Читать онлайн
"Понятье сторон"

Сквозь прозрачную завесу дождя, обрамляющую серое тусклое небо, улицы старого города предстают во всей своей угнетающей красе. Мокрые, облезлые дома, с их обветшалыми фасадами и покосившимися окнами, напоминали судьбы заблудших людей. Их стены, терзаемые временем и судьбой, хранили воспоминания о тех, кто когда-то жил здесь, мечтал, любил и страдал. У каждого был свой рассказ, но в эту дождливую пору звучал лишь тихий стон, едва различимый, словно он был всегда тут, под слоями холода и непогоды. Каждый звук здесь, от шороха ветра до тихого стука капель по крыше, казался предвестием неведомой скорби, которая пронизывала пространство, впитываясь в камни и деревья, в саму душу города. Дождь, этой холодной слезой зимы, смывал холодную плитку тротуара, по которым нищие с черными зонтами бредут, как тени в надежде выискать свой свет. Но, несмотря на унылую картину, где каждый взгляд обнажал тоску, мы заглянем в одно окошко…

Очнувшись от краткого сна, он уставился в потолок, в его голове не было совершенно не каких мыслей, не идей, не фантазий, в общем, одна лишь пустота. Снова, помутневшие глаза и застывший ужас на его лице, запекшаяся кровь из носа, синие, дрожащие руки, закаменелые кости, судороги, оттягивающие всю плоть в земле, слезы, катившиеся по щекам, и, с уст не разборчивый тихий бред. Минут десять, впрочем, лежал он неподвижно в своей постели, лихорадочное состояние не покидало его, всё видимое утратило свой цвет, размытые контуры предметов слились в серые фигуры. Он слышал только одно – ритм своего сердца. Внезапно, поток воспоминаний хлынул в сознание, и он вновь увидел лица, давно забытые, но каждое из которых было пропитано разными воспоминаниями, они сменялись с друг-другом, чередуясь, словно сговорившись. Однако, чувства Сени стали яснее и отчетливее, он зажмурившийся, переводил своё дыхание, испарина текла по его челу. Вскоре, он мягко улыбнулся, он овладел собой…

– Было без малого пять часов утра, как паренёк шестнадцати лет, Арсений Держин, или же по-домашнему Сеня, пробыл в «лихорадке», в общем…Гм! Ну, и что ж было дальше? – ожидающе спросил Дмитрий Лукич, единственный брат матушки Сени, собственно дядя, приезжавший только по особенным случаям.

– Так, Арсеньюшка, брат мой, попытавшийся встать на своих слабых, (очень слабых ногах!) Вдруг, так и упал на пол, без сознания! Я как только услышала этот грохот, я так сильно испугалась… – Софья Лукинична, не удержавшись взрыдала, вытирая слёзы своим батистовым платком.

– Опять ты нюни развела! – раздраженно произнес Дмитрий Лукич, протирая свои веки, – можешь ты без своей сырости хотя бы здесь обойтись? Уже надоела всем. Каждый раз одно и то же. Она ещё и мать, да тут уж, как говорится: «Боженька не может быть везде, поэтому он создал мать», комедия одна, комедия! – грубо вскрикнул брат Софьи, в его взгляде было нечто пламенное. Он, наклонившись чуть ближе к Софье, усмехнулся, в его голосе прозвучали нотки разочарования: «Всё-таки, может тебе бы стоило в присутствии меня быть более спокойной?»

– А может матери на колени ещё встать? – в дверях показался силуэт парнишки, он взъерошивал свои волосы и потянувшись зевнул, после, его взгляд остановился на дяде, – Всё-таки, может тебе бы стоило в присутствии меня быть более спокойным? – он нахально усмехнулся, с каким-то даже высокомерием взглянул на того. В тот самый момент мать бросилась сыну на шею, заливаясь слезами и крепко обнимая его. Её сердце переполнялось радостью, перемешанной с тревогой. Сын мягко улыбнулся и ответил на объятия матери, ласково поглаживая её голову, стараясь успокоить. В сторонке Дмитрий стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал за этой сценой. Его мысли были смятены; он чувствовал себя лишним. Не в силах выносить это ощущение, он решил покинуть гостиную.

– Как ты себя чувствуешь, Арсеньюшка? – спросила робко Софья – что тебе ещё сказала Татьяна Игоревна?

– Всё в порядке. Она перед уходом наказала мне обязательно принимать всякие лекарства, не стоит волноваться, всё уже хорошо.

