Читать онлайн
"Авокадо. Тантра"

— Рептилоидам пора уже вносить поправки в конституцию... — проговорила Люська, когда они с Хромовым уселись за столиком в кафе на пешеходке. — Если они в нас, конечно, вообще заинтересованы.

— Что за поправки? — без выражения поинтересовался Хромов, не отрывая взгляда от бедер движущейся к ним по залу официантки.

— Чтобы плохих всех изолировать, — пояснила его спутница. — А то через десяток поколений мы все тут друг друга передушим.

Официантка подошла к столику, улыбнулась по очереди даме Хромова и ему самому, уверенным движением положила перед каждым меню в толстенной папке под крокодилью кожу и двинулась дальше по своим делам.

— Теперь ты на жопу ее будешь глазеть?.. — ядовито поинтересовалась Люська, открывая в меню раздел утреннего буфета.

— Как ты всё замечаешь... — недовольно крякнул Хромов. — Раньше у тебя этого не было.

— Чего — этого? — переспросила его собеседница.

— Этого... — непонятно пояснил Хромов. — Цинизма, к примеру. — Он потер себе переносицу. — Чутья на всякую дрянь... Ты была... ты была как нежная незабудка...

— А ты налетел, растлил, развратил... и пристрастил к дзен-буддизму, — басом хохотнула она, не переставая листать страницы. — Как Настасью Филипповну.

— Я не пристращал... — насупился Хромов. — Так что за поправки конкретно должны принять рептилоиды?

— Не принять, а протащить тайно, через свое лобби. Чтобы всем казалось что это мы сами о себе позаботились.

"Ночи были теплы и непроглядны, — вдруг представил себе Хромов, — в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки. Когда глаз привыкал к темноте, выступали вверху звезды и гребни гор, над деревней вырисовывались деревья, которых мы не замечали днем. И всю ночь слышался оттуда, из духана, глухой стук в барабан и горловой, заунывный, безнадежно-счастливый вопль как будто все одной и той же бесконечной песни"*.

— Как сын? — вырвал его из полузабытья Люськин голос.

— А что сын? — моргая, переспросил он.

— Ну, где он сейчас?

— У бабушки, насколько я знаю...

— А ты не хочешь... — начала Люська, подняв брови, а затем тут же сделала участливое лицо.

— Послушай, с чего ты взяла, что тебе позволено задавать такие... щекотливые вопросы? — фыркнул Хромов.

— Ну, извини. Если бы я была нормальной, я бы предложила тебе взять его себе... Жалко Зинаиду. Нормальная была баба.

— И ничего не нормальная. Просто тараканы у всех разные. Была бы нормальная — вызвала бы тогда врача. И была бы сейчас жива.

— Ну, тоже верно... — легко согласилась Люська. — Вообще не представляю себе... Это их у тебя уже четверо? Они дохнут просто как мухи, эти твои бабы.

— Да. Похоже... И лежат потом в ряд на моем мысленном подоконнике. С задранными кверху лапками.

Они снова замолчали, вернувшись к только что принесенному завтраку — омлету с беконом для него и фруктовому салату для Люськи. "Кафе-дель-Соль" умеет порадовать своих посетителей.

"Сперва К. гнал по черноземной колее вдоль шоссе, — думал дальше Хромов, занятый омлетом, — потом, когда она превратилась в сплошной серый поток с пузырями, свернул на шоссе, задребезжал по его мелкому щебню. Ни окрестных полей, ни неба уже давно не было видно за этим потопом, пахнущим огуречной свежестью и фосфором; перед глазами то и дело, точно знамение конца мира, ослепляющим рубиновым огнем извилисто жгла сверху вниз по великой стене туч резкая, ветвистая молния, а над головой с треском летел шипящий хвост, разрывавшийся вслед затем необыкновенными по своей сокрушающей силе ударами. Лошадь каждый раз вся дергалась от них вперед, прижимая уши..."

"Молния... рубиновым огнем? — прервал сам себя Хромов. — С хера ли рубиновым?"

