Читать онлайн
"Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами"

Автор: Сергей Свидерский

Глава 1

Свидерский Сергей Владиславович

ТАКСИДЕРМИСТ

ОХОТНИК ЗА «ЗОЛОТЫМИ ГОЛОВАМИ»

Все события и персонажи выдуманы. Любые совпадения случайны.

Кто прольёт кровь человеческую,

того кровь прольётся рукою человека.

Бытие 9:6

Pshlivsenah-00. Ой-хо-хо! Сейчас сделала гайцов на триста двадцать! Моя «ласточка» махнула им хвостиком – ловите бабочек! Сейчас вышлю видео с регистратора. Мыслю, вышло всё чики-поки! Ловите кадры! Ха! Пшливсенах!...

Pshlivsenah-08. Майрочка! Хай, красава! Ничо не словила!

Pshlivsenah-00. Лейла! Ты чо, сучка, руль сменила?!

Pshlivsenah-08. Майра! Дышишь мелко! Мой копмер супер-супер всех ваших старушек! Шли видакос! Жду! Просто мочусь от счастухи увидеть, как гайцы снова ссутся и серут в карманы! Хай, Майрочка! Пшливсенах!

Pshlivsenah-02. Лейла! Сильно не ссы на тряпьё. Папику придётся новую тачку покупать.

Pshlivsenah-08. Муба! Следи за своей трубой. Она у тебя в последнее время протекает.

Pshlivsenah-02. На чо намекаешь? Кончаю рано?

Pshlivsenah-08. Умел бы ещё… Ха-ха-ха!

Pshlivsenah-02. Зря дрочишься, шмара!

Pshlivsenah-00. Котики! Не надо ссориться! У нас есть, кому пистоны по всей стране на всех дорогах вставлять. И кто кому, куда кончать будет, поверьте, не наше барское дело.

Pshlivsenah-03. Майра! Хай, сучка, как дела, блядь!

Pshlivsenah-00. Мами-мами, не тебе меня учить срать в кустах.

Pshlivsenah-03. Я просил не называть меня Мами-мами!.. Блядь!

Pshlivsenah-00. Не дрочись, Мами-мами, не всё решают бабки.

Pshlivsenah-03. Чья бы звездота пела!.. Ты же за пяток баксов головку отгрызёшь!

Pshlivsenah-04. Уточни, Амир, про чью головку говоришь.

Pshlivsenah-08. Не про твою – точно, педик сраный! Знай насест!

Pshlivsenah-04. Ой-хо! Сладкая лесби подала свой писклявый голосочек! Лижи вагину, Лейла! С твоими способностями только Парнас лизопёздок покорять.

Pshlivsenah-07. Эй, там! Кончайте чморить друг друга! Майрочка! Выкладывай, бля, свою видаху с ментами. Тока проснулся. Голова и жопа трещат после вчерашнего! Хоть развеюсь.

Pshlivsenah-00. Тимик! Дорогуша! Приветики-приветики! Счас выложу повторно! Пшливсенах!..

Pshlivsenah-05. Ты, братан, с жопой-то поосторожнее! Гляди, правильные челы поймут неправильно.

Pshlivsenah-07. Кто бы верещал, птенчик! Сам откровенничал, что мечтаешь о сексухе с крутым мэном. Кстати, есть на примете брутальный чел из Азии. Прикатил недавно откуда-то оттуда. И учти, у него не член, гофрированный шланг. Со всеми возможными приспособлениями. Знающие люди говорят, он им такие чудеса вытворяет! Мозг крошится. Могу устроить раут. По старой дружбе.

Pshlivsenah-00. Щас выкладываю… Чо-то мобила тупит… или сваязь херовая… Нах! Нах! Нах!

Pshlivsenah-04. Когда это у тебя была связь херовая?! Гы-гы-гы!!! Строчку кладёшь ровно!..

Pshlivsenah-00. Вазик! Следи за своей строчкой. А я за своей как-нибудь… Ой, бля! Связь есть!.. Счас выкладываю дрочево с гайцами! Ой!.. Бля-а-а… Откуда здесь взялась остановка!.. Киздец, толпа срани под колёса бросилась! Я же по правилам еду… Киздец!.. Чо с тормозами-то!.. Бля-а-а-а!..

- Снова, сука, развлекается, - сплюнул на мокрый асфальт сержант Молодаев.

- Что на радаре? – поинтересовался лейтенант Сатин, покуривая лениво плохо тлеющую сигарету.

- Как обычно, триста с лишком, - Молодаев снова сплюнул на асфальт.

Сатин посмотрел на товарища и заметил:

- Смотрю, территорию как зверь метишь. Думаешь застолбить местечко надолго?

Молодаев пожал плечами, хотел снова плюнуть, передумал. Сказал после некоторого раздумья.

- Нет, место здесь не хлебное. Камер навешено, в глазу рябит. Водитель умный пошёл. Если что, сразу в службу внутренней безопасности скачет с заявлением, мол, так и сяк, превышают полномочия, примите, дескать, меры. Нет, не хлебное.

Сатин тоже поёжился. Погодка была та ещё. Начало осени. Ветер пронизывает до костей, забирается под одежду, гонит прочь тепло. Сейчас бы домой, на дачу, посидеть со стаканчиком пивка возле растопленного камина в кресле с закрытыми глазами, погонять мысли о вечном.

- А эти суки, «золотая молодёжь», блин, - вдруг начал Молодаев, - развлекаются, как хотят, прожигатели жизни и бабосов папиных. На нас, на законных представителей, кладут с прибором. И никто им не указ. Если повезёт задержать кого-то, то такая свора адвокатов примчится, что сам признаешься в том, что остановил дитятю высокопоставленного шишки со злым намерением. И обвинят, и с работы попрут. Чо молчишь, Дима? – обратился Молодаев к Сатину.

- Чо молчу, Саша? – вопросом на вопрос ответил Сатин. – Да я уже этих тварей не то, что видеть не могу, слышать что-нибудь о них, нет мочи! – последние слова он прокричал, сжав до боли кулаки. – И знаешь, какая меня иногда мыслишка посещает тёмными бессонными вечерами?

- Поделись – буду в курсе.

- А мысль такая, Саша, - Сатин похлопал себя по карманам куртки, будто что, ища, и протянул руку к товарищу.

На лице Молодаева появилось удивление.

- Чо?

- Сигарету дай! – резко выдохнул Сатин.

- Ты же бросил, дружище!

- Как бросил, так и начну, - ответил Сатин. – Так дашь или будешь словами кормить?

Молодаев полез в карман за сигаретами, внутренне дивясь состоянию товарища. Разное – и плохое и хорошее – пережили они за два года службы. И погоня, и стрельба, и задержание разных артистов, представляющихся то детьми президента, то племянниками премьера, фантазия была у всех крайне разнообразна; один даже сказал, что он незаконный сын, как бы ни было это смешно, лейтенанта Шмидта. Но чтобы так демонстративно Сатин переживал, не скрывая накрывших с головой эмоций, это было впервые. Вона как руки трясутся, будто с похмелья дикого. Вынул пачку, откинул крышку. Протянул. Сатин вынул сигарету и прикурил от предложенной зажигалки. Глубоко затянулся. Задержал в лёгких дым. С давно забытым удовольствием ощутил необыкновенную пустоту в голове и невесомость в теле, что, впрочем, скоро прошло, к его явному недовольству. Быстро, в несколько долгих жадных затяжек выкурил сигарету.

- А мысль такая, Саша, - повторил Сатин. – Хочу, чтобы появился в обществе мститель, чтобы всем этим сукам, «золотым детишкам», показал их настоящее место. Понимаешь, ведь от них исходит самая настоящая угроза. Угроза обществу, людям. Понимаешь, не этих тварей нужно защищать от людей, а простых граждан от них. К каждому пенсионеру, ребёнку, беременной мамаше приставить десяток громил, чтобы на пушечный выстрел никого из этого «золотого мира» к ним не подпускали. И оберегали обычных граждан, как самую ценную вещь для государства.

- Я тоже иногда к такой мысли прихожу, - откровенно признался Молодаев. – Найдись он, этот мститель, нет, охотник за «золотой молодёжью», я бы лично ему сам из нашей оружейки патроны для винтаря тырил и прятал в условленном месте. Видал, небось, Дима, поступили новые винтовки с цифровой оптикой для спецназа?

Несколько секунд помолчали.

- Щас точно что-то произойдёт, - проговорил Молодаев. – На такой скорости эта Майра пролетела… Не впишется в поворот. Дорога мокрая. А там автобусная остановка.

В этом время послышался в отдалении громкий хлопок. В машине заработала рация. Дежурный сообщил о наезде автомобиля на автобусную остановку.

- Пойдём, что ли, Саша, - как-то обречённо произнёс Сатин. – Работу делать.

Молодаев заметил про себя, как говоря это, Сатин невольно потянулся к кобуре. И остановил взгляд на своей руке – ею он сжимал рукоять ПМ.

Свинцовое небо осени богато на сюрпризы. То ветер рвёт в клочья облака, то вдруг просыплется мелкий, будто просеянный через сито дождик и тотчас пахнёт ускользающим в небытие летом. И снова осенний пейзаж: мокрый асфальт, прилипшее к нему богатство золота опавших листьев и только растущая вдали, возле нового здания медцентра рябина пламенем своего пылающего костра безуспешно пытается поднять настроение.

Три часа пополудни не час-пик, но на автобусной остановке «Больница» всегда много народу. Одни выходят из автобусов и направляются прямиком к суперсовременному зданию из стекла и бетона; другие возвращаются; не всегда с улыбками на лицах; медучреждение не цирк, чтобы от поставленного доктором диагноза на основе лабораторных исследований сданных анализов ходить в дебильно приподнятом настроении с улыбочкой на губах.

Там, где народ, там и попрошайки. Всех мастей. Одни инвалиды афганской войны (Великая Отечественная за давностью лет отошла в тень, много других войн, объявленных и нет), другие участники погранично-локальных конфликтов, третьи – просто любители жить за счёт добродушно-настроенных граждан к любого вида калек; и неважно, что большинство из них здоровые крепкие мужчины, важно надавить на кнопочку в душе, чтобы вовремя сработал инстинкт пожертвования. И тогда в протянутые трясущиеся не от болезни, от перепоя скрюченные судорогой пальцы и рваные блохастые вязаные шапочки льются ручейки монет, впоследствии вырастающие в полноводные бумажные реки.

Задирая в основном женщин, мужчины могут врезать в ухо, не смотря на жалкий вид безногого калеки в инвалидном кресле, возле остановки крутился, выписывая фигуры высшего пилотажа, в поношенной одежде мужчина неопределённо-среднего возраста; на выветренной до черноты коже лица пробивалась редкими кустиками рыже-седая щетина; сине-прозрачные глаза с вызовом смотрели на всех, на кого падал его взор. С ним старались не конфликтовать и клали монетки в жестяную коробку. Со скорбным звоном они падали на металлическое дно и продолжали звенеть, так как мужчина продолжал трясти коробкой, словно кастаньетами, призывая народ не скупиться; при этом он выкрикивал похабные словечки и отпускал сальные шуточки в сторону молоденьких мамаш с грудными детьми на руках. Его пытались усовестить старушки-пенсионерки, но на него их слова действовали катализатором и он с новым вдохновением, прорывающимся сквозь небритое лицо яркими лучиками, продолжал словесную перепалку.

Бедолага калека в миру Витя по кличке Болт, от фамилии Болотов, имел вполне две ноги, дарованные ему при рождении природой; причина визуальной ущербности крылась в стойком нежелании работать, привитом Вите капиталистическим обществом, курс на капитализацию которое взяло в начале девяностых. Приехав в столицу из глухой деревеньки молоденьким пареньком, полным светлых и радужных идей с желанием стать артистом, он очень скоро пришёл к выводу, что не высокая сцена театра и подмостков, что не стрекот камеры и крик режиссёра «Стоп! Снято!» ведут к жизненному успеху. Правда, Витя успел поучиться на актёрских курсах, это очень кстати пригодилось ему в дальнейшей адаптации к городской жизни. Изучив внимательно аверс и реверс городских улиц, он решил пойти путём наименьшего сопротивления. Решение подкинул сосед по снимаемой квартире. «Витёк, чо ты менжуешься, - как-то вечером за рюмкой крепкого чая откровенничал сосед, имя которого он так никогда не узнал, он вскоре пропал, ушёл утром на работу и не вернулся. – Начни зарабатывать деньги попрошайничеством». Витя сначала, в первые минуты вечернего «чаепития», активно отказывался, мол, в западло попрошайничать, дескать, вот выучусь на артиста и тогда попрёт. «Дурак, - констатировал сосед. – Не попрошайничать, а принять к реализации новые методы легальной добычи денег». – «Как ты не смогу!» - «И не надо! – продолжал сосед. – Я – дело особое. Ты, допустим, найди свою нишу. Хотя, всё, что можно, давно придумано. Для тебя сойдёт образ калеки. Какого-нибудь ветерана войны. Безногий, безрукий, ущербный. Ты вызовешь сочувствие. Вместе с ним и денежки». – «Калечить себя не дам! – пьяно возразил Витя. – Не хочу!» - «Не надо ничего отрезать. Ты же на артиста учишься, подумай, поспрошай, узнай, как гримёры работают». Витя узнал. С тех пор он выходил на промысел то безногим калекой, с табличкой с надписью «Помогите ветерану локальной войны!», или с ампутированной рукой. Вариантов оказалось много, чтобы предстать перед публикой, пусть и не театральной, в нужном жалостливом образе.

Так и повелось, каждое утро, наложив грим, подвязав ногу, усевшись в коляску, он отправлялся зарабатывать деньги; помогала ему в последнее время прибившаяся такая же, как и он, не желающая жить по установленным правилам женщина, назвавшаяся Анной; она приносила ему обед в судочках, меняла мелочь в магазинах на крупные купюры; долгими тёмными вечерами они беседовали и строили планы на жизнь; в ближайшее время собирались поехать на отдых куда-нибудь в Азию, собранных денег, с учётом выплаты налога хозяину, вполне хватает погулять в тепле месяца полтора.

Время обеда приближалось. Витя чувствовал, ноги затекли, пора расслабить ремни, но не делать же этого принародно! Вот придёт подруженька, тогда где-нибудь в сторонке можно расслабиться, походить, размять ноги. А пока Витя приставал к тем, кто скупился поделиться с ним монетой и обещал на головы жадных скорую кару за их прижимистость.

Приближающийся автомобиль он увидел поздно. Не автомобиль, космический корабль на колёсах нёсся прямо на него. Он, было, хотел вскочить на ноги и удрать, да сковывавшие ремни ноги не позволяли.

Витя впервые за последние годы проклял себя и работу. Он судорожно работал руками. Крутя колёса инвалидного кресла…

Мощный удар Витя ощутил всем телом. Бампер машины разнёс на фрагменты хлипкое креслице инвалида и его самого, необузданной силой разрушения разорвало пополам. Пря напролом в автобусную остановку, машина, как мифическое чудовище пожрало людей, насытившись их жизнями. Утолив голод, металлический монстр замер на месте, истекая

кровью жертв.

Анна находилась почти в полушаге от своего любимого артиста, своего Витечки, талантом которого восхищалась с первых мгновений знакомства на какой-то вечеринке, устроенной в одном из разрушенных строений, бывшем владении князя, давно почившего в бозе, как и его потомки, в спешке покинувшие родину в страшную годину революционных преобразований прошлого века.

Она уже готова была крикнуть ему, помахать рукой, привлечь внимание, как делала это обычно, не смотря на запрет Вити, что этим она его в глазах окружающего общества разоблачает. Но она махала рукой, кричала, не видя поблизости посторонних, могущих раскрыть секрет её любимого мужчины.

Сегодня Анна приготовила его любимые пельмешки с говяжьим бульоном; готовить она любила и делала это с не меньшей любовью, чем любила Витю, и старанием.

Опасность она заметила в последнюю минуту. Что-то внезапно овладело ею; ноги налились свинцом; горло перехватил спазм, не позволивший даже сделать вдох; в глазах её пошли круги, Анна видела, как автомобиль съезжает с трассы и мчится прямо на автобусную остановку. Ни визга тормозов, ни скрипа колёс, она не услышала. Зато она увидела трагическую гибель своего мужчины; увидела жертвоприношение какому-то автомобильному божеству, кровавому и жестокому, услышала крики людей, на которых наехала машина.

В тот же миг она почувствовала, как что-то тёплое и жидкое потекло по ногам. Анна опустила глаза и увидела торчащий ниже живота осколок стекла и струйки крови, стекающие по нему; увидела кровь на ногах.

Горькая мысль о том, что это конец – грустный конец всем мечтам и надеждам на светлую жизнь – пришла ей на ум; всё вокруг померкло.

Собрание директората проходило в обычном режиме.

Удобные кожаные кресла, виски, лёд, лимон. Работающий кондиционер очищает воздух, не отвлекает от основной цели – работа, работа и только работа. Безграничный комфорт присутствовал в каждом предмете интерьера; казалось, все вещи изготавливались под конкретного человека. Один мерный стук невидимого хронометра напоминал о том, как кратко пребывание в этом мире и как много нужно успеть сделать.

После выступления последнего докладчика, Сероп Рафикович Варданян, генеральный директор и акционер с контрольным пакетом акций нескольких крупных компаний, предложил по обыкновению отобедать прямо в кабинете, в соседнем просторном помещении, предназначенном именно для таких вот целей; когда нет желания выходить на улицу под дождь или снегопад даже на короткий миг, пока направляешься к машине в плотном кольце охраны. Разумное решение пришло не сразу; использовать рационально пустующую площадь подсказала секретарь-референт, София Львовна; это она была с ним с самых первых пор становления бизнеса, натерпелась страху под стволами пистолетов рэкетиров всех мастей, но выстояла и теперь он, Сероп Варданян, сын простого сельского работника в далёкой горной родине, бросивший вызов Судьбе и поехавший искать счастья на чужбине, ценил безмерно эту женщину и накопленный ею опыт работы. Было это, по меркам человеческой жизни, совсем недавно, когда надо было после проведения переговоров отобедать с компаньонами и поговорить без лишних ушей; что в обычном ресторане весьма проблематично. Софья Львовна нашла выход: вызвала из ресторана, позже вошедшего в компанию Варданяна, официантов, заказала блюда и всё остальное. Обед прошёл на высоте. Вот тогда-то секретарь-референт и сказала ненавязчиво, что, дескать, было бы весьма практично использовать это помещение именно в этом ключе – банкетная зона. С тех пор здесь прошёл не один фуршет, банкет, да и просто сытный обед вдали от любопытных глаз.

Едва Сероп Рафикович собрался произнести тост, как дверь в помещение отворилась ровно настолько, чтобы могла протиснуться часть фигуры, в проёме показалась голова старшего смены охраны.

- Что? – спросил Варданян. – Что-то важное? Если нет, просил попусту не тревожить.

- Сероп Рафикович… - замялся старший. – Там это…

- Что?

- Майра… это…

Настроение у Серопа Рафиковича тотчас испортилось; виду он не подал и спросил, что случилось на этот раз, и предупредил, если что-то несерьёзное, получит выговор с последующим увольнением. Старший смены охраны кивнул головой и сказал, что ему будет лучше выйти и поговорить без посторонних.

Сероп Рафикович сказал присутствующим, чтобы начинали обед без него и вышел.

- Ну? – строго посмотрел на старшего. – Начинай прямо, не блей, как овца. Что на этот раз? Снова кого-то подрезала или ментам палец показала.

Старший махнул рукой.

- Если бы, Сероп Рафикович. Она на полном ходу въехала в автобусную остановку.

- Жертвы?

Старший кивнул.

- Один калека, две старухи, одна беременная, все насмерть. Остальные разной степени повреждения.

Варданян почувствовал дикую ярость на дочь, единственную и любимую.

- Что с Майрой?

- В отделении. Вы же в курсе. У неё не машина, танк. Уцелела.

Варданян взял себя в руки. Дочь надо вытаскивать.

- Звони Вайнбергу.

Старший смены ответил, что сделал это сразу же после поступления сообщения.

- Самсон Исаевич уже в отделении полиции. Приехал туда, узнав от своего информатора в полиции о случившемся.

Варданян усмехнулся, Вайнберг знал своё дело, имел повсюду нужных людей, прикармливаемых щедро из его, Варданяна кошелька, суммами величиной с годовую зарплату. Итак, адвокат на месте. Полдела почти сделано; за судьбу дочери можно не беспокоиться, этот проныра выдерет её даже из пасти чёрта, не то что из отделения полиции; минус в создавшейся ситуации – жертвы со смертельным исходом, но и это он решит, как положено.

- Какие мои действия? – вывел из раздумья голос охранника.

- Меня охранять.

- Как же ваша дочь?

Варданян похлопал охранника по плечу.

- За неё можешь не беспокоиться. За нею теперь присматривает её ангел-хранитель. – Сказал и отправился обедать. Судьбы простых людей его не касались, главное, дочь, а она в надёжных руках.

К защите интересов своих богатых клиентов Самсон Исаевич Вайнберг был готов, как пионер, в любое время суток; пусть бы даже находился на другой стороне земного шара, его долг перед клиентом взялся бы исполнять любой из его подчинённых до тех пор, пока он не вернётся на родину самолётом ближайшим рейсом.

На этот раз клиенту повезло. Самсон Исаевич трудился над делом, вернее, телом одной из девиц социально правильно ориентированной в этом изменчивом мире. Банно-прачечный комбинат, совмещающий функции подпольного публичного дома, был его собственностью; об этом не знал никто, даже как он любил приговаривать про себя «даже я сам»; по документам владельцем комбината чистоты была неизвестная бабушка-пенсионерка, проживающая в Ярославской области. Вот здесь он и предпочитал снимать стресс и нервное напряжение, накопленными за день праведными трудами. А дела, если не кривить совестью, были далеко не праведны.

Ещё с далёких девяностых, когда капитализация страны неслась паровозом без тормозов по рельсам перестройки общества, он принял на себя тяжёлое бремя быть адвокатом лиц, вступающих в постоянное противоречие с законом. Иногда его, свои же «друзья-адвокаты» в глаза без стеснения называли «адвокатом криминала». Он не оправдывался, говорил, что любой член общества имеет право на квалифицированную защиту от беспредела уголовного закона. Иногда интересовались, мол, мучает ли его совесть. Он отвечал: «Совесть? Я не знаком с этим человеком!» Часто Вайнберга провоцировали, но тут вступал в силу закон противоречий, гласящий, что на силу есть другая сила; он начал подкармливать сотрудников органов во всех коридорах власти, от которых могла быть корысть, хоть когда-нибудь в отдалённом будущем. На деньги не скупился, так как его гонорары позволяли свободно распоряжаться средствами. Его «Мерседес» с красивым номером «0001», вызывающе красного цвета, купленный им в начале карьеры, знали все преступные элементы в городе. Если видели стоящую одиноко машину в любом районе города, тотчас выставляли охрану и звонили хозяину. За дорогим авто приезжал водитель Самсона Исаевича и любезно расплачивался с охранниками, сунув в руки конверт с деньгами.

От дела его отвлёк стук в дверь кабинета.

Похлопав девицу по голой пухлой попке, Самсон Исаевич встал с кровати и открыл дверь. За нею стоял невысокий щуплый юноша, на вид которому можно было дать и двадцать и семнадцать лет, его помощник, Алекс Шершень.

- Патрон, - Алексу нравилось работодателя называть именно так, на французский манер, - у нас неприятности. Звонили из полиции.

- Подожди в соседнем кабинете, - сказал Вайнберг и закрыл дверь.

- Кто там, милый? – раздался томный наигранный голос девицы, - котик, иди к своей киске!

Вайнберг вернулся к кровати и с сожалением посмотрел на заманчивые формы. Вздохнул тяжело.

- Труба зовёт, Лола.

Лола просунула руку между пол халата и аккуратно погладила его ниже живота.

- Меня интересует только твоя труба, котик. Остальные мне по барабану.

Самсон Исаевич зажмурился от приятного тепла женской руки.

- Если бы всё зависело от меня, Лола, я бы жил в Сочи. Ходил купаться рано утром на море и загорал в тени деревьев. Пил вкусное вино и кушал шашлык со свежими овощами. Увы, милая, я раб своей работы.

- Как раб лампы Аладдина? – она, то сжимала, то разжимала пальцы, и это сильно расслабляло Вайнберга, но никак не могло подействовать на него противоположным образом.

- Хуже, Лола, - проговорил тихо он и попросил: - Ну, ладно, хватит, Лола! Я скоро вернусь и тогда продолжим.

Он попросил девицу отвернуться; за всё время жизни он так и не смог избавиться от ложного чувства стыда быть голым перед женщиной; даже перед той, с которой занимался любовью. Лола хихикнула, сказала, мол, чего я у тебя не видела, но отвернулась к стене, за лёгкой драпировкой из тонкой прозрачной ткани она была увешана большими зеркалами; хоть так. Хоть этак, она наблюдала за переодеванием Вайнберга.

Быстро, как в армии, Самсон Исаевич оделся. Поправил галстук, смахнул несуществующие пылинки с костюма.

- Ну как, Лола? – спросил он девицу.

Она подскочила к нему, обняла за шею, чмокнула сочно в щёку.

- Супер, мой герой!

- А вот и адвокат дьявола, - увидев Вайнберга на пороге кабинета, сказал Аркадий Ильич Поленов, начальник отделения полковник полиции. – На этот раз тебе её не спасти. – Он знал причину приезда адвоката. – Сообщили сексоты, да, Самсоша? Поэтому и прискакал так резво? Скажи, сколько ты им платишь?

- Я тоже рад тебя видеть, - ответил Вайнберг. – И какие сексоты, какие платы? Не имею понятия, о чём ты говоришь.

- Да полноте, Самсоша. В городе все знают, на чём ты заработал деньги и авторитет.

- Чушь, Аркаша, - ответил спокойно Вайнберг. – Чушь и сплетни. Не слушай завистников, сколько можно тебе говорить. Лучше иди ко мне работать.

- А в рыло, Самсон, не хочешь?

- Здесь, в кабинете?

- Да.

- Не боишься? Ведь это прямая угроза адвокату. Лицу неприкосновенному.

Поленов рассмеялся.

- У меня пол-отделения свидетелей, что ты набросился на меня вот с этим ножом, - и бросил на стол старый, покрытый ржавчиной штык, времён первой мировой войны.

Вайнберг взял из кармана носовой платок, обернул штык, поднял на уровень глаз и рассмотрел.

- Вот с этим? На тебя? да я что, совсем ум потерял, Аркаша? Ты же меня скрутишь, как верёвку в узел! Не смеши, друг мой! Лучше скажи, сколько за неё хочешь.

Поленов положил на стол несколько фотографий, игнорируя последние слова.

- На, вот, Самсон Исаевич, посмейся, только не обмочись.

- Энурез не мой конёк.

Вайнберг указательным пальцем раздвинул карточки по отдельности.

Да, зрелище не для слабонервных, так подумал он, рассматривая жертвы. При этом ни один мускул не дрогнул на его лице.

- Боюсь получить по лицу, - начал он, оторвавшись от фотографий, - но это что, кадры со съёмок нового боевика?

Поленов сдержался, хотя желание съездить по сытой морде адвоката у него созрело давно, но воплотить его было трудно, давняя успешная практика Вайнберга сформировала у последнего огромное количество влиятельных людей. Поэтому Аркадий Ильич предпочёл промолчать.

- Нет, я серьёзно, - продолжил Вайнберг. – Прекрасно, натурно снято. Постановка? Ох, как отлично художники поработали над деталями! Что молчишь? Неужели… Да не может быть!

Самсон Исаевич артистично подрагивающими руками взял фотографии в руки. Округлил глаза, даже пустил скупую крокодилью слезу.

- Боже мой, боже мой! – цинично и притворно сокрушался он, - бедные люди! За что с ними так поступила жизнь?

- Не жизнь, Вайнберг.

Самсон Исаевич замолчал и поднял глаза на полковника, предпочтя промолчать.

- Молчишь? – спросил Поленов. – Красноречие пропало?

Вайнберг пожал плечами.

- Не понимаю твоего сарказма. Что я должен сейчас перед тобой, душу излить, что ли? Так я не грешник. Да и ты не батюшка. У нас несколько иные обязанности.

Поленов подошёл к адвокату с угрожающим видом. Вайнберг попятился, ему стало страшно, кто знает, что на уме у начальника полиции, ведь он не шутил, закроют на несколько часов, больше не получится, скажут, бросился на него с ножом. И свидетели найдутся не только среди сотрудников. Вон, в обезьяннике полтора десятка пьянчуг сидит, за стакан водки всё, что хочешь, подпишут и на кого надо укажут.

- Т-ты ч-чего это, А-аркадий Ильич? – запинаясь, произнёс Вайнберг.

Поленов, не меняя выражение лица, взял карточки у Вайнберга. Сложил. Постучал пачкой по ладони, давая понять адвокату, что не всё в его руках.

- Ничего, Самсоша, решил вернуть фотографии. Вдруг захочешь взять на память. У вас адвокатов всякая мелочь в ход пойдёт. Коснись дела.

- Ты… Вы хотите сказать, товарищ полковник, что это дело рук моей подзащитной?

Поленов сел за стол.

- Что молчишь, Аркаша?

Поленов сжал губы, помолчал.

- Ты и сам прекрасно знаешь криминальные способности своей … э-э-э… Как ты выразился, подзащитной, Вайнберг. Сколько раз за прошедший месяц у неё было нарушений? Сколько оскорблений выслушали сотрудники полиции в свой адрес?

Вайнберг сел на кресло; на самый краешек, готовый сразу же вскочить, при необходимости.

- Они сами виноваты. Нечего было провоцировать.

- Провоцировать?

Вайнберг с лёгким вызовом бросил:

- Да.

Поленов постучал по столу фотографиями.

- А эти, они, чем её спровоцировали? За что им такая участь?

Самсон Исаевич снова сказал заученное:

- Ты её обвиняешь? Без суда?

Поленов как-то зловеще улыбнулся.

- Когда-то тебя, Вайнберг, твоя изворотливость доведёт…

Вайнберг перебил:

- До чего?

Поленов положил фотографии в ящик стола.

- Скоро узнаешь. Не торопи время. Что будешь делать с подзащитной?

Вайнберг споро расстегнул портфель. Положил на стол лист бумаги.

- Вот справка от лечащего врача. Майра Сероповна находится на лечении после неприятного случая с её бабушкой.

- Тебе не противно?

- Что? – встрепенулся адвокат.

- Тебе не противно всё это?

Вайнберг отрицательно покачал головой.

- Я просто выполняю свою работу. Качественно выполняю. Со стороны нанимателей пока претензий не было. Это называется профессионализм. Я могу забрать Майру Сероповну?

Поленов хотел что-то сказать адвокату, на лице читалось это желание.

- Можешь. Как пройдёшь через кольцо родственников пострадавших?

- В смысле?

- Да очень просто. Что ты им скажешь? Поведаешь сказку о болезни бабушки?

Вайнберг замешкался.

- Но ты же позволишь выйти через чёрный ход? пойдёшь мне на встречу?

Поленов вышел и подошёл к адвокату. Положил руки на плечи и сказал:

- Рад бы, да у меня ремонт. Задний выход завален мусором. Да и чего тебе бояться-то! Ты же адвокат, лицо практически неприкосновенное.

Вайнберг возразил:

- Да, но они же… Там… не знают…

Поленов открыл захватанный томик со стёртым названием на обложке.

- Больше не смею задерживать, господин адвокат.

Зимний вечер обрушился на город вьюгой.

Поднялся сильный ветер; он пел сильно и протяжно в проводах, натянутых между металлических опор вибрирующим электрическим сопрано. Шутя, срывал рекламные объявления со стендов и качался на растяжках с призывающими надписями зайти по указанному адресу и приобрести желаемую услугу. Играясь, ветер забирался под одежду прохожих; они спешили из магазинов и с автобусных остановок домой; они торопились быстрее войти в тепло родных жилищ, спрятаться от разыгравшейся непогоды.

Снег валил густой массой. Так обычно бывает поздней осенью. Природа тогда торопится поскорее укрыть землю толстым слоем сугробов и хоть как-то украсить неприхотливый зимний бело-серо-чёрный пейзаж крупными мазками белой краски.

Дороги и тротуары постепенно покрывались снегом; позёмка струилась тонкими жемчужно-белыми змейками; иногда они соединялись, в итоге в укромном месте вырастал высокий сугроб с плотной коркой наста.

Свет уличных фонарей, мерцающий и зыбкий, полностью потонул в снежном крошеве; летели снежные хлопья вперемешку с ледяной крупой и повисали на ветвях деревьев и проводах причудливыми аморфными белоснежными фигурами.

Очень скоро улицы опустели. Горожане в тепле родных очагов сидели перед телевизорами, смотрели свежие новости и делились впечатлениями, полученными в течение дня.

Весть о разыгравшейся трагедии на автобусной остановке днём не прошла мимо ничьего взгляда; кадры с места трагедии никого не оставили равнодушным. Мелькнувшая на мгновение картинка крупным планом продемонстрировала всю разрушительную силу созданного человеком агрегата, способного быть не только нужным, необходимым человеку, но и жестоко ему мстить, оказавшись в злых руках.

А природа продолжала свой отсчёт времени. На её веку происходило много разных событий. И хороших, и плохих. Всех и не упомнить, если бы было такая возможность. Но она устроена другим образом, все меняется; одно приходит на смену другому; в мире соперничества выживает сильнейший; огонь выжигает огромные пространства леса; разыгравшаяся стихия воды гасит беспощадно безудержное пламя пожаров; один вид жизни коротким своим существованием обеспечивает более продолжительное бытие другого. Несправедливо? А кто о справедливости замолвил слово?

Вьюга продолжалась до утра.

Ветер до неузнаваемости преобразил снежными сугробами город.

Жизнь – продолжается.

Pshlivsenah-08. Как там Майра? Что с ней? Переживамки сильна.

Pshlivsenah-01. Ты за неё не мастурбируй. Папа разрулит.

Pshlivsenah-08. Ну да, всё равно стрём.

Pshlivsenah-01. С папашиным баблищем нехрен трястись за свою шкуру. Или выкупит, или адвокат перевернёт так, что она вообще ни разу…

Pshlivsenah-02. Так что там у Майры случилось?

Pshlivsenah-08. Как обычно, демос под колёса бросился. Захотели срубить бабосов, чо ли.

Pshlivsenah-04. А-а-а… Дело привычное. Адвокат наверно крутится. Он у её семейки ловкий.

Pshlivsenah-08. За те бабосы, что ему платят, он и у чёрта кого хошь вытянет.

Pshlivsenah-03. А если точно, что ей грозит?

Pshlivsenah-01. Была бы простой смертной, пиздили бы по полной программе, выбывали показания, где, что, когда, как. А так, ничего. Говорю же, адвокат работает, маховик крутится, задействованы все силы. Папа Майре нотации почитает, что нужно соблюдать правила. Мол, дорога для машин, тротуар для людей.

Pshlivsenah-03. Это они любят.

Pshlivsenah-01. Кто?

Pshlivsenah-03. Паренты. Перевести?

Pshlivsenah-01. Поработай над произношением.

Pshlivsenah-05. Есть жертвы. Передают по экрану и по радио.

Pshlivsenah-01. Они и без Майры, Алиш, на дорогах сотнями гибнут. Что теперь, асфальт беречь, не мять колёсами?

Pshlivsenah-06. Ты лучше кое-что другое помни.

Pshlivsenah-01. Привет, Дан! Ты о своей новой игрушке?

Pshlivsenah-06. Хочешь, могу уступить. Дорого не возьму.

Pshlivsenah-01. Надоела? Так быстро?

Pshlivsenah-04. Эй, кто тут у нас новый работорговец? Признавайтесь немедленно?

Pshlivsenah-08. Кто о чём, вшивый о бане. Тут подруга в беду попала.

Pshlivsenah-04. Лала, о ком речь? Час назад из клуба вернулся.

Pshlivsenah-08. Майра…

Pshlivsenah-04. Что с ней будет!

Pshlivsenah-08. Народ на остановке подавила.

Pshlivsenah-04. Жертвы?

Pshlivsenah-05. Ваз, ты чо, в замкнутом мире живёшь? Она наехала на народ.

Pshlivsenah-04. В первый раз что ли? Её за руль пускать, всё равно, что обезьяне гранату без чеки в лапы дать. Всех передавит и виновными выставит.

Pshlivsenah-02. Не любишь ты её.

Pshlivsenah-04. Чья бы, Муба, свинья визжала.

Pshlivsenah-02. Аккуратнее со словами, ладно, да?

Pshlivsenah-03. На слова не обижайся, Муба.

Pshlivsenah-07. Чую издалека, жареным пахнет. Хай, стрессы! Чо Марка снова натворила? Ментам пальчик показала? Пусть сама же и пососёт!

Pshlivsenah-04. Народ подавила. С исходом.

Pshlivsenah-07. На «хэ», но ничего не поделаешь. Самсон подключился?

Pshlivsenah-08. Это кто, Тима?

Pshlivsenah-07. Адвокат, Лала.

Pshlivsenah-08. Сразу же.

Pshlivsenah-07. Не вижу повода волноваться. Наверняка Майрачка дома и слушает папины нотации, как себя правильно вести на дороге. Помогло бы только.

Pshlivsenah-05. Ну не любишь ты её.

Pshlivsenah-07. Было бы за что.

Pshlivsenah-04. Ладненькая киса. И лицом хороша.

Pshlivsenah-07. Дрянь характер. А с ебла воду не пить. Всё, всем пока. Ждём новостей. Скоро появятся.

Pshlivsenah-04. А где – пшливсенах?

Pshlivsenah-07. Да пшёл ты.

Современный многоэтажный дом – человеческий улей. В отличие даже от самых больших деревень, где все знают друг друга и придут на помощь, случись беда, то в городских комфортабельных асфальтово-бетонных джунглях всё наоборот. Жильцы одного подъезда многоэтажного дома, растянувшегося вширь на несколько сот метров, не имеют представления, если это люди, уходящего навсегда поколения, победивших фашизм, прошедших через фильтрационные лагеря и выживших во вражеских застенках, покоривших космос и обуздавших в своё время дикие реки, кто живёт с ними на одной лестничной площадке. Конечно, исходя из правил общего проживания, здороваются, улыбаются, кивают головами и расходятся. Всё! зачем дополнительные трудности? Кому интересно твоё здоровье? Жгучее любопытство просыпается в исключительном случае: узнай что-нибудь занимательное, щекочущее нервы и подогревающее интерес. Пример? Смерть соседа. Неприметный старикашечка с самодельной тросточкой из какой-нибудь толстой ветки, чуть-чуть сгорбленный и шаркающий при ходьбе, с очками с толстыми линзами на морщинистом лице. Ходили, не обращали внимания. Следили, кто к нему приходит. И вот те на! «Скорая помощь» возле подъезда, не выспавшийся участковый с папкой, пишущий что-то на бумаге, задаёт вопросы первым зевакам, выведшим своих четвероногих любимцев на утренний моцион. И тут начинается представление из области домыслов и догадок. Что, где, как, почему один проживал, есть ли дети, где жена? Куча возникающих сразу вопросов, на которые никто не получит удовлетворяющего ответа. Пара дней, волна интереса угасает. И уже на следующий день повторяется та же бесконечная история человеческого равнодушия к живущему рядом.

Дверной звонок, как навязчивая муха, звенел, будто давая понять хозяину квартиры своим нетерпением, что пора отреагировать и открыть дверь.

Александр Александрович с явной неохотой оторвался от любимого дела и, поминая тихим словом неизвестного посетителя, направился в прихожую.

Только металлический щелчок замка поставил точку в назойливом пении.

Не успел хозяин квартиры открыть дверь, как в неё ввалился сосед, живущий этажом ниже, Витя Сумароков. От него так несло водочным перегаром, что Александр Александрович несколько отступил от соседа и помахал перед лицом ладонью.

- Что это ты, Витя, празднуешь? Никак моя тёзка родила?

Витя сделал шаг вперёд и неожиданно для Александра Александровича вдруг рухнул перед ним на колени и разрыдался. Взрослый мужчина плакал навзрыд, растирая по лицу слёзы вместе со слюной, и что-то пытался произнести, повторяя, как мантру, одно слово, которое можно было весьма затруднительно определить как «уже нет».

Александр Александрович подхватил соседа под мышки, поднял и, приговаривая, мол, Витя, спокойнее, спокойнее, провёл его в зал и усадил на диван. По телевизору передавали криминальные новости. Аппарат работал без звука. Витя посмотрел на экран и снова бессвязно закричал, указывая растопыренными пальцами правой руки на телевизор.

На экране шёл повтор разыгравшейся днём трагедии на автобусной остановке возле медицинского центра.

Видеокамера, установленная на фонарном столбе в режиме повтора, показывала, как тяжёлый чёрный джип, словно чёрная смерть, врезается в стоящих и ничего не подозревающих людей.

Александр Александрович увидел Сашеньку, жену Вити, её наполненные ужасом широко раскрытые глаза, свет которых навсегда ушёл из этого мира.

После показа видеокадров, ведущая сообщила имя авто-владельца, это была ставшая знаменитой в последнее время…

- Выключите, - спокойно попросил Витя хозяина квартиры.

Экран телевизора вспыхнул и померк.

- Вы теперь поняли? – еле шевеля губами, проговорил Витя, - почему я пьян? Да-да-да… Вы можете сказать, что слезами горю не поможешь…

Витя снова заплакал. Теперь беззвучно. Тихо всхлипывая и глотая слёзы, текущие по щекам.

Александр Александрович молчал, потрясённый увиденными кадрами смертельной драмы. Ему не верилось, что увиденная только что по телевизору женщина, это та самая милая девушка, здоровающаяся при встрече. Та самая, что иногда интересовалась, не нужно ли чего ему купить, так как они с мужем всё равно едут в «Гигант», открывшийся недавно неподалёку крупный гипермаркет. Волна негодования захлестнула его. На лице отразились охватившие его эмоции так сильно, что это заметил Витя и спросил:

- Дядя Саша, с вами всё в порядке?

Александр Александрович не ответил. Сел рядом и похлопал легонько соседа по плечу. Этого жеста оказалось достаточно, без лишних слов, чтобы сказать больше, чем можно было сказать словами.

Витя уткнулся Александру Александровичу в плечо лбом.

- Ума не приложу, - тихо вымолвил он, старательно выговаривая слова дрожащим голосом, - как я буду жить дальше. Без Сашеньки. Без дочки. Да, она говорила, что будет дочка, так её заверила докторша. Мы даже с ней имя для неё подобрали. Вот только что-то запамятовал…

Витя снова всхлипнул. Вздрогнул плечами и низко опустил голову.

- Вы, дядя Саша, слышали, кто владелец авто?

- Да.

- Её снова вытянут из очередной неприятности, как это обычно бывает. И никто никогда её и таких, как она не остановит. Ничего не сделает. Даже милиция…

- Полиция.

- Что? – спросил Витя и, будто вовремя понял подсказку, произнёс: - Да какая разница, полиция или милиция. Они все там куплены и перекуплены. Никто не шевельнёт пальцем, чтобы помочь.

Александр Александрович возразил:

- Зря ты это говоришь. Повсюду есть приличные и ответственные люди.

Витя поднял на хозяина квартиры глаза.

- Да неужели! – в словах сквозила плохо скрытая ирония. – А я вот как-то не встречал…

- Были случаи?

- Что? – снова переспросил Витя, будто застигнутый врасплох. – У меня?

- У кого же.

- Нет, знакомые рассказывали.

Александр Александрович снова возразил:

- Люди всякое говорят, нельзя всему верить.

В глазах Вити вдруг сверкнула яркой молнией злость.

- Что это вы их защищаете?

- Кого, Витя?

Витя отодвинулся от хозяина квартиры.

- Их всех. Всех этих жирующих, думающих, что если у них много денег, им всё дозволено. Вы на их стороне? Да?

Александр Александрович встал.

- Я на стороне закона, Витя. Всё должно быть по закону.

- Вы куда пошли?

- Сварю кофе.

Виктор попросил:

- Мне без сахара. Если можно.

Александр Александрович обернулся.

- Можно и без сахара.

Он вернулся не скоро. Процесс варки молотого кофе отличается от приготовления обычного растворимого. Варить кофе из молотых зёрен, это для некоторых гурманов целый ритуал. Вымыть под струёй воды турку. Наполнить наполовину водой, поставить на огонь, чтобы не сразу, а медленно, вскипела вода, и после этого засыпать кофе. Можно молоть в мельничке самому обжаренные как ты любишь зёрна, ощущать интенсивный аромат, извлекаемый горячим металлом сковороды, смотреть, как смешно подпрыгивают поджаренные зёрна. Существует определённая магия в этом процессе, трудно передаваемая словами; может это происходит потому, что ещё человек не придумал семантической привязки к данному волшебству, происходящему на его глазах. Также разрешается использовать кофе приготовленный в промышленных масштабах молотый обжаренный до нужной степени прожарки, контролируемый опытными работниками. В этом случае гарантируется определённый стандарт продукта, и ты будешь пить то, что сваришь. Но всё равно, как бы ни утверждали специалисты разных областей, что нет принципиальной разницы между молотым и растворимым кофе, человек, любящий себя, отдаст предпочтение молотому. Ничто не заменит, никакая высокопродуктивная заумная болтовня вида вскипающего кофе. Разливающегося по кухне аромата мокко или арабики. Этот запах нельзя ни с чем сравнить. Да, в телевизионной рекламе опытные мастера с компьютерной помощью изобразят всевозможные образы, соблазняющие человека. Также не поспоришь, нужно только испить этот обжигающий ароматный напиток, что ничего прекраснее нет в мире в эту минуту. Вот такие вот размышления или почти такие владели сознанием Александра Александровича, когда он варил кофе, с любовью наблюдая, как вскипает вода, а затем варится кофе.

С двумя дымящимися чашечками на маленьком латунном разносе Александр Александрович вернулся в зал. Витю он застал спящим; приняв неудобную позу, как-то неестественно вывернувшись телом, он полулежал, откинувшись на спинку. Во сне он дергал руками, иногда судороги пробегали по телу, лицо искажали спазмы, и оно приобретало зловещее выражение.

Соблюдая осторожность, хозяин квартиры поставил разнос на столик. Витя проснулся и посмотрел на него сонным взором.

- Что вы делаете в моей квартире, дядя Саша?

- Варил кофе.

Витя повертел головой.

- Не узнаю интерьер, - он сразу собрался и сел, выпрямив спину. – Просите, дядя Саша. Я вам, наверно, здесь много чего наговорил.

Александр Александрович протянул Вите кружку.

- Выпей, немного отрезвит.

Витя взял чашку и быстрыми маленькими глотками опустошил.

- Простите, пить сильно захотелось. Не выдержал. Да и вкус, честно, не очень разобрал.

Александр Александрович усмехнулся.

- Вот, видишь, теперь стал говорить более спокойно. Надеюсь, будешь рассуждать сдержанно.

Витя кивнул.

- Постараюсь.

- Это горе, Витя. Большое горе. Сделанное не исправить. Ничего назад не вернуть. Нужно горе пережить – знаешь, в народе говорят: перемелется, мука будет. Так и ты, ты же мужчина, найди в себе силы, постарайся взглянуть на себя глазами Сашеньки, что бы она сказала, видя тебя в распущенном состоянии?

Витя покачал головой.

- Да, да, да! вы правы, нужно взять себя в руки.

- Нужно время, чтобы это перемолоть внутренними жерновами. Со смертью Сашеньки жизнь не остановилась. Сделай так, чтобы она, глядя на тебя с неба, гордилась тобой.

Витя поддакнул:

- Это нелегко будет, дядя Саша.

Александр Александрович сказал в ответ:

- Никто не говорил, что будет легко. И запомни, самая трудная вещь на земле – жизнь.

Витя посмотрел на стол, заставленный чучелами мелких птиц.

- Им больно?

- Кому? – не понял вопроса Александр Александрович.

- Птичкам.

Александр Александрович свёл брови к переносице.

- Почему спрашиваешь, Витя?

- Что они чувствуют, когда их убивают? Как думаете?

Александр Александрович ответил:

- Никогда не задумывался. Это моя работа, делать чучела птиц, иногда животных. Этим зарабатываю на жизнь.

Витя помолчал и сказал:

- Я думаю, им больно и страшно. Как моей … - он не договорил и снова заплакал, но уже спокойно, без всхлипываний, просто резко и глубоко иногда вдыхая лёгкими воздух, будто ему не хватает воздуха.

Александр Александрович сел на стул возле стола, не зная, какие слова произнести. Утешения? Так невозможно предугадать реакцию. Человек напротив сидящий находится в крайнем нестабильном психическом состоянии. Что может вызвать, как и всплеск эмоционального порыва или погружение в полный ступор. Сказать снова, чтобы взял себя в руки? Поможет ли? Нет, тут нужно нечто иное. Витя сам пришёл на выручку.

- Вы можете мне помочь? – спросил он.

Александр Александрович несколько опешил.

- Чем же, чем же, Витя, я могу помочь?

- Не знаю, дядя Саша.

- Видишь, не знаешь, а ещё просишь меня.

Вдруг Витя сразил хозяина квартиры новым вопросом:

- Вы можете принести мне её голову?

Александр Александрович не стал уточнять. Он понял о ком речь.

- Ты пьян, Витя.

- Нет.

- Ты пьян, Витя, - с напором повторил Александр Александрович. – То, о чём ты просишь, преступление.

Витя крикнул, сорвавшись на писк:

- А она не преступница? Да? не преступница? Она убила столько людей! И ей всё пофигу! Как и всем вам!

- Прекрати истерику! – резко скомандовал Александр Александрович. – Её будут судить.

- Её оправдают.

- Витя…

Витя весь скукожился, сжался, будто его скомкали, как лист бумаги.

Александр Александрович молчал, не желая заново заводить разговор ни о чём. Витя посидел несколько минут, покачиваясь вперёд-назад, зажав опущенную голову руками, обхватив её раскрытыми пальцами. Затем он поднял голову и посмотрел совершенно пустыми глазами на хозяина квартиры и произнёс раздельно, по словам металлическим нечеловеческим голосом:

- Я не пьян, дядя Саша.

Помолчав немного, добавил:

- Принесите мне её голову.

Pshlivsenah-08. Тишина. Как дела у Майры? Кто в курсе?

Pshlivsenah-03. Лала, что хочешь услышать?

Pshlivsenah-08. Как чо? Всё ж лучшая подруга пострадала!

Pshlivsenah-03. Лучшая?!

Pshlivsenah-08. Да!

Pshlivsenah-03. Позвони – узнай.

Pshlivsenah-08. Ничо не поняла, Амик.

Pshlivsenah-03. Повторяю для одарённых: позвони – узнай. Ты же лучшая подруга.

Pshlivsenah-08. Типа, подколол, да?

Pshlivsenah-03. Лала, снова торчкуешь? Тогда понятно.

Pshlivsenah-08. ЧМО!

Pshlivsenah-03. Фильтруй спич, Лала.

Pshlivsenah-08. Хотела написать типа что.

Pshlivsenah-03. Типа «что»? Лала, блядь недотраханная! «Что» с заглавных букв и с восклицательным знаком?!

Pshlivsenah-08. Не дрочись, Амик. Подумаешь, ошиблась. Отбой, псих!!!

Pshlivsenah-03. Была бы ты рядом, я бы тебе отбил в барабан пару палочек, сука!

Майра сидела на диване в огромной зале в глубоком кресле, закутавшись в тёплый шерстяной плед перед жарко пылающим камином. Тьму разгоняли яркие языки пламени. Тени плясали на стенах огненный танец, расчёркивая матово-бежевую краску стен загадочной сеткой, живущей сотую часть секунды. Взгляд девушки, немигающий и почти бессознательный, устремлён поверх камина, на верхней полке которого стояла початая бутылка коньяку. Майру штормило; била дрожь; внутренний озноб сотрясал тело с такой силой, от чего даже вибрировал мозг и мысли, отсутствие полное которых за последний час, не тревожили впервые за всё время, за которое она совершала поступки без оглядки на посторонних.

После приезда домой состоялся жёсткий разговор с отцом.

Таким она его помнила совсем. Поначалу она не поняла, чем вызван гнев. Всегда смуглый до черноты, отец с бледным лицом вошёл в комнату и приказал ледяным голосом ей встать. Как обычно, она проигнорировала его слова, как же, она же единственная дочь и если верить словам мамы, самая любимая во всём мире. Тогда он подошёл быстрыми нервными шагами, схватил за ворот вязаной кофты и с силой поднял в воздух, как котёнка и сказал, что, если он что-то ей говорит, она должна исполнять. И сейчас, в висячем положении, она не испугалась ничуть, сочла за очередной розыгрыш. Однако в следующее мгновение поняла, розыгрышем сейчас не пахнет. Держа одной рукой за ворот, другой отец наотмашь отвесил несколько ощутимых пощёчин и разжал пальцы.

Майра упала на пол. И тут до неё дошло, что время шуток-фокусов, ранее сходивших с рук, прошло. Как читала где-то, пришло время собирать то ли семена, то ли урожай.

Спокойно, голосом, лишенным эмоций, он сказал, что на этот раз она перешла все допустимые границы. Понять и простить можно если не всё, то многое. Её дурачества и паясничанье с сотрудниками полиции; поведение в ночных клубах, откуда не раз привозили домой не только пьяную, но и одурманенную наркотиками. Если ей не стыдно перед родителями, да и вообще, знакомо ли ей это слово, то им с мамой горько наблюдать, как дочь стала отъявленной сукой. Она не ослышалась, он произнёс «сука» с таким сочным прищёлкиванием языка, что у неё между лопаток тотчас же поползла холодная змея, пуская в кожу яд льда. «Я хочу узнать для себя, - продолжал отец, - когда мы с мамой потеряли контроль над твоим воспитанием. Мы работали с утра до ночи, чтобы обеспечить тебе прекрасное безбедное будущее. Я сражался до крови с бандитами, выживал конкурентов, да, я сделал много и плохого и хорошего, но не заслужил такой дочери, позорящей честь семьи».

Майра слушала молча.

Даже если бы и возникло желание возразить, оно бы пропало мгновенно. Она-то считала, дура была, что ли в тот момент прекрасный для счастья, что очередной казус, связанный с автомобильной аварией, рассосётся сам собой при помощи адвоката и отцовских денег. Ну, подумаешь, покалечила пару-тройку людишек; вылечат, медицина сейчас творит чудеса; на ноги ставит тех, по ком могила плачет. И вообще, - для общего познания – нехрен лезть под колёса её автомобиля. Только отец на этот раз имел своё сугубо личное противоположное мнение. Она понимала, тонкая грань, на которой она балансировала на протяжении последних шести-семи лет, превратилась в несуществующую прозрачную нить; Майра вспомнила одну довольно привлекательную задачу, озвученную им, студентам летнего профильно-ментального лагеря, одним студентом-преподавателем, которыми становились все по очереди; задача состояла из простого условия: нужно нарисовать семь красных кругов синего цвета зелёным карандашом, при этом нужно соблюсти простое правило – круга не должны пересекаться и при этом, находиться внутри каждого из них.

Как никогда, отец был красноречив; не в том понимании, что блистал красноречием; говорил, будто молотом бил по раскалённой металлической заготовке, изо всех сил стараясь придать бесформенному куску раскалённому добела металлу прекрасную форму. Из всего потока слов, их она назвала про себя безудержной вербальной диареей, она уяснила для себя, что выросла она совсем не тем ребёнком, о каком лелеяли мечту свою её родители; также много чего ещё страшного и почти апокалипсичного узнала она из той продуктивной и весьма познавательной речи отца. Если опустить допустимые цензурой слова и междометия, то он только молчал и в своём акробатическом молчании, будто шизофреник махал руками. При этом умудряясь вставлять красочные эпитеты.

Руководствуясь внутренним чутьём, отец вовремя остановился.

Посмотрел на дочь внимательным, пустым взглядом. Пожал губами, при этом его оливкового цвета лицо приобрело довольно забавное выражение, закончил пафосными словами, дескать, ей ещё придётся хлебнуть горюшка; и при этом ни его, отца, деньги, ни ещё какого-нибудь проходимца песочное состояние не поможет стать ей жизнеспособной. Она тогда не особенно поняла, какой именно, но смысл уловила.

Отец ушёл.

Его уход из её спальни не стал для неё, единственной любимой дочери чем-то сверхъестественным. Он всегда выбирал момент, удобный, как и для появления, войти, когда она совсем не ждёт его, или уйти, прервав беседу, сославшись на то, что он вдруг вспомнил о каком-то чрезвычайно срочном деле, о котором (старость не в радость) совершенно забыл.

После отца пришла мать.

Забитая предыдущими поколениями запретов и табу женщина, живущая в обществе, где все права принадлежат мужчинам, не важно, как принять во внимание интересы самой женщины.

Она вошла в её комнату, постучавшись, словно мышь скреблась в дверь.

Майра узнала маму и содрогнулась, когда она перешагнула порог. Всегда немного грустно-печальное лицо мамы, напоминавшее лицо богородицы, испещряли глубокие морщины и страдание в красивых светло-карих глазах. Вокруг них, вокруг рта, вокруг носа, повсюду лицо любимой мамы испещряли мелкие морщинки; если в другой ситуации можно было сказать, что они украшают мамино лицо, то сейчас напрашивался один вывод – она бесконечно устала и ждёт чего-то, что может ей помочь и облегчить муки.

На короткий миг в сердце Майры, как у добропорядочной армянской дочери шевельнулся червячок; укол стыда больно ранил душу; однако этого оказалось недостаточно, для исправления ситуации. На неё снова как будто что-то нашло; в ней, в дочери, любящей мать беспрекословно, вдруг поселился искуситель; он-то и дёргал за невидимые верёвочки, руководя ею, как марионеткой и вынуждая совершать нелицеприятные поступки.

Мама очень долго говорила о долге дочери перед родителями; особенно перед отцом, который отдаёт последние силы на то, чтобы обеспечить дочь всем необходимым. Просила быть чутче и внимательнее к нему; так как от него зависит всё их последующее состояние; если не дай бог с ним что случится… На этих словах мама закатила глаза и побледнела лицом; зная о том, что она когда-то в безгранично-далёкой бесшабашно-удалой молодости училась в театральном училище и умела при случае, таких всегда было хоть отбавляй, создать себе соответствующее амплуа инженю.

И она тоже, в расплывчато-сюрреалистичных тонах на тёмно-привлекательном фоне несоразмерно-сгущенных красках попросила быть осторожной. И вести себя соответствующим рождению образом.

Хорошо, хоть не сказала и не принесла список приличествующих и не очень удовольствий.

Напоследок погладила дочь по голове пухлой тёплой ладонью, от прикосновения которой сразу же стало как-то тепло и уютно в комнате, и ушла к себе; в свою комнату, её она называла своей тюрьмой, из которой можно в любой момент выйти на люди, но нельзя совершить побег.

Вызванный звонком истопник разжёг огонь в камине.

Проводив его взглядом, полным презрения, Майра вдруг задумалась; нечто прежде незнакомое внезапно охватило её всю, с ног и до головы; мелкая нервно-ледяная дрожь пошла по телу от копчика до спины, останавливаясь на минуту и вызывая в месте покоя жгучую боль, будто вызванную сильным солнечным ожогом; ещё не приняв и глотка алкоголя, Майра ощутила сильное опьянение; такое, какое обычно испытывала в ночном клубе, когда натощак, специально весь день во рту и маковой росинки не было, выпивала залпом приготовленный знакомым барменом крепкий коктейль из смеси нескольких напитков.

Следующим проявлением нового ощущения стало то, что ей захотелось категорически, вопреки всем желаниям, взяться – не побоюсь высокого слога – за перо; а так как поблизости гусей не было, перьев не натаскать и чернил не наворовать, она ограничилась или удовлетворилась обычной шариковой ручкой и простой разлинованной школьной тетрадью с обложкой гнусно-тревожно-зелёного цвета; поначалу писалось что-то неразборчиво-пустое, почти бездарное, пока не организовалось в нечто такое, что можно смело назвать более-менее внятным письмом. Заключались Майрины экзерсисы в следующем: «Я дрянь! Я бессовестная дрянь! Я бессмысленное существо, прожигающее бездарно жизнь! Мне нечего делать в этой жизни! Мне нужно срочно стать доброй и отзывчивой! Почему? Да потому, что я – дрянь! Я – бессовестная дрянь! Я – бессмысленное существо, прожигающее бездарно жизнь! Зачем я живу? Когда-нибудь задумывалась ли я об этом, хочу спросить у себя? Отвечу – нет!!! Я – простейшее млекопитающее! Я – амёба! Мои интересы диаметром в копейку! Но что это я вдруг ударилась в самоуничижение?! Да срать я хотела с высокой колокольни на все трудности! Неужели я совсем со страху да сдуру забыла свой принцип – пшливсенах!!! Пшливсенах!!! Пшливсенах!!!»

Очнувшись от внезапно нахлынувшего чувства наружновнутреннего мозгового помешательства, Майра взяла из бара коньяк; налила полный коктейльный хрустальный стакан и залпом выпила.

Что она почувствовала, когда последняя капля крепкого напитка по языку соскользнула в пищевод?

Полное отупение…

- Это серьёзное заявление, Витя, - подумав, произнёс Александр Александрович. – Сначала ты просишь принести чью-то голову. Потом тебе захочется отыграться на ком-то, кто напакостил в раннем детстве. Попросишь снова голову или пролить из-за пустяковой обиды реки крови?

- Она убила мою жену! – закричал Витя. – Мою жену и будущего ребёнка!

- Погибла не одна Сашенька, - возразил Александр Александрович. – На остановке было много народу, ожидавших свой автобус. Представь себе такую картину, что не один ты обращаешься к какому-то абстрагированному убийце с просьбой принести голову виновника смерти близкого. Он заказ принимает. И таких желающих увидеть у себя голову будет много. Где на всех набраться голов виновника, голова у него одна? – Александр Александрович посмотрел на часы. – Поздно. Пора отдыхать. У меня, видишь ли, режим. Что-то барахлит здоровье.

Витя посмотрел молча на соседа из-под бровей. Взгляд не то чтобы угрюмый. Пустой и отрешённый. Лоб пересекает крупная складка. Появились первые морщинки вокруг глаз, в уголках рта. Витя молчал, жуя закрытым ртом.

- Так вы возьмётесь за дело?

Александр Александрович усмехнулся, развёл руками.

- Ты меня не слушал, Витя? Могу повторить.

Витя махнул рукой.

- Не стоит. Вы поймите, она, - он указал кивком головы в сторону окна, - это болезнь. Болезнь общества.

- Я не доктор. И здоровье общества зависит от многих причин. Но я готов тебя выслушать. Выкладывай свою версию.

Витя усиленно потёр ладонями лицо, будто умылся, затем встряхнул головой.

- Дядя Саша, вы не спросили, почему я обратился с этим именно к вам.

Александр Александрович допил кофе. Холодный напиток, слегка терпкий и горький, сахар клал редко, оказал приятное воздействие.

- Зачем?

- Что зачем?

- Спрашивать.

Витя сдвинул брови к переносице.

- Я вас не совсем понимаю, дядя Саша.

- Да? – удивился Александр Александрович, вполне искренне, - я-то думал, что выразился достаточно внятно, на родном, понятном и тебе языке.

Витю эти слова сбили с мысли.

- Вы это сделали специально?

- Что сделал?

- Уводите разговор в сторону?

Александр Александрович встал.

- Я приготовлю ещё кофе. Пока буду на кухне, подумай очень хорошо о том, о чём просишь. Есть такие поступки, ставящие человека перед выбором, после принятия его уже будет поздно сожалеть, и сокрушаться, обратного пути не будет.

Уже дойдя до выхода из зала, его остановил уверенный голос Вити:

- Дядя Саша! Я подумал…

Александр Александрович бросил, не оборачиваясь через плечо:

- Думай!

- Но…

- Dixi!

Витя смотрел в сторону двери и вдруг почувствовал, что после слов соседа взвесить все «за» и «против» его уверенность в желании видеть голову убийцы немного поколебалась. В груди появилось волнение, он услышал внутри себя голос жены, она убеждала его не делать ничего подобного. Не становиться на одну доску позора с преступниками, чтобы не быть похожим на них. Ему даже показалось, что Сашенька сейчас позвонит в дверь, он откроет, и она войдёт, улыбающаяся, поглаживая округлившийся живот, и обрадует словами, что недолго осталось ждать и попросит его положить голову на живот и послушать, как их дочка разговаривает с ними. Он это делал на протяжении последних месяцев. Жена лежала на кровати; он пристраивался рядом, осторожно клал голову на живот Сашеньке и слушал, разговаривал с доченькой. Однако наваждение быстро прошло. Он сидит не у себя дома, в комфорте и уюте, созданном в их семейном гнезде любимой женой, а у соседа, в комнате, погружённой в мягкий энигматический полумрак ночи; бра по обе стороны дивана тускло горели; матовые плафоны рассеивали свет.

Александр Александрович вернулся с одной чашкой напитка.

- Пей, Витя, - произнёс он.

- А вы?

- Ночью стараюсь не пить.

- Давление?

- Ха! Забота о здоровье.

Витя взял чашечку с кофе и мелкими глотками быстро выпил. Поставил на стол и поблагодарил. Затем встал с дивана.

- Поздно. Я пойду.

Александр Александрович кивнул. И указал на выход, предлагая гостю идти первым. Витя остановился возле двери.

- Дядя Саша, я подумал и принял решение. Главное, наверстать упущенное, не дать болезни прогрессировать и поглотить организм общества.

Александр Александрович снова кивнул; Витя не понял жеста, то ли сосед согласился, то ли нет.

- Но если вы не согласитесь, знайте, моя просьба вас ни к чему не обязывает.

Замок щёлкнул, говоря, дверь закрыта. Александр Александрович продолжал стоять перед дверью в раздумье. Потом почесал нос, склонив голову к правому плечу; развернулся; направился в зал, говоря сам с собой:

- Ты ошибаешься, сынок, сильно ошибаешься. Не знал бы я твоей Сашеньки, мне было бы наплевать на то, что меня обязывает, что нет, тем более плевать на твой богатый внутренний мир.

Сон долго не шёл.

За окном начала заниматься заря. Александр Александрович задремал; забылся тяжёлым сном; ему снилась погибшая жена Вити. Снился разговор, случившийся почти две недели назад.

- Дядя Саша, почему вы не женаты?

Вопрос его не застал врасплох. Ему часто приходилось на него отвечать. Даже выработалось клише; хотя иногда, в зависимости от ситуации, приходилось фантазировать и включать воображение. На этот раз ответил честно, что был женат, не повезло, любовь прошла быстро, и ещё быстрее оказалось, у них разные взгляды на жизнь. Сашенька попросила рассказать о его первой жене. С неохотой, объяснив Сашеньке, что не любит ворошить прошлое, чтобы оно внезапно не вернулось и не нанесло жестокий удар, он поведал историю первой влюблённости и первой любви, поделился самым сокровенным, с кем никогда об этом не говорил, с упоением рассказывал, со всеми подробностями, будто заново переживал все те чувства и эмоции, обуревавшие его в то время, в ту прекрасную пору юности.

- Увы, Сашенька, оказалось, счастье – непостоянная величина, - закончил он повествование на минорной ноте.

- Но нельзя же постоянно жить одному! – не унималась девушка, - любить по-настоящему конечно можно всего один раз, но не могут же вам совсем быть равнодушными женщины!

- Могут, милая!

- Нет!

- Увы, да!

- Не правда! Посмотрите вокруг, сколько прекрасных женщин окружают вас, стоит всего-навсего внимательно присмотреться. И вернётся тогда любовь, вот увидите, дядя Саша! – горячо и убедительно говорила Саша.

Александр Александрович искренне рассмеялся. Запал и уверенность девушки его рассмешили. Успокоившись, он сказал:

- Всю мою любовь. Сашенька, забрала моя первая жена.

В полусне, в полу-сознании, находясь в том пограничном состоянии, когда сознанием явь неотделима от грёз, Александр Александрович прошептал в пространство: «Я подумаю, чем могу помочь».

Pshlivsenah-00. Народ, ждёте? Вышла из заточения. Предлагаю завтра в «Золотой рыбке» отметить это событие. Кто – за? Кто – против? Есть воздержавшиеся? Все согласны. Значит, завтра, как обычно, сходимся и развлекаемся. Пшливсенах!

Последнее прибежище – земля – уходило из-под ног.

Ощущение полёта, чувство лёгкости, состояние невесомости не только телесное, но и душевное было вызвано не большими дозами алкоголя или приёмом транквилизаторов, расслабляющих и обезволивающих сознание, пускающих его в свободное плавание по океану космического раздолья.

Последнее прибежище – земля – казалось, вот-вот, уйдёт из-под ног.

Внутренние переживания отошли на второй – затуманенный ушедшими в бесконечную перспективу, обеспечивающей далью, но это не освобождало от ощущения самого себя и от прекрасного чувства полёта. Катастрофически оно напоминало морские волны, с тихим придыханием шелестящие которые накатывают на песчано-галечный берег, влажно-ласковой дланью перевернув, перемешав песок и камни, убегающие с детским смехом назад, в родную водную стихию. Этим своим ребяческим поведением будто говоря, а попробуй-ка меня, дружок, поймай! К кому относились эти обращения?

Последнее прибежище – земля – продолжало невидимыми нитями притягивать к себе глупое человеческое сознание.

Как прекрасно купаться в зимней небесной хмури! Ну и что, что сквозь пелену облаков и нахмурившихся, вечно чем-то недовольных туч не видно звёзд. Они есть, они никуда не исчезли! Как не исчезает за тонким покровом вуали тончайшей лицо красавицы, прибегнувшей к такому способу придать своей персоне любовно-эротической энигматичности. Звёзды есть и будут! Что-то ими, безусловно, руководит во вселенской бесконечности. Расставляет по своим местам. Заставляет светить и двигаться по заданной траектории. Но это им вовсе не мешает. Человеку мешает исключительно всё в его короткой земной жизни, в его несчастливом существовании среди себе подобных белковых тел, коим нет особенной радости вмешиваться в дела соседей. Веселятся? Ну и пусть им! Горюют? Печаль не бывает длинна. Радуются? Их радость персональная. Скорбят? Удел горькой скорби независимо от времени и желания настигает, как меч правосудия, всех.

Последнее прибежище – земля – ушло из-под ног.

С осеннего хмурого неба сочились тонкие призрачные ночные тени полупрозрачно-фиолетово-лилового цвета.

Все без исключения, находившиеся на улице запоздавшие горожане, с удивлением наблюдали за необыкновенным природным чудом – полётом снежинок. Они, эти перманентно-энигматичные творения матушки-природы, летели с необозримо-недоступных простому смертному космических высей, подгоняемые хлёсткими ударами бича жестоковыйного северного ветра. В жёлто-матовых конусах света уличных фонарей они стремительно летели под острым углом в поверхности земли. В некоторых местах снежинки таяли и по асфальту растекались абстрактные влажно-чёрные пятна, так давало о себе знать ушедшее навсегда лето этого года, в других, более затенённых уголках, где сквозняки поют пронизывающе-пугающие песни-крики, перебивая друг друга, снежинки скапливались; их аккуратно чья-то ледяная рука складывала, укладывала, накладывала одну на другую, недолгим нажатием скрепляя между собой, выкладывала застенчиво-удивительные скульптуры, напоминающие шизофренический болезненный бред спившегося художника-абстракциониста.

Иногда более смелые снежинки, исполнившись отваги, залетали в открытые форточки. Борясь с агрессией внутреннего тепла, они стоически пролетали на середину помещения и уже там, вздохнув полной героической грудью, превращались в мелкие прозрачные капельки влаги.

- Осень – прекрасная пора, не правда ли, товарищ майор Василий? – бросая дротики в мишень на стене, спросил старший лейтенант Фёдор Балшин.

Василий Суровцев, недавно получивший новое звание и пока не привыкший к нему, не отреагировал на обращение, но заострил внимание на вопросе, читая бумажные листы, заполненные густым печатным шрифтом, беря их поочерёдно из раскрытой бумажной папки, на лицевой стороне которой, если закрыть, можно прочесть крупный оттиск чёрного цвета «Дело». Василий читал и изредка про себя матерился, выпуская джина необузданного гнева наружу принаряженного красивыми рафинированными клише.

- Чего возмущаешься? – не унывал бросающий дротики Федя.

Ответ запоздал, но был озвучен.

- Да как тут не возмущаться, Федя, - в сердцах почти крикнул Василий, - ты только послушай, вот, - Василий взял отложенный лист бумаги и, пробежав глазами, прочитал: - Присвоить внеочередное звание подполковник полиции, ну, сам догадаешься кому, или назвать фамилию?

Федя поддержал предложенную игру.

- Смилуйтесь, патрон, - жалостливо протянул он. – Дайте хотя бы фору в несколько букв, с которых можно строить предположения!

Василий усмехнулся.

- Вариант «Б» подойдёт? А, умник?

- Еслиф, - иногда Федя дурачился и намеренно коверкал речь, находя в этом некую вербально-дурашливую изящность, - еслиф не составит труда, патрон, и вариант «А» сам отпал за ненужностью.

Суровцев посмотрел на товарища, как тот заносит руку с дротиком, как на мгновение замирает и резко выбрасывает кисть вперёд, разжимая пальцы; следил за полётом кратковременным дротика, слушал короткий тупой звук, с каким он входил в пластиковую мишень, и думал, что Федя, не смотря на возраст и звание старлея, остался мальчишкой, которому на всё наплевать, когда он увлечён любимым занятием.

- Варианты отпадут, едва произнесу слог «зя».

Рука Феди замерла в движении вперёд. Он провернул голову. Медленно, как это показывают в фильмах при замедленном воспроизведении. Глаза округлились. Правая бровь изогнулась лукой.

- Зябликов, что ли, твоя сегодняшняя боль, Вась?!

- Он самый, ети его маму! – в голосе Васи было столько невысказанной боли, что едва не прослезились покрашенные в сине-бирюзовый цвет стены кабинета.

Рука Феди продолжила остановленное движение. На этот раз сила броска оказалась настолько сильна, что воздух прорезал густой протяжный гул, издаваемый стабилизаторами спортивного снаряда.

- Бинго! – затрясся в восторге Федя. – Нет, ты, Вась, видел! В самую что ни на есть самую!

- Что в самую?

Федя развернулся лицом к товарищу.

- В самую ту самую!

- Ты разучился правильно изъясняться в одночасье? Мил друг мой Федя? Что за каламбур?

Федя подошёл к столу Суровцева.

- Нужно правильно выбирать себе спутницу жизни. Не перебирать харчами, не засматриваться на всех подряд хорошеньких смазливых девиц, а найти в себе смелость и сказать дочери своего старшего начальника, что она всех прекрасней и милее.

Федя проанализировал посетившую в одночасье лицо друга кислую мину и хлопнул в ладоши.

- Да брось ты!

- Нечего бросаться предложениями, от которых нельзя отказаться!

Суровцев откинулся на спинку кресла и откатился к стене; упёрся затылком в стену.

- Да иди ты – я серьёзно, он – шутит.

Федя вытянулся в струнку.

- Так и я же сурьёзно! – пропел почти что он. – Ну что тебе было отказываться от выгодного предложения? Да об этом мечтает почти каждый второй, молчу о каждом первом сотруднике внутренних дел нашего большого города – взять в жёны старшую дочь генерала Стружкина!

Тут уж не сдержался Вася.

- Прекрасно знаешь причину.

Движение рук сопровождала тишина, ненадолго установившаяся.

- Понимаю. Это как раз тот случай из анекдота, когда столько выпить нельзя, но… Но выпить было нужно!

- Хочешь сказать, - начал, было, Василий.

Федя покачал укоризненно и назидательно головой.

- Говорю – согласился бы и жил себе сейчас припеваючи в главке, на тёплой денежной должности. Звания получал, как положено вместе с орденами и медалями. Ну, был бы паркетным енералом, - съёрничал Федя, моргнул глазом и скривил рот. – И что с того?

- Ну не могу переплюнуть… тьфу! Перешагнуть через себя! Как представлю даже сейчас… ночью с ней в одной постели… Дрожь всего охватывает!

Федя сел на стул верхом.

- Вася, бабушка моя говаривала так, мол, нет, внучок, некрасивых женщин, просто иногда под рукой не бывает простынки. Накинь на лицо – с него воду не пить – и вытворяй с нею, что ему – она всегда указывала рукой ниже пояса мне – угодно. И последнее.

Вася скривился, как от отведанного лимона без сахара.

- Что ещё!

Прыгая на стуле, как на взнузданном коне, Федя прискакал к столу друга.

- Стерпится – слюбится! Вот!

- Чушь!

Стул жалобно заскрипел, когда Федя покачался на ножках.

- Отнюдь! – произнёс и покачал указательным пальцем. – Совсем! Народ всякую херню нести не будет.

Пальцы сильно поскребли затылок. Звук распространился по комнате. Вася усиленно чесал голову.

- Заели?!

Вася отвлёкся.

- Вши?

Федя растянул губы.

- Мысли!

Тут Вася встрепенулся.

- Кстати о мыслях! – вскрикнул и начал перебирать бумаги на столе.

- Что потерял?

Суровцев напряжённо пальцами перебирал бумагу. Нашёл искомое.

- Вот, Федюня, снова твоя любимица отличилась! Майра Варданян!

Масленая улыбка прочно поселилась на лице Феди.

- Ну, прямо-таки любимица!

Василий продолжил:

- Любимица, любимица и не отнекивайся. Едва появится сообщение с её участием в каком-нибудь происшествии у тебя, как у гончей уши торчком и тестикулы силой наливаются.

Лёгким шагом Федя проскользнул к окну, выставил ладонь в форточку.

- Что ищешь ты в окне холодном? – спросил Василий друга.

Не оборачиваясь, Федя ответил:

- Осень – прекрасная пора. Вот и первый снег полетел-закружился.

Василий встал и подошёл к Феде. Стал рядом. Устремил взгляд в форточку. Осенняя прохлада пробивалась через заслон тепла парового отопления, нежными лепестками снежной розы, распространяя забытый за лето аромат приближающейся зимы. Василий глубоко втянул в себя эту удивительную смесь ароматов и как-то с неопределённой грустью вздохнул.

- По зиме соскучились, господин-товарищ майор Суровцев?

Сурово получилось, хотелось помягче, Василий ответил:

- Ты от главного не увиливай, как змея в траве, отвечай чистосердечно.

Сделав полуоборот к другу, Федя удивился:

- От чего это я увиливаю?

Тяжёлая, как налитая свинцом справедливости рука опустилась на его плечо.

- От ответа.

Пришлось Феде в очередной раз изобразить непонятливость.

- От какого?

- Что давно и тайно влюблён в Майру Варданян. Что только и мечтаешь встретиться с ней где-нибудь в укромном тёплом местечке и вылить ей в уши накопившееся в душе.

Федя осклабился.

- Мозги ей вылить и залить новые. А ещё лучше, избавить общество от такого мусора, как она. Всем легче жилось.

Рука справедливости сделалась невесомой, будто пух.

- Свои мысли держи при себе. Первое. Второе, коли природа не придумала запасного варианта исправления своего высочайшего творения, то человек тут бессилен. И, в-третьих: читал сводку происшествий?

Из чрева Феди непроизвольно вырвалась отрыжка.

- Снова эта сучка отличилась? Пальцы ментам и прочие не правомерно нарушительные шалости?

Василий поправил:

- Слова «нарушительные» нет в русском языке, Федя.

Федя сплюнул без слюны.

