Читать онлайн
"Баллада о плейеркиллере"

Не для меня проложены дороги,

Лишь цепляют кусты за рукав.

Не встречайте меня на пороге -

Я изгой. Отщепенец. Пэ-Ка.

Пусть невесела будет судьбина,

Пусть извилисты будут пути.

Всё равно мастерство я шлифую:

Подобраться, убить - и уйти!

Только смерть мой попутчик бессменный,

Да кричит за спиной вороньё,

Каждый раз ожидая паденья

Так пусть будет оно не моё.

По лесам и болотам бегу,

Сотый раз уходя от погони,

Помогает мне ветер в пути

И туман-брат следы мои скроет.

Ухожу от врагов вдоль реки я,

Кусок мяса жуя на ходу.

Не гонитесь за мной, не ищите,

Будет нужно - я сам вас найду.

Вновь бреду меж столетних деревьев,

Злого блеска в глазах не тая.

Справедливости нет в этом мире,

А раз так - справедливость тут я!

Лишь тоска иногда донимает,

В груди сердце болит - просто жуть.

Средь людей никогда я не буду...

Но я сам выбирал этот путь.

Не подарит подруга улыбку,

Не помашет мне друга рука.

У меня - ни подруги, ни друга.

Я изгой. Отщепенец. Пэ-Ка.

***

Эта баллада, найденная мною на просторах интернета, довольно точно описывает нехитрое житье-бытье изгоя-плейеркиллера, охотника-одиночки, добровольно или вынужденно поставившего себя вне общества обычных игроков. Вот прямо сейчас я делаю именно то, что описано во второй и третьей строфах, то есть – пекашничаю в лучших традициях жанра.

Первым я зарезал жреца-целителя: удар в спину правым кинжалом, затем левым, он еще пытается исцелить сам себя, но я бью снова двумя руками одновременно – и он падает на траву с застрявшим в горле заклинанием. Враги только поняли, что их атакуют – а я уже за спиной у целителя-эльфа. Их десять, я один, и обычно мои единственные козыри – внезапность и скорость.

И два бритвенно-острых кинжала.

Эльф продержался не дольше жреца – второй готов. Я улыбаюсь, мои неприятели в растерянности, шоке и возмущении моей подлостью: ведь я атаковал их в самый критический момент, когда у них в разгаре бой с драконом, и уложил двух самых ключевых бойцов их отряда.

В следующий миг на меня набрасываются варвар с огромным топором и храмовник-эльф. У меня нет ни малейших шансов ни против берсеркера, ни против рыцаря, а вдвоем они порубят меня в считанные секунды. К тому же на меня обращают свое внимание маг и лучник.

Поворачиваюсь и бегу прочь: главное сделано. Мне вслед летят стрелы, огненные шары и отборнейшие проклятия: дракон уже разобрался с отвлекавшим его паладином и принялся за остальной отряд.

Со всех ног несусь, огибая древние руины. Варвар медлителен, быстроногий эльф, напялив рыцарские доспехи, сильно проиграл в подвижности и потому не ровня мне тем более. Тридцать секунд спустя я выбегаю обратно на полянку, где дракон, воспользовавшись форой, которую я ему обеспечил, как раз догрызал воина с двумя мечами. И вовремя: маг читает заклинание воскрешения, пытаясь вернуть в строй целителя, а жрец-дроу изо всех сил помогает остаться в живых воину, наводя морок и самые страшные заклятия на дракона.

Я на бегу бросаю кунай в мага. Убить, конечно же, не смог, но от неожиданности он запнулся – и все, заклятие воскрешения тю-тю. Не останавливаясь, бросаюсь на темного эльфа.

Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза. Правда, у него не нож, а волшебный посох, но я прекрасно знаю, что в ближнем бою он даже смертоноснее меня. Расчет прост: время играет на моей стороне, потому что ноги воина уже торчат из драконьей пасти, а само чудовище отыскивает взглядом лучника.

Однако стремительной смертельной схватке с магом-эльфом не суждено было состояться: дроу прекрасно просчитал расклад и мгновенно телепортировался в ближайший город, оставив свою команду на погибель, теперь уже совершенно неизбежную.

На самом деле, в том, чтобы в одиночку угробить целую ватагу, нет ничего сложного, если иметь в союзниках дракона, которого самозабвенно шинкуют вражины. Роли в команде четко разделены: маги, лучники и воины наносят урон, чернокнижники наводят на дракона проклятия, иллюзии и мороки, рыцари отвлекают чудовище на себя и «танкуют», принимая щитом и броней ужасные удары, а целители лечат рыцарей. Стоит убить целителя – и рыцарь не жилец, а затем дракон принимается за остальной отряд.

Бегу прочь, попутно узнавая много нового о себе, своей семье и своей родословной: многоэтажный русский мат живых и мертвых – моя награда. Точнее, уже только мертвых: вражеский отряд, оставшись без помощи целителей, полег под яростным напором дракона.

В живых остался лишь быстроногий эльф-мечник, он, понимая неизбежность конца, полон решительности забрать меня с собой и уже дышит мне в затылок: увы, человеку с эльфами в скорости не тягаться, да и мои кинжалы против его парных сабель, мягко говоря, не аргумент. И вообще, я – разбойник-авантюрист, моя стихия – коварные атаки, подлые трюки и удары в спину, в открытом бою против вышколенного воина с мечами шансов маловато. Однако следом за нами несется разозленный дракон, так что вопрос в том, кто кого догонит быстрее: эльф меня или дракон – эльфа.

