Читать онлайн
"Встреча в воронке"

Рассказ "Встреча в воронке" является художественным произведением. Содержит специфическую лексику и сцены табакокурения, при этом не пропагандирует и не призывает к употреблению табака. Произведение содержит изобразительные упоминания о противоправных действиях, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и табака.

Старенький воронок - автозак, спецтранспорт для перевозки заключённых, больше похожий на продуктовый фургон советских времён, остановился у ворот отдельного камерного блока - ОКБ-3 Саратовского СИЗО. И заглох...

Это означало, что ждать высадки придётся долго - потому водитель и отключил двигатель.

Был унылый мартовский день и холодок быстро пополз по зарешёченным отсекам автозака. Но водителя это ни мало не волновало. В его кабине было тепло. А расходовать топливо на обогрев фургона - это как-то не по нашему. Надо понимать: ГАЗ-53 - автомобиль древний, неэкономичный, движок совсем убитый, бензин денег стоит, а денежки любят счёт.

Этот древний автозак на базе ГАЗ-53 с убитым движком работал только на внутригородских маршрутах - доставлял заключённых по требованию следственных органов и судов на допросы, судебные заседания, экспертизы, очные ставки и прочие уголовно-процессуальные действия.

С утра, сделав первый круг по привычному маршруту, конвой получил новые распоряжения: кого из какого учреждения принять после допроса и доставить в СИЗО до обеда, а кого, наоборот, забрать из СИЗО и привезти на следственные действия до вечера.

Так, выполняя распоряжения и совершив второй уже круг по городу, конвойные доставили несколько человек на централ, то есть в СИЗО-1 - областную следственную тюрьму. В аккурат к обеду. Их быстро вывели из автозака и препроводили в первый корпус. В машине остался я один.

Тем, доставленным, отобедать не светит. Их пару часов продержат в железных клетках - "сборках", потом обыщут-прошмонают, заведут в другие "сборки" (чтоб не припрятали ничего в тех, прежних), где они будут дожидаться развода по камерам. В итоге в свои "хаты" они попадут только ближе к ужину.

Так что, употребив выше сочетания "до обеда" и "к обеду", я имел в виду вовсе не приём пищи заключёнными. Кто станет с такой чепухой считаться? Я подразумевал обеденный перерыв персонала СИЗО. В это время тюремные ворота никто и не подумает открыть. А спецтранспорт "зависнет" или снаружи, перед тюрьмой, или внутри, на тюремном дворе.

На этот раз конвойной группе повезло - успели до обеда передать доставленных и принять "на борт" нового "пассажира", точнее... "пассажирку". После того, как высадили из фургона мужчин, её вывели из четвёртого корпуса и поместили в пустой отсек, соседний с "моим". Так, чтобы между нами была глухая железная стена.

Всё успели вовремя: благополучно покинули тюремный двор - площадку между тюремными корпусами, миновали первые ворота, "шлюзы", вторые ворота. Выйдя за пределы тюрьмы, автозак направился на соседнее пересечение улиц, где располагался, как островок, оторванный от основного тюремного материка, третий корпус СИЗО.

В те годы этот корпус именовался так, как я указал выше, в самом начале рассказа - отдельный камерный блок или ОКБ-3. Заключённые и прочий сведущий люд называли его - "третьяк".

Когда-то, за много-много лет до революции, это была губернская следственная тюрьма. И потом при Советском Союзе она ещё полвека оставалась центральной областной тюрьмой. Пока не построили на другом месте новый следственный изолятор, ныне называемый в простонародье централом.

Свою печальную известность "третьяк" получил, во-первых, из-за того, что стал в своё время последней юдолью репрессированного при Сталине знаменитого академика Н.И.Вавилова и, соответственно, своеобразным памятником государственного произвола той эпохи. Во-вторых, о своём пребывании на "третьяке" поведал миру Эдуард Лимонов в книге "По тюрьмам".

К "третьяку" спецфургон подогнали, чтобы высадить и передать тюремному персоналу одного единственного невольного пассажира, то есть меня.

Но вот незадача! Опоздали буквально на несколько минут… Как говориться, война войной, а обед по расписанию. Значит, всё-таки не повезло - нечего было и на централ торопиться. Но кто ж знал?

Явно досадуя на меня (правильно - не себя же винить!), конвойная группа приготовилась ждать битый час. Хотя не всё ли им равно, где ждать - служебное время отсчитывает одинаковую зарплату вне зависимости от места. Кстати, когда и где обедает сам конвой, за годы своих скитаний по тюрьмам я так и не выяснил. Может, это и правда, что служба у них не самая сладкая.

Вобщем, ветхий фургон-воронок с двумя "пассажирами" на "борту", дребезжа, подкатил к воротам "третьяка", смачно чихнул, заглох и замер.