- Для этой твари все слова, просящиеся на язык, в русском языке есть. Что вытворила на этот раз?

Василий промолчал странно, глядя сквозь окно в густеющую тьму осеннего вечера, плавно перетекающего в ночь.

- Без загадок. Ладно?

Василий поёжился, будто по телу прокатилась волна испепеляющего холода.

- Въехала в автобусную остановку.

Федя присвистнул.

- Есть жертвы, - продолжил Вася. – С летальным исходом одна беременная и несколько стоявших рядом, плюс инвалид на коляске.

Кулаки у Феди сжались так крепко, что побелели костяшки.

- Выкрутится.

- Выкрутилась.

- Постарался адвокат? Этот хитрожопый еврейчик?

- Он самый, - подтвердил Вася. – Евреи, евреи, кругом одни евреи…

- Слушай, Вась, одного не пойму, как они друг друга переносят? Ведь в жизни постоянно враждуют!

Василий щёлкнул пальцами.

- Всё решают деньги, мин херц, - как говаривал наш далёкий первый император. – И потом, они, если не подводит память, относятся к одной семитской группе. А семит семиту глаз не выклюет.

Федя усмехнулся.

- В натуре, что ли?!

Вася вернулся за свой стол. Взял в руки новую порцию исписанных листов.

- Не проверял. Я – русский.

- Да ты что! а вот Пушкин по свидетельству современников утверждал, что если поскребсти любого русского, обязательно отыщется татарин.

Вася повёл подбородком.

- За всеми уточнениями к нашему поэтическому гению. И не поскребсти. Поскрести. Так вернее.

Федя сел за свой стол, бурча, мол, тоже мне умник выискался. Попробовал сымитировать процесс работы, да услышанное от друга не давало покоя.

- Это что ж получается, Вася, - не выдержал Федя.- Снова уйдёт от ответственности?

- Ушла, - услышал лаконичный ответ.

Повисла пауза. Тяжёлая, как хрустальная люстра, плохо укреплённая на потолке.

-Так долго не может продолжаться, - люстра со звоном грохнулась об пол. – Должен же кто-то поставить жирную точку всех этих… - Федя замолчал, от гнева забыл слова.

- Бесчинств?

Федя указательным пальцем проткнул пространство.

- Именно!

- Кто-то поставит, - резюмировал Василий. – Не скоро это случится, но исполнится.

- Да она же, сколько ещё горя принесёт простому народу! – искренне возмутился Федя. – Неужели там наверху этого не понимают!

Василий отложил чтение.

Ему и самому эта тема была небезынтересна. В прошлом году какой-то гонщик-мажор на дорогой тачке протаранил дальнего родственника по линии жены. Адвокат выкрутил дело так, что родственника выставил виновным в происшедшем.

Налицо было обратное, но судья согласился, и обвинения с мажора сняли в зале суда. А родственника заставили принести извинения. Так обнаглевший мажор произнёс, дескать, пусть его благодарят, что он не потребовал компенсации за ремонт автомобиля.

На этих словах и судья позеленел лицом, но поделать ничего не мог.

- Долго ждать? – в пустоту помещения произнёс Федя.

- Чего?

- Когда появится наш доморощенный Робин Гуд и начнёт восстанавливать справедливость.

- Федя, не забывайся, для этих целей существуем мы.

Федя прилепил на лицо предельно умную маску глубокой тупости.

- Вася, - давай по чесноку, положа лапку на сердце, - много ты её, этой справедливости восстановил? Вот только без виляния хвостом.

Василий ответил, подумав:

- Делал всё, от меня зависящее.

Федя постучал пальцами по столу.

- Выходит, мы делаем не то.

Разговор с родителями не оставил в душе ничего, кроме пустоты и безразличия.

Глубокого до презрения.

В чём-то было жаль маму, но привитый и воспитанный с детства эгоизм ставил между всеми, стоящими перед ней, дочерью влиятельного и богатого человека прочную прозрачную стену. Живущий за пределами её, Майры мира народ, как и весь остальной мир, простирающийся от континента к континенту, существовал в параллельной реальности, с которой не существовало точек соприкосновения. Она пренебрегала всеми без исключения, кто, с её точки зрения и с высоты общественного положения выглядел микробом под микроскопом исследователя. Иногда Майра так и говорила вслух при родителях; отец пытался вразумить дочь, внушал, с помощью именно их, простых людей, которых она зовёт микробами, они стали сказочно богатыми. Она понимала, найти взаимопонимания с родителями не получится, на будущее предпочитала уже не касаться этой скользкой темы. И как же радостно отводила душу в беседе с друзьями. «Микробы?! – удивлённо восклицали они, - какая же ты умница! Нашла точное определение всего гумуса, живущего почти впроголодь!» Да, она внутренним чутьём понимала, насколько неправа, но загоняла его, как опытный строитель ударом молотка гвоздь в твёрдую древесину с одного удара. А загнав, успокаивалась на время. Выдыхала, сложив пухлые губки трубочкой воздух, и наливала в хрустальный тяжёлый стакан коньяк умопомрачительного вкуса и бесконечно долгой выдержки. Один товарищ как-то по поводу возраста коньяку заметил, мол, люди столько не живут. Ха! Простые людишки вообще не понятно, зачем живут, для чего и для кого. Чтобы плодить и растить себе подобных. Смехом смешить да покатываться от смеху! Когда-то очень давно ей в руки попала книжица на языке оригинала, языке Шиллера и Гёте. Сама по себе она не являлась ничем примечательным в жанре преподнесения материала. Автор, неизвестный учёный в области психиатрии и психического анализа, высказал в одном коротеньком абзаце мысль, очень понравившуюся Майре. Идея настолько понравилась, что она заучила её наизусть. «Чтобы обеспечить себе счастливую жизнь, нужно пожертвовать многим. Предпочтительнее принести на алтарь в жертву других, чьё существование тебе кажется лишним, по которым не стоит зря лить слёзы, чтобы освободить себе жизненное пространство для воплощения собственных амбициозных идей». Как же это оказалось близко ей! Да, попахивает фашизмом и циничным нацизмом, но каким сладким ветром веет от этих слов. Вот тогда-то, после прочтения этой книжицы, она взглянула на окружающее её по-другому. Будто внутри щёлкнул тумблер и пролился свет туда, где прежде царила тьма. Поначалу в первые ряды чёрного виртуального списка попали члены прислуги, со своими бедами и горестями; почему-то вдруг оказалось, что радостных моментов, выяснилось при личных беседах, практически нет; так, пустяковые веселушки по поводу приобретения по великой скидке бросовой одежки своим ублюдочным детишкам и алкоголику мужу. Вот же мерзость! Мерзость всё это, грязная и липкая мерзость, пристающая надолго к телу и душе. Так, что не отмыть и не оторвать. Все эти горничные, полотёрки, шофера, бесчисленные визажисты, флористы, надутые и напыщенные от собственного достоинства охранники, ярые поклонники мастеров боевых искусств с горами мускулов, перекатывающихся под натянутой кожей, а также дворники и садовники, мусорщики и прочая челядь, коей и имени-названия нет; все они лебезили и пресмыкались в надежде урвать кусочек не принадлежащего им счастья и прикоснуться хотя бы краешком взгляда к миру богатства и исполнившихся грёз, где им никогда не быть. Все они ломали комедию перед своими хозяевами, ждали подачек ко дню рождения, к какому-нибудь религиозному празднику, надеялись получить от барского великодушия испачканный носовой платочек с вензельком молодой хозяйки, или словесного поощрения с обязательным похлопыванием кончиками пальцев по щеке. Ох, как же тогда искренне светились радостью и раболепием их чудовищные глаза и лица источали потоки флюидов покорности. Иногда так и срывалось с языка спросить каждого, до гробовой ли доски готов ты идти за мной? Бросить ради меня эту проклятую жизнь, где кроме унижения ничего не видишь и вряд ли уже успеешь к раздаче бесплатных засохших коврижек с плесенью к чаю без сахара? Где ты никогда не услышишь в свой адрес, в свою сторону доброго и ласкового слова? Где никто не поинтересуется искренне, как твоё здоровье, дела у мужа, успехи в школе у детишек? Как поживает больная мать и хватает ли средств для покупок дорого лекарства? Да и вообще, есть ли каждый вечер к ужину помимо голодного взгляда детей хлеб и к нему сливочное масло и не душит ли по ночам, когда в доме кроме бесплотных теней все спят крепким беспробудным полуголодным сном вповалку на одной кровати со скрипучей металлической продавленной сеткой и старым дырявым зассатым малышнёй матрацем, досада и злость вкупе с обидой на весь белый свет? Что не так в жизни? Да уже для огромаднейшего большинства всё осталось там, в начале девяностых, равноправие, равенство, братство. Осталось, как мифы древней Греции, да, была страна и есть, только от былого могущества одни сказочные россказни остались, чтобы тешить себя былым счастьем, улетевшим прочь в края иные, когда начали дружно проклинать настоящее и истово молиться на фееричное будущее, новым богам и идолам поклоняться, каяться не в меру в несуществующих грехах и просить милостыню с кремлёвской паперти у заокеанского доброго и щедрого дядюшки. Счастье привалило меньшинству. Тому единственному и правильному, успевшему запрыгнуть в последний вагон поезда, уезжающего стремительно по гладким блестящим рельсам в края, где безоблачное небо и ярко светит небо. Там их обучили диким повадкам, жестокому обращению, вернули сознание в первобытное состояние, привили беспринципность и беспощадность, безразличие и наплевательство, воспитали за короткий срок любовь к волчьим повадкам и отпустили в свободно-буржуазно-демократическое плаванье.

Майра посмотрела затуманенным взглядом на пустой стакан. Перевела взгляд на лежащую на полу бутылку, наполненную тоскливой пустотой одиночества и разлуки. Сил не было встать и взять новую бутылку из бара. Ноги не держали, руки повисали безвольно, голова клонилась к подушке. Мысли путались водорослями в ногах и не давали свободы размышления.

Вялой рукой взяла, нашла в себе остаток сил, дорогой гаджет с контуром надкушенного яблока на задней панели. Открыла свою страницу. Непослушными пальцами начала набирать текст…

Рассвет окрасил золотом ночные страхи.

Природное богатство украсило и разрисовало абстрактными узорами окружающие предметы: стены домов вдруг оказались прекрасным полотном для смелых идей, пожелтевшие листья – материалом для любовных писем, потерянных среди бурь и невзгод прошедших несчастий, обрушившихся на страну и весь мир. Не остались в стороне и прочие, лелеющие душу и сознание мелочи.

Александр Александрович со стороны смотрелся внешне спокойным. Лёгкий прищур, защита от табачного дыма, настойчиво лезущего в глаза, губы сжаты – крепко удерживают папиросу, осталась с давних пор молодости привычка курить обычные папиросы, не смотря на разнообразие табачных изделий, заваливших прилавки магазинов. Фигура не напряжена. Но он собран, как хищник перед прыжком на жертву, мирно пасущуюся в высокой траве и не замечающей нависшей над ней угрозы.

Непродолжительный сон принёс-таки желаемый отдых. Мысли работали чётко, деталями хорошо отлаженного механизма.

Очередная затяжка и затлела бумажная гильза.

- Тысячу раз был прав Иегова, говоря своему избранному народы: око за око, кровь за кровь.

Внезапно Александра Александровича накрыло, как бывало часто в не столь отдалённые времена. Незаметная дрожь прошлась мелкими волнами по телу. – «Так ли уж и прав?» - услышал он вопрос. Перед глазами мерно покачивались сине-багровые волны прилива и сильный стук в затылке и в висках. – «Снова ты?» - «Кого-то ожидал другого?» Пришлось взять секундный тайм-аут, чтобы собраться с мыслями. – «Нет. За прошедшие несколько лет, прошедших после твоего последнего визита, думал, ты забыла обо мне». – «Чудак. Как я могу забыть о тебе, ведь я твоя Совесть!» - «В жизни бывает всяко». – «Только не у нас». – «У нас – это кого, позволь поинтересоваться». – «У Совестей». Снова пауза. Мозг кипит бурно, так, словно череп чайник, поставленный на сильный огонь печи. – «Совестей? Ты не одна, вас много?» Послышался смешок, мелкий и звонкий, как весенняя капель. – «Ты прав, мой друг. Нас – много». – «Погоди! Это что же получается, на каждого человека приходится своя совесть, так, что ли?» - «Да, на каждого живущего по совести. Нас сестёр очень много». – «На каждого живущего? Вот дела!» - «Нашёл чему удивляться». – «На каждого живущего по своей совести. Чудно». – «На каждого живущего и ещё не родившегося. Каждого ждёт свой внутренний суд и последующее наказание». – «Как же быть с умершими?» Молчание, продлившееся мгновение. – «С ними сложнее». – «Ну, хоть что-то и у вас, Совестей, как у нас, людей, не всё в порядке». – «Порядок есть во всём. Даже в хаосе». От дальнейшей безмолвной работы отвлёк стук в окно. На жестяном подоконнике сидела мелкая птаха, нарядные перья радовали ярким окрасом взор. Александр Александрович быстро открыл одну створку и подставил руку. Птичка перебралась мелкими шажками на его ладонь и потёрлась сначала головой, затем тельцем и напоследок, перед тем как улететь, раскрыла крылышки и похлопала ими, будто прощаясь с человеком навсегда.

- Сашенька! – сдерживая порыв, произнёс Александр Александрович. – Прощай, голубушка!

Слёзы застили мир.

Теперь он точно знал, каковы будут его действия.

Повторяя безостановочно «око за око, кровь за кровь», он позавтракал на скорую руку бутербродом, хотя кусок не лез в рот, с колбасой и выпил, не ощущая ни температуры напитка, ни его вкуса, горячий кофе.

Входная дверь захлопнулась за ним, издав сухой щелчок-выстрел автоматического замка.

Внутри осталась пустота и едва заметный глазу прозрачно-сизый силуэт, фигурой напоминающий женщину в белом платье.

Она подняла правую руку и перекрестила дверь. Затем растворилась в ослепительном свете, внезапно осветившем прихожую.

Pshlivsenah-03. Хай, Ваз! Нарисовалась Мойва.

Pshlivsenah-04. Чо это ты её так ласково? Мойва!

Pshlivsenah-03. Старое погоняло вспомнил. Помнишь, мозги ломали, как друг к другу меж собой обращаться, типа, мы в чужой стране агенты под прикрытием и должны соблюдать глубокую конспирацию. Мойва предложила взять первый слог от имени, второй – фамилии. И первая сказала, что она – Майва.

Pshlivsenah-04. Припоминаю тот день.

Pshlivsenah-03. Кто поправил её, тоже помнишь?

Pshlivsenah-04. Такое не забудешь! Ха-ха-ха! Она ещё тогда в хлебало зарядила Тимику, только он сказал, что звучнее будет Мойва, чем – Майва. И смотри-ка, надолго ведь кликуха прилепилась-то! Сейчас с ней что? сидит дома?

Pshlivsenah-03. Нет. Предлагает встретиться, где обычно. Вечером, ближе к полуночи.

Pshlivsenah-04. Вечером или ближе к полуночи? Уточни, Ам.

Pshlivsenah-03. Хорош прикалываться и гандоны клеить.

Pshlivsenah-04. Стопчики-бойчики, Ам! Это ты у нас мастер вулканщик. Я простой сын простого бизнесмена, собирающего сущие копейки с населения за оказанные маленькие услуги.

Pshlivsenah-03. Тонкий намёк на прежнюю спецуху моего папаши, простой сын простого скромняги-бизнесмена-бати с крутых армянских гор?

Pshlivsenah-04. Ну, типа того.

Pshlivsenah-03. Так профессия рабочая. Он до сих пор гордится ею. Считает, именно она и первая автомастерская стали трамплином к его нынешнему крупному состоянию. Ему, в отличие от меня, есть чем гордиться.

Pshlivsenah-04. Гордись тем, что ты его сын.

Pshlivsenah-03. Не велика награда. А ты гордишься, что ты сын своего отца? Честно признайся. Никому не расскажу.

Pshlivsenah-04. Ну-у… Эта… Никогда не задумывался. Спросил как-то фазера, мол, что да как, да почему. Знаешь, что ответил?

Pshlivsenah-03. Просвети.

Pshlivsenah-04. Когда он начал возить персики-шмерсики и апельсины-мандарины на север, куда-то в Магадан или Якутию, ему отец сказал, что он ведёт себя не как настоящий мужчина.

Pshlivsenah-03. Как должен вести себя реальный мэн?

Pshlivsenah-04. Как? Да ходить на работу, отрабатывать восемь часов, получать зарплату, если план перевыполнил, то и премию получить. Принести деньги в семью и обрадовать семейство.

Pshlivsenah-03. Как поступил папаша?

Pshlivsenah-04. Психанул про себя немного, но уехал. Через месяц вернулся с мешком из-под картошки, набитым червонцами и четвертными, бросил его так, чтобы деньги просыпались на пол. Затем спросил деда, вот так плохо зарабатывать? Не горбатиться за станком, не гнуть перед начальством спину, а просто месяц-другой поторговать дефицитным товаром и купить новую машину.

Pshlivsenah-03. Купил «москвича»?

Pshlivsenah-04. Не-а.

Pshlivsenah-03. «Волгу»?

Pshlivsenah-04. Не корячь извилины, Ам, не догадаешься.

Pshlivsenah-03. «Мэрс»?

Pshlivsenah-04. Круче.

Pshlivsenah-03. Круче?! Что может быть круче «Мерина»!

Pshlivsenah-04. «Рафик».

Pshlivsenah-03. Что за хрень? Она хоть ездит?

Pshlivsenah-04. Эта, как ты выразился хрень, микроавтобус «Раф», прибалтийский. Почти что заграничный.

Pshlivsenah-03. Ну, надо же! И на нём твой предок рассекал по горным склонам?

Pshlivsenah-04. На нём он возил фрукты уже почти оптовым покупателям. Деньги в семью потекли рекой.

Pshlivsenah-03. Наверняка, были самыми крутыми арами в своём ауле. Личный микрик, то да сё. Тёлки длинноногие блондинистые снопами валились при встрече.

Pshlivsenah-04. При чём тут блондинки, Ам?

Pshlivsenah-03. Да при том, Ваз! Вы же, армяне…

Pshlivsenah-04. Следи за базаром.

Pshlivsenah-03. Правда глаз колет, да, корешок? Так вот, вы армяне при виде блондинок в жестокий ступор впадаете. Пока не засадите по самые помидоры, в реал не возвращаетесь.

Pshlivsenah-04. Мы не все такие, Ам!

Pshlivsenah-03. Со сколькими знаком, калька одного с другого. Сам с таким знаком. Назвать имя?

Pshlivsenah-04. Не пизди и не нарывайся! Это минутное увлечение.

Pshlivsenah-03. Растянувшееся на полгода, Вазгик, всего на полгода. Пригрел у своей груди бедную Машщу из провинции, спонсируешь выход в свет. Гордишься приобретением? Да? Ничем пока не наградила?

Pshlivsenah-04. Наградила.

Pshlivsenah-03. Опа-на! Это чем же?

Pshlivsenah-04. Любовью!

Pshlivsenah-03. В хрен мне вошь! Это не награда, тупик. Это даже не благодарность. Попробуй не дай ей денег день-другой, сразу поменяет место ночной дислокации. Приникнет алыми устами к другому источнику бабосного наслаждения, найдёт другую трубу, из которой будут литься деньги, деньги, деньги… А она будет сосать, сосать, сосать. Дарить наслаждение новому спонсору и себе ни в чём не отказывать.

Pshlivsenah-04. Она не похожа на тех шлюх, с кем водишься ты!

Pshlivsenah-03. Ой-ой-ой, разыгрался геморрой! Говорю, блин, поставь эксперимент, не дай денег. Придумай – фак, ты чо, тупой совсем? – причину, мол, киска, папане что-то взбрело в голову, и он урезал ежедневный денежный рацион. Нужно потерпеть, детка, подзатянуть ремешок, так и сяк, дескать, войди в положение. Что молчишь?

Pshlivsenah-04. Думаю.

Pshlivsenah-03. Пока думаешь, что будет с Мойвой, как считаешь?

Pshlivsenah-04. Уже откупили. Отпустили с миром под ручку с семейным адвокатом.

Pshlivsenah-03. Ужас.

Pshlivsenah-04. В чём?

Pshlivsenah-03. Она же насмерть пятерых человек или около этого задавила. За это по головке не погладят. Я понимаю, ментам фак показать, обосрать их в соцухе, выложить фотку, как их на хрен посылаешь. Но это…

Pshlivsenah-04. Что, добром не кончится?

Pshlivsenah-03. Страшно.

Pshlivsenah-04. Боязливым стал.

Pshlivsenah-03. Дело не в страхе.

Pshlivsenah-04. Да?! в чём же?

Pshlivsenah-03. Мойвины проделки не сойдут нам с рук.

Pshlivsenah-04. Нам? Не слишком загибаешь? Мы-то тут при чём?

Pshlivsenah-03. При том, Вазик, при том, что всем нам её последняя выходка аукнется так, даже думать не хочется.

Pshlivsenah-04. Не преувеличиваешь, случаем, Амир? Гляжу, от страху почти в штаны навалил.

Pshlivsenah-03. Навалишь тут, блин!

Pshlivsenah-04. Брось!

Pshlivsenah-03. Не получится.

Pshlivsenah-04. Почему?

Pshlivsenah-03. Ты глухой! Одно дело ментов дрочить, другое – давить насмерть людей. На ней кровь, понимаешь? Кровь ни в чём не повинных людей!

Pshlivsenah-04. Остынь.

Pshlivsenah-03. Рад бы.

Pshlivsenah-04. Рекомендации не меняю. Кто нам может, чем угрожать?

Pshlivsenah-03. Да пойми ты, дятел, это с государством можно играть в бесконечные игры, кто кого за хобот ухватит и за тестикулы подёргает. Танцы-манцы-реверансы взаимные и всё пройдёт как с белых яблонь дым. С простыми гражданами такой вариант не прокатит. Если обозлятся, им на законы срать с Останкинской башни. Топор в руки и пошла, гулять Камаринская.

Pshlivsenah-04. Почему?

Pshlivsenah-03. Государство будет соблюдать правила, всякие политесы, улыбки-ужимки, нести околесицу о соблюдении законности. А у обычного гражданина может оказаться дальний родственник, судьба погибшего члена семьи не оставит равнодушным.

Pshlivsenah-04. Понял тебя, Ам. Типа, найдётся русский Рэмбо и начнёт наводить свой порядок. Типа, law and justice на местный манер?

Pshlivsenah-03. Да, Ваз, да! закон и справедливость по правилам местного менталитета. И тогда такое начнётся, Вазик, фрэнд ты мой бестший, что мама не горюй! Места всем мало покажется. Раздадут всем сестрам по серьгам! Страшно!

Pshlivsenah-04. Плюнь, говорю.

Pshlivsenah-03. На кого?

Pshlivsenah-04. На весь плебс. Чо нам бояться их?

Pshlivsenah-03. Не-е-е-ет! Бояться их именно нам нужно. Если мы плюнем на них, они утрутся, и как ничего не было. Плюнут они, хотя бы по разу, мы по самую маковку утонем.

Pshlivsenah-04. Чо тогда ждать? Ничего хорошего?

Pshlivsenah-03. Не знаю, Ваз. Время покажет. Так как, вечером встречаемся?

Pshlivsenah-04. Ага, Ам, как обычно. Но ты, братэлло, меня конкретно посадил на измену, блин.

Любой каприз за ваши деньги – девиз, вошедший по меркам жизни человека совсем недавно в речь, стал неотделимой частью жизни общества. Руководствуясь им, человечество словно сошло с ума. Поэтому юноша-лаборант одной из фотомастерских нисколько не удивился просьбе заказчика отпечатать фото с телефона – скажем, весьма посредственное, возможно и сделано исподтишка, чтобы человек не догадался, что его снимают – и немного получившийся снимок состарить, будто отпечаток выцвел от солнечного цвета и приобрёл тот чарующий флёр старинных чёрно-белых карточек начала девятнадцатого или двадцатого веков, на которые можно смотреть, не уставая, часами. Цветное изображение перевести в чёрно-белое раз плюнуть. Компьютерная программа легко справилась с поставленной задачей. С монитора на лаборанта смотрела молодая улыбающаяся девушка. Лицо отвёрнуто от снимавшего направо и туда же направлен взгляд немного прищуренных глаз. Лаборант немного полюбовался снимком, отпечатал и вынес фотографию заказчику. – «Такой результат вы хотели?» Александр Александрович взял снимок незаметно вздрогнувшей рукой. Сашеньку он снимал тайком, когда они с мужем возвращались с прогулки. Шли, весело беседуя, друг с другом; запечатлённый момент – это её что-то отвлекло, и она повернула голову. Поначалу Александр Александрович досадовал, что снимок получился не такой, как хотел, он думал запечатлеть девушку, смотрящей прямо на него, но в итоге, вернувшись к просмотру отснятых за день фотографий, понял, что Сашенька получилась на снимке естественной, живой, не было в её повороте головы той постановки кадра, присущей при съёмке фотографий в мастерской или профессиональным мастером, когда он тратит уйму времени на то, чтобы не ушла натура, свет, чтобы правильно легли тени на лицо и глаза смотрели так, будто модель от испуга готова напрудить в бельё. Может быть, снимок так и остался бы на носителе информации в телефоне, пока со временем случайно не был бы утерян, но обрушившееся на мужа Сашеньки несчастье заставило вспомнить, что осталась память о человеке, прекрасном и милом создании, всегда готовым придти на помощь или оказать услугу. – «Такой результат вы хотели, мужчина?» - повторил вопрос лаборант, глядя на странноватого заказчика, дяденька довольно-таки в возрасте, делает фотку молоденькой женщины, любовницы или дочери, впрочем, второе маловероятно. – «Да, получилось замечательно, вот только…» - «Что?» - перебил, не дослушав, нетерпеливо лаборант. – «Если возможно, ещё более состарить снимок, по краям портрета пустить патину, выделить распушенный ветром локон волос, в нём отразилось солнце и украсило своим золотом». – «На чёрно-белом снимке не видно золотого оттенка», - возразил лаборант. – «Кому не видно?» - не понял слов лаборанта Александр Александрович. – «Зрителям», - пояснил юноша. – «Смотреть будет всегда один человек». – «То есть, вы», - уточнил лаборант. – «То есть – я», - подтвердил Александр Александрович. Юноша удалился в лабораторию, на ходу на распев, проговорив формулу счастья, мол, любой каприз за деньги заказчика. Через несколько минут, которые Александр Александрович провел, осматривая выставленные на обозрение лучшие снимки посетителей, когда-либо делавших в этой фотомастерской групповые или одиночные портреты, вышел лаборант и показал новый результат своего труда. – «Потянет?» - «Куда?» - переспросил Александр Александрович. – «В смысле, годится», - поправился юноша. Александр Александрович рассмотрел снимок, повертел его в руках, про себя заметив, что некоторые детали он бы выделил, но так как докой в фотоделе не был, ответил положительно. Из кожаного жёлтого портмоне вынул крупную купюру с мостом через реку Амур с фигурой в рост Муравьёву-Амурскому. – «Много», - сказал ошарашено лаборант, переводя взгляд с купюры на странного заказчика и обратно. – «В самый раз», - сказал Александр Александрович, спрятал снимок в портфель и вышел.

Теперь его путь лежал в цветочный магазин.

Продавцы цветочного магазина «Цветы со всего света», явно не скучали. Удачное расположение здания способствовало постоянному посещению покупателей. Даже если кто-либо заходил просто так, убить время и поглазеть на хорошеньких продавцов, девушек в фирменных нарядах, окружённых флёром выставленных на всех свободных местах цветов в горшках и букетов в декоративных вазах, то поддавшись природному обаянию девушек и их удивительно-магнетической способности уговорить, уболтать любого, чтобы он, случайный посетитель вышел из магазина с покупкой и с хорошим настроением.

Когда дверь снова распахнулась и впустила в магазин осеннюю прохладу, прогретую золотом солнца, в неё вместе с нею вошёл неторопливым шагом мужчина среднего роста в тёмно-сером плаще, фетровой серой шляпе, на лице совсем некстати по погоде сидели солнечные очки с прозрачно-зелёными линзами. Окинув быстрым взглядом помещение, он сразу же направился к прилавку с кассовым аппаратом.

Девушки-щебетуньи, консультанты со стажем, улучив минуту, спешили поделиться новостями, не забывая о своих обязанностях, внимательно сканируя зал опытным профессиональным взглядом. Вошедший покупатель привлёк внимание поведением. То, что он не стал, разинув рот, пялиться на растения, трогать листья-стебли, проверять лепестки цветов, не подделка ли, а направился строго к ним, показывало его твёрдое намерение совершить покупку. Без ритуальных заигрываний и пошловато-заезженных комплиментов, мол, что здесь делают этакие красавицы, ведь их место не тут, а где-нибудь на подиуме, к ним продавцы привыкли давно, вошедший мужчина, приблизившись, улыбнулся приветливо, снял очки и выразительно посмотрел на девушек.

Толкнув, незаметно друг друга локтями, они определили, кто из них обслужит посетителя.

- Здравствуйте, - первым поздоровался покупатель.

- Добрый день! – отозвалась та, вытянувшая счастливый билет, яркий румянец залил её щёки, и вся она как-то вспыхнула, покраснела до корней волос. Непонятное волнение заставило внутренне вздрогнуть.

Покупатель улыбнулся более приветливо.

- Пожалуйста, цветы.

- Вам составить букет?

Покупатель наклонил голову вправо.

- Да.

- Из скольких штук? Три, пять, семь?

- У вас есть белые гвоздики? – внезапно спросил покупатель. Александр Александрович вспомнил, как однажды летом встретил Виктора и Сашеньку, в руках она держала букет белых гвоздик.

Лёгкое замешательство отразилось на лице девушки, и она посмотрела на подругу.

- Ань, ты что застыла? – спросила та. – Язык проглотила?

- Люба, - неуверенно произнесла Аня. – У нас есть белые гвоздики?

- Нет, - отозвалась бойко Люба и обратила взор на покупателя. – К сожалению, белых гвоздик нет, зато у нас есть прекрасные алые розы.

Александр Александрович развёл руками.

- Что ж, на безрыбье и рак рыба, - улыбнулся он. – Две белых розы. Надеюсь, белые розы у вас есть?

- Да, но… - протянула Люба.

- Вот и прекрасно. Две белых розы, пожалуйста.

Аня, наконец, совладала с собой.

- Завернуть в прозрачную упаковку?

Александр Александрович кивнул головой.

- Конечно, в белую плотную бумагу.

Проводив удалившегося покупателя взглядом, Аня сказала:

- Два белых цветка. На могилу, что ли?

Люба выдвинула свою версию:

- В некоторых странах белый цвет считается символом чистоты и верности. Но, допускаю, этот дяденька, таким образом, выражает своё отношение к любимой женщине.

Аня хмыкнула, поджала губы.

- Оригинальный способ выражения! Посмел бы только мой Геша принести на встречу букетик белых цветов, я бы ему показала, где летом зимуют раки.

- А если это ромашки? Они только белые.

- Ромашки? Тогда …

Александр Александрович жил рядом с магазином, в котором, если верить вывеске, есть цветы со всего света.

Пара сотен метров и дверь подъезда впустила его внутрь. Лифт, кряхтя и скрипя тросами, довёз на родной этаж.

Квартира встретила, как всегда, чарующим молчанием. Но в этот раз к нему добавилось ещё что-то.

В зале он поставил на комод фотографию Сашеньки в рамке с траурной лентой, зажёг свечу и положил две белых розы.

«Покойся в мире, безгрешная душа».

Ночной элитный клуб «Золотая рыбка» своим названием говорил о кастовой принадлежности. Дело даже было вовсе не в отсекающих ценах на входной билет – иногда стоимость посещения зашкаливала за несколько месячных зарплат дворника-гастарбайтера или консьержа в доме – простой смертный не мог сюда попасть априори, нужна была рекомендация. Помимо этой несущественной мелочи, в клуб с радостью пускали иностранцев. Любимые алкогольные напитки для очаровательных дам с десяти вечера и до нулей пополуночи разливались бесплатно. Каждый выходной на большой сцене выступали артисты танцевального жанра; публику разогревали модные ди-джеи и ввергали в пучину музыкальной безвкусицы; также не брезговали выступить знаменитые певцы за солидный гонорар. Существуют в клубе и две маленькие сцены с небольшим залом с парой-тройкой столиков для VIP-персон с безумно огромными денежными суммами на платиновых и бриллиантовых картах, где богатеньких Буратино по индивидуальной программе развлекали юноши и девушки без моральных препон. Другими словами, жизнь, точнее тайная жизнь, скрытая от простого обывателя за яркой вывеской, текла широко и раздольно, как великая русская река, довольно долгое время. Иногда сюда заскакивали студенты из ВУЗов, как правило, не сами, они были в списке приглашённых на разные праздники своих богатых однокурсников. Да и звали студентов – как некогда бедных родственников – по большому счёту, чтобы в незатейливой форме поприкалываться над их плебейским происхождением.

Основную массу посетителей составляли, конечно же, они, те, без кого не проходит ни одна скандальная хроника светской жизни или тусовка новоиспечённой богемы – это детки государственных чиновников и руководителей высшего звена власти, детки состоятельных папаш и мамаш; этим прославленным отпрыскам не чем было гордиться, своего ничего не достигли и не стремятся, они хвастались меж собою состоянием своих родителей и беспечно прожигали ими заработанные деньги нелёгким праведным трудом. Эту категорию людей почему-то прозвали «золотой молодёжью», хотя от драгоценного металла там присутствовало одно название.

Этот день не отличался от предыдущих.

Яркая вывеска с рыбкой из стеклянной трубки с помещёнными внутри светодиодами, моргающей правым глазом, мол, не отчаивайся, паренёк, иди сюда и пропади, к чёртовой, блядь, матери, в наших пустотой насыщенных пустотах, манила всех подряд; локация клуба тоже имела решающее значение; вдали от проблемных городских и коммунальных линий, где никто из бдящих бабушек-старушек не мог сообщить по личному усмотрению важную информацию, дабы таковая бы и имелась. Пшик. Согласитесь. Но иногда имеет место быть.

Помимо охранников, корпулентных и накачанных быков из атлетических залов, посетителей встречал миловидный всегда улыбающийся мужчина преклонного возраста в форменной тужурке мрачно-багрового цвета с едва отличимой мелким отсветом в ткани, создающим имитацию дороговизны, в форменной тужурке швейцар. Он всегда готов оказать мелкую услугу, каждому, кто захочет в знак благодарности сунуть незаметно для окружающих, ждущих от него этого поступка, маленькую незаметненькую купюрочку некрупного номинала.

Этот день был особенным.

Не смотря на середину недели, в клуб пригласили остро популярного певца, мастера циничного пения, вставляющего в свои тексты слова, присущие особенному классу, и тот через лопающиеся от напряжения динамики, вещал всему русскому свету сакральные истины, развешанные по всем малозначимым магазинам и киоскам.

Знаменитый певец нынешним вечером представлял особо изысканным любителям оригинального маргинального творчества оценить его новое творение, новый альбом; как всегда, из десятка других песен, одна вызывала бешеный шквал эмоций и после эмоциональных послевкусий; именно она и была выставлена в названии альбома.

Именно эта песня и звучала в своём сокращённо-эмоциональном звучании из динамиков, развешенных по периметру, без слов, подразумевая, что самое лучшее впереди.

А впереди и было самое лучшее.

Худая весть разносится быстрее хорошей.

Сарафанное радио о том, что Сергей Провод демонстрирует публике свой альбом, бежало впереди планеты всей. Всех завораживало название – «Околоколовотое». Как всегда скандальный певец весьма не традиционных текстов, и на этот раз превзошёл себя, он представил высокоорганизованной и высоко-эстетичной публике свой новый шлягер, крайне пошловатенькую песенку с матами и с последующими для него выводами.

Динамики ревели на всю мощь.

Такая мощь звука вызывала колебание не только в одних членах, но и во всём теле.

Дорогие автомобили с номерами, запоминающимися на всю непродолжительную жизнь, подъезжали и, выкинув наружу из себя недоеденные объедки высшего общества, отъезжали, давали своим побратимам-автомашинам, едущим следом, свободу заработного маневра.

Охрана, парни, набранные из разных агентств, старались между собой налаживать отношения и, что было особенно важно, старались как-то установить, это междусобойчик такой клановый, несанкционированные правилами внутреннего распорядка взаимоотношения, за кои можно было понести награду в виде увольнения.

Все были сыты; все были довольны.

Динамики хрипели. Реклама почти, что не лопалась от напряжения. Окружающее пространство кипело, и было готово взорваться в любой неподготовленный момент, окропив кровью пострадавших все объекты.

Локация клуба позволяла его руководству маленькие шалости, заключаемые в том, что любые так называемые огрехи в поведении не могли вызвать гневного осуждения посторонних, каковых в ближнем рассмотрении не наблюдалось. Территория клуба – почти шесть га – была обнесена забором с проволокой и под постоянным напряжением, не могущим принести летальный вред белковому человеческому организму.

В самый пик посещения – время весьма нестабильное обычному человеку с привычным расписанием работы с утра и до вечера в поте лица своего – примерно от шести и до девяти пополудни, всех встречали братья-охранники и посменные швейцары, в основном мужики сильно, или умеренно пьющие, коим деться было некуда.

Необычные посетители воспринимали встречающую гвардию как некий антураж, декорации из средневековья, удачно вписавшиеся в современный мир. Иные из гостей щипали за бакены – в основном девушки – и пищали от восторга. Другие просто, с серьёзным видом на лице, проходили внутрь, скупо улыбнувшись и кивнув головой.

Название клуба «Золотая рыбка» многих сведущих и не очень сводили с ума.

Всем им чудилось нечто необычное, но, как правило, всё сводилось к простому, до безобразия, арифметическому действию: два плюс два равно четыре.

Так было и в этот вечер.

Гламурно дорогие автомобили, едва ли не в россыпи лже-бриллиантов от хитрющего еврея Шваровского, по всей корме и баку, подкатывали и, выгрузив дорогое содержимое, укатывали в непонятно-неохваченном направлении, оставляя единственную мечту для посторонних зрителей только созерцать и мечтать о прекрасном далёком, жмущем бедро острым углом стилета.

Обычная музыка, похожая на лай взбесившихся собак, рвала на мелкие составляющие слух.

Вблизи округи в диаметре ста пятидесяти метров, можно забыть о существовании обычного мира, в котором существуют все остальные.

Автомобили подъезжают, уезжают, высыпают наружу смеющиеся девушки унд мальчики, как куча не слежавшегося песка или угля; они спешат, поглощённые собой, намагниченные рекламой о светлом будущем, которое уже, товарищ, наступило.

Майра почти полчаса сидела и собиралась с мыслями. Автомобиль отца, похожий на бронированный танк времён первой мировой, служил отличнейшей защитой, но хотелось большего. Она видела авто своих друзей, но не торопилась встретиться с ними. Ей приходили на ум слова матери, что ей, доченьке, возомнившей о себе, как о древнем божестве, стоит задуматься о своём будущем. Майра понимала, мама права, права на все сто процентов, но не могла перебороть себя; всосанное с детства превосходство над остальными не давало пространство для маневра; именно оно могло сыграть крайне нешуточную шутку с нею. Майра сжимала мягкую кожу оплётку руля и быстро жевала губами. Невроз. О, боги несуществующего Олимпа, мне мой скепсис простите! Что-то расчувствовалась я, - пшливсенах! – что-то сильно расчувствовалась! И ничего-то в сердечке-то моём не шевельнётся! И ничего-то где-то в нём не отзовётся!

Майра мелко била пальцами по кожаной оплётке руля, мягкой коже с прекрасной выделкой, ощущая кончиками пальцев невообразимо прелестнейшее творение мастеров-кожемяк! Она даже ощущала внутренним чутьём тот улетучившийся запах страха животного, из которого была сшита эта оплётка руля; она на какой-то краткий миг даже внезапно почувствовала себя жертвой и неожиданно для себя вдруг передёрнула плечами, почувствовав металлический тяжёлый взгляд между лопаток; это было тем не менее странным, потому что она сидела в своём авто и никто из посторонних не мог причинить ей вреда.

Настойчиво вибрировал айфон.

Майра не обращала на него внимания.

Всё пространство автомобиля, казалось ей, было наполнено какими-то необузданными стремлениями, способствующими привести к какому-то означенному концу.

- «Долго будешь сидеть?» Это Муба. Узбекская скотина, вонючий баран с козлиными мозгами, думает, он самый смелый. Отвечу. – «Сколько посчитаю нужным». – «Это сколько?» Даназим сориентировался вовремя. – «Сколько нужно!» Нужно быть всегда сильной и стальной, с невероятно крепкими железобетонными нервами. – «А это-то сколько, Мойва?» Алишер совсем потерял нюх, думает, что сын депутат тотчас становится бессмертным, как некий Дункан Маклеод, из клана Маклаудов, со специфической азиатской изюминкой. – «За Мойву, гниль, ответишь!» - «Я сильно испугался!» -«Смени подгузники, пидор!» - «Смени сама, сука».

Обмен любезностями закончен.

Ритуал не обязательный для всех, соблюдается в маргиналиях с безупречной точностью.

- Я пошла! – Майра вышла из авто, бросила с пренебрежением колючи с брелком служащему, двинула бровью так, что у того отпало желание завести разговор.

Бренная земля с трудом несла её тело, расслабленное алкоголем.

Кто-то тотчас подхватил её под руку.

- Майра Сероповна, разрешите! – она рассмотрела сквозь пелену дурмана незнакомое лицо.

- Ты кто?

- Швейцар.

Она напряглась и высвободила руку.

- Вот и швейцарь, - проговорила она, выговаривая слова так, будто они давались ей с трудом, - пока не лишился головы.

Вмиг окружившие друзья Майру начали наперебой говорить всякую чушь. Впрочем, это было лишнее. Она шла в сопровождении двух охранников клуба внутрь, туда, где сегодня давал представление – с трудом удалось заполучить за немыслимый гонорар – Сергей Провод, мастер песенного жанра с привнесением в него лексикона простонародья, что, впрочем, не лишало его стабильного заработка на всех частях суши, где хоть кто-то говорил и понимал по-русски.

- Зачем вы так?! – изумился швейцар, - я же от всего сердца!

Майра остановилась и посмотрела в лицо пожилому мужчине.

- Зачем?

- Да.

- Затем, чтобы ты, сука нищебродская, знал своё место! Понял?!

Швейцар побелел.

- В смысле?

Майру понесло.

- Чтобы ты, падаль вонючая, знал своё место и вякал, пока тебе не разрешат. Понял?

Швейцар, как показалось охранникам и другим посетителям, будто снипк и посерел лицом.

- Не совсем.

Майра, было, замахнулась, но её отвлёк от происходящего вышедший главный менеджер.

- Кого я вижу! Несравненная богиня, сошедшая с небес! Майрочка! Голубушка, добро пожаловать!

Майра взяла его под руку.

- Знаешь, что меня удивляет в этой жизни?

Главный менеджер тотчас ответил:

- Просвети, моя драгоценная!

Майра пальцами погладила его подбородок, подушечками прошлась по контуру лица, слегка ущипнула мочки ушей.

- Вы все, твари, говорите, что хочу услышать, но не то, что я желаю услышать.

Главный менеджер на то и главный, чтобы любую ситуацию делать выгодной для себя.

- Сегодня, Майра Сероповна, выступает наш коронный козырь – Сергей Провод, - выдал он свой козырь. – Он презентует свой новый альбом «Околоколовотое».

- Что? – остановилась Майра на полушаге.

- Новый альбом.

- Название?

- Пустое, - ответил главный менеджер. – Вы же знаете этих артистов. У них всё как не у людей. Вот и маются, чем придётся. Пустобрехи!

Следом за Майрой в клуб вошли все её друзья.

Атмосфера клуба быстро поглотила их. Они будто растворились в музыке, напоминающей беспорядочное звучание барабанов. Каждый звук выбивал и выносил из общего ряда звучания свои детали, что делало общий фон схожим на грозное рокотание грома и молнии, способных разорвать и уничтожить всё живое.

- Ты запомнил это лицо? – спросила у менеджера Майра.

- Чьё именно? – изобразил подобие послушания тот.

- Швейцара.

Главный менеджер хмыкнул.

- Чмо, обыкновенное чмо, Майра Сероповна, - хмыкнул он. – Приняли недавно. Ни семьи, ни детей, как говорится, ни Родины, ни флага.

-Чьего? – спросила Майра, поглощённая собой.

- Чьего чего? – насторожился менеджер.

Майра усмехнулась.

- Флага. И родины.

Майра вдруг передёрнула плечами и поёжилась.

- Что с вами? – встревожился главный менеджер.

Майра посмотрела на друзей, затем на него.

- Такое ощущение, будто по спине провели раскалённым ледяным металлом.

- Раскалённым ледяным металлом? – переспросил Амир. – Ты что, начиталась восточной поэзии?

Майра обдала его уничтожающим взглядом.

- Повторяю, почувствовала чей-то ледяной, почти смертельный взгляд, будто на меня смотрят из могилы. – Она передёрнула вновь плечами. – Странно, оно не проходит.

Менеджер не стал заострять внимание и пригласил компанию внутрь, беспрестанно говоря о главном чуде сегодняшнего вечера.

Майра сама и её друзья невольно увлеклись его речами, сладкими, будто пчелиный мёд, собранный на вершинах недоступных гор.

В главном зале народ сходил с ума.

Главная звезда вечера раскуривал публику по полной программе. Сергей Провод в присущей себе манере шокировал мозг всем, кто мог его неадекватно воспринимать. Со сцены неслись в зал слова старых, давно известных песен. Они хоть и радовали публику, но они жаждали новизны. Ведь не зря на афише красовались слова о новом альбоме, способном перевернуть их сознание на все триста шестьдесят градусов сознания.

Выделывался по полной программе ударник. Выбивая из барабанов невероятную жуть звуков и стуков.

Бас-гитарист выпускал в зальное пространство автоматные очереди звуков способные убить на расстоянии доисторических животных остротой восприятия.

Бэк-вокалистки крутили округлыми задницами и что-то верещали на заднем фоне звучания, мало напоминающее вразумительную человеческую речь.

Один лишь Сергей Провод в своём импозантном восприятии мира выделывал почти что невозможное – он частично оголял части тела, покрытые сиреневыми татуировками.

Все эти бесчинства, называемые новым взглядом на культуру, каким-то невероятным образом воздействовали на публику. Ей нравилось это, и она желала большего.

- Сергей! Сергей! – скандировала она, - давай, давай!

В какой-то момент в помещении утихли все звуки. Сцену поглотила тьма. Высветилось одно маленькое пространство. Не захламлённое чьим-то присутствием. Повисшую тишину внезапно разорвал острым клинком тонкий свист.

В пятно света вышел Сергей Провод.

Начавшееся было безумство крика, он остановил правой раскрытой ладонью.

- Ша! Ша, пацаны и тёлки! – произнёс спокойно и серьёзно он. – Хотите чумового развлечения? Оно щас будет. Только не надо драть задницы, чтобы услышать, что я пою. Согласны? – Сергей Провод повернул голову к залу.

- Да! - понеслось отовсюду. – Да! согласны!

Ударник пробежался палочками по барабанам и по тарелкам.

- Не расслышал! – закричал Сергей Провод. – Согласны?

Зал покачнулся стенами помещения. Воздух пришёл в движение, и разверзлось пространство внутри.

- Да! согласны! пой!

Минуты полной тишины бывают в разных ситуациях.

Хрустальный набор, уроненный на пол тётей Моней, послужил началом исполнению.

Сергей выделывал на сцене разные па.

После пятиминутного вступления он запел, чем ввёл публику в ступор.

Ты посмотри на её еблище,

Таких, как она, на улице тыщи.

Таких, как она, десятки сотен

Шагают по улицам нашим уродин!

Публика оказалась неподготовленной к его очередным сюрпризам и шокирующим выпадам. Это было вступление. Он разорвал зал на мелкие клочья.

Она живёт рядом. Неподалёку.

Толчётся в троллейбусе рядом бок в бок.

Спроси, не смущаясь: - Ну, чо, мол, подруга,

Давай развлечёмся немного – чпок-чпок!

Неподготовленная публика приободрилась.

Сергей не подкачал.

Завопил с новой необузданной силой. Вкладывая в слова и музыку свою неуёмную творческую энергию. Он не пел, он декламировал, каждым слогом вводя народ в сексуально-медитативный транс:

Ты посмотри на её еблище,

Таких, как она, на улице тыщи.

Таких, как она, десятки сотен

Шагают по улицам нашим уродин!

После непродолжительного музыкального отступления в стиле раннего классицизма, придавшего новому творению Сергея эстетический флёр, он внезапно схватил микрофон и закричал:

- Ну, что, золотые рыбки, как дела?

Многоголосая толпа ответила:

- Клёво, Серёга! Давай зажигай!

Тогда певец поднял правую руку с микрофоном, его оркестранты прекратили играть.

- Ждёте продолжения, рыбки? – голос певца прозвучал почти провокационно в повисшей хрустальной тишине. – Тогда при одном условии, я начинаю петь строку куплета, вы – подхватываете окончание вместе со мной. Согласны?

Дикий вой, крики и свист сотряс воздух в густо-наполненном помещении.

И Серёга начал петь. Новый куплет исполнил с присущей ему экспрессией, выделывая на сцене такие па, которым могли бы позавидовать только начинающие танцоры в престарелом возрасте. Когда дошёл до исполнения припева, снова возникла непродолжительная музыкальная пауза.

Ты посмотри …

Медленно-медленно затянул Серёга.

Толпа многоголосо продолжила:

… на её еблище,

Растягивая гласные, певец пропел следующую строку:

Таких, как она…

Посетители слаженно проскандировали:

… на улице тыщи.

Серёга подал знак музыкантам постепенно увеличивать темп, издал в пространство новую порцию песни:

Таких, как она, десятки сотен…

И уже он в аккомпанементе разгорячённой толпы закончил:

Шагают по улицам нашим уродин!

Музыкально-словесная вакханалия продолжилась с необузданной силой и мощью своею обрушилась на головы слушателей. Тела танцующих конвульсивно задёргались в такт музыке. Никто уже не слушал, что со сцены кричал музыкальный кумир, что пытался донести нового в этот старый и прогнивший от собственных нечистот мир, готовый рухнуть в одночасье в тартарары собственного безумия.

Через сеть динамиков происходящее музыкальное представление передавалось на улицу. Стоявшие возле входа посетители, не успевшие или не захотевшие потеть и толкаться локтями в танцзале, слушали песню и делились впечатлениями от услышанного. Одни, как певец Серёга, щедро пересыпали речь сочным матом, другие воздерживались от азартного обсуждения или высказывались в том ключе, что можно писать более щадящие слух тексты, но и этот вариант тоже весьма пригоден для прослушивания. Споры протекали вяло. Никто не нарывался на неприятности.

Также между собой тихо переговаривались охранники. Их обязанности строго прописаны в трудовом контракте. Пункт, гласящий, что лицу, несущему охрану объекта, разрешается вступать в дискуссии по любому поводу между собой или с посетителями отсутствовал. Нарушение контракта влекло увольнение провинившегося лица. Поэтому охранники, тоже живые люди, тоже не без греха, умели находить слепые зоны камер слежения и там отводить душу.

К ним изредка присоединялся швейцар, из бывших военных, высокий худощавый мужчина в костюме бардового цвета, не смотря на лицо, выдававшего в нём любителя зелёного змия, он был гладко выбрит, на выбритой голове фуражка в тон костюму и на ногах начищенные до блеска как тестикулы кота чёрные туфли на толстой платформе. К нему обращались Гена; изредка кто-то из персонала клуба, в основном уборщицы и кухонные рабочие, такие же одинокие натуры, как и он, почтительно говорили, здороваясь, Геннадий Геннадьевич в знак уважения к его офицерскому прошлому и бывшей военной службе. Бармены в конце смены от щедрости душевной наливали Гене на выбор либо дорогой виски или жутко элитный коньяк с родины Александра Дюма. Гена с молчаливой благодарностью принимал эти скромные знаки внимания как должное, потому как знал, какие ходят о нём слухи. Ему однажды кто-то из уборщиц рассказал с дрожью в голосе и слезами на глазах, открыл правду. Гена вздохнул и ответил, дескать, ему всё безразлично, что о нём говорят и что думают. «Человек от рождения имеет право на личное мнение, но редко кто этим правом воспользовался хотя бы раз в жизни». Так сказал он, чем вверг впоследствии тех, кто о нём распускал сплетни. Но на чужой роток не накинуть платок и слухи продолжали плавать по бурным водам разговоров. Иногда затихая, затем снова вскипая вулканической лавой.

Вот и сейчас он вступил в разговор.

- Не понимаю категорически этого искусства, - пожал он плечами, когда поинтересовались его мнением. – Могли же в советские времена писать поэты-песенники тексты без матов. И выглядело всё культурно.

- Гена, ты мастодонт, мамонт, вымершее млекопитающее, живущее прошлой жизнью, - произнёс охранник, по тёмному пятну на шее его называли за глаза Клякса. – Забудь, что было, живи полной новой жизнью.

- Да как такое забыть, Клякса, - Гена пристально посмотрел ему в глаза. – Как, когда гляжу на нынешнее безумие и мракобесие, так мороз всего продирает от ужаса.

- Как ни суди, Гена, - вмешался высокий и крупный охранник, носящий псевдоним Буфет, - жить сейчас стало легче. Хавки навалом, колбасы столько, что все сорта не пережрать, хоть сутки напролёт жуй.

Гена снял фуражку, вытер платком голову, поднял лицо под начинающий моросить дождь, закрыл глаза. Он молчал, как-то и охранники не спешили прерывать его размышления; каждый их них внутренне разделял его убеждения, основывающиеся на простом правиле, если общество наскучило, уединись. Вот он так и уединялся. Иногда попадал впросак, как сегодня с Майрой Варданян; знал же прекрасно, что она та ещё сука, по которой пуля плачет. Понимал, совершает глупость, нет бы, остановиться, промолчать, так нет же, дёрнул хрен какой-то за язык. Теперь жди неприятностей. Гена чувствовал, что эта охамевшая богатенькая сука просто так на тормозах это дело не спустит и ждал, когда начнутся разборки и дал загодя себе слово с нею в диспуты не вступать; выслушать, пропустить мимо ушей слова, смыть затем с лица гнев и выпить рюмашечку крепкой спиртовой рябиновой настойки перед сном.

- Вот и продались за кусок колбасы, - резюмировал Гена. – Все продались с потрохами. Променяли идею на жратву. Теперь думаем, что натворили?

- А чо, чо-та интересное натворили? – не вытерпел третий охранник с круглым, как блин, и как испечённый блин красным лицом, откликавшийся на погоняло Рыжий. До этого с интересом наблюдавший, чем вся эта словесная перепалка кончиться.

Гена набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание и резко, со свистящим звуком «ха!» выдохнул, чем вызвал переполох среди стоящих перед входными дверями. Все начали переглядываться и осматриваться, ища источник шума. Затем Гена водрузил на место фуражку, кашлянул в кулак.

- Интересное и смешное, едва со смеху не померли, давились хохотом.

После выступления Серёги, Майра бросила друзей и продралась через плотное окружение поклонниц и поклонников в его гримёрку. Увидев, кто приближается, он помог Майре, вместе с напарником развёл в стороны фанатов и пропустил её в комнату.

- Серж, ты был потрясающ! – мелодично выдохнула она в спину певцу. Он сидел перед зеркалом и смывал ваткой остатки грима.

- Пшла вон! – грубо высказался он.

Майра знала об обхождении своего кумира, поэтому не приняла слова всерьёз.

- Ну, Сержик, я же вправду!

- Пиздишь, как обычно.

Майра округлила бархатисто-карие глаза.

- Ты несправедлив!

- Пожалуйся на меня своему адвокату! – рассмеялся певец. – Он мне выставит счёт. Я его пошлю на хуй вместе с тобой и его счётом.

Шаг вперёд к певцу она не решалась; не из боязни перед кумиром, он мог запросто, и отвесить, как сам выражался под дурацкий смешок, пару пиздюлин. Для разнообразия и разрядки обстановки.

- Брось, Серж, мы же с тобой одной крови!

Серёга Провод удивлённо посмотрел на отражение девушки в зеркале и, поперхнувшись, закашлялся.

- Вот ты даёшь стране угля, мелкого, но до хуя!

- Не понимаю!

- Мы с тобой одной крови?! – спех раздирал певца на части. – Прямо как у Киплинга?!

- Да.

- Да ты случаем не охуела, Мойва?

- Нет, - девушка ничего не понимала, но продолжала дальше. – Мы с тобой отличаемся от того рабочего скота, живущего на копейки. Мы тратим столько денег, что им и не снилось.

Серёга Провод развернулся на стуле.

- Выходит, ты, я – белая кость?! Так, что ли?! – его лицо исказилось и пошло крупными красными пятнами.

- Ну, типа того.

Серёга зарычал, страшно и с угрозой.

- Чтобы ты знала, я тоже выходец из простой рабочей семьи, как ты высказалась, рабочего скота. Папа и мама всю жизнь трудились на заводе. Приносили копейки, но были счастливы. Счастлива ты, ты, просирающая папашины деньги, уворованные им от этого самого рабочего скота, трудящегося на него и гнущего спину? Счастлива? Ты заработала хоть одну копейку собственным горбом, знаешь цену трудовым мозолям, блядина, валилась с ног, придя с работы? Нет?! Какое ты имеешь право оскорблять народ, за счёт которого существуешь, жрёшь сытно и сладко каждый день, пьёшь дорогие вина, ебёшься с такими же отмороженными сосунками, не знающими отказа ни в чём? Так вот, между нами есть разница: я профукиваю деньги, заработанные, - он похлопал ладонью правой руки себя по шее, - этим местом, ношу, не снимая хомут тяжёлой работы. Если я в чём-то и виноват перед людьми, так только в том, что мало уделяю им внимания, растрачиваю себя на мелкие подлые душонки типа тебя и тебе подобных.

Серёга выпустил пар и умолк. Майра не нашлась что сказать; певец напоследок кинул ей в лицо, будто ударил по голой спине кожаной плетью:

- Убийца! – произнёс он, глядя на девушку, следя за её реакцией.

Майра вспыхнула лицом. Глаза заблестели.

- Я почти не виновата! Они сами…

Серёга перебил.

- Сами под колёса бросились, чтобы скомпрометировать дочь состоятельного человека. Так, да?

- Ой, ну ты всегда верно рассуждаешь.

Серёга поскрёб подбородок.

- Пиздливая убийца, - сухо, с явным презрением констатировал певец. – Пиздливая и трусливая. Пшла нахуй отсюда! Тварь ебучая, довыёбуешься, Мойва, покрасят лоб зелёнкой.

Но и это не ввело полностью девушку из себя. Она робко приблизилась, остановилась в полуметре, сложила руки на животе и потупила взор.

- Я честное слово, не хотела.

Серёга снова приводил себя в порядок, повернувшись спиной к девушке, выказывая этим полное отвращение стоящей позади особе.

- У тебя одна и та же отговорка. Хоть бы поменяла слова местами.

- Зачем. И так всё прокатывает.

Серёга, смотря в зеркало, окинул взглядом Майру.

- Копчиком чую, Мойва, смерть по пятам за тобой ходит, - он втянул ноздрями шумно воздух, со свистом. – Даже попахивает от тебя странно. Трупятиной.

Майра его будто не слышала.

- Что ты про зелёнку говорил. Повтори, не поняла.

Певец снова развернулся на стуле.

- Что тут не понятного, Мойва? Зелёнкой лоб намажут, чтобы пуля инфекцию не занесла.

Майра похолодела; она даже через толстые стены, задрапированные тканью и укрытые толстыми декоративными панелями, почувствовала спиной чей-то ледяной взгляд, взгляд смерти, вызвавший неприятную дрожь между лопаток. Оглянулась, желая поймать взгляд смотрящего.

- Чо, блядь, оглядываешься, стрелка ищешь? – усмехнулся певец. – Так валить тебя будут издалека. Зря, что ли, придумали умные люди оптический прицел для винтовки, чтобы таких вот как ты на расстоянии сводить в мир иной. Не мараться кровью, чтоб ненароком не заразиться какой-нибудь дрянью.

Майра с трудом произнесла, язык почти перестал слушаться.

- Сержик, не поверишь, почувствовала чей-то пристальный взгляд. Аж жутко стало.

Серёга усмехнулся криво.

- Страшно? Вот то-то! Ходи, паскуда, и оглядывайся, может, и заметишь, как пуля крошит лобную кость.

Глаза у Майры внезапно увлажнились.

- Зачем ты так грубо, Серж? Я пожить ещё хочу.

Серёга вскочил со стула. Глаза его засверкали бешено и страшно.

- Жить, сука, хочешь! – закричал он, с губ его сорвались капли слюны. – Жить, она, блядь, видите ли, хочет! А они, те, кого ты задавила, не хотели жить? Ты в курсе, там была беременная женщина, должна была вот-вот родить. А ты её размазала по асфальту! Пшла нахуй, скотина! – Серёга схватил стакан и запустил им в дверь. Битое стекло посыпалось на пол. В гримёрку заглянул охранник. Серёга указал на девушку: - Выпроводи эту блядь, Петруха, и никогда впредь ко мне не пускай этот живой труп! – певец сделал девушке жест рукой, махнув расслабленной кистью. – На хуй пшла!

Оттолкнув охранника, протянувшего руки, чтобы её выпроводить, Майра выскочила в коридор. Её раздирала злость. Нужно было её на ком-то немедленно выместить. На ком? Она увидела ждущих друзей возле барной стойки. Подбежала. От них не укрылось её состояние. Однако никто не рискнул, дабы не нарваться на грубость, задать вопрос, что произошло.

- Налей вискарь! – хлопнула она ладонью по столешнице, не смотря на бармена. – Полный налей, не жалей!

Схватив стакан, она залпом его опрокинула. На нервной почве даже не почувствовала крепости напитка.

- Ты чо, сука, водой разбавил? – крикнула она побледневшему бармену. – Налей из закрытой бутылки! Немедленно!

Бармен резво схватил с полки запечатанную бутылку. Спорить он не стал, при приёме на работу проинструктировали, с кем придётся иметь дело и дали исчерпывающую характеристику на каждого персонажа. Отвинтил крышку. Налил в стакан светло-коричневую жидкость. В воздухе тотчас расплескался особенный аромат виски.

Майра выпила медленно виски. Швырнула стакан себе под ноги. Сжала крепко, до белизны, губы и почти их не размыкая, проговорила громко, зло, так, что услышали друзья:

- Как же я вас всех ненавижу!

Лейла испуганно переспросила:

- Кого всех, Майра?

Майра дёрнула нервно плечом.

- Всех!

Лейла икнула. Вмешался Алик.

- Наша Майрочка имела в виду остальных, правда? Находящихся за стенами клуба.

Майра напряжённо растянула губы в виде улыбки.

- Ты такой находчивый, что прямо отсосать у тебя прямо здесь хочется.

Алик усмехнулся. Не сдержал улыбки Мубашир.

- Здесь, на виду у всех, Майра? Или я ослышался.

Майра ткнула его в грудь ладонью.

- Не ослышался. Бесплатно давать представление не буду. Кто заплатит, в кабинете увидите шоу.

Никто не отозвался; слишком прямолинейным почудилось им это.

- Ха! Чо, забздели-то! Никогда, запомните, никогда Майра Варданян не будет ни у кого сосать принародно. Только в интимной обстановке. И то этому счастливчику придётся сильно потрудиться, чтобы заработать этот подарок. – Она повернулась к бармену, ловившему каждое слово. – Чо уши развесил, недоёбок? Попробуй только, кому рассказать об услышанном, яйца без наркоза вырву. Налей нам, козлина, да побыстрее, вискаря! Сегодня будем отрываться так, будто живём последние минуты! – произнесла с вызовом и задумалась.

С резкой переменой настроения друзьям Майры приходилось мириться всегда; она была непризнанным лидером и сохраняла за собой это право.

Бармен лихо, под такт выносящей мозг музыки, разлил, не пролив на стойку ни капли драгоценной жидкости, по стаканам виски. Отточенным движением пододвинул к посетителям.

- Пожалуйста, ваш виски! – произнёс он фразу, выученную назубок на первом уроке, которые любила давать главный менеджер клуба, преподаватель эстетики Инга Эрастовна. «Клиент должен знать, что в нашем заведении всё работает на его расположение. Чем оно будет прекраснее, тем больше оставит денег».

Зря он решил блеснуть прекрасно полученными знаниями. Его на этот раз не оценили.

- Да, виски наш, - вызывающе бросила ему Майра. – Как и всё здесь. – Она обвела рукой пространство: затуманенное густым искусственным дымом, раскрашенным в разные цвета фильтрами прожекторов. – Всё, за что мы платим деньги, не малые.

Майра с друзьями выпили.

- Пошли танцевать, - потёр руками Вазген.

Майра подняла вверх указательный палец.

- Не-а, Вазик, - произнесла она нечётко, виски крепко ударил в голову. – Надо кое с кем разобраться.

- Брось ты свои разборки, - посоветовал Даназим. – Потом, на трезвую голову решишь.

Но Майра уже вошла в раж. Тепло волнами растекалось по каждой клеточке тела; возбуждающе-тревожные вибрации мелкими приятными толчками расслабляли сознание; мозг начал воспринимать окружающие предметы в новом свете; ракурс отдельных частей обстановки пространственно расширился и углубился, сгладились углы, округлости приобрели изогнуто-искривлённые очертания; украшенный светильниками потолок выгнулся куполом и стал похож на небесный свод с небесными светилами; твердь земная закачалась под ногами корабельной палубой и пошла мелкой бетонно-металлической рябью. Майра вдруг увидела перед внутренним взором огромное количество лиц, стремительным мельканием не дававшие сконцентрироваться и рассмотреть хоть бы одно; она встряхнула головой, ей показалось, мозг всколыхнулся внутри черепушки, такая была сила движения, и вот о чудо, мелькание лиц остановилось; Майра всмотрелась в незнакомые черты и узнала в них личность швейцара, тупым вопросом выведшего её из равновесия.

Вот причина всех её неприятностей, этот мужик-неудачник, сумевший в конце жизни достигнуть лишь того, чтобы в клоунской форме встречать богатых людей перед входом в элитное заведение. Что ж, решила она для себя, сейчас я поставлю точку в твоей карьере. Посмотрела на друзей. Они напряжённо ждали, когда она заговорит. Майра щёлкнула пальцами и приказала бармену дать непочатую бутылку самого дорого напитка. Вырвала её из его рук и быстро направилась к выходу.

- Эй, а деньги! – крикнул бармен вдогонку девушке.

Майра обернулась.

- Пришли счёт моему адвокату! – и продолжила движение.

Тимерлан кинул на стойку смятые купюры. Бармен ловко их рассортировал и сказал, что не хватает. Тимерлан махнул рукой, сказав, занесёт остальную сумму позже, поспешил за остальными, направившимися за Майрой. Она уже выскочила разгорячённая алкоголем на улицу. Разошедшийся дождь остудил лицо, но не охладил намерения, кипевшие в голове расплавленным металлом. Швейцара она увидела не сразу. Почти всё на улице показалось ей погружённым в лёгкую дымку, только редкие предметы проступали едва различимыми контурами на короткий срок. Бросались в глаза, осиротевшие без листьев кроны деревьев. Выныривали поплавками на поверхность воды крыши и капоты автомобилей, проезжающие мимо и снова пропадали. Прорисовывались размытые очертания фигур людей, только разглядеть кого-либо было трудно. Рассмотрев свою ритуальную жертву, она повернулась к мужчине.

Друзья выскочили на улицу в самом начале разворачивающегося трагического действия. Делая из бутылки крупные глотки, Майра что-то неразборчиво кричала мужчине и махала свободной рукой. Швейцар спокойно выслушивал пьяные речи, кивал головой, иногда поднимая брови. Его удивительное спокойствие бесило Майру, ей-то хотелось, до острой боли в анусе, чтобы мужик оправдывался, отнекивался, соглашался, в общем, принял на себя вину.

Поняв, что остановить Майру невозможно, Вазген остановил друзей поднятой рукой. Они столпились вокруг него и уставились на своего лидера, похожего сейчас на сошедшую с ума истеричку-девственницу.

Амир и Алишер в унисон спросили вполголоса Вазгена, что делать дальше; тот пожал плечами и ответил, остаётся только ждать, попытайся её остановить, неизвестно чем всё может кончиться, а так она поорёт, покричит, глядишь, перебесится и успокоится.

Его слова если и предназначались кому-то, следившему за этим бренным миром и копошащихся в нём людишках откуда-то свыше, то не дошли до адресата.

В конце концов, запас слов конечен как победа над всемирным злом, Майра выдохлась и, переводя дух, закончила диатрибу вопросом:

- Чо скажешь, мужик в своё оправдание?

Швейцар с достоинством ответил, глядя с высоты своего роста на девушку сверху вниз:

- Среди невзгод на сердце веселей, барышня.

Не ожидая такого взвешенного ответа, Майра вздрогнула.

- Ты чо, чмо, издеваешься?

Невозмутимость мужчины её расплющила:

- Ну, что вы, разве можно?

- Нет, ты издеваешься, - настояла на своём Майра дрожащим от гнева голосом.

- Отнюдь, барышня, - ни единый мускул не шевельнулся на лице швейцара.

- Не-ет, - протянула Майра, внутри она прошла точку невозврата, когда ситуацию можно вернуть под контроль. – Ты – издеваешься.

Швейцар ответил:

– Не медик, не могу утверждать, но вы нуждаетесь во врачебной помощи.

Внезапно для себя и окружающих, Майра завизжала, бросив недопитую бутылку на плитку. К ней устремились друзья, на неё обратили внимание посторонние, охранники замерли в неестественных позах, чувствуя критическую развязку.

- На колени, сука! – Майра ударила кулаком швейцара в грудь. – На колени, быдло!

Мужчина повиновался.

- Что дальше, барышня? – теперь он смотрел на неё почти глаза в глаза.

- Вот что! – Майра размахнулась, но нарушенная алкоголем координация подвела, удар пришёлся вскользь по голове. Фуражка отлетела в сторону. Покатилась по асфальту. Докатилась до лужи и упала в неё.

Напряжение повисло в пропитанном осенним дождём воздухе готовой взорваться миной, на таймере которой молниеносно убывали цифры, неумолимо приближаясь к нулю.

- Что дальше, барышня? – незаметная улыбка осветила его лицо; смотрящим со стороны казалось, его ничуть не волнует происходящее; исходящее от его фигуры достоинство делало мужчину выше обидчика.

- Майра, остановись! Майра, прекрати! Ты что, сошла с ума! – послышались крики пришедших в себя друзей.

Они бросились к ней. Она же увернулась от них, приблизилась к швейцару и начала наносить удары по голове, плечам, визгливо крича:

- Скот, скот, быдло! Таким не место в нашем мире! Всех вас надо упрятать в лагерь и возить на работу! Сволочь, скотина! Ненавижу! Ненавижу! Всех вас ненавижу! Как же вы остопиздели. Вы, с вашими ублюдочными выродками детишками, вечно недовольными жёнами. Вас надо уничтожать! Пачками! Сотнями! Сжигать в печах!

Нашлись и такие, начавшие немедленно снимать происходящее на камеры мобильных устройств.

Мужество и достоинство швейцара восхищало.

Друзья сумели-таки оттащить Майру от мужчины. По знаку Алишера подкатил автомобиль. В него загрузили обмякшую Майру, уже сонно лепечущую всякую чушь.

- Тимер, завтра эти кадры появятся в сети, - озабоченно сказал Вазген.

- Завтра? Ты оптимистичен! – отозвался Тимер, они вдвоём везли подругу к ней на квартиру; остальные ехали в других авто. – Уже наверняка кто-то набирает лайки. Да посмотри сам.

Тимер поднял руки от руля, машина вильнула.

- Как, ты соображаешь, что говоришь?

- Не сообразил. Как будем выкручиваться?

- Завтра будем думать, Ваз, - проговорил Тимер. – Завтра будем думать над этой проблемой.

Вазген рассмеялся.

- Чо смеёшься? – спросил Тимер.

- Ты мне напомнил Скарлетт O’Хара.

- Кто такая? Чем прославилась?

Вазген хрюкнул от удовольствия.

- «Унесённые ветром» читал?

- Давно. Так что там с O’Харой.

- Она любила говорить: «Я подумаю об этом завтра!»

За происшествием наблюдали не одни посетители «Золотой рыбки».

Александр Александрович пошарившись по сайтам, нашёл любимое местечко прожигания времени заинтересовавшей особы вместе с друзьями. Впрочем, это труда большого не составило. Майра Варданян наследила, точнее выразиться, нагадила повсюду, где можно. Александр Александрович не поленился сходить в газетный киоск и купить карту города. На неё нанёс места «славы» богатенькой мажорки. Оказалось, если соединить точки линиями, то город накроет паутина проступков девушки. Паутина безнаказанности и бесхребетности власти. А уж ночной клуб – сайт его посещают ежедневно почти двести тысяч человек – так вообще стал местом поклонения грязных забав девушки. Обладая этой информацией, куда следовало отправиться в первую очередь?

Машину, довольно престижную «Ауди», Александр Александрович взял напрокат в автосалоне «Руль». Даже усмехнулся, узнав, какому креативщику пришла светлая по простоте идея названия; им оказался ночной сторож из Средней Азии, любитель современных детективов и вялый поклонник всего, передвигающегося при помощи двигателя внутреннего сгорания. Тем не менее, название прижилось.

Менеджер салона, мужчина средних лет быстро оформил прокатное удостоверение; мимоходом поинтересовался, есть ли права, и предложил услугу, стоит она всего-навсего сущие копейки, изобразить водительские права тут же в салоне. «Не сомневайтесь, дорогой клиент, муха носа не подточит!» Александр Александрович хотел поправить, комар не подточит, да передумал, пусть человек живёт в своём мире, где мухи точат нос, а комары обсиживают котлеты. Не прошло десяти минут, как вместе с ключами от автомобиля, Александр Александрович получил права.

Восстановить былой навык управления машиной он решил на загородном автодроме, где в своё время делал первые шаги в постижении науки вождения; туда нужно было добраться; он поехал коротким путём – через западную часть города и прекрасно понимал, что ему пытались доказать и сказать возмущённые опытные водилы, употребляя в гневных тирадах помимо «чайник» куда более экспрессивные слова и не стесняясь на выразительные жесты.

К клубу он подъехал почти в полночь. Как оказалось, не прогадал. Именно в это время в помещении, предназначенном под ангар боевых самолётов, позже перестроенном под развлекательное учреждение начиналась самая жизнь. Бесконечным потоком подъезжали дорогие авто и тут же укатывали. Следом за ними прибывали новые. И так почти всё время с момента открытия.

Где легче всего спрятать дерево? В лесу. А машину? На стоянке. Под неё оборудовали место перед входом в клуб.

В ночной темноте автомобиль Александра Александровича слился со стоявшими рядом. Точка наблюдения идеальная; осталось только ждать.

Посетившие в первые минуты гнев и злость Александр Александрович сумел подавить. Да, развернувшееся действо противоречило всем законам существования, но, жизнь во все времена показывала, двоякость правил. Там, где всем запрещалось удить, единицам позволялось браконьерствовать. Что можно Зевсу, нельзя быку. Справившись с эмоциями, он досмотрел до конца этот театр, и в нём окончательно созрело мнение, зарвавшуюся девочку нужно наказать. Не отхлестать розгой, смягчающих факторов нет, мол, не ведает, что творит, наоборот, вытворяет при полном психическом здоровье, а исполнить просимое мужем Сашеньки, пусть и находился он под тяжестью навалившегося горя и воздействием алкоголя.

Дождавшись, когда автомобиль с виновницей уехал, Александр Александрович задумался, что делать дальше. Спать не хотелось. Сон как рукой сняло увиденное. Он пару минут посидел в машине и решил посетить клуб. Включил свет в салоне. Осмотрел себя в маленькое зеркало заднего вида. Признал полную пригодность типажа для посещения элитного клуба. Плюнул на ладони и пригладил короткий ёжик волос. Улыбнулся, так обычно делал отец, и мама всегда ругалась, мол, ведёшь себя как старик, есть же вода в кране и одеколон на худой конец; папа, похлопав в ладоши, отвечал, что он и есть самый настоящий старик, только седина его скрыта чёрным окрасом волос. В общем, папу было трудно в чём-то переубедить; если делал что-то, делал всегда; это был такой ритуал – отойти от него значило разрушить создавшуюся вселенную образов и действий.

Запирать машину на стоянке возле элитного клуба он посчитал дурным вкусом. Если кто и вздумает вскрыть его старушку, позарится на этот металлолом, взломщика никакая сигнализация не остановит; наоборот, станет ещё одним опытом больше.

Пружинистым шагом Александр Александрович пошёл к входу.

Цветная иллюминация вызывающе бросала в глаза свои яркие до невозможности кислотного колера надписи. Золотая рыбка, сотканная из тонких стеклянных трубочек со светодиодами внутри, похабно моргала правым глазом, взмахивала правым же плавником, приглашала зайти в гости. Пузырьки всех цветов радуги должно быть по задумке автора символизировали ту свободу души и пространство для раздолья, так не хватающего современному человеку в густонаселённых стеклянно-бетонных джунглях городов.

Увлечённые оказанием помощи швейцару охранники только скользнули взглядом по новому гостю, отсканировали намётанным взглядом прикид и общий вид, снова переключились на пострадавшего.

Александр Александрович намеренно задержался возле стеклянной двустворчатой двери, постукивая по карманам, якобы ища запропастившиеся сигареты, сам же внимательно прислушивался к разговору охранников и швейцара.

- Гена, ну что ты, блин, позволил этой сучке над собой издеваться-то! – сокрушался Клякса. – Перехватил бы ей промеж глаз, чтобы с копыт сковырнулась, да посильнее, чтобы запомнила, гадина, как простых людей обижать.

Швейцар без помощи поднялся. Принял из рук стоявшей поблизости девушки фуражку, она её давно подняла из лужи, поблагодарил кивком и улыбнулся.

- Дяденька, он же прав, - произнесла девушка. – Таким как она нельзя спускать с рук ничего.

- Кому можно, разрешите поинтересоваться, - наклонил голову вперёд Гена. – Мне, вот, охраннику Рыжему или Буфету. Всё, дорогая вы моя, зависит от воспитания и внутреннего барьера, он должен останавливать любого из нас в нелицеприятный момент.

Буфет, отряхивая пиджак на спине швейцара, присвистнул:

- Ну, ты, блин, Гена, целую философию развил. Клякса прав – въе…

Гена укоризненно посмотрел на охранника. Тот смутился.

- Переехал бы по черепушке, вогнал в ступор сознательности и пусть, потом доктора да менты разбираются, что было сначала, курица или яйцо.

В разговор вмешался юноша, спутник девушки, подавшей фуражку швейцару.

- Они, менты, разберутся! – произнёс он с усмешкой и немного нараспев. – Отобьют почки, поломают рёбра, скажут начальству, получил травмы до приезда патрульной машины. А эту… - он грязно выругался, - один чёрт адвокаты выкупят и обелят, сделают жертвой режима и свяжут случившееся с непредвиденным стечением обстоятельств, как принято сейчас в их среде.

