён, во многом были достойными людьми. Будучи self-made, они меценатствовали. Открывали библиотеки, больницы, музеи, театры. Хотелось бы тоже сделать что-нибудь полезное, когда… когда у нас всё получится…» – размышлял Олег, попивая кофе.

Где-то вдалеке прогрохотал старый трамвай. Олег посмотрел на роскошную избу, окружённую непривычно высоким забором.

«Наверное, в ней тоже жил какой-то богач былой эпохи», – подумал Олег.

– Что, Олежа, наслаждаешься кофеём? – улыбнулся Вадик. – Так заразно смакуешь!

– Да, жить без него не могу, – признался Олег.

– Оу, ты так не говори лучше, – покачал головой Вадик. – Всякое в жизни бывает. Есть места такие на свете, где кофий и не достать!

Олег кивнул. Вова ещё пару месяцев назад рассказал ему, что Вадик бывалый. Сам Вадик тоже не скрывал особенностей своей биографии. Да и лихой бандитский вид Вадика, лысого с широкой физиономией, необычной манерой держаться и проскальзывающем в речи жаргоне, не дал бы скрыть. С удивлением Олег узнал, что в тюрьме здорового будто лось Вадика звали Доходягой.

Кроме того, Олег, узнав подробности о Доходяге, сначала протестовал против идеи Вовы «мутить с Лёней и Вадиком совместный бизнес». Но быстро сдался под напором Вовы.

«Больше вариантов честно, вроде как, заработать нету! Чистых денег… Просто нету…» – таков был главный аргумент Вовы.

Олег знал, что это правда.

– Ладно, погода хорошая, вроде как, но пора и о делах перетереть, – начал Вова.

– Конечно, – кивнул Вадик. – Для этого вы ведь и снизошли до нашей провинции, верно?

Вова смущённо кивнул и спросил:

– Когда будет первая поставка?

– Полагаю, на неделе, – ответил Вадик.

– Полагаешь? – переспросил недовольно Олег.

– Полагаю, – прищурился Вадик. – Знаете, с этими китайцами постоянства нет. Но на неделе первая партия должна быть здесь. А вот будет ли – другой вопрос.

– Что-то не нравится, парни? – оживился Лёня.

Олег и Вова переглянулись. Вова едва заметно кивнул.

– Много чего на самом деле, – ответил Олег.

– Мне тоже много чего не нравится, – сказал на это Доходяга Вадик. – Но других вариков нет. Мы или перепродаём дешёвое китайское говно, или идём устраиваться к обросшей кредитами личинке буржуя, а может, к полноценному буржую, или целой корпорации. Не суть. Суть в том, что вы, господа, как и мы выбрали рисковать, а не копировать папу Карлу.

– Верно, – вынужденно кивнул Олег, собираясь тут же возразить, но Вова прервал его:

– Как бы нам самим кредитами не обрасти, ребята. Деньги-то мы уже вложили.

Выражение лица Вадика красноречиво говорило о растущем недовольстве – так хищно он прищурился.

– Эй, мы тоже вложили бабки. Я и Леонид, – Вадик ткнул Лёню пальцем в плечо. – Наши бабки тоже там крутятся, мы также рискуем. Так что не надо тут это… Да и в целом не дрейфьте: это не первая поставка от них. Люди проверенные, товар годный для продажи, с документами тоже порядок. В прошлый раз бабки нам удалось отбить, так, Лёня?

– Так оно! Наследнички товарища Мао замогли в капитализм!

«Что-то не складывается», – подумал Олег, а вслух спросил:

– Если отбили бабки в прошлый раз, то зачем мы с Вовой вам понадобились?

– Оу, ну что за подозрения беспочвенные и беспонтовые? – приложил ладонь к лицу Вадик. – В прошлый раз мало денег было и товара тоже немного, соответственно и выхлоп никакой. Сейчас расширяемся, вот через общих знакомых с вами и сошлись. Что тут противоречивого видите?

– Да нет, всё норм, вроде как, – отвечал Вова. – Олег просто… параноик слегка.

Олег негодующе посмотрел на приятеля.

– Только вот неясно, а почему здесь перекуп начинается, – продолжал Вова, – а не в каком-нибудь Благовещенске?

Лёня и Вадик рассмеялись.

– Ты я вижу такой же параноик, как и твой друг, – усмехался Вадик. – Да ещё и знаток географии к тому же. Благовещенск действительно ближе всего к Китаю, там вся цепь и начинается. Но между Европой и Азией стоим мы, хотя находимся, конечно, в Азии. Здесь китайцы уже полгорода скупили, построили хабы… или как эта хренота называется? Здесь же транспортный узел. Инфраструктура. Дальше на запад уже не так выгодно перекупать.

Олег и Вова приободрились. Вадик выглядел ровным мужиком. Его спокойная, лишённая пафоса, речь внушала доверие. От весёлого увальня Лёни опасность тоже не исходила.

– Стало быть, всё ровно, мужики? – поинтересовался Вадик. – Если нет, я всегда готов всё обсудить, бумаги показать, всё вместе перепроверить.

– Нет, всё чётко, – кивнул Вова.

– Никаких проблем с доверием к вам нет, мужики, – ответил Олег. – Мы партнёрам иностранным не доверяем.

– Не парьтесь, – махнул Лёня. – Партнёры иностранные «в белую» работают. Всё по закону.

– Тогда хорошо, – кивнул Олег.

– Вот и славненько, – заключил Вадик. – Олег, ты был уже в банке по поводу всей этой юридической хрени? Юрлицо, не юрлицо…

– Сегодня буду.

– Хорошо.

Замолчали ненадолго.

Олег наслаждался вкусом кофе, оторвавшись от чашки только чтобы поглядеть на старый кремовый трамвай с красной полосой. Пышные кроны тополей обрамляли площадь, а дорога с трамвайными рельсами опоясывала её. Где-то за зелёными кронами притаился бетонный Ильич, Олег уже видел его. Ильич стоял в полный рост, держа фуражку огромными серыми пальцами. Исполинской головой он не был, в отличие от бурятского брата, потому Олег ничего интересного в нём не нашёл.

«Только хтонические чудовищные головы, только хардкор!» – смеялся про себя Олег во время первой экскурсии по городу.

Сначала городок привлекал Олега, но теперь он понял, что взору не за что зацепиться в этой идиллической картине.

– Городок и правда хороший у вас, – обратился к Вадику и Лёне Олег. – Всё зелено, воздух свежий. Даже хрущёвки сайдингом прикрыты. Красиво! А я-то ожидал увидеть заводы больше самого города, детишек в противогазах, танки на улицах да зелёный дождь.

– Это тебе чуть-чуть западнее на Урал надо, – ухмыльнулся Вадик. – Но вообще-то не всё так сказочно здесь, как ты себе представляешь.

– А что не так? – насторожился Олег, боясь услышать угрозу их бизнес-плану.

– Люди здесь пропадают, – серьёзно сказал Вадик.

Вова и Олег переглянулись, затем Олег посмотрел на Лёню. Тот кивнул.

– И всё? – с недоверием усмехнулся Олег.

– Что значит «и всё»? – возмутился полушутя-полусерьёзно Доходяга Вадик. – Ты что хотел услышать про сербскую человеческую многоножку в наших декорациях?

– Фу, сука! – выругался Лёня. – Помыть бы глаза с мылом, а заодно и мозг!

– Или тебе мало пропажи людей? – продолжал Вадик. – Я ведь про массовую пропажу говорю.

– Дети пропадают? – помрачнел Вова.

– Нет, Вова, не дети. Взрослые в основном, иногда подростки, – ответил Вадик.

– Как так пропадают? – не унимался Вова. – За городом, что ли? Или в подворотнях? Лучше нам, пожалуй, из гостиницы вечером не выходить…

– Не за городом и не в подворотнях, – солнце закрыла тучка, когда Вадик отвечал Вове. – В своих квартирах.

– В квартирах? – громко уточнил Олег. Ему казалось, будто он не расслышал Доходягу.

– В квартирах, – опустил тяжёлый взгляд Вадик. – Часто соседи видят белую «газель» во дворе, старую такую, с тонировкой и ржавчиной у большой пассажирской боковой двери. Маршрутки такие лет десять-пятнадцать назад были. А теперь вот так используются…

– И что соседи не говорят ничего? – потянулся к пустой уже чашке Олег. – Не пытаются выяснить что за похитители на «газелях» такие?

– Нет, – спокойно выдохнул Доходяга. – Знаешь, немота такая на них нападает сковывающая, что вмешиваться в чужие дела не особо хочется. Как бы на себя беду не накликать.

– Как-то по Михаилу Афанасьичу у вас выходит! – прокомментировал Олег. – Да только, боюсь, не у вас одних.

Солнце скрылось за долгой тучкой. Ветерок принёс неожиданную прохладу, от которой по коже проходили мурашки.

– Выходит, что так, – махнул Лёня и снова запел. – Ах, как хочется вернуться, ах как хочется…

Но Олег уже не слышал его. Только сейчас он заметил то, что не замечал уже почти пару часов, которые они провели здесь, толкуя о делах и погоде. Он заметил вдалеке белое здание, испещрённое чёрными бойницами окон. Фасад его едва выглядывал на улицу, по которой ехали трамваи. Здание венчал тёмный шпиль, на котором что-то золотилось. Оно стояло слишком далеко, чтобы Олег мог заметить, что именно украшало шпиль.

«Церковь? Без куполов? Вряд-ли. Почему я заметил такое примечательное здание раньше?» – вопрошал про себя Олег.

– А что это там такое? – спросил Олег уже вслух. – Там, вдалеке? Белёное такое здание. Большое со шпилем?

– Где? – встрепенулся Лёня.

– Там дальше по улице, за Домом советов, – уточнял Олег.

– По Дзержинского что ли? – спросил Вадик. – Там хрущёвка обычная серая, какой ещё шпиль?

Вова, сидевший спиной к улице, резко обернулся. Олег увидел серьёзное лицо Вадика, потупившийся взгляд Лёни. Мороз пробежал по спине, проник внутрь, кольнул желудок. Олег успел испугаться на пару секунд. Но тепло вернулось в тело, когда Вадик и Лёня засмеялись.

– Ну вас на хрен! – отмахнулся Олег.

– Ладно тебе! Не серчай, Олежа! – прохрипел Вадик, всё ещё смеясь. – Мы ж не со зла.

– Так всё-таки, что за здание? – не унимался Олег.

– Любимый курорт Доходяги Вадика! – воскликнул весело Лёня.

Вова вопросительно посмотрел на собеседников, переводя недоумённый взгляд с одного на другого.

– Турма это, – пояснил Лёня.

Олег понимающе кивнул, а Вова пытался разглядеть очертания шпиля.

– Я там не сидел, – отмахнулся Вадик. – Там уже с конца нулевых СИЗО нет. Хотели музей там сделать, да так и не сделали. Вроде реставрировали даже, а до внутренностей так и не дошли.

– Там страшно внутри, говорят, – сказал Лёня. – Пещеры настоящие. Лабиринт.

Олег попытался представить себе здание изнутри. Стало неприятно.

– А почему тюрьма белая? – спросил Олег.

– А какая она должна быть? – серьёзно посмотрел на него Вадик. – Голубая? Хех! От того, что фасад покрашен в «чистый» цвет, легче не становится. По мне так место мразное, и неважно, как оно выглядит. Будь оно хоть замком Дракулы, хоть дворцом из пряников, внутри будет замкнутое пространство, дебильные вонючки, приходящие в себя после запоя или чего похуже. А ещё кумы, попытка навязать тебе режим, лицемерие, болезни, человеческое скотство и рассказы. Рассказы, рассказы, рассказы.

– И что там здравых мужиков, кроме тебя, не было? – спросил Олег.

– Были, – кивнул тот. – Были здравые. Да только это капля мёда в море говна. По мне так лучше пусть вокруг меня будут здравые бабы, чем здравые мужики! А ещё пиво, интернет, моя собака, деньги, смартфон, который не «вылетит». Плюс нормальная медицина, тачка, чистый воздух, красивые виды. Да небо, чтоб не в клеточку!

