Читать онлайн
"Лунный Мальчик"

Когда я первый раз переступила порог дома, по моей коже пробежали мурашки. Воздух в доме казался тяжелым, давил на грудь, и я поняла — сюда нельзя заходить. Надо развернуться и бежать по дальше. Но куда? Мне было всего восемь лет, три месяца назад умерла мама, и теперь органы опеки привезли меня к отцу, которого я никогда не видела. Другого выбора у меня не было.

Меня всегда пугали детские дома, но, возможно, там мне было бы лучше. Намного лучше.

За две минуты до этого машина остановилась у небольшого, но ухоженного дома в конце улицы.

Здесь было так тихо. После шумного города в котором я жила тишина давила на уши. Тем более что дом был на самой окраине маленького городка где жил мой отец, в самом конце улице где начиналась лесополоса. Социальная работница вышла первой, поправила воротник пальто и позвонила в дверь. Она пыталось быть милой со мной, но по ее лицу было видно, что она хочет по скорее закончить свою работу. Прошла минута — и я увидела его. Моего отца.

Он был высоким, красивым, наверное даже обаятельным, ребенком мне было сложно понять. Позже, когда я повзрослею, я пойму, насколько он нравился женщинам, насколько милым мог казаться на людях. Но ребенка не обманешь внешностью.

Его глаза… В них не было теплоты, не было радости встречи. Он не обнял меня и не поцеловал. Не сказал добрых слов ребенку мир которого рухнул в один миг. Я не знаю чего я ожидала от встречи с ним. Где-то в глубине души я хотела чтобы он был рад меня увидеть. Чтобы я была важна для него. Мне всегда хотелось чтобы у меня был папа, как и других детей. Но вскоре я пойму, что иногда лучше и без папы.

Социальная работница прошлась по дому, заглянула в холодильник. Он подписал какие-то бумаги и она пошла к выходу, остановилось возле меня:

— Ну, всего хорошего тебе, Пэм. Тебе очень повезло, что у тебя есть такой отец. — сказала она пытаясь улыбнуться.

Потом развернулась к отцу:

— Милая девочка. Всего хорошего мистер Никсон.

Она вышла из дома так на меня больше и не взглянув, села в свою машину и уехала. Мы с отцом еще какое-то время стояли посреди гостиной молча. Видимо он сам не знал что со мной делать. Я наверное свалилась ему как снег на голову.

Потом он внимательно посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Если будешь делать, как я говорю, у нас не будет проблем. Но если хоть раз ослушаешься меня, ты сильно пожалеешь.

Не этих слов я ожидала от него и почувствовала как у меня скручивается желудок.

Затем он развернулся и молча провел меня в мою комнату на втором этаже.

В тот момент я поняла, почему мама с ним не жила. Почему никогда не хотела о нем говорить. Почему когда я начина задавать вопросы, она как- будто каменела и переводила разговор на другую тему. Я поняла: ему нельзя перечить. Лучше держаться подальше. Он опасен.

В этот вечер мне никто не прочел сказку, никто не поцеловал меня перед сном, никто не спросил как у меня прошел день. Я сама разобрала свои вещи, сама как смогла застелила огромную кровать и долго лежала смотря в потолок прижимая к себе плюшевого медведя не понимая что мне ждет дальше. Но мой детский мозг даже вообразить не мог того, что ждет меня впереди. Заснула я в слезах, хотя мне казалось что они уже должны у меня закончиться.

С этого дня моя жизнь подчинялась его настроению.

Я по звуку шагов, по тому, как он открывал холодильник, могла понять, стоит ли сегодня просить о чем-то важном для меня. Стоит ли вообще показываться ему на глаза. Это была своего рода игра, угадай какое у него настроение сегодня. Не угадала, новый синяк был обеспечен. Он не бил меня часто — но этого хватало, чтобы я боялась его до чертиков. Я в прямом смысле боялась что он меня может убить. Его взгляд пробирал меня до дрожи, что я сразу цепенела и не могла пошевелиться. Именно тогда я научилась сдерживать слезы при нем, они злили его еще сильнее. Научилась копить обиды. Я всегда ждала вечера, чтобы плакать ночами, зарываясь лицом в подушку, чтобы он не услышал.

Весь дом лег на мои плечи. Я любила помогать маме по дому, она по мере моего возраста учила меня всему. Но в этом доме мне пришлось быстро и многому научиться. Нужно было знать какие он любит тосты и яичницу на завтрак, как заваривать кофе, как готовить ужин, как гладить его рубашки и еще сотни вещей, которые должны быть сделаны определенным образом и которые женщины постигают годами. Я была маленьким ребенком и многие вещи не получались сразу и за это я постоянно получала подзатыльники.