В книге Э.Лимонова "По тюрьмам" есть такое описание автозака: "...Затем нас посадили в допотопный старенький воронок с двумя голубятнями…" и так далее. Описание там, конечно, не очень подробное, но оно, однако, хорошо согласуется и с моими впечатлениями. А поскольку и Лимонов, и я сидели в одном и том же корпусе, то несмотря на разницу во времени, всё же вполне вероятно, что это один и тот же воронок. Только гораздо более потрёпанный - время-то никого не щадит, а машины стареют быстрее, чем люди.

"Салон", если можно его таковым назвать, быстро выхолаживался, продуваемый сквозняками из всех щелей. На улице дул сильный ветер, а обшивка фургона, не имея видимых трещин, тем не менее то тут, то там пропускала холодный воздух. Что касается полов, точнее, как выражаются механики - днища, оно было так изъедено коррозией, что, казалось, вот-вот провалится вниз, и автозак растеряет по дороге всех зэков. Снизу, значит, сквозило не меньше.

Среди тех же механиков бытует профессиональный термин - "усталость металла": микротрещины и всё такое. Было похоже, что эта неприятность давно преследует и "наш" автозак. В том, что такое явление действительно существует, теперь приходилось ощущать на себе всем присутствовавшим, особенно сидевшим в арестантских отсеках.

Я поёжился и спрятал нос в пазуху куртки. Потом решил снять шарф, сложил его вчетверо и постелил себе под зад - на ледянющую деревянную скамейку. Мёрзнуть не меньше часа в холодном отсеке - такая перспектива, конечно, не радовала, но и не вызывала особой досады, поскольку не шла ни в какое сравнение с остальными моими проблемами...

Тем более негоже было роптать на судьбу, когда за стенкой, в соседнем отсеке - женщина, одетая явно не по сезону: в лёгкой курточке и без шарфа. Ей-то там каково, бедняжке?

Задремать бы. Да вряд ли получится. Курить хочется. Но в автозаке нельзя - запрещено. Изъятые у меня на время перевозки сигареты и спички лежали поверх моего портфельчика на пустом сидении возле водительской кабины.

В унисон моим мыслям послышался тихий женский голос:

- Молодой человек, а у Вас сигаретки не найдётся?

Непонятно, кому была адресована эта просьба: мне или конвоиру, но отреагировали мы оба, хотя и каждый по своему.

- Здесь не курят, - сказал конвоир (действительно молодой человек) с неумелой строгостью в голосе.

- Есть, но не на руках, - ответил я с сочувствием.

Можно подумать, что если б они были на руках, я бы смог её угостить через глухую металлическую стену…

Она и не просила, а просто в такой форме озвучила проблему, бросила своеобразный сигнал, авось кто-нибудь поддержит, проявит солидарность, попыталась разрядить натянутую атмосферу молчания. И не зря.

Мы с конвоиром, ответив каждый своё, при этом как бы машинально переглянулись, встретились глазами. Он, молодой, видать, попал сюда сразу после армии и не успел ещё очерстветь, не утратил человечности и отзывчивости

к людской нужде, не научился непреклонно отказывать просьбаи. В его глазах отчётливо читалось: "Извините. Сами понимаете - служба… Но, впрочем, все мы люди - попросите ещё раз, вдруг я не смогу отказать…".

Два изолированных отсека занимали заднюю часть фургона. Перегородка между отсеками тянулась вдоль посередине, собственно, и деля эту часть на две равные половинки. Спереди, то есть стороной, обращённой к кабине, они были зарешёчены, затянуты мелкоячеистой сеткой-рабицей и имели дверцы с массивными засовами, а те, в свою очередь, ещё и петли для маленького навесного замка. Так что, при всём великом желании, ни увидеть что-то из одного отсека в другом, ни тем более передать без посредничества конвоя было невозможно. Мы все это понимали, и, может быть, отчасти из-за этого так многозначительно и переглянулись с конвойным.

К слову, при таком обустройстве спецтранспорта, случись, к примеру, авария - дверцы отсеков стопроцентно заклинит и экстренная эвакуация "пассажиров" будет попросту невозможна. А если, скажем, возгорание? Тогда, похоже, дело - труба, последствия будут самые печальные, имея в виду, в первую очередь, тех же "пассажиров".