Внезапно прямо из земли поднимаются, словно змеи, живые корни, хватая за ноги: эльфы, мать их в бога душу, все как один маги, даже ставшие на путь клинка. Мои амулеты, далеко не лучшего качества, меня не спасли, отрывать ноги от земли все труднее, остается только повернуться и встретить врага лицом к лицу.

Разворачиваюсь, крутанув в пальцах кинжалы, и успеваю увидеть тридцатисантиметровые зубы в полутораметровой пасти.

Клац – и от эльфа остаются только ботинки.

Пару секунд мы смотрим друг на друга в упор: я на дракона, дракон на меня. Затем он разворачивается и неспешно топает обратно на свое место: всех своих обидчиков ящер-переросток наказал, а ко мне у него претензий нет, ведь я его не трогал.

С улыбкой просматриваю строчки онлайн-чата. Если бы я сделал снимок экрана и отправил игровому мастеру, вся «бригада» схлопотала бы «молчанку» недели на две, но я этого делать не стану, потому что тогда в следующий раз, когда я снова всех их положу, они не смогут наградить меня отборным матом. Нет, я не мазохист, и когда меня кроют самыми последними словами – кайфа не ловлю, однако оскорбления – моя награда, потому что, как сказал один мудрый человек, чем сильнее матерится твой враг – тем сильнее, стало быть, ты его допек.

Я – плейеркиллер, игрок, убивающий других игроков. Почему я это делаю? Хороший вопрос, и одной фразой на него не ответить.

В многопользовательских ролевых играх игровой процесс почти всегда основан на противостоянии между игроками. То есть, всякий новичок должен вначале прокачаться, охотясь на монстров и получая за это очки опыта, изучить навыки, умения, заклинания, получая очки умений за убийство монстров, должным образом экипироваться, получая деньги и компоненты для создания оружия и брони опять же за убийство монстров. И когда игровой персонаж достигает высокого уровня – к его услугам массовые побоища целых кланов и альянсов на осадах замков, рыцарские турниры, сражения с самыми ужасными чудовищами и доступ в самые «вкусные» подземелья, где можно добыть особо мощную экипировку и прокачаться еще сильнее. В общем, когда игрок на вершине – множество развлечений в его распоряжении, но все они так или иначе содержат элемент противостояния между игроками. Потому что удобных мест для охоты на «жирных» монстров меньше, чем желающих там качаться, а перед тем, как убить эпического дракона, надо вначале разгромить одну или несколько армий конкурентов, желающих сделать то же самое.

И процесс прокачки от новичка до грандмастера – занятие довольно долгое, в процессе которого надо не только убить сотни тысяч монстров, но и периодически защищать свои «охотничьи угодья» от конкурентов. Надо торговать, договариваться, кооперироваться… Само собой, что все это трудно провернуть, не нажив себе врагов, при том, что нередко для того, чтобы обзавестись врагами, даже делать ничего не надо.

Одним словом, социально-многопользовательские игры подобного типа довольно неплохо копируют человеческий социум. А убийство себе подобных – увы и ах, любимое и почти самое древнее занятие человеческого рода, старше его – только охота на мамонтов, да и то не факт.

Убийство других игроков в многопользовательских ролевухах – это и развлечение, и суровая необходимость, возникающая в процессе отвоевывания чужих угодий или обороны своих, и элемент межклановых войн. И потому нет ничего удивительного в том, что некоторые игроки по той или иной причине, коих множество, выбрали для себя игровой процесс, состоящий почти полностью из убийств других игроков.

В этот момент в чате появились оранжевые строчки приватного сообщения: это, конечно же, Алекс.

- Привет! Все пекашничаешь?

- А то. У тебя в клановом чате небось буря эмоций?

- Если б только в клановом. Ребята, которым ты поход на дракона сорвал, плачутся и умоляют устроить тебе травлю всем альянсом. Говорят – достал ты их, мочи нет, качаться совсем не даешь. Серьезно, чего ты пристал-то к ним?

Я криво улыбаюсь, хотя собеседник этого не видит.

- Алекс, как бы тебе это объяснить… Ты же давно меня знаешь. Я агрессивный человек? Нет. Мне не свойственно просто так приставать к кому-либо. Зато я злопамятный и мстительный – это факт.

Ответ пришел только через пару минут.

- Они утверждают, что понятия не имеют, с чего вдруг ты на них сезон охоты открыл.

- Значит, память у них короткая. Зато я хорошо помню, как меня, когда я еще был новичком, пришли и толпой шлепнули прокачанные ребята. Просто потому, что моя полянка, где я на серных чертей охотился, им приглянулась, вот они в две подачи меня оттуда и вышвырнули, воскресать в ближайшем городе, чтобы не мешал. Видать, слишком многих «малышей» обидели, раз меня даже не упомнят. Смешно, право слово, особенно с учетом того, что любой из них и сейчас прокачан и экипирован куда лучше меня. И передай им, что я только начал.

- Понятно, - подытожил Алекс, - в таком случае, я - сторона. Пусть пожинают, что посеяли.

Я протянул руку, взял кружку и отхлебнул. Пока шла охота, чай успел остыть, зато сейчас меня греет чувство глубокого морального удовлетворения. Интересно, каково моим недругам, когда они узнали, что от своего лидера клана защиты могут не ждать?