- А чтобы ты с ней сделал, а, Губка Боб квадратные штаны? Чем отличился? – вышел из тени здания сутулый человек в поношенном кожаном пальто, в надвинутой на глаза помятой фетровой шляпе. – Все горазды чепуху молоть. Есть пословица красивая у нашего народа – языком болтать не мешки ворочать. Что молчишь, Губка Боб?

Юноша смутился, опустил глаза. Уверенности в нём явно убавилось.

- Не знаю. Как-то… это не со мной… типа, случилось…

Кожаное потёртое пальто распахнулось крыльями огромной птицы.

- Конечно, не с тобой! Ха, едва возникло маленькое препятствие, сразу в штанишки потекло жидкое дерьмецо. Да, герой в штанах с дырой? - мужчина в пальто повёл носом. – Чувствуете, в воздухе запахло аутентичным специфическим запахом?

Юноша попытался возразить, но его вовремя остановила девушка, прошептав на ухо более содержательное, чем просто слова провокации неизвестного в кожаном пальто. Он и она скрылись в чёрной пасти здания, «Золотая рыбка» поглотила их, моргнув шаловливо правым глазом.

Не стал ждать продолжения и Александр Александрович. Без трепета в душе перешагнул порог здания, разделяющий вселенную на два мира, две половины – белую и чёрную.

Липко-острые звуки бездарной электронной музыки обволокли тело, проникнув через ткань дорогого костюма, покрыв его влажно-пластиковой плёнкой, и сознание, размозжив его о плоские углы закруглённых нот, мелизмов и фиоритур.

Тело инстинктивно встряхнулось, сбрасывая с себя эту мерзость. Глаза отыскали ближнюю барную стойку, за которой активно трудились четыре молодых юноши, смешивая напитки с гремучую смесь коктейлей и поя ею толпу посетителей, внезапно атакованных неестественно-примитивным чувством жажды.

- Виски, коньяк, коктейль? – расслышал Александр Александрович чуть-чуть хрипловатый низкий голос бармена.

- Всё натуральное? – спросил Александр Александрович

- Несомненно! – воскликнул бармен, давая понять, что воспринял слова посетителя за шутку. – Наши напитки от производителя.

Александр Александрович щёлкнул пальцами.

- Раз так, налейте, - и произнёс название напитка, бутылку с которым увидел на стеклянной полке.

- Папаша, а бабла хватит? – ехидно поинтересовался бармен, наклонившись вперёд, наглость сквозила острыми иглами льда в каждом слове. – Сотка стоит столько, сколько ты за пару месяцев пенсии получаешь.

Бармен рассчитывал на другой ответ, не ожидая реакции посетителя, которого он причислил к старикам. Александр Александрович схватил его большим и указательным пальцами за нижнюю губу и резко потянул на себя.

- Щегол, извиниться не хочешь?

Напарники бармена и посетители заметили, что происходящее идёт в разрез с принятыми нормами. Подсуетившийся товарищ бармена знаками подозвал охрану.

- Вон, смотри, чо вытворяет, чудило! – сказал он подошедшему охраннику, размерами схожему со старинным платяным шкафом, но тот и сам с удивлением смотрел на свершивший акт действия. Выйдя из ступора, он шагнул вперёд, но жест посетителя, державшего бармена за губу, остановил.

- Если не хочешь оказаться в его положении, проведи к главному, - расслышал он его слова. – Я хочу с ним немного поболтать, так сказать, тет-а-тет.

Охранник напрягся; из-за громко звучащей музыки он плохо расслышал слова.

- В туалет?

Александр Александрович улыбнулся.

- Потом можно и в туалет, - ответил он охраннику. – А пока к главному, - приказал он мужчине, напоминающем гору из застывшего сладкого желе. – С тобой закончу позже, - предупредил бармена. – Смотри никуда не уходи.

Главному менеджеру, Афанасию Петровичу, дежурившему в этот вечер, родственнику хозяина заведения уже сообщили о происшествии в зале, он жаждал разобраться с виновником; в последнее время стал замечать недовольство со стороны руководства; да, он имел свойство халтурить и относиться к обязанностям спустя рукава, мол, кто посмеет предъявить что-то, а вышло наоборот. Сейчас он думал, как порвёт его, гипотетического провинившегося, как Тузик грелку. Едва в комнату вошёл посетитель, которого он видел на мониторе, и он столкнулся с ним взглядом, желание говорить и выяснять отношения пропало. В глазах мужчины Афанасий Петрович увидел сквозь теплоту взгляда и доброжелательность, лучившуюся ярко-нежным светом, нечто, заставившее внутренне содрогнуться. И всё же Афанасий Петрович сумел выдавить улыбку, выскочил из-за стола, минутой раньше он совсем не так представлял себе это, подошёл к посетителю, движением руки выпроводил охранника, и предложил сесть. Сам остался стоять рядом, улыбаясь шестьюдесятью шестью зубами вставных протезов.

- Что вы стоите, право слово, - произнёс Александр Александрович дружелюбно. – Присаживайтесь. А то неудобно, в самом деле.

Афанасий Петрович засуетился, руки его пришли в нервное постоянное движение. Он начал что-то пальцами простукивать по пиджаку, будто ища что-то потерявшееся. Потом всё же вернулся за своё место за столом.

- И? – спросил он, вдруг разведя руками.

- И, - повторил Александр Александрович, повторив движение хозяина кабинета.

- В смысле? – поинтересовался Афанасий Петрович, соображая, что несёт чушь, но никак не мог отделаться от ощущения, что это он сидит перед хозяином кабинета и ждёт от него выволочки.

- В прямом, - Александр Александрович откинулся на спинку кресла. – Нервничаете?

На лице хозяина кабинета отобразилось подобие улыбки; губы нервно подрагивали.

- Есть немного. А… А что?..

Александр Александрович кивнул в направлении двери.

- Так прикажите принести чаю. Лучше с лимоном. Или с бергамотом. У вас не аллергии на бергамот?

Афанасий Петрович кивнул и проглотил с великим трудом застрявший в горле ком страха и паники.

- Чего нет, простите, не расслышал?

- Аллергии, - повторил Александр Александрович.

- А… а… аллергии… да?.. Нет, кажется, - неуверенно, заикаясь, выговорил Афанасий Петрович, чувствуя льющийся между лопаток сильно пахнущий нахлынувшим ужасом пот.

Уверенный посетитель кабинета произнёс слово-пароль, почти вернувшее самоуверенность хозяину кабинета:

- Вам прикажите принести чаю. Мне – кофе.

- Чёрный?

- Да.

- С сахаром?

Александр Александрович покачал головой.

- Безусловно. Если можно, пусть положат восемь кусочков сахара.

Афанасий Петрович почти справился с волнением. Голос его звучал практически ровно, как и положено настоящему хозяину кабинета и жизни.

- Восемь? Конечно!

- И пусть не размешивают, - попросил Александр Александрович.

Афанасий Петрович удивился причуде посетителя, но счёл переспросить:

- Не размешивать?

- Конечно.

Любопытство овладело хозяином кабинета.

- Почему?

Ответ сразил:

- Кофе люблю пить несладким.

Пару минут спустя в кабинете Афанасия Петровича текла почти цивилизованная культурная беседа. Оба мужчины смеялись колкостям и шуткам, отпускаемым попеременно, хлопали ладонями по коленям, утирали тыльными сторонами кистей набегающие от смеха слёзы.

- Так что вы не поделили с барменом? – наконец задал вертевшийся на языке вопрос Афанасий Петрович.

Александр Александрович махнул рукой, дескать, мелочи; не стоит заострять внимание; однако Афанасий Петрович настоял на своём.

- Он мне предложил, - Александр Александрович жестом руки попросил приблизиться хозяина кабинета и прошептал ему ухо. – Вот то-то.

Глаза хозяина кабинета стали величиной с чайное блюдце.

- Не может быть! Он отъявленный бабник!

Александр Александрович пожал плечами и с невозмутимым видом произнёс:

- Человек создание загадочное, тыщу лет знаешь его с одной стороны, а он открывает себя с совершенно противоположной. Сегодня он играет джаз, помните поговорку, популярную некогда, а завтра родину продаст.

Афанасий Петрович кивнул автоматически головой.

Александр Александрович произнёс, похлопав Афанасия по плечу:

- На твоём месте я бы присмотрелся внимательнее к этому персонажу. Занятие никому не запретное ныне, но мало ли как может повлиять на репутацию заведения. Выложит конкурент инфо в сети и считай, пропал твой бизнес.

Афанасий Петрович поддакнул, больше ничего не произнеся.

- Ты-то сам как в этом деле, - спросил Александр Александрович сурово, добавив в голос твёрдости, - по бабам ходок или?.. – указал головой в неопределённом направлении.

- Что как? – не понял Афоня и, сообразив, в чём вопрос, быстро, даже чересчур быстро добавил: - Конечно, по бабам! Еще, какой ходок! – но развить тему не решился, страшась новых наводящих вопросов, и густо покраснел ланитами.

На этом и расстались; практически друзьями не разлей вода; Афанасий Петрович попросил звать его по-дружески Афоня и предложил иногда заходить в гости; Александр Александрович растроганно обнял нового друга, уверил в исполнении просьбы.

Во время беседы Александр Александрович пару раз просил хозяина кабинета показать, если это не коммерческая тайна и за разглашение которой грозят кары небесные и земные, чего, упаси бог, он искренне не желает своему новому другу, как работают эти вот мерцающие экраны; Афанасий Петрович, как любезный хозяин, показывал и объяснял, и какой зал сейчас просматривается. Во время просмотра он попросил просмотреть отснятые кадры; увидев объект, решил, пора закругляться.

Возле мужского туалета Александр Александрович столкнулся с уборщицей, пожилой женщиной. Похвалил заведение; сказал, как ему понравилось проведённое здесь время; затем произнёс, что увидел на входе мужчину, очень напомнившего ему однополчанина, только вот имя-отчество его он запамятовал.

- Это Гена-то что ли однополчанин?

- Точно, Гена! – воскликнул Александр Александрович. – Мы с ним не один бархан в Средней Азии своими БТРами сровняли. Надо же, где встретились!

Уборщица махнула рукой.

- Точно он не твой однополчанин, - сказала она, сетуя. – Геннадий Геннадьич служил на флоте, офицер-штурман. Вот так-то! А фамилия его Шуринов.

Pshlivsenah-08. Эй, там, спите, чо ли! Вэйкапитесь быстро! Тут ролик с Майрой возле клуба почти два миллиона просмотра собрал!

Pshlivsenah-02. Чему радуешься, Лала?

Pshlivsenah-08. Как чему, Муба? Я классно смотрюсь в кадре.

Pshlivsenah-03. Лала, ты, в самом деле, дура, да? классно она смотрится в кадре!

Pshlivsenah-08. Амик, чо въелись-то? Не врубаюсь.

Pshlivsenah-04. Привет, Лала!

Pshlivsenah-08. Чмоки-чмоки, Вазик, любимый!

Pshlivsenah-04. Давай без чмоков. Ты комменты видела?

Pshlivsenah-08. Ну, да. А чо?

Pshlivsenah-04. «Чо» по-китайски жопа.

Pshlivsenah-08. И чо?

Pshlivsenah-07. Хай всем! А то, Лала, что скоро всем нам будет полная жопа.

Pshlivsenah-08. Да чо вас всех на этой «жопе» зациклило, Тимчик. Просто хотела сказать, классно всё так смотрится. Видно, снимал не дилент, профи какой-нибудь. Майра так ваще с любого ракарса – красава!

Pshlivsenah-06. Вот же блядь бестолковая! Лала, пойми, эта съёмка – веский аргумент виновности Мойвы.

Pshlivsenah-08. А в чём она виновата, Тимик? Не понимаю!

Pshlivsenah-01. Лала, ты слушала, что наговорила Мойва?

Pshlivsenah-08. Ну, типа, чо-то там… А в чём дело, Алик? Ну, подумаешь, высказалась, что думает. Каждый в нашей стране имеет право на личное мнение.

Pshlivsenah-01. Лала, Дан прав. Ты действительно бестолковая блядь. Мойва такого наговорила, любому суду хватит взять её под арест хоть дома. Хоть в зале суда.

Pshlivsenah-08. До суда не дойдёт. Откупит папаша. Мойва, блин, fuck, Майра – единственная любимая дочь. Не даст волосу с её головы упасть.

Pshlivsenah-05. Дойдёт и до суда, Лала, и до общественности. Она такого нагородила… И это могу согласиться, она говорила сознательно.

Pshlivsenah-08. Да чо она нагородила, Алиш? Всё как обычно. Все чмо – она принцесса. На её слова никто давно внимания не обращает. Типа, кошка мяукает, мыши резвятся.

Pshlivsenah-05. В том-то и дело, Лала, наговорила на пожизненное заключение. Это нам смехуёчки, поржали над быдлом, завалились в клуб, оттянулись и всё в порядке. А кому-то это очень не нравится. Жди расправы.

Pshlivsenah-08. Страху нагоняешь, да?

Pshlivsenah-05. Лала, если не глухая, послушай повторно. Специально для тебя включаю запись. Слушаешь?

Pshlivsenah-08. Угу!

Pshlivsenah-05. Слушай, Лала, свою любимицу: «Скот, скот, быдло! Таким не место в нашем мире! Всех вас надо упрятать в лагерь и возить на работу! Сволочь, скотина! Ненавижу! Ненавижу! Всех вас ненавижу! Как же вы остопиздели. Вы, с вашими ублюдочными выродками детишками, вечно недовольными жёнами. Вас надо уничтожать! Пачками! Сотнями! Сжигать в печах! Сжигать в крематории! Чтоб от вас следа не осталось!»

Pshlivsenah-03. Наслушалась, Лала? Думаешь, мало приятного наговорила наша Мойва или много?

Pshlivsenah-08. Мало ли что она имела ввиду!

Pshlivsenah-05. Ты про «сжигать в печах» пропустила, да? Лала, не верти хвостом.

Pshlivsenah-08. Может, она говорила про дрова.

Pshlivsenah-05. Именно. Сжигать как дрова в печах.

Pshlivsenah-08. Подумаешь!

Pshlivsenah-05. Лала, это прямое противопоставление себя обществу. Пропаганда фашизма. Те тоже баловались сжиганием в печах людей. Напомнить, чем для них кончилось?

Pshlivsenah-08. Да плевать я хотела на это общество!

Pshlivsenah-04. Зря ты так, Лала. Нас мало. Их – общество, простых людей, каждый день едущих в переполненных маршрутках на работу, много. Мы плюнем на них, они и не заметят. Плюнут они – нам кирдык. Не выплывем.

Pshlivsenah-06. Хватит, Лалку, тролить! Давайте почитаю некоторые комменты. Вот один из самых мягких: «Убить, эту суку мало!»

Pshlivsenah-02. Ага! Тоже слушайте. «Кошка скребёт на свой хребёт». «Довыёбывается «золотая сучка». «Собьём с неё золотую спесь!» «Когда кончится этот нескончаемый беспредел кучки отъявленных негодяев, мерзавцев, прикрывающихся папиными миллионами? Бить, падаль, и мести метлой прочь!» Как, жесть! Правда?!

Pshlivsenah-08. Ужас! За что они на неё так?

Pshlivsenah-04. Я тут кое-что поинтереснее нашёл. «Не сносить этой твари головы!» Угроза жизни нашей Мойвочке.

Pshlivsenah-02. Стоп-стоп-стоп! Тут кто-то новый отписался. А… Так, обозвался как «хедхантер». Охотник за головами.

Pshlivsenah-04. Чем он развлекается, Муба?

Pshlivsenah-02. Сейчас. Написано безграмотно или специально, чтобы не вычислили, что ли. Вот текст: «Готовьтесь, твари! Я объявляю вам войну. Выхожу на охоту».

Pshlivsenah-01. Круто, Муба! Но ты говорил безграмотно написано.

Pshlivsenah-02. Привёл послание, Алик, в нормальную литературную речь. Чтобы не ломать язык при чтении.

Pshlivsenah-08. Никого ничего не смутило в словах этого хедхантера, мальчики?

Pshlivsenah-03. Не ищи мясо там, где его нет, Лала. Чем оно тебя встревожило, не пойму.

Pshlivsenah-05. Не бери, Лала, всякую хрень в голову. Дыши спокойно. Этот охотник наигрался в компьютерные стрелялки, вот и вообразил себя Робин Гудом. Пойду мстить за бедных и униженных.

Pshlivsenah-08. Вы чо, оглохли и ослепли?! Он объявил охоту не на кого-то. Именно на нас.

Pshlivsenah-07. Короче, Лала, типа, права.

Pshlivsenah-02. Тим, теперь, что, закрыться в четырёх стенах и сидеть трястись от страха? Моё мнение – херня полная весь этот охотничий бред. Надо будет отцу сказать, пусть его айтишники поковыряются, найдут адресок этого справедливоборца, охрана вразумит по самые яйца. Дадут понять, на кого следует хрен дрочить, а кому очко подставлять.

Pshlivsenah-04. Как хотите, а мне стрёмно. Вдруг это не обычные виртуальные угрозы, может, не он один вышел на тропу войны.

Pshlivsenah-02. Ваз, ты охренел?! Тебе чего бояться? Улетишь в Армению или в Англию. Кто тебя рискнёт искать среди логова горных баранов или в Лондонском густом тумане, где трудно кого-либо найти днём с огнём.

Pshlivsenah-04. Муба, до аэропорта нужно доехать. Мало ли что в дороге случится? Колесо гвоздя словит. Пробка образуется. И вот он ты на виду у всех: негде спрятаться. Эй, Дан, ты чо молчишь? Скажи, что думаешь.

Pshlivsenah-06. Короче, всё это не в кайф, угрозы, комменты. Мойва обосралась по самые уши, заодно втянула нас, как свидетелей в этот блуд. Но… послушал всех, выслушайте меня. Не будем дуть на холодную воду. Подождём пару дней, чем вся эта трескотня, связанная выложенным роликом закончится. Потом будем хрен на пальцы накручивать.

Высоко-высоко в синем, вымытом прошедшими осенними студеными дождями до зеркальной лазури небе дует холодный ветер; порывами слетая вниз к земле, он, играючись, срывает оставшиеся пожухлые листья и гонит их по мокрому асфальту дорог и тротуаров.

Оставшиеся зимовать птицы, привычные как к зною, так и к холодам, сидят, нахохлившись, на качающихся ветках и думу думают свою пернатую и песен звонких не поют.

Новое городское кладбище, открытое в прошлом году, разбитое на квадраты будущих захоронений, пусто. Видны вбитые деревянные колышки с выцветшими лоскутками красной материи. Между ними, переговариваясь о чём-то своём, женском, шуршит высохшими стеблями трава. Шуршит, скорбит и сохнет.

Центральная аллея последнего пристанища людских душ выложена коричневой тротуарной плиткой. Тянется прямой натянутой струной от ворот и построенной слева церквушки с часовенкой до забора, обозначенного пока на плане местности. По обе стороны аллеи высажены кусты и деревья. В основном осины, клёны и рябины. Сквозь крупную паутину голых ветвей, разбившись на ломаные многогранные осколки, смотрится безрадостно солнце. Пусты скамьи, поставленные в обустроенных карманах аллеи. И само кладбище как обычно не пусто. Так многолюдно, как в этот день, не было с момента открытия. Сегодня предавали земле погибших на автобусной остановке. Священник отпевал одного усопшего, говорил положенные случаю слова, читал цитаты из библии, приводил примеры из обыденной жизни, говорил, что души невинно погубленных сейчас находятся в лучшем мире; но глядя на скорбные лица родственников, было видно, они не разделяют религиозного оптимизма священнослужителя; они, родственники, с превеликой радостью сейчас бы сидели в окружении родных, ушедших рано по чужой воле, чем стояли сейчас понуро под унывное завывание ветра и собственных чувств.

Виктор Сумароков, Александр Александрович и ещё пара-тройка соседей, вот те, кто пришёл проводить Александру Сумарокову в последний путь. Соседи, две женщины с мужьями, выслушали с благоговейным трепетом слова, источаемые устами батюшки, прослезились, вытерли лица, вслед за ушедшим священником ушли сами; сказали положенные слова утешения и оставили его с соседом.

Александр Александрович молчал. Понимал, нужно что-то сказать, только говорить не хотелось обычнее заезженные слова, набившие оскомину клише, мол, крепись, есть другие, кому сейчас горше. Нет, он молчал, наблюдал за соседними участками, где тоже проворные работники кладбища закидывали влажными комьями, с глухим стоном, бьющим по сердцу, последние пристанища усопших.

Присмотревшись к Виктору, Александр Александрович заметил крупные пряди седины, выступившие на висках и макушке; и на ней рассмотрел намечающуюся проплешину, нежно-розовую кожу головы; лицо Виктора двигалось; шевелились губы, брови сдвигались к переносице, лицо приобретало озабоченный вид, расходились и лицо светлело. «Говорит с Сашенькой, - подумал Александр Александрович. – Пусть говорит. Не буду отвлекать. Теперь они увидятся нескоро». Насчёт последнего Александр Александрович оказался неправ. Витя Сумароков, придя в предновогоднюю ночь на могилу к жене, останется рядом. Утром его найдут замёрзшим работники кладбища. В одной руке у него будет свадебное фото жены, в другой букет роз. Это будет позже, сейчас же, оставшись вдвоём, Витя вдруг потерял контроль и расплакался. Чем неожиданно растрогал Александра Александровича. Тому захотелось, по-отцовски, как-то успокоить мужчину, убитого горем; но внутренний барьер, возникающий всегда в ненужное время, поставил плотину перед потоком слов, возжелавших вырваться наружу. Не чёрствость души, не черты характера всплыли сейчас наружу у Александра Александровича, воспитанная почти спартанская воздержанность и умеренность в изъявлении эмоций. Чем он мог помочь в данный момент? Мол, Витя, крепись, дескать, виновнее понесут наказание, что бы там ни было, возмездие будет обязательно. Чушь! Не желая выставлять напоказ обуревавшие им горестные чувства, Александр Александрович отвернулся; горьким ком страдания не давал ему дышать; ему хотелось вместе с усопшей Сашенькой стоять сейчас где-нибудь на высоком речном берегу, смотреть на свинцовые воды реки, плавно и величественно текущие в свои запредельно-фантастические дали. Одно не давало ему покоя, так сильно, что как ни крепился, Александр Александрович спросил: «Витя, почему не было ваших родителей? Живут далеко?» Витя Сумароков повернулся туловищем к говорившему. - «Разве вам Сашенька не говорила, дядя Саша». – «Что не говорила?» Витя понурился, наклонился к могилке, поправил ленту на венке. – «Мы детдомовские, дядя Саша. Нет у нас родителей». Александр Александрович вздрогнул, будто услышанное им сейчас стало для него пренеприятнейшим открытием; будучи сам воспитанным в полной семье, он с раннего возраста всегда с тонким пониманием и сочувствием относился к ребятам, чьи семьи считались неполными. Он незаметно старался оказать помощь, на что тогда хватало сил, с девочками делился конфетами и лимонадом, с мальчиками старался вести себя честно. – «Детдомовские? – Александр Александрович вспомнил историю недавнего времени. – Почему ни ты, ни она, ни разу не говорили об этом, Витя?» - «Почему? – рассеянно произнёс Витя, глядя в пустоту перед собой, - Сашенька всегда стеснялась того, что у неё нет родителей, выдумала историю, будто они погибли в автомобильной катастрофе». На этих словах у Александра Александровича перехватило дыхание; что-то больно близкое и родное напомнили ему слова осиротевшего мужчины. – «Дальше». – «Дальше? – Витя внезапно прослезился, уткнулся лицом в ладони и тихо заплакал. – Вы, дядя Саша, простите, просто не могу до сих пор принять эту утрату. Больно, не поверите, как больно». Внутренняя борьба не давала покоя Александру Александровичу; в этот момент ему захотелось хоть что-то сделать или сказать, произнести слова утешения; его опередил Витя. – «Не говорите ничего, просто так, ради приличия, дядя Саша. Если нечего сказать, промолчите. Я вас пойму. И она, Сашенька, тоже». Поднявшийся ветер взлохматил пронизанную сединой чёлку Виктора; он отстранённо поёжился, став при этом сильно похожим на известного персонажа народного юмора, всегда попадающим в щекотливые ситуации; Витя скукожился, будто его скрутило неведомой силой, затем распрямился, будто вырос на глазах. – «Мы детдомовские. Были ими и останемся, отвергнутые родителями и обществом. Чтобы там ни говорили с высоких трибун, дядя Саша, никому мы не нужны. Пока были детворой, взрослые нами стращали своих детей, мол, отдадим вас в детдом, узнаете почём фунт лиха. Когда понемногу взрослели, нам попеняли нашим происхождением все подряд, от воспитателей до встреченных на улице взрослых, а уж когда выросли, так прямо в лицо бросали, мол, безотцовщина, что с вас возьмёшь. Будто мы по своей воле ушли от родителей, бросили их, а не они оставили нас. Разве есть в этом справедливость, дядя Саша? Ведь защитить нас было некому! Не у кого искать защиты!» Александр Александрович не нашёлся что сказать. Витя продолжил. – «Вот нам всегда говорили, вступите во взрослую жизнь, станет легче. Взаимопомощь, чувство локтя и прочие красивые слова оставались словами; мы оказались наедине со своим несчастьем, но выручало нас то, что мы любили друг друга. Сашеньку я мог потерять. Да-да-да, дядя Саша! Это не красивое слово в данном случае. Чтобы как-то вырваться из порочного круга, я с радостью пошёл служить в армию. Про то, как там меня встретили, лучше промолчу. Ближе к дембелю, захотел остаться на сверхсрочную службу, написал Сашеньке, стал ждать её ответа, надеялся, она поймёт, и мы снова будем вместе, будем счастливы и радостны. Но вместо письма от неё пришло письмо от соседки. Она написала, что Сашенька лежит в больнице с тяжёлым заболеванием. На меня тогда что-то нашло. Я вдруг увидел её лежащей на смертном одре и чей-то голос, устрашающими модуляциями сказал, мол, ты её потеряешь навсегда, если через три дня не будешь рядом с нею. И я, не поверите, отказался от мысли стать профессиональным военным. Здоровье Сашеньки было важнее всего. И тут я сорвался. На самолёте, ближайшим рейсом вылетел домой. Не поверите, дядя Саша, врываюсь в палату, вижу её, лежит на кровати белее снега, еле дышит… У меня внутри всё оборвалось. Закричал от нахлынувшего горя… Сашенька открывает глаза, жизни в них нет, пытается улыбнуться, поднимает тонкую руку, через кожу можно венки рассмотреть и роняет…» Витя присел на корточки, взял горсть земли с могильного холмика. Приложился к ней губами. Затем растёр пальцами. Разжал кисть. То, что не прилипло, осыпалось. – «Вот так и мы, все без исключения, дядя Саша, как прах земной, вернёмся к своему изначальному состоянию. Я это где-то вычитал. В библии кажется. А Сашенька с моим приездом резко пошла на поправку. Доктора сказали, мол, это чудо. А я посчитал всё случившееся не только чудом, но и невероятным везением. Умри она тогда, сейчас не было бы меня. А что … как быть… не знаю… Как жить дальше, ума не приложу. Впереди пустота. Никакой перспективы. Да и зачем? Себя травить и съедать, что нужно было с ней тогда пойти в больницу, может, и остались бы живыми, или погибли вдвоём. А сейчас, дядя Саша, зачем мне эта жизнь, когда её нет рядом, нет нашего ребёнка? Зачем, дядя Саша? Ответьте мне!» Александр Александрович промолчал. Человеку, убитому горем, нужно высказаться. В любой форме. Пассивной или экспрессивной. – «Вы это видели? – Витя протянул телефон с включённой записью. – Видели?» Александр Александрович поднял левую бровь, изображая крайнюю степень удивления. – «Нет». – «Посмотрите, дядя Саша. Очень поучительно. Эта, как бы мягче выразиться, дрянь, послушайте, что говорит о нас, простых людях». Витя увеличил громкость. – «Слушайте! Внимательно!» Александр Александрович просмотрел отснятый ролик с участием Майры Варданян. – «Что скажете?» - «Что?» - «Да, что скажете?» - «Девочке в детстве не привили чувства уважения к ближнему, не воспитали в любви». Витя посмотрел испытывающе на Александра Александровича. – «Вы серьёзно?» - «Да». – «Мне показалось, вы дипломатично и округло ушли от ответа». – «Пусть так, Витя. Но именно так я думаю. Ребёнок был предоставлен сам себе, пока родители занимались увеличением денег, в бесконечной гонке за деньгами деньги их победили. Дети стали бесконечно далеки. Теперь родители и общество, не обратившее вовремя внимание на проблему, получили то, что получили. Сгусток злости и жестокости разгуливает на свободе в то время, когда ему нужно находиться среди больничных стен под пристальным вниманием узких специалистов в области лечения душ». – «Вы просмотрели комментарии?» - «Конечно». – «Что скажете?» - «Люди справедливы в своих заключениях, Витя. Но это вовсе не означает, что нужно с шашкой наголо бежать и всем подряд рубить головы». – «Только вот не надо говорить, что бог ей судья!» - «Нет, этого не скажу. Даже не думал. Но в цивилизованном обществе, Витя, руководствуются не эмоциями, а законами, пусть и не всегда справедливыми, как может показаться со стороны». – «Что теперь? Всё спустить на тормозах?» - «Нет, Витя, преступление не остаётся без наказания». Внезапно налетевший ветер пошевелил искусственные листки на венках, откуда-то издалека донёсся мелодичный звон, всколыхнувший уснувшие чувства. На солнце нашла тучка, немного закрыв его, ушла, и снова яркий приглушённый свет озарил землю. И Виктору, и Александру Александровичу показалось, что оттуда сверху, с неба, с бескрайнего синего неба Сашенька послала им обоим привет. Виктор непроизвольно прослезился; не скрываясь, вытер кончиками пальцев набежавшие слёзы Александр Александрович. – «Что будем делать, дядя Саша?» - «Жить, Витя, жить вопреки всем нашим врагам, вопреки тому, что нас угнетает, вопреки стойкому желанию недоброжелателей сократить наши и без того короткие безрадостные дни существования на этой грешной земле».

Вечерний пёс заката устало бежал по городу, украшенному ожерельями из фонарей, на бегу алчно лакая прохладный воздух угасающей зари.

Серопа Рафиковича удивила тишина в доме. Она встретила его у порога и сопровождала по пустым комнатам, где одно эхо вторило его шагам, искажая звуки, будто издеваясь над ним. Он сначала не обратил внимания на поведение дворника, при встрече с ним сразу же опустившего глаза долу и начавшего усердно мести чистую дорожку. Также его внимания ускользнуло, что два охранника почувствовали себя несколько неловко и вразнобой поздоровавшись, разошлись по местам несения службы. Сероп Рафикович не увидел горничной Гаянэ, дальней родственницы жены Сусанны, недавно приехавшей к ним из далёкого горного села и слабо изъяснявшейся по этой причине по-русски.

Он с недоумением остановился в большой гостиной возле растопленного камина и несколько минут смотрел на языки пламени, жадно лизавшие сухие берёзовые поленья, здоровый дух дёгтя врывался из озарённого зева топки. Осмотревшись, он не увидел на прежнем месте пульт от телевизора, не нашёл на огромном столе с толстой стеклянной столешницей хрустального разноса с графином с виски и стаканами. Червь пока что необоснованного волнения поселился в груди. Развернувшись на каблуках туфлей, от трения по мраморному полу они издали противный визгливый писк, он направился к лестнице, ведущей на второй этаж пятиэтажного особняка, забыв про существующий для этой цели лифт.

По необъяснимому бзику он завёл в своём доме правило – на каждом этаже дежурит горничная, как в гостинице. На тот случай, если вдруг понадобится что-то, достаточно позвонить в колокольчик и прислуга тут как тут, стоит в дверях и ждёт распоряжений. Но горничной в широком коридоре не было. Горели ярко начищенные плафоны настенных бра, нельзя было придраться к чистоте ковровых дорожек, скрадывающих шаги; он провёл пальцами по верхней планке багета ближней картины, пыль отсутствовала. «Что за…» - дальше он подумал на родном языке, к которому возвращался только в исключительных случаях общения с земляками и родственниками. На звук колокольчика никто не отозвался.

Теперь точно появилась причина для беспокойства.

Дверь в спальню жены, расположенной на четвёртом этаже, не поддалась на нажим рукой. Сероп Рафикович нагнулся и посмотрел в замочную скважину: в ней виднелся ключ. Через полотно двери слабо пробивались звуки, напоминающие голос дочери. Он напрягся, но ничего не разобрал. Спокойный от природы как удав, Сероп Рафикович вспылил, ударил носком туфли в дверь и на армянском крикнул, чтобы немедленно открыли дверь. Полотно из дуба загудело барабаном.

За дверью тотчас наступила тишина.

- Сусанна, открой немедленно дверь! – приказал он по-армянски. – Что в моём доме, чёрт возьми, происходит! Почему все попрятались, как мыши, увидев кота?

Тихий шорох в комнате ветром пробежался и затих.

- Сусанна, я неразборчиво говорю?

Замок мягко щёлкнул; дверь отошла на пару сантиметров.

Сероп Рафикович рукой толкнул дверь, делая шаг вперёд.

Сусанна, Гаянэ и работающие сегодня горничные сидели на низком диванчике и смотрели ему в глаза затравленными взглядами.

- Что? – хозяин особняка перешёл на русский.

Ему показалось, холодный воздух горных вершин Арарата остудил его дыхание, спёр грудь, слова сизым парком вылетели изо рта. От необычного ощущения Сероп Рафикович на мгновение замер.

- Так что происходит в моём доме, Сусанна? Почему вы заперлись в комнате? Обсуждаете женские дела и делитесь сплетнями? Да?

Женщин не ответили, не отводя от него взглядов.

- Для этого необязательно закрываться. – Тут он обратил внимание, что жена держит в руках планшет, современную вещь, очень необходимую в этом мире скоростей и гонок, но ею игнорируемой. Еще заметил, что экран горит и по нему без звука демонстрируется какое-то видео. Он протянул руку.

- Не надо, Сероп, - попросила дрожащим голосом жена.

- Почему?

Гаянэ сказала по-армянски.

- Сероп-джан, там очень, очень некрасивое кино. Сусанна-джан сильно расстроилась.

Холодная змея дурного предчувствия проползла по спине. Руку он не убрал.

- Дай! – приказал он по-русски.

Горничная Нина взяла из рук Сусанны планшет и подала хозяину дома.

Он увидел, изображение стоит на паузе. Нажал на значок на экране. Воспроизведение восстановилось. Змея втянулась струной по позвоночнику и расправила несуществующие крылья. От них кожа спины будто сморщилась, собралась складками, и очень неприятное чувство нашкодившего мальчугана, боящегося наказания острым колом вошло в сердце.

На снятом видео Майра поставила на колени возле входа в ночной клуб швейцара, мужчину старше её на много лет, и начала над ним издеваться.

С каждым кадром змея на спине всё больше и больше превращалась в огнедышащего ледяным пламенем дракона, пожирающим его внутренности.

Слова дочери о том, что нужно сделать с простыми людьми, куда их упрятать, он вспомнил своего деда-орденоносца Ашота Варданяна, прошедшего вторую мировую войну до самого Берлина и освобождавшего в Польше концентрационный лагерь Аушвиц. Всякий раз, когда дед рассказывал об увиденном там, что делали с пленными фашистские врачи, как издевались над заключёнными охранники, не мог сдержать слёз. Знал бы он, уважаемый в республике и в родном селе человек, чьим именем названа улица в родном селе и после смерти односельчане поставили памятник на собранные людьми деньги, что его правнучка говорит о лагерях для простонародья, наверно, удавил бы её, чтобы не позорила род.

В очередной раз Серопа Рафиковича посетила мысль, что в воспитании дочери они что-то упустили; не привили качеств, присущих цивилизованному человеку. И сам же ответил на не заданный вопрос, деньги, тяжело доставшиеся ему вместе с пролитой кровью на бандитских разборках, развратили его единственную любимицу. Халявные деньги без счёта привили чувство безнаказанности, ложное чувство, что за них можно купить всё.

- Это всё, Сусанна?

Жена, не вставая с дивана, сказала тихо и кротко:

- Нет.

Серопа Рафиковича передёрнуло.

- Как? Ещё есть что-то?

Подошла вторая горничная, хрупкая, как горный цветок, светловолосая Катя. Взяла планшет, поколдовала и протянула назад.

- Комментарии, Сероп Рафикович, - произнесла и покачала головой, в глазах страх. – Ужас, какие…

Сероп Рафикович махнул рукой.

- Прочитаю – разберусь, - сказал и вышел.

Вслед раздался едва сдерживаемый плач супруги и Гаянэ, слившийся с плачем горничных.

Сидя в кабинете, Сероп Рафикович читал комментарии, внутреннее состояние ухудшалось, смертельная рука нагрянувших неприятностей сдавливала горло. Раньше удавалось справляться с этим, впив пару бокалов коньяку или виски, сейчас же при мысли о спиртном в груди крутился ком тошноты. Не давал комментарий некоего «хедхантера», взявшего в руки топор войны. Его нужно немедленно отыскать, пока не натворил бед, пока Майра в безопасности. При мысли о дочери, он похолодел, дочери дома не было. Это встревожило больше, чем гипотетическая угроза виртуального мстителя.

- Артур! – по-армянски сдержанно сказал он в телефонную трубку.

- Да, ахпер¹, - ответили ему. – Слушаю тебя, Сероп-джан.

- Ты дома?

- В комнате охраны.

- Поднимись в кабинет.

- Хорошо, ахпер.

Артур, глава службы внутреннего контроля фирмы и заведующий охраной дома, земляк и верный друг, просмотрел видео, прочитал комментарии.

- Что думаешь, Артур?

- Ничего хорошего, Сероп-джан.

Хозяин дома ходил от окна к стене, не находя себе места.

- Найди этого «хедхантера». Компьютерный отдел справится?

- Пусть попробуют, - не договорил Артур.

Сероп Рафикович снова прошёлся по проложенному маршруту окно-стена.

- Срочно найди Вайнберга.

- Уже позвонил.

- Молодец, - похвалил Сероп Рафикович. – Что ещё…

Артур выждал и спросил:

- Что-то упустил из виду?

Хозяин дома задумчиво посмотрел на Артура.

- Да, но не могу вспомнить, что.

Прошла минута.

- Артур, срочно, в первую очередь, отыщи Майру.

Артур кивнул.

- Ребята сообщили, на своей квартире она отсутствует.

Сероп Рафикович остановился.

- Машина! Точно! Позвони, кто там сегодня дежурит в отделе, чтобы заблокировали все автомобили, числящиеся за ней.

Артур позвонил, отдал приказание. Минуту спустя перезвонили.

- Плохо, Сероп-джан, ваш подарок на день рождения…

- «Ягуар»?

- Да… Не отслеживается. Или она, или кто-то из её знакомых нашёл маячок, отключил систему слежения.

Сероп Рафикович сложил на груди руки.

- Господи, да она же в опасности! Артур, ахпер, сделай всё возможное и невозможное, чтобы спасти дочь.

^{1 брат (армян).}

Артур положил правую руку на сердце.

- Клянусь хлебом, Сероп, разобьюсь в пыль, но она не пострадает.

Видно было, всегда сдержанный Сероп Рафикович начал паниковать.

- Позвони в полицию, своим знакомым ментам, пусть они хоть что-нибудь предпримут!

Артур нехорошо улыбнулся.

- Ахпер, когда-нибудь обращение к ментам помогало? Она же их…

В окно стучалась осень мелким дождиком.

Дверь кабинета начальника отделения полиции приоткрылась.

- Разрешите, Аркадий Ильич? – просунулась в щель голова зама, Семёна Семёновича, родственника его жены, человека малоприятной наружности, ускользающая улыбка постоянно висела приклеенной на лице, дополняла неприятную картину прилизанная засаленная чёлка.

Аркадий Ильич махнул одной рукой, во второй была бутылка коньяку, мол, входи, и поставил на стол второй стакан.

- Будешь, Сеня?

Семён Семёнович, которого за глаза в отделе звали Трис, потому что и фамилия у него была тоже Семёнов, вошёл, сел на стул, пригладил расчёской жидкую чёлку.

- Так время ещё рабочее, Аркаша. Или я заблуждаюсь?

Аркадий Ильич не обратил внимания на слова зама и родственника.

- Какой-то ты всё время бздливый, Сеня. Не надоело?

Сеня не ответил, взял в руки стакан; понюхал; покрутил носом, но стакан не вернул на место.

- Не бздливый, Аркаша, а осторожный. Чувствуешь разницу?

Аркадий Ильич усмехнулся.

- Ты вот, Сеня, в армии служил? Нет, насколько я знаю. А вот если бы служил, знал тогда, что чувствуют гвоздь в заднице.

Семён Семёнович критически покачал головой.

- Налил-то для чего, смотреть или пить?

- Вот это разговор! – похвалил Аркадий Ильич и протянул стакан родственнику. - Выпьем!

Стаканы с приятным мелодичным звоном соприкоснулись. Мужчин медленно выпили пахучий крепкий золотисто-коричневый напиток. Хозяин кабинета вынул из ящика тарелку с нарезанным дольками лимоном и кусочками наломанного шоколада.

- Закусывай, Сеня!

Сеня языком слизал с края стакана последние капли ароматного напитка и характерно крякнул в поднесённый ко рту кулак.

- Так я это, Аркаша, забыл, что ли, после первой не закусываю.

Аркадий Ильич налил по второй.

- Отлично, Сеня, прекрасно, родственник ты мой дорогой помню, - произнёс радостно он и без приглашения выпил залпом; приятная жгучая волна прошла по пищеводу. – Помню так же и то, что после того, как нальёшься по самые звёздочки на погонах, тоже не закусываешь.

Семён Семёнович повторил метод питья, вытер губы тыльной стороной ладони, втянул ноздрями воздух.

- Хорошо пошёл! Страсть, как хорошо! А вот по поводу звёзд на погонах я скажу следующее – это у нас семейное, уметь пить не закусывая.

- Скажи ещё, передающаяся из поколения в поколение традиция! – рассмеялся Аркадий Ильич, разливая остатки напитка.

Семён Семёнович попробовал было возразить, но передумал, и решил поинтересоваться:

- Аркаша, по какому поводу пьём?

Аркадий Ильич скривился.

- Пей пока по-хорошему.

Семён Семёнович напрягся, чувствуя не хорошее.

- Будет плохое?

Хозяин кабинета покачал головой, выписывая ею восьмёрки, чувствуя хруст позвонков, подумав, что вот и к нему подобрался остеохондроз, и что пора наведаться в ведомственную поликлинику к массажисту.

- Не то чтобы плохое, малоприятное.

Семён Семёнович выпил. Против правил взял дольку лимона, проглотил, не жуя, следом проглотил кусочек шоколада.

- Слушаю.

Вместо слов, Аркадий Ильич протянул телефон.

- Видел?

Бросив взгляд на экран, зам кивнул.

- Что думаешь, родственник? – поинтересовался Аркадий Ильич.

Лицо родственника пошло пунцовыми пятнами.

- Давай не деликатничай, Сеня, говори, что думаешь! Или подозреваешь, кабинет прослушивается?

Сеня опустил голову.

- Больше ничего, - он щёлкнул пальцами по горлу, - не осталось?

Аркадий Ильич отрицательно покачал головой.

- Что думаю… без деликатных… слов, типа… - Семён Семёнович старался отыскать тот верный способ изложения, чтобы в случае чего, нельзя было предъявить претензий.

- Да рожай ты быстрее, тугодум, блин! – не вытерпел Аркадий Ильич. – Или ждёшь, пока не пошлю за бутылкой подчинённого!

- Жду! – нашёлся зам. – На сухую мозги плохо работают. Со скрипом.

Аркадий Ильич набирая на телефоне номер дежурного, понимающе кивнул.

- Дмитрий Петрович, да, это я. Там у тебя ничего не завалялось. Что? есть? Что именно? Что?! бутылка моего любимого коньяка?! Вот ты жучара, Дмитрий Петрович! Не-а, это я с хорошей стороны тебя характеризую. Откуда взялась ценная бутыль? Что, говоришь с новогоднего праздника? Так новый год скоро наступит! А-а-а… с прошлогоднего… Ясно, рачительный ты наш! Ну, так отправь ко мне с кем-нибудь. Что? лимон и закуски? Нет, Дима, спасибо. Пока хватает. – Посмотрел на зама. – Нет, ты представляешь, Сеня, мой дежурный заныкал бутылку моего любимого коньяка. Молчал, пока не спросил, а так, глядишь, и выжрал бы в одно лицо, не хрюкая и крякая. Сейчас, Сеня, погодь немного, притаранят. А пока несут, говори.

Чувствуя, отвертеться не получится, Семён Семёнович слегка возбуждённый выпитым, решил высказаться, но в присущей манере округлости высказываний, предпочитая не напарываться на острые углы и новые не плодить, по принципу Оккамы, произнёс:

- Девушка почувствовала свою безнаказанность.

- Всё?

Семён Семёнович посмотрел на пустой стакан.

- Сейчас принесут, погоди. Стой! Тебе алкашка смелости прибавляет, да?

Уклонившись от ответа, Семён Семёнович многозначительно кашлянул, почти артистично, только уста ладошкой, как барышня веером, не прикрыл.

- Молчи, молчи, родственник. Мне вот тоже иногда алкоголь в трудные моменты помогал. Ну, не стану утверждать, принять верное решение, но выложить в глаза, что думаю, духу набраться… Конечно.

- Товарищ полковник, разрешите? – вошёл прапорщик Литвин.

Аркадий Ильич поманил рукой.

- Заходи, Литвин.

- Есть, товарищ полковник.

Аркадий Ильич поставил на стол третий стакан. Разлил.

- Послушай, прапорщик, рассуди наш спор.

Зам вставил слово:

- Не спор, товарищ полковник.

- Хорошо, не спор. Ты в курсе, что произошло возле «Золотой рыбки»?

Литвин нахмурился, морщины избороздили лицо мужчины.

- Вы про эту… Так она… по всем нам прошлась… не очень красиво… Жена сказала, голову оторвать этой твари надо и выставить напоказ, чтобы другим повадно не было. Вы извините, товарищ полковник, я пойду.

- Выпьешь с нами, Иннокентий Сергеич?

Прапорщик взял стакан.

- Можно тост?

Поленов и Семёнов в унисон кивнули.

- Хочу выпить за того «хедхантера», который взял в руки топор войны.

Прапорщик остановился, собираясь с духом.

- Хочу, чтобы у него всё получилось. Не поверите, у самого руки чешутся. Ребята в отделении негодуют. Я понимаю, мы говорим и действуем с точки зрения закона, мы стоим на защите любого гражданина, даже того, который на закон плюёт и его нарушает. Но где тут, скажите на милость, социальная справедливость, товарищ полковник?

Ответить Поленову помешал звонок рабочего телефона. Он взял трубку. В ней раздался знакомый голос, тревожный и взволнованный.

- Здравствуйте, господин Вайнберг! – с открытой издёвкой начал Аркадий Ильич. – Позвольте поинтересоваться, какая нужда заставила небожителя обратить внимание на простого мента, которого вы как клопа не замечаете? Что? да не может быть! Потеряли свою подопечную? Так ищите, вам за это очень хорошо платят! Что? повторяю, ищите, господин Вайнберг, флаг вам в руки! Да, у меня нет совести к вам и рядом с вами стоящим. Ах, полноте, господин адвокат, пороть чушь! Да кому она нужна ваша подопечная! Конечно, я смотрел видео. Выложенное в интернете. Хотите знать моё мнение? Идите на хуй вы и она! Не отвлекайте меня от работы!

Поленов со злостью бросил трубку на аппарат.

- Забеспокоились, суки!

Литвин выпил.

- Ну, за упокой её души, хоть и дрянь была редкостная.

Семён Семёнович только пригубил стакан.

- Неужто свершилось небесное правосудие, Аркадий Ильич?

Поленов с тоской посмотрел на стакан; как опытный мент, знал, сейчас начнутся звонки и приказы принять срочные меры.

- Пропала Майра Варданян.

Прапорщик отдал честь и ушёл. Семёнов допил быстро и суетливо.

- Что будем делать, Аркаша? – спросил, облизав полные губы.

Поленов из ящика достал пачку «Беломора», курил с юношества и им не изменял. Закурил.

- Допьём коньяк, Сеня. Не пропадать же добру. – Разлил по полному стакану; жадно выпил, чувствуя, что ранний хмель от первой порции спиртного выветрился и новой волны опьянения не будет.

Семёнов тоже взял папиросу, прикурил от огонька протянутой начальником. Затянулся глубоко, задержал дым, ощущая во рту приятный табачный вкус.

- Сквозит что-то, - посмотрел он на открытую форточку.

- Закрой, раз сквозит, - глядя сквозь папиросный дым, произнёс Поленов и передёрнул плечами. – Точно, Сеня, свозит. Закрой, а то тянет смертельным холодом.

Pshlivsenah-02. Кто на связи? Отзовитесь!

Pshlivsenah-08. Хай, Муба! Чо, не спится?

Pshlivsenah-02. И не спится, не пьётся, аппетита нет.

Pshlivsenah-08. Что так, Муба? Чужая слава языком геенны яйца лижет?

Pshlivsenah-03. Лала, ты о чьей славе говоришь, дура набитая! Нам теперь надо держаться в тени. Сидеть не рыпаться. И яйца мои оставь в покое!

Pshlivsenah-08. Рано ты трусить начал, Амир. Пока всё тихо и спокойно.

Pshlivsenah-03. Ты, верно, говоришь, Лала: пока. Забыла народную пословицу, мужик не перекрестится, пока гром не грянет?

Pshlivsenah-08. Не припомню такой у моего народа.

Pshlivsenah-05. Напряги извилины, Лала. Много чего не то, что припомнишь, наизусть выучишь.

Pshlivsenah-08. Вот уж хрен-то, Алиш!

Pshlivsenah-05. Жизнь заставит, Лала, на колени станешь и овцой заблеешь.

Pshlivsenah-08. Запомни, Алиш, никто и никогда не ставил Мурадиновых на колени!

Pshlivsenah-03. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, Лала. И чего это ты о себе, как княгиня потомственная говоришь, мол, никто и никогда. Спроси у папы, кем он был, как на живодёрне трудился, бедных животных резал из них, потом всякие колбасы-деликатесы делали. Пришла мутная пора перестройки и капитализации, подсуетился, - он же в профкоме был председателем, так ведь? – прогнулся перед кем надо, стал на коленки, блеял по указке. А там пошло-поехало. Кровавые девяностые прошли его стороной. Деньги конкурентов стали его собственными. Вот и богатство, как дерьмо, приплыло к вашим берегам.

Pshlivsenah-08. Да?

Pshlivsenah-03. Точняк!

Pshlivsenah-08. Утверждаешь, один мой предок шёл по трупам кровавм и по головам к своей заветной цели? А ху-ху не хо-хо, Амир! Поинтересуйся у своего отца, на чьи денежки он открыл банк и в чью общину каждый месяц чёрным налом твой двоюродный братик отвозит сумку с баксами.

Pshlivsenah-01. Эй, пипл! Хватит собачиться. Придёт время, мы все с пренеприятнейшим для себя чувством узнаем самые страшные и серые тайны происхождения несметных богатств наших семейств. И что, теперь, тыквой о стену биться. Живём, как жили. Побережём мозги. Надо думать о другом.

Pshlivsenah-08. О другом пока не хрен заморачиваться.

Pshlivsenah-07. Про топор войны забыли?

Pshlivsenah-08. Тим, может это обычный трёп? Кто много трепется, что набьёт морду, не часто решается поднять руку. Вот и пугающий вас «хедхантер» тоже тот ещё любитель почесать языком.

Pshlivsenah-07. Он обещал принести голову Мойвы. Посмотрите на комменты, что ему пишут. Уже аукцион объявлен, кто, сколько заплатит за акт исполнения, кто за голову Мойвы. Кто не читал, ознакомьтесь. Будет весьма любопытно.

Pshlivsenah-08. Мне любопытно другое, куда смотрит полиция?

Pshlivsenah-04. Поздно ты, Лала, о полиции вспомнила. Забыла, какие лестные слова отпускала в сторону гайцов или других ментов?

Pshlivsenah-08. С памятью у меня всё хорошо, Вазген! Только не пойму на что намекаешь.

Pshlivsenah-04. Память хорошая, но избирательная, Лала. Как в кино одном герой говорил, мол, здесь помню, а тут не помню.

Pshlivsenah-06. Вы не спорьте, тут, там. Посмотрите, сколько лайков и «понравилось» стоит под сообщением «хедхантера» в «Сокурсниках», «Хендбуке», на «Вибуке» число просмотров зашкаливает, просто раскалился сайт добела. Почти два с половиной миллиона. И ещё увеличиваются. Точно ставки ставят. Узнать бы, где.

Pshlivsenah-08. Тебе зачем?

Pshlivsenah-06. Как это? Штук сто бакинских поставлю против неё.

Pshlivsenah-08. Охренел, да?

Pshlivsenah-06. Почему? Обычный бизнес. Неплохая возможность срубить деньжат по лёгкому.

Pshlivsenah-05. Можно уверенно сказать, если Мойву папаша не упрячет за границей, где у наших челов руки коротки с полицией и законами тягаться, ей капут. Алес капут.

- Природа не знает пощады, - Александр Александрович решил сказать несколько слов, чтобы поминки по Сашеньке не проходили в тоскливо-гнетущей тишине, режущей уши пронзительным шелестом.

Его слова произвели некий освежающий эффект. Сидящие за столом соседи, те, с кем Сашенька поддерживала отношения и те, кто хотя бы косвенно имел с нею знакомство, вернулись от внутреннего созерцания и посмотрели на говорящего с неким недоумением, о какой беспощадности природы говорит этот человек, с уродливым шрамом на правой скуле.

- Я не оговорился, - продолжил Александр Александрович, держа в подрагивающей незаметно руке рюмку с водкой. – Природа беспощадна. Примеров тому много и наша скорбная встреча за этим столом прямое доказательство. Одна персона взяла на себя неподъёмное право быть выше всех и по этой причине, почувствовав безнаказанность, начала творить зло. Не буду заострять внимание на этом человеке. Хочу сказать, земля тебе пухом Сашенька Сумарокова и царствие небесное. Пусть там, высоко на небесах, душа найдёт упокоение, о котором мечтала здесь на земле.

Впив водку, не дожидаясь пока до слушателей дойдёт смысл сказанного, Александр Александрович сел. Витя Сумароков дотронулся до него рукой и посмотрел трезвым взглядом чистых глаз; он ещё не притронулся к водке, хотя заботливые соседки уговаривали его выпить совсем чуть-чуть, оно, дескать, отпустит, станет немного легче.

- Дядя Саша, вы правы, природа беспощадна, - произнёс он тихим голосом, немного надтреснутым от волнения. – Да-да-да, природа беспощадна. Эта вечная борьба за выживание. Сильный поедает слабого и сам вскорости становится жертвой каких-нибудь обстоятельств. Всё вертится вокруг конфликта интересов, - Александр Александрович, слушавший его вполуха, так как следил за соседкой справа, говорившую тихим шёпотом какую-то молитву своей соседке, такой же, как она пенсионерке, заботливо говоря, что нужно её читать постоянно, как «Отче наш», вот стало невмоготу на сердце, потемнело на душе, сразу молитву-то и сотвори, прислушался к его словам. – Так и есть. Но помимо беспощадности, природа выбирает, кого наказать, кого миловать.

Его перебили. Встал сосед, военный пенсионер, он подвыпившим голосом, произнёс небольшую несвязанную речь, в основном он старался сказать как можно проникновеннее о погибшей, что помогала бескорыстно, когда ходила в магазин, покупала некоторые продукты или просто здоровалась, всегда с улыбкой. В итоге он так запутался в собственных словах, будто ногами в верёвке, что всплакнул, смахнул рукой набежавшие слёзы и, сказав «Аминь!», выпил водку. За ним и остальные присутствующие нестройно повторили «Аминь» и тоже пригубили рюмки.

Ближе к пяти часам пополудни, соседи начали расходиться.

Пожилые женщины крестили Витю, говорили, чтобы он не отчаивался, что нельзя забывать о себе, чтобы сохранил в сердце светлую память о погибшей супруге. Плакали при каждом слове и, сказав, что теперь она находится в мире лучшем, чем этот под божиим присмотром, уходили. Мужчины, их было меньшинство, тоже отличились многословием; алкоголь положительно повлиял на их красноречие; они жали руки, предлагали обращаться в случае чего и уходили пошатывающейся походкой. В половине седьмого в квартире остался хозяин и Александр Александрович.

- Вот и всё, дядя Саша, - проговорил удручённо Витя, ковыряя вилкой в капустном салате. – Вот незатейливый итог прожитой жизни: один в пустой мёртвой квартире, где должен был раздаваться детский радостный смех, летать в воздухе ароматы вкусной приготовляемой женой пищи. Где на новый год должна была светиться огнями живая ёлочка, пахнущая хвоей и лесом. За что мне это? Чем я провинился перед жизнью? Чем провинился перед богом? Что делал неправильно, где споткнулся, кому не подал руки, когда требовалась помощь?

Александр Александрович выслушал Витю. Похлопал по плечу. Сам промолчал, разлил по рюмкам водку, так же, не говоря, придвинул одну к Вите. Указал поднявшему на него взгляд Вите движением головы, мол, бери. Витя послушно взял рюмку.

- Витя, не буду утешать, сейчас это лишнее, - Александр Александрович старался говорить размеренно и уверенно. – Не стану утверждать, как некие старушки, что в царствии божием ей лучше. Не знаю, там не был и не тороплюсь. И ты не спеши, умолять не буду, должен меня не только услышать. Здесь, на земле, как бы она ни была в нынешний момент противна, лучше, чем где бы то ни было, какими бы потусторонними прелестями не смущали и прельщали, здесь на самом деле намного лучше. Здесь светит солнце, ночью встаёт луна, после дождя на небе загорается радуга и весной весело журчат ручьи. Пойми, с потерей Сашеньки твоя жизнь не окончилась. Ты должен жить!

Витя опрокинул неловко рюмку.

- Зачем, дядя Саша? – закричал он. – Для кого?

Александр Александрович подождал, пока уляжется волна вспыльчивости, и Витя будет способен спокойно слушать далее.

- Жить нужно для себя во имя неё, - жёстко, грубо и предельно ясно проговорил Александр Александрович. – Ты выпей. Налей и выпей. Рюмку, две, три подряд не закусывая и запивая. Почувствуй, как хмель ударит в голову, нокаутирует сознание; ощути мир, вдруг закачавшийся под ногами неустойчивой палубой корабля во время шторма. Вернись назад, сюда, из мира грёз. Ну, пей же! – и налил ему большой фужер водки.

Кашляя, пуская напиток по подбородку, плюясь, крепкая жидкость обжигала гортань, Витя влил в себя с трудом первую порцию водки. Александр Александрович наполнил фужер повторно и почти всунул в руку, приказал ему: «Пей!» Витю немного повело; он откинулся непроизвольно назад, но на стуле усидел; взял фужер, поднёс к губам; сделал первый глоток. На этот раз водка в обожжённое горло текла безболезненно. Она наполняла желудок, проникая сквозь его стенки прямо в кровь, вызывая опьянение. Мозг с каждым глотком всё больше и дальше уходил в страну забвения. Глаза смотрели на комнату через неясную пелену. Допив водку, Витя хотел поставить фужер на стол; пальцы разжались раньше, и разбитое стекло зазвенело на все голоса. – «Ничего, Витя, - успокоил его заботливо Александр Александрович. – Это очень хорошо. Ну, как ощущение? Опиши. Стало легче? Не молчи, Витя, говори. Говори, Витя, я – здесь». Витя выгнул губы углами вниз, немного выпятив нижнюю, кивнул головой, вдыхая и выдыхая часто и тяжело. Дядя Саша повторил вопрос. – «Дядя Саша, конечно, полегчало. Даже как-то стало весело, - Витя глупо хихикнул, как-то по-мальчишески хулигански, затем икнул и громко высморкался в салфетку. – Ой, дядя Саша, мне совсем стало легко». Витя вышел из-за стола. Опрокинув пару стульев, он ушёл в спальню. Послышался скрип кровати. Затем наступила тишина. Послышался храп.

Александр Александрович налил себе водки и чуть не поперхнулся напитком, когда увидел краем глаза стоящего в дверях зала Витю. Он держался за косяк, его штормило и качало из стороны в сторону, глаза то закрывались, то открывались, безмолвно двигались губы.

- Дядя Саша, - заговорил Витя. – Не уходите. Оставайтесь. Места теперь в квартире много. Бельё в тумбочке. Диван свободен. С-с-с… покойной ночи…

Пить перехотелось, но Александр Александрович заставил себя выпить. Закусил солёным огурцом и бутербродом ржаного хлеба из кусочка сельди с майонезом и зелёным луком.

Постелил на диване. Разделся не спеша. Сложил одежду на стул. Лёг. Сон не шёл в его ресницы. Он закрыл глаза и постарался думать о постороннем. Ни верблюды, ни обезьянки и прочие животные из обширного списка млекопитающих планеты Земля не помогли в борьбе со сном. Открывать глаза не хотел, лежать в чужой квартире было непривычно. Комфорта он давно не ощущал, повсюду чувствовал себя гостем, даже в собственной квартире.

В какой-то момент ему показалось, что дрёма взяла своё, тело будто растворилось в прозрачных водах пространства. Вместе с этим новым для него состоянием, он ощутил в комнате движение. Будто в неё ворвался невесомый весенний бодрящий ветерок, принеся с собой запахи и ароматы распустившейся листвы.

Александр Александрович незаметно собрался, тонкая простыня служила плохой маскировкой, поэтому он подумал, что ворвавшиеся в комнату видения вовлекут его в свои потусторонние игры; оказалось всё намного проще и, где-то, намного сложнее.

Напугав себя самого, Александр Александрович отогнул край простыни, служившей одеялом, он увидел Сашеньку, хлопочущую возле стола. Она расставляла на постеленной поверх лакированной столешницы льняной скатерти, тарелки подставные, пирожковые, вилки-ложки-ножи, расставляла рюмки и фужеры; вокруг царицы стола – хрустальной этажерки с вложенными фруктами – она с точностью художника-хронометриста ставила, будто устанавливала на века тарелки и блюда с разными закусками.

Заинтересованный увиденным, Александр Александрович приподнялся на диване; скрип пружин заставил его немного напрячься, но это не произвело никакого эффекта на Сашеньку; она спокойно посмотрела в его сторону и отвела взгляд на приближающийся шум; он исходил из дальней комнаты. В комнату, громко шумя, вбежали девочка и мальчик, лет десяти-двенадцати, и, крича громко какую-то считалку, забегали вокруг стола, хватая с тарелок нарезанную колбасу или сыр. Сашенька отчитала детей, называя девочку Татой и сына Димой, попросила не озорничать, так как своим ребячеством помешают отдыху крёстному. Александр Александрович посмотрел на Сашеньку, она указывала в его направлении. Он приподнялся. Увидел себя, лежащим на горке из маленьких и средних подушечек. Его укрывал толстый тёмно-коричневым клетчатым плед с бело-коричневой бахромой по краю и крупными чёрно-красно-белыми кистями по углам. Из-под пледа выглядывал его нос, часть лица, верхняя губа, смешно подрагивающая в такт храпу.

Внезапно откуда-то донеслась песня.

Ой, летели гуси-лебеди

Да по белу небу, синему.

Ой, летели гуси-лебеди,

Да домой в леса зелёные.

Вслед за ними светом солнечным

Полечу и я, моя любимая,

Полечу к тебе, моё солнышко.

Внутренним чутьём Александр Александрович почувствовал происшедшие внутри комнаты изменения.

Побеленные и поклеенные цветными обоями бетонные стены внезапно превратились в деревянные, потемневшие от времени, выпуклые бревенчатые стены с трещинами в брёвнах и засунутыми в них комочками тканей и клубочков нитей.

Он лежал сейчас не на диване, на широких полатях в огромной деревянной избе, застеленных медвежьими шкурами; его покрывала широкая серая стеганая ткань, собранная из многих кусочков материала; она грела, непонятно как, но грела; приятное тепло шло прямиком в тело и убаюкивало…

Слева гудела хорошей тягой побеленная печь. Гудела весело и оптимистично, говоря знающему человеку, что с нею ему плевать на любой мороз. Хоть там снаружи метель воет, метёт по земле снежные змеи; хоть воет буран, вгоняя в смертную тоску; хоть визжит всеми голосами, проснувшаяся лесная и степная нечисть, не способная причинить особого вреда.

Александр Александрович повернулся на полати. Шкура дикого животного толстым ворсом не смягчила ребристость досок, острыми гранями, впивающимися в тело. Он вздохнул и почувствовал неприятную боль в спине. Глаза застилала пелена, прозрачная и ясная.

Повернув голову, Александр Александрович увидел большой стол, сработанный из толстых досок. Поверх него лежала грубая ткань серого цвета с орнаментом из красного и зелёного цвета в форме прямоугольных линий и округлённых фигур, изображающих отдалённо солнце, луну, звёзды, листья и стебли растений.

Внезапно снаружи послышался женский голос, и Александр Александрович подпрыгнул на полатях – это кого-то звала на помощь Сашенька. Его Сашенька, та молодая женщина, ставшая центром его жизни…

Он захотел крикнуть, да не смог, что-то мешало. Он повернул голову. Осмотрелся. Увидел небольшой свёрток, сопящий носом, спеленатый тканями и тёплыми отрезами материи. «Бог мой! – воскликнул про себя Александр Александрович, - это сон или явь?! Господи, кто подскажет, что это?!» Внутри его головы неожиданно послышался неприятный металлический скрежет и шум, будто кто-то пытался провернуть заржавленные несуществующие шестерни и валы. – «Это вы?» - услышал он относящийся к нему вопрос. – «Я», - ответил он. – «Уф! Слава богу, а я уж подумал, заблудился!» - проговорил тот же голос. – «Чему вы радуетесь? – спросил Александр Александрович, понимая то, что ничего не понимает, это был его сон, сон во сне, или сон во сне вне сна. – И вообще, где я нахожусь?» Последовала непродолжительная пауза. – «Жив?» - «Это кому?» - «Тебе». – «Мне?» - «Да». – «Жив. Что дальше?» - «Радуйся». – «Чему радоваться? Тому, что жив?» - «Если утраивает такой вариант, - да».

Александр Александрович захотел пошевелить плечами, как почувствовал свободу движений. С глаз сошла пелена, и неожиданно солнечный необыкновенно яркий свет ожёг глаза. Боль прошла быстро. Вслед за нею вернулось ощущение яви. Того прекрасного чувства, когда неожиданно сердце замирает при виде незнакомой девушки, когда она вдруг обращает на него внимание и улыбается той замечательной улыбкой, от которой рушится весь прежде существующий мир и на его руинах строится новый.

- Мсье Алекс, вы ведь мне расскажете все приключения, происшедшие с вами в далёкой снежной стране Руссии, - говорившая девушка похожа на увядший цветок, чьи лепестки поцеловала зима. – Маман говорила, вы прекрасный рассказчик.

Повернув голову в сторону высоко стрельчатого арочного окна, Александр Александрович произнёс, растягивая гласные:

- Мон шер, конечно! Я поведаю вам самые сокровенные тайны, узнав их, вы впадёте в неимовернейший транс. Ваше сознание перевернётся на триста шестьдесят градусов мироощущения. Вы почувствуете те же ощущения и испытаете те же эмоции, коими был растерзан и вновь был собран по мельчайшим клеточкам я.

Неожиданно возникла пауза.

Поздняя осень куражилась пьяными песнями.

С неба неслись острые стрелы мистических предупреждений. От них некоторые впечатлительные лица лишались чувств. Менее чувствительные по прошествии некоторого времени вскрывали себе вены, оставляли записки, мол, так и сяк, в моёй смерти прошу никого не винить. Персоны, твёрдостью духа пропитанные от древних корней и до сегодняшнего дня, лишь посмеивались да попеняли тем, натурам тонким и чувствительным, дескать, сила духа их рода осталась в прошлом.

В прошлом осталось многое. То, от чего хочется откреститься и забыть, похоронить, никогда не вспоминать.

В прошлом осталось то, что в будущем аукнется так, что икота до смерти замучает.

В прошлом остались те, постоянно приходящие во сне и идущие днём за тобой зыбкой тенью гнетущим напоминанием о том, что не всё в этом мире призрачно.

Вечер склеивал сюрреалистичные картины настоящего из разбросанных и растерянных фрагментов прошлого.

Ветер гнал плохое настроение прочь, не обращая внимания на недовольное бурчание прохожих.

Жизнь похожа на химическую реакцию, протекающую по строгим правилам.

Найти нужного человека намного проще, чем, кажется на самом деле. Дело во взятке. Кто-то соблазняется дешёвой швейцарской шоколадкой. Кое-кто опускается до самых низов души ради затёртого замшелого комплимента о несравненной красоте карих очей. Некто вообще делится информацией ради благого дела и по наивности сообщает об интересующемся имяреке всё, вплоть до седьмого колена.

Александр Александрович прибёг к проверенному гибридному методу – совместил кощунственное действие сладкого на организм с благородным влиянием алкоголя на душевное состояние. Брошенное в унавоженное поле зерно дало всходы. Через пару минут душевного разговора ему сообщили под большим секретом, дескать, он, Гена-то, не приветствует, когда первому встречному дают его адрес, но он-то, он его сослуживец и так далее и тому подобное.

Ради усыпления бдительности пришлось лишний час рассматривать домашние фотографии на телефоне, сделанные за последние три года; также переснятые со старых снимков, откуда на Александра Александровича смотрели интересные и симпатичные женские и мужские лица молодые лица; улыбающиеся рожицы малышей и взрослеющих подростков в длинных семейных трусах на речном пляже.

Ехать пришлось почти за город. Швейцар Геннадий Геннадьевич Проскуряков проживал в многокомнатной квартире, в старом кирпичном доме; его ещё в прошлом веке комиссия жилищная признала аварийным; приняли решение снести, но передумали; нашлась умная голова, предложившая не тратить бюджетные средства на снос, а перевести в маневренный фонд. Дом на скорую руку подшаманили, специалисты из Средней Азии сделали косметический ремонт; многокомнатные квартиры превратили в коммуналки и раз навсегда решили проблему с жильём для малообеспеченных семей.

Дверь открыли после первого стука. Без вопроса «кто там?» провернули ключ. Противно скрипя петлями, покрашенное в цвет слоновой кости деревянное полотно распахнулось ровно настолько, чтобы можно было рассмотреть визитёра.

Геннадий Геннадьевич был в домашнем наряде, он состоял из дешёвых трикотажных брюк с оттянутыми коленками и застиранной майки с плохо читаемым логотипом известной спортивной фирмы.

Хозяин комнаты индифферентным взглядом скользнул по гостю.

- Чем обязан?

Александр Александрович загодя приготовил красивую правдоподобную речь. Необходимость отпала. Стоящий перед ним мужчина не принял бы его всерьёз. Он решил импровизировать.

- Не узнаёшь? – улыбка растянула кожу лица от уха до уха. Александр Александрович постарался. Эффекта не произвёл.

Хозяин комнаты пожал плечами.

- А должен?

Александр Александрович повернул голову вправо, приподняв лицо.

- А если вот так?

Хозяин комнаты почесал нос.

- Что-то припоминаю.

Александр Александрович приободрился. Где-то кто-то говорил: «Лёд тронулся».

- Так и будем стоять на пороге?

Радушный хозяин – лицо не исказила эмоция – перевёл дух.

- Пройдём, что ли? – спросил он гостя, отошёл в сторону, давая проход, говоря во множественном лице. – Мы тут как раз завтракать… Сколько время? А-а-а… - хозяин комнаты посмотрел на часы: - Обедать собрались. Только у нас скромно. По-простецки, по-рабоче-крестьянски. Без буржуазных излишеств.

Сказано было так, что у Александра Александровича спазмом свело горло. Чем-то обыденным повеяло от его слов, тем давно забытым ощущением бесхитростности и простодушия, какое присутствовало в отношениях между гражданами совсем в недавние годы. Будь иная ситуация, Александр Александрович дал волю слезам; сейчас сдержался.

- Да я, собственно, не с пустыми руками, - Александр Александрович поднял руку с полиэтиленовым пакетом.

Хозяин квартиры отреагировал странно.

- Лишнее это, - сказал он пространно. – Хотя, воля ваша.

Жильё Геннадия Геннадьевича оказалось более чем скромным. Втянутый пенал. Ширина не более двух метров, длиной метров пять. Окно почти во всю ширину проёма занавешено старыми шторами цвета морской волны. Справа у окна разобранный диван. Ближе к выходу раскладной стол. Пара табуретов. Напротив дивана на стене флотские часы с двадцатью четырьмя делениями, давний Андреевский флаг, офицерский кортик, фуражка и офицерский костюм. Больше на стенах, кроме обоев, ничего не было. Комнату в вечернее время освещала висящая под потолком лампа в абажуре из старого эмалевого тазика, так показалось Александру Александровичу. Убранство жилья говорило, хозяину наплевать на комфорт и что скажут по этому поводу посторонние, буде они его посетят.

- Садись, - указал на табурет хозяин комнаты. – Или присаживайся. Как удобнее.

Александр Александрович махнул рукой.

- Безразлично, - сел и начал выкладывать на стол продукты. – Хотя некоторые видят большую разницу между сесть и присесть.

Хозяин комнаты с явным безразличием смотрел на банку шпрот, кольцо Краковской колбасы, сельдь и копчёную скумбрию. Не удивился баночке красной лососёвой икры и литровой бутылке водки. Свежие помидоры и огурцы, зелень в упаковке.

- Тарелки в этом доме есть? – спросил Александр Александрович, глядя, улыбаясь на хозяина. – Или будем кушать с газетных страниц?

Геннадий Геннадьевич вдруг засуетился, будто очнулся от затяжного сна.

- И тарелки, и вилки, и рюмки где-то есть, - на его лице появилась улыбка. – В клубе. Недавно. Да?

Александр Александрович развёл руки.

- Натюрлих!

Ничто так не сближает людей, как душевная и тёплая беседа, для плавности разговора смоченная в горле рюмкой водки. И прочь уходят незаметно отстранённость и нарочитая меланхолия, в глазах появляется живой блеск, розовеют щёки, от нетерпения высказаться появляется желание перебить собеседника. Такая метаморфоза происходит в самом начале пути знакомства, когда плавной рекою течёт из уст правильная, почти литературная речь; важно не перешагнуть незаметно барьер, разделяющий недавних друзей по обе стороны баррикад, тогда интеллигентский диспут враз перерастает в обычную словесную перепалку, переходящую в драку.

Что до наших персонажей, так Александр Александрович после первой и второй, между которыми как говорят, перерывчик небольшой, умело уходил от наводящих вопросов хозяина квартиры, всё больше пространно отвечая на его вопросы. Он ждал минуты «Х», чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. И подводил под это собеседника.

- Всё-таки не могу вспомнить, чтобы прежде видел тебя (разговор с самого начала перешёл на дружеское «ты»), - хозяин комнаты немного оживился, начал почёсывать пальцами за правым ухом и чему-то своему улыбаться, при этом его лицо изнутри озарялось таинственным светом. – Клуб, конечно, не в счёт. Да… Забыл как тебя зовут…

Александр Александрович улыбнулся.

- Вот познакомиться мы не успели, хотя и рюмку чаю выпили. Гена, Геннадием папа-мама нарекли при рождении.

Хозяин комнаты выпрямился на табурете.

- Не может быть, - протянул руку. – Геннадий.

- А по отчеству? – спросил гость и добавил спешно: - Позволь, догадаюсь… Дай подумать… Геннадьевич!

- Да! – горячо крикнул хозяин комнаты. – Как угадал?

Александр Александрович потупился.

- Да мы с тобой полные тёзки, Гена!

Хозяин комнаты застыл с вилкой в руке на полпути ко рту.

- Не может быть!

Александр Александрович протянул загодя приготовленный паспорт.

- На вот, читай. Коли не веришь.

Хозяин комнаты взял потёртую книжицу. Углубился в изучение. Полистал страницы, даже те просмотрел, где указана прописка. Поджал губы.

- Геннадий Геннадьевич Поливанов.

- Он самый, - живо отозвался Александр Александрович. – Ну что, тёзка, сомнения остались.

Геннадий Геннадьевич отрицательно покрутил головой.

- Такое не часто встретишь. При живом отце обычно его именем сына не называют.

Артистизма у Александра Александровича хватило бы с лихвой на труппу провинциального театра.

- Так меня мать назвала в честь отца, он погиб за два месяца до моего рождения. – Правильно выбранная тактика решает половину задуманного дела.

Геннадий Геннадьевич насупился.

- Почти такая же история.

- Расскажи.

- Позже. Лучше ты напомни, где мы с тобой познакомились.

Александр Александрович налил в рюмки водку. Подцепил вилкой кружочек колбаски.

- В Северодвинске, в пятом экипаже, третья оперативно-тактическая группа Северного Военно-морского флота СССР.

Хозяина комнаты всего просто едва не разорвало от радости.

- На каком корабле служил, зёма?

Игра продолжалась, нужно придерживаться правил.

- «Стремительный».

Проверка на вшивость продолжалась, бывшего штурмана ВМФ СССР, имевшего в своё время причастность к государственным и военным тайнам, трудно было убедить одним совпадением, что сидящий перед ним человек именно тот, за кого себя выдаёт, нужны доказательства твёрже.

- Командир Северного флота? – Геннадий Геннадьевич начал преображаться на глазах: исчезли с лица, растворились тревога и настороженность, будто смыли с грязных стёкол мутные разводы-автографы прошедшей осени.

- Проверяешь? – усмехнулся тепло Александр Александрович. – Правильно делаешь. Адмирал флота Охлобыстин Пётр Афанасьевич, его за глаза подчинённые и моряки, весь плавсостав называли Опа, по первым буквам инициалов.

Хозяин комнаты повеселел; уже кое-какие признаки душевной оттайки проявлялись в глазах, разгладились морщины в уголках глаз и вокруг рта.

- Точно, зёма! – радость пока не фонтанировала, но прогресс налицо. – Помнишь, как Опа любил устраивать внезапные проверки?! Да-да-да! как сейчас припоминаю один случай. Распространили слух, вызывают его в столицу, там юбилей-шмабилей, награды, банкеты, экскурсии. Все немного расслабились, ну, слава богу, можно пару-тройку деньков отдохнуть. А то ведь Опа не знал не то, что усталости, отдых в его системе жизни – это смена рода занятий.

Александр Александрович, не перебивая, поддакнул односложно.

- Был у него такой заскок, - продолжал Гена. – Хотя, с другой стороны, матрос без занятий звереет и начинает просыпаться в нём народная смекалка, как бы где-то что-то и так далее.

Гена остановился; он увлёкся воспоминаниями и почти забыл о госте.

- Погоди, зёма, на каком ты служил корабле?

Александр Александрович ответил, будто спрашивают у него впервые:

- «Стремительный». Эсминец серии… Может назвать, зёма, заводской номер дизелей в машинном отделении?

Гена отрицательно покачал головой.

- Не, не надо. А БЧ?

- Четвёртая.

- Радист, - хозяин комнаты полностью поверил гостю; посторонний не мог знать этого простого флотского сокращения – БЧ – боевая часть.

- Ну, коли, проверка закончена…

Гена насупился.

- Я похож на особиста, что ли, зёма?

Александр Александрович изобразил кистью руки непонятное движение.

