Читать онлайн "Кикальский ветер: беглецы прошлого (Книга I)"

Прим.автора: уважаемые читатели, произведение местами крайне трудное для чтения из-за терминологии. Прошу отнестись к тому с пониманием, так как авторская вселенная создавалась мной с любовью. Хотелось бы отметить, что иногда в тексте не будет перевода некоторых слов (часть из них вынесена в Глоссарий) - это сделано специально для придания шарма истории. Хотелось бы отметить: язык Кикалэ показан в истории поверхностно по причине подробного раскрытия письменности и говорения во второй книге. Первая книга показывает основу мира, взаимоотношение героев и становление персонажей. С любовью, Ксаниэль.

Едальня «Кикасо» была набита людьми пуще прежних дней. Под высокими сводами крыши собрались местные жители, вернувшиеся после долгого труда, да гости, заехавшие по пути. Было поистине людно, по отношению к любому другому дню. То дело было в особенности буче[1] или местонахождении – определить трудно. Однако располагалось это здание столь удачно: раскинулось позади правление Ашвал, откуда многие выезжали повидать мир, впереди же маячили снежные переходы в Тритри, а сбоку можно было уйти или в Калам, или в горные массивы – поистине, хозяин этого заведения знал, где строить.

− Тучи скрыли Калиэль, мастер − проговорил мужчина, отодвигая от проема ткань. Высказался: – сегодня мы не увидим заката.

В ответ было молчание. Его спутник смотрел куда-то в сторону людей, столпившихся за столами и радостно обсуждающих насущие дела. Но говоривший знал – сказанное было услышано.

Черные тучи сокрыли от всех небесный теплый источник, именуемый Калиэль – в честь великого создателя мира, Кикалэ. И столь яркое название имело под собой много оснований: начиная с древних легенд о выходе Первых людей из Халева до ныне существовавших ангеологов и демонологов, призывавших первых созданий мироздания, верных словам единого творца и являющихся одним из десятков доказательств существования творца.

− Наш путь омрачен с этого момента, Малк, − спустя время, ответил мастер.

Говоривший кивнул, принимая слова – жест любого ангеолога или демонолога. С неба посыпались крупные капли дождя, постепенно просачивающиеся во все уголки правления. Ветер лениво перебирал по проходам листья лара, что стали осыпаться совсем недавно, − айли[2] назад − устилая почву фиолетово-лиловым ковром. Время холодов стремительно подбиралось к Ашвал, вгоняя природу в короткий сон до прихода киос-мес[3].

− Да осветит наш путь Кикалэ. Не даст миру своему провести нас черными тропам, ведущими до самых страшных созданий его, − тихо проговорил мастер слова верности творцу.

Гогот и ярые голоса жителей перебивали слова его, что утопали в неясном хороводе звуков, кружащих в столь тесном помещении. Большие пузатые столы, напоминавшие разобранные бочонки, ломились от еды: тут была и рыба карей, верный спутник трапезы у ашвальцев, и жирные вкусные соба, чья мякоть казалась нежным лучиком тепла на языке, и пай со сладкими, солеными и горькими начинками – хозяин выставил лучшие блюда на сегодня. И люди радовались этому, распевая песни и квитаясь[4] словами.

− Мастер, − обратился Малк, усиленно высматривая в темноте прохода нужное, − давно Калиэль не скрывался за тучами?

− Три сотни годов, − отрываясь от воспевания слов, ответил мужчина. Уточнил: – с момента окончания Глобальной войны.

Между ними повисло молчание. Упоминание событий прошлого тяжким грузом ложилось на сердце каждого, кто слышал это название. Годы унесли горький вкус крови и печаль в душе, но оставили на Кикал слишком глубокие рубцы: больше восьмидесяти процентов населения погибло в то время, усеивая почву трупами – по оценкам мастеров Ашвал, восемьдесят миллионов людей. И без того скудный на количество народов мир стал совершенно пустым. А уж то, что каждая из сторон битвы разошлась по разные уголки Кикал, привело к раздробленности. И непонимание покрыло почвы, поглотив потомков Первых людей в пучину отрешенного существования и редких стычек на границах.

Впрочем, уроки прошлого выучили все три новых правления и один навечно потерянный народ. Одни сокрылись во льдах, окружая свой мир стенами и горными насыпями, назвав себя Тритри – потомки Каила. Иных поглотили сопка Буф и их теплые озерные края – с тех годов стали они величаться Кикал, потомки Кон. Самые мудрые и одинокие вознеслись в небеса, обрывая возможность общения – небесный народ позабыл о братьях и сестрах своих, стерев следы в вышине облаков. И лишь Ашвал, ровно расположившийся посередине Кикал, слегка сдвинувшись ближе к Великим Водам Доблести, отныне стал центром добродушия и памяти, смешав в себе разных потомков. И дал еще один шанс ангеологам и демонологам – потомкам Ханаг.

Хозяин едальни медленно ходил между столами, расставляя припасы. Пузатый, как столы, он едва двигал своими тонкими, для такой туши, ножками. Добрая и ласковая улыбка украшала круглое лицо с налитыми голубизной щеками. Он пользовался уважением у местных, оттого многие прикладывали ладонь к груди, выказывая ашвальское уважение.

Слегка покачиваясь от потери баланса, несмотря на тихоходство, добрался и до путешественников, сидевших за дальним неприметным столиком.

− Хелка от меня во имя счастливого дня.

Сказав это, он поставил две не менее пузатые ларовые кружки на стол. Пенный сладкий напиток, столь любимый в Ашвал, полился на стол, окропляя поверхность мелкими пузырьками. Сладкий трескучий аромат разлился вокруг, проникая внутрь. Тем не менее, хозяина не смутило подобное: делился без остатка, как истинный ашвалец, не боясь проронить лишнюю влагу.

− Что за день, хозяин?

Малк отвлекся от разглядывания мокрых красных крыш лачуг и темного страшного неба, вселяющего в душу грусть. Он коротким цепким взглядом рассмотрел хозяина едальни, словно настоящий Демон (отчего тот икнул в ответ), и уселся за стол − ждать появления Калиэль больше не было смысла.

− Как же ж, − ахнул хозяин, − три сотни годов как кончилась Глобальная война! Больше никакой крови на почве Кикал. И пусть слышит это Кикалэ!

Мастер в ответ хмыкнул: громко и непосредственно. Его блеклые глаза, больше похожие на льды Снежного леса, пристально следили за отмечающими день жителями города. Он не был столь внушительным на внешний вид, как Малк. Наоборот, жилистый, оттого казавшийся худощавым, светло-серого оттенка, в отличие от большинства сероватых цветов нынешних людей, коротко стриженный, как то не делали в Ашвал – напоминал юного мальчишку, только вышедшего из лачужного дома от родителей, а не мастера. Но что-то (и хозяин едальни не мог сказать, что именно) пугало при взгляде на мужчину: то ли слишком бесцветные глаза, как у мертвого шалона[5], то ли жесткая хватка при первом знакомстве – он впивался в ладонь, словно хищник в добычу.

− Вы не считаете это радостным днем, путник? – уточнил хозяин, набираясь смелости.

− Это радость, − мотнул головой мастер, − радость на костях горя. И война наша так и не закончилась с того дня. Она осталась в душе каждого.

Кто-то из гостей открыл бочонок с хелка. Пена поднялась до потолка, а люди, будто беззаботные дети, принялись с кружками танцевать под каплями напитка. И в их действиях угадывался не менее знаменитый, как сам Кикалэ, танец «ногой из-под горой». Тот самый, который предок Торглон исполнил на братском пире после окончания Глобальной войны. Во имя тех, кто пал в кровавой бойне за долгие годы.

Резкие, судорожные движения каблуком по полу. Широкие выпады и ярые выкрики. Задорные улыбки женщин в цветных юбках и громкие хлопки от мужчин, подбадривающих их без конца. Не узнать этот танец было нельзя – символ примирения, пускай и весьма условного.

− В любом случае, то радость, путник. Особенно для тех, кто больше не умирает на Перепутье Десяти Дорог во имя неясных идей.

− Идеи были вполне ясными, − заметил Малк, отпивая хелка.

Хозяин замялся перед гостями. Оба вызывали в нем неясные жуткие чувства, кои никогда не трогали душу и сердце. Он аккуратно, стараясь не задеть острых моментов прошлого, сказал:

− Вы правы, но то было ясно лишь демонологам и ангеологам. Простой люд шел за них без понимания, ослепленный событиями раннего прошлого. Времена Шеусхосз фхуо[6] ослабили силу людей.

− Я думаю, нам стоит закончить разговор об этом, − вмешался молодой парнишка, вышедший из−за тканевой завесы, ведущей в коридор с комнатами для сна. Коротко заметил: – он иногда говорит сущие сказки, не думая.