Мы с Алексом давно знакомы: работаем в одной компании. Он менеджер отдела кадров, я дизайнер. И в игре у нас роли соответствующие: Алекс, как менеджер, организовал один из сильнейших кланов на сервере, а я творю всякие художества.

А познакомились на сборе ролевиков совершенно случайно, иначе так бы и работали на разных этажах большого здания, не зная друг о друге. Алекс – парень моей крови, так сказать, он, как и я, находит наш мир скучным и сожалеет, что белых пятен на карте нет, драконы давно кончились, да и принцесс на всех не хватает. Увы, мы живем в эру потребления в обществе потребителей, когда жизнь комфортна, но довольно предсказуема и скучна. Впрочем, я реалист и принимаю это, куда деваться, а вот Алекс – мечтатель, несколько оторванный от реального восприятия вещей и явлений.

- Ты пойми, - сказал я ему однажды за обедом в корпоративной забегаловке, - даже если сейчас появится, скажем, божество из Забытых Королевств и предложит тебе любую роль в его мире…

- Паладином, чемпионом Кореллона Лорретиана! – сразу же оживился Алекс.

- Ладно, ты паладин, одаренный Кореллоном. Только радоваться будешь недолго. Пойми, что убивать гоблинов не особо весело, любое поле боя всегда пахнет потрохами и дерьмом. Я как бы однажды присутствовал при разделке свежеубиенной свиньи – вонь еще та. Ну ладно, убьешь дракона, спасешь принцессу, к которой страшно притронуться багром, потому что она моется раз в месяц и потребляет духи ведрами, чтобы перебивать свой неприятный запах. Женишься на ней, заделаешься королем и будешь жить во дворце, где нет душа, кондиционера и противомоскитной сетки.

- Мыться я ее научу, - ухмыльнулся Алекс, - главное, чтобы не страшная была. Душ велю сделать и сетки противомоскитные связать.

- А она будет страшная. Маринка твоя – стройная и грудастенькая, так вот, этот тип женщин только во второй половине двадцатого века появился. А принцесса запросто может оказаться с широкими бедрами, толстым целлюлитным задом и обвисшей грудью, потому как лифчики тоже изобретение довольно новое…

- Что-то ты мрачную картинку нарисовал, - вздохнул он.

- Я реалист, Алекс. Ты пойми, что героические будни паладина классно выглядят только на экране или в книге. А в реальном средневековье ты в сорок лет станешь беззубым дедом, потому что стоматологов там нет, зубной пасты и щеток нет, и метод лечения при кариесе один – выдрать зуб. Без анестезии. А еще ты можешь помереть в тридцать от простуды. Воспаление легких в жизни хватал?

- Хм… два раза слегонца.

- А там это «слегонца» тебя прикончит, потому что волшебных антибиотиков, которые справляются с воспалением в три пилюльки, тогда не было. Ты в курсе, что элементарное воспаление легких еще сто лет назад по проценту смертности обгоняло в разы любую современную болезнь? Это сейчас даже у бубонной чумы смертность пять-десять процентов, а тогда – извольте сдохнуть-с… Да, а развлекать тебя в твоем дворце будут шуты, которым далеко до твоего любимого Джимми Карра, точнее, юмор у них будет не смешной для человека двадцать первого века. И музыканты, у которых из твоих любимых инструментов будет в лучшем случае гитара, да и та не бас, а акустическая. Играть «Раммштейн» ты их научишь? Ни телика, ни интернета, ни твоей любимой «Игры престолов». Пойми, что тебя попросту заест быт и скука смертная. Ты – человек двадцать первого века, дитя общества потребления. Мы можем ненавидеть наш мир и презирать наш способ жизни, но только тут нам с тобой комфортно. А если сильно неймется… Ну, войны у нас там и тут. Диктаторов свергают, перевороты устраивают… Записывайся в псы войны: посмотришь мир, встретишь интересных людей, убьешь их…

- Это, мягко говоря, далеко от идеалов паладина… Нынче такие войны пошли, что и не понять, а кто там прав и кто виноват… Да еще и вместо героической битвы тебя шлепнет ракетой какой-то чувак, сидящий в двадцати километрах…

Я кивнул:

- Точняк. Но открою секрет насчет идеалов: так всегда и было. Черное и белое, свет и тьма, добро и зло – они только в кино и книгах есть. Реальный мир соткан из почти черного, темно-серого, серого и светло-серого, а если видишь где-то белое – то это обязательно ложь. Кто победил, тот свою историю и написал, и сам себя приукрасил. Александр Македонский был великий полководец, но вел захватнические войны из тщеславия. Спартак был великий лидер и боролся за правое дело, но толпы безмозглых рабов – а мозгастым хватало ума и так хорошо устроиться – проиграли, потому что были слишком тупыми и не смогли договориться друг с другом, их разбили по частям. Кортес? Типичный завоеватель, значит плохой. Ацтеки, на первый взгляд, хорошие, ведь их дело правое – но приносили человеческие жертвы, и Кортес, плохиш-завоеватель, хотя бы принес им зачатки цивилизации. Господарь Дракула против турков превосходящих освободительные войны вел – но своих солдат за трусость на кол сажал…

- Граф Дракула, что ли?

