Читать онлайн
"Зло"
Часть 1
Двое молча шли вдоль бетонного забора, настороженно вслушиваясь в ночную тишину. Концы белого шпагата, которым был завязан небольшой мешок в руке у идущего впереди, безвольно волочились следом за осторожно шагающим по топкой земле человеком.
- Ну и вонь здесь, - негромко возмутился из-под накинутого капюшона его спутник.
- Зато точно никого не встретим, - не оборачиваясь буркнул идущий впереди и смахнул с морщинистого лба крупные капли рота, - слушай, Баллончик, - он окинул взглядом вяло подрагивающий мешок, - а тебе собаку не жалко? Зачем свою-то взял? Можно было на улице дворнягу какую-нибудь словить.
- Это младшей сестры, - равнодушно ответил спутник, а потом криво усмехнулся, - пусть эта маленькая тварь немного почувствует вкус настоящей жизни. А жизнь – это боль и страдания, правильно я говорю, Мелькруп?
- Да, жизнь – дерьмо, - сделав нарочито серьёзное лицо согласно покивал собеседник, - разбираешься, Баллончик…
Вскоре забор ушел влево, и путники спустились по пологому склону на небольшую поляну, окаймлëнную тремя раскидистыми дубами. Трава на ней была примята, а вокруг деревьев валялись, словно пожухлые опавшие цветы, измятые полиэтиленовые пакеты.
- Ну вот, а говоришь, никого не встретим, - кивнул на белёсые, покоробленные пакеты Баллончик, - кто-то же это здесь разбросал.
- Торчки какие-нибудь, - отмахнулся Мелькруп, - что нам до них. Сейчас, через кусты пройдём, а там уже и на месте будем.
В этот момент из мешка послышалось жалобное поскуливание, тут же прерванное пинком туго зашнурованного ботинка. Пëс сдавленно булькнул, и по мешку волнами прокатилось копошение.
- Скоро, уже, Граф, ещё чуть-чуть пройти, - показалось, даже с какой-то лаской произнёс Мелькруп и встряхнул мешок, - тебя ждёт великое предназначение!
- Ага! – хрипло расхохотался Баллончик, обнажив редкие мелкие зубы, и сразу стал похож на какого-то грызуна, - это точно!
Продравшись через тугие прутья прибрежных кустов спутники вышли на край большого квадратного отстойника. Вода в нём чернела отражённым ночным небом и была совершенно неподвижная. Редкие заросли аира окаймляли очистной водоём, словно ресницы огромный, чёрный, неживой совсем глаз. Несколько одиноких длинных клëнов росли вдоль прямого невысокого берега, раскинув в стороны тонкие ветки.
- Здесь, - произнёс Мелькруп и опустил мешок на траву.
Спаниель, подвешенный на перекинутый через ветку шпагат, задыхался несколько минут. Лапы конвульсивно сучили в воздухе в поисках несуществующей опоры, а налитый кровью глаз, повёрнутый к людям, с непониманием и мольбой смотрел на хозяина, решившего зачем-то причинить своему питомцу боль и страдания. Наконец тело обмякло, раскачиваясь ленивым маятником, и собака сразу будто стала длиннее.
- Фу-у-у-у! – заткнул пальцами нос Баллончик, - ещё больше завоняло.
- Обосралась, - коротко пояснил Мелькруп, - это нормально. Доставай горелку.
- А ничего, что она дохлая уже? – Баллончик расстегнул рюкзак и, порывшись в нём несколько секунд, достал газовую горелку и зажигалку, - может, пока живая была нужно было?
- Мы же не живодëры, - возразил не сводящий взгляда с животного Мелькруп, - нам нужно ритуал провести, а не скулëж здесь выслушивать.
- Ну да, это понятно, - согласно покивал Баллончик и зажёг на конце горелки яркий язычок пламени, - книгу дать, или по памяти?
- По памяти, - надменно ответил мрачный силуэт напротив и забрал у товарища горелку. Приблизившись к собаке он оценивающе осмотрел растянувшееся в петле тело и принялся чертить пламенем линии и завороты на недавно ещё живом существе.
Через минуту на боку мёртвого животного появился вычурный рисунок, а в воздухе повис терпкий запах жжëной шерсти и жареного мяса. Мелькруп чиркнул огоньком по натянутому шпагату и безвольная изуродованная тушка шлëпнулась на влажную траву. К обрывку верёвки привязали специально принесённый трак от танковой гусеницы, найденный на заброшенном военном полигоне, и закинули в воду вместе с телом собаки. Поверхность пруда вздрогнула, ухнула взволнованно и разошлась медленными кругами. Возле берега тихо плеснуло, раз, другой, а потом вода успокоилась и натянула обратно чёрный непроницаемый покров. Баллончик достал из рюкзака книгу и, пролистав несколько страниц, зажёг дрожащими пальцами огонёк зажигалки. Приготовившись читать он скосился на старшего товарища и затаил дыхание. Мелькруп, в свою очередь, расправил в стороны руки, точно чёрные куцые крылья, и грудным голосом затянул раскатистые заклинания, то ли на латинском, то ли на каком-то выдуманном языке. Его напарник старался соответствовать заданному тону, но получалось у него только какое-то завывание ломким, сбивающимся голосом.
- Люциферу-у-у-с, - тонко подвывал Баллончик, упорно выпадая из нот, - носферату-у-у-у…, - на более сложных конструкциях он спотыкался и путался в буквах незнакомых трудных слов.
- Омэ-э-э-э-н, - протяжно затянул Мелькруп, и тут воздух вздрогнул от резкого и протяжного гула. Звук пронëсся над водой, покрывая пространство своим оглушающим и грозным эхом, ударил в уши, а потом перешёл в чеканно-металлический перестук. Баллончик вздрогнул, испуганно дал петуха и присел от неожиданности.
- Это поезд, - недовольно проворчал Мелькруп, - всего лишь поезд! Здесь железка возле завода проходит! Если ты паровоза испугался… - он сокрушëнно покачал головой, - Баллон! Ну какой из тебя сатанист!?
- Да не, Андрей, я норм, - взбодрился Баллончик, - давай продолжать!
- Какой я тебе Андрей!? – вскипел чернокнижник, - только Мелькруп! Или ты хочешь демону моë имя настоящее открыть!?
- Да не, ты чего? – замялся Баллончик, - я ж просто… Ты это… Давай, продолжай.
- Ладно… - смягчился Мелькруп, - сосредоточься, - он прикрыл веки и, задрав кверху голову, гнусаво затянул: - ом-э-э-э-н…
Спустя четверть часа две тёмные фигуры зачарованно глядели на догорающую в траве книгу, медленно покачиваясь в такт собственному мычанию, а после собрали в рюкзак раскиданный по траве реквизит и неспешно двинулись в обратном направлении.
- Давай, вперёд иди, - подтолкнул напарника Мелькруп, - я за тобой. Фонарь возьми.
Учитель трудов сельской школы, а по совместительству чернокнижник Мелькруп вздохнул, пропустив вперёд экзальтированного молодого человека, начинающего сатаниста по прозвищу Баллончик, и нервно перебрал пальцами в кармане, тихо прогремев шариками от подшипников, туго затянутыми в грубый холщовый мешочек. Его спутник медленно двинулся вперёд, освещая путь подрагивающим лучом фонаря, а учитель размахнулся увесистым снарядом и наискось обрушил на висок Баллончика всю тяжесть металлических шариков. Сухо хрустнула височная кость черепа, и тело грузно повалилось в траву.
- Вот и всë, - выдохнул Мелькруп и, ухватив жертву за ботинки, потянул обратно к берегу отстойника, - уж лучше такой уëбок, как ты, чем опять кто-то случайный, - пробормотал он себе под нос и принялся дëргаными нервными движениями разрезать на трупе одежду.
Спустя полчаса новый ритуал был закончен, на этот раз без излишней клоунады и позëрства. В небе начали зажигаться звëзды, робко отражаясь в чёрной поверхности мëртвого пруда. Ночь уверенно вступала в свои права.
***
Был самый обычный летний день, тот самый, когда мешаются в кучу, точно лермонтовские люди и кони, солнце, жара, густая тяжёлая зелень и длинные, гуттаперчевые будни, проведённые в безделии и праздности летних каникул. Михаил вышел из дома в то прекрасное время суток, когда уставшее за день солнце подрагивает у расплавленного горизонта широким бордовым диском, скуластым и оплывшим, точно лицо выскочившего из бани пожилого испуганного сторожа. И вместе с ним закатывается за далёкий хребет и полуденная жара, и душный изнуряющий зной июльского дня. Время, когда бледная холодная луна робко зажигает свой белый прожектор, равнодушно наблюдая за всем происходящим внизу, в её вступающем в силу ведении.
Для того, чтобы успеть к назначенной на десять вечера встрече Михаил выскользнул из квартиры сильно заранее. Родителей дома не было. Отбывая свою ежедневную повинность перед изнывающими от обезвоживания и сорняками посадками они пропадали на огороде до темноты. Оставалось только незаметно покинуть двор, благо одежда, специально подобранная в чёрных тонах, этому способствовала. Воровато стрельнув взглядом по сторонам, он уверенно направился к калитке, когда услышал за спиной властный голос матери:
- Миша! Ты куда собрался?
«Ну вот, не получилось!», - мысленно вздохнул Михаил и, понурив плечи, медленно развернулся на месте.
- Гулять, - вяло ответил он, вкладывая в эту фразу всë своë нежелание работать.
- Опять с этими своими? – мать мотнула головой куда-то вверх и вбок одновременно.
- Ну… - лениво протянул парень и скорчил кислую гримасу, - а что?
Мать подошла поближе и, посмотрев по сторонам, заговорила вполголоса:
- А то, что ходят слухи, что Петя твой к бутылке в последнее время прикладывается хорошенько, - она испытующе посмотрела в глаза сыну и добавила: - и Юра тоже!
- Ну не я же!
- Не волнуйся, и про тебя уже поговаривают.
- И кто ж это, интересно? – Михаил скрестил руки на груди и плотно сжал губы.
- Я называть не буду, но люди говорили. Ты, сынок, не забывай, что у тебя родители учителя, а ты на красный диплом идëшь. Так что, смотри мне, с сегодняшнего дня будешь на особом контроле, понял?
- Понял, - недовольно проворчал Михаил и, вставив руки в карманы джинсов, зашагал прочь.
- Смотри, не поздно! – бросила вдогонку мать.
- Угу, - пробормотал в ответ Михаил. Настроение его тут же испортилось, и он начал перебирать в уме кандидатов на должность стукача. В памяти угодливым каскадом начали всплывать картины одна другой краше: вот Петина соседка снизу настырно колотит в дверь с угрозами вызвать участкового, а потом они всей своей компанией, хмельной и развязной, понуро стоят перед распахнутой дверью, выслушивая лекцию от местного борца с правосудием, как называли за глаза поселкового представителя закона. А у того что ни фраза, то «возьму за жопу», да «возьму за жопу», озабоченный какой-то. Потом вспомнился эпизод, как Петя лежит на лавочке посреди бела дня и орёт матные песни на всю округу, расплескав предварительно перед собой содержимое желудка. Вспомнился и взгляд директора школы, проехавшего мимо на велосипеде. М-да, рассказать мог кто угодно. Ну а что поделаешь, друзей не выбирают, они как родственники, или те же родители, даны человеку свыше. Под такие мысли Михаил дошагал до Петиного подъезда и резво взбежал на второй этаж. Кривая стрелка, нарисованная чëрным фломастером на стене возле двери, вела от надписи «petting» к круглой кнопке звонка, на которую Михаил решительно и нажал. В глубине квартиры раздалась ненавязчивая мелодия, а потом послышались неторопливые шаги.
- Хи-хи-хи, чувак, - хищно ощерился хозяин квартиры, появившийся на пороге в одних трусах, и вместо рукопожатия ткнул друга пальцем в грудь.
- Ты что, не собрался до сих пор?! – возмутился Михаил, - через пятнадцать минут уже на месте должны быть!
- Да мне одна минута, - отмахнулся Петя, - я уже почти, - он жестом обвëл свой наряд, - сейчас, подожди! – и скрылся за дверью, оставив гостя на лестничной площадке.
Михаил уселся на шкафчик для обуви и уставился на стены подъезда, которые являли собой настоящее поле боя между молодёжными субкультурами. Этажом выше, прямо над Петей проживал рэпер Серёжка. Рост в два метра и один сантиметр мог позволить ему быть Сергеем, или Серёгой, но вот, как прозвали его с самого детства во дворе Серёжкой, так он им и остался. И вëл Серёжка с соседом настенную войну не на жизнь, а насмерть. И мало того, что силы были явно неравны, так ещё и добро, словно в книгах Толкиена, было очевидно, и было оно на стороне двухметрового рэпера. Яркие разноцветные граффити, искусно выведенные баллончиком, были грубо и коряво расчерчены чёрным фломастером, который Петя всегда носил с собой вместе с небольшим блокнотом на случай внезапного приступа поэтического вдохновения. Поверх надписей «ONYX», «КАСТА», «RED SHORE CREW» были наспех намалëваны гротескные мужские гениталии, красовались надписи рваным гуляющим почерком: «punks not dead», «рэп это калл» и кривое, размашистое «Хой!» Единственным островком Петиного суверенитета оставалась металлическая дверца электрощита, сплошь исписанная названиями музыкальных групп, среди которых теснились мелким почерком гениальные поэтические зарисовки хозяина. «Кровавой подошвой на белой стене проносятся мысли в моей голове», - прочитал свежую строчку Михаил и одобрительно покивал – из его друга иногда выскакивало что-то толковое.
Дверь отворилась и в проёме снова появился Петя. Внешний его облик не претерпел никаких изменений – всë те же трусы на сухом поджаром теле, а кроме них ничего. Только в руках появились две пары кроссовок.
- Как думаешь, чувак, - посмотрел он растерянным взглядом на друга, - какие лучше обуть?
- Ты… - вспыхнул Михаил, - ты что, блядь, делал всë это время?!
- Я… - Петя смущённо опустил взгляд, - ну, это… Дрочил.
- Блин, Петя… Ты как обычно. Давай быстрее, знаешь Ильяса, он потом нам весь мозг выклюет.
- Так какие обуть?
- Давай вот эти, - ткнул пальцем наугад и зло опустился на шкафчик Михаил.
- Окей, - покивал Петя, - я сейчас. А ты посмотри пока как я Воланда вон там нарисовал, - он указал на верхнюю площадку лестничного пролёта и, не потрудившись закрыть дверь, скрылся в глубине квартиры.
- Слышь, Петя! – окликнул его Михаил, глядя на странную фигуру, накарябанную поверх названия очередной хип-хоп группы, - а почему у твоего Воланда ирокез и розетка какая-то в голове?
- Я художник, - глухо донеслось из-за двери, - я так вижу.
- Какой ты художник!? – не удержавшись захохотал Михаил, - ты просто дебил!
- Блин, чувак, обидно, - нахмурившись проворчал Петя и захлопнул за собой дверь. Теперь он был в чёрной майке и таких же чёрных джинсах, и только две белые «сопли», символы фирмы «Nike», на синих кроссовках добавляли в его образ каплю света, - ну что, погнали? – мотнул он головой, и вскоре друзья энергично шагали на встречу с остальной компанией.
- А ты знаешь, что про тебя в деревне говорят? – то и дело догоняя длинноногого друга спросил Михаил. Петя тут же зажёгся, и в его голубых глазах вспыхнул неподдельный азарт.
- Что, что, что, что!!!? – взорвался он, - говори, говори, говори, говори!!!!
- Что алкоголик ты, говорят, и компания твоя вместе с тобой.
- И ты, получается? – с ухмылкой переспросил Петя.
- Получается, - согласно покивал Михаил.
- Блин… - мечтательно поднял взгляд в небо Петя, - лестно, конечно, такое внимание. Ну а что? Я же, можно сказать, живая легенда деревни. Если брать Битлз для сравнения, то я Джон Леннон, а ты, получается, Маккартни. Только без обид, окей? Но это так. Мы же типичные представители потерянного поколения. Нас можно любить, можно ненавидеть, но нас нельзя игнорировать. Мы вообще… - он на мгновение задумался, а потом, прищурившись, философски произнëс: - мы же вот, как жопа прямо. Да, мы некрасивые, мы воняем, звуки так себе издаëм, но посмотри, - Петя резко остановился и расстегнул джинсы. Оголив ягодицу он ткнул в неё пальцем, - вот! Мы нежные и ранимые! Я же говорю, как жопа! Потрогай!
- Блин, спрячь! – усмехнулся Михаил, картинно отмахнувшись от бледной ягодицы.
- Не, ну серьёзно! – зажёгся Петя, - вот чем мы хуже тех же погонянских? А они с такими бабами мутят!
- Это да, тут не поспоришь.
- Вот! И я о том же! Нужно ярче быть!
- Да куда уж ярче? – криво улыбнулся Михаил, - тебя до сих пор ищут за то, что ты на пол на дискотеке нассал.
- Ага, они мне тогда средний палец сломали. Хватит с них и этого! Во! – он картинно выставил напоказ кривой средний палец, на котором поблëскивало кольцо со скалящимся черепом.
- А это что у тебя? Что за попса? – критично осмотрел побрякушку Михаил.
- Да не, чего? – тут же замялся Петя, - да прикольная штука.
- От этих колец потом только пальцы чернеют, - закатил глаза Михаил.
- Это перстень, а не кольцо! – занудным голосом поправил его уязвленный друг.
В их разговор ворвался железнодорожный грохот тяжёлого товарняка. Поезд ленивой гусеницей полз по насыпи, разнося по глухой деревенской округе свой монотонный чеканный перестук. «Тудух-тудух, тудух-тудух», - сонно и устало отрапортовали чугунные катки, а потом одиноким, отчаянным свистом сердито прогудел тепловоз. Казалось, ржавый состав будет тянуться перед глазами вечно, погружая друзей в некий убаюкивающий транс.
- Посчитал? – толкнул локтем друга Петя, когда последний вагон пересёк переезд, - как в садике, помнишь? Самолёт-вертолëт, забери меня в полёт!
- Ага, только причём здесь самолёт?
- А! Точно! – хлопнул себя по лбу Петя, - мы же кричали тогда: «поезд, поезд!» самолёт это же который… - он неопределённо ткнул пальцем в небо, и Михаил мелко затрясся от смеха.
Юру с Ильясом они встретили не дойдя до назначенного места. Те, видимо, услышав голоса, вышли им навстречу. Ильяс посмотрел на них из-под чёрных бровей и многозначительно вскинул запястье с массивными наручными часами.
- На переезде стояли, - пояснил Михаил.
- Терпеть не могу опаздывающих, - пробасил Ильяс, - серьёзным делом идём заниматься.
- Думаю успеем, - Петя прищурил один глаз, ткнул пальцем в чёрный пакет в руке у Ильяса и гнусаво захихикал, - а я свой пакетик взял, - произнёс он и в доказательство словам извлëк из кармана смятый полиэтиленовый пакет. Вывернув его наизнанку, высыпал под ноги мелкие крошки и тщательно отряхнул от мусора.
- Блин… - растерянно протянул Михаил, - а что, нужно было свой пакет брать? Мне ничего не сказали.
- Да не, - отмахнулся Петя, - это я сухари ел.
- Всë у меня, - успокоил его Ильяс и продемонстрировал целый рулон пищевых пакетов, - пойдёмте, хорош трепаться!
И компания зашагала по вечерней улице, растянувшись на всю её ширину.
- Знаешь, Ильяс, какие слухи про нас по деревне ходят? – не без гордости спросил Петя, - это просто умоподрачительно!
Ильяс ничего не ответил, зная, что Петя всë равно сейчас всë расскажет, даже скажи ему: «нет, не знаю и знать не хочу».
- Про кого это - «про нас»? – с интересом нахмурился Юра.
- Ну вот, - парень обвёл компанию жестом, - про всех про нас.
- Ну, вообще-то, про Ильяса там ничего не говорилось, - с долей занудства заметил Михаил.
- Давайте ближе к телу! – не выдержал Ильяс, - телитесь, как девочки!
- Говорят, что мы все алкоголики, - коротко изложил суть Михаил.
- Блин! Чувак! – Петя возмущённо развёл руки в стороны и остановился посреди дороги, - так нечестно! Я уже начал рассказывать.
А Ильяс, тем временем, скорчил кислую гримасу и начал картинно пятиться к обочине.
- Фи! – брезгливо выдавил он, старательно каверкая речь на немецкий манер, - я есть вас не знать! Моя не хотеть, чтопы про меня ходили шлюхи, што я алкохолик!
- Пакет отдай, и можешь уходить, - засмеялся Юра.
- Не, ну я же сказал, что не хочу быть алкашом, а мы и не бухать идëм. Так что, так и быть, потерплю сегодня вашу компанию.
- Я считаю, что из двух зол нужно выбирать то, которое ещё не пробовал, - важно произнёс Петя.
- Да вы, батенька, философ, - одобрительно поднял бровь Ильяс.
- Это не я, это Мадонна сказала.
- Не знал, что ты Мадонну слушаешь, - хмыкнул Михаил.
- Это я в газете прочитал, а слушаю я только великие группы.
- И как ты определяешь, кто великий, а кто нет? – спросил Юра.
- Ну вот смотри! – тут же зажёгся Петя, - вот Миша Металлику слушает, а я Нирвану. Вот Нирвана великая группа, а Металлика нет.
- Это с какого такого перепугу?!– возмутился Михаил.
- А что, нет? Сам посуди! Если сравнить Хэтфилда и Кобейна, то Кобейн легенда, а Хэтфилд нет по одной простой причине: Курт додумался вовремя отъехать, и плохих песен он уже не напишет, а вот Металлика будет стареть и писать всë хуже и хуже. Нужно уходить на пике, лучше сгореть в огне, чем завянуть на солнце.
- Слушай, Петя, - задумчиво протянул Ильяс, - а тебе не кажется, что сейчас как раз твой пик?
Все весело засмеялись, и компания, растянувшись в цепочку, свернула в железнодорожную посадку, именуемую в народе «ëлочки». Ëлочки всегда считались самым зловещим местом в посёлке. Дети помладше населяли их чудовищами, а по-старше – маньяками и убийцами. Совсем рядом, за тонкой полосой деревьев прогрохотал очередной поезд, разорвав пространство своим пронзительным гудком.
- Я, когда мелким был, - начал Ильяс, после того как последний вагон унёс за собой обрывки перестука, - тут пацана поезд сбил по дороге в школу. Он с великом стоял на переезде, ногу на него закинул и ждал, пока поезд пройдёт. А с другой стороны второй состав шёл. Сигналил, сигналил, а этот не слышит, короче, встречный поезд велик цепанул и под колёса вместе с малым. Руку по плечо отрезало. Повезло, что машинист прибежал и жгут наложил. Так и остался чувак без руки, а мог бы и без головы.
- А рука куда делась? – спросил Петя.
- А мне почëм знать? Может собаки утащили.
- А прикиньте, - азартно вмешался Юра, - эта рука так и живёт в ëлочках с тех пор и душит прохожих.
- А вот и она! – Петя с криком схватил Юру под коленку и сильно сжал. Тот от неожиданности подпрыгнул, а потом под общий смех выматерился и сплюнул под ноги.
Вскоре компания вышла из ëлочек и зашагала мимо труб крахмального завода. В воздухе появился резкий кислый запах. Пробарабанив обувью по металлическому мостику через узкую речку-говнотечку, как называли в посёлке жёлтый смердящий ручей, льющийся от завода к отстойникам, друзья завернули в густую посадку и пошли вдоль бетонных плит высокого забора, огораживающего предприятие. Земля под ногами стала податливая и мягкая, жадно зачавкал пропитанный влагой чернозём.
- Слышали, что Баллончик пропал? – спросил Юра, - этот, который нефор, волосатый такой. Две недели ищут уже.
- Сбежал из дома, скорее всего, карибский кризис у чувака, - отмахнулся Петя, - это же тот, который над кошками издевался?
- И над собаками, - подхватил Михаил, а потом раздражённо добавил: - слушайте а долго ещё идти? – уже и так в жопу мира какую-то забрались.
- Почти пришли, - бросил через плечо Ильяс, - сейчас, к отстойникам спустимся, и на месте будем.
Спустя несколько минут они вышли на поляну, сплошь усеянную сморщенными полиэтиленовыми пакетами. Три массивных дуба раскинули над их головами свои тяжёлые, набухшие зеленью ветви, а толстенные корни узлами сплетались у подножий, то выныривая из податливого грунта, то снова вонзаясь в чëрную, лоснящуюся в серебре луны землю.
- Вот мы и пришли! – Петя азартно потëр ладони, высматривая себе место для насеста, - местечко огонь, - подмигнул он Михаилу, - с этой стороны забор, а там отстойники, - Петя по очереди указал в разные стороны, - точно никто не появится. Да и вонь такая, что смысла сюда идти вечером никакого.
Ильяс, тем временем, деловито отмотал от рулона ленту полиэтилена и разделил её на четыре одинаковых пакета. Получив свой инвентарь, Петя и Юра тут же принялись его сноровисто продувать. Михаил последовал их примеру и тоже расправил края пакета, придав ему форму сосуда.
- Слушай, Петь, - с сомнением посмотрел он на полуторалитровую бутылку с бензином, извлечённую Ильясом вслед за рулоном плёнки, - а точно никаких последствий?
- Да не парься ты! – отмахнулся Петя, - пять минут пройдёт и всë – трезвый как стекло!
- А запах?
- Да какой запах? Ты же не пить его будешь. Ну скажешь, если что, что мотоцикл у Ильяса ковыряли. Не ссы, нормально всë будет!
- Ну что, я вам официант!? – возмущённо пробасил Ильяс, разбивая тихую беседу, - подставляйте!
В три пакета по очереди аккуратной струйкой потекла прозрачная желтоватая жидкость. В воздухе тут же появился новый резкий запах, перебивший даже уже приевшийся смрад отстойников.
- А это ничего, что у меня больше всех? – нахмурился Михаил, - первый раз, всë-таки.
- Это не имеет никакого значения, - авторитетно заявил Ильяс и, поставив бутылку на землю, тут же прижал пакет ко рту и начал учащённо работать лёгкими. Юра опустился к подножью дуба, уселся поудобнее и последовал его примеру.
- Блин, чувак! – встрепенулся Петя, - так мы их не догоним! Давай, падай куда-нибудь. Вот так пакет бери, расправляй сверху, края отгибай и дыши. Только губы не просовывай – плёнка схлопываться будет.
Михаил покосился на друга, который глубоко задышал, прижав пакет к губам, и тоже сделал робкий вдох. Дыхание тут же перехватило, а лёгкие возмущённо ответили надсадным кашлем.
- Я не могу, - Михаил убрал пакет и прочистил горло, - меня кашель душит, ничего не получится.
- Это в начале, потом привыкнешь, дыши! – скороговоркой протараторил Ильяс, на секунду оторвавшись от пакета и снова жадно к нему прильнул.
Михаил, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу кашель, принялся вдыхать терпкие пары, слегка отодвинув край пакета для доступа свежего воздуха. Не прошло и минуты, как в голову ударило тупым опьянением, а руки и ноги начали гудеть и наливаться свинцовой тяжестью. Он посмотрел на свою левую руку, свободно свисающую с колена и понял, что совершенно её не чувствует. С опаской шевельнул пальцами, и они, точно управляемые по радиосвязи, послушно, но бесчувственно отозвались плавным, запоздалым каким-то движением. Он испугался и отпрянул от пакета, с опаской оглядев притихших друзей.
- Ты сколько поймал? – с интересом посмотрел на него Петя, а потом нахмурил брови: - ты чего не дышишь? Не останавливайся, а то мы их не догоним!
В этот момент Ильяс начал громко хохотать, глядя на них стеклянными глазами. Смех был какой-то неживой и неестественный, на одной ноте, как у плохого актёра в дешёвом кино. Немного успокоившись он окинул друзей более осмысленным взглядом и с серьёзным видом затянул, на этот раз уже по-мультяшному:
- Ху-ху-ху-хью-ху-у-у!
- Блин! – сокрушëнно воскликнул Петя, - он уже оторвался! Надо догонять! Давай, Миха, накатывай!
Михаил уже с большей смелостью вернулся к процессу, и вскоре назойливое гудение из конечностей, точно по проводам, передалось в голову и засело в мозгу маленьким колокольчиком, который при каждом вздохе словно раздувался, увеличивался, наливался набатом, заполнял собой сначала голову, а потом и всë пустое, гудящее медью туловище. Стало казаться, что ещё один удар, вот ещё один, самый последний, и колокол своей чугунной юбкой разнесёт кости, разобьёт суставы, порвёт мышцы и сухожилия, взорвёт голову на мелкие осколки. Но голова не взорвалась. Колокол не остановился и не стал тише, а просто завалился куда-то за затылок, превратился в фон, слился с искажённой реальностью в голове у парня. Он с удивлением уставился на странный предмет у себя в руке. Что это? Похоже на паутину. Что-то полупрозрачное и белëсое присосалось к его лицу и будто дышало, вздуваясь и опадая с грудным шипением. Михаил затаил дыхание и стал наблюдать за непонятным предметом. «Так это же пакет», - пришло вдруг осознание, - «а я из него дышу». И тут его накрыло волной ужаса. Пакет не вздувался, а это означает, что дыхания нет, оно пропало! Что же он наделал!? Михаил понял, что сбил циклы работы лёгких, и теперь ему нужно угадать, что нужно сделать – вдох, или выдох. Он вдохнул наугад, порывисто и резко… Пронесло, дышать получилось.
«Фыр-фыр-фыр-фыр»…. – оставляя на ночном небе белый отпечаток звука, помноженный тягучим воздухом, взлетела с дерева птица. Четыре пары глаз завороженно уставились на повисший над ними фосфоресцирующий шлейф. И тут Петя засмеялся. Сквозь накативший смех он тщетно пытался что-то рассказать, но все слова тонули в истеричном хохоте. Наконец, успокоившись, он положил руку на плечо Михаилу и объяснил:
- Анекдот вспомнил. Вот послушай, - он хрюкнул от накатившего веселья, но, удержав смех внутри, продолжил: - один наркоман спрашивает у другого: «Ты сколько поймал?» - и тут он не выдержал и разразился новыми раскатами хохота.
- А я ведь его раньше слышал, - важно помахал пальцем Михаил, - просто не понимал. А там же и продолжение есть. А второй ему отвечает: «А ты?»
На этот раз веселье подхватили и остальные, и поляна наполнилась истеричным смехом вперемешку с надсадным кашлем.
- Это вы кашляете, - с гордостью заявил Петя, - а я говорю: «Пхэ-э-э-э…»
- Ой, бля, не могу! – согнулся пополам Юра, - Петя, хватит!
- Так, стоп! – спохватился Ильяс, - где мой меч?! Где, мать вашу, мой меч?!– перешёл он на крик, а потом подскочил к подножию дерева и начал выдирать из земли корень, - да что ж он никак не идёт?
«Фоммм»… - с этим звуком невидимый меч поддался и оказался в руке Ильяса. Тот восторженно вознёс его к небу и, любуясь, начал вращать из стороны в сторону. От меча распространялось странное свечение, переливчатое и хрустальное. А потом от него отделилось пятно и приблизилось к Михаилу. Не пятно даже, а клякса. С чёткими контурными очертаниями. Он подался вперёд, чтобы лучше его рассмотреть, но странный объект тут же улетел прочь с громким смехом. И тут Михаила настигло откровение. Конечно! Как он мог забыть!? Ещё с самого детства он знал, что жизнь – это диск, разделённый на сектора, и в каждом из таких секторов есть вот такое своё пятно. Люди покорили все сектора, кроме одного, и именно в нём зияло пустое место формы вот такой кляксы. И все, кто хотел завладеть последним сектором, неизбежно умирали, потому что имя этой кляксе – смерть! Михаил похолодел и вдруг чëтко увидел перед собой слабо вращающийся диск бытия, и теперь на нём были заполнены все сектора! Сектор смерти тускло мерцал в подрагивающем воздухе и подмигивал своей очередной жертве. Михаил застыл на месте и, стараясь быть незамеченным, окинул взглядом своих друзей. Сразу стало понятно, что Ильяс посланник смерти. Это он их сюда привёл, и, наверняка, хочет всех убить. У него, вон, и меч есть. Михаил поëрзал на высоком подоконнике и посмотрел вниз. Этажей десять, не меньше. Вдруг у него созрел план спасения! Сейчас он выловит из пакета монету, и всë решится. Запустив в жидкость рыболовный крючок, так кстати оказавшийся под рукой, он начал цеплять серебряный кругляш, но тот постоянно сваливался. Сейчас, сейчас, немного наклонить пакет… Весь бензин выплеснулся на траву, и в руках оказался лишь пустой сморщенный кусок полиэтилена.
- Ты чего творишь!? – возмутился Ильяс.
«Ну вот»! – пронеслось шальное и пугающее, - «сейчас догадается!»
- Я это… - испуганно залепетал Михаил, - я случайно…
- А в самом деле, - вмешался Юра, - давайте нового подольëм, этот вычихался уже.
- Да, уже не вставляет, - согласился Петя, - где бензин?
Ильяс подхватил с травы бутылку и, отвинтив пробку, с напускным удовольствием втянул ноздрями из горлышка едкий запах. После чего выставил в сторону ногу и упëрся кулаком в пояс.
- Ну что, нигеры, - усмехнулся он, - я вам сегодня чуть-чуть дам, но бесплатно, а завтра доза будет уже за баксы.
- Ну дай, дай, - загнусавил, изображая ломку, Петя и подошёл к новоиспечённому наркодилеру с просительно разверстым пакетом.
Через минуту полиэтиленовые сосуды были наполнены новыми порциями, и Михаил ощутил, насколько свежий бензин сильнее саднит в горле и насколько быстрее заполняет голову гудящим набатом. «Испарение первых фракций топлива характеризует лёгкость пуска двигателя», - пронеслась последняя внятная мысль в голове, и на этот раз его будто засосало в стремительный калейдоскоп звуков, фраз и событий. И всë происходящее узнавалось, всë угадывалось наперёд. Где-то вдали, за кустами взлетели многократно помноженные птицы, вдоль забора пробежала стремительная тень и исчезла в порах бетона.
- А кабанько, ты, кабанько! – удивлённо воскликнул Петя, - а кабан пришёл и взял!
- Нагайно! – прокричал Юра.
- Ху-ху-ху-хью-ху! – дятлом Вуди пропел Ильяс…
«Хорошее, все-таки, изобретение – телепорт», - подумал Михаил, глядя на друзей с вершины холма. Они казались такими маленькими с высоты, а земля под ними превратилась в сетку. Вот Петя, от которого внезапно остались одни только руки и голова, сорвал большой белый цветок и начал усиленно нюхать. Вот дурак! Зачем ему этот цветок? Вон, сколько их вокруг валяется. Михаил вмиг телепортировался вниз и со смехом выбил у друга из рук бледное соцветие.
- Ты что творишь!? – злобно оскалился тот, - ты зачем пакет у меня выбил!? – он подхватил с травы расплескавшийся пакет и в полуприсяди поковылял за новой дозой бензина.
Ясность вернулась в голову Михаила, и он, вспомнив зачем они здесь, припал губами к горячим испарениям. Где-то вдали взлетели пчёлы и с гудением начали приближаться. Он всмотрелся в темноту и увидел невысокую старушку, несущую в руках огромный улей. Она что-то бормотала под нос, приближаясь к поляне. «Я несу сто сот, я несу сто сот, я несу сто сот», - донеслась до его слуха старушечья мантра , а потом пчëлы разом вылетели из улья и полетели прямо ему в глаза. С громким гудением насекомые пронеслись сквозь Михаила, а старушка наотмашь ударила своей клюкой прямо по его лицу. Кусок кремового торта, насаженный на навершие трости, мазнул по щеке, оставил белый размазанный след в воздухе и повис на нижней ветке дуба. Михаил упал с табурета и покатился по полу. А рядом продолжал раздаваться металлически-чеканный перестук: «Я несу сто сот, я несу сто сот…» «Да это же поезд», - пришло осознание услышанного. Состав ещё раз прогудел, и звук умчался следом за ним, растворяясь в ночи.
- Пацаны! – раздался из зарослей аира Юрин голос, - здесь пельмень огромный плавает!
- Пельмень огромный плавает? – с безразличным выражением лица переспросил Ильяс, - сейчас понюхаем!
- Я знаю! – воскликнул Петя, на мгновение оторвавшись от пакета, - это не пельмень, это каравай! Его баба с моста выронила, когда бельё стирала! Пойдёмте посмотрим!
Продравшись сквозь густые стебли влажной травы, товарищи увидели Юру, стоящего на коленях перед водной гладью отстойника. Руки его были по локоть погружены в чёрную смердящую воду и обнимали что-то бледное и овальное.
- Сейчас достану, - кряхтел он, - зацепилось за что-то, - и продвинулся ещё дальше, почти уткнувшись щекой в плавающий на поверхности голыш.
- Так! – встряхнул головой Ильяс, - вы это тоже сейчас видите?
- Каравай-то? – пробормотал Петя, - я вижу.
- И я, - кивнул Михаил.
- Понятно, - деловито пробубнил Ильяс и, подхватив Юру под мышки, поднял того на ноги, - сейчас посмотрим, что это за пельмень.
Луч карманного фонаря лизнул влажную траву на берегу, а потом выхватил на воде бледную, обтянутую скользкой кожей полусферу. Среди почерневших и распухших сплетений вен на её поверхности проступал расползшийся выжженый огнём рисунок. Пятиконечная звезда, грубо очерченная окружностью, продолжалась непонятными символами, уходящими на край и скрывшимися под водой.
- Да это собака! – поморщился Ильяс, - вон, смотрите, лапы видно под водой, вон голова. Верёвка от шеи идёт ко дну, видите? Её кто-то утопил, а трупные газы на поверхность вытолкнули.
