Читать онлайн
"Дегелен"

Окалина из мартеновских печей смешивалась со снегом, летящим с серого, будто френч наркома тяжёлой промышленности, неба, дробно стучала по насквозь промёрзшим окнам барака для рабочих. Случалось, чешуйки металла не успевал охладить ледяной воздух, они мерцали оранжевым вместе с пепельным снегом. Мамка тогда, если не злилась от смертельной усталости, рассказывала Рэму, что когда-то люди праздновали рождество и жгли бенгальские огни с искрами, похожими на негаснущую окалину...

Рэм раздавил очередного клопа - раздутое от крови тельце лопнуло, оставив кляксу на сырой, холодной стене. “Моей крови напился...” - даже с гордостью успел подумать Рэм, прежде чем мамка резво влепила затрещину по наголо обритой голове - в бараке давно боролись с паразитами:

- Затирать будешь сам!

Через несколько секунд мать забывала о кровавом пятне, как забыла о других - давно засохших, похожих на сургуч. Горя красным знаменем, новое уже начинало сохнуть, серея. Как серело всё в тесной, зябкой комнатке на четверых.

Серела печь-буржуйка, забитая остатками строительного мусора вместо дров и торфа - в степь их снова не завозили в нужном количестве, приходилось покупать у прорабов при новых цехах или того хуже - уходить далеко в остекленевшую пустыню, к Проклятому озеру и Обожжённой Роще у Полигона.

Серел бревенчатый потолок, черный от плесени, в лохмотьях паутины, полной линялых паучьих покровов. Серела подушка Рэма, когда-то бывшая белой, со штампом военной части “им. Дзержинского”, теперь посеревшая от стирок ржавой речной водой.

- Ешь картоху! Сестра вон доедает уже! - прикрикнула мамка. Сестра Элина, как всегда, больше мотала постоянные зелёные сопли на щербатую алюминиевую ложку, чем ела. Молчаливая, тугодумная, лобастая, с рассеянным взглядом, родилась уже в посёлке и как многие дети Камнегорска-34, была, как говорили местные, “недоразвитой”.

Картохи были вчерашние. Холодные и стеклянистые. Но хорошо хоть, снова не репа.

- Клопы стали жирнее... - набивая рот, сказал Рэм, и опять получил по голой башке от матери:

- Не за столом! - и себе под нос: - Им-то раздольнее всех...

Мамка всегда говорила резко, отрывисто, на повышенных тонах. Чёрные с проседью волосы, начинавшие отрастать, скрывала косынка. Тонкая, как жердь, женщина, измученная заводскими сменами. Женщин не щадили, они ковали свою норму в пекле металлургического комбината.

Закончив прожевывать недоваренный завтрак, Рэм закутался в худую фуфайку, по которой щёлкая, скакали блохи. Влез в галоши и, отворив тугую дверь, хлябая по гнилым доскам, протащился по чёрной барачной кишке коридора, ведущей к выходу на задний двор. Налево от барака сколочен над выгребной ямой-траншеей сплошной сарай отхожего места сразу на несколько десятков семей. Рэму туда.

Тёмный декабрь встретил запахом мазута, серым снегом, заводским гулом. В прокалённом тумане рычало чудовище, закутанное в ядовитый дым, ощетинившееся трубами. Завод лязгал, глотая рабочих каждое утро, и отрыгивал вечером - сгорбленных, ещё больше посеревших. В чёрный зёв и сейчас шли смурные призраки, скрипя сапогами и галошами по смёрзшимся мосткам.

Когда-нибудь, совсем скоро, завод проглотит и отрыгнёт Рэма. Он ждёт и надеется, что это случится, когда над горизонтом взойдут ещё несколько ослепительных рукотворных солнц...

Навстречу тощим, вялым, рябым задам со дна промёрзшего отхожего места росли фекальные сталагмиты. Людей не разделяли перегородки - стоял гул ленивых разговоров. Смрад скромно перебивался декабрьским морозцем. Две тускло светящие лампочки под плесневым потолком были густо вымазаны, хотелось думать – всего лишь краской. Рэм дождался, когда дядя Боря дочитал “Правду”, демонстративно подтёрся ею, и бросив в ледяную пещеру под нужником ушёл, и на ходу снимая штаны, расположился над дырой, присев на корточках подле отца.

- Сегодня в школу не пойдёшь. С Фёдором Петровичем поедем к Обожжённой Роще, - сказал отец сыну, тужась скорее для порядка, чем с пользой.