Софья все еще дрожала от волнения, но, услышав слова сына, постаралась собрать мысли в кучу. Она знала, что Арсений всегда был упрямым и сильным духом, но каждый раз, когда он сталкивался с трудностями, ей становилось невыносимо страшно.

– Татьяна Игоревна сказала, что тебе нужно больше отдыхать, – продолжала она, искренне желая помочь. – Ты ведь не слушаешься, всегда на ногах, куда-то торопишься.

– Я понимаю, мам, – ответил Арсений, пытаясь убедить её. – Но ты должна знать, что я могу справиться со всем. Главное, чтобы ты не волновалась.

В этот момент в комнату вернулся Дмитрий, его лицо было помрачено. Он посмотрел на сестру и племянника с виной, но слова не сказались. Вместо этого он лишь искривил улыбку и, усевшись в кресло, принялся листать старые газеты. Арсений ощутил обострение напряжённости, но, решив не обращать на него внимания, вновь обратил своё внимание на мать.

– Я пойду заниматься уроками, хорошо?

Мать кивнула с мягкой улыбкой на губах, и отстранилась от сына. Арсений почувствовал облегчение – хотя бы на мгновение уйти от создавшейся атмосферы. Он направился в свою комнату, где его книги лежали разбросанными по столу. Но даже там мысли всё равно не давали покоя. В воздухе витало что-то невыразимое, словно грозовая туча, нависшая над ним. Вернувшись к занятиям, он старался сосредоточиться на математике, однако мысли о дяде и его странном поведении отвлекали его. Он усиливал натяжение в своих висках и, наконец, решился пойти на кухню за стаканом воды. Не успев дойти до двери, он снова услышал тихий голос матери – она обсуждала что-то с Дмитрием. Их разговор стал еле слышным шёпотом, но слова, которые он уловил, звучали так: «Это не его выбор, он всего лишь ребёнок…» Арсений, не в силах сдержать любопытство, остановился. Чувство тревоги накатывало как волна, заставляя его замереть на пороге. Он задержал дыхание, прислушиваясь к шёпоту. Каждое слово дяди словно проникало в его сердце, вызывая внутреннюю борьбу. Он чувствовал, как страх за собственное будущее нарастает, смешиваясь с гневом на дядю, который так и не понимал его. «Как он смеет…что он несет?» – пронеслось у него в голове. Тем временем Софья продолжала, её голос дрожал от эмоций: «Брат, ты ведь знаешь, как тяжело ему. Он старается, и нам следует спросить у него. Он не должен чувствовать себя выброшенным». Внезапно Дмитрий вскочил, его лицо исказилось от злости: «Ты очень наивна, Софья! Сильный не имеет права на слабость! Он должен учиться бороться, а не прятаться за твоими слезами». Парнишка уже был готов войти и отстоять своё право на слово, когда возникла мысль: «Проговорим с ним на едине. Главное, чтобы мама не знала». Но это не успокаивало его, только усиливало его злость. Парнишка медленно вернулся к своему столу, чувствуя, как накаляются его эмоции. Он схватил карандаш и принялся выводить расчёты на бумаге, но цифры расплывались в его голове, как тень, нависшая над его сознанием. Каждый раз, когда он поднимал глаза от тетрадки, ему мерещился дядя с ярким, непримиримым выражением лица. «Если уступлю сейчас, позже не будет возможности впредь», – шептал он про себя, пытаясь отмести сомнения. Медленно вернувшись назад, его решение стало яснее, но понимание того, что он не сможет избежать этого, лишь добавляло ему смятения. Он не хотел быть тем, кто выглядит слабым в глазах дяди, но и гнев не давал ему покоя. Арсений шагнул назад, прячась в тени коридора. Он чувствовал, как горячие слёзы наворачиваются на глаза, и, сжимая кулаки, он прошептал: «Смогу ли я или закончу также как отец?». Собравшись с духом, он вышел из тени, его сердце колотилось всё быстрее и быстрее. Резко открыв дверь, он и увидел Дмитрия, стоявшего с застывшим, словно каменным, лицом. И мать, с ужасом на лице. Внутри него вспыхнуло решимость, он твердо проговорил: «Я не буду прятаться и прямо скажу. Прекрати, я не собираюсь отправляться в лечебницу, ты не в праве.» Дмитрий искривил лицо, и Арсений увидел, как его недоумение постепенно сменяется гневом. В этот момент он заметил, как тёмные тучи сомнений начали рассеиваться, а на горизонте встало новое солнце – солнце свободы от чужих желаний. Дмитрий прищурился, словно пытаясь осмыслить только что произнесенные слова. «Я хочу отправить тебя санаторий а, не в лечебницу. Хватит паясничать, это для твоего же блага!»– выкрикнул он, потрясая кулаками, но Арсений не собирался отступать. Племянник улыбнулся, взглянув на дядю с сожалением. «Ты не смеешь.» – спокойно ответил Арсений. Теперь, когда он говорил, все сложности, связанные с его страхами и сомнениями, начали уступать место уверенности. Он был готов поднять те темы о которых и раньше не смел говорить. Мать, стоявшая в углу комнаты, в ужасе вскрикнула. «Сенечка, тише…». Но тот не собирался слушать. С каждой новой фразой он обретал больше сил. В его глазах горел огонь, и он решил, что ни один человек, даже самый близкий, не получит власти над его выборами. «Я сам решу, как мне жить», – произнес Арсений, и его голос теперь звучал тверже, чем когда-либо. Дмитрий окончательно потерял дар речи, его кулаки в бессилие опустились вниз. Мать начала понимать, что её сын стал настоящей копией отца. Это ощущение возникло не только из-за внешнего сходства – идентичные черты лица, манера держаться и даже походка. В его глазах читались те же самые искры, что и в глазах мужа, а в улыбке проскакивала знакомая игривость. Она замечала, как сын использует те же фразы, которые когда-то так любила слышать от мужа, его юмор и даже привычки будто были выучены наизусть. Каждое новое открытие наполняло её сердце одновременно теплом и горечью, ведь это было напоминанием о том, как сильно она скучает по любимому. Иногда, сидя вместе с сыном за столом, она ловила себя на мысли, что рассматривает его не только как своего ребёнка, но и как продолжение того, кого она любила. Сын стал её связующей ниточкой с ушедшими воспоминаниями.