- Не обижайся. Это к слову. Вырвалось. На твоём месте я поступил бы точно также: сейчас столько всякого жулья развелось! Давай ещё по одной, - ловко налил по половинке рюмки водки, - и снова окунёмся в молодость!

Гена с наигранной неохотой выпил, посмотрел на стекло на свет.

- Зёма, как ты попал на флот?

Александр Александрович был готов к этому вопросу. Как всегда импровизация выручила и на этот раз. Честно говоря, он ничего не придумал.

- У нас в семье все служили Родине, офицерами. Прадед с первой мировой от солдата дослужился до прапорщика, за проявленный героизм в боях наградили Георгием. Потом революция; всем сердцем принял её; воевал за красных на Дону с Деникиным и Корниловым. Шесть отметин осталось от того весёлого времени на теле. А потом уже дед, отец, да вот и я пошли по его стопам. Только что осталось от той родины, которую мы защищали?

- Проебали её в девяностые. Когда нужно было встать с ружьём на защиту отечества, генералы обосрались, не кинули клич встать под ружьё и имеем то, что имеем.

- Да ни хрена мы не имеем! – почти крикнул Александр Александрович, досадуя в большей степени на себя. – Снова на шее народа сидят буржуи… - остановился, чтобы не уйти в беспокоящей теме в запредельные дебри пустого трёпа. – Ты, Ген, не закончил про хитрость Опы.

- Ах, да! – хозяин комнаты сдвинул брови к переносице, собираясь с мыслями. – Дело было следующее…

Ох, и насмеялись же до боли в животе и судорог в челюстях хозяин с гостем!

Пришла пора и гостю задавать вопросы.

Александр Александрович к этому готовился загодя; репетировал перед зеркалом постановку рук, изгиб брови, конвульсию щеки и радостное настроение. Всё тотчас же позабылось, едва он вошёл в жильё бывшего офицера военно-морского флота некогда бывшей могущественной и великой державы. Его жизнь можно сравнить с существованием и способ жизни с выживанием.

Александр Александрович, не хитря, говоря, прямо сказал, мол, вот я выложился всей своею душой перед тобой; теперь, зёма, настала твоя очередь поведать скучную часть интересной твоей жизни.

Геннадий Геннадьевич почему-то развернулся и посмотрел в окно. День перевалил свою середину. На улице сумрачно. Мелкий нудный осенний дождик продолжал писать на мутном стекле свои загадочные депеши, адресованные неизвестному получателю.

Выговориться, вот что хотелось в данный момент хозяину комнаты; выговориться, высказать всё то, что накопилось за последние годы; он почему-то именно сейчас почувствовал, прожитые годы, пропустив через себя, как через очищающую призму совести, все события, довериться чужому человеку, пусть и назвавшемуся флотским военно-морским офицером. Да-да-да, внутренним чутьём он чувствовал недосказанность в словах гостя, однако же, понимал, посторонний не мог знать некоторых деталей и тонкостей во взаимоотношениях между офицерами; такие подробности известны тем, кто был непосредственно рядом в момент события.

Колеблясь, - Гена чувствовал и собственную неопределённость во времени, - Гена начал. Он говорил просто, так, будто сидел с мужиками за наскоро сколоченным дощатым столом во дворе и делился прожитым, с характерным прищёлкиванием впечатывая костяшки домино в столешницу.

Да, его судьба мало чем отличалась от судьбы его гостя – тут он не хитрил и не врал; поэтому решил, чувствовал, встреча эта первая и последняя на его жизненном пути, что будет после, думать, не хотелось, да и какая была разница.

Геннадий Геннадьевич, бывший штурман военно-морского флота СССР, знал, чем закончится встреча.

По этой причине, он начал рассказ.

На выбор его будущей профессии повлиял посмотренный в детстве увлекательный художественный фильм про военных моряков. Не подвиги военморов вскружили воображение ребёнка; форма матросов, а офицерская, чёрная, с золотыми нашивками завладела сознанием мальчика. С того самого дня он бредил флотом. Каждый день начинался и заканчивался тем, что он мысленно примерял на себя новый образ жизни. Тяжело было в семье, где офицерами служили родине все дети мужского рода, признаться в том, что ты решил идти против веления рода, простым пехотным офицером, на флот.

Так повелось почти триста лет тому назад, когда дальний предок встал в ряды защитников отечества с вилами в руках в рядах великого множества воинов. С него, того далёкого предка началась история семьи Шуриновых, он тогда носил другую фамилию. Со временем она затерялась и изменилась среди бесчисленных страниц многотомной библиотеки загадочной Истории, когда имена и фамилии часто менялись безграмотными и плохо-слышащими писарями и вносились в длинные списки на бумаге плохого качества стойкими ко всем сюрпризам времени чернилами.

Всё детство, отрочество и школьную юность Гена Шуринов хранил тайну, о ней нельзя поведать никому, даже самому лучшему другу, ведь друзья, это известно всем, при виде батиного кожаного ремня теряют контроль и начинают выкладывать, размазывая слёзы по щекам, все тайны, известные только ему одному.

Естественно, семья готовилась узнать откровение бывшего школьника о том, что он пойдёт по стопам отца и дедов. Были заранее открыты бутылки с шампанским и натёрты до небесного блеска хрустальные стаканы. День откровения стал днём сильного волнения и стресса для всей семьи. Ведь старшие братья уже окончили военные училища и несли службу на охране рубежей родины, следя за безопасностью её земель. Того же ожидали и от Гены. Давно были оговорены с начальником училища условия приёма и сдачи экзаменов. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Гена заявил, что будет поступать в военно-морское училище, дескать, пришла пора сменить вектор семейной традиции, внести фактор свежести.

Свежесть кончилась серьёзным разговором матери с отцом с сыном-отступником. Никакие уговоры, что он-де нарушает давние традиции, не могли коренным образом повлиять на решение стать военно-морским офицером. Отец каждый раз нервно хватался за рюмку, да никак не решался выпить, ставил её на стол, расплёскивая крепкую драгоценную жидкость, и начинал ходить нервно по комнате, подходя к распахнутому окну и смотря наружу, где весна прощалась с природой и открывала двери своего жилища приближающемуся лету.

Полностью распустились листочки на деревьях; сводя с ума всех влюблённых, парами гуляющих тёплыми весенними вечерами, ароматами сладкими пьянила черёмуха и сирень.

Гена настоял на своём.

Дело было под утро. Золотисто-алая заря румянила стены домов и отражалась в вымытых окнах радостными бликами.

Мама плакала, всем своим видом выражая молчаливый протест решению сына, утирала слёзы расшитым рушником и часто вздыхала. Отец, наконец, решившись, выпил рюмку водки и сказал, что, конечно, ему, сыну решать какой будет его жизнь, но ему совершенно не безразлично, как эта жизнь сложится, и что он будет следить за её развитием. Вышло не совсем по его решению; ведь известно давно, что мы предполагаем, бог располагает. Отец внезапно умер от остановки сердца во время первого полугодия обучения Гены в военно-морском училище; на похороны он опоздал, непогода не позволила лететь самолётом, а поезд застрял на сутки где-то между двумя неизвестными полустанками посреди степи на занесённых высокими сугробами снега путях.

Никого в тот год не пощадила осень.

Мама ушла вслед за отцом под новогодние праздники. Братья написали, что сами устроили поминки; просили прощения, что не сообщили, и всё – жизнь приобрела новый вкус, лишённый какого-либо ощущения. Все серые чувства скорби окрасила скорая свадьба; он познакомился с Региной Шварценберг, из прибалтийских немцев, уроженкой Риги на каком-то торжестве в каком-то институте, где присутствовали студенты, отличники учёбы, и куда пригласили курсантов из военно-морского училища для налаживания крепких и дружественных связей; практика весьма полезная в те годы, когда интернационализм и дружба народов не были пустым звуком для большей части огромной и прекрасной страны. Лишне говорить, многие девушки просто грезили в те годы выйти замуж за военного, романтика стать женой офицера и перспектива в будущем быть генеральшей или адмиральшей перевешивали любе трезвые доводы матерей и подруг: «да зачем тебе это надо!»; последние часто отбивали женихов у своих бывших товарок почти у дверей ЗАГСа.

По окончании училища молодой лейтенант военно-морского флота получил распределение на Северный флот. Тяготы свалились на молодую семью тотчас, снежной лавиной, накрывшей северный город весенней метелью, отчего все дома сгорбились под непосильной ношей выпавшего снега. Комната в офицерском общежитии, где каждый вдох-выдох слышали соседи по сторонам, не способствовала упрочению отношений молодой семьи. Как некстати, к власти пришёл отмеченный метой дьявола руководитель, и страна пошла вразброс. Регина вдруг воспылала ненавистью ко всему русскому, заявила, что больше не желает жить в стране, оккупировавшей её любимую свободолюбивую родину и гордый прибалтийский народ, поставила ультиматум, или он едет с нею, принимает гражданство её страны, напрочь забывает собачий русский язык, или она берёт развод и возвращается в родные рижские пенаты. Никто из товарищей-сослуживцев и их верных жён не мог подумать, что всегда флегматично-индифферентная ко всему прибалтийская вобла, - Регина по комплекции напоминала недовяленную на сыром морском солёном воздухе рыбу, - выкинет такой фортель. Перед отъездом она огненным ядом ненависти выжгла в душе бывшего мужа любые ростки доброты и нежности, которые впоследствии могли оказаться любовью к прекрасному полу. Гена замкнулся. Ушёл в себя. На расспросы товарищей отвечал односложно с большой неохотой. Вслед за перестройкой грянул гром развала страны. Армия и флот в одночасье стали обузой государству, кораблю с пробитым днищем, взявшему курс на демократию. Самые смелые – безумству храбрых поём мы песню! – остались служить; другие ушли в свободное плаванье в мутном море предпринимательства или нашли другие способ выживания и другую работу. Гена поначалу решил остаться, ведь о службе на флоте мечтал с детства, с мечтой расставаться трудно, но после полугодичного сидения на берегу без жалованья решил написать рапорт. Его не отговаривали остаться; в канцелярию каждый день несли рапорты с подобным содержанием десятками штук; после необходимой процедуры подписания «бегунка» у начальников всех подразделений, он сел в поезд, вёзший его в никуда. Именно так, в никуда, потому что куда-то ехать не было смысла.

- Стыдно признаться, зёма, я капитулировал перед трудностями и виноват в предательстве, - констатировал Геннадий Геннадьевич с грустью в голосе. – Не нашлось сил бороться…

Хозяин комнаты махнул рукой, отвёл в сторону лицо – по щекам побежали скупые слезинки.

- Вот видишь, к чему приводит малодушие, - сглотнув слёзы, произнёс Гена. – Комната, напоминающая кубрик с лампочкой под потолком.

- Ты не виноват, тёзка, - решил поддержать Геннадия Александр Александрович. – Не все испытания, выпавшие на нашу судьбу, нам по силам. Французы говорят в таком случае – се ля ви. Такова жизнь, Гена. Штука сложная и непредсказуемая. Жизнь жестока, Гена, мы выжили там, где должны были погибнуть, и погибли там, где должны были жить.

Хозяин комнаты кивнул в знак согласия.

- Правильно заметил, зёма, - на вдохе сказал он. – Мы выжили там, где должны были погибнуть.

Александр Александрович снова налил по половинке.

- Слушай, ну не одни же грустные моменты остались от службы. Может, есть какой интересный случай.

Гена опрокинул аккуратно рюмку, погладил характерным жестом ладонью нижнюю часть лица, будто снимая невидимую соринку.

- Знаешь, зёма, есть! – повеселел тотчас Гена. – Как же раньше-то не вспомнился. Было это месяца два-три спустя. Вышли мы в море ненадолго. Проверка боеготовности и всякая прочая морская мелочёвка, в общем, для поддержки тонуса офицером и матросов. Так вот, я к чему. Прибегает мичман боцкоманды в кают-компанию, спрашивает, мол, товарищи офицеры, есть пустая бутылка из-под водки. Ему в ответ, полных целый сейф, может одну освободить в авральном режиме, только, друг любезный, объясни, зачем тебе пустая. Мичман и говорит, дескать, подслушал разговор матросов в курилке. Его перебивают, что матросы в курилке много чего говорят, верить всему категорически нельзя, да и пустое это. Но мичман настаивает на своём, мол, один заявляет, может пустой водочной бутылкой смять жестяное ведро. Сказал и осмотрел кают-компанию, каково, а! Минуту подумали товарищи офицеры и хором ответили чушь. Мичман стоит на своём, вот, верю я ему, вы же если не верите, заключите пари со мной. Ставка червонец, деньги по тем временам не малые. Скинулись присутствовавшие в кают-компании по червонцу, и побежал мичман за матросом-чудотворцем. Им оказался невысокий худенький паренёк в робе на два размера больше…

- Погоди-ка, тёзка, эта байка ходила по всем флотам и Каспийской флотилии, - перебил рассказчика Александр Александрович. – Из кубрика в кубрик передавали эту весьма интересную, но малоправдоподобную историю. Офицеры, мичмана, матросы травили её всем подряд. Называли конкретный корабль, откуда пришла первая весточка. Наводили справки, оказывалось, что прибывшие из увольнения матросы услышали от товарищей с соседнего корабля. Жаркие споры завязывались в курилках и кубриках.

Хозяин комнаты отреагировал совершенно спокойно.

- Было это на нашем корабле, - произнёс он. – Посмотрели на матроса и вопрос в лоб, что, сможешь пустой бутылкой смять ведро или свистишь, как ветер в снастях. Матрос замялся, первогодок, сразу видно, смущается, видать, уже успел не только перед своими товарищами похвастаться, но и ещё заимел спорщиков, утверждающих обратное. Его спрашивают повторно, правда или звездишь, авторитет зарабатывая. Отвечает матрос, припёрли-то офицеры, не отвертишься, можно в фанеру пару ударов схлопотать, да, сомну. Ну, напутствуют его. Тебе и карты в руки. То есть, пустая бутылка. Сразу же нашлось ведро, вручили в руки опорожненную по случаю спора бутылку. В кают-компанию народу набилось, что сельдей в бочке. И начал матросик пустой бутылкой стучать по краю ведра. Минута прошла, другая. С ведром ничего не происходит. Бутылка целая. Спрашивают матроса, что, факир был пьян и фокус не удался. Отвечает матрос с достоинством, мол-де, я сказал, сомну, но не назвал время. И спрашивает, продолжать ли, чо зря байки травить-то да лясы точить. Единодушно ответили, давай, зёма, не сиди без дела, комкай ведро бутылкой. В итоге, ближе к ужину он каким-то образом смял верхнюю кромку ведра сантиметров на десять. Бутылка осталась целой да невредимой. Какой конец тебе известен, зёма? – обратился хозяин комнаты к гостю.

Александр Александрович развёл руками.

- Точно такой.

Время шло, нужно поторапливаться, задать вопрос, ради которого затеял весь этот спектакль.

- Слышь, тёзка, - начал он. – Вот сейчас ты, бывший офицер, работаешь швейцаром в ночном клубе. Не противно ли, каждой сволоте улыбаться, двери раскрывать. Неужто нельзя найти работу приличнее?

Гена кивнул головой, снова погладил подбородок, только на этот раз поглаживание было крепким, пальцы были напряжены.

- Чем не работа? – однако, совершенно спокойно ответил он. – Ничем от другой не хуже. Что здесь угождаешь, что в другом месте придётся кривить душой. Выдавать желаемое за действительность.

- Но ведь это унижение, я видел, как поступила с тобой та пьяная девка. Лучше смерть, чем так.

Ответ хозяина уничтожил сам факт существования смысла.

- К смерти и унижению мне не привыкать, зёма. Контракт со старухой с косой я подписал в момент принятия присяги на верность Отчизне. И всё, зёма, закончим на этом. Не поболтать о службе ты пришёл, верно? Нутром чую, интерес у тебя другой. Выкладывай.

Александр Александрович обрадовался сообразительности и смелости хозяина.

- Не за этим, - признался он, положа руку на сердце. – Прости, что начал издалека.

Хозяин усмехнулся.

- Коммерческой тайны не выдам, не сочли нужным посвятить, хотя бумажку подписал о неразглашении.

- Тайна мне нужна, как зайцу стоп-кран в тумане. Я хочу поговорить о той девушке.

- Зачем?

- Тут уже тайна, - усмехнулся Александр Александрович. – Не моя.

- Чья?

Александр Александрович ответил уклончиво.

- Не могу открыться, связан обязательствами.

Хозяин комнаты хлопнул в ладони.

- Да и не надо! – весело зазвучал его голос. – Спрашивай, поделюсь тайными знаниями.

- Она недавно задавила на остановке несколько человек насмерть.

У Гены заходили желваки на скулах, сосредоточился взгляд.

- Вижу ты в курсе. Принесла в семьи горе, сама продолжает жить дальше, не чувствует за собой вины. Папины деньги и авторитетные адвокаты прекрасная защита от закона и раздолье для безнаказанности. Твоё мнение, это правильно?

Хозяин комнаты посерьёзнел.

- Это нельзя так оставлять. Но не учинять же самосуд, - тут же добавил он. – Так можно скатиться до кровавой мести. Когда за голову платили головой.

Александр Александрович низко наклонился над столом, почти касаясь грудью края, смотря прямо в глаза хозяину.

- Думаешь, с потолка взято: кровь за кровь. Любые правила написаны кровью, человеческой; за каждым словом стоят жизни сотен людей.

Хозяин промолчал.

- Я хочу наказать этого человека.

Гена заговорил.

- Здесь не её вина. В воспитании что-то упустили родители. Наказанию нужно подвергнуть их. Это с их немого согласия она вытворяет безобразия, с их позволения распоряжается такими суммами, какие нам не снились. Начни с них.

Александр Александрович выпрямился.

- Не согласен. Каждый отвечает за своё. А не за гипотетические проступки, совершённые предками в прошлом. Так ты поможешь? Вижу, знаешь ты больше, чем показываешь всем видом. Гена, прошу тебя, как офицер офицера. Что такое офицерская честь не забыл? Напомнить?

- Не надо напоминаний. Она не одна, Майра Варданян, дочь крупного бизнесмена. Их целая компания, отпрысков родителей разбогатевших на разворовывании страны. Майра у них негласный заправила. Как узнал? Да они не стесняются, говорят вслух, что думают, будто живут в вакууме. А вокруг них вертится абсолютно друга вселенная, наполненная другой, отличной от их понимания жизнью. Так вот, они создали себе группу, назвали «пшливсенах», одним своим названием противопоставили себя обществу. Пишут на латинице с номерами, каждый взял себе свой. Майра, как атаман, указана двумя нулями. Вижу по глазам, вертится вопрос, откуда подробности? – Гена довольно рассмеялся и потёр руками, будто они замёрзли. – Я же всё-таки офицер, с аппаратурой работать учили. Купил по случаю с рук планшет, сосед за пол-литра продал. Разобрался быстро, как эта штука работает и пошёл в лес по дрова. А дров в этом лесу оказалось видимо-невидимо. – Гена встал, пошерудил на полке, взял планшет. – Сейчас зайду в их группу. Все они там, на виду, как на ладони. В своей первозданно-отвратительной красоте. – Гена подвигал пальцами и передал планшет гостю. – Смотри. А я продолжу. Под номером ноль один Алик Аликперов, сын депутата Госдумы. Чем занимается, не знаю. Живёт за папашин счёт. Имеет автомобиль «Мерседес» и гоночный болид, итальянский. Ноль два – Мубашир Тохтонбаев, сын узбекского нефтяного короля. Постоянно проживает здесь, на родине ему видимо, очень жарко. Те же машины и отношение к жизни. Ноль три – Амир Амиров, сын банкира. Учится или учился в университете. Точных данных нет. Предпочтения те же. Продолжим, - Гена на минуту остановился, следя за лицом гостя, тот смотрел то на хозяина, то в планшет. – Ноль четыре – Вазген Саакянц, папа очень влиятельный и крупный бизнесмен в Армении. Сын дышит воздухом русских равнин, разреженный воздух гор противопоказан для больших денег. Образование только среднее, чем занимался после школы, неизвестно. Живёт временами в Англии. Они все вдруг резко полюбили Россию. Ладно, отвлекаюсь. Ноль пять – Алишер Алишеров, сын депутата Госдумы, папа является совладельцем многих компаний, в каждой есть свой процент. В общем, с миру по нитке – сытому прибавка. Сынок раздолбай, но папа им гордится. Ноль шесть – Даназим Кашкаев. Сын вице-президента торговых домов «Аксакал», «Чон гиши», «Кыргызстан». Учился на юриста. Ноль семь – Тимерлан Оздоев, сын дипломата, учится в МГИМО. И наконец, вторая девушка в этой компании, ноль восемь – Лейла Мурадинова. Пустышка, как и все. Ничего интересного.

Александр Александрович возразил, наоборот, очень много для себя узнал интересного. Заметил одну деталь, сказал о ней. Хозяин призадумался.

- А ведь ты, зёма, прав, все они нехристи! Не русского роду-племени! – неожиданно хозяин распалился, не сказать, чтобы водка на него так вдруг подействовала; сидел же всё время спокойно. – Точно! Заполонили Россию чёрные! Нет-нет-нет, зёма, ты не думай, я не националист. Наоборот, космополит, всех люблю без разбора, с каждым готов последним поделиться. Да! – глаза у Гены засверкали. – Я космополит всея земли русской-матушки. Да и как тут любить, кого, ведь среди них, - хозяин указал на планшет, - нет ни одного русского, сплошь чёрные тона на грунтованном чёрной грунтовкой холсте! И красками всё писано одними чёрными! Только прикрываются русским именем, ироды!

- Ты не прав, Гена, - осторожно вставил слово Александр Александрович. – Русские тоже есть.

- Есть! Где же им быть! Но эти-то ведут себя как хозяева!

Александр Александрович мягко повторил, не углубляя конфликт, не давая ему разгореться; не хватало сейчас вспыхнуть диспуту, переросшему в кровавую бойню.

- Есть русские, ведут себя незаметно, скромно.

Гена чуть не поперхнулся воздухом.

- Где это ты среди русских скромных видел? – вектор обличения повернулся в другом направлении. – Как появится шальная деньга, нос сразу вверх, дави-угнетай своих братьев-славян.

Требовалось срочно разрядить обстановку.

- Так было и будет. Не у одних нас.

- Да-да-да, - загипнотизировано заговорил хозяин комнаты. – Но у них, чёрных, жёстче. Стоит приподняться на вершок и – хоп! – ты барин, остальные слуги.

Разрядить не получилось. Пришлось пойти другим путём.

- Может, знаешь, где они тусуются, тёзка?

- Кто, эти пшливсенахи? Конечно, знаю. Дай планшет.

Александр Александрович вернул вещь хозяину. Тот несколько секунд манипулировал с планшетом. Протянул гостю.

- Здесь они тусуются. Купили в деревеньке с простым названием Проклово домик и думают, спрятались от всего мира. Им, недоумкам, невдомёк, что в глухой деревушке, где кроме ржавого «москвича» люди отродясь других машин не видали, их дорогущие тачки будут не то, что мозолить глаза, бросать вызов окружающим – вот мы какие, челы крученые и тупые! Выдали себя с головой, конспираторы хреновы. Твою мать туда! куда мы катимся? Не знаешь, зёма? Мне кажется по спине, по позвоночнику и прямо в анус. И другого пути ни у кого нет.

Узнав необходимое, Александр Александрович сказал, что тёзке нужно выспаться перед работой, ему пора и честь знать и хотел бы на посошок выпить чаю.

Гена вскочил, стукнул себя по лбу, мол, что же это он, дуб трухлявый, про чай совсем забыл. Выставил чашки. Сам пошёл набрать в чайник воды.

Александр Александрович всыпал в чашку хозяина белый порошок, сверху насыпал сахару.

Крепкий, здоровый сон без тяжёлых последствий тёзке обеспечен; поутру он если и вспомнит вчерашнего посетителя, то описать его точно, как выглядит и во что был одет и о чём говорили, нет.

Деревушка Проклово, расположенная в ста километрах от третьего кольца действительно была глухой.

Древние деревянные домики с просевшими жестяными кровлями, на них сохранились кирпичные трубы, зимы суровы и только печка спасает от холодов, не газ, непозволительная для селян роскошь, чай, не в Европе живём; не на всех крышах видны антенны, кое-где бельмом белеют спутниковые тарелки; это там, где хозяева сдают комнаты на лето горожанам, уставшим от асфальта и суеты, соскучившимся по естественному образу жизни, когда по воду идут к колодцу и по нужде утром, скрючившись, припёрло, дальше некуда, бегут в нужник в конце огорода. Да, помнили дома недавние времена расцвета и последующего катарсиса, крашенные в последний раз во времена благополучия хозяев, когда они исправно получали зарплату, жили на неё и умудрялись откладывать на чёрный день.

Почти в каждом дворе разбросали в стороны высохшие руки со скрюченными пальцами старые яблони и редкие кусты малины непролазными зарослями ютятся вдоль штакетника; на нём, как когда-то в старину, висят заброшенные и забытые продырявленные эмалевые кастрюли, трёхлитровые стеклянные банки да выцветшее на солнце и под дождём ненужное тряпьё.

Майра второй день наблюдала из окон большой комнаты, по привычке называемой зал, за новым арендатором, снявшим, - вот чудак человек! – осенью дом напротив. Пожилой дядька, пилит дрова, рубит поленья, помогает старушке-хозяйке по двору: то живность накормит, то воду принесёт, то с метлой пройдётся по двору, выметая мусор за калитку. Там его сгребает в кучу, поджигает и стоит, долго стоит, пока не сгорит, не истлеет мусор, не превратится в золу; затем золу аккуратно на лопате переносит в огород. Землю удобряет, что ли?! Действительно, чудило из Нижнего Тагила! Хотя, может он оттуда и приехал, нормальный горожанин стремится осенью домой, в тепло водяного отопления, в комфорт родного жилья, сидеть вечером перед теликом и смотреть тупые развлекательные программы.

Вот и сегодня мужик вышел в спортивках и серой футболке на крыльцо утром рано и стол, раскинув руки, запрокинув голову, подставив лицо осеннему солнцу. Дышит и ничего ему больше не надо. Счастливый человек! Но с этим можно поспорить, у каждого своё видение счастья в конкретно отведённой части пространства и времени. Майра передёрнула плечами. Знобило, не смотря на протопленную печь; в доме было даже очень жарко. Но её знобило, она не спала третьи сутки, таблетки, спиртное, видения из соседнего измерения не давали возможности сомкнуть глаза, всё старались утащить её в свой мир. Она сопротивлялась, поэтому и принимала таблетки, разные, красные и синие, жёлтые и бледно-зелёные; друг, недоучившийся фармацевт, обещал полный улёт и провал во времени. Улететь и провалиться не получалось. Никогда прежде не мучили кошмары, сейчас стали докучать даже днём. Может и этот мужик в синих трениках, живущий в доме через дорогу, тоже гость из её видений? Майра встряхнула головой. Ущипнула больно-больно за мочку уха, совет того же фармацевта, мужик не пропал, значит, реальный мэн, не глюк. Друзья пообещали приехать к выходным. Сегодня среда. Три дня сидеть дома, смотреть на мир в окно, выходить на улицу совсем не хочется, конечно, надо укрыть машину тентом; конь должен стоять в стойле, но в здешней глухомани слово гараж примени к сельской технике.

Нет, надо развлечься. Как? Вопрос, мучающий остротой не только интеллигенцию прошлого, но и скучающую богатенькую сучку настоящего, совершенно не смотрящую в будущее. Есть ли оно, примени к ней? Да, Майра Сероповна, подумала про себя девушка, натворила ты делов, не разгрести лопатой. Да ладно, это в компетенции адвокатов, пусть разводят, пусть, что хотят, делают, смотреть на небо, это синее осеннее небо через решётку камеры у неё нет перспективы. Деньги решают всё! Простому смертному давно пробили бы череп и переломали кости за такой фокус в отделении полиции, что сделала она. Но она не простая смертная, она избранная. Её и ей подобных называют «золотой молодёжью», золотой –значит, неприкасаемой, значит, законы писаны не для нас.

Майра постояла возле окна, последила за чудаковатым соседом, пошла на кухню. Горячий кофе вернул расположение духа в нужное русло. Но всё равно скучно! Она подтащила кресло ближе к окну, уселась, укуталась в плед, озноб не прошёл, устроилась удобнее и продолжила наблюдение за улицей.

Сосед снова с метлой метёт двор. Что там мести? Всю грязь, скопившуюся за лето, вымел за три дня усердных трудов. Ага, кормит кур. Во-от, пошёл к колодцу. Вот же труженик, бляха муха! Не берёт же его усталость! Неутомимый труженик-киборг! Ну, наконец, успокоился, стоит с дымящейся кружкой в одной руке и куском хлеба в другой. Пьёт чай… Майра сглотнула слюну. Ей вдруг сильно захотелось впить простого чая, не с вымученными названиями сортов, обычного чаю со слоном на этикетке и съесть, как этот мужик, крупный ломоть свежего хлеба с толстым слоем сливочного масла. Вместо этого она продолжила сидеть. Здесь прислуги не было. О себе надо заботиться самому. Это лень. Ничего, пара минут и голод уйдёт. Или кусок хлеба с печёночным паштетом и стакан вина его утолят.

Дрёма нахлынула внезапно.

Маленькая девочка стояла перед нею и протягивала к ней ручки. Ладошки девочки окровавлены. Она не плачет. Смеётся. Слизывает кровь с кожи и убегает. Снова возвращается. На этот раз окровавлено лицо; девочка трёт его ладошками, растирает кровь и начинает лизать длинным языком. Майра хочет отстраниться от ребёнка. Девочка приближается, следует по пятам. Хватает за одежду.

Майра вскинулась. Открыла глаза. Призрак приснившегося ребёнка с окровавленным лицом и ручками постоял в простенке между окнами и растворился. Жуткий холод скользнул по спине. Внутри, от желудка вверх к горлу пошла тошнота. Еле успела добежать до ведра. Ей показалось или, в самом деле, среди рвотных жёлто-коричневых масс краснели маленькие детские пальчики. Новая волна рвоты сотрясла тело Майры, и она повалилась навзничь возле ведра.

Очнулась Майра в кресле. Открыла глаза и начала ощупывать себя, хлопать по одежде ладонями, внимательно рассматривать каждую складку пледа и шерстяной кофты. Всё чисто. Нет гнилостного запаха. Убедилась, понюхав себя и посмотрев в сторону кухни, побежала туда; ведро пустое.

- Приснится же хуйня всякая! – вслух зло проговорила Майра. Откупорила бутылку вина, сделала большой глоток. И тут же отбросила прочь, жидкость в сосуде по вкусу напоминала человеческую кровь. Нечто невообразимо жуткое скрутило тело и…

Проснулась от того, что приняла в кресле неудобное положение. Тело затекло. Онемели руки и ноги, будто налились свинцом, она пошевелила пальцами, боль, противная, покалывающая, с лёгким жжением, напомнила о своём существовании.

Экспериментировать больше Майра не стала. Она и так увидела, одежда и плед чистые. В комнате пахнет устоявшимся запахом французских духов и дорого освежителя воздуха с ароматом жасмина.

Взгляд уронила за окно. Сосед нарядился в болотную стеганую безрукавку поверх серого свитера, просторные брюки заправил в резиновые сапоги. Стоит на крыльце и беседует с хозяйкой. Спрашивает. Та отвечает, указывает рукой за конец деревушки, туда, где невысокий холм возвышается над округой и полого переходит в противоположном направлении в ровное поле. Он задаёт вопросы. Майра просто слышит, слова не разбирая. В голове зреет план. Зародыш плана. Маленький безобразный зародыш. Хозяйка говорит и говорит, трёт старческие морщинистые руки, покрытые тёмными пятнами с чистыми ногтями пальцев; руки у женщины ухожены, будто каждый день посещает модный салон, маникюр-педикюр, визажиста и прочих. Поправляет руками повязанный поверх тонкого платка толстый шерстяной платок. Продолжает рассказывать гостю и всё время то одной рукой, то другой показывает в разные направления. Слова, слова, слова… Майре важно услышать, о чём говорят. В голове зреет план. Она его видит, слышит, но не понимает. А эти чёртовые мужик и женщина всё стоят, стоят, стоят и говорят. Наговорятся ли когда-нибудь?! Чёрт возьми, какой же план созрел в голове?!

Мужчина сходит медленно с крыльца. Возле калитки что-то говорит хозяйке. Закрывает на щеколду и идёт в сторону холма.

Майра вскакивает с кресла и начинает судорожно одеваться. План! В чём! Заключается! В том! Что она! Хочет! Догнать! Таинственного мужика! И поговорить! С ним!

Дверь раздражённо скрипит и хлопает. Закрыть? Да кому в этой глуши нужен этот дом с его просевшей крышей и гнездами птиц под кровлей!

Майра выбегает на улицу. Останавливается посреди дороги в растерянности. Мужика нет. Даже не видно. Не померещился же он ей! Вон и хозяйка дома копошится во дворе. Калитка на щеколде.

Она нашла его быстро. Мужчина стоял на пригорке, рассматривал в бинокль открывшуюся прекрасную панораму. Почерневшие осенние поля, леса и перелески с пронзительной наготой стволов и веток. Блестящая лента реки мерцала в солнечных лучах подвижными водами, пуская солнечные блики, они издали слепили глаза смотревшего в бинокль. Жёлтые камыши, подвижной стеной шурша, будто старались предостеречь от чего-то предосудительного любого, кто рискнёт нарушить покой реки, охраняли её границы. Ветер сиротливо пел в вышине, вызывая в душе тоскливые отзвуки, и слёзы сами наворачивались на глаза.

Александр Александрович услышал приближающиеся торопливые шаги.

- Здравствуйте! – раздалось за спиной.

Он повернулся. Он увидел её, с кем искал встречи наедине, думал, как устроить. Оказалось проще простого, на холм за деревушкой, вдали от цивилизации и людей, нужно было выйти и ждать.

- Здравствуйте! – ответил он.

- Не помешаю? – спросила, смущаясь, девушка.

- Господь с вами, как вы можете помешать!

Минута молчания, минута долгого молчания; взгляд упирается во взгляд. Кто кого. Кто кого пересмотрит. Есть такая детская игра – смотрелки. Ресницы не моргают. Первой сдаётся девушка.

- Смотрю, стоите один, думаю, может, подойти, - говорит быстро, волнуясь Майра. – Сама думаю, может, человек хочет побыть один. Ведь зачем-то он сюда пришёл. В пустоту.

Александр Александрович удивлённо посмотрел на девушку.

- Я имела в виду, пустоту в том смысле, - заговорила она снова сбивчиво и волнуясь, - что никого вокруг больше нет. Только вы и природа.

Александр Александрович улыбнулся.

- Теперь нас двое и – природа! – указал рукой рядом с собой. – Составьте старику компанию. Присоединяйтесь! Помолчим вдвоём. Потом, глядишь, и поболтаем.

На следующий день Майра почувствовала беспокойство. Оно не было связано с том, что не сообщила родителям, где находится. Ей было просто не усидеть на месте. В таком состоянии она находилась с полуночи. Крепкий сон прервался внезапно. Будто на неё вылили ушат холодной воды. Среди сумбурного сна ей вдруг снова явственно послышались слова соседа о прощении и раскаянии; да, кажется, так он говорил вчера, распространяясь о великом и вечном, приводил примеры, но они как-то пролетели мимо неё, она внезапно почувствовала необыкновенную силу, похожу по мощи с колдовством, охватившую её. Дождавшись с трудом тревожного осеннего рассвета, Майра заняла наблюдательный пост возле окна; ей очень хотелось узнать истинное значение слов «прощение» и «раскаянье» и почему он именно ей их произнёс; была ли истинная причина. Мужчина не вышел, как обычно, на крыльцо, не пошёл, как повелось, к колодцу, не стал, как заведено, было им, кормить кур. Майра забеспокоилась. Нервная дрожь в пальцах, в коленях, сердце рвётся сквозь сталь рёбер вырваться на свободу. Наспех одевшись, Майра выбегает на улицу. Десять метров не расстояние. Они кажутся вечностью. Вопрос с ходу – где? Хозяйка ошарашила ответом. Постоялец внезапно уехал, засобирался спешно, заболтал, дескать, забыл о данном обещании, да почти час тому, отправился искать попутку на дорогу.

- Да разве найдёт в такой ранний час машину? – спросила женщина, обращаясь не к девушке, сколько разговаривая с собой, по давней привычке, живя не первый год в полном одиночестве с котом и птицей на дворе. – Нет, не найдёт. Вот и я говорю, дождался бы пятницы. В пятницу к Прасковье внуки на один день приезжают.

Майра не выслушала женщину. Вернулась спешно к себе. Взяла ключи от автомобиля. Села в кожаное кресло. Повернула ключ зажигания. Мотор отозвался, заработал, мерным урчанием успокаивая хозяйку. Медленно, чтобы не оцарапать машину, Майра выехала со двора. На дороге увеличила скорость, вдавила в пол педаль газа. Мелкие камни веером полетели из-под колёс.

Вчерашнего собеседника догнала через десять минут на трассе.

Он широко шагал по сырой кромке дороги, ночью прошёл небольшой дождь.

На нём тот же наряд, что вчера. Майра посигналила. Отчего-то сильно колотилось сердце, будто испытывала она тайный страх и ужас перед этим человеком. Поравнялась с мужчиной. Опустила боковое стекло и пригласила садиться.

Скука приходит от безделья. Стоит чем-нибудь заняться, пусть даже подсчётом пролетающих высоко в небе спутников или самолётов, время получает импульс и начинает не идти, течь быстрой водой, прорвавшей крепкую плотину, снося всё на своём пути.

Но именно скука от рутинной работы решающий фактор продолжать ею заниматься, если она приносит деньги.

Сержант Молодаев стоял на промозглом ветру и искоса поглядывал на патрульную машину, где за рулём разлёгся лейтенант Сатин и подрёмывает, вполглаза следя за младшим товарищем. Молодаев сплюнул под ноги. И тут дедовщина, твою мать! Ну нигде не найти справедливость! В армии сержанты без устали дрочили. Прапора мозга сношали от заката до рассвета. Летёха ротный, забыл фамилию, ну и ладно, на хреновые имена хреновая память, тот как идейный рьяный служака покоя не давал ни днём, ни ночью. Пока одни офицеры подчинённым лекции читали о международном положении и роли нашего государства в поддержании мира на всей планете, их Нефёдов – во, бля, вспомнил-таки фамилию! – заставлял то на территории порядок наводить, то в оружейке автоматы чистить, то изнурял физическими упражнениями. Сам выносливый как бык, то гири потаскает, то подтянется пятьдесят раз, не вспотевши, на турнике. Кричит, мол, офицер пример солдатам, повторять за мной. Попытался один дембелёк по фамилии Кабанов, по кличке Кабан, уклониться, хвастливо говоривший, мол, слабо в поединке настоящем сразиться. Фул-контакт, так сказать. Нефёдов бровью не повёл. Манит пальцем, спрашивает, чем, солдат, владеешь. Отвечает дембелёк Кабан, через губу, пренебрежительно так, карате-до занимался с пятого класса и таких как он, Нефёдов, как орехи щёлкал на татами. Нефёдов тотчас скидывает китель, футболку, тело невзрачное, бугров мышц, как у дембелька, нет. Давай, говорит, полный контакт, победишь меня, не ссы в сапоги, последствий не будет; я тебя уложу на лопатки, туалет до самого отъезда домой под «Прощание славянки» будешь три раза на дню драить, чтобы кафель блестел, как котовьи яйца. Ну, дембель, ясен пень, соглашается. Видел Молодаев, как Кабан в спортзале японским балетом восхищал взоры молодых, как горели у тех глазки, как несли за ним в душевую полотенце, как тёрли спину, прикуривали сигарету и услужливо выполняли любое пожелание. Да и торс Кабана похож на холмистую равнину, мышца на мышцу наползает. Стоит Нефёдов спокойно, смотрит, как Кабан растяжку демонстрирует, руки с выдохом – ки-а! – резко вперёд выкидывает. Кореша и подхалимы подбадривают Кабана, мол, полный респект, Кабан, так держать, покажи класс. Кабан на подъёме, машет руками туда-сюда. Посмотрел на этот кордебалет летёха и говорит, может, хватит хвастаться гибкостью и пластичностью, пора и показать умение. Рефери из солдат первогодков объявил первый раунд. Сошлись в поединке тонкий телом летёха и гора дембель. Обменялись ударами рук и ног. Потом из зрителей никто не понял, что случилось, пропустили интригующий момент, когда Нефёдов нанёс Кабану решающий удар. Смотрят, лежит Кабан на животе, летёха ему правую ногу согнул и ступню выворачивает. Мыл Кабан три раза на день туалет под едкие смешки офицеров и солдат, мыл, скрипя зубами, но поделать ничего, не мог. Дембель неизбежен, как подъём по учебной тревоге.

Машины едут сплошной лентой. Водители соблюдают скоростной режим. Не сигналят, поторапливая медленно ползущих. Впереди образовалась пробка из-за проезда шишки из коммерческого банка, услужливые начальники из МВД обеспечили свободную дорогу, не считаясь с мнением обычных водителей.

Молодаев вытащил телефон и снова, в который раз, смотрел выложенный в интернете ролик, где всем известная, пьяная в анус, Майра Варданян глумилась над швейцаром ночного клуба. Он удивлялся реакции мужчины. Сравнивал, попади в схожую ситуацию, убил бы на месте. Не смотря на службу в полиции. Потом начал читать комментарии. Тем, кто ставил «Класс!», оторвал бы руки, нашли чему радоваться, уроды грёбаные, по самую шею. И очень – в который раз – его заинтересовало сообщение некоего «хедхантера», пообещавшего в скором времени принести голову зарвавшейся сучки из мелкого пакостного стада «золотой молодёжи» на блюдечке с золотой каёмочкой.

- Как же ты выполнишь обещание, а, где ты, где она? – проговорил Молодаев, косясь на дорогу, служба есть служба, она хоть и не очень сытно, но кормит, – посмотреть бы на тебя, охотник за головами. Каков ты есть на деле, а, охотник?

Сероп Рафикович переживал, отсутствие вестей от дочери беспокоило. Сусанна и Гаянэ не находили себе места; жена осунулась, все глаза выплакала; родственница замкнулась, слово щипцами не вытянешь. Поэтому, когда в очередной раз зазвонил телефон, Сероп Рафикович ответил, резко выкрикнув в трубку «да!».

- Здравствуй, ахпер! Это Артур. Нашли охотника.

Сероп Рафикович перебил нетерпеливо.

- К чёрту охотника! Майру нашли? Где моя дочь?

- Нет, ахпер, не нашли. Парни не спят сутками, с ног от усталости валятся.

Сероп Рафикович сдержался, но спросил:

- По телефону пеленговать пробовали?

- Отключён телефон, ахпер. Не переживай, найдём Майру, землю рыть будем. Она же мне как дочь.

Сероп Рафикович взорвался.

- Как дочь?! Так рой землю, грызи её, что ждёшь! – гнев вылился болью в затылке, Сероп застонал. – Прости, Артур! Что там говорил об охотнике? Нашли?

- Да.

- Кто это?

- Не поверишь, ахпер, девочка, десяти лет, играет в сетевую игру, называется «хедхантер». Герой должен найти преступников и обезвредить.

Тишина в трубке.

- Алло, Сероп-джан?

- Я здесь, Артур. Говори. Я слушаю.

- Она не отправляла послание. Проверили через наших компьютерщиков. Сообщение, предположительно, пришло откуда-то из Новой Зеландии и так далее от компа к компу по сети прошло по всему земному шарику. Почтовый ящик в России определить не получилось.

- Это всё, Артур?

Артур ответил:

- Да, ахпер.

Снова тишина в трубке.

- Артур.

- Да, ахпер.

- Найди мою дочь, прошу тебя кровью моих предков!

Артур сухо и торжественно, будто клятву дал, заверил:

- Найду, хлебом клянусь!

Молодаев увлёкся воспоминаниями.

- Не спи – замёрзнешь! – вернул со святых небес на грешную землю громкий окрик товарища. Это очнулся Сатин. – Бдишь?!

Молодаев пробурчал под нос язвительно:

- Проснулся, сизый лебедь!

Сатин высунул голову в окно:

- Что ты там сказал? Не разобрал – повтори!

Молодаев сделал шаг к машине, внутри попискивала рация, трещал эфир помехами.

- Смотрю, Дима, не помню в который раз видео возле ночного клуба, как эта сука над простым человеком изгаляется. Злость берёт и руки чешутся!

Сатин вышел из машины, поёжился, засунул руки в карманы куртки.

- Дай! – протянул руку Сатин.

Молодаев хмыкнул.

- На, посмотри. Освежи память.

Сатин просмотрел видео.

- Да, Саша. Это мерзко. Очень мерзко. И спускать с рук никак нельзя. Да кто решится, Саша?

Молодаев тяжело вздохнул.

- Кто решится? – повторил он. – Вон хедхантер слово дал, принесёт голову на блюдечке. Да только кажется трёп это голимый. Весу и очков среди себе подобных заработать. А вот ты, Дима, доведись случай, отомстил бы ей, убей она твою беременную супругу? Ну, по чесноку? Завалил бы эту суку? Вбил бы ей в пасть осиновый кол?

Дима скривился, будто пароксизм зубной боли, сковал тело.

- Давай, Саша, без провокационных вопросов. И так на душе тошно. Пошли в машину, что ли, эта пробка образовалась надолго. Чаю попьём, музыку послушаем.

Молодаев махнул рукой.

- Пойдём! – протянул он, лучше б не смотрел видео, настроение снова испортилось. – Чай хоть зелёный?

- Как ты любишь, - сказал Дима. – Жена пирожков с маком напекла.

Молодаев оживился.

- Вот это дело, Дима! Ничто так не согревает в промозглую погоду, как домашние пирожки с героином!

Шутку оценить не удалось. Заработала рация. Сквозь шумы и треск послышался знакомый голос товарища с соседнего поста.

- Юстас Алексу. Как слышишь? Приём!

Сатин нагнулся, взял рацию.

- Алекс Юстасу. Слышимость отличная. Приём!

- Привет, Димыч. Как дежурство?

- Голяк полный, Костя. У тебя?

- Аналогично. Скука.

- Развлекись.

- Как, Димыч?

- Учить тебя, что ли, Костя?

- Да хотя бы… Ого! кого это тут хер несёт!

Через мат, смягчающий грубое действие на слух обычных человеческих слов, послышалось нечто вдохновенно-удивительное.

- Что там, Костя? – спросил Сатин.

- Димыч, - ответил запальчиво Костя. – По-моему, ваша крёстница на новой тачке, ядовито-зелёном «Ягуаре» прёт. Вот даёт, сука!

Сатин сообразил сразу.

- Так её заочно прав лишили пожизненно, Костя!

Послышалась очередная порция отборного мата.

- Нет, ну что вытворяет, дрянь грёбаная! Димыч, ловите у себя!

Молодаев бросился к дороге. Прямо на него быстрой молнией неслась машина, описанного цвета товарищем. Дальний свет врублен, яркие конусы в сгущающейся мгле смотрятся фантастически.

- Дима, Дима, смотри! Прёт как бешеная! Господи, у неё глаза вылезли? Ведь здесь пробка собралась! Машин, как в автосалоне! Соберёт жатву смертную! Господи!

Едущая по касательной дуге машина вильнула влево, будто напоролась на невидимую преграду и устремилась прямиком на ограждение, левой стороной зацепила бетон, высекая искры, ушла вправо и снова повернула налево. Прочный железобетонный столб, незатейливое инженерное строение с включенными фонарями стоял на пути машины.

- Дима! – заорал Молодаев. – Дима!

Стоящий рядом Сатин, раскрыв рот, наблюдал за происходящим.

Последовал удар. Следом звук разгрызаемого на части металла разорвал ушные перепонки ужасным скрежетом; затем последовал ещё один звук удара, упругая волна взорвавшейся машины долетела до полицейских, яркая вспышка взрыва осветила местность, выделив детали предметов, прячущиеся в тени.

Сержант Молодаев прикрыл глаза рукой.

- Безумству храбрых поём мы песню… Твою же ж мать!.. Дима, да что же это!..

Сатин ошарашено вертел головой, не говоря от шока.

Молодаев охрипшим голосом проговорил:

- Дим, сообщи дежурному.

- Почему я, Саша? – голос Сатина тоже сел, он немного вернулся из виртуальной реальности реальной жизни.

- Ты старший группы, Дима!

Сатин на ватных ногах не имитировал бег, но казалось, стоял на месте, вернулся к автомобилю, чувствуя в ногах неприятное дрожание, постоянно оборачиваясь назад и вздрагивая.

- Де… Де… Дежурный, дежурный, это Са… Са… Сатин. У нас ЧП. Взорвалась машина… Фамилия? Да вы что там охренели? Чья фамилия? Моя? Знаешь! Ёшь твою мать! Уже хорошо!.. Что?.. Не понял?... Слушай. Ага… Пострадавшие?.. Какие нахрен пострадавшие!.. Да, да, да, чёрт возьми, есть пострадавшие… Да ё… твою мать, следственную группу на место происшествия и медэкспертов, быстро!.. Трупы? Да! Трупы, гора трупов!.. Что?.. Шутки?.. Кто шутит?.. Ты ёбнулся, что ли?.. Какие нахрен шутки!..

Виктор Сумароков с момента гибели жены находился в состоянии прострации.

На работе сочувствовали, выражали соболезнование, с пониманием относились к его задумчивости и растерянности; в итоге начальник отдела посоветовал взять пару недель отпуска за свой счёт, придти в себя – что поделать, Витя, когда-нибудь любой из нас лицом к лицу столкнётся с неприятным для себя происшествием – и, отдохнув, выйти на работу с новыми силами. Может, начальник с новыми силами немного преувеличил, но Витя в момент пароксизма душевного страдания неправильно понял слова и влепил советчику звонкую пощёчину. Обострять конфликт руководство не пожелало; начальнику отдела впредь посоветовали следить за лексиконом, думая перед тем, что сказать человеку, столкнувшемуся с внезапным горем; Сумарокову предоставили путёвку в профилакторий за счёт средств предприятия.

Прострация… Это когда окружающее тебя видишь будто через фильтры глаз, настроенные на определённый спектр восприятия окружающей среды. Эти фильтры пропускают один спектр света – серый.

Из профилактория Витя сбежал на третий день.

Навязчивое внимание скучающих дам далеко не бальзаковского и оного возраста, вдали от семьи решивших тряхнуть целлюлитом эротических воспитаний, накопленных с первых дней замужней жизни. Были они разные, чернобровые и кареглазые, с выбеленными до прозрачности волосами, завитыми в причудливые причёски; для нормального восприятия этих парикмахерских чудес смотрящий должен был широко закрыть раскрытые от удивления глаза. Все они источали флюиды нерастраченного в полной мере в замужестве эротизма такого восприятия, что просто дрожь брала мужиков, охочих до бабьих прелестей, видавших на своём коротком сексуальном веку всякое. И те и другие – женщины и мужчины – не понимали стойкого неприятия новым посетителем неписаных правил поведения; первое и единственное гласило: если ты свободен, даже если ты не свободен, плюнь на цепи семейного рабства и почувствуй себя счастливым!

Глупые – простите великодушно! – люди, в обычной своей невоспитанной воспитанности, с привитыми с детства, как прививки от всяких природных проказ и заболеваний, при рождении, неуклюжими правилами и беспринципными принципами старались перевоспитать Витю. Конечно, они были в курсе постигшего его несчастья и по простоте душевной хотели скрасить его безоблачное существование, разогнать хмурые тучи с неба его настроения, чтобы на нём снова светило ярко солнце и плыли белые барашки облаков.

Витя не вытерпел душевной агрессии, в общем-то, добрых и порядочных людей и вечером пятого дня тихонько свалил из профилактория на попутной машине, привёзшей на кухню продукты. Водитель, пожилой неразговорчивый мужик, бритый на лысо, но с густой чёрной бородой, которую параллельными линиями пересекали серо-белые пряди седины, на просьбу подбросить до станции, последняя электричка уходила почти за полночь, ответил, что, подвезёт бесплатно, денег ему хватает, но ежели он, Виктор, хочет, может переночевать у него, баба, то есть, супруга, будет рада постояльцу. Утром наступившего дня Виктору не хотелось покидать гостеприимных хозяев, накормивших его гречневыми оладьями с цветочным мёдом и липовым чаем. Затем после короткой беседы, ему постелили на втором этаже уютного домика, больше похожем на мансарду. Сон пришёл к Виктору сразу, едва коснулся головой подушки. Впервые за прошедшее с момента трагедии время он спал без тревожащих сердце и душу снов; не было чудовищных животных гигантских размеров, с костяными выростами на гребне спины и вдоль длинных хвостов. Они из ртов извергали пламя, сжигавшее всё вокруг. Как правило, за ними бежали скученным стадом маленькие угловатые фигурки непонятных существ; они всегда немного отставали, внутренне сами, боясь огненных чудищ; они были них некими незаметными лакеями, выполняющими мелкие поручения и роли.

Проведённые у гостеприимных людей три дня почти полностью вернули его к жизни. Уже на второй день он проснулся в прекрасном настроении. Ему хотелось петь. Кричать радостно. Махать руками и ногами выделывать коленца. На третий день, за четыре часа до отъезда, он полностью почувствовал вкус к жизни, ставший совершенно ему нейтральным, без оттенков и острых восприятий. С аппетитом пообедал; у калитки, тайком от хозяина, сунул его жене крупную купюру, сообщив доверительно, что они для него сделали; добрая женщина всплакнула при прощании, перекрестила его спину, когда он легким шагом уходил на станцию.

Вернувшись в пустую квартиру, Виктор навёл порядок. Пропылесосил ковры и дорожки; вымыл полы; протёр пыль на мебели. После обеда съездил на кладбище. На могиле жены поклялся приходить каждый день в любую погоду к ней, делиться радостями и горестями. Уходя, испросил позволения взять горсть земли домой на память.

Крепкий сон, работающий телевизор то ещё техногенное снотворное, прервал настойчивый звонок в дверь.

За дверью стоял сосед, Александр Александрович. В правой руке его обёрнутая плотной серой бумагой среднего размера коробка.

- Здравствуй, Витя! – произнёс сосед. – Извини за поздний визит.

Витя пододвинулся в сторону, давая пройти позднему гостю.

- Да чего уж там, дядя Саша. Проходите.

Александр Александрович, не разуваясь, прошёл в зал, сел в кресло. Коробку поставил перед собой; подождал, пока вернётся хозяин, смотря на экран телевизора.

Витя сел на диван.

- Как дела, дядя Саша?

- Хорошо, - ответил Александр Александрович. – Ещё раз прости за поздний визит, но тут дело, вот какое, - Александр Александрович нагнулся и начал снимать обёртку с коробки.

- Что там? – спросил Витя, проявив живой интерес.

Александр Александрович оторвался от дела, поднял голову, улыбнулся.

- Погоди, увидишь, - справившись с плотной бумагой, Александр Александрович, освободил небольшой пластиковый куб с содержимым. – Вот, как ты и просил.

Витя сдвинул брови к переносице, наклонился и постарался рассмотреть содержимое прозрачного куба.

- Что это, дядя Саша?

- Я выполнил твою просьбу.

- Какую?

- Ну как же, Витя, ты просил принести голову убийцы Сашеньки. Пожалуйста, голова Майры Варданян.

Витя побледнел.

- Вы серьёзно?

- Тут не до шуток, Витя.

Витя встал на четвереньки, приблизил лицо к прозрачной стороне куба и тотчас отпрянул, его скрутила рвота и спазм мышц желудка.

- Это… Это…

- Это не муляж, если ты хочешь услышать правду, Витя. Это голова убийцы Сашеньки в спиртовом растворе.

- Что я буду с этой… этим делать?

Александр Александрович сжал губы.

- Ты теперь полновластный хозяин. Что хочешь, то и делай. Оставь на память или выброси в окно.

Витя почувствовал, как ему снова становится жутко плохо.

- Про голову… Я не это имел в виду, дядя Саша, когда просил принести её голову.

- Да?! а что же? – ирония сквозила в голосе Александра Александровича, ирония, пронизанная жестокостью. – Я тебя тогда предупредил, словами типа «принесите мне её голову!» просто так не бросаются, Витя. Слова, знаешь ли, имеют способность к материализации.

- Дядя Саша, нужно заявить в полицию…

- Заявляй, Витя, прояви твёрдую гражданскую позицию, - Александр Александрович протянул мобильный телефон. Чуть ли не презрительно глядя на мужчину. – Не медли, Витя, промедление смерти опасно. Каждая минута на счету. Тебе выпала прекрасная возможность внести в копилку памяти о Сашеньке, царство ей небесное, очередной весомый клад.

Витя замешкался, заёрзал на месте, будто под ним внезапно образовалась крупная фасолина, мешавшая сидеть. Слова гостя вывели его из душевного равновесия. Напоминание о погибшей жене вызвало новый шквал мрачных и гнетущих воспоминаний и сознание невозвратности содеянного.

- Зачем же вы так, дядя Саша?

От взора Александра Александровича не ускользнул тот факт, как Витя старательно – очень усердно - отводил глаза от головы в прозрачном кубе.

- Как, Витя?

Витя растерянно пожал плечами.

- Принеси воды, - попросил Виктора Александр Александрович. – В горле пересохло.

Витя подхватился с дивана.

- Может, чаю, дядя Саша?

Александр Александрович улыбнулся.

- А давай!

Молнией Витя убежал на кухню. Александр Александрович завернул куб с головой Майры Варданян в бумагу; скрепил полосками клейкой ленты; облокотился на спинку и стал ждать чай.

- Дядя Саша, - Витя вернулся с двумя чашками, над ними кружился парок и по комнате распространялся приятный аромат, - чай!

Александр Александрович взял, улыбнувшись и кивнув головой, блюдце с чашкой.

- Спасибо, Витя! Можно лимон? Извини за беспокойство.

Витя широко улыбнулся.

- Дядя Саша, какие извинения! Мог бы и сам догадаться, ведь я знал, вы любите чай с лимоном, - и побежал снова на кухню, своё блюдце с чашкой поставил на стол.

Александр Александрович встал, потянулся, разминая тело и ноги. Посмотрел в сторону кухни, оттуда доносились звуки музыки и пыхтенье Виктора. Вынул из кармана пиджака бумажный пакетик, высыпал в чашку хозяина квартиры. И вовремя. Витя вернулся с блюдцем, на нём тонкие дольки лимона, присыпанные сахаром.

- Вот что, Витя, - выпив чаю, произнёс Александр Александрович.

- Да! – живо отозвался Витя, почувствовав решение гостя распрощаться.

Александр Александрович вынул из сумки чучело белки; зверёк держал в лапках берестяное лукошко с кедровыми орешками.

- Я обещал Сашеньке подарок, она просила белочку, небольшое чучело. Я изготовил. Возьми, пожалуйста.

Витя потянулся к подарку и вдруг широко зевнул, растянув рот. Глазами заморгал часто-часто, будто стараясь выгнать попавшую соринку. Начал что-то говорить, путаясь в словах. Поднялся с дивана и сразу рухнул назад, неудобно наклонившись на сторону. Александр Александрович уложил Витю, подложил под голову подушку, накрыл пледом.

Белка понимающе смотрела на человека искусственными черными стекляшками глаз; затем кивнула головой, подобие улыбки осветило мордочку; она якобы говорила, что всё останется между ними, они же свои люди, что она всё понимает, Витя проснётся утром со свежей головой, не помня событий вчерашнего вечера. Что и говорить, нет памяти о прошлом.

Сероп Рафикович смотрел телевизор, что делал крайне редко. Но в этот вечер его будто кто-то невольно подтолкнул к журнальному столику, крепко сжал руку и заставил взять пульт от телевизора. Указательный палец нажал кнопку с цифрой. Экран телевизора открылся сразу. В правом верхнем углу знакомый логотип, известный всем зрителям России. Шёл час криминальных новостей. Ведущая Ксения Штокова в этот момент передала слово журналисту, молоденькая девушка, отозвавшаяся на имя Алла, сообщила, что сейчас они с оператором находятся на месте дорожного происшествия. Крупным планом оператор показал дымящийся остов автомобиля, толстый железобетонный столб с фонарями оказался непреодолимым препятствием для водителя. Машина «скорой», медики, сотрудники дорожной службы, чуть поодаль толпа зевак. Сероп Рафикович почувствовал тупое жжение в области сердца; ему сразу вспомнились слова бабушки, она всегда отвечала одинаково, когда кто-то жаловался на боль в сердце: «Сердце? А где оно находится?» Что-то ему подсказывало на прямое отношение этой аварии непосредственно к нему. Лицо его девочки, любимой, единственной, избалованной дочери встало перед его глазами. Дочь грустно смотрела прямо ему в душу. – «Что случилось, доченька?» - «Всё хорошо, папа. Просто грустно». – «Поделись заботой. Станет легче». – «Нет, папа, легче уже не будет. Холодный ветер бьётся в окно и бросает горсти крупного дождя. Очень холодно, папа. Как мне согреться?» - «Погоди, доченька. Я принесу чаю, как ты любишь, с мёдом». – «Поздно пить чай, папа. Налей рюмку…» Резкая боль, полоснула внутри груди испепеляющим огнём ненависти, он вырвался наружу и сжёг всё, оставив одну тоскующую пустоту. Он, в отличие от бабушки, знал, где у человека сердце – слева, туда кладут руку, клянясь исполнить невыполнимое. Сероп Рафикович сквозь раздирающую боль вслушался в поток информации, которая неслась из телевизора, наперёд зная, что расскажут. Машину – подарок Майре на день рождения – он узнал даже после того, как её искорежило ударом о препятствие и вылизало жадно пламя огня. Это был спорткар «Ягуар» ядовито-зелёного цвета; она сама выбрала его по каталогу, кожаную обивку салона и кресел под колер автомобиля и прочие опции, не столь необходимые, но как уверяла дочь, очень нужные. Сознанием он понял утрату, но принять никак не мог. Но что это говорит журналистка, как-то не вяжутся её слова о том, что обгоревшее тело известной всей стране правонарушительницы обнаружено без головы. «Я принесу вам её голову на блюдечке с золотой каёмочкой!» - всплыли слова хедхантера, озвученные Артуром. Потом ещё кто-то объявил об аукционе, кто больше заплатит за голову в презренных рублях, тот и станет обладателем ценного приза. Сумма за прошедшие дни превысила полтора десятка миллионов.

- Артур! – произнёс Сероп Рафикович в трубку.

- Ахпер, я смотрю телевизор.

- Артур, ты клялся хлебом…

- Ахпер, нас опередили.

- Артур, тебе не хватило денег?

В трубке послышалось тяжёлое сопение.

- Ахпер, не в деньгах дело.

Его перебили.

- В их количестве, Артур. Всегда дело в количестве грёбаных денег.

- Ахпер… - но Артуру не дали высказаться.

- Почему не ты нашёл мою дочь раньше этого охотника за головами? Ты клялся хлебом, что она тебе всё равно как дочь, что будешь рыть землю.

- Ахпер…

- Артур, у тебя затупились клыки?

Артур начал оправдываться.

- Ахпер, я всё объясню.

- Ты опоздал с объяснениями. Моя дочь без головы ехала за рулём машины. Что ты скажешь на это? Повтори, ты смотришь тот же канал, что и я?

- Да, ахпер.

- Смотри внимательно. Запоминай каждую мелочь, каждую подробность, что поможет тебе найти и привести ко мне этого…

Сероп Рафикович остановился; запнулся из-за того, что не мог найти верного определения для человека, обезглавившего его дочь.

- Артур.

- Да, ахпер.

- Артур, что мне сказать… как объяснить Сусанне, что нашей дочери нет, что мать больше не обнимет дочь и не споёт на ночь колыбельную песню? Я не могу найти нужных слов, Артур… Может, ты мне подскажешь, где их найти?

Артур помедлил.

- Прими мои соболезнования, ахпер. Моё сердце плачет вместе с твоим.

Pshlivsenah-01. Отзовитесь, кто может!

Pshlivsenah-02. Ал, что за призывы о помощи?

Pshlivsenah-01. Муба, он сдержал слово!

Pshlivsenah-02. Ал, кто сдержал, какое слово? Ты пьян или бредишь?

Pshlivsenah-01. Муба, ты дома?

Pshlivsenah-02. Где же ещё?

Pshlivsenah-01. Включи телевизор.

Pshlivsenah-02. Что я там не видел?

Pshlivsenah-01. Муба, включи криминальные новости местного канала. Увидишь и охуеешь.

Pshlivsenah-02. Погоди-ка… Включаю… Что это?

Pshlivsenah-01. Смотришь? Да? угадал машину по номеру из трёх цифр?

Pshlivsenah-02. Ёб твою мать, Ал!

Pshlivsenah-01. Вот и я том же, Муба, - ёб твою мать! Слушай полностью репортаж. Я тоже смотрю.

Pshlivsenah-02. Смотрю, Ал, внимательно. Каждое слово впитываю. Охуеть просто! Видишь, медики вытаскивают труп?

Pshlivsenah-01. Не ослеп пока.

Pshlivsenah-02. Ал, видишь молоденького мента рвёт?

Pshlivsenah-01. Что он увидел впечатлительный такой?

Pshlivsenah-02. Сейчас, Ал, оператор камеру нведёт… ему менты не дают… но он наводит… Ёб твою мать, ёб твою мать, Ал, где голова?

Pshlivsenah-01. Наша Мойва без головы. Теперь ты тоже будешь задаваться вопросом, кто сдержал слово, Муба?

Pshlivsenah-02. Ал, да это весь пиздец! Средневековье какое-то! Выходит этот ёбучий хедхантер…

Pshlivsenah-01. Да, Муба, да, - он сдержал слово! Теперь открой интернет-аукцион. Посмотри как резко скаканула цена за голову Мойвы. Открыл?

Pshlivsenah-02. Открываю… погоди… Ты читал, что хедхантер написал? Всем подписчикам выражаю признательность за отлично проделанную мною работу. Как и обещал, голова убийцы выставлена и принимаются ставки. Заплати больше и получи голову. Да что он о себе возомнил? Куда смотрит полиция?

Pshlivsenah-01. Муба, он не возомнил, он дал слово и сдержал. Полиция, спрашиваешь, куда смотрит? Скоро будет возможность плотно с нею, с её представителями пообщаться.

Pshlivsenah-02. С каких хуёв, Ал, мы что, преступники?

Pshlivsenah-01. С хуёв ли, нет ли, Муба, мы её друзья. Бывшие друзья.

Pshlivsenah-02. Слышь, Ал, вдруг это не Мойва?

Pshlivsenah-01. Двойник, что ли, Муба? Ты сбрендил! Чтобы она кому-то доверила свою тачку, не поверю!

Pshlivsenah-02. Погоди.

Pshlivsenah-01. Что?

Pshlivsenah-02. Ал, почему больше никто не на связи?

Pshlivsenah-01. Муба, кого ждёшь?

Pshlivsenah-02. Лалу, хотя бы. Она же лучшая подруга Мойвы.

Pshlivsenah-01. Ха, лучшая! Если не в курсе дела, дрыхнет, наглотавшись колёс. Если в курсе, уже наглоталась. Бздёво!

Pshlivsenah-02. Бздёво? Почему? Чего ей бояться?

Pshlivsenah-01. Муба, того же, чего и нам.

Pshlivsenah-02. Ал, мы-то чо натворили? Я, допустим, ни в чём не виновен. Швейцара у клуба на колени не ставил. Не обливал помоями людей. За что мне мстить?

Pshlivsenah-01. Считаешь не за что?

Pshlivsenah-02. Да.

Pshlivsenah-01. Твою уверенность не разделяет хедхантер, Муба. Догадываешься, почему?

Pshlivsenah-02. Нет.

Pshlivsenah-01. Что делал, когда Мойва унижала швейцара? Снимал на видео.

Pshlivsenah-02. Ты тоже, Ал.

Pshlivsenah-01. А я и молчу… Мы все снимали видео. С нашего молчаливого согласия Мойва разошлась так, с трудом остановили.

Pshlivsenah-02. Ал, что мы могли поделать?

Pshlivsenah-01. Да хотя бы остановить.

Pshlivsenah-02. Ага, так нас Мойва и послушалась!

Pshlivsenah-01. Не послушалась бы. Но можно было просто попробовать.

Pshlivsenah-02. Да что сейчас-то…

Pshlivsenah-07. Привет, Муба, привет, Ал! Что будем делать?

Pshlivsenah-02. Уже в курсе?

Pshlivsenah-07. Лучше уж не быть, но куда деться в век всеобщей информации. Ужас!

Pshlivsenah-02. Ужас? Тим, надо думать, как себя обезопасить!

Pshlivsenah-07. С чего бы!

Pshlivsenah-02. Да с того, Тим. Думаешь, головой Мойвы он удовлетворится? Он же псих, это же ясно, как божий день!

Pshlivsenah-01. Муба прав, Тим. Этот псих одной жертвой не удовольствуется.

Pshlivsenah-07. Почему, Ал?

Pshlivsenah-01. По кочану! Ты что не понимаешь? Он на волне успеха! Кто знает, какие картины он рисует у себя в голове каждую минуту! Смотрите на счётчик, суммы достигли миллионов! Где гарантия, что на охоту за нашими головами уже не вышли десятки охотников!

Pshlivsenah-02. Ал, не преувеличивай. Прям уж десятки. Аукцион не показатель популярности хедхантера.

Pshlivsenah-01. Да?! просвети, показатель чего? Миллионы рублей за голову Мойвы! Народ сошёл с ума!

Pshlivsenah-02. Не знаю, тупо не знаю популярность чего. Мало ли дебилов сидит сутками напролёт перед компом и от нехуй делать развлекаются, как могут.

Pshlivsenah-07. Перед компом, нехуй делать… Вернитесь на землю! Надо скооперироваться…

Pshlivsenah-02. Что надо?

Pshlivsenah-01. Собраться, Муба. Перед лицом нависшей над нами опасности.

Pshlivsenah-02. Ясно.

Pshlivsenah-07. Нужно встретиться и продумать систему поведения. Нас, точняк, вызовут в полицию на допрос.

Pshlivsenah-02. Мы уже говорили об этом.

Pshlivsenah-07. Правильно! Надо выработать модель ответов. Их и придерживаться в дальнейшем.

Pshlivsenah-01. Думаешь, поможет?

Pshlivsenah-07. Время покажет. А Мойву жаль. Хоть и дура была безбашенная.

Pshlivsenah-02. Ладно, где встречаемся? На старом месте?

Звонок, вызывающий к начальству во все времена в любой структуре ничего хорошего не предвещает: либо выволочка с разбором полётов, либо тебе – в данном случае – поручат лично исполнить одно деликатное дело, потому что никто другой так осмотрительно не может его выполнить.

Рука майора Суровцева, державшая трубку, вспотела: он приблизительно или точно знал тему предстоящей беседы и посему воспринял слова товарища полковника Поленова с философской мудростью, воспитанной не одним поколением младших офицерских чинов в советской милиции и передаваемой по эстафете новому сотруднику.

Сам же майор Суровцев просмотрел видео с места авто-аварии не раз. Нашлись очевидцы и свидетели, скоренько заснявшие саму аварию, будто стояли на обочине и ждали, когда столб остановится на пути следования дорогого автокара и тут же выложившие отснятый ролик в интернет.

В первые минуты просмотра, Василий Суровцев почувствовал тягостное ощущение, что клубок загадок, которые обязательно возникнут в процессе расследования, придётся распутывать ему. И тут зазвонил телефон. – «Кто говорит?» - «Слон». Голос Поленова показался Василию больно слащавым и неестественным. Всегда строгий командирский, приказной, с металлом голос сейчас, как и его обладатель был необыкновенно учтив и предупредителен. Василия так и дёргал за мужской член кто-то любопытный, надеясь, что он задаст вопрос, вертящийся на языке, мол, что случилось-то, товарищ начальник. Но дёргающий за член понятие эфемерное, а полковник Поленов субстанция материальная. Если пошлёт куда-то, то строго в означенном направлении. Поэтому, Василий поддакнул пару раз и сказал, что заявится немедленно. Следивший за товарищем старлей Балшин тоже догадывался о причине вызова и начал собирать бумаги, изображая активную деятельность, внезапно проснувшуюся.

- Что сидишь? – задал вопрос Феде Василий.

- Чо, меня тоже пригласили на торжественную часть?

Василий кивнул.

- Собирайся. Мне одному всей каши не съесть.

Федя встал.

- Что ж, раз судьба у меня такая, надо идти, - произнёс он и посмотрел на Василия. – Или присядем на дорожку?

- Присядем, - согласился Василий, но делать этого не стал. – Пойдём, что ли… - неопределённость так и свистела в его словах, как ветер в степи.

Полковник Поленов разговаривал по телефону. Заглянувшему Суровцеву жестом руки предложил заходить. Стараясь не шуметь, Василий Суровцев и Федя Балшин сели за стол.

Начальник отвечал говорившему на другом конце связи односложно: «Да», «Конечно», «Слушаюсь» и «Так точно!» Закончил заученными словами, ласкающими слух в любом случае, независимо от обстоятельств, мол, приложим все усилия, назначим лучших, расследование проведём в короткие сроки.

- Вот так вот, товарищи офицеры! – произнёс Поленов, положил трубку на аппарат. – Надеюсь, ничего не надо объяснять?

Первым отозвался Суровцев.

- Это значит, мы с Федей лучшие и вы нас назначаете… Я правильно понял? Ничего не упустил?

Поленов кивнул.

- Правильно, Вася. Знаешь, откуда звонили? – Поленов поднял высоко глаза. – Знаешь. Где они у меня все? – он приложил ребро ладони к горлу. – Вот где, надоели по самую ватерлинию! – в молодости Поленов служил на флоте. – А что я могу сделать, спрашивается?

Вставил слово Балшин, вовремя нашёлся:

- Что, товарищ полковник?

Поленов искоса посмотрел на подчинённого.

- Федя, вот что это сейчас было? Вася, что это было, спрашиваю?

Суровцев посмотрел на Федю, гримасой незаметно исказил лицо, мол, думай, что ляпаешь языком.

- Товарищ полковник, это был вопрос. Нужен конкретный ответ.

Поленов взял пальцами правой руки за запястье левой и посчитал пульс.

- Сейчас придёт в норму, тогда отвечу. Конкретно на вопрос.

Поленов ещё немного посидел в кресле, не меняя положения.

- Авария на дороге. Наша всеобщая любимица постаралась. Так расстаралась, что почти снесла столб с освещением. Столбу хоть бы хны, любимице народных масс – алес капут. Не поймёшь, кого больше жаль.

- Вы о столбе, товарищ полковник? – спросил Федя, чувствуя в области копчика, вопрос не по существу, могут послать чуть дальше.

- О машине, Федя, - устало, как вдруг посерев лицом, произнёс Поленов. – Машину жалко. Она-то не при чём, что её доверили не в те руки. Вот и жалею её, бедолагу, за что ей это наказание? Не правильно это.

- Так точно, товарищ полковник, - сухо сказал Суровцев.

Феде тоже пришлось внести ясность, что ему тоже не всё равно.

- Согласен.

Поленов вздохнул.

- Вот чо им не имётся? Денег, кур не клюют. Могут себе позволить любое развлечение. Сидела бы сейчас на Лазурном берегу. Пила вино. Наслаждалась своей бестолковой жизнью.

Суровцев вставил своё:

- Да, загорала бы сейчас на ярком солнышке.

Поленов сказал:

- На яхте каталась бы.

Суровцев поддакнул:

- Конечно, каталась бы на яхте.

Поленов продолжил:

- Принимала бы сейчас всякие массажи, лечебные процедуры.

Суровцев снова согласился:

- Точно, товарищ полковник, принимала бы процедуры.

Поленов наклонился над столом:

- Вот чо ей не хватало?

Федя в странном диалоге двух начальников участия не принимал; слушал, наматывал на ус; но у него не проходило убеждение, что он присутствует при разговоре двух глухих.

Суровцев переспросил:

- Действительно, чего ей не хватало?

Поленов откинулся на спинку кресла.

- А где она сейчас, спрашивается?

Суровцев тотчас произнёс:

- А где она сейчас, товарищ полковник?

- А где она сейчас? – будто не понял, о ком речь, спросил Федя.

- Да всё там же, где встретилась со столбом. На дороге, - Поленов развёл руками. – На дороге, ети её мать. Для нас сейчас это самая большая головная боль и проблема, товарищи офицеры. Начальство… руководство возложило на нас, учитывая настойчивую просьбу её отца…

Федя резко сказал:

- Ремнём надо было пороть чаще в детстве, не пришлось бы беспокоить хороших людей.

Поленов повернулся к Балшину.

- У нас, Федя, работа в том и состоит, чтобы нас беспокоили. Без повода. Чаще по поводу. И не всегда приятному. Значит так, - подвёл черту под разговором полковник Поленов, - выезжаете на место и, как говорится, вам и карты в руки.

Тут не выдержал Суровцев.

- Это же не наша юрисдикция, Аркадий Ильич!

- Ты я смотрю, начал больно много в юрисдикциях разбираться, Вася!

Суровцев не терял надежды.

- Чо нам-то у гайцов хлеб отбирать, товарищ полковник! Пусть шевелятся. У нас что, своих висяков мало!

Поленов с мягкой жёсткостью произнёс:

- Вася, не нервируй.

Суровцев напрягся.

- Дело не в нервах, Аркадий Ильич.

Поленов повторил более жёстко, с металлической хрипотцой:

- Не нервируй, Вася. Начальство сказало надо, мы – под козырёк и вперёд на пленэр, как говорят художники. Рыть землю, искать улики, находить виновного.

На месте аварии шла обычная работа.

Спасатели залили автомобиль пеной. Теперь смывали её, готовя место для работы неутомимым судмедэкспертам. Вокруг толпились любопытные, глазели, выдвигали гипотезы, перекидывались предположениями, делились мнениями. На дороге снова образовалась многометровая пробка. На этот раз причиной её не был проезд картежа высокопоставленного чиновника или дипломатического гостя; авария, она всегда магнитом притягивает к себе внимание всех, кто попадёт в её орбиту. Граждан назойливых и чересчур любопытных отгоняли сотрудники ДПС, прибывшие на место аварии сразу после получения информации; учтиво предлагали отойти в сторону. Не мешать проведению оперативных мероприятий. Всем зевакам, конечно, рот и глаза не закроешь; время повальной электронной грамотности даёт равные права и столетней бабушке и продвинутому тинейджеру выражать свои мысли вслух, не боясь огрести ярких звёзд от граждан, чьи интересы оказались затронуты. А так как потерпевший в силу сложившихся обстоятельств не в состоянии не то, что возразить, просто сказать слово в своё оправдание, видео с происшествия, где дорогущая иномарка – автокар – заоблачного зелёно-пульсирующего цвета при своей жизни – решила потягаться в крепости с железобетонным столбом. Естественно, мельчайшие подробности остались за кадром великого режиссёра Жизни, но и того, что осталось в сухом остатке достаточно для славы и внутренней дерефлексии, дабы не просыпаться ночью в холодном поту, ощупывая влажную простыню с мыслью, неужто снова приходил тот незнакомец, приглашающий выссаться под маленьким кустом. И летят, словно птицы, летят в безразмерные границы интернета, отснятые несостоявшимися Феллини, Полански, Джонами Ву, Тарковскими и прочими Михалковыми-Кончаловскими редкие кадры всепоглощающей огненной стихии, пожирающей в своём ненасытном чреве очередную человеческую пустышку, так фривольно иногда называемую жизнью. Горят глаза и взоры полыхают, того и гляди, вспыхнет пространство; как горячие пирожки, раскупаются-просматриваются видеокадры, порхают комментарии, один острее и умнее другого, так и норовят гибкостью ума покорить жестоковыйные сердца зрителей, жаждущих кроме зрелищ только зрелищ с большим обилием трагических подробностей, с морем пролитой крови и распотрошёнными до неузнаваемости человеческими телами. Как бы ни боролась цензура любого общества с настроениями граждан, они – предпочтения – всегда остаются теми же. «Хлеба и зрелищ! – ревут многотысячные человеческие глотки, - дайте нам хлеба и зрелищ!» Им вторит вселенная и пространство, пронизанные невидимыми электромагнитными нитями информации. «Хлеба и зрелищ! – ревут многотысячные человеческие глотки на стадионах, - дайте нам хлеба и зрелищ!» И приходит в движение инертная масса межзвёздного пространства, убаюканная по протяжению много миллиардным сном-песней по исчислению вселенских лет. «Хлеба и зрелищ! – ревут многотысячные межзвёздные инопланетные глотки, - дайте нам хлеба и зрелищ!» В унисон неимоверному крику землян, вторят их собратья во всех дальних и запредельно дальних уголках безграничного универсума: «Хлеба и зрелищ! Дайте нам хлеба и зрелищ!»