- За дровами?!.. - воспрял Рэм - в посёлке это считалось чуть ли не посвящением в мужчины для двенадцатилетних.

- Фонят же... - заглядывая себе между ног, влез в разговор сидящий справа от Рэма столовский повар - казах Арнур. По пространству выгребной ямы под ним стелилась мгла испарений, обтекая ледяные сталагмиты и формируя инопланетный пейзаж. Арнур читал в “Технике-Молодёжи” в подшивках местной непопулярной библиотеки, что планета Венера радиоактивна, сплошь затянута душными туманами, и он мечтал когда-нибудь отправиться туда добывать уран в числе первых колонистов...

- Ты иди лучше плов варить! - прервал мечты Фёдор Петрович, - Фонят они!.. Мы тут от холода скоро зафоним! Когда ж эти суки хозрасчётные дрова завезут... - тут громче кишечных газов зашикали, опасаясь доносов. Фёдор Петрович уже натягивал исподнее, страдая от постоянных запоров, он полминуты назад ревел утробой громче всех, звуки даже чем-то напоминали слоновий гон.

Похожий на одичавшего интеллигента неопределённого возраста, Фёдор Петрович был раньше доктором философских наук, отсидел по-политической, и с горем пополам получил работу кладовщиком на заводе.

- Ты бы лучше с нами пошёл, казах. Я гораздо больше боюсь ваших степных духов, чем фонящих дров. И, кстати, наверняка рощу уже вырубили...

Обожжённая Роща – искусственная небольшая лесополоса из хвойных, высаженная ещё в прошлом веке, чтоб свирепые ветра не срывали в степи плодородный слой почв. Килотонные Ядерки прихотливо обожгли и очернили стройные раньше стволы, искривив взрывными волнами.

А про Проклятое озеро говорили, что оно обязано жизнью самому Термояду. Мегатонное солнце взошло однажды над рекой Охатын, разворотило берега невиданной силой и образовало котловину, которую запрудила, ставшая ядовитой вода. Утверждали, что именно туда жители Камнегорска уходили лечить - подобное подобным - “болезни радиации” и не возвращались. Ну, может быть, им помогали, добрые или не очень, разбуженные духи…

Некоторые уводили и своих больных с рождения или малолетства детей, мамка тоже предлагала пойти и окунуть в синие, почти чёрные воды жующую вечные сопли сестру Элину. Но отец крутил у виска, ругаясь благим матом, хотя, впрочем, всё меньше и меньше, задумчиво наблюдая как синеют вены на непропорционально большом черепе дочери...

- Там вот таких сомов в озере, с меня почти, вылавливают! Может, потому они и не возвращаются, ушедшие. Есть, что пожрать, не то, что тут... - подал голос шофёр Олежа, который повезёт их в дальнюю дорогу. Пришёл незаметно и скромно присел в дальнем углу, - Так что елду не подставляем, мужики, если искупаться надумаете!

- Сказки! Люди детей в район лечить уезжают... Я видел направления, - подал тонкий голос санитар медсанчасти.

- Да по твоей огромной жопе, Олежа, видно, что ты и здесь пожрать находишь! - бросая “бычок” в дыру, откликнулся с опозданием Фёдор Петрович и отхожее место загоготало.

- Жду через полчаса у автобазы, - не обидевшись, невозмутимо сплюнув в фекальную, мглистую Венеру, сказал шофер, обращаясь к отцу Рэма.

Дома мамка крикнула:

- В школу опоздаешь! - швырнула мешковину с учебниками, влепив Рэму подзатыльник.

- Я с отцом! К Полигону! За дровами!

- Пора приобщать..., - закуривая папиросу, произнес отец и глубоко вздохнул: – И, мать, ты это… Одень Элину потеплее. Её тоже возьмем. Рэм присмотрит. Не могу глядеть, плохая совсем… Пусть хоть ручки в озере помочит.

Мамка облегченно осенила себя крестным знаменем, достала огромный мешок сухарей в дорогу. На всех.

- Не “полуторка” какая задрипанная, а “ЗИС-5”! Загрузим больше трёх тонн, если эти там в кузове потеснятся... - говорил Олежа перед выездом.

“Эти” - Фёдор Петрович и Арнур, ехали под брезентовым верхом, почти как в “купейном вагоне”, хотя казах, кроме теплушек, в других вагонах и не ездил, а бывший политический, выдыхая клубы пара из беззубого рта, многозначительно пробубнил про “первый класс в поездах при царе”.