Перечисляя все эти блага, Вадик повеселел, а потом и вовсе сдержанно рассмеялся. А Олег не мог оторвать взгляда от маленького белого домика с золотистым наконечником тёмного шпиля. Тюрьма казалась игрушечной отсюда. Было непонятно, как она может внушать страх.

– А вообще, про неё хорошая легенда в городе ходит, – бросил, будто бы небрежно, Лёня.

– Расскажи! – вперил в него взор Олег.

– Хорошо, – кивнул Лёня с таким энтузиазмом, словно ждал этого момента всю жизнь. – Вообще её мы, то бишь местные, не зовём тюрьмой, белым домиком или как-нибудь ещё. У неё есть имя. Историческое. Её зовут Темницы.

– Именно так? – спросил Олег. – Во множественном числе?

Манера, с какой Лёня говорил про тюрьму, порождала в душе Олега какое-то неприятное смутное чувство. Нечто отталкивающее заключалось в том, что Лёня говорил про неё так будто она живая.

– А что ты хотел? – качал головой Лёня. – Её построили во времена Анны Ионовны ещё.

– Во времена Екатерины, деревня! – вставил Вадик. – И не Ионовны, а Ивановны… Иоанновны, то есть!

– Какая разница? – огрызнулся Лёня. – Главное, очень давно. И с тех пор её не раз расширяли. Стены там толстенные, лестницы маленькие кривые и хаотичные, по всему зданию разбросанные. И во всём там такой хаос чувствуется... такое смешение и беспорядок! Ведь строили так намеренно. Чтоб не сбегали да потихоньку с ума сходили. Пока водят тебя по всем тем коридорам да проходам, по подвалам подземным да дворикам узким, как колодец, пока переводят с одной темницы в другую, так ты и слабеешь умом да волей. Тебя там ни палкой не ударят, ни пальцем не щёлкнут, ни словом бранным не обругают, а ты и сам не заметишь, как воскликнешь: «Слава государыне-императрице!». Ну, или партии, или на что тебе там намекнут. И будешь молиться, чтобы твоё восклицание приняли. А там примут, не примут – неясно. Только жди. Жди и собирайся с мыслями. Собирай то, что ещё удаётся собрать воедино, пока хохотать не начнёшь со своей ручной мышкой, если повезёт. А если не повезёт, то со своими жучками, как их Вадик называет: «крытниками». Потому что не будет у тебя других собеседников. Темницы на то и Темницы, что их много. На всех хватит. И каждый должен быть по-отдельности. Потому местные наши старожилы и говорят, что Темницы вроде как Раздор, захваченный в камне. То бишь сами по себе они есть нечто противоестественное. В этом, может быть, глубинный смысл того, что там с ума сходят. А может, и в том, что там всё зелёное, болотное, а потолки и верх стен побелены. Может, цвета людей с ума сводят? Могут ведь и цвета сводить! Изо дня в день одни и те же. А может, и то, что они выражают? А цвета-то там белые и зелёные, как сама Сибирь снежная и хвойная. И бескрайние, как Сибирь, а само место-то замкнутое. Ещё одно противоречие, безумцами делающее тех, кто внутри. А может…

– А может, Лёня, оттого сходят с ума, что находятся отдельно от родных, взаперти, не зная сколько по суду лет насыпят, а кругом тубик и хрен знает какая ещё зараза? Это тюрьма, Лёня, конечно там с ума сходят!

– Не знаю, Вадик, я ж не сидел, – пожал плечами Лёня. – И вообще… дай легенду закончу рассказывать! Так вот, слухи ходят у нас в городке, будто бы те, за кем «газели» по вечерам приезжают, оказываются в тех самых Темницах, хоть они и давно закрыты. И что это: аномалия ли временна́я, призраки или тайная организация какая, – неведомо никому.

– Не страшно, – отмахнулся Вова, отворачиваясь от далёкого шпиля.

– Страшно! – возразил Лёня. – Хотя бы потому, что люди-то и впрямь пропадают.

История, рассказанная Лёней, не испугала Олега. Он посчитал её интересной городской легендой, не более того. Слухи о пропаже и похищениях людей он тоже нашёл некоторым преувеличением. Не могут ведь так просто забирать людей из своих жилищ непонятно кто на каких-то «газелях». Не могут. Нет.

Мужики посидели ещё с полчаса на террасе летнего кафе, поговорили о делах, да заметив, что погода портится, решили расходиться. Каждый должен был заняться своей частью работы. Олегу нужно было в банк, в то время как Вова собирался встретиться с кладовщиками. Банк находился близко к центру, как и всё в этом небольшом городке.

«Ещё одна прелесть этого места: можно дойти пешком куда угодно, – рассуждал Олег, дыша полной грудью. – Не нужна ни тачка, ни метро. Зачем только трамваи пустили? Неясно».

На карте в смартфоне Олег увидел, что банк находится на той же улице, что и загадочная заброшенная тюрьма, но в противоположную сторону. Но отчего-то он пошёл к тем зловещим лабиринтам, сокрытым за невинным белым фасадом. Ноги будто сами понесли его туда.

Больно хотелось взглянуть. Взглянуть поближе.

Рассказ Лёни воспалил интерес, поднял настроение. Олегу хотелось пощекотать нервы, хотелось впечатлений. Хотелось древнего провинциального несуразного колорита. Он жаждал до возращения в столицу взять с собой частичку этого колорита. Набрать побольше воздуха перед возвратом в мегаполис.

«А как говорил он! – вспоминал Олег, прокручивая в голове рассказ Лёни. – Архаично, страстно, красиво местами и поэтично даже! Тот недалёкий человек, что минуту назад фальшиво пел санудтрек к «Городку»… В который раз замечаю, что страсть может компенсировать красноречие, сделать хорошим рассказчиком даже того, кто сам по себе лыка не вяжет».

С такими мыслями Олег неспешно прошёл по площади, которую обрамляли тополя и липы. Бетонный Ильич так и стоял на тёмном пьедестале. Стоял спиной к дому советов, где некогда заседали вперемежку те, кто видели в нём вождя и те, кто видели в нём прикрытие. У дома советов красовались голубые ели, подчёркивая статус места.

Олег пересёк площадь и пошёл дальше по улице. Машин вокруг было мало, ни о каких пробках речи и не шло, хотя он шёл по самому центру города. Улица напоминала скорее аллею – настолько широкой была пешеходная её часть. По бокам виднелись вывески магазинчиков и забегаловок, расположенных на первых этажах домов. Большую часть вывесок загораживала зелёная листва. Мимо проходили прохожие, уткнувшиеся в экранчики смартфонов. Они выглядели как прохожие в любом другом городе. Единственное, что Олегу бросалось в глаза, так это отсутствие совсем уж вычурно наряженных фриков. Это было ещё одно отличие провинциального городка от мегаполиса: за синюю или розовую башку, или кольцо в носу здесь всё ещё можно было получить по шее.

Когда он прошёл старушек, стоящих на остановке, ему открылся вид на белые стены и шпиль. Тогда он понял, что Темницы ещё далеко. Он всё ещё не мог различить навершие шпиля.

«Странно, даже не хочется слушать музыку», – отметил Олег.

Городок настолько очаровывал его своей архаичностью, что ему не хотелось слушать ничего. Он ощутил нечто, чего не ощущал раньше. В этом потерянном во времени городке он ощутил своё присутствие в текущем моменте. Ему не хотелось вливаться в какофонию, что ткали плейлисты в смартфоне, полные песен и жанров, голосов и звуков разных эпох. Желанной была тишина.

Ему казалось, что он шёл очень давно и, притом, нисколько не приблизился к цели. Белый фасад, увенчанного шпилем здания Темниц так и оставался игрушечным. Даже когда на другой стороне улицы показалась бетонная коробка кинотеатра, стоящего на тоненьких ножках. «Октябрь», – гласила большая красная надпись над входом. Большинство прохожих всё ещё смотрели на экраны своих устройств. Олегу хотелось подойти к одному из них, к молодому парню или девушке, взять за плечи, встряхнуть и указать на кинотеатр «Октябрь», на старое-старое здание, отголосок прошлых времён.

За подобными мыслями он и сам не заметил, как оказался у высоких бетонных стен. Только что он прошёл мимо двухэтажного здания универмага, возможно крупнейшего торгового центра в этом городке, как вот уже стоял перед опустевшим и мёртвенно застывшим зданием Темниц.

Оказалось, оно огромно.

Темницы возвышались над ним, хотя Олег видел, что возвышаются они лишь на четыре этажа. При этом фасад, выходивший на улицу Дзержинского был боковым. Темницы тянулись вдаль, кривясь и расслаиваясь, делясь на пристройки, образуя дворы-кондоминиумы.

Пустые чёрные глазницы невероятно огромного белого насекомого смотрели на Олега. Их было много, этих вытянутых узких бойниц, спрятавшихся за решётками. За ними, должно быть, ничего не было. Будто за декорацией. Никакого нутра – только пусто́ты.

От Темниц в обе стороны отходил шестиметровый забор с колючкой. Кое-где он уже обвалился, но вышки, даже пустые, всё ещё выглядели угрожающе. Серые металлические ворота выделялись на белых стенах Темниц.

«Те, кого привозят сюда… в смысле, привозили, попадают прямо во чрево Темниц», – подумал Олег, затаив дыхание.

И тут же вспомнил, что пришёл сюда не для того, чтобы разглядывать ворота, испещрённые трещинами стены или мрачные глазницы здания-трупа. А для того, чтобы самому увидеть то, чем оканчивается шпиль Темниц. Что золотилось в свете солнца и потускнело, когда над городком поплыли тучи?

Даже отсюда Олегу не сразу удалось разглядеть, что здание венчает большой двуглавый орёл.

«Должно быть, водрузили при реставрации, не с имперских же времён уцелел. Чай не Николай Первый верхом на скакуне!» – решил про себя Олег.

Он как-то поуспокоился, увидев наконец шпиль и разглядев вблизи жуткое здание. Всё внутри него поутихло. Он ведь даже не стал спрашивать у Вадика и Лёни, что на шпиле – так хотелось узнать самому!

Но жажда исследования не покинула его. Теперь Олегу захотелось побывать внутри. Узнать так ли пекло страшно, как его малюют местные.

Взгляд скользнул с вершины Темниц к её воротам. На синей, покосившейся и выцветшей табличке читалось с трудом: «РСФСР». Под парящим в вышине золочёным двуглавым орлом внизу, у основания Темниц, возле главного въезда, всё ещё виднелся серп и молот. Красные его очертания проступали сквозь облупившуюся побелку бетонного забора, будто дьявольская метка, давно поставленное тавро.

Олег оценивающим взглядом посмотрел ещё раз на ворота, забор, вышки. Поняв, что внутрь никак не попасть, он всё ещё смотрел на неё. Олег стоял так, думая, как хорошо было бы взглянуть на коридоры и камеры Темниц изнутри. Развеять страх, сказать мужикам правду.

Испытать себя.

Так он простоял, пока не ощутил капли дождя. Почувствовав небесную влагу, Олег пришёл в себя, словно наваждение ушло прочь.

Он и не заметил, как низкое небо затянулось свинцовым непроницаемым полотном. Дождь лил всё сильней, и Олег, матерясь, побежал прочь от становящейся развалинами тюрьмы.

«Хватит детских забав. Мне нужно в банк», – напомнил мысленно он сам себе и, спрятавшись под деревом, вызвал такси.

II

В такси Олег достал наушники из сокрытого в чёрной силиконовой защите кейса. Дождь смыл чувство присутствия и полноты существования. Ему вновь хотелось растворяться в самых причудливых звуках и разных жанрах, словно в разных слоях бытия и различных родах сущего. И в этом Олег почувствовал свободу.