— Это поэтому ты подписался на эти свои... командировки? — снова заговорила Люська.

— Может быть и поэтому. Там по крайней мере смерть входит в условия задания. А значит в ней есть хоть какой-нибудь смысл.

— Ты уже многих убил? — сдавленным голосом продолжала она, разглядывая дынные дольки у себе в тарелке. Сливочно-шоколадная подливка разлилась среди фруктов муаровой жижей и теперь отливала по краю прибора голубоватым.

— Ты что-то сегодня совсем распоясалась, Люся... Какое тебе собачье до этого дело?

— Ну, извини. Сама не знаю что я вдруг так разболталась...

— Ешь как следует, — нахмурился Хромов. — Приятный аппетит...

"Через полчаса он вышел из избы, отвел лошадь во двор, поставил ее под навес, снял с нее уздечку, задал ей мокрой накошенной травы из телеги, стоявшей посреди двора, и вернулся, глядя на спокойные звезды в расчистившемся небе. В жаркую темноту тихой избы всё еще заглядывали с разных сторон слабые, далекие зарницы. Она лежала на нарах, вся сжавшись, уткнув голову в грудь, горячо наплакавшись от ужаса, восторга и внезапности того, что случилось. Он поцеловал ее мокрую, соленую от слез щеку, лег навзничь и положил ее голову к себе на плечо, правой рукой держа папиросу. Она лежала смирно, молча, он, куря, ласково и рассеянно приглаживал левой рукой ее волосы, щекотавшие ему подбородок…

Он без сна слежал до того часа, когда темнота избы стала слабо светлеть посередине, между потолком и полом. Повернув голову, он видел зеленовато белеющий за окнами восток и уже различал в сумраке угла над столом большой образ угодника в церковном облачении, его поднятую благословляющую руку и непреклонно грозный взгляд. Он посмотрел на нее: лежит, всё так же свернувшись, поджав ноги, всё забыла во сне! Милая и жалкая девчонка…

Когда в небе стало совсем светло и петух на разные голоса стал орать за стеной, он сделал движение подняться. Она вскочила и, полусидя боком, с расстегнутой грудью, со спутанными волосами, уставилась на него ничего не понимающими глазами.

— Стёпа, — сказал он осторожно. — Мне пора.

— Уж едете? — прошептала она бессмысленно".

— Кто этот Стёпа, Хромов? — ввернулась в сознание Люська. — Откуда он там вдруг взялся?

— А? — не понял он вопроса.

— Не думала, что тебя настолько растащит от Бунина... Ты что же — вот так наизусть можешь шпарить и дальше? — Брови ее задрались кверху, на лбу некрасивыми дугами собрались морщины.

— Поела? — мрачно осведомился он. — Тогда поднимаемся. — И он помахал рукой официантке. — Как твои сиськи?..

— Ты опять за свое?! — тут же вспыхнула Люська.

— А что такого? — не растерялся Хромов. — Обычный светский вопрос женщине... Что ты вообще нынче такая манерная... как какая-нибудь Гапа Мещерякова.

— Ты совсем обчитался Буниным, Хромов?! — в голос завопила она. Головы остальных посетителей как по команде повернулись к ним. — Какая еще Гапа?

— Мещерякова... — повторил Хромов.

— А полное имя у ней какое? — взвилась Люська. — Агапа?! Ты хочешь меня обидеть?!

— Всё, всё... — примирительно поднял руки Хромов. — Пошутил... По-товарищески.

— Ну то-то же... — тут же сбавила тон она. — Вообще-то я замужем. — Люська нахмурила брови. — Если ты вдруг позабыл...

— Невелико достижение, — фыркнул он. — И когда это чему-либо мешало?.. — Они гуськом, лавируя между столов в зале, направились к выходу, к машине.