- Вот у твоих, у буржуинов, тогда всё так и было по классам. Одни, как цари, остальные как скот, - грамотно рассудил Арнур, сощурив раскосые глаза, прихлёбывая разбавленный спирт из банки. Трясло так, что кишки закручивало. “ЗИС” ехал, мотаясь по белизне, в свинцовый набрякший горизонт - пустошь, ещё не разделенную богом на небо и землю. И, казалось, ничто не может её потревожить.

- Зато сейчас все, как скоты, казах, всех уровняли... Даже если в купе поедут, всё равно показуха, в остальном - скот... А откуда ты, кстати, такой шибко умный и грамотный кочевник выискался?.. - потирая желтоватые белки спросил Фёдор Петрович, крякнув на ухабе, - Мы так ещё тридцать километров не выдержим...

- В библиотеки хаживаю, дядя Фёдор. Как семья попала в Камнегорск, так появилась возможность, равная для всех - читать и учится. Книги везде. Чего раньше-то никогда и не бывало. Я первый в семье, кто смог написать своё имя.

Заводской кладовщик ухнул и, перехватив банку с почти допитым пойлом произнёс, глядя на убегающую назад от грузовика колею:

- А что это тебе дало?.. Перекочевал из юрты в грязный крысиный угол под брюхо к заводу. Лучше бы ты, скотовод - Лунная Морда, и дальше скотоводил, уж поверь старому смутьяну. Здесь ты скоро засветишься, а опухоли начнёшь отращивать под кожей виноградными гроздьями... - и задрав старый бушлат, показал на бледном животе большое чёрное пятно с неровными краями, - Мне жить-то осталось - тьфу!

Арнур не ответил, ощутив вдруг странное присутствие. Куда ни глянь, глазу не за что уцепиться - трубы комбината давно исчезли в степи и пространство разгладилось одномерной простынёй во все стороны. Правда, небо уже начало набухать и меняться. И от земли до облаков где-то в пустыне прямо по курсу ворочалась, собираясь проснуться нечеловеческая сила. А ветры, залетавшие в крытый кузов, были наполнены шёпотом, который он слышал последний раз годы назад, когда ребёнком пас в степи овец вместе с дедом. Только теперь вместо песен неведомых созданий намного старше человечества они шептали угрозы, полные тревоги. Через угрозы призывая повернуть обратно...

- Давай привал, шофёр! - выкрикнул Фёдор Петрович и постучал в прямоугольное заднее оконце кабины.

- Ну что? По-моему, чувствует уже Арнур духов своих?.. - спросил Олежа после последнего привала у притихших в кабине - Рэма с Элиной на коленях и отца. Все разговоры, в том числе об опасностях внезапных Испытаний, были обсуждены. Вместо месяцев и недель в Камнегорске-34 жили по особому календарю - считали Огненные Шары Ядерок - всё было настолько засекречено, что иногда о грядущих взрывах людям сообщали буквально за час, условной фразой: “Не ходите сегодня собирать грибы. Они будут намного больше вас”.

Осени начинались с Термояда, звуковые волны пришедшие из-под грозно разгоняемых разрушительным светом облаков, иногда раскалывали стёкла даже в заводских цехах. К зиме взрывали Килотонки, их было почти не видно и не слышно из города, весной Полигон затихал, а летом могли долбануть подземные Испытания, тогда случались небольшие, но досадные землетрясения - у кого-нибудь и тарелка слетала со стола, а то и деревянная балка могла треснуть.

Многозначительность, с которой учёный кочевник вглядывался в пустоту и прислушивался к ровному гулу ветров, пока другие отошли по нужде, заинтересовала Рэма. В него клешнёй вцепилась Элина, почувствовав интерес брата. Впервые сестра осматривала другой мир с интересом, хлопая голубыми красивыми глазами. Белый снег вместо серого, похожего на пепел, смешанного с шипящей окалиной. Свежий воздух вместо запаха дерьма с общего заднего двора барака и непрекращающихся ни днем, ни ночью дымовых извержений комбината.

- Хорошо, Рэм, что мы ее вывезли, - сказал подошедший к ним отец, - Хоть эти и говорят вон, что зачем малую взяли, а не зря. Разве что Арнур затих.

- Я слышал, как дядя Федя сказал шофёру, что Арнур хочет, чтоб мы пока не поздно, разворачивались обратно, - разглядывая лохмы неподвижных туч, похожих на горы, тихо проговорил Рэм, - Что значит “пока не поздно”?..

- Значит, что ему пора завязывать со спиртом. Пойдём к машине. Недолго осталось. Если повезёт, доедем до рощи до темноты, - и, нашарив в кармане полушубка сухарь, сунул Рэму: - На, погрызи, малой...