Знакомые лица Федя Балшин распознал при подъезде. Даже слегка воодушевился, вспомнив, как оказывается, давненько не раскуривал трубку мира и не пил рюмку крепкого чаю со своими товарищами. При одной мысли он едва не подавился слюной. Чтобы ничего не заподозрил шеф, Федя хлопнул себя по коленям и крякнул, высказавшись, что, работка сегодня растянется далеко за полночь, несмотря на то, что, день едва только начал клониться к закату.

Василий Суровцев не разделил оптимизма подчинённого. Постучал кончиками пальцев по кожаной папке и заметил, как бы ни было тяжело преступление – а то, что это преступление, - Вася не сомневался, его нужно раскрыть в кратчайшие сроки. Как того требует начальство, на которое давит своё начальство. А на то начальство давит своё и так далее по нарастающей, нисходящей вниз, уходящей вверх.

Безусловно, было бы дурным тоном не поприветствовать товарищей по работе, развернувших архиактивную работу на месте аварии. Кто-то ограничился кивком и рукопожатием, предложил покурить в сторонке, высказать свою точку зрения на происходящее; кое-кто обошёлся взмахом руки и углубился в прерванное дело; большинство же живо отреагировали на появление старых друзей, не сдержались на эмоциональные проявления и замелькали заманчиво во внутренних карманах курток узкие горлышки бутылок с крепкими транквилизирующими напитками с повышенным градусом воздействия на подсознательно-сознательное ощущение.

Эмоционально-индифферентным оказался, как это было и всегда, судмедэксперт Готлиб Моисеевич Рейнбаум. Всю сознательную жизнь, проведя с белковыми телами, по злой воле рока, лишёнными главного права – права на жизнь, он проникся собственной религиозной парадигмой, суть оной заключается в том, что как бы ты ни крутился на раскалённой сковороде, быть тебе очередным звеном в бесконечно-длинной цепочке сосуществования без права на личное мнение. Поэтому он, взглянув грустно-философскими глазами на прибывших Василия и Федю, вернулся к своей работе. Как всегда внутренний мир погибших был ему намного интереснее мира продолжающих топтать грешную землю своими босыми стопами.

- Херр Рейнбаум, шо ви имеете нам сказать, - обратился к судмедэксперту Суровцев, наисквернейше имитируя говор одесских евреев.

Рейнбаум сделал вид, что сильно занят, и не ответил.

Василий повторил вопрос, несколько раз при этом кашлянув.

- Если вас мучает кашель, Василий, поступите просто, выпейте сиропчику «Дохтур Ком» или перед сном рюмочку перцовой настойки.

- Ви думаете, поможет? – Вася продолжал играть роль одессита.

Готлиб Моиссевич посмотрел на Суровцева поверх очков с толстыми линзами.

- Если к утру вы не найдёте свою голову в тумбочке, то да, поможет.

- А если нет?

Рейнбаум вздохнул и указал красным карандашом в сторону дымящихся останков.

- Если нет, то я бы не желал вам участи этого несчастного, каким бы он ни был при жизни. Поверьте мне, старому и больному еврею, это очень ужасный конец.

Подошёл Федя.

- Готлиб Моисеевич, - произнёс он. – Помимо сожалений, больше ничего не имеете чистосердечно сказать?

Рейнбаум с сожалением посмотрел на Федю.

- Что? – растерялся Федя.

- То, молодой человек, что и вы туда же.

Федя не понял.

- Куда?

Судмедэксперт лишь покачал головой и подошёл к машине. Остановился, как вкопанный.

- Вася, вы не желаете посмотреть?

- Я трупов не видел, что ли, Готлиб Моисеевич?

- Таких, думаю, вряд ли, - и помахал рукой, приглашая присоединиться.

Суровцев подошёл, вслед за ним Федя, стараясь высмотреть, что же такое высмотрел судмедэксперт, что они прежде не видывали. Пока Готлиб Моисеевич сутулой спиной пугал осеннюю погоду, готовую вот-вот расплакаться очередным дождём, головой находясь внутри чрева выгоревшей машины, Вася и Федя держались немного в стороне, куда ветер не доносил запах синтетической гари внутренней отделки автомобиля и явно выраженного человеческого тела.

- Вот, господа сыщики, полюбуйтесь, - выпрямился Готлиб Моисеевич, давая оперативное пространство для осмотра. – Что имеете сказать?

Первым отреагировал Федя, сунувшись в пропахший гарью и закопченный салон, он немного присел и свистнул, затем откинулся назад и на каблуках, будто исполняя ритуальный танец аборигенов влажных тропических лесов, развернулся и, водя широко раскрытыми глазами вокруг, проговорил, несколько растерянно и ошарашено:

- Это как же понимать… Как она могла вести машину… Она же…

Суровцев, как и положено начальнику, оттолкнул подчинённого и сунулся в салон дорогущей иномарки, судя по рекламным буклетам, которые он иногда просматривал ночью, укрывшись от жены и детей в туалете, единственном месте в доме, где его профессиональное одиночество никто не мог нарушить. Глаза скользнули по выгоревшему внутреннему пространству автомобиля и остановились на трупе водителя.

- А это что за… - дальше последовала тирада слов, сложная вербальная конструкция которой говорила о том, что человек, легко применяющий эти слова в употреблении, применяет их довольно часто и не чувствует дискомфорта, при произношении.

Суровцев растерянно посмотрел на Федю и на Рейнбаума. Судмедэксперт пожал плечами, мол, а что я могу поделать; Федя тоже стушевался под взглядом начальника.

- Это… как понимать?.. Как она могла управлять… Машиной, да?! Если у нёй-то… э-э-э.. у неё нет…

Несанкционированный высоким начальством диспут возле сгоревшей машины на виду большого скопления народа привлёк внимание этого самого народа, который тут же устремил всевидящие зрачки видеокамер своих телефонов на сотрудников милиции. Те же были стараться развлечь публику, сами того не желая, о чём впоследствии не раз пожалели; но в тот момент они искренне полагали, что вырвавшиеся наружу эмоции несколько встряхнут их и вернут в состояние прежней профессиональной собранности.

- Она же это… - протянул Василий, - это… как бы без…

Федя вставил слово:

- Без головы, Вась, как всадник из кино.

Суровцев сверкнул глазами, больше ничего поделать не мог.

- Да, всадник, только в нашем случае – водитель.

Федя неожиданно для себя рассмеялся.

- Водитель без головы!

Тут вмешался Готлиб Моисеевич.

- Мне весьма приятен ваш сногсшибательный танец на костях, господа сыщики, и тот непередаваемый искромётный юмор, но позвольте поинтересоваться, что же такого на самом деле смешного вы видите в этой ситуации? – старый еврей Рейнбаум наклонил голову вперёд, вперив взгляд карих умных глаз сразу в двоих стоящих перед ним мужчин. – Вы хотя бы задумались над тем, как она могла без головы, - прости меня всевидящий Иегова! – управлять машиной?

Вася и Федя задумались.

- Мне вот что кажется страшно интересным, - Готлиб Моисеевич снова погрузился во чрево выгоревшей машины, протянул кусок проволоки, - вот что, не желаете полюбопытствовать?

Василий покрутил пальцами фрагмент проволоки; зачем-то понюхал.

- Чем тут любопытствовать, Готлиб Моисеевич? Говорите прямо.

Судмедэксперт ссутулился больше обычного.

- Почему руки погибшей привязаны к рулю?

Федя и Вася столкнулись взглядами.

- Привязаны?! – произносят они в унисон.

- Увы, мои дорогие друзья, - скучно произносит судмедэксперт. – Но на этом сюрпризы…

- Сюрпризы? – втянул воздух ноздрями Василий.

- Сюрпризы? – не нашёлся, что более сказать Федя.

Рейнбаум кивнул несколько рассеянно и отстранённо, будто в этот самый момент он слушал кого-то ещё, того, кто незримо находился рядом, если не в прямой видимости, то в пределах параллельного мира.

- Именно – сюрпризы, господа сыщики.

Готлиб Моисеевич решительно отстранил обоих друзей и снова влез в нутро машины. Он недолго шебуршал там руками, пару раз даже под смех друзей пустил пахучего змия; Готлиб Моисеевич перевернул оставшееся от резиновых ковриков, зачем-то постучал по днищу маленьким хромированным молоточком – при этом неприятный звук, видимо, всем смертным вещающий о скором часе встречи с ушедшими родственниками, наполнил уши скорбным пением, - затем открыл бардачок.

В это время свидетели происшествия и просто собравшиеся зеваки из остановившихся автомобилей, обладающие сверхтонким слухом уловили разговор следователей и судмедэксперта о некоторых физиологических несоответствиях трупа, и пришли в некий ажиотаж.

- Как? Неужели? Не может быть? – понеслось со всех сторон разными голосами; и женскими, и мужскими, и взвинченными, и взвешенными, и визгливыми, и спокойными. – Прямо как в кино! В каком? Да вы что, совсем телевизор не смотрите?!

Как ветер по верхушкам степных ковылей пронёсся слух, сбивая пыльцу предположений, версий, гипотез и прочих абсурдных домыслов с верхушек трав.

- Как без головы?! Кто сказал – без головы?! Что вы говорите, не может быть, совсем-совсем без головы?! Это как же так понимать?! Кто же автор этого сюрреалистического безумства?!

Как ветер, прыгающий по верхушкам степных ковылей, слух о странностях приключившейся аварии, накрыл толпу и близлежащие территории, к коим относятся дома и служебные помещения, детские сады и школьные заведения, торговые площади свободного доступа и профильные заведения строгой корпоративной сверхсекретности. Слух, словно пыльца с цветка, сорванная шаловливым ветерком, покрыл огромное пространство покрывалом из тонких нитей сплетен и интриг, нахлынул на граждан, будто цунами и оставил всех, причастных к нему, в некотором смущённом состоянии.

- Как без головы, как всадник Майна Рида?! Кто сказал – без головы, он что, видел, как её снимали?! Что вы говорите, не может быть, совсем-совсем без головы, боже мой, как ужасно интересно?! Это как же так понимать, у кого хватило дерзости фантазии и нелепости безумия?! Кто же автор этого дикого, первобытного, сюрреалистического безумства?!

Массы тем и прекрасны, что они в своей глубине не поддаются никакому психологическому воздействию со стороны.

Массы тем и прекрасны, что никому и никогда не придёт в голову, что психологическое воздействие извне не может повлиять на их настроение.

Массы тем и прекрасны, что в своей меланхолической наивности и беспринципной бесхитростности, массы со своей светлой отрешённой взвешенностью, они в этом уверены, как и в том, в чём уверенным быть нельзя, похожи на наивного чукотского мальчика, до седых волос и старческой беспамятности верящем в существование большого ледового чума, в котором много мяса нерпы и кита, в котором собираются по вечерам круглый год все чукчи, поделиться новостями и похвастаться успехами в охоте.

- Как вы относитесь к охоте? – Готлиб Моисеевич искоса посмотрел на друзей.

- В каком смысле? – в унисон спросили они.

- В том самом, - спокойно проговорил судмедэксперт, он иногда внезапно впадал в неконтролируемую прострацию, впрочем, она быстро проходила, - что с охоты всегда возвращаются с трофеями, даже если была нелётная погода и кокосы с пальм не падали. – Рейнбаум был как всегда в своём амплуа. – Вы готовы слушать далее?

Суровцев и Балшин кивнули головами.

- В бардачке я нашёл очень интересный предмет, - он показал пенал из нержавейки, - помимо него, как я вам говорил, руки погибшей привязаны к рулю тонкой проволокой, а её концы крепко прикреплены к дистанционному пульту управления.

- Стоп-стоп-стоп! – панически закричал Василий, будто мог забыть крайне важную деталь. – Трупом в машине управляли со стороны? Так, Готлиб Моисеевич?

Старый еврей, старый, как и весь подлунный мир и прилегающие к нему вселенские разумно-неразумные территории, философски качнул головой.

- Таки оно так, дорогой мой друг, - воздух на улице тонко вибрировал с голосовыми турбуленциями человеческого голоса. – Я не зря указал на тонкую проволоку, которой прикрутили руки к рулю. Вот самое интересное, это тот механизм, с помощью которого приводилось в движение обезглавленное тело. Знакомая штукенция, видел подобную у товарища из структур. Он рассказывал… впрочем это к делу отношения не имеет.

Суровцев выслушал.

- Что ещё, Готлиб Моисеевич? Что у вас в руках?

Готлиб Моисеевич рассеянно, снова куда-то устремился мысленно, посмотрел на круглый небольшой пенал.

- Металлический предмет, - он потряс им.

Федя предостерегающе протянул руку.

- Вдруг мина, господин судмедэксперт, - торопливо проговорил он. – Не дай бог взорвётся!

Судмедэксперт усмехнулся, как всегда задумчиво и загадочно.

- Плохо вы знаете бога, милейший Федя! Если бы он хотел, чтобы это взорвалось, мы с вами уже беседовали в другом, возможно прекрасном мире. А так, - он повторно потряс металлическим пеналом, - там что-то именно есть. Что? – он будто снова разговаривал сам с собой, ведя яркий диспут с несуществующим оппонентом, - сейчас посмотрим. – Немного приложив усилий, пришлось напрячь пальцы, он раскрутил пенал и на раскрытую ладонь выпала мышь. Чучело животного вытянуто и в передних лапках держит удалённую голову. – Что это, господа сыщики? Как прикажете понимать, сей сюрреалистический выверт? Чья-то дикая шутка или…

Готлиба Моисеевича перебил вдруг взволновавшийся Суровцев. Он протянул руку к чучелу.

- П-п-позвольте, - заикаясь, проговорил он, язык высох и словно перестал ворочаться во рту. – П-п-позвольте, Готлиб Моисеевич…

Рейнбаум безразлично протянул чучело Василию, мол, надо, бери и тотчас потерял к предмету интерес.

Федя тоже смотрел на чучело с некоторым беспокойством.

- Таки выходит, что хедхантер это таксидермист? – в голосе чувствовалась тревога. – Он что, снова решил о себе заявить, а, Вася?

- Знаешь, что я думаю?

- Нет.

- Хлопот у нас с этим вот открытием значительно прибавится.

Федя поёжился, ему вдруг стало зябко, будто кто-то посторонний смотрел пристально в спину до тех пор, пока он не почувствовал его пронзительный взгляд – холодный и раскалённый одновременно.

Медики уже уносили на носилках труп. Блюющего молоденького полицейского, недавно пришедшего в органы после училища, обрабатывала симпатичная медсестра из бригады скорой помощи, прикладывала к вискам смоченную чем-то ватку и в то же время старалась не смотреть на носилки, по бледному лицу желтыми пятнами ходило её подавленное состояние. Она была близка к тому, чтобы присоединиться к полицейскому.

- Поехали в отдел, - сказал Суровцев товарищу и направился к машине. – Начальник ждёт с докладом.

Никто не заметил проезжающий мимо автомобиль удивительно похожий на «Таврию» грязно-коричневого цвета. Пожилой водитель в потёртой кожаной коричневой куртке в очках с толстыми линзами на простодушном лице, притормозил возле гаишника и поинтересовался происшедшим. Тот посоветовал следовать дальше, не задерживаться и не создавать проблем себе, мол, и без таких как он любопытствующих не знаешь, что кому говорить. Никто, даже гаишник не обратил внимания на то, что на соседнем сиденье рядом с любопытным водителем находился странный предмет, похожий на джойстик, при помощи его дистанционно управляют двигающимися моделями автомобилей и других изделий.

Понятливо улыбнувшись, водитель из автомобиля, пожелал приятного дежурства и под окрик гаишника, что уж тут приятного, дал газу и медленно поехал вперёд, кося взгляд в зеркало заднего вида.

Pshlivsenah-01. Хай! Надо бы Мойву помянуть. На душе жутко.

Pshlivsenah-02. Хай, Алик! Да, встретиться просто необходимо. Сказать пару слов о Мойве.

Pshlivsenah-03. Ага, пару ласковых!

Pshlivsenah-08. Ам, о мёртвых или хорошо, или никак. А вдруг, в самом деле, существует жизнь после смерти? Она сидит у себя там на облаке…

Pshlivsenah-03. Ну да, на чьём-то хую в своём «Мерседесе»!

Pshlivsenah-08. Бабушка говорила, что умершие за нами наблюдают.

Pshlivsenah-03. Вот она сейчас не нарадуется, какой дуррой безмозглой стала любимая внученька. В деньгах, как в навозе купается, людей за пыль под ногами считает.

Pshlivsenah-08. Думаешь, ты с этой стороны лучше, Ам? Такой же ёбнутый говнюк!

Pshlivsenah-03. Следи за базаром, сука! Не то…

Pshlivsenah-02. Амир, Лала права.

Pshlivsenah-03. И ты туда же, предатель?

Pshlivsenah-02. Амир, дело не в предательстве. Если есть желание выяснить отношения, назначай точку. Попотеем. Сейчас решаем вопрос о Мойве. Согласен, сука она была первостатейная, но её уже нет. На облаке сидит она или на хрене чьём-то, лучше прежде времени не знать – всему свой час – но помянуть необходимо. Сказать пару, две пары, три пары десятков слов… Неужели никто не вспомнит ничего приятного? Есть что вспомнить. Всё ж таки живым человеком была.

Pshlivsenah-08. Алик, полностью согласна.

Pshlivsenah-01. Лала, спасибо, что за подругу заступилась! Как дела?

Pshlivsenah-08. Хуёвей некуда! Как представлю обезглавленную Мойву, пиздец как тошно становится, кишки нахуй наружу просятся. Как могла рука у этого хедхантера подняться? Пиздец не понимаю!

Pshlivsenah-06. Хай всем! Лала, понимать тут нечего.

Pshlivsenah-01. Поясни, Дан.

Pshlivsenah-08. Да, Дан, я тоже что-то не воткнулась. Как это понимать нечего?

Pshlivsenah-02. Поясни, в натуре, Дан!

Pshlivsenah-06. В натуре кум в прокуратуре.

Pshlivsenah-01. Не хуй умничать, Дан. Ёб твою мать, можно без придворных интриг!

Pshlivsenah-06. Не хуй это из себя несмышленыша корчить, жертва дворцовых переворотов.

Pshlivsenah-08. Типа, пиздец, запуталась: кум, прокуратура, интриги! Что за поебень! Нашу подругу к ёбаной матери замочили, блядь, отрубили голову, как простой курице! Охуеть просто можно, а вы разговоры разводите… Блядь, вся на нервах, нахуй! Не могу успокоиться!

Pshlivsenah-06. Очень даже всё понятно и доступно – кровь за кровь.

Pshlivsenah-08. Где-то об этом читала… У Ронски, что ли? Или чо путаю…

Pshlivsenah-01. Путаешь, Лала. Эта тупая блядина из помойки может спиздить что-то, поменять местами слова и выдать чужое за своё. Это из Библии, детка.

Pshlivsenah-02. Ни хрена у тебя диапазон интересов.

Pshlivsenah-08. Ладно, из Библии. И что из этого? Голову отрубать, что ли!

Pshlivsenah-06. В библии написано следующее: око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждения на теле человека, так и ему должно сделать. Книга Левит, глава двадцать четвёртая, стих двадцатый.

Pshlivsenah-01. Хуй мне в пломбу, ты даже наизусть выучил! Кто автор, глава и стих! Пиздец!

Pshlivsenah-06. Само запомнилось как-то. Листал от скуки старенькую библию, почему-то дома в старых вещах завалялась. Нашёл, начал читать, не мог оторваться.

Pshlivsenah-02. Эй, Дан, ты же мусульманин! Библию он читал! Смотри-ка любознательный! А Коран листать от скуки не пытался?

Pshlivsenah-03. Всем привет! Ушли от прямого вопроса: как и где, будем поминать нашу подругу?

Pshlivsenah-01. Погоди, Ам, с поминками. Ты вот мусульманин?

Pshlivsenah-03. Да.

Pshlivsenah-01. У тебя дома среди хлама случайно старая библия не завалялась?

Pshlivsenah-03. Понял подъёбку, Алик. Нет, у нас даже нет Корана. Хотя все делают вид, что глубоко верующие. Но всё понты голые. Так где поминаем Майру?

Pshlivsenah-04. Привет! Какая разница, где, Мойве теперь это похую.

Pshlivsenah-08. Как ты так можешь, Вазген! Как это ей похую?

Pshlivsenah-04. Очень даже просто – похую и всё!

Pshlivsenah-02. Согласен с Вазом. Мойве теперь всё похую.

Pshlivsenah-01. Не может быть ей похую.

Pshlivsenah-03. Почему?

Pshlivsenah-01. Человеку не может быть похую, если у неё пизда.

Pshlivsenah-04. Тогда ей всё до пизды! Если быть очень правильным.

Pshlivsenah-02. Точно, Мойве сейчас до пизды: что, где, как.

Pshlivsenah-08. Нельзя быть такими бессердечными! Нельзя же так!

Pshlivsenah-04. Вот что ты, Лала, дрочишься? К словам придираешься. Схавай пару колёс, приди в обычное состояние. Тогда и тебе всё будет похуй.

Pshlivsenah-01. Поправлю, коллега, до пизды. Всё будет до пизды.

Pshlivsenah-04. Спасибо, Алик. Тогда, Лалочка, тебе всё будет до пизды.

Pshlivsenah-08. Я вас не понимаю, уроды! Ни за что убили нашу подругу, а вы спорите, похую ей или до пизды.

Pshlivsenah-02. Убили ни за что, Лала? А кто в автобусную остановку въехал? Кто сидел за рулём? Кто задавил насмерть несколько человек? Мойва или призрак оперы?

Pshlivsenah-08. Да, но у ней же был нервный срыв.

Pshlivsenah-03. Веский аргумент пролить кровь человеческую.

Pshlivsenah-02. Весомей не придумать.

Pshlivsenah-08. Не врублюсь, вы, на чьей стороне? Не похую на тех, кого не знаю. Убили мою подругу…

Pshlivsenah-05. Простите за опоздание, друзья. Лала, убили подругу? Что ж ты попусту языком мелешь?

Pshlivsenah-08. Подскажи, Алишер, что делать? Волосы рвать на голове?

Pshlivsenah-03. Ха-ха! Рви на пизде, Лала! Через свою боль проникнешься болью чужой.

Pshlivsenah-08. Хам! Пиздец ненавижу!

Pshlivsenah-04. Так что делать Лале, Алиш, ты не сказал.

Pshlivsenah-05. Поступить, как в старину – взять в руки меч. Найти хедхантера и показать ему…

Pshlivsenah-04. Пизду ему показать. Он увидит и умрет от смеха! То-то будет умора…

Pshlivsenah-08. Лучше хуй свой покажи, будет, с чем сравнивать.

Pshlivsenah-07. Мы здесь соревнуемся в остроумии, а Лалка права, Мойву надо помянуть. Каким бы она ни была человеком при жизни.

Pshlivsenah-08. Спасибо, Тимчик! Единственный джентльмен нашёлся.

Pshlivsenah-07. Срать хотел на твои благодарности, прости за прямоту. Нас стало меньше. Это тревожный факт. Возможно, первый звонок…

Pshlivsenah-01. Кому, Тим?

Pshlivsenah-07. Всем нам предупреждение, Алик. Нужно меняться самим и менять отношение к окружающим. Приобщиться к богу.

Pshlivsenah-02. Не опоздал ли с раскаянием, Тим?

Pshlivsenah-07. Нет, Муба, не опоздал. К Богу нельзя опоздать, задержаться в пробке, проспать назначенное время встречи.

Pshlivsenah-04. Где встречаемся?

Pshlivsenah-06. Где обычно.

Pshlivsenah-05. Нет, Дан, «Золотая рыбка» не подходит.

Pshlivsenah-06. Окей, Алишер. Твой вариант.

Pshlivsenah-05. Думаю, это должно быть незаметное место.

Pshlivsenah-03. Ресторан?

Pshlivsenah-05. В этом городе нет такого ресторана, Амир, где бы мы ни засветились.

Pshlivsenah-02. Не в обычной же забегаловке, Алишер, проводы Мойве устроить?

Pshlivsenah-05. В этом есть рациональное зерно, Муба.

Pshlivsenah-02. Рахмат!

Pshlivsenah-05. Предлагаю выбрать незаметное кафе на трассе, на выезде из города. Сейчас много таких натыкано впритык одно к другому. Можно найти, предложить хозяину бабла, чтобы закрыл заведение и оттянуться за упокой подруги нашей.

Pshlivsenah-04. Кажется, у меня есть одно на примете. Небольшой отельчик придорожный с хорошей кухней и маленьким залом.

Pshlivsenah-02. В глуши, небось…

Pshlivsenah-04. Не особая глушь, деревенька в полукилометре, речка протекает.

Pshlivsenah-05. Ваз, езжай туда; утряси вопросы. Затем скидывай адрес. Мы подтянемся.

Василий и Федя стояли перед дверью кабинета начальника Поленова.

Оба мялись и посматривали друг на друга.

- Чо ждёшь, стучи! – подбодрил друга Федя.

Василий дёрнул нервно плечом.

- Там он с кем-то беседует, - Суровцев вытянул правое ухо в направлении двери, из-за неё доносились глухие голоса, скомканные толстым полотном деревянной двери.

- На повышенных? – шёпотом поинтересовался Федя.

Также тихо отвечает Василий:

- Нет пока. Федь?

- А?

- Чо шепчешь? – спросил Василий.

Федя промолчал, пожал плечами.

- Оглох, что ли?

- Нет, пока. А что?

- Так чо молчишь?

Федя посмотрел искоса на друга.

- А чо сказать-то надо?

Вася обернулся, сказал через плечо:

- Чо шёпотом говоришь, спрашиваю.

Федя хмыкнул.

- А как надо? Отрапортовать во всю глотку, чтобы на первом этаже услышали?

За дверью послышался шум передвигаемой мебели.

Аркадий Ильич с профессиональным интересом наблюдал за посетителем.

О его посещении позвонили сверху. Предупредили, чтобы был предельно и так далее, дескать, он весьма важная птица и всё такое. Аркадий Ильич спросил напрямую, раз эта птица такая крутая, как отварные яйца, то почему именно к нему направляют столь важную персону, а не следователи из Главка возьмут на свои крепкие, укреплённые бюджетными вливаниями плечи эту проблему. Ответили не сразу. В трубке на мгновение повисла тишина хрустальной вазой на тонкой хлопковой нити. Потом она оборвалась отборным матом. Поленову показалось, трубка раскалилась добела от напряжения. Слова лились и лились нескончаемым потоком, как пышущая жаром лава из жерла долго и сладко дремавшего столетьями вулкана. Слово следующее было острее предыдущего. Они спешно наскакивали одно на другое, громоздились, нависали, куча становилась мала. В итоге, непрочная словесная конструкция развалилась под собственным весом. «Ну, Аркаша, - закончилось уже в совершенно ином спокойном ключе, - ты понимаешь, над нами тоже есть начальство. Нам приказали – мы под козырёк. А мы, понимаешь, далее по … Ну, что тебе объяснять». Аркадий Ильич лаконично, в привычной для него манере, когда допекут до последнего пинка по мошонке, сказал миролюбиво в трубку, что поставленная задача ясна, но его личное мнение расходится с интересами вышестоящего начальства, хотя начальству на его мнение наплевать. И положил трубку, продолжая мысленно беседу с начальством, но уже в совершенно ином ключе и с применением тяжёлой словесно-матерной артиллерии.

Долго ждать не пришлось. Без стука, как в комнату в студенческой общаге, вошёл невысокий, чуть выше метра с кепкой, армянин в сером костюме с свинцово-матовым отливом. Осмотрел равнодушно помещение. Потом поздоровался и что-то сказал за дверь по-армянски. Следом порог кабинета переступил сам Варданян. Его персону Поленов знал хорошо и прекрасно был осведомлён, на какой ниве он начал стричь купоны своего настоящего состояния.

Варданян начал сразу, не здороваясь, баре в его понимании с холопами должны разговаривать брезгливо с отвисшей нижней губой (это поведение посетителя не помешало Поленову смотреть на посетителя, как на клоуна, проспавшего отъезд восточного цирка, кого ему только не довелось видеть в этом кабинете). Несколько минут он говорил о своей дочери, нарочито медленно, будто тщательно подбирает слова, что она единственный ребёнок в семье, второго запретили иметь доктора. Теперь после этого, как он будет жить, просто не может себе представить. Затем в речь ворвалась экспрессивность, его монолог приобрёл трагическую окраску, Варданян двигался по кабинету от стены к зарешеченным окнам и обратно. Махал руками, резко останавливался на короткое время. И снова продолжал дальше. Высказавшись, Варданян уселся в кресло.

- Я жду.

Поленов посмотрел на посетителя.

- Чего?

Лицо Варданяна побледнело.

- Как понимать ваши слова?

Поленов покрутил пальцами карандаш.

- Как слова.

Варданян кашлянул и жестом остановил Артура, решительно сделавшего шаг в направлении стола.

- Вам насчёт меня звонили, не так ли?

Поленов кивнул головой.

- Что вы собираетесь предпринять?

Поленов снова кивнул, чем вызвал у посетителя противоречивые чувства, правильно ли его понимает хозяин кабинета.

- Мне вас рекомендовали как отличного специалиста.

- Так и есть, - Поленов снова кивнул.

Варданян поперхнулся слюной.

- Я очень сомневаюсь.

Поленов улыбнулся.

- Ваше право. Только могу вас заверить, не горю большим желанием браться за это дело. Почему? Можно подумать вы живёте в изолированном от всего остального общества мирке, где всё происходит по вашему желанию.

Варданян подавил волну гнева.

- Понимаю ваши чувства…

- Ничего, господин Варданян, вы не понимаете. Лучше надо было воспитывать дочь. Пороть ремнём с детства. Отличный педагогический метод воспитания, культивируемый нашими предками с незапамятных времён. Глядишь, и была бы единственная доченька жива, не сидела бы в машине обезглавленная! – Поленов не сдержался, перешёл на крик, выходки дочери богатенького папаши нервировали не одного его и не давали покоя.

Варданян втянул голову в плечи. Слушать это было крайне неприятно, но это было правдой.

- Тем не менее, господин Варданян, я приму к сведению приказание руководства и сегодня же сформирую следственную бригаду.

- Вы найдёте убийцу? – в голосе Варданяна проскальзывала надежда.

- К расследованию привлеку лучших специалистов своего дела.

- Вы найдёте его? – повторил Варданян.

Поленов встал, давая понять, аудиенция окончена.

- Сделаем всё возможное.– Сказал и скрестил руки за спиной. – До свиданья.

Суровцева и Балшина едва не снёсли с ног стремительно вышедшие из кабинета начальника Варданян с охранником. Они между собой запальчиво говорили по-армянски.

- Видал, какие птицы у нашего Ильича? – спросил Василий Федю.

- Птицы, - согласился он. – Только перья выщипаны.

Василий увлёк за собой Федю, схватив того за рукав куртки.

- Заходи, пока Ильич не расчувствовался.

Варданян быстро шагал по коридору, эхо разлеталось, отскакивая пугливо от стен к потолку и затем снова устремляясь обратно.

- Ты слышал, что он сказал? – говорил он по-армянски. – Ты слышал, Артур?

- Да, ахпер.

- Он посмел обвинить меня в плохом воспитании дочери! – Варданян выругался на своём, черты лица исказились от гнева.

- Ахпер, ты же знаешь, он немного прав, - осмелился произнести Артур. – Ты очень много ей позволял.

Варданян сбавил шаг. Остановился. Развернулся резко, схватил Артура за пиджак.

- Не ожидал от тебя этих слов! – Варданян смотрел прямо в глаза Артуру. – Не говори, что вырвалось.

Артур отклонил назад голову, не отводя взгляда от глаз начальника.

- Не вырвалось, ахпер.

Вокруг них начали останавливаться сотрудники отделения, следя за развитием разыгрывающейся сцены.

Варданян отпустил лацканы пиджака Артура. Погладил ладонями скомканную ткань.

- Не будем давать повода этим… - он снова грязно выругался по-армянски. – Артур, ты видел, как со мной разговаривал этот начальник. Я ему не доверяю. Ничего он со своими лучшими специалистами делать не будет. Так мне говорит отцовское сердце.

- Ахпер, я это понял с первых слов.

Уже на улице, возле автомобиля, Варданян, садясь в салон, шофёр расторопно открыл дверь, вдруг замер на месте. Поднял лицо к небу. На нём не было ни облачка. День осенний выдался просто на славу: солнечный, тёплый.

- Посмотри, Артур, вокруг, я продолжаю всё это видеть своими глазами, а моя дочь нет. Ты должен найти убийцу первым.

Артур кивнул головой. Сделал суровое лицо.

Варданян продолжал:

- Не просто сделать, а сделать невозможное, Артур. Скажи своим сотрудникам, кто первым обнаружит его след, получит сто тысяч рублей.

Артур выпрямился.

- Ясно, ахпер.

- Есть стимул и для тебя, Артур.

Артур заинтересованно посмотрел на шефа. В тёмно-карих глазах армянина появились искорки.

- Да, ахпер!

- Для тебя отдельное предложение. Находишь убийцу, приносишь его голову и получаешь миллион.

Артур промолчал. Слова шефа его заинтриговали.

- Не хочешь спросить, миллион чего? – спросил Варданян.

- Сероп Рафикович, мы, куда будем ехать? – спросил водитель.

Варданян холодно посмотрел на него, и водитель стушевался, сел за руль и уставился в стекло.

- Не драм же, ахпер! – улыбнулся Артур, мысленно считая купюры.

Варданян похлопал ладонью по крыше авто.

- Ты мне приносишь голову хедхантера, получаешь миллион долларов, - Варданян впервые за день улыбнулся. – Не принесёшь головы хедхантера, мне… - Варданян сделал паузу.

- Что?

- Артур, мне принесут твою голову. – Закончил Варданян мысль.

У Артура защипало в затылке и немного поплыл мир в глазах.

– Думаю, это очень хорошее, даже отличное предложение, - Варданян не шутил, как вначале показалось Артуру. - Как считаешь, Артур, я прав?

Поленов вкратце передал разговор с убитым горем отцом вполне нормальным, не взволнованным голосом.

- Ваши предложения?

Суровцев и Балшин переглянулись. Высказаться им не дал ворвавшийся, он не вошёл, именно ворвался взъерошенный, раскрасневшийся Трис и с порога заявил:

- Я не понял Арка… - только заметив сидящих в кабинете кроме начальника подчинённых, он резко выпрямился, как линейка, принял соответствующий рангу степенный вид и продолжил: - …дий Ильич, мне тут сказали, что у вас был…

Аркадий Ильич скривился, махнул рукой и жестом пригласил садиться.

- Да, вот, Семён Семёнович, мы тут как раз заняты решением этой проблемы. Ваши версии?

Триса будто разорвало детонированной внутри ядерной бомбой.

- Мои версии, Аркаш… Аркадий Ильич? – Трис покраснел и расстегнул ворот форменной рубашки. – Мои версии? Да я готов того хедхантера расцеловать…

Поленов, Суровцев и Балшин обалдели; лица вытянулись, глаза округлились.

- Что? что так смотрите? – обратился, ко всем троим Трис. – Да-да-да! не только расцеловать. Дать орден или медаль за чистку общества…

Поленов пришёл в себя неестественно быстро.

- Ну, ты загнул, конечно, медаль, Сеня.

Трис только не зазвенел натянутой струной.

- Загнул, говоришь, Аркаша?! – голос его срывался, и Семён Семёнович почти пищал, горло его будто распухло от напряжения, вздулись жилы на лбу. – Аркаша, да у меня самого младшенькая дочка на сносях. Рожать скоро. Как представлю себе, случись с нею то, что сотворила эта «золотая дитятя»… - он пару минут говорил отборным матом, обычные слова были лишь цементом, связующим кирпичи в кладке здания. – Не знаю, как бы поступил… Аркаша, да у тебя же невестка тоже беременная!.. Ты что, тоже сидел бы и философствовал! Да эту стерву… - снова мат, многоэтажная сложная конструкция. – Моё мнение таково – собаке собачья смерть!

Суровцев и Балшин с полным недоразумением, что это творится с начальником, выслушали экспрессивную речь, густо перчёную матом; изредка посматривая друг на друга, они только и делали, что удивлённо поднимали брови, и на лицах временно появлялась маска недоумения.

Поленов, как и положено настоящему полковнику полиции, прошедшему суровую школу советской милиции, не раз бывшему в таких переделках, откуда возможность выбраться живым была равна нулю, сохранил спокойствие наевшегося удава.

- Сеня, давай рассуждать как профессионалы, - начал он. – Отбросим прочь внутренние переживания и разрывающие сердце и душу эмоции. Да, невестка… Ты прав, совершенно… Да что я мямлю, чёрт возьми! Да, я схватился бы за пистолет, ружьё, нож взял бы в руки и отомстил! Но!.. – он поднял вверх указательный палец, почти как перст судьбы. – Повторюсь, мы должны руководствоваться законом и действовать по закону. Иначе это превратится в самосуд, в анархию… Следом наступит бардак… Мы должны найти убийцу и … - Поленов не договорил и посмотрел на Суровцева. – Товарищ майор, вам есть, что сказать по существу дела?

Внутренне, будучи всегда готовым к любым вопросам начальства и, соответственно, держа наготове каких-нибудь один-два загодя заготовленных ответа, на этот раз Василий не нашёлся, что сказать; для этих целей существуют настоящие друзья, приходящие на помощь.

Федя положил на стол металлический пенал.

- Вот, товарищ полковник, имеем что сказать.

Поленов посмотрел таким взглядом на положенный предмет, будто хотел не только рассмотреть его содержимое рентгеновским взглядом, но и раскачать. Заинтересовался пеналом и Трис.

- Что сие значит? – вытянулась рука с карандашом к пеналу.

- Пенал, - пояснил Федя.

- Надо же, а я и не догадался, - съязвил Поленов. Трис поддержал его смешком.

Позволил себе улыбнуться Суровцев.

- Не вижу повода для смеха! – сурово произнёс Поленов, тотчас восстановилась тишина и лица стали больно серьёзными. – Товарищ старший лейтенант, потрудитесь объяснить происхождение этого предмета!

Федя раскрутил пенал и вытрусил на стол содержимое: чучело мышки с головой в передних лапках. Балшин и Суровцев внимательно следили за реакцией Поленова и Семёнова. Если у первого заиграли желваки, то второй полез в карман за очками, приговаривая вполголоса, дескать, погодите-ка, погодите-ка, что-то я совершенно ничего в этой инсталляции не понимаю. Лишь водрузив на нос очки, они криво повисли на нём, он сумел рассмотреть чучело.

- Что это? – строго спросил Поленов.

Как эхо повторил Трис:

- Что это?

- Кто из вас объяснит? – поинтересовался Поленов.

Федя поднял вверх руку, как первоклассник.

- Разрешите – я!

Трое остальных, присутствовавших в кабинете, слаженно моргнули, кивнули головами и принялись слушать.

- Таксидермист, - торжественно произнёс Федя.

- То есть, таксидермист, - поинтересовался Трис.

- Это Таксидермист. Он … э-э-э… в общем, машину с трупом того… - Федя поднял глаза к потолку.

- А если точнее? – подал голос Поленов.

Федя рассказал всё, что знал о таксидермисте; изредка его перебивал Василий, дополняя информацию сведениями, забытыми Федей. Что они искали его, чем окончились поиски.

- Из этого следует что? – спросил Поленов.

- Из этого следует, Аркадий Ильич, - сказал Суровцев, - он не ограничится одним преступлением. Следует ждать серию.

Трис хмыкнул.

- Кто же следующая… кхм… жертва?

Федя снова поднял правую руку.

- Говори уже, отличник, - разрешил Поленов.

- Думаю, следующая жертва из круга общения погибшей Варданян. Эти «золотые детки» сумели досадить многим.

- Зачем он это делает? – задал вопрос Трис.

- Чистит общество от гнили, - пояснил Василий. – Выполняет нашу работу.

Раздался свист. Фальшивя, насвистывая, Поленов направился к окну.

- Сколько с гнилью ни борись, она снова и снова появляется на теле общества. Для этой цели существуем мы, органы правопорядка.

- Когда мы связаны по рукам и ногам законами, появляются не скованные моральными принципами народные борцы, этакие русские Робин Гуды, Стеньки Разины и Емельки Пугачёвы. И я поощряю их – нынешних помощников – справедливое стремление помочь нам в нашей работе! – будто отрапортовал на отчётном собрании Трис.

Поленов развернулся к столу.

- Сеня, ты что говоришь?

Семён Семёнович сложил руки на груди.

- Что думаю. Таково моё мнение. И оно, считаю, верное. И не надо меня переубеждать, напрасное занятие.

Поленов вернулся за стол.

- Вася, - обратился он к Суровцеву. – Набросай план оперативных мероприятий и ко мне через… - он посмотрел на настенные часы. - … через полчаса с докладом. Свободны. А тебя, Сеня, а попрошу остаться…

Александр Александрович сидел в кофейне почти час. Кофе остыл. К пирожному он не притронулся. Он думал и в мыслях был далеко. Собственно, мыслей-то никаких не было. Сплошная белая стена. Только по краям непонятные тени. Болела голова, не давал покоя шрам последние несколько дней. Как и предупреждал невропатолог, начали периодически появляться барометрические боли: на перемену погоды, перед дождём, после бури. Доктор категорически советовал не волноваться. Хотя и поправился, что полностью волноваться может человек в одном состоянии и сложил на груди руки, но этого так быстро нам не надо, закончил он; выписал лекарства, не много, два вида, расписал правила приёма и порекомендовал пройти курс лечения в стационаре. Александр Александрович, помнится, тогда заметил, что при его необыкновенной загруженности это большая роскошь. Доктор, как ему показалось, вздохнул облегчённо и назначил следующую встречу. На прощание поинтересовался, откуда у него шрам на щеке. Александр Александрович сочинил очередную красивую легенду, малоправдоподобную, но убедительную.

Отсутствие мыслей не беспокоило. Как может волновать то, чего нет? Не давал ему покоя Витя, муж погибшей Сашеньки, но с ним он уладил, пусть и не совсем правильным, но верным способом, нельзя оставлять за спиной не выжженные руины покорённых городов. Не тревожил стоящий рядом ящик, упакованный в обёрточную серую бумагу. Как с ним поступить, решение пришло внезапно. Теперь предстояло обдумать – тут мысли работали – как его доставить по адресу. Конечно, это крайняя мера и попахивает садизмом. Однако привыкать ли ему, когда всё вокруг пронизано равнодушием и жестокостью. Александр Александрович выпил остывший кофе. Посмотрел на сладкое. Подозвал официанта, молоденькую, улыбчивую, симпатичную, светлоглазую девушку с копной каштановых волос и сделал заказ. Она удивилась просьбе посетителя принести коньяк в запарнике, спиртным торговали открыто, у предприятия есть лицензия, но не моргнула глазом и сообщила, что с удовольствием исполнит пожелание. Запарник с коньяком, чашка дымящегося кофе вскоре стояли на столе.

В старые времена выбор выпустить пар или развеяться был велик. Всадник запрыгивал на коня и скакал во всю прыть, куда глаза глядят. А смотреть было куда! утыканные антеннами крыши высоток не застилали горизонт. Перед взором человека лежала бескрайняя степь. Гони себе и гони, пей ветер полной грудью, нет перед тобой дорог, есть только направления, пока горячий скакун под тобой не устанет. Или не возникнет внезапно густой стеной непроходимый лес. Или не встанет непреодолимым препятствием неизвестная полноводная широкая река. Или не встретит в пути такого же любителя измерять пространства степные копытами коня.

Сейчас всё наоборот. Бетонно-асфальтовые нити трасс оплели некогда в тоске пустовавшие степи и понеслись по ним не живые кони, высекая искры копытами подков, поехали металлические изделия рук человеческих, упрятавшие под капотом не одну лошадиную силу. И нельзя, как встарь, упиться окружающего пейзажа красотой, насладиться его первозданностью. Сливаются за окном виды в сплошную цветную линию и уже не служат препятствием руки, леса, горы и степи. Повсюду наследил человек: прорубил в скалах тоннели, проложил через реки мосты, связал разные берега. Нет преград железному коню, любые препоны ему по плечу или по колесу. Не травы, поникшие от утренней росы, а влажные километры дорог наматывает водитель на резину колёс.

Сероп Рафикович стоя в пробке, как делал это всегда, он решил развеяться, но против обыкновения, не стал гнать, опережая ветер, по дороге, выехал на окружное шоссе и начал медленно плыть в плавном потоке машин.

Погрузиться полностью в себя, в своё горе, внезапно пришедшее к нему пустым одиночеством, не удалось. Постоянно его отвлекали едущие впереди машины зажигающимися фонарями габаритов, звуками клаксонов, режущими слух и сознание; отрывали от сосредоточения спешащие авто, водители которых торопились неизвестно куда и зачем, постоянно чуть ли не втыкаясь передними бамперами в его багажник, подстёгивали к активной езде. На редкость, всегда бодрый и подтянутый, истязающий себя утром пробежками и физическими упражнениями, он сегодня чувствовал усталость и вялость во всём теле. Глубокая апатия, полное безразличие, невозмутимое равнодушие невидимыми путами спеленали волю, ум, сознание, душу и желания крепко-накрепко. Сейчас он представлял собой пустую куклу, по чьему-то изящному извращению нарекли человеком.

Как не обращал Сероп Рафикович внимание на внешние звуки, пытавшиеся вернуть его в покинутый им и его сознанием мир, также игнорировал он вызовы телефона, импортируемые устройством на панель управления машиной. С упрямой настойчивостью он нажимал пальцем на значок вызова, обрывал сигнал, снова погружаясь в себя.

Очередной вызов снова отвлёк от скорбных дум, но высветившееся имя изменило решение. Он ткнул пальцем в значок и услышанное заставило побледнеть смуглую кожу лица. По мере озвучивания узнанной информации Артуром, Сероп Рафикович всё сильнее сжимал кожаную оплётку руля. Выслушав, он быстро, сбиваясь и глотая окончания, прокричал в динамик, что немедленно едет домой, чтобы до его приезда всё оставили так, как оно есть на этот момент.

Взвизгнув колёсами, педаль газа вдавил до упора в пол, чуть ли не тараня машины, Сероп Рафикович поехал домой.

Василий, придя в кабинет, первым делом обозначил границы дела, которыми каждый будет заниматься. Федя ему возразил, сказав ехидно, что его лучший друг, как настоящий начальник всю самую неблагодарную и грязную работу оставил ему, себе же, от скромности не краснея, оставил возможность пройтись по вершкам и собрать корешки. Василий не замедлил ждать и на обвинения парировал тем, что он, как Федя правильно заметил, как начальник оставил себе почётную роль и миссию громоотвода, в любую минуту отводя грозовые удары вышестоящего начальства от них обоих.

- Федь, не ерепенься, не так страшен чёрт, как его малятко, - сказал Василий тем начальственным голосом и тоном, от которого у подчинённого должен был дрогнуть внутренний камертон, но не дрогнул, не зазвенела тонко натянутая струна справедливости. – Опроси всех, кто в последнее время имел с нею какие-либо отношения.

- И половые? - всыпал соли в пересоленный суп Федя.

- Буде таковые найдутся, - сделал акцент на последнем слова Василий.

Федя всплеснул руками и рассмеялся.

- Чо ржёшь, как сивый мерин? – спросил Василий.

- Ты представляешь себе, сколько таких найдётся?

- Каких?

Федя, успокаиваясь, прокашлялся, прочищая горло.

- И тех, кто просто общался, и напарников по постели.

Василий захлопнул папку, на единственном листке лежал черновой план работы.

- Со всеми побеседуешь и слова запишешь. И проследи, чтобы каждая тва… кх-м! – каждый опрашиваемый обязательно написал, «мною прочитано и мною подписано».

Федя не унимался.

- Вась, повторюсь, их немерено, кто с нею…

- Слушай, почему ты по имени не называешь?

- Кого?

- Погибшую.

Федя скривился.

- О мёртвой говорят или хорошо или никак.

- А у тебя нет хорошего слова о ней?

Федя резко отрицательно кивнул.

- Нет. Одни ху… только плох… Ну, в общем, - развёл в стороны руки и беспомощно их опустил, - никакие, словом.

Василий крепко сжал губы. Постучал пальцами по папке.

- Ну, вот что, мин херц, поговоришь со всеми на месте.

- А если не захотят… общаться? Такие индивидуумы тоже могут найтись. Многообразие мира в разнообразии.

Василий сильнее отбил дробь.

- Не умничай, Федя, не надо! Заартачившихся приволочешь сюда силой! В наручниках! Под конвоем! И здесь допросишь со всей строгостью!

Федя положил на ладонь подбородок и зачарованно посмотрел на друга сияющими от счастья глазами.

- Чо уставился? – остановился Василий.

- Иголки под ногти можно вгонять? Раскалённые? Добела? А то ведь могут упереться, мол, слова не скажу! Режьте меня, изверги, на части!

Василий вздохнул.

- Ладно, хватит ёрничать, Федя. Я вот что ещё…

Звонок мобильного телефона отвлёк. Василия изогнул левую бровь, глядя на дисплей устройства.

- Начальство звонить изволят, - нажал на значок с трубкой, сделал очень умное лицо. – Слушаю, Аркадий Ильич. Да… Что, опять?!. Да в самом-то деле, кроме нас, что, других сотрудников нет! Есть… – уже поникшим голосом произнёс Василий. – Слушаюсь, товарищ, полковник. Сейчас подойдём! – Василий отключился. Посмотрел с непередаваемым чувством чего-то неопределённого. – Пошли, шеф ждёт. Появились свежие…

- Трупы?! – сострил Федя.

Василий хотел матом послать, куда подальше друга. Передумал.

- Сплюнь. Свежие новости. По непроверенным данным нашлась голова.

- Медузы Горгоны? – с неиссякаемой надеждой кладоискателя, перелопатившего тонны древних культурных пластов спросил Федя.

Василий подошёл к зеркалу, посмотрелся на себя, пригладил ладонями короткий ёжик волос и, глядя в зеркало на Федино изображение, ответил:

- Всадницы… без головы…

Женский вой – не крик, не плач, не рыдание – доносились из дома и слышались у ворот. К машине подбежал охранник и собрался сообщить приехавшему хозяину мрачную новость. Увидев его лицо, воздержался, зная из долгого опыта работы, чем это может кончиться, поэтому помог выйти, придержав открытую дверцу.

Сероп Рафикович не поспешил допытываться у охранника, что да как, он решительным шагом направился в дом.

Сусанна и Гаянэ заперлись в комнате. Сидели в обнимку на низком диванчике. На журнальном столике перед ними стояла посылка, небольшой квадратный ящик, изготовленный из прозрачного крепкого стекла; внутри в прозрачной жидкости в облаке раскрывшихся волос находилась женская голова; обёрточная бумага валялась на полу. Гаянэ молчала; Сусанна, с мертвенно-бледным лицом, перекошенным от горя, посеревшая и мгновенно постаревшая вцепилась в поседевшие волосы пальцами, качалась из стороны в сторону и выла. Тем жутким воем, от которого встают дыбом волосы.

Сероп Рафикович влетел в комнату и остановился на пороге. На него из стеклянного куба смотрела полузакрытыми глазами его дочь, вернее, её голова. Что-то первобытное, страшное, непередаваемо-жуткое остановило его на пороге. Сердце колотилось со скоростью работающего на пределе возможностей автомобильного мотора. Горячая волна ужаса окутала тело; в висках застучали дробно молоточки; в глазах померкло. Сероп Рафикович на короткое время ощутил всю свою ничтожность; если ещё вчера он не верил, что кто-то может посягнуть на его покой, на его семью, причинить вред и горе, то сейчас его уверенность рассыпалась прахом. Колосс его незыблемости оказался глиняной фигурой на ногах из песка, скреплённого водой. Она испарилась, песок рассыпался, и колосс рухнул, увлекая за собой все те ценности, ради которых он потратил всю свою сознательную жизнь. Теперь всё казалось второстепенным, ненужным и бесполезным.

- Кто? – указал он на посылку, - кто принёс это? – голос Серопа звучал глухо и неестественно. – Сусанна, ты меня слышишь? Перестань кричать, дохлая курица, и отвечай, когда спрашивает муж!

Гаянэ попыталась подняться, раскрыла рот, в попытке робкой начать первой объяснения, но хозяин особняка посмотрел на неё таким взглядом, будто хотел испепелить бедную девушку, и она быстро опустилась на диван, глядя испуганными глазами то на него, то на Сусанну; она повторно испытала страх перед хозяином, который испытывала каждый раз с момента приезда в его дом, видя его в плохом расположении духа.

Сусанна от окрика мужа быстро пришла в себя, будто он окатил её ледяной водой.

- Посыльный привёз, - ответила, всхлипывая, она; глаза всё ещё были полны слёз. – Вместе с букетом белых роз.

- Фирма? Какая курьерская фирма? Как выглядел посыльный? На какой машине приехал? – Варданян то говорил на армянском, то перескакивал на русский, то снова переходил на родной язык.

Сусанна снова залилась слезами; уткнулась лицом в ладони; не могла произнести ни слова. Сероп посмотрел на Гаянэ. Девушка словно онемела; одеревенела; суставы потеряли подвижность, и только внутри мелко дрожало сердечко.

- Кто-нибудь в этом доме в состоянии дать ответы на мои вопросы? – ярость распирала грудь Серопа. – Ты! – он указал на жену, - дочь змеи, скрылась с моих глаз! Ты! – он перевёл взгляд на Гаянэ, хотел сказать что-то обидное, но не смог, язык словно распух на мгновение, - убирайся следом за ней! – вышло шепеляво и коряво, слова будто продирались через густые колючие заросли во рту.

Сероп Рафикович подождал, пока из комнаты уйдут жена с племянницей. Подошёл к столу. Опустился на колени перед столом, обнял куб с головой дочери и заплакал.

Из горьких дум Серопа вывел тихий голос.

- Ахпер… - это был Артур.

Глаза Серопа высохли в мгновение ока. Он медленно-медленно повернул голову назад.

- Здесь должна была быть голова убийцы моей дочери! – прошептал Сероп. – Артур, ты клялся хлебом!

- Ахпер! Я…

- Нет! Я даю тебе два… три дня, чтобы на этом столе стояла его голова.

Сероп резко развернулся, встал. Глаза мужчин встретились и у обоих они вспыхнули зло и недобро. Артур не попятился, хотя первым желанием было именно это. Сероп торсом наклонился вперёд.

- Три дня, Артур, - Сероп поднёс три растопыренных пальца к лицу мужчины, едва не уперев их ему в глаза. – Других вариантов нет: или здесь его голова или твоя!

Возле вычурного особняка, украшенного в излишестве колоннами и башенками, десятком флюгеров в форме геометрических фигур и животных на острых шпилях, уже находилось три машины «скорой помощи»; они резали глаза проблесковыми маячками и выносили слух вытягивающим звуком фанфар. Возле них суетились медики, не решаясь заходить во двор. Также в ряд возле забора выстроились машины ДПС.

- Смотри-ка, Федя, какая активная суета образовалась возле дома, - Василий остановил машину в двух десятках метров от ворот. – Как думаешь, этот торжественный приём в нашу честь?

Федя горящими глазами смотрел наружу сквозь стекло.

- Naturellement¹! – как-то величественно, даже торжественно проговорил он. – Оркестра с тушем и охранников со срывающимися с поводка псинами не хватает.

Василий с интересом посмотрел на друга.

- Федь?..

- А!..

- Федь, ты вот сейчас сказал серьёзно, да?

Федя, не отводя взгляда от происходящего на улице, ответил:

- Аbsolu², мин херц.

Василий спросил:

- А ты, Федь, какой иностранный язык в школе изучал?

Федя, наконец, оторвался от уличного зрелища.

- Как и все, английский.

- И как?

- Что как?

- Ну, - Василий обдумал следующие слова, - в смысле, успехи.

Федя безразлично пожал плечами.

- Как у большинства – на твёрдую троечку с большущим минусом. Кроме твёрдо усвоенного «I love you!» могу парочку фраз в порнофильме разобрать.

Василий поперхнулся смехом, вытер набежавшие слёзы.

- Знаешь, чтобы пару фраз в порнофильме разобрать, не обязательно мозги истязать изучением английского.

- Не знаю, не знаю, Вася, а вот мне английский помог.

- Даже сейчас?

Федя для чего-то вынул пистолет и проверил затвор.

- Что сейчас-то было не так?

- Два слова произнёс на французском.

Направив ствол на машину «скорой помощи», Федя сказал:

- По-французски. И что? стараюсь быть этим, э-э-э… как его, полиглотом.

1 естественно (франц.)

2 безусловно (франц.)

Василий снова рассмеялся.

- Ну, вот что, полиглот, пошли работу работать. А то, смотрю, от скуки ты уже скоро начнёшь живых людей как в тире мишени расстреливать.

Поздоровавшись с некоторыми знакомыми из соседних подразделений, Василий и Федя вошли во двор через раскрытые ворота – тяжёлое чугунное литьё створок говорило о вкусе хозяина – нагромождение плавно изогнутых линий вперемешку с кругами и торами, пересечёнными перпендикулярно-вертикальными прямыми линиями, будто заказчик хотел спрятать свои прошлые и будущие страхи в запутанной головоломке, которую никому не в силах разгадать. Федя обратил внимание Василия на эту мелочь; на это Василий ответил, что с этими вот вывертами подсознания пусть разбираются психологи, они, если. Федя не забыл, специализируются несколько в иной области человеческих капризов, если можно так выразиться. «Вот то-то и оно, что в иной области!» - тяжко вздохнул Федя и едва не подпрыгнул на месте, когда его брюк коснулась носом огромная кавказская овчарка, подойти ближе мешал поводок, находящийся в руках охранника. – «Не бойтесь, - произнёс он. – Сальма без команды ничего не сделает». – «Спасибо за предупреждение, - поблагодарил Федя, чувствуя металлический холод между лопаток и горячее дыхание животного в лицо. – А то я как-то собак недолюбливаю». – «Они это чувствуют, - ответил охранник с суровым выражением на лице. – Поэтому, вам лучше их полюбить. Попробуйте, это не сложнее, чем любить женщину». – «Спасибо, – повторил Федя. – Спасибо». – «Пожалуйста», - ответил охранник и направился к воротам, возле них начинала скапливаться толпа из местных жителей. – «Разойдись!» - зычно скомандовал он, расслабил кисть, собака почувствовала слабость поводка и продвинулась вперёд на несколько метров. Прямо противоположное интересу чувство страха заставило любопытствующих отодвинуться назад на безопасное расстояние.

- Ты понял, - Федя взял за рукав куртки Василия. – Любить собаку не сложнее, чем женщину! Во даёт!

Василий ответил:

- В чём-то он прав. Но это не помогло его хозяйке относиться с любовью к посторонним людям и с уважением к их судьбам. Нас ждут, - он кивнул на входную дверь, где стоял Артур, знакомый по прежнему его посещению начальника Поленова невысокий мужчина, в этот раз он был в джинсовом костюме, начальник охраны.

- Оказывается, это обычные байки, Вася!

- Ты о чём, Федя? – Суровцев смотрел с удивлением по сторонам; он никак не мог привыкнуть за время работы к той напускной роскоши и излишеству в интерьере особняков богатых персон; нагромождение и смешение всего, чего возможно, стилей и направлений в искусстве и архитектуре, было в его понимании, человека не избалованного ничем этим, полной безвкусицей.

- О гостеприимстве и радушии восточных людей, - ответил Федя; как казалось Василию, его вовсе не вдохновили на необычные размышления пышное убранство помещения.

- Ты подумал сначала, прежде чем сказать?

Федя посмотрел на мраморный пол.

- Как думаешь, настоящий? – спросил он и ответил: - Конечно, подумал, Вася. Думать – составляющая часть в нашей профессии.

Суровцев встряхнул головой, стараясь отогнать от себя нахлынувшие мысли.

- У людей горе, а ты говоришь о гостеприимстве.

- Что теперь, в чашечке кофе откажут?

Василий подождал, что ещё выкинет товарищ.

- Жажда замучила?

- Нет, - безразличие в голосе мужчины, будто красная нить в повествовании, говорило об его полной незаинтересованности. – Хотелось на деле проверить.

- И как? Проверил?

Федя хмыкнул и улыбнулся.

- Ага!

- И как? Доволен?

Лицо Феди озарилось каким-то внутренним светом.

- Ну да.

- И как?

- Да что ты заладил, как да как! Красивые слова и только. Ладно, Вася, посмотри на грозный вид начальника охраны. Ему уже вставили по самые помидоры, приглядись, на раскаряку ходит, потому он и хмурится. Тяжело ходить прямо с помидорами в жопе.

Василий хлопнул товарища по локтю.

- Лексикон, Федя!

- Что лексикон, товарищ майор?

- Следи за тем, что говоришь.

Федя коротко засмеялся.

- Веди себя прилично! Что с тобой?

- Представил себя с помидорами в жопе.

Василий покачал головой.

- Как ощущения? Надеюсь, приятные?

Федя скопировал поведение товарища.

- Воображение у тебя, Вася, богатое. Представь сам.

Суровцев кашлянул.

- Ну, уж нет. Обойдусь без экстрима.

По лестнице, ведущей на второй этаж, спустился начальник охраны. Не меняя сурового выражения, он проговорил с сильным акцентом, что господ следователей господин Варданян ждёт в своём кабинете и предложил подняться на лифте на четвёртый этаж.

По напускной роскоши кабина лифта не уступала всему убранству особняка. Зеркала в полный рост в золотых тонких рамах с выбитым восточным узором по кайме. Светильники в золоте, кнопки управления движением механизма тоже из золота.

Василий вздрогнул, Федя незаметно наступил ему на ногу.

- Господин следователь себя прекрасно ощущает в подобающей его чину обстановке? – прошептал он на ухо. – Меня всего ажно распирает от оказанной чести ступать по чистому золоту.

- Заткнись! – сквозь зубы прошептал Василий.

Федя осклабился.

- С превеликим удовольствием, - шепча, произнёс он. – Едва переступим порог кабинета хозяина этого распрекрасного дворца, слово из меня клещами не вытянешь. Болтать с ним будешь сам. Меня, блядь, воротит от всей хуйни!

Стоявший перед дверью начальник охраны оглянулся.

- Я всё слышу.

- Очень прекрасно, - ответил Федя. – Будешь знать истинное отношение к вам и подобным.

- Я сделаю свои выводы, - угрожающе произнёс начальник охраны.

Федя выпустил газы, смеясь.

- Ты был так смел, даже тогда, когда ловил убийцу убийцы?

- Ты кого называешь убийцей? – вспыхнули огнём ярости глаза начальника охраны.

- Федя, не надо, - предостерёг Василий друга. – Лучше молчи.

- Вась, ну вот не надо лишних телодвижений, - сказал Федя другу и обратился к сопровождавшему: - Убийцей в первую очередь называю дочь хозяина особняка. Совершивший акт самосуда тоже преступник, но ты запомни, я на стороне большинства, желавших адекватного возмездия. Коль наше законодательство безупречно пластичное, что за кражу сдобной булки может посадить на десять лет, а за убийство нескольких человек отпустить с миром на свободу. Понятно? Или нужно расширенное истолкование?

Начальник охраны ответил сразу же:

- Это не было убийство!

Говорившие не заметили остановки лифта.

- Да ты что! – злая ирония сквозила в голосе Феди.

Василий решил, пора вмешаться, чтобы ситуация не закончилась предсказуемо плохо.

- Вы нас проводите к хозяину? - обратился он к начальнику охраны. – Или нам предоставите самим искать кабинет? – при этом Василий каблуком надавил на ступню друга. – Я жду.

Начальник охраны покраснел, через смуглый цвет кожи проступили красные пятна; не было понятно, то ли он смущается, что навряд ли, то ли он не умеет скрыть эмоции.

Двери лифта распахнулись. Он сделал рукой приглашающий жест.

- Прошу следовать за мной! – сухо, сдерживаясь, явно делая одолжение, произнёс он и сделал шаг наружу и в сторону.

Василий громко, так, чтобы расслышал начальник охраны, сказал Феде:

- Слышишь, горячий финский парень, будь профи. Личное оставь за порогом дома или меняй профессию.

Сероп Рафикович принял следователей сидя в кресле за широким столом старинной работы.

- Проходите, присаживайтесь! – предложил он полицейским и движением подбородка приказал Артуру покинуть кабинет. Артур с недовольством на лице вышел, плотно и тихо затворив дверь. Это не укрылось от Варданяна, но он уже давно решил судьбу своего охранника. Он видел на столе золотое блюдо с его головой, так как найти убийцу дочери Артур не сможет, но пусть хотя бы немного постарается.

Василий и Фёдор сели в комфортные кожаные кресла.

- Нам сообщили, что вы получили посылку с… - Василий остановился, ища нужные слова. Помог Варданян.

- С головой моей дочери. Будем называть вещи своими именами. Да, это правда.

Василию сразу стало легче, в тоне Варданяна чувствовалось желание помочь, пусть не делом, так словом.

- Хорошо, Сероп Рафикович, - он почти полчаса в кабинете сидел и запоминал имя и отчество пострадавшего. – Кто доставил посылку? Вы в этот момент находились дома?

Варданян кивнул. Налил из графина в стакан виски. Отхлебнул.

- Вам не предлагаю. Вы на работе.

Василий промолчал. Федя же сказал, что он не за рулём, но тоже откажется в знак солидарности с начальником. И посмотрел на друга, ожидая реакции, но на Василия будто опустился непроглядный туман начальственности.

Варданян рассказал, что на момент получения посылки он был на работе. Посылку получил охранник, сегодня он отдыхает, но по его распоряжению он прибудет с минуты на минуту, полностью ответит на вопросы, он запомнил логотип курьерской фирмы, осуществляющей доставку, даже записал номер автомобиля. Посылку распечатала жена, но с нею, Варданян акцентировал на этом, сегодня поговорить не получится, нервное потрясение и состояние здоровья не позволят этого в ближайшее время. Ему о необычном сюрпризе сообщили тотчас. Он и Артур, начальник его охраны, он сопроводил господ полицейских к нему, приехали домой. Резкий разговор с женой и беседу с Артуром, которого поставил перед ультиматумом, он не воспроизвёл ни в какой мелкой фрагментации или детализации, могущих повлечь за собой много лишних вопросов, решив, сказанного полицейским достаточно.

Опытные сотрудники, Василий и Федя уловили в рассказе Варданяна недосказанность.

- Вот и всё! – резюмировал Варданян. В это время зазвонил телефон, тоже изготовленный из золота. Варданян взял трубку, выслушал и сообщил о приезде нужного охранника и сказал, что побеседовать с ним они могут в комнате охраны.

На этом расстались. Суровцев учтиво произнёс, что если вдруг всплывут некоторые подробности, забытые в ходе беседы, он просит немедленно сообщить по телефону и положил на стол визитку.

Приехавший охранник, принявший страшную посылку, назвался Петром Алексеевичем, это подтвердили данные паспорта. На вид ему было около сорока, выправка выдавала военного отставника, что впоследствии и выяснил Суровцев. Пётр Алексеевич оказался словоохотлив, Суровцев ненароком подумал, с ним провели предварительную беседу, потому как каждое слово приходилось тянуть клещами. Да, признался охранник, посылку привёз посыльный на машине, фургоне «Рено» белого цвета, подробно описал логотип, назвал номер машины; обрисовал посыльного, юноша лет двадцати-двадцати пяти лет, блинные волосы, крашеные в сине-зелёный цвет, на лице очки. – «Диоптрии?» - поинтересовался Федя. – «Нет, солнцезащитные, - ответил охранник, - светло-оранжевые линзы». – «Я расписался в получении и передал посылку дворнику». – «Почему?» - спросил Василий. – «Не имею права покидать пост». Что было в доме, он не знает. Только через какое-то время послышался вой. – «Вой?» - переспросил Суровцев заинтересованно. – «Да, вой, - ответил охранник. – Я в состоянии отличить плач от крика и воя». – «Вой, - почесал за ухом Федя. – Как думаете, почему?» - «Вам когда-нибудь присылали голову вашего ребёнка в посылке?» - переспросил Пётр Алексеевич. – «Упаси бог!» - перекрестился Федя. – «Что ещё можете добавить?» - спросил Суровцев. Охранник пожал плечами. – «Кажется, рассказал всё, что знаю». – «А что не знаете? – спросил Федя, вопросом приведя охранника в замешательство. – Тоже рассказали?» На миг лицо охранника потеряло прежнюю невозмутимость; он подался вперёд, но взял себя в руки. – «Больше добавить нечего». – «Ну, что ж, спасибо за содействие следствию, - поблагодарил Суровцев, протянул визитку: - Если вдруг что-то вспомните, будьте любезны, позвонить по указанному адресу».

На улице начался дождь. Толпа любопытствующих поуменьшилась. Небо затянули тучки, вскоре сменили их тяжёлые тёмно-сиреневые тучи, наполненные дождевой водой, готовой, вот-вот, пролиться затяжным ливнем.

- Позвонит? – обратился Федя к Василию.

Василий посмотрел на небо, подняв лицо и подставив его холодным каплям.

- Куда же он денется с подводной лодки?

- Он что, подводник? – удивился Федя. – Я заметил военную выправку.

- Нет.

- О какой подлодке ты тогда сказал?

Василий вернулся с неба на землю.

- Наше государство – большая подводная лодка. Куда ни беги, никуда не спрячешься. Вопросы?

Федя залез в карман рукой, нащупал ключи и поймал себя на странном ощущении, будто за ним пристально наблюдают со стороны столпившихся зевак, жителей элитного посёлка и откуда-то со стороны, оттуда, куда невозможно проникнуть взглядом и ему стало не по себе, лёгкий морозец пробежался по спине; он вздрогнул и огляделся; ничего подозрительного, люди как люди, и богатенькие и обычные, во взглядах ни капли сожаления, один интерес, что да как; но вот что-то Феде мешало дышать, что-то сдавливало грудь невидимыми обручами, будто бочку. Федя помотал головой, ощущение не пропало. Он обратился к Василию:

- Работы невпроворот. Едем?

Работы, действительно, было выше крыши. Нужно было опросить всех, хорошо и мало-мальски знакомых с погибшей. Не упустить даже продавцов в магазинах, где она совершала покупки, хотя этот пункт был под большим вопросом, не обойти вниманием сотрудников ночного клуба, где она зависала с друзьями, особенно заострить внимание на швейцаре, после унижения его с Майрой Варданян случилось то, что случилось.

Список опрашиваемых вышел приличным.

- Разделим почётную обязанность вести светскую беседу с мажорами и простыми гражданами? – высказал предложение Федя.

- Отклоняется, - ответил Василий. – Принимая во внимание остроту проблемы и преступления, будем действовать вместе. Составил список?

- Подозреваемых?

- У тебя есть подозреваемый? – удивился Василий.

Федя хлопнул ладонями по коленям.

- Швейцар ночного клуба. Почему бы и нет? Его унизили принародно.

Василий перебил.

- Ты плохо просмотрел видео? По его ответам потерпевшей, ясно, мстить он не будет. Да посмотри на его лицо! это не лицо преступника!

Лицо Феди искривила ухмылка.

- С умным видом на лице совершаются самые злые преступления, мин херц. Первое. Второе, взять за предположение, что с ним что-то случилось. Щёлкнул тумблер в голове и нате вам здрасьте, вчерашний скромняга и почитатель человеческих ценностей взялся за топор. Чем не версия!

Суровцев подобрался.

- Швейцар, говоришь.

- Да, мин херц.

Василий потёр азартно руками.

- А почему не муж погибшей беременной женщины, а?!

- Ну…

- У него причин отомстить убийце жены поболее будет, чем у швейцара. Того унизили принародно, так наплевать, слово не кирпич, сильно не травмирует. Вот муж погибшей… Здесь надо подходить с той стороны, что за кровь платят кровью… Чем не версия!

Федя развёл руками.

- Ну…

- Не запряг, не понукай! – не вытерпел Василий. – Кто в данном случае больше подходит на роль подозреваемого?

- Получается, начнём с мужа погибшей, - Федя заглянул в блокнот. – С Виктора Сумарокова?

Виктора Сумарокова дома не оказалось. Выглянувшая на шум соседка сообщила, после изучения документов полицейских, что он на работе. После неё идёт на кладбище к жене. – «Это у него теперь, - женщина покрутила пальцами возле виска, - пунктик такой. Ходит, беседует с нею, с невинно убиенной, с Сашенькой своей. Делится новостями, рассказывает о прошедшем дне». – «Ясно, - сказал Суровцев. – Как вы сказали, вас зовут?» - «Ангелина Трифоновна, - ответила соседка, - но я вам не говорила». – «Да? – произнёс Федя. – А мне показалось, говорили. Ну, да ладно, нас интересует, вы не заметили ничего необычного в поведении Виктора?» Соседка осмотрела повторно полицейских. – «Плачет часто. Так оно и понятно: жену с не рожденным дитем убили». – «И всё, Ангелина Трифоновна, больше ничего?» - «Что ещё надо? – удивилась Ангелина Трифоновна. – Неужто этого мало?» Василий и Федя не удовлетворились услышанным. – «Нас интересует, не проговаривался ли он ни с кем, что хочет отомстить за смерть жены, - начал Суровцев, - мало ли, бывает, человек сгоряча решается на необдуманный поступок, в запале делится мыслями. – резко изменил вектор разговора. – Да, никто не зачастил к нему в гости? Чаще, чем обычно? Друзья, знакомые, соседи по подъезду?» Соседка задумалась, рассеянно, сосредоточенно и беззвучно жевала губами, загибала руки и ломала пальцы, не замечая хруста суставов. – «Нет, Витенька ни с кем, ни о чём подобном не говорил. Откуда знаю? Да бог с вами, милые, уверена в этом, да и не Бэтмен он, чтобы с топором в руках бросаться мстить за жену». – «Вот вы сказали, с топором в руках, - уцепился за слово Федя. – Значит, проскальзывало что-то в беседе с кем-то». – «Да нет, - всплеснула руками Ангелина Трифоновна. – Ничего не проскальзывало». – «Почему вы думаете, Ангелина Трифоновна, что Виктор не мог задуматься о мести?» - продолжал спрашивать Федя. – «Не тот человек, Витя», - улыбнулась грустно соседка, будто сожалея о чём-то. – «Почему?» – перенял эстафету вопросов Суровцев. – «Нет в нём стержня. Пойти за кем-то сражаться за справедливость, быть вторым или третьим, да, он пойдёт, только клич дай; но вот самому отважиться на решительный поступок… - задумалась на мгновение Ангелина Трифоновна и продолжила: - Нет, не способен. И никому заказать убийцу тоже не мог». – «Почему вы, Ангелина Трифоновна, сказали, что не мог заказать убийство?» - напряглись Суровцев и Балшин. – «Так откуда у него деньги? – вопросом на вопрос ответила соседка. – Он же копейки получает, впрочем, как и все. А захаживает к нему сосед сверху, Александр Александрович, очень он Сашеньку, жену Витеньки, любил, как дочку родную». – «Он дома?» - спросил Федя соседку. – «С момента похорон редко его вижу. Один раз, правда, смотрю в окно, входит в подъезд, вечером это было, в руках ящик такой большой. Нести, видно, неудобно». – «Пошёл к себе домой?» - задал наводящий вопрос Василий. – «Нет. Не к себе. Прямиком к Вите». – «Когда ушёл?» - «Не заметила да я и в коридор вечером выходить опасаюсь. Поставили домофон, а толку мало: подопрут дверь доской и входи, кто не попадя». – «С ящиком?» - «Говорю же вам, в не слушаете, что ли, не заметила. Спросите лучше у Вити. Он скоро вернётся». Соседка дала понять, что беседа закончена. – «Последний вопрос, Ангелина Трифоновна, - не успокоился Федя. – Сразу понял, человек вы внимательный, чуткий, мимо чужого горя не пройдёте». Ангелина Трифоновна расцвела цветком сирени. – «Есть немного», - кокетливо ответила она. – «Приметы есть у соседа Сумарокова на лице?» - «Шрам … - соседка задумалась, водя пальцами возле лица. – Справа… Ужасный шрам. Страшный. Поинтересовалась однажды, откуда, так сосед отшутился, балагуря, сказал, в детстве самодельную ракету в космос запускали, дескать, мечтал о космосе». Федя посмотрел на друга. – «Спасибо большое за помощь, Ангелина Трифоновна», - поблагодарил Федя и увлёк за собой Василия. – «Ты слышал, шрам! Это он, Таксидермист! Его примета!» В спину донеслось: - «Откуда вы знаете, что он изготавливает чучела?» Суровцев и Балшин бегом поднялись по лестнице. – «Вы сказали, он изготавливает чучела?» - спросил Федя. – «Да, - ответила соседка. – Живёт этим. А что?» - «Ничего, спасибо», - сказал Федя и поблагодарил Ангелину Трифоновну.

На улице, стоя возле подъезда, Федя нервно топал ногой.

- Ну, что скажешь? Просто совпадение?

Суровцев отрицательно покачал головой.

- Слишком всё легко получается. Убитый горем муж. Сосед, живущий тем, что изготавливает чучела. Очень легко и просто, Федя.

Федя перестал стучать ступнёй.

- А если допустить, если так?

Василий снова возразил:

- Федь, в нашей практике… это невозможно, чтобы с наскока решить трудную задачу.

- Дождёмся Сумарокова и поговорим?

- Нет.

- Оставим засаду? На соседа?

Василий хотел ответить, но остановился. Неприятный холодок скользнул по сердце, будто кто-то проник под грудь и провёл по нему острой сталью.

- Мне кажется или за нами следят, Федь?

Федя насторожился.

- Тоже почувствовал, да? Мне вот возле дома Варданяна очень неуютно стало, хоть волком вой от страха. По спине мороз… Жутко!

Василий встряхнул плечами, прогоняя навалившееся ощущение. Посмотрел внимательно вокруг. Ничего подозрительного не заметил. По дороге во дворе проезжают, не останавливаясь машины, другие стоят на стоянке, в них не видно водителей. Мамаши с детьми гуляют на детской площадке.

- Ага, Федя, неприятно, жесть! Поехали.

- Куда?

- К швейцару. Адрес выяснил по телефону. Звонил в клуб.

- Он дома? – спросил Федя.

Василий остановился возле машины.

- Сказали, он взял отгул, - сказал и ещё раз осмотрелся, чувство контроля над ними не проходило.