После мощных пилящих гитарных рифов и ударов барабана послышались электронные звуки и яростная немецкая речь. Индастриал ударил в уши. Олег смотрел на серые и зелёные пятна, означающие дома и деревья, – они проносились мимо пятнами на мокром стекле. Он снова хотел кофе и чего-нибудь покрепче. Хотел женщин, хотел пересмотреть хорошее старое кино про мафию. Но нужно было делать должное. Переключив трек на футуристичную космическую электронику, он принялся мечтать. Олег тонул в дремотной неге и грёзах, в которых всё уже получилось. Он и Вова были королями жизни, поставки из КНР росли и приносили им кучу денег.

Олег и не заметил сам, как оказался в банке.

Красивая девчонка в пёстром галстучке и серой униформе уже обслуживала его за серым столом. Она усердно вбивала что-то в планшет, когда Олег подумал:

«Что ты можешь знать о банковском деле? С таким личиком бы да торчать в этом…»

– Ознакомитесь с договором, Олег Николаевич? – спросила девушка, поправляя прядку белых, словно у Матери драконов, волос.

– Что? – переспросил он, смотря в большие лазурные глаза сотрудницы банка.

– Вам нужно подписать договор, Олег Николаевич. Ознакомитесь? – твёрже сказала она.

Олег отвлёкся от её белой кожи, казавшейся ему такой нежной и мягкой. С ужасом он обнаружил перед собой огромную кипу бумаг.

«Охренеть чудовище! И всё это нужно прочесть?», – подумал он, но вслух сказал иное:

– Конечно, нужно ознакомиться со всем этим...

– Я вас не тороплю, Олег Николаевич, – улыбнулась девушка, показывая белые ровные зубки.

«Ещё бы ты меня торопила», – подумал он с той досадой и негодованием, какие бывают у мужчины в отношении красивой девушки, которой он не обладает.

Олег принялся читать, преодолевая плотный строй аббревиатур, адресов, цифр и дат. Когда он добрался до первого пласта текста, то понял, что совершенно ничего из написанного ему не ясно.

«В случае несоответствия Приложения №1 и Приложения №2, – гласил первый же абзац, – Стороны обязаны составить Протокол Разногласий в срок, не превышающий 30 (тридцать) рабочих дней со дня обнаружения несоответствия, при этом Протокол Разногласий подлежит установлению и утверждению в Уполномоченном Органе в порядке, предусмотренном Разделом 5 (пять) настоящего Договора. Обеспечение предоставления информации, предусмотренной пунктом 2.1.1.1. настоящего Договора в форме, предоставленной Разделом Регламента о формах…»

Олег протёр глаза. Он не понимал ровным счётом ничего. Какая-то лёгкая туманная неясность овладела им, пока он это читал. Он стал искать пункты и разделы, о которых шла речь.

«Клиент обязуется в срок не позднее 3 (трех) рабочих дней с момента подписания настоящего Договора установить истину и фактичность предприятия, представить Документы утверждения, предусмотренные пунктом 2.1.1.3. и подпунктом Положения о Положениях», – гласил пункт 2.1.1.1.

У Олега вспотели руки. В глазах всё сильнее расплывались столбцы и строчки текста. Он всё ещё старался постичь смысл договора.

«Несут ответственность… действующим законодательством… утверждение собственного существования… доказать… в силу… отменена…до обращения в соответствующую инстанцию…» – Олег понял, что он не способен сосредоточиться на тексте. Ему не понятно значение того, что он читает. Он лихорадочно переворачивал одну страницу за другой, жадным взором впивался в слова, но их смысл ускользал, а взгляд его размылся. Всё потекло перед глазами: страницы, цифры, буквы. Потными пальцами он перебирал страницы, силы изменяли ему. Движения стали ватными, как в кошмарном сне. Он понял, что опьянел от текста договора.

Мир стал немного серее, звуки слышались низкими и растянутыми. Всё вокруг потонуло в вязкой тягучей анестезии восприятия.

«…обязан доказать подлинность своего существования…» – этот угрожающий пассаж был последним, что он прочитал.

«Что вы творите?» – подумал Олег, осознав, что самые его мысли сделались вязкими, как мёд.

– Давайте я вам помогу, Олег Николаевич, – перевернула страницу сотрудница банка, улыбаясь. – Подпись вооот здеееесь…

Он посмотрел на девушку и увидел бесовской огонёк в её глазах. Золотым отсветом он отразился в лазурной глубине её глаз.

– Подождите! – мягко, но настойчиво сказал Олег и коснулся её руки. – Мне нужно перечитать фрагмент.

Рука её маленькая и тёплая, бархатная на ощупь покорилась ему тут же. Но от взгляда Олега не ускользнуло её отвращение к его прикосновению. Олег не винил её – в касании потной похолодевшей рукой не было ничего приятного. Он стал вчитываться в текст, желая найти что-то об обязанности доказательства существования. Попытка была тщетной. Ничего подобного на предыдущей странице он не прочитал, хотя перечитывал её раз за разом.

«Она думает, что я глупый, что умалишённый… но это не так! Я переутомился… поездка была нелёгкой, вот и всё…» – прожевал про себя Олег.

В конце концов Олегу надоела пытка, и он решил поставить подписи.

«Вова ведь говорил, что всё решено. Знакомый юрист уже читал все договора. Я бы мог вообще подписывать вслепую», – подумал он.

Когда проставил подписи, стало легче.

Мир вернулся в полноте звука и красок, восприятие загустело, взор сфокусировался.

– Спасибо, что обратились именно в наш банк! – весело сказала девчонка и протянула копию договора.

Выйдя из серого короба, обклеенного плакатами со счастливыми пенсионерами, сделавшими вклад, которым уже никогда не воспользуются, Олег вздохнул полной грудью.

В гостиницу он вернулся раньше Вовы, судя по тому, что буркнула толстая тётка с токсично синим макияжем век, которая сидела за стойкой администратора. Поднявшись на третий этаж, Олег оказался в длинном тускло освещённом коридоре. Желтоватый свет старых ламп впитывался в грязные бурые стены, которые благодаря ему тоже пытались выдать свой окрас за жёлтый. Серый палас на линолеуме отдавал запахом сырости. Олег посмотрел на устремляющийся вдаль коридор.

«Мерзость», – подумал он.

Подобные пространства пугали его. Они были даже не замкнутыми, они скорее стягивались, словно кишка, скрывая всё, что в них есть от мира. Такие места делали пространство неоднородным, подсознательно полагал Олег. Глухие и гибельные, они пролегали будто бы совсем рядом с обычным миром, утопающим в солнечном свете, омываемом дождём. Но сами они оставались для обычного мира труднодоступными.

Олег постучал в триста одиннадцатый номер. Глухой стук немного оживил пустой коридор, но ничего за ним не последовало. Тётка за стойкой оказалась права – Вова ещё не поднялся сюда. Тяжело вздохнув, он отворил дверь своего номера. Небольшая комната с двуспальной кроватью и древним пузатым японским телевизором тонула в сером полумраке.

Он завалился на кровать и закрыл глаза.

А когда открыл, то оказался в почти непроницаемом синем мраке. Только где-то сбоку отсвечивали огни городка в окне.

Голова гудела. Тяжёлая и горячая после несвоевременного вынужденного сна, она всё ещё пребывала меж явью и сновидением. Первым же его желанием было выпить целый литр кофе. Вспоминая произошедшее в банке, он воспринимал всё притуплённо, приглушённо. Его уже не волновала ни красотка-сотрудница, ни приступ неведомой шизы при прочтении договора. Сейчас всё упиралось в пробуждение и возврат в привычный мир.

Усилием воли Олег встал с кровати и в темноте набрёл на выключатель, чуть не споткнувшись о чемодан. Он сощурился в предвкушении бьющего по глазам электрического света люстры, но, щёлкнув по выключателю, увидел, что тьма не отступила.

– Сссука! – прошипел Олег. – Попил кофе!

Тут раздался стук в дверь. Тяжёлый. Глухой. Ухабистый.

Олегу он показался наглым. Будто стучавший в дверь хотел сказать что-то повелительно и властно. Будто имел право.

«Наверное, Вова… козёл! Должно быть, ярится, психует, что я пропал после банка», – решил Олег и побрёл к двери. Стук повторялся и повторялся. В сизой тьме источник его было нелегко найти даже в такой маленькой комнатке.

Почти дойдя до двери, Олег почувствовал, как холодная игла пронзила его где-то под лопаткой.

«Не ходи! – пронеслось где-то в глубинах душевных переживаний. – Не открывай!»

Мурашки пробежали по шее и спине. Стало холодно, как в одной из скандинавских преисподних. От двери повеяло таким ужасом, что Олег метнулся в противоположную сторону, к окну. Стук продолжался. А бежать было некуда.

Третий этаж. Он мог бы спрыгнуть. Спастись.

Но внизу, на бетонных плитах перед помойками, он увидел белую «газель» с ржавчиной на боковой двери. Два силуэта стояли в тени недалеко от неё и пускали дым. Стук не прекращался, а Олегу хотелось смеяться нервным, болезненным смехом. Но даже больного нервозного веселья не возникало. Он всё ещё надеялся спастись.

– Кккктооо? – выдавил из себя Олег.

Ответа не последовало.

Олег почувствовал, как ноги сами ведут его к двери. Мыслью он остановил себя. Он не собирался им открывать.

«Убийцы, похитители, террористы, бандиты, ублюдки!» – вихрем пронеслось у него в голове.

Стук усиливался. Казалось, били не кулаками, а кувалдами, молотами. А после послышался треск. Дверь вылетела и в комнату, с боевым кличем, которого Олег не мог разобрать, влетела толпа теней. Чёрные силуэты схватили его. Ослабшее от страха тело не могло противиться. Сизая тьма стала непроницаемым пустым мраком, когда на голову надели мешок. Холодное железо больно впилось в кисти.

Его тело оказалось вне власти его духа. Другие манипулировали им как хотели. Дух остался безмолвным наблюдателем, присутствующим, но беспомощным. Олег перебирал ногами так, как того хотели они. Он ощущал, как быстро проносится под ним мерзкий коридор, слышал, как скрипят доски под линолеумом. Затем он почти парил над лестницей, а вскоре почувствовал, как свежий вечерний воздух касается его кожи. Жаль, мешок не давал дышать.

Он хотел было кричать, звать на помощь, но осознание всей тяжестью навалилось на него. Олег понял, что никто в городе не посмеет помочь ему. Потому что все считают, что правы те, кто выдернул его из номера и бросил на заднее сидение «газели». Дверь с грохотом захлопнулась, и в безмолвии машина двинулась туда, куда Олег хотел попасть ещё утром, чтобы проверить свои силы.

«Дурак! Полный дурак!» – сокрушался он про себя.

Мешок с головы сняли.

Вокруг него восседало четверо. Ещё один сидел рядом с водителем. Лиц Олег различить не мог – вокруг царила тьма.

«Всего шестеро человек?! Ведь целый легион стучал в дверь! Легион толпился у двери!» – думал Олег. А сердце наполнялось горечью ярости, отчаянья и страха.

Безумный коктейль!

Вдобавок Олег осознал, что дело заключалось вовсе не в них. Не в тёмных силуэтах, не в этих тенях. Нет, те, кто сделан из костей и мяса, не напугали его. Ужас внушала та сила, что текла меж ними. Она касалась Олега. Плотная, густая, почти осязаемая сила.

В окнах невозможно было разглядеть что-то, кроме огней и тьмы. Домики райского, потерянного среди времён, городка смотрели множеством сияющих глаз. Там, внутри домиков, в уютных квартирках текла жизнь, Олег знал это. Знал и радость неведения людей, которые там живут. Он сам был одним из них ещё несколько минут назад.

Когда показалась площадь и, зловещий, подсвеченный электрическими огнями Ильич, сердце Олега забилось чаще. Прокля́тая «газель» промчалась мимо «Октября» и мимо универмага, чтобы вновь предстать перед двуглавым орлом, смотрящим на мир с вершины шпиля древней тюрьмы. К вящему ужасу Олега серые ворота отворились, когда они подъехали близко. Чрево Темниц поглотило машину и тех, кто находился внутри.