- Господарь он был, в Валахии правитель именно так назывался…

Алекс хмыкнул:

- Недаром его Колосажателем прозвали…

- После смерти. Это типичный пример, когда история искажается. Владу Дракуле приписывали страшные злодеяния и массовые казни, но он не мог бы их осуществить чисто математически: у него подданных было слишком мало. Нескольких солдат, посаженных на кол, превратили в сонмища невинно убиенных кровожадным «сыном Дракона». А все потому, что письменные источники о нем написаны исключительно его врагами. Или древняя Спарта. Спартиаты, снискавшие славу тираноборцев, сами тиранили илотов, для чего им каждый год устраивалась криптия, во время которой спартиаты убивали всех илотов без разбору. А чтобы иметь оправдание, илотам ежегодно перед криптией объявлялась война. Кстати, их обычай бросать в пропасть слабых младенцев – тоже плод враждебной пропаганды: скала и пропасть были на самом деле, да только внизу археологи нашли останки взрослых. Там преступников казнили, а малышей никто не убивал. Увы, как я уже говорил, мир соткан из серого разных оттенков. Борьба Добра и Зла – идеальный случай, а идеальных случаев, как мы знаем из школьного курса физики, не бывает. Черное и белое не может разделиться идеально, всякое зло имеет в себе что-то хорошее, а всякое добро – что-то плохое. И потому борьба добра со злом невозможна по определению: меньшее зло борется с большим и наоборот, такие вот дела.

Я допил чай и пошел на кухню. Надо бы себе сварганить чего-то, пельменей сварить или пиццу в микроволновке разогреть. Или есть вариант получше: заглянуть к соседям.

С соседями мне крупно повезло во всех смыслах: на редкость порядочные, интеллигентные и культурные люди, и у нас с ними сложились замечательные отношения. Пару раз Петр Степанович давал мне взаймы, пока я сидел без работы, а когда однажды слег с тяжелейшей ангиной и температурой под сорок – навещали меня и приносили отвары чего-то там его жена Жанна Ивановна и мелкая – Кристинка. В то же самое время моя Светка, в которой я души не чаял, за целую неделю навестила меня аж один раз, а так только звонила. Работа, котик, завал, котик, ну ты же понимаешь, котик…

«Котик» только слушал – выговорить слово при такой ангине задача не из легких – и все отлично-преотлично понимал. Неделей спустя я поднялся на ноги и сделал оргвыводы: раз для нее карьера – это все… что ж, мешать не смею. Светка пыталась оправдываться, но была послана далеко и навсегда.

В общем, соседи попались чуткие и доброжелательные, ну а я за добро отплатить добром всяко рад. Так уж вышло, что Петр Степанович и Жанна Ивановна часто работают в ночную смену, причем только вместе. Он – хирург, она – ассистент, и не где-нибудь, а в реанимации и травматологии, и работать порознь им совсем не вариант. Там счет часто идет на минуты, и от того, насколько хорошо врач сработался с помощниками – тут секунда на понимании с полуслова выиграна, там несколько на предугадывании без слов – зависит здоровье, а иногда и жизнь человека. Счет вытащенных из объятий смерти у Петра Степановича и его супруги давно уже идет на десятки, они попадали в газеты и на местный телеканал, и я сам искренне не понимаю, почему эти превосходные специалисты все еще не в США или Германии.

А ответ оказался прост. Кристинка очень боится двух вещей: оставаться дома ночью одна и чужих людей. А в тех же Штатах маленького ребенка оставить одного – по закону запрещено, у них даже специальная профессия имеется – бэбиситтеры. Хочешь с женой на пару часиков в ресторан пойти? Даже днем? Звони бэбиситтеру, который посидит с твоим ребенком, пока взрослых дома нет. Но как быть, если мелкая этих самых бэбиситтеров боится?!

И тут на сцене появился я. Сосед по лестничной площадке – уже не чужой, особенно с учетом того, что Кристинка вхожа в мою квартиру, носила мне лекарства и видела меня в весьма жалком, едва ли не полумертвом состоянии. А сосед и пациент – уж никак не чужой.

В общем, поскольку по вечерам я всегда дома, то соседи доверили мне приглядывать за Кристинкой, пока они на ночной смене. Да и то, приглядывать – сильно сказано. В свои семь мелкая в плане самостоятельности даст фору кому угодно, включая очень многих вдвое старших. Так что я в лучшем случае разок загляну, особенно если супца хочется.

Вообще, я часто ловлю себя на мысли, что если бы бог предложил бы мне пожелать чего угодно – я пожелал бы родиться на двадцать лет позже своего дня рождения и жить в этом же доме, с родителями: без родаков ведь в «нормальной» школе учиться нельзя. В первом классе я учился бы строго на двойки, чтобы остаться на второй год и попасть с Кристинкой в один класс, будучи на год старше ее, и вообще всегда быть с ней. А дальше… Но увы. В инопланетян верю, в снежного человека – тоже кое-как, а вот в бородатого дедка на небе – ну никак и все тут. Так что лет через пятнадцать мелкое чудо станет чьим-то счастьем, да только не моим, к огромному моему сожалению.

Практически ни одна знакомая мне женщина не выдерживает ни малейшего сравнения с Кристинкой. Не по годам умная, не по годам самостоятельная, милая, веселая, добрая, трудолюбивая – это только малая толика ее добродетелей. Вечером она варит родителям суп, чтобы те, вернувшись под утро со смены, поели горяченького, причем такую здоровенную кастрюлю, и не забывает мне позвонить, чтобы я зашел отведать. И это такие супы, которые моей бывшей не снились. А ей семь лет.

Еще она, приходя из школы, успевает выучить уроки, убраться по дому – даром что пылесос побольше нее будет – собрать ранец на следующий день и выбежать на улицу покормить бездомных кошек и птиц, которые уже на память заучили расписание кормежек. Когда Кристинка умудряется шить и стирать армии своих кукол – я просто без понятия.