Густое тяжёлое небо всё же разродилось снегом и Олежа всю дорогу, повторявший, что с пути не собьётся, теперь всуе поминая бога матом, ударил по стальной “баранке” руля и, заглушив мотор констатировал:

- Сбились, мужики! Всё!.. Замело колею.

- Нам же чуть-чуть осталось... - сказал отец.

- Да понимаю! Только у нас конкретный ориентир. Проклятое озеро и роща. В буран не разглядеть. Эй, вы там как?..

Фёдор Петрович зашевелился в блохастых овечьих шкурах:

- Начинаю околевать, а вот Лунная Морда дремлет и бормочет про какого-то Дегелена.

- Пока не доедем до деревьев, костра, чтоб согреться не будет. Так что вперёд прямо сейчас!

Сидящая на коленях у Рэма Элина - так она и кочевала с отцовских на братовы всю дорогу - внезапно оживилась пуще прежнего, замахала костлявыми ручками, и беспорядочное размахивание обрело вдруг систему - левая указала на какой-то вспыхивающий слабый огонёк, а в мычании под нос ясно различалось слово - “туда...” - или “не туда...”?

Огонёк в сумеречной бесконечности плавно моргал с красного на жёлтый и явно ускорялся красным.

- Чтоб я и слушал отсталую дурёху!.. - оскорбился Олежа.

- Ты лучше следи за языком, - отрезал отец, - И ориентир тебе задаёт теперь свет. Мы все видим то же?.. Петрович, выйди и глянь ты, что там.

Интеллигенту пришлось вылезать из кузова, чертыхаясь - “Да что вы в самом деле, мать вашу!..” Хлопья больно лупили по лицу, даже по обветренному и задубевшему в лагерях.

Обогнув “ЗИС” вдоль борта и дойдя до кабины по хрустящим снежным заносам, бывалый зэк внезапно парализовано застыл, ощутив, как падает в пропасть, мочевой пузырь самопроизвольно расслабился, по ногам потекло тёплое.

- Да это же обратный отсч...

На жалкую микросекунду - самую длинную в жизни всех, кто выжил, мир стал сплошным бьющим снопом бесшумного выжигающего света. Свет обратился во всесокрушающую твёрдую стену давления и напора. За ним пришла ревущая горячая масса пыли и грунта. Белая степь мгновенно почернела. Грузовик перевернуло кувырком несколько раз.

Всего лишь зимняя Килотонка. До Эпицентра было почти пять километров. В Камнегорске-34 сверкнула разок зарница и бесследно потухла...

“Арнур, не бойся, Дегелена, Создателя Земли. Он беспокойно ворочается в недрах, но желает добра всем, кто уже принял его ядовитое, но ласковое тепло. Пусть дух твой вернется обратно в тело. Ещё не время... Ни отец, ни мать, ни дед твой ещё не ждут тебя”

Дух парил над чёрной, дымящейся паром раненной степью, обагряемой радиоактивным чёрным дождём. От опрокинутой, скособоченным шасси кверху, машины, шесть низкорослых фигур по раскисшей земле, лишённой снега, тащили на полозьях, - пять мешковатых тел. Рэм, отец, шофёр и он сам, Арнур. Элина уверенно шла своими ногами с другими, и один держал её за руку. Фёдор Петрович с неестественно изогнутыми конечностями - раздробленный, лежал в ногах остальных. Если от прочих исходило слабое, но живое присутствие, то от него мёртвая тишина. Но они всё равно взяли его тело с собой.

Дух видел тронутые красными ожогами лица и своё собственное, слишком бледное.

“Вернись, ты уже начинаешь остывать” - ветер говорил на его родном языке. Арнур вспомнил, что степные ветра часто разговаривали и с его сородичами, но, однажды перестали, когда просторы сменили душные, грязные углы уродливых городов.

“Но кто они, спасшие нас?..”

“Они приняли Дегелена. Его длань легла на них. Они Атомные дети. Озёра полные, чёрной горькой воды - их дом. У тебя есть шанс выжить, если примешь его. Уходит твоё время. Дегелен разбуженный уже рвётся в мир”

“Но почему ты, степной ветер, не бросил меня? Я ведь не послушал тебя. Мы не повернули обратно”

“Мы уже с ним. Мы и были с ним, просто забыли. Создатель напомнил. Нельзя убежать и спрятаться от неизбежного”

“Я вернусь...”

И дух Арнура вошёл в тело.