Оказалось, это не конец. Жизнь не замирает там, где замирает свобода. Даже если пространство вокруг смыкается, даже в тесной сырой вонючей пещере остаётся то, что живёт.

– Выходи! – первый раз заговорил по-человечески кто-то из незнакомцев.

Олег вышел и оказался в каком-то ангаре или складе. Вокруг него стояли ещё несколько силуэтов. Фонари светили ему в лицо, он ничего не мог разглядеть. Только краем глаза заметил он камеру, которую тоже направили на него.

– Фамилия! Имя! Отчество! – гаркнул металлический голос, и эхо отзывалось ему, словно сами Темницы повторяли сказанное.

– Ковалёв Олег Николаевич, – старался как можно увереннее отвечать Олег.

Голос потребовал назвать дату рождения и родной город. Назвав, что их интересовало, Олег спросил, в чём его обвиняют.

– Вас никто. Ни в чём. Не обвиняет, – заверил металлический голос. – Вас подозревают. Вы – подозреваемый, гражданин. Увести!

Его повели в сторону решётчатой двери. Мерзкое протяжное жужжание пронзило слух Олега, когда она открылась. Он шёл за силуэтом в лиловой пятнистой камуфляжной униформе, сзади него шли ещё двое таких же. Наручники, впитавшие тепло его тела, впивались в кисти. Они едва прошли шагов двадцать, как голос гаркнул:

– Стоять! Лицом к стене!

Олег не мог не послушать голоса. Он словно с самого рождения готов был слушать и повиноваться подобному голосу.

– Проходим!

Где-то в его мозгу запредельные его пониманию силы уже сочинили синоптическую связь, которая подсказала его мышцам, что нужно стоять и как нужно поворачиваться лицом к стене.

Металл скрипел и скрежетал. Люди оставались безмолвны, а голова Олега пустой. Оторопь одолела его. Всё, что он осознавал – бешеное биение сердца.

Ему стало страшно, что сердце покинет его, убежит прочь, вырвавшись из груди. Предаст. Остановится.

Они прошли ещё несколько метров. Жалких несколько метров.

– Стоять! Лицом к стене! – сказал человек, а после дал высказаться металлу. – Проходим!

Ещё несколько шагов.

– Стоять! Лицом к стене! – говорил голос, а затем ключ в скважине. – Проходим!

Зелёные стены. Мерзкие, как болото, зелёные стены проносились по бокам.

– Стоять! Лицом к стене!

Скрежетал ключ в замочной скважине.

– Проходим!

Ещё несколько шагов.

– Стоять! Лицом к стене! – пролаял голос. – Проходим!

Олега бросило в холодный пот. Ему казалось, что они топчутся на месте в маленьком коридоре огромной тюрьмы. Будто они не сдвинулись толком с места, а простояли, ожидая чего-то. Простояли, чтобы дать высказаться металлу.

– А когда будет говорить человек? – неожиданно для себя спросил Олег.

К его большому удивлению, даже разочарованию, никто из лиловых пятнистых силуэтов не обратил на его реплику внимания.

– Стоять! Лицом к стене!

Ему стало гораздо спокойней, когда он увидел, что мерзкий зелёный, поделённый внутри себя, коридор выплюнул их в просторное помещение, напоминавшее школьное фойе.

– Проходим!

Его слегка удивило, что на ум пришёл образ школьного фойе. Школу он давно закончил. Олега провели к выкрашенной в грязный серый цвет, металлической двери. У двери имелось окошко, но оно было закрыто.

– Стоять! Лицом к стене!

Олег встал. Встал лицом к стене, и замер в ожидании увидеть живых людей, с которыми можно будет поговорить. Наверняка, большинство попадающих за решётку впервые, страшатся встречи с сокамерниками. Но Олег жаждал встречи, тайком от толстых стен он молил Бога о встрече с ними.

– Руки! – гаркнул привычный уже бесстрастный голос.

Олег обрадовался, как почувствовал, что железные браслеты перестали стискивать кисти.

– Проходим!

Олег мобилизовал свою память, вспомнил, что нужно говорить, как себя вести. Жизнь будто бы готовила его к наступившему дню. Давно готовила.

– Хата чёрн… – только сказал Олег, как увидел, что внутри огромной камеры никого нет.

Он хотел было податься назад, но серая дверь уже закрывалась. Он должен был встретиться взглядом с силуэтом, закрывавшим дверь, с силуэтом в форме. Но взгляда Олег не различил. За пару кратких мгновений, пока закрывали дверь, он увидел лишь обтянутое кожей лицо. Ни глаз, ни ноздрей, ни рта он различить не мог.

Холодок коснулся его. Первые сомнения в здравости собственной психики начали шевелиться червями и змеями глубоко в душе. На самом плохо осознаваемом, но тем не менее могущественном её слое. Почти на дне.

И всё же следовало освоиться в новом месте. Он потёр кисти, покрасневшие от металлических укусов, и оглядел камеру. Помещение большое и пустое не походило на описание тюремных хат из баек Вадика и других бывалых знакомцев Олега. Тут не было двуярусных коек, табуретов, полок, стола. Только синие стены, пожелтевший от времени белёный потолок да решётчатое окно высоко над головой. Слишком маленькое, чтобы дать дневным лучам осветить подобное помещение. Ещё здесь был умывальник, дверь и скамья. Странная скамья. Она опоясывала помещение почти полностью: от двери до самого умывальника, примыкающего к выступающим белым стенам отдельного маленького помещения, в которое вела дверь.

Никакой загадки в его назначении не было. И всё же Олег отворил дверь, ибо надеялся, что внутри будет кто-то, кто начнёт ругаться, требуя закрыть её.

Но никого внутри не оказалось. Только дыра зияла в полу, да потели бурые чугунные трубы.

Послышался тонкий писк, какая-то возня и скрежет. В панике Олег вышел и захлопнул дверь. А затем стал лихорадочно расхаживать по своей темнице. Она была грязной. Скамья заросла пылью, на ней давно не сидели. Но когда он пытался смотреть на потолок или в окно, то видел всё будто бы в пелене или дымке, словно здесь только что курили.

В камере было метров тридцать квадратных, Олег мог буквально гулять тут. Он чувствовал необходимость в ходьбе. Ибо нервы его плавились, привычный мир выгорел дотла, а новый поглотил тяжестью склепа.

Ему стоило ходить. Он и представить не мог себе, как сесть на пыльную скамью, краска на которой облупилась, обнажая старые разноцветные слои. Ещё тяжелее казалось представить, каково будет спать на такой узкой деревянной скамейке в холоде и сырости. С крысами под боком.

Он походил так, верно, минут двадцать, думая о том, что уже произошло и о том, что будет, как услышал протяжный скрип. Олег резко обернулся и увидел, что деревянная дверь туалета открывается сама собою. Медленно, сопровождая движение скрипом агонизирующей вещи, открывалась она. Хорошо ещё, что буйную фантазию подъел сильный стресс. Сейчас Олег больше боялся суда, чем полтергейста, открывающего двери.

«Хотя крыса тоже опасна как чёрт! – подумал Олег, ловя себя на мысли. – Так, стоп! А почему я вообще решил, что будет какой-то суд? С чего бы это?! Я не нарушал закон, ничего дурного не делал… какой суд? Какой ещё суд? Меня ведь выкрали бандиты! Террористы! Какие-то манипуляторы, играющие в порядок! Это над ними должен быть суд!»

От мыслей его отвлёк скрип, лязг и скрежет металла. Серая дверь отворилась, и вошли силуэты в форме. Тощие узкоплечие и какие-то кривые. Олег недоумевал, как мог он слушать их, как мог принимать их за сильные и внушительные силуэты. Или это были другие люди? Сколько их здесь?

Зато Олег понял, почему ему показалось, что у человека, водворившего его в эту камеру, не оказалось лица. Лица людей в лиловых камуфляжах были скрыты под масками. Все они были облачены в чёрные балаклавы. Только у одного балаклава была песчанного цвета. Её-то и принял Олег за лицо, лишённое ноздрей, рта и каких-либо черт.

– Что происходит? – спросил Олег, словно впервые открывая глаза.

– Постройтесь! – последовало вместо ответа.

– Так не пойдёт! Я хочу знать и вы должны увидеть…

– Постройтесь.

Всё тот же бесстрастный голос. Олег вновь подчинился ему, сам не зная, почему и как это происходит.

«Как вообще может построиться один единственный человек? – подумал он, замечая, что уже идёт куда-то по фойе, которое чуть увеличилось в размерах. – Он сказал “проходим”?»

Олег не заметил сам, как оказался в тесном помещении перед какой-то женщиной. Его руки сделались чёрными. Она велела вдавить ладони в белоснежные листы бумаги. А когда отпечатки пальцев взяли, женщина кивнула головой на умывальник.

– Мойте! Нужно ещё биометрию для робота сделать, – сказала она.

Олег мыл руки в ледяной воде, обильно мыля бурым куском хозяйственного мыла. Он никогда в жизни не видел такого мыла. Размером с кирпич, оно было настолько грязным и волосатым, что казалось, руки пачкаются ещё больше при соприкосновении с ним.

– Мойте, мойте! Тщательней мойте, – приговаривала она. – Для биометрии чистые руки нужны. Никакой черноты, никакой краски.

«Какая к чёрту биометрия в этих-то пещерах?» – думал Олег, чувствуя как ломит в костях от холода воды.

– А знаете, почему так важна биометрия? – неожиданно спросила она.

Олег встретился с ней взглядом. Полноватая женщина, лет сорока – ничего особенного, кроме мыльного взгляда карих глаз. Она была в той же униформе, что и остальные.

– Потому что только по пальцу вы и выйдете отсюда, когда будете выходить.

«Так меня отпустят?» – жалобно пискнула в его мозгу нелепая надежда, но тут же растворилась. Вслух Олег сказал совсем не то, что пропищала она:

– Можно и мне задать вопрос?

Женщина кивнула.

– Что происходит?

Она смотрела на Олега грязным взглядом. Грязным не оттого, что сознание её погрязло в разврате. Нет, Олегу думалось, она никогда не знала, что такое разврат. Ему казался грязным взгляд этой женщины оттого, что внутри неё всё было захламлено.

Она рассмеялась звонко и нелепо, как смеются стареющие полненькие женщины.

– А вы шутник! – протянула она. – Весело годы пройдут! Давайте палец!

Олег вытер руки чёрно-серо-бурым рваным полотенцем, которое кажется, распадалось на отдельные материи, давно утратив своё предназначение.

– Сюда, – сказала весёлая женщина.

Она показала на чёрный пластиковый выступ, торчащий прямо из бетонной стены. В корпусе выступа виднелась полость. Туда следовало вложить большой палец, по словам весёлой женщины.

– Там сканер, не шевелите пальцем.

Только сейчас он заметил, что женщина пересела за древний компьютер. Белый пузатый монитор едва не заполнял собою половину комнаты, а из-за рёва кулеров с трудом слышалось, что она пытается сказать.

Из углубления в пластиковом корпусе несколько раз мигнул красный свет.

«Не опознан! Отпечаток не опознан! Личность не опознана!» – донёсся из динамиков бездушный будто бы женский голос.

– Робот говорит, не опознан! – пояснила женщина. – Не опознаёт вас…

Остальная часть её реплики потонула в шуме кулеров. Но Олег точно знал, что нужно приложить ещё раз. Красный свет отвечал ему, а после синтетический голос проговаривал медленно, что не опознаёт его. Так продолжалось несколько раз, пока весёлая женщина не заметила ему:

– Что-то у вас палец какой-то невнятный!

– Что? – Олег плохо слышал из-за бешено крутящихся лопастей, сокрытых в белом пыльном саркофаге системного блока.

– Рисуночек пальца какой-то невнятный… некорректный, что ли, – поясняла она. – Скверно читается. Хотя мы и не просим, чтоб там какой-то великий рисунок был, вроде «С покоса» или «прибытия на каникулы»… Но и абстракций нечитаемых нам не надо!

Олегу стало плохо.

– Теперь вы шутите? – протянул он, но тут чёрный пластиковый, выступающий из стены, корпус засветился зелёным.