"Темнело по вечерам только к полуночи, — вспоминал Хромов, усаживаясь за рулем поудобнее. — Стоит и стоит полусвет запада по неподвижным, тихим лесам. В лунные ночи этот полусвет странно мешался с лунным светом, тоже неподвижным, заколдованным. И по тому спокойствию, что царило всюду, по чистоте неба и воздуха, всё казалось, что дождя уже больше не будет. Но вот я засыпал, проводив ее на станцию, — и вдруг слышал: на крышу опять рушится ливень с громовыми раскатами, кругом тьма и в отвес падающие молнии..."

— Опять молнии у него... прям наказание какое-то, — проворчал Хромов вполголоса, снова возвращаясь к реальности.

— Что ты там опять бормочешь? — недовольно скривилась на пассажирском сиденье Люська.

— А как это вообще ощущается, — начал он, внезапно раздражаясь, — быть замужем за ничтожеством?

— Он не ничтожество... — возразила она. — Он мастерит, вырезает из картона чудесные замки...

— Ага... В то время как ты наставляешь ему рога — с этим своим Павликом. Или не с Павликом.

— А вот это вообще не должно тебя интересовать! — Она нахмурилась и задышала чаще. — По крайней мере у меня есть муж и я не таскаюсь по чужим странам чтобы убивать там ни в чем не повинных людей.

— Это враги, — кратко урезонил ее Хромов. — У всякого государства бывают враги.

— Да и никто другой, кажется, замуж меня не звал, — не слушая, продолжала она. — Вам ведь всем нужно только одно — разлапить пошире ноги у женщины. Включая и твоего Бунина... Кто наверху — тот и прав.

— Это не мой Бунин! Меня от него тошнит.

— А меня тошнит от тебя, от этих твоих мух на подоконнике с задранными лапками.

— Время такое, — раздумчиво согласился Хромов. — Рептилии у руля, вот всех и плющит. Или тебе хоть одна из них была симпатична?

— Нормальные были женщины, каждая по-своему, — скривилась Люська.

— Ага. И каждая изводила меня ревностью, желая чувствовать себя неотразимой и единственной... Но такое на деле крайне редко встречается. Неотразимых всех давно уже расхватали рептилии... Ну что, мир?

— Мир... — тут же согласилась она и слегка оттянула на плече ремень безопасности. — Зайдем в гастроном? Мне нужно купить авокадо. Запаркуйся... — вон там впереди есть местечко.

— Хорошо. И напоминаю для забывчивых — про брак у нас с тобой речи тогда вообще не было...

— Да знаю я, знаю... — огрызнулась Люська и полезла вон из машины.

— Дверь придерживай! — рявкнул в ответ Хромов. — Стукнешь соседа, плати за тебя потом. Кто мне прожег дырку в сиденье своей сигаретой?!

— Это было три года назад... — дерзко возразила Люська.

Они взяли тележку и вкатились внутрь магазина.

"Мда... — думал Хромов, шагая вдоль полок с фруктами. — Раньше персики были как персики. А сейчас говно одно на прилавках — твердые как камень, недозрелые, типа как средство от запора. И запаха никакого... И так везде. Живем в эпоху лжи... — Он покрутил головой, отыскивая взглядом свою спутницу. — Бога забыли, совесть засунули себе в... дальний карман, в рюкзак".

— Красота спасет мир, Хромов... — добавила масла в огонь она, появляясь из овощного ряда с авокадо в обеих руках. — Смотри, какие хорошенькие! Как огуречики... только в форме лампочек.

— Ага, спасёт... — недовольно проговорил он в ответ. — С чего бы... Апокалипсис грядет, православные. Реки обратятся в кровь. Всадник бледный, конь у него бледный — хорор и трэш везде, куда ни возьми.

— Как вообще получился этот ребенок? — как обычно не слушая, поинтересовалась Люська. — Вы что, не предохранялись? Она замужем, он какой-то нерусский. Как он тебя тогда не убил?

— Я всё это уже рассказывал...

— Но я не понимаю психологически!..