Если бы он не растерял свою природную чуткость за годы жизни в наспех построенном, рядом с лязгающим чудовищем комбината, городе, у чёрных измазанных мазутом стен которого громоздились кучи шлака, мусора и людской грязи, то услышал бы - степные ветра запахли по-другому. Духи степных ветров изменились.

Те, что несли тревожные угрозы и призывали развернуться по пути к Полигону - исходили слабыми, но явными ароматами далёкой, неизбежной весны и родного края. Едва уловимые запахи тёплого козьего бока, кислого саумала, состриженной овечьей шерсти, трав, дышавших горько-сладкими испарениями, и духом родной матери, чья обветренная кожа на лице пахла медовыми травами, которыми по утрам она натирала щёки, чтобы “солнце не старило слишком быстро”. То был ветер Старой Земли.

Степной ветер изменившийся, обманчивый и вероломный, но убедительный и мелодичный, уверявший Арнура принять Дегелена, был слугой, глубоко ворочавшегося в недрах Создателя, его ветром. Ветром расплавленных пространств, радиоактивного пепла, чёрного ядовитого дождя, прокалённой насквозь атмосферы, забитой тяжёлыми, легко воспламеняемыми газами и неугасимыми пожарами, рвущимися сжечь всё вокруг дыханием нового мира.

Рэм очнулся в горячем, испепеляющем жаре, шедшем изнутри его измученного организма. Возможно, уже далеко не в первый раз - другие выходы из забытья просто позабылись. Ему дали попить горькой холодной водицы. В расплывчатых контурах склонившегося угадывалась странная необычность, помимо того, что тот был ребенком. Лицо и голову покрывали большие и малые шишковатые утолщения, но Рэм придал значение лишь месту, где находился. Уютная пляска пламени под бугристыми сводами, похожими на пещеру. Неужели отработанная урановая штольня?.. Едва различимый шёпот фигур и шелест, как в школьной библиотеке. Тени же малые и выше. Разговоры похожие на споры, крики отчаянья...

В один из множества моментов, когда к нему подходили и давали испить всё той же воды, однажды ставшей тёплым бульоном, но даже он не перебивал горечь, Рэм узнал отца. Только на нём не было всегдашних всклокоченных волос - даже всеобщая борьба с паразитами в бараке не заставила его расстаться с седеющей шевелюрой. Отец был лысый. Он хмурился и сквозь полудрёму Рэм будто слышал его мысли: “Мы должны уйти”.

В другой раз подошла Элина и осмысленно сказала то, что он никогда не надеялся услышать от неё, ведь девятилетняя сестра не могла произнести фразу числом больше трёх-четырёх слов:

- Рэм, ты должен быстрее вставать на ноги и решать, с кем ты. Со старым миром или с новым. Он пробуждается.

Снег давно выпал заново, укрыл землю до горизонта, будто и не было смертельного света и болезненной тьмы забытья затем. Отец окунулся в идеально круглое озеро-кратер от Мегатонки, разрушив зеркальную гладь плавными движениями безволосых рук. “Вот и нашлись дети, ушедшие из Камнегорска с родителями изгонять свои хвори, - подумал он, раздвигая вязкий холод гребками, - Но где же родители?..”

Напрямую детей, ставших молчаливым неведомо чем, за те несколько лет, пока они здесь жили, спрашивать было бесполезно. Они не отвечали и соблюдали культ Дегелена - Создателя Земли, прихода которого скоро ожидали, воздавая ему гортанными, одномерными песнями хвалу или что-то ещё. Глотка их издавала звуки, похожие на шипение расплавленного кокса на металлургическом, когда тот встречается с водой, стекая по желобам, и клёкот орла в синем небе.

Отец давно бы сбежал, забрав всё ещё тяжело болеющего сына и Элину, и стуканул бы потом куда следует в городе... Мол живёт странное сообщество выродков, числом больше десяти, творит неведомо что, близ Полигона. Но с дочкой случилось настоящее божье чудо! Взгляд обрёл осмысленность, речь восхищала и одновременно пугала умом. Хотя случились и иные изменения.

Отец смотрел, как пучки его волос отделяются и уплывают в завихрения по чёрной воде - вот всё, что происходило с ним, а Элина изменялась куда быстрее. Становилась теми, кто их спас. Зубы выпадали и на их месте росли новые - другие, кожа натягивалась, под ней начинали расти новообразования, рот отползал к щекам ощериваясь, вены чернели, только её ясные голубые глаза горели невысказанным упрёком и умом. И Арнур явно всё больше уходил на их сторону, знал больше, но не говорил. А может, он и всегда был с ними с самого начала, ещё до первой встречи.