Мастер слегка повернулся в сторону мальчишки, медленно переводя на него взгляд своих блеклых глаз. Зрачок его сузился до продолговатой тонкой линии и впервые, с момента нахождения путников в едальне, в радужке вспыхнула синяя крапинка – всего на долю вздоха. Но этого хватило, чтобы юноша вжался в стену и судорожно схватился за ткань.

− Думаю, я согласен с парнем, − улыбнулся Малк, снимая напряжение. Перевел тему: – это ваш сын?

Хозяин, не понимая происходящего, честно ответил:

− Внук. Роколон звать.

− Назвали его в честь Роколон Торглон?

− Так и есть. − После некоторого молчания, хозяин уточнил: − Меня звать Ромул. А вас? В такой мес к нам редко заезжают путники. Удивительно, да?

И хоть последний вопрос был задан Роколону, тот ничего не ответил, продолжая рассматривать спину мастера, которого уже не интересовал новый участник разговора. Малк, отпив в очередной раз из кружки, после облизав губы от пены, что мягко лопалась на коже, рассказал:

− Меня Малк зовут. Мы по делу от гилдома. Трудимся на будущее Ашвал, Ромул.

− Полезное дело! – похлопал довольно в ладоши хозяин.

Люди у бочонка принялись распевать песни, уже полностью опустошив емкость с хелка. Их горловые пения неприятно саднили уши, но, в прочем, никто их ашвальцев петь хорошо не умел. Кроме кила, конечно же. В любом случае, от них исходили чувства – а значит, это проявление веры, кою нельзя считать плохой.

− А вас как зовут, путник?

Смелость хозяина тешила веселье мастера. Ромул боялся, но продолжал любопытствовать – настоящий ашвалец, любящий поговорить без умолку обо всем, даже с врагом на поле боя. Такого не остановит ничего, кроме погибели.

− Голор. Голор Демонраш, − подсказал Малк.

Приятная расслабленность на лицах Ромула и Роколона сменилась удивлением, а после перешло в полный ужас. Глаза хозяина едальни забегали из стороны в сторону, пытаясь найти опору. В то же время мальчишка сжимал край своей рубахи в неистовом страхе – он догадался раньше, по крапинке.

Голор же упивался поведением людей под тихие смешки Малка, коий старался скрыть их за кружкой хелка – кто знал, как отреагируют на подобное несчастные ашвальцы.

− Как же мы не признали, − прошептал, в конце концов, Ромул. Обратился к внуку: – Роколон, подготовь лучшие места для гостей! Их сон должен быть крепок под взглядом Лилиэль!

Мальчишка, бросив последний взгляд на мастера, скрылся в темноте прохода, словно никогда и не стоял здесь. Хозяин же, распинаясь в извинениях, подкрепленных словами во имя Кикалэ, обещал им больше не беспокоить достойных своего имени людей и не портить их передышку хелкинскими[7] разговорами. Он скоротечно откланялся, чтобы не находиться рядом с сильнейшими и теми, кто устроил Глобальную войну – боялся, что ляпнет лишнее и лишится жизни за оскорбление и презрение в сторону тех, кого с натянутыми улыбками приняли в Ашвал.

Когда же путники остались одни, Малк откинулся на стену и искренне принялся хохотать. В свете жировых свечей его темные волосы искрились, подобно воде в Перелесье Ханаг: настолько же блестяще и переливаясь оттенками всего Кикал. Широкая открытая улыбка не скрывала горделивой спеси.

− Все же ты выиграл, Голор, − сказал Малк.

И в ответ мастер смягчился. Тонкие губы, больше похожие на две ветки лара, растянулись в улыбке. В нем больше невозможно было признать сурового людя, коим он показался Ромулу – напускная серьезность и важность исчезли, как исчезает пена от хелка на столе.

− Твое имя и звание много где нам открывает тропу, несмотря на недовольства. Нужно пользоваться этим чаще, − подытожил Малк.

− Не стоит.

Голор поднялся с места, перед этим громко хлопнув по бедрам, разбивая затекшие мышцы. Он был достаточно высоким для ашвальца, но все же гораздо ниже Малка. Тело его скрывал троповый плащ для путешествия, расшитый знаком озера – обозначение для тех, кто принадлежат гилдому и трудятся на дело Шэрнэля Торглон, потомка того самого Торглон, что танцевал на Перепутье Десяти Дорог после окончания Глобальной войны. И хоть сам мастер не носил подобный символ по определенным обстоятельствам, для шутки натянул вещь товарища.

− Плащ мне твой не в пору.

− Если бы ты был в своем, то тебя признали бы сразу. Такой подсказки я давать этим людям не желал, − хохотнул Малк.

И мастер одобрительно кивнул на слова подмастерья, продолжая улыбаться. Люди в едальне уже начинали расходиться после веселья, гонимые холодом и временем по лачугам. Хелка закончился, а новый бочонок открывать хозяин отказался, обязуясь сделать это завтра. Он все еще продолжал иногда озираться в сторону Голора и Малка, точно шуганный зверь – удивительного для путников в этом ничего не было.

− Пойду, разыщу парнишку.

− Да осветит вас Кикалэ, мастер. Я же попрошу нам еды в комнату. Среди хелкинских людей есть нет ни капли желания, − разминаясь, поведал Малк.

На том и порешали.

***

Уже сидя у огня, который предварительно разжёг хозяин, они попивали горячий тимала[8], отдающий холодным теплом Снежного леса, потому что настояли его на серд – дереве тех мест.

Тучи все еще скрывали за собой небо, оттого холодный ветер, извиваясь и кружась, продолжал гнать опавшие листья лара. Поднимая в воздух лиловые точки, он переносил их дальше, в сторону гор Красные, откуда уже решительно двинется к самым растянутым по почвам мироздания горам, названных из-за этого Длинные. А после, когда пройдет еще айли, подуют морозные ветра, гонимые со стороны Тритри. С опасных мертвенно-студёных полей и пустырей и обширной ледовой завесы – именно там заканчивался Кикал.

Голор присел на шкуру тавроса[9]: она была мягкая, с множеством тонких нежных волос, коими согревалось животное во времена холодов мол-мес[10]. Ноги мастера замерзли за время нахождения в зале едальни, оттого он вытянул их, стараясь согреть. Мужчина, сейчас, когда разделся, действительно казался хиловатым на внешний вид. Однако то было лишь обманом, который раскрыть мог не каждый.

Мастер наслаждался отдыхом после долгого пути. Тропа вела их от Врат Белеу, входа в правление Тритри, по заснеженным лугам, скрывающих промерзлую почву. И без того тяжелый переход омрачился пургой, которую называли на старый манер Злостью Кикалэ. Долгие дни, несмотря на светящее Калиэль, снежинки, больше похожие на тонкие колья, впивались в расголубовевшую кожу. Оттого лицо их стало покрываться корочкой, реагируя на опасность, как во времена выхода их Халева. И корочка эта стала сходить только недавно, оставляя раны, из которой текла голубовато−синяя кровь. Благо заживало подобное быстро – акалот исцелял своей мощью.

− Не нравится мне этот дождь. Размоет тропу, замедлит движение, − проворчал Голор, отрывая очередную сухую кожу, − мы и без того уже задержались.

Малк согласно кивнул. Он расселся на стуле, таком же пузатом, похожий больше на лишенный боковых досок бочонок, и без устали рассматривал за тканью проема то, что происходило в проходе. На душе у подмастерья было тревожно, как бывало в дни непогоды. Он не любил дождь, как и любой каламец – это признак тяжелых дней.

Подмастерья высказался:

− Будем слишком опаздывать, вызовем помощников. Пока не стоит тратить силы.

Голор вытер кровь, выступившую на ране, тканью. Он аккуратно обмакивал каждый участок поврежденной кожи водой, смешанной с соком кипрес[11] (мастер припас это растение заранее, зная последствия холода для ашвальцев), отчего поверхность начинала шипеть и брызгаться, смешиваясь с солью в теле.

− Ветер усиленно гонит тучи. Кикал желает освободить нас от дождя, − наконец, высказался Малк, принюхиваясь, – скоро появятся личила−точки и Лилиэль.

− Да славен Кикалэ, что создал этот мир, − закончил Голор.

Перевязав руки тонкой тканью, которую делали только тритрийцы, поделившиеся с ними во время отбытия, в обмен на высушенный ти, Голор разлил новую порцию тимала. По комнате разошелся густой и вязкий аромат, похожий на мокрую почву. Малк довольно откусил пай с рыбой карей, выпрошенный у хозяина едальни.

Тихие разговоры в зале прекратились. Люди разошлись или по лачугам, или по комнатам – время личила, когда наступает темнота, и мир уходит в период сна, не давал им воли засиживаться. Лишь изредка доносился скрежет дерева о пол, когда хозяин или его внук передвигали мебель, скорей всего, наводя порядок.

− Как тебе? – с улыбкой спросил Голор, глядя на пай.

− Хуже я не пробовал.