«Ты ходишь по лезвию, Сеня», – протянул Дмитрий. Арсений, почувствовав нарастающее напряжение в воздухе, углубился в свои мысли. «Но разве не все мы ходим по этому лезвию, дядя? Каждый день, принимая решения, которые могут обернуться трагедией или, наоборот, счастьем». Эти мысли зазвучали с неожиданной силой, как будто они сами нашли свой путь к экзистенциальной истине, которую так долго прятал от себя. Мать, стоявшая в углу, в очередной раз попыталась вмешаться, но ее голос ослабел. Дядя ударил рукой по столу и строго сказал: «Моё решение уже решено». Арсений, собирался было что-то сказать, однако сдержался. В его душе снова зашевелились смутные мысли, которые, как тени, следовали за ним, как предвестники будущего.

Он искал в глазах дяди искру понимания, надежды на какое-то смягчение, но увидел лишь каменное выражение, холодящее его внутренний пламень.

В этот момент пространство, заполненное молчанием, стало будто бы тоже осуждающим. Все слова, что могли бы произнестись, словно застыли, стали немыми. Арсений вдруг ощутил себя пленником в этом молчании, как будто невидимая, колючая проволока сжимала его горло. Тем временем, мать вновь взглянула на своего сына с тревогой. Её сердце разрывалось от страха, и она знала, что некоторые решения, принятые с холодным расчетом, могут разрушить всё вокруг. «Сеня…» – проговорила она тихо, словно просила его не уходить слишком далеко. Её голос был полон немого заказа: «остановись, подумай…» И это мгновение, наполненное напряжением, стало для Арсения переломным. Взглянув на дядю, он увидел не скорее заботу, а скорее подавленное ожидание. Глаза дяди, глубокие и замкнутые, словно прятали в себе тайну, которую Арсений не сумел разгадать. «Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне,» – произнес дядя, но его голос был тихим, как будто он опасался, что его слова могут разбиться о твердую реальность. Арсений крепче сжал руки, нечего не сказав, он вышел из кухни. Он вышел в коридор, где холодный воздух стеснил его грудь, заставляя задуматься о недавнем разговоре. Арсений не понимал, что именно так настораживало его в словах дяди…

Через неделю парнишка отправился в санаторий. Мать крепко обняла его на прощание, передавая свою любовь и заботу через прикосновение. Вытирая слёзы со щеки, она прижала его к себе так, будто хотела запечатлеть в памяти этот момент. А дядя, стоя немного в стороне, одобрительно кивнул ему вслед, словно утверждая, что это правильно – отправляться на отдых и восстановление. Взгляд дяди показался Арсению странным, но он не придал этому значения. Парнишка смотрел на дальнюю дорогу, искоса поглядывая на своих близких. Каждый удар сердца отзывался эхом в груди: «неужели, я справлюсь один?»