Благодаря интуиции, Александр Александрович редко попадал в неприятные ситуации. За исключением молодости, когда жил другими чувствами и эмоциями. Шестое чувство – кирпич, положенный в стену жизни и скреплённый раствором уверенности, редко давало сбой.

Что может заставить обычного человека, не обладающего никакими сверхчеловеческими способностями, перейти дорогу, плотно загруженную движущимся транспортом и при этом не пострадать? Зло и настырно визжащие клаксоны только подталкивают идти вперёд, бросаясь чуть ли не под колёса автомобилей. Да угрозы водителей, обещающие засунуть в известное место сумку, которая в это время находится в руках безумного смельчака. Александр Александрович не раз испытывал фортуну, и никогда она к нему не поворачивалась спиной; всегда благосклонно улыбалась и касалась устами сухого лба. Да, он понимал, везение вещь кратковременного пользования и когда-нибудь эстафетной палочкой перейдёт в руки другому. И что теперь, забыть то щемящее чувство опасности, вползающее в мозг раскалённой змеёй, когда весь сворачивается перед твоими глазами в узкую расплавленную тропинку, на ней места нет, двоим – или несущийся на пределе автомобиль, или ты, простая человеческая букашка, задави, растопчи тебя, плакать долго не будут.

Немало лестных слов с отрицательным смыслом услышал он и на этот раз. От: «куда прёшь, скотина старая!» и «тебе, что, блядь безглазая, жить надоело!». Но он только прикладывал к виску сложенные указательный и средний пальцы, улыбался и продолжал перебежку. Уже на другой стороне к нему подошла молоденькая женщина с ребёнком в коляске и начала совестить, мол, как же ему не стыдно, надо думать не об одном себе, но и о тех, кто в этот момент управляет машиной; она не танк и остановиться быстро не может, раздавит и поминай, как звали. Александр Александрович приложил сложенные молитвенно к груди руки и клятвенно заверил, что поступает так в последний раз; девушка ответил, усмехаясь, мол, как же, в последний раз, она не впервые застаёт его за таким вот занятием. Ему бы пришлось долго выслушивать, любящую читать нотации девушку, да ситуацию спас ребёнок; он заплакал в коляске, всколыхнулся верх, она отвлеклась на него; Александр Александрович поспешил ретироваться с места словесного порицания. Чем ближе он подходил к дому, тем хуже слушались ноги. Они стали ватными и с трудом передвигались. Александр Александрович послушный внутреннему чутью, остановился и осмотрелся. Подозрительного вокруг мало. Детская площадка с детьми и бабушками и мамами; машины на стоянке; возле подъезда автомобиль… и тут сердце забилось учащённо. Он остановился и прислушался к себе. Да, опасность исходила от этого автомобиля. Она распространялась вокруг щупальцами осьминога.

Александр Александрович решил зайти в гости к новому другу, дворнику, живущему в доме напротив. Тот как раз собирался обедать и появление гостя с бутылкой водки воспринял более чем положительно. Бросился обниматься, заверяя в искренней дружбе, и, взяв в руки сосуд с крепкой жидкостью, устремился в кухню, по пути приглашая зайти туда же и гостя.

Новый друг окосел после первой рюмки. Глаза затуманились. Движения стали плавными и воздушными, будто обводил руками невидимые геометрические фигуры. Он пытался что-то произнести, но видя бесплодность усилий, только двигал губами, бровями и крутил глазами. После второй дворник полностью сник и заснул за столом, опустившись головой в тарелку с недоеденной яичницей и салатом из свежих помидор с брынзой.

Александр Александрович посидел на кухне дворника более часа, наблюдая за происходящим на улице. Он дождался выхода из подъезда двух мужчин, в них распознал старых знакомых и усмехнулся. Пару минут спустя, что-то обсудив, они уехали. Выждав ещё минут двадцать, Александр Александрович решил уходить. Он добавил в бутылку из шприца несколько миллиграмм прозрачной жидкости; остатки вместе с шприцем положил в сумку; переживать, что очнувшийся после перепоя дворник вспомнит хоть что-нибудь за последнее время, было бы крайне оптимистично.

Солнце на улице спряталось за тучку и быстро выглянуло. Идти домой или не идти, вопрос важный, но не остро-моментный. Актуальнее сейчас решить, где остановиться на этот вечер. Возвращаться домой глупо. Александр Александрович вынул из кармана небольшой пульт дистанционного управления. Несколько месяцев назад он установил систему пожарной безопасности. Попросил знакомого вывести небольшие распылители воды в комнатах и коридоре. И в это же время установил дымовые шашки. Если и остались какие-нибудь следы, вода из распылителей их смоет. С сожалением глубоким он посмотрел на дом, прекрасное пристанище, где он провёл столько приятного времени, и где над ним махнула смерть своим чёрным крылом.

Делать нечего. Он нажал кнопку. Подождал, пока из окон его квартиры не показался сизый дымок, одновременно с ним к дому быстро подъехала бригада пожарной команды, несколько машин ДПС и «скорой помощи».

Сероп Рафикович в компании с Артуром сидел в кабинете. Смеркалось. Темнота пряталась по углам помещения. Хозяин кабинета не обмолвился словом, чтобы зажечь свет.

- На моём сердце так же темно, как сейчас на улице, - промолвил тихо по-армянски Варданян. – Простить себе не могу, ведь в случившемся моя вина. Это я всё время хотел, чтобы у неё было то, чего был я лишён в детстве. Хочешь игрушку – пожалуйста! Новое платье – сейчас привезут из магазина! И так каждый день… Моя дочь не знала ни в чём отказа. Взрослея, запросы росли. Что я мог поделать, Артур? Что?

- Ахпер… - проронил Артур.

Варданян его перебил.

- Молчи… Молчи… Твоё счастье в том, что ты никогда не увидишь смерть своего ребёнка. – Варданян замолчал, погрузившись в раздумье. – Да-да-да, её смерть лежит на мне.

Послышался стук в окно; лёгкое постукивание. Мужчины повернули головы. На подоконнике сидела маленькая серая птичка и стучала клювиком в стекло. Ветер ерошил её перья.

- Плохая примета, ахпер, - проговорил сдавленным голосом Артур, он помнил слова прабабушки о вестнице несчастья, небольшой птичке тёмного окраса, предупреждая о беде, она прилетает к дому и стучится в стекло.

- Брось, - безразлично обронил Варданян. – Сейчас любая примета плохая. Налей вина, Артур.

Начальник охраны встал, взял из бара бутылку тёмно-зелёного стекла с блёклой этикеткой, на ней плохо читался написанный бронзой текст, часть краски осыпалась.

- Возьми наше, родное, - попросил Варданян. – Франция, Италия… Всё суета… Суета сует… Как был прав Экклезиаст!

Артур поставил бутылку и взял глиняный кувшин, горло залито сургучом. Открыл кувшин, поставил на стол стаканы и налил вино. Из маленького холодильника взял тарелку с сыром и вяленым мясом.

- Артур, - тихо произнёс Варданян.

- Да, - откликнулся мужчина.

- Тело дочери похороню на родине.

- Правильно, ахпер.

Варданян взял в руку стакан с вином и посмотрел на просвет, отставив кисть в направлении окна.

- Сусанну и Майру будешь сопровождать ты.

- Твоё слово закон, ахпер.

Тёмное вино казалось кроваво-бардовым в стакане; рука подрагивала; оно плескалось; несколько капель упало на ковёр.

- Но прежде ты найдёшь убийцу.

Артур переменился в лице; благо темнота не позволила хозяину кабинета увидеть произошедшие изменения.

- Или ты будешь сопровождать моих женщин в состоянии дочери, - Варданян провёл оттопыренным большим пальцем по горлу.

Легко сказать, найти убийцу! Артур слабо верил в эту затею, как бы ни был он могуч, есть силы сильнее человеческих. В данном случае ему не помогут связи с нужными людьми в органах. Они готовы брать деньги, но не готовы хорошо работать. Их развратили деньги; нет, большие деньги развратили всех, кто хотя бы раз взял их в руки и пропитался их ядом. Артур внутренне содрогнулся; умирать ему вовсе не хотелось. Если ему удастся найти убийцу, он не верил в то, что это был пресловутый хедхантер из интернета, то сможет справиться с ним. Дочь хозяина умерла. Он разделял горе хозяина, но считал, ей воздалось по заслугам, вслух этого не произнося. Ему часто случалось испытывать унижение от неё, он их сносил молча. Ждал, когда она насмерть насытится своею безнаказанностью; ждать не пришлось долго.

- Почему не пьёшь, Артур? – спросил Варданян. – Думаешь, как найти убийцу?

Артур вздрогнул, рука, державшая стакан с вином, расслабилась. Стакан опрокинулся. Вино пролилось на стол; со столешницы потекло на пол; в полумраке кабинета оно стало более похоже на кровь и нервно защипало в ноздрях. Артур дёрнул плечом, сдержал движение взять салфетку и вытереть; увидел взгляд Варданяна, направленный на вино.

- Кровь человеческая как вино, прольёшь, обратно в кувшин не соберёшь.

Не успели зайти в кабинет, на телефон Суровцеву позвонили, сообщили о пожаре в доме, откуда они приехали. Он поделился новостью с Федей и поинтересовался, какие у него на этот счёт мысли. Федя сказал, что Таксидермист заметает следы, что следил за ними, как пить дать, ехать на квартиру смысла нет, огонь и пожарные уничтожили все улики.

- То-то и оно, что снова все улики уничтожены, - грустно вздохнул Василий. – Складывается ощущение, на его стороне все силы добра и зла.

- Понимаю зла, почему добра?

Василий дёрнул плечами.

- Одно за другим ходит, как нитка за иголкой.

- Тоже верно. Что делаем дальше?

На этих словах Василий с умным видом, начальник как-никак, раскрыл ежедневник и перечислил мероприятия и встречи. Беседы со свидетелями. Назвал поимённо друзей погибшей, двоих он вызвал на беседу, должны, вот-вот, приехать. Потом предстоит поездка в клуб. Беседа с певцом Сергеем Проводом, по слухам, Майра Варданян имела на него виды. Опросить нужно весь персонал, работавший в день, когда она унизила швейцара. – «Работы, Федя, навалом, - резюмировал Василий. – Лопатой не разгрести». – «Оно и понятно, мин херц, - согласился Федя понимающе. – Работа наша такая, дерьмо расчищать лопатами, как Геракл авгиевы конюшни». – «Пока буду беседовать с приглашёнными, поезжай в деревню, - Василий справился с записанным названием. – Посмотри там, поговори с местными жителями. Может, чего они вспомнят». – «А если не вспомнят?» - «Помоги освежить память, - посоветовал Василий. – Не мне тебя учить».

Ехать чёрт знает, куда желания не было. Где-то в области какая-то почти заброшенная деревушка, где наверно и жителей-то, поди, не осталось, кроме разве что бездомных домашних животных. Федя цокнул языком. Посмотрел на небо. Осеннее, с низко повисшими тучами, готовыми выплеснуть уже не дождь, снег, отбивало всякую охоту к путешествиям. Пусть и не пешком, на машине, всё равно. Его окликнули: - «Чо застыл, Федя?» Это сослуживцы, не смотря на запрет курения, они отчаянно дымили сигаретами, сбившись в кучку. – «Ехать надо», - коротко ответил он, открывая дверцу авто. – «Далеко?» - сослуживцам-то до его проблем, как сперматозоиду сквозь резинку гондона к яйцеклетке. Федя назвал деревушку. Послышался свист. – «Так это же хер знает где, Федь!» - «Так вот к нему и еду!» Сразу же раздались советы не полагаться на навигатор, связи-де там нахрен и в старые, советские времена не было, взять в руки атлас области и вперёд, навстречу приключениям. Федя отмахнулся. Зло стукнул дверцей. Повернул ключ зажигания. Мотор нехотя завёлся с третьей попытки. Стук в стекло отвлёк от завладевших им мыслей. Это был Старинов Матвей, майор, из дежурной части, заступивший на пост. – «Чо?» - лаконично поинтересовался Федя. – «Хлеб есть или камешки?» - спросил громко он. – «Зачем?» - Федя почувствовал подковырку. – «Будешь бросать на дорогу, чтобы найти обратный путь!» - сказал, посмотрев на стоявших поодаль полицейских, и заржал вместе с ними.

Старенькая девятка, повидавшая на своём долгом веку не одну колдобину и не с одной ямой поцеловавшаяся днищем, выехала из двора в загородном направлении, кряхтя и поскрипывая пластиковыми внутренностями салона.

Pshlivsenah-01. Хай! Меня вызвали на беседу к следователю.

Pshlivsenah-03. Алик, мне позвонил старший лейтенант… фамилию не запомнил.

Pshlivsenah-01. Амир, на какое время пригласили?

Pshlivsenah-03. Точно не указали.

Pshlivsenah-01. Да ну! Чтобы менты не обозначили чётко время, не верю.

Pshlivsenah-03. Ну… Где-то после обеда.

Pshlivsenah-01. Это уже точнее. После обеда… Во сколько поедешь?

Pshlivsenah-03. Не знаю. Что они хотят узнать? Мойву я не убивал. Спи спокойно подруга! Заказ на неё не делал. Пусть лучше розыском хедхантера займутся. Не отвлекают занятых людей от дела.

Pshlivsenah-01. Ты-то занятой человек?! Пизди больше. Сидишь, очкуешь…

Pshlivsenah-03. Очкую, да! мне страшно!

Pshlivsenah-01. Чо бояться? Поговорят с тобой. Запишут показания. Напишешь ставшие родными слова, мол, мною прочитано и так далее. Поставишь закорючку и свободен.

Pshlivsenah-03. Да? а вдруг начнут дело шить? Кстати, поедешь с адвокатом?

Pshlivsenah-01. Нет. Но папаша настаивает. Так, говорит, ему и мне спокойнее будет. Я ему говорю, я и так спокоен. Он согласился, но предупредил, если начнут, типа, подписать, а я не буду согласен, сослаться на статью конституции и дождаться адвоката.

Pshlivsenah-03. Номер статьи не помнишь?

Pshlivsenah-01. Из УК?

Pshlivsenah-03. Дебил, блядь! Тебе всё хихачки да хахачки, а тут свербит в одном месте.

Pshlivsenah-01. Свербит сильно?

Pshlivsenah-03. Да.

Pshlivsenah-01. Свечку поставь.

Pshlivsenah-03. В церкви?

Pshlivsenah-01. Можешь и в церкви, если думаешь, что полегчает. Но лучше туда, где свербит. Одну. Лучше две. Для облегчения и спокойствия.

Pshlivsenah-03. Нет, ты, сука, блядь, не можешь без подъёбки. Я серьёзно спрашиваю.

Pshlivsenah-01. Я сама серьёзность.

Pshlivsenah-03. Очень, блядь, заметно.

Pshlivsenah-01. Если про свечки – я тоже серьёзно. Но и об адвокате тоже не следует забывать. Всё ж таки у папани опыт жизненный больше. Из таких глубоких задниц адвокаты вытаскивали, просто диву даюсь, как их никто не отстрелял за такие проделки. Но… Буду держать в уме. Одна голова хорошо, две – лучше.

Pshlivsenah-03. Так не пойму, поедешь один, Алик?

Pshlivsenah-01. Да, но на всякий случай пусть папаша поставит в известность адвоката.

Pshlivsenah-03. Ок! поступлю аналогично. Кстати, тебя ничто не встревожило?

Pshlivsenah-01. Обязательно должно?

Pshlivsenah-03. Как бы нет… Но…

Pshlivsenah-01. Что «но»?

Pshlivsenah-03. Заметь, Алик, к нам никто не присоединился.

Pshlivsenah-01. Так ты об этом, Амир? Тоже мне тревога! Или спят, пыхнув пару тяг, или в жопу пьяные. Погуляли-то на поминках на славу.

Pshlivsenah-03. Да уж… сначала было грустно…

Майор Суровцев, честно признаваясь себе, завидовал Феде. Ведь он сейчас едет по трассе. Смена обстановки. Сменяющиеся авто на дороге. Повстречает знакомых гайцов, остановится, побазарит, покурит, чаю-кофе с ними попьёт. Поедет дальше в глухую сторонку, в деревушку Проклово. Суровцев открыл карту в мобильнике и попытался повторно найти это поселение. При всём скрупулёзном подходе известной компании к составлению подробной карты дорог и поселений, эту деревушку добросовестные работники обошли вниманием. Правильно, хер ли заморачиваться, коли, она почти мертва? Если кто и живёт, то сезонные отдыхающие или дачники. Опять-таки, жители временные. Суровцев посмотрел на часы. К назначенному времени вызванные для беседы Аликперов и Амиров не подошли; пунктуальностью они явно не обеспокоены; ну, не в их жизненной парадигме соблюдать простые правила. Взять телефон и позвонить им рука не тянулась. Зазвонил внутренний телефон. Дежурный сообщил о прибытии, назвал фамилии. – «Пропустить?» - спросил дежурный. – «Как положено, выпиши пропуск и проводи ко мне, - ответил Суровцев. – Действуй по инструкции. Сам видишь, перцы приехали не простые». Бросив трубку, она-то здесь ни при чём, он понимал, просто сорвал на бездушном предмете злость, Василий приготовился к разговору. Он понимал и потому заранее внутренне настроился на нелёгкую беседу. Поэтому, когда открылась дверь и в кабине вошли двое юношей расхлябанной походкой, Василий строго спросил:

- Стучаться учили, прежде чем войти?

Юноши остановились. Не зная преград и слова «нет», строгий тон офицера полиции повлиял на них положительно.

- Учили, - ответил один.

Василий указал взглядом на дверь.

- Вышли и зашли, как положено. Постучавшись.

Сконфуженные юноши вышли. Дверь закрылась. Послышался тихий, неуверенный стук. Василий усмехнулся про себя, отметив, что теперь, когда уверенности у прибывших на беседу убавилось, беседовать с ними будет легко.

- Зверь, не человек, - сказал Алик Аликперов другу. – Стучаться учили…

- Блин, чуть не обделался, когда он спросил, - стуча зубами чечётку, вымолвил Амир Амиров. – Чо делать будем? Вызываем адвокатов сразу? Или…

Алик прошептал:

- Или, дружок, или… Сам не в своей миске.

- Тарелке.

Алик спросил:

- В чём?

Амир ответил:

- Говорят правильно не в своей тарелке, а ты сказал в миске.

- Какая разница?

Амир пожал плечами.

- В принципе, никакой. Входим?

Алик прислушался к звукам за дверью.

- Нас не пригласили.

- Входите! – послышалось из-за двери.

Алик посмотрел на Амира.

- С богом, что ли?

- Ты верующий?! – удивился Амир.

- Сейчас в кого угодно поверишь, лишь бы пронесло. – Алик посмотрел на друга. – Что с тобой?

- Понесло, - скривился он. – Я в туалет. Ты – заходи.

- Это нервы, - пояснил Алик. – Выпей успокоительного. Ну, я пошёл.

Увидев одного вошедшего юношу, Василий таким многоговорящим взглядом посмотрел на него, что тот поспешил объяснить, дескать, другу стало плохо, и он пошёл в туалет; Василий поинтересовался, может вызвать «скорую помощь» и пояснил, что чрезвычайно чувствительные натуры часто теряют сознание в кабинете во время допроса.

- Так нас вызвали на допрос? – Алик Аликперов почувствовал неприятный холодок в груди; в голове заработала мысль, что нужно было-таки послушаться отца и поехать в обществе адвоката.

Василий успокоил.

- Нет, господин…

- Аликперов… - подсказал Алик.

- Вас вызвали для беседы, господин Аликперов, - Василия тошнило от вида юнца, привыкшего к безграничной власти, но сейчас поникшего от обычного обращения, принятого в карательно-обвинительной структуре. – Если чувствуете себя неуверенно, вызовите адвоката. Подождём. Время позволяет.

Алик отрицательно покрутил головой.

- Без адвоката, - чересчур быстро проговорил он. – Нас же пока ни в чём не обвиняют? Правда?

Василий отметил слово «пока» и решил сыграть на нём.

- Вас не обвиняют, - сказал Василий. – Как вы правильно заметили – пока. Кстати, это оговорка весьма многозначительна. Следовательно, внутренне вы ощущаете за собой груз вины? – Василий смотрел на бледнеющего лицом смуглолицего юношу. – И почему о себе сказали во множественном лице? Привычка или очередная обмолвка?

Алик чувствовал себя сбитым с толку. Спина покрылась потом, лицо испариной. Подмышками потекло, он почувствовал бьющий наповал запах не пота, самый настоящий запах страха.

Зайдя в туалет, Амир остановился на пороге. Попятился. Пол мыл, как ему показалось, старик, открытые части рук и тела покрывала густая чёрно-синяя роспись – зэковские наколки. Живот скрутило ещё сильнее. Мужчина повернулся и хитро посмотрел на вошедшего.

- Чо, кореш, на допрос вызвали? – мужчина, на вид он был не старше сорока лет. – Впервой?

Амир кивнул головой. Говорить он не мог.

- Скрутило, что не продохнуть, не пёрнуть? А? – не унимался мужичок, почёсывая грудь с редкими седыми волосами. – Меня когда впервые привели на допрос, я точно также чуть не обхезался в кабинете. Ну, ты, это, кореш, не стесняйся, сри, сколько в унитаз влезет. А я позже зайду. Да, не забудь смыть за собой, не то все сёдла заставлю языком вылизать, - обещание мужика в наколках было не пустым, взгляд глаз стал моментально колючим и злым. – Понял, кореш?

Амир кашляя, ответил:

- Да, а можно…

Мужчина остановился.

- Что?

Амир замялся.

- Бумага туалетная есть?

Мужик оскалился.

- Есть на жопе шерсть. – Взглядом указал на ведро с мусором. – Там возьми.

Амир посмотрел на ведро.

- Она же использованная?

- Как хочешь, могу наждачку принести, - мужик откровенно издевался. – Дерьмо прилипшее от жопы соскрести.

- Не надо, - тихо проговорил Амир и устремился в кабинку возле окна. Давление в кишечнике нарастало, и держать содержимое внутри мочи не было. Облегчение не принесло радости. Повторно использовать употреблённую кем-то бумагу желания не возникло. Делать нечего. Испытывая брезгливость, он взял более-менее чистый кусок бумаги и, отвернув лицо, завёл руку за спину.

- Срочно позвонить адвокату! – как спасительную молитву прошептал Амир и полез в задний карман брюк. Руки тряслись. Пальцы не удержали телефон и он с плеском упал в унитаз. – Фак, фак, фак! Что делать? – паника овладела всегда самоуверенным юношей; теперь он чувствовал свою беззащитность, чувствовал слабость и беспомощность без поддержки папы и его денег.

- Ты там не забудь за собой смыть! – напомнил громко зэк. – Эй, ты там уснул, что ли?

- Нет, сейчас смою, - ответил Амир. – А за что дёрнуть, чтоб смыло?

Мужчина рассмеялся, будто заклокотал ворон.

- За хрен себя подёргай, - посоветовал он. – Глядишь, получится!

Резкий окрик в коридоре заставил зэка выйти из туалета:

- Серый, твою мать, уборку закончил?

- Почти, начальник, - ответил Серый. – Тут одному клапан пробило, обхезался по самое не хочу.

- Поторопи серуна, - послышался приказ.

Зэк обратился к Амиру:

- Понял, сри быстрее и мотай нахрен.

- Ваш товарищ, видимо, забыл дорогу в кабинет или ему нужна помощь, - обратился Суровцев к Аликперову. – Нчнём, пожалуй, без него. Да?

Алик быстро ответил:

- Да, что сидеть просто так.

Василий улыбнулся.

- Просто так у нас в стране никто не сидит. В основном, за дело. Желаете убедиться?

Алик почувствовал, как огромный ледяной ком сформировался в желудке.

- Как хотите, - проговорил Суровцев. – Ко мне можете обращаться товарищ майор. Вопросы?

- Нет вопросов.

- Хорошо! – на оптимистичной волне высказался Суровцев. – Итак…

Стук в дверь прервал его.

- Можно? – показалась голова Амирова.

- Заходите, - разрешил Василий. – Я подумал, вы решили без спроса оставить наши гостеприимные стены. – Сказал и обвёл взглядом стены помещения.

Амир ответил:

- Я немного… задержался в туа…

Суровцев перебил.

- Давайте, без подробностей. Хорошо? Присаживайтесь.

Амир указал на стул:

- Сюда сесть?

Василий ехидно улыбнулся, так, что бы это не укрылось от приглашённых.

- Зачем же – сесть? Сесть вы всегда успеете. Для начала – присаживайтесь. Беседа у нас предстоит долгая, и, надеюсь на ваше активное добровольное сотрудничество, продуктивная.

Суровцев усадил Аликперова и Амирова за приставной стол друг против друга. Не ускользнуло от него, как они между собой переглянулись, ёрзая на жёстких стульях, и подумал, что поступил правильно, рассадив их именно так. Контролировать их реакцию будет проще.

Не успел Суровцев произнести пару фраз, дверь в кабинет распахнулась. Первым вбежал, подталкиваемый кем-то сзади дежурный младший лейтенант Перваков. Следом за ним вошли два солидных до неприличия господина в дорогих плащах и кожаными портфелями, окружённые плотной коробочкой из шести дюжих молодцев в чёрных костюмах и чёрных же очках на суровых лицах.

- Вася… э-э-э… товарищ майор, я говорил, вы заняты, - проговорил Перваков. – Они ни в какую. Вызвать наряд или как?

- С «или как», Витя, повременим, - ответил Суровцев, увидев как сразу приободрились приглашённые юнцы, первая мысль, что прибыли адвокаты, оказалась верной. – Чем обязан вашему визиту, господа? – обратился он непосредственно к адвокатам.

Адвокаты выждали паузу, наслаждаясь произведённым эффектом. Но быстро уяснили, здесь не место спецэффектам. Хозяин кабинета смотрел на них и их окружение, как сборище клоунов-дебилов.

Отправив Первакова, Суровцев спросил, сохраняя спокойствие:

- Повторить вопрос или соизволите ответить?

Первым отозвался один из адвокатов, визуально казавшийся лицом немного более воспитанным, чем напарник:

- Адвокат семьи Аликперовых, член адвокатской …

- Отбросим перечисление регалий, товарищи адвокаты, - перебил бесцеремонно Суровцев. – Мне абсолютно ровно, члены чего и как вы в своих крутых конторах.

- Мы прибыли защищать интересы наших … - начал второй и его точно так же, как и первого, оборвал Суровцев, не дав высказаться и представиться.

- Во-первых, я майор полиции Суровцев, прошу ко мне обращаться именно так, - придал металлу в голосе Василий. – Во-вторых, здесь вопросы задаю я. Вы имеете полное право отвечать или уйти от сотрудничества. Тогда буду вынужден применить имеющиеся в моём введении меры, которые вам могут не понравиться. Исходя из этого, третье: лучше будет, если мы просто побеседуем и разойдёмся миром. Как именно кого из вас зовут, лично мне всё равно. Также как и статус, которым вы кичитесь. Кстати, обстоятельства, приведшие вас сюда говорят об обратном, положение в обществе и огромный капитал никого не защитили от праведного народного гнева. Итак, приступаем к беседе. Построена она на простом принципе: вопрос-ответ.

Что послужило поводом для откровения, суровость взятого на вооружение принципа беседы или упомянутое Василием как бы вскользь между делом древнее китайское выражение, суть которого в следующем, за добро плати добром, за зло – по справедливости.

Во время беседы у юношей открылся источник словоохотливости. Каждый поочерёдно говорил о своих отношениях с погибшей. Один раз Аликперов назвал Погибшую Мойвой, непроизвольно, по привычке, следом поступила просьба Суровцева уточнить, почему Аликперов так назвал подругу. Пришлось исполнить просьбу; от услышанного Василий едва не рассмеялся, совладать с собой и не расхохотаться оказалось тяжело.

Постепенно в ходе беседы, с почтительного благословения адвокатов, на которых приглашённые юноши то и дело смотрели, ища поддержки, что говорить, о чём умолчать, картина весёлой жизни «золотой молодёжи» вырисовывалась явно не красочной, как могло показаться с первого взгляда; те же проблемы вызывали у каждого из них постоянный нервный всплеск, который приводил к депрессии и к неконтролируемому желанию доказать в первую очередь самому себе, хвастаясь перед обществом, что «любые горы по плечо, любое море по колено».

Иногда Василию приходилось говорить «уточните следующее» или «с этого момента подробнее» юношам, они наверняка сами удивлялись открывшему внезапно искусству рассказчика; они не подозревали, что в лексиконе есть слова, употребление которых казалось архаичным. Адвокаты через час активно начали жестикулировать пальцами, привлекая внимание Василия и показывать на ручные часы, давая понять, что с беседой пора закругляться.

Когда словесный родник Аликперова и Амирова иссяк, Василий решил на сегодня достаточным узнанный им объём информации. Но не удержался от последнего вопроса:

- В заключение хочу спросить, где находилась погибшая Майра Варданян до своей гибели. Как стало известно из наших источников, её поисками активно занималась служба охраны отца.

Увидев побледневшие сразу лица юношей, Василий подтолкнул их:

- Безусловно, я могу сказать, что нам всё известно и без вас. Не буду опускаться на уровень дешёвого детективного фильма. Действительно, в процессе расследования на поверхность всплывают многие интересные факты, некоторые могут привлечь внимание работников прокуратуры (Аликперов и Амиров вздрогнули; напряглись адвокаты, их молчаливое участие далось для них с большим трудом, так как всегда именно они играли главную роль в любом деле; здесь же их аккуратно заткнули и указали на место), но сейчас не будем об этом. Повторю вопрос: где пряталась Варданян?

- В деревне Проклово, - проговорили почти в унисон Алик и Амир. – Там у нас, как бы сказать, место отдыха. Знаете, типа, природа, свежий воздух.

- Всё?

Алик и Амир посмотрели на адвокатов; те кивнули, промолчав.

- Да… почти, - неуверенно начал Аликперов.

- Почти? – переспросил Василий.

- Ну да… - также нерешительно проговорил Амиров. – Она звонила… просила привезти еду и вино…

- Что вы и делали, - уточнил Суровцев.

- Конечно… Нельзя оставлять друга… подругу в беде… - снова заговорил Аликперов. – Предлагали ей остаться, уже тогда в сети появились угрозы лишить её головы от какого-то сетевого придурка под именем «хедхантер». Но она, да и мы всерьёз это не принимали. Мало ли кто пишет… Ну, типа, угроз… Кто же знал, что он исполнит… Типа, отрубит голову, как обещал.

- В Проклово Майра с кем-то из местных водила дружбу? – спросил Суровцев, – или нет, поддерживала соседские отношения?

- Да, как-то она позвонила, что в доме через дорогу живёт какой-то странный мужик, - отозвался Амиров. – Это было на третий день.

- Чем он привлёк её внимание? – спросил Суровцев.

Амиров пожал плечами.

- Скучно стало, вот и решила, типа, познакомиться.

- Минутку, - остановил беседу Суровцев и позвонил по мобильнику. – Федя, проверь дом напротив дома, где укрывалась Варданян. Что? не понял. Уже проверил? Объясни толком… говорят, там жил… Что значит никто не живёт. Погоди… - Суровцев посмотрел на юношей и адвокатов. – Слышали? Сейчас включу громкую связь. – Василий нажал кнопку. – Продолжай, Федя. Что там с домом… Пять лет пустует после смерти хозяйки. Хорошо. Зайди во двор. Есть следы присутствия постороннего человека? Я расслышал, хозяйка умерла. Проверь повторно. Что? сейчас включишь видео? Хорошо.

Суровцев отключился и тотчас раздался звонок. Василий посмотрел на экран телефона.

- Как видишь меня? – на экране показалось лицо Феди.

Суровцев показал изображение присутствующим.

- Прекрасно. Давай показывай дом.

На видео прекрасно смотрелся, если можно сказать о доме с провалившейся крышей, двором, заросшим высохшей травой, запущенным садом в небольшом палисаднике. Всюду запустение и пустота.

- Покрути камерой вокруг, нужно убедиться, что это именно тот дом, о котором мы здесь говорим.

Снова показалось лицо Феди.

- Показать дом, где жила Майра?

Суровцев ответил согласием; своё жилище Аликперов и Амиров узнали.

- Спроси у соседей, Федя, может кто-то арендовал ненадолго дом…

Федя сердито ответил, что спрашивал и повторно заниматься мартшкиным трудом не будет и навёл камеру на дверь, всю в лохмотьях отошедшей от древесины чешуек выгоревшей тёмно-зелёной краски. Затем перевёл камеру на окна; два закрыты ставнями, в остальных выбиты стёкла. У соседей залаяла собака. Камера показала маленького пса, просунувшего мордочку между штакетин.

- Достаточно убедительная картина, товарищ майор? – задал вопрос Федя и ответил: - Для меня, несомненно; вот кто в трезвом уме согласится даже ночь, не говорю о житье, провести в доме, как думаете, товарищ майор.

Суровцев поблагодарил Федю и посмотрел на юношей.

- С кем из соседнего дома она могла познакомиться?

- С призраком? – спросил робко Амиров.

- Вы верите в существование призраков? – взглядом Василий едва не просверлил дыру во лбу Амирова.

- Как-то не приходилось встречаться.

- Да! – почти закричал Аликперов, - но кого-то же она подобрала по дороге домой!

- Вот это нам и предстоит выяснить.

Василий хотел произнести положенную фразу, что, судя по вновь открывшимся обстоятельствам, они обязательно в будущем появятся, снова пригласит их поговорить, как у всех присутствующих в кабинете запищали мобильные телефоны. Настойчиво и тревожно.

Василий взял свой телефон, посмотрел на входящий номер, он не определился. Взглянув на юношей, их адвокатов, решил, они столкнулись с той же проблемой.

- Открывайте сообщение, - подбодрил он их и включил воспроизведение пришедшего видео. Отснятый сюжет заставил задуматься не его одного. Он поднял взгляд, увидел залитое бледностью лицо обоих юношей, напрягшиеся физиономии адвокатов. – Интересно, не так ли?

Алик кинул взгляд на Амира. Он помнил этот момент. Они как раз закончили поминать усопшую подругу. Начавшаяся грустно церемония переросла в обычную пьянку. Спиртное лилось в открытые рты из рюмок и горлышек бутылок. Если в самом начале ещё как-то кто-то вспоминал причину, собравшую их вместе, то за полночь забыл напрочь. Принялись танцевать под грохотавшую музыку, извивающиеся тела напоминали ритуальные пляски дикарей. Изредка слышалось, мол, как не повезло Мойве, говорившего резко обрывали, предлагали радоваться, что подобное не случилось с ним. Под утро пьяная компания начала разъезжаться по домам.

Алик и Амир немного задержались. Зашли за угол кафешки отлить скопившуюся жидкость. Сделав дело, увидели троих бомжей, устроившихся за импровизированным столом, сооружённым из большого картонного ящика. На поверхности стояли найденные годные в пищу с точки зрения бомжей пищевые отходы. Открытые банки с мясной тушёнкой, нарезанная крупно колбаса, ломти ломаного хлеба, пластиковые стаканчики только ожидали торжественный момент наполнения спиртным напитком. Над головами двух мужчин и одной женщины вился сизый дымок от папирос. Они не обращали на молодых людей внимания, увлечённые своими делами.

- Видишь, Ам, - толкнул рукой Амира Алик. – Всё им похую. Живут, блядь, в своё удовольствие. Им насрать на чужое горе. Им весело. Вот же счастливчики!

- Да ну нахуй! – возразил Амир. – Жить в полном дерьме, какое в пизде счастье, так, прозябание.

- Э-э-э, не говори, - произнёс Алик. – Посмотри на их лица. Просто светятся от удовольствия: много им не надо, хавка из мусорки, палёное пойло, баба под боком. Напьются, уснут, проснутся и снова полное, безграничное счастье. Блядь, хотел бы я так жить!

- А ты им не завидуй, - посоветовал Амир. – А жить так не хочу. Пойдём, что ли, домой. Спать, пиздец как хочется.

Алик было согласился. Затем хлопнул себя по лбу. Предложил устроить бомжам небольшой праздник, не им же одним по погибшей подруге убиваться. Амир поинтересовался, что он предлагает. Алик минуту постоял в задумчивости, пожал плечами. – «Ничего умного не приходит», - сказал он. – «Тогда, ну их к ёбаной матери с их праздником, - высказал предположение Амир. – Мойву это не воскресит и нахуй не надо. Пусть спит себе». Алик покрутил головой. – «Не-ет, - протянул он тихо. – Надо что-то придумать». – «Вот и думай, - сказал Амир. – У меня калган пустой». Алик посмотрел на руки друга. Тот поймал взгляд, устремлённый на початую бутылку очень дорого виски. – «Даже не думай, - предупредил Амир. – Дорогущий вискарь бомжам не отдам. Хоть убей». Алик хищно оскалился, глаза недобро блеснули. Амир испугался. – «Ты чо это?» - «А вот чо, - Алик вырвал виски из руки друга. – Не жмоться. Смотри, что придумал, - сказал, свинтил пробку, вынул из кармана пакетик с таблетками. – Мало. У тебя остались?» Амир задумался и полез в карман. – «Я понял тебя, - скороговоркой произнёс он. – Давай парочку колёс запихаем. Пусть бомжики оттянутся нехило». Амир отобрал у друга полный пакет, где было десятка полтора синих и красных таблеток. Высыпал в бутылку, завинтил пробку и потряс. – «Растворились, как думаешь?» - спросил он друга. – «Не много ли колёс, - засомневался Амир. – Как бы, не сдохли». – «Они? – презрительно спросил Алик. – Да что им нахуй будет. Посмотри, они же полностью проспиртованы. Организм как у космонавта, любую отраву переварит». Подтолкнул друга и сам первым подошёл к бомжам; те уже разлили водку и опрокинули в рот; сидели и медленно закусывали, покуривая вонючие папиросы. На подошедших они лишь вскользь посмотрели и вернулись к своей скромной трапезе. – «Здорово, мужики, - произнёс Алик и обратился отдельно к женщине: - И дамы». Женщина улыбнулась, видно, ей понравилось оказанное внимание. Один из бомжей отозвался. – «И вам не хворать, - произнёс чуть вычурно мужчина, махнул рукой. – Присоединиться не желаете? Еды у нас на всех хватит». Алик положил правую руку на сердце. – «Спасибо, откажемся, - сказал он. – Не обижайтесь. Мы тут в кафе поминки отмечали. Недавно наша подруга умерла». Женщина икнула. – «Царствие ей небесное», - произнесла и перекрестилась, Алику показалось, что женщина всплакнула или ему почудилось. Он протянул бутылку виски. – «Вот, возьмите, осталась у нас бутылка, не вбрасывать же», - произнёс Алик тихо, даже с неким сожалением. Второй бомж встрепенулся, приподнялся, принимая виски из руки внезапного благодетеля. Рассмотрел этикетку, цокнул языком. – «Спасибо, господа хорошие, - он немного грассировал, и речь потому была странной и интересной, будто говорил с акцентом. – Давненько я не пил отличный виски». Второй мужчина взял бутылку и тоже посмотрел на этикетку. – «Зачем сразу выбрасывать, - говорит он. – Нельзя добру пропадать. Помянем вашу подругу. Как её имя?» Амир открыл рот, но Алик опередил. – «Не всё ли равно, как её звали? – спросил он. – Просто помяните рабу божью». Женщина тяжело вздохнула. – «И то верно».

Сюжет на этом обрывался. Алик и Амир, глядя друг на друга, чувствовали одинаковые ощущения – холод в груди. Адвокаты деликатно покашливали в кулаки.

Василий вспомнил недавнюю сводку. В области нашли трупы трёх бездомных. Экспертиза определила тяжёлое наркотическое отравление. Посмотрел на юношей.

- Добавить ничего не хотите?

Они не успели ответить. Снова у всех сработали мобильники. Высветилось сообщение, что пришло новое видео. Василий открыл послание. «Догадываетесь, кто следующий составит компанию подруге?» Это был вызов. Вызов ему, как сотруднику полиции, угроза жизни юношам.

Телефон начал пищать быстро и часто. Сообщения приходили одно за другим. Следующим было фото, на нём изображены Аликперов и Амиров. На лицах жирный красный круг с крестом. Потом рисованная картинка: бутылка, в неё рука насыпает разноцветные таблетки, из горлышка летят ярко-алые брызги.

Василий рассмотрел далеко не такие вальяжно-уверенные лица юношей, именующих себя «золотой молодёжью».

Обычные лица людей, искажённые страхом за свою жизнь. Вид адвокатов был не лучше.

- Добавить к увиденному нечего? – снова обратился Суровцев к Амирову и Аликперову.

- Прошу сохранять молчание! – взвизгнул адвокат Аликперова. – Алик, я сейчас вызову охрану. Вас доставят домой. А вы, - адвокат посмотрел на Суровцева.

- Что я? Что? мне даже интересно, - ехидно спросил Василий. – У меня вопросов нет. До встречи.

Адвокат Амирова подал голос, тоже не звучавший ровно:

- Если она состоится.

Суровцев поднялся с кресла.

- Не я сказал, - вы: если она состоится.

Аликперов обернулся.

- Что ты, мент, - в голосе снова чувствовалась уверенность папиных денег, - хочешь этим сказать?

Василий улыбнулся.

- С учётом вновь открывшихся обстоятельств, за вашу жизнь гроша ломаного не дам.

Pshlivsenah-02. Алик, Амир, как съездили?

Pshlivsenah-01. Всё чики-поки, чел.

Pshlivsenah-02. Да? а вот Амир совсем другого мнения о поездке.

Pshlivsenah-01. Не слушай, братэлло, Ама. Он с первых минут сидел обосранной вороной. Наклал в подгузники по самые ушки.

Pshlivsenah-03. Не льсти себе, хер копчёный. Кто сам говорил, что бздит, если вдруг откроется что-то не такое. А? молчишь, грёбаный смельчак ковбой Мальборо?

Pshlivsenah-04. Ого! судя по развернувшейся полемике, вы оба вели себя как партизаны на допросе.

Pshlivsenah-01. Ваз, легко быть героем, не побывав в когтях тигра.

Pshlivsenah-04. Даже так?

Pshlivsenah-03. А ты как думал? Этот мент, блядь, реальный беспредельщик. Не успели зайти в кабинет, как пизданёт кулаком по столу, молчать, твари, о вас и так всё знаю. А потом сменил кнут на пряник и говорит, дескать, выкладывайте, нахуй, всю инфу.

Pshlivsenah-04. Так уж и пизданул по столу?

Pshlivsenah-01. Кулаком, Ваз, жуть охрененнейшая! Глаза из орбит вылезли, слюна с губ капает, говорите всё.

Pshlivsenah-04. Что-то, челы, не вяжется. Он же сказал, что и так всё знает.

Pshlivsenah-05. Это у них правила игры такие блядские. Вогнать тебя в ступор и затем под ногти иголки раскалённые вонзать.

Pshlivsenah-04. Был свидетелем или сам выдумал, Алиш?

Pshlivsenah-05. В книжке одной вычитал, Ваз.

Pshlivsenah-04. В книжке?! Ха! Да чо пиздишь, ты когда в последний раз в руках газету держал, уёбок безграмотный?!

Pshlivsenah-05. Это кто уёбок безграмотный, Ваз?

Pshlivsenah-04. Ты.

Pshlivsenah-05. Я?!

Pshlivsenah-04. Да, до сих пор по слогам – бэ-мэ – читаешь.

Pshlivsenah-01. За собой следи, Ваз.

Pshlivsenah-08. Пока вы толщиной хуёв меряетесь, я тут видос шикардосный просмотрела. В главных ролях Алик и Амир, статисты – бомжи. Не жалко колёс было, Алик?

Pshlivsenah-01. Лала, откуда такая осведомлённость, блядь?

Pshlivsenah-04. Кстати, мне тоже ссылочка пришла. Пока не смотрел. Лала, интересно?

Pshlivsenah-08. Ещё как, Ваз! Эти мудаки всыпали в бутылку с виски горсти две колёс, ну, тех, от них тащишься клёво под «кислоту» в клубе.

Pshlivsenah-04. Надо же! Отчего расщедрились, челы?

Pshlivsenah-03. Хотели, чтобы и они за Мойву выпили и порадовались жизни.

Pshlivsenah-04. Бабосов не жаль было? На каких-то чмырей добро переводить?

Pshlivsenah-08. Меня другое интересует. Бомжей-то от такой дозы как не порвало?

Pshlivsenah-02. Порвало, Лала. Ещё как.

Pshlivsenah-08. Да ну!

Pshlivsenah-02. Смотрел криминальный репортаж. Там, где поминки отмечали, возле мусорных баков нашли тела трёх бомжей с признаками сильного наркотического отравления.

Pshlivsenah-03. И чо, Муба?

Pshlivsenah-02. Ничо! Не ссы, Амир. Дело уголовное открыли.

Pshlivsenah-03. Искать будут.

Pshlivsenah-02. Не ссы, говорю. Кому они нахуй нужны, отбросы общества?!

Pshlivsenah-06. Хай! Мне тоже видос этот пришёл. И к нему вторая ссылочка. Та-ак… Ого-го-го-гогушеньки, мальчики и девочки! Тут снова нарисовался всем известный хедхантер.

Pshlivsenah-01. Что он пишет, Дан?

Pshlivsenah-06. А то не догадываешься.

Pshlivsenah-01. Нет как-то.

Pshlivsenah-06. А надо бы как-то и догадаться, Алик. Вот он символично так рисует мимиками раскрытые рты – подозреваю твой и Амира – куда он всыпает таблетки. Какие ассоциации всплывают в холодном, как лёд мозгу?

Pshlivsenah-03. Какие нахуй ассоциации. Хуйня полная.

Pshlivsenah-07. Хуйня?! Хуйня говоришь?! Спроси у Мойвы её мнение. Она сейчас очень красноречива и смела без меры. Только этому не позавидуешь. И ещё, Ал, у ментов были с адвокатами?

Pshlivsenah-01. Конечно.

Pshlivsenah-07. Они, что, даже слова не сказали, как себя надо вести?

Pshlivsenah-01. Я же писал, мент зверь полный! Как рявкнет в кабинете, по всему зданию слышно.

Pshlivsenah-07. Я понял, мент – зверь. Адвокаты-то что молчали?

Pshlivsenah-03. Мой попытался ему сказать, кто он да что, какой прец крутой и так далее. Так мент ему, мол, мне срать на тебя и твои регалии. Здеь в кабинете он царь и бог, а остальных, нас то есть, он на хую вертел.

Pshlivsenah-08. Жесть полная, Ам! Как таких уродов в полицию берут работать? Они же сейчас аттестацию проходят. Если что не в порядке, сразу в три пинка гонят, чтобы не позорил гордое звание российского полицейского.

Pshlivsenah-02. Не в три пинка, а взашей. Но не в этом суть.

Pshlivsenah-07. В чём же?

Pshlivsenah-02. В хедхантере. Он пообещал голову Мойвы выставить на аукцион. Выполнил. Теперь колёсами радости накормить поклялся наших драйверов.

Pshlivsenah-04. Думаешь, Тим, исполнит?

Pshlivsenah-02. Куда деваться: мужик дал слово – слово сдержал. Прячьтесь, кто, где может.

Вернувшись в управление, Федя первым делом поинтересовался, как прошла беседа, и очень удивился, едва не выпала челюсть, сообщению начальника и по совместительству друга, что очень плодотворно и в тёплой дружеской обстановке. Федя не поверил. Выразил сомнение словами, мол ему прекрасно известно поведение того типа людей, с кем, по утверждению друга, он говорил. Без адвоката шагу не ступят и в общественном туалете на толчок без разрешения охранников не сядут. Василий успокоил друга, поведал о применённом им тайном оружии полицейского, против которого любой охранно-адвокатский талисман теряет свои колдовско-магические свойства. Сохраняя интригу, Василий не раскрыл другу секрет. Замолчал на самом интересном месте, чем ещё более возбудил в друге внимание на затронутой им теме. Пока Федя ёрзал на стуле, протирал форменными брюками в деревянном сиденье ведомственного инвентаря дыру, Василий встал и начал манипулировать колдовскими движениями над закипевшим чайником; пассы его не просто сводились к примитивным движениям наполнения запарника ароматными чайными листьями, свёрнутыми в тонкие трубочки. Дружественный альянс кипятка и заварки выплеснул наружу из фаянсового плена уснувший в листьях аромат. Он распространился по кабинету, вызвав волну приятных ассоциативных воспоминаний. Продолжая интриговать друга, Василий поставил на стол две чашки с блюдцами, положил чайные ложечки, поставил корзинку с сушками и печеньем, сахарницу с кубиками рафинада. Покончив сии действия, Василий посмотрел на Федю. – «Чо молчишь»? – спросил он, якобы удивляясь его молчанию. – «Должен что-то сказать?» - отозвался Федя, переводя взгляд с чашек на друга. – «Обязан». – «Обязан?» - не нашёлся, что сказать Федя. – «Несомненно». – «Это как же?» - «Сказать, - продолжая сохранять полную невозмутимость, говорит Василий, - что хочешь». – «Что я должен хотеть?» - мысли у Феди в голове путались, как добыча в сети паука. – «Да». – «А что я должен хотеть, - в голосе Феди звенит-таки струна непонимания. – Может, пояснишь». – «С удовольствием». – «С каким?» - «С огромным». – «С огромным удовольствием?» – Федя не поверил происходящему, чувствуя подвох. – «Да». – «Слушаю». – «Нет, слушаю как раз я», - отозвался Василий. – «Что за дребедень несёшь, Вася?» – возмутился Федя. – «Вовсе нет, - слова Василия на этот раз прозвучали объёмно, будто наполненные газом огромные воздушные шары. – Я хочу узнать твоё мнение, будешь пить чай?» - «Конечно, - Федя внутренне расслабился, хотя минуту назад начал напрягаться. – Зачем же ты тогда поставил на стол две чашки?» - «На тот случай, если ты согласишься». – «А если откажусь?» - Феде было интересно узнать, что ответит друг. – «Вторая чашка останется на месте». – «Зачем?» - «На тот случай, если захочешь выпить чашку кофе». Атмосфера загадочности, так умело выстраиваемая одним, но не воспринятая другим, звонко раздробилась, натолкнувшись на логичное объяснение простой вещи посредством сложных умозаключений.

Чай пили с сушками в полном молчании. Будто ненароком старались не прервать тонкий момент чувственного восприятия наслаждения, обещанного ароматным волшебным напитком.

Уже испив чаю, Василий передал всю беседу. Может, не полностью, диктофон он забыл включить, но что, впрочем, посетовал только Федя, но он выразил полное уважение другу, признавшись, как повёл бы себя в такой ситуации, не знает. Василий успокоил его, сообщив, что всё приходит с годами. – «Это как в армии, Федя, - сказал он. – Не можешь – научим, не хочешь – заставим. Только в роли учителя выступает сама жизнь». Федя согласился, что показывать зубы нужно научиться, иначе и овца забодает насмерть. Друзья рассмеялись. И тут Федя вспомнил, что ему пришло сообщение, но просмотреть не смог, разрядилась батарея. – «Это сообщение пришло и мне, - поделился впечатлением Василий. – Сейчас покажу». – «Впечатляет, - смог сказать Федя. – Причём тут эти перцы?» - «Помнишь позавчерашнюю сводку происшествий в области? Нашли возле мусорных баков трупы троих бомжей, двух мужчин и одной женщины. Смерть наступила после принятия алкоголя, как говорят знающие люди, его сильно сдобрили наркотиками. Я полностью уверен, Федя, бывшие тут хлопчики имеют прямое отношение». – «Доказательства есть? Кроме видео?» - «Нет. Но кто-то же снимал!» - «Что предпримем, Вася? Не будем же сидеть сложа руки». – «Ждать и работать, Федя. Заявления не поступало, что кто-то угрожает чьей-то жизни. Ближе к вечеру поедем в клуб». – «Денег нет развлекаться, Вася». – «Едем работать. Сегодня выступает Сергей Провод. Говорят, у него были какие-то отношения с погибшей Мойвой… тьфу, ты, блин, Майрой Варданян». – «Сомневаюсь, - ответил Федя. – Иметь с ним дружбу желающих до хренища. Я вот тоже автограф у него попрошу. Что смотришь, Вась?! Или это превышение служебных полномочий?» Василий помахал указательным пальцем. – «Вот-вот-вот, Феденька, друг ты мой любезный, - почти взорвался от счастья Василий. – Об автографе я как-то не подумал. Надо будет запастись открытками этого Провода. Пусть подпишет». – «Будешь обогащаться, Вася?» - «Бог с ним, богатством, знаешь ведь, сколько моих знакомых торчит от его песен!»

Квартиру Александр Александрович снял почти в самом центре города. Память его прекрасно сохранила эпизод из одного криминального сериала, где разыскиваемый полицией преступник поселился в доме рядом с участковым. Встречался с полицейским каждый день, смотрел на своё фото, сделанное несколько лет назад, но сохранившее общее с преступником природное сходство, вёл пространные и долгие беседы. Возмущался разгулом преступности. Угощал участкового сигаретами, курил вместе с ним. Стоял в очереди в магазине. Помогал его жене нести тяжёлые сумки домой, если вдруг встречал её без супруга. И всегда ловил себя на мысли, когда же, когда его личность возбудит в памяти участкового хоть капельку подозрения. Ведь он не любитель после армии, учился в школе полиции, как сам хвастался не раз и не единожды расхваливал фотографическую память. Полгода, прекрасные шесть месяцев преступник мозолил глаза участковому, приходившим к нему в участок или в гости друзьям-полицейским. Эффективность его усилий оказалась равна нулю. Пока самому не надоело играть в супершпиона. Пришёл в участок. Участковый обрадовался, поставил кипятиться чайник, долго уговаривал сначала выпить чаю, потом заняться делами. Всё это время преступник смотрел на информационный стенд с объявлением о розыске опасного преступника, то бишь, его. Пока не стал рядом со стендом, рядом со своей фотографией. Полицейский заметил ему, что лицом нужно стать к стенду, чтобы изучить информацию, дескать, затылком много не начитаешь. Но разыскиваемый продолжал стоять, чем вызывал лишь смех да недоумение участкового. Устав изображать из себя дневального на тумбочке, преступник указал на полное сходство себя и изображённого на фотографии человека. – «Ну и что, - ответил полицейский. – Мало ли похожих на кого хочешь людей!» Тогда преступник показал свой паспорт. – «Сажайте меня скорее в камеру, - сказал он обалдевшему от внезапного прозрения и от того, что столько времени жил бок о бок с разыскиваемым особо опасным преступником полицейскому. – Вызывайте наряд, надевайте наручники. А то уйду». Смятение у полицейского прошло быстро. – «Нет, - ответил полицейский. – Раз раньше не ушёл, тем более, сейчас куда пойдёшь. Выпей чаю. А я тем временем позвоню и сообщу о твоём задержании. Только ты, будь добр, не проговорись, что я тут лоханулся и так далее». Преступник заверил участкового и с большим облегчением в окружении приехавшего наряда поехал в изолятор. Кажется, тот сериал был ещё немного комедийным. Просто трудно представить показанную в кино ситуацию в жизни. Хотя, жизнь она богата на сюжеты и кажущееся невозможным происходит.

Не первый день Александр Александрович думал над тем, что он сделал. Нет, рефлексиями он не страдал, он их начисто стёр с грифельной доски. Анализ. Его занимал анализ. И вопрос – что делать дальше. Не первый раз он пересматривал отснятый ролик и думал, почему не вмешался, почему позволил выпить отравленный напиток бездомным. Руководила ли им жалость? Жалость к человеку? К тем несчастным, обрадовавшимся внезапно подаренной бутылке дорого алкоголя и вместе с ним полное забвение? Нет. Не потому, что жалость в первую очередь он убил в себе, чтобы полностью отречься от ощущений, переживаний и эмоциональных волнений. Уничтожив в себе себя же, он срубил почти все ростки сопереживания радостного и огорчительного. Конечно, это полностью нельзя утверждать, ведь он проникся чувствами к Сашеньке, милой и доброй девушке, но как жесток оказался мир, мир, подаривший ему это чудо и жестоко разлучивший. Разрушение внутри зачастую переносится наружу. В окружающую среду. Хорошо если оно заканчивается обыкновенной словесной перепалкой с обилием самых страшно-невероятных и ругательски-безобидных слов, услышав их можно лишь содрогнуться и подумать, что у говорившего не всё в порядке с головой.

Не один день и не один час провёл Александр Александрович в раздумьях, стоит ли продолжать начатое дело. Сумеет ли он в одиночку, только в кинофильмах герои-одиночки бросают вызов империи зла и выходят победителями под дружные и радостные аплодисменты, чистить общество от заразы. Достаточно посмотреть на матушку-природу. Ежегодные эпидемии гриппа и прочих простудных заболеваний, не есть ли один из верных способов уравновесить количество хорошего и плохого на весах Судьбы? И уж коли так поступает природа, то почему бы не поучиться у неё человеку? Бросить в корзину смятые листы с вербальными формулами о человечности, любви к ближнему и выйти с бензопилой на шоссейно-просёлочную дорогу, запруженную повозками и автомобилями наводить порядок по своему усмотрению?

- Надо, Саша, надо, - незаметно для себя вслух проговорил Александр Александрович и испугался своего голоса; в последнее время он привык молчать; в молчании легче думается, в тишине проще даются ответы на мучающие вопросы; вот и сейчас он решил добраться до финишной черты. – Как там, в песне пелось: если не я, то кто же, кто же, если не я.

В ванной стоя перед зеркалом, он не видел своего отображения; зеркало как блюдце с голубой каёмочкой показывало картины грядущего, было оно не радужным. Снова чертовски сильно разболелась голова; в висках часто-часто застучали молоточками маленькие неутомимые труженики красные тела; отзвуки боли разнесла по всем пределам вен-рек кровь; уже тяжёлая ломота ощущалась во всём теле; ныли плечи и локти; выворачивал пароксизм боли с не перестающим садистским наслаждением коленные суставы и ступни; казалось все мышцы и связки, все хрящи и соединительные ткани крошились в мелкую пыль; сердце уже не чувствовалось на своём месте; мозги перестали думать; он сам как человек на краткое мгновение перестал себя таковым ощущать.

Пришёл в себя лежащим на диване. Постороннее присутствие рядом с собой отметил краем зрения, скосив глаза, увидел нечёткий женский силуэт. Была ли то мама, явившаяся из детских воспоминаний, или Сашенька. Или это был фантом будущего события, явившийся в приятном для мужчины женском облике.

Был ли то добрый знак?

Pshlivsenah-07. Блядь, Амир, Алик, вы чо, твари, творите! Посмотрел видос с вашим участием. Далеко не «Оскар», блядь, козлы, нахуй! Вы что, не могли этих пиндосов бомжеватых колёсами в другом месте накормить? Отзовитесь, суки!!!

Pshlivsenah-01. Хули паникуешь, Тим? Не врубаюсь, нахуй!

Pshlivsenah-07. А ты врубись, Алик, врубись! Пока тебе по самые гланды нахуй не врубили!

Pshlivsenah-01. Да я нихуя блядь не понимаю! Ты чо братэлло, очкуешь?

Pshlivsenah-07. Очкую? Я – очкую? Да я, блядь, нахуй – очкую! Мне, пиздец, как нахуй блядь очково!

Pshlivsenah-03. Чо кипишуешь, Тим?

Pshlivsenah-07. Чо кипишую? Да вы чо нахуй совсем охуели?! Вы чо пидорасы творите?!

Pshlivsenah-03. Нихуя не врубаюсь, чо за паника, Тим?

Pshlivsenah-07. Паника?.. Какая нахуй паника!.. Нам всем полный пиздец!..

Pshlivsenah-01. Какой пиздец, Тимик?

Pshlivsenah-04. Алик, ты чо, блядь, в натуре, совсем нахуй не врубаешься? Ты чо, блядь, в своём обособленном мире, нахуй, живёшь? Вокруг чо творится тебя совсем нахуй не касается?

Pshlivsenah-01. Вы чо, братэллы, о тех бомжах печалитесь? Во тоски! Да мы им просто маленький праздник устроили.

Pshlivsenah-07. Праздник, Алик? Маленький? Да ты в своём уме-то?

Pshlivsenah-01. В своём. Чо с этим скотом будет? Ну, подумаешь, колёс в напитке приняли чуть больше, чем надо… Хуйня какая!.. Блядь, да эти скоты бомжовские настолько живучие, что только атомной бомбой, блядь, этот мусор человеческий можно истребить!

Pshlivsenah-04. Мусор, Алик? Человеческий мусор? Кто дал тебе право сортировать людей на мусор и не мусор? Папашины деньги? да кто ты без них? Грязь под ногтями бомжа! Он выгрызет тебя и срыгнёт и пойдёт дальше. А ты будешь валяться под чьими-то ногами!..

Pshlivsenah-01. Да вы чо, блядь, принялись на чморить, блядь?! Пиздец как не врубаюсь! Бесите нахуй, братэллы!

Pshlivsenah-07. Бесим?! Алик, вы чо не могли без спецэффектов сцену скармливания колёс бомжам снять? А? ты ещё бабе этой вонючей пытался ручку поцелдовать, галантный ты наш кавалер, нахуй! Лучше бы ты ей пизду вылизал, дятел! Что щас делать?

Pshlivsenah-01. Никто нас на видос не снимал, бля буду!

Pshlivsenah-07. Откуда кадры? Не похоже на монтаж. Следовательно, позировали, суки, на камеру! Кто снимал, бляди ебаные, признавайся, Алик! Жизнь не только твоя от этого зависит, блядь!

Pshlivsenah-03. Тим, ты, случаем, не то что-то с утра выпил или покурил не то, что надо?

Pshlivsenah-07. Да я курю то, что надо! С утра и вечером! Но если ты и в самом деле нихуя не врубаешься, то напомню, одна такая наша близкая знакомая уже ангелам рисы стирает и гладит. Это только начало. Но ты почитай комменты в ленте! Почитай, блядь! Щас приведу несколько! Лови кайф, уёбок! Вот первый: «Хачам и азерботам – смерть!», «Резать глотки всем чорным подряд, очистим страну от черноты!» как думаешь, о ком это? О нас, блядь, о нас, нахуй!

Pshlivsenah-01. Понимаю, бляха муха, без перевода на русский! Но, братэлло, лента в сети одно, другое дело…

Pshlivsenah-07. Мойва, блядь недоёбанная, тоже думала, что дело другое… Вышло сам знаешь как… И чо теперь?.. Червей кормит, сидит на облаке, с ангелами беседует… Полный кайф, в общем… Если дело так обстоит…

Pshlivsenah-03. Прогноз неутешительный, Тим.

Pshlivsenah-05. Дело это общее, братэллы! Хай!

Pshlivsenah-07. Как дела, Алишер?

Pshlivsenah-05. Пучком. Мои дела пучком. А вот наши общие – веточки врозь. Чую, тухлятиной несёт из дальних стран, братэллы.

Pshlivsenah-07. Страны твои не дальние, Тим.

Pshlivsenah-05. О чём это ты?

Pshlivsenah-07. Блин, предчувствия херовые!

Pshlivsenah-05. Херовые?! Да ты чо, издеваешься! Наши братаны в натуре в беде, а мы тут беседы беседуем.

Pshlivsenah-07. Видос смотрел? Защитник блядский? Смотрел или только проснулся? Смотрел-таки. Комменты прочитай, дятел, и подумай, что сейчас на первом месте. Ты видел пришедший ролик, где в анимационные рты всыпаются таблетки?

Pshlivsenah-05. Видел. Надеюсь, не я один.

Pshlivsenah-07. В том то и дело, не ты один. Мойве тоже приходили сообщения и обещания принести её голову, чем кончилось? Голова Мойвы у ейной папаши, мамаша вся седая, говорят, кладут в психушку, Мойву везут в Армению хоронить. Земля ей прахом!

Pshlivsenah-01. Сусанна в психушке? Полный пиздец!

Pshlivsenah-05. У тебя пока ребёнка не обезглавили. Доживёшь если до этого, не только в психушке отдыхать будешь, смерти пожелаешь, только бы ребёнок был жив.

Pshlivsenah-07. Пиздец ты жестокий, Алишер! Тебя что, в детстве кастрировали? Никакого сострадания к людям.

Pshlivsenah-05. Кастрация? Чего, мозгов, что ли?

Pshlivsenah-01. Бросайте хуйнёй маяться, пацаны. Мы только в вискарь всыпали колёс чуть-чуть. Так, чтобы бомжики повеселились, оттянулись по взрослому. Сдохли они… померли, не наша вина, может они ещё какую-нибудь хуйню выпили или съели… Правда, ведь… У них там консервы… Всякие просроченные были… Вот и отравились бомжи…

Pshlivsenah-08. Берегите себя, мальчики…

Pshlivsenah-07. Лала, что это с тобой? Мне как-то очково…

Pshlivsenah-08. Очково… Тим, мне сегодня приснился странный сон.

Pshlivsenah-04. Какой, Лала?

Pshlivsenah-08. Вазген…

Pshlivsenah-04. Я ещё помню, как меня зовут.

Pshlivsenah-08. Вазген, сон и странный и страшный… Мне приснилось, мы все пришли в гости к Майре.

Pshlivsenah-01. Пришли и чо? если во всякую хрень, что снится, верить…

Pshlivsenah-08. Майра стоит вся такая в белом, почти до пят. Лучится светом и говорит мне, мол, Лала, никогда не была так счастлива, как теперь. Здесь, где сейчас находится. И тут входите все вы. У меня ком посреди горла застыл. Вроде бы хочу слово сказать, не могу. Только хрип. Мальчики…

Pshlivsenah-03. Что, Лала?

Pshlivsenah-08. Мы все там будем…

Pshlivsenah-04. Где, Лала?

Pshlivsenah-08. Там…

Pshlivsenah-01. Лала, говори ясно, где будем?

Pshlivsenah-08. Вместе с Мойвой… хотела сказать, с Майрой…

«Золотая рыбка» на вывеске вовсе не походила на своего сказочного персонажа. Что-то общее, бесспорно, между ними было. По всей вероятности, то обманчивое впечатление всемогущества, погубившее бедного старика, пришедшего к ней за помощью на берег синего моря, замученного безумно-деспотичной старухой-женой.

За обманом, за призраком сказочных наслаждений и невероятных удовольствий приходили в гости к «Золотой рыбке» толпы жаждущих развлечения людей.

Пройдя через стеклянные врата миража, иначе двери назвать трудно, человек с головой погружался в призрачное царство; глаза слепил мерцающий свет ламп; мозг атаковала тяжёлая музыка, вгоняющая в празднично-депрессивное состояние, подогреваемое спиртными напитками и коктейлями; они усиливали эффект сказочности и волшебности места. Одурманенное сознание на роскошном корабле дурмана расслаблялось, становилось похожим на глину, из которой скульптор мог лепить любе формы.

Более десяти минут сидели Василий и Фёдор в автомобиле. Следили за частыми волнами посетителей, вливающимися в недра клуба, будто топливо для прожорливой печи, переплавляющей чистые души в мерзкую субстанцию без воли. Считанные единицы покидали сей фантастичный приют, оглашая пространство громкими звуками радости.

По всему периметру здания развешанные громкоговорители изрыгали потоки тяжёлой музыки. Иногда слышались слова, вряд ли часто используемее в обыденной речи. Это был хит Провода, держащийся на первом месте по популярности среди десятка радиостанций, культивирующих современную популярную музыку.

- Слышь, Вась, - не выдержал Федя, - как можно эту чепуху слушать?

- А ты не слушай, - посоветовал Василий.

- Приходится, - отвертелся Федя.

- Если приходится – слушай и не возмущайся, - ответил Василий и улыбнулся.

- Ты чего? – посмотрел на друга Федя.

- Просто так, - пожал плечами Василий. – Просто так.

Федя хмыкнул.

- Вот уж сказки, ты ничего просто так не делаешь.

Василий покопался в бардачке. Достал блокнот.

- Думаешь, пригодится? – спросил Федя.

- На всякий пожарный.

Федя показал диктофон.

- Это надёжнее. Положил в карман включённым и сиди спокойненько, пока противоположная сторона изливает душу. А под страхом смертной казни можно такого налить, диву дашься, чего только в безднах человека не таится.

Василий локтем толкнул друга.

- Ты веришь в откровения кумира сотен тысяч человек?! – удивился он.

- Почему бы нет? – откровенно признался Федя, настраивая диктофон на запись. – Если он не замешан ни в чём, то с какой бы стати ему что-то от нас скрывать. Правильно рассуждаю или опять найдёшь ошибку в моих предположениях, Вася?

Тяжёлый вдох и выход послышались в ответ.

- Тут, Федь, честно говоря, не знаешь, на что рассчитывать. – Василий открыл форточку и в неё ворвался хриплый, усиленный динамиками голос Сергея Провода.

Ты посмотри на её еблище,

Таких, как она, на улице тыщи.

- Нет, Вась, это уже слишком! – возмутился Федя, лицо пошло красными пятнами. – Как это можно слушать! И рифма: еблище – тыщи!

Василий пальцами пробежался по кожаной оплётке руля, будто сыграл на воображаемой фортепианной клавиатуре гаммы.

- Элементарно, Федя! – ответил он. – Ещё как можно слушать. Есть потребитель, будет продукт. Любителей изюминки во все времена и эпохи было несчитанное количество. Равно как и тех, кто выдавал на потеху публике литературу срамного содержания. Наши отцы-основатели литературные гении этим не брезговали, чо уж тогда простым людям, не измученным основами высшей математики стесняться и отводить глаза. И ты, дружок, что-то сильно покраснел, прям, красна девица на выданье. Слушай и запоминай! – посоветовал Василий.

Таких, как она, десятки сотен

Шагают по улицам нашим уродин!

Федя выругался про себя, стало немного легче; он не относил себя к категории людей, бьющих себя в грудь и выступающих за целомудренную нравственность; он и сам любил, с оговоркой, что произошло это непроизвольно, высказаться в манере портовых грузчиков.

- Пойдём работать, - вдруг произнёс Василий. – Хватит сидеть.

Федя поразился услышанному от начальника и по совместительству друга.

- Мы разве не работаем?

Ответ Василия был категоричен.

- Нет.

- Я считал, что это тоже часть нашей работы, - он рукой указал на двери, ведущие в клуб. – Сидеть и наблюдать из засады…

- … пока кому-нибудь не засадил, - подначил Василий.

- Ты точно моя тёща, - дай бог ей долгих лет жизни, - та тоже, чуть что, ну что, зятёк, как засада? С язвой такой в голосе, ехидно интересуется, никому не засадил?

- Что отвечаешь?

Федя махнул рукой.

- Да что ей ответишь! Ведь всё равно на своём стоит. Одна она права. Мол, поживи, зятёк, с моё, наберись уму-разуму, тогда и спорь.

- Ты бы с ней не конфликтовал, - посоветовал Василий, не понаслышке зная тяжёлый характер Фединой тёщи.

- Так я и не конфликтую, мин херц, не конфликтую! Ё-пересете, Вася! Всё стараюсь с ней ласково да нежно, она же, стерва, чует подвохи, да ещё пуще прежнего старается, из кожи вон лезет, всё норовит вбить клин между нами.

Тёмное облако легло на лоб Василию.

- Ладно, друг, всё образуется.

- Когда? – с надеждой спросил Федя, глядя на товарища.

- Вот возьмёшь ипотеку, купишь своё жильё, будешь полноправным хозяином, ни любимая тёщенька, ни кто-либо другой не будет диктовать, как жить…

Федя усмехнулся горько. Улыбка искривила симпатичное лицо.

- С нашей-то зарплатой ипотеку возьмёшь, да… Ближе к старости… или к пенсии, если не уволят после очередной аттестации. Смотри, сколько за последние два года мужиков нормальных пинком под зад, а набирают кого? Только успеваешь узнавать, тот родственник того-то из министерства, тот племянник того-то из управления по снабжению, та сестры двоюродной замначальника по кадрам внучатая племянница.

Василий с другом согласился. Многих уволили, хорошо хоть выслугу лет оставили; сам каждый раз вздрагивает, как разговор заходит, что на их место метит молодое пополнение, бьёт копытом и рвётся в бой; у них образование лучше, они с техникой новой обращаются, будто с пелёнок навыки ими привили. Да, бесспорно, они грамотнее и в чём-то лучше, но вот сейчас, на этот момент Василий сомневался, что руководствуясь одними знаниями без практики, они победят преступность и воцарится на земле мир и благоденствие. Херня сладкая для ушей обывателей! Сколько огород ни пропалывай, на следующий год сорняки снова прорастут. Так и преступностью. На место одних любителей ножа и топора приходят другие; новая смена, новое поколение, мечтающее порвать существующий мир и установившиеся порядки на части.

- Чо задумался? – прервал его раздумья Федя. – Нехай лошадь думу думает, у неё голова большая. Пойдём, как ты говоришь, работу работать.

Не сразу удалось Василию вырваться из цепких лап размышлений, очень часто посещающих в последнее время.

- Пойдём, - согласился Василий и добавил: – Глядишь, двух зайцев убьём одним выстрелом, и с певцом поговорим и со швейцаром.

Как говорят верующие, мы предполагаем, бог располагает.

Чтобы избежать лишних и пустых разговоров, Василий предъявил удостоверение – сунул под нос для лучшего обзора – и объяснил цель визита. Охранник сказал, что интересующий их швейцар после того случая с мажоркой, написал заявление, взял неделю за свой счёт, но они могут поговорить с главным менеджером Афанасием Петровичем. А вот допустит ли охрана певца полицейских к нему, он не уверен; они подчиняются только певцу. Затем охранник что-то пробурчал в рацию и предложил войти.

- Билет можете не покупать, - съязвил он, того не желая, подспудно ощутив чувство страха перед представителями законной власти, рыльце-то в пушку, хотя и нашкодил давненько, а вот есть ли срок давности по тому делу неизвестно.

Федя развернулся, прочёл в глазах охранника страх, но для себя объяснил это со своей точки зрения, и показал своё раскрытое удостоверение.

- У меня контрамарка на все посещения и замечу – бесплатно!

Охранник скукожился, будто сдулся воздушный шарик, ответил хрипло и неразборчиво; переключил внимание на подъехавший дорогой автомобиль класса «люкс».

При сообщении, что в клуб приехали сотрудники полиции, у Афанасия Петровича свело желудок; он едва сдержал спазм, чтобы не выпустить содержимое из кишечника в брюки, прошипел в рацию, чтобы как-то отвлекли внезапных гостей в баре, и направился бегом, расстёгивая ремень брюк, в туалет, расположенный в кабинете рядом с комнатой отдыха.

В голове, не привыкшей к сложным рассуждениям, сразу всплыли картины страшного суда, вот его ведут через наполненный посетителями зал, как в его сторону тычут пальцами сотрудники клуба, с коими он находился в контре, как сопровождают его препровождение в наручниках постоянные клиенты, уж они-то непременно сразу же начнут названивать генеральному директору, и в своих совсем уже запредельно-безумных фантазиях он дошёл до крайней точки, могущей поставить на его ещё не начавшихся мучениях точку – самоубийстве.

Человек слабой воли, Афанасий Петрович решился на менее деструктивный для его биологического существования шаг, картина ясно встала перед глазами, когда он приводил себя в порядок, сидя на биде. Бесшумно ступая по толстому ворсу ковра, он, соблюдая самые строгие правила конспирации, подошёл к бару, взял бутылку коньяку и, вот же неудача, дальнейшее развитие сюжета пошло по сценарию более грамотного специалиста, съевшего на этом нелёгком деле не одну собаку под острым соусом.

В кабинет, не желая тратить драгоценное время, вошли Суровцев и Балшин.

Вот они и застали главного менеджера ночного клуба в согбенной позе, зубами вынимающего из бутылочного горлышка неподдающуюся пробку. Вот так, зубами сжимая пробку, и глядя исподлобья на вошедших, он встретил незваных гостей; глаза Афанасия Петровича в этот момент выражали крайнюю степень страдания, вынуть-то пробку так и не удалось.

Василий и Федя в первые мгновения созерцания довольно смешной картины, чуть было не расхохотались, но сдержались одновременно; годы работы вместе позволяли понимать друг друга не произнося ни слова на уровне подсознания.

- Здрасьте! – произнёс почти нараспев Федя, наблюдая за реакцией мужчины. – Главный менеджер вы? Не так ли? Афанасий Петрович, смею догадаться? А мы к вам…

- Шрашь, - прошепелявил Афанасий Петрович, согласитесь, архитрудно говорить, когда во рту находится инородный крупный предмет.

- Да что же вы зубами-то пробку держите, Афанасий Петрович! – воскликнул Василий. – Открыть пытаетесь?

Держа драгоценный сосуд двумя руками. Афанасий Петрович кивнул головой.

- Руками открывать не пробовали? Нет? – взял слово Федя. – Давайте я вам помогу, ну что же вы!

Афанасий Петрович улыбнулся, насколько это могло удачно получиться.

- Бутылочку дайте! – протянул руку Федя.

Главный менеджер догадался, что от него требуют. Раскрыл рот, вынул горлышко, протянул бутылку.

- Вот как-то никогда не получалось с первого раза, - как бы оправдываясь высказался Афанасий Петрович.

- А со второго тоже?

- Что со второго, простите?

Василий повторил:

- Со второго раза тоже не получалось? Мучились или всё же умудрялись налить через пробку?

- Через пробку? – как попугай произнёс Афанасий Петрович, - нет, не пробовал. А что, неужели можно?

Федя рассмеялся.

- Конечно, можно. Фокусники как-то справляются.

- А, фокусники! – рассмеялся и главный менеджер. – Ну, так они мастера на все руки. И шпаги глотают, и как драконы огнём плюются.

Приложив усилие, Федя открыл бутылку, рассмотрел пробку и обнаружил следы клея, видно, очень сильно всё же любят в клубе этого товарища. Понюхал напиток и зажмурил глаза от удовольствия.

- Может, выпьете со мной? – предположил Афанасий Петрович. – И заодно познакомимся. А то, как неродные, честное слово. Я – Афанасий Петрович. – Главный менеджер открыто нервничал.

- Майор Суровцев, - представился Василий и показал документ.

- Старший лейтенант Балшин, - повторил процедуру Федя, не разворачивая удостоверение.

- О… очень приятно! – Афанасий Петрович чувствовал некое облегчение, пришли не за ним, и то ладно; а с остальным как-нибудь разберёмся. – Ну, так как, выпьете?

- Конечно, - согласился Федя.

- Нет, - резко возразил Василий, - мы на работе.

- Я тоже на работе, – подтвердил Федя, глядя выразительно на главного менеджера, - но мне немного можно. Для раскрепощения воображения.

Многозначительный взгляд товарища по работе прошёлся по касательной настроения Феди; он вёл свою, ему одному понятную игру. Кивком головы он подбодрил к решительному действию хозяину кабинета.

- Вам как обычно или полный? – бутылка с коньяком наклонилась над бокалом.

- Как обычно пью по праздникам, - сказал, чувствуя на устах вкус любимого напитка. – Сегодня нет праздника? – он повернулся к Василию и, увидев его отрицательный кивок, добавил: - Тогда полный. И мне хочется надеяться, что вы знаете причину нашего теплого визита.

- А? – произнёс неуверенно Афанасий Петрович. – К… как вы ска… сказали?.. тёплого?..

Федя взял бокал коньяку, налитый по самую верхнюю кромку.

- Конечно, тёплый, - он понюхал напиток, глубоко втягивая терпкий, с нежными нотками цветочный аромат. – Точно коньяк? А то странно ванилью пахнет и валидолом. – Протянул бокал сначала Василию, затем менеджеру.