Мастер хохотнул от этого, а после улегся на шкуру таврос всем телом. Комната, что им дал хозяин, была небольшой. Стены сделаны из лара, перекрытые в углах мехом, больше похожим на выцветшие пятна. Однако две постели, застеленные теплыми пуховыми одеялами, говорили о добротном сне. О большем мечтать уставшие путники не могли.

Жуя, Малк проворчал:

− Мог и из другого дерева сделать комнату. Весь Ашвал в фиолетовой расцветке, он и в комнату ее привнес.

− Гореть не будет, потому и сделал из нее. – Голор протер веки, которые потихоньку начали слипаться. Зевнул. – Вредное растение. Весь Ашвал захватило своим лилово-фиолетовым цветом. И сжечь нельзя, давно бы уничтожили.

− И в жизни оно бесполезно.

Дождь прекратился. Послышался топот воротчиков, что охраняли границы города – они встали на посты. Их ноги шлепали по лужам, хлюпая неровным тактом. Не хватало только ударов капель об афараховые доспехи, чтобы музыка личила стала совершенно неприятно-саднящей.

Малк недовольно скривился.

Тепло распространилось по комнате. И только с прохода дуло, потому что подмастерья не прикрыл проем тканью. Однако свежесть, привнесенная тучами и каплями дождя, казалась приятной. Сырой почвенный запах вперемешку со сладким привкусом лара успокаивал и дарил умиротворение, которого не хватало мужчинам.

− Как думаешь, Голор, каким путем лучше пойти до Калам?

Пораскинув мыслями, вглядываясь в фиолетовый потолок, Голор ответил:

− Прошлая обечайка[12] шла через Племенной лес, так что по ней и тронемся.

− Надеешься, что те чонг[13] поджидают новую обечайку?

− Да. – Мастер покрутил в руках над головой кружку. Та была покрыта царапинами и мелкими трещинами, но через нее все так же не просачивалась жидкость: лара был поистине удивительным деревом, которое порой вело себя непозволительно странно. Одной из особенностей стала водонепроницаемость. Не горевшее, не тонущее. Это и сделало растение захватчиком собратьев, тем самым окрасив Ашвал в единый цвет. – Они взяли уже три обечайки. На четвертую тоже глянут. Не зря нас отправили. Афарах слишком важный материал, чтобы давать его в руки нечестных людей.

− Тем более чонг.

− Ты прав, мой товарищ. Торглон переживает за перевозку. Оттого Саллон Высший Скриб и отправил нас. Если мы не обнаружим чонг, то весь Племенной лес перевернут, чтобы найти вредителей. В наших интересах не тревожить любимое место Кикал. Сожрет оно нас, если баланс будет нарушен.

Тучи, наконец, ушли в дальнейшее путешествие по миру, в сторону гор Красные, оставляя Кеулот[14] в покое. Как и предсказал Малк, на небе появилась россыпь личила-точек, засиявших в момент, позволяя себе озарять лачуги тонким слабым светом. За ними, следом, вскоре, должен был проявиться Лилиэль – темный спутник Кикал, следящий за миром во время отдыха Калиэль.

− Не люблю тропу через Племенной лес по китлы[15].

− Нравится по холоду ходить? – хмыкнул Голор. Подмастерья отрицательно помотал головой. – Дойдем быстро. Тропа та спокойна, если не сходить с неё. Да и мол-мес на подходе, идти по подплеменному плато не самая удачная идея. Если пойдёт снег, как во время пути с Тритри, то там мы и останемся до киос-мес. Ни один Демон оттуда нас не потащит.

− Смотря как уговорить Демона, − с намеком, прервал мастера Малк.

− Не тебе сходные вещи говорить, отверженец.

− У нас есть ты. Любой призыв исполнят.

В сторону Малка полетела пустая кружка, от которой тот ловко увернулся. Заливистый смех товарища вторил поступку мастера. Впрочем, тот не обижался, зная задорный и шутливый нрав своего спутника. Мелкая перебранка была частью их взаимоотношений: мастер и ученик. Вечный ученик.

Они вдруг замолчали, погрузившись в свои мысли.

Личила завладела городом, погружая лачуги в темноту. Лилиэль был тонким и едва прорезающим, слабо освещая своим желтоватым оттенком мироздание. Лара бесцеремонно впитывала лучи: время холодов окрасило стволы в приглушенные песочные оттенки, становясь такого же цвета, как верный личила−спутник. С облегчением люди глядели, как деревья погружались в недолгий сон длиной в восемьдесят дней (именно столько дней было в мес), до прихода новых теплых времен – фиолетовое полотно разбавлялось, позволяя выдохнуть. Оставалось ждать морозных дней. И пускай снег в Ашвал не выпадал, как в других правлениях, шхокские ветра, названный так за то, что дуют с верхнего края (шхок) Кикал, пробирали до костей, преодолевая даже преграду из меха.

Огонь игрался в подобие печи. Острые языки его окрашивались то в красноватый, то в зеленоватый оттенок – то было из-за дерева кикасо[16], которым растопил костер хозяин. На краю Ашвал, в Дорожном лесу (где и находился Кеулот), лара не могла победить это дерево, сдавая позиции, потому местным больше везло во времена мол-мес. Впрочем, сдаваться сорняк лара не собирался, медленно ненастно пожирая незахваченные почвы.

− Эх, времена прошлого уже стали столь далекими, − первым начал Малк, подбивая мастер на очередной рассказ.

− Тебе ли это говорить, юнец?

Одного ответа Голора хватило, чтобы понять: он расположен к разговору, иначе бы промолчал. И Малк любил расспрашивать демонолога – именно такое гордое название носил Демонраш – о временах его молодости. Пускай выглядел мужчина все ещё на годов двадцать, отметка его возраста перешла границу в семьдесят. Самый старый из демонологов на нынешние времена – почти легенда событий и знаток времени.

− Расскажи, Голор, отчего Тритри закрылся от нас? Ты всегда обходишь стороной этот момент прошлого.

Малк не раз пытался выведать об этом у Голора, но тот упорно молчал, погружаясь в себя. И лишь Мирол Пишущая, что иногда наведывалась к ним в гости, как товарищ мастера, коротко и поверхностно рассказала ему о событиях, которые смогла достать.

При мысли о Мирол подмастерья фыркнул. Девицу эту он не особо любил за беспечность и вредность, что вставало ему поперек горла, а еще за извечную суету, привносящую неспокойность в их жизнь. Но то, чем она занималась, вызывало у него восторг: одна из тех, кто искал осколки прошлых событий, подшивая их в единый талмуд – это было воодушевляющей мечтой. И он восхищался твердостью и духом девушки. Ведь прошлое, уничтоженное за множество войн, обрушившихся на Кикал, растерялось: скрывалось в тайных уголках мира, уходя вглубь почвы и уносясь за льды.

Мастер не отвечал. Он молча наблюдал за танцем огня: вихри то взмывали вверх, обдавая искрами, то успокаивались и нежно лизали кору дерева, окрашивая её в черный цвет. В нём не было дум, только попытка сосредоточиться, дабы рассказать обо всем спокойно и без чувств, чтобы не выдать себя – даже своему верному приемному сыну, сейчас ученику, не мог поведать о внутренних страхах и переживаниях. Никому нельзя знать душу Демонраш.

А подмастерья размышлял: о четвертом кикальском периоде, в котором они жили ныне. Время отчета его началось со дня окончания Глобальной войны и продолжалось. Время смуты и раздробленности. Попытки создать новое на останках прошлого. И единственный спокойный период, не омраченный злостью и жадностью, горделивостью и предательством, смертями и болью – лучший период с выхода людей из Халева. Надолго ли?

− Потомки Каила, зовущие себя сейчас потомками Сибс.

Слова Голора стали волшебным чудом для Малка, замершего на месте от счастья. Он с удовольствием и трепетом впитывал в себя каждый звук, каждый момент, каждую фразу, будто ребенок перед родителем. Впрочем, так оно и было. Для мастера мужчина останется дитем, даже спустя десятки годов.

− Они были единственными потомками Каила, дожившими до тех времен. В ту личила, когда пролилась в последний раз кровь, а потом Торглон станцевал «ногой из-под горой», Сибс предал сторону Кона, того, кто вел заозерный народ. Он пообещал им новый путь. Тот, что не будет следовать словам Кикалэ. Ведь стояла третья тысяча годов, а о Кикалэ остались лишь сказки. И даже сила Демонов и Ангелов не могла убедить его в обратном. Закрылись, чтобы никто и никогда не отомстил за предательство.

Мастер прервался. В глазах его стояла пелена прошлого, словно он проникал в длинную ветвь времени и искал нужный момент, чтобы поведать о нем. В свете огня то и дело вспыхивала синяя крапинка, напоминая о том, кем был Голор. И Малк с вожделением следил за силуэтом мужчины, ожидая продолжения, которое никто и никогда ему не расскажет настолько подробно и честно.