— Они долго хотели ребенка. Муж был физически бесплоден. Комплексовал, они жили подолгу врозь, он давал ей волю без края. Впрочем, это наполовину мои догадки. А потом она, вероятнее всего, просто вынула спираль. Ведь два года до этого никаких деток у нас не было...

— То есть ты оказался типа донором?

— Типа того...

— Давай на выход, — проговорила она. — Если тебе, конечно, ничего тут не нужно.

— Мне вообще ничего не нужно, — патетически провозгласил Хромов. — Ты всё, что возможно, для этого сделала. — И они с двумя авокадо в тележке двинулись в сторону кассы.

"Тут на мосту фонарей нет, и он сухой и пыльный, — бормотал на ходу Хромов. — А впереди, на взгорье, темнеет садами город, над садами торчит пожарная каланча. Боже мой, какое это было несказанное счастье! Это во время ночного пожара я впервые поцеловал твою руку и ты сжала в ответ мою — я тебе никогда не забуду этого тайного согласия. Вся улица чернела от народа в зловещем, необычном озарении. Я был у вас в гостях, когда вдруг забил набат и все бросились к окнам, а потом за калитку. Горело далеко, за рекой, но страшно жарко, жадно, спешно..."

"Сильней всего человека накрывает когда рушатся его представления о незыблемом, — думал он дальше. — То есть сидит человек на больничном дома с острым бронхитом и уже пятый день принимает антибиотики... и тут вдруг к ночи у него начинает дергать зуб, а наутро выскакивает флюс в полщеки — и это в то время как он считал себя уже почти что стерильным из-за назначенного ему лекарства. Или жена, на которую он потратил десять лет жизни и привычно считал глупой, хотя и полезной курицей, даже овцой, вдруг заводит себе любовника, а потом и вообще снимается с места и уезжает с новым избранником прямиком в столицу, поскольку у того кто-то из одноклассников выбился в большие шишки и теперь набирает себе лояльную команду".

— Как у тебя сейчас с Машей? — снова влезла в его размышления Люська.

— Что с Машей? — удивился он. — У нас лесбиянкам теперь в поселке зеленый свет: их к нам откуда-то понасыпалось уже чуть ли не половина. А что? Строиться дальше некуда — болота кругом. Да и денег в бюджете кот наплакал, застройщик основное построил и свинтил — тютю; теперь я за всё отдуваюсь, только успевай поворачиваться. А так они поживают себе друг с другом по-лесбиянски — ни пьянок тебе, ни мордобоя. Нашла она себя в этой нише... респект и зеленый свет. С мужиками у нее вообще всё по-левому выходило. Я навещаю ее иногда — если возникают какие-то технические вопросы.

— Ну что... классно...

— Одни плюсы... — согласился Хромов.

— Ну а когда они состарятся? Как оно тогда будет? Не думал об этом? Просто интересно...

— Кто состарится?

— Ну, эти твои жительницы в поселке.

— Ну что ж что состарятся... Новые на их место насыплются.

— Ты знал, кстати, что трамвай, дырокол и даже авокадо — всё это изобрели лесбиянки? Так по крайней мере утверждают их идейные вожаки.

— Нет... — озадачился он. — Про трамвай не знал... Прикольно.

— Вообще это счастье, конечно, что у нас с тобою вот так... — мечтательно проговорила Люська. — У тебя бесконечные бабы... у меня муж... И в то же время...

— В то же время что? — заинтересовался Хромов. — В любой момент можно без предисловий перепихнуться?

— И это тоже, — по-прежнему мечтательно подтвердила она. — Но и не только это...

— Всё было бы вообще замечательно, если бы мы с тобой были нормальные люди, — без выражения проговорил Хромов. — Я бы, к примеру, работал технологом на каком-нибудь предприятии... а у тебя не было бы инвалидности по психиатрии.

— Мы такие, какие есть, дружок, — нахмурилась Люська. — И этого уже не изменить.

— Да, — согласился он. — Разве что только вмешаются рептилоиды.