— Ты же девочка. — кричал он на меня. Я не знала что ему ответить на этот железный аргумент и начала жалеть, что не родилась мальчиком. Хотя сейчас понимаю, что будь у него сын, ему было бы еще хуже. Даже страшно представить какого монстра он мог воспитать. Он довольно часто говорил мне: Ты же будущая женщина, какой с тебя толк? Что ты вообще можешь понимать в этой жизни? Твоя задача рожать детей, а от этого вы потом тупеете.

Господи, как моя мама могла связаться с таким человеком? Неужели она не видела? Она мне всегда казалась очень умной и жизнерадостной женщиной. Но когда я повзрослею, я на собственной шкуре пойму и перестану ее винить.

При этом я должна была учиться на отлично. Мои желания, мои потребности, мое здоровье — никого не волновали. Мое детство закончилось как только я переступила пород этого дома. И со временем я забыла что такое детские игры вместе с друзьями. Вместе с ними я должна была варить суп из листьев и камней, а не стоять на кухне и варить каждый день ужин отцу. Я должна была играть вместе с девочками и учиться ролевым моделям, но у меня была одна роль, роль прислуги в собственном доме.

На следующий день после переезда я увидела черноволосого мальчика, сидевшего на крыльце дома напротив. Он выглядел бледным и чем-то расстроенным. Я взяла яблоко на кухне, перешла дорогу и подошла к нему. Он внимательно посмотрел на меня своими серыми глазами. Помню, что их цвет, такой редкий, уже тогда меня поразил. Тогда у меня еще не было проблем с коммуникацией и постоянного страха.

— Привет, меня зовут Пэм. Я вчера переехала к отцу. Моя мама недавно умерла, и теперь я буду жить здесь. Хочешь яблоко? — спросила я его.

Но прежде чем он успел ответить, из нашего дома вылетел отец. Он резко схватил меня за руку и развернул к себе. Яблоко выпало из моей ладони и покатилось по дороге.

— Чтобы я больше никогда не видел, что ты разговариваешь с ним! Ты меня поняла?

— Но почему? — спросила я.

Это была ошибка. Мне нельзя было задавать вопросы. Первое правило: никогда не задавать лишних вопросов. Я буду долго его учить. Сколько затрещин я получу прежде чем научусь держать язык за зубами. Он ударил меня по щеке. Сильно.

— Потому что я так сказал! — закричал он на всю улицу. — Марш домой!

Щека горела, когда я вбежала в дом и бросилась в свою комнату. Тогда я ещё не привыкла к такому обращению. Я была в шоке. Я не верила, что такое вообще возможно. Слёзы хлынули сами собой. Отец пошел за мной громко хлопнув входной дверью и поднялся следом.

— Ты мне ещё спасибо скажешь! — орал он. — Его мамаша шизанутая!

Затем развернулся и с грохотом захлопнул дверь моей комнаты.

Но самое страшное было не это. Когда я стояла на улице, я потеряла цепочку матери — ту, что носила с момента её смерти. Через два часа, когда в доме стало тихо, я прокралась на улицу. Обыскала всю дорогу, каждый угол, каждую щель между досками крыльца. Но так и не нашла.

Первые полгода я постоянно плакала. Была часто бита. Пыталась даже по своему бороться устраивая бунты отказываясь от еды. Но потом сдалась. Я поняла: с ним лучше не спорить, лучше делать так, как он хочет, и не задавать лишних вопросов.

Но не только моя жизнь была похожа на ад. Жизнь Найджела, моего соседа напротив, тоже была непростой. Его мать и правда была больна. Не знаю, издевалась ли она над ним так же, как мой отец надо мной, но жить с психически нестабильным человеком всегда тяжело.

Иногда она кричала на него. Иногда била посуду и наверное ломала мебель. Могла выйти из дома босиком посреди зимы, и тогда Найджел бросался за ней. Я давно поняла, что мы оба несчастны. Каждый по-своему, но несчастны. Но это нас не объединяло. Он не хотел дружить со мной. Не хотел разговаривать. Всегда держал дистанцию. Даже не здоровался, проходил мимо меня молча. То ли из-за моего отца. То ли потому, что я ему не нравилась. Я не знала. Но я не могла его понять. У него был шанс вырваться. А у меня — нет.

Прошло всего пару месяцев после моего переезда, когда я услышала разговор на улице.

К Найджелу приехал отец. Он хотел забрать его с собой.