– О, сработало! – обрадовалась женщина. – По этому электронному оттиску, по этому пальцу, вы и выйдете на свободу отсюда. Так что постарайтесь, чтобы его не отгрызли крысы, окей? Правая рука, большой палец. Запомнили? Если что, подставляйте им левый, хорошо?

Олег хотел было спросить ещё много всего. Хотел было разузнать у странной женщины, означали ли её слова, что у него есть надежда. Надежда на то, что его освободят, оправдают, очистят. Наверняка, ведь иначе, зачем снимать отпечаток, нужный для выхода отсюда? Ведь слышал он от Вадика и других, что следующий этап после тюрьмы-изолятора – зона. Но не для него, нет! Иначе, зачем она настаивала на том, чтоб он берёг этот палец?

«Важный палец!» – проскочила в голове мысль, а вслух он лишь начал:

– Как же? Я слышал, будто лаг… колония? Значит ли…

– Всё будет как надо! – кивнула она, перебив Олега, и принялась разглядывать зелёный отпечаток, мерцавший на пузатом экране. – Уводите! Он мне больше ни для чего не нужен…

Силуэты материализовались, словно выползли из густеющих по углам теней. Они уводили его. Снова проносились мимо серые двери и зелёные коридоры, снова следовали команды остановиться, встать лицом к стене, а затем проходить. Но через пару минут коридоры сменили окрас, будто хамелеоны. Из зелёных, они стали синими. А затем произошло чудо.

Его вывели на свежий воздух. В маленький дворик, который можно было преодолеть всего в пять шагов. Но и это ему казалось теперь великим благом. Он даже увидел траву, что пробивала себе путь к свету сквозь бетонные плиты дворика. Олег не успел наполнить лёгкие, не успел насытиться, как пещеры снова поглотили его.

А после он оказался там, где перестал что-либо понимать. Он стоял, голый, на каких-то деревянных настилах, мокрых и гниющих, у уродливого металлического стола. На него смотрели глаза. Человеческие и глаза машин – камеры. Механические окуляры цифрового зрения, они висели на униформах, висели на стенах. Всё потонуло в пелене забвения.

Олег оказался очень рад забвению.

Оно поглотило стыд и горечь жизненного поражения. Полусознательно Олег уже начинал понимать, что попал в область смерти. Что он источается прямо сейчас, что его дальнейшее присутствие на свете зыбко. Что он может источиться до того, что станет совсем прозрачным.

Забвение выбросило его в поток тёплой воды, лившийся с потолка.

«Ещё одно благо, кроме дворика», – подумал он.

Вода оказалась обманчивым благом. Она пахла лекарствами и не давала чистоты и здоровья. Текучая и бесформенная, она казалась чистым могуществом, способным размыть кости.

Вода лишала. Размывала.

Олег никогда не видел и не чувствовал такой воды. Может, и в том, что она пахла лекарствами, была польза? Она отбивала смрад, въевшийся в стены этого места. Вода, даже такая дрянная, очаровывала Олега. Он опомнился лишь, когда проводя рукой по голове, ощутил шершавый череп, вместо мягких волос.

Его затрясло, будто он утратил не шевелюру, а часть своих органов.

Но моргнув под кривым тёплым смрадным ливнем, он и не заметил, как оказался перед зеркалом. Он сидел в кресле, когда от него отошёл человек в чёрной хлопковой куртке и таких же штанах. Человек был совершенно лыс, даже брови исчезли с его морщинистого жёлтого, ничего не выражающего, лица.

– Это ты наделал?! – закричал в отчаянье на лысого Олег.

– Нам не положено говорить, – отозвался безволосый человек в чёрном. – И не стоит.

Он выглядел жалким и отталкивающим. Олег понимал, что с него не вытянуть и слова, и всё же спросил:

– Кто ты?

Пожелтевшая кожа лица безволосого человека казалась пергаментом. Дёрни его за ухо, и услышишь как рвётся бумага. Пергаментный человек посмотрел застенчиво и виновато в ответ на вопрос Олега. В запуганном взгляде серых глаз виднелась печать тяжести кривого времени, кривого пространства и кривого пути пергаментного человека.

Олег чуть не вскрикнул, когда ему показалось, что он понял кто перед ним.

– Сгинь! – бросил он.

Понимание тут же разбилось, словно свет на спектры, на множество смутных догадок.

– Пожалуй. Пожалуй, сгину, – раболепно кивнул пергаментный и, сгорбившись, уковылял в тёмный коридор.

Вскоре его опять повели, вернули в фойе, где дали ему тонкий, как тряпочка, матрац и войлочное одеяло. Затем начались лестницы.

Пятнистые по-прежнему не говорили друг с другом и не чертыхались, когда звенели ключами, когда целую вечность ждали, пока Олег поднимется. Происходило что-то странное. Матрац и одеяло не могли весить столько, чтобы у него подкашивались ноги и стонали мышцы. А пять несчастных ступеней не могли измотать его. Спустя несколько минут Олег понял, что дело не в количестве ступеней, а в том, как круты и узки лестницы Темниц. А ещё в том, что хоть ступеней и мало, зато самих лестниц много.

Он попросил конвоиров передохнуть. На удивление они остановились. Ему хватило времени отдышаться и посмотреть наверх.

Голова закружилась от переплетения и изгибов. От числа кривых переплетающихся, будто сухожилия чудовищного исполинского организма, лестниц. Куда-бы ни падал его взгляд, он видел зелёные и синие стены, побелку, решётки и ступени.

– Как можно пройти здесь? – спросил он вслух.

Пространство не могло так изгибаться. Пространство так не работало.

– Проходим!

Зазвенели ключи. Лязгнуло железо.

Когда они оказались в коридоре с десятками серых железных дверей, Олег почти почувствовал себя счастливым. Надежда снова обрела плоть, попав в его сердце.

Когда скрипела протяжно тяжёлая серая дверь, Олег ощутил, что поговорит наконец с живыми людьми, которые помогут ему понять происходящее.

– Проходим!

Недолго его сердце пробыло плотью спорного чувства. Камера оказалась пуста. На сей раз Олег не успел вымолвить ни слова. Молча зашёл, сел на тонкие железные перекладины двухъярусной койки и закричал в одиночестве.

Крик родился в его глотке непохожим на человеческую речь. Став совсем звериным, превратился в вой, полный тоски. И там же умер, где родился, оставив утробу-глотку воспалённой, будто от укола сотни маленьких игл.

III

Камера была совсем маленькой – метров шесть квадратных, а может и меньше. Всего в пару-тройку шагов Олег мог пройти от тяжёлой двери до окна, спрятавшегося за решётками. Стол, полки, умывальник да два металлических шконаря, которые Олег предпочёл мысленно продолжать называть кроватями, чтобы окончательно не свихнуться, – вот и всё убранство камеры. Если убранством можно было назвать внутренности каменного мешка. В окне виднелась лишь полоска серого неба, которую Олег сразу и не признал, думая, что видит кусок стены. С левой стороны от входа, там же, где расположилась раковина, выступало отгороженное пространство. Чёрная, испещрённая трещинами дверца была чуть приоткрыта.

Олег только теперь вспомнил назначение большой камеры внизу, в той пещере, что он мысленно назвал «фойе».

«Это был бокс, боксик… не камера…хата…» – в голове его царил хаос мыслей, в груди – хаос чувств.

Олег приуныл. Его взяло неведомое до сего момента оцепенение. Он хотел обдумать случившееся, попытаться понять хоть что-нибудь. Самое его нутро жаждало знать. Но бессилие не давало сосредоточиться.

Внутренняя речь почти сразу превращалась в бессвязное бормотание. Образ только что вспыхнувший в сознании, тут же угасал. Символ мерк. Смыслы теряли очертания. Всё, что попадало в направленность его мысли, ускользало.

Полностью разбитый, он сидел, пока серая полоска в окне не стала тёмной.

Новое его жилище, однако, не погрузилось во мрак полностью. Слабый свет старой люминесцентной лампы не давал погрузиться во мрак окончательно. Глаза Олега болели от этого света, и ему показалось, что он горел весь день. То, что он отметил сей факт, стало первой осознанной за несколько часов мыслью. Воля его пробудилась. Голод воли заставил Олега ходить туда и обратно. От двери до окна, между шконарями, которые он мысленно продолжал называть кроватями.

Вопросы осаждали рассудок. Он стал думать.

То, что назвали бы конспирологическими теориями, имей кто-нибудь возможность увидеть его мысли, первыми приходили на ум. Олег рассудил, что его выкрали.

Кто?

«Похитители, террористы, бандиты, – такова была и его первая мысль. – Но зачем? Каков замысел, мотив? Похищают ради выкупа, а с меня и моих родных нечего взять. И, потом, какой же выкуп, когда они берут с тебя биометрию, бреют, ведут по бесконечным лестницам и пролётам безо всякой цели?»

Тень промелькнула в окне. Олег вздрогнул, но она исчезла прежде, чем он смог ухватить её взглядом.

– Нет, – произнёс он вслух. – Не выкуп. Не выкуп!

«Садисты! – вспыхнула идея, но тут же встретила сопротивление, противный довод, – Меня и пальцем никто не тронул. Были бы садисты – превратили б в мясо. Нет, что-то другое…»

– Другое, – продолжил он мысль вслух. – Эксперимент? Пранк?

Произнеся эти слова, Олег посмотрел по углам, сокрушаясь, что не сделал этого раньше. Но камер нигде не оказалось. Тогда он отворил дверцы настенного шкафчика.

Проскрипев, они оголили пустые полки. Среди хлебных крошек ползала серая чешуйница, из крохотного бронированного тельца которой торчали усы, хвосты и отростки.

Олегу сделалось гадко. Он захлопнул дверцу.

Схватившись за голову, он снова стал ходить от окна до двери.

«Если не эксперимент, не розыгрыш, не развод… если не преступники, то… может, я и в самом деле виноват?»

Мысль с неумолимостью пресса придавила его.

«И в чём же? Что я подписал в банке? А если не за подпись, то за движения с китайцами? С Вадиком, Лёней? Не нужно было выползать вообще! Не нужно было выпячиваться! Сидел бы дома! Чёртов кинотеатр “Октябрь”!»

Почему-то он обрушился именно на «Октябрь», хотя подразумевал, конечно, весь колорит удалённого провинциального городка. Олег, и правда, посчитал, что их предприятие оказалось причиной попадания в Темницы. Но тут же мысль пошла дальше:

«А может, это подстава? От них? От Вадика, от Лёни? Может, Вова тоже тут? Или… или он с ними в колесе?»

Олег вздрогнул.

Откуда он знает значения этих слов? Он не искушён в жаргоне. Нет, его речь ещё недавно была чистой! Он хотел сказать… хотел помыслить «заодно».

«Вова с ними заодно. Конечно! Какое ещё колесо? Хотя, быть может, я всё же сделал что-то не то? Может, написал в Сети что-то и запутался? Палец, палец, палец… не там, где надо поставил палец вверх? Большой палец? А теперь ведь только по нему и выйти… по большому пальцу…»

– Отбой! – послышалось где-то издалека, а потом металл ударил о металл.

Люминесцентная лампа погасла, исчез болезненный для глаз неровный свет. Загорелась сфероидная красная лампа над дверью, что висела неподалёку от вентиляции.

– Что это? Улица красных фонарей, что ли? – усмехнулся себе под нос Олег. Но тут же понял, что ему светит не ночник на стене, но кровавая луна.

Он походил ещё некоторое время, не зная как уснуть с пустым желудком, но упадок сил дал знать о себе. Олег рухнул на тонкий расправленный матрац, застонали четыре тонких железных полосы, больно впиваясь в спину. Он накрылся жёлтыми простынями, закутался в протёртое войлочное одеяло и уснул.

Ему снились большие чешуйницы, мокрицы, сороконожки, пауки, тараканы и прочая ползучая мерзость. Извивающимся, шипящим, ползучим полотном они оккупировали угол камеры, заползая на дверь, закрывая собой единственный выход. Они распространялись, словно зараза, подбираясь к нему. Бессознательная, но живая масса, готовая поглотить его. Поглотить всего без остатка. Сделать его своей частью.