- Арнур, чем они меня накормили, когда я смог есть?.. Где взяли мясо?..

- В степи мяса много. Если ты его не видишь, оно просто ловко прячется, - отвечал казах.

Отсюда едва можно было разглядеть беспорядочный набор кривых зубов-колышков - чёрные, одинаковые стволы мёртвого леса. Казалось, валяется в степи нижняя костяная челюсть допотопного гиганта с зубами-гнилушками, а верхняя брошена неизвестно где. Стволы-деревья и есть заветная Обожжённая Роща, и от нее стремительно двигалась растущая тень. Когда тень обрела объём, став человеком, то замедлилась, словно вспомнив: обычный человек так быстро двигаться не может. Замотанный в волчьи и овечьи шкуры к ним теперь пешком, приближался Натан - самый старший, тот кого Атомные дети почитали за вожака. На плечах покоилась окровавленная волчья туша.

- Гляди, и Натан с добычей вернулся. А ты говоришь, чем это они тебя накормили... Не обижай наших друзей.

- Я просто не видел могилы Фёдора. Эх, покурить бы...

Арнур давно обнаружил с другой стороны Проклятого озера прикопанные белые тазовые кости, отделённые от позвонков рёбра, расколотые человеческие черепа со следами зубов, в которых угадывались совсем не зубы степных хищников.

“Родители желали детям добра, и сами стали пищей, - подумал Арнур в ветреный час вьюги, отдавая молчанием почести мёртвым, - расхожий сюжет многих притч, матери и отцы жертвуют собой ради спасения сынов и дочерей. Даже если надо скормить себя им. Даже если добро выглядит именно так, оно всё равно добро...”

И он вспомнил, как дед рассказывал ему, что в сухой год нашёл нору, а в ней самка шакала кормила щенят мясом со своего брюха.

Дети напоминали карликов, ходили вразвалку, но самый старший из них - Натан ростом почти с казаха. Под разросшимися надбровными дугами глаза не просматривались, вечно спрятанные в танцующих тенях неугасимого костра так, что их нельзя было разглядеть - глаза будто ускользали, прятались от того, кто пытался их найти на лице. А были ли они вообще?.. Остальное лицо - лоскут из шрамов и соединительной ткани, уплощённый череп и глубокий, в этот раз окровавленный волчьей кровью, рот, обычно плотно сомкнутый. В пещере Натан жил под глухим навесом, сооружённым из ржавых стальных листов, деформированных ударной силой Ядерных Испытаний. К навесу нельзя было подходить, складывалось впечатление - община скрывает там что-то, вероятно подземный ход.

Сегодня обрёл разум шофёр Олег “Олежа”. Все дни он пускал слюну и мычал, а вечером испуганно ревел, наблюдая деловито копошащихся существ вокруг свежей волчьей туши и неузнаваемую Элину, сидящую над братом и что-то нашёптывающую ему, склонившись над лицом с розовой коркой ожога-коросты. К ночи шофёр перестал только бояться и начал обвинять.

- Выродки! Ублюдки! Твари! Они же сожрали своих родителей. Людоеды! Они и нас убьют...

Если б он мог ходить... но обе сломанные ноги причиняли боль, к тому же явно срастались неправильно и Олежа лишь полз к выходу из убежища, завешенного брезентом.

- Хотели бы, давно съели, - сказал Арнур, - И не выхаживали бы дурака. Не поили и не кормили. Теперь всё зависит только от тебя.

Атомные дети кипятили чёрную воду Проклятого озера, сыпали из холщовых мешочков перетёртые в порошок блестящие камешки тектиты. Когда на сотые доли секунды температура в Эпицентре достигает миллионов градусов, всё вещество вокруг плавится, превращаясь в жидкие слёзы. Сегодня они пройдут ритуал и выпьют зелье. Кто не обратится, сгинет вместе со старым миром...

Рэм видел свою короткую будущую жизнь, родной шёпот сестры и чужой глас, ставший её сущностью, формировали образы.

Замотанное в ржавые трубопроводы чудовище будит рёвом гонга ранним утром. У него полчаса, чтобы смыть с себя серую грязь серого мира, но грязь - броня, с ней сроднился и просто смачиваешь ночные укусы проклятых паразитов холодной водой. На это у Рэма ковш ледяной воды или общий умывальник в чреве барачного коридора, если всё же решишься смыть, начать оттирать застарелый пот. Затем общий туалет. Путь к нему - зимой через грязный снег, смешанный с выбросами комбината, душным летом - сквозь желтоватый смог.