− Он забрал большую часть заозерных людей, рассказав им о могущественном афарахе, который лучше любого слова Кикалэ может творить чудо. И они ушли, скрываясь в холодных краях. Закрытые с одной стороны горами Афарах, с другой укрытые Снежным лесом и льдами, обвитые рукавом реки Извила, коя огибает весь Кикал, и защищенные топями. Они выдолбили себе лачуги из афараха сначала в самих горах, а после расширились до того места, где мы с тобой забрали обечайку.

Малк припомнил врата: круг, выкованный из самого льда, по краям которого расположились черно-красные лампады из афараха. Люди, закованные в такого же цвета защитные одежды, походившие больше на каменные ходящие горы, стояли сверху и снизу, готовые в любой момент броситься на гостей. А позади арки растянулся длинный заснеженный синий край, больше похожий на разлив краски: пустой, холодный, безжизненный. Как лица воротчиков в тех местах.

Он передернул плечами от воспоминаний. Путешествие в Тритри для него было полно неприятных чувств и опасностей. Никогда ранее не заходил ни сам, ни с мастером в далекие места – теперь знал, что не зря. Вновь видеть мертвенно-голодные глаза людей, стоявших на страже входа в правление, не желал. Мерзкое темное ощущение осталось в сердце, терзая до сих пор, не оставляя разум, внедряя всё новые и новые вопросы.

Голор же продолжил:

− Долгие годы, после ухода, они не отвечали на попытки общения. Ни с Ашвал, ни с Калам. Любой посланник убивался. Обечайки поджигались. Однако шло время, которое смогло смягчить отреченный край. Тогда и узнали все, что афарах может помогать в труде людям. Так и появились афараховые светильники и афараховые кокадни[17]. Но навечно Тритри отказались от веры в Кикалэ. Они и сейчас думают, что являются властителями своих жизней. Главным является король – назвали так же, как верховных Демонов, оскверняя веру нашу. И живут люди во имя его, лишь позволяют перевозить афарах для своих нужд в обмен на соль, мех, шкуры и растения, вроде каламского киос или нашего ти, которые у них не растут.

Рассказ вышел тревожным, как показалось Голору. Он старался обходить острые углы прошлого, которых было много. Не поведал о долгих стычках, закончившихся лишь пару десятков годов назад, когда тритрийцы сжигали поселения ашвальцев или перебивали каламцев во время пути. Ему казалось, что такие подробности настроят подмастерья против них, а Малк, и без того, не любил Тритри – детская обида. Распалять её до огня ненависти не желал – не те чувства, которые стоит вскармливать.

С покатых крыш лачуг в Кеулот стекали капли воды, ударяясь о почву, создавая глухой звук. Тишина разлилась над городом, создавая время спокойствия. Ныне ашвальцы жили мирно и без оглядки за спину: не думая, что там тритрийский враг. Совсем немного понадобилось годов для искоренения страха в головах. Но в любой момент, пока были живы свидетели бесчинств, мог вспыхнуть новый пожар. А следом и война. Война, которую уже Кикал не переживет – это знал он, Голор, это понимал и Совет Девяти, и правитель Торглон.

− Они не хотят больше знать про Кикалэ?

Голор, глубоко вдохнув, словно накладывая на плечи тяжесть прошлого, ответил:

− Они искоренили веру в Кикалэ. Там больше не знают ничего про создателя. Не ведают прошлого и имеют те знания, которые нужны королю. Но в их легендах есть образ его. Настоящую истину нельзя скрыть. Потому её исказили.

− Это ли не ужасно?

− Это их путь. – Голор, посмотрев на личила−точки, видимые из проема стены, напомнил: − пути Кикалэ нам неведомы. Пути Кикал непонятны. А пути людей не поддаются осуждению.

Подмастерья прикрыл глаза. Голор знал, что тот не любит старые слова, которыми воспитывают малышей. Они были даны в губы взрослым для одной цели: не допустить повторения Глобальной войны и тех потерь, которые понесли люди. Каждый день напоминали друг другу о временах, когда судили всех и каждого, развязывая недовольства и пожар в сердцах.

− Да, мастер. Мы, демонологи, не смеем больше влезать в такое.

И Малк был прав. Из-за демонологов и ангеологов, в народе прозванных потомками Ханаг, началась Глобальная война. И потомок Торглон сделал им великое одолжение, когда пустил в Ашвал в обмен на верную службу и преданность, во благо правления. Те времена прошли, но обещание напоминало – слова в мире Кикал имели особую силу, которая могла иметь последствия. Как хорошие, так и плохие. Одними словами можно спасти жизни, призвав Демона или Ангела на спасание, а другими ввергнуть мироздание в пучину отчаянья и потери – как и завещал Кикалэ, думать стоило о каждом произнесенном символе.

Тяжесть разговора заставила биться их сердца быстрей. Вспоминали прошлое ашвальцы с уважением, продолжая усердно напоминать потомкам Ханаг о сделанном. Несмотря на это, Торглон язык исправил настолько, что в нем больше не было прошлого времени слов, только настоящее и будущее. Верх пытался искоренить знания прошлого, а низы продолжали хранить его – когда-нибудь из-за этого вспыхнет пожар, который остановить не сможет никто.

Однако, в Кеулот, где остановились путники, из-за множества разных путешественников, проходящих по проходам города, можно было говорить на старый манер, с использованием слов в прошлом времени. И такие разговоры грели душу от своей легкости и простоты, в отличие от высокого скучного и скудного языка нового времени.

Голор поднялся и достал карту, чтобы свериться с тропой. Знал он уголки Кикал неплохо, в отличие от большинства жителей, но всегда просматривал путь, боясь потеряться в бескрайних просторах. Поистине большой кусок почвы, заканчивающийся или льдами, или великими водами, мог увести незнающего людя в такие края, о которых знали лишь предки времен второй тысячи годов, когда активно расселялись потомки Первых людей. И заплутать мог любой, даже опытный путешественник, ведь тропы Кикал сами вели их, иногда обманывая и сбивая.

Все еще белые листы, аккуратно сложенные мастером, показывали обширные угодья. Они находились сейчас в самом центре, где, выше, создавая крутую петлю, река Извила делала свой рукав – широкая полноводная и главная река, несущая разливы в киос-мес. А вниз уходили фиолетовые леса лара, в которых спряталось правление Ашвал, засев на соленых почвах, с каждым годом уходя все глубже, в сторону Великих Вод Доблести, освобождая старые города. Гонимые тяжестью жизни. И занимало правление одну сотую почвы от всего Кикал, оттого казалось совершенно маленьким и неважным элементом этого мира. Лужей рядом с озером.

− Вот тропа через Племенной лес, − ткнул пальцем мастер в извилистую и петляющую из стороны в сторону линию, подписанную, для понимания, старым названием «матерая».

Линий на карте было бесчисленное количество. Обозначения лесов и лугов, холмов и гор, озер и топей, опасных разрывов и едва ли когда-нибудь вновь увиденных кем-либо диковинных мест – мир был полон необычных свороток и лживых прямых троп. Им, ангеологам и демонологам, позволял двигаться внутренний ориентир, данный Кикалэ в дар детям Ханаг – акалот. То, чем одарил создатель при рождении близнецов Солон и Фолох. То, что помогало им разрывать мироздание Кикал и впускать в его объятья великих первых созданий, Демонов и Ангелов, для исполнения своей воли. То, что вело их по жизни.

− Обогнем вот это поворот, чтобы не идти путем на подплеменне плато, − продолжил водить пальцем по меткам Голор, − отсюда уйдём в самую гущу леса. Ориентироваться придется на китлы, чтобы не свернуть не туда. Тропа хитра, особенно здесь.

Мастер указал на место, подписанное «Шиповая тропа». Та самая, о которой ходили легенды: она могла увести путника в подпочвенные тоннели, где обитали когда-то потомки Кон, выгнанные оттуда долгим пожаром и поднявшиеся после обратно в мир людей. Находиться в тех далях было опасно: огонь до сих пор бушевал, уничтожая с каждым годом все больше выходов из ветвистых проходов, блокируя попытки спастись для неаккуратного людя.

− Оттуда уже спокойно пойдем. Обечайку должны успеть за три айли довезти до Калам, − закончил мастер.

− Давно я не был в родных краях, − провел рукой по зеленым пятнам Малк, − вновь увижу зелень, а не это фиолетовое убранство.

Голор лишь криво улыбнулся на слова подмастерья. Ашвал славился своей необычной, поистине чудесной, расцветкой: лиловые поля травы и фиолетово-лиловые стволы дерева лара окрашивали даже воду, потому и текла она тут бледного розоватого цвета. И животные, привыкшие к новым оттенкам (а когда-то эти места были не менее зелеными, как Калам), заимели подобный окрас. И стало в этих краях по-настоящему скучно и скудно. А лара продолжала захватывать все больше мест. Непобедимая огнем, быстро растущая, переживающая соленые реки и почву – приспособленец. Лишь кикасо, на краю, останавливало её, да река Извила, что не давала пройти через свои широкие разливы.