Сквозь полупрозрачные окна вагона, где запотевшие стекла отражали унылые пейзажи, молодой юноша, погрузился с ног до головы в задумчивость. Каждая мелькающая вдалеке деревня, каждое змейкой извивающееся поле вызывало в нем тихое, но настойчивое чувство тоски. Ветер, проникая в вагон, приносил тревожные мысли, заставляя думать обо всём. На мгновение он закрыл глаза, и в его воображении возник образ будущего. Сколько надежд и мечтаний заложено в этой поездке, как вода, что бежит в реку, омывая берега тоски…

Прибыв в санаторий, Арсений ощутил себя словно в плену своих собственных мыслей. Вокруг него, среди листвы и отголосков шагов других отдыхающих, царила атмосфера лёгкости, но ему это было чуждо. Он медленно шёл по дорожкам, сквозь ряды высоких деревьев, осыпанных солнечными брызгами. Каждый вечер, неподвижно сидя на террасе, он наблюдал за закатом, как солнце, обняв горизонт, постепенно гасло. В этот момент он думал о матери, о её нежном взгляде, о её тихом волнении. Страх перед одиночеством подмял его под себя, и в объятиях сумерек он искал утешение. При очередном вечере, когда тени стали глубже, Арсений вдруг заметил фигуру, неспешно приближающуюся к нему. Это был Эрик, его недавний друг, который всегда знал, как разглядеть в Арсении то, что тот старался скрыть. Словно тёплый ветер, согревая душу, Эрик подошёл ближе, и Арсений, несмотря на него, немного отодвинулся, предоставив ему место. Он казался уверенным, хотя в глазах играл легкий свет сомнения.

– Ты в порядке? – спросил Эрик, наклонив голову, чтобы лучше разглядеть друга в полумраке.

Арсений сдержал вздох, с трудом отводя взгляд от западающего солнца. В горле застряло невозможно произнести, что сейчас терзало его душу. Чем больше он замыкался внутри себя, тем больше открывалась бездна тоски.

– Почему ты всегда приходишь, когда мне трудно? – наконец выговорил он, в его голосе звучало недовольство.

Эрик лишь пожал плечами, присаживаясь рядом.

– Может, я вижу больше, чем ты сам, – ответил он, его голос был тихим и ободряющим, как старая мелодия.

– Уходи.

Эрик только усмехнулся в ответ, словно не приняв всерьёз просьбу друга. Он знал, что в такие моменты Арсений особенно нуждался в поддержке, даже если сам этого не осознавал. Ощущая, как вокруг сгущается тьма, он продолжал говорить, стараясь разрушить стену, которую Арсений выстраивал с каждой минутой молчания.

– Уходить не в моих правилах, – произнес он с лёгкой ироничной ноткой. – Я здесь, чтобы помочь, даже если ты не хочешь этого.

Арсений сжал кулаки. Он не понимал, почему Эрик так упорно продолжает его мучить. Неужели дружба должна быть такой мучительной? В его сердце возникало глухое сопротивление, противящийся тому, что Эрик мог видеть его слабости, как никто другой.

– Я не хочу, чтобы ты видел меня таким, – выговорил он наконец, прорывая молчание. – Прошу уходи.

Эрик вздохнул, его взгляд стал более серьезным. Словно между ними возникла невидимая граница, которую Арсений старался удержать на приличном расстоянии.

– Я пришёл не для того, чтобы осуждать тебя, – сказал он, стараясь вложить в слова все тепло и поддержку, которые мог выразить. – Мы все проходим через трудности, и это нормально.

Арсений отвернулся, чувствуя, как сердце колотится в груди. Он не хотел открываться, но в тоже время, словно магнитом, тянулся к пониманию, которое давал Эрик. Подобно тому, как закат постепенно поглощает свет, ему хотелось выложить душу: он был уставшим и потерянным.

– Дядя всегда был строг к нам, – начал Арсений, позволяя словам медленно вытекать из его уст. – С детства я старался соответствовать его ожиданиям, но это всегда казалось недостаточным. Он часто подчеркивал мои ошибки, упрекая за то, что я не достигаю большего.

Тот слушал, не перебивая, его лицо выражало понимание. Арсений продолжал, чувствуя, что с каждым словом снимает с себя тяжесть: – Я не понимаю его, я думаю, он меня ненавидит, – произнес Арсений, и в его голосе послышалась нотка горечи. – Иногда мне кажется, что он получает удовольствие от моих неудач. Я чувствую себя в ловушке, как будто ему не важно, чего я хочу достичь.

Эрик покачал головой.