Иногда приходят радиоактивные осадки, если ветер упорно дует в сторону Камнегорска. Полигон - проклятье и развлечение. Скользкая, негигиеничная любовь прерывается редкой романтикой - созерцать с рабочей женщиной, будущей женой - редкие вспышки Ядерок, если заранее знаешь, что они будут, и гадать, на сколько Килотонн потянет в очередных Испытаниях. И у Рэма будет так.

Ещё через полчаса второй гул - пора заканчивать приготовления и идти на завод. Серая, грязная река рабочих принимает в своё течение Рэма, наскоро перехватившего смазанную маргарином корку сухого хлеба перед выходом. Короткий путь по чавкающей, блестящей грязи к раскрытой пожирающей людей пасти. Завод - гигантский живой оргАн, ряды жирно дымящих труб и искрящей окалины зазывают в себя лицемерными плакатами и призывами пустых обещаний, почти обесцвеченными тленом и дымом...

“Однажды, Рэм, ты, быстро постаревший после тридцати, со смертельно усталой женой и больным сыном, найдёшь тусклое зеркало в полный рост в закопчённом крыле ревущего завода. Зеркало с трещиной будет висеть на стене в душевой со строжайшим нормированием воды - помывка раз в неделю. Ты разденешься и увидишь, что рёбра твои сгнили и почернели, кожа стала студенистой и прозрачной, а внутри ворочается червь с бьющимся сердцем, потому что твоё - давно мертво и не бьётся! Ты захочешь разодрать и выпустить из себя чёрного, скользкого угря, но твой мир не знает иного, кроме страдания и боли. Его можно только убить и создать заново...”

“Что для этого надо?..”

“Мы, обновленные и совершенные, начнем строить новый мир, когда пыль старого ляжет на землю...”

“Но Дегелен при этом сотрёт всё живое?.. Вообще всё? Людей, зверей, птиц и леса? Оставит мёртвые камни, русла высохших рек и берега от которых отступило море?..”

“Он подменит собой всё сущее. И останемся мы. Атомные дети, его дети. Мы, совершенные, создадим мир, лишённый самого понятия “страдание”.

“Нет, сестра, я хочу умереть”

Шофёра Олега жрали. Тринадцать челюстей измельчали ещё теплые мышцы и дробили кости. Лысые, бугристые головы, иногда приподнимались над разорванным телом и вертя короткими шеями, словно стервятники, изучали, что происходит вокруг. Хищник уязвим не только когда спит, но и когда ест. Механически, безэмоционально. Как камнедробилка или циркулярная пила, режущая одинаково по живому и мёртвому. Среди них была Элина, но отец не мог разобрать, кто именно. Они стали похожи, неотличимы друг от друга. Красные снаружи, чёрные внутри.

- Я знаю, о чём ты думаешь, - произнёс низкорослый, жилистый Арнур, сильно исхудавший, он всегда слыл “учёным кочевником”, но теперь стал ещё умнее, было ясно, что нашёл своих и стал просто учёным, - Олег не прошёл. Они влили зелье, но у него открылась рвота. Зелье его не приняло или он его, что, наверное, одно и то же... У меня осталась последняя папироса. - И протянул целую, не “бычок”.

Отец ударил по руке с папиросой. Та упала на землю и затерялась в чавкающих тенях.

- Напрасно. Тебе сейчас предстоит то же самое.

- Меня сожрут?.. А кто же теперь ты? Секретарь их, что ль?..

Арнур собирался было прочесть речь - обманчивую и гладкую, что его сохранили бы ради сына (Элине уже всё равно на отца) в любом случае. Как напоминание о старом чувстве, хотя на самом деле он бы тоже пошёл впрок, как корм - детям нужно питаться. Ибо важно было пережить первое время, когда Дегелен пробудится. Арнур ощущал нарастающее гудение. Обратный отсчёт. Но случилось очевидное и непредвиденное одновременно. Отец подошёл к лежащему на шкурах Рэму и взяв на руки, быстро, насколько мог, вынес из пещеры.

Тринадцать жрущих голов поднялись над добычей, замерли в треске тлеющего костра и молча вонзились в кости снова. Они доедят и спокойно догонят. Далеко не уйдёт.