В общем, «ангелочек» - как ни странно, прозвище прилипло к Кристинке не за ангельскую доброту, а за кулончик в виде ангелочка – вполне себе такой идеал женщины. Только пока маленький. И я искренне завидую тому, чьей женой она станет. И этому кому-то стоит соответствовать, если он не хочет себе проблем в моем лице.

И это не пустая угроза.

Моя главная «бэбиситтерская» обязанность – быть на связи. Кристинка ложится спать с телефоном под подушкой, чтобы, чуть что, звонить «дяде Максиму». Эксцессы случаются редко, обычно днем и вечером, и, как правило, поводом звонков становятся почтальоны, люди, ошибившиеся адресом, а как-то раз – и участковый.

Но как-то Кристинка позвонила ночью – часа в два – и дрожащим голосом сообщила, что в квартиру ломятся чужие. Беру фонарик, такой, какой у американских полицейских, длинный и с тяжелой ручкой, иду поглядеть. Фонарь несу именно так, как его носят в фильмах копы: дело в том, что если держать его у самой лампы в поднятой полусогнутой руке, то его длинная прочная ручка с батарейками внутри – по сути, уже занесенная для удара дубинка.

Ба, и правда, у двери два каких-то типчика, стоят и трезвонят, стремные причем: рожи сволочные, сразу видно. Вообще у мразей порой бывают лица приличных людей, но вот приличного человека с лицом подонка я в жизни еще не встречал.

Немая сцена – они щурятся на свет фонаря, я гляжу на них – длится одну секунду, ровно столько надо ручке фонаря, чтобы долететь до ближайшей головы. Ее владелец, получив неслабый такой удар, сползает по стенке на пол. Второй пытается высказать свое возмущение трехэтажным матом, но я переключаюсь на него.

Взмах и удар!

Я слышу хруст руки, которой он пытался закрыть голову, и вой, полный боли. Уронив на пол нечто, смахивающее на нераскрытую выкидуху, паскуда то ли бежит, то ли катится вниз по ступенькам. Решаю за ним не гнаться: первый начинает ворочаться на полу, а поле боя и так за мной.

Достаю мобилку, не спуская глаз с лежащего.

- Кристинка, это дядя Макс. Я тут разобрался, спи дальше спокойно.

- Дядя Максим, а кто это кричал?

- Нехороший человек кричал, после того, как я ему всыпал. Спи ложись, он больше не вернется.

Сам перевожу взгляд на свой фонарик: тут уместнее, пожалуй, не «всыпал», а «вломил». И надо бы ментам позвонить, пойманный – наверняка их «клиент».

Пока наряд ехал, оглушенный пришел в себя достаточно, чтобы рассказать мне много нового про меня и мою родню, особенно мать, бешеную суку, породившую бешеного ублюдка.

- Я не бешеный, - сказал я ему, - просто детдомовский. Ну а если ты таким образом пытаешься напроситься на лишний перелом – нормальным русским языком попроси, сломаю что-нибудь, мне не трудно.

Затем на лестничную клетку начали потихоньку выглядывать соседи.

- Запоздали вы, - ухмыльнулся я, - самое интересное уже кончилось.

Потом приехал наряд, и я сдал им и пленного, и предмет, который действительно оказался выкидухой. А еще у него прямо на месте нашли вторую выкидуху, его собственную, и пару вещичек, которые я видел первый раз в жизни, но сразу понял, что это арсенал домушника.

А опосля, два дня спустя, ко мне даже наведался участковый, пожать мою руку: второго тоже поймали, со сломанным предплечьем он подался в травмопункт, ну а там уже были о вероятном облике «пациента» оповещены. Оба – в розыске за многочисленные квартирные кражи. Как оказалось, на квартиру соседскую они наводку получили, что добра хватает и родители в ночную смену работают, но не знали, что мелкая остается дома, думали – у бабушки ночует. Так что я могу собой гордиться: вор должен сидеть в тюрьме.

- А вы теперь думайте, кто из ваших знакомых или сотрудников мог слить информацию о вас и вашем расписании, - сказал я Петру Степановичу наутро.

Само собой, что из доброго соседа я сразу перебрался в разряд друзей семьи. В общем, и мне с ними повезло, и им со мной. Ну а что, элементарная человеческая взаимовыручка и взаимопомощь.

Я открыл холодильник, размышляя, что бы тут такого скушать, что бы тут такого оставить на ужин и утро, а также когда наведаться к соседям, сейчас или вечером.

И в этот момент рвануло так, что дом вздрогнул и стекла моего окна осыпались с жалобным звоном. Словно авиабомба среднего калибра взорвалась… Хотя я, в общем-то, без понятия, как взрываются бомбы, не приходилось видеть, но еханый же бабай!

- Хренасе! – сказал я вслух и выглянул в окно.

Моему взору предстал соседний дом, зияющий выбитыми к чертям собачьим окнами. Что ж так долбануло-то? Газ? Похоже на то…

И в этот миг за окном показался черный-черный дым. Ведь горим же!

Документы и скромные сбережения я храню в небольшой папочке, собранной специально на случай, когда квартиру надо покидать в экстренном порядке. Реальных ценностей у меня – только документы, деньги да мой компьютер, причем не столько само железо, сколько многие мои дизайнерские наработки. Но компьютер не унести, времени вынимать жесткий диск нет, остается только папка. Выскакиваю в коридор – и первая мысль о Кристинке. У ее родителей сегодня дневная смена, она дома одна.