- Фу, блядь! – Юра гадливо вытер руки о джинсы, а потом усмехнулся сам себе: - пельмень, блядь…
Ильяс, тем временем, присел на корточки и, зачерпнув ладонью воду, подцепил скользкую верёвку.
- Тяжёлое что-то, - прокомментировал он, вытаскивая на берег туго натянутый трос. Вскоре на траву выполз облепленный чёрным илом металлический прямоугольник, - трак вроде бы? – нахмурился Ильяс.
- От танка, наверное, - заметил Михаил, - на полигоне скорее всего нашли.
Следом за грузом на берегу оказалось разбухшее тело собаки. Живот её был разорван в рыхлые клочья, безвольно проволочившиеся следом. Из бледной раны торчали жёлтыми осколками обломанные рёбра.
- Потрошили, что ли? – задал повисший в воздухе вопрос Петя.
- Или выбиралось что-то изнутри, - Юра стеклянными глазами смотрел на разбухшую тушку и всë так же вытирал руки о себя.
- Ага, чужой родился, - с кривой ухмылкой заметил Михаил.
- Ну точно не свой! – иронично пробасил Ильяс и разразился хохотом.
- Фу! Мразота! Пойдёмте обратно, - скривился Петя, - Юра, ты как? Отсосать не успел у пëсика?
- Пошёл ты… - беззлобно ответил тот и, подобрав пустой пакет, побрёл обратно на поляну.
- А я тут останусь, - пожал плечами Ильяс, - глядя на собачку подышу. Может новенькое что-нибудь увижу.
- Больной ублюдок, - со вздохом констатировал Петя и тоже поплëлся обратно.
Через несколько минут Михаил рассматривал уходящую ввысь стелу телевышки. Опорами ей служили три гнутых металлических конструкции, ошибочно принятыми в начале за дубы. Где-то вверху, на самом шпиле ритмично подмигивал синим цветом одинокий маяк. Петя, казалось, тоже рассмотрел исполинскую конструкцию и, завороженно задрав голову, смотрел куда-то вверх.
- Я нашёл корень мира! – восхищённо выпалил он и, отбросив в сторону пакет, вмиг оказался возле выпуклого дубового корня, который ещё недавно служил Ильясу мечом. Сверкнув абсолютным счастьем в щенячьих глазах, Петя обеими ногами обрушился на корявый, вынырнувший по неосмотрительности из земли, отросток. Телевышка тут же вздрогнула и сердито загудела. Петя от изумления раскрыл рот, да так и застыл, разглядывая что-то в тёмных небесах. Михаил же с опаской покосился на одну из опор и на своё удивление увидел на ней чугунную батарею отопления. Радиатор был свежеокрашен ярко-белой краской, а из его нутра едва слышно раздавались радио помехи. Михаил протянул руку и крутанул ручку настройки. Внутри что-то надрывно треснуло, а потом полилась знакомая наперёд песня:
- Гуден-ладен, гуден-люба, гуден-чина, гуден-лада, - прозвучало из батареи, а после мелодичного проигрыша раздался хриплый голос: - Миша, вот мы тебя и нашли, хе-хе! Думал, спрячешься? Хе-хе!
Внутри всë похолодело. Как он мог забыть!? Его же с самого детства ищут инопланетяне! И вот, такой промах!
- Дзъëгу, дзъëгу, - простонал радиатор, - Миша, мы тебя сгвидоим!
- Сгвидоим-сгвидоим! – подтвердил второй, более насмешливый голос, - дзъëгу-дзъëгу!
Михаил затаил дыхание и вдруг услышал, как со слабым скрипом вращается рукоятка настройки радио на батарее. Взглянув на прибор, он увидел, что от его живота к катушке тянется тонкой верёвкой длинная кишка и медленно наматывается на рукоятку. Кишка была жёлтая и какая-то пластиковая, точно как в разборном человеке из кабинета биологии. Было не больно и не страшно, скорее даже интересно. А кишка всë тянулась и тянулась. А вскоре появился и сам инопланетянин. Он вылез из отстойника прямо перед Ильясом и завëл грудным низким голосом протяжное «э-э-э-э». Бледно-серая кожа влажно отливала лунным светом на худощавом сгорбленном теле и даже с двадцати метров, разделявших поляну от края водоëма, было видно как перекатываются узлы мышц под туго натянутой кожей. Инопланетное существо стояло, опираясь, точно горилла, на передние конечности, которые представляли собой узловатые длинные руки, переходящие в непомерной длины суставчатые пальцы с острыми когтями на концах. Ильяс, не отрываясь от пакета, включил фонарь и осветил гостя. Теперь стало видно его впалую, расчерченную тонкими рёбрами грудь, на которой чернели два ряда выпуклых сосков, а в низу живота свисал скользкий алый отросток. На длинной упругой шее сидел небольшой скошенный череп неправильной формы, где гнездились два оплывших глаза, и если левый был осмысленным и даже каким-то человеческим, то правый полностью заполняло пронизанное красными прожилками бельмо. В нижней части головы свисал короткий толстый хобот, продольно рассечённый двумя продолговатыми отверстиями, из которых со свистом вырывался воздух. Оканчивался хобот чёрной рваной дырой, на нижнем краю которой свободно болталась одна единственная челюсть. Вместо верхней челюсти свисали какие-то кожистые отростки, образуя с нижними зубами уродливую пасть, обильно источающую вязкую слизь. Ильяс убрал пакет ото рта и коротко хохотнул, глядя на существо, а потом улыбнулся и затянул уже знакомое «Ху-ху-ху-хью-ху». Инопланетянин всхрапнул и разогнулся, распрямив задние конечности. Теперь он был выше человека на добрых полметра, тем не менее, пальцы его даже сейчас касались земли. Существо шагнуло вперёд и вытянуло перед собой руку. Длиннющие фаланги накрыли голову Ильяса и оплели её со всех сторон, точно дальневосточного краба кто на макушку положил. Парень поднял взгляд на гостя и хотел что-то сказать, но чудовищная ладонь внезапно сомкнулась, и раздался резкий щелчок, словно грецкий орех попал в орехокол. Руки Ильяса безвольно обмякли, выронив пакет и фонарь, а ноги беспомощно засучили сначала по траве, а потом по воздуху. В луче карманного фонарика, упавшего в траву, можно было увидеть, как по телу, воздетому над землёй мощной клешнëй, струями стекает чёрная кровь. Существо пытливо наклонило голову и несколько секунд рассматривало бьющееся в конвульсиях тело, а потом одним стремительным движением вогнало длинные пальцы в мягкое брюхо своей жертвы. В следующее мгновение в чудовищной ладони появился тёмный комок, тут же расползшийся на длинные чёрные верёвки и маслянистые сгустки. Монстр с интересом посмотрел на результат своего труда и поиграл пальцами, перебирая в ладони горячие, исходящие паром кишки.
- Миша-а-а, - прошептал Петя и толкнул друга под руку, - а ты что сейчас видишь?
- Как инопланетянин Ильяса гвидоит.
- Что делает?
- Ну потрошит! – с удивлением от такого непонимания пояснил Михаил.
- А знаешь, в чëм фишка? – ещё тише прошипел Петя, - я вижу то же самое. А это значит…
- А-а-ай…, - отмахнулся друг, - так это из-за телевышки. Там ретранслятор наверху стоит, вот он одинаковые глюки и рассылает.
- Ага, вот только я уже минут пять как не дышу, просто сижу на вас залипаю. Там что-то сейчас Ильяса доедает, нужно отсюда валить, пока не поздно! Давай, в себя приходи, я Юру пока растолкаю.
Юра глупо улыбнулся и посмотрел мутным взглядом сквозь друга, когда тот забрал у него пакет и откинул в сторону.
- Юра, очнись! Давай, давай! – Петя выписал парню несколько несильных пощёчин, и когда взгляд того сфокусировался и приобрёл чёткость, яростно прошептал: - на Ильяса кто-то напал, нужно сваливать как можно быстрее.
- Кто? – осоловело переспросил Юра, - на кого? На Ильяса?
- Некогда объяснять! Вон, посмотри и дëргаем! – он указал на очерченный полукругом света участок берега пруда, где голенастое существо ковырялось длинными пальцами в останках их друга.
- Ебать! Что за хрень?! – выпалил Юра, и Петя тут же зашипел на него, закрыв рот ладонью.
- Дошло теперь? А сейчас сваливаем.
Друзья, стараясь не создавать лишнего шума, выбрались из зарослей высокой травы и, дойдя до заводского забора, припустили вдоль него что есть мочи. Адреналин стучал в ушах, а лёгкие ныли от внезапной нагрузки после сеанса вдыхания паров бензина. Три пары ног вязко чавкали по жирной, ухающей под ногами почве, унося своих владельцев подальше от страшной поляны.
- Ты видишь хоть что-нибудь? – выкрикнул Юра бегущему во главе небольшой колонны Пете.
- Вообще ничего! – в тон ему ответил тот, - просто в направлении железки бегу.
- А что это было такое? Это что, зверь какой-то?
- Чувак, я вообще без понятия! Я знаю же, сколько и ты!
- Пацаны, я больше не могу! – донëсся сзади Мишин голос, - я блевану сейчас.
Михаил остановился и упёрся руками в колени, сплëвывая на землю густую слюну. Дыхание со свистом вырывалось из его лёгких, грудь ходила ходуном. А потом его вывернуло. На мокрую траву выплеснулся полупереваренный ужин вперемешку с густой желчью.
- Первый раз, понятное дело, - понимающе покивал Юра, - да ещё и пробежаться пришлось.
- Ладно, дальше пешком, - Петя оглянулся по сторонам, порывисто дыша, - думаю, оторвались неплохо. Сейчас за железку, а там через ëлочки и домой. Может Оно и не идёт за нами.
- А что это за хрень вообще? – спросил Юра, - я толком и не рассмотрел ничего. Какой-то кузнечик – переросток?
- Он из отстойника вышел, - ответил Михаил, ловя срывающимся дыханием влажный воздух, - что-то среднее между обезьяной и… Не знаю, ламантином, что ли…
- Ке-е-е-м? – скорчив кислую гримасу протянул друг, - что ещё за ламантин?
- Блин… Ну морда у него как у ламантина, даже, скорее, как у морского слона. Животное такое. У него хобот вместо носа. Или рта. Не знаю точно. Но жуткая хрень.
- Ага, и член у него по колено, - подхватил Петя, - не сожрëт, так выебет.
- А может это мутант? – предположил Юра, - ну, типа в отстойнике химикатов животное какое-нибудь наелось и выросло?
- Каких, блядь, химикатов!? – нервно хохотнул Михаил, - это просто отходы от производства крахмала, у нас здесь не радиоактивные отбросы производят!
- Слушайте, - задумчиво заметил Петя, - а вот эта собака, которая пельменем была, на ней же сатанистские символы были. По-любому, это не случайно. Тут или жертвоприношение, или эту тварь так вызвали.
- Или это инопланетянин, - подвёл итог Михаил, - типа чужого, или хищника. Мне так и приглючилось сразу.
- Как-то тупо для пришельца, - хмыкнул Юра, - прилетел такой и сразу к нам в деревню в вонючий отстойник рванул. Ага, так оно и бывает обычно.
- Ну а что?!– вспыхнул Михаил, - вспомни фильм «Факультет»! Как там было? «Зачем штурмовать белый дом, если можно тихонько зайти с заднего двора?»
- Да не, - нахмурился Петя, - тут я с Юрой согласен. Примитивно как-то для инопланетян. Смысла ноль. Да и собака эта… Вообще не вяжется.
- Ну хорошо, - согласился Михаил, - если предположить, что это демон, что нам это даёт?
- То нам пиздец, как и Ильясу, - равнодушно заключил Юра, - да… Ему сейчас заебись – кони двинул и лежит себе по частям, отдыхает, а нам спасайся.
- Бля, мне до сих пор не верится, - вздохнул Михаил, - слушайте, пацаны, а может нас всë-таки заглючило? Ну, там… Типа коллективная галлюцинация? Не знаю… - он с надеждой посмотрел на товарищей, но те лишь хмуро промолчали в ответ.
- Его эта хрень на части разорвала, - произнёс наконец Петя, - я трезвый уже был, всë видел. И это точно не мутант, это не из нашего мира что-то, не животное точно.
- Не, ну а что? – неожиданно взбодрился Юра, - я, когда в Инте жил, у нас чуваки такие глюки совместные ловили… Они, правда клеем дышали, но это пох… Так они друг с другом в мортал комбат играли без приставки и телевизора. Может и у нас что-то такое?
- Можешь проверить, разрешаю, - мрачно ответил Петя.
- Не, я лучше на слово поверю.
Деревья, тем временем, сначала стали реже, а потом расступились, открывая тропинку возле труб до насыпи, а там дальше, вдоль бетонного забора до перехода через пути. Но, едва друзья ступили на пустырь, как из зарослей послышалось грудное и клокочущее «Э-э-э-э».
- Слышали!? – аж присел от неожиданности Михаил.
- Приплыли, блядь, - сокрушенно помотал головой Петя.
- Давайте в будке спрячемся! – испуганно прошептал Юра и указал на заброшенную будку путевого обходчика, находящуюся от них в двух десятках метров, после чего развернулся и нырнул обратно в густые заросли, сквозь которые устремился к строению. Друзья поторопились последовать его примеру и тоже ринулись в тень посадки. Продравшись через густые сплетения лозы, орешника и тонких колючих кустов, трое буквально запрыгнули в ветхое кирпичное сооружение, сплошь исписанное любительской сельской графикой.
Спустя мгновение где-то неподалёку затрещали ветки, и на пустырь выскочил их преследователь. Двигался он быстро и стремительно, даже можно сказать с какой-то грацией. Помогая себе длинными передними лапами, он пружинил на коротких задних, покрывая за один такой прыжок сразу несколько метров. Оказавшись на свободном пространстве, монстр встал на задние лапы и несколько раз втянул в себя воздух. Странный хобот при этом дëргался и издавал звуки, похожие на икоту, а свисающая с горла складка кожи ритмично подрагивала.
- Принюхивается, - едва слышно прошептал Михаил, присев возле давно лишённого рамы оконного проëма.
- Давайте пока тихо сидеть, - предложил Петя, - если нас учует – бежим в разные стороны, может, кто и спасëтся.
- Может… - скептически покивал Юра.
Чудовище, тем временем, огляделось по сторонам и, опустившись на четыре конечности, в несколько прыжков оказалось на склоне железнодорожной насыпи. Неловко загребая длинными лапами монстр выбрался на вершину и пристально всмотрелся в огни близкого посëлка. Внутри него что-то заклокотало, и силуэт, ярко очерченный светом придорожного фонаря, принял изготовку для прыжка.
- Может, в деревню свалит? – предположил Михаил, и тут же нахлынувшее было облегчение смешалось с тревогой за родителей.
- Пускай бы, - кивнул Петя.
Существо ринулось вперёд, но уже после первого рывка упëрлось лапами в зашуршавший под ним щебень и отпрянуло от блеснувших в свете фонаря рельсов. Шумно фыркнув, монстр заелозил на месте и, точно тигр в клетке, начал расхаживать взад-вперёд вдоль тускло отливающих серебром металлических полос. Робко протянув суставчатую пятерню к ближнему рельсу, он тут же отдëргивал лапу и боязливо пятился.
- Он через рельсы не может перебраться! – выпалил Юра, - смотрите! Боится, что ли?
- Похоже на то, - согласился Михаил, - они для него как стена, или электричество, что-то типа щита энергетического.
- А оставалось-то… - вздохнул Петя, - мимо забора пробежать пятьдесят метров и за железку… И хрен бы он нас достал.
- Зато мы знаем теперь, как от него убежать, - Михаил зарылся ладонью в волосы и азартно закусил губу, - просто выждать момент, когда он уйдёт, и добраться до рельсов.
- Предлагаю ждать утра, - Петя устало уселся в углу и упëрся затылком в грубую кирпичную кладку, - сейчас темнота вообще ни разу ни друг молодёжи.
- Ходит… - Юра воровато выглянул из пустого окна и тут же зацепился взглядом за сутулую фигуру монстра, неспешно курсирующую вдоль насыпи, - интересно, нас караулит, или думает, как в деревню пробраться?
- Как бы то ни было, - вздохнул Петя, - нам остаётся только ждать. Может, утро его вспугнëт, или первые петухи обратно в болото загонят.
До слуха донёсся далёкий гудок локомотива, и издали начал нарастать чеканный перестук колёс. Товарняк шёл гружёный, и скорость была небольшая, но многотонный состав заставил гудеть землю под ногами, а рокот его двигателей слабо вибрировал в густом летнем воздухе.
- Может, поезд его вспугнëт? – Петя оторвался от стены и выглянул в окно.
Вопреки ожиданиям, чудовище не убежало, однако отскочило на середину насыпи и с интересом проводило движением уродливой головы размеренный ход цепочки из ржавых промасленных цистерн, рыжих буханок товарных вагонов и тонких стремительных платформ. После того, как последний вагон миновал сгорбленную фигуру, монстр осторожно вернулся наверх, и тонкие пальцы неуверенно тронули всë ещё гудящий от огромной нагрузки рельс, но тут же отдëрнулись, точно от крутого бурлящего кипятка.
- Поезда не боится, - констатировал Юра, - только рельс. И уходить никуда не собирается, - он шумно выдохнул и обречëнно опустился на корточки, подперев спиной старую, поросшую жёлтым плющом стену будки.
- Главное, чтобы сюда не пришёл, - Михаил робко взглянул на неподвижную фигуру на насыпи и тут же убрал голову из оконного проëма.
- Всë, сидим и не высовываемся! – раздражённо бросил Петя, - нечего в окне мельтешить!
- Блин, башка болеть начинает, - лениво, без особых эмоций, словно пытаясь заполнить гнетущую тишину, произнёс Михаил и растëр лицо ладонями.
- Это отходняк, - глядя вверх, на ветхие стропильные балки строения ответил Юра, - бензин заканчивается, - он нервно хохотнул собственной шутке и прикрыл глаза.
- А помните, - задумчиво протянул Петя, - мы как-то бухие обсуждали кто как хочет умереть?
- Да, помню, - тихо отозвался Михаил, - Юра тогда ещё хотел, чтобы его поездом сбило.
- Ага, - улыбнулся тот, - а в итоге меня в тот вечер дом сбил, точнее угол дома.
- А Ильяс тогда сказал, что хотел бы умереть в поединке на мечах с более сильным соперником, - Петя на секунду замолчал, а потом, вздохнув, мрачно добавил: - и чтобы ему голову в этом бою отрубили… Почти так и получилось.
- Этой твари и меч не нужен, - проворчал Михаил, - пальцы видели какие?
- Угу, - покивал Юра, - это точно.
Дальше все замолчали, как будто кончились враз темы для разговора, каждый погрузился в свои мысли, одна мрачнее другой. Через оконный проëм в помещение свободно струился лунный свет, с жёлтой электрической примесью свечения железнодорожного фонаря. Где-то в зелёной чаще монотонно стрекотали сверчки, и иногда кричали встревоженные птицы, рассекая ночную тишину глухим трепетом своих крыльев. Откуда-то издали, из посёлка, по ту сторону насыпи доносилась едва слышимая музыка. И было до этой привычной старой жизни рукой подать, только пересечь черту, железной струной отделяющую их от кошмара, в котором они оказались. И все проблемы в одночасье стали невесомыми и такими незначительными, что полностью спрятались, отгородились от мрачной действительности горбатой серой тенью чудовища, несущего караул на границе, которую было так легко пересечь в одном направлении и так сложно теперь было вернуться обратно.
- А давайте ему имя дадим, - сонно предложил Петя.
- Пидор, - тут же пробормотал Юра и, словно спросонья, начал разминать затëкшие ноги.
- Отстойник, - предложил свой вариант Михаил.
- Пельмень, - продолжил Петя, - ты на эн.
Юра задумался и длинно зевнул, а потом, усмехнувшись, произнёс:
- Наркоман.
- Мне опять на эн… - задумчиво протянул Михаил, - ну пусть будет…
- Чуваки, смотрите! – перебил его привставший с корточек Петя, - его нету! Ушёл!
Товарищи тут же вскочили с мест и впились взглядами в освещëнную фонарём насыпь. Там никого не было, только ночные мотыльки мелькали вокруг единственного источника света на столбе.
- Бежим?! – подобрался Юра.
- Да погоди ты! – шикнул на него Петя, мало ли ловушка, видел, как он скачет быстро? Не успеем, если он пасëт из кустов. Давайте по первоначальному плану – утра дождëмся, а там видно будет.
- А если он посадку сейчас прочëсывает? – не унимался Юра, - он же не просто так свалил!
- А может он домой, в отстойник ушёл, - предположил Михаил.
- У нас у каждого есть по одной попытке проверить, - подвëл чёрту Петя, - я свою приберегу до утра, - и демонстративно уселся обратно в угол.
Юра вздохнул, ещё раз окинул взглядом пути и тоже опустился на корточки, прислонившись спиной к стене.
- Ладно, - обречëнно махнул он сразу обеими руками, - до утра, так до утра.
Повисла тишина. Петя, достав из нагрудного кармана небольшой блокнотик, зубами сдëрнул с толстого чёрного фломастера колпачок и принялся что-то в нём чертить.
- Пентаграмму с собачьего трупа рисую, пока помню, - увидев вопросительные взгляды друзей пояснил он, коверкая слова колпачком, зажатым в зубах, - потом поискать нужно будет, что она значила.
В будке вдруг стало светлее, и издали раздался тонкий протяжный гудок завернувшего с моста поезда. Луч далёкого прожектора выхватил на мгновение разукрашенную надписями будку, мазнул по насыпи и вернулся в границы двух никогда не пересекающихся стальных полосок, продолжая пересчитывать нескончаемые поперечины шпал.
- Пассажирский! – азартно воскликнул Юра, - видели, как он от товарняка шуганулся? А тот еле чухал! Это наш шанс! Побежим так, чтобы перед самым поездом сквозануть! А эта тварь по-любому побоится близко подходить. Проскочим и всë! Домой!
- Я жду утра, - не отрываясь от рисунка пробубнил Петя.
- Миш, а ты как?
- Блин, Юра, - замялся Михаил, - тема хорошая, но… - он опустил глаза и почесал затылок, - тут, как сказал Петя, у нас у каждого по одной попытке. Глупо рисковать вдвоём. Если всë получится, то это не последний пассажирский за ночь, а если нет… - Михаил поиграл желваками и с усилием встретился взглядом с другом, - ты быстрее меня бегаешь, мне первому пиздец.
- Ясно, - коротко кивнул Юра, - короче, если что – не поминайте лохом! Давайте, пацаны, встретимся на той стороне! – он поочерёдно хлопнул каждого по плечу и сосредоточено вцепился взглядом в приближающийся состав. Тот ещё раз пронзительно свистнул, и теперь стал слышен уже и стук его колёс. Короткая, сверкающая светом купе и плацкартов гусеница стремительно гнала свои восемь вагонов всë ближе к заброшенной будке путевого обходчика.
- Сейчас! – решительно выдохнул Юра и, выскочив из дверного проёма, рванулся к подножию насыпи, пересекая предательски освещаемый фонарём пустырь. Под ногами сухо захрупал песок, щедро усыпанный гравием, слетевшим с насыпи, и стремительная тень человека быстро начала съедать расстояние до заветного перехода на ту сторону кошмара.
- Давай, давай, давай! – сквозь зубы шипел Михаил, вцепившись побелевшими костяшками в нижний край окна, - ещё чуть-чуть!
Поезд, тем временем, всë больше обращался в средоточие грохота, яркого снопа света и оглушающего свиста, неминуемо двигаясь навстречу бегущей уже по насыпи фигурке. Вот Юра уже наверху. Правая нога внезапно едет в податливом грунте, и он зарывается ладонями в щебень. Быстро оказавшись на ногах, он перепрыгивает через рельсу, отталкивается от твёрдого бетона шпалы и… Повисает в воздухе. Руки его внезапно прижались по швам, а ноги беспомощно дëрнулись вперёд и тут же безвольно повисли в метре от земли. Раздался пронзительный гудок, длящийся, казалось, целую вечность, и поглотивший всë вокруг прожектор превратился для Юры в солнце, в целый мир, в гипнотический диск, неминуемый и роковой. Тело его дëрнулось, в плечах, сжатых тонкими длинными тисками, что-то сухо хрустнуло, а когда до несущегося на него локомотива оставалось не более десятка метров, тиски внезапно разжались, и он безвольной куклой рухнул под колëса гремящего катка смерти.
- Твою мать… - Михаил зарылся пальцами в виски и сжал кулаки, натянув волосы до острой боли, глядя как Юру сначала отбросило на несколько метров, а потом он скрылся под многотонной тушей тепловоза. Между колёс прокатилось что-то бесформенное, без лишнего звука, словно что-то обыденное и незначительное, а потом из-под днища всех вагонов одновременно ударили праздничным фейерверком жёлтые визжащие металлом искры. Состав застонал, стукнул буферами и начал замедляться.
- Сука! Сука! Сука! – процедил сквозь зубы Петя и со злостью пнул пустую пластиковую бутылку, валявшуюся на грязном полу, - я же говорил! Блядь! Я же, сука, говорил!
- Нам пизда… - обречëнно пробормотал Михаил и упëрся головой в холодные шершавые кирпичи, - он нас перебьёт. Как он это сделал!? Как!?
- Смотри, поезд останавливается, - тронул его за плечо Петя.
Михаил бросил взгляд на состав. Тот действительно останавливался. Несколько раз пронзительно, словно исполняя реквием по погибшему, просвистел гудок, и вскоре пассажирский остановился полностью.
- Сейчас ментов вызовут, скорую, куча народу будет, - оживился Петя.
- Скорую? – вспыхнул мгновенной надеждой Михаил, - думаешь, он выжил.
- Не знаю, - Петя опустил глаза в пол, - навряд ли. Зато мы теперь выживем. Остаётся только людей дождаться и помощи попросить.
- Слушай, Петь, а ты монстра то увидел? Я вот вообще не рассмотрел.
Петя помотал в ответ головой и, обхватив виски ладонями, уселся на пол.
- Я только увидел, что Юра как бы в воздухе завис в последний момент. Его как будто поймал кто-то невидимый в прыжке.
- И что, получается, что эта тварь теперь ещё и невидимая? Получается, она никуда и не уходила с путей?
- Не знаю! Не знаю! – прошипел Петя и с силой растëр виски пальцами, - нужно было вместе здесь сидеть и ждать утра!
- Смотри, чувак по рельсам бежит! – Михаил прильнул к окну и всмотрелся в бегущую по насыпи тень. Грузный помощник машиниста, задыхаясь от непривычного бега, торопливо перебирал ногами по шпалам, освещая себе путь дрожащим фонариком. Вдруг он замедлил шаг и обвëл лучом рельсы перед собой.
- Да не, Володя, - глухо произнёс он, поднеся ко рту рацию, - тут фарш… Говори диспетчеру, что только труповозка нужна, по скорой отбой…
В динамике прибора что-то прожужжало в ответ, и помощник сморщился и помотал головой.
- Слушай, Володь… Может им оставить? Мне оно надо? – сокрушенно произнёс он. На что рация ответила сердитым и непонятным с расстояния кашлем, - принял, - недовольно вздохнул помощник машиниста и повесил прибор на пояс. Затем он натянул промасленные перчатки и принялся брезгливо откидывать в сторону окровавленные части сбитого. В какой-то момент железнодорожник издал надрывный звук и торопливо отскочил в сторону. Согнувшись пополам, он изверг на щебень содержимое желудка и жадно, с присвистом задышал, задрав голову в ночное небо, - да ну на хуй! – выдохнул он, отдышавшись, - дальше сами, я пас, - и медленно, слегка пошатываясь, побрёл в сторону поезда, вытирая рот рукавом. Вскоре его силуэт растворился во тьме, а ещё через несколько минут раздался протяжный свист, и поезд, громыхнув сцепками, тронулся дальше.
- Так… - Михаил прикрыл глаза и медленно помотал головой, - вот сейчас я не понял. Круто, конечно, что мужик жив остался, но какого хрена? Этот… Это существо… Он что, только на нас охотится? Что за нах происходит?
- Вопросов больше чем ответов, - безразлично и как-то разочарованно промямлил в ответ Петя, - по-моему, нас никакие менты уже не спасут. Если его и не видно к тому же… Нам пизда.
Оба замолчали и, не сговариваясь, уселись на грязный пол будки. Помещение наполнила густая давящая тишина, висевшая мрачной пеленой несколько минут. Затем Михаил поднял глаза к потолку и отрешённо произнёс:
- Знаешь, я вот думаю: почему мы его видеть перестали?
- Ну… - безучастно проворчал Петя.
- В славянской мифологии есть понятие трёхчастного мира - «явь», «навь» и «правь». В «прави» живут боги, в «яви» - люди, а в «нави» - демоны. И вот, пока нас штырило, мы, возможно, могли видеть что-то за пределами нашего мира, заглядывать в «навь». А когда, как выразился Юра, кончился бензин, мы и перестали это чудовище видеть. Может он нас и убить из-за этого хочет, что мы его облик увидели.
- А что в славянской мифологии говорится про железную дорогу? – ухмыльнулся Петя.
- А знаешь! – оживился Михаил, - кстати, говорится! Первые обереги делали из железа. Считалось, что если закопать под порог железное изделие, то демон не сможет попасть в дом. Но там особое железо брали для ритуалов, в основном из метеоритов. А рельсы, они, знаешь, тоже из непростого материала делаются, там углеродистая высоколегированная сталь применяется. Вот, может, так же работает.
- Хм… А тут целая непрерывная полоса из оберега. М-да, сходится. Только как нам это поможет?
- Я вот думаю, если он этот отрезок железки так пасëт, то нам можно просто обойти по дуге подальше. До моста, например. А там перебежать пути, и всë, до свидания. Нужно будет только через отстойник переплыть, а там вдоль речки пару километров и к мосту выйдем. Мы, помнишь, малые там лазили? Там лестница на мост была. Одно хреново, что мы демона этого увидеть не можем.
- Ну-у-у... – Петя наклонил голову, взвешивая услышанное, - знаешь, чувак, - он вдруг заговорщически прищурил глаза, - есть одна тема, насчёт этой «нави» твоей. Вот, - он вытянул ногу и зарылся пальцами в кармашке джинсов. После манипуляций, сопровождаемых кряхтением и активной мимикой, в его ладони появилась небольшая красно-белая капсула цилиндрической формы, - это поможет нам его увидеть.
- Это что? – настороженно спросил Михаил.
- Тарен, - ответил Петя и встряхнул капсулу. В ней тут же что-то заколотилось, двигаясь от стенки к стенке, - армейский препарат. Он раньше в каждой военной аптечке был, по пять таблеток в капсуле. Их при ядерном взрыве нужно было все проглотить, чтобы не загнуться. Ну, я не знаю, что от пяти происходит, но даже от одной глючит так, что… - он закатил глаза и помотал головой.
- А ты где их взял?
- Так на полигоне заброшенном этих аптечек ëбом. Правда, почти все уже пустые давно, но, если хорошо поискать, можно кое-что и нарыть. Я, вот, на чёрный день хранил, и бля буду, если сейчас он не наступил!
- А сколько держать будет?
- Да у кого как, - пожал плечами Петя, - часа три-четыре.
- Ну хорошо, - кивнул Михаил, - ну вмажемся мы сейчас, а как мы в таком состоянии до моста дойдём?
- Так под тареном в сознании остаëшься, только глючит. Так что, ты как? Могу один закинуться.
Михаил с сомнением посмотрел на две таблетки, лежащие на подрагивающей ладони друга. Сердце забухало в груди, сопровождая трудное решение. Это не бензином дышать. Настоящий наркотик. Это как через запретную чёрту переступить, перейти своеобразный Рубикон. И будет ли путь назад, или как этот демон придётся ходить вдоль рельс, ища проход в прежнюю жизнь?
- Ладно, - выдохнул он, - давай попробуем.
Он по-птичьи дëрнул головой, проглотив препарат, и сморщился, ощутив как медленно поползла по пищеводу таблетка.
- И что дальше? Сколько ждать?
- Минут пятнадцать, может двадцать. Там поймëшь.
- Наркотики зло… - вздохнув, произнёс Михаил и уставился обречëнным взглядом в стену перед собой.
- Знаешь, - Петя увлечённо повращал в руке пустую капсулу, точно пытаясь рассмотреть в ней что-то сквозь мутно белый пластик одной из её половин, - у меня ведь брат двоюродный наркоманом был, - тихо произнёс он.
- Был?
- Да, умер в прошлом году.
- Передоз?
- Да не… Он деньги на дозу с корешами искал. Решили медь смотать из трансформаторной будки в садике заброшенном, а она под напряжением была. Его полтора часа колошматило, пока скорая, МЧС… - Петя махнул рукой и вздохнул, - там уже нечего спасать было.
- Да, невесело. А ты давно тарен глотаешь?
- Я пару раз всего. Я же не долбоëб. Так, мультики чисто посмотреть.
- Понятно, - пробормотал Михаил и нахохлился в углу, обхватив плечи руками. В будку, вместе с ночью всë смелее заползала сырая прохлада. Петя прикрыл глаза и начал тихонько мычать себе под нос какую-то размытую мелодию.
- У тебя часов нету? – спросил он, спустя какое-то время.
- Нету, - сонно ответил Михаил, - но по ощущениям минут двадцать уже прошло. Что-то никакого эффекта пока.
- Да вообще не вставляет! – подхватил из дальнего угла Юра.
- Вон, и у Юры тоже по нулям, - мотнул головой в сторону друга Михаил, - по ходу просроченные таблетки.
- Миша-а-а… - помахал Петя ладонью перед лицом у товарища, - а где ты тут Юру увидел? Юра на рельсах сейчас.
- Ох! – от неожиданности выдохнул Михаил, - как настоящий сидит. Фига себе, реализм!
- Ты лучше сюда посмотри! – понизив голос до шëпота толкнул друга в плечо Петя и указал пальцем на железнодорожные пути.
Чудище сидело возле рельсов и что-то перебирало длинными пальцами. Его сгорбленная спина лоснилась в свете луны, и короткие острые зазубрины на ней, похожие на гнилые клыки бешеного зверя, тускло бликовали при каждом движении серого туловища. Вот монстр задрал к небу свой уродливый хобот и щепотью, больше похожей на гигантского засохшего паука, закинул в чëрный зев морщинистого отростка что-то скользкое и бесформенное. Раздалось чавканье, напоминающее звук мясорубки, прокручивающей через себя мягкое, пронизанное жилами сало.
- Юрой ужинает, сука, - упавшим голосом прокомментировал Михаил.
- Самое время идти! – Петя энергично поднялся с корточек и направился к выходу, - давай, пока он занят, погнали!
Михаил ещё на несколько секунд задержал взгляд на мерзком и, одновременно, пронизывающем зрелище и, пригнувшись, последовал за товарищем.
- Давай бегом теперь, - махнул рукой Петя, когда они отошли от пустыря вглубь посадок, и перешёл на лёгкий бег. В полной темноте мелькали белыми штрихами только эмблемы на его кроссовках. Михаил, бегущий за смутной тенью друга, удивлялся тому, как тот до сих пор не споткнулся и не пропахал носом рыхлый чернозём. Галлюцинации больше не посещали, наверное, из-за темноты. Видимо, воображению, возбуждённому наркотиком, не хватало ткани для пошива каких-либо образов. Вскоре они пересекли свою поляну фантазий и по тропинке, протоптанной через заросли аира, осоки и камыша сначала ими, а потом чудовищной тварью, пробрались к берегу отстойника. Батарейки в фонарике, так и лежавшем на берегу, доживали свой электрический век, и луч стал желтоватым и тусклым. Но и этого хватило, чтобы рассмотреть разорванное тело Ильяса. На месте живота теперь зияла развороченная кровавая воронка, вокруг которой в какой-то извращенной эстетике были растянуты в разные стороны тонкие верёвки кишок. Голова выше челюсти представляла собой месиво из лопнувших костей черепа вперемешку с вытекшей белëсо-кровавой массой между ними.
- Сука! – с бессильной злобой процедил Петя, а Михаил только молча покачал головой.
Переплывать отстойник решили без одежды. Аккуратно сложенную её поместили в пакет, так и лежавший на поляне с ополовиненной бутылкой бензина. Бензин вынули, а пакет замотали полиэтиленовой лентой из пищевых пакетиков. Смердящая картофельной мезгой чёрная вода недружелюбно плюхнула в берег, когда в неë погрузились двое, и стала источать ещё более удушливый запах.
- Тут идти можно, - сдавленно произнёс Михаил, загребая одной рукой слабо отливающую серебром воду, - но ил внизу такой мерзкий, что ну его нафиг.
- Неизвестно, что там на дне, - отозвался Петя, - я бы не советовал туда ноги совать.
И вместе с этой фразой он резко шарахнулся в сторону, наткнувшись на что-то мягкое и податливое под водой.
- Блядь, что там?! – яростно зашипел он, - ещё и за верёвку какую-то зацепился!
Рядом булькнуло, вода возмутилась, а потом с тихим всплеском на поверхность вынырнуло бледное лицо. На месте глаз на нём зияли чернотой два разбухших кровавых провала, бесстрастно смотрящих в тëмное небо, а чëрные длинные волосы ленивой медузой разметались во все стороны вокруг головы. Нижняя половина у тела отсутствовала.
- Это же Баллончик! – с гримасой омерзения выдавил из себя Михаил и потрясëнный увиденным чуть было не опустил в воду пакет с одеждой, сжимаемый им над водой на вытянутой руке.
- Фу! – Петя резко отплыл в сторону от трупа, - я и при жизни то его недолюбливал, сатанист хуев! Может это он и вызвал эту тварь?
- Во всяком случае, он этого уже не расскажет, погребли быстрее отсюда!
Другой берег был такой же топкий и илистый. Густая поросль щедро свешивалась с краëв, точно в желании напиться смердящей отходами жижей. Чтобы выбраться на твëрдую почву пришлось сначала отломать несколько жирных кусков берега. Они с влажным хлюпаньем отваливались, стоило только ухватиться руками. Коленки и руки по самые локти измазались чëрным торфом и источали такой аромат, что даже навозные мухи побрезговали бы садиться на такую добычу.