− Отоспимся и в путь, мой товарищ, − обозначил Голор.

Малк понимающе подмигнул и вышел, чтобы унести посуду обратно хозяину. В свете огня мастер принялся умываться в кадке: розоватая вода нежно холодила кожу, разогревшуюся у очага. Щеки его саднило, но уже не было настолько больно, как прежде, в пути. В начищенной поверхности черного камня, добываемого в недрах гор Красные, называемого алитрон, он видел, как сияет его синяя крапинка. Именно она показывала всем вокруг, что такой людь – демонолог. У ангеологов была подобная крапинка, красная.

С самого рождения, в глазах потомков Ханаг горит этот признак. И никто не сможет искоренить его: ни войны, ни принудительное уничтожение, ни отказ от своей особенности. Стоило заметить, и Голор не любил об этом думать, что Глобальная война действительно унесла много жизней ангеологов и демонологов. И ремесло это стало поистине редким, каким не было со времен восхода потомков Ханаг в качестве властителей мира. Несмотря на то, что Ашвал хранил дань уважения прошлому, все же их нагло использовали, продолжая побаиваться. Совершенная ими ошибка, одна, оказалась слишком плачевной для всего мира.

Он обтер лицо тканью и позволил себе понаблюдать за личила−точками, что сияли на небе, подобно искрам от пламени. Тишина города ложилась на сердце безбурностью. Нега личила впервые приносила беззаботность, когда можно не переживать за то, что хищник выберется к их лагерю. Здесь, в окружении людей, мастер чувствовал себя расслабленно. Годы давали о себе знать, оттого и путь с каждым разом становился все тяжелей и мрачней для него, превращаясь в череду испытаний, которую даже Демон не поможет пройти.

Порыв ветра донес до мужчины запах мокрой почвы, прелых листьев и разожжённого огня. Воспоминая, чередой, набросились на уставший разум, требуя внимания и сил – то, чего у него не было. Он давно задумывался о том, что свет Калиэль не радует его, и Лилиэль больше не трогал сердце, а уж увидеть Сеутэль больше не было желания – это говорило о конце.

Подмастерья вошёл в комнату с кадкой. В ней плескалась вода от движения, то поднимаясь волнами, то медленно угасая, превращаясь в гладкую поверхность.

− Личила-точки сегодня тусклые, − заметил мастер, не отрываясь от созерцания небес.

− Виной тому времена холодов, − улыбнулся Малк.

В молчании они занимались каждый своим делом, не трогая друг друга. Верные спутники, знающие моменты тягостных дум, понимающие без слов – такими был Голор и Малк, рука об руку идущие уже больше десяти годов вместе.

Широкоплечий Малк, едва помещающийся в гладкость алитрон, старался сбрить специальным ножом щетину, значительно отросшую за время путешествия. Резкими быстрыми движениями он очищал поверхность, отчего в воде начинали плясать и кружиться волоски. Под тяжким взглядом мастера, мужчина не тревожился.

Поры ветра донес до них вновь запах мокрой почвы и прелых листьев, но вместе с тем и нечто иное. Оба остановились, стараясь принюхаться: аромат был им непонятен, чужероден.

Малк тихо просил:

− Что это?

− Мне неведомо, товарищ.

Сколько они стояли, застастанные врасплох, не было посчитано. И очередной порыв ветра донес до них старые ароматы, кроме странного полутона, оттого оба успокоились. Чуйка акалот что-то бурчала внутри них, требуя не успокаиваться, но путешественники заставили её умолкнуть.

Ложились они уже в три кокада[18] – достаточно поздно. Вставать предстояло через несколько кокада, потому отоспаться, как оба мечтали, им не предстояло.

Личила завладело последним куском света, когда Малк погасил светильник, и безмятежность накрыла город и спутников одеялом, даря лучшие светлые чувства. Лишь Лилиэль, посмеиваясь, проникал в открытый проем, играясь бликами на гладкой поверхности алитрон, отражаясь в ней вместе с личила-точками. А игры мелких насекомых личии, в честь которых и был назван данный период дня, журчали под проемом. Они, то и дело, проникали в комнату, пролетая и мерно жужжа, после чего покидали путников и отправлялись дальше. Ашвальцы верили, что те приносят с собой долгий крепкий сон и легкое пробуждение.

Издали иногда доносился крик петан – птиц, что летели с Тритри в Ашвал, чтобы провести мол-мес в теплых, по сравнению со снежными далями, почвах. Их пронзительный хриплый звук был знаком каждому людю, но в личила, когда никто не слушал шепота Кикал, они не были поняты никем.

***

Однако, несмотря на полог покоя, Голор спал неглубоко. Малк же, наоборот, сопел, уйдя в мир темноты – так называли время сна. Возможно, он летал среди неизведанного полотна Кикалэ, посещая мир Демонов, как то часто бывало у демонологов. А быть может, в его душе стояло полное умиротворение, потому, кроме черноты и отдыха, ничего иного не было. В любом из случаев, мастер был за него рад. Он, то и дело, вырываясь из сна, поглядывал на личии, залетавших в комнату, мягко кружа свои незамысловатые чудаковатые танцы, а после улетавших прочь. Насекомые были столь прекрасные, что, без сомнения, уморили бы любого. Кроме него.

Мысли мастера были пусты, как чаша без дна. Акалот внутри бурлил, предвещает о чем-то. Но люди, даже такие необычные, как потомки Ханаг, не умели до конца понимать силу Кикалэ, данную им многие года назад. В этом мире было столько много всего загадочного, что разгадать не смог бы ни один ум.

Скрежет ножек в зале заставил мужчину обернуться: слишком поздний час для гостей.

Ни успел Голор приподняться с постели, как отчаянный визг, промчавшийся сначала по едальне, а затем и по всему городу, заставил в мгновение вскочить с места.

Звуки ударов афараховых кокадни, на которых был сделан отдельный боен[19], прокатился по сонному городу. То тут, то там загорались светильники в проемах, возвещая о пробуждении. Крики гуальна, разбуженной домашней птицы, вторили не менее звонким и резким ударам.

− Нападение?

Малк спросил это, не открывая глаз, но уже поднявшись с места. Голор всматривался в проем, стараясь понять причины внезапной тревоги. Откуда удар, кто враг и отчего в такую кокада?

Темноту личила разогнали светами сотен и сотен светильников. Да зажжёнными факелами. Охранными кострами, взмывшими в небо на сотни мотель[20], пытались осветить каждый уголок Кеулот. Город сбросил морок сна в долю вздохов и приготовился к обороне. К обороне, которую ждал каждый годами, помня события прошлого.

− Не зря закат Калиэль не увидели, − пробормотал себе под нос мастер.

Подмастерья его не услышал, поглядывая в сторону двери и прислушиваясь к обстановке вокруг. Афараховый боен продолжал истошно возвещать о суматохе и опасности, прибавляя паники и страха. Крики людей, бесцельно выглядывающих из дверей, смешивались с визгливыми трескучими голосами гуальна. Все походило на чью-то глупую шутку, которой решили позабавить себя дети, пробравшись в личила к воротчикам.

− Я слышу гул.

Слова Малка заставили Голора оторваться от разглядывания дрожащих огней по всему проходу. Синяя крапинка в глазах подмастерья заиграла в темноте, обдавая яркими искрами, то и дело, чуть ли не вылетающими из глаз – это был признак ярости акалот. Признак того, что где-то творится бесчинство. Признак того, что рядом находится враг.

Схватив с сундука свой троповый плащ со знаком искр, мастер выбежал из комнаты, гонимый словами Малка. Трепетало сердце, ноги налились теплом и силой, коей было в нем достаточно – он двигался по воле свих чувств, как истинный потомок Ханаг. Как истинный кикалец, ведомый воле Кикалэ. А подмастерья растерянно глядел вслед удалившемуся товарищу не в силах сделать и шага: акалот кричало в нем, напоминания о старых ощущениях.

− Ромул, поднимайся!

Голор стучал в двери по очереди, не зная верной. Испуганные посетители, разбуженные набатом боен, выскакивали из дверей в поисках укрытия – их чувства делами все за них, спасая душу. Но мастеру было на это наплевать. Он продолжал будить каждого, чтобы найти нужного людя. И недовольные слова в его сторону, хлопки и выкрики не вызывали в нем ничего.

− Он здесь!

Один из гостей ткнул в овальную дверь, подсказывая. Короткий кивок в его сторону от Голора – то, чего смог удостоить мужчина помощника.

Навалившись на препятствие, Голор выдавил вход – хлипкости в нём больше не было. Темнота комнаты неприятно кольнула глаза после светлых коридоров едальни. В глазах вспыхнули синие крапинки, позволяя увидеть в черноте необходимое.

− Кикальский хног!