- Точно, как бог свят, настоящий французский коньяк, - засуетился главный менеджер. – А какой приём холодный?

- Холодный – это когда весь зал будет полон людьми в масках, - объяснил Василий. – Полагаю, до этих крайних мер, мы не дойдём?

- Не надо, - затряс головой Афанасий Петрович.

- Обойдёмся без крови? – напористо продолжал Федя, они решили сменять друг друга для достижения быстрого результата.

- Ка… ка… Конечно, без крови, - заикаясь, выговорил с трудом Афанасий Петрович. – Нам… Нам крови не надо…

Василий улыбнулся и похлопал руками.

- Что-то прохладно тут у вас, - встряхнул плечами и показал взглядом на бокал Афанасию Петровичу. – Немного бы согреться, как думаете? А?

- Обязательно… Несомненно… Как же не без согреться? Никак нельзя! – руки ходуном ходили у менеджера, но всё же он исхитрился не пролив ни капли наполнить бокал для Суровцева. – Пожалте, и вам, дорогой товарищ-господин полицейский!

Федя покрутил кистью, придал вращение напитку в бокале и быстро выпил, вылив коньяк в открытую гортань. После чего крякнул и с сомнением посмотрел на пустую посуду. Жестом остановил бросившегося налить повторно Афанасия Петровича.

- Мы пришли… - Василий не выпил, баюкал бокал с коньяком, грея напиток ладонями обоих рук.

- Я знаю цель визита, - быстро проговорил Афанасий Петрович и бросился к письменному столу, выдвигая верхний ящик справа. – Не поверите, ко мне уже обращались с просьбой показать запись того происшествия со швейцаром, когда его унизила одна наша постоянная посетительница, а затем высказалась очень, знаете очень неприлично в сторону всего остального населения. Я даже сделал резервную копию. Зачем? – главного менеджера нельзя было остановить, он, будто торопился выложить всё, пока не разрядились батарейки искренности и по этой причине глотал окончания слов. – Вот, - он показал диск и флешку, - здесь копии очень, уверяю, очень хорошего качества! – и здесь он выдохся и произнёс жалобно: - Вы меня не посадите?

Ошарашенные услышанной информацией, Василий и Федя сначала не расслышали последний вопрос.

- Не посадите, да? я недавно женился… Это будет удар по репутации и по семейному благополучию…

- Нет, не посадим, - заверил Василий. – Дадим грамоту. Даже, после согласования с начальством, орден или медаль. Но с орденом сложнее.

Афанасий Петрович облегчённо выдохнул и как-то по-женски всплеснул кистями рук, при этом его лицо стало приобретать естественный цвет, перед беседой он сильно побледнел.

- Да бог с ними грамотами и медалями…

Подойдя к менеджеру, Федя обнял его за плечи и проникновенно спросил:

- Опишите, любезный, интересовавшегося до нас человека.

Придя в себя, Афанасий Петрович задумался. Выпил коньяк.

- Ну… ничего необычного… Так себе, немолодой мужчина, немного молодящийся… В костюме… Цвет важен?

Василий и Федя кивнули одновременно.

- Тёмный… Тёмная ткань… Впрочем, в полутьме кроме ярких окрасов остальные цвета тёмные…

Василий остановил менеджера.

- Приметы, особенности в поведении, шрамы или иные увечья… Что-то должно же было быть…

Менеджер сел на своё кресло, сложил руки на груди – он полностью успокоился – и задумался.

- Был шрам… На лице, вот здесь, - он провёл левой рукой по правой скуле. – Ой, на себе не показывают!

- Бросьте, Афанасий Петрович, - успокоил Василий. – Это всё глупые приметы. Их придумали не очень грамотные люди, - сказал и посмотрел на Федю. Тот моргнул.

Забирая диск и флешку, Василий сказал:

- О нашем визите никому. Слышите? Под страхом смертной казни.

Афанасий Петрович громко сглотнул слюну, обильно выступившую после приёма внутрь конька.

- Вот и ладушки, - Федя выполнил свою партию в игре.

- А охрана? – приподнялся в кресле главный менеджер. – Они же…

- Охрану мы возьмём на себя, - закончил Василий и направился к выходу, так и не выпив коньяку, хотя нос так чесался с утра!

Продолжая роль радушного хозяина, Афанасий Петрович предложил послушать знаменитейшего певца современности Сергея Провода.

- Он сегодня даёт очередной концерт. Могу проводить.

Предупредительно-отрицательного жеста рукой Афанасию Петровичу оказалось достаточно, чтобы понять, в его услугах больше не нуждаются. Проследив, когда за дорогими гостями тяжёлая дверь с глухим стуком закрылась, он жадно приложился к горлышку. Бутылку он опустошил быстро, в три долгих глотка, и тотчас забылся счастливым пьяным сном.

Найти площадку выступления Сергея Провода в помещении клуба оказалось проще простого – насыщенная народным лексиконом песня под оглушающие звуки ударных неслась отовсюду, но бесспорно, источник находился в самом крупном зале клуба, где проводились знаковые мероприятия. Сцена предоставлялась как для знаменитостей, так и для начинающих восхождение эстрадных звёзд.

Идти, руководствуясь песней как указаниями навигатора легко.

Зал оказался набит битком танцующей молодёжью; юноши и девушки не просто стояли на месте, они довольно оригинально и свободно изображали некие им известные танцевальные па и производили съёмку мобильными телефонами. Федя подумал, что сельдям в бочке свободнее, наблюдая за волнообразным покачиванием человеческих тел, стоя у входа. Пройти внутрь, преодолев сопротивление представлялось невозможным. Собственно, это не было нужно. Суровцев и Балшин решили дождаться антракта и поговорить с артистом в гримёрке; Федя написал записку соответствующего содержания и передал арт-директору певца.

После немного покрытого патиной предыдущего хита, исполняемый Проводом на бис по несколько раз за вечер, певец поделился новостью, могущей понравиться его поклонникам. Песня закончилась. Музыканты заполняли возникшую паузу музыкальным лёгким произведением, в нём угадывались мелодии Бетховена и Вивальди, дополняемые импровизацией самих исполнителей.

Наконец Сергей Провод взял в руки микрофон. Музыканты разом прекратили исполнение.

- Готовы услышать новую песню? – немного хрипя, обратился певец в зал.

- Да! – стройно раздалось в ответ.

- Или у меня что-то со слухом или вам всё похеру!

Зал более слаженно ответил:

- Нет! Нет! Нет!

- Так я исполняю, что ли? – стоящий рядом с Сергеем Проводом гитарист начал перебирать струны. – Или положу на вас и пойду себе

Зал взорвался криками:

- Пой, Серёга, пой!

К гитаристу присоединился барабанщик, мелко выбивая звонкую дробь тарелок.

- Ладно, уболтали, - согласился певец, сделал знак музыкантам, и послышались первые аккорды песни, а затем и песня.

Подари мне, детка,

Подари, не жмот я,

Подари мне, детка,

Клёвые лохмотья.

Буду я в них щеголять,

Чтобы тебя порадовать, блядь!

Сказать, что Василия не удивил текст, ничего не сказать. Он даже немного не понял смысла. Но глядя на Федю, на его сияющее лицо, понял, он сейчас существует вместе со всеми и воспринимает песню в унисон со слушателями. Если первый куплет ещё был о чём-то ни о чём, то припев, Василию показалось совершенно из другой оперы.

Ты дикая кошка,

То тут пошалишь,

То там понемножку.

Не ведам тебе

Ни страх, ни испуг.

Пока всё тебе сходило с рук.

Но погоди,

За проделки твои

Бля буду тебе не сносить головы.

- Вы за автографами? – спросил Сергей Провод, смотрясь в зеркало.

Василий ответил, что нет, Федя же не преминул сказать, если можно, то, да и протянул блокнот с чистой страницей.

- На поклонников мало похожи, - сказал певец, оставляя на бумаге широкий росчерк.

Василий протянул раскрытое удостоверение.

- Мы из полиции.

Лицо певца не дрогнуло.

- Чем обязан вниманию внутренних органов? – снимая грим смоченным в растворе ватным тампоном, поинтересовался артист. – Да не стойте, садитесь или присаживайтесь, как вам удобнее. – Он указал рукой на стулья возле стены. - Долгого разговора не обещаю, выступаю. Но на вопросы отвечу.

Василий и Федя осторожно уселись на расшатанные деревянные стулья, пережившие не одну бурную вечеринку на своём мебельном веку.

Принесли кофе в высоких стеклянных стаканах с белой шапкой молочной пены сверху.

- Ваша новая песня… - произнёс Василий.

- Ага, новая, - подтвердил Певец.

- Она адресована конкретному лицу или…

- Послушайте, - отхлебнул горячий напиток певец. – Всё моё творчество адресовано одновременно всем и никому лично. Это чтобы развеять туман неопределённости. Ни один автор не пишет песен, кроме юбилейных, предназначенных определённому лицу.

- Но в ней есть слова… за проделки твои… не сносить головы… - Федя предпочёл молчать, пока говорил начальник.

- Есть, - согласился Сергей Провод. – В моих песнях есть много слов. Матерных тоже, если вы об этом.

- Не об этом, - ответил Василий. – Тексты песен ваше дело.

- Есть спрос, есть предложение, - сказал певец. – Вы пришли не за этим. Говорите прямо. Время идёт.

- Вы были знакомы с Майрой Варданян?

- С этой стервой? – усмехнулся певец. – Был… Собственно, почему был?

- Её убили.

- Собаке собачья смерть, - констатировал Сергей. – Это всё?

Василий поставил пустой стакан на стол.

- Ей отрубили голову.

Певец пристально посмотрел на Суровцева.

- Не ждите от меня сочувственных слов, - ровно произнёс Сергей. – Никак по-другому она кончить не могла.

- Почему?

- Очень прилежно вела себя эта сука. Вы в курсе, она виновница гибели людей на остановке?

Федя кивнул головой, он продолжал слушать молча, не видя резона вмешиваться в беседу. Василий тоже подтвердил кивком головы.

- Нашёлся-таки Робин Гуд, отомстил за убитых. Вы же бездействуете, - последние слова были упрёком полицейским.

- Мы руководствуемся законом, - объяснил Василий.

- Закон законом, есть ещё справедливость, - напомнил певец. – Достаточно о мёртвых, пусть о них беспокоятся мертвецы. Есть ещё вопросы?

Федя выдал вопрос, вертевшийся на языке, не относящийся к делу:

- Почему псевдоним Провод?

Певец, показалось, немного удивился и почесал чёрный частокол щетины на подбородке.

- От фамилии, доставшейся от батюшки – Проводов.

- Можно же было как-то по-другому, - не унимался Федя.

- Как?

- Шнур, - ляпнул Федя, чувствуя, как что-то свербит ниже копчика.

Певец расхохотался.

- Знаете, никогда так не смеялся в последнее время, – признался он, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слёзы. – Понимаете, два Шнура для российского шоу бизнеса очень тяжёлая нагрузка. Он просто этого не вынесет на своих нежных капиталистических плечах. Сейчас – всё?

Василий и Федя кивнули одновременно.

Сергей Провод поднялся со стула.

- Меня ждут поклонники, - сказал и раскланялся.

От продавца таблеток, невыразительного мужика, сохранившего зачатки инфантильности, пришлось избавиться. Лишний свидетель хуже пистолета.

Обмякшее тело Александр Александрович усадил там же, где приобрёл наркотики, в сквере на лавочке; придал положение сморенного сном; в карман куртки засунул небольшой бумажный свёрток. Выйдя за территорию, Александр Александрович отыскал таксофон. Позвонил на станцию «скорой помощи», назвал адрес и сообщил о подозрительно сидящем на скамье в сквере мужчине и выразил предположение, что у того наверно плохо с сердцем. После быстро повесил трубку, хотя из неё послышались вопросы, кто звонит и так далее.

Из ближайшего кафе открывался прекрасный вид на участок города, где зелёным островком расположилась зона рекреации горожан.

К приезду «скорой помощи» вокруг скамьи с телом продавца наркотиков собралась толпа. Низкорослая пухлая пожилая собачница рассказывала стоящим рядом, что её йоркшир Напик подбежал к мужчине, его она поначалу приняла за дремлющего бомжа, судя по старой одежонке, иначе не подумаешь, начал теребить брючину и скулить. Ей показалось подозрительным отсутствие реакции мужчины. Она легонько потянула его за рукав куртки. Он повалился набок. Тогда-то она и решила вызвать медиков и заодно позвонила в полицию.

Полицейский автомобиль подъехал минутой позже «скорой помощи». Вышедший полицейский подошёл к медикам.

Александр Александрович мысленно представлял себе вопросы полицейского и ответы медика. Следил за ними и, беззвучно шевеля губами, говорил: - «Ну, что тут у нас». Медик: - «Сердце. Впрочем, посмотрите сами». Полицейский: - «Вещи осматривали?» Медик: - «Нет. Не наша работа». Полицейский: - «Хорошо. Сейчас разберёмся. Куда его повезёте?» Медик: - «В морг. Так осматривать будете?» Полицейский: - «Ну да, ну да, позову криминалиста, пусть покопается. Может, что найдёт». Александр Александрович поднялся, положил под пустую чашку пару купюр. «Ничего вы не найдёте», - прошептал он еле слышно, направляясь к выходу, укол тонкой иглой, смоченной в химическом растворе он нанёс в области за ухом, в лоснящихся прядях волос.

Действовать строго по плану – успех любого мероприятия. Выполняя последовательно пункт за пунктом. Иначе оплошаешь, ошибёшься и крах.

Едва автобус дальнего следования пересёк границу мегаполиса и области, в душе поселилась тревога.

Незаметно повертев головой по сторонам, стараясь рассмотреть, через окна-аквариумы проезжающие мимо автомобили, он не успокоился. Нечто холодное свернулось клубком в груди и неприятная ледяная прохлада начала распространяться по всему телу. Подозрения ничто не вызывало. Пассажиры, сидевшие парами, видимо старые знакомые или родственники, говорили кто вполголоса, кто и громче, стараясь рассказать что-то смешное или убедительное. На него никто не обращал внимания, даже соседка, пожилая женщина, в старомодном драповом сером пальто в «ёлочку»; она поначалу смерила его отстранённым взглядом, затем вынула из сумочки брошюру «Руководство начинающему вязать спицами и крючком», затем спицы и клубок синих ниток, и углубилась в занятие.

Но почему ему стало вдруг не по себе? Ведь так всё хорошо начиналось. Он продумал любую мелочь. Вплоть до недельной седины, хоть и знал, как придирчивы менты к его соплеменникам, выглядящим будто они вчера спустились с гор. Волосы ему пришлось тоже не мыть несколько дней, чёрные, без единого седого волоска, они неприятно лоснились и чесалась кожа головы. Это можно перетерпеть. Лишь бы …. Тьфу-тьфу-тьфу! Он гнал от себя эту мысль. Спрятаться от неё не получалось даже во сне; она преследовала всюду; днём и ночью; иногда ему казалось, он начинает сходить с ума. Наверное, это было бы очень хорошо; лёгкий способ уйти, спрятаться; способ, не гарантирующий безопасности. Как всякий живой человек, Артур очень дорожил своей жизнью; чувство самосохранения приказывало ему найти метод и остаться в живых, любой ценой. И вот он трясётся в рейсовом автобусе; со станции «Новодубравинская» Артур направился навстречу своей новой жизни; он не строил далеко-идущих планов; первый пункт – выбраться из центра мегаполиса – выполнен; второй – купить билет и отправиться за пределы столицы и области, тоже реализован.

Но почему, почему у него появилось чувство, будто нечто грозящее жизни раскалённым куском железа летит по его следу?

Почему интуиция пробудилась именно сейчас?

Она спала в городе, в этом не знающем сна и отдыха человеческом муравейнике, как напичканная снотворным экзальтированная истеричка и не подавала никаких знаков?

Почему она была спокойна, когда он предпринял меры осторожности и выбирался из своей квартиры через чердак дома и вышел из соседнего подъезда, его не возмутил вид стоящей поблизости старой иномарки с выключенными фарами, но работающим двигателем (его пасли, за ним следили сутки напролёт, отмечали каждый шаг и докладывали Варданяну такие же земляки, как и он, слова «клянусь хлебом» или «клянусь молоком матери» давно перестали иметь какой-либо вес и цену).

Почему он проехал в метро, из опасности быть пойманным, более двух часов, пересаживаясь с ветки на ветку, меняя направления, он оставался спокоен?

А вот сейчас, когда сизая дымка приближающегося вечера скрыла собою миражные очертания города, интуиция дала о себе знать? Что он не предусмотрел?

Артур знал, что с заданием хозяина (как он любил это слово – хозяин, отец говорил, что у человека один хозяин – бог; но Варданяну нравилось, когда его называли хозяином) он не справится; он, Артур, обычный человек, хоть и возвеличенный своим соплеменником, разбогатевшим вдали от родного очага на человеческих слабостях, - дома ему бы этого не спустили с рук, - до должности начальника охраны.

Да, он охранял вместе с подчинёнными, да, у него были свои люди в ментовке, но они всегда охотно делились информацией, которую можно было узнать и из других бесплатных источников, за очень солидное вознаграждение. Делились и намекали…

Артур встряхнул головой, отгоняя прочь воспоминания; чтобы как-то расслабиться, потёр сильно ладонями небритое лицо, и усмехнулся про себя; горько усмехнулся – красивая богатая жизнь закончилась также быстро, как и началась. Впрочем, он всегда чувствовал некую нестабильность своего положения; он даже воспринимал себя не канатоходцем, идущим по тонкому шнуру над пропастью, а стоящим на краешке стола обычным гранёным стаканом, стоит лишь двинуть незаметно рукой стол и он упадёт на пол, разбившись на мелкие осколки.

Осень – время года любимое не одним нашим поэтом-классиком. Многие в ней находят вдохновение и элегическое настроение подчас тому прекрасное подтверждение. Но сейчас осенние пейзажи – как писал тот же классик: «в багрец и золото, одетые леса» и серые пашни – не радовали глаз. Артур, краем глаза, стараясь не привлекать излишним любопытством, осмотрел пассажиров. Всё как всегда: одни едят заготовленные бутерброды с момента посадки и выезда в путь, другие читают прессу и разгадывают кроссворды, третьи – дремлют, по новой укоренившейся привычке, пришедшей с «прогнившего запада», нацепив на глаза матерчатые тёмные очки.

Беспокойство не проходило. Оно увеличивалось в геометрической прогрессии с каждым километровым столбом, на котором указывалось расстояние, разделяющее автобус и столицу.

Задремать не получалось. Сон не шёл. А вот увлечённая вязанием соседка в очередной раз всхрапнула и упустила на пол брошюру. Артур поднял книжку и, притронувшись рукой к женщине, после чего та встрепенулась, широко раскрыла глаза и посмотрела на него испуганно-удивлённым взглядом, всунул в расслабленную руку. Соседка поблагодарила. Сказала, дорога так на неё действует всегда – мерное покачивание на ровной дороге убаюкивает лучше колыбельной песни, и снова, провязав пару рядов, задремала, смежив веки и смешно шевеля губами.

Внезапно пришла мысль, что нужно сменить транспорт. Куда ехать он так и не решил. Нервозность, подогреваемая неизвестностью, вгоняла в уныние. Он без сомнения знал, что по его следу идут. Рыщут в поисках его следов не одни бывшие коллеги по службе у Варданяна, эта сука – Артур передёрнулся внутренне – обязательно нанял своих и его соплеменников. Уж кому, как не армянину знать, на что они способны, если появилась возможность получить лишнюю денежную купюру, желательно с изображением заокеанского президента. Свои же сожрут – ахпер или не ахпер, деньги съедают любое братство – с ливером и костями, даже не поперхнутся и кровушкой, затем запьют, упыри.

Также Варданян подключил своих знакомых из полиции.

Наверняка его, Артура фоторобот разослан по всем постам ГАИ. Поэтому он непроизвольно втягивал голову в плечи, когда мимо проезжала машина ДПС или ГИБДД; ещё более незаметным старался он стать, когда пару раз автобус останавливал патруль дорожной службы и проверял маршрутную ведомость, визуально по головам сверяя количество пассажиров с указанным числом проданных билетов. Пока проносило, но желудок так сворачивало жгутами в эти минуты, что волком вой.

И всё-таки его, выражаясь современным сленгом колбасило не хило.

Взволнованное состояние передалось-таки его соседке. Она в очередной раз задремала, брошюра и спицы выпали из рук, но дрёма женщины оказалась чуткой; женщина спохватилась, тихо крикнула, мол, совсем старая расслабилась, нагнулась, комплекция позволяла, маленькая собачка и в старости щенок, подобрала спицы и бросила быстрый испытующий взгляд на соседа. От неё не ускользнули тревоги, сомнения и взволнованность, отражавшиеся на лице мужчины. Поэтому она и поинтересовалась, дескать, что это с ним происходит, и пусть не отнекивается, она же видит.

Артур не стал ломать комедию и выложил свою версию. По ней он с детства боится любого транспорта. Родился и вырос в большой многодетной семье, с малых лет приучился к тяжёлому крестьянскому труду, из родного селения никогда не уезжал; не покидал родные стены, даже повзрослев и заведя семью, но безденежье заставило податься на заработки в Россию, где в это время прочно обосновался в столице старший брат. Задержаться надолго в России не получилось, тянет на родину, мочи нет, и сон пропал и аппетит; волнует судьба жены и детей; в последние месяцы, да что там, дни они не отвечают на телефонные звонки. Неопределённость вымотала душу.

Женщина поцокала языком и, видимо, упустив первые слова соседа, что он боится любого транспорта, посоветовала ехать поездом.

Артур повторил, что ему страшен любой вид транспорта, что автомобиль, что поезд, что самолёт; у него возникает некое подобие фобии. Но делать нечего, как-то приходится приспосабливаться и мириться, да и автобусом дешевле, хоть и несколько дольше добираться. Однако он живёт мыслями о семье и показал старую фотографию, чёрно-белую; на ней он с сёстрами без родителей, так что вполне могло сойти за детей. Жена стесняется сниматься, говорит, это плохо сказывается на здоровье. Соседка не стала внимательно рассматривать фотографию, хотя легко могла найти много несоответствия, спохватилась, сообщила, что тоже считает это не совсем красивым занятием сниматься на фото.

Артур скривился и схватился за живот, имитируя боль, чтобы как-то остановить словесный поток женщины. Она поинтересовалась: - «Худо?» Артур кивнул, крепко стиснув зубы. – «Сейчас, - сказала соседка, полезла в сумочку, покопалась и протянула ему таблетки и пластиковую бутылочку. – Выпейте, поможет. Это успокаивающее». Артур улыбнулся вымученно, взял по совету соседки пару таблеток и проглотил. – «Уже лучше», - заверил он. – «Усните, - посоветовала она. – Хотя бы на полчасика». Артур кивнул и закрыл глаза.

Сон не шёл в его ресницы.

Впервые за время поездки Артур заметил в спинке переднего кресла карман, из него выглядывал цветной уголок рекламы. Он вытащил проспект, это оказалась маршрутная карта. Он сверился с часами. В семь сорок пять вечера намечена часовая остановка в пункте, обозначенном «Харчевня «Привет, Обед!», также значки на карте показывали наличие заправочной станции, магазин, стоянка водителей-дальнобойщиков. В голове тотчас созрел план.

Час спустя водитель сообщил по общей связи об остановке в пункте отдыха. Подробную информацию можно найти в маршрутном листе, рассказал, где он находится.

Пассажиры оживились. Послышались голоса, есть ли там туалет, буфет или кофе, магазин и прочие прелести цивилизации и когда они доберутся.

Ответом послужило световое зарево, осветившее яркой сферой густеющие осенние сине-фиолетовые сумерки.

Раздались радостные восклицания, шум и гам наполнили салон автобуса; водитель включил на полную мощность встроенные в корпус колонки, и зазвучала музыка дорожного радио.

Заправочно-гостиничный комплекс на удивление оказался современным и дизайнерским объектом.

Это были уже не те точки быстрого перекуса из составленных в ряд старых строительных вагончиков с прогнившими стенами и крышами, где кормили, хотя и вкусно, но санитария желала быть лучше. Спальные места, грех вспомнить не без смеха, двухъярусные койки с продавлено-провисшими сетками, застиранным серо-жёлтым постельным бельём, маленькими и твёрдыми, как камень подушками и байковыми одеялами, списанными из какой-нибудь разукомплектованной войсковой части.

Современный комплекс просто заставлял смотреть, разинув рот и долго его не закрывать. Освещение по всему периметру светодиодными фонарями, фонари установлены на столбах, поставленных почти впритык один к другому. Просторная заправочная станция; бензин? – нате вам, пожалуйста; дизельное топливо? – нет проблем; газ? – добро пожаловать к отдельному боксу! Это на въезде справа на комплекс. Далее расположена гостиница с кафе на два зала, большой и малый, и несколькими зонами, огороженными глухими кабинетами с отдельным входом.

Над входом в гостиницу купающаяся в огне яркого света название «Харчевня «Привет, Обед!» и бегущая строка рекламы предлагаемых услуг. Далее следовала стоянка для дальнобойщиков и отдельно автобусов дальнего следования.

Пассажиры прямо из автобуса устремились в кафе.

Артур последовал за всеми, стараясь не выделяться отдельной фигурой, так как постоянно растущее чувство опасности не проходило.

В кафе по стенам висели расписанные красочными цветами лозунги. «Вкусный обед даст здоровья на сто лет!», «Перекус не обед – здоровью во вред», «Пирожок на ходу ускоряет полноту», «Отобедай с друзьями, жизнь продли счастливыми часами!».

Торговый зал был пуст. Столики сразу оккупировали соседи по автобусу. Из-за барной стойки выбежали официанты с папками меню.

Артур от еды отказался, выпил чашку кофе. В окно увидел отъезжающие и прибывающие грузовики, посидел пару минут, о чём-то раздумывая и, резко вскочив со стула, направился на выход.

К мангалу с пылающим огнём Артур подошёл, поздоровался с шоферами, пожелал здоровья водителям и их семьям. Ему сразу протянули шампур и пластиковый стаканчик с водкой, терпкий аромат спиртного резко ударил в нос. Артур взял шампур, произнёс тост, выпил со всеми, съел пару кусочков хорошо прожаренного мяса.

- Мужики, кто из вас может взять попутчика? – обратился Артур к водителям.

- Тебе куда надо, друг? – поинтересовались в ответ.

Артур минуту подумал и сказал:

- В сторону Белоруссии.

Послышался смех.

- Судя по твоему виду, тебе бы надо ехать в другом направлении.

Артур рассмеялся тоже, даже выдавил слёзы, и, вытирая их, произнёс:

- Не поверите, мужики, пообещал отцу, что навещу его армейского друга, живущего в Белоруссии. Когда были молодыми, помню, его друг приезжал к нам, и мы ездили к нему в гости. Не могу, понимаете, не выполнить просьбу отца. Какой же я тогда сын!

Его речь поддержали с пониманием. Согласились, что да, просьбу отца надо выполнить и указали на стоящий «Вольво». Посоветовали обратиться к Евсею, так зовут водителя, он едет в Гомель. Может, возьмёт в попутчики. Артур допил водку, пожелал повторно здоровья и пошёл к Евсею, отчего-то Артур почувствовал, как у него дрожат ноги в коленях; такого с ним давненько не было; от страха ли, что водила откажет или по другой причине, Артур понять не мог.

Евсей оказался вовсе не Евсеем. Артур выяснил это сразу, едва постучал в открытую дверцу кабины и на вопрос «чо надо, блядь!» ответил, что ему нужен хозяин фуры Евсей. После нескольких минут отборного мата Артур услышал смех, затем из кабины показалась крупная лысая голова с потухшей папиросой в зубах. Затем водитель выполз наружу, именно так, как толстый-толстый змей, окинул быстрым взглядом Артура и сказал, уж не те ли шутники возле мангала, откуда доносились громкие голоса подвыпивших мужчин и ретро-музыка из стоящего поблизости грузовика, сообщили ему его имя. Артур утвердительно кивнул и поинтересовался, мол, что-то не так.

- «Конечно, не так, - ответил водитель. – Зовут меня Ерофей. А тебя?» Артур протянул руку. – «Артур», - представился он; пожатие водителя оказалось настолько сильным, что Артур едва не закричал от боли и немного присел. – «Прости, браток, - сказал Ерофей. – Не рассчитал силу». Артур мелко потряс кистью, расслабляя мышцы. – «Ничего, браток, - ответил он, назвав водителя по его же терминологии. – Очень приятно!» Ерофей выплюнул на асфальт докуренную гильзу и вытащил из пачки новую папиросу, предложил Артуру. – «Спасибо, - отказался Артур. – Бросил. По совету врачей». Ерофей вздохнул. – «Врачи тоже советуют, - посетовал он, - но вот никак не могу я представить себя за рулём своего мустанга без зажатой в зубах папироски! Не поверишь, как подумаю, как буду чмошно смотреться со стороны – не ковбой мальборо конечно, но и романтики ноль, - лучше тогда уже, и жить бросить». Артур согласился. – «Верю, - живо отозвался, - сам трижды бросал». – «Да ты что!» – искренне удивился Ерофей. Артур развёл руками. – «Как получилось? – спросил Ерофей и добавил: - Вот признайся, тянет иногда сигаретку в зубы, чтобы дым пошёл, а?» Артур улыбнулся. – «Ещё как! – протянул он. – Ночью приснится, с каким наслаждением затягиваюсь сухим приятным дымом, во сне слюной можно захлебнуться!» Ерофей помахал пальцем в воздухе. – «То-то, - чуть не закричал оне. – То-то, а доктора говорят, и думать забудете! Да как тут забудешь, если у меня стаж курильщика, - Ерофей умолк, в уме подсчитывая и загибая пальцы на руках, - вот если брать со второго класса, когда у бати впервые стянул пачку «Беломора», за что ремнём меня отходил знатно, неделю не мог на зад сесть, то… что же получается… почти пятьдесят с гаком лет!» - «Я тоже курил со школы, - произнёс Артур. – Отец ремнём до десятого класса проверял на прочность мою вредную привычку». Ерофей выкурил папиросу. – «Куда тебе надо-то, - проговорил он, - а то мы в воспоминания ударились, о главном-то ни слова не сказали». Артур повторил высказанную водителям версию. Ерофей покрутил головой. – «Выполнить просьбу отца – это святое! Нет ничего святее в жизни отца и матери! Так куда именно тебе надо?» - «Пинск», - сказал Артур. – «Угу, ясно, - задумался Ерофей. – Тебе сказали, и я повторю, еду в Гомель. Это другая область, но, в принципе, Белоруссия не Россия, там расстояния между областями – тьфу! – плюнул Ерофей. – Доберёшься сам или помогу устроиться к кому-нибудь из наших братанов». На том и порешили. Ерофей добавил, что выезжает в полночь, дескать, любит колесить по дорогам, освещенным луной, посмотрел на пасмурное небо, улыбнулся широко и добавил, что и в дождь тоже романтики, хоть отбавляй, только успевай на колёса наматывать километры асфальта.

Ближе к полуночи распогодилось.

Осенний северный ветер, нагнавший тучи их же прогнал; метлой вымел остатки, и ночное небо осветила яркая до ослепительности полная луна, окрасив окрестности в серебристо-лиловые тона, отчего поля и леса вдалеке приобрели тот тягуче-странный мистично-философский цвет, всегда заставляющий человека, склонного к метафизическому размышлению, впадать в некое волшебное состояние духа.

Ерофей не гнал свою фуру. Он, по его же меткому выражению, придерживался простого правила, что двигаясь на крейсерской скорости, уедешь дальше. Артур поддержал водителя, сказал, что по этому поводу есть прекрасная народная пословица «тише едешь – дальше будешь». Ерофей захохотал и хлопнул Артура по плечу, сказал, мол, с таким попутчиком можно до самого Парижу ехать.

Встречные машины попадались редко.

Луна продолжала заливать землю призрачно-волшебным сиянием.

Тишина и покой, опустившиеся на спящие луга, поля, леса и перелески способствовали ментальному настроению и понемногу увлекали в земли пространные и фантастические, в царство князя Морфея.

Артур незаметно клевал носом, то погружаясь в омут дрёмы, и тогда его пеленали нежнейшие покрывала сновидений, то выныривая на поверхность, рвя нежнейший шёлк абстрактных грёз.

Водитель молчал. Молчал и Артур.

Тихо ворчал помехами эфира старенький радиоприёмник. Через шум и треск настойчиво пробивались знакомые мелодии некогда популярных песен и эстрадных произведений.

Тревога, поселившаяся в груди сразу же после выезда из мегаполиса, понемногу прошла. Осталось лишь лёгкое напоминание, как оскомина во рту после съеденного лимона.

Один раз Ерофей остановился и, не глуша мотор, спросил у Артура:

- Слышишь?

Артур напряг слух, но ничего не услышал.

- Что? – почёл правильным переспросить.

Ерофей загадочно посмотрел в окно, скосив глаза налево, затем поднял лицо вверх и повернул голову подбородком вправо.

- Точно не слышишь?

Артур двинул неопределённо бровями.

- Нет. Разве что-то должен?

Поведение водителя продолжало быть крайне странным. Он втянул носом глубоко воздух, задержал дыхание.

- Пахнет… Пахнет…

Настроение Ерофея как вирус передалось Артуру. Ему самому стало интересно, чем же таким пахнет. Он втянул, широко раскрыв ноздри, воздух в кабине и… Сердце тихо ёкнуло… Тревога снова острыми жалами впилась в сердце и начала сосать жизнь.

Ерофей вышел наружу. Потянулся. Присел. Помахал руками.

- Хорошо-то как! – крикнул он. – Вокруг никого. Будто на другой планете находимся, а, Артур?

Артур выбрался из кабины следом за водителем. Он не разделял оптимизма Ерофея. Тревога возросла снова. Она, как напряжение в сети, заставляла вибрировать каждый нерв, каждый сосуд. Сердце, как огромная, но не бескрайняя чаша переполнялось беспокойством. Уже волны страха били в уши настойчивым ледяным прибоем, наметая на скалистый берег острые грани ледяных глыб.

- Тебе что-то конкретное послышалось? – спросил водителя Артур.

- Да, - отмахнулся тот, - показалось, двигатель стучит неравномерно. Будто, вот, как тебе сказать, что-то мешает, препятствует бесперебойной работе. А ты чо удумал, Артур?

Артур замялся, не желая высказывать водителю мучающие его мысли.

- Да как-то… Может, что помешает вовремя добраться…

- Не ссы, паря, - ободрил Ерофей попутчика. – Не бзди раньше времени. Мой конь седока никогда не подводил. Отлить не хочешь?

Артур сдвинул брови к переносице.

- Отлить?

Ерофей непринуждённо рассмеялся. Его развеселила непонятливость мужчины.

- Ну, да. Ссать хочешь? Давай, ссы с обочины. Помочи придорожную пыль, - настроение водителя явно поднималось всё выше и выше, градус за градусом. – Некоторые водилы ссут на колёса, говорят, примета такая есть, чтобы в пути не словить резиной гвоздя и на ментов не нарваться.

Артуру во что бы то ни стало, нужно было отвлечься. Приглашение отлить было как раз кстати. Он отошёл подальше от грузовика, спустился вниз по мокрой обочине к разросшемуся кусту с осыпавшейся листвой, тонкие ветви, будто стесняясь наготы, качались тревожно на ветру. Осмотрелся и только после этого взялся за ремень брюк.

- Ты чо такой стыдливый, Артур? – отвлёк Артура от грустных мыслей окрик водителя.

Артур дёрнулся и посмотрел на подошёдшего Ерофея.

- А… просто так… захотелось побыть наедине…

Ерофей многозначительно моргнул.

- Понимаю, понимаю… - протянул пачку. – Возьми салфетки. Влажные. Вместо воды. Руки вымыть. Салфетки дезинфицирующие.

Поблагодарив водителя, Артур взял пару салфеток, вытер руки; затем не удивился, когда тот вынул из-за спинки кресла большой китайский термос, сообщив, что там плещется самый лучший в мире и в России чёрный кофе, следом извлёк на свет пакет. «Здесь самые вкусные в мире и во всей России бутерброды с колбасой и сыром». Добавил доверительно и рассмеялся, чисто и незатейливо.

После импровизированного завтрака продолжили путь.

Тревога улегшаяся было, снова ледяной змеёй свернулась в груди. И недаром. Внезапно заработала рация. Ерофея вызвал Гудок. Ерофей отозвался, спросил, что надобно. Гудок сообщил, что только что проехал пост ГАИ, километрах в пяти-шести впереди. Ему предъявляли фоторобот, какого хачика, дескать, разыскивают за какие-то преступления и махинации с деньгами. Услышав это, Артур медленно повернулся в сторону водителя, но тот вроде бы пропустил мимо ушей сообщение товарища, сказал, что едет без попутчика и никого брать не собирается и только после этого посмотрел на Артура.

- Не бзди, Артур, - сказал Ерофей.

- Я ничего не совершал, - попробовал оправдаться Артур.

- Меня мало колышет, паря, что ты совершал, что – нет, - грубо обрезал водитель. – Я сам как три года тому назад вышел от кума. Жена бывшая, тогда ещё законная, познакомилась с ментом. С шишкой из розыска. Начала с ним крутить амуры, чтобы я не мешал, устроили ДТП на дороге с пострадавшими и влепили мне по самые яйца так, что до сих пор отрыжка мучает. Так что, Артур, вижу тебя ну не насквозь, пиздеть не буду, но хорошо. Понимаю, бежишь вовсе не к товарищу отца по службе, хоронишься. Не сдам. Мы, русские, своих в беде не бросаем.

Артур возразил:

- Я армянин.

Ерофей свистнул.

- Ты чо, блядь, не понял? Мы все в России русские: и армяне, и хохлы, и бульбаши и те же русские. Сейчас здесь будет съезд на просёлочную дорогу, вёз как-то по ней просроченное мясо из сытой Европы в голодную матушку-Россию из Бульбондии…

- Откуда? – перебил Артур.

- Из Белоруссии… Менты здесь практически не пасутся. Все куплены, всем давно всё проплачено.

- Значит, всё-таки, менты встречаются? – уточнил Артур.

Ерофей похлопал рукой по торпеде и сплюнул через левое плечо.

- Я ж тебе говорю, куплены менты… Если попадутся, отмажемся. Есть верное средство. Довезу тебя до границы Бульбондии…

- Чего?

- Белоруссии… без проблем.

Метров через триста грузовик, ухая на колдобинах и постанывая тихо тормозами, свернул на просёлочную дорогу, почти не различимую в предрассветных сумерках. Грунтовка разительно отличалась от асфальта. Выбоина следовала за ямой; поездка стала похожа на плаванье в лодке по невысоким волнам.

Артур незаметно задремал. Сказалось напряжение прошедшего дня. Возглас Ерофея вывел его из дрёмы.

- Ёбс тудей! – в сердцах высказался водитель. – Ну, вот чо они здесь делают! – полез во внутренний карман висящей на вешалке куртки. – Готовь денежки, блядь! Ну что за жизнь? Одно блядство!

Артур посмотрел вперёд, и змея внутри развернулась в длину.

Дорогу перегораживал автомобиль с включёнными мигалками. Рядом с авто стояло шесть ОМОНовцев-автоматчиков с оружием наперевес, на лицах чёрные маски. Гаишник в светоотражающем ярко-жёлтом жилете вышел вперёд и махнул волшебной палочкой, словно по волшебству двигатель фуры заглох. Матерясь тихо, Ерофей с документами и деньгами в руке спрыгнул на землю. Сделал шаг. Его остановил окрик стоять на месте. Улыбаясь, к Ерофею подошёл гаишник с погонами капитана.

- Здорово, Ероха! – расцвёл гаишник. – Далеко путь-дорогу держишь?

Ерофей развёл руками.

- Товарищ-господин капитан, не поверите, как же я рад вас видеть!

Капитан махнул жезлом.

- Пизди, да не запизживайся, Ероха. Говори по делу.

Ерофей сник.

- Как обычно, товарищ-господин капитан, везу то да сё, типа, всего помаленьку.

- От кого везёшь?

Ерофей смутился.

- Дак, ото всех понемногу. У того одно взял, у того другое взял, вот же накладные, в них всё написано. Сертификаты в порядке. Всё честно, бля буду!

Капитан улыбнулся.

- Будешь, Ероха, будешь. Куда ты денешься.

Ерофей улыбнулся.

- Естессно, товарищ-господин…

Капитан махнул жезлом.

- Кончай!..

Ерофей понятливо согнулся пополам.

- Как скажете. Еду в Гомель, маршрут обычный.

Капитан подошёл к бамперу и постучал жезлом по капоту.

- Говорят, Ероха, если я постучу вот так или так, - он стукнул по колесу, - будет всё хорошо. Типа, примета хорошая. Ты, Ероха, в приметы веришь?

Ерофей икнул и глупо хихикнул.

- Как же в них не верить?! Почти все, связанные с вами, ментами…

- Но-но-но…

- С вами милиционерами сбываются.

Капитан подошёл со стороны водителя, посмотрел на колесо, опёрся ногой на порожек.

- Кого везёшь?

- Попутчик, то есть?

Капитан улыбнулся.

- Плохо со слухом, Ероха? – помахал палочкой перед носом. – Могу прочистить.

Ерофей начал сбиваться-заикаться.

- Н… н-нет… Не н.. надо…

- Кого везёшь?

- Человека… В Белоруссию ему надо по делу.

- По какому делу? Не интересовался?

Ерофей отрицательно покачал головой, думая, одной денежной взяткой не обойтись, придётся литров сто слить бензина.

- Плохо…

- Что плохо?

Мент приподнялся на носки сапог и заглянул внутрь.

- Интересоваться надо, кого берёшь в попутчики. Вдруг, бандит, али ещё кто-нибудь похлеще…

- Кто?

- Маньяк-убийца…

Следующими словами водитель себя выдал.

- Не… Он сказал, что всё враки, что про него говорят… По радио говорят…

Капитан незаметно сделал знак бойцам ОМОНа; те приблизились, взяв оружие наизготовку. Сам же подошёл со стороны пассажира, открыл дверцу. Посмотрел, улыбаясь, на Артура. У Артура всё сжалось внутри.

Капитан обратился к нему на чистом армянском языке:

- Что же вы, голубчик, заставляете добрых людей ночь-полночь стоять на дорогах, вас отслеживать, ловить, будто нам без вас заняться нечем…

Поленов внимательно выслушал сначала Суровцева. Затем Балшина. При этом что-то чертил на листе бумаги карандашом, прикрыв каракули ладонью.

- Что сказать, товарищи офицеры, даже ума не приложу. По твоим словам, Федя, выходит, что в деревеньке погибшая ни с кем не общалась, в то время как её друзья приводят слова о том, что она познакомилась с каким-то пожилым мужчиной, снимавшим жильё в доме, напротив, через дорогу, но на деле, этот дом давно пустует после смерти хозяйки. Получается… - Поленов остановился и вновь начал чертить пересекающиеся линии на бумаге и одновременно продолжил речь. – Получается херня какая-то… Я бы даже сказал, мистика; но… - Поленов снова остановился и посмотрел на Суровцева и Балшина. – Мы материалисты и в проявления потусторонних сил, активно мешающих или помогающих нашей работе, не очень верим. Что-то я длинную речь закатил. Не находите? После ваших сообщений поток слов трудно остановить. Делать-то что прикажете?

Начал Суровцев:

- Как уже прежде докладывал, в происшествии виноват так называемый Таксидермист. Преступник, за ним мы охотились…

Поленов хмыкнул:

- Охотились… прямо сафари какое-то русское!..

Суровцев поправился:

- Не правильно выразился, товарищ полковник.

Поленов повернул голову и в шее хрустнул хрящик.

- Правильно или не правильно, не суть. Как будете ловить преступника?

Вступил Федя Балшин.

- Можно на живца.

Поленов рассмеялся.

- Так я и думал, Федя. Ждал, когда ты это предложишь.

Суровцев тоже усмехнулся, но промолчал.

Федя удивился.

- А что, разве нельзя рассмотреть как вариант?

- Хорошо, Федя, - сказал Поленов. – В роли живца выступишь ты?

Стул под Федей чуть не рассыпался, с такой экспрессией Федя подскочил на нём.

- Как вариант должно прокатить, - азарт завладел воображением молодого человека. – Чем я не «золотой отпрыск»? в профиль посмотрите, видите, нос с горбинкой…

Суровцев рассмеялся, Поленов постучал пальцами по столешнице.

- Слышишь, новоявленный отпрыск богатых родителей, с каких пор нос с горбинкой стал признаком принадлежности к богатому классу?!

Удивлять было главным качеством Феди.

- В музее у скульптур видел.

Шквал, нет, ураган смеха сотряс пространство, едва не опрокинувший мебель в кабинете. Поленов и Суровцев вытирали выступившие слёзы и смеялись. Один Федя сидел с серьёзным лицом, глядя на своих товарищей начальников, и только улыбка на лице освещала тихим светом его изнутри.

Pshlivsenah-07. Тревожит молчание Алика и Амира. Никому они не звонили?

Pshlivsenah-05. Хай, Тимир! Мне не звонили. Да и не обещали. Алик обмолвился, дескать, после встречи в полиции надо будет встретиться, перетереть, поделиться впечатлениями.

Pshlivsenah-07. Да уж, Алишер. Впечатлений-то они там набрались по самую пробку, наверное, где-нибудь зависли и оттягиваются. Но всё равно, на душе хреново.

Pshlivsenah-05. Кошки скребут, Тим?

Pshlivsenah-07. Кошки, мандавошки… Блядь, предчувствие плохое, Алишер, будто стою на краю пропасти и смотрюсь в бездну, а оттуда меня зовёт кто-то протяжным детским плачущим голосом.

Pshlivsenah-05. Тим, ты с пропастью и голосами поосторожнее. Так недолго попасть в тёплые объятья санитаров.

Pshlivsenah-07. Сплюнь!

Pshlivsenah-05. Тьфу-тьфу-тьфу!

Pshlivsenah-02. Тут сколько ни сплёвывай, челы, однажды они к нам придут непременно.

Pshlivsenah-07. Эй, Муба, ты с каких пор пророком заделался?

Pshlivsenah-02. Тим, с тех самых, когда ты после смерти Мойвы сказал, что она первое звено в цепочке грядущих неприятностей, с которыми нам предстоит столкнуться.

Pshlivsenah-07. Да, именно или почти так я говорил, Муба. Но что делать, они-то, пиздюки, не позвонят сами, привыкли, чтобы к ним на поклон, блядь, приходили!

Pshlivsenah-05. Ждать, нахуй, и надеяться.

Pshlivsenah-07. Именно так, Алиш, нахуй ждать и надеяться?

Pshlivsenah-02. По большому счёту, нахуй мы уже никому не нужны.

Pshlivsenah-07. Что предлагаешь, крест на нас ставить?

Pshlivsenah-02. Ага, блядь, крест с полумесяцем!

Pshlivsenah-07. Погоди, Муба! Мне пришло сообщение.

Pshlivsenah-05. А… и мне пришёл видос… стоит значок «срочно к просмотру!».

Pshlivsenah-02. И у меня что-то такое… Уже открыл… Ну ни хуя ж себе!..

Голова сильно болела; будто внутри гудел огромный колокол, и рьяный звонарь отчаянно дёргал за верёвку, раскачивая тяжёлое ботало, чтобы оно как можно сильнее ударяло в медные бока. Тяжёлый отзвук отдавал в виски болью расплавленного свинца, плещущегося в кювете.

Глаза пылали с такой силой, что казалось, их лижет огненным языком жадный до человеческих образов змей.

Кожа лица постоянно двигалась от ежесекундных спазмов мышц, как будто к ней прикасался тонкими раскалёнными иглами изобретательный палач, стараясь сильнее доставить жертве боль и себе удовлетворение. Язык, распухший до неимоверных размеров, от внутренней части мандибулы до нёба, с трудом ворочался во рту; и ещё непонятный инородный предмет мешал дышать; но через отверстие в предмете поступал холодный воздух, немного остужая воспалённую гортань.

Вокруг темно. Повертев белками глаз, Алик догадался, что на них плотная повязка. «Где я? – вспыхнула в голове, включённой в тёмном помещении электрической лампой, мысль и тут же погасла, само появление мысли причинило страшную боль, создавая впечатление, что сам факт мыслительного процесса связан с действиями каких-то неизвестных загадочных механизмов; и снова: - Где я? Кто меня связал?»

Руки и ноги крепко стянуты, по ощущению, толстой верёвкой; пошевелить удалось одними пальцами кистей; от запястья до локтей руки надёжно спеленаты; с ногами то же самое. От щиколоток до колен ноги пеленает плотно и туго стянутая верёвка.

Спина затекла. Зад одеревенел от неудобной позы сидения.

Наконец, поборов препятствие во рту, Алик прошепелявил в пространство:

- Эй, здесь есть кто-нибудь?

До слуха донеслось подозрительное шуршание, и Алик мгновенно представил полчища крыс, готовые рвануться к нему и впиться своими острыми зубками в его горячее тело. Ком брезгливости поднялся от желудка к горлу, но тут он расслышал такой же шепелявый голос.

- Я… Амир… Где я?..

Алик приободрился; шуршание было процессом деятельности человека, тем более его друга.

- Это я, Амир, - Алик! – как можно радостнее прошепелявил он.

После минутной тишины, показавшейся целой вечностью, Амир с трудом произнёс:

- Как и ты тоже, Ал?

- Да-да-да! – проговорил Алик, что на деле прозвучало как «та-та-та».

- Ал?

- Да, Ам!

- Как мы здесь оказались, Ал?

- Не знаю, - ответил Алик. – Мне позвонили, показалось, говорил ты, голос был какой-то странный, я поинтересовался, ты… уже не ты, ответил, что простыл и предлагаешь полечиться. Поехать в бар. Я согласился.

Амир внимательно выслушал друга и хотел продолжения, но тот вдруг замолчал.

В полной тишине, когда неизвестно где находишься, в помещении, или в подземном бункере или ещё где-то в замкнутом пространстве само понятие времени приобретает некую абстрактность, расплывчатость формулировки. Прошло некоторое время и Амир, ворочая языком, у него он тоже распух и заполнил всё внутреннее пространство и трубка, через неё поступал свежий прохладный воздух, тоже была, не способствовала красноречию, спросил друга, почему он замолчал. Алик не ответил. Его неожиданно озарило. Что-то близкое, знакомое, вертелось в голове, пробиваясь через плотный заслон из чужих образов.

После посещения полиции неприятное ощущение осталось у Алика. Не та отстранённая агрессия следователя была тому виной, не подавленная воля адвокатов, словно они потеряли дар речи, его ошеломил сам факт получения видео, где они с Амиром заряжают «колёсами» дорогущий вискарь, трясут бутылку, что одуряющая химия лучше растворилась в напитке и вошла в плотный молекулярный контакт.

Как снег на голову, такое воздействие произвёл ролик, снятый неизвестным Федерико Феллини.

Он, Алик Аликперов, сын сенатора, наследник огромного состояния, которому с пелёнок вдалбливали в голову мысль об его уникальности и универсальности, неприкосновенности и полной свободе в действии, внезапно ощутил опустошающую беспомощность перед неким загадочным охотником за головами, уже выполнившим своё обещание принести голову Мойвы. Он просто где-то подстерёг её и – бац! – нате, блин, возьмите. Теперь вот он угрожает ему.

Конечно, папа расстарался, поставил на уши – связей-то в правительстве и в силовых министерствах дай бог остальным столько – всех, кого можно и даже нельзя.

Суета поднялась, в голове не укладывается, что может сделать обыкновенный звонок могущественного человека; как может один намёк на загадочные обстоятельства заставить быстро крутиться шестерёнки огромного механизма под названием государство, даже не надо их смазывать маслом, под названием деньги. Это масло, этот шуршащий при счёте предмет вожделения и любви многими чиновниками очень предпочитаем, и входит в ежедневный рацион питания.

Алик уже сам был не рад поднятой волной тревоги. Отец в ярости разбил антикварный хрустальный стакан, купленный им ещё в далёкие годы начала капитализации страны и личного обогащения на кого-то из нищающих инженеров предприятия, где трудился обычным водителем. На стакане отец тогда рассмотрел в переплетении линий украшения какие-то странные знаки, напоминающие отдалённо чьи-то инициалы. Сто рублей оказали на старого инженера неожиданное воздействие, он расплакался, сообщил, с что болью в сердце расстаётся с семейной реликвией, бережно хранимой, доставшейся от прадеда красноармейца, если бы… Если бы не свалившаяся нужда… Позже отец внимательно изучил стакан и понял, кому принадлежал стакан, отцу последнего российского императора. С тех пор, богатея с каждым днём, он пил только из него, ощущая невидимую связь с богатством и состоянием царского семейства и наследия; пил, находясь наедине с собой и своими мыслями; пил в компании друзей, старавшихся перекупить эту реликвию, ценнейший артефакт за огромные деньги; пил исключительно дорогие импортные напитки.

Мать рыдала. Запрещала выходить из дому. Сквозь слёзы вопрошала его, не оставлять сиротами их; ведь если с ним что-нибудь случится, она этого несчастья не переживёт. Молила быть предельно осторожным, повсюду быть в окружении охранников, количество их отец утроил с момента получения видео с участием сына.

Несомненно, отец вставил сыну пистон, по самое не хочу, так сильно, что раскрасневшиеся от ударов ягодицы – отец хлестал кожаной плетью наотмашь, со всей силы, не слушая рыдающую жену, уговаривавшую пожалеть маленького сыночка – болели несколько дней, и желания сесть на любимую пятую точку пропадало при одной мысли о причинённой боли.

Но вот как получилось, что его, бдительно охраняемую персону, смогли похитить, в голове не укладывалось.

Алик постарался сделать анализ того дня, как учили когда-то давно в школе. Начал с момента пробуждения. Голова раскалывалась, доступ к спиртному не ограничили. Отец считал, что от настоящего мужчины должно пахнуть дорогим табаком, крепким алкоголем и импортным одеколоном. Поэтому, он сквозь пальцы смотрел с момента совершеннолетия сына его привыкание к спиртному. На замечание жены отвечал, мол, пройдёт первая стадия, когда дорываются до запретного плода, утолится жажда и он, сын, найдёт себе безопасную норму потребления.

Но со времени получения злополучного видео, алкоголь, сложилось впечатление, перестал оказывать опьяняющее воздействие на организм. Алик пил жадно, будто хотел напиться до беспамятства, не получалось.

Приходило временное отупение, и всплывал вопрос, что делать дальше. Не сидеть же всю жизнь под зорким оком охраны? Не ходить в клуб? Не трахать девочек, вешающихся на него, как игрушки на новогоднюю елку, не дарить им счастливого момента прикосновения к несбыточной мечте быть богатыми и счастливыми? А вот он счастлив? В окружении охраны? Не ступить шагу ни влево, ни вправо, ни даже на месте не попрыгать в своё удовольствие на улице на оборудованной спортивной площадке. Не побросать в кольцо баскетбольный мяч. Разве можно это назвать счастьем?

Алик встряхнул головой. Посторонние мысли улетучились. Снова загудел колокол. Уши наполнились чужими, раздражающими звуками.

Как его выкрали? Как это смогло получиться? Куда смотрела охрана? И что делают сейчас эти хвалёные специалисты из охранного агентства, которое создал отец для усиленной охраны себя и своей семьи? Что предприняли эти бывшие сотрудники спецслужб, по уверению отца, - как-то, раз он начал откровенничать, выпив лишку после удачной сделки, принесшей ему в очередной раз кругленькую сумму в зелёных хрустящих купюрах, - что нанятые сотрудники охраны прошли индивидуальную подготовку в каких-то секретных лагерях, обучены методам предотвращения похищения людей и профилактики иным противоправным деяниям. Кажется, полученных знаний оказалось недостаточно, чтобы уберечь от похищения доверенное лицо; злодей оказался хитрее и изощрённее, умнее и коварнее и вообще, показал практическую негодность самих придуманных методик и обученных специалистов.

Боль на время ушла. Ясность мышления вернулась. Захотелось крикнуть, но челюсти двигались тяжело, вокруг подбородка и выше, по ощущениям, накручена липкая лента.

Всё, исключительно всё, мелочи и тонкости предусмотрел этот хедхантер. Как прошли минуты перед похищением? Если разложить по минутам тот день, выходит, что к многоэтажному элитному дому с чугунным забором и камерами видеонаблюдения по периметру он на машине в сопровождении трёх машин с охраной подъехал без видимых препятствий.

Ворота открылись автоматически – индивидуальный сигнал-пропуск дал понять системе слежения, что подъехал свой.

Он въезжает в подземный гараж. Алик подумал, что это он помнит ясно, как и то, что выскочившая свора лентяев, иначе не назвать нерасторопных охранников, рассредоточилась по площади гаража.

Половина бдела вокруг него, держа наизготовку пистолеты, вторая половина осмотрела и обежала почти всю территорию подземной стоянки, залитой электрическим светом светильников, обильно развешанных по стенам и потолку.

Помнил Алик дословно слова рассредоточившихся охранников, что всё чисто и можно смело следовать дальше к лифту. Он живо представил напряжённые лица с нацеленными стволами на закрытые дверцы, будто оттуда должны были выскочить толпы агрессивных злодеев. Так. Лифт опустился, открылись дверцы. Кабинка пуста. В неё набились все, было тесно, да не обидно.

На уровень десятого этажа поднялись быстро. С мягким металлическим шелестом разошлись створки лифта. И снова повторилась операция с осмотром территории и последующим проследованием к квартире. Прислуга была на месте. Дверь квартиры открыла горничная, пожилая женщина, давно работавшая в их семье. Поприветствовала, поинтересовалась, будет ли он кушать, обед только что приготовили, непосредственно к его приезду. Он согласился, сказал, что примет душ, немного послушает музыку в своей комнате и затем поест. На вопрос, где накрыть стол, ответил, на кухне, чем несказанно удивил женщину.

Два охранника проверили квартиру, не слушая протест уборщицы, что она недавно навела порядок и следует уважать чужой труд и хотя бы вытереть ноги об положенную на пол влажную ветошь. Осмотрели тщательно его комнату. Простучали стены, можно подумать, что в толще бетона можно незаметно для жильцов пробурить дыры и свободно в них перемещаться.

После всех манипуляций с приборами, постоянно пищавшими и выдававшими на табло непонятнее знаки, ему, хозяину квартиры, разрешили войти в комнату.

Как же было приятно бухнуться на диван, развалиться на спине, заложить руки за голову, закрыть глаза и лежать, ничего не делая! Некоторое время он лежал неподвижно, затем решил включить проигрыватель. Вот с этого момента начались непонятности. Он резко поднялся с дивана и снова упал, закружилась голова. Поборов головокружение, поднялся. Подошёл к низкой тумбе, нажал на кнопку воспроизведения, снова голова пошла кругом и тумбочка начла двоиться в глазах. И с этим он справился довольно успешно. Сделал несколько глубоких вдохов и вдохов. Перестали двоиться предметы. Потом возникло ощущение затхлости в комнате, он решил открыть окно, проветрить. До форточки рукой подать. Помешал стул. Отодвинул ногой. Взялся за плотную штору, глухо закрывавшую окно. Вместе с солнечным светом что-то более яркое ослепило и…

Теперь возник вакуум полной неизвестности. Что с ним произошло? Как его вывели из дому? Как похититель прошёл вместе с ним, Аликом, на улицу, минуя почти взвод дежурных на каждом этаже, спустился по лестнице (почему-то он думал, что вниз они спускались по лестнице) вниз, где помимо внутренней вооружённой многочисленной охраны есть работающие посменно дежурные консьержи в количестве трёх человек. Почему никто не забил тревогу? Почему… А может уже бросили все силы и средства на его поиски? Что же, тогда можно успокоиться и ждать развязки. Ведь для чего-то же его и Амира сюда – куда? – привезли.

По лабиринту неизвестности никто не бродит долго.

Алик услышал металлический визг отпираемого дверного замка, затем режущий слух диссонирующее пение петель, соскучившихся по смазке. Шаги увереннее, мужские. Человек шёл открыто, не прячась, не таясь. В полуметре. Ориентируясь по слуху, от себя, Алик понял, что пришедший остановился.

- Вы кто? – прошепелявил он, трубка, распухший от жажды язык мешали говорить внятно.

Пришедший рассмеялся.

Алик носом почувствовал чужой запах, внушивший неподдельный страх. От нахлынувшего чувства состояние резко ухудшилось; перед взором пролетели картины кровавых разборок. Однако ничего этого не произошло. У него изо рта просто вынули трубку, сразу стало легче, но ленту не убрали.

- Вы кто? – уже смелее повторил вопрос Алик, что-то подсказало, что можно и понаглеть.

Однако вместо ответа его снисходительно похлопали по щеке, мол, попизди, попизди, малыш, пока взрослый дядя тебе приготовит сладкую конфету, только расстегнёт молнию брюк и спустит резинку трусов ниже пояса. Откуда у него возникли эти ассоциации, Алик не мог понять, и снова непритворный страх накрыл его с головой, как покрывает волна цунами прибрежную полосу, снося на своём пути все препятствия.

Страх прошёл. Наказания не последовало. Как не было похвалы за хорошее поведение.

- Что вы хотите? – снова спросил он, внутренним чутьём он ощущал, что его другу так несказанно пока не повезло, инородный предмет с неприятным резиновым привкусом у него из зубов не убрали. – Денег? У моего папы много денег. Знаете сколько? Вам и снилось! У нас дома целые картонные ящики с деньгами! Отец банкам не доверяет. Даже тем, которые основали его друзья. Вы хотите денег? Что вы молчите?

Шаги удалились. Не в сторону двери. В сторону. К стене. Опять-таки по его внутренним ощущениям.

- Амир! – позвал друга Алик.

Друг отчаянно захрипел, раздались барахтающиеся звуки, возня тела по полу. Как звуки возникли, так и пропали.

- Амир! – с безнадёжностью в голосе позвал друга Алик повторно.

- Да! – ответил он, заходясь кашлем. Успокоившись, проговорил чётче: - Вы кто? – он обратился к тому, кто вытащил у него из зубов трубку. – почему молчите?

Лучше бы они не спрашивали. Ответ заставил застыть кровь в венах.

- Хедхантер, так меня прозвали в соцсетях. Справедливо, нет ли, не мне решать. Но коль народ так нарёк, значит, ему виднее.

Прошла минута ошеломительного молчания. Алик и Амир переваривали узнанную информацию.

- Узнали? – прозвучал вопрос. – Знание принесло облегчение?

Что нашло на него, Алик не понял, но крикнул почти с вызовом:

- Слышь, ты, хедхантер!

- Да, - прозвучал спокойный мужской голос.

Это вдохновило Алика.

- Слышь, хедхантер, ты хоть знаешь на кого свой хрен дрочишь? А, задрота блядская?

Смех, спокойный, как февральская непогода, весёлым эхом разнёсся по помещению. Гулкий отзвук дал понятие о его большом объёме.

- Мальчик…

- Я не мальчик, слышал, задрота, я мужчина, в отличие от тебя…

Снова тихий, уверенный голос.

- Мальчик, ты не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Запомни. А уж кто я – задрота или блевота – покажет время. Да и не тебе судить.

- Ты думаешь, что прав? – спросил Амир, он тоже осмелел и решил вставить свой голос. – Ты даже не догадываешься о наших возможностях. Да тебя, слышь ты, пидар гнойный, тебя сейчас, хуесос блядский, сейчас вся полиция разыскивает.

Смех раздался в ответ.

- Полиция? Да? полиция мегаполиса или страны?

- Есть разница? – более смело спросил Амир, поворачивая голову на звук.

- Есть разница, мальчик, - услышал он, - один ебёт, другой – дразнится. Так у нас говорили и ныне говорят.

Алик вывернулся до боли в суставах рук.

- Если ты нас немедленно не освободишь, тебя будут ебать во все естественные дыры. – Высказался агрессивно, будто он сейчас был королём положения. – Понял?

- А в неестественные – ебать не будут? – вопросом на вопрос ответил сразу же хедхантер. Лукавая усмешка на мгновение осветила его лицо.

Алик растерялся.

- Это как это?

- Да никак, - ответил хедхантер также спокойно, как отвечал до этих пор. – Вы же мальчики грамотные, догадайтесь сами, я же пока подожду. Кстати, будем играть в эту игру на время и время пошло. Жду.

Амир крикнул:

- Сколько у нас его, времени этого?

Хедхантер ответил:

- До ебени матери у меня.

Амир спросил:

- А у нас?

С ответом им пришлось подождать. Хедхантер намерено ходил возле каждого из них, шаркал подошвами обуви, пинал носками ботинок мелкий мусор. Камешки шлёпались на юношей, они вздрагивали от неожиданности, в ожидании ответа. Гнетущее напряжение повисло в воздухе.

- Ни хуя! – ответил также внезапно хедхантер, как замолчал. – Грубо, но – точно. И это справедливо, смею заметить.

Алик взорвался.

- Ты ещё смеешь нам угрожать, сука! – он выгнулся телом и снова выплюнул через зубы накопившуюся внутри грязь. – Сука блядь! Да я тебя, только руки мне развяжи, на куски порву, блядь, на мелкие, нахуй, куски.

Снова пугающая тишина.

- Бомжей помните?

Амир откликнулся.

- Этого мусора по улицам города дохерища шарахается!

Послышалось цоканье.

- Э-э-э, нет, мальчики! Много тех, да не тех.

- Так ты что, из общества защиты безродных? – смеяться, когда свобода движения челюстью ограничена трудно, но у Амира как-то получилось. – Да, хуйло безымянное? Что молчишь, падла, язык проглотил? Ха-ха-ха! Развязал немедленно руки или тебе оторвут твои и засунут в жопу поглубже.

Мужчина осклабился, Амир и Алик тотчас умолкли; смертельный холодок острым лезвием прошёлся по телу.

- Чего замолчали? – тихо прозвучал в замкнутом пространстве мужской голос. – Али желание бахвалиться, кто острее на язык и сильнее мускулами пропало? Имя моё узнать хотите? Ну, что же, для вас я Александр Александрович. Видите, ваша смерть имеет конкретное имя. Думаете, полученные знания помогут умереть проще?

Пустота… Сосущая пустота внутри. Больше ничего. Душу выжгла огненными укусами молния-злость. И – всё! всё хорошее, как думалось, ожидает впереди. На деле получилось наоборот – всё, о чём можно вспомнить с ностальгической грустью осталось позади.

И пустота, оскорбительное ощущение сиротства, когда не к кому более обратиться с просьбой или просто прижаться к плечу, как в детстве к маме, и немного поплакать, сдерживая рыдания. Всё-таки, он мужчина. А настоящий мужчина не показывает своих слёз.

Сероп Рафикович поднял бокал с коньком, налитым по самую кромку. Привычка смаковать дорогой напиток, плеснув его на дно посуды, маленькими глотками отошла далеко, туда, где в тумане беспамятства в клубах дыма дремлют древние инстинкты. Теперь он пил залпом, в один глоток, выплёскивая крепкое содержимое из бокала в глотку, не чувствуя вкуса и аромата, из-за чего ценят коньяк во всём мире. Для него, владельца крупной финансовой компании, весь мир представлялся мелкой монетой диаметром в копейку, за пределами которого находились одни враги, жаждущие только его крови.

Глухо ворчание отвлекло его от грустных размышлений. Сероп Рафикович повернул голову в тёмный угол, туда скупо доходил неяркий свет бра, где лежал крепко спеленатый верёвками бывший начальник охраны, человек, называвшийся ахпером, братом. Не просто братом, а братом по крови и по жизни. Если тебя предаёт брат, родное существо, с кем пережил не одну тяжёлую минуту и ходил вместе с ним по краю пропасти, обрывающейся в бездну смерти, то, как тогда можно доверять другим. Им, не связанным с тобой пролитой кровью конкурентов и врагов.

Алкоголь мешал сконцентрироваться. В глазах двоилось. В мозгу туман от ударных доз хмеля, расщепляющего сознание на мелкие составляющие. За этим следует последняя стадия разрушения – исчезновение личности, полное растворение в себе и в окружающем пространстве.

Наконец удалось рассмотреть размытый контур связанной мужской фигуры. Пленник очнулся, начал подавать признаки жизни. Послышался сдавленный кашель, кляп во рту надежное препятствие проникновению наружу звуков изнутри. Это Артур. Его вчера, под покровом темноты привезли в крутом фургоне для скота хорошо проплаченные сотрудники полиции. Шевелиться мужчине тяжело. На него наложены путы из крепкой верёвки; её накручивали на него коконом, плотно подгоняя один виток к другому; в итоге получилась фигура, схожая с египетской мумией; голову оставили свободной, надели холщовый мешок с прорезями для глаз и рта.

Нетвёрдой рукой Сероп Рафикович налил, расплёскивая коньяк по столу, очередной бокал. Вязкая золотисто-коричневая жидкость переливалась и искрилась в стеклянном сосуде, отражая в себе свет светильника. Отражая и вбрасывая наружу тонкие прозрачные лучики, они точно иглы кололи глаза.

Одно неверное движение и коньяк разольётся по груди. Сероп Рафикович напрягся, стараясь сделать твёрдой руку. Взял бокал и, выдохнув воздух, медленно выцедил содержимое в себя. Очередная волна безумного беспамятства накрыла берег памяти. Очередной провал во времени, где этого времени нет, есть только перманентное состояние покоя. Того, чего ему в последнее время очень не хватало.

Где его былая решимость, водившая друзей и врагов в оторопь, когда он без промедления принимал жестокие и подчас необратимые решения. Где его сила воли, на гребне которой он находился всегда, смотря не на один-два шага вперёд, на целые километры, опережая своих конкурентов действуя активно и смело. Где кураж и отвага, граничившие с бравадой его земляков, расселившихся по белу свету в таком количестве, что заставь их вернуться на время домой, территории Армении просто-напросто не хватило, вот, сколько их – армян – сейчас.

Покачав головой, будто отгоняя прочь видения, которые видит он один, он сумел-таки ухватить мысль за кончик пера на хвосте. «Артур, - подумал отрешённо и горько Сероп Рафикович, - эх, Артур, зачем же ты так подло поступил со мной?» Птица-мысль упорхнула. Оставила в руке пару перьев несформировавшихся образов и видений. Сероп Рафикович свёл брови к переносице, стараясь снова вернуться к прежнему состоянию. «Эх, Артур, Артур, - снова завертелись вокруг основной оси размышлений мысли. – А ведь ты так и не выполнил обещания. Вот ты говорил, что Мара тебе почти как дочь, что найдёшь убийцу, этого злосчастного хедхантера, покусившегося на самое святое у человека – его жизнь. Что вышло на деле? А, Артур? Я с тобой беседую мысленно. Ты-то ответить не можешь, да мне и не надо слышать твой голос, я его слышу чётко… Я знаю, ты меня слышишь, так что выслушай меня, пока есть возможность. Я не бросаю слов на ветер, нет, я их держу. Когда сказал, что ты поедешь вместе с моими любимыми людьми на родину, так оно и будет. Я не варвар, голова твоя останется при тебе, она ещё тебе пригодится, когда будешь лежать в моём семейном склепе и также мысленно беседовать… С кем? Это уже будет твой выбор. Времени будет предостаточно… столько, сколько хватит дышать. Склеп, я тебя успокою, оборудован вентиляцией. – Сероп Рафикович остановился и помассировал виски пальцами рук, сильно надавливая на череп. – Чего тебе не хватало, а, Артур? Ты имел почти всё тоже, чем владел и я. Согласен, я ущемлял в свободном времени, ты не мог распорядиться собой, как тебе этого хотелось. Но я тебе платил немалые деньги, в настоящей валюте, на полученную сумму ты мог жить, пив любимое армянское вино из тутовника до последних дней жизни. Какой же путь выбрал ты? – шум в тёмном углу снова отогнал прочь мысли; Сероп Рафикович тяжёло вздохнул; в груди что-то перевернулось, встало поперёк, и снова пришла лёгкость; мысли потекли беспрепятственно. – Ты, Артур, плюнул на наши крепкие отношения. Порвал связывающую нас связь. Предал меня. Не выполнил данного обещания. Если бы мы были на родине, сам знаешь, какая тебя ждала бы участь. Но мы находимся в стране варваров. Да-да-да, именно варваров! Истинное слово бога к ним пришло на тысячу лет позже. Поэтому мы, армяне, вправе называть себя самой культурной нацией среди всех, живущих на территории малой Азии. Так вот… Снова сбился, Артур… И всё из-за тебя! из-за тебя – предатель! Что хотел сказать… Вспомнил: поэтому, поступлю как цивилизованный человек, ни распинать на кресте, ни четвертовать тебя – хоть ты и это и заслужил – не буду. Тем более не покушусь на твою голову, как угрожал, но не исполнил. Твоя голова ещё тебе пригодится, Артур. Дам тебе возможность искупить свою вину, умерев рядом с моей любимой дочерью».

К несчастью, содержимое бутылки быстро кончается. Сероп Рафикович приподнялся с кресла и грузно. Всем телом опустился обратно. Скрипнули доски, заскрежетали пружины. Выругавшись, Сероп Рафикович снова с силой дёрнулся вперёд. Сохранив равновесие, он на сгибающихся в коленях ногах подошёл к бару.

Стоявший на журнальном столике раскрытый ноутбук запищал. Загорелся экран. Поле синего цвета сменилось фотографией дочери. Её снял фотограф на Английской набережной в Каннах, где Майра отдыхала год назад вместе с матерью и бабушкой почти целое лето.

Взяв бутылку, Сероп Рафикович вернулся к столику, сел в кресло. Нажал на значок, извещающий и пришедшем сообщении.

После неуверенных манипуляций, алкоголь хорошо дезориентирует в пространстве и деконтролирует движение рук, Сероп Рафикович сумел открыть пришедший файл. Кисть с бокалом от неожиданности разжалась. Бокал вылетел из руки. Ударился об угол стола. Мелкие осколки со щемящим прощальным звоном разлетелись по дорогому персидскому ковру ручной работы, угасая по мере попадания в тень столика.

Увидел Сероп Рафикович следующее.

В помещении, погружённом в полумрак, который рассеивал матовый свет фонарей, расположенных позади снимаемой картинки, на полу сидели двое юношей, связанные по руками и ногам. Невидимый руководитель поочерёдно перевёл луч света с лица одного юноши на другого. Сердце у Серопа Рафиковича ёкнуло. Он узнал друзей своей дочери, а также своих компаньонов по делам, некоторые из них никогда не афишировались в связи с криминальной составляющей. – «Узнал детишек-шалунишек?» - раздался из темноты искривлённый микшером мужской голос. Сероп Рафикович промолчал. – «Страшно интересно стало, за что же они принимают такие неудобства? – поинтересовался повторно мужчина. – Я прав, отец убийцы?»

- «Моя дочь ни в чём не виновата!» - крикнул Сероп Рафикович в экран. – «Я так и понял, - раздалось в ответ, – люди сами бросились под колёса её автомобиля». – «Да! – выплюнул из себя скопившийся за минуты слабости страх Сероп Рафикович. – Да! она её потому не виновата, что она моя дочь. Никто не имеет права указывать, что ей делать и как! Она всегда права!» Смех разнёсся эхом по пустому помещению. – «Слышь, ара, это мне напоминает римскую пословицу: «Жена цезаря вне подозрений!». Представляешь, сколько цезарей и сенаторов, жаждущих власти, купились на это и поплатились за это своей головой». Сероп Рафикович вынул с громким хлопком пробку из бутылки и сделал пару глотков. – «Пьёшь, да, пытаешься спиртным усыпить совесть? Чтобы она уснула и не проснулась впредь?» Сероп Рафикович икнул. Отрыгнул коньяк прямо на пиджак. Вытер тыльной стороной ладони влажный рот. – «Что ты будешь с ними делать?» - «Видео посмотри и сделай вывод».

Сероп Рафикович, часто моргая, посмотрел ролик. – «Просмотрел?» - раздался вопрос по окончании видео. – «Да, но ничего не понял, - ответил Сероп Рафикович. – И кто ты такой?» - «Вижу, ты недогадливый. Я тот, за кем ты безуспешно охотился. Моя же охота, наоборот, была удачной». – «Ты убийца моей дочери?» - содрогнулся телом Сероп Рафикович. – «Меньше пей – быстрее будешь соображать, - посоветовали ему. – Я не убийца. Я восстановил справедливость, если законы в нашей стране черный текст на белой бумаге и ничего эта писанина не стоит». – «По какому праву? - Сероп Рафикович выдохнул зло в экран. – Кто тебе дал это право?» - «Книга», - прозвучало в ответ. – «Какая книга? - не понял Сероп Рафикович, - ты что, руководствуешься какой-то паршивой книжонкой? Кем ты себя возомнил? Назови место, где ты находишься, если ты не трус и настоящий мужчина. Я приеду и отомщу за гибель дочери!» Возникла пауза. – «Почему молчишь? Ты – хедхантер?» - «Молчу… Да разве можно тебя переговорить, - донеслось до слуха Серопа Рафиковича. – Можешь назвать и хедхантером, и как будет тебе угодно». – «У тебя есть имя, хедхантер?» - «Как и у всякого человека». – «Назовись, чтобы я знал имя убийцы дочери, которому произнесу в лицо проклятия, когда убью!» - «Вы все бесстрашные и смелые на расстоянии, или ты один выбиваешься из общего строя трусов и подхалимов? Зовут меня Александр Александрович, - ответили Серопу Рафиковичу. – Чувствую вздох облегчения. Но ты трус. Ты не приедешь. Пришлёшь шавок, их у тебя не счесть. Набегут они тут, заполнят помещение, будут махать пистолетами, кричать страшно и ужасно. А ты нет, не приедешь. Ты боишься за свою шкуру, тварь, боишься её испортить. И не скрипи зубами от злости, даже здесь слышу».

Сероп Рафикович потянулся к телефону. Набрал номер. Тихо проговорил по-армянски. Услышал ответ. Отключил телефон. – «Сейчас тебя, хедхантер, или, как там, Александр Александрович, отыщут по ip-адресу, - усмехнулся в экран Сероп Рафикович и потёр руки. – Дождись, когда подъедут мои люди и мой тебе совет, если хочешь умереть быстро, не мучаясь, лучше сдайся им. Тебе же лучше будет». Изображение на мгновение исчезло. Сероп Рафикович забеспокоился, начал нажимать клавиши на клавиатуре, водить мышкой по столу, проклиная всю эту технику, могущую в любой момент подвести и отключиться. Минуту спустя изображение восстановилось. Сероп Рафикович увидел мужское лицо; оппонент улыбался. – «Забздел, дикое дитя гор? – поинтересовался с издёвкой Александр Александрович. – Забеспокоился? По «клаве» пальчиками стучал, проклинал технику? Я на этом прекращаю голосовую трансляцию, - поставил в известность отца Мары Александр Александрович. – Следи за моими манипуляциями».

Александр Александрович умолк. Взял литровую бутыль виски, свинтил пробку и начал бросать в горлышко таблетки синего и красного цвета из небольшого прозрачного пакета. Закончив, потряс бутылку и повторил то же самое со второй бутылкой.

Кто из нас не мечтал, вот, придёт долгожданный выходной, вот тогда-то и оторвусь, плюну на всё, закрою окна, запру двери, отключу телефон и, как говорят моряки-подводники, лягу на дно, чтобы ни одна живая душа не потревожила выстраданный трудовыми буднями, также потом и кровью покой.