— Не обнадеживайся... — ответила она. — Уж наверное не в этой жизни. Придется и дальше самим тянуть лямку, без рептилоидов. Сбыча мечт отменяется. Ты, кстати, можешь попробовать писать триллеры — ну, чтоб отпустили призраки убитых.

— Хорошая мысль... — согласился Хромов. — А то и правда снится порой всякая дрянь.

— Ну вот... — одухотворилась Люська. — И мрачность твою как рукой снимет.

— А что муж? — перевел стрелку он.

— Объелся груш... — в тон ему ответила Люська. — Ходит себе на службу и вроде бы всем доволен. Он вообще-то хороший...

— Кто б сомневался...

— А что у Маши было не так с мужиками? — снова вернулась к общей знакомой Люська.

— Ну что... — Хромов задумался, припоминая. — Она же в IT, программистка какая-то. И вот однажды ее услали на целый год в Пермь...

— О! — заинтересовалась она. — Мотовилиха... Уральская балетная школа...

— Да, — согласился Хромов. — И еще дубак постоянно. Она тогда три дня выдержала в гостинице, а потом сняла мужика и поселилась у него...

— Молодец какая. И что?

— Весь год у него жила типа жены, а потом договор кончился и она без слова просто свинтила домой обратно. Зачем ей по месту жительства чел из Перми?

— Тоже верно, — согласилась Люська.

— А он как-то напрягся, нашел ее по соцсетям, приехал, сломал ей руку и сильно разбил табло...

— Круто... — покрутила головой Люська. — Срослось?

— Что? Рука? — не понял он. — Да, срослась. Факт, что челу этому ничего не было, он паспорта нигде не показывал, ехал на попутках, а в Перми числился в отпуске на даче, ну или в деревне. Менты по ее заявлению особо рыться не стали, так и заглохло дело за недостатком улик. Такая вот ей шарахнула карма.

— Ну да... — согласилась она. — Нарвалась на бойца в своем роде.

— Так уже в следующее лето она сняла себе мужика уже здесь, чтобы жить на заливе и близко было купаться. А в сентябре опять свинтила, не сказавши ни слова. Но этот пока ее не нашел.

— Тут, наверное, действует закон больших чисел, — предположила Люська. — "Если каждому давать — поломается кровать", как говорят британские ученые.

— К чему это ты? — удивился он.

— Один раз изменила — ты несчастная женщина. Сто раз — это уже совсем другая женщина...

— Так она вроде никому и не изменяла. Но в целом согласен... — задумчиво проговорил он.

"Солнце притягивает Луну вдвое сильнее, чем Земля, — думал Хромов дальше. — А Луна притягивает каждого из нас в десять тысяч раз сильнее, чем партнер, лежащий рядом в кровати. И даже если прижаться вплотную, то Луна всё еще в тысячу раз сильнее. Есть к чему ревновать... Какие уж там измены..."

— Ты знал, что в подлодке вообще не укачивает? — затеребила вдруг его локоть Люська.

— Подлодка какое-то мутное слово... — проговорил он. — Семантически ирритирующее. Типа лодка большая, а подлодка поменьше. Как полковник и подполковник. Или лещ и подлещик...

— Да, верно, — согласилась Люська. — Не замечала. Ты молодец...

— А английское слово вообще ни в какие ворота... субмарина. Это буквально выходит "подморка", типа под морем такая вся... Вот тебе и британцы.

— Продавщицы в последнее время в магазинчиках как заколдованные... — вдруг не в тему забормотала она. — Беру авокадо, говорю ей что-то, а она тут же переспрашивает то же самое, как будто в ступоре... И так же на почте. Вчера захожу в маленький филиал. Ни одного посетителя. Мне, говорю, посылочку к вам сюда занесли — и даю листок со всеми данными, на компе распечатанный. А тетка такая: "Да? Не может быть... Как ваша фамилия, адрес?.." А фамилия с адресом на листке в самом верху аршинными буквами напечатаны. Вот о чем они на работе грезят? Неужели всё о рептилиях?