Подобные мрачные мысли частенько лезут в голову, когда долго и нудно приходится сидеть в отсеке воронка, шаря глазами по всем его уголкам, мучаясь от безделия, когда нервишки и без того пошаливают из-за жестоких превратностей судьбы. А тут ещё и курить до смерти охота…

Однако, попытка не пытка. Тут надо действовать с оглядкой, технично выбрав верный момент, нужные слова и тон. Иначе, если категорически откажет и упрётся, то как ни уговаривай потом - всё будет бесполезно. Этого-то парня вполне можно уболтать - его неискушённостью грех не воспользоваться.Тем более "соседка" безусловно поддержит. Да и момент был благоприятный: просьба дамочки, непонятно к кому обращённая, как повод к продолжению диалога, томительное для всех ожидание, невербальный, даже можно сказать - ментальный контакт "глаза в глаза", заронивший зерно взаимопонимания.

И я попросил:

- Командир, давайте покурим по одной. Мы сорить не будем.

Но уговаривать дважды и не пришлось. Добрый по натуре парень, видимо, сам уже рассудил по-людски и словно ждал этой просьбы от владельца лежавшей на соседнем сидении пачки сигарет.

Он достал две сигареты, передал через сетку одну дамочке, другую мне, чиркнул своей зажигалкой и поднёс её к решётке, позволив нам по очереди прикурить. Затем не преминул угоститься сам и, молча сев на своё место возле двери, тоже закурил.

Как бы мелко и банально это ни выглядело со стороны, а всё-таки это пусть маленький, но человечный поступок. Тем более в таком режимном учреждении. Для зэка любое проявление доброты и сочувствия - как бальзам. Это не может рассматриваться как подачка, ведь он прекрасно сознавал, что ему может за это влететь по первое число от старшего, который ушёл из машины в дежурное помещение тюрьмы. Это другое. Ведь один и тот же поступок можно совершить по разному - суть в мотивации.

- Спасибо, - с теплотой в голосе откликнулась дамочка.

- Благодарю, - отозвался я.

Несколько минут мы молча сосредоточенно курили.

Но вскоре "соседке" стало скучно, и её потянуло на общение. Она спросила меня:

- А Вы на третьяке сидите, да?

- Ага, - откликнулся я, - на третьяке.

- Здорово! - с восхищением, даже благоговейно произнесла она. - А я там ни разу не была. Там женщины не сидят, - в её голосе появились нотки сожаления.

Я даже не нашёлся, что ей ответить. Во-первых, стало смешно. Во-вторых, её слова немного ошарашили: что значит "здорово"? как понимать "ни разу не была"? Озадачила дамочка. Ясно только, что не первая ходка у неё. Уголовной романтики, похоже, не чужда. И за "третьяк" наслышана - баек и мифов про старинный корпус саратовской тюрьмы ходит немало.

В подтверждение моих догадок, она поинтересовалась вкрадчиво:

- Там, наверно, авторитеты всякие сидят, да? Воры в законе, бродяги… Девчонки про третьяк много рассказывают. Я-то сама на четвёртом корпусе сижу.

- Ну, да. Сидят там, конечно, - ответил я, хотя сам был наслышан об этом весьма поверхностно - на спецблоке "третьяка" межкамерная изоляция такая, что будь здоров!

А что мне следовало ей сказать? Что я в этих делах лох лохом? Очень уж не хотелось рассеивать её восторгов. Да и завязавшийся разговор надо было поддержать - не сидеть же сычом.

- А Вы видели их? - не унималась барышня.

- Да. Видел. Одного, - на этот раз пришлось откровенно соврать.

Нельзя было не соврать, поскольку в данный момент этот диалог доставлял ей эмоциональное удовольствие. А в подобной ситуации это не так уж мало - пусть себе радуется. Хоть чему-то…

Она, действительно, после моего ответа ещё сильнее оживилась. Сначала чуть завистливо произнесла:

- Эх, ничего себе...

А следом затараторила:

- А расскажите, как он вообще? Ну, как выглядит? Пожалуйста! Интересно же...

Конечно, я предвидел, что такие вопросы последуют и врать придётся уже напропалую, поэтому варианты ответов успевал сочинять на ходу, но чуть раньше, чем звучали ожидаемые вопросы. Поэтому без колебаний принялся рассказывать, что якобы на днях на "третьяк" привезли вора из другого региона. И я через плохо прикрытый дверной глазок сумел рассмотреть его. Как смог, красноречиво расписал, взяв за основу когда-то увиденные сцены из кинокартин и телесериалов…

Конвоир тоже заслушался. На этот раз не составило труда уговорить его дать нам ещё по сигаретке. Он лишь слегка покобенился, поиграл мускулами лица, мол, не забывайте, что я всё-таки на службе…

- А Вы первоход? - проявила интерес женщина, с которой по имени мы так и не познакомились.

- Да. А Вы? - задал я свой вопрос машинально, не сообразив, что это выглядело не очень тактично.

- А у меня уже третья ходка, - нисколько не смутившись, сообщила она. Но при этом было в её голосе какое-то странное, противоречивое сочетание: слышались грустные, но в то же время не унылые, а даже бодрые нотки; нечто кармическое, но не обречённое.