Голор бросился к постели, где, развалившись во всю ширину, лежал хозяин, вверх брюхом. С его губ стекала голубая кровь, переливаясь озорными блестками в тонком щелочном свете от двери. Глаза, широко распахнутые, покрылись белёсой пленкой. Запах людской смерти мастер признал сразу же – как и любой демонолог.

− Ромул!

Роколон, внук, вбежал в комнату в полной растерянности. За ним следом примчались и другие гости, словно стадо петан, гонимые звуками и чувствами. Голор озирался по сторонам в попытке понять: кто и откуда напал на беззащитного? Его крапинка в глазах то вспыхивала, распаляясь, то вновь гасла – это было лишь обыденностью.

− Мастер!

Малк влетел в комнату. Его растрепанные черные волосы блеснули в свете еще одного источника света, которого ранее не замечал Голор. Он бросился в сторону, откуда шла волна, и с яростью содрал мех со стены – за ней скрывался проход, зияющий множеством факельных огней.

− Кикалэ, защити нас! Не дай врагам посеять зло на почве твоей!

Люди принялись читать защитные слова, зная их наизусть. На это Малк лишь фыркнул, вглядываясь в лицо умершего, не чувствуя ничего, кроме безразличия. Под светом личии, что налетели в комнату, влекомые горем, были заметны царапины и раны на лице несчастного, как и огромное голубое пятно на животе – смерть Ромула была быстрой. Его ударили прямо во второе сердце кикальца, то, что находилось под правой рукой, сокрытое от любых травм.

− Роколон, чем занимался твой дед?

Мальчишка не слышал вопросов Голора, глядя на лицо некогда родного человека. Губы его дрожали, а пальцы с силой впились в ткань личиловской рубахи, разрывая её местами. Из глаз так и не полились слезы – страх и ужас застыли в них, полностью останавливая осознание реальности.

Раздался набат ударов охранных щитов. Люди, оторопев на несколько вдохов, бросились врассыпную по комнатам. Их перекошенные от паники лица окрашивались светом от факелов в проходе, становясь до нелепости смешными и при этом кошмарными масками.

Малк с размаху влепил пощечину мальцу, отчего тот покосился и упал на колени. Подмастерья повторил вопрос Голора:

− Чем занимался твой дед?!

В замутнённых от морока смятения глазах появились искры понимания.

− Не стоило так грубо, − оскалился мастер.

− Действенно в таких ситуациях, мастер, − парировал Малк.

Из глаз Роколона полились слезы, орошая мех тавроса, на который тот упал. Личии облупили мертвеца со всех сторон, создавая мерцающий переливающийся кокон, больше похожий на чудесное произведение искусного мастера, чем на труд насекомых.

− Тритрийцы. – Мальчишка запинался, пряча то и дело рот пальцами в попытке не раскричаться от непостижимого отчаяния и горя. – Он помогал. – Ромул вновь замолчал, пытаясь выдавить из себя хоть звук. Но юный возраст и потрясение от смерти заставляли язык путаться, издавая лишь невнятные булькающие слова.− Помогал. Тритрийцам.

Голор с недовольством смотрела за всем. На проходе уже собрались десятки и сотни людей, выбежавшие из лачуг с оружием: кто с копьями, кто с клинками, кто с палками – что под руку подвернулось. Город готовился к настоящему бою.

− Помогал бежать тритрийцам? – уточнил Малк.

Роколон лишь закивал на вопрос подмастерья не в силах больше сказать ничего.

− Когон[21]! – прошипел мастер после этого. – Пути Кикалэ для вас пустой звук? Для чего полезли к другому народу? Войну развязать вновь решили? Ничего вас не учит! Ни смерти, ни погибель мира! Позабыли вкус крови на языке!

Глаза Голора застила крапинка, скрыв бесцветную радужку, превращая в единое синее пятно. Юноша разревелся пуще прежнего от этого, падая ниц на шкуру таврос. Его била крупная дрожь, отчего ноги начала сводить судорога – второе сердце Роколона страдало от происходящего.

− Я туда. Следи!

Малк кивнул.

Голор бросился по проходу. Факелы недружелюбно обдавали его жаром, словно пытаясь изгнать заблудшего путника, незваного. Тем не менее, мастер не обращал на этого внимания, стараясь быстрей пробраться по холодному и сырому каменному проему. Под ногами, то и дело, гремели камешки, звучно отталкиваясь друг от друга и создавая ненужный шум.

В городе были слышны крики недовольств и перебранки среди людей, добравшиеся даже сюда, отчего мужчина сделал вывод: он идет не под почвой, а по какому-то зданию, соединенному с проходом. Соляные камни под ногами подтверждали его предположения, все чаще попадаясь на глаза. В свете факелов, которых становилось все меньше, они блестели своими мелкими кристаллами, приковывая взгляд. Главная особенность Ашвал, которая могла образовываться только на поверхности, − то, что искренне ненавидел демонолог.

Потянуло свежим легким воздухом.

Мужчина побежал быстрей, чувствуя окончание и выход из прохода. Его глаза все еще сияли синим светом – акалот внутри него так и не успокоился. И сейчас это было даже нужно. Факелы кончились, и приходилось мчаться в полной темноте, лишь крапинка помогала распознавать силуэты местности вокруг.

Он буквально вылетел в один из стогов маис. Сушенные початки больно ударили по голове и впились в спину. Выход привел его к амбару, где хранили заготовки на холодный период. Совсем незаметный проход, сокрытый обычным куском меха, сейчас был открыт – отсюда и вывалился мастер.

Не успев до конца осознать происходящее, Голор услышал рокочущий звук больше похожий на рык. Обернувшись, мужчина увидел открытые ворота и темноту, в которой кто-то стремительно удалялся.

Около пяти огней кружили вдалеке. Доносился протяжный рокот животных, которых распознать он не мог, но на них ехали неизвестные всадники. Рваные движения пламени подтверждали, что некто передвигался на странном виде ездовых, неведомых ашвальцам. Голор встревоженно вглядывался в темноту, пытаясь хоть что-то понять. Его вытянутый силуэт, настолько прямой, что, казалось, мастер стал палкой, не шевелился – со стороны демонолог был пугающим и опасным существом, следящим за теми, кто мог причинить вред. Мысли его методично менялись. И на каждый вопрос – давал себе ответ. Делал выводы, стремительно водя глазами из стороны в сторону.

Прошло некоторое время, прежде чем Демонраш вытащил из потайного кармана палочку, наполненную голубоватой жидкостью. Быстрыми, легкими, незамысловатыми действиями начертил на руке неизвестные символы: квадрат, вписанные в него круг с черточками и символами неясного языка – все это было сигилой, коей пользовались потомки Ханаг для призыва могущественных существ, данных на радость людей самим Кикалэ.

− Еусаш, − слетели с губ мастера символы древнего языка.

Амбар наполнился красновато−синим светом.

В мир Кикал ступила сначала одна нога, после вторая, а следом явилось и остальное тело с головой. Демон был страшен, если бы его видел обычный люд, но не для него. Он давно уже не обращал внимания ни на яркие синие глаза, ни на два белых рога, украшающих голову, ни на четыре кожаных крыла, маячащих за спиной – это то, что мог рассмотреть демонолог. Остальное же представляло собой сгусток темного тумана без формы.

− Задержать, − на общем языке приказал Голор.

Сгусток сначала закружился, завертелся, а следом черной стрелой бросился прочь из амбара, оставляя после себя аромат троповой пыли вперемешку с морозной свежестью мира существа. Голор вскочил на ноги. Убивать или наносить вред со времен Глобальной войны ни Демоны, ни Ангелы больше не могут. Те обещания, что дали потомки Ханаг, отныне имели полную силу без права нарушения. И пусть друг против друга могущественные создания Кикалэ могли бороться, вызванные мастерами, нанести вред миру Кикал и людям больше не смели. И часто, очень часто, Демонраш ругался на эти запреты, которые были столь не нужны в некоторые моменты. Но решение, принятое по личила три сотни годов назад, нельзя было забрать обратно – мироздание, наделенное собственным сознанием, следило за исполнением клятв. Кикалэ создал лучшего смотрителя за балансом.

Заскочив в соседний амбар, где оставили на личила своих ездовых, Голор позвал верное животное.

Силша засвистела в ответ, выдавая тревогу.

Ноги животных, наделенные пятью пальцами, оказались связанными. Чертыхнувшись, мастер принялся обрубать веревки ножом, который носил с собой.

− Кикальский хног, что же творится в тебе, Кикал!

Мастер ворчал, распутывая и разрезая веревки. Мощная ездовая, больше него в четыре раза, терпеливо ждала.