Выскакиваю на лестничную площадку – да мать же его в бога душу, а тут дыма – ад тихонько отдыхает в сторонке, дышать нечем, жара – ужас.

Судя по всему, рвануло аккурат на третьем этаже. Беглый взгляд вниз, через перила – и я вижу дверь одиннадцатой квартиры, лежащую на лестничной площадке, а из дверного проема сифонит на всю катушку пламя и дым.

Я сразу же вспомнил соседа из одиннадцатой – очкарик, типа студент, но постарше, периодически я видел в его руках какие-то бутылки и канистрочки, все думал, что он такое мутит… А оказалось – бомбу, террорист чертов, мутил… Взорвался-то, поди, не газ. На кой ляд? Выживу – узнаю, а пока надо выжить.

Колочу в дверь, ору – не-а, ноль эмоций. Кристинка ведь знает, что в дверь стучат и звонят только чужие люди, а дядя Максим всегда звонит по телефону вначале. Да и не исключено, что она сидит сейчас в шкафу или под кроватью, испуганная взрывом, пожаром и всей этой катавасией. До моего слуха долетает откуда-то истошный вопль. Кто и где вопит – не знаю, но разделять судьбу вопящего совсем не хочется… Ключи!

У меня есть ключи от соседской квартиры, на всякий случай, как и у соседей – от моей. Коридор, комната, тумбочка – вот и ключи.

Бегу обратно, трясущимися руками вставляю ключ в скважину, поворачиваю. Замок щелкает и впускает меня.

В квартире уже пахнет дымом.

- Кристинка! Кристинка!!!

Я нашел ее, как и думал, под кроватью. В слезах, трясется и прижимает к себе пару любимых кукол. Хватаю ее вместе с куклами – и со всех ног на лестничную клетку. Пылающий третий этаж проскочить – не проблема.

Только не получилось. Стоило мне выскочить из квартиры, как в одиннадцатой рвануло так, что у меня бетонный пол ушел из-под ног, на миг показалось даже, что дом рассыпается. Снизу ударил мощнейший поток раскаленного воздуха, вся лестничная клетка на третьем этаже превратилась в натуральное пекло.

И следом за этим из двери показалась человеческая фигура, с головы до ног охваченная огнем. Судя по росту и комплекции – сосед-очкарик. Видать, не террористом он оказался, а жертвой своих химических экспериментов. С момента первого взрыва прошло всего секунд шестьдесят, хотя для него, очкарика – не «всего», а «аж целых шестьдесят немыслимых секунд». Потому что я не понимаю, как можно пережить первый взрыв в своей квартире, затем минуту пожара, потом еще один взрыв, мощнее первого – и вот он все еще жив и двигается, хотя это уже ненадолго. Вот объятая пламенем фигура идет, шатаясь, вперед, к ступенькам, падает и замирает. Все это – в жутчайшем молчании, словно я немое кино смотрел. Почему не кричал? Наверно, легкие сгорели. Почему еще двигался после этого? Ну, человек тварь живучая, и не такое бывает…

И в тот момент, когда я, полупарализованный кошмарным зрелищем, собираюсь с силами и открываю рот, чтобы велеть Кристинке закрыть глаза, вдохнуть и не дышать, пока я буду прорываться сквозь ад третьей лестничной площадки на вторую, что-то рвануло снова, и теперь уже ниже. На первом или втором, точнее не определить, и весь лестничный колодец превращается в жерло вулкана. Вот это, видимо, уже газ начинает рваться, хотя ведь не должен, по идее…

Кристинку колотит дрожь, она от ужаса мычит, не открывая рта, да и мне тоже впервые стало по-настоящему страшно: теперь уже ясно, что прорваться по лестнице вниз и не сгореть не получится.

Две мысли в голове вспыхивают в голове почти мгновенно. Первая – чердак. Вторая – черта с два. Еще пару лет назад, зимой, на чердачный люк повесили колодку, потому что чердак наш бомжи облюбовали. И я понятия не имею, у кого из соседей ключ, знаю точно, что не у Петра Степановича. То есть, вернейший путь из этой западни – на чердак, а с чердака – в соседний подъезд. Или даже в самый дальний подъезд, а оттуда уже вниз, вон из горящего дома. Но чтобы вынести плечом массивный люк, да еще и снизу вверх, да еще и без разгона, стоя на приставной лестнице – мне просто не хватит силы. Знай я, у кого из соседей ключ и где он лежит – можно было бы еще попытался высадить дверь, но я не знаю, не интересовался никогда чердаком.

Деваться некуда, я возвращаюсь в соседскую квартиру и закрываю дверь. Пожарным звонить резона нет, и так уже позвонили, но их часть – на другом конце города. Связать веревку из простыней? Времени нет, не мастак я по веревкам, к тому же сам, может быть, спущусь, а вот Кристинка – вряд ли.

Не отпуская мелкую, выглядываю на балкон, чтобы оценить ситуацию. Моя квартира и мой балкон – угловые, затем окна этой квартиры, дальше – окна и балкон последней квартиры на лестничной площадке, а за ними уже квартира второго подъезда!