Степь прозрачная, на пороге оттепели, в лучах низкого зимнего Солнца, проглядывалась во все стороны ясно и глубоко до самого горизонта. Липкий снег туго налипал на стоптанные сапоги, отец не бежал, а тяжело шёл, огибая овраг. На горизонте маячил полуразрушенный остов здания. На Полигоне ради того, чтобы потом разрушить, иногда строили целые города с многоэтажными домами. Если дотянуть до строений, может быть возможно набрести на какие-то службы или охрану. Сын на руках, пусть и изрядно похудевший, тянул на стылую землю и сам был холоден...

- Куда ты бежишь, отец?.. - Арнур трусил позади, не отставая, - Они уже поели. Идут за тобой. Им можно не спешить, они дети и хищники. И те, и другие играют, последние с добычей.

- Как тебя там называл Фёдор?.. Сгинь и пропади, Лунная Морда, - тяжело, со свистом, отозвался отец, - Дай дожить, дай уйти. Буду молчать, никому не скажу в городе.

- Я не ощущаю присутствия твоего сына. Он умер. Неужели ты не понял ещё...

Отец остановился и упал на колени, выпуская коченеющего Рэма из рук.

- Тогда какого же ты рожна преследуешь нас, гнида?.. Отпусти всё равно.

- Важно всё. Если не твоя душа, то хотя бы тело. Дегелен милосерден, но он, как типичный бог, показывается только во время и после акта творения, потом дарует скрижали и больше никогда не появляется.

- Что?.. Выходит, выучили мы вас на свою голову?.. Шибко умные стали?..

Боковым зрением отец давно уловил движение в степи - чёрное на белом, шелестящее и резвое. Словно перекати-поле, замотанные в окровавленные шкуры двигались к нему Атомные дети. Окружали, настигали, загоняли. Он наконец смог посмотреть в лицо Натану, и по-прежнему не разглядеть в нём глаз, лишь утопленный обманчивый блеск в глубоких чёрных тенях. Отец узнал и Элину. В ней было ещё достаточно человеческого, она попыталась улыбнуться вырезом рта без губ, но получилась застывшая гримаса. Улыбка ли, или что другое, предназначенное даже не ему?..

- Я пойду с вами, - сказал отец, - Получается, вроде как, мы наш, мы новый мир построим?.. Так?..

За их спинами вспыхнуло второе солнце, и начало расти.

Спустя три недели, после того как отец и дети уехали к Обожжённой Роще - настал день, в который мама собиралась тоже уйти к ним. Когда руководство посчитало - пыль улеглась, осадков больше не будет, - грузовик легко обнаружила через неделю поисковая комиссия, но тел не нашли. Родных объявили пропавшими без вести и ни на секунду мама не сомневалась, что они живы.

Мама собрала в холщовый мешок варёные куриные яйца, хлеб и воду. Надела самое тёплое, обмотавшись платками. Соседи по бараку негласно решили присматривать за несчастной, и мама нарочно выбрала ранее утро воскресенья, чтобы покинуть Камнегорск окольными путями, никому не попавшись на глаза. Но теперь, кажется, случилось нечто из ряда вон. Барак шумел паникой и проклятьями, а пространство за пределами стен - накатывающим гулом. Наконец заколотили в её дверь, и пришёл запоздалый вой сирены “воздушной тревоги”.

- Господи, да что там!..

- Твари! Что они взорвали в этот раз?..

- Оно не останавливается!..

- Небо! Глядите на небо...

В коридоре маму чуть не сбила с ног жалостливая соседка, на ходу бросая дежурное: “Не забыла документы?..” Но с людьми, которые по тускло освещённому коридору уже выскочили на улицу с деревянным настилом между рядами бараков, случились пугающие изменения в поведении, суета и беготня мгновенно проходили. К тому же дверной проём тревожно, пламенно светился.

Люди падали на колени, молились и рыдали. Бежали, глядя в небо, казалось, только самые молодые. Воздух сгустился и начал накаляться.

Мама увидела, что небо объято пламенем. Чёрные, плотные облака стремительно скукоживались, горели по краям, как колоссальная папиросная бумага, а наползающая на них со стороны Полигона, полыхающая масса образовывала у поверхности земли пламенные вихри и смерчи. Люди плашмя повалились в грязь - ногами от Эпицентра, как им каждый месяц напоминали на учениях по гражданской обороне, но даже мама поняла, что этот взрыв никогда не остановится и будет шириться, пока не уничтожит всё вокруг...

Прежде, чем земля невыносимо затряслась, заухала, рёв выбил барабанные перепонки, а первые цеха металлургического завода разбила огненная стена и лёгкие зарделись от горячего воздуха, мама услышала голос живых детей где-то там, и поняла - это они сами пришли к ней.