— Я никуда с тобой не поеду! — кричал Найджел. — Ты меня не заставишь! Я хочу остаться с мамой!

— Сынок, твоя мать… она не совсем здорова. Тебе будет лучше со мной. Не бойся, я обо всём позабочусь. У неё будет сиделка. Я не понимаю, почему ты не хочешь переехать ко мне?

— Я никуда с тобой не поеду!

Он остался. Его отец приезжал к ним, но редко. Хотя я не знала, чтобы я сделала на его месте. Возможно он и правда очень сильно любил свою мать.

С Найджелом было что-то не так. Однажды летом я лежала в своей комнате с открытым окном. Его спальня находилась напротив моей — наши дома были типовыми, и разделяла нас лишь узкая дорога. Вдруг я услышала крик. Дикий, пронзительный, пробирающий до дрожи. Я проснулась не понимая что происходит. Через минуту в его комнату поднялась сиделка.

— Тише, мальчик. Запей лекарство. Тебе станет лучше.

Ещё несколько минут — и крики перешли в глухие стоны. Потом всё стихло. Я лежала в темноте, в жаркой, душной комнате, и не могла пошевелиться обливаясь потом. Мне казалось, что я чувствую его боль. Каждый раз, когда случались эти приступы, мне хотелось выбежать из дома, перебежать дорогу и помочь ему. Но что я могла сделать?

Мне так не хватало тепла и любви.

Все годы моей жизни в этом доме — да что там, почти всю свою осознанную жизнь — я жила без них. Даже без простого понимания, которое делало бы существование хоть немного терпимее. Я пыталась хранить в памяти счастливые годы, проведённые с мамой. Но со временем воспоминания тускнели, стирались, как старая бумага, пока я не начала сомневаться: было ли это вообще со мной? У меня осталось всего несколько её фотографий и пара вещей, которые я хранила в коробке в шкафу. Я доставала их только ночью, когда отец не видел. Больше всего я любила одну фотографию: нам с мамой было хорошо в тот день, в парке. Она держала меня на руках и смеялась, пока я ела сладкую вату. Только эти снимки напоминали мне, что, возможно, когда-нибудь и в моей жизни наступит счастливый момент. Что я смогу, наконец, вздохнуть спокойно.

Но даже в этой жизни были маленькие радости. Самая главная — музыка.

Мама водила меня в музыкальную школу с пяти лет. Когда я переехала к отцу и сказала ему об этом, я удивилась, когда через несколько дней в гостиной появилось пианино. Он даже нанял мне репетитора. Два раза в неделю ко мне приходила пожилая женщина, бывшая пианистка. Она была дамой старой закалки — упрямая, волевая, с безупречной осанкой. В её молодости от женщин ждали, что они будут сидеть дома и растить детей, но она сделала карьеру вопреки всем ожиданиям. Гастролировала, трижды выходила замуж, родила двоих сыновей от разных мужчин. Я уважала её. И любила музыку. Я с радостью ждала ее уроки, мы с ней разделяли одну и ту же любовь.

А ещё были книги, которые я читала запоем. Романы, детективы, приключения. Только так я могла жить, видеть мир. Пока я читала, я была не здесь. Так как телевизор принадлежал отцу, смотрела я его редко.

— Тебе что нечем заняться? — кричал он если заставал меня за этим занятием.

Но сильнее всех я любила свою тётю. Раз в год она приезжала и забирала меня из нашего городка в большой город. Там я чувствовала, что такое настоящая жизнь. Мы ходили в кино, кафе, парки аттракционов, музеи, магазины. Она покупала мне одежду, на которую отец не хотел тратиться. Учила меня тому, чему может научить только женщина. Она была очень похожа на мою маму, всего на два года старшее ее и работала редактором в издательстве.

— Тётя Маргарет, я так хочу остаться с тобой. Ну пожалуйста, не отвози меня назад к нему. Мне там так плохо… — я сжала её руку, стараясь не расплакаться.

Она глубоко вздохнула, убрала прядь волос с моего лица и посмотрела с болью в глазах.

— Детка, я бы с удовольствием тебя забрала. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Но я не могу. Он твой отец…

— Но он ужасный человек! Я не хочу с ним жить! — выпалила я, чувствуя, как слёзы жгут горло.

Маргарет опустила взгляд.

— Я знаю, кто твой отец и какой он. Поверь, знаю лучше, чем хотелось бы… Но он не отдаст тебя. Я пыталась его уговорить, когда умерла твоя мама. Но он даже слушать не стал. Видишь ли… мы с ним не ладим.

— Почему?