И главное – между третьим и четвертым этажами – карниз. Он узкий, по нему мог бы пройти один человек, но Кристинка трясется от ужаса, даже дар речи утратила. Она не пройдет. А с ней на спине не пройду я, потому что мой центр тяжести будет за пределами карниза, и…

Плющ! Плющ, мать его в бога душу, плющ, порой донимающий комарами, плющ, который давно собирались подрубить под корень в самом низу, да не успели! Он цепляется за стену непрочной, но густой сетью, а за нее уцеплюсь я, и этого хватит, чтобы компенсировать вынесенный центр тяжести!! Точнее, я очень надеюсь, что хватит…

Гляжу с балкона вниз. Да, стебли плюща придется очень аккуратно переступать, он будет мешать идти по карнизу, но мест, чтобы ногу поставить – полно. В квартире уже трудно дышать из-за дыма, и оставаться тут, надеясь, что пожарные вот-вот приедут, что у них не заглохнет машина – а ведь такое было два года назад в нашем Мухосранске! – и что они первым делом спасут именно нас… Что-то не верится. Так что других вариантов нет, вот был бы у нас дом такой, как напротив – там еще реально выбраться с балкона последнего этажа на крышу, а у нас – увы, стены гладкие, не уцепишься. Я задумался всего на пару секунд: веревку связать из простыней я еще смогу, но вот крюк из чего сделать – не представляю.

Увы, остается только карниз.

- Кристинка, слушай меня внимательно, - говорю я и стараюсь, чтобы она «поймала» мой взгляд. – Сейчас мы выберемся через балкон в квартиру соседнего подъезда. Я привяжу тебя к себе на спину, ты, главное, крепко держись за меня, не дергайся и не открывай глаза. Просто держись крепко за шею и не бойся.

Возникла проблема с куклами: мелкая категорически не хотела их оставлять, поэтому пришлось пойти на хитрость. Я взял на кухне кастрюлю и накрыл ею кукол на дне ванны, закрыл слив и пустил воду.

- В ванне под водой им никакой пожар не страшен!

- Они утонут!!

- Под кастрюлей – воздух! Не утонут!!

На этот спор ушла драгоценная минута.

Я использовал в качестве импровизированной «портупеи» свернутую в жгут и завязанную кольцом простыню, сложив ее так, чтобы образовались петли для моих рук и кристинкиных ног, так, чтобы основной вес девочки пришелся на них. Затем дополнительно привязал ее к себе ремнем, благо, мы оба худые, длины ремня хватило в аккурат, на самую крайнюю дырочку. Немного «потрусил» - вроде держится, ненадежно, но выбора нет: под входную дверь вползают языки пламени. Мелькает мысль: да что в жилом доме может так гореть?!

Ну, боже помоги, и не взыщи, что я в тебя не верю.

- Главное – крепко держись и не открывай глаза, - в последний раз напутствовал я Кристинку.

Сам сглотнул: страшно. Мне предстоит пройти над пропастью по краю, причем с грузом и критически смещенным центром тяжести. Это у Маршака «парень какой-то лет двадцати со значком ГТО» преспокойно прогулялся по карнизу с девочкой на руках. Я бывал в «нашей столице», вот покажите мне там кто-нибудь хоть один на весь многомиллионный город карниз, достаточно широкий для такой прогулки!!

Перелезаю через балконные перила, пытаюсь нащупать ногой чертов карниз, а сердце в груди аж екнуло. Маршак фантазер, сука, стихоплет хренов, если свалюсь – найду тебя в аду и в рожу плюну…

Левой рукой цепляюсь за плющ, правой еще держусь за перила. Ненадежная опора эти стебли, тонкие, и за стену цепляются не так прочно, как я думал! Хотя, если держаться двумя руками, цепляясь широко растопыренными пальцами, чтобы распределить нагрузку на большую площадь… К тому же я, видимо, неверно оценил соотношение масс наших тел, вроде бы Кристинка не так сильно тянет назад, как я опасался. Ну, была не была, отступать один хрен некуда, потому что из балконной двери уже жирненько так валит дым.

И холодно, черт бы взял, а я в рубашке. Поздняя осень, но хотя бы не зима, потому что обледеневший карниз – это полный абзац, да и на высохший плющ надежды вообще б не было. Кристинка трясется то мелкой дрожью, то крупной, хотя она и раньше так тряслась. Неудивительно, самому тоже страшно – нет слов, одни эмоции. А еще приходится очень внимательно смотреть, куда ногу ставить, потому что дело к вечеру, а поздней осенью темнеет рано.

Пришлось сделать волевое усилие, чтобы отпустить правой рукой перила и схватиться за плющ. Вроде держит – ну, была не была. Гляжу, куда бы ногу поставить, под ложечкой пустота, потому что вроде смотрю на карниз, а глаза словно сами косятся в сторону и вниз, в бездну. На самом деле, четвертый этаж – это метров примерно тринадцать-четырнадцать, но для меня все равно что бездна.

Ноги начинают дрожать от напряжения почти сразу: когда я делаю один осторожный, медленный шажок, весь вес – мой и Кристинки – ложится только на одну ногу, а я ни разу не гимнаст, и не скалолаз, и даже не бегун. Сердце проваливается куда-то вниз каждый раз, когда под руками предательски трещит плющ, меня треплет холодный ветер, словно нарочно сбросить пытается.

И вот я добираюсь до кухонного окна. Достижение так себе, всего лишь от балкона к окну, но ноги уже начинает сводить, а мне ведь предстоит еще добраться до соседского кухонного окна, потом до окна меньшей комнаты, затем – до их балкона, и, судя по отблескам красного за стеклом, на балкончике отдохнуть не получится. А дальше – первое комнатное окно квартиры второго подъезда, но мне вряд ли удастся, цепляясь за плющ, разбить стекло и забраться внутрь, так что придется добираться до балкона, то есть еще один пролет... Кошмар наяву. Эх, Владимир Семенович, что ты там в своих горах вообще знал о дрожащих от напряжения коленях?!