- Я только кроссы пока обую, - поморщил нос Петя, тряся мокрыми ладонями, - одежды жалко, может понадобится ещё, если выберемся.
Михаил отрешённо покивал и завороженно уставился на поляну, покрытую ярко-красной травой, влажно шевелящейся в лучах подозрительно яркой луны. Трава шла волнами, меняя цвета с красного на синий и обратно. Потом тут и там начали расцветать огромные алые цветы с гигантскими тычинками в центре. «Рафлезия Арнольди», - вспомнил он название растения из детского лото. «У какого растения самый большой цветок в мире?», - спрашивалось в викторине. Познавательных игр и лото у него в детстве было предостаточно. А что там ещё было? Ах, да! Конечно! Самое длинное растение в мире! И тут же деревья, стоящие поодаль, оплели тугие побеги ротанговой пальмы.
- На что залип? – толкнул его в плечо Петя, - пошли, до речки дойдём – говнище это с себя смоем, а то эта тварь нас тупо по вони сейчас может найти.
- Угу, - пробормотал в ответ Михаил, - пошли.
Быстрая Добысна, петляющая виражами между крутых берегов, вынырнула им навстречу внезапно и шумно. Друзья сошли в воду, осторожно ступая по скользким валунам, не весть откуда ссыпанным в реку огромной кучей. Ходили слухи, что во время войны сюда свалился немецкий вагон с камнями. Правда, зачем фашисты перевозили в вагонах камни и, самое главное, как вагон оказался на таком отдалении от железной дороги, рассказчики умалчивали. Грязь с рук и ног чëрными разводами расползлась по воде и тут же, влекомая быстрым течением, уплыла дальше, к мосту, к месту назначения их путешествия.
- Миш, можешь посмотреть, у меня черви под кожей ползают? – встревоженно спросил Петя, прекратив вдруг натягивать майку.
- Да не, вроде, нормально всë, - ответил тот, внимательно рассмотрев грудь и живот товарища.
- Понятно, - выдохнул Петя и задумчиво добавил: - вы не бойтесь, это глюк…
Трава всë так же переливалась разными цветами в глазах Михаила, когда друзья продолжили свой путь вдоль извилистого берега Добысны. Сухая одежда теперь согревала озябшие тела, а запах отстойника практически выветрился после купания.
- Слышь, чувак, - сомневающимся голосом заговорил Петя, - тут такое дело… - он поморщился и почесал подбородок, - короче, от меня Оля залетела. Решил рассказать, а то мало ли что…
- Ого! Так у вас как, всë серьёзно?
- Ну… Теперь, получается, да. Знаешь, я ведь вообще детей не хотел, ну… В смысле никогда. Я считаю, что жестоко выпускать ребёнка в такой мир. Я и сам сыном успел всего пять лет побыть, пока мать не умерла. А бате, сам знаешь, на меня поебать. А теперь ещё и оказывается, что в этом мире такие твари существуют.
- Не ходили бы мы по таким местам, так и не знали бы про таких тварей, - вздохнул Михаил, - как говорится, следи за собой и будь осторожен.
- Вот-вот, - авторитетно подтвердила мать, - а я тебе говорила, что компания твоя тебя до добра не доведёт!
Она шагала рядом, по правую руку. «И как не замечал до сих пор?» - подумалось Михаилу.
- Напились опять? – строго спросила она.
- Мам, - устало сморщился Михаил, - мы не пили. Мы сначала бензином дышали, а потом колëсами закинулись. Вот что ты опять начинаешь?
- Что начинаю?! – взъярилась мать, - а ты, сынок, наверное, забыл, кто у тебя…
- Да заебало меня это всë! – перебил Михаил, - кто у тебя родители, где ты учишься, что люди скажут! С этими не дружи, с этой не встречайся! Да сколько можно то!? Двадцать лет одно и то же!
- Юля твоя шалава была, а друзья твои даже не алкаши, а наркоманы!
- А может мне и нужна девушка шалава, а друзья наркоманы! – не стерпел Михаил и перешёл на крик.
- Чувак, ты чего? – толкнул его Петя, - с кем ты базаришь?
- А? – встряхнулся Михаил, - блин, накрыло конкретно, с матерью спорил только что.
- Ну ты потише как-то, а то всë стадо спалишь. Ты лучше скажи, ты вот там кого-нибудь видишь? – он указал пальцем на подножие толстой ивы, скрытое висящими прутьями длинных тонких ветвей.
- Не знаю, там ротангом всë опутано, ничего не видно.
Петя вздохнул с облегчением и показал кому-то, видимому только ему, средний палец. В этот момент вода зашумела, будто лужа, по которой проехало колесо, а потом, в самом деле, из-за заворота, прямо по середине реки выехал человек на велосипеде. Из-за низко надвинутого козырька кепки лица было не рассмотреть, но, поравнявшись с друзьями, он пробасил:
- То бишь, батеньки, запалбамстрик возьмëте?
- Чего? – недоуменно переспросил Михаил, узнав в незнакомце Ильяса, - ты как на воде держишься, чувак?
- Запалбамстрика басят, - с ехидной усмешкой бывалого ответил Ильяс и, издав своë фирменное «Ху-ху-ху-хьу-ху!», укатил дальше по реке.
- Петь, я вот что подумал, - встряхнув головой произнёс Михаил, - а что, если монстр нас не собирался убивать, а просто выполз на нас посмотреть? А когда понял, что мы его тоже видим, решил от нас избавиться, чтоб не рассказали.
- Не знаю, - пожал плечами Петя, - я про другое подумал. После того, как Юру поезд сбил, я начал перебирать происшествия на железке за последние годы. Вспомни, сколько странных смертей было. Помнишь, братьев этих, что сидели на рельсах спина к спине? Машинист говорил, что они будто привязаны были друг к другу, а верёвок потом не нашли. А географичка наша школьная? Стояла себе на перроне, и вдруг как будто толкнул кто-то под пассажирский. Все свидетели так говорили, что не сама прыгнула. Потом, Таня Анисимова, помнишь? Тот чувак, что за рулём был, говорил, что машина сама поехала через закрытый переезд прямо под поезд. Все тогда решили, что пиздит. А если нет?
- И Женя, одноклассник наш, - подхватил Михаил, - тоже между вагонами свалился.
- Ага, и всë по эту сторону путей. Наводит на мысль. А вот ещё! – поднял палец Петя, - что там Ильяс про малого этого рассказывал, которому руку отрезало? Это когда вообще было? Лет пятнадцать назад, наверное.
- То есть, ты думаешь, что это всë наш друг делал?
- Я уже хрен знает, что и думать. Дурдом какой-то с этим демоном.
Добысна, тем временем, сделала последний крутой заворот и устремилась по прямой, разгоняя свои воды перед узким участком под железнодорожным мостом, где усеянная камнями, на этот раз может быть и из немецкого вагона, она превращалась в подобие горной реки, стремительной и опасной. Её правый берег, по которому этой ночью шли двое усталых и напряжённых путников, ближе к мосту набирал крутизну и становился отвесным и высоким. Шум воды, отражённый и многократно перемноженный фермами, швеллерами и конструкциями моста, становился всë громче и вскоре достиг такого уровня, что пришлось повышать голос, чтобы перекричать возмущëнную теснотой берегов стихию.
- Блин! А лестницы то и нету уже! – наклонившись ближе к Михаилу, вполголоса попытался перекричать шум реки Петя, - сгнила нафиг!
- И какие варианты теперь? – спросил тот.
- Ну смотри: на мост мы в этом месте не залезем, на пути тоже не заберёмся, слишком насыпь крутая. Варианты такие: либо назад возвращаться и речку переплывать, либо сейчас под мостом по краю перекрытия перелезем на ту сторону и там пути перебежим. Тут всего метров тридцать, сколько мы лезть будем? Минут пять? Я за второй вариант.
- Ну давай так, - легко согласился Михаил, - уже хочется, чтобы поскорее это всë закончилось.
Два массивных металлических двутавра, служивших основанием железнодорожному полотну, соединяли между собой широкие железобетонные опоры, устало гнездившихся по разные берега Добысны. И если ухватиться за край технической площадки перегона, а ноги поставить на нижний выступ двутавра, то можно было переставным шагом, по гусиному переправиться на противоположный берег реки. Так делали иногда на спор подростки, проверяя друг друга на слабо, так сейчас поступили и оказавшиеся в тупике друзья.
Край площадки неприятно чиркал острыми хлопьями ржавчины по немеющим пальцам, а мышцы рук гудели от напряжения, когда половина моста осталась позади. А через шум гремящего внизу водного потока до слуха пробивалось какое-то ритмичное цоканье. При каждом движении Петиных рук Михаил различал отчётливое «цок… цок.. цок…»
- Это ты, что ли? – злобно прошипел Михаил.
- Что я!? – в тон ему ответил Петя.
- Цокаешь чем-то по металлу!
- А, ну да, я, - смешался Петя, - это перстень стучит.
- Так сними!
- А как я, блядь, его сниму, если у меня руки заняты?!
- А на берегу нельзя было об этом подумать?! Представь, как это разносится теперь по всем путям! Как манок на утку!
- Ну не подумал… - виновато пробормотал Петя, - да тут уже до края…
Он не успел договорить, прерванный протяжным и утробным «э-э-э-э», раздавшимся прямо над их головами. Не сговариваясь, друзья переглянулись, словив испуганные взгляды друг друга, и в один голос, одновременно разжимая пальцы, прокричали:
- Прыгаем!!!
В ушах Михаила просвистело, а перед глазами, смазавшись в одну стремительную картинку, промелькнул ржавый двутавр, тёмный берег реки, уходящий за мостом вправо, и вспененная течением поверхность воды. Ноги стукнули о камни, и его тут же опрокинуло вперёд. Перевернувшись в воде по воле какого-то глубинного инстинкта он прочирил спиной о валуны, ударился головой и больно резанул голенью об острый камень. Вынырнув на поверхность и не обнаружив рядом товарища, он задрал вверх голову, и по его позвоночнику пробежал скребущий тысячью крохотными паучьими лапками ужас. Петя висел под мостом, бессмысленно болтая ногами и загребая воздух свободной рукой, тогда как вторая рука была оплетена длинными серыми пальцами чудовища. Друзья на короткий миг встретились взглядами, и в следующее мгновение Петя рывком подлетел вверх.
Чёрная фигура монстра застыла на мосту, разглядывая трепещущегося в тисках его чудовищной ладони человека. Его непомерно длинная лапа плëткой всплеснула снизу вверх, и из Петиной спины вырвались четыре окровавленных шиповидных пальца. Петя стиснул зубы от боли, а потом заорал. Эхо его крика отразилось в недрах моста, загудело и слилось с шумом воды. Два суставчатых пальца пролезли жертве в искажëнный криком рот, и вопль тут же превратился в надрывное бульканье. Чудовище резким движением вырвало парню нижнюю челюсть вместе с гортанью и, пытливо наклонив голову, пророкотало своë неизменное «э-э-э-э».
Течение уносило Михаила, постепенно замедляясь и кружась водоворотами. Из горла рвался то ли стон, то ли крик отчаяния, а в глазах стояли едкие слëзы. Чудовище отбросило в сторону безжизненное тело и, припав на передние конечности, устремило свой взгляд вслед беглецу, затем выпрямилось, встав на короткие ноги, и пронзило ночь оглушающим, похожим на китовую песню, рëвом. Парень сморщился от невыносимой боли в ушах и погрузился под воду. Тонкий свист вперемешку с рëвом был слышен и там, но уже глухо и далеко, вода милостиво сгладила страшный, леденящий душу звук. Михаил, преодолевая тяжесть враз намокшей и налившейся свинцом одежды, забрал в сторону берега и по-дельфиньи поплыл поперёк течения. Чувствуя себя мокрым котом в промокших до нитки джинсах и майке он выбрался на песчаную косу и в бессилии упал на колючий песок. В воздухе царила ночная тишина. Где-то лаяли собаки, поблизости, в сплетении густой травы квакали лягушки, над ухом назойливо запищал одинокий комар. Вдали послышался гудок, и темноту, сгустившуюся над мостом, разрезал острый прожектор пассажирского. На путях было пусто.
* * *
Вечером следующего дня в квартире Михаила раздался настойчивый звонок в дверь. Звонили долго и назойливо. Бесконечное «дз-з-з-з», казалось, вот-вот просверлит дыру в черепе и доберётся до самого мозга.
- Заходите, Алексеевич, - послышалась подавленная, сквозь вздох фраза матери, - Миша, выходи, к тебе, - уже более громко добавила она.
Участковый грузно опустился на диван, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и положил рядом с собой планшет с документами. Михаил уселся в кресло напротив и пустым взглядом уставился себе под ноги.
- Ну что? – задал самый бессмысленный вопрос милиционер, в ответ на который Михаил благоразумно промолчал. Участковый хмыкнул и провёл пальцами по чёрным усам, подковой окаймляющих толстые губы, - а я давно говорил, - вдруг произнёс он невпопад, - плохо вы кончите. Нужно было вас хорошенько за жопу взять. А сейчас что? Два трупа! Один на мосту, второй возле завода. Они ж как сейчас? – повернулся он к матери Михаила, - на полигоне аптечки распотрошат, тарена наглотаются, а потом вот! – участковый развëл руками и картинно вздохнул, - двое под поезд бросились, ещё один пока без вести числится. Ещё и Карибский этот вторую неделю не находится. Не деревня, а чëрт пойми что! А всë почему? Контроля нет за молодëжью! – он хлопнул пухлой ладонью по планшету, - вот ты где был вчера вечером? Где ваш сын был вчера вечером? – обратился милиционер уже к мрачно молчавшим родителям.
- Сходил погулял и вернулся, - едва слышно ответила мать.
- Я так понимаю, что с погибшими гулял?
- Угу, - кивнул Михаил.
- Употребляли?
- При мне нет, потом – не знаю.
- Не знаешь, - хмыкнул участковый, - всë ты, дружок, знаешь. Ладно, экспертизу проведут, там разберёмся. Тебя, кстати, я тоже отправлю анализы сдать на запрещённые препараты, может, по-другому тогда запоëшь. Ну, - он хлопнул себя по туго обтянутым форменными брюками ляжкам и медленно поднялся с дивана, - как я и думал, от тебя пока толку мало. Это ладно, зайду попозже, - милиционер водрузил на голову фуражку и, изобразив жестом нечто среднее между воинским приветствием и дружеским салютом, направился к выходу.
- Сынок, а что, всë-таки, произошло? – негромко спросила мать, когда шаги участкового пробарабанили по ступенькам подъезда.
- Я уже говорил – не знаю, - упрямо повторил Михаил, - когда мы разошлись, всë было нормально, - он встал с кресла и ушёл в свою комнату.
- А днём куда ты ходил? – уже сквозь закрытую дверь спросила мать.
- Гулял, - буркнул в ответ Михаил. Мать ещё постояла некоторое время возле закрытой комнаты в надежде услышать что-нибудь вразумительное, а потом, вздохнув, ушла на кухню, откуда уже настойчиво тянуло чем-то подгоревшим.
Когда за окном начало темнеть, Михаил встал с кровати, на которой бесцельно валялся последние пару часов, и щёлкнул выключателем. Темнота доставляла чувство дискомфорта и тревоги после всего случившегося. Кровать недовольно скрипнула под опустившимся на неё телом, и Михаил заворочался на месте в поисках более удобной позы.
«Цок-цок», - едва слышно донеслось от зашторенного окна. Михаил замер и настороженно вслушался. «Цок-цок-цок», - уже смелее постучался кто-то с той стороны. Михаил на носочках подкрался к книжному шкафу и запустил руку за заднюю стенку, где проектировщики мебели зачем-то предусмотрели потайную нишу. Рука нащупала сначала колоду карт с порнографическими изображениями, лежавшую там с подросткового возраста, выбросить которую не позволяло какое-то чувство ностальгии, а потом пальцы наткнулись на продолговатую капсулу, результат его сегодняшней прогулки на заброшенный полигон.
«По крайней мере, я тебя, хотя бы, увижу», - подумалось Михаилу, и он закинул в рот таблетку, ведь сомнений в том, кто может стучаться ночью в окно его квартиры на третьем этаже панельного дома у него не было…
Часть 2
Глава 1
Старая дверь тонко скрипнула, и в сенях послышались торопливые шаги. Грохнули сложенные на столе чугунки и сковороды, и в хату забежала запыхавшаяся раскрасневшаяся женщина. Судорожными торопливыми движениями она распустила тугой узел расписного платка и, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, тонко, по-бабьи заголосила:
- Люба, спасай! Любка, Любочка, они Андрюшку забрали! Забрали Андрея нашего, забрали-и-и… - скомкав свободно сползший с головы платок она бухнулась на колени и, не совладав с собой, заревела в голос, упершись головой в колени сестры, обтянутые длинным льняным сарафаном.
- Кто забрал?! Немцы?! Когда?! Успокойся! – схватила ночную гостью за плечи Любовь Митрофановна, или просто «Крëстная», как называли её в деревне. Бог своих не дал, а покрестить ребёнка местную ведунью звали охотно и часто, вот и ходила она в крëстных матерях почти у всей деревенской ребятни.
- Мы же его прятали-и-и… - вновь заголосила женщина, - под полом до самого вечера. А они ночью пришли. Ироды, выблядки Гитлеровские, паскуды, чтоб им сгореть всем! Суки! Ненавижу! Любка, спасай, помоги! Что хочешь проси! Христом Богом прошу! Любочка-а-а… - и она перешла на тонкий скулящий вой, мало похожий на человеческий голос, раздирая ногтями щëки.
- Меланья! – гаркнула хозяйка хаты, - по первое, успокойся! Успокойся, кому сказала! – рыкнула она на сестру низким грудным голосом, отчего та враз замолкла и уставилась на Крëстную воспалëнными глазами, судорожно всхлипывая, - рассказывай по-порядку, - уже более спокойно произнесла Крёстная, - и на лавку сядь, я тебе не панночка – на коленях передо мной стоять.
Меланья поднялась с пола и, шмыгая носом, неуклюже опустилась на лавку у печки.
- Мы же Андрейку нашего прятали от нелюдей этих, - начала она срывающимся голосом, глядя пустыми глазами в черноту за маленьким окошком, - всех детей забрали по деревням, сама знаешь, кровь они для выблядков своих у деток наших… - она не смогла закончить и, зажав рот ладонью, мелко затряслась.
- Ну тихо, тихо, - Крëстная провела рукой по волосам сестры, - посиди здесь, я сейчас отвар тебе из чабреца приготовлю. Успокоиться тебе надо. Уснуть ты, конечно, уже не уснёшь, но хоть реветь перестанешь.
Крёстная вышла в переднюю, застучали какие-то склянки, глухо стукнул ухват, и вскоре в хате густо повис пряный аромат заваренных трав.
- На вот, выпей, полегчает, - протянула она сестре дымящуюся кружку, - пей, пока горячая. Давай-давай, всë выпивай.
Через несколько минут дыхание Меланьи выровнялось, а всхлипы стали редкие и как будто случайные. Она вздохнула и горько улыбнулась краями рта.
- Поможешь? – подняла она на Крëстную умоляющий взгляд.
- Наши бьют фашиста, - коротко ответила та и забрала у гостьи пустую кружку, - Гомель уже освободили, скоро тут будут.
- Убьют ведь, - едва слышно простонала Меланья.
- Знаю, - отрезала Крёстная и загремела посудой, отдëрнув кружевную шторку, - золото в доме есть?
- Да откуда? – лицо сестры дëрнулось, скривилось в кислой гримасе, и она медленно сползла с лавки на пол, - нету ничего у нас, нету-у-у, - снова завела она и уткнулась лицом в ладони.
- Так! – топнула Крёстная, - прекращай! Я думать так не могу!
Сестра тут же осеклась и, коротко всхлипнув, поджала губы.
- Платок свой бери материнский, - закомандовала ведунья, - оботрись им, сама знаешь в каком месте, и сюда давай. Староста ваш в каком доме живëт? Он же шпрехает, небось, по-ихнему? Учителем ведь до войны был? Да сиди ты! Одна пойду. От тебя сейчас толку…
Пылающие угли недовольно пыхнули, зашипели и мгновенно стали чёрными, когда их нагло вынули совком из алеющего жерла русской печки и окунули в воду.
- Расстилай платок на пол! – не оборачиваясь дëрнула головой Крëстная и, слив из совка почерневшую воду, высыпала на расписную ткань дымящиеся угли, - в узел завяжи, - буркнула она сестре и сняла с крючка тулуп.
Декабрьская ночь встретила позднюю гостью колючим морозом и мелкой секущей шурпой. Рассыпчатый снег вился лëгкой позëмкой, заметая следы бредущей прочь от хутора женщины. Крëстная подняла воротник тулупа и спрятала лицо в овечий подбой так, что видны остались только пылающие решимостью карие ведьмины глаза. На мосту через реку как обычно стояли часовые, и Крёстная, пробравшись через голые чëрные прутья орешника, спустилась к пологому склону и по скованному льдом руслу отправилась на другой берег. Вдали прогрохотал поезд. Сейчас они шли один за одним, немец катился назад и спешил увезти награбленное подальше от наступавшей каждый день линии фронта. За покрытыми снегом огородами показалась деревня. Мрачную тишину, царившую среди осиротевших хат, время от времени нарушал лишь редкий собачий лай. Ничего не выдавало страшное горе, свалившееся на жителей посëлка. Фашисты устроили в бывшем панском имении страшный концлагерь по забору детской крови для нужд своей проклятой армии. Кто успел спрятать детей по подвалам и погребам, когда начались облавы, жил в постоянном страхе, а кто не успел… Ведунья горько вздохнула и впервые в жизни порадовалась, что у неё-то никого не заберут. За двенадцатилетнего племянника Андрейку она молилась каждый день, и до сегодняшнего дня бог берëг. Это ж надо… Сколько этим немцам осталось здесь находиться? Месяц? Два?
Вытерев со лба горячую испарину, Крëстная постучала кулаком в деревянную калитку дома старосты. Через несколько секунд в окне вспыхнул свет, и лязгнула щеколда двери – представитель оккупационной власти всегда жил в ожидании гостей, в любое время суток.
- Кто там? – заискивающе спросил мужской голос.
- Открывай, Степан! Это Люба!
- Чего надо среди ночи?! – голос тут же почерствел и в нём появились презрительные нотки.
- Открывай, Иуда! – ещё раз стукнула в калитку гостья, перекрикивая завывающий ветер, - хоть что-то хорошее в жизни сделаешь!
- Сейчас, телогрейку накину, не кричи только, - проворчал хозяин и скрылся за дверью.
В натопленной хате старосты Люба скинула тулуп и устало опустилась на стул. Из спальни показалась заспанная хозяйка и, кутаясь в полы халата, недовольно посмотрела на ночную гостью.
- Потише только, - сонно пробормотала она, - детей перебудишь.
- Детей? – усмехнулась Крëстная, - ваши-то спят. Покормленные, в тепле. А у соседей ваших дети где? Что молчите? Не знаю, как вы людям в глаза смотрите.
- Стёпа, прогони её, - зашипела в ответ хозяйка, - вон пошла, ведьма! – Пронзила она взглядом гостью, - тебе ли рассуждать о детях? Своих роди, воспитай, а потом других учи, что делать надо и как их защищать.
- Ты чего пришла?! – яростно зашептал староста, - думаешь я Андрея вашего выдал? Не мой грех! Вот те крест, не я это! Не знаю, кто, не знаю, клянусь, не знаю!
- Да что ты перед ней стелешься? – хмыкнула жена и скрестила руки на груди, - что она тебе сделает? Проклянëт? Ха! Смешно! Да мы все здесь прокляты, вся земля, вся страна эта проклята!
- Мне всë равно, кто его выдал, - спокойно ответила Крëстная, - сейчас мне нужно вернуть мальчика назад, и ты мне поможешь.
- Да ты… - вскрикнул было староста, но после злобного шиканья жены тут же перешёл на шёпот, - да ты в своём уме, Люба? – вытаращил он глаза на гостью, - как ты это себе представляешь?
- Тебя всë равно повесят скоро, не эти, так наши, - не меняя выражения лица произнесла Крёстная, - хоть один грех с тебя на том свете спишут. Давай одевайся, к маëнтку пойдём. У тебя из часовых знакомые есть?
- Клаус и Оливер, - каким-то не своим голосом, будто против воли, прохрипел Степан, - в баню ко мне ходят по субботам. Но я не знаю, кто из них сейчас на дежурстве.
- Да ты никак идти собрался?! – всплеснула руками хозяйка, - совсем одурел?! О себе не думаешь, так хоть о нас с детьми подумай, дурак!
- Остынь, Оксана, - отмахнулся староста и снял с полки меховую шапку, - скоро немцы убегут, а нам здесь жить, - процедил он сквозь зубы, приблизившись к жене, - или ты хочешь на осине возле клуба висеть?
Жена открыла было рот, чтобы возразить мужу, но, сощурив глаза, плотно сжала губы и, развернувшись, скрылась в спальне.
- Пошли, - буркнул Степан и, вставив ноги в валенки, открыл перед Крёстной дверь.
Снег убаюкивающе поскрипывал под ногами идущих, а в ушах едва слышно, словно побитая собака, подвывал под стрехами чёрных сараев студëный ветер. Смурное декабрьское небо навалилось своим тяжёлым брюхом на заиндевевшую деревню, и только в одном месте случайная прогалина среди серых туч обнажила бледный росчерк серпа растущей луны. Две незаметные фигурки продрались сквозь занесëнную по пояс посадку, минуя пост на мосту, и, выйдя на лёд, зашагали вдоль излучины к дальней калитке имения. Мимо поплыла полоса кирпичного забора. Побитая ветрами, дождём и эрозией она являла собой кроваво-красную ленту, похожую на разорëнный медведем улей. Выеденные временем соты раскрошившегося кирпича пустыми глазницами смотрели на двух путников, неверно шагающих по мутному, изъеденному трещинами льду.
- А что делать-то нужно? – Нарушил тишину Степан, - ты же понимаешь, что моë слово для них пустой звук?
- Ты, Степан, не обижайся, - сквозь частое дыхание ответила Крёстная, - но ты всю свою жизнь не знал, что делать. Помнишь, в гражданскую немцы стояли? Так ты за немцев. Большевики пришли – ты звезду нацепил и красным знаменем обмотался. Вот и сейчас – старостой стал, детей чужих дьяволу отдаëшь. Ты что… - она остановилась и посмотрела прямо в глаза Степану, - ты Бога обмануть решил? Так, Стёпа? Перехитрить задумал?
- Так я это… - замялся староста, - я ж… Дети у меня, Люба, пойми…
- Не пойму и не прощу, - выдохнула Крёстная, - бог тебе судья, Степан, бог тебе… Пойдём, давай скорее, время убегает!
И они зашагали по скользкому зеркалу скованной морозами Добысны. Вскоре возле чёрного провала калитки у изгиба реки показалась фигура часового, по уши укутанная в ватную шинель. Завидев ночных гостей он перестал зябко переступать с ноги на ногу и лязгнул затвором автомата. Овчарка тоже приняла стойку и глухо зарычала.
- Hör auf, ich schieße! – прокричал он.
- Ich bin's, Stepan, schieß nicht! – крикнул в ответ староста и поднял руки, демонстрируя, что в них ничего нет, - Oliver, du bist es? – спросил он у немца.
- Nein, ich bin es, Klaus, - ответил часовой и опустил автомат.
- Клаус сегодня, пойдём, - пояснил Степан и мотнул головой в сторону калитки, - что мне ему говорить-то?
- Сейчас подойдем, - вполголоса забормотала Крёстная, - я говорить буду, а ты переводи. Вопросов не задавай, говори за мной слово в слово, понял?
- Угу, - кивнул Степан и вытер рукавицей с затылка внезапно выступивший пот.
- Hallo, Steрan, - поднял руку часовой, когда двое приблизились к нему вплотную.
- И тебе не хворать, Клаус, - печально улыбнулся Степан, и тут Крёстная заговорила… Не заговорила даже – затараторила так, что староста едва справлялся с переводом.
- Первым разом, добрым часом Господу Богу молюсь, Прочистой Матери поклонюсь! Выговариваю рабу божьему Клаусу урок. Как на синем море стоял дуб, на горе, на том дубе сидели три девицы-примовные примовницы. Одна Настасья, другая Прекрася, третья Чаромха. Настасья Панов приговаривает, Прекрася ширинки шьёт, Чаромха рабу божьему Клаусу уроки, приговоры выговаривает придумные, пригадные, пристрешные с буйной головы, с красной крови, с румяного лица, с белой кости долой тащи. Откуда ты лихое лихочко взялось, чтобы там и осталось ,откуда пришло, чтоб туда и сошло.
Клаус за это время успел сначала нахмуриться, потом с ухмылкой и немым вопросом посмотреть на Степана, а после лицо его расслабилось, уголки губ поползли вниз, взгляд стал стеклянным и немым, а рот слегка приоткрылся. Овчарка тоже присмирела и, наклонив голову набок, тонко заскулила.
- Тьфу-тьфу-тьфу! – Резко выпалила Крёстная в лицо фашисту и трижды порывисто его перекрестила, - хлопчика нам надо забрать, - ласково и как-то заискивающе, заглядывая немцу даже не в глаза, а в самую душу, произнесла она, - у нас золото есть, всë тебе отдадим.
- Gold? Zeig mir! – часовой отряхнулся, и взгляд его приобрёл осмысленность.
- Просит показать, - испуганно перевёл Степан.
- Вот, смотри! – Крёстная зарылась в подкладке тулупа и выдернула оттуда туго завязанный платок. Распустив узел, она развернула края и в тусклом свете робкой молодой луны сверкнули золотым блеском несколько колец, массивный браслет с искусным тиснением, полыхнули капельками рубинов миниатюрные серёжки, лениво растянулась, тихонько тренькнув звеньями, цепочка, толщиной с доброго червяка, - мальчик светленький такой, кудрявый, Андрейкой зовут, сегодня только забрали, - умоляюще улыбнулась ведунья, - ты приведи его сюда, мы подождём, мы покараулим, покурим, у калитки постоим, тополя и ели разглядим, подменим, поселим, отправим раба Божьего Клауса за отроком Андреем, золото рассыплем, по земле, по погосту, следы потеряем, глаза отведём, иди, Клаус, иди!
И Клаус, выслушав сбивчивый перевод от старосты, сначала нахмурился, по его лицу пробежала волна сомнения, но всë же повернулся и вразвалку, по-пингвиньи, насколько позволяло зимнее обмундирование часового, зашагал вглубь огороженной кирпичной стеной территории.
- И что теперь? – спросил Степан, не сводя глаз с чёрной овчарки. Та сидела неподвижно и с интересом разглядывала гостей.
- Ждать будем, пока Андрея не приведёт, - устало ответила Крёстная. Лицо её осунулось, а глаза будто провалились вглубь потемневших глазниц. Потянулись долгие минуты ожидания. Двое человек, ожидающих у калитки, начали переминаться с ноги на ногу, кутаясь от ночного мороза. При каждом их движении собака то вопросительно порыкивала, то начинала тонко и нетерпеливо скулить.
- Слушай, люба, - неуверенно начал Степан, - ты не подумай чего… Я так, заради интереса… А откуда у тебя столько золота?
- Что, и тебя оно к себе потянуло? – с усмешкой ответила Крёстная, - можешь рот не разевать, не для тебя оно.
- Так я что… - спохватился староста, - я ж ничего, я ж просто…
- Идёт, кажись! – осадила Степана ведунья, - сейчас хлопчика забираем и ходу в деревню, пока не спохватились!
Клаус вёл мальчишку за ворот телогрейки, надетой на тощее тело и повисшей на нём бесформенным андараком. Мальчик торопливо перебирал тонкими ногами, едва поспевая за часовым. Иногда он поскальзывался на вытоптанной дорожке, но сильная рука немца тут же грубым движением возвращала его на блестящую стежку. В глазах ребёнка читалась отрешённость и пустота. Васильковые, цвета летнего неба, теперь они казались бледно-голубыми, пожухлыми и увядшими. Тяжёлые набрякшие снежным настом валенки собрали на себе целые сугробы, и мальчик с трудом передвигал их ослабевшими ногами.
- Андрейка! – вспыхнула Крёстная и тут же накрыла рот ладонью, ловя на полувздохе рвущийся вопль.
- Wo ist das Gold? – гаркнул немец запыхавшимся голосом.
- Золото просит, - шёпотом перевёл староста.
- Сама поняла, - буркнула Крёстная и снова зарылась рукой в недрах тулупа.
Узел с украшениями грузно опустился на ладонь фашисту, и он, криво улыбнувшись, толкнул мальчика в руки Крёстной.
- Всë хорошо, Андрейка, - прошептала та, сжимая худое тело в объятиях, - теперь всë будет хорошо.
Немец произнёс ещё что-то на своëм рубленном непонятном языке и указал автоматом в сторону речки.
- Уходим, - дёрнул Любу за полу тулупа Степан, - давай быстрей, пока он добрый.
Обратный путь оказался тяжелее и дольше. Андрей постоянно падал и проваливался в какое-то забытье. Глаза его закатывались, а тело начинала бить лихорадка. Приходилось нести его по очереди, отдыхая каждые пять минут.
- Это они колют им что-то, - упёршись руками в колени произнёс Степан сквозь тонкий свист, вырывающийся из безнадёжно прокуренных лёгких, - чтобы, значит, кровь у них, у детей-то, не сворачивалась, и чтоб не сопротивлялись.
- Выблядки! – сплюнула на лёд ведунья, - ничего, не долго вам осталось на нашей земле пановать! – она повернулась к горящему огнями прожекторов имению и погрозила тому кулаком, - передохнете скоро все!
Андрейку кое-как привели в чувства и, поддерживая с двух сторон, повели подальше от кроваво-красной ленты стены, опоясывающей неровным овалом концентрационный лагерь «Красный берег», конвейер смерти по забору детской крови для солдат вермахта. А где-то вдали, в каких-то ста километрах громыхала грозным набатом, стучала в покосившуюся германскую дверь, отбивала последние месяцы рейха операция «Багратион»…
Спустя полчаса обессилевшего и полуобморочного Андрея просто-таки швырнули в объятия обезумевшей от ожидания матери вымотанные и вымокшие до нитки проводники. Та, с опухшими от рыданий глазами, располосованными ногтями щеками и разметавшимися волосами, издала нечеловеческий какой-то стон и скомкала, смяла тщедушное тельце ребёнка, заревела раненой коровой, уткнувшись в лохмотья старой телогрейки, затряслась в беззвучных рыданиях. И впервые за вечер с потрескавшихся пересохших губ ребёнка сорвалось едва слышное: «мама».
- Любка! Проси что хочешь! – упала на колени Меланья, продолжая прижимать к себе сына, - по гроб жизни должница твоя! По гроб жизни! – и снова завыла тонко и протяжно.
- Зови Миколу, - устало отмахнулась Крёстная, - берите санки и прямо сейчас идите в Пристань. Там партизаны, немцы туда не сунутся. Прячьтесь у людей, хоронитесь. Сюда не возвращайтесь. Немцы бегут. Скоро всë уляжется, забудут про вас.
- Ага… - растерянно пробормотала Меланья, - я сейчас… Я туда и обратно… Мы с санками… Андрейка, ты поспи, котик, пока на печи, поспи, хороший мой, мама скоро… - и, схватив на ходу кожух, выбежала из хаты.
Вскоре две чёрные фигурки медленно шли по заснеженному полю, оставляя на нём прямую тонкую полосу – след от саней-волокуш, на которых мирно спал укутанный, точно капуста, двенадцатилетний Андрюшка, вырванный в последний момент из пасти страшного зверя. Тонкий изогнутый серп луны кривой улыбкой прорезал тëмное небо и посмотрел сверху на спешащих людей, на скованную немым ужасом деревню и на раскинувшееся среди вековых дубов панское поместье, окутанное колючей проволокой и утыканное по периметру чёрными вышками, словно старческий рот редкими гнилыми зубами. Светилу было невдомёк, да и вовсе, скорее всего, не волновало, что в этот самый момент на него точно так же, только снизу вверх смотрит комендант концлагеря гауптштурмфюрер СС Фридрих Дальмайер.
Офицер нервно курил и смотрел на прорезавший хмурые небеса полумесяц. Смотрел одним глазом. Второй закрывала плотная чёрная повязка. Зрение в левом глазу после ранения стремительно ухудшалось, а сам глаз медленно затягивался мутным бельмом. Снег у входа в главный корпус лагеря, где стоял комендант, был расчищен до чёрного асфальта и теперь лежал бесформенными сугробами по краям площадки. Пленные работали на совесть. Дальмайера поднял полчаса назад его личный адъютант по приказу обер-лейтинанта Боша. Формально Бош не был начальником коменданту, он был здесь представителем ячейки тайной службы «наследие предков» и занимался с несколькими помощниками своими тайными делами с пленными детьми. Дальмайеру до этого не было никакого дела, у него своих проблем хватало с избытком. Воспоминание о потерянном грузовике неприятно кольнуло в висок и офицер, поморщившись, глубоко затянулся табачным дымом. И угораздило же водителя на тонкий лëд выехать, а ему, коменданту, теперь отвечай за утраченную технику. Приказ срочно избавиться от тел, изначально предназначенных для исследований, пришёл ещё во вторник, а грузовики с камнями удалось выписать из-под Бобруйска только к четвергу, вот и делали всë второпях, а спешка никогда ни к чему хорошему не приводит. Детские трупы решили сбросить в заболоченный карьер и засыпать камнями. Это было плохим знаком. Так руководство решило избавиться от улик военных преступлений. А для чего? Тут не нужно быть гением, чтобы понять: на верху готовятся к трибуналу. Поэтому и спешка. Поэтому три грузовика и поехали по кратчайшему пути к карьеру по льду реки. Третий автомобиль проломил лёд сначала задним колесом, потом завалился на бок да и ухнул в прорубь, рассыпав в воду целый кузов камней. Но это ладно, тут лишней писаниной можно отделаться, а вот телеграмма за подписью некого полковника Хаармана, пришедшая вчера утром, перевернула весь привычный уклад лагеря. Старшим офицером назначили того самого Боша, и теперь Дальмайер вынужден был вскакивать среди ночи по его приказу.