— Вообще такого раньше не было, это правда, — согласился Хромов. — И взгляд был живой у них, без ступора, и какой-то интерес к окружающему... Скучно живем... Как мушки какие-то сраные...

— Корпорации нас давно одолели, — поддержала Люська. — Скоро лишних вообще будут на котовые консервы перерабатывать.

— Причем лишние будут идти на убой типа как добровольно, — хмыкнул он.

Они заехали по пути за мясом в небольшой магазинчик.

Знакомый Люськин мясник Фима, морщась и крутя носом, рубил свинину. Некошерно — но у Фимы детки: девочку водят на балет, а мальчика на пейнтбол. Планируют потом сразу в Оксфорд...

Немного постояли с Фимой и поговорили о пустяках.

— Стреляет уже как Сильвио... — с гордостью сообщил Фима о сыне.

— Это который ел у Пушкина черешенные косточки? — заинтересовалась Люська.

— Он самый, — подтвердил Фима. — В тире сажает одну пулю в другую...

— Сильвио плохо кончил, — нахмурился Хромов. — Прибился к фанариотам, а те возбудили этеристов и принялись свергать турецкое иго. Ну и пропал пацан... видимо, подстрелили.

— Жалко... — без выражения заметила Люська.

— Вот видишь, — вскинулся Хромов, — Сильвио ты жалеешь, а меня нет. И никто не называет его продажным наемником и не объявляет в розыск.

— Но ты, мне кажется, служишь всё-таки не вполне бескорыстно, — не собиралась сдаваться она, нахально разглядывая дорогущие хромовские ботинки. И, помолчав, добавила задумчиво: — Представьте, всё это писалось двести лет назад — ну, "Повести Белкина". А с турками воз, можно сказать, и ныне там — во всяком случае в том что касается Кипра.

— Пассионарность у турок высокая... — разъяснил Фима. И, улыбнувшись, продолжил: — Вы заезжайте. Баранинка послезавтра будет кошерная.

...Они ехали теперь в направлении предместья вдоль унылых бесконечных фабричных заборов.

— А-аа! — внезапно вскинулся за рулем Хромов. — Ичь гюрюм шыкидым...

— Опять войну вспомнил? — участливо поинтересовалась Люська.

— Да... Бывало, сидят боснийцы пленные на земле, руки за спиной связаны, и вдруг один какой-то вот так заорет в голос...

— Отчаяние. Чего тут особенного? — проговорила она. — В больничке в гинекологии тоже у нас, помню, вот так в голос принималась вопить, мол, "течет молочко по вы-ымечку... С вымечка по копытичкам...

— Да-да! — перебил он ее. — "С копытичек на сыру землю...". Знаем такое, читали в школе...

— Не в школе, а в детском саду, — поправила Люська. — Инфантилизм какой-то долбаный...

— И еще было, помнишь? "Как из гардеропа высунулась жоп..."

— "А? Что? — тут же подхватила она. — Да ничего: жёлтые ботинки".

— Правильно... — заулыбался Хромов. — Ты знаешь много стихов, молодец... А что ты делала в гинекологии?

— Закровила внезапно не по-детски, — пояснила Люська. — А лечащий доктор мне такой: "если, мол, желаете упиваться своей депрессией и будете продолжать выплевывать в унитаз прописанные вам таблетки, лечение окажется неудачным и мне придется вас усыпить...". Как долбаный ветеринар!

— И что ты? Перестала упиваться?

— А куда денешься?! — нахмурилась она. — А вдруг и вправду усыпит? Добавит в капельницу пентабарбитала побольше — и тю-тю Люсенька... поехала на погост...

— Да-а... — согласился Хромов. — Дела... Как это говорят: из реаниматоров его за живой и веселый нрав перевели в простые аниматоры — теперь он шутит и приплясывает, так сказать, профессионально... С погостом это была бы, конечно, большая травма для твоей матери.