Его, сотрясаемого ознобом, разбудил скрежет отворяемой двери. Обессиленный, он лежал в вонючем жёлто-чёрном ворохе одеяла и простыней. Холодным и мокрым был ворох. Он напомнил Олегу комок желчи.

– Подъём! – весело сказала старушка.

Она тоже была в форме.

– А вы сегодня д-е-ж-у-р-н-ы-й! – протянула она так весело, будто оповещала об освобождении.

Олег молчал. За старушкой он видел не меньше десятка пятнистых силуэтов. Старушка не решалась войти, так и стояла в дверях. Она махнула какой-то папкой с бумагами и кивнула:

– Вам надо подписать вот тут!

– Я уже поставил подпись один раз и угодил сюда! Второй раз подобной дури я не сделаю! – отрезал Олег.

– Как же подписали? Где? – растерялась старушка.

– В банке!

– Банк к нам никакого касательства не имеет, – отозвалась она. – Вы к нам попали потому, что преступник.

Сердце Олега наливалось злобой, но вместе с тем радостью.

«Наконец-то кто-то говорит со мной! Наконец можно зацепиться языком!» – думал он, пребывая на грани экстаза.

– Кто определил, что я преступник? – вставал с железной койки Олег. – Это вы преступники! Меня привезли сюда без единого протокола! Без единого документа! Без оснований! Это вы преступники, ублюдки, призраки старого мира! Не знаю кто вы!

Старушка уменьшалась в размерах, таяла с каждым шагом Олега. Лиловое воинство, стоявшее за ней, дрогнуло.

– Вам нужны основания? – дрожащим голосом проскрежетала она. – Вдобавок, вы отказываетесь расписаться в журнальчике за дежурного…

Последнее она произнесла так, будто отказ Олега ранил её в самое сердце, будто бы журнальчик был делом всей её жизни. Её маленькие глаза заслезились. Старушка отвела замыленный тупой, как у скотины, взгляд.

– Какой журнальчик к чёрту?! – заорал он. – Какой дежурный?! Я один в камере! Почему я один?! Где остальные? Где зеки в вашей тюрьме?

– Вы подозреваемый! – металлически скрежетнул голос из-за спины старушки.

– Где?! – заорал Олег, подбираясь к ним ближе.

Старушка ретировалась. За скрежетом железа послышался топот уходящей толпы.

Олег ощущал ломку – организм требовал крепкого кофе. От этой ломки его потряхивало изнутри, а в голове всё глушил белый шум. Это было болезненное и мучительное чувство, он пил по нескольку чашек кофе каждое утро уже почти десять лет. В одночасье он остался без предмета своей страсти, одного из лучших источников удовольствия. Единственный плюс этого вытягивающего жилы состояния в повышенной агрессии. Именно благодаря скверному состоянию психики, возникшему из потребности в кофеине, Олег смог отбросить страх и прогнать старушку вместе с её гвардией.

Вскоре подали завтрак. Когда открывали кормушку, Олег попытался позвать к себе баландёра.

– Эй! – Олег наклонился, желая увидеть кого-то из узников этого места.

Но никого не разглядел. И, что ещё неприятнее, он не услышал удаляющихся шагов. Миска, словно сама материализовалась в кормушке. Как только он забрал её и обернулся, кормушка захлопнулась.

– Эй! Есть, кто живой за дверью? Ах, дьявол!

Комок подходил к горлу, когда он сел на железный табурет и поставил миску на стол. Пустота в желудке доставляла боль. Перед ним стояла миска. Нечто серое, тягучее, клейстерное наполняло её нутро. Создавалось ощущение, что ничего, кроме пищевого клея, серых зёрнышек, и каких-то крахмальных комочков в миске не было. Он чувствовал отвращение. И голод.

Голод победил.

Когда он смазал пищевод и наполнил желудок тягучей серостью, голод уступил жажде. А жажда привела его к крану. С усилием он провернул маленький вентиль и припал к потоку воды. Ледяная, смердящая лекарственным искусственным запахом вода текла из крана. От неё сводило зубы, щипало губы, жгло в горле. У Олега не было ни чайника, ни кипятильника, ни спичек…

– Чёртовы ублюдки! – прохрипел он, чувствуя, что вода сама проситься наружу.

От мыслей о тошноте его отвлёк белый лист, испещрённый текстом – рука тянула его через кормушку. Олег встал и в два шага оказался у двери. Он взял листок, рука исчезла. Звук шагов давал понять, что человек, подавший бумагу, бежал прочь.

На листке Олег прочитал: «ОБВИНЕНИЕ».

Огромными буквами это неприятное слово венчало весь текст. Он читал дальше:

«Общественно опасное преступное намерение преступного деяния, влекущее за собой тяжкие последствия для общего гражданского состояния, инкриминируемое на основе соответствующих подпунктов основных пунктов основных статей. Подозреваемый становится обвиняемым с момента прочтения. Обвинение вменяется согласно закону. Обвиняемый обязан доказать свою невиновность так же, как и обязан соблюдать Распорядок. Обвиняемый обвиняется по шести статьям»

Именно на этих неведомых «шести статьях» текст обрывался. Не стояло даже точки там, где она должна стоять.

Если верно, что Логос изливается в Космос и именно поэтому последний и есть Космос, если верно также, что Хаос подтачивает Космос и присутствие Логоса в нём, то Темницы определённо были тем местом, где слаб Логос, а Хаос проникает в мир. И если древние были правы, то грани абсурда, от которых отблескивал Хаос и слепил Олега, находили объяснение. Но можно ли было найти причину философски там, где без всяких оснований медленно гниёт человек? Мог ли Олег сейчас поразмыслить над происходящим также отстранённо? Нет, он был захвачен событием, которое сокрушило его прежний мир. Вопросы касались его жизни, поэтому он искал и боролся в той плоскости, в коей пребывал.

Потому он перенёс железный табурет под вентиляционную решётку и заорал. Он звал живых людей на помощь. Звал людей, ибо знал, что узники издавна общались меж собой через вентиляционные шахты.

Ответа не последовало.

Тогда он подбежал к окну, поставил табурет и принялся кричать.

«Шуметь, шуметь, шуметь… на погоду… на погоду!»

Он с ужасом стал замечать, что знает теперь то, чего никогда не знал. И что забывает то, что знал всегда. Мир теперь казался иным. Все дороги вели в Темницы.

IV

– Ещё одна странность, Станислав, – прошептал Олег собеседнику. – Думаю, ты тоже заметил. Заметил же? Нету здесь проверок. Нету! Не проверяют. А ведь даже, где-нибудь у норвегов в тюрьмах проверки-то имеются! Вот! А тут нет… только переводят из одной темницы в другую и всё. Темниц много – на всех хватит!

Олег хрипло засмеялся, сотрясаясь всем телом, будто в страшной судороге. Пальцем он указал на собеседника.

– Спрашиваешь, что смеюсь? А вот чего: Анна Иоанновна вона всех родовииитейших! родовитейших высочайших князей, старейшин империи раскидала по дальним краям… Да бумажки все порвала… А нас-то с тобой, простых бродяг тем более угонят куда захотят, да?

Собеседник ничего Олегу не ответил, ибо был довольно крупным жирненьким крытником. Бурое его тельце перемещалось по горе старого хлеба, наваленного на столе. Крытник шевелил усами и полз к Олегу. Насекомое уже не боялось его руки. Олег погладил крытника пальцем.

– Хороший, хороший мой.

Ему вдруг стало стыдно, что он поначалу гнал этих милых животных. Спустя несколько дней проведённых в заточении, он увидел в крытнике единственного собеседника, до которого мог дотянуться. Хотя ещё позавчера он с отвращением щёлкнул такого же жука пальцами. Тот крытник отлетел на метр от горки хлеба. Правда, произошло это в другой камере.

– Нас вместо проверок гоняют туда и сюда, мой друг, – доверительно шептал Олег. – Гонят, чтоб не засиживались, чтоб не пустили корни. Корни, корни, ризомы, корнивища… Только Темницы сами, как корнивища… хех!

Скрюченные узкие лестницы, переплетения коридоров, бетонные короба для прогулок, спрятавшиеся от неба за тяжкими навесами… и камеры… одна темница за другой. Таким теперь стал мир для Олега. Лязг железа, лай команд и полная безликость.

Единственными утешениями у Олега теперь были его собеседник да зелёная травинка, что росла за окном. Одинокая травинка росла настолько близко к окну, что Олег мог почти дотянуться до неё. Ведь теперь его каземат располагался на цокольном этаже. Из окна он видел кирпичную стену, узкий проход, усыпанный гравием да один-единственный стебель, восставший из камня.

Олег мечтал много и буйно. Мечтал уже не о свободе, а о мышке или птичке. Он мечтал о них втайне от Станислава, чтобы не причинять ему боль. Олег копил хлебные корки для них, готовый подло выбить с насиженного места крытника, если тот встанет у него на пути. Но мышки в этой камере не водились. А птички не садились в этот дворик. Да и крытник был совершенно хищным – он только жил в горке хлеба, как в замке, а не пожирал её.

Олег был рад отсутствию часов и зеркал. Ему казалось, что он прозябает в этом гиблом месте уже много дней. Он не желал знать, сколько времени он уже потратил впустую. Почесав спутанную бороду, он ещё раз отметил, как хорошо, что в камерах нет зеркал. Наверняка, он сейчас выглядит бледным и страшным – круги под глазами и длинные спутанные космы никому ещё не приходились к лицу.

Кроме того, Олег был благодарен себе за то, что прогнал мерзкую старушку с её журнальчиком, сразу обозначив, кто он такой. Возможно, именно поэтому проверок в Темницах для него и не было.

В остальном он ко всему привык. Даже к прескверной пище. На завтрак ему всё ещё приносили серое клейстерное месиво. Обед же разнился: в один день ему несли тазик похожего на пластилин хлеба и глубокую миску с перловой кашей, в другой день кашу заменяли плавающей в бурой жиже кислой капустой. В обоих блюдах попадались розовые и серые пылинки варёной плоти. От обоих блюд смердело свинарником. Зато на ужин всегда давали вдоволь солёных рыбьих хвостов в безвкусной жёлтой комковой каше.

Пару раз его рвало до того, как он пробовал обед. Ещё несколько раз его рвало после.

Организм привык. И отвык от кофе.

О бодрящем напитке Олег уже и не мечтал теперь, когда основная ломка прошла. Он до сих пор ощущал вялость и сонливость, а пробуждение занимало половину дня. Но и эту сонливую притуплённость чувств он благословлял. Благодаря притуплённости и вялости он не так остро чувствовал боль и тоску.

Когда сегодня к нему зашли пятнистые, Олег уже начал скручивать «рулет», – так он теперь мысленно окрестил матрац. Он попрощался со Стасом и зелёным другом, но матрац велели не брать.

– Проходим!

Лабиринт окрашенных рукотворных пещер поглотил Олега и его провожатых. Грела одна только мысль о возвращении домой. Страх кольнул сердце, когда Олег понял, что под домом он подразумевает хату, что делил со Станиславом. Его радовал вид из окна, который он обрёл только вчера. Радовала единственная травинка, которая была для Олега лучше, чем прекраснейшие сады.

«Несколько дней минуло или несколько лет?» – пронёсся вихрем в голове вопрос.

С ужасом он стал понимать, что не помнит очертания лица своей девушки. Он помнил лишь, что та работала в банке. Зато Олег понимал, что не помнит своего дома. Не помнит ничего, что происходило в жизни до того, как он попал в этот проклятый городишко.

– Стоять! Лицом к стене!

Он хотел знать, почему вся эта дрянь возникла в его жизни. Силился вспомнить, что говорили о Темницах Вадик и Лёня. Как же он ненавидел этих двоих теперь. И как ненавидел Вову, который свёл их всех.

– Проходим!

Какими же смешными теперь казались фильмы о побегах!