Он выпустил клуб густого дыма, который тут же расползся сизым облаком, застилая яркий серп растущей луны. Та, в свою очередь, точно обидевшись, спряталась за тяжёлую свинцовую тучу и осталась в небе едва уловимым пятном. Комендант перевёл взгляд ниже на двух каменных чудовищ, нависающих над аркой входа в поместье. И если левая фигура была практически неузнаваемой и являла собой каменное крошево, надетое на ржавый прут арматуры, то правая сохранилась отлично и представляла из себя ревущего льва, вместо хвоста у которого выглядывала из-за спины шипящая змея. Из пасти скульптуры свисала на добрых полметра острая шипастая сосулька. Водосточная система усадьбы была выполнена так, что в сезон дождей каменное нутро истукана бурлило и клокотало, разнося на всю округу своë зловещее «гур-гуль, гур-гуль», не даром французы назвали этих чудищ горгульями.
«Летучая мышь!» - спохватился Дальмайер, - «где она сегодня?» И принялся вглядываться в полосу из маленьких квадратных барельефов с цветком внутри каждого, горизонтальной пилястрой разделявшую здание на два этажа. Уже смирившись с этой причудой странной усадьбы, списывая её на собственное нервное расстройство, он каждый день просто искал среди цветов одну единственную летучую мышь, которая ежедневно меняла своё местоположение. На этот раз крылатый зверёк нашёлся чуть правее окна, и Фридрих снова готов был поклясться, что вчера квадратик с мышью был в другом месте. Он вздохнул и сделал затяжку.
- Прошу прощения, что заставил ждать, - донёсся слева скрипучий голос, и в круг света вошёл обер-лейтенант Йозеф Бош.
- Ничего страшного, - махнул рукой Дальмайер, - как раз покурить успел. «И найти проклятую мышь», - услужливо шепнул внутренний голос.
- Что, летучую мышь ищите? – точно прочитав мысли коменданта усмехнулся Бош. Его одутловатое лицо при этом вздрогнуло и расплылось в улыбке
- А вы тоже… - открыл рот от неожиданности Фридрих.
- Да, я тоже её вижу, - блеснул глазами из-под стёкол пенсне Бош, - это одна из загадок этого поместья. Собственно, это и одна из причин, по которой я вас поднял среди ночи. Давайте немного прогуляемся. Извините, что так, ночью, но, сами понимаете, ситуация складывается не в нашу пользу. Русские наступают, и это вынуждает нас спешно сворачивать наши э-э-э… Как сказать-то? Наши процедуры, - он ухмыльнулся и поправил меховой воротник.
- Йозеф, - устало вздохнул комендант, - мне нет никакого дела до ваших экспериментов. Делайте, что хотите, мне всë равно. У меня административных забот хватает и без вашего тайного кружка.
- Теперь нет, - хищно улыбнулся Бош, - теперь это касается лично вас. Но позвольте я, прежде, чем перейти к сути, проведу небольшой экскурс в историю, - он замолчал и вопросительно посмотрел на собеседника.
- Хорошо, Йозеф, давайте, - раздраженно кивнул Фридрих, - надеюсь, это что-то важное.
- Конечно, важное, а как иначе? Но давайте зайдëм в корпус, мороз сегодня лютый. Да и ветер ещё… - Бош поëжился и жестом предложил коменданту пройти в помещение.
В бывшем дворце помещика, а ныне – главном корпусе концлагеря было натоплено сверх меры. Офицеры тут же расстегнули тёплые шинели и сняли фуражки.
- Нужно дать указание, чтобы топили поменьше, - обер-лейтенант достал платок и вытер выступившую на затылке испарину, - хорошая архитектура дворца надолго удерживает тепло. Так вот, насчёт дворца, - он важно закинул руки за спину и неспешно зашагал по лестнице на второй этаж, - до русской революции эта усадьба принадлежала российскому миллионеру Козел-Поклевскому, фабриканту, серьёзно увлекающемуся эзотерическими практиками. Приобрёл он её у генерал-лейтенанта Гатовского, а тот, в свою очередь, купил эту землю у Никиты Муравьёва, участника декабристского восстания тысяча восемьсот двадцать пятого года. Но это всë неважно. Важно само место. Всë началось ещё при строительстве имения, ещё не такого, каким оно сегодня является, это уже Поклевский всë вот это, - он размашисто обвёл рукой просторное фойе, украшенное лепниной и колоннадой, изрядно облупившимися и потемневшими, но всë ещё хранившими размах и величие, - а в шестнадцатом веке, когда основали усадьбу. Всë тогда было куда проще – деревянные терема, флигеля для прислуги, ничего особенного. Но, это только на первый взгляд! – Бош многозначительно поднял бровь и взглянул на шагающего рядом Дальмайера, - бесследно пропадали строители. Прямо в парке. Постоянные ссоры, пьяные драки между рабочими.
- Диковинное дело, - хмыкнул комендант, - драки между рабочими.
- Это да, - согласно кивнул обер-лейтенант, - тогда никто этому значения и не придал. Зато после заезда первых владельцев начались по-настоящему странные вещи. Звуки, стоны, видения у жильцов, несчастные случаи. Вскоре от усадьбы решили избавиться. И избавлялись от неё с завидным постоянством, пока она не попала в руки к вышеупомянутому Козел-Поклевскому. Как я уже говорил, помещик увлекался эзотерикой… Пройдëмте сюда, - Бош жестом предложил зайти спутнику в большой зал для приëмов. За дверью было темно, и обер-лейтенант достал из кармана фонарь. Жëлтый луч осветил просторное помещение с высоким потолком и массивным камином у одной из стен, - так вот, - продолжил Бош, - со своими помощниками он обнаружил в этом месте много интересного. Вот, например, посмотрите какой фокус здесь происходит.
Он запустил руку во внутренний карман шинели и выудил оттуда золотое кольцо, через которое был продет тонкий жгут из светлых волос. Взявшись за его кончик, офицер подвесил кольцо в воздухе, удерживая жгут двумя пальцами. Украшение медленно начало раскручиваться против часовой стрелки, постепенно ускоряясь.
- Остановите кольцо, Фридрих, - негромко произнёс Бош, - смелее, не бойтесь.
Дальмайер осторожным движением поднёс указательный палец к вращающемуся предмету и сначала сбил ритм вращения, а потом полностью его остановил.
- Хорошо, - вкрадчиво продолжил обер-лейтенант, - а теперь уберите палец. Как видите, я ничего не вращаю.
Получив свободу кольцо медленно стронулось с места и начало уверенно набирать обороты.
- Хм, - комендант почесал подбородок щепотью пальцев, - занятное явление. Вот только я всë равно пока не понимаю, как это…
- Тс-с-с, - поднял палец Бош, - теперь подойдëм к камину.
Через несколько шагов от скорости вращения кольца воздух начал тихонько гудеть, а само украшение превратилось из кольца в мерцающий в свете фонаря шарик.
- Это что? – нахмурился Дальмайер, - магнитное поле какое-то?
- Магниты не притягивают золота, - хищно улыбнулся обер-лейтенант, - зато золото притягивает кое-какая другая сила. Но служит золото стократ на воровство и на разврат. «Фауст» Гёте, - поиграл бровями он.
- Что это значит, Йозеф? Не темните, - устало вздохнул Дальмайер.
- Вы обратили внимание, Фридрих, - не сводя с лица странной ухмылки спросил Бош, - что этот камин единственный, который не разжигают в усадьбе? А всë потому, что у него нет дымохода! Он, точнее, есть, но чисто декоративный, бутафорский. У нас возник логичный вопрос – почему? И вот, что мы нашли!
Он подхватил ладонью кольцо, одним движением закинул его в карман и уверенно шагнул к топке камина. Нагнувшись, он запустил руку за боковую стенку, некоторое время что-то с силой дëргал, потом послышался металлический скрежет, и обер-лейтенант с облегчением выдохнул.
- Уффф, - выдохнул он, отряхивая руки от белëсой пыли, - обычно я сам этого не делаю. А теперь мне нужна небольшая помощь.
Вместе они навалились на камин сбоку, и тот, мелко скрежетнув, покатился на невидимых глазу колëсиках в сторону, открыв взору потайную дверь.
- Ух ты! Тайник! – воскликнул Дальмайер, - и что же внутри?
- А вот это и является целью нашей экскурсии. Прошу! – Бош распахнул дверь, а за ней показалась крутая винтовая лестница, ведущая в подвал. Узкий колодец вертикального тоннеля подсвечивали редкие лампочки, тускло мерцающие алеющей нитью накаливания. Ступени были высокие и неудобные, несколько раз комендант едва не ссыпался вниз, но каждый раз вовремя успевал ухватиться за вмурованные в стену перила.
- И это всегда было у нас под носом? – перебирая ногами спросил он, - и зачем так глубоко?
- Козел-Поклевский сам не знал до чего докопался под собственным домом, - голос Боша беспорядочно блуждал по тесному колодцу тоннеля, встречаясь с собственным эхом и превращаясь в глухой гул, - он-то хотел не так уж много – богатства, безопасности, успеха в делах. Реставрировать поместье он пригласил такого же помешанного на всяких оберегах и ритуалах архитектора. Немца, кстати, - не без гордости заметил Бош, - Виктора Шрëтера. Вот только его обереги стали жить своей жизнью… - Обер-лейтенант спрыгнул с последней ступеньки и повернул круглую ручку массивной двери из полированного дуба. Та бесшумно распахнулась, и взору офицеров предстало просторное помещение. Круглая подвальная комната имела высоту около трёх метров, стены и пол её были облицованы чёрным кафелем, а с такого же чёрного потолка свисала конструкция, похожая на огромный вентилятор на шесть лопастей, на концах которых были прикреплены металлические крюки. Под каждой такой лопастью сверкали керамической белизной каверны с каналами, ведущими в центр и впадающие в круглую и неглубокую, но широкую ванну.
- Поначалу факелы на стены вешали, - кивнул на тусклые фонари медно-красного цвета Бош, - но, - скорчил он недовольную гримасу, - вентиляции здесь не предусмотрели, и они коптят так, что дышать нечем. Пришлось фонари установить. А атмосфера, знаете-ли, вещь в наших процедурах не последняя.
- А это что? – завороженно произнёс Дальмайер, - это от помещика ещё осталось?
- Да какое там! – Отмахнулся Бош, - я же говорю, помещику чего хотелось? Денег да удачи. Он здесь алтарь поставил и хвалы возносил божеству. А ему, тому, кого Поклевский считал Богом, хвалы не нужны, ему нужна кровь, как и каждому из нас пища. Вот мы с моими помощниками здесь всë и оборудовали для этого. Это в сорок первом ещё было, до организации здесь лагеря. Но, всë по-порядку! – усмехнулся Бош, - на чëм я остановился? Ах да! Элементы силы! Так вот, обереги, которые Шрëтер включил в архитектурный ансамбль, начали жить собственной жизнью. Горгульи над входом в дворец начинали в непогоду реветь так, что во всей округе у коров молоко пропадало. Вы же заметили, что почти все они, за исключением льва на входе, с разбитыми головами? Это крестьяне после революции семнадцатого года постарались. Летучая мышь на барельефах, - тут Бош хитро улыбнулся и стрельнул глазами на коменданта, - меняла своё местоположение каждую ночь. Опять-таки, странные звуки, привидения… Но! – обер-лейтенант выставил вверх указательный палец, - благосостояние Поклевского действительно росло, ему во всëм сопутствовала удача, и на такие мелочи просто закрывали глаза. Ну а потом, как я уже упомянул, случилась революция. Помещика вышвырнули, усадьбу забрали и про тайный ход на долгие годы все забыли. А мы его нашли, - с улыбкой закончил Бош.
- И в чëм смысл всего этого? – обовëл рукой помещение Дальмайер, - чем вы здесь занимаетесь?
- Лучше один раз увидеть, - улыбнулся уголками губ обер-лейтенант и выудил из нагрудного кармана кителя золотые часы на цепочке, - через несколько минут начинаем процедуру, там сами всë и увидите… О! – воскликнул он и замер, вслушиваясь в топот тяжёлых сапог по винтовой лестнице, - слышите? Ведут!
Спустя несколько секунд в помещение влетел растрёпанный человек в чёрном балахоне и, споткнувшись о порог, торопливо направился к Бошу.
- Йозеф! – сквозь одышку зачастил он, - один из доноров! Тот, которого этой ночью… Он… Его…
- Да что стряслось, Бастиан?! – тряхнул за плечи сотрудника Бош, - какой донор?! Что с ним?!
- Мы его уже подготовили, Йозеф! Вакцину укололи! Микаэль сказал, что кто-то из часовых два часа назад его забрал и увëл куда-то. Он думал, что это по вашему приказу… Да вы же знаете Микаэля, он и тени собственной боится! А мы и так еле пятерых подходящих подобрали! Что теперь делать?
- Как увёл?! Кто?! – тут же взъярился Бош, - какой ещё часовой?!
- Сейчас разбираются, но военные нам не подчиняются, вы же знаете, Йозеф!
- Фридрих! – Бош крутнулся на каблуках и вперился покрасневшими от ярости глазами в коменданта, - поднимайте свою службу по тревоге! Узнайте, что это был за часовой! – Судорожными движениями он выдернул из кармана часы и отщëлкнул крышку, - меньше четырёх часов до рассвета, нам срочно нужен подходящий донор! Действуем, действуем! – офицер нетерпеливо похлопал в ладоши и ринулся к лестнице.
Уже спустя пятнадцать минут в кабинете коменданта Дальмайера нервно переступал с ноги на ногу побледневший до уровня первого снега часовой Клаус. В кабинет его приволокли прямо с поста, и теперь он стоял, обливаясь потом в натопленном помещении главного корпуса лагеря. Сам комендант сидел за столом, устало разглядывая провинившегося солдата, а рядом, уперев руки сжатыми кулаками в стол, стоял обер-лейтенант Бош. Отпираться Клаус не стал, это было глупо и бесполезно. На вопросы отвечал коротко и честно, за исключением одной детали, в уме проклиная и себя, и старосту, и эту чёртову баню, в которую они с Оливером ходили к деревенскому голове.
- Значит староста Демидов тебя попросил отпустить мальчика, и ты просто так взял и выполнил его просьбу? – скрипнув зубами процедил комендант. Его уже порядком утомила эта ночь. Сейчас ему не было никакого дела ни до часового, ни до старосты деревни, ни до какого-то русского мальчишки. Всë, что ему сейчас хотелось, это вернуться в постель и доспать те недолгие несколько часов, оставшиеся до утра.
- Так точно, господин гауптштурмфюрер! – уставившись в лепнину на высоком потолке отрапортовал дрогнувшим голосом часовой.
- Если солдат вермахта! – вдруг выкрикнул Бош и со всего маху влепил ладонью по столу, - проявляет сострадание к этим недочеловекам, то он недостоин носить форму германской армии! – Офицер порывисто шагнул по направлению к часовому и выхватил из кобуры браунинг. Щёлкнул предохранитель, и чёрное жерло ствола застыло в нескольких сантиметрах от переносицы Клауса, - я даю тебе последний шанс, рядовой! – Взревел Бош. Дальмайер при этом удивлённо уставился единственным зрячим глазом на взбесившегося коллегу. Таким его он ещё не видел.
- Я… Я… - Клаус часто заморгал, его губы задрожали, и он растерянно забегал взглядом по комнате, ища опоры среди присутствующих.
- Почему ты отдал мальчишку?! – сквозь зубы выдавил Бош и ткнул стволом Клаусу прямо в центр покрытого крупными каплями пота лба.
- Они… Они… - задохнулся от накатившего ужаса часовой, - они дали мне золото. Вот оно, возьмите, - он запустил руку под шинель и достал оттуда туго завязанный платок, - берите всë, господин обер-лейтенант…
Бош опустил пистолет и с интересом посмотрел на узел, внутри которого неровными краями проявлялись какие-то предметы.
- Что там? – кивнул он на платок, - развяжи.
Клаус дрожащими пальцами распустил тесный узел. Края платка сползли с ладони и явили его содержимое. Несколько секунд в помещении царила гробовая тишина, а после Бош прочистил горло и, подняв брови, спросил:
- Это что?
- Клянусь… - Упавшим голосом просипел Клаус, - здесь было золото. Брошки, кольца, цепочка, драгоценные камни…
На его ладони на расписном платке, перепачканном сажей, чернели печные угольки, торчало несколько сухих кореньев и свисал с боков высушенный дождевой червяк размером с небольшого ужа.
- Свинья! – взвизгнул Бош и наотмашь хлестнул Клауса по щеке, - ему глаза отвели! Кто они? Ты сказал «они»! Староста был не один?
- С ним женщина ещё была, - отрапортовал часовой, не смея поднести ладонь к алеющей щеке.
- Ведьма! – сплюнул под ноги Бош, после чего повернулся к коменданту и процедил сквозь зубы: - это ваша вина, Дальмайер! Развели здесь бардак! Где мне теперь взять нового донора?!
- Позвольте… - дрожащими губами произнёс Клаус.
Бош тут же снова крутнулся на каблуках и вперился блеснувшим сквозь пенсне взглядом в бледное лицо часового.
- У Демидова… - едва слышно пробормотал тот, - у старосты есть.
- Что?! Говори громче! – сорвался на крик обер-лейтенант.
- У Демидова мальчишка, - прочистив сведëнное спазмом горло продолжил Клаус, - он такой-же. Лет двенадцать-тринадцать. Его не забрали вместе со всеми… Ну… Понятно почему…
- Значит так! – сжал кулаки Бош, - мальчишку сюда! Срочно! Бегом! – из его рта брызнула слюна, а пенсне свалилось с крупного, совсем не арийского носа на мягкий ковёр, - старосту повесить немедленно, а ведьму… Нет! – спохватился он, - сначала выпытайте у него кто она и где живёт, а потом его повесить, а её сжечь вместе с домом!
Он порывисто задышал, и лицо его скукожилось сушëной сливой. Оглянувшись по сторонам офицер помотал тяжёлой головой и заорал:
- Выполнять!
- Выполняйте, - безразлично кивнул Дальмайер, и зондеркоманда, ожидавшая приказа начальника, тут же подобралась и торопливо двинулась к выходу.
- А с этим что? – равнодушно кивнул на замершего посреди комнаты часового один из подчинëнных.
- А этого закопать, - Бош оскалился и, снова выхватив пистолет, выстрелил Клаусу в грудь. Часовой коротко промычал и, точно подкошенный, медленно сполз на дрогнувших ногах на пол.
- Быстрее убирайте, - поморщился комендант, - ковры только недавно постелили.
Безвольное тело за ноги выволокли из помещения. Негромко щëлкнула дверь, и в комнате остались только комендант и обер-лейтенант Бош.
- Вот видите, - вздохнул Йозеф, протирая платком пенсне, - к чему приводит отсутствие единоначалия? Бардак и коллапс. У вас есть выпить, Фридрих?
- Да, конечно, - сонно ответил хозяин кабинета, - вон там, в серванте возьмите, там графин со шнапсом.
Бош распахнул дверцы серванта, пробежал взглядом по его содержимому и подхватил пузатый графин с прозрачной жидкостью. Плеснув в хрустальную рюмку он зло выдохнул и опрокинул шнапс в себя. После налил ещё и махнул так же, без особых эмоций.
- Будете, Фридрих? – тряхнул он графином.
- Нет, спасибо, и без алкоголя в сон клонит.
- Скоро вы забудете про сон, обещаю! – хитро хохотнул Бош, - сейчас главное, чтобы ребёнка привели.
- А в чëм смысл, Йозеф? Что вы делаете с этими детьми?
Обер-лейтенант снова наполнил рюмку и, держа её на весу, шагнул в центр комнаты.
- Вы когда-нибудь слышали о проекте «Новая Швабия», Фридрих? – спросил он, разглядывая игру света в гранях хрусталя рюмки.
- Нет, - помотал головой Дальмайер, задумавшись на несколько секунд, - впервые слышу.
- Оно и неудивительно. Это секретный проект «Наследия предков», в него посвящён узкий круг руководителей Рейха.
- А теперь ещё и комендант забытого Богом концлагеря? – с недоверием хмыкнул Дальмайер.
- После экспедиции в Антарктиду, - игнорируя иронию собеседника продолжил Бош, - наши учëные получили уникальные знания: новые технологии, новое оружие, лекарства, схемы подводных и летательных аппаратов, да много ещё чего. Плюс так необходимые стране ресурсы – нефть, руду, различные металлы… И всë шло к нашему триумфу и господству, если бы не один серьёзный промах: фюрер поставил руководить проектом одного из самых доверенных и приближённых людей – Рудольфа Гесса. Дальше вы знаете…
- Так вот почему он сбежал в Британию? – на лице коменданта не осталось и следа от улыбки, - его что, перекупили?
- Исключено, - Бош поднял рюмку на уровень глаз и повертел в пальцах, рассматривая сквозь резной хрусталь свет тусклой лампочки, - Гесс идейный, и предал он тоже по идейным соображениям. Уж не знаю, что у него в голове произошло, но он передал англичанам все наши тайны, и связь со Швабией практически прервалась.
- Подождите, - мотнул головой Дальмайер, - с ископаемыми понятно, а что насчёт технологий? Что значит «получили»? От кого?
- Мы вышли там на связь с древней цивилизацией, нашими далëкими предками – теми самыми Ариями. И они передали нам все накопленные знания. Вот только после того, как британский флот перерезал пути снабжения с Антарктикой, наши разработки сильно замедлились, если не сказать остановились. Дело в том, что главным связным со Швабией был Гесс. Он периодически посещал их храм, спрятанный под толщей льдов Антарктиды, и привозил оттуда инструкции по разработке технологий. Но… - Бош развëл руками, - он нас предал, и теперь приходится работать с тем, что есть.
- А зачем вы сейчас мне всë это рассказали? – осторожно спросил комендант.
- Русские наступают, - нахмурился обер-лейтенант, а потом опрокинул рюмку в себя. Мимолётно поморщившись он втянул носом воздух и потряс головой, - наступают именно в белорусском направлении. Мы-то ждали их наступления на Украине, а они проломились через болота и застали нас врасплох. Потому, что именно здесь ключ от России, а конкретно это место – одна из важных деталей этой русской головоломки. Завтра мы снимаемся и уезжаем в Польшу. Русские скоро будут тут. Мне нужен помощник в этом всëм, поэтому, Фридрих, я вам и открыл карты, и поэтому вы сегодня посетите нашу последнюю процедуру, чтобы своими глазами увидеть весь масштаб нашего дела, проникнуться важностью, так сказать.
Дальмайер встал из-за стола и медленным шагом подошёл к серванту. Дунув в рюмку он поставил её перед собой и наполнил до краёв.
- Теперь и мне нужно выпить, - пробормотал офицер и залпом осушил хрустальный сосуд.
- Понимаю, - покивал Бош, - такое трудно сразу переварить. Но, поверьте мне, Фридрих, в этом мире очень много непознанного, и от того, кто первым обуздает эти силы, зависит и будущее мироустройство. То, чем мы занимаемся в этом поместье, может быть важнее главных битв. Когда наш фюрер говорит о чудо-оружии, не нужно думать, что это какая-то бомба или секретная ракета, чудо-оружие находится прямо у нас под носом, и наша задача – просто его обуздать и заставить работать на себя. Да что я вам рассказываю, скоро сами убедитесь в настоящей мощи того, что мы здесь обнаружили.
- А это место… - нахмурился Дальмайер, - оно единственное? Только здесь, в этой усадьбе можно проводить ваши процедуры?
- Нет, конечно, - как-то печально помотал головой Бош, - такие места разбросаны по миру, но найти их не так просто. Как правило, в этих точках находятся древние замки, поместья, или сооружения типа пирамид, или мегалитов. Но если, скажем так, месторождение силы не разрабатывали, как это делал тот же Козел-Поклевский в этом поместье, то обнаружить такие места непросто. Вот например, - рассказчик поправил пальцем пенсне и приосанился, - на западе отсюда, в Налибокской пуще есть одна усадьба аж одиннадцатого века постройки. И что вы думаете? Стоит до сих пор, и неплохо сохранилась, что наталкивает на определённые мысли.
- И что? – с интересом спросил комендант, - нашли там что-нибудь похожее?
- Да какое там?! – с усмешкой махнул рукой Бош, - усадьба стоит на острове, а вокруг дремучие леса. Партизаны там такие, что ни один рейд из леса не вернулся. Только разорванные тела потом находили. Дикий народ эти русские, что и сказать. Но ничего, если надо, то и лес можем сжечь до корня. Всему своё время.
- Понятно, - покивал головой Дальмайер, - но почему вам нужны именно дети, и почему не все подходят?
- Не дети, - водрузив палец к потолку возразил Бош, - подростки. Кровь у них одновременно и чистая, и кипящая молодой силой и свежими гормонами. Идеальный вариант, конечно, кровь беременных женщин, но, - офицер досадливо цикнул уголком рта, - товар штучный, а в войну и вовсе уникальный. Так что… - он виновато развёл руками, - подростки. А годятся не все потому, что они с каждой процедурой слабеют, а новых брать неоткуда. Мы им специальную вакцину вводим, там здоровье хорошее нужно, чтобы выдержать. Вот этого, - Бош неопределённо кивнул головой куда-то в сторону, - которого эта ведьма забрала, и того еле нашли. Они его под полом прятали, только ночью выпускали. Благо, жена Демидова этого, староста который, донесла.
В дверь коротко стукнули, и в приоткрывшемся проëме появилась голова Бастиана – помощника Боша.
- Господин обер-лейтенант, всë готово, - негромко произнёс он, - доноры уже на месте. Ждëм только вас.
- Нам пора! – Бош со стуком поставил на стол рюмку, которую до сих пор бесцельно вращал в ладони и, поправив пенсне, решительно зашагал к выходу, - пойдёмте, Фридрих, сегодня самый важный день в вашей жизни!
Вновь спустившись по винтовой лестнице офицеры вернулись в облицованное чёрным кафелем подвальное помещение. На этот раз здесь кипела работа, и было полно народу. На каждой из штанг-лопастей были подвешены безвольно растянувшиеся тщедушные тела подростков, одетые только в какие-то набедренные повязки. Глаза детей закатились и нервно подëргивались под наполовину прикрытыми веками. Несколько человек наполняли каверны под донорами густой прозрачно-жëлтой жидкостью, похожей на разогретый до состояния сиропа мёд. За каждой жертвой стояла фигура в чёрном балахоне. Лица палачей скрывались под капюшонами, а в руке каждый из них сжимал длинный загнутый нож наподобие крестьянского серпа.
- Начинайте, - кивнул помощнику Бош, и тот торопливо засеменил к столу с огромным граммофоном, попутно кивая остальным участникам «процедуры», как скромно называл это действо обер-лейтенант. Спустя несколько секунд из медного раструба громыхнула помпезностью одна из симфоний Рихарда Вагнера, наполнила своим звуком просторное помещение, отразилась от глянца керамической плитки, слилась в разрывающую слух какофонию.
- А обязательно так громко? – наклонившись к Бошу спросил Дальмайер.
- Музыка очень важна! – улыбнулся тот, - мы пробовали разную, но Вагнер самый эффективный. Потерпите, уже скоро…
Человек у граммофона выкрикнул что-то короткое и лающее, и чёрные балахоны разом взмахнули руками. В красном свете фонарей сверкнули лезвия загнутых ножей, и со ступней доноров заструились тёмные нитки крови, туго ударили в желтоватый сироп, расползлись в нëм бурым облаком, окрашивая каверны багряным закатным цветом. Звонко грохнули литавры из раструба проигрывателя, и то ли так совпало, то ли на это был расчëт, но в этот же момент полости под детьми переполнились и алая жидкость практически одновременно тонкими струями потекла по шести желобам к центру, наполняя собой круглую ванну. Музыка, достигнув своего апогея, наполнила помещение звучанием, казалось, сразу всех инструментов, а затем резко схлынула. В ушах зазвенело, и звон этот постепенно превратился в робкое вступление духовых. Под этот звук потоки в круглой ёмкости смешались, растворились друг в друге, завертелись водоворотом и продолжили медленно вращаться, разгоняя к краям медленные концентрические круги. Вдруг тягучая масса вздыбилась слюдяной дугой, надулась и истончилась, точно кто-то невидимый снизу выдувал мыльный пузырь. Стены вздрогнули, ухнули и задрожали. По коже пробежал озноб. Дальмайер костями, черепом, всеми суставами почувствовал низкий утробный гул, исходящий из центра помещения.
Внутри пузыря мелькнуло что-то полупрозрачное. Потом ещё. Ткнулось червеобразным боком в тонкую стенку. Удалось рассмотреть сегментированное продолговатое тело, лениво проскользившее по внутренней поверхности туго натянутой плëнки. Гул усилился, и стало казаться, что он может сокрушить и кафельные стены, и само поместье вместе со всеми флигелями, корпусами и пристройками. А потом помещение наполнил грудной рокот и как будто прозвучали какие-то слова. Но слова эти были произнесены словно задом наперёд, наизнанку, навыворот. Дальмайер поморщился и тряхнул головой. Зубы заломило, а голову пронзил, точно тонкой острой иглой, сверлящий назойливый писк. Пузырь схлынул, и освещение в комнате разом потускнело, не в комнате даже, а всюду сразу – в глазах, в душе, во всех мире, во всей вселенной. Стало грустно, пусто, одиноко и отчаянно. Дальмайер шагнул в направлении центрального круга. Ему захотелось окунуть голову по самые плечи в эту жижу, вдохнуть её, втянуть в себя, наполнить лёгкие такой сладкой жидкостью, захлебнуться в ней и наконец отдохнуть, выспаться, принять покой.
- Фридрих! – дёрнул его за плечо Бош, - придите в себя!
Дальмайер тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и с недоумением уставился на обер-лейтенанта.
- Что это было? – спросил он хриплым голосом, - что только что произошло? И что это за тварь была там, в пузыре?
- Мы называем его Альтергейст, - загадочно улыбнулся Бош, - это один из древних духов земли. С помощью наших процедур нам удалось истончить грань между нашим миром и миром духов настолько, что теперь мы можем видеть это существо обычным взглядом. К сожалению, нам не хватило времени завершить процесс и выпустить его на волю, в наш мир. Эти проклятые русские нам всë испортили.
- Но подождите, - помотал головой Дальмайер, - а с чего вы взяли, что его вообще стоит оттуда выпускать? Откуда вы знаете, что он не будет агрессивен, или… Не знаю, не натворит здесь чего-то такого, - он нервно потряс ладонью в воздухе, - в один момент мне показалось, что от этого звука рухнут стены!
- Вы задаëте правильные вопросы, Фридрих, - довольно покивал Бош и закинул руки за спину. Он отстранëнно посмотрел на то, как люди в балахонах снимают подростков с крюков и по двое таскают безвольные тела к лестнице, - я с ним общаюсь, - с лёгкой улыбкой произнёс он и, пристально впился взглядом в лицо собеседника, оценивая его реакцию.
- С этим вот? – ошарашенно пробормотал Дальмайер, не глядя ткнув пальцем в сторону круглой ванны, - вы общаетесь с этой тварью?
- С Альтергейстом, - поправил Бош, - да, я с ним общаюсь. И я точно знаю, на что он способен и чем он может быть нам полезен.
- Но как…
- Очень просто, - развёл руками обер-лейтенант, - получаемая эссенция имеет поистине чудесные свойства. Мы и донорам перед процедурой вводим её небольшое количество для лучшей связи с реципиентом. Они тоже его слышат.
- И что же он вам говорит?
- Многое, мой друг, очень многое, - загадочно проговорил Бош и кивнул кому-то за спиной коменданта. Тут же к ним подошёл человек в балахоне и поднёс серебряный кубок с той самой прозрачно-жëлтой жидкостью, только теперь она была, скорее, оранжевая, - выпейте, - медленно кивнул Бош, - детская кровь по вкусу как мёд.
- Даже не знаю, - Дальмайер поморщился и сглотнул наполнившую рот кислую слюну, - стоит ли?
- Боюсь, теперь у вас нет выбора, Фридрих, я вам открыл огромную, возможно, самую главную тайну Рейха, пути назад у вас нет, - и обер-лейтенант забрал у помощника кубок и протянул Дальмайеру, - пейте, - с ледяными нотками в голосе отчеканил он.
Комендант сжал кубок до побелевших от напряжения пальцев и поднёс к лицу. Пахло почему-то смородиной и свежескошенной травой. Совсем некстати нахлынули воспоминания из детства в деревне, юность, Грета из соседнего дома, первый поцелуй. Зачесалось нëбо и где-то с обратной стороны глаз появился мелкий скребущий зуд. Он выдохнул и залпом выпил содержимое сосуда. Вкус оказался солоноватым и терпким. В доказательство своего поступка Дальмайер перевернул кубок и вытряхнул из него последние капли.
- Отлично! – довольно кивнул Бош и медленно отошёл на несколько шагов назад в направлении выхода, - а теперь я должен извиниться перед вами, Фридрих.
- Что? – недоумëнно нахмурился комендант, - извиниться? За что?
- Та доза эссенции, которую вы выпили слишком велика для человека. Но такова была воля Альтергейста. Мы покидаем это место, но кто-то должен остаться и присмотреть за переходом между мирами. Я слишком нужен Рейху, чтобы остаться самому, поэтому вы, Фридрих. Я даровал вам вечную жизнь. Дождитесь, когда мы снова вернёмся на эту землю и закончим начатое. Прощайте, Фридрих, ничего личного. Всë, уходим! – бросил Бош помощникам, после чего развернулся и быстрым шагом направился к лестнице. Балахоны тут же поспешили за ним.
Дальмайер на мгновение потерял дар речи, но, быстро придя в себя, решительно направился вслед за Бошем. Но, не сделав и двух шагов, он согнулся пополам от резкой боли в животе. Рот наполнился кислым, а потом из него фонтаном ударила оранжевая струя кровавого сиропа. Комендант упал на колени и выблевал всë выпитое. По полу разлилась красноватая лужица, коснулась коленей офицера, вымочила руки. Дальмайер, порывисто дыша, поднялся на ноги и брезгливо тряхнул ладонями. Пальцы тут же пронзило, точно иглами, пульсирующей болью, а в виски ударило, будто свáи кто начал забивать. Он сжал зубы от боли и обхватил голову ладонями. В этот момент от указательного пальца правой руки оторвался ноготь и кровавым лепестком покатился по рукаву. Комендант в недоумении, позабыв на секунду даже про молот в голове, посмотрел на изувеченную фалангу, когда следом начали отрываться остальные ногти. Офицер заорал, а из его пальцев, словно чёрные сухие корни, полезли длинные тонкие отростки. Кожа начала заворачиваться и слазить от пальцев, дальше к ладоням. Она, будто плëнка в огне, начала съëживаться, оплывать и спадать лоскутами, обнажая новую кожу – чëрно-серую, грубую и узловатую. Крик коменданта превратился сначала в тонкий писк, а потом пропал вовсе. Изо рта его, разрывая горло, выламывая с корнями зубы, превращая лицо в одну кровавую воронку, медленно выползал короткий толстый хобот. Наконец, кожа на лице лопнула и разошлась вокруг уродливо разросшегося черепа, повисла лохмотьями на скошенном затылке и мокрой тряпкой шлëпнулась в лужу из крови, кусков остальной кожи и блевоты. Посреди помещения стояло серое сгорбленное чудовище с длинными тонкими пальцами, касающимися пола и коротким прдрагивающим хоботом вместо рта. Повязка сползла с лица вместе с кожей и обнажила заплывший бельмом глаз, принадлежавший ещё Дальмайеру-человеку. Второй глаз с расширившимся от ужаса зрачком бешено вращался в глубокой глазнице монстра. Существо повернуло морду в сторону обер-лейтенанта, стоящего в проëме двери, и протянуло грудным рокочущим голосом: «э-э-э-э». В ответ ему раздался едва различимый шëпот откуда-то из потаённых уголков собственного сознания. «Фогу-у-у-с», - прошептал голос, и Дальмайер понял, что теперь это его новое имя.
- До встречи, Фридрих, - произнёс Бош и захлопнул дверь, а следом погасли и фонари.
Часть 2
Глава 2
Михаил вышел из квартиры и, остановившись на лестничной площадке, посмотрел на улицу через широкие прямоугольные окна подъезда. Солнце уже по-летнему быстро взбежало на вершину небосвода и теперь от всей своей солнечной души щедро заливало двор ярким, растворяющим даже тень, светом. В голове шумело, а под глазами набрякли тяжëлые мешки от недосыпа. Ночь выдалась тревожная и рваная. Он то проваливался в беспокойный сон, то лежал, вслушиваясь в ночную тишину за окном, ожидая, что оттуда вот-вот послышится скребущее душу «цок-цок». Сон победил только под самое утро, но был безжалостно разбит длинными сверлящими звонками телефона. Как оказалось, звонил участковый. Мать долго стояла возле аппарата, изредка отвечая трубке короткими, едва различимыми фразами, после чего заглянула в комнату и сообщила: «Алексеич звонил, просил зайти. На анализы направление тебе хочет выписать». Михаил промычал в ответ что-то нечленораздельное и сел на кровати, тупо уставившись в стену напротив. И вот, спустя пятнадцать минут, наспех натянув джинсы и футболку, он с опаской разглядывал двор сквозь покрытые слоем пыли окна подъезда.