– Ты не можешь знать, что он чувствует на самом деле. Может быть, у него есть свои проблемы, которые он не может выразить. Может, он думает, что строгий подход поможет тебе стать сильнее.

Арсений медленно кивнул, обдумывая слова друга. Внутри него зарождалась чаяние, как слабый свет, пробивающийся сквозь утренний туман. Он почувствовал, как туман его раздумий медленно рассеивался. «Сильнее», – повторял он про себя, словно это слово могло изменить его внутренний мир. Строгость дяди – это всего лишь неумелая попытка вложить в него достойное воспитание, тем самым он выполняет свой долг перед покойным отцом Держина.

Арсений закрыл глаза, погружаясь в глубокие размышления. Воспоминания о детстве, возникали, как призраки в тумане. Каждое порицание, каждый укор казались ему не просто оценкой, а словно тестом на прочность его духа. Даже в моменты, когда ему хотелось просто быть сыном и племянником, он чувствовал необходимость соответствовать ожиданиям, которые тяготили его, как тяжелая ноша.

– Да, возможно, ты прав. – прошептал Арсений со слабой улыбкой. Он легонько похлопал друга по плечу и ушел, оставляя позади себя тишину, окутанную легким дыханием вечернего ветра.

Арсений шагал по родной улице, щеки его слегка румянились от свежего воздуха. После долгих месяцев в санатории он, казалось, вновь возвращался к жизни. На углу дома его встретила знакомая картина – обветшалый забор, цветущие лилии в саду и стук молотка, доносящийся из кузницы дяди Дмитрия. Встревоженное сердце забилось быстрее. Арсений остановился на мгновение, прислушиваясь к звукам, которые всегда были частью его жизни. Каждый удар молотка словно подчеркивал ритм его сердцебиения, и он почувствовал, как неуверенность медленно отступает. Шагая к кузнице, он вспомнил, как в детстве любил наблюдать за дядей Дмитрием, который создавал из простого железа настоящее искусство. Войдя, он почувствовал жар от печи и ощутил резкий аромат раскалённого металла. Дмитрий Лукич, наклонившись над наковальней, поднял голову и улыбнулся. В его глазах Арсений увидел ту же строгость, но уже без гнева. «Ну что, племянник, готов вспомнить, что значит работать?» – хрипло произнес дядя, и в этот момент Арсений слабо улыбнулся. Неуверенно подходя к наковальне, он взял в руку молот и, почувствовал его тяжесть.

Вокруг царила атмосфера горячей стали и искрящегося металла. Дмитрий Лукич, опытный кузнец, работал рядом, показывая, как нужно правильно держать инструмент. Каждый удар молота о наковальню был отзвук силы и мастерства, и вскоре юноша почувствовал, что его руки начинают запоминать ритм работы. Он старался повторять движения дяди, хотя еще не всегда получалось так же уверенно. Время от времени дядя останавливался, чтобы поправить его хват или объяснить, как добиться нужной формы из неприветливого куска железа. Несмотря на неопытность, паренёк чувствовал, как с каждым ударом его уверенность растёт, а с ней и желание создавать, преобразовывать материал в что-то новое и полезное. В этот момент он понимал, что каждая работа требует терпения и упорства. После, они уселись на старую скамейку в тени раскидистого дерева, и дядя, взяв в руки чурбачок, начал медленно точить его, словно вырезая из дерева слова, которые долго ждали своего часа.

– Знаешь, Сеня, извини. – Я был ужасен…– тихо промолвил он, поглаживая лоб обветренной ладонью.

Мать юноши, выйдя из дома, наблюдала за ними с лёгким улыбкой. В эти мгновения все тревоги уходили вдаль, уступая место искреннему разговору, который был важен больше всего. – Ты знаешь, – продолжал дядя, – иногда мы совершаем ошибки, не замечая, как они влияют на тех, кто рядом. Я не всегда понимал, что слова обжигают сильнее, чем огонь. Я старался быть тебе как отец.

Сеня внимательно смотрел на дядю, чувствуя, как внутри него поднимается волна облегчения. Он всегда считал его бесчувственным, а сейчас видел человека с его переживаниями и сожалениями. Мягкий свет пробивался сквозь листву, создавая игру теней на земле.

– Я научился ценить искренность, – добавил дядя, бросая чурбачок на землю. – Мы иногда уходим в тень собственных страхов, забываем, что настоящее сокровище – это быть открытыми друг перед другом.

– Знаю-знаю, с моей стороны тоже есть за что стыдиться, но, – племянник сделал паузу, подняв с земли чурбачок, мягко улыбнувшись он продолжил. – Я всегда был на твоей стороне, дядя…