— Матери-лохматери... — передразнила Люська. — Ты просто не знаешь, что это такое, когда ребенок родился больной, когда он не оправдал ожиданий, как она мне всегда говорила. И запрещала кашлять в квартире, даже в уборной. Дескать, у нее нервы...

— Круто... — проговорил Хромов. — Досталось тебе... Но вообще всё это погрешности социума, а не отдельных людей. Материнский инстинкт проявляется далеко не у каждой, это научный факт. В старое время такую мать подменяли ближайшие родственники, а сейчас что? Все разбрелись по однушкам-хрущовкам, сеют рознь и чинят произвол. А потом удивляются, откуда берутся маньяки.

— Или психи, как я, — согласилась Люська.

— Вообще всё в социуме далеко не так просто, как нам обычно кажется. Видала в любом почтовом киоске открытки? — все в блестках, типа я супер-модель... Но красивых людей совсем не так много. Что делать в этом тренде людям обычным, некрасивым? Повеситься и убиться об стенку? Или возьмем всего лишь чуть-чуть пошире: представь — женская красота с точки зрения лебедя. Ноги какие-то безмерно длинные, непонятно для чего — бегать, что ли? Пальцы без перепонок, сиси непонятные, от которых только лишний вес. А главное — нету крыльев. Ну куда лебедю без крыльев?! Абсурд...

— Согласна. Вот у меня на всем теле только глаза получились более-менее...

— И это деление на юпи и лузеров, постоянный раздражитель для латентных психов. Лузеры сбиваются в группы и мочат юпи, чтобы те дали им хоть сколько-то ништяков. А юпи типа соглашаются: "Берите канешна. У нас этих ништяков вообще сколько хочешь". Ну где тут справедливость, я спрашиваю.

— Верно... — согласилась она. — И с ретилоидами твоими тоже наверняка непросто. Вот на изображении в чате затяжки, и все думают, что это спутник как раз корректирует орбиту, или что там у него еще... А может, и спутников-то никаких нету на самом деле! И вся связь идет через мозги рептилий, засевших в канализации. — Люська нахмурилась, удерживая на коленях пластиковый пакет с мясом и авокадо. — Да и космоса нет никакого: обтянули Землю по кругу органзой с фонариками типа звезд и разводят трудящихся, чтобы оправдать инфляцию. А мы, дураки, верим...

— Такое возможно, факт... — согласился Хромов. — Или вот в целом с историей биовида... — Он, руля одной рукой, потёр себе переносицу. — Человек как биовид проделал огромный путь, эволюционируя от обезьяны. Что-то типа двух миллионов лет хомо эректусу, не помню точно. И при этом у Сильвы...

— Твоя соседка-чернушка этажом выше? — уточнила Люська. — Видела ее недавно в городе...

— Она самая... Так вот... Сильва вообще не имеет волос на теле. Даже подмышками и кое-где еще у нее лишь лёгкая пружинистая мелкозавитая поросль — так же как и на голове. На волосяной покров обезьяны это и близко не похоже. И тут же, где-нибудь в Малой Азии, встречаются женщины, у которых не только руки и ноги заросли шерстью, но и вся спина меховая, как у медведя. Вот как это следует понимать?

— Ну, может быть обезьяны, из которых выросла негроидная раса, как-то исторически вымерли и сегодня больше не встречаются, — предположила Люська и, достав из пакета мясо, принялась его нюхать.

— Откуда же тогда взялась Сильва?.. — уныло спросил сам себя Хромов.

— Черная раса самая древняя, — уверенно заявила его спутница. — Но сейчас постепенно стараются доказать что это ошибка.

— Рептилии и стараются, — хмыкнул Хромов. — Кому же еще... Вон, слышала, морякам на походе стали добавлять в пищу синтезированные на фабрике Е-белки — типа они компенсируют рядовому составу тяготы длительного воздержания. А у матросов от них такие сны, что находиться ночами в спальных помещениях свежему человеку реально страшно, так они там стонут и мечутся, наши несчастные матросики — тискают всю ночь подушки и всё что попадается под руку. Приятель у меня журналюга, недавно выпросил допуск себе на подлодку, типа писать репортаж. Насмотрелся там на всю оставшуюся жизнь.