С первого этажа тянуло сигаретным дымом. «Снова Жоржик дома ночевал», - недовольно подумалось Михаилу, когда он погрузился в сизое облако уже на втором этаже. Сосед снизу жил с женой в состоянии конфликта, замороженного по линии разграничения, и приходил домой ночевать только в её отсутствие. В остальное время он обитал либо в гараже, либо в школьной мастерской, доступ в которую у него был круглосуточный. Трудовик всë-таки. В доме вообще жили только учителя, его в посëлке все так и назвали «дом учителей», а номер дома 11А не был известен даже многим жильцам.
- Здрасьте, Андрей Георгиевич, - буркнул Михаил, проскочив мимо соседа. Тот молча проводил взглядом молодого человека, крепко, почти до фильтра затянулся сигаретой и ещё дымящуюся опустил её в консервную банку, подвешенную им вместо пепельницы на край перила.
- Миша, погоди, - бросил он вслед парню, - на пару слов.
- Я спешу, вообще-то, - ответил Михаил, но всë же остановился на середине последнего пролëта.
- Насчёт друзей твоих… - неопределённо пробормотал трудовик и выковырял из пачки новую сигарету. Чиркнула спичка и в замкнутом пространстве подъезда, помимо табачного дыма, повис ещё и острый запах жжëной серы.
- Ну… - недовольно промычал Михаил.
- Говорят, ты с ними позавчера был?
- Андрей Георгиевич, - устало вздохнул Михаил, - я уже участковому рассказал, что ничего не знаю, и сейчас опять иду к нему с этой же целью. Хотите слухи собирать, идите, вон, на лавочку возле сельсовета, там что угодно расскажут. А сейчас спешу, извините, - он развернулся и успел спуститься до конца пролёта, когда трудовик задал ещё один вопрос:
- Возле отстойника с ними был?
Михаил застыл в неподвижности, не решаясь повернуться к соседу. Воздух наэлектризовался и начал сухо потрескивать искрами. Лишь спустя несколько долгих секунд стало понятно, что это до обострëнного слуха донеслось тление сигареты от очередной затяжки.
- Вижу, что был, - Жоржик выпустил вверх струю дыма и сбил пепел в банку, - Железнодорожника видел?
Михаил медленно повернулся на месте, едва перемещая ватные ноги. Трудовик сделал затяжку и встретился с ним взглядом. Глаза его покраснели с похмелья и слегка заплыли. Он сейчас пребывал в одном из своих двух стандартных состояний – или опьянения, или похмелья.
- Ильяс-то точно видел, - грустно улыбнулся краем рта Жоржик, - а ты?
Михаил замер, а потом кивнул, не отводя глаз от багрового лица учителя.
- А он тебя?
В памяти тут же всплыла чудовищная фигура на мосту, а в ушах снова появился оглушительный рëв монстра. И взгляд единственного глаза, устремлённый вслед беглецу. Михаил снова кивнул.
- Хуëво, - дёрнул годовой трудовик и выпустил новый клуб табачного дыма, - что употребляли?
- Ничего, - пробормотал Михаил и отвëл глаза.
- Мне можешь не пиздеть. Просто так Железнодорожника не увидеть. Нужно либо даром обладать, либо чем-то обдолбаться. Вы навряд ли все вчетвером экстрасенсы, правильно я понимаю? Так что вариантов не остаëтся. Тареном обглотались, небось?
- Бензином, - признался Михаил.
- Понятно.
- А вы откуда вообще про него знаете?
- Я, Миша, много чего знаю, - не глядя на Михаила произнёс трудовик, - то, с чем вы столкнулись там, у отстойника, настоящее зло в самом прямом понимании этого слова.
- И что теперь? – не своим голосом спросил Михаил.
- Просто за рельсы больше не ходи по ночам. Да и днём не стоит. Он рельсы переступить не может. Так что забудь как страшный сон и живи дальше. Каникулы кончатся, в Минск уедешь на учëбу. Друзей жалко, конечно, но… - Жоржик развёл руками, описав огоньком сигареты полукруг, - что уж теперь… Дерьмо случается.
- Он сегодня ночью мне в окно стучался, - прервал рассуждения собеседника Михаил. После чего тот сразу осëкся и молча уставился на своего бывшего ученика.
- А это точно? – выдавил он наконец, - в смысле, ты не мог ошибиться? Стресс, там, всë такое, может приснилось, показалось?
Михаил молча помотал головой.
- О-ху-еть, - глядя в стену пустыми глазами едва слышно пробормотал трудовик и сел на корточки, - вот это уже по-настоящему хуëво. Я бы даже сказал, что это пиздец…
В этот момент на втором этаже клацнула ручка двери и тут же раздался женский голос:
- Андрей! Это ты там весь подъезд прокурил?! Дома кури, или в гараже! Аж в квартиру потянуло уже!
- Всë, Владимировна! – Жоржик слегка отклонился, отведя одну ногу в сторону, и ответил невидимой собеседнице, задрав голову кверху: - бычкую!
- Алкаш, - проворчала учительница белорусской литературы так, чтобы это было слышно на первом этаже и зло хлопнула дверью. Трудовик виновато улыбнулся Михаилу и развёл руками, изобразив на лице фразу «ну а что я могу с собой поделать».
- Ладно, - он затушил сигарету в импровизированной пепельнице и бросил воспалённый взгляд на парня, - ты пока иди… Куда ты там шëл? К Лапикову?
- Угу, - промычал в ответ Михаил.
- Потом ко мне в мастерскую зайдешь. У меня кружок скоро начнётся. Обговорим с тобой всю эту ситуëвину и решим, что делать дальше. Сколько там уже натикало? – трудовик повернул запястье и глянул на часы, - о! Пора уже! Пойду переоденусь. А ты не забудь зайти.
Михаил кивнул и вынырнул из прокуренного, но прохладного подъезда в духоту июльского дня. Путь до опорки не занял и десяти минут, всë находилось рядом: школа, сельсовет, клуб и дежурка участкового уместились на небольшом пятачке в центре деревни, именуемом, почему-то, «Маяк». Никакого маяка здесь, конечно, не было, да и зачем нужен маяк без наличия моря, было непонятно.
Небольшое помещение встретило посетителя духотой, которая, несмотря на распахнутое настежь зарешëченное окно, упорно не хотела покидать тесные стены дежурного отделения. Участковый сидел за столом и читал газету. На лакированной столешнице перед ним небрежно разметались исписанные разными почерками заявления, поверх которых наискось лежала резиновая палка – главный инструмент правопорядка в посëлке.
- Явился, наркуман? – не отрываясь от чтения проворчал милиционер, - рассказать ничего не надумал? – он тряхнул газетой и сложил её пополам. Затем положил на стол и прихлопнул сверху ладонью, - анализы по твоим друзьям пришли, - Лапиков испытующе вперил взгляд в Михаила и выдержал долгую паузу, изучая его реакцию, и после того, как её не последовало, продолжил: - у Петрова обнаружили препараты, у Хоронеко нет. Даже странно как-то. Получается, трезвый под поезд шагнул? Так получается? Правильно?
Михаил повёл плечами и выдержал тяжёлый взгляд милиционера. Тот шумно выдохнул, по-лошадиному фыркнув, и встал из-за стола. Мягким движением подхватил со стола дубинку и начал постукивать ею по левой ладони, медленно вышагивая по кабинету.
- А я вот что думаю, - с улыбкой промурлыкал он, - а не по чужой ли воле прыгнул под поезд Хоронеко? Например, двое закинулись колëсами и в угаре третьего под поезд. А? Как думаешь? Могло такое быть? А может и четвёртого? Кадиков тоже пока не объявился.
Михаил вздохнул и начал рассматривать ногти, всем своим видом изображая скуку.
- Молчишь, - покивал Лапиков, - ну ничего, это ничего, - он шлëпнул по ладони палкой и, зачем-то стрельнув глазами по сторонам, продолжил полушëпотом: - анализы сдашь, а там… - он хитро улыбнулся и прищурил глаза, - ты знаешь, что в теле человека триста… пятьдесят две кости?
Михаил сдержал улыбку и исподлобья посмотрел на служителя закона. По его запинке после цифры триста, было ясно, что про кости он выдумывает на ходу, явно подражая какому-то фильму. Но, решив не разрушать атмосферу в голове участкового, всë же ответил:
- Я, если честно, думал, что триста пятьдесят одна.
- У тебя, может, и триста пятьдесят одна! – внезапно рявкнул Лапиков, - а у нормальных мужиков там, - он многозначительно стрельнул глазами вниз, - две кости, чтобы аппарат поддерживать! Так что, у человека, если он, конечно, нормальный мужик, а не наркет отсаженный, триста пятьдесят две!
- Понял, - согласно кивнул Михаил.
- Короче, - выдохнул участковый, - вот тебе направление. Где оно? Тут же было! Ах, вот, нашëл. Поедешь завтра с утра в Жлобин, сдашь кровь. А там уже и поговорим.
- Похороны завтра, - парировал Михаил.
- Ай, - отмахнулся Лапиков, - только к обеду тела привезут. Успеешь. Дай бог, чтобы к вечеру похоронили. Всë, пиздуй отсюда, недосуг мне! Видишь, делов сколько?
Старая дверь тоскливо скрипнула за спиной, и участковый со своими бредовыми идеями и раздутым сверх размеров помещения эго остался там, внутри, в другом мире. В мире, где есть милиция, закон, понятное мироустройство, и, хоть и тупые, но защитники. «И зачем ему решëтки на окнах, если дверь можно с одного удара вышибить?» - подумал Михаил и, тревожно глянув на солнце, которое успело продвинуться за это время чуть дальше, зашагал по раскалëнному асфальту главной площади деревни.
Приземистое здание школьной мастерской встретило его сердитым гулом моторов токарных станков. То и дело в рокот истошным визгом врезались металлические резцы, превращающие круглые болванки в очередное произведение школьного искусства. Новую балясину на перила, резную указку, или шахматную фигуру – любую на выбор, кроме коня. Коней школьные хулиганы воровали с особой прытью, зная наперёд, что это единственная фигура, которую нельзя выточить на станке. Да и личности этих хулиганов почти полностью совпадали с прихожанами кружка вечно хмельного Жоржика.
В воздухе мастерской висела густая взвесь из мелких опилок, табачного дыма и тяжëлого перегара трудовика. За станками работали трое. Их синие халаты покрылись слоем древесной пыли и от этого спереди превратились в бежево-жëлтые. Лица подростков выражали полную сосредоточенность, и на появление гостя те никак не отреагировали. Михаил осмотрелся и увидел, что дверь в каморку приоткрыта и именно оттуда, смешиваясь с древесной пылью, тянет дымом от сигарет.
- Проходи! – прозвучало из недр подсобного помещения, и тут же что-то загремело. Жоржик выматерился и, поднявшись со старого кресла, приглашающе распахнул дверь.
- Вы бы хоть форточку открывали, - Михаил помахал рукой возле лица, разгоняя густой дым, пропитавший, казалось, насквозь всю каморку.
- Да я не замечаю уже, - трудовик откинулся на спинку кресла и подхватил со столика ополовиненный стакан с желтоватой жидкостью, - вино будешь? – спросил он, сделав крупный глоток, и достал откуда-то из-за кресла второй стакан.
- Да не, - помотал головой Михаил, - спасибо, не хочу.
- Ну, как знаешь, - пробормотал Жоржик и вылил остатки алкоголя в гранёное стекло стакана, - ты садись, разговор долгий будет, - указал он на второе кресло по другую сторону столика. Кресло было продавленное и потёртое, локти многочисленных собутыльников его владельца отполировали деревянные подлокотники почти до зеркального блеска. Оно тихо скрипнуло кривыми ножками, когда Михаил опустился на накрытое красной накидкой сиденье. Трудовик опрокинул стакан и чеканно стукнул им по столешнице.
- Значит так! – он поморщился, помотал головой и неожиданно громко рыгнул, после чего выдохнул и принялся выуживать из пачки очередную сигарету, - значит так, - повторил он уже спокойнее, - с чего начнём? Тебе позавчера посчастливилось встретиться с демоном, которого я называю Железнодорожник, и каким-то образом остаться в живых. А вот твоим друзьям нет, - он многозначительно покивал, глядя куда-то сквозь гостя, - вот ты скажи мне, - вскинулся он вдруг, - вот какого хрена вы туда попëрлись? Вот что вы там забыли? Болото, слякоть, вонища!
- Место уединённое, - виновато повëл плечами Михаил.
- Ну оно понятно… Не на глазах же у всех токсикоманить, да? – хмыкнул он, - да это ладно, не так важно уже, - махнул рукой трудовик и поднёс к кончику сигареты зажжённую спичку, - кто из нас, как говорится, без греха? А важно то, - пробубнил он, сквозь зажатую губами сигарету, мотая ладонью с горящей спичкой, - что попали вы в не нужное место в самое неподходящее время. Тут в чём дело? Железнодорожник, он-то сам по себе не может напасть на человека, может только подтолкнуть мысленно к чему-нибудь нехорошему, убить соседа, там… Не знаю… Да даже ребёнка побить. И чем подвижнее состояние у жертвы, тем больше он может на неё воздействовать. Ну, это у всех демонов так. Почему пьяные всегда всякую дичь и творят. А вот с наркотиками, тут ситуация особая. Я же тебе говорил уже про дар? Вот у деда моего такой был, но это потом, - он махнул рукой, и пепел от сигареты рассыпался по столешнице, - а наркота всякая, она как будто стирает эту грань между мирами, и ты с ним, вроде как, в одной реальности встречаешься. Вот тут он и может воздействовать физически. В такой косяк вы и попали.
- Так получается, что он не опасен, если человек в трезвом состоянии? – нахмурился Михаил.
- Ещё как опасен! – Жоржик снова затянулся и испытующе посмотрел на собеседника. А после паузы добавил: - особенно для тебя. Теперь. Ты его увидел. Это для него как метка, он не отступится, пока тебя не достанет.
- А кто он такой вообще, откуда взялся, почему он рельсы не мог переступить, а теперь может? Хоть что-нибудь расскажете, или пугать только будете?! – вспылил Михаил.
- Ладно, давай по порядку, - учитель вздохнул и вальяжно расплылся в старом кресле, - моего деда (меня, кстати, в его честь тоже Андреем назвали) в сорок третьем немцы забрали в концлагерь на кровь. Ну, ты в курсе, в наш, который в имении старом был. А его тётка как-то там выкупила его за золото, помогла, короче. Там что-то через старосту местного, я уже толком не помню эту историю. Знаю только, что старосту потом повесили, старшего сына на кровь вместо деда моего забрали, а жену с младшим застрелили. А, ещё пытали его перед тем, как повесить, чтобы, значит, рассказал про тëтку про эту, про мою двоюродную пробабку, получается… Или троюродную, как там правильно считается?
- Ну, и что дальше? – нетерпеливо перебил его размышления Михаил.
- А что дальше? – трудовик на мгновение задумался, пытаясь подцепить хмельными пальцами ускользающий хвостик нити повествования, - а, да, дальше! – нашёлся он наконец, - короче, деду моему успели что-то ввести, препарат какой-то, ну, и связано это с этим, или нет, но начал он видеть всякое после этого случая. Думали галлюцинации сначала, а потом тётка та… Она же ведьмой была, ну или типа того что-то. Так вот, тëтка объяснила, что это дар у него открылся. Начала учить деда. Заговоры там всякие, молитвы, травы, ну сам понимаешь. Так и жили. Всë поменялось через пять лет после войны, когда завод крахмальный начали строить. Отстойник на месте болота решили выкопать. Начали его чистить и в кучу камней упëрлись. Стали разбирать, а там… - учитель накрыл лицо ладонью и медленно помотал головой, - куча детских останков. Немцы от тел так избавлялись.
- А я думал, что они в печах тела жгли, - нахмурился Михаил.
- Ну так это в крематориях, - трудовик ухватился за ручки кресла и резким движением поднялся на ноги, - там печи специализированные, топливо, - он подошёл к стеллажу у боковой стенки и запустил руку куда-то за ряды жестяных банок и груды промасленной ветоши. Несколько секунд он усердно выуживал оттуда что-то невидимое, а потом, довольно крякнув, извлёк ещё одну бутылку вина, - «Чачаранка», - прочитал он название на этикетке, - как выдумают уже… - хмыкнув, Жоржик уселся обратно в кресло, зажал бутылку между ног и чиркнул спичкой. Пламя ласково лизнуло пластиковую пробку, обняло и окутало рыжим дрожащим огоньком. Вскоре цвет горения стал меняться с красного на синий, а в воздухе резко запахло оплавленной пластмассой. Обхватив горлышко подвернувшейся тряпкой трудовик резко крутанул кулаком и с протяжным хлопком выдернул пробку. Вино, на этот раз тëмно-рубиновое, толчками наполнило стакан до половины, разнося по тесному помещению своë монотонное «буль-буль-буль».
- От тела человека не так просто избавиться, - внезапно продолжил свой рассказ учитель, - особенно, когда времени не хватает. Так что немцы решили вот так эту проблему – в болото и камнями засыпать. Ну, будьмо! – он резко выдохнул и залил в себя содержимое стакана, - прими, организм, как лекарство, - сдавленным голосом просипел он и мелко тряхнул головой, - так вот, - он продышался и продолжил: - после того, как разобрали камни и обнаружили останки, и началось самое интересное. В деревне участились несчастные случаи, самоубийства, люди обозлились, мужья били жён, а матери детей. Скотина начала пропадать, а когда находилась, то каждый раз у неё была вырвана селезёнка. Понимаешь, именно селезёнка и всë, ничего больше не было тронуто, даже звери на падаль не зарились. А потом дед впервые увидел Железнодорожника, а Железнодорожник его. Тëтке рассказал, а толку? Она сама таким даром не обладала, и что с такими тварями делать не знала. Она больше по заговорам всяким была. А этот охотиться на деда стал. Вот как тебе прямо – в стекло скрëбся, ревел под окном. Он ведь как? В дом-то он не может войти, дом это крепость, если семья нормальная. В доме свои духи правят, не пустят чужака. Да и днëм он прячется. Вроде и жить можно – ночью в хате сиди, а днëм безопасно, да разве это жизнь? Деду-то уже восемнадцать к тому времени было, вот он и решил уехать куда подальше. Подальше оказался Север. На одну из строек века поехал. А там познакомился с местными, они спирт выменивали у строителей на мясо, рыбу, пушнину. Ты же в курсе, что жители крайнего Севера иммунитета против алкашки не имеют? У них там фермент какой-то не вырабатывается.
- Слышал что-то такое.
- Бедняги… - вздохнул Жоржик и плеснул себе ещё вина, - и вот, значит, бухал дед как-то с местными и под пьяный глаз рассказал им и про немцев, и про дар свой, и про Железнодорожника. Ну, это сейчас мы его Железнодорожником называем, а тогда дед его просто чëртом звал, - скороговоркой уточнил учитель, - а местные за него, и к шаману. Во тут-то его учëба и началась. Научили его в нижний мир спускаться.
- В нижний мир? – переспросил Михаил.
- Да, тут, наверное, объяснить нужно. Смотри, шаманы эти делят наш мир на три части: нижний, средний и верхний. В среднем мы живём, в верхнем боги…
- Это как и в славянской мифологии! – перебил трудовика Михаил, - мы как раз это обсуждали с Петей, когда от этого, - он мотнул головой в сторону, - от Железнодорожника прятались. Только в нашей культуре эти миры называются навь, явь и правь.
- Типа того, - лениво кивнул учитель, - а мулька тут в том, что между этой… Как ты там говорил? Навь? Да это и не важно, - махнул рукой он, - я называю это изнанкой нашего мира, потому что ни в какой верхний мир я не верю. Вот ни разу ангелов не видел, а этих… Сколько хочешь. Так вот, между нами и изнанкой существуют кротовины, что-то вроде тоннелей, по которым черти эти могут к нам пролазить. Вот если есть такое место, где столько зла совершено, и столько горя случилось, что аж земля шевелится, то там эта грань между мирами и рвëтся. Я думаю, что и в верхний мир, если он, конечно, существует, можно было бы таким же образом ход пробить, но, - тут трудовик иронично крякнул и вновь наполнил стакан вином, - где ж столько доброты взять, да ещё в одном месте чтобы. Не по этой части мы, люди то есть. Понимаешь?
Михаил молча кивнул, а Жоржик подхватил стакан и выпил залпом.
- На чëм я там остановился? – он встряхнул головой и, ударив по нижнему краю пачки, ловко выстрелил сигаретой себе в ладонь.
- Как деда в нижний мир научили спускаться, - подсказал Михаил.
- А, да, точно! Шаманы это могут. Они грибов наедятся и под звуки бубна, значит, туда шасть! – Жоржик стремительным движением ладони изобразил перемещение шамана в нижний мир. Вместо нижнего мира ладонь встретилась с горлышком бутылки. Та, точно в сомнении, сначала качнулась маятником по спирали, а потом опрокинулась набок. Вино выплеснулось на столешницу и тут же начало растекаться во все стороны кроваво-красной лужицей.
- Блядь! – воскликнул в сердцах Жоржик и поразительно ловким движением вернул бутылку в вертикальное положение. После чего привстал с кресла и припал губами к столешнице. Послышался чмокающий звук, и лужица так же быстро, как и образовалась, исчезла, втянутая Жоржиком. Довольно облизав губы он победно посмотрел на Михаила и с гордостью произнёс: - годы тренировок, ëпта! Ни одна капля не должна пропасть, главное правило алкаша! – внезапно он задумался и стал серьёзным, - я ж, Миша, чего бухаю? – со вздохом спросил он, - мне ж эти знания нахрен не всрались… Ну, про демонов этих, Железнодорожников, еби их мать. Но вот дед, царство ему небесное, - Жоржик размашисто перекрестился, глядя в закопчëнный потолок каморки, - посвятил вот в это всë когда-то, передал, так сказать, ремесло. Он же… Когда это? Два года уже как, ещё в две тысячи первом крякнул. А я вот один теперь с этим всем… - он обречённо махнул рукой и, откинувшись в кресле, подкурил сигарету.
Михаила начала напрягать эта беседа. Мысль трудовика начинала блуждать, словно вошь по затылку, и он всë глубже сваливался куда-то в жалобы на свою пропащую жизнь. Больше всего раздражало то, что этот человек действительно знал необходимую для Михаила информацию, но вправить нить его путаного монолога в нужное русло становилось всë сложнее.
- Так что с дедом-то? – прервал он очередной виток жалоб, на этот раз на жену и неблагодарного сына.
- А что с дедом? – нахмурился Жоржик, - вернулся домой, с тёткой вместе покумекали и поняли, что из отстойника чëрт этот вылазит. Там место зла и горя открыли, когда камни убрали. А потом пришла мысль отсечь его от деревни железной дорогой. Сделали несколько десятков оберегов и вкопали их километров на десять вдоль железки под шпалы. От Данилового моста до Казимирова. Вот только вдоль путей чëрт этот всë равно дела свои творил – то под поезд кого толкнëт, то на рельсах усыпит. А всë из-за чего? – трудовик вопросительно вперился мутным взглядом в собеседника.
- Из-за чего? – механически спросил Михаил.
- Из-за селезёнки! – помахал в воздухе пальцем Жоржик, - селезёнки ему нужны, и чем больше тем лучше! – и, обхватив горлышко корявыми, почерневшими от вечной работы в мастерской пальцами, покружил бутылку на месте, задрал голову и влил остатки вина себе в глотку. После вытер рот рукавом и громко рыгнул.
- А почему именно селезёнка? – превозмогая отвращение спросил Михаил.
- А вот зачем она человеку? – Жоржик заговорщически наклонился вперёд, обдав собеседника парами перегара.
- Я не на медицинском учусь, - пожал плечами Михаил.
- Ну а как ты думаешь?
- Да не знаю я! – вскипел Михаил.
- Во-от… - удовлетворëнно протянул трудовик, - и никто не знает. Это самый загадочный орган в организме. Ты же в курсе, что человек после удаления селезёнки может прекрасно жить дальше? То-то же, - цыкнул он и полез в пачку за новой сигаретой, - а нужна она для связи с эфиром, с нижним миром, с навью твоей, с изнанкой… Как хочешь называй. Об этом тебе любой шаман, или монах Шаолиня скажет… Наверное… Ну мне дед так, по крайней мере, говорил. Вот. И Железнодорожник, значит, жрëт эти селезёнки, чтобы силы набраться. Типа часть души у покойника забирает. Он сильный от этого становится, да и вся нора его эта расцветает. О! – встрепенулся он, - помнишь, несколько лет назад Саня этот… Как его? Талай! Точно, Талай!
- Это который повесился? – уточнил Михаил.
- Ага, - с какой-то хитрецой кивнул Жоржик, - а потом с переселенской Лещенко. Тоже повесился. А я потом сижу на уроке (пение тогда было, как сейчас помню) и смотрю: у паренька одного что-то как шарф вокруг шеи свернулось и душит. Я ближе подхожу, а там тварь устроилась. Напитанная уже, распухшая. Типа слизняка, только цветом такая, буро-фиолетовая, что ли, - он прищурил глаз и повертел в воздухе скрюченными пальцами, будто вращая два невидимых вентиля, - она, значит, с одного на другого перепрыгивает и соки у них высасывает. А когда силы жизненные у человека кончаются – он в петлю и лезет, - Жоржик долго и жадно затянулся сигаретой, глядя на притихшего гостя. Губ его коснулась едва уловимая улыбка.
- И что дальше было? – напрягся Михаил.
- Дед тогда ещё живой был, - трудовик выпустил струю дыма, и она тут же развалилась на отдельные сизые клубы. Михаил закашлялся и помахал рукой перед лицом, - форточку открой, - кивнул в сторону окна Жоржик, и пока Михаил пробирался через узкий проход возле стеллажа к окну, по очереди поднял пустые бутылки и печально посмотрел сквозь зелень пустого стекла на внезапно потускневший мир.
- И что дед? – с интересом спросил Михаил, усаживаясь обратно в кресло.
- Ему в деревне люди доверяли, он помогал, лечил. С родителями связался, парня привели, он эту соплю с него и снял. А было это как раз после нескольких несчастных случаев на железной дороге подряд. Железнодорожник селезëнок хапнул сверх меры и силы набрался. И остальная нечисть вместе с ним полезла отжираться. Вот и сейчас… - он замолчал и длинно покивал головой, - три селезёнки на халяву. Вот он через железку и перепрыгнул. И к тебе ночью в окно скрëбся.
- И что теперь? – мрачно спросил Михаил.
- Что теперь? – хмыкнув, передразнил Жоржик, - дед тогда способ придумал, как его на цепи держать. Железнодорожника этого. И до сегодняшнего дня способ работал, - он укоризненно посмотрел на Михаила затянутыми поволокой глазами, - как в старые времена – жертвы приносить. Как его убить мы не знали, а жрать-то он всë равно хочет. Поэтому водили к нему животных и топили в отстойнике. Только заговор специальный на них выжигали… Но это уже после смерти, - поднял он руки ладонями вперёд, - мы не живодëры. Он тогда от их селезёнки типа как похмельем страдал и на какое-то время успокаивался. Собаки на полгода хватало, если корову удавалось спиздить, то года на два.
- Мы, видать, вашу собаку и вытащили из отстойника, - вздохнул Михаил.
- Понятно, - покивал учитель, - а я всë думаю, чего он выперся из болота своего после жертвы? А вы, можно сказать, ему в дверь позвонили. Ясно теперь. Да ещё и на одном уровне сознания с ним оказались.
- А человеческая жертва насколько его успокаивает? – неожиданно спросил Михаил.
- Не знаю, - пожал плечами Жоржик, - не практиковали.
- Мы просто, когда отстойник переплывали, на Баллончика мёртвого наткнулись.
- Баллончика?! – спохватился трудовик, после чего картинно нахмурился и переспросил: - это кто, Баллончик?
- Ну Карибский. Пропал который две недели назад.
- А, да, слышал что-то, - пробормотал учитель, - так вот он где, оказывается. Тоже бензин нюхал, наверное. Ну, или колёсами закинулся, раз железнодорожник его разорвать смог.
- А откуда вы знаете, что мы его разорванного нашли? – понизив голос спросил Михаил.
- А… - смешался Жоржик, - так я это… Предположил просто. А что, нет? Утонул просто, или как?
- Да нет, как раз разорванный.
- Ну, так я же видел что он с животными делает, вот и предположил, - Жоржик расслабленно оплыл в кресле и снова затянулся сигаретой.
- А что с Ильясом? Ну… В смысле с телом. Вы утром сказали, что Ильяс точно его видел. Вы туда ходили?
- Ну конечно ходил! – хмыкнул трудовик, - это моя зона ответственности! Два несчастных случая на железке за одну ночь. Не нужно быть гением, чтобы два и два сложить. Вот и пошёл днём посмотреть. Я-то только по слухам понял, что это Ильяс был. Головы нет, брюхо разорвано, мрак, конечно…
- А почему не сообщили?
- А ты почему не сообщил?
- Ну да… - согласно покивал Михаил.
- Заебëшься объяснять потом! – хохотнул Жоржик, - особенно нашему доблестному участковому! Чëрт этот тело утащил уже, скорее всего, своим друзьям на прокорм. Так что, так и останется «без вести»… - он печально вздохнул и затушил окурок в консервной банке из-под шпрот.
- А у вас тоже, получается, дар, раз вы соплю эту на шее смогли увидеть, правильно? – спросил Михаил.
- Да какое там… - отмахнулся Жоржик, - у деда был, а у меня нет. Я вообще не знаю, зачем он меня для этого всего выбрал. Лучше вообще, - он неопределённо повертел пальцами в воздухе, - не знать ничего такого и жить себе спокойно.
- Тогда как вы смогли увидеть это существо? Ну, на шее у пацана того.
- А вы как Железнодорожника смогли? – коротко ответил учитель и вопросительно уставился на Михаила.
- Понятно, - буркнул тот, ещё раз прокляв своë решение отправиться с друзьями к отстойнику тем вечером.
- Меня, Миша, дед многому научил, - Жоржик прикрыл веки и откинулся на спинку кресла, - и как второе зрение открывать, и как в изнанку спускаться… Ты вот чего, - встрепенулся вдруг он, - ты вечером ко мне в гараж приходи, будем с тобой эту проблему решать сегодня, чтоб не затягивать.
- Какую? – упавшим голосом спросил Михаил.
- Ну какую?! Железнодорожника обратно загонять. Одному мне никак. Деда уже нету, помощник нужен.
Михаил посмотрел в покрасневшие глаза трудовика, и его пронял озноб. Снова всплыли в памяти образы кошмарного существа, разорванные тела друзей и оглушающий рёв сгорбленной серой твари. Вспомнился один из любимых фильмов «Чужие». Самым слабым местом сценария Михаил считал решение Рипли вернуться на планету с монстрами. Ну не может такого быть! Ни один нормальный человек не возвратится в такой кошмар. Ни за что! Не собирался в этом ещё раз участвовать и он.
- Не-е-ет… - с нервной усмешкой протянул Михаил, - я точно пас. Как-нибудь без меня. Спасибо за совет. Я им, пожалуй, и воспользуюсь. Вечером дома, а в конце лета подальше отсюда.
- Ну, как знаешь, - вздохнул трудовик, - заставить не могу. Езжай в свой Минск, прячься там. Родителей, конечно, жалко, но это дело такое, никто не вечный.
- Это вы сейчас о чём? – настороженно спросил Михаил.
- Да ладно, забей, может и нормально всë будет, - Жоржик снова выудил из кармана мятую пачку и вынул из неё последнюю сигарету. Всем своим видом он демонстрировал полную потерю интереса к собеседнику.
- Нет, подождите! – вспыхнул Михаил, - раз уж начали – договаривайте!
- Пойду до магазина прогуляюсь, - пробубнил себе под нос Жоржик и, подкурив сигарету, рывком вытащил отяжелевшее тело из кресла. Из заднего кармана брюк он достал несколько смятых купюр, пересчитал их, сопровождая этот процесс невнятным бормотанием сквозь сжатые губы. Алеющий огонёк сигареты при этом подпрыгивал в такт неразборчивым словам.
- Андрей Георгиевич! – с нажимом произнёс Михаил, - что родителям угрожает?
- Вечером в гараже буду ждать, - бросил трудовик и, пошатываясь, вышел из каморки. Из открытой двери в тесное помещение тут же ворвался надрывный визг резцов и гудение моторов, - Мартын, за старшего! – перекрикивая станки дал указание Жоржик, а потом хлопнула входная дверь.
Михаил медленно опустился в кресло, с которого вскочил несколько секунд назад, и, сложив руки замком, опëрся на них подбородком. Было понятно, что ничего узнать до вечера не получится. Что ж, видимо, придётся посетить гараж Жоржика. Благо, для этого нужно всего лишь пересечь двор.
Время до вечера тянулось долго и мучительно. Не найдя ничего интересного по телевизору Михаил достал из шкафа приставку и два часа бездумно играл в видеоигры. Июльская жара, тем временем, украдкой пробралась сквозь закрытые окна, миновала шторы и расползлась по комнате липким душным сгустком.
- Поеду искупаюсь, - сообщил он родителям и отправился в гараж за велосипедом.
На речке был аншлаг. Казалось, половина деревни пришла сюда искать спасение от вездесущей жары. Поросший короткой вытоптанной травой пляж почти до самой воды, где начинался уже жёлтый песок, занимали десятки пëстрых покрывал, на которых лежали, сидели, читали книги, или уже обедали отдыхающие. У самой воды играли в волейбол, ближе к деревьям обосновались раскрасневшиеся мужики и, обустроив на своëм покрывале импровизированный стол, шумно коротали летний день за горячительными напитками. К толстому стволу прибрежного дерева, устало наклонëнному к водоëму, привязали верёвку, и шустрые подростки без устали рассекали плотный подрагивающий от жары воздух, пролетая на тарзанке над крутым обрывом, и с шумом плюхались в воду.
На середине реки лениво покачивался надувной матрас с тремя загоревшими до бронзового отлива девушками. Устроившись поперёк плавсредства они расстегнули тонкие нитки лифчиков, подставляя блестящие каплями влаги спины лучам раскаленного, разогнавшегося на полный летний ход солнца. Михаил невольно засмотрелся на три пары упругих ягодиц, обтянутых разноцветными купальниками. Вот матрас медленно повернулся на месте, влекомый неторопливыми гребками своих пассажирок, и шесть круглых, идеальных в своей завлекательности холмиков выстроились в ряд, точно парад планет, что бывает раз в двадцать лет, и оторваться от созерцания которого также невозможно.
Отвлечься удалось ненадолго. Парад планет сначала распался на три пары полушарий, а потом на линии взгляда, прямо за матрасом выросла громада железнодорожного моста. Чëрные на фоне яркого неба фермы косыми крестами рассекли пространство, поделили его на клетки и треугольники, загнали в рамки и границы. Михаил вспомнил, как буквально позавчера они с Петей пытались преодолеть этот перегон, переползти на спасительный берег. «Цок-цок-цок», - простучало где-то в виске, а внутри, среди похолодевших кишок что-то оборвалось, упал стальной шарик, повис на тугой верёвке, дёрнулся и потянул за собой диафрагму. Дыхание перехватило…
- Миша, привет! – раздалось откуда-то извне. Михаил вынырнул из пустого пространства внутри себя и повернулся на голос. Голос доносился со стороны распавшегося парада планет. Матрас к этому времени сделал полный оборот, и «планеты» повернулись лицом к пляжу.
- Юля?! – удивлëнно воскликнул Михаил, - а ты что, уже вернулась?
- Да, с практики раньше отпустили! – она ловким, акробатическим каким-то движением затянула на спине завязки и привстала на локтях на качнувшемся матрасе.
- Блин, Юль, не тряси, - тут же заканючила подруга, разговаривая половиной лица, уперевшись второй в гладкую резину матраса, - так лежим хорошо!
- Я купаться! – задорно заявила Юля и, ловко перекатившись по матрасу, боком свалилась в воду.
По лицу Михаила тут же расползлась невольная улыбка, и он, лавируя между отдыхающими, направился к воде. С Юлей он не виделся уже две недели, с тех пор, когда та уехала на практику в Светлогорск. Она вернулась на два дня раньше обещанного, что не могло не радовать. Для матери он с ней, конечно, якобы расстался, но на деле ждал с нетерпением. Виной материнского недовольства был шестнадцатилетний возраст девушки, когда нужно было ещё дома сидеть, а не по дискотекам шляться.
- Давай в воду залазь! – крикнула она, одним движением зачесав мокрые волосы назад.
- Сейчас! – ответил Михаил, взглядом выискивая место для одежды, - а чего не позвонила?
- Так нас сегодня с утра только обрадовали. Я сразу на поезд и домой, а тут девчонки на речку позвали, не успела, короче.
- Понятно, - ответил Михаил, уже заходя в воду. Одежда в итоге была кучей свалена на траву.
Прохладная вода окутала тело свежестью и упругим течением, и Михаил нырнул, наслаждаясь долгожданным избавлением от жары. Двумя мощными гребками он стремительно приблизился к скрытой под водой фигуре. Вынырнув прямо возле взвизгнувшей Юли Михаил обнял её и протянул к себе. Грудь у неё была маленькая и едва выделялась под миниатюрным бикини, зато точëная фигурка и та часть тела, что парни называют «орехом», сразу приковывали взгляд и вызывали шевеление в мужских природных настройках.
- Привет, - улыбнулся он.
В ответ Юля впилась в его губы длинным влажным поцелуем, а после укусила за нижнюю губу на самой границе боли и удовольствия и потянула на себя.
- Ты что, пистолет с собой на речку берёшь? – лукаво улыбнулась она, отлепившись от Михаила, и тот, в мгновение покраснев, немного отпрянул от неё.
- Соскучился, - сконфуженно произнёс он.
- Как дела вообще? Чем занимался? – Юля скрестила руки за его головой и начала медленно кружиться.
- А ты не слышала ещё? – мрачно спросил Михаил.
- Бли-и-ин, - протянула Юля и прикрыла глаза, - так это ж твои друзья были, да? Точно, ты же рассказывал. Жалко, конечно, - она скорчила сочувствующую гримасу и слегка наклонила голову, - ну, главное, что с тобой всë в порядке.