Она немного помолчала, словно решая, стоит ли говорить правду.

— Потому что я помогла твоей матери сбежать от него, когда она была беременна тобой.

Я пыталась осмыслить её слова.

— Он мог запретить мне с тобой видеться… Но не стал. Возможно, это единственная хорошая вещь, которую он когда-либо сделал, — тихо добавила она, а потом улыбнулась. — Давай, доедай мороженое, и пойдём в твой любимый книжный магазин.

Потом я узнала что мои родители не были официально разведены. После того как она сбежала он так и не дал ей развод. Как она сбежала и почему, почему вообще с ним познакомилась и забеременела от него, как вышла замуж? Всей истории я не знала. Хотя отлично могла понять, будь у меня такая возможность сбежать, я бы тоже это сделала. В первый год я часто думала о побеге, но куда бежать? Ведь он отлично знал где найти Маргарет.

Каждый год я с нетерпением ждала приезда тёти. Она была единственной, кто знал правду и понимал меня. Она никогда не заходила в этот дом, просто ждала меня в машине. Чтобы увезти, хоть ненадолго из дома больше похожего на склеп.

Однажды, лежа в кровати в доме тёти, я смотрела на Луну, затянутую облаками. Маргарет лежала рядом и нежно гладила меня по голове.

— Хочешь, расскажу тебе легенду о Лунном Мальчике? — спросила она.

Я кивнула.

— Давным-давно на Луне жил мальчик по имени Селес. Он был рождён из лунного света и мог видеть людские души, как мы звёзды на ночном небе. Каждую ночь он смотрел на Землю и видел, как люди страдают от тоски, одиночества и неразделённой любви. Его сердце наполнялось печалью, и он молил звёзды дать ему силу помочь.

Однажды звёзды услышали его и послали комету, которая перенесла его на Землю. Он упал в густой лес, где его нашла старая женщина. Увидев, что его глаза светятся, а кожа холодна, как лунный свет, она забрала его домой и растила, как родного сына.

Со временем люди заметили, что мальчик обладает даром: когда он касался кого-то, тревога и печаль исчезали. Он не мог исцелять раны тела, но его прикосновение снимало боль души. Люди приходили к нему из далёких деревень, искали утешения — и Селес помогал каждому, кто нуждался.

Но однажды он встретил девушку, чьё сердце было разбито так сильно, что даже его свет не мог её исцелить. Тогда он понял, что должен вернуться на Луну, чтобы забрать с собой её боль. В ночь полнолуния он исчез, растворившись в серебристом свете, а на небе появилась новая яркая звезда. С тех пор говорят, что в безлунные ночи, если молча рассказать небу о своей боли, свет далёкой звезды Селеса сможет облегчить душу.

Я задумчиво смотрела на облака, скрывавшие Луну.

— Ты думаешь, это правда или просто сказка?

Тётя улыбнулась и провела рукой по моим волосам.

— В каждой легенде есть доля правды, дорогая.

С тех пор в каждую безлунную ночь я стояла у окна своей спальни и шептала свои мысли, глядя на небо. Я не могла вести дневник — слишком боялась, что отец найдёт его. Но я могла выплакать свои горести Лунному Мальчику. И мне становилось немного легче.

Еще я могла вложить свои печали в музыку. Когда отца не было дома, я садилась за пианино, и мои пальцы сами находили нужные клавиши. Я играла и плакала, чувствуя, будто композиторы, создавшие эти мелодии, понимали меня, говорили со мной через ноты. В музыке я находила утешение, которого не могла получить в реальной жизни.

Но отец не любил, когда я играла такие пьесы при нём. Ему нравились весёлые современные песни — те, что он мог заставить меня петь и играть для него, как дрессированную обезьянку.

Найджел тоже любил музыку, но по-своему. Он играл на электрогитаре. По вечерам, когда в его окне загоралась лампа, я садилась возле своего окна и слушала. По тому, как он играл и пел, можно было понять, какое у него настроение — разрывающее душу одиночество или глухая злость, а иногда странная, едва уловимая надежда.

Я знала, что не должна была подслушивать. Наверняка, узнав об этом, он бы разозлился. Но я не могла ничего с собой поделать. Я чувствовала себя преступницей. Но стоило ему взять первые аккорды — и мне становилось легче. Я разбиралась в музыке и знала, что он играет великолепно. А его голос… Густой, немного хриплый, с нотками тоски — я могла слушать его часами. И, наверное, это было самым странным: мы никогда не говорили друг с другом, но через музыку я чувствовала, что понимаю Найджела лучше, чем кого-либо ещё.