После небольшой паузы она возобновила диалог:

- Вы уж извините, что я поинтересовалась. Просто… голос Ваш очень знаком. И я никак не могу вспомнить, где я его могла слышать.

- Вряд ли. Наверное, обознались.

- Может быть. Хотя, знаете, у меня такая память на голоса! Я очень редко ошибаюсь. А Вы сами откуда?

Я поведал ей название городка, в котором родился, жил и работал. Где потом, увы, был арестован и взят под стражу…

- О! - воскликнула она удивлённо и радостно. - А Вы случайно в женской колонии не бывали? Она тоже в том городе. Я там два срока взяла! Ну, отбывала, то есть…

- Был… - подавленным голосом ответил я, не справившись с навалившейся от воспоминаний тоской.

- Точно!!! - громко и радостно воскликнула она. - Я Вас узнала! Вы у нас экзамены принимали! Из министерства приезжали. Да?

- Да-да, - угрюмо отозвался я.

- Я же говорила - у меня память на голоса! Я Вас очень хорошо помню. Я Вам два раза на зоне в училище экзамен сдавала, ой, в смысле два года.., - она сбилась, расхохоталась и принялась уточнять. - Первый год на швею училась, а второй, где-то меньше года назад - на каменщицу. И вот опять заехала… Ой! А Вы-то как здесь? Как же это? За что они Вас-то закрыли?

Я назвал статью Уголовного Кодекса.

Она ахнула:

- Не может быть! Хотя, знаете, сейчас так много стали сажать по этим статьям. Без разбору. Чушь какая-то! Но Вы, главное, не отчаивайтесь. Я, например, уверена, что всё у Вас обойдётся. Самое главное - думайте только о хорошем! Надо просто поверить и настроить себя на хорошее, тогда всё сбудется. Я это точно знаю, у меня уже примерно так было в жизни, и не только у меня, а у многих - поверила в хорошее и всё получилось! Главное, повторяю - очень сильно поверить и только в хорошее! - сочувственно, заботливо и трогательно наставляла она меня.

Я молчал. Эти наивные слова глубоко тронули меня, и более того - её незадачливый оптимизм оказался столь заразителен, что моё многодневное уныние куда-то бесследно улетучилось. А ведь накануне я совсем раскис, был на грани полного отчаяния. Бесплодная, безуспешная и неравная борьба с беспределом сильных мира сего опустошила, лишила уверенности в себе. И вдруг неожиданно такой царский подарок! И от кого? От озябшей, обездоленной дамочки, которая сама потерялась в круговороте жизни...

Теперь уж, само собой, нашлась и тема для дальнейшего разговора. Я, было, ударился в воспоминания, чтобы откопать там какой-нибудь занятный эпизод. Но...

Воронок вдруг подался назад, снятый с ручника, но тут же резко стал и задрожал: сначала от скрежета стартёра, затем от гула заведённого двигателя. Фыркая, чихая и кряхтя, он въехал через открывшиеся ворота на тюремный двор.

Конвоир заученными движениями открыл дверь фургона, следом - замок и засов на дверце отсека, распахнул саму дверцу. А я, поднявшись со скамейки, согнулся в три погибели из-за низкого потолка и подался на выход со словами: "Всего Вам хорошего! До свидания…". Перед выходом из воронка прихватил свою папку-портфель, а сигареты и спички, конечно, оставил - для неё…

- Да-да! Это точно-точно Вы! Бывает же в жизни… Правду говорят, что мир тесен. Счастливо Вам! Крепитесь и не сдавайтесь! И главное - помните, что я Вам говорила: думайте о хорошем, - провожал меня её щебет…

"Пророчества" дамочки не сбылись. Срок я получил, как говорится, на всю катушку. Но слова её даром не пропали: я думал только о хорошем, что немало подпитывало жизненные силы именно тогда, когда это было особенно необходимо.

А ещё я думал: надо же, когда-то походя брошенное мной кому-то доброе слово, тёплый взгляд, сочувственный жест, словно семена, дали со временем плоды, вернувшись сторицей. Если б тогда, в женской колонии, я, свободный и успешный мужчина, искренне не проявлял участливости по отношению к попавшим в беду людям, даже преступившим закон, даже к уголовницам-рецидивисткам, подарила ли бы мне впоследствии одна из них такую поддержку, да ещё в самый критически тяжёлый период жизни? Разве обернулись бы сегодня добром вчерашние чопорность, чёрствость и жестокосердие?

С тех пор прошло много лет. Но та неожиданная и удивительная встреча в тюремном воронке не забылась и не прошла даром - я до сих пор думаю только о хорошем!

2014, 2024 г.