- Угу, - промычал Михаил, не в силах разозлиться. Отяжелевшие в притворном сочувствии веки придали взгляду изумрудных глаз Юли томность, а выпяченная нижняя губа, и без того пухлая, будто наевшаяся пиявка, манила мягкостью и каким-то порочным магнетизмом. Вообще, Юлю нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова, на фото она часто терялась на фоне подруг, но при личном общении её взгляд, всегда будто ленивый и сонный и чувственные губы, приоткрытые в загадочной улыбке, из глубин которой призывно выглядывала разделённая небольшой щелью белизна зубов, производили эффект мгновенного обаяния и мягкого обволакивающего волшебства. Под эти чары и попал Михаил ещё зимой, когда Юле было пятнадцать.
- Какие планы? – спросила она, сбросив маску сочувствия, - пойдём гулять вечером?
Михаилу в этот момент стало нестерпимо стыдно из-за того, что сейчас ему больше всего было жаль не погибших друзей, а пропавшего вечера с девушкой, которая, уловив колебание, крепче обхватила руками его шею и, оттолкнувшись ото дна, обвила его поясницу загорелыми ногами.
- Ну-у… - настойчиво протянула Юля, - что за сомнения? У тебя что, кто-то появился, пока меня не было?
- Нет, конечно, - взяв себя в руки хмыкнул Михаил, - просто, блин… Я же не знал, что ты сегодня… Короче, дело одно есть семейное. Никак, в общем, не вырваться. Давай завтра. Я сегодня порешаю и с завтрашнего дня полностью твой, договорились?
- Ну смотри мне, Кузьма, - грозно прищурилась Юля, - я за тобой наблюдаю! – и снова впилась в Михаила губами, постреливая при этом глазами на берег, где обжимающаяся парочка уже привлекла внимание строгих блюстительниц деревенской морали. – Ладно, я обратно на матрас, - с загадочной хрипотцой произнесла она и, словно наевшийся осьминог, ослабила хватку и медленно выпустила жертву из объятий, - до завтра, получается?
- До завтра, - кивнул Михаил и, оторвав ноги ото дна, поддался течению, медленно дрейфуя к середине реки.
Юля доплыла до матраса и вскарабкалась к подругам. Только сейчас Михаил увидел, что на левой лопатке у неё появилась небольшая татуировка, то ли кошка, то ли змея, рассмотреть рисунок с расстояния уже не удалось. Юля улеглась на живот рядом с подругами и ещё раз игриво помахала Михаилу. Он ответил улыбкой и лёгким взмахом ладони.
Вдали, за деревьями, что закрывали расположенный в низине полумесяц пляжа, внезапно громыхнуло. Утробный рокот надвигающейся грозы прокатился по небосводу ленивым камнепадом, точно предупреждая о своëм приближении. Отдыхающие тут же повернули головы в сторону раската и начали неторопливо одеваться, складывать покрывала, собирать в пакеты остатки отдыха. Робким сквозняком потянуло свежестью, на реке появилась рябь и тут же заиграла серебряными барашками в лучах солнца. Матрас колыхнулся и медленно стал удаляться от берега. Девушки весело взвизгнули и замолотили тонкими загорелыми ногами по воде, поднимая в воздух взвесь из мелких брызг, в которых сразу заиграли переливчатые радуги.
Вскоре пляж начал стремительно пустеть, и только несколько промасленных газет и прозрачных невесомых пакетов, прыгающих по траве под порывами усилившегося ветра, напоминали о недавнем общедеревенском пикнике.
Михаил вылез из воды одним из последних, когда рыхлые щупальца приближающейся грозы уже начали дотягиваться до солнца, хватать его лучи, обрывать их в верхних слоях атмосферы. Температура обрушилась сразу на несколько градусов. Снова прогремело. На этот раз грозно и угрожающе, расколов небо на несколько частей. Наспех натянув майку и джинсовые шорты Михаил оседлал велосипед и поспешил обогнать ненастье, добравшись домой раньше грозы.
Первые капли начали шлëпать по пыльному асфальту, когда до дома оставалось ехать около полукилометра. Словно тяжёлые свинцовые ядра они рассекали разгорячëнный за день воздух, оставляя в нём холодные безвоздушные тоннели. Пахло поднятой с дороги пылью, иссушëнной за несколько дней жары в пепел, озоном и сыростью. Михаил крутил педали и мысленно спорил с собой. Идея провести в квартире каждый вечер оставшегося лета разбилась вдребезги, растаяла и оплавилась в жарких Юлиных объятиях. Что там Жоржик говорил? Решить эту проблему сегодня, чтобы не затягивать? Ну а что? Он, в конце концов, специалист в этом, вон сколько лет этого Железнодорожника сдерживал со своим дедом. Получится и сейчас. Чем там ему помочь нужно будет? А завтра к Юле!
Вдруг он невольно сморщился, а на сердце навалилась тяжёлая действительность. Завтра с утра в город на анализы. А он ведь принимал наркотик. Что дальше-то будет? А после обеда похороны. Снова стало стыдно, и в памяти возникли погибшие друзья. Вот здесь, прямо возле этого дерева они с Петей нашли дохлого кота по пути на дискотеку, и Петя зачем-то притащил его прямо на танцпол. Тело животного было иссохшее и укатанное до плоского состояния не одной проехавшей по нём машиной, и Петя назвал его «Штрих-кот».
- Штрих-кот, - вслух усмехнулся Михаил и глаза вдруг защипало.
«Друзей на бабу прамяняў?» - почему-то с полесским акцентом, присущим чернобыльским переселенцам, коих в деревне было целых три улицы, произнёс внутренний голос.
- Они умерли! – прокричал Михаил сквозь дождь, уже настойчиво барабанящий по спине, по раме велосипеда и по закипающей от эмоций голове, - умерли… - произнёс он уже срывающимся голосом и заплакал. Остановившись, он слез с велосипеда и уткнулся в скрещённые на руле руки. Плечи его крупно задрожали, а дождь, словно в желании похлопать по плечу одинокого путника среди опустевшего посëлка, пролился тугими струями резко и внезапно.
Домой Михаил вернулся мокрый до нитки. Майка прилипла к телу, с шортов стекали дробные струи, а в шлëпанцах хлюпало и влажно чавкало.
- Ты с ума сошёл в такую погоду по улице шляться? – встретила его на пороге мать, - гроза такая! Ты совсем уже?! К друзьям захотел?
- Может и захотел, - буркнул Михаил и отправился в ванную переодеваться.
- Мне Тамара Владимировна только что звонила, - прислонившись к тонкой двери ванной комнаты произнесла мать, - и знаешь, что она мне рассказала?
- Нет, - коротко ответил Михаил, стягивая упрямо влипшую в него майку.
- На речке сегодня с кем ты был, не хочешь рассказать?
Щëлкнул шпингалет, дверь лениво повернулась в петлях, и Михаил устало посмотрел на мать.
- Мам. Ну что ты лезешь в мою жизнь? Мне двадцать уже. С кем хочу, с тем и встречаюсь.
- Вот хорошо! Двадцать ему уже! А этой твоей сколько?
- Её Юля зовут, - ответил Михаил и, оттеснив мать плечом, проследовал в свою комнату.
- А знаешь, что про неё мне рассказывали?! – уже через массив межкомнатной двери прокричала мать.
- Не знаю и знать не хочу! – в тон ей ответил Михаил, затем вынул из стоящих в ряд кассет альбом «Midian» группы «Cradle of filth», дëрганым движением, так, что получилось только с третьего раза, воткнул кассету в магнитофон и, вложив в своë движение всë накопившееся напряжение, ткнул в кнопку «play». Комната тут же наполнилась тяжёлым звучанием блэк-метала, и голос матери потонул среди жëстких гитарных риффов.
Через час раскаты грома укатились за горизонт, утянув за собой и синие тяжелые тучи, и холодный ветер, и дождь с грозой. В комнату из распахнутой форточки потянуло свежестью, и шторы надулись пузырëм под напором воздуха. За окном посветлело, но как-то уже устало, без былого задора, будто солнце совсем выдохлось в борьбе с непогодой. Наступал вечер.
Михаил выглянул в окно и рассмотрел свет в маленьком окошке гаража трудовика. Значит уже на месте. Его ждёт. На холодную голову его намëки про родителей показались теперь, скорее, выдумками. Видно, действительно помощь нужна. Но теперь Михаил твёрдо решил, что помощь он окажет, чего бы ему это ни стоило. Он вышел из комнаты и, нацепив шлëпанцы, бросил родителям:
- Мам, пап, я прогуляться.
- А? Что? – встрепенулась мать, задремавшая на диване перед телевизором.
- Я гулять, - скрывая раздражение повторил Михаил.
- Смотри, не поздно, - сонно пробормотала она и, растирая глаза, приняла сидячее положение.
Михаил, ничего не ответив, захлопнул дверь и торопливо сбежал по ступенькам. Сделав крюк вокруг школы, чтобы не видно было из окна, что он идёт к гаражу Жоржика, он прошёл вдоль котельной, завернул на учительские огороды, и, переступая через грядки, вышел в итоге к собственному участку. Их гараж был смежный с трудовиком, и Михаил, прошмыгнув через калитку, трижды постучал в обшитые жёлтыми металлическими листами ворота. Через пару секунд лязгнул замок и одна створка отворилась.
- Думал, не придёшь, если честно, - проворчал Жоржик, стрельнув глазами по сторонам, - заходи давай.
В гараже ожидаемо висел густой табачный дым. Скромное внутреннее убранство являло собой берлогу одинокого холостяка. На засаленной электроплитке, стояла эмалированная кастрюля, стенки которой украшали зëрна высушенного до бурой желтизны риса, в углу безобразной кучей высилась груда пластиковых и стеклянных бутылок, возле дальней стенки стоял устланный несколькими покрывалами и вытертыми пледами топчан, над которым висел поблекший ковёр с незамысловатым изображением оленя.
Жоржик жестом указал Михаилу на стул, явно списанный одним из школьных кабинетов, а сам поставил на стол алюминиевый бидон и вставил в него большой кипятильник.
- Что, за родителей боязно? – спросил он, протягивая удлинитель от топчана к столу, - это правильно, это по-мужски.
- Угу, - промычал в ответ Михаил, - рассказывайте давайте.
- А что рассказывать-то? – хмыкнул трудовик и вставил вилку кипятильника в розетку, - я тебе не говорил, чтобы не пугать, но когда дед вернулся из своих вояжей, родители уже того…
- Что того? – раздражённо спросил Михаил.
- Ну, умерли, - развёл руками Жоржик, - что непонятного?
- И? Из-за чего, какой смертью?
- Чëрт убил, - понизив голос произнёс Жоржик, - обоих. Сердечный приступ. В один день. Сначала у отца, потом у матери. Ты думаешь, я почему тебя о помощи прошу? Я и за твоих родителей беспокоюсь, и за свою семью. Я хоть с ними и не живу, а всë ж родная кровь, как никак. Я ведь тоже, сам понимаешь, наследил хорошенько. Поэтому, давай сегодня, если не ссышь, это дело закроем и дальше жить спокойно будем.
- А что делать-то надо? – спросил Михаил, а сам вспомнил объятия Юли и стройные ноги, скрещённые за его спиной. Бархатная кожа на бëдрах под водой будто покрылась тонкой скользящей плëнкой под его ладонями…
- Алë, гараж! – Жоржик помахал ладонью у лица Михаила, - ты меня слушаешь, вообще?
- Да, - встряхнулся тот, - что вы говорили сейчас? Прослушал.
- Я говорю, чаю давай попьём сначала, - недовольно нахмурился трудовик и поправил кипятильник, - чай необычный, сразу говорю. Дедовский рецепт. Бидон только не трогай, током может ëбнуть.
- А без чая никак?
- Без него я тебе заебусь объяснять что к чему, - хмыкнул Жоржик, - да ты не ссы, из одной кастрюли пить будем, чайника нима, уж извините. Сейчас заварю.
Он подошёл к боковой стенке, занавешенной потемневшей кружевной занавеской, и отдернул ту в сторону. На открывшемся взгляду металлическом стеллаже вразнобой лежали покрытые маслом шестерни, перемазанные скоксованным нагаром рычаги и железки, несколько книг в толстых кожаных переплëтах и жестяные банки в красно-белый горох, накрытые капроновыми крышками. В самом низу тускло отливала мутным стеклом двадцатилитровая бутыль с прозрачной жидкостью.
- Так, здесь, кажись, - пробормотал себе под нос Жоржик, открывая поочерёдно банки, - нет, не то, опять не то, и это… А! Вот, нашёл!
- А в что в бутылке? – заинтересованно ткнул пальцем в огромную бутыль Михаил.
- Сейчас, - проигнорировал его вопрос учитель, - чай заварю, там во всëм и разберёмся.
- А с чем хоть чай?
- Да ничего особенного, - отмахнулся Жоржик, - сушëные мухоморы, можжевельник, собственно, чай для вкуса. Можешь сахара добавить, сейчас сахарницу найду, где-то была здесь, - и он снова загремел чем-то на полках стеллажа.
- Не, я пас, - с усмешкой помотал головой Михаил, - у меня на завтра направление на анализы выписано на содержание наркотиков в крови, добавлять не собираюсь.
- Да какие наркотики? – возмутился Жоржик, - всë натуральное, следов вообще не оставит. Без этого, тем более, никак, смысла ноль.
Михаил с сомнением посмотрел на трудовика. Тот как-то заискивающе улыбался и напряжённо смотрел на гостя, стоя с банкой сахара посреди гаража. Кипятильник, тем временем, начал сначала ритмично пощëлкивать, а потом мерно зашумел.
- Закипит скоро, - встряхнулся Жоржик, - приготовлю пока заварку.
Он поставил две жестяные банки возле плитки и щепотью по очереди из каждой бросил что-то в кастрюлю. После достал с верхней полки стеллажа коробку чая и закинул туда же несколько пакетиков с второсортным чайным крошевом внутри.
- Принцесса «Дури», - со смешком тряхнул он картонной упаковкой.
Вода в бидоне забулькала, и Жоржик резким движением выдернул вилку кипятильника из удлинителя. Коротко блеснула вспышка электрического разряда и шум в бидоне тут же пошёл на спад. Надев перчатки, трудовик залил кипятком содержимое кастрюли, после чего, судорожно оглядевшись по сторонам, подхватил с полки треугольный диск дорожного знака «уступи дорогу» и накрыл им исходящее паром варево.
- Ну вот, - улыбнулся он, - минут десять и готово. А ты это, - спохватился он, - говорил кому, что ко мне пошёл?
- Нет, а надо было?
- Нет, не надо. Это ты правильно сделал. Я и так, считай, в подполье действую. Кто узнает, так на дурку сразу отправят. Не поверит ведь никто, - он несколько секунд помолчал, задумчиво глядя на кастрюлю, а потом повернулся и посмотрел в глаза Михаилу, - вот ты, - задумчиво произнёс он, - ещё позавчера поверил бы, что есть демоны, черти, сущности всякие? И не в кино, а прямо здесь, в Красном береге?
- Не знаю, - пожал плечами Михаил, - не задумывался.
- Вот и никто не задумывается, - вздохнул Жоржик и опустился на стул, - творят абы что, чертей дразнят, а мне разгребай за ними. Мне же дед как объяснял? Сила эта, в изнанке которая, она, вроде как, питается злом, что люди творят, и чем больше зло, тем больше им там, - стрельнул он глазами вниз, - жратвы перепадает. А чем сильнее эти черти все становятся, тем больше они могут уже на людей влиять. Злость, там, ревность, зависть и всë такое. Замкнутый круг получается. Насилие рождает насилие, понимаешь?
Михаил молча кивнул, а Жоржик похлопал себя по карманам и вынул пачку сигарет. Оторвав защитную ленту он скомкал тонкую упаковочную плёнку и бросил её в мусорку, под которую было приспособлено железное ведро из-под битума. Невесомая плёнка в полëте выпрямилась и медленно спланировала на пол. Жоржик на это никак не отреагировал и губами вытянул из распечатанной пачки первую сигарету.
- Дед говорил, что у них борьба происходит за человека, - пробубнил он с сигаретой во рту, выискивая спички по карманам, - у чертей у этих. Что есть ещё и другие, конкуренты этих.
- Другие? – нахмурившись, переспросил Михаил.
- Да, типа добрые, - спичка чиркнула о коробок и на конце сигары зажглась яркая точка, - ну, ты понимаешь, «типа», - он жестом закавычил последнее слово, - я же тебе говорил, что нету ангелов и демонов, или Бога с дьяволом, есть силы, которые питаются человеческими эмоциями, страстями. Тут как в жизни: кто-то любит кровяную колбасу, а кто-то зефир, дело вкуса, понимаешь? Вот так и они, как две стороны одной монеты. Да всë в нашей жизни как две стороны одной монеты. Любовь и ревность, отвага и ярость, ирония и сатира. Вещи, вроде, одинаковые, но, тут как в магнитофоне, дай больше громкости, и уже смотришь, ухаживание превращается в приставание, а патриотизм в национализм. И границу эту, там, где переход из одного в другое происходит, так сходу и не рассмотришь.
- Так а что за они, эти другие, ну, типа добрые которые? – спросил Михаил, - что они делают вообще? И где они находятся?
- Да то же, что и эти делают, - Жоржик протянул руку и сбил пепел в керамическую кружку с отбитой ручкой, - эмоциями питаются нашими. Только тут в чëм разница? Можно сравнить с охотником и крестьянином. Один пошёл в лес, застрелил кабана и съел его. Добыча быстрая, лёгкая, вкусная и питательная, животному, правда, пришлось умереть при этом, но это… - он прищурил глаз и пренебрежительно махнул ладонью, - а второй привёл животных из леса, одомашнил и со временем начал получать от них молоко, яйцо, мясо, шерсть и так далее. И всë добровольно. Но и сил нужно в это вложить прилично. Кормить, содержать, за ушком почесать, в конце концов. Получается, охотнику вроде и легче, но через месяц нужно снова в лес идти, а животные тоже не дураки – прятаться начинают, убегать, а крестьянину труднее, зато всегда в достатке, понимаешь? А теперь вопрос: кто из них зло, а кто добро?
Михаил задумался на несколько мгновений, потом неуверенно ответил:
- Ну… Со стороны животных тот, кто их не убивает, заботится и кормит, тот и добро, а охотник, получается, зло.
- Это ты правильно мыслишь, - выдохнул клуб дыма Жоржик, - а теперь давай с позиции людей ответь на этот вопрос. У нас кто-то охотников не любит? Да нет, - пожал он плечами, - а крестьянин по человеческим меркам может быть куда большим пидорасом, чем охотник. Понимаешь?
- Угу, - кивнул Михаил.
- Тут надо не забывать, что мораль этих… Сил, существ, не знаю уж, кто они на самом деле, она вне нашего понимания. Тут просто всë, на самом деле: негативные эмоции, они сильнее, но быстро сгорают, и человек вместе с ними, а позитивные – более слабые, и их нужно взращивать в людях, ухаживать, как за помидорами на грядках, чтобы сорняки не забили. Но зато людей, готовых жить по заповедям и морали, лишь бы их не гнали на убой, куда больше. Так и поддерживается баланс сил, а по истории человечества можно проследить, когда были вспышки зла и безумия, и чем это в итоге заканчивалось.
- Но, получается… - задумчиво произнёс Михаил, - что на зло можно ответить только злом? Ту же войну можно остановить только оружием? Чем тогда они отличаются друг от друга?
- Да я же тебе говорю – ничем! – Жоржик затушил окурок о стол, бросил в мусорку и снова промахнулся, - мы для них просто инструменты, а чего им там на самом деле надо, я хуй знаю. Дед об этом не рассказывал. Сам не знал, наверное. Так, что-то мы запизделись с тобой! Чай уже настоялся! Сейчас, черпак где-то тут валялся, сейчас найду.
Через минуту темный, исходящий паром отвар медленно остывал в двух кружках на столе. Михаилу Жоржик налил в железную походную кружку, закопчëную снаружи до угольной черноты, а себе в ту самую без ручки, в которую только что сбивал пепел. Трудовик первый пригубил отвар и, пожевав губами, одобрительно кивнул.
- По мне, так никакого сахара не нужно, и так заебись, - бодро улыбнулся он, - но ты сам смотри, тут дело вкуса.
- Да ладно, - махнул рукой Михаил, - и так сойдёт, - и отхлебнул из кружки. Отвар отдавал хвоей и чем то горьким, но чувствовался и чай. Во рту осталось терпкое послевкусие, и Михаил смело сделал несколько глотков.
- Как же охуенно… - протянул Жоржик и откинул голову назад, - я ведь даже не похмелялся сегодня. Нормально так отпускает.
В голову быстро ударило бодростью и стало легко. Появилась ясность ума и чёткая определённость будущего. Михаил посмотрел в тёмный полупрозрачный диск подрагивающего в отсвете лампы отвара и понял, что вот сейчас, прямо здесь он всë делает правильно.
- Так какой план, Андрей Георгиевич? – решительно спросил он.
- Нам с тобой… - неожиданно пропел Жоржик, - из заплёванных колодцев не пи-ить. План такой… Нам с тобой…
- Вы чего? – Михаил поставил кружку на стол и с подозрением посмотрел на трудовика.
- Да не, нормально всë, Миш, песню просто хорошую вспомнил. Накатило, что-то.
- А это ещё что? – сквозь неподвижные губы процедил Михаил, указывая пальцем на бутыль с прозрачной жидкостью, - это что, грибы ваши уже заработали?
Жоржик повернулся и тоже посмотрел на шевелящуюся сотнями полупрозрачных червеобразных тел ëмкость. Словно расплавленный воск в декоративных лампах внутри бутыли всплывали, колыхались, распадались на несколько частей, извивались и тыкались в стекло странные сегментированные тела. Жидкость у самой горловины вздрагивала и шла пузырями от активного копошения странных личинок, но наглухо закупоренная резиновая пробка решительно отсекала их попытки выбраться наружу.
- Это зиготы, - со вздохом пояснил Жоржик, - тяжёлое дедово наследство. Я в рыло не ебу, что с ними делать.
- А это что вообще? – скривившись в омерзении спросил Михаил.
- Тут всë, - обречённо покивал трудовик, - болезни, злоба, порча, ревность… Вся хуйня, короче, наша деревенская, что дед с людей поснимать успел. Это спирт в бутылке. Медицинский, девяностошестипроцентный. Он их держит в более-менее стабильном состоянии. А так… - он округлил глаза и помотал головой, - не дай бог им вырваться.
- А убить их никак? – скептически кивнул в сторону бутылки Михаил.
- Знали бы как… - снова вздохнул Жоржик, - знали бы как, - вполголоса повторил он, - убили бы давно уже. А так, - развёл он руками – пока вот так. Я, если честно, вообще без понятия что с ними делать. Сидят и сидят, хуй на них. Дед не придумал, а мне куда уж? Тем более не знаю. Ты допивай давай, вечереет уже. Второе зрение у тебя открылось, уже хорошо.
Михаил залпом допил тёплый уже чай и прислушался к себе. Опьянения не ощущалось, наоборот, какая-то решимость и бодрость.
- Так что делать-то? – снова спросил он.
- Сейчас, - лениво процедил сквозь зубы Жоржик и встал со стула. Из-за дальнего шкафа он выдернул лопату и вручил Михаилу, - пошли до заброшенного коровника прогуляемся, - бросил он и подхватил с топчана большой туристический рюкзак. Торопливыми рваными движениями он закинул в него две книги, клубок оранжевых вязальных ниток, газовый баллон-горелку, молоток и что-то продолговатое, завëрнутое в расписанную голубыми цветами то ли наволочку, то ли кусок простыни.
- А ничего, что темно скоро будет? – Михаил перекинул из руки в руку инструмент и с сомнением посмотрел на Жоржика.
- Похуй, - отмахнулся тот, - тут ходу минут пятнадцать, а назад уже без разницы будет.
- Ну так пойдёмте! – бодро воскликнул Михаил, - как говорится, раньше выйдем – раньше пры́йдем.
- Да, двинули! – так же бодро ответил трудовик и закинул рюкзак на плечо. Но когда они уже вышли из гаража внезапно спохватился: - бля, подожди, забыл кое-что, - он опрометью заскочил обратно в гараж, не глядя щëлкнул выключателем и подхватил со стеллажа увесистый холщëвый мешочек. Подшипники металлически громыхнули внутри и тут же успокоились, оттянув карман его джинсов, - всë, пошли, - мотнул он головой, и два силуэта, разрезая сгущающиеся сумерки, отправились в путь.
Дорога до старого коровника заняла, казалось, минут сорок. Словно в тягучем янтаре лениво переступали отяжелевшие ноги, а закатное солнце растянулось на периферии зрения в пылающую рыжим огнём сигару. Дорога смазанно колыхалась перед глазами, оставляя на сетчатке тающие следы дрогнувшего пейзажа, заменяя их новой и новой картинкой, точно в окуляре калейдоскопа. Шли молча. Своих мыслей хватало с избытком. Они проносились в голове с такой стремительной скоростью, что некоторые нельзя было даже ухватить, понять и рассмотреть, и казалось от этого, что они какие-то чужие, не свои совсем.
Заброшенный коровник, приземистый и длинный, врылся в землю, словно подбитый танк, из которого сделали стационарную оборонительную точку. Побелка, смытая дождями и разрушенная ветром, осталась местами только под самыми свесами потемневшей и полуразобранной шиферной крыши. Пустые глазницы маленьких прямоугольных окошек позволяли прострелить случайным взглядом всë помещение насквозь. Жëсткий бледный бурьян выстроился плотным редутом вокруг здания, недружелюбно ощетинился навстречу двум поздним гостям.
- Так, - Жоржик упëрся кулаками в пояс и критически осмотрел заросшее сооружение, - остаëтся вспомнить, где мы с дедом схрон делали. Кажись, сюда, - неуверенно произнёс он и, высоко поднимая ноги, зашагал сквозь высокие колючие заросли, направляясь к боковой стене коровника.
Михаил вздохнул, бросив взгляд на свои голые под шортами ноги, обутые в резиновые тапки, и аккуратно последовал за трудовиком. С помощью лопаты он отгибал самые толстые стебли, но всë равно вскоре ноги ниже колена покрылись сетью мелких царапин и тут же засаднили.
- А нельзя было предупредить, что в жопу мира придëтся лезть? – недовольно проворчал он.
- Ну извини, - бросил через плечо Жоржик, - и так сомневался, что ты придёшь, а скажи я, что нужно будет в коровник старый ночью лезть, точно отказался бы.
- Это точно, - подтвердил Михаил. А Жоржик, тем временем, уже добрался до стены и с хрустом корней вырывал из травянистого плена старые гнилые доски. Под ними оказалась небольшая яма, выстланная чёрной плёнкой, на которой лежали две короткие деревянные дубинки, обмотанные прокопченной мешковиной и пластиковая бутылка, наполовину заполненная прозрачной жидкостью.
- Это что, факелы? – с сомнением спросил Михаил.
- Угу, - промычал в ответ Жоржик, очищая мешковину от грязи.
- А фонарь не судьба взять была?
- А фонарь, Миша, - выпрямился Жоржик, - нам тут не помощник. Факел – обязательный атрибут.
- Атрибут для чего? Вы что-нибудь, может, расскажете уже?
- Атрибут для путешествия в изнанку, - просто ответил трудовик и, засунув факелы под мышку, направился вдоль сáмой стены, где растительности было меньше, ко входу в коровник. Михаил растерянно нахмурился и направился вслед за проводником.
Правее от перекошенных ворот пустующего загона на уровне фундамента нашёлся чёрный провал, куда и подошёл Жоржик. Жидкость из бутылки по очереди пролилась на каждый из факелов, и в воздухе появился вязкий запах дизельного топлива.
- Держи, - скомандовал Жоржик, и когда Михаил перехватил у него факелы, достал из кармана спички, - Так, стоп! – вдруг спохватился он, - важный момент! Чуть не забыл! Никаких имён, только прозвища! Там, - он многозначительно округлил глаза и кивнул куда-то в сторону, - наших имён слышать не должны. Пока отсюда не выберемся, я для тебя Мелькруп, это понятно?
- Мелькруп? – прищурил глаз Михаил, - а что это значит?
- Ничего не значит, - проворчал трудовик, - на пачке с гречкой прочитал. Название фирмы. Уж больно круто звучит.
- Да, прям как из властелина колец кто-то, - хмыкнул Михаил.
- Ну так что, тебя как называть?
- Меня? Не знаю даже… Ну, давайте пусть будет Гаврила.
- Тогда Гавр, хотя бы, - поморщился Жоржик, - всë, порешали с этим, давай факелы, - и он зажёг спичку.
Подвальное помещение коровника встретило их затхлостью и острым запахом падали. Факелы бросили на низкий потолок два рваных пятна тусклого света и выхватили из сумрака земляные скосы возле боковых стен, состоящих из потемневших бетонных плит. В двух местах земля была разрыта, и на поверхности виднелись останки коровьих туш. На вздувшихся боках животных обнажились бледные рëбра, между которых копошились тускло мерцающие в темноте личинки.
- Призрачные падальщики, - кивнул на них Жоржик, - для живого организма безвредные сущности. Доедают то немногое, что осталось живого в теле. Лопата где? – он обернулся на Михаила и удовлетворённо кивнул, когда тот тряхнул инструментом в руке, - вот ещё что, - Жоржик запустил руку в рюкзак и через пару секунд поисков выудил оттуда плоскую металлическую баночку-медальон с завинчивающейся крышкой, - вот, намажь под носом, это вьетнамская звёздочка, чтобы не блевануть. Блевать нам нельзя, главное правило любого отвара – он работает только тогда, когда находится внутри.
Михаил послушно взял баночку и, погрузив палец в студенистую мазь, щедро намазал верхнюю губу. В нос тут же ударило ледяной мятой, а из глаз покатились слëзы.
- Готов? – отрывисто спросил Жоржик.
- Смотря к чему, - вытирая слëзы неопределённо ответил Михаил.
- Понятно. Погнали, значит! Держи мой факел, - трудовик перехватил у спутника лопату и, решительно шагнув к земляному укосу, вонзил инструмент в твёрдую слежавшуюся землю. Вскоре лопата ткнулась штыком о что-то твëрдое, и Жоржик начал разгребать землю ботинком.
- Сюда посвети, - бросил он через плечо, - копыто, кажись.
- Чьë? – автоматически спросил Михаил.
- Коровы, блядь, конечно! – хохотнул Жоржик, - или ты думаешь, что мы дьявола здесь откапываем?
Факел осветил потемневшую коровью ногу. Кожа в месте удара лопатой скользко разошлась, обнажив желтоватую кость.
- Значит туша здесь, - определил трудовик направление дальнейшей работы и подсëк штыком рыхлую почву в нижней части образовавшейся воронки. После нескольких энергичных движений слежавшийся пласт земли осунулся монолитным оползнем, и Жоржик ловко разбил его на куски, а после рассыпал в мелкое крошево. Дальше земля посыпалась сама при минимальной помощи трудовика. Среди серой, мерцающей влажной сыростью в свете факелов земли проявился округлый бок коровьей туши. Короткая белая шерсть теперь стала погребально-жëлтой, а чёрные пятна, казалось, стали ещё чернее, они словно поглощали рваный дрожащий свет пламени, что могли дать пропитанные соляркой мешковины.
- Ну вот, - удовлетворённо выдохнул Жоржик, - то, что надо.
Опустившись на колени перед разверстой земляной каверной он достал из рюкзака толстый блокнот в кожаном переплёте, баллон-горелку и продолговатый свëрток. Длинная грязная полоса материи в мелкий цветочек, казалось, бесконечно раскручивалась, превращаясь в тонкую ленту ветоши, пока не обнажила сверкнувший в неверном свете клинок. Нож был, очевидно, самодельным. Изогнутая рукоятка, выполненная то ли из кости, то ли из рога животного, сразу, без гарды переходила в обоюдоострое лезвие.
- Посвети, - негромко скомандовал Жоржик, и Михаил наклонил один из факелов ниже.
Пролистав несколько страниц трудовик торопливо пробежал пальцем по тексту и уверенно ткнул в середину листа, где карандашом был старательно выведен какой-то символ. Скомкав материю, лежавшую рядом бесформенной кучей, он тщательно протëр выпуклый бок туши, после чего зажëг газовую горелку. Одновременно бормоча что-то под нос Жоржик начал выводить огнём на теле коровы полосы и окружности. Вместе с этим лезвие ножа начало мерцать бледно-голубым свечением, а выжженый на коже коровы символ вспыхнул таким же, только красным сиянием. Нарастив темп своей неразборчивой мантры Жоржик отбросил в сторону горелку, даже не погасив пламя, схватил нож и резким движением, наотмашь рассёк кожу животного. Из разреза тут же, словно паста из тюбика, полезла какая-то жëлто-бурая масса, расползлась по боку коровы и лениво начала стекать вниз. Кожа по бокам разреза начала заворачиваться в стороны, образуя большую толстую складку с прорезью посередине. Жоржик торопливо смахнул гнилостную массу перепачканной уже ветошью и решительно вставил вывернутые наружу ладонями руки в образовавшуюся щель. Внутри хлюпнуло, а потом раздался звук самого бесцеремонного испускания газов. Запахло серой. Вонь яростным потоком прорвалась даже сквозь благоухающий мятой бальзам под носом Михаила, и тот гадливо поморщился. Жоржик, тем временем, стиснул зубы и, натужно застонав, раздвинул в стороны лоснящиеся в свете факелов складки. Между ними натянулись тягучие нити мутно-бледной слизи и открылась дыра диаметром в добрых полметра, источающая из своих загадочных недр мягкое багряно-фиолетовое свечение.
- Получилось! – с восторженной улыбкой и плохо скрываемым ликованием воскликнул Жоржик, после чего, поморщившись, осмотрел свои руки и гадливо тряхнул ладонями, сбрасывая на землю налипшую слизь.
- И что дальше? – с омерзением глядя на развернувшуюся сцену спросил Михаил. К его горлу уже подкатил клокочущий ком и теперь настойчиво просился наружу из пульсирующего нутра.
- Полезли туда, что теперь? – хмыкнул Жоржик, протирая руки чистым краем простыни.
- Туда? – ткнул пальцем Михаил в сочащуюся слизью щель, - вы серьёзно сейчас?
- Нет, блядь, шучу! – мгновенно стал серьёзным трудовик, - тут дверь на самом деле в изнанку спрятана, а корову я так, ради прикола разрезал! Давай факел! Я первый полезу, а ты давай следом, - он забрал один факел из ослабевшей руки Михаила, и решительно шагнул к мерцающему развалу посреди коровьей туши, - да не ссы, - уже примирительно бросил он через плечо, - нормально всë будет, мы с дедом несколько раз туда ходили.
Побросав в рюкзак разбросанный по земле инвентарь трудовик протолкнул его в образовавшуюся дыру и проводил взглядом его исчезновение. Снова хлюпнуло, точно болотная трясина приняла в себя новую жертву. Следом последовал факел, уже без особого звука.
- Ну, с Богом, - выдохнул Жоржик и головой вперёд ринулся в вязкую слизь, заполнившую отверстие.
Проскользнул внутрь он быстро и легко, как будто каждый день это делал. Снова раздался неприличный звук, а потом наступила гнетущая тишина.
«Может бросить всë и сбежать?» - промелькнула спасительная мысль, и Михаил с сомнением посмотрел на пустой проëм между плит, ведущий на улицу. Проëм чернел ночной мглой, солнце уже закатилось за горизонт. Неизвестно, что сейчас опаснее – домой идти, или в эту… Как её назвать-то покультурнее… Дыру лезть. Вздохнув, он посмотрел по сторонам и на всякий случай трижды перекрестился.
- Фу, блядь, что я творю? – пробормотал он и протолкнул факел внутрь. После плотно закрыл глаза, набрал полные лёгкие воздуха и, словно бросаясь в омут, выставил руки вперёд и оттолкнулся ногами от почвы…
Часть 2
Глава 3
Тоннель уходил во тьму. Факелы вырывали из её глухих объятий короткий участок хода, а дальше всë тонуло в кромешности и слепой черноте подземной ночи. Стены тоннеля имели форму эллипса, лежащего на боку, словно проекция куриного яйца, наполненная беспросветной темнотой. Поверхность стен на вид была шершавая, покрытая струпьями и мелкими бесформенными наростами. Они были мертвенно-синего цвета и, казалось, могли рассыпаться от одного случайного прикосновения.
- Фу! Блин! - гадливо поморщился Михаил, - как эту гадость стереть теперь с себя?
- Сейчас сама отсохнет, - негромко ответил Жоржик, напряжëнно всматриваясь в черноту тоннеля, - просто постой минутку, она и отвалится.
Михаил поднëс к глазам ладонь, покрытую мутной густой слизью, и с сомнением посмотрел на проводника.
- Что-то непохоже, - скептически хмыкнул он, но странная субстанция начала на глазах твердеть и сжимать кожу, словно усыхая на солнце, а вскоре превратилась в прозрачную корку и растрескалась на мелкие кусочки неправильной формы, точно пересохший бумажный клей. Михаил сжал ладонь, и насохшая на коже короста осыпалась мелким бесцветным конфетти ему под ноги. Проделав то же самое везде, где можно было, он отряхнул одежду и потоптался на месте, вытряхивая затвердевшую слизь из тапок.
- Ещё раз спасибо за подходящую одежду, Мелькруп, - вычëсывая из волос раскрошившуюся в бледную перхоть субстанцию проворчал Михаил, - слушайте, - продолжил он с ухмылкой, - вы вот с Мелькрупом этим... Я как про гречку вспомню, так ржач берёт. Может как-то по-другому вас называть?
- Это как, например? - бросил через плечо Жоржик.
- Ну, не знаю... - пожал плечами Михаил, - давайте Жоржик.
- Ты серьёзно сейчас? – тот всë же обернулся и с прищуром посмотрел на спутника, - ты что, думаешь, я за столько лет не работы не узнал своë прозвище?