– Стоять! Лицом к стене!

Проковырять ложкой эту каменную толщу – абсурд!

– Заходим!

Олег оказался в тесном зелёном кабинете. За старым тёмно-бурым столом сидел человек в синей пятнистой форме. На узком и вытянутом его лице не виднелось ни кровинки, так был бледен этот человек. Тонкие черты лица контрастировали с полными злобы глазами. Один глаз его чернел, будто антрацит, второй изнутри залила кровь.

– Дьявол… – выдохнул Олег и тут же пожалел, что произнёс это вслух.

Но человек молчал. Похоже, произнесённое слово не вызвало в нём гнева. Олег убедился в этом, когда бледное лицо искривила улыбка.

– Не верю, – тихо сказал Кровавоглазый.

И тут Олег заметил, что взгляд его не злобный, а замыленный.

– Вам предъявили обвинения. Недавно.

Олег кивнул.

– Вам понятно обвинение?

Олег стал сипеть от смеха нервозного, болезненного.

– Нет, от начала и до конца не понятно.

– Что ж, непонимание не освобождает от ответственности, – смакуя, чеканил слова Кровавоглазый. – Вот смотрю я на таких, как ты и не понимаю, что вам не живётся на свободе? Всё же хорошо там у вас. Ан, нет! Всё к нам сюда попадаете. Отчего там не жить? Раньше же несвободно было и там, а теперь вот взял, захотел да полетел! Захотел и стал, кем хочешь. Всё есть на полках, всё продаётся… Звёзды на небосводе появляются по вашему велению, и гаснут по вашему велению!

– По моему? – сипло спросил Олег.

– По вашему! – отчеканил Кровавоглазый. – И по моему. Сегодня всё прекрасно! Сегодня даже страшнейшие тираны сделались рабами масс. Развлекают их. Пляшут невротически, как марионетки, которых дёргают за ниточки страдающие тремором дедушки. Ради такого можно многое претерпеть, можно всё претерпеть! Нужно только слиться…

Олег ещё сильней засмеялся.

– Что ж вы смеётесь? – спросил Кровавоглазый обиженно.

– Это тебя так прошлый собеседник за твою мудроту наградил? – ехидно спрашивал Олег, указывая пальцем на подбитый глаз.

– Горжусь им, как знаком моей преданности.

– Преданности кому?

– Чему, Олег Николаевич? Чему! И скоро вы поймёте всё сами. А пока… пока я вижу, что вы не хотите слушать. Потому что вы не живёте, а существуете. И всегда только существовали.

– А вы живёте, надо понимать? – Олегу очень хотелось поговорить с кем-нибудь, кроме несчастного крытника. Он ещё не настолько отчаялся, чтобы не сознавать хотя бы краешком своей души, что вынужденное общение со Станиславом лишь эрзац настоящего диалога.

– Живу, знаете…

– Теперь не верю я, – отчеканил Олег. – Я даже не стану объяснять, что жизнь входит в понятие существования. Я просто скажу, что преступник это – ты!

– Вы обратились ко мне на «ты». Нужно будет созвать комиссссию…

Последнее слово Кровавоглазый прошипел, но его дальнейшую речь оборвал Олег:

– Дьявол! Дьявол!

Олег бросился на него с криком, но обнаружил, что скован. Что-то ещё, не только металл на руках, не давало напасть на Кровавоглазого.

– Уведите!

По велению Кровавоглазого явились те, кто увёл Олега в лабиринт пещер. Олег обрадовался, что ведут его домой.

Однако дома он столкнулся с неприятностями: горка старого хлеба пустовала, собеседник его сбежал. Но что ещё ужаснее: к единственному зелёному стебельку, видневшемуся в окне, тянулась рука, вооружённая пинцетом.

– Стой! – заорал Олег.

Крик его не возымел действия на руку убийцы, пинцет впился в стебель. Сердце Олега ухнуло и провалилось куда-то на пару мгновений, когда он увидел, как умирающая травинка повисла в воздухе. Ему показалось, что он видит, как кровь каплет с тоненького, едва видимого корня.

– Зачем?! – надрывно кричал Олег, забираясь на железный табурет. – Зачем ты сделал это, ублюдок?

Он прильнул к решёткам. Рука с пинцетом исчезла из зоны видимости. Олег видел только чёрные штаны и чёрные ботинки. Вмиг штаны согнулись, и в окне показалась отвратительная физиономия, бледная, безволосая, с чёрными кругами под глазами.

– Не положено, – шепнул урод. – Когда сорняк растёт, его вырывают. Не положено. Когда преступник живёт, его забирают. Не положено.

Пока он шептал, лицо его кривилось, как будто в судорогах. Урод гримасничал.

– Кому ты служишь? – вопрошал Олег, чувствуя, как последние моральные силы покидают его. Силы таяли в его душе, пока он смотрел на то, что некогда было человеком. Но оторвать взгляд было невозможно, так сильно запертая душа жаждала впечатлений.

– Служу тому, что позволит говорить «мы» и чувствовать гордость, – прохрипел урод громче и обнажил жёлтые лошадиные зубы.

– О чём ты мелешь?

– Оооо! – простонал урод, будто ощущал невыразимое блаженство. – Тебя скоро переведут. Там увидишь. Рано или поздно, в одной из темниц… увидишь.

– Увижу?

– Вонючая вода – кровь Темниц, течёт по жилам-трубам. Лестницы – кости. Но душа этого места видна не везде, как органы… но бывает, её видишь. Ты сразу поймёшь, что она… она густеет по углам…

– А ну, козлина! – послышался снаружи крик.

Тяжёлый сапог придавил урода.

– Извините! – выдавил урод и стал плакать.

– Не положено! – лязгнул металлический голос.

Через несколько секунд урод и его хозяин удалились, оставив Олега в ещё большем смятении.

Страх в его душе боролся с жаждой познать суть этого места, смысл настигнувшего его проклятия. Частью души Олег всё ещё цеплялся за надежду. Та тянулась, будто слюна из пасти бешенного пса. Тянулась, но не обрывалась до конца.

Вначале, когда он только попал в Темницы, он отмёл всякое мистическое объяснение. Он хотел объяснить происходящее с ним рационально. Думал об эксперименте корпораций, секретном правительственном проекте, о тайном преступном обществе, думал о садистах, похитителях. Но с каждым днём, проведённым здесь, он понимал всё больше, что Темницы – место аномальное, гиблое, злое. Только настоящей дьявольщиной, разгулом зла, проникновением иного в мир, можно было объяснить всё то, что окружало теперь Олега.

Ему стало казаться, что мир сузился до пределов Темниц. Что всю Вселенную злой гений сумел запереть и разделить. Что вся жизнь человеческая проходит в искривлённых коридорах, напоминавших старые подъезды. Вся жизнь проносится среди облупленных синих и зелёных стен, и переплетений узких лестниц.

«Время человеческое от команды до команды протекает. От остановки до продолжения движения. От железных прутьев до железных прутьев», – война и хаос овладели умом Олега. Всё вокруг посерело.

В таком состоянии его застигли пятнистые обитатели Темниц. Они велели ему скручивать матрац и переезжать.

– Опять новоселье, – сдавленно сказал Олег и захихикал.

Пока Олег, нагруженный скромным имуществом, шёл по продолам Темниц, он с ужасом стал понимать, что видел себя в тот момент, когда ему обрили голову. Пергаментный человек явился ему, как знамение его будущего.

«И урод? Боже, только не это!» – в отчаянии думал он.

Он не желал хоронить себя в их образах.

Он отрицал, отбрасывал осаждающие мысли. Он не желал становиться развалинами человека.

Слабость настолько поразила его душу, что он воскликнул:

– Слава государыне-императрице!

Но пятнистые не обратили никакого внимания на эту выходку.

Когда его завели в новую камеру, куда более тесную, чем ту, где он познакомился со своим собеседником, где услаждал взор тем, что ещё хранило жизнь, то он сразу увидел нечто. Оно действительно густело в углу. Оно было довольно крупным, пожалуй, оно смогло бы поглотить целую собаку. Но у Олега не оставалось сомнений, что оно растёт. А ещё шевелится, только очень медленно, так что не видно глазу. Нечто давно приняло цвет мрака, хотя могло быть зелёным, серым или бурым. Оно расползлось в левом верхнем углу хаты.

Нависая над единственным шконарём, нечто ползло, тянулось пока что тонкими щупальцами к долине.

«Оно желает затмить луну, – понял Олег тут же. – А когда окрепнет, заберёт погоду и день».

Первым делом Олег попытался отодвинуть шконарь как можно дальше от угла, где густел мёртвенный мрак. Металлическая конструкция, тонкая и безобразная, стонала и скрипела, но усилия Олега оказались тщетны. Шконарь упирался, не желая расставаться с подлинным властителем этого места. Крепко держался он всеми четырьмя своими железными конечностями. Олег не передвинул его ни на сантиметр, вспотев так, будто пробежал целый марафон. Он не мог отдышаться. Только теперь он понял, что шконарь вмурован в бетон, покоящийся за деревянным полом.

А ещё он понимал, что дышать здесь нельзя. Опасность наполняла воздух темницы. Зло пропитало пространство вокруг Олега. Он ощущал это, ибо слышал запах сырости и гниения.

Зараза проникала в него.

Он подбежал к окну, пытался открыть его, дёргая за верёвку, что свисала меж решёток. С ужасом он заметил, что окно запаяно.

«Его не открыть», – понял Олег и стал задыхаться.

Он подбежал к двери и стал ломиться. Он кричал, колотил железную дверь руками и ногами. Бил её с такой силой, что кожа на костяшках пальцев лопнула. Кровь стекала по серой двери. Капала на доски пола с его пальцев. Он звал хоть кого-то из живых. Звал болванов, рабов, слуг тьмы. Он выкрикивал проклятия, полные ненависти к Темницам.

Обессиленный вконец, он размотал рулет на полу в противоположном от густеющего мрака углу и зарылся с головой под одеяла, и простыни, желая уснуть таким крепким сном, чтобы уже никогда не встать.

Несколько дней до этого ему не снились сны вовсе. Но сегодня ему приснилось сразу два сна в одном. Началось всё с безобидного гниения рук.

«Не нужно было разбивать их в кровь! Нет смысла стучать в запертые двери, дурак!» – сокрушался он во сне.

Окровавленные руки перестали беспокоить его вскоре, ибо они превратились в лапки. Он посмотрел на себя и увидел, что брюшко его сегментировано, а вместо рук и ног торчат теперь шесть тоненьких лапок.

«Я свободен!» – подумал он.

Вторым же намерением Олега стал поиск его собеседника, но потом он стал настолько свободен, что отбросил мысль о необходимости другого. Он теперь сам по себе, может уползти куда захочет, пролезть в любую щель, в любой разлом. И сбежать наконец из этого пекла!

Так он и полз, пробираясь сквозь тьму, нащупывая усами путь. Пробирался в сырых узких пространствах, которые нравились ему, после превращения. По пути он встречал других насекомых, они приветливо махали ему усиками и лапками. Мокрицы, чешуйницы, тараканы, сороконожки, клопы и другие крытники. Но Олег гордо пробегал мимо. Он начинал чувствовать голод, ему хотелось сожрать всех насекомых. Но он выбирал свободу. Ему одному была ведома свобода. Он один знал, как к ней вернуться. Он храбро преодолел лабиринт щелей, проходов, вентиляционных шахт, труб и полостей, и очутился снаружи. Благодать открытого пространства, возможности идти или ползти куда захочешь, разлилась по маленькому насечённому тельцу, пронзив скудную нервную систему.

Он щёлкнул лапками, клацнул челюстями от радости.

И тут же запищал от страха, когда огромный ботинок затмил синее небо и погасил свет.

Смерть оказалась безболезненной и мгновенной. Даже приятной, ибо раздавленному насекомому, живущему в мире, сотканном из грёз, трансценденцией было бодрствование человека. Человека, влачащего жалкое существование узника, но всё же человека.