Силша были вредными созданиями, что со временем подчинились людям. Пятипалые четыре ноги проворно перебирали кикальскую почву, позволяя проникать в труднодоступные и неудобные места. Четыре пары ветвистых рогов белого цвета вздымались над головой вверх в темноте личила, создавая нечто подобия короны. Во время гона (так называли этот период ашвальцы) силша устраивали настоящие схватки: женщины боролись за мужчин для продолжения рода. Этими отростками они старались проколоть глаз сопернику и сопернице, оттого и было у них четыре глаза – на всякий случай. А длинная грива, что скрывала морду животного с двумя парами глаз, заплетали в косички, чтобы она не мешала во время поездки. В Калам волосы спасали от пепла. А здесь, где всегда было спокойно, в ней не было смысла. Однако они, ашвальцы, слишком уважали то, что было придумано Кикалэ.

Несмотря на свой нрав, ум их был столь прозорливым и понимающим, что они четко узнавали шаги и запах своих хозяев.

Послышался свистящий звук радости – это была силша Голора. Она стремительно поднялась на лапы и застыла на месте в ожидании. Столь сообразительные животные хорошо понимали язык людей (пускай и далеко не весь), чтобы реагировать и на настроение, и на команды. Голор же вскочил на подставленную спину, не теряя время на перевязку ремней для путешествия, и с силой вцепился в волосы, чтобы не упасть.

Силша стремительно выскочила из амбара, ловко перебирая мокрую почву. Из-под лап её вылетали комья грязи. Лужи расплескивались от твердых шагов, становясь лишь каплями на высохшей траве и прелых листьях лара.

Огни вдалеке замерли на месте, остановленные Демоном. Голор знал, что тот исполнит просьбу, не смея пойти против приказа сильнейшего и древнейшего демонолога. Справа от него стали близиться иные факелы – воротчики подбирались к замеченным недругам, завидев мелькание. И хоть мастеру не нравилось быть с ними в одной команде, сейчас лучшего расклада было не сыскать.

Силша засвистела, предупреждая хозяина и привлекая его внимание.

Только сейчас, отвлеченный до этого короткими раздумьями и наблюдениями, мужчина заметил, что черное облако, которое было Демоном, крутилось вокруг шести мау-мол, на которых сидели всадники – потому Голор не признал их, видя пару раз в своей жизни. Нападавшие старались отбиваться от налетевшего вихря существа то огнем, то мечами – ничего не помогало против бестелесного существа, то рассыпавшегося темными искрами, то собирающегося в настоящие потоки тумана.

− Перехватывай их!

Крики воротчиков донеслись до разгоряченного разума мастера. Демонолог разглядывал мау-мол, стараясь понять, как подобраться к ним. Силша свистела, недовольно ворча об очередной опасной вылазке – настолько умное животное хорошо передавало свои мысли и чувства хозяину.

Огромные бородатые мау-мол с двумя широкими рогами, похожими на две башни на голове, крутились на месте, изредка бросаясь то в одну сторону, то в другую. Застигнутые врасплох Демоном, они рокотали и щетинились, стараясь напасть на черное облако и, конечно же, хватали своими лапами лишь пустоту. Их шесть красных глаз, лишенные зрачка, сияли безумных устрашающим светом. Только по почве волочились длинные усы, мешающие им.

− Свободен! – прокричал Голор, отпуская Демона.

Туча постепенно стала таять, после чего и вовсе исчезла. И только запах троповой пыли, известный каждому демонологу, обуял мужчину. А следом часть силы перешла в сторону призванного существа, ослабляя мастера.

Враги, завидев причину своих стенаний, бросились в его сторону. Шесть мау-мол тараном двинулись на Голора, стараясь затоптать. Но хитрая и ловкая силша нырнула под ними, позволяя укусить только воздух.

Воротчики побирались все ближе, привнося суматоху. С десяток бойцов, с криками и огненными факелами, представляли угрозу. Закованные в броню на мощных ездовых гуанако – они представляли настоящую опасность для недругов.

Голор отметил главного из врагов, на которого то и дело поглядывали остальные. Коротко передав силша просьбу, мужчина сорвался с высокой спины животного, неприятно врезаясь в твердую почву и пачкаясь в грязи. Разбитый сотнями шагов отчаянных мау-мол пустырь сейчас напоминал настоящую топь. Ноги мужчины разъезжались и вязли.

Быстрым движением отрисовав очередную сигилу на запястье, демонолог произнес короткий призыв:

− Еусаш.

Вновь Кикал заскрежетал на призыв, прогибаясь под тяжестью Демона. Пространство разрывалось, открывая проход для могущественного существа Кикалэ из другого мира. Под светом Лилиэль входил новый помощник, освещаемый личила-точками. А мау−мол рокотали, отбиваясь уже от воротчиков, которые добрались до места столкновения. Они кололи животных кольями, заставляя их вставать на задние лапы, отчего кричали наездники, почти сбрасываемые со спин, едва удерживающиеся в подобие седла. Отпрыгивая в сторону или отходя на гуанако, охрана старалась взять напролом врагов, сбросив людей с ездовых и отпустить восвояси. Но те держались всеми силами, зная, что их ждет смерть в случае падения.

Позади схватки в мир вступил Демон, обдавая Голора знакомым запахом троповой пыли. Сила призванного существа была невероятной и могущественной, что любой демонолог бы позавидовал – то был сам Маркиз. Один из верховных Демон, коих было всего семьдесят два.

− Подними почву и пусти против недругов, Хоэв́эа!

Приказ Голора потонул в рокоте мау-мол и криках воротчиков. Но Демон услышал.

Почва задрожала, вызывая испуганные крики людей и животных. И даже силша мастера засвистела от приближения неприятности, хоть и понимала особенности призыва, видимые не раз за долгую службу Демонраш.

Камни под ногами затряслись, постепенно начиная подпрыгивать под силой толчков. С каждым вдохом мир наполнялся тягостной густой силой Демона, проникающей в уголки Кикал, отчего тот кряхтел и шипел, вступая в борьбу. И оттого почва начинала трещать, сталкиваясь от двух противоборствующих сил.

Люди истошно кричали, стараясь удержаться на ногах.

Животные рокотали от страха и чувства опасности, пытаясь сорваться с места и сбежать прочь, гонимые чувствами и желанием безопасности.

А Голор наслаждался происходящим. Крапинка затмила глаза мужчины, сделав лицо по−настоящему ужасающим в тусклом желтом свете Лилиэль.

Камни поднялись ввысь, вместе с отделившимися кусками почвы, вырванными яростной силой Демона, и закружились над врагами. Звук скрежета и рычания смешался с хриплым треском постепенно расходящейся поверхности, создающей очередной разрыв – призванное существо не гнушалось создать неприятности мирозданию в ответ на нежелание пропускать его из родного мира на призыв.

− Беолот!

Прокричал один из врагов и сделал маневр в сторону, уходя от растущего разрыва, с которого стремительно поднимались камни для падения вниз. Остальные наездники развернули мау-мол и бросились за ним вслед, быстрыми и резкими движениями преодолевая препятствия и растерянность ездовых. А камни летали над их головой, цепью сдерживая от попытки вновь напасть на ашвальцев – это было страшным и великолепным зрелищем.

Воротчики, понимая, что сила направлена демонологом не против них, вскочили на гуанако, усиленно упиравшихся от трепета перед дрожанием почвы, и несмело помчались вдогонку за незваными гостями, которые теперь убегали, поджав хвосты. В прямом и переносном смысле.

− Свободен, − прошептал Голор.

Хоэвэа опустил обратно камни и спаял между собой почву, скрывая разрыв. Кикал одобрительно загудел на это, обдавая демонолога теплыми ласковыми потоками ветра, нагнав их с самых далеких уголков. Как и прошлое создание, Демон постепенно растаял, распавшись темными каплями, оставляя после себя только привкус троповой пыли на языке. И ничего не говорило о том, что совсем недавно здесь произошла настоящая бойня, кроме грязи на месте топтания ездовых.

Голор взобрался обратно на силша – та уже успокоилась – и тихим шагом направил её в сторону амбара.

Пустырь был спокоен. Личии вновь засверкали в свете личила−точек (все время они прятались в прелой листве лара) и мерно поплыли по воздуху. А Лилиэль сурово глядел на мир, как, впрочем, и всегда. Огни в проходах постепенно гасли.

Наступил покой.

− Помогите.

Слабый шепот донесся до ушей Голора, заставляя его остановить силша. Животное заерзало на траве, перебирая пальцами почву в ожидании. Сначала мастер подумал, что ему показалось, но стон, едва различимый, позволил ему передумать. Соскочив с силша, мужчина подобрался ближе к кучке листьев лара, заботливо оставленных людьми для животных на время холодов. Он некоторое время разглядывал место, стараясь понять, откуда именно шли слова и кому необходима помощь.

Ездовая, устав ждать, своими ветвистыми рогами снесла верхушку стога, отчего незнакомец, зарывшийся в них, покатился в сторону.

Силша засвистела на веселых тонах, точно потешаясь.

− Хитрая, − ласково прошептал Голор, погладив по боку спутницу (его была женского пола).