Михаил в ответ пожал плечами и поднял с пола свой факел.
- Как хочешь называй, - Жоржик безразлично махнул рукой и закинул на плечо лежащий на боку рюкзак, - главное не по имени. Ну что, ты готов? Нужно идти.
- А куда идти? Далеко?
- Минут двадцать ходу. Наверное. Здесь всë меняться может.
- Ну тогда ведите, - Михаил осмотрелся по сторонам, осветил дрогнувшим пламенем низкий ребристый свод тоннеля и ещё раз обернулся, бросив взгляд на пульсирующую, развёрстую в вертикальной улыбке складку пунцового цвета, будто рассекающей тупиковую стену от пола до потолка. Капли слизи медленно стекали по её краям, затем скукоживались, засыхали и образовывали такие же струпья и наросты, что покрывали все поверхности тоннеля.
- Если честно, - поморщившись произнёс Михаил, - то эти ворота больше напоминают гигантскую... Кхм, как бы выразиться по-культурнее?
- А что ты хотел? - ухмыльнулся трудовик, - всë в мире по одному образу и подобию устроено. Мы только что, можно сказать, родились из неё в этот мир, так что, всë логично. Всë, хватит любоваться, пошли давай! Мухоморы не бесконечно действовать будут, - и он решительно зашагал по тоннелю, пронзая темноту тусклым светом выставленного вперёд факела.
- Так какой план у нас? - догнав Жоржика, спросил Михаил, - и куда мы идём?
- Смотри, - трудовик обвёл факелом полукруг, осветив грубые стены тоннеля, - видишь? Стены высохшие и чёрные совсем. Здесь омертвело всë. Сейчас изнанка съёжилась, внутрь ушла. Здесь безопасно, это, можно сказать, заброшенная шахта. Нам нужно добраться до живого ядра, где нечисть вся эта обитает. Там мы найдём выход на поверхность, ну, в наш мир, то есть. По моим прикидкам Железнодорожник должен уже уйти на охоту, но это мы поймём, сам увидишь, там просто всë. Потом я подложу ему мину возле входа, и когда он вернëтся, выход этот закупорится на долгое время. На годы. Может на десятилетия. И всë, идём на выход. Делов-то.
- А что за мина?
- Да есть одна заготовочка с собой, там сам увидишь, - мрачно пробормотал Жоржик и нервно перебрал в кармане затянутыми в материю подшипниками. Они отозвались едва слышным металлическим перестуком и придали своему владельцу уверенности.
- Окей, - кивнул Михаил, - а эта изнанка, она сжалась почему? Вы только что сказали, что внутрь ушла. Что это значит?
- Я же тебе объяснял, что сила здесь злая... Ну, условно злая... Для людей. Ну ты понял, короче.
- Ну ясно, которая гневом питается.
- Да, верно, негативом правильнее сказать. Так вот. Время сейчас хорошее. В стране у нас, да и в мире вообще. Затишье, так сказать.
- Перед бурей? - невольно перебил трудовика Михаил.
- Да кто знает... - задумчиво протянул Жоржик, - пути господни неисповедимы, как говорят верующие, но, мне видится, бури у нас не предвидится. Новая война, конечно, будет, но точно не у нас. Сам подумай, ну с кем нам воевать? Не с хохлами же? - и он задорно, но коротко хохотнул, - знаешь анекдот такой? Сидят два хохла и сало с горилкой едят. Ну, чубы там, шаровары, всë такое... И тут кукурузник летит. Задымил, значит, зачихал и в пике сорвался. А у них участки рядом, и два туалета небоскрёбами над лебедой торчат. И, значит, самолёт этот... Кстати, - хитро водрузил он палец вверх, - знаешь, Гавр, как по-украински «самолёт»?
- Самолит? - с сомнением спросил Михаил.
- Литак! - выдавил Жоржик и сдавленно засмеялся.
- Да ладно, выдумываете, - махнул рукой Михаил и факел от внезапного порыва воздуха в тесном коридоре вздрогнул испуганным всполохом.
- Да серьёзно тебе говорю, - довольно улыбнулся трудовик.
- Ну так что там по анекдоту, Жоржик? - не без удовольствия с ядовитой ухмылкой спросил Михаил.
- Ах, да, анекдот! - встрепенулся тот, - ну и, значит, литак этот прям в туалеты эти и пизданулся. Микола к Тарасу поворачивается и говорит: «Ну, яка краина, такие и теракты».
- Смешно, - улыбнулся Михаил.
- Вот так вот?! - вдруг вспылил Жоржик, давясь накатившим возмущением, и гневно потряс пальцем в воздухе, от чего дрогнуло пламя уже его факела, - так нельзя на анекдоты реагировать! Смешно, блядь, ему! Ты или смейся, или кабину просто завали! Это то же самое, что тебе девка скажет прямо в процессе: «ну вот сейчас прям неплохо было». Приятно тебе будет?
- Вы чего обиделись? - удивлённо поднял брови Михаил, - ну анекдот как анекдот. Действительно смешно. Просто сейчас что-то как-то вообще не до смеха, нет? Нету такого ощущения?
- Конечно, смешной, - раздосадовано выдохнул Жоржик, - про соседей всегда смешно. Это же правда жизни. Человек больше всего ненавидит ближнего своего, понимаешь? Вот у нас, посмотри, кто соседи? Москали, хохлы, пшеки, ляхи и лабусы. А мы для них бульбаши. Это, вроде, и смешно, а вроде и обидно. А вот болгары, или румыны нам уже до сраки, даже прозвищ для них нету.
- А между ними разве есть какая-то разница? - едва сдерживая улыбку спросил Михаил.
- Юморист ты, Гаврила, - хмыкнул Жоржик.
- Так что по изнанке? - сбросив иронию продолжил Михаил.
- Изнанка в мирное время теряет подпитку, - тоже вмиг посерьёзнев пояснил Жоржик, - а сейчас и вообще усыхать начала, сам видишь. Я думаю, что ещё лет двадцать-тридцать, и усохнет она в какашку динозавра так, что ни одна тварь на поверхность не пробьётся. Вот поэтому и надо нам сегодня кротовину эту закупорить. Оно ж, знаешь, что случается, если они, демоны эти, вырываются? - он замолчал и задумчиво всмотрелся в глухой зев мëртвого тоннеля, - мне дед рассказывал, - со вздохом продолжил трудовик, - он, когда второе зрение получил после плена в концлагере, увидел, что в каждом оккупанте немецком одна из тварей этих сидит. По глазам понимал. Нелюди они уже были. Уж не знаю, что и где их Гитлер такого откопал, что целую нацию в големов превратил. Немцы, они же самая цивилизованная нация Европы была... Да и есть, наверное. И как так получилось, что разом все в зверей превратились? - он медленно пожал плечами и помотал головой, - вот только русский зверь сильнее их оказался. Уж не знаю, что и где такого произошло, что они, как в кино, знаешь, когда главного вампира, или пришельца убивают, и остальные такие: «ой, а что это с нами»? И превратились все из зверей в побитых собак. Вот так случается, когда грань между мирами истончается.
- А почему это происходит? - спросил Михаил, - из-за чего она истончается? Последствия понятны, а причина-то в чём изначально?
- Ну... - задумался на секунду Жоржик, - тут надо понимать, что зло, оно ведь не только здесь существует, оно в каждом человеке живёт. Это как неуправляемая ядерная реакция. Зло порождает зло, спираль раскручивается, а потом и изнанка присоединяется, помогает, так сказать, проводникам своих идей, даëт дополнительные способности. Помнишь, как у Высоцкого? Чтоб творить им совместное зло потом, поделиться приехали опытом... Так и появляются легенды про вампиров, упырей всяких.
- А те, которые другие, они что людям дают?
- Я тебе энциклопедия, что ли? - проворчал в ответ трудовик, - дед был специалистом по злу, а что там добрые дают... Понятия не имею.
- Ясно, - протянул Михаил и некоторое время они шли молча. Потом тишина стала какая-то странная, гнетущая и всеобъемлющая. Михаил не сразу понял, что его так встревожило, а потом заметил, что перестали выстукивать по полу гулкие шаги ботинок Жоржика и пропало резиновое шлëпанье его тапок. Он опустил факел и увидел, что пол из грубого, покрытого наростами полотна превратился в мягкий, точно прорезиненный ковëр цвета бледного обескровленного мяса. Стены, как оказалось, тоже поменяли фактуру и цвет. И то ли виной тому был неверный подрагивающий свет факелов, то ли они на самом деле едва уловимо начали пульсировать и медленно перекатывать под своей влажной розовой поверхностью какие-то скрытые от глаз сгустки. Внезапно из стены выросла небольшая полусфера, медленно надулась, истончилась и с влажным хлюпаньем лопнула, как мыльная плёнка. «Шлоп»! - разнеслось по тоннелю, и путники разом остановились и приблизили факелы к образовавшейся дыре. Та начала быстро затягиваться, скрывая за сходящимися краями какую-то мелко копошащуюся белëсую массу. В последний момент из крошечного отверстия вынырнуло длинное червеобразное тело и шмыгнуло в сторону, прячась от света. В жёлтых отблесках огня мелькнуло бесцветное продолговатое туловище существа, прострекотали по стене маленькие лапки-жгутики, а на извивающемся хвосте тускло блеснул человеческий ноготь. Бледный сегмент лунулы у основания и грязь под тёмным полумесяцем свободного края только усилии эффект мерзкого сходства. Михаил отпрянул от юркнувшего в складку ожившей вдруг стены существа и порывисто провëл факелом вокруг себя, будто очерчивая магический круг от нечисти и грозного взгляда Вия.
- Что это за хрень такая была? - глядя под ноги спросил он.
- А что ты ожидал здесь увидеть? - хмыкнул в ответ Жоржик, - это изнанка нашего мира, нашего сознания, если хочешь. Здесь всë создано и состоит из негатива и направлено на то, чтобы вызвать страх, омерзение, брезгливость. Так что... - он развёл руками, - будь готов к чему угодно.
- А что со стенами стало?
- Приближаемся к живому. Это хороший признак. Значит этот ход не глухой, выходит, значит, к ядру. А нам туда и нужно.
- А эти твари, - Михаил мотнул головой в сторону стены, - они для нас не опасны?
- Знаешь анекдот такой? - задумчиво произнёс трудовик, - старый охотник учит молодого как охотиться на медведя. Ну и говорит: идешь, значит, в лес. Главное не бояться. Заходишь в самую чащу. Главное не бояться. Находишь самую большую берлогу. Главное не бояться. Стучишь по ней палкой. Главное не бояться. И когда оттуда вылезет медведь, макаешь палку в говно и замазываешь ему говном глаза. Главное не бояться. А тот его спрашивает: подожди, но откуда я говно возьму? Говно будет, главное не бояться.
- Угу, - промычал в ответ Михаил.
- Это я к чему сейчас? - Жоржик на этот раз и сам не улыбнулся рассказанному, - они страхом питаются и чуют его, а мы с тобой после отвара страха не испытываем. Ну, почти. Так что, можно сказать, мы в режиме «стелс» для них.
- Я бы не сказал, что этот червяк у меня положительные эмоции вызвал.
- Это да, - кивнул Жоржик, но тут так, минимальный всплеск. На фоне общего негатива изнанки ерунда.
Тоннель, тем временем, завернул влево и расширился. Потолок резко скакнул вверх, и теперь, казалось, вокруг не тесный ход, а просторная пещера. Свет факелов едва достигал свода, и только слегка ласкал лоснящиеся поверхности. Стены всë активнее шевелились и, точно наливаясь кровью, становились насыщенно красными. Пульсирующие тëмные вены, опутавшие своими хитросплетениями живой (теперь в этом не было сомнения) тоннель, перегоняли по своим путепроводам желтоватую жидкость, гонимую неведомо куда невидимым насосом.
Но вот впереди показалась развилка, расходящийся в стороны двумя тоннелями разной величины.
- А теперь куда? - вполголоса спросил Михаил.
- Сейчас разберёмся, - озадаченно пробормотал Жоржик и сбросил с плеча рюкзак, - нужно пометить развилку, чтобы по пути назад не заблудиться. Подержи факел пока, - он достал клубок ниток, молоток и длинный газетный свëрток, откуда выдернул сварочный электрод. Сделав петельку из оранжевой пряжи Жоржик накинул её на металлический стержень, а затем загнул его дугой. Одного удара молотком хватило для того, чтобы электрод погрузился в податливую мякоть тоннеля. Стены тут же вздрогнули, и по ним пробежала быстрая судорога.
- А вы уверены, что это хорошая идея? - обведя взглядом взволновавшиеся своды спросил Михаил.
- У нас выбора нету, - Жоржик выпрямился и, поморщившись, огляделся, - нужно на всех перекрëстках пометки делать, если хотим назад вернуться, - он принялся разматывать клубок, медленно удаляясь от вогнутого в розовую массу электрода, но внезапно застыл и поднял вверх указательный палец, - слышишь? - резко прошептал он.
- Шлëпает что-то, кажись, - в тон ему шëпотом ответил Михаил.
Из тоннеля доносились ритмичные влажные шлепки, такие, словно мясник брал кусок мяса и ловким чеканным движением бросал его на потемневшую от крови разделочную доску.
- Из этого, вроде бы, - ткнул пальцем в правый ход Жоржик, - дай-ка факел.
Не выпуская из руки нитки, он выставил вперёд факел и шагнул в тоннель. Через несколько осторожных шагов пламя дрогнуло, метнулось было обратно к выходу, но зацепилось корнями за пропитанную соляркой мешковину и обиженно съëжилось.
- Что там? - робко спросил Михаил.
- Не видно пока ничего... Сука! - вдруг выпалил трудовик и отпрянул назад.
Тусклый отсвет пламени выхватил из мрака заострённые очертания тонкого длинного клюва. Следом за ним в круг света десятками светящихся точек вторглись маленькие, собранные в соты глазки.
- Это ещё что за хрень? - брезгливо сморщился Жоржик и медленно попятился, пропуская скрытое мраком существо.
Отойдя на несколько шагов от входа в тоннель спутники настороженно стали наблюдать за выползающим из провала в стене монстром. Языки пламени, точно набравшись смелости, снова вспыхнули ярче, и сейчас можно было рассмотреть ползущее... или идущее (сложно было определить) им навстречу существо. Первое, что бросилось в глаза, были его руки. Обычные человеческие руки, шлëпающие, казалось, из последних сил по скользкому мясистому полу и рывками подтягивающие за собой длинное массивное туловище. Тонкий чёрный клюв издавал едва уловимый клëкот при каждом рывке, а влажный раздувшийся, точно у кобры, капюшон угрожающе вздымался вокруг заострённой морды с рассыпанными по ней глазками-бусинами. Сбитые в кровь пальцы со слезшими кое-где ногтями вонзались в податливое основание и тянули тело на себя вновь и вновь, пока передняя часть существа не вывалилась из тоннеля. Взгляд монстра на несколько бесконечных секунд задержался на двух человеческих фигурах, потом голова рывком повернулась, и чудище, изогнувшись тучным продолговатым телом, выбросило вперед руки и вонзило пальцы в чвякнувший пол. После нескольких таких рывков острый нос существа завернул в соседний тоннель и скрылся в темноте его сводов. Туловище же продолжало толчками перетекать из одного прохода в другой. Светло-серая кожа, очевидно, никогда не видевшая солнца, была окутана мелкой сетью синих вен и чёрных прожилок. Рыхлая и желеобразная, она не выдавала наличия под собой каких-либо мышц и было жутко думать, что всю эту тушу влекут за собой только лишь две руки. А туша всë не кончалась. Бесконечным червëм она перетекала из тоннеля в тоннель, будто колбаса на мясокомбинате, когда сизую тонкую кишку наполняют мелким бесформенным фаршем. Где-то на середине толстого хвоста кожа была разорвана, и из разверзтой прорехи медленно вытекала жëлтая жижа. Шлепанье теперь переместилось в соседний тоннель и начало уверенно удаляться.
- Если бы не мухоморы, - задумчиво произнёс Михаил, - я бы сейчас обосрался.
- Я тоже, - кивнул Жоржик.
- То есть... - Михаил медленно повернулся к своему проводнику, - вы тоже впервые такое видите?
- Я бы запомнил такую встречу, - с кривой ухмылкой ответил тот, - зато теперь понятно, в какой тоннель нам идти.
- Угу, - согласился Михаил, - за ним и пойдём потихоньку.
- Ты шутить, смотрю, ещё в состоянии? - хмыкнул Жоржик.
- Я на полном серьёзе, - Михаил посмотрел в глаза трудовику, - сами подумайте, он весь проход занимает. Навряд ли мы кого-то встретим, если за ним следом пойдём. А вот если сюда, - он ткнул пальцем в дыру, из которой всë ещё струилось тело чудовища, уже худое, на самом своей излëте, - то гарантии никакой, что мы с такой же тварью не столкнëмся.
- Логично, - пожевал губами Жоржик, - вот только откуда нам знать, что это правильный путь?
- Вы серьёзно сейчас, Жоржик?! - вспылил Михаил, - кто из нас проводник вообще? Вы же здесь с дедом всë вдоль и поперёк исходили, не?
- Да, так и было, - как-то растерянно пробормотал трудовик, - ладно, пошли, вон, эта хуйня уже переползла почти. Сейчас, второй конец нитки только воткну, - и он выдернул из свёртка новый электрод.
Тоннель снова уменьшился до размеров больничного коридора, и свет факелов теперь доставал почти до подрагивающих плеч ползущего впереди существа. Толстое туловище безвольно тащилось следом, оставляя за собой жирный скользкий след. Обувь вязла в густой слизи, и Михаил, ощутив между пальцев холодную тягучую слизь, в который уже раз одновременно позавидовал Жоржику, шагающему в ботинках, и проклял его за это. Разогнаться не получалось. Существо ползло медленно и натужно. Его голова, напоминающая чумную маску из девятнадцатого века, выглядывающую из капюшона кобры, иногда поворачивалась из стороны в сторону, высматривая что-то в стенах. Тонкий длинный клюв резко, по-птичьи выхватывал добычу из кроваво-красных складок тоннеля, и тогда по проходу разносился клëкот вперемешку с утробным гиканьем.
- Я вот что думаю, - задумчиво произнёс Михаил, - если всë, как вы говорите, ну... Изнанка вся эта, что нет добра и зла, Бога в привычном понимании. Почему об этом никто не знает? Есть же такие, как ваш дед, шаманы там всякие, экстрасенсы, не знаю... Медиумы, или как их там? Почему никто правду не расскажет? Люди в церкви ходят, молятся, надеются на что-то, а тут вот такое под землёй ползает... - он указал рукой на толстый волочащийся за существом хвост.
- Вот выберемся отсюда, - лениво ответил Жоржик, - станешь первым, кто поведает миру правду. Хотя… - криво ухмыльнулся он, - почему первым? Составишь компанию таким же пророкам в палате психушки. Ты думаешь, что в дурдоме мало таких, как ты? Тех, кто в изнанке побывал? Правда, они на самом деле ëбнутые, сюда если без подготовки попасть, то всë, - Жоржик обречённо махнул рукой, - прощай крыша. Протечëт окончательно. Ты что, думаешь, что такой порядок в мире просто так существует? Думаешь, никто никогда не пытался бить в колокола? Знаешь такую песню: любит народ наш всякое говно?
- Это Гражданская оборона?
- Ага, - кивнул Жоржик, - и это не только к русскому народу применимо. Всë человечество предпочитает находится в сладком заблуждении, не замечая, что мы просто скот для высших сил. А насчёт религии ты метко сказал. Вот посмотри на историю. Все империи, режимы, диктатуры, они рано или поздно падают, а церковь как стояла, так и стоит веками. А всë почему?
- Почему? - автоматически переспросил Михаил.
- Ну вот смотри... - Жоржик прищурился и покачал головой из стороны в сторону, - как бы объяснить? Вот! Помнишь пример про охотника и фермера?
- Угу, - промычал Михаил, разглядывая голые пальцы ног, перепачканные жёлтой слизью.
- Ну так вот. Религия, она как огонь. Охотник может на нём мясо поджарить, а фермер эту свою сварить... Как там её... Ну чем вы свиней своих кормите?
- Сечка? - пожал плечами Михаил.
- Ну пусть будет она, похуй вообще. Вот, так о чëм это я? Ах, да! Огонь никто из них не будет гасить, понимаешь? Это, можно сказать, обоюдоострое оружие. Ну вот что такое религия? С одной стороны, это десять заповедей, а с другой инквизиция и крестовые походы, с одной любовь к ближнему, а с другой ненависть к дальнему. Одни говорят: «не убей», а другие вон, за примером далеко идти не надо, два года назад, помнишь? Башни-близнецы, это ведь тоже религия всë. Как говорится, наука дала человеку крылья, а религия направила эти крылья в небоскрёбы. Вот так и переходит это оружие из рук в руки. Одни пишут у себя на подошве ботинок «с нами бог», а другие с иконой города облетают. А кто в итоге победил, с тем и Бог, получается, был на самом деле. Удобно, ëпта! Я бы тоже, будь на месте Бога, так себя вëл. Победителей, как говорится, не судят.
- Но... Если так посмотреть, - протянул Михаил, - получается, что добро... Ну, условное добро, всегда побеждало?
- Эт кто тебе такую хуйню сказал? - хмыкнул Жоржик, - у тебя же мать историк! Так ты спроси у неё, что такое тëмные века? И почему после долгих столетий процветания Римской империи, она скатилась в варварство и тьму? Почему, когда средневековые археологи откопали римские унитазы, существовавшие ещё до нашей эры, они решили, это такие алтари? Люди тупо забыли, что такое водопровод! Понимаешь? Средневековье в Европе выкосило народ не только бесконечными эпидемиями, но и звериной жестокостью самих людей. И что это, если не самый настоящий убой скота? А потом стал вопрос выживания самой популяции, и огонь уступили соперникам. Сами ведь не умели селекцией и развитием заниматься. А в двадцатом веке смотри, что было. Неправильно разделять войну на первую и вторую мировую. Это было одна бесконечная бойня почти на целый век. И как началась она с русско-японской в девятьсот четвёртом, так и продолжалась почти до конца столетия. Вот только сейчас, слава богу, затихло всë. Надеюсь, надолго. Должны же мы поумнеть когда-нибудь, в конце концов.
- Не оптимистично как-то, - печально улыбнулся Михаил.
- А жизнь вообще штука сложная и непредсказуемая. Сегодня ты на коне, а завтра конь уже в тебе, - Жоржик коротко хохотнул, и тварь впереди резко остановилась и повернула голову. Спутники замерли и озадаченно переглянулись. Жоржик сдавленно ойкнул и виновато поднял брови, - я больше не буду, - то ли Михаилу, то ли чумной твари произнёс он. Существо вздрогнуло всём своим длинным бесформенным телом и поползло дальше.
Вскоре тоннель завернул в сторону, и в его конце появилось тусклое мерцание. Воздух стал суше, и под ногами снова зашуршало мелкими камешками ребристое основание.
- Похоже на выход, - негромко проговорил Михаил.
- Вот только куда? - добавил Жоржик, - что-то мне кажется, что совсем не туда, куда нам нужно.
За сводчатой аркой оказался широкий скальный уступ, продолжавший дорогу уже по краю отвесной скалы, состоявшей из чёрной и бурой породы камня.
- Вот это ни хрена себе... - пробормотал Жоржик, глядя на распростёршийся перед ними вид. Бескрайнее море, лениво толкающее свои антрацитовые воды в отполированную чёрными волнами скалу, слабо отливало ртутным блеском. Серое небо не отражалось в натянутом, точно гигантская блестящая простынь, море. Казалось, будто вода не принимает свет, а источает его сама, словно это в небе тускло мерцает морской ртутный блеск, а не наоборот. На краю водораздела, на самом горизонте серого моря виднелась огромная пирамида ярко-белого цвета. Вертикально вверх, прямо из её вершины бил луч синего, какого-то лазерного света. Издали доносился монотонный, застывший на одной бездонно низкой ноте гул. Вдруг вдали что-то вызвало возмущение морской плоскости, и на поверхность из-под воды вырвалось то ли гигантское щупальце, то ли чей-то острый длинный хвост. Конечность неизвестного существа застыла на несколько мгновений, а потом обрушилась вниз, рассекая мерцающую неподвижность моря всей своей массой. Ввысь тут же поднялся столб белых блестящих брызг, а до ушей застывших на утëсе зрителей донëсся оглушающий рёв. Он чем-то напоминал китовую песню и трубный зов огромного слона одновременно. Михаилу тут же вспомнился рëв Железнодорожника на мосту в ту самую ночь.
- Какое чудесное место... - иронично протянул Михаил.
- Алиса в стране чудес, ебать меня током! - хмыкнул в ответ Жоржик.
- Смотрите, что друг наш вытворяет, - Михаил указал пальцем на застывшего на краю обрыва чумного, за которым они тащились добрых полчаса. Тот пристально всматривался вниз, будто в нерешительности, и порывисто вращал заострëнной головой. Капюшон его раздувался, точно кузнечные меха, а грудь ходила ходуном.
- Прыгнуть, что ли, хочет? - поднял бровь Жоржик. И в этот же момент существо рвануло свою массивную тушу истерзанными пальцами вперёд и перевалилось через край. Жирная колбаса хвоста немного подалась, но остановилась сразу же, прочирив рыхлым брюхом по шершавой поверхности утëса каких-то полметра. Раздались утробные стенания, и туловище медленно, рывками начало переваливаться в пропасть. Спустя несколько минут свисающая туша набрала критическую массу и резко потянула за собой остальное тело чумного. Раздался нечеловеческий вопль... Точнее, если говорить в отношении монстра, как раз человеческий. Истошный, полный отчаяния и обречённости.
Михаил и Жоржик осторожно выглянули из-за края обрыва и с десяток секунд наблюдали, как безобразное существо, нарушая, кажется, все законы гравитации, баллистики и физики вообще, летит в пропасть. Оно медленно вращалось, переливалось через голову, мягко отскакивало от острых выступов и наконец вязко нанизалось на прибрежные скалы. Что-то отчётливо хлюпнуло, будто дикий огурец, раздавленный беспощадным протектором ботинка, и туша лопнула тухлым яйцом, растеклась по камням, заполняя своим бледным нутром мелкие заводи, пачкая каменные торосы и блестящие голыши. Жёлтые кишки и сгустки каких-то органов разметались в разные стороны, а в самом нутре безразмерной туши даже с такой верховизны отчётливо стали видны тысячи копошащихся личинок девственно-белого цвета. Они яростно извивались, и разверстое брюхо от этого точно кипело и вспенивалось белëсой пеной.
Короткое тело чумного, освободившись тем временем от тяжёлой ноши, ползло к краю воды. На месте ног у него теперь извивалось два бесформенных отростка, помогавших передвигаться натруженным рукам. Вот существо подползло к подрагивающей линии прибоя и погрузилось в воду. Антрацитовая жидкость тут же забурлила, вздыбилась вокруг вошедшего в неё тела и поглотила его полностью. По поверхности расползлось переливчатое масляное пятно, но и оно вскоре растворилось, поменяв цвет на ртутно-стальной.
- М-да... - пожевал губами Жоржик, - хороший жизненный цикл.
- А это море.. - медленно обвëл взглядом необъятное пространство Михаил, - это что вообще? И что за пирамида там, на горизонте?
- Я хуй его знает... - пробормотал Жоржик, - закурить бы сейчас. Да нету с собой.
- Понятно, - скептически покивал Михаил, - это вы тоже видите впервые, - не спросил даже, а просто зафиксировал факт он, - тогда назад? Вниз нам навряд ли надо?
- Ага, назад, - растерянно покивал трудовик, - пошли давай, пока грибы действуют.
На этот раз тоннель мелькал в неверном свете факелов рваным каскадом. Путники торопились. Путь назад до развилки занял около десяти минут. Слизь, оставленная чумным, успела впитаться в основание, и пол был хоть и податливым, но, по крайней мере, сухим.
- Слушайте, Жоржик, - ловя сбивающееся дыхание спросил Михаил, - вот вы говорите, что с одной стороны Бога нет, а с другой, что легенды об упырях правда, правильно?
- Ну, - буркнул проводник.
- Тогда почему они креста боятся? Если легенды, это правда, то христианские символы действуют на нечисть. Нестыковка какая-то получается.
- Они не крестов боятся, - сквозь свист в прокуренных лёгких ответил Жоржик, - они веры боятся. Точнее сказать, эмоций. Я же тебе говорю, что они, черти эти... или боги... как хочешь, короче, называй, они питаются эмоциями. Матрицу смотрел?
- Угу, - кивнул Михаил.
- Ну вот, помнишь, там машины использовали людей как батарейки? Так и здесь. Только мы для них не электричество вырабатываем, а эмоции. А батарейка, в зависимости от ëмкости, может и током ëбнуть, понимаешь? Вот и человек, если он искренне верующий, может такую эмоцию выдать, да ещё со знаком плюс, тогда, как приëмник на минус настроен, что мало не покажется. А крест без веры это просто две скрещённых палки. Тут вот ещё, что знать нужно: если тварь эта, скажем так, оригинальная, то есть здешняя, из изнанки, тогда для неё эмоции важны, а если это человек, обращëнный им в услужение, тогда на него будет действовать то, чего он при жизни боялся, или верил, или... Ну ты понял, короче.
- Ясно. А Железнодорожник, он оригинальный, или обращëнный?
- Спроси при встрече, - проворчал Жоржик.
Тоннель наконец закончился, и Жоржик с Михаилом вновь оказались возле развилки. Проход теперь был не такой просторный, он будто сжался в спазме, напрягся, и стены стали не только теснее, но и твëрже, будто напрягшиеся мышцы спортсмена. Жоржик выдернул электрод с ниткой из левого прохода и переместил в правый.
- Пойдём, что ли, - без энтузиазма бросил он и зашагал вглубь тоннеля.
- А что мы увидеть должны? - спросил Михаил, - ну так, чисто для ориентировки. А то идём куда-то, идём, а куда непонятно.
- Большое помещение должно быть, - Жоржик напряг воспоминания, и лоб его тут же прорезали глубокие борозды морщин, - круглое, или овальное такое. А сверху... Как бы тебе объяснить? Как будто кто-то сел на муравейник посрать, понимаешь?
- Не особо, если честно.
- Ну блин, короче, как увидишь, сразу поймёшь, о чëм я.
Этот тоннель закончился быстро, спустя каких-нибудь пять минут ходу. Навстречу путникам раскрылась очередная пещера, освещённая тусклыми огоньками, блуждающими прямо в воздухе. В середине находилось что-то похожее на небольшой пруд, метров десять в диаметре. В жёлтой тягучей субстанции, наполнявшей его, копошились спутанные скользкие тела тëмно-коричневого цвета. Их задние конечности, вывернутые коленями назад, как у кузнечиков, елозили по дну, толкали друг друга, пытались вытолкнуть свои слепые цилиндрические тела с продолговатым утолщением на конце на поверхность. Всë это копошение сопровождалось треском, щëлканьем суставов, хлюпаньем густого, точно разогретый янтарь, наполнителя странной каверны.
- Я так понимаю, спрашивать кто это, бесполезно? - иронично хмыкнул Михаил.
- Правильно понимаешь, - бросил в ответ Жоржик и, задержав взгляд ещё на несколько секунд на инфернальной сцене, разыгравшейся в водоëме, направился дальше.
Из пещеры уходило ещё три тоннеля. Совсем одинаковых. Овальные провалы с небольшой налитой кровью мясной складкой в верхней части одинаково смотрели на застывших в нерешительности гостей чёрной пустотой своего нутра.
- А может ну его нахуй? - с сомнением произнёс Жоржик и просительно посмотрел на Михаила, - ну серьёзно! Мы хрен чего найдём с такими раскладами. За каждым из этих ходов может оказаться ещё по три таких же, а там ещё и ещё...
- И что вы предлагаете?
- Может харэ на сегодня? Пойдём домой, а через пару дней вернёмся ещё?
- И что, каждый вечер дома теперь сидеть?
- Ну а что? Ну посидишь с родителями, всë равно скоро на учëбу.
- Не-е-е, - гневно протянул Михаил, - я с вами сюда попëрся в первый и в последний раз! Так что давайте, или идём дальше, или я пас! Больше я сюда не полезу.
- Ладно, - после паузы вздохнул Жоржик, - выбирай тогда тоннель, а я пока помечу дорогу.
Михаил застыл, глядя на три чёрных провала. «Направо пойдёшь - коня потеряешь...» - лениво проплыла мысль. Куда идти? Это как игра в напёрстки. Все три хода совершенно одинаковые. Он повернулся и посмотрел на Жоржика, копошащегося в рюкзаке. Хорош проводник, нечего сказать... Вдруг из центрального тоннеля дохнуло порывом ветра и словно раздался сдавленный шёпот. Слов было не разобрать, но Михаил воспринял это как знак.
- В средний пойдём! - окликнул он трудовика.
- В средний так в средний, - пробубнил тот, возясь с инвентарём.
Оранжевая нить протянулась между тëмными провалами тоннелей, стены ожидаемо вздрогнули после вонзëнных в них электродов, и двое путников шагнули в темноту центрального прохода. По стенам тут же разбежались, стрекоча крохотными ножками, десятки продолговатых чёрных пауков, брызнули в разные стороны жирные маслянистые бочонки неторопливых жуков, лениво расползлись розовые сороконожки. Со свода что-то капало. Мутные капли медленно срывались с тягучих вязких нитей и с влажным хлюпаньем разбивались о пол, оставляя липкие лужицы. Вскоре ноги в тапках начали противно чавкать и липнуть друг к другу.
- Ещё раз спасибо за форму одежды, - недовольно проворчал Михаил.
- Кажется, правильно идëм, - игнорировал укол Жоржик, - эту капель я помню. Угадал, ты, похоже, направление. Если всë правильно, то скоро должны выйти в нужную локацию.
В этот раз память не подвела Жоржика, и вскоре тоннель расширился, а потом плавно превратился в пещеру с высоким сводом. Прямо в центре свода находилось что-то, напоминающее хвостик от воздушного шара, втянутый внутрь поверхности. Разделённая на полоски розовая плоть потолка словно сжалась вокруг одной точки, собравшись в одну большую концентрическую сборку. Из её центра тонкой струйкой стекала тëмная жидкость.
- Это вот это вам жопу напомнило? – спросил Михаил.
- Ну а что? – пожал плечами Жоржик, - по-моему похоже. Мне вообще всë жопу напоминает. Особенно собственная жизнь.
- А мне кажется, или здесь воняет, как возле отстойника?
- Всë верно, над этим порталом и есть отстойник. Видишь, он как бы вовнутрь втянут, значит через него Железнодорожник отсюда туда прошёл. Значит здесь мы его не встретим.
- А если он вернётся внезапно?
- Не вернëтся. Точнее, внезапно у него это не получится. Нужно время, чтобы проход в обратную сторону вывернуть. Ну что ж, к делу! Время поджимает! Рюкзак подержи, - и Жоржик зарылся в просторном нутре туристического рюкзака. По очереди оттуда появились блокнот в кожаном переплёте, нож, свëрток электродов и остатки старой простыни. Взяв всë это добро, трудовик направился к центру пещеры. Настороженно стрельнув взглядом на два чернеющих провала тоннелей в дальней части стены, он опустился на колени, развернул перед собой блокнот и положил нож. Нужно было что-то делать. Читать из дедовского блокнота что-то наугад, находясь в изнанке, так себе идея, а заклинания без жертвы могут только навредить. А жертва вон она, у стены стоит. Но ничего, немного спектакля, а уж потом он сделает то, что нужно. Выдернув из свëртка четыре электрода Жоржик воткнул их перед собой, на что пол недовольно чвякнул и ответил лëгкой судорогой.
- Так, что дальше? – пробормотал себе под нос учитель, - ну ладно, давай такое… - и он монотонно забубнил: - буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь она завоет, то заплачет как дитя… Так, что там дальше? Не помню… Ладно… Ой, где был я вчера, не найду, хоть убей, только помню, что стены с обоями, помню Нинка была, и подруга при ней, целовался на кухне с обоими… Наши реки бедны водой, в наших окнах не видно дня, наше утро похоже на ночь, ну а ночь для меня. Играй, невесëлая песня моя. Всë! Хорош! – Жоржик несколько раз рассёк воздух ножом и порывисто поднялся на ноги, - всë! Можем возвращаться! – кивнул он Михаилу, - сделал всë как надо!
- А в чем моя роль тогда была? – удивлённо хмыкнул Михаил, - постоять и посмотреть?
- В изнанку одному нельзя сунуться, можешь не вернуться. Так дед говорил. А его слова я проверять не собираюсь. Открывай рюкзак. Вещи закину, и ходу отсюда. Ты вперёд давай иди, а я, так сказать, тыл прикрою, - он нервно хохотнул и натужно улыбнулся неудачной шутке.
Массивный бегунок молнии проехался по рюкзаку, соединив его брезентовые края, и Михаил накинул на плечи потëртые шлейки.
- Ну что, идём? – спросил он, на что Жоржик улыбнулся краем рта и судорожно кивнул.
- Да, пошли, - произнёс он сдавленным голосом и нащупал в кармане мешочек с подшипниками.
«И никаких сантиментов!» - мысленно приказал себе Жоржик, глядя на фигуру своего спутника, шагающую впереди. Пальцы нервно перебирали в кармане металлические шарики, а на лбу выступила испарина. «В конце концов, если бы не эти четверо, на Баллончике всë бы и закончилось. Так что, всë справедливо».
Потолок начал снижаться, и они подошли ко входу в тоннель. Рука сжала горловину мешочка и медленно потянула его из кармана.
- Э-э-э… - раздалось вдруг где-то позади гортанное и клокочущее, и по спине Жоржика тут же пробежали мурашки, а уши непроизвольно дёрнулись.
- Это кто? – тут же встрепенулся Михаил, резко повернувшись.
- Портал на месте, это не может быть он, - скороговоркой протараторил Жоржик, глядя на потолок, где всë так же неподвижно сжималась складка прохода в реальный мир, - но лучше поторопиться, не нравится мне всë это.