Надо идти дальше. Прижимаюсь к стене так, как ни одна женщина ко мне не прижималась, цепляюсь за плющ и с замиранием сердца молю его не оборваться.

На кухне крайней на лестничной площадке квартиры тоже уже пожар, стекло горячее, что твоя сковорода, того и гляди потечет. Мне удается кое-как его миновать, хотя был один момент, когда я едва не сорвался. Четыре метра – и окно комнаты, за ним бушует огонь и клубится дым. Черт-черт-черт!

Вот и балкон. Я прикидываю, что, может быть, мне удастся на нем передохнуть, и в этот момент из балконного окна вываливается, вынеся стекла, вал огня. Серьезно, вашу мать?! Соседушки, да у вас дома пороховой склад или вы вертолетную беспосадочную заправку открыть собирались?!!

Уж не знаю, что там такого у них было на балконе, но и на нем самом вспыхнуло пламя, и я с ужасом осознал, что дальше пути нет.

Лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать, но тут под руками начинает подаваться плющ. Вперед пути нет, возвращаться некуда, хотя… У меня появляется светлая мысль, что если вернуться на балкон кристинкиной квартиры, да прижаться к стене ниже окна и в стороне от двери… В принципе, есть шанс выжить, потому что на самом балконе гореть нечему. Да, огонь и дым над головой и сбоку, задохнуться раз плюнуть, но если ветер не утихнет внезапно – можно будет как-то продержаться до приезда пожарной команды или пока в квартире все не выгорит. Вариант не ахти какой, но других-то нет.

Кристинка за спиной начинает всхлипывать сильнее. Она послушная, глаз не открывает, я думаю, но знает, что висит над пропастью и наверняка по моей остановке поняла, что дело совсем дрянь. Надо двигаться обратно, я переношу руку правее, чтобы взяться за «свежий», не надорванный плющ...

И в этот момент что-то с резким хлопком бабахает на кухне, которую я только что миновал. Вылетает стекло, потоком пламени и дыма наружу выдувает пылающие занавески, из кухонного окна появляются уже даже не языки пламени, а чуть ли не целые струи огня, причем с характерным таким синим оттенком.

Я начинаю понимать, что причиной столь разрушительного пожара стали два обстоятельства, усилившие друг друга: сосед-говнохимик и старый дом со старой газопроводной системой. Правда, от этого мне не легче: я в западне. Теперь мне даже не вернуться, огонь спереди, огонь сзади, а пробраться под окном, пригнувшись, мне не позволит ширина карниза. Я не смог бы сделать это даже без Кристинки на спине.

И тут плющ снова начинает потрескивать. Сирена воет где-то ну очень далеко, я не дождался бы пожарных и так, потому что ноги сводит судорогами, руки онемели, все тело дрожит от напряжения и холода. Что ж, в этой ситуации оборванный плющ – скорее хорошо, будь он крепче, мне пришлось бы мучиться от напряжения и ужаса дольше, потому что прекратить все одним махом не позволяет инстинкт самосохранения. А так хотя бы моя агония будет короткой.

- Все нормально, мелкая, - шепчу вполголоса я, - слышишь, пожарные едут, скоро они нас снимут отсюда…

Плющ трещит сильнее и подается под руками, я судорожно пытаюсь хвататься за другие стебли, но вот уже трещат и они, больше держаться не за что. На балконе пылает огонь, так что за перила подержаться долго не получится.

Глубокий вдох, выдох. Это конец, но бывает так, что где не выжить двоим, там есть шансы у одного, если ему поможет второй. Лично я для себя предпочту мгновенную смерть вместо гарантированной инвалидности в стране, которой плевать не то что на инвалидов, а на людей вообще. Но у Кристинки будут шансы сравнительно легко отделаться, ее любящие родители – отличные врачи, к тому же.

Оторвать руки от плюща, борясь с обезумевшим инстинктом самосохранения, ужасно трудно, непослушные пальцы цепляются за стебли, словно чужие, даром, что так и так скоро падать вниз, и им дела нет, что оттягивать смерть на пару лишь секунд бессмысленно и мучительно.

Но я все же разжал руки и в тот момент, когда начал отваливаться от стены, сумел переставить ноги и развернуться лицом вперед.

- Все нормально, Кристинка, держись крепче! – успеваю крикнуть я и распластываюсь в воздухе так, как это делают парашютисты, чтобы максимально замедлить скорость падения.

Внизу асфальт, стремительно приближающийся. В эти последние мгновения у меня есть повод гордиться собой, потому что я лечу молча, без вопля, с крепко сжатыми зубами. Какой-то писатель заметил, что понять чувства камикадзе в его последнем пике можно только сидя без парашюта в кабине набитого взрывчаткой самолета… Он ошибался: у меня самолета нет, но я уже знаю. Умереть, чтобы жили другие, можно и без самолета.

Я еще успеваю позавидовать камикадзе: они верили, что станут ками и вернутся домой, превратившись в светлячка… А меня ждет асфальт, удар и Ничто, потому что в далекую Нангиялу по ту сторону звезд я не верю, и только лишь надеюсь, что Кристинка туда, в Ничто, со мной не попадет…

Удар.