В свете Лилиэль открылся вид на черные косматые волосы, собранные в подобие хвоста. Гладкая серая кожа, отливающаяся темно-серым оттенком, привлекла внимание личии, постаравшихся облепить нового гостя своего пустыря. Но мастер сразу понял: этот тот, кого скрывал погибший Ромул. Тритрийец.

− Мастер!

Обращение подмастерья, добирающегося до пустыря на своем (его был мужского пола) силша, отвлек Демонраш.

− Отдал мальца его бабушке. Кое-как нашел. Пришлось Демона звать, − объяснил Малк, подъехав ближе.

Его силша был меньше Голора, но не менее крупным на фоне людского телосложения. Длинная грива, заплетенная вокруг рогов, словно венец, украшала морду животного. Зеленые глаза его, с вытянутым зрачком, обменивались взглядами со второй ездовой, отчего та закатывала глаза и грустно посвистывала – переговаривались о случившемся.

Подмастерья остановился, присматриваясь к тритрийцу свысока. Тот больше ничего не говорил и не стонал, будто потеряв сознание и погрузившись в темноту временного сна.

− Из-за него все началось?

Мастер, пожав плечами, честно ответил:

− Не ведаю.

− Если да, то мы спасли ему жизнь сегодня, не позволив вернуть обратно в Тритри.

− И в этом нет ничего хорошего, − закончил Голор.

Мастер обмыл руки о лужу, кою не тронула суета и зло процедил:

− Мы нарушили волю Кикалэ, вступившись за него. О чем я только думал. Ничего хорошего из этого не выйдет. Значит, это был его путь – жить в Тритри. А я.

− Быть может, его путь – быть спасенным нами в эту личила?

− Не ведаю, Малк. И не желаю ведать.

Голор вскочил на силша, цепляясь за белые волосы животного. Та поднялась на ноги, выворачивая колени для дальнейшего движения. Решительно направив ездовую в сторону амбара, он посмотрел на личила-точки, чтобы больше не думать об этом дне.

− И мы оставим его здесь? – приподняв иронично бровь, спросил Малк.

− Я без того нарушил его путь. Большего на себя не возьму.

Малк вдруг рассмеялся. Задорно, громко, с настоящим ярким весельем. И без того расстроенный Голор стал злей и недовольней, в ответ силша яростно засвистела, ощущая настроение хозяина. Ни товарищ, ни его ездовая не отвечали – продолжая хохотать вместе.

− Мастер, − отсмеявшись, обратился Малк, − вы уже совершили ошибку. Зачем бросать на полтропы? Доводить все нужно до конца.

Силша Голора закатила глаза, а сам он ответил:

− Вместо одной ошибки, две я совершать не собираюсь.

− Тогда её совершу я.

− Не сомневаюсь, − фыркнул Голор.

− Я имею жалость к людям. Даже будь он тритрийцем. А вот тебе бы поучиться истинным заветам Кикалэ.

− О как заговорил!

Малк спрыгнул с широкой спины силша, припочвеняясь на раскиданные листья лара. Юноша так и не пришёл в себя, развалившись на грязи вперемешку с жухлой травой. Он казался истерзанным путем, оттого и на его коже появилась корочка, пускай гораздо тоньше и безболезненней, чем у ашвальцев.

− Кикалэ велел нам поддерживать и помогать друг другу.

− Не нарушая пути, Малк, что уготован.

− Так значит, путь его идет через нас.

Мастер промолчал на слова подмастерья. Тот освободил шею животного от ремней, на которые натягивалась вся упряжка, и быстрыми размашистыми движениями превратил её в подобие привязки.

− Вы мне не поможете, мастер?

− Ты взвалил эту ношу на себя, − ворчливо заметил Голор.

− Как вернемся в Олмор, я обязательно поведаю Олисе, что ты стал жестоким стариканом. Вот она удивится, какой у нее оказывается отец.

Спрыгнув с силша, мастер принялся помогать товарищу с перевязкой юноши на спине животного. Тритрийец был легким, что даже один мужчина смог бы поднять его без труда, что немало удивило обоих путешественников. Впрочем, обессилившие руки его, как и ноги, болтались без дела, оттого и было трудно справиться не с живым людем, а с мешком маиса, то и дело рассыпающегося по почве.

− Ты решил сразу получить все мое негодование? Жаловаться Олисе – это запрещенный прием, товарищ.

− Зато действенный, − запыхаясь, закинул ногу юноши Малк.

− Кого я взял в спутники, − наигранно протянул Голор.

− Верного спутника. И товарища, стоит заметить. И Кикалэ слышал ваши слова, когда ты согласился на мою компанию.

− Это было ошибочно.

− Слова в мире Кикал не имеют обратной силы. Ты сделал выбор, от которого нельзя увильнуть, − хохотнул подмастерья.

− Ужасные заветы.

И пусть Голор ворчал и дулся на своего товарища, но в глубине души все же не меньше смеялся от их перебранок. Годами была проверена верность Малка: как в жизни, так и в бою – найти настолько достойного напарника было настоящим чудом. Сам Кикалэ преподнёс ему за все дела его дар этот.

Силша засвистели, завидев возвращающиеся огни. Воротчики медленно двигались обратно. Встреча с ними с тритрийцем на руках могла, как успокоить людей, так и разозлить ещё больше, потому оба мужчины не решили показывать свою находку, которая лежала на спине без движения.

− Что будем делать?

Голор чертыхнулся на вопрос Малка и язвительно уточнил:

− Твой груз – ты и думай.

− Мастер, − протянул в ответ подмастерья и печальным взглядом посмотрел на него.

− Кого я пригрел у себя на спине.

Малк улыбнулся и горделиво приосанился в желтоватом свете Лилиэль.

− Отвезем его в Килана. Пускай сами с ним разбираются – им любой людь в радость.

− А есть знакомая у тебя здесь кила?

− Делок Отринувшая. К ней завезем. Иди до едальни, а я с воротниками поговорю.

Подмастерья гукнул и отдал команду силша, коя быстрым ходом двинулась к указанному месту. Так, чтобы не было видно силуэт животного для воротчиков. Голор же, осмотревшись, отметил, что почва начинала холодеть. Тепло Кикал исчезало, сменяясь мерзлотой. Шхокские ветра не добрались до края Ашвал, но их прибытие ожидалось – даже тучи предупреждающе крутились и игрались, становясь яростней, предвещая времена смятения.

[1] время захода Калиэль за горизонт, определяется в период с 30-00 до 40-00.

[2] малая часть мес, состоящая из десяти дней, повторяющаяся восемь раз в мес.

[3] первый теплый мес, отличающийся влажностью и множеством дождей. В Калам в это время созревает кио – самое распространённое съедобное растение.

[4] То бишь, ругаясь

[5] Мертвец, что не вознёсся к Кикалэ, отвергнутый создателем

[6] С Языка Кикалэ – черное зло

[7] Глупыми и неважными, пустыми

[8] запаренные горячей или холодной водой высушенные ти или иное растение. Имеет вкус в зависимости от наполнения.

[9] четырехкопытное животное с коричнево−бежевой кожей. Вытянутая морда и четыре острых витиеватых рога: два полукругом обрамляют щеки, а два точеными пиками смотрят вперёд. Домашнее. Глухое. Используется для добычи молока, кожи и жира.

[10] месяц первых холодов и выпадения снега в Тритри и части Калам. Признаки: опадение листьев, смена шубок у животных и шхокские ветра.

[11] широкое темно-фиолетовое растение с зеленым отливом, имеющее вертикальные звездчатые ветви без листвы.

[12] четырехколесная повозка на ремнях и с петлями из афараха. Исполненная в виде квадрата с крытым верхом из кожи тавроса. Используется как для перевозки афараха, так и для хозяйственных нужд. Движется за счет животного, на которого надевают ремни, крепленные к ошейнику.

[13] вор

[14] приграничный город Ашвал, через который проходит путь к Перепутью Десяти Дорог. Малонаселенный, занимающийся выращиванием растений и животных. Неоднократно подвергался нападениям со стороны тритрийцев.

[15] огромные зеленые камни−ориентиры по Племенному лесу, выложенные для ровного пути в Калам. Имеют острые неровные края, при касании со стороны потомков Ханаг, появляются символы желто−оранжевого цвета, обозначающие направление движения.

[16] многоцветное дерево: по личила − красное, по гуаль − розовое, по прери − синее. Имеют неказистые ветки, клонящиеся к почве. Приносит синие плоды − сладкие и мясистые, с белой косточкой.

[17] инструмент для измерения времени.

[18] временная единица времени. Равна, примерно, 100 ptvysv минут. В одном дне 40 кокада.

[19] полое бревно, обтянутое кожей, по которому ударяют камнями, отчего раздается ярый бойкий звук. Используется для обозначения опасности на приграничных территориях.

[20] мера длины. Примерно равная: 1 мотель − 4 земных метра. Измеряется специальной длинной палкой – монтель.

[21] ужас, невообразимое недовольство чужими действиями