Проще поинтересоваться, кому в голову не приходили эти возмутительные мысли; кто не отмахивался от них как от надоедливых мух; кто не прятал свои потаённые желания под подушку, в самый надёжный сейф, хранилище снов и грёз.

Лечь на дно и не передавать позывные, Василию было, видимо, не суждено. Гарантированный начальником выходной предоставили с оговоркой, если понадобишься, то, браток, миль пардон. Вася тогда возмутился, как говорится, не отходя от кассы, дескать, нахрен он, выходной, нужен, коли будешь сидеть как на иголках, в ожидании тревожного звонка.

Василия Поленов успокоил, произнеся как мантру или успокоительный заговор, чтобы Вася зря не ерепенился, по поводу «позвоним, если что» обычная рабочая процедура. Знал, товарищ майор Суровцев, что не работать на стройку каменщиком подрядился, шёл служить туда, «где служба и опасна и трудна». Устыдил Поленов Василия и снова напутствовал, чтобы отоспался и отдохнул, сходил с детишками куда-нибудь, развлёкся, вон, в кинотеатре «Октябрьский» новый боевик крутят, хотя, с оговоркой добавил Поленов, боевика у нас и так по самое горло, ложкой черпай, не вычерпаешь.

Сказать, подействовали успокоительно слова для сердца подчинённого, всё равно, что кипяток живой залпом выпить, не покривившись, но Василий изобразил блаженство на лице и откланялся. Не стал Вася уточнять о том, что жену отправил с детьми к родителям, во избежание нарушения отдыха.

С вечера затарившись пивом и водкой, Василий засиделся перед голубым глазом телевизора далеко за полночь. И лишь едва осенний поздний сумрак рассвета вполз ленивой кошкой в комнату через оконное стекло, он задремал. Едва закрылись глаза, как он окунулся в омут сновидений. Мутный, как весенний паводок и непроглядный, как поздней осени дождливая ночь. Бросало его щепкой по огромному водовороту из стороны в сторону, кружило. Временами приходило ощущение, будто кто-то его крепко хватал за волосы на затылке и с силой дёргал вверх или, ухватив мёртвой хваткой за ступни, тянул вниз. И всякий раз, Василий это чувствовал, он понимал, сновидения его мало схожи на сон. Они более реальны, чем сама явь. Каждая клеточка кожи трепетала от страха, и ужас закрадывался в душу.

Как бы ни была мутна вода, всё же через неё пробивались косые лучи света. Были то лучи солнца или отблески от отражателя, но они на мгновение освещали внутреннее пространство омута и тогда Василий видел, словно смотрел кино, сцены из недавно прожитой жизни.

Безусловно, Василий сопротивлялся мощному напору воды, её природной силе, тянущей его за собой, увлекающей в тёмные глубины; вот только позднее, уже проснувшись, он не мог вспомнить причину, послужившую поводом к пробуждению: собственный крик, зов о помощи, или настойчивый звонок телефона, рассерженно разбрасывавшего по сторонам колкие осколки звуков, ранившие слух.

Не раскрывая глаз, чувствуя на них влажные фрагменты водорослей и ощущая во рту мерзкий привкус тины и разложившихся останков растений, судорожно раскрывая рот, стараясь вдохнуть в грудь воздуха, Василий дрожащей рукой нащупал на прикроватной тумбе мобильный телефон. Он вскользнул из влажной ладони, раздался сухой стук о пол и звук тотчас же пропал.

Смахнув с лица несуществующие речные растения, Василий скатился на пол вместе с намотавшимся вокруг тела пододеяльником и скрученной жгутом между ног простынёй. Боль падения вернула из мира призрачных видений в суровую реальность. Потихоньку отходя ото сна, Василий приподнялся на руках и рассмотрел телефон. Задняя крышка и блок питания красиво лежали отдельно от телефона, показывая внутреннюю техногенную красоту изделия.

Не изощряясь в выражении, Василий выматерился от души, произнося заветные слова заговора про себя. Стараясь так лишний раз не беспокоить отрицательными эмоциями окружающее пространство.

Сев на полу, он выпутался из пут постельного белья и собрал телефон. Он сразу же начал разрываться от звона. Трели настойчиво ввинчивались в слух. Проще было отключить проклятый мобильник, но что-то подсказывало, этого делать нельзя.

Нажал значок приема сигнала и сказал в трубку:

- Да!

Звонивший не заставил ждать с ответом.

- Спишь, едрёна Матрёна, Вася!

Вася собрался и прогнал сон. Звонил Поленов.

- Типа того, товарищ полковник. У меня же выходной.

Поленов выразился предсказуемо.

- К ебеням собачьим твой выходной, Вася. Руки в ноги и бегом в отделение.

Василий запротестовал.

-Товарищ полковник…

- Ты чо, майор, оглох? Мухой, блядь, в отделение. Машина выехала.

Pshlivsenah-02. Ни хуя ж себе, в крутой замес челы попали!

Pshlivsenah-08. Муба, ты-то чо радуешься?

Pshlivsenah-02. Лала, я не радуюсь. Мне, блин, в натуре, тоскливо. Что он, этот дедок, будет с Аликом и Амиром делать?

Pshlivsenah-04. То же нашёл дедка, Муба. Да он нам всем вместе взятым ещё фору даст.

Pshlivsenah-02. Это в чём же, Вазген? В плевках с места?

Pshlivsenah-04. Начни работать не хуем – головой, Муба. Если он сумел вычислить Мойву на нашем месте, в глухой сторонке, о котором никто посторонний не знал, смог принести её голову родителям минуя охрану, то это не дедок, даже не хедхантер. Это чудовище какое-то.

Pshlivsenah-05. Его нужно срочно остановить.

Pshlivsenah-02. Ха, Алишер, проснулся, блин. Остановить! Вот возьми и останови, если умишка хватит.

Pshlivsenah-05. Умишка-то хватит. Если он показывает это в сети, значит, есть адрес. А по адресу можно…

Pshlivsenah-04. Не один ты такой кучерявый, Алишер. Я уже попросил знакомых отыскать адрес.

Pshlivsenah-05. Что надыбали?

Pshlivsenah-04. А то, Алишер. Передача ведётся через двадцатый источник. Сама передача непосредственно транслируется откуда-то из Новой Зеландии или Австралии.

Pshlivsenah-02. Ни хрена себе диапазон. Это же если по карте посмотреть… Десятки тысяч километров морем.

Pshlivsenah-06. Я думаю, это всё хуйня, Новая Зеландия, Австралия…

Pshlivsenah-02. Привет, Дан. Думал, ты уже где-то в сторонке дальней куришь план и оттягиваешься кумысом под лагман.

Pshlivsenah-05. Не отвлекайся, Муба. Что ты говорил, всё херня? А что делать-то тогда?

Pshlivsenah-06. А то, хедхантер съёмку ведёт здесь, в России?

Pshlivsenah-02. Оттуда же ещё, не с Марса!

Pshlivsenah-04. Ясен пень, не из Мухосранской губернии.

Pshlivsenah-06. Раз отсюда, значит, нужно запеленговать источник сигнала.

Pshlivsenah-05. Подскажи, как, Дан, если ты такой умный.

Pshlivsenah-06. Допустим, не умный, сообразительный. Вот как сигнал запеленговать, это надо обдумать.

Pshlivsenah-07. Думать нечего. Обратиться за помощью к айтишникам. У кого в конторе они круче?

Pshlivsenah-02. Тим, крутыми были и остаются сваренные яйца.

Pshlivsenah-04. Свои варить пробовал, что ли?

Pshlivsenah-02. Пропускаю типа тупую шутку юмора мимо ушей.

Pshlivsenah-05. Как струю спермы мимо Лалкиного рта, да?

Pshlivsenah-02. Не важно, струю мимо рта, или что-то ещё. Надо суметь помочь братьям, пока не поздно. И предложение Тима своевременное. Чьему фазеру звонить будем?

Pshlivsenah-08. Может, не будете расписываться в собственной беспомощности. А сумеете найти этого дедка, он же назвался Александром Александровичем.

Pshlivsenah-04. Лалка, сразу видно, мозгов у тебя ноль. Дураку ясно, он назвался левым именем.

Pshlivsenah-08. Это почему?

Pshlivsenah-05. Да потому, Лала. Что иногда думать нужно.

Pshlivsenah-08. Не привыкла мозги напрягать понапрасну. Выкладывай.

Pshlivsenah-02. Лала, это просто, как пальцем в розетку. С таким же успехом дедок мог назвать не только Александром Александровичем, а и Иваном Ивановичем.

Pshlivsenah-04. Или Петром Петровичем… Гы-гы-гы…

Pshlivsenah-05. Наши упражнения в остротах братьям нашим не помогут.

Pshlivsenah-07. Сигнал близко. Это правда. Да ничем это не поможет.

Pshlivsenah-08. Почему, Тимик?

Pshlivsenah-07. Правило локтя.

Pshlivsenah-02. Что за правило?

Pshlivsenah-04. Откуда выкопал?

Pshlivsenah-05. Никогда о таком правиле не слышал.

Pshlivsenah-06. Слушай, да, Тим, мы все знаем, любишь временами поумничать. Вот сейчас давай без загруза, что за правило локтя?

Pshlivsenah-08. Тимка, ей богу, говори доступно. Ничего, блин, не понимаю!

Pshlivsenah-07. Очень простое правило.

Pshlivsenah-02. Будь человеком, тебя же попросили!

Pshlivsenah-07. Близко локоток – да не укусишь.

Поленов, Трисеня, Федя встретили его угрюмыми взглядами. На столе начальника стоял раскрытый ноутбук фирмы, использующей в своём логотипе надкусанные фрукты. Из него слышался мужской, немного приглушённый голос, в воспроизведении присутствовали посторонние шумы, мешавшие чистоте звука.

- Разрешите, товарищ полковник? – обратился к начальнику Василий, переступив порог кабинета.

Поленов оторвался от ноутбука и ухмыльнулся.

- Явился – не запылился, - произнёс и махнул рукой, чтобы приблизился.

Василий подошёл к столу. Кивком поздоровался с Трисеней и Федей и заглянул в ноутбук.

- Вот полюбуйся на своего любимчика! – как-то весело, чуть ли не празднично проговорил Трисеня. – Смотри, что он вытворяет. Просто тормозов нет у человека.

- Вы о Таксидермисте? – уточнил Василий. – Какой он у меня любимчик! Столько здоровья и нервов потрачено в недалёком времени, просто… - Василий чуть не задохнулся. – Попадись он мне, собственными руками задушил бы негодяя к ёб… к ебен… к чёртовой матери.

Поленов и Федя со смешанным чувством посмотрели на Суровцева.

- Задушить всегда успеешь, - продолжил Трисеня, будто не слышал бурной речи подчинённого. – Сначала поймай преступника.

Суровцев указал пальцем на экран.

- Запись?

Поленов агакнул и добавил, что буквально час назад восстановилось воспроизведение в прямом эфире. Покрутив пальцами в воздухе над клавиатурой, он нажал клавишу. В открывшемся окне появилось изображение тёмного помещения.

- Найти, откуда ведётся вещание, и поймать! – посоветовал Василий.

Федя многозначительно поднял бровь и покрутил белками глаз.

- Как мы тут до твоего прихода до этого не додумались, просто не знаю.

- Федя, - с металлом в голосе тихо произнёс Василий.

Товарищ поднял обе руки вверх.

- Капитулирую перед собравшимся начальством.

Поленов тяжело покряхтел, переводя взгляд с одного на другого.

- Товарищи офицеры, соблюдайте дисциплину. По поводу твоего замечания, Василий, найти и поймать… - Он сделал паузу. – Легко сказать, да трудно сделать.

- Почему? – не удержался Василий, чувствуя, что нужно-таки было промолчать. – Снимает-то он здесь, поблизости, правильно? Следовательно, дать приказ нашим мастерам компьютерных дел, нехрен в стрелялки играть, пусть поработают на благо общего дела.

Тут вступил Трисеня.

- Товарищ майор, - начал он официально и у Василия появился холодок под ложечкой. – Товарищ майор, соответствующие указания даны сотрудникам отдела информации. Но вы сами понимаете, что легче всего искать чёрную кошку в тёмной комнате, чем при дневном свете.

Воцарилось молчание. Только из ноутбука доносились тихие звуки.

- Семён Семёныч, ты сам-то понял, что сказал? – воззрился на родственника Поленов.

Трисеня выкрутился оригинально.

- Немного путано, но – доступно. Sapienti sat.

Поленов расцвёл.

- Умному достаточно, Сеня, - перешёл он на неофициальный язык. – Выходит, мы, как это сказать, - Поленов поёрзал в кресле, - немного не доросли в смысле понимания чего-то такого, до чего внезапно вырос ты.

Трисеня покачал головой и сомкнул плотно губы.

- Типа того, как говорят внуки.

- То-то и оно, Сеня, что типа того. А нужно конкретно.

Экран ноутбука внезапно вспыхнул ярко-синим светом и погас.

- Эт-то что ещё за поебень тут выскочила? – не сдержался Поленов. Поднял трубку телефона и потребовал, чтобы быстро восстановилось изображение. – Не интересует меня, Гриша, что отключил не ты, даю три минуты времени, чтобы всё вернулось назад. Ясно?

Поленов посмотрел на присутствующих.

- Не всё от них, понимаете ли, зависит, - он развёл руки в стороны. – Ежу понятно, что отключили сигнал со стороны. Кто будет отвечать. Если всё пойдёт не по плану?

- У вас есть план, товарищ полковник? – удивился Федя.

Поленов крякнул.

- У настоящего руководителя всегда что-то есть, Федя, - промолвил он назидательно, как учитель непонятливому ученику. – Запомни на будущее, если хочешь стать начальником.

И Федя выдал, копившееся, видимо, не один день на душе.

- Станешь тут начальником, когда рядом такие зубры как вы, товарищ полковник. – Федя на мгновение ссутулился и сразу же выпрямился. – Вы же сами по своему желанию насиженного места не покинете. Будете сидеть до второго прихода молодости.

В наступившей тишине, наполнившей кабинет, будто строительная пена все щели в стене, слышался один отчётливый звук – скучное завывание осеннего ветра и приклеившийся кленовый лист к стеклу говорил о безвозвратно ушедшем прекрасном лете. Со странной примесью удивления во взглядах мужчины переглянулись, переводя, взгляды друг на друга, с таким возникшим внезапно впечатлением, будто они вот только что встретились и пока не успели познакомиться, а уже успели посвятить новых друзей в страшные семейно-родовые тайны, знание которых передавалось из уст в уста на протяжении десятилетий и обнародование посторонним каралось жуткими казнями. А ветер продолжил волной морской настойчиво биться в окно, будто о скалистые прибрежные скалы, и лист кленовый не хотел выпускать из своих объятий беспристрастный холод стекла.

Расставить приоритеты не получилось. В кабинет вбежал молодой младший лейтенант, забыв постучать в дверь.

- Нашли, товарищ полковник! – радостно отрапортовал он, приложив руку к голове.

Поленов нахмурился. Трисеня произнёс:

- Товарищ младший лейтенант, к пустой голове руку не прикладывают.

- Виноват, товарищ полковник, - лейтенант понял ошибку.

- Теперь медленно, что нашли? – Трисеня казалось, был само воплощение строгости.

- Сигнал,- ответил младший лейтенант.

Следующим вопросом Трисеня порвал бы зрительный зал, будь он комиком-юмористом-импровизатором:

- От внеземных цивилизаций?

Младший лейтенант стушевался.

- Н-нет, - проговорил он растерянно. – От этого, - он указал рукой на ноутбук, - ну, вы приказали найти источник сигнала.

- Нашли? – спросил Трисеня, будто не слышал первых слов младшего лейтенанта.

- Так точно, товарищ полковник.

- Где он?

- Кто?

- Источник.

Младший лейтенант расслабился.

- Где-то в районе Новой Зеландии или Австралии, - ответил он.

- Ну, совсем небольшой разброс, если посмотреть на глобус, не так ли, товарищи офицеры, - произнёс Трисеня.

И Поленов, Суровцев, и Балшин кивнули головами.

- А нельзя ли определить более точно, чтобы так далеко не посылать группу захвата. К тому же, могут возникнуть проблемы с выдачей визы. Сам понимаешь, как тебя зовут…

- Кеша, Иннокентий Старостин, - подсказал младший лейтенант.

- Сам понимаешь, Иннокентий, ехать придётся почти за тридевять земель, а там чужое государство, другие законы, запрет на ввоз и вывоз…

- Чего? – перебил Федя Трисеню.

Трисеня медленно повернул голову к Феде.

- Всего, товарищ старший лейтенант, даже уголовников. Для этого требуется согласование многих государственных ….

Договорить умную и весьма полезную информацию не дал Поленов.

- Семён Семёнович, не обессудь, дорогой мой заместитель, мне кажется, всем понятны сопряжённые с доставкой из-за рубежа преступного элемента трудности. Но, вернёмся, пожалуй, из дальнего далёка в нашу страну и в наши, нам понятные без пространно-посторонних объяснений реалии и сопряжённые с ними трудности и сложности.

Кашлянув в кулак, Трисеня согласно кивнул и сел на стул, жестом дав понять младшему лейтенанту продолжать доклад.

- Итак, - начал Иннокентий Старостин уверенно, - не смотря на то, что основной источник сигнала находится так далеко, всё же сама съёмка производится непосредственно в пределах города и расположенной поблизости территории. Анализ характера звуков в помещении даёт с полной уверенностью утверждать, что предполагаемый объект типа ангара или складского помещения. Вот, я немного поработал и распечатал список старых товарных и прочих баз, также строительных объектов, так сказать, заброшенного долгостроя, - Иннокентий положил на стол перед Поленовым скреплённые листки бумаги. – У меня всё, товарищ полковник.

Поленов быстро ознакомился с полученной информацией.

- Ещё будут распоряжения? – поинтересовался Старостин.

- Нет, младший лейтенант, - сказал Поленов.

- Разрешите идти?

- Идите.

Старостин развернулся и направился к выходу.

- Кеша, - остановил его Трисеня.

- Слушаю, товарищ полковник. – Остановился и развернулся на месте Старостин.

Трисеня показал на ноутбук.

- Как быть с этим?

Иннокентий Старостин улыбнулся; вернулся к столу.

- Разрешите? – он посмотрел на Поленова. – Пара манипуляций, товарищ полковник, и всё, - Иннокентий быстро пробежался по клавишам, как пианист-виртуоз и нажал одну ему известную. – Вот, пожалуйста, смотрите.

Амир впал в непонятное состояние. То ли сон, то ли такое почти бредовое бодрствование, когда окружающаяся действительность похожа на сказку. Вроде сна во сне, когда снившееся кажется явью, протяни руку, чёрт, она как-то неприятно затекла и онемела, да, на чём остановился… ага, протяни руку и можно потрогать, пощупать кончиками пальцев рук земляной пол, кирпичные стены. Тогда с лёгкостью можно объяснить те метаморфозы, произошедшие с ним. Во сне может пригрезиться всё, что угодно. Даже падение крупного метеорита, несущего на своих крыльях обратное жизни удивительное явление, за которым наступает эйфория. В это состояние прекрасно укладываются нынешние ощущения. И связанные руки, они так реалистично затекли и болят в суставах, и обвязанные плотно чем-то широким ноги, которые он почти перестал чувствовать, и даже повязка из того же материала вокруг головы, проходящая под подбородком, она мешает двигать челюстью и широко зевнуть. О-хо-хо! Это сон, надо будет его как-нибудь на досуге записать, а для этого нужно все эти ощущения и сопутствующие впечатления крепко-накрепко запомнить. Только б не выветрились они из головы. О! как же сильно болит голова, затёкшая шея будто пронизана сотнями стальных игл, невидимые маленькие черви острыми зубками грызут изнутри тело. Они начинают своё подлое дело, смакуют, едят его плоть, но ведь это неправильно! Он пока жив! А, может быть, в этом «пока» всё и заключается, как яйцо курицы в скорлупе. Потому что происходящее с ним это временное «пока» впоследствии перейдёт в перманентное состояние не существования, ему этого не хочется. Он хочет увидеть солнце, подставить лицо под его тёпле лучи. Увидеть широко раскрытыми глазами безоблачное синее небо с редкими облачками и снующими туда-сюда парящими птицами. Втянуть носом удивительные запахи леса и луговых цветов, свежесть туманного утра, да что там, он бы сейчас с превеликой радостью подышал городским воздухом, этой фантастически зверской смесью из едкой пыли и выхлопных газов автомобилей. Окунуть руки в прохладный ручей и выпить, окунаясь лицом в студёную воду, из ладоней бодрящую влагу. Да и просто до скрежета в суставах чертовски хочется стать босыми стопами на землю. Почувствовать ступнями камешков острые грани, стерню выкошенной травы, горячий песок речного пляжа. Вернуть потерянные и растраченные впечатления, забытые и заброшенные в дальний угол памяти, куда заботливо прячет память всё, с чем связана жизнь в городе, с его бешеным ритмом и неизбежным стремлением избавиться от его главного, жестокого врага и безграничного зла всему живому – человека.

Паразитирующее чувство одиночество знакомо едва ли каждому второму жителю мегаполиса. Не меньше его каждого горожанина связывают между собой некие энергетические нити. По этой причине одни и те же эмоции – будь то положительные или отрицательные – испытывают все без исключения пожилые люди, брутальные мужчины и женщины в расцвете лет, девушки в нежный период созревания и юноши, вслед за подругами вкусившие запретный плод невинных развлечений с древа познания жизни.

По причине указанной выше, ощущения Амира передались Алику. Пусть были они не столь яркие, но, тем не менее, такие же чувствительно-болезненные. Но в отличие от своего друга, Алик смог-таки перебороть себя, скинуть с себя частично оцепенение и хоть как-то контролировать себя. Давались эти попытки с большим трудом, суставы скрипели, будто давно не смазанные маслом детали механизма. Продираясь будто через стружечно-металлические заросли взглядом, он сумел кое-что рассмотреть. От него не укрылся тот факт, что пленивший их мужчина, назвавшийся Александром Александровичем, ведёт беседу, обращаясь к кому-то постороннему, по всей видимости, находившемуся за пределами помещения. Сосредоточиться на похитителе мешал маленький фактор, воздействие чего-то более сильного и мощного, похожего на ветер, наполняющий свободой выбора паруса. Алик попытался было произнести слово, да вовремя вспомнил о стягивающей челюсть повязке, поэтому с губ сорвался еле слышный шелестящий звук, потонувший в общем звучании.

Покинувший уста звук обеспокоил Алика, он сразу почувствовал дискомфорт во рту – язык, необходимый для передачи осмысленной речи орган, казался распухшим, заполнившим весь рот. И слюна, скудно выделяемая железами, была горьковатой на вкус. Алик снова попытался раскрыть рот, перебороть сопротивление повязки. Получилось неуклюже. Он со свистом втянул воздух, охладивший гортань. Руки-ноги нестерпимо болели, ныли суставы, каждая клеточка вопила, заявляла о себе, давала знать о боли, пронизывающей тело.

О чём это говорит этот дедок, чьё назвал имя? Знакомое, хоть гвоздь раскалённый вгоняй в пятку. И с кем так увлечённо беседует? И куда, чёрт возьми, всё время смотрит? На помощь пришла подсказка – красный маячок. Горит лампочка! На аппаратуре? Конечно! И кто это внимательно следит за ним, не моргая застывшим взглядом, будто глаз у него стеклянный?

Алик повторил попытку пошевелить телом. На этот раз получилось. Непередаваемое, необыкновенное ощущение свободы, будто сорвался с края высокой скалы и летишь вниз, навстречу…

Имя… Как он мог забыть имя погибшей подруги! Дедок упоминал имя Майры! Что значит? Он беседует с кем-то, кто её знал? С кем? Похитил ещё кого-то? Медленно, с хрустом в позвонках, Алик повернул голову, насколько позволяло положение, затёкшие мышцы будто залиты свинцом, давят и под тяжестью готовы разорваться на волокна. Никого нет. Скосил взгляд. Внутри черепа послышалось царапание, будто некий варвар пробрался внутрь и оставлял на внутренней поверхности надписи заостренным предметом. Тоже никого. Кроме Амира, естественно. Он сидит странно, отрешённо смотрит перед собой или уже не видит ничего. Ну, это поправимо. Если вообще поправимо их нынешнее положение. «Нет, - подумал Алик, про себя усмехнувшись. – Новеньких среди нас не прибавилось. Хоть кому-то повезло. Вопрос, конечно, с везением спорный, но это куда лучше, чем происходящее с ними». Майра… Имя погибшей и варварски обезглавленной подруги заставило работать мозг быстрее. Если пленённых не прибавилось, этот самый Александр Александрович может беседовать только с её отцом. О, хоть бы он догадался дать команду запеленговать сигнал. И тогда спасение близко. Рядом. Стоит протянуть руку и потрогать его на ощупь. Интересное, какое оно – мягкое, пушистое или жёсткое и колючее?

Pshlivsenah-08. Совсем совести нет у человека, звонить отцу Майры и издеваться над его горем!

Pshlivsenah-04. Совесть, Лала?

Pshlivsenah-08. Да, Вазген, совесть!

Pshlivsenah-02. Лала, тебе-то хоть известно, что это – совесть?

Pshlivsenah-08. Муба, больше, чем можешь подумать.

Pshlivsenah-05. Лала, ты в своём уме, откуда у Мубы мозги, чтобы думать! За них работают пальцы, когда твои сиськи теребят под кофтой.

Pshlivsenah-02. Суди не по себе, Алишер. Ни для кого не секрет, чем раскидываешь ты в трудные минуты.

Pshlivsenah-08. С ума не сходите! Этот таксидермист позвонил Варданяну. Набрался смелости…

Pshlivsenah-02. Наглости, Лала. Набрался наглости.

Pshlivsenah-08. Не перебивай женщину, чмошник.

Pshlivsenah-05. Осторожнее на поворотах, Лала. Если ты сейчас далеко, то это не гарантия, окажись поближе, не ответишь за базар.

Pshlivsenah-06. Может обойдёмся без истерик, челы? Лала дело говорит. Пусть выскажется.

Pshlivsenah-02. Дан, да она дерзит!

Pshlivsenah-06. Можно ей простить, она всё-таки женщина. А у них с нервной системой немного сложнее, чем у нас, мужчин. Так что, пусть поистерит Лала, да потом успокоится.

Pshlivsenah-08. Спасибо за поддержку, Дан.

Pshlivsenah-06. Пожалуйста, Лала. Сейчас мы должны быть поддержкой друг для друга.

Pshlivsenah-07. Подставить плечо. Выплакаться в жилетку. Что ещё в списке? Да, нам сейчас нелегко. Всем вместе и каждому по отдельности. Если у кого-то зашкаливает борзость, держи себя в руках, выпусти пар и будь предельно спокоен. Не составляет труда представить, за кого примется этот хедхантер…

Pshlivsenah-08. Тимчик, он назвался Александром Александровичем. Если, конечно, что-то это изменит.

Pshlivsenah-07. Трудно предположить, что это может что-либо изменить.

Pshlivsenah-02. И я о том же, Тим, все под богом ходим.

Pshlivsenah-04. Не поздновато о боге вспомнили, друзья-товарищи?

Pshlivsenah-08. Бабушка всегда говорила, что к богу никогда не поздно придти. Было бы искреннее желание.

Pshlivsenah-05. Сплотиться предлагаешь, Лала?

Pshlivsenah-08. Да.

Pshlivsenah-05. Под чистыми знамёнами религии?

Pshlivsenah-08. С чистой совестью.

Pshlivsenah-02. С чистой совестью, Лала? А как ты её – свою совесть – будешь очищать, с помощью чистящих средств?

Pshlivsenah-08. А хоть и так, Муба! Понадобится, хоть даже кровью!

Pshlivsenah-06. Сколько экспрессии, Лала! Тебе мой респект, но кровью совесть не очистить.

Pshlivsenah-08. Чем же, Дан? Чем её выбелить, не хлоркой, так ведь?

Pshlivsenah-07. Скажу, чем. Только вы рассмеётесь.

Pshlivsenah-02. Говори, Тимерлан. Можно и посмеяться.

Pshlivsenah-06. Только бы не последним.

Pshlivsenah-08. Догадываюсь, чем можно очистить совесть.

Pshlivsenah-02. Говори, Лала.

Pshlivsenah-05. Не торопи, Муба. Тим начал, пусть и заканчивает.

Pshlivsenah-06. Вынесем на голосование?

Pshlivsenah-02. Обеими руками только – «за»!

Pshlivsenah-05. Я, Дан, за то, чтобы высказался Тимерлан. Раз уж он начал. Типа, сказал «А», говори – «Б».

Pshlivsenah-08. Скажи им, Тимчик. Пусть угомонятся.

Pshlivsenah-07. Совесть можно очистить покаянием…

Закончив разговор с Варданяном, Александр Александрович ещё немного поколдовал с бутылками виски. Потряс, как заправский средневековой алхимик, тщащийся методом смешивания жидкостей в колбе синтезировать заветный философский камень, бутылками над головой без специфических шаманских заклинаний. Затем посмотрел на свет и, найдя сделанную работу прекрасной, по одному ему известной классификации, отвлёкся от созидания, дабы перейти к очередному этапу деструкции. Александр Александрович не обращал более внимания на голос Варданяна, доносящийся из динамика, его заинтересовало поведение юношей. Их подозрительно спокойное состояние.

Похлопав по щекам Алика Аликперова, он нашёл крайне интересным его состояние.

- Эй, юноша прежде дерзкий, - произнёс Александр Александрович, - что же это вы симулировать, что ли, удумали? Неосмотрительно с вашей стороны. А как прежде-то возмутительно выражались, дескать, похоронят меня под слоем штукатурки, закатают в асфальт… Ну-ну-ну, согласен, гиперболизирую. Да, это уже моя фантазия. Вы, с позволения сказать, были многословны пусто, будто заразились вербальной диареей. Вот я и дерзнул внести коррективы, выступить в неблагодарной роли доброго дядечки дохтура Айболита. Молчите? – Александр Александрович усмехнулся, потянулся, до треска суставов, высоко подняв руки и резко затем их опустив. – Молчите… Имеете полное право. Но мне-то как раз это крайне невыгодно. Мне, как бы это не казалось несущественным со стороны, было бы предпочтительно, чтобы вы с вашим другом снова, как и прежде, заливались соловьями. А то, что же получается? Какой-то затруднённый в плане взаимного общения монолог. А публика жаждет, - Александр Александрович повернулся к объективу камеры и помахал рукой, - публика жаждет дискуссии. Горячей, как зимний снег, чтобы в споре не токмо истина рождалась, но и находила себе покой.

Суровцев, как ни держался, не вытерпел и вслух выразился. Крепко, будто сильно сдобрил солью салат из свежих помидор.

- Нет, товарищи начальники, что он себе позволяет! – негодование отразилось на его лице; оно пошло крупными бурыми пятнами; веко правого глаза начало конвульсивно дёргаться и бровь начала ходить вверх да вниз; в какой другой ситуации это вызвало бы приступ смеха, но не сейчас. – Неужели его нельзя остановить? В самом-то деле!

Поленов, было, приподнялся в кресле, импровизированный акт протеста требовал ответных действий, но принял прежнее положение. Безусловно, его также крайне возмутил факт наглого поведения Таксидермиста, но как старший по званию он должен был всё же держать себя в руках.

- Вася, сынок, на полтона ниже, - как можно спокойнее проговорил он, обращаясь не к одному Суровцеву, но и к остальным присутствующим в кабинете, задавая вектор последующего поведения. – Выпустить пар можно в коридоре не в присутствии своих товарищей.

Василий икнул, не ожидая такой реакции на замечание начальника. Непроизвольно приложил правую руку к сердцу и посмотрел прямо в глаза Поленову. К нему тотчас протянулись руки, в каждой стакан с водой.

- Это ещё зачем? – пунцовая краска проступила маленькими пятнами на щеках. – Я что, был не прав?

Ответа, не дождавшись, он заверил:

- Клянусь памятью своих предков, исправлюсь, - почти торжественно произнёс он. – Если постараться…

Может, кто и сказал бы ему в ответ нечто умное и многозначительное, но там, откуда велась трансляция, события приняли новый импульсно-нервный вектор развития.

Александр Александрович сам не мог объяснить причину беседы с Варданяном. Нужно ли было высказаться или что-то другое двигало им? Вопрос, в принципе, так и остался без ответа. Да и не очень-то он был нужен. Всё для себя Александр Александрович выяснил в день гибели Сашеньки, молоденькой прекрасной девушки, носившей под сердцем новую жизнь.

Поняв, что снова отвлёкся, он про себя подумал, что, вот, мой дорогой товарищ Александр Александрович и замаячила впереди старость, со всеми вытекающими из этого открытия последствиями. Подумал об этом и горько усмехнулся. Не оттого, что было в его жизни много неприятных моментов, от другого. Жизнь – если принять за аксиому, что она существо мыслящее, - довольно справедлива ко всем живым существам. Не важно, человек ли сие, как он любит себя величаво называть – царь всея природы или другая божия тварь, живущая с самозваным царём бок о бок, являя своим присутствием ощущение полноты самого существования и очень обидно этой самой, отдельно взятой твари или в купе со своими собратьями, что отношение к ней или к ним не справедливое. Да что уже тут сокрушаться какому-то микробу-молекуле о предвзятости человечьей, когда сам гомо сапиенс к своим соплеменникам жесток сердцем и груб душой! Только дай повод-слабину или покажи свой добродушно-покладистый характер, сразу же оседлают, так как воспримут это за слабость. А вот этого допускать сейчас нельзя, Александр Александрович в эти минуты думал, и мысли с такой скоростью проносились в голове, что существуй гипотетически счётчик скорости мысленной активности, стрелки на его табло отвалились от усталости. Александр Александрович вернулся с горних высей на землю и посмотрел на своих «визитёров». Они продолжали показывать полную инертность. Он усмехнулся. Тут бы впору написать злорадно, как самый отъявленный злодей, но злорадства не было и в помине. Было нечто, что он и сам себе не смог бы объяснить. Вот оно есть что-то и всё.

– Что же это вы всё молчите да молчите… Что же, имеете полное право, думаю вы вполне смогли в предыдущее время наговориться так, что ажно у кое-кого уши свернулись трубочкой от экспрессивности и ажитации вашей артикулярной деятельности. Молчите, добрые хлопчики, молчите. Но мне-то как раз это совершенно не оправдает моих душевных затрат, о потраченной энергии и силе говорить не заикаюсь. По мне, как бы это не казалось кощунственным, было бы сердцу моему и зрительским симпатиям интереснее, чтобы вы соколики снова заливались соловьями. А то какой-то нонсенс получается, не находите, хлопчики-горобчики? Какой-то затруднённый в плане взаимного общения монологический диалог. А публика жаждет, - Александр Александрович повернулся к объективу камеры и помахал рукой, - публика жаждет спора, чтобы копья ломались в прении, дискуссии. Горячей, как зимний снег, чтобы в споре не токмо истина рождалась, но и находила себе покой.

Алик пришёл окончательно в себя и слышал последние слова пленившего.

- Ты, что, снимаешь?

Александр Александрович чисто театрально всплеснул, почти по-бабьи, руками, описав ими полукруг.

- Очнулся, соколик, гляди-тко!

Повязка из липкой ленты мешала говорить, но Алик постарался выразить всё презрение к стоявшему перед ним мужчине:

- Слышь, ты, если хочешь ещё немного подышать-попердеть на белом свете, немедленно набрал номер моего отца…

Александр Александрович не дослушал диатрибу и громко рассмеялся.

- Не в твоём положении, горе-стыд своего народа, диктовать условия. – Александр Александрович приблизился к Аликперову с таким видом, что Алик струхнул и почувствовал, как мочевой расслабился и струйка остро пахнущей жидкости забила через плотную ткань брюк. В помещении тотчас разлился запах застоявшейся мочи с примесью впитавшегося в её состав страха. – Да ты ещё и сыкун, на проверку, оказался, мальчик. – Александр Александрович покачал головой, помахал перед носом ладонью, отгоняя специфический запах, который впрочем, тут же растворился. Откуда-то то ли сверху, то ли снизу, или откуда-то, где есть в стене мелкая щель, подул свежий ветерок. Он разогнал по углам огромного помещения кислотный запах.

Алик хотел дерзко отпарировать, но дёрнувшись челюстью, взвыл; повязка мешала, и усилие отразилось пароксизмом в челюстных хрящах; они неприятно хрустнули, боль мелкими змейками поползла по черепу и соединилась в большую проблему на макушке.

- Ах, ты ж, боже мой! – непритворно вскрикнул Александр Александрович, покачал головой и пошевелил плечами, разминая мышцы. – Сам-то я как-то не догадался вовремя снять повязочку, - он протянул руку со складным ножом и выдвинутым длинным острым лезвием к лицу Аликперова, глаза последнего округлились, и он рефлекторно откинулся телом к стене, повторно больно ударившись затылком, в глазах на секунды, показавшиеся вечностью, потемнело. – Да ты не бойся, голубок! – голос Александра Александровича был елейно сладок и приторен. – Сейчас вот перережу повязку и разглагольствуй, Демосфен, сколь душе угодно. Только я погляжу, что твоему товарищу по внезапному счастью оказавшемуся здесь, не до болтовни… Ай-ай-ай, какая непруха! Но ничего, дело это поправимое, мы и ему повязочку перережем, дадим свободу отдельной части тела, - Александр Александрович ловко перехватил, не поранив лицо повязку у Аликперова, тот сразу же задвигал мандибулой, разминая мышцы, и Амирову, голова его безвольно свесилась. – Ну, вот и ладушки! – похвалил себя Александр Александрович. – Очень хорошо!

- Что – хорошо? – освободившаяся от пут челюсть двигалась на радость легко, поинтересовался Алик.

- А всё! – обрадовано произнёс Александр Александрович. – В первую очередь, мною сделанная работа.

- А она хорошо сделана? – снова спросил Алик.

- Без всяких сомнений, юноша.

- Ты убийца, - крикнул Алик, - как ты можешь гордиться хорошо выполненной работой!

Сколоченная из толстых досок скамья не скрипнула, когда на неё обрушился всем весом Александр Александрович; была бы спинка. Он бы вольготно развалился, расслабившись телом.

- Убийца ли я – вопрос, безусловно, спорный.

- Уверен? – напрягся Алик.

Втянув голову в плечи, Александр Александрович запрокинул её до хруста позвонков.

- Бывает иначе?

Алик промолчал.

- Бывает, - выплюнул он слово, внезапно застрявшее в горле, будто горсть песка.

- Просвети.

Алик снова взял тайм-аут.

- Есть люди, не совершившие ничего плохого…

- Хочешь сказать, предосудительного?

Алик кивнул.

- Да.

Послышался смех.

- В чём же заключается их душевная чистота? – успокоившись, спросил Александр Александрович.

Алик не нашёлся что ответить.

- Не зная темы, тяжело говорить. Тем более убедительно доказать свою точку зрения, - Александр Александрович проговорил тихо, но так, чтобы его услышали и в помещении, и там, куда транслировалось его видео.

Снова воцарилась гнетущая тишина. Липкая, как утренний осенний туман, скрывающий очертания предметов.

Послышалось движение тела. Следом раздался невнятный слабый голос.

Александр Александрович просветлел лицом, и это не ускользнуло от внимательного взгляда Алика, и он поспешил спросить, чему так обрадовался мужчина. Александр Александрович ответил:

- Ещё один лист на ветру покачнулся. Гляди-ка, соколик наш тоже очнулся.

- Кого цитируешь, дядя? – злость, даденная не от природы, не впитанная с молоком матери, полученная от безнаказанности и вседозволенности отцовским богатством снова, как кобра, подняла голову и раскрыла капюшон со страшным рисунком. Алик торжествовал, он чувствовал приближение этого балагана, знал, раз их снимают на камеру, значит, уже определили, откуда идёт сигнал и сюда, с минуты на минуту прибудет эскадрон наглых джигитов из папиной охраны, отрабатывать свой хлеб, зря они его, что ли жрут за обе щеки. – Впрочем, можешь не отвечать, дядя, - он снова сделал презрительное ударение на последнем слове, будто хотел унизить, растоптать, втоптать в землю, которую скоро удобрят его кровью, - авторство не имеет значения.

- Да неужели! – съязвил Александр Александрович.

- Именно! – как ни старался Алик говорить высокомерно, но связывающие крепко путы напоминали, кто на данный момент «царь горы».

Александр Александрович похлопал в ладоши.

- Отлично!

- Что?

- Всё!

Алик бросил злой взгляд.

- Уверен, дядя?

Александр Александрович хлопнул себя по коленкам.

- Далось тебе это «дядя». Других слов не знаешь, что ли? Впрочем, уже и не нужно.

- Почему?

- Расширять лексикон нужно при жизни. Мёртвому с червями во рту говорить не о чем. Если только делиться впечатлениями с себе подобными.

Амир почти пришёл в себя, слышал словесную перепалку друга с похитителем, но не мог промолвить слова. В горле першило.

- Пить, - жалобно пропищал Амир. – Пить…

- Смотри-ка, дружок, очнулся и заговорил твой корешок! – балагурил Александр Александрович, кинув взгляд с Алика на Амира. – Пить хочешь?

Амир кивнул, сил говорить не было.

- А где волшебное слово, мальчик? Аль родители не научили?

Амир сделал над собой усилие, получилось не очень:

- Пошалуста…

Александр Александрович согласился:

- Сойдёт и так. Только с питьём повременим.

- Почему? – спросил Алик.

Александр Александрович потряс бутылками с виски.

- Рано, добры молодцы, начинать справлять панихиду. Надо поговорить. Проняло меня что-то. Так и тянет нравоучения почитать.

- Ты не учителем работал, дядя? – спросил Алик.

- Таксидермист.

- Типа чего? – не разобрал Алик.

- Делаю чучела животных, - пояснил Александр Александрович.

Послышалось сопение.

- Из людей тоже… делаешь?..

Через зуб получилось цыкнуть звонко, как в детстве, когда соревновались во дворе, у кого лучше получается; у Александра Александровича получалось не ахти, зубы от природы были крепкие; тогда не получалось, вышло сейчас, хоть в книгу рекордов родины заноси результат.

- Людей мумифицируют… Впрочем, методика практически одна и та же.

- Да?..

- Конечно, что тех, что других сначала нужно того, - и Александр Александрович сделал жест, проведя ладонью по горлу, - затем выпотрошить и далее по инструкции.

- Не противно? – продолжал просвещаться Алик.

- Работа как работа, - отреагировал спокойно Александр Александрович. – Кому-то нужно заниматься. Чтобы оставить добрую память.

- О себе? – не сдержался Алик, стараясь хоть как-то досадить похитителю.

- На память всегда всплывает имя таксидермиста, когда зритель смотрит на творение его рук. Любуется его мастерством. Но мы отвлеклись…

Алик спросил, от чего же отвлеклись, вроде бы говорят по существу, время не тянут. На это Александр Александрович заметил, что смысла тянуть, время нет, потому как, хоть затяни это время в талии, хоть на его горле, никто не отыщет. Любая ищейка собьёт ноги, потеряет нюх. Обведя вокруг себя руками пространство, Александр Александрович пояснил, что здесь они находятся, как в капсуле. Из неё сигнал идёт, но найти её не сможет.

- Особенность изолирующего материала кровли.

- Причём тут кровля? – спросил Алик. – Сигнал идёт не кровле, по проводам или по беспроводному соединению.

- А и пусть с ним, - махнул рукой Александр Александрович.

- С кем?

- С сигналом. Но мы отвлеклись. И не перебивай. Повторять о бесплодности поисков этого законспирированного места не буду. А говорили мы… - он посмотрел Амира. – Нет, губы я ему всё-таки смочу, чтобы раньше времени ласты не склеил.

Смочив не только губы, но и лицо водой из бутылки, Александр Александрович продолжил.

- Говорили мы о грехе… да-да-да… Я прекрасно помню, на чём остановился. Это со стороны может ошибочно показаться, что я старое тупое чмо, - как ты наверняка думал со своим товарищем, - но на примере вашей наездницы без головы, доказал обратное. Так вот – грех. Тема знакомая. Прекрасно. Можно говорить, лицемеря или честно прямо в лицо очень долго. Так, что уши завянут и свернутся трубочкой. Это не цель. Я покажу на простом примере, дорогие мои друзья, считающие себя наверняка если не святыми, то абсолютно безгрешными. Безусловно, мелкие шалости смело отметаем, мы работаем по большому, по-взрослому. Так ведь? Та-ак… Следовательно, и ответ будет взрослый. Так что есть грех и с чем его едят… Нету святых на земле, как рогом ни упирайся в неё, нет. Не сыщешь днём с огнём, ни ночью при луне. Все понемногу наследили так, впору выносить обвинительный вердикт по каждой твари, ступающей по зелёному лугу средь цветущих долин. Пример? Хорошо. – Александр Александрович будто вошёл в транс. Слова так и лились из него, как из опрокинутого ведра вода, но как вода ещё кончились. – Грешны святые отцы любой конфессии, отпускающие грехи за определённую по тарифу мзду или плату в церковную кассу. И что делать дальше, как не грешить снова! Иди на улицу, грабь, убивай, уничтожай, насилуй, жги! Ведь ты придёшь после всего этого, даже успев отмыть кровь жертвы с рук, в лоно церкви, покаешься, внесёшь добытую нелёгким преступным путём монету в кассу – и снова впереди тебя ждёт светлая дорога, по ней всегда шли, и будут идти те, кто с удовольствием составит компанию или станет случайной жертвой. А не убийцы ли доктора, вычищающие чрево роженицы от плода, от ненавистного беззащитного ребёнка, зачатого зачастую во время пьяного гульбища? Они такие же грешники, как и та, разведшая в стороны ноги и впустившая в себя постороннего, чтобы получить кратковременное удовольствие, постонать, поахать, выгнуться гибкой кошкой и, получив удовольствие, бежать спустя время либо к бабке-повитухе, либо в больницу. Примеров много, повторю, рассуждать на эту тему можно долго и со вкусом. Она бесконечна, эта нескончаемая история греха. Едва покинул уютное мамкино чрево, уже согрешил, причинив своей родительнице радостную боль своим появлением на свет.

Витя Сумароков иногда возвращался в действительность. Время шло. Как утверждают всезнающие люди, оно лечит, хоть и не всегда вылечивает. Раны остаются, они затягиваются, но не всегда заживают. Стоит кому-то нечаянно произнести слово, жестом ли как-то проявить сожаление. Как тотчас взрывается мина замедленного действия и якобы уснувшая крепким беспробудным сном боль возвращается с новой силой.

Вот и сегодня Витя, почти свыкнувшись с потерей жены и не родившейся дочери, вдруг в конце рабочего дня почувствовал неизвестные эманации, затронувшие его внутренние струны, замолчавшие в момент сообщения о гибели жены. Струны зазвучали, запели с новой ностальгической, абстрактной силой, воодушевляя и вдохновляя на некие, несообразные с существованием человека поступки. Они пели вдохновенно и грустно, эмоционально и скорбно. Всем своим возрождением показывая, что ничто никогда никуда навечно не уходит. Не исчезает. Если и происходит вдруг такой казус, он поправим кем-то другим, не посторонним нашему образу жизни, образу поведения, он проявляет соучастие, но оно проявляется именно в такой замаскированной форме.

Очарованный слышимым ему одному пением внеземных струн, Виктор засобирался, заспешил, заторопился с работы, будто кто-то толкал его сзади в спину. Нечувствительно, но ощутимо, чтобы он не вздумал передумать и медлить. На вопросы сотрудников он отвечал уклончиво и правдоподобно, приклеив на лицо ту единственно-верную маску улыбки до ушей, хоть повязки пришей.

Выходя из кабинета, он затылком, шеей, плечами, лопатками, позвонком – спиной чувствовал на себе те странно-удивлённые взгляды, к которым привык давным-давно.

Проходя по длинному гулкому коридору, в нём, как в оперном театре терялись звуки, рассыпаясь эхом, он ловил острые иглы, испускаемые глазами любопытных.

Спускаясь по лестнице, он обнаружил на себе всегда безразличный взгляд сотрудницы охраны, старушки-пенсионерки, всегда увлечённо треплющейся по телефону и в это же время умудряющейся работать молниеносно спицами и вносить в журнал посещений посетителей предприятия. Старушка бесформенно-оконтуренным взором строго окинула его прищуренными глазами. Поднялась, было, со стула, намереваясь произнести ставшую почти ритуальной сакральную фразу, мол, а кто будет расписываться в журнале. Да вовремя сориентировалась в пространственном окружении, будто увидела вокруг Виктора некую ослепительную ауру, заставившую её сразу забыть все нужные и ненужные правильные и неправильные слова, заученные как «Отче наш» на ежедневных семинарах по безопасности, проводимыми старшими смены охраны.

Выйдя за территорию, Виктор смог спокойно вдохнуть уличный воздух, порядочно посвежевший за последнее время, когда в сопредельную зону ответственности осени врывается грубо зима с её заморозками и снегом. Только на улице он почувствовал пылающее лицо так сильно, что казалось, взгляни со стороны кто-нибудь, увидит на нём следы от тающих снежинок.

Придя домой, он уселся возле телевизора с кружкой чая, в него он начал добавлять для вкуса травяной бальзам из успокаивающих трав; бальзам он пригублял и так, налив две рюмочки и, опрокинув каждую одну за другой, чувствуя расслабляющее воздействие алкоголя на организм. Сегодня он решил тоже не отступать от заведённого правила, но только после ужина. В холодильнике стояла хрустальная ваза с квашеной капустой. Щедро посыпанной сверху накрошенным зелёным луком, кольцо «Краковской» колбасы тоже ждало своей весёлой участи рядом с упакованной в целлофан копчёной скумбрией.

Трепотня ведущих новостей на разных каналах приводила в тихую злость, хотелось просто схватить топор – нет, топора у него не было – взять в руки молоток и нанести сокрушающий удар по этому «голубому глазу», издевающемуся над ним, Виктором, и его настроением.

Незаметно он открыл крышку ноутбука, включил и…

И прошлое вернулось…

И прошлое вернулось с новой силой…

И прошлое вернулось с новой силой, разбередив его почти зажившую рану…

Сначала Виктор ничего не понял. Он хотел ознакомиться с новостями, что интересного произошло в мире. Кто из ныне живущих сумел ославиться перед последующими потомками, пролитой кровью и солёным потом, омыв и умыв руки по локоть и напоить кровью землю. Однако вместо желанных новостей открылась картинка, на ней застыли в неестественных позах полусидя лежащие молодые люди в чёрном и стоящий рядом мужчина. Образы молодых людей не впечатлили – есть и есть они, куда деваться, никаких узнаваемых эмоций, а вот мужчина сильно кого-то напоминал. Знакомое в стоящей мужской фигуре просто хлестало по лицу пощёчинами – узнай, узнавай скорее! «Дядя Саша! – про себя вскрикнул Витя, - это же он! что он там делает? Дядя Саша!» - крикнул Витя в экран ноутбука. Мужчина будто услышал крик. Обернулся. Посмотрел внимательно, щуря глаза, характерно приложив ребро ладони. Затем, Вите показалось именно так, он узнал его и помахал приветливо рукой.

Просмотренное дальше видео ввергало Витю в глубокую бездну страха, перед ним бездонной пропастью пролегло прошлое и настоящее; прошлое уже сокрылось в тумане забвения; над настоящим кружили чёрные вороны беспамятства, отражая маслянистыми крыльями багровые лучи заката.

- Зачем, дядя Саша, зачем? – руки Виктора тряслись; сильный тремор заставил поставить чашку с напитком на стол, пока содержимое её полностью не расплескалось на брюки. – Зачем всё это? Что можно этим исправить?

Pshlivsenah-08. Нет, только подумать, это старенькое чмо философствует о грехе! Полный пиздец!

Pshlivsenah-07. Лала, это не полный пиздец, как ты заметила справедливо. Нет, это полный пиздец всем нам.

Pshlivsenah-08. Опять ты за своё, Тимчик!

Pshlivsenah-07. Снова, Лала, снова.

Pshlivsenah-08. Да какая разница, Тим!

Pshlivsenah-07. В принципе, Лала, никакой. Но тем не менее…

Pshlivsenah-08. Ты достал, блядь, умничать, Тим!

Pshlivsenah-07. Достал – не достал… Блядь я или не блядь, Лала, этим ничего нельзя исправить. С минуты нашего попустительства Мойве, пардон, Майре, возле дверей клуба началось наше медленное падение. Оно ускоряется с каждым днём. Придёт время, скорость приближения к последней черте будет расти с каждой минутой. И уже сейчас, не тогда, в том никуда не спешащем грядущем, пройдена нами, так называемая точка невозврата. Кто со мной согласен, кто – нет. Высказывайтесь!

Pshlivsenah-08. Категорически не согласна.

Pshlivsenah-07. Другого ответа от тебя не ожидал.

Pshlivsenah-02. Тим, какое-то разумное зерно есть в твоих словах. Поддерживаю позицию Лалки, жалеть нехрен. А по поводу точки невозврата… что-то, блядь, пиздец, как заумно. Проще можно выразиться?

Pshlivsenah-07. Муба, нельзя же, в конце-то концов, опуститься до такого всеупрощения! Муба, повторюсь, убереги мы Мойву от оскорбления охранника, может и седела бы сейчас она среди нас и курила что-то крепче и интереснее табака.

Pshlivsenah-02. Тим, - охранник, клуб, пьяная Мойва с лягушками изо рта – всё хренотень полнейшая. Если помнишь, её покарали за смертоубийство пассажиров на остановке. Если помнишь, среди погибших была беременная.

Pshlivsenah-07. Помню, Муба, прекрасно помню все выкрутасы и Мойвы и наши. Все вместе и по отдельности. Покуражились вволю. Теперь пришла пора собирать камни прощения, если позволят.

Pshlivsenah-04. Кто позволит, Тим?

Pshlivsenah-07. Ваз, пораскинь мозгами.

Pshlivsenah-04. Ну и раскинул… Не врубаюсь…

Pshlivsenah-07. Сколько, как думаешь, в наши спины и лица полетит плевков, стоит убрать на секунду защитный экран могущества наших родителей? Сумеем ли увернуться? Или увязнем, утонем, захлебнёмся в плевках?

Pshlivsenah-04. Не гиперболизируй, Тим. Это пока что твои фантазии. Скажи, блин. Куда могут деться, даже сильно гипотетически предположив, баснословные богатства наших предков? Куда?! блин, Тим, ты не понимаешь, что говоришь! Или ты совсем уже оторвался от реальности? Да и хватит Мойву, царство ей небесное, тревожить!

Pshlivsenah-08. Rest in peace!

Pshlivsenah-04. Именно, Лала, пусть покоится в мире!

Pshlivsenah-05. Не-не-не, братаны! Тим полностью прав!

Pshlivsenah-08. Алишер, ты-то, куда со своими завихрениями лезешь!

Pshlivsenah-05. Тебе слово, Лала, блядь припизднутая, не давали. Когда говорят мужчины, женщины молчат, поняла, сука?

Pshlivsenah-08. Ха, если ты мужчина, Алишерчик, то поясни обществу, почему тебя старшие сёстры наряжали в платья и называли именем певицы Шер? Скучаешь по ним, транс, по бабьим шмоткам?

Pshlivsenah-05. Встречу, суку, убью, нахуй! Спермой моей, насосница, захлебнёшься! Твоё счастье, ты сейчас далеко… Не попадайся впредь на моём пути!

Pshlivsenah-08. А то что, хрен повисший, испугаешь хуем вялым? Помаши им, как чайка хвостом.

Pshlivsenah-06. Не надо так, Лала. Мало ли у кого в детстве были милые шалости! Что теперь, яйца резать и вешать на просушку, что ли. Кому они вяленые пригодятся? Уж не тебе точно!

Pshlivsenah-08. Нет, конечно, Данчик. Мне-то его пенис, на какой хуй!

Pshlivsenah-06. Надо же, Лала, как ты ловко управляешься с разными словами одного и того же значения! Пенис, блядь, хуй, нахуй! Ого, уже и сам пошёл по твоему пути!

Pshlivsenah-07. Дан, ты слышал, что я говорил?

Pshlivsenah-06. Точно, Тим.

Pshlivsenah-07. Что скажешь?

Pshlivsenah-06. Ну-у-у… Не знаю… По мне, так Муба прав… Любишь ты усложнять в последнее время, к чему ни прикоснёшься… Смотри на вещи проще.

Pshlivsenah-07. Не так, ребята. Всё не так.

Pshlivsenah-08. А как правильно, Тим?

Pshlivsenah-02. Да, разъясни, раз уж ты в последнее время так резко поумнел!

Pshlivsenah-04. Не со всем и не во всём с тобой, Тим, соглашусь, но Муба прав, не стоит рыть на дороге ямки, чтобы испытать машину на прочность.

Pshlivsenah-05. По чесноку если, то я чо-то на распутье каком-то… Блядь, всё же, как всё запущено! Одно ясно, братаны не по Мойвиной вине страдают – правда. Чо уже там они натворили, хер знат, но на их месте быть – бр-р! – извините! – не хочу. Что касается тебя, Тим, может, ты и прав… Блядь! Я нихуя не понимаю! Короче, пока!

Pshlivsenah-06. Где-то прочитал…

Pshlivsenah-08. Не смеши, Дан, ты да прочитал…

Pshlivsenah-06. Ну, слышал, нахуй, слышал, Лала, что судить тебя будут так, как судишь ты… или типа этого… Не уверен.

Pshlivsenah-07. Дан. В оригинале это звучит так: не судите. Да не судимы будете, ибо каким судом судите вы, таким будут судить и вас.

Pshlivsenah-06. Тут я пас, Тим. Не читал. Тебе виднее.

Алик собрался с духом и выпалил:

- Что, дедуля, всех нас наказать хочешь, что ли? Да?

Вопрос остался без ответа. Александр Александрович задумчиво смотрел на юношу, хотел увидеть в нём некие черты, которые смогли бы указать на то, что можно обойтись одной поркой, но как ни напрягал зрение, перед ним в образе человеческом сидел монстр. В каждой складке его лица проглядывали уродливые линии, вызывающее одно отвращение.

Молчание Алик счёл за одобрение.

- Правильно делаешь, что молчишь. Ещё более правильно поступишь, когда снимешь с нас эту ленту и сам позвонишь нашим родителям. А уж я, ты не беспокойся, похлопочу перед предками, чтобы его охранники тебя убивали очень-очень медленно. Веришь мне, - чо молчишь-то – слышь, ты, старый пердун? Поджилки трясутся? Будущее представляется не в розовом – ха-ха! – свете?

Александр Александрович молчал. Словесное недержание прямой указатель на присутствие страха. Его интересовало, до каких глубин в душе юноши страх пустил корни.

- Странный метод поведения ты, дедуля, выбрал, - заговорил Алик тоном, желая вызвать собеседника на откровение. – Надеешься, молчание спасёт от кары? Зря… Зря надеешься. Я это тебе обещаю, стопудово, ты будешь визжать, молить о пощаде, а я буду, вот как ты, сидеть рядом, только не на ящике, а в кресле, пить крутейший виски и слушать твоё трусливое пение. Молчи-ишь… Правильно делаешь…

- Что там делают наши отменные спецы по компьютерным технологиям кроме как всё время играть в игры? – не выдержал Поленов и поднял трубку телефона. – Технический отдел? Что? да, это я, товарищ полковник Поленов, лейтенант Сластин, и жду результата вашей работы! Какой? Нет, лейтенант, ты что там, в самом деле, не коровьи сиськи дёргаешь, ты должен… Я-то знаю, что ты должен делать, а вот ты, Сластин, хоть догадываешься, что преступник делает в эту минуту? Догадываешься и даже видишь? Ну, ты просто молодец, что я могу сказать! А окромя просто смотреть, постарайся, будь так добр, найти это хреновое помещение, где в данный момент хреновый преступник совершает своё гнусное дело!

Поленов положил трубку и посмотрел на присутствующих подчинённых.

- Я не сильно… того… с ним?

Суровцев ответил:

- В рамках служебных отношений, товарищ полковник.

- Молодец! – похвалил Поленов и посмотрел на остальных. – Никто не желает высказаться? Есть предложения? Только дельные, воду и так послушаем вдоволь.

Режущий слух звонок телефона поставил точку на надежде высказаться; он трезвонил так, что внутренние пространственные линии смешивались, заплетались в клубки и крепкие узлы.

- Да! да, это я, Валентин, как видишь, не забыл, - Поленов прикрыл трубку ладонью. – Сластин… - и в трубку: - Слушаю, Валентин, говори, что там у тебя так срочно нарисовалось. Что? очень оперативно! Благодарность пока не объявляю, рано. Докладывай чётко, что, где и как. Ага! Нет, это я слышал и раньше, что источник сигнала хрен знат за какими морями-океанами находится. Ты вот что скажи, успехи непосредственно здесь уже есть? Да ты что, Валентин, похвально! Умеешь, когда начальство хвост накрутит. Продолжай, только без лишней лирики. Где? у нас в области? Конкретно… погоди-ка, подойду к карте… Дальше, вещий Олег… В области… Она у нас большая, Валентин. Не разочаровывай, Валик, такие на тебя надежды возлагал. Ну, вот, давай точнее. Что, лейтенант, более точно, чем на северо-западе области сказать не хочешь… Что ж, спасибо и на том. Да, понимаю, поиски продолжаете… Продолжайте, по большому секрету говоря. Готовил представление к повышению звания… Не моего, мне и так хватит. Твоего, Валик, подумай только – старший лейтенант Сластин ой как мелодично и мужественно звучит. Найдёшь место преступления – сразу коли дырку в погоне. Удачи!

Алик подумал, что ослышался, когда заговорил называемый им дедуля.

- Мели Емеля – твоя неделя, - произнёс Александр Александрович.

- Что? – удивился Алик.

- Мели Емеля – твоя неделя, - повторил Александр Александрович. – Полагаю, на родном языке изъясняюсь достаточно доступно для любого, учившего в школе русский язык.

- В каком смысле – мели Емеля?

Александр Александрович покачал головой.

- Тут всё ясно и понятно. Твоё последнее слово имеешь право высказать в полной мере. Не безгранично во времени, оно как раз для тебя с другом резко лимитировано.

- Почему?

Ящик под Александром Александровичем заскрипел.

- Тянешь время, мальчик? На что-то уповаешь, на мифическую помощь папиных горилл из службы охраны? Так всё это пустое!

- Нет. Я хочу жить! Я молод! У меня вся жизнь впереди! – закричал Алик.

Александр Александрович туловищем наклонил вперёд.

- Ну, что вы за люди, просто диву даюсь! Как пакостить, всех на хуй посылать, взять это за девиз и этим гордиться. Вы противопоставили себя обществу и тем самым стали его врагом. Никогда не приходилось задумываться об этом? А надо бы, иначе не пришлось бы унижаясь вымаливать прощение после преступления.

Алик закричал:

- Если ты про Мойву, так я не причём. Подумаешь, сняли ролик как она чморила швейцара, так это она, не я!

- Всё взаимосвязано.

Алик неуверенно запротестовал:

- И что, я-то ведь стоял в стороне!

- Бомжей напоил заряженным виски, - напомнил Александр Александрович.

- Дались они тебе эти бомжи! Подумаешь, добавил колёс, чтобы оттянулись и отдохнули.

- До гробовой доски.

Алик дёрнулся.

- Может, у них водка была палёная. Откуда у них деньги на качественный продукт!

- А откуда деньги на дорогой синтетик? У прохожих насшибали?

- Как вариант, - протянул Алик.

Александр Александрович снова взял в руку бутылку.

- Альтернатива твоему варианту. Не такой дорогой напиток, к которому ты привык, но – повторюсь, как вариант – подойдёт. Не водка была палёной, помогли бедным бомжам уйти в мир иной ваши прекрасные таблетки синего и красного цвета. Кстати, я помог вашему продавцу отправиться вслед за бомжами. Пусть теперь вместе с ними развлекается на том свете, если он существует.

- Я не хочу! – забился на грязном полу Алик. – Я так много не успел сделать! Хочу увидеть мир, понянчить детей и внуков!

Александр Александрович клацнул языком.

- Поздно спохватился.

- Не-е-ет!..

-Правильно, нет у тебя той соломинки, могущей спасти твою душу.

Алик заныл:

- Не-е-ет, я не хочу!

Александр Александрович махнул рукой и встал с ящика.

- Достаточно, пора заканчивать этот цирк-шапито. Отвечу коротко на твои вопросы. Во-первых, не питай ровным счётом иллюзий призрачных на внезапное спасение; за нами смотрят, наблюдают, но не придут, не придут и всё, не прилетит весёлый волшебник на голубом вертолёте в бронежилете с автоматом наперевес. И вас всех не поставил целью изжить. Нужно матушке-природе противостояние, конфликт интересов, а то что же получиться, когда будет вокруг тишь да гладь. Беспорядок, есть, кому с вашими друзьями заняться, дальше уже не моя забота. Во-вторых, не я тебя буду наказывать, ты на себе сам давно поставил крест, этим и подписался под собственным приговором, я всего лишь исполнительный орган в руке Судьбы. Действительно, будущее моё видится в розовом свете, потому что мы все без исключения, имею в виду людей, так или иначе встретимся по независящим от нас причинам на одном месте, буде оно расположено в разных точках земного шара; там, где мятежная душа обретает желанный покой в тени раскидистых дерев и густых кустов. Молчание моё также вполне логично объяснимо. Как-то давно, когда зубы во рту были родные, когда замечательные ребята стоматологи не занялись вплотную исправлением природных дефектов и недоработок, прочитал одну наиумнейшую мысль в одной зачитанной до дыр дешёвенькой брошюрке, сводилась она к одному знаменателю, хочешь услышать больше – молчи. Я услышал. Сделал вывод. Теперь осталось за последним. Дать вам отведать замечательный коктейль из виски и «колёс». Что будет потом? Скажу только: «До встречи!»

Витя Сумароков смотрел на экран ноутбука, и холодная волна пробегала по его телу. Он ничегошеньки не понимал. Зачем дядя Саша связал этих двух юношей, зачем ведёт пространные разговоры. То, что они, юноши, сначала пытались дерзить, так это ответная реакция на направленное против них действие. Витя хотел крикнуть в экран ноутбука, попросить дядю Сашу не делать глупостей. Достаточно того, что он обезглавил девушку, убившую Сашеньку вместе с не родившейся доченькой. А уж эти-то мальчики чем провинились перед ним. И о каких бомжах упоминал? Они, мальчики, что, приняли активное участие в жизни бездомных, самовольно избравших путь протеста обществу таким вот мирным методом. Кому они мешали? Кому помешали мальчики, связанными сидящие на полу в каком-то грязном тёмном помещении? Зачем дядя Саша насыпал в виски таблетки, он что, решил поставить изуверский эксперимент над живыми людьми? Как же это на него, дядю Сашу не похоже! Ведь каким вежливым и обходительным он прежде был, а каким в итоге оказался. Кто бы мог подумать, какие тёмные загадочные глубины кроются в человеке, спят до поры, до времени, ждут часа пробуждения, чтобы вырваться наружу и в стремительном порыве разрушения уничтожить всё вокруг. И о каком месте упоминал, в котором встречаются всё без исключения люди?

Витя встал с дивана. Подошёл к зашторенному окну. Распахнул его, открыл фрамугу. В комнату ворвалась осеннее ненастье, наполненное влагой и сыростью улиц, нависшим над городом, набрякшим тёмно-серым покрывалом туч, готовых исторгнуть из себя снег. В темнеющей густоте пространства особенно загадочно смотрелись тусклые огни фонарей с образованными вокруг их матовыми капсулами света, не разгоняющего мрак, как раз наоборот контрастно его усиливая. Ветер пошевелил шторы, мазнул по лицу холодной влажной ладонью, но Витя не отреагировал на его прикосновение, он продолжал находиться в том замкнутом пространстве, где дядя Саша приводил в исполнение приговор.

- Так, где же в итоге встречаются все люди? – прошептал Витя и, вдруг осенённый озарившей его мыслью, крикнул: - На кладбище! Он дал понять, что будет ждать меня на кладбище! Он собрался уехать и придёт на могилу к Сашеньке попрощаться с нею и со мной!

Не менее заинтересовались словами Александра Александровича и сам Поленов, его заместитель Трисеня, Суровцев и Балшин.

- Вот так ребус, товарищ полковник, - проговорил Федя, указательным пальцем массируя переносицу.

- Да уж, - согласился Поленов. – Подбросил нам делов ваш, Суровцев, Таксидермист.

- Да уж, - эхом отозвался Трисеня. – Гадай теперь, что он подразумевал под местом, где встречаются все люди. Нет, чтобы прямо сказать, мол. так и так, дорогие товарищи… Ан, нет же, всё по нашей прирождённой привычке разглагольствовать размыто и туманно, ходить, блин, вокруг да около.

- Да уж, – совсем не нашёлся, что сказать Суровцев. – Загадок полные короба.

Федя вдруг указал пальцем на монитор. Там Александр Александрович насильно вливал Аликперову и Амирову в рот виски. Они сопротивлялись, сжимали плотно зубы и губы. Александр Александрович просто решал проблему, мёртвой хваткой правой руки надавливал на кожу, пока рот не раскрывался и насильно вбивал, уже у Аликперова показалась на губах кровь, горлышко между зубов. Опустошив бутылку в чрево Аликперова, Александр Александрович приступил к Амирову.

- Что-то ты вял, дружок, - сказал ему Александр Александрович. – Понимаю, перед лицом вечности хочется держать марку, как целка перед ёбарем, но ход не правильный. Скажи уж что-нибудь, не молчи. Товарищ-то твой, пока ты имитировал бессознательное состояние, пугал, уж как пугал, грозился. А сейчас погляди-ка, сидит себе спокойненько и ровнёхонько у стеночки, погрузился в сны Морфеевы и идёт уверенно навстречу своему вечному покою.

- Пощадите! – прохрипел Амир. – Не хочу…

Александр Александрович отмахнулся от слов, как от надоедливой мухи.

- Заладили, простите да пощадите! Начни уговаривать, что изменишься, что будешь делать с нового дня одно лишь добро, сеять вечное и разумное, разбрасывая горстями зёрна познания.

- Да…

- Не убедительно, - сказал Александр Александрович и поднёс горлышко к губам. – Испей, жажда небось замучила.

Алик отрицательно замотал головой, бросая косой взгляд на товарища, Алик опустил голову на грудь, с расслабленных губ длинными тонкими нитями повисла тягучая слюна. Амир стиснул зубы и замычал.

- Долго уговаривать не стану. - Александр Александрович наотмашь ударил юношу по лицу несколько раз, размахиваясь широко для удара, заводя за спину руку. – Времени не осталось. Нужно перед отъездом попрощаться с одним хорошим человеком. Пей или вставлю воронку в пасть, пей, тварь!

Амир сделал маленький глоток, крепкая жидкость обожгла нёбо и пищевод; внутри тотчас свернулся колкий ком, и выпитое попросилось наружу; он выплюнул напиток вместе с сукровичной массой.

- Пей! – требовательно приказал Александр Александрович.

Амир сделал глоток. Он пошёл легче. В голове сразу появился туман.

- Скажи мне, - обратился Александр Александрович к Амиру, - лично ты, что из себя представляешь? Какая от тебя польза обществу? Ты кто, как и тебе, подобные друзья? Вы черви, паразитирующие на теле общества. Вот чем ты можешь похвастаться, чтобы гордиться чем-то? Чем? Ты не родил сына, загубил десятки душ. Не посадил дерево – уничтожил лес. Не построил дом – разрушил целый город. Подумай и ответь себе, есть ли острая необходимость в твоём дальнейшем существовании?

- Да кто там звонит? – недовольно проворчал Василий, нажимая кнопку ответа на мобильнике. – Да! кто говорит? Что, повторите! Вы уверены? – Василий выразительно посмотрел на Поленова. – Это Сумароков, - и тотчас пояснил, - муж погибшей Александры Сумароковой.

Его известие встретили молчанием.

- Он говорит, ему Александр Александрович, Таксидермист то есть, назначил встречу на кладбище.

Александр Александрович сидел на раскладном стульчике возле могилы Сашеньки с закрытыми глазами и мысленно с нею беседовал. Иногда он тихонько и глубоко вздыхал, будто ему не хватало воздуху вдохнуть полной грудью. Иногда он смахивал с ресницы нависшую слезу и снова устремлялся мысленно в дальние края. Тем не менее, он внутренним взором контролировал территорию, поэтому не удивился неуверенным шагам, донёсшимся от ворот городского кладбища. По звуку он определил Виктора. Не ставая со стульчика, он перенёсся к нему и последовал за ним по пятам, стараясь идти шаг в шаг. И тихо рассмеялся, когда Виктор вздрогнул, остановился, оглянулся и мелко-мелко перекрестился. Александр Александрович сумел прочитать его мысли, Витя произнёс про себя, мол и нашёл же дядя Саша время и место для прощания и уловил отголоски ещё какого-то диалога, но его Александр Александрович не смог расслышать. Были голоса. Мужские. Уверенные. Они что-то уточняли и задавали наводящие вопросы. Когда Витина фигура замаячила в свете фонарей на алее, Александр Александрович крикнул: «Витя, привет! В милицию позвонил?» Витя резко остановился. – «В полицию, дядя Саша. Здрасьте! А откуда вы знаете?» Александр Александрович поднялся со стульчика и помахал рукой. – «Догадался. Тебе ведь оставляли визитку с номерами отдела?» - «Да, дядя Саша. Извините. Я не хотел, - начал оправдываться Витя, продолжая стоять на месте. – Не знаю, что со мной случилось». Александр Александрович успокоил: «Не переживай, Витя. Ты поступил правильно. На твоём месте я поступил бы точно так же». – «Правда, дядя Саша? – не поверил Витя и поднял ногу. – Так мне подойти?» Александр Александрович рассмеялся. – «Конечно, Витя! Я уж заждался тебя; смотрю на часы. Тебя всё нет да нет. Подойди, выпьем за Сашенькино здоровье». Витя медленно подошёл. Тяжесть в ногах, появившаяся едва он переступил черту ворот городского кладбища ещё более стала ощутимой. Будто кто-то в икры налил чугун. – «Здрасьте, дядя Саша!» - повторно поздоровался Витя. – «Не ожидал?» Витя не ответил, спросил: «Зачем, дядя Саша?» - «Ты про тех… - Александр Александрович не уточнил, о ком именно говорил, это ясно и так. – Знаешь, как в таких случаях говорят французы?» Витя отрицательно завертел головой, но затем произнёс: «Знаю, дядя Саша. Се ля ви». Александр Александрович расплескал на донышки пластиковых стаканчиков водку, протянул стаканчик Вите и взглядом указал на банку солёных огурцов. Витя взял стакан и посмотрел на Александра Александровича. – «Хорошим человеком была твоя жена Сашенька, Витя, - сквозь спазм в горле еле слышно произнёс Александр Александрович. – Светлым и чистым. Исходя из того же французского высказывания, можно заключить, что жизнь такова, какова она есть. И ничего мы, люди, именующие себя царями природы, не в силах в ней изменить. Её законы вечны в отличие от нас, Витя. Мы приходим и уходим, оставляем о себе память. Когда добрую, и нас помнят долгие годы, чаще худую, и тогда воспоминания о нас стираются из памяти людской. Царство ей, Сашеньке, небесное и доченьке твоей не рожденной!» Александр Александрович выпил. Следом выпил Витя. – «Дядя Саша, они скоро приедут. Полиция, хотел сказать». – «Они давно здесь, Витя, - произнёс, поёживаясь Александр Александрович. - Ветер поднялся. Ночью город завалит снегом. Будет пурга». Витя посмотрел, куда бы поставить стаканчик, и оставил его в руке. – «Дядя Саша, почему вы тогда не ушли?» – спросил Витя. – «Ждал тебя, Витя». – «Они могли вас арестовать». – «Нет, - ответил Александр Александрович. – Они ждут окончания нашей встречи. Дают возможность попрощаться. Я уезжаю, Витя». – «Куда?» - «Далеко, Витя, - ответил Александр Александрович. – Отсюда не видно». Витя промолчал, он сразу после слов дяди Саши, что полицейские давно на кладбище, почувствовал спиной чужие пристальные взгляды. – «Ты сразу догадался. Что я тебе назначил встречу на кладбище?» - «Почти, - ответил Витя. – Пришлось немного поломать голову над вашим ребусом». Александр Александрович усмехнулся. – «Видишь, как хорошо». – «Что хорошо?» - не понял Витя. – «Всё – хорошо, Витя, - пояснил Александр Александрович. – Мы с тобой встретились. Помянули Сашеньку. Хорошо? Конечно! На улице ветрено. С неба срывается снежная крупка. Хорошо?» - «Конечно!» - на этот раз ответил Витя. – «Жизнь продолжается, Витя! Разве это не хорошо?» - «Хорошо, дядя Саша, - произнёс Витя, не понимая положительного настроя Александра Александровича, ведь он в полушаге от ареста, наверняка вокруг рассредоточились сотрудники спецназа, ждут приказа взять дядю Сашу любым образом. – Вам пора уходить». Александр Александрович посмотрел на фотографию Сашеньки. – «Пора, ты прав, Витя», - как-то странно произнёс Александр Александрович, и от тона Вите стало не по себе. – «Уходите», - попросил умоляюще Витя. Александр Александрович посмотрел куда-то в темноту, и она вдруг озарилась ярким светом прожекторов. «Таксидермист, или как вас там, Александр Александрович, с вами говорит майор Суровцев, мы знаем, вы нас слышите. Сдавайтесь, территория оцеплена сотрудниками ОМОНа. Повторяю, с вами говорит майор Суровцев. Таксидермист, вам некуда идти. Выходите с поднятыми руками!» Александр Александрович протянул руку Вите. – «Прощай, Витя!» Витя пожал его кисть. – «До свиданья, дядя Саша! Вы будете сдаваться?» Александр Александрович как-то добро, по-детски улыбнулся на его слова. – «Витя, ты же прекрасно знаешь – русские не сдаются!»

Якутск. 13.10.2017г. – 20.03.2018г.

Поиск по сайту

Поджанры "Фантастика"

Поджанры "Фэнтези"

Поджанры "Проза"

Поджанры "Приключения"

Поджанры "Детектив"

Поджанры "Ужасы"

Поджанры "Любовный роман"

Поджанры "Фанфик"

Поджанры "Попаданцы"

Поджанры "Детская литература"

Поджанры "Комиксы"

Поджанры "Веб-новелла"

Поджанры "Разное"

Поджанры "Эротика (18+)"

Выберите полку

Читать онлайн
"Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами"

Информация и главы

Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами

Оглавление

Настройки читалки

Выберите полку

Приложение «Литсовет»!

Поиск по сайту

Поджанры "Фантастика"

Поджанры "Фэнтези"

Поджанры "Проза"

Поджанры "Приключения"

Поджанры "Детектив"

Поджанры "Ужасы"

Поджанры "Любовный роман"

Поджанры "Фанфик"

Поджанры "Попаданцы"

Поджанры "Детская литература"

Поджанры "Комиксы"

Поджанры "Веб-новелла"

Поджанры "Разное"

Поджанры "Эротика (18+)"

Выберите полку

Читать онлайн "Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами"

Информация и главы

Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами

Оглавление

Настройки читалки

Нравится:

Оценки:

Бан пользователя

Безопасность аккаунта

Оплата заказа

Успешная оплата заказа

Ожидание подтверждения платежа

Ошибка оплаты

Внимание!

Выберите полку

Приложение «Литсовет»!

Читать онлайн
"Таксидермист-2 Охотник за золотыми головами"