– Лучше б ты заражала лёгкие, чем мозг, как всякая нормальная плесень, – сказал Олег, смотря воспалёнными глазами на черноту, зияющую в углу тюремной хаты.

Чёрная плесень расползлась, окрепла, усилилась за минувшую ночь.

У Олега не оставалось сомнений, что именно она вызвала дурные сны. Она выросла, а в хате стало темнее. Чёрная плесень забрала немного света луны, немного солнечного света, вытянула часть его сил. Расползлась, напиталась его волей.

Олег с содроганием подумал о том, сколько ещё ночей его сны будет отравлять чёрная плесень. Долго думать ему не пришлось, ведь из вентиляции прямо на середину темницы упал малёк. Маленькая жёлтая рыбка с чешуёй в клеточку трепыхалась на дощатом полу несколько секунд, прежде чем стать свёрнутой в небольшой прямоугольник бумажкой. Олег протёр глаза и, подойдя, наклонился над бумажкой. Он развернул её. Жёлтые страницы были испещрены текстом. Он стал вчитываться:

«Урод поведал мне, что встречался с вами, когда выполнял свою мрачную обязанность. Из его нервозной речи я понял, что вы ещё не до конца сломлены. Очень рад, что есть ещё кто-то, кроме меня самого. Я живу тут уже много лет и всё ещё не хочу умирать. Буду рад с вами познакомиться и пообщаться.

Но, полагаю, у вас полно вопросов о сути этого места и вообще… Отвечу, как могу, хотя знаю, что Урод уже сказал вам кое-что.

Вас перевели в камеру с заразной мутировавшей плесенью, которая как-то влияет на нервную систему человека. Плохо влияет, как вы могли заметить. Настолько плохо, что люди, которых отправили на реставрацию исторического здания «Темниц» ведут себя так, словно облечены властью и защищают право и порядок. Эх… всякий раз мне тяжко писать об этом новой душе, на которую я ещё надеюсь. Ибо всякий раз мои надежды обращаются в прах. Дело в том, что сам я один из тех, кто должен был превратить здание «Темниц» в музейный комплекс. Моей мечтой было, развлекая людей, просвещать их. Посетители после экскурсий должны были понять ценность жизни, свободы и человеческого достоинства. Приобщиться, так сказать, к идеям гуманизма.

Я привлёк инвесторов в этот проект, поначалу всё шло неплохо. Даже когда мы обнаружили Чёрную Плесень, я не думал сдаваться. Мы хотели химически уничтожить её, очистить имперский казённый дом, но оказалось, что её споры уже проникли в нас, а здание прогнило от крыши до фундамента. Я и опомниться не успел, как оказался узником у людей, которых сам же нанял!

Мои рабочие и сотрудники вбили в себе в голову, что они мои тюремщики. Поначалу я даже не понял в чём дело. Признаться, я грешным делом подумал, что они одержимы призраками старых дней «Темниц» или бесами. Но затем я понял, что всё куда проще: Бог или Природа одарили меня крепчайшим иммунитетом. Потому хоть здоровье моё и пошатнулось, рассудок всё же остался здоров.

Не менее моего опыта интересна интерпретация Чёрной Заразы за авторством тех, кто мнит себя теперь нашими тюремщиками. Раньше они объясняли, что Плесень дана свыше. Потом стали объяснять её необходимость для прогресса, для лучшего завтра. А после, стали искать какое-то новое объяснение… да так ничего и не нашли. Потому решили вовсе ничего не объяснять, а признать удобство и выгодность Плесени, потому как избавиться от неё очень трудно. Да и зачем?

Но самым кошмарным для меня стало открытие того, что им мало держать одного меня в заточении. Что они посадили за решётку часть своих бывших коллег, а затем принялись похищать людей из города. Признаться честно, это породило во мне и надежду, даже радость. Но то было не злорадство, а проблеск веры в то, что похищения людей привлекут внимание общества. Что общество обратит внимание на это уродливое место. Что нас всех спасут.

Увы, прошли годы, но никому до нас дела как не было, так и нет. Люди погружены в сон и в городке, как я понимаю. Погружены так крепко, что кажется будто Плесень доползла и до них.

Прошу вас, найдите, чем написать мне ответ. Чистые листы прилагаю. Напишите о внешнем мире, о том, что творится снаружи.

Ваш Клоп.

P. S.

Не безумие, и не Чёрная Плесень его вызывающая, заставила мне подписаться как Клоп. Моя фамилия действительно Клоп. С одной П.

Ваш Клоп, хата 346».

– Ненавижу тебя, – прошипел Олег чёрной плесени, дочитав послание. – Из-за тебя… из-за тебя…

Его сотрясало от гнева. А гневался он потому, что несправедливость происходящего, абсурдность происходящего подтачивала его сердце. Но письмо дало ему и отраду. Прочитанное означало, что ещё не всё потеряно, что не всё потонуло во мраке. Что чуме можно сопротивляться. И что иммунитет у него не хуже, чем у господина Клопа, надо полагать.

Рассудок Олега жадно вцепился в объяснение абсурда, парализовавшего его жизнь. Ибо таков рассудок человека.

Объяснение Клопа шатким мостиком легло меж Олегом и миром. Мостик качался на ветру сомнений, а внизу окружённый лавой Коцит абсурда смотрел, будто око из огня и льда, смотрел на Олега, пытающегося пройти по шаткой конструкции.

И тут он начал понимать, что уже заражён, что споры уже в мозгу. Что он не в ладах с собой и не владеет собой.

«Иначе я давно бы уже напал на них. Я себя знаю, я не трус…» – мысль терялась, едва возникнув.

Он принялся метаться по хате, ища способ написать ответ.

«Как же, как же ответить в триста сорок шестую?» – он осматривал углы, заглядывал в шкафчик, смотрел за умывальником. Но ничего, чем можно было бы писать, он не нашёл.

Тогда он ещё раз посмотрел на плесень. Чёрная, будто чернила, она манила его. Ему показалось, что он может писать ею, не хуже чем шариковой ручкой. Стоит только коснуться пальцем…

Прикоснуться к заразе, чтобы получить шанс избавления, спасения? Противоречивый выбор встал перед ним. Она была рядом, густела в углу. Плесень ждала его. Казалось, она желает, чтобы он воспользовался ею.

«Нет! Хватит! – Олег понял, что мозг его болен, поражён. – Нельзя писать чёрной плесенью, как чернилами, только лишь оттого, что она чёрная».

Он не сдавался. Проблески рассудка ещё пробивались сквозь пелену отупения.

Вдруг перед внутренним взором его возник, как живой тот самый урод с пинцетом.

«Служу тому, что позволяет говорить "мы"…» – говорил урод.

А после образа урода Олега озарило:

«Конечно, конечно! Этот Клоп – тоже иллюзия. Наваждение, посланное хитрой тёмной плесенью… она хочет заманить меня… хочет увлечь. Поработить. Нельзя допустить… нельзя! Она через Клопа хочет заразить меня. Чтобы я коснулся, в надежде написать ответ… или нет? Быть может, стоит написать? Может, с одного касания ничего не будет? А может, нужно искать другой способ написать?»

От мыслей его отвлекла слюна, капающая с приоткрытого рта. Его рта. Слюни текли, как из пасти бешеной собаки. Он сделал шаг к заросшему плесенью углу. И ещё шаг.

Скрежет двери освободил его от наваждения. Олег обнаружил, что вновь подчиняется командам пятнистых. Они повели его по лабиринту спутанных узких кривых лестниц и коридоров, по пещерам Темниц. Они миновали «фойе» и оказались в огромном помещении, напоминавшем ангар. У врат проклятого места.

«Рот и глотка Темниц», – понял Олег.

Множество силуэтов в форме стояли в тенях. В свете ламп Олег видел лишь Кровавоглазого, старушку с журнальчиком и весёлую женщину, которая теперь выглядела серьёзной.

– Мы ознакомились с материалами дела, – начал Кровавоглазый, – и поняли, что произошла ошибка.

Эхо гулко разносило слова, что чеканил Кровавоглазый. У Олега замерло сердце, надежда и страх столкнулись внутри него.

– Ооошшшибка? – переспросил Олег, голос его дрожал.

– Ошибка, – кивнул Кровавоглазый. – Помните, я сказал, что вы только существуете, а не живёте?

Олег кивнул.

– Так вот… – вздохнул Кровавоглазый, смотря на Олега с отвращением, будто тот был плесенью. – Вынуждены признать правоту следствия и наше заблуждение, ведь в ходе следственных действий выяснилось, что вы даже не существуете.

– Что? Как не существую? Вот же я перед вами! – срывался на крик Олег.

– Ваша примитивная логика – ничто перед официальным постановлением, – отвечал Кровавоглазый. – Мы не увидели ни одной бумаги, так?

Старушка с журнальчиком и весёлая женщина кивнули в ответ. Глаза этих троих слезились, от чего взгляды казались ещё более замыленными и бессмысленными.

Олег быстро сообразил, чем возразить заражённому ублюдку:

– Как же не существую, если я ставил подпись в банке?

Услышав это, Кровавоглазый расплылся в улыбке. Олегу стало дурно, будто все сосуды, ведущие в мозг, пережало. Он стал задыхаться, видя гадкую ухмылку Кровавоглазого. Олег осознал, что только что сам принял их правила.

– Вот видите, вы схватили суть, хоть и не существуете, – сказал Кровавоглазый. – А ведь подписи ваши не подлинные и ни одного документа у вас нет и не было. Потому, как и вас самого на свет не рождалось никогда.

Олег холодел и цепенел от речи Кровавоглазого. Хитрый, как бес, тот оплетал его своей невыразимо абсурдной чушью, накидывал её, подобно тенётам. Он делал это так ловко, что рассудок самого Олега продумывал логику для его бредовых утверждений, предательски легитимизируя собственного врага.

– Потому-то он и дежурным не смог стать, – с не допускающей возражений уверенностью заявила старушка.

– А если вы не верите нам на слово, то можете попробовать проверить подлинность своего существования, с этими словами Кровавоглазый указал на биометрический сканер, небольшим чёрным пластиковым коробом стоявший на столе.

Олег подошёл к коробу.

– Всуньте туда палец, смелее! – взяла слово весёлая женщина.

Олег вставил палец.

«Не опознан! Отпечаток не опознан! Личность не опознана! – заголосил железным лаем динамик. – Личности нет! Личности нет!»

– Вот видите? – пожал плечами Кровавоглазый. – Ошибочка с вами вышла. А ошибочек в теле порядка быть не может.

– А если тело уже мертво, сгнило, и теперь это труп? – проговорил Олег.

– А это тело – не нашего ума дело! – проскрипела старушка с журнальчиком.

– Ошибочки нужно исправлять, – вздохнул Кровавоглазый.

– Раз это ошибка, раз меня нет, по-вашему, так и отпустите меня, – отчеканил Олег.

– Раз вас нет, то вас и быть не должно, – отрезал Кровавоглазый. – Ведь то, что не существует, не должно быть, верно?

С этими словами Кровавоглазый кивнул стоящей в тени толпе. Силуэты в чёрных масках и камуфляже стали приближаться, окружать Олега. Почти все они были вооружены дубинками.

– Ты служишь плесени! – крикнул Олег и помчался на Кровавоглазого.

Страх добил его окончательно, когда он увидел железные браслеты на руках. Он был готов поклясться, что минуту назад руки его ничего не сковывало. Ноги подкосились, Олег упал, не добежав до врага.

– Плесень будет, – равнодушно ответил Кровавоглазый. – Не одна, так другая. Эта плесень не лучше и не хуже прочих. Придётся служить.

Пинки и удары дубин обрушились на тело Олега. Он и правда не существовал для обитателей Темниц, ибо били они его с той жестокостью, с какой можно бить бездушную и бесчувственную тряпичную куклу.

Боль захлестнула его, а потом растворилась в притуплении чувств. Угасал он, а вместе с ним и любая интерпретация Темниц.

– Хорошо сработали, – кивнул Кровавоглазый, рассматривая окровавленный отёкший кусок плоти. – Общество может спать спокойно.