— Подлодка мутное слово... — возразила в пространство Люська. — Типа как подлещик...

— Так это еще поход был коротенький, — продолжал Хромов, не слушая. — В смысле до первого всплытия: приятеля через две недели уже сняли наверх, на какой-то кораблик. Где-то посреди Тихого океана, ближний свет...

— "Ближний свет" по-нерусски будет "ultima thule", — блеснула эрудицией Люська. — Или, выражаясь иронически, "за три звезды" — как любят говорить астрономы.

— А туляремия тогда что? — забеспокоился он, останавливаясь на красный сигнал светофора.

— Это другое... — важно заметила она. — Зайцы болеют, кролики. Водяные крысы.

— Водяные?

— Не водяные... А водяные крысы. Я же тебе говорю: это другое.

На светофоре включился зеленый.

— Или токсоплазма. Коты от нее сатанеют, а их владельцы перестают строить социализм.

— Или кастенеда, — добавил Хромов.

— Костоеда, чудила... Она давно уже лечится.

— Шучу, — кратко пояснил он. — Журналюга мой собирает такие вот оговорочки. Типа "Квасобланка". Или "Охлакома".

— Хороший юмор, чистый, — поддержала его Люська, закручивая мясо обратно в полиэтилен. — Типа как "Вождь ирокезов Миннету".

— Вот что я ценю в тебе, Люся, — улыбнулся Хромов, — так это твою девичью непосредственность.

— Ага, — гыгыкнула она. — "Лена Вожделенова — маньяк целомудрия"... Как тебе?

— Никак... — удивился Хромов. — Зачем нам такое?

— А "художопник с мольбертом на мысе Писунда"?..

Ему вдруг подумалось о вещах действительно значимых... — овощах, баранине, рисе... О картофеле, наконец — для тех кому дорог крепкий стул...

— "Пропедевтика благости, вводный курс"... — не унималась Люська. — Марио Глицерини и Нунцио Мандарини, оба гандоньеры в Венеции.

— А это надо будет послать приятелю... — смилостивился он и продолжил: — Подъезжаем, Люся. Вспомни о муже...

Впереди действительно показалась, приближаясь, Люськина девятиэтажка.

Еще через пару минут Хромов притормозил у подъезда.

Муж уже стоял на балконе третьего этажа, вглядываясь в хромовскую машину, как будто заранее почуяв их приближение.

— Не вздумай лезть целоваться... — прошипела Люська, отстегивая ремень. — И не смей подниматься в квартиру, даже если он позовет...

— Люсенька! — приветливо помахивая ладошкой, завопил с балкона муж, когда они выбрались из автомобиля. — Ты просила напомнить за авокадо... А я как-то позабыл позвонить, прости... Здравствуйте, Хромов! Вы не зайдете?

— Доброго здоровья! — мрачно ответил тот. — Нет, не сегодня, спасибо... Уже выбиваюсь из графика.

— Спасибо что повозили Люсю... — Муж продолжал водить из стороны в сторону ладошкой, как это делают китайские статуэтки в дискаунтах.

Хромов согласно покивал в ответ головою.

Наконец Люська с пакетом продуктов скрылась в подъезде, а ее супруг исчез с балкона.

Хромов снова уселся на водительское сиденье. Запустил двигатель, пристегнулся.

"Муж пустил служить золовку в городскую уголовку", — вдруг всплыла у него в голове нелепая частушка.

— Чушь какая... — пробормотал он и, поглядывая в оба боковых зеркала, тронул машину задом с парковки. Из-под пассажирского сидения выкатились, кувыркаясь и отсвечивая зелеными боками, два авокадо — случайно ли забытые Люськой или оставленные ею умышленно... — этого мы в точности теперь уже не узнаем...

-----------------------------------

* Здесь и далее цитаты из прозы И.Бунина.