- Главное ведь не бояться, верно? – вполголоса произнёс Михаил, с тревогой ощущая участившиеся сердцебиение.
- Говно будет, - нервно улыбнулся Жоржик, - главное…
- Э-э-э… - раздалось уже совсем близко и огни факелов резко вздрогнули и съëжились, будто от резкого порыва ветра. Стало темно, сумрак сгустился вокруг двух силуэтов на входе в тоннель, а потом Михаил заметил голенастую фигуру, бесшумно спустившуюся с потолка прямо за спиной Жоржика. В едва мерцающем свете дрожащих огней вырос безобразный сгорбленный контур монстра, и позади трудовика распустились чудовищным соцветием длинные суставчатые пальцы.
- Кхххх… Кххха, - прохрипел вдруг Жоржик и сделал шаг в направлении Михаила, но застыл в неподвижности, удерживаемый тонкими длинными фалангами. Пальцы Железнодорожника чёрными лучами пронзили учителя в четырёх точках. Из паха, живота, груди и горла Жоржика торчали узловатые перепачканные кровью и обрывками плоти пальцы монстра. Жоржик ещё пару раз прохрипел что-то непонятное и спутанное, вяло повëл ладонью в неопределëнном жесте, и глаза его закатились, блеснув на прощанье пронизанными красными прожилками бельмами.
- Бежать! Немедленно! Бежать! – услышал Михаил чей-то голос внутри головы и понял, что это его собственный голос. Он сорвался с места и припустил по тоннелю прочь от пещеры монстра. Сердце ухало в груди, в горле, в висках, и по всему телу разлился, расплескался наконец тужившийся в закромах сознания страх. Страх! Ему стало так страшно, как было на мосту пару дней назад. И то ли мухоморы закончили своë действие, то ли всплеск адреналина обнулил их полностью, но страх вместе с паникой накрыли его с головой.
Стены тоннеля взволнованно дрогнули и выпустили из раскрывшихся пор десятки мелкой живности. На пол посыпались скользкие белые личинки, засучили лапками по потолку чëрные сколопендры, под ногами жидко захлюпало, и тапки наполнились тягучей слизью. Где-то позади, в глубине тоннеля послышалось печально знакомое «э-э-э», и ноги сами добавили скорости, а сердце застучало четырёхтактным двигателем. Вот выход! Наконец-то! Но то, что Михаил увидел в пещере, сразу за тоннелем заставило его на мгновение забыть и про смерть Жоржика, и про страшного преследователя. Он увидел самого себя…
Другой он стоял перед тоннелем с тем же факелом в руках и озадаченно изучал три одинаковых входа. У дальнего тоннеля, за каверной с непонятными существами Жоржик колдовал с электродами и нитками.
- Бегите отсюда! – прокричал Михаил другому себе, подбежав к нему вплотную, - это ловушка!
Но другой Михаил лишь напряжённо нахмурился и посмотрел на дрогнувшее от резкого порыва ветра пламя.
- В средний пойдём! – окликнул он Жоржика.
- В средний так в средний, - ответил тот негромко.
Михаил тряхнул головой, и к нему лавиной вернулась реальность. За ним погоня, к чëрту эти причуды изнанки! Где оранжевая нить? Ага, вот она! Он рванул в спасительный ход, но через несколько стремительных шагов оживающий свет факела выхватил впереди толстый серый хвост. Чумной! Михаил ринулся в промежуток между тучным туловищем, рывками ползущим к своему заветному обрыву, и стеной коридора, но вскоре ход сузился настолько, что не оставалось ничего другого, как вскарабкаться на рыхлое серое тело чумного. Кожа его оказалась мягкая и податливая. Хватаясь руками за потолок Михаил пробежал по хвосту с десяток метров, а потом нога провалилась внутрь туловища. Тапок тут же сполз со ступни и погрузился в густую жëлтую слизь, а голень окутали сотни копошащихся личинок. С силой выдернув ногу Михаил на четвереньках ринулся дальше. Кожа чумного расползалась под ладонями, выделяя алую сукровицу. Наконец тоннель расширился, и Михаил скатился с хвоста чудовища на пол. Дальше, дальше, ещё немного! Бежать в одном тапке стало невыносимо, и Михаил одним движением сбросил его с ноги. Чумной зло щëлкнул длинным клювом, когда человек пробежал мимо него, но Михаил ловко увернулся и, крутнувшись на месте, ненароком заехал рюкзаком по морде чудища.
Снова развилка! Оранжевая нить. Вот она! Почти скрылась в складках плоти тоннеля, но всë ещё видимая. Михаил юркнул в последний тоннель. Там, в самом его конце будет разрез в изнанке, осталось чуть-чуть. Из стены с тонким писком выскочил червяк с ногтем на хвосте и бросился прямо в лицо чужаку, чей страх он теперь чувствовал, как чувствуют кровь акулы. Михаил инстинктивно подставил руку, и предплечье пронзила боль. Бледное извивающееся тело вонзилось острым шипом под кожу, целясь в самую вену, а ноготь на хвосте заелозил по руке, оставляя на ней длинные алые ссадины. Место укуса тут же покраснело и вспухло, когда Михаил выдернул скользкого паразита и отшвырнул в сторону. В голове сразу зашумело, а во рту появился привкус крови.
- Э-э-э, - пророкотало где-то совсем рядом, за спиной. Михаил обернулся. Тусклый, трепещущий огонёк догорающего факела позволял рассмотреть не более трёх метров перед собой и ничего более.
- Беги, не оборачивайся! – снова подсказал голос, и Михаил внял совету. Слизь на босых ногах начала стремительно подсыхать и превращаться в корку. Вскоре она отлетела сухой скорлупой, а пол стал жëстким и твëрдым. Уже совсем рядом!
Складка портала ворвалась в тусклое пятно света внезапно и неожиданно. Она почти вся стала мертвенно-синей, и только тонкая розовая щель слабо мерцала живым свечением. Михаил схватился за края и решительно и бесцеремонно раздвинул их в стороны. Внутри ещё было тепло и скользко. «Значит работает, не схлопнулась ещё», - подумалось Михаилу, и он, зажмурив глаза, набрал полные лёгкие воздуха и стремительно ринулся внутрь…
В голове шумело, а во рту стоял кислый тошнотворный привкус. Михаил с усилием открыл глаза, и картинка перед ними тут же поплыла и раздвоилась. Его начало опрокидывать и вертеть, точно на карусели. Резко замутило, и желудок сжался в спазме. Он снова закрыл глаза и на ощупь попытался определить своё положение в пространстве. Одеяло, подушка, спинка кровати… Михаил рывком сел и снова распахнул удивлённые глаза. Висок тут же взорвался от боли, а стена вместе с часами, журнальным столиком и плакатами рок-групп поползла вправо и вниз. Рот наполнился кислой слюной, а скулы свело в недобром предзнаменовании. Он откинул одеяло и опрометью бросился в туалет. Пол предательски пропел под ним свою скрипучую песню, и в родительской комнате сразу послышалось копошение.
Рвота фонтаном вырвалась сквозь пальцы, зажавшие рот, и голубая керамика унитаза покрылась остатками вчерашнего ужина, вперемешку с можжевелово-мухоморовым чаем.
- Ты где так нажраться умудрился? – раздался из-за двери сердитый голос матери, - никакущий приплëлся. Без обуви, грязный, ободранный. Уже друзей новых умудрился найти?!
- Отъебись, - гулко выдохнул Михаил, скрестив руки на ободке унитаза.
- Что? – в голосе матери послышалось смятение, и она подëргала ручку двери.
- Ничего, - пробормотал Михаил, - дай поблевать спокойно, - и его снова скрутило в судороге.
За дверью послышались шаги, тихо скрипнула дверь спальни, а потом воцарилась тишина. Спустя несколько минут Михаил набрал из-под крана полный стакан воды и осторожно выпил. Постояв некоторое время над раковиной, убедился, что назад вода не просится, а потом осторожно, будто боясь расплескать стоящую на голове чашу, отправился обратно в постель. Стрелки на часах показывали без четверти четыре.
Он не понял, что его разбудило. То ли луч солнца, разрезавший комнату на две половины сквозь щель между плотных штор, то ли гомон во дворе, доносившийся из приоткрытой форточки. Несколько мужских голосов перемежались с негромкими женскими, а потом всë заглушил звук заведëнного двигателя.
Во рту было сухо, а голову точно набили мокрой ватой. Михаил перевалился на бок и поставил ноги на пол. Сразу бросилось в глаза, что ступни по щиколотку покрыты ссадинами и мелкими порезами. А потом мутный спросонья взгляд зацепился за бесформенную груду туристического рюкзака, прислонённого к дверце комода под книжным шкафом. Спутанное сознание растерянно воспроизвело все ночные события, и Михаил озадаченно уставился на потрëпанный рюкзак, как на докозательство их реальности. Мотор за окном, тем временем, громко рыкнул, и люди загомонили громче.
Отодвинув в сторону штору Михаил упёрся ладонями в подоконник и окинул взглядом сцену во дворе дома. Соседи из обоих подъездов пëстрой толпой собрались возле гаражей и что-то активно обсуждали, а в центре двора тщетно пытался развернуться милицейский «козлик» явно с прогоревшим глушителем. Автомобиль ревел, фыркал и всхрапывал, подавался то вперёд, то назад, выворачивал колёса и хрустел передачами. Участковый Лапиков активно жестикулировал, указывая водителю куда выкручивать руль и в какую сторону рулить. Процесс сильно усложнял небольшой прицеп «зубрëнок», самовольно катящийся в разные стороны, когда «козлик» сдавал назад. Прицеп был наглухо застëгнут чёрным брезентом, и от его вида по спине Михаила пробежал холодок. В таких возили трупы, если смерть вызывала вопросы, и сейчас этот вестник печали беспорядочно выкатывал колеины посреди двора их дома. Михаил всмотрелся в толпу соседей и не смог найти там ни отца, ни мать.
- Ма-а-м! Па-а-п! – с тревогой протянул он и, не услышав ответа, выскочил из комнаты. Часы показывали девять, и отец, как это было заведено по выходным и в каникулы, мирно спал, раскинувшись на двуспальной кровати морской звездой. Поднять его были не в силах ни гомон толпы, ни сгоревший глушитель УАЗика. Михаил выдохнул и заглянул на кухню. Радио работало, но матери не было. На плите исходила паром кипящая кастрюля. Значит, где-то здесь. Так и оказалось. Через минуту дверь хлопнула, и в квартиру забежала запыхавшаяся взъерошенная мать.
- Представляешь, Миша, что случилось… - вполголоса, чтобы не разбудить отца, трагически произнесла она, - Андрей Георгиевич умер.
- Когда? – только и смог выдавить из себя Михаил.
- Ночью сегодня. Напился и рвотой захлебнулся. Ой, кошмар какой… Да что ж это такое в последнее время творится? Жена его пошла проверить утром, а он лежит. Ой, кошмар. Молодой же ещё был. Ужас… Просто ужас. Слов нет. Хороший был человек, хоть и беспутный. Вот, тело в город забрали на вскрытие, мало ли что…Ой, ладно земля ему пухом. Иди умывайся и завтракать садись.
Михаил защëлкнул шпингалет на двери ванной, посмотрел в зеркало над умывальником на своë опухшее лицо, печально покачал головой и отвинтил барашек смесителя. Холодная вода хлынула в подставленные ладони, да так и потекла сквозь безвольно расслабившиеся пальцы. Михаил судорожно сглотнул, рассматривая круглую ранку на внутренней стороне предплечья. След от укуса червя, или кто он там был, опух и покраснел. В разные стороны от него разошлись, точно после удара молнией, тонкие причудливые линии тëмно-синего цвета, сплетающиеся в узоры и длинные тонкие побеги. Сама рана покрылась чëрно-бурой коркой и при нажатии отвечала резкой болью. Михаил открыл шкафчик и, разбросав в разные стороны коробки от отцовских лезвий, старые зубные щётки, стеклянные пузырьки с какими-то то ли лекарствами, то ли настойками, нашёл полоску бактерицидного пластыря и тонкий, почти выработанный рулон бинта. Аккуратно заклеив ранку, он в несколько слоëв обмотал бинтом предплечье и с третьей попытки зубами затянул завязку в районе запястья.
«Это всë хорошо», - подумал Михаил, - «а как теперь завтракать идти? Мать точно скандал устроит. Как ей объяснить?»
Выскользнув из ванной он прошмыгнул в зал и сразу распахнул дверцы гардероба.
- Что ищешь? Давай помогу, - мать стояла в дверях и вытирала перепачканные руки кухонным полотенцем.
- Да не надо, рубашку хочу надеть. Я же на похороны после города.
- Светлую только не бери, в поезде изгадишь, потом не отстирается.
- Хорошо, - Михаил выбрал синюю рубашку, висевшую под пиджаком с выпускного, выдернул её с вешалки и тут же вставил в рукав забинтованную руку.
- Так зачем в рубашке за стол-то? – возмутилась мать, ставя на деревянную доску, или попросту кружок, сковороду с фирменным блюдом, называемым в их семье не иначе как «блюдо». Нарезка из лука, перца, морковки, помидоров и сосисок щедро заливалась яйцами, и всë это зажаривалось вместе, источая при этом щекочущий аромат на всю квартиру.
- Я аккуратно, - ответил Михаил и, отодвинув стул подальше, нагнулся к столу, - обожаю блюдо, - азартно произнёс он и резким движением перекинул в тарелку половину содержимого сковороды.
- Ешь, сынок, ешь, - вздохнула мать, - видишь, к чему водка приводит? Был человек и нету. Так что думай, ты против жизни идëшь, пьянка ещё никого до добра не доводила.
- Угу, - промычал Михаил, сквозь набитый рот.
- На поезд скоро уже, - взглянув на часы задумчиво как-то произнесла она, - надеюсь, у тебя в крови ничего не найдут?
- И я надеюсь, - также задумчиво ответил Михаил, выскребая с тарелки остатки завтрака.
- В смысле?
- Да не парься, мам, всë нормально будет! Есть вещи поважней, чем анализ крови. Прорвëмся! Спасибо, было вкусно, как обычно, - он встал из-за стола и чмокнул мать в щëку, после чего оглядел рубашку, - ни пятнышка, - резюмировал Михаил, - точность – вежливость королей.
- Дай бог, чтобы всë хорошо было. Собирайся уже, на вокзал пора идти. Тебя, может, проводить?
- Да не, не надо, сам справлюсь, - ответил Михаил и засобирался в дорогу.
Трëхэтажная громада вокзала серым кирпичным великаном возвышалась над тополиной аллеей, ведущей к железнодорожной станции. Башенка диспетчера на третьем этаже как бы образовывала голову исполина, а на его длинных плечах красовались две надписи на русском и белорусском языках: «Красный берег» и «Чырвоны бераг». Проезжие, бегло прочитав две разные надписи, часто задавали вопрос: почему у вас слева «Красный берег», а справа «Чёрный…»? Михаил, вспоминая торфяной край отстойника, подумал, что ошибка про чëрный берег не такая уж и смешная. Отойдя подальше от рельсов он уселся на скамейку и в ожидании дизеля бездумно уставился на здание вокзала. Выкрашенные в зелёный цвет металлические двутавры тесными оковами стягивали аварийное сооружение послевоенных времён. Местами из-под зелёной краски уже выступили ржавые пятна, а кирпич кое-где раскрошился, обнажив своë серое ребристое нутро. Козырëк над входом почернел, и по его краям тёмными кляксами спускались вниз сырые потëки. Здание явно требовало ремонта, а то и сноса.
Из размышлений Михаила вырвал протяжный свисток поезда. Он, словно жалуясь на свою нелёгкую долю, гудел тонко и жалобно, срываясь в финальных нотах на фальцет. Раскачиваясь на рельсах, будто длинная рыбацкая лодка, дизель пришвартовал свой синий, расчерченный оранжевыми полосами корпус к побитому временем перрону. И только после его полной остановки Михаил поднялся со скамейки и отправился на посадку. Сорок минут тягучей тряски, когда дизель то разгонялся между станциями, то начинал сбавлять и без того небыстрый ход, привели мысли в подобие порядка.
Жоржик мëртв. Это уже факт. Умер он в изнанке (если она вообще была на самом деле), или действительно захлебнулся блевотой, уже не так важно. На повестке дня стояли анализы, которые окажутся, скорее всего, положительными, похороны и… В груди, несмотря на негативный фон, мягко стукнуло, и словно какая-то невидимая рука перевернула песочные часы. Эмоции потекли вспять, в сторону хорошего настроения. Юля! Снова в памяти вспыхнули красными маками спелые губы, тонкая фигурка, скользнувшая с матраса в воду, и сегодняшний вечер. Вечер обещанный и долгожданный.
«А и хуй с ним, буду драться за так!» - полыхнули в памяти слова Цыгана в исполнении Брэда Питта из фильма «Большой куш», и сразу стало как-то отчаянно и разудало. Он пойдёт сегодня на свидание, чего бы ему это ни стоило! И даже сто Железнодорожников его не остановят!
Из динамика в вагоне раздалось что-то шипящее, нечленораздельное и спутанное, понять из которого можно было только «Жлобин пассажирский. Конечная.»
До городской больницы было ходу ещё минут на пятнадцать, и Михаил несколько раз прокрутил в памяти ночные события. И с каждым разом росла уверенность в том, что это был просто сон. Сон после чая из мухоморов. Всë очевидно: они напились отвара, несколько часов ловили глюки, Жоржик упал на спину и захлебнулся рвотой, а Михаил, ушёл домой, захватив рюкзак, предусмотрительно спрятанный сейчас под кроватью (кстати, нужно будет по приезду домой изучить его содержимое), потерял где-то во дворе тапки, поранил ноги и… рука! Вот что не вязалось! Что это за рана такая? Где он так сумел пораниться по пути от гаража до дома? Или это в гараже? Может его руку Жоржик чем-то проткнул? М-да… Вопросов возникало больше, чем ответов…
Корпуса больничного комплекса раскинулись на окраине города широко и не по порядку. Пришлось потратить некоторое время и дополнительные усилия, чтобы разобраться в хитром расположении отделений и зданий. Держа в руке направление на анализы, Михаил несколько раз заходил в своих поисках на второй круг, но в итоге всë же постучал в нужный кабинет.
- Правый рукав закатывай, - вчитываясь в корявый почерк на направлении бросила тучная медсестра, - тут из вены нужно брать.
- Давайте левый, - не глядя на неё, как можно беззаботнее произнёс Михаил и начал расстегивать пуговицу на запястье.
- Понятно… - хмыкнула медсестра, бросив взгляд на угадываемую под рубашкой повязку, - давай левую.
Игла глубоко вошла в вену, и вслед за двинувшимся поршнем в цилиндр потекла тёмная густая кровь
- Когда ж вы передохнете уже все, наркота проклятая? – пробормотала себе под нос женщина, выдëргивая иглу из вены, - можешь идти! – уже громко сказала она и, потеряв интерес к пациенту, отвернулась к нему спиной и застучала какими-то склянками.
- До свидания, - буркнул Михаил, выходя за дверь с согнутой в локте рукой.
- Ага, - глухо отозвалась медсестра.
- Сука, - процедил сквозь зубы Михаил и хлопнул на прощание дверью.
Спустя десять минут он уже шагал обратно на вокзал. Погода радовала свежестью и медленными выбеленными до уровня крахмала облаками, скрывающими за своими пухлыми боками палящее июльское солнце. До поезда оставалось чуть меньше часа, и Михаил устроился на скамейке в тени вокзала. В руке подтаивало купленное в киоске мороженое в вафельном стаканчике, откуда-то доносилась лёгкая музыка, а по залитой солнцем брусчатке привокзальной площади, вокруг памятника Ленину важно расхаживали жирные пёстрые голуби. И как будто на мгновение всë стало как в детстве. Не было чертей, изнанки, Железнодорожника, друзья были живы, словно вернулся на миг в девятое мая, в единственный день, когда в посёлок привозили мороженое в картонных коробках, не боясь, что оно растает до того, как его раскупят.
С дальнего края площади донëсся перезвон гитарных струн. Трое парней сидели спиной к Михаилу. Под их скамейкой виднелась бутылка и пластиковые стаканчики, то и дело опрокидываемые слабым ветром. Слышалось негромкое пение, разбавленное взрывами задорного смеха, друзья о чём-то спорили и весело махали руками. Стало грустно, и Михаил перевёл взгляд с компании на указывающего путь в светлое будущее Ленина.
Вскоре с перрона донеслось объявление. Такое же непонятное, как и внутри поезда, но название конечной «Осиповичи» прозвучало отчётливо, и Михаил побрёл к прибывшему дизелю. Шумная компания тоже встряхнулась, парни наспех собрали бутылки и стаканчики и тоже направились на перрон. Они вошли в один вагон с Михаилом с другого конца и уселись на первые места, предназначенные для инвалидов. Салон тут же наполнился приглушëнным гомоном и сдавленным смехом, иногда внезапным перезвоном звучали гитарные аккорды. Окна были открыты почти по всему вагону, и после отправления шум хмельной компании растворился в перестуке колёс, лëгким сквозняком наполнившим салон.
- Семечки жареные, кто желает? Жареные семечки, - монотонно и беспристрастно затянул вышедший из тамбура мужик в потной полосатой тенниске. Он боком продвигался между сиденьями, неся в каждой руке по ведру с чёрными семечками.
- А варëные есть? – не отрываясь от партии в «дурака» с коллегами, возвращающимися с работы, спросил один из пассажиров.
- Тушëные есть, - также беспристрастно ответил продавец, явно уставший от таких шуток за день.
Продав несколько стаканов семечек, он всë так же неторопливо раздвинул створки тамбура и отправился в следующий вагон. В этот же момент вслед за ним, будто поджидая своей очереди, в вагон зашёл продавец газет. Перевесив через руку толстенную пачку прессы он громко, с экспрессией и чётко заученными интонациями завёл уже свою мантру:
- Уважаемые пассажиры, вашему вниманию предлагаются самые читаемые издания города Жлобина! Бомжи пригласили в гости семейную пару и съели их!
- Родителей твоих, что ли? – вклинился уже знакомый голос картëжника, на что продавец никак не отреагировал, даже с темпа не сбился.
- Учёные выяснили, что Чëрное море является рукотворным!
- Ага, хохлы выкопали… А я валетом отобьюсь!
- Обнародованы секретные предсказания Ванги. Третья мировая начнётся уже через пять лет!
- А чего не сегодня?
- Михаил Круг перед смертью рассказал, что Масляков на зоне был петухом!
- Ага, поверили, лично тебе рассказал… Отбой!
- Усама Бен Ладен оказался русским шпионом родом из-под Воронежа!
- Михалыч, так это ты! – воскликнул картёжник, указывая на товарища, и вся компания грохнула дружным смехом.
Газетчик медленно двинулся по салону, заглядывая в глаза пассажирам. Несколько газет было продано, а когда он проходил мимо последних мест для инвалидов, оттуда раздалось гнусавое:
- Чува-а-а-ак, это самый стрëмный рэп, который я слышал!
Продавец не подал виду, что услышал и молча вышел из вагона, а Михаил с грустью подумал, что прикол прозвучал абсолютно в Петином стиле, даже голос чем-то похож.
- Слушай, Петя, - прозвучал в ответ серьëзный бас, - вот почему говоришь ты, а стыдно мне?
- Это называется испанский стыд, чувак!
«Его ещё и Петя зовут», - мысленно вздохнул Михаил, - «а второй на Ильяса голосом смахивает… Какая злая ирония…» А потом зазвучала лёгкая гитарная мелодия, и этот уже был перебор… Перебор это был в прямом и переносном смысле. Насколько помнил Михаил, эту мелодию знали только два человека в посёлке, и один из них он, сам Михаил, а второй сейчас лежит в деревянном ящике, разрезанный колëсами поезда на куски. Песню далëкой северной группы Яг морт Юра привёз с собой из Инты, где прошло его детство, и исполнял её виртуозно. Михаил не был таким же хорошим гитаристом, но зато был старательным, и этот перебор не с первого, конечно, раза, но заучил наизусть. И вот сейчас эта мелодия звучала в вагоне дизеля, звучала точь-в-точь, как играл её Юра. А потом раздалось пение:
- Всë окончилось, ушла, безоглядная игра,
Одноразовый приход в деревянный пароход,
Повылазили глаза, закатились в небеса,
Только ямы по щекам, только слëзы матерей.
Пароходы вглубь земли не зовут нас за собой,
Всë равно мы к ним придём, каждый, но своим путём.
Это правда, это ложь, говорливая вода,
Расстаëмся навсегда, буду пить и буду петь, не буду плакать…
Михаил словно во сне обернулся назад и сразу встретился взглядом с одним из парней.
- Что смотришь так, чувак? Призраков увидел? – хохотнул Петя, вальяжно закинув руку на спинку сиденья, - давай к нам, от самого Жлобина тебе место держим.
Михаил поднялся с места и, хватаясь за ручки на сиденьях, на ватных ногах пошёл в конец вагона, где на месте для инвалидов сидели его друзья…
Часть 2
Глава 4
- Агрессор, свои! Сидеть! Фу! - прикрикнул Петя на мелкую чёрно-белую дворнягу, залившуюся лаем при появлении Михаила. Собака, сидела на сиденье между Петей и Ильясом и тут же замолчала, после чего по очереди посмотрела на своих спутников. Юра коротко кивнул другу, продолжая петь и играть на гитаре. Михаил застыл в проходе и растерянно осмотрел друзей.
- А вы... - он сконфуженно обвёл улыбающихся и довольных произведённым эффектом пассажиров пальцем, - вы настоящие?
- Я пластмассовый, - с ходу ответил Ильяс.
- А я из пластилина, - тут же подхватил Петя.
Юра как раз провёл по струнам большим пальцем в последнем аккорде, показал рокерскую «козу», и с улыбкой произнёс:
- А я самый говëнный человек на земле.
- Нет, - нервно хмыкнул Михаил, - я имею ввиду... Да вы поняли! Вы мне не мерещитесь?
- Я по-любому мерещусь, чувак! - подмигнул Петя, - ну посмотри на мой прикид посреди июля!
Петя и вправду был одет не по сезону. Длиннополая кожаная куртка, под ней бежевая кофта с горизонтальной чёрной полосой на груди, джинсы и кроссовки.
- А это что? - Михаил указал на трость с загнутой ручкой, прислонённую к сиденью возле Петиной ноги.
- Это меня Агрессор цапнул, когда я его на свалке ловил. Вот, хромаю теперь, - Петя потрепал пса по голове, и тот довольно фыркнул.
- А Агрессор это кто? Чей он?
- Теперь мой, - самодовольно улыбнулся Петя.
- А ты откуда такой нарядный? - пробасил Ильяс.
- В поликлинику ездил. Лапиков на кровь отправил, анализы на наркотики сдать.
- Посадят теперь, - ухмыльнулся Юра.
- Да, вам хорошо говорить, - покивал Михаил, - вы мëртвые.
Под дружный хохот он уселся на сиденье рядом с Юрой.
- Слушайте, чуваки, - печально улыбнулся Михаил, - я, конечно, понимаю, что это мухоморы меня не отпускают, но я рад, что именно вы мне приглючились. Хоть так увидимся ещё разок.
- Это не мухоморы, - помотал головой Ильяс, - в тебе яд изнанки. Руку покажи.
Михаил посмотрел на своë туго забинтованное предплечье и автоматически потëр его левой рукой. Ранка отозвалась уколом боли.
- И что теперь? - напряжённо спросил он.
- Теперь мы с тобой сможем видеться в любое время, - Юра положил руку на плечо Михаилу и улыбнулся, - тебя в тоннеле червяк укусил, яд в тебя запустил, и теперь ты типа шамана, можешь духов видеть.
- Вы, получается, духи? - нахмурился Михаил.
- Что-то типа этого, - Петя достал из внутреннего кармана куртки ломтик колбасы и протянул псу. Агрессор выхватил из его пальцев лакомство и тут же проглотил, после чего подался мордой хозяину за пазуху, но тот стукнул его по носу, и питомец уселся обратно на сиденье, - у нас вообще весело там, - Петя стрельнул глазами куда-то вверх, - я вот Агрессора приручил, Юра гитару нашёл на большой свалке. Это, кстати, Кобейна гитара.
Михаил посмотрел на старый пожелтевший корпус инструмента. Две потëртые наклейки с женскими лицами и картинка ретро-автомобиля с надписью «Руссо-Балт» вызывали сомнения в принадлежности гитары Кобейну.
- Что-то не похожа она на Кобейновскую, - со скепсисом хмыкнул Михаил.
- Блин, ну значит Цоя, - не унимался Петя.
- А что за свалка такая?
- Ну... Как тебе объяснить? - Петя задумался и почесал подбородок, - куча всякого барахла из реального мира. Списанного, что ли, или пропавшего. Носки, например, ключи, или пульты от телевизора, короче, то, что здесь пропало, там появляется.
- Понятно... - кивнул Михаил, - понятно то, что ничего непонятно. Слушайте, а может вы знаете, что мне теперь делать? Я имею ввиду с Железнодорожником с этим. Жоржика он убил... Наверное. Сам не знаю уже, где реальность, а где видения.
- Убил, - уверенно подтвердил Ильяс, - всë, что в изнанке произошло, было на самом деле.
- А как он тогда в гараже у себя оказался? Я один оттуда выбрался. Да! И как я сам дома оказался?
- Изнанка не физический мир, - пояснил Ильяс, - вы туда вот такими, как мы сейчас попали. А тела так и оставались в коровнике. Ты в своë вернулся, а тело Жоржика само в гараж вернулось и на автомате напилось, а потом благополучно захлебнулось рвотой. В теории он бы мог ещё существовать некоторое время, но такие туловища, лишённые сущности, сами стремятся к смерти. А ты сам домой пришёл, только забыл. Ну, типа как бухой домой приходишь, а потом ничего не помнишь.
- То есть, я физически там не был?
- Ага, - подтвердил Петя, почëсывая по животу развалившегося на сиденье Агрессора.
- А что тогда насчёт вот этого? - Михаил выставил вперёд предплечье, - кто меня укусил тогда?
- Здесь как в «Кошмаре на улице вязов», - пояснил Ильяс, - если ты сумел выбраться из сна, то раны выбираются вместе с тобой.
- Ясно... И что мне теперь делать? Дома сидеть до конца каникул? Он теперь охотиться на меня станет?
- Давай под поезд и к нам! - Юра скорчил глупую гримасу и заиграл на двух струнах похоронный марш.
- Спасибо за совет, - грустно улыбнулся Михаил и задумчиво посмотрел в окно. Мимо, мерно покачиваясь, тянулись придорожные посадки, а через открытую форточку убаюкивающим сдвоенным биением огромного сердца, вплывал стук колёс.
- Хорошо, что хоть один серьёзный человек среди нас есть, - прервал тишину Ильяс, - я, в отличие от этих... - он пренебрежительным кивком указал на Петю с Юрой, - не по свалке лазил, а справки наводил. И вот, что я выяснил: демон этот - немец на самом деле, его зовут Фридрих Дальмайер, звали, точнее. Сейчас его имя Фогус. Он бывший комендант концлагеря нашего. Фашисты здесь опыты какие-то проводили с изнанкой и когда отступали, оставили его типа смотрящим за переходом между мирами. Вход запечатали, а он внутри остался своих ждать. Свои так и не вернулись, а когда при строительстве завода отстойники стали выкапывать, то ему выход в новом месте освободили. Он уже с ума к этому времени сошёл, так, чисто инстинктами жил, вот и стал выходить на поверхность и гадить по мелочи.
- Да, мне Жоржик это рассказывал, - подхватил Михаил, - потом его дед с тëткой рельсы заговорили, и Железнодорожник в ловушке оказался между железкой и отстойниками.
- Ага, - согласно кивнул Ильяс, - а потом жертвы начали ему приносить, чтобы деревенских со свету не сводил. И всë шло по плану до тех пор, пока дед не помер, а Жоржик решил человека в жертву принести.
- Человека?! - ошарашенно переспросил Михаил.
- Человека, - подтвердил Ильяс.
- Это же он Баллончика загасил, - вмешался Юра.
- Ага, а потом и тебя собирался, - подхватил Петя.
- Меня? - так же растерянно пробормотал Михаил.
- Тебя, можно сказать, Фогус и спас, - продолжил Ильяс, - в последний момент появился. Жоржик уже готов был тебе подшипниками в голову зарядить. Так что, скажи спасибо херу Дальмайеру.
- А зачем ему это?
- Кому? - переспросил Ильяс, - Дальмайеру? Так это случайно вышло. Он бы и тебя разорвал, да ты убежать успел. Хоть и тупил, конечно, поначалу. Мы уже кричать тебе стали, чтобы убегал...
- Так это вы были? Понятно. Но я про Жоржика. Зачем ему было меня убивать?
- Он ошибочно решил, что человеческая жертва принесёт больший эффект, чем звериная. Вот только получилось наоборот...
- А только вышло по-друго-о-му, вышло вовсе и не так! - ударил по струнам Юра.
- Спасибо за музыкальное сопровождение, - с серьёзным видом почтительно кивнул Ильяс, - так вот, его эти пентаграммы действовали только на телах животных, у человека другая энергетика, да и помощнее будет. Короче, он просто накормил Демона от пуза человечинкой. Он же селезëнку в первую очередь жрёт.
- Да, Жоржик говорил. А его что, дед не предупредил, что с людьми это не работает?
- Дед его нормальным чуваком был, - хмыкнул Ильяс, - он и подумать не мог, что внучок на мокруху отважится. А он, мало того что человека убил, так ещё и выводы неправильные потом сделал. Решил, что это мы как-то ритуалу помешали, и нужно ещё одного убить. Вот и выбрал тебя.
- С этим понятно, - Михаил пустыми глазами уставился себе под ноги, переваривая услышанное, - Жоржик, короче, меня развёл, получается?
- Как последнего лоха, - согласился Юра.
- А как этот... - Михаил нахмурился, вспоминая имя, - как его там? Железнодорожник, короче. Как он в изнанку попал, когда мы там были? Жоржик уверял, что проход был в другую сторону вывернут. Откуда он появился тогда?
- А вот это уже сложный вопрос, - задумался Ильяс, - нужно будет ещё поспрашивать у людей, может знает кто.
- А у кого ты там всë это спрашиваешь? - Юра откинулся на сиденье и поставил гитару рядом грифом вверх, - я вот вообще никого пока не видел.
- Там пацаны дальше за холмом живут. Вы же со свалки не вылезли, вот и не видели. А они, пацаны эти, жертвы концлагеря нашего. У них зуб на Дальмайера, вот они и в теме.
- О! Миш! Кстати! Смотри, что я на свалке нашёл! - встрепенулся Петя и зарылся во внутреннем кармане куртки. Агрессор сразу перевернулся и вскочил на короткие лапы, ожидая нового угощения, - не тебе, - буркнул псу Петя, и тот тонко заскулил, обиженно прижав уши.
- Что это? - Михаил всмотрелся в маленькую пластмассовую фигурку в руке друга, и по лицу его самовольно расплылась улыбка, - это же солдатик! Тот самый!
- Угу, - довольно промурлыкал Петя, вращая в ладони чёрную фигурку латника, замахивающегося на воображаемого неприятеля палицей. Палица при этом была изрядно покусана и истерзана детскими зубами.
- Что за воин? - поинтересовался Юра.
- Да это ещё в садике... - махнул рукой Михаил, не отводя глаз от игрушки, - у нас возле забора брëвна лежали, и мы малые лазили по ним постоянно...
- Во время было! - хмыкнул Петя, - и не боялись тогда за детей!
- Ну так это же до Чернобыля ещё было, - авторитетно пояснил Ильяс, - детей тогда много рожали, можно было и пожертвовать парочкой. Это потом уже демографическая яма образовалась.
- Ну! И что с брëвнами дальше? - нетерпеливо спросил Юра.
- Да ничего особенного, - пожал плечами Михаил, - я солдатика этого между брёвнами уронил, и всë, не достали. А Петя тогда мне своего индейца подарил. С копьём такой был и щитом прямоугольным. Коричневый весь, без краски уже. Так и стали дружить с тех пор.
- Ну вот, - Петя широко улыбнулся и протянул фигурку Михаилу, - возвращаю.
- Спасибо, - усмехнулся тот и аккуратно взял у друга пластмассового латника.
- Что спасибо?! - тут же зажëгся в возмущении Петя, - индейца моего гони!
Ильяс после этой фразы разразился басовитым раскатистым смехом, и пассажиры с дальних сидений в недоумении посмотрели в конец вагона.
- А они что, вас слышат? - Михаил словил на себе несколько заинтересованных взглядов пассажиров.
- Не то, чтобы слышат, - ответил Юра, - просто типа кажется что-то. Знаешь, как бывает иногда? Привиделось что-то краем глаза, или померещилось.
- А насчёт Фогуса, - продолжил свою мысль Ильяс, - можешь пока не беспокоиться. Он Жоржиком отобедал, теперь некоторое время будет отходняки ловить. Дед Жоржика знал, что внучок ненадёжный товарищ и заговор на нём мощный оставил, вот Фогус теперь и будет несколько дней отлëживаться после такой трапезы.
- А сколько дней? - тут же вспыхнул азартом Михаил.
- Понятия не имею, - пожал плечами Ильяс, - мне что рассказали, то и транслирую.
- Слушайте, чуваки, - Михаил вдруг криво улыбнулся и азартно прищурил один глаз, - а я только что понял, почему я в вас не верю до сих пор.
- А я всегда говорил, - нарочито грустно вздохнул Петя, - если ты сам не веришь в себя, то и другие в тебя не поверят.
- Ну и почему? - вмешался Юра.
- Мы с вами сколько беседуем, а вы ни одного матного слова ни разу не сказали. Вообще на вас не похоже.
- Так нам нельзя, - хмыкнув, пояснил Ильяс, - отматерились мы уже своë.
- В смысле? Почему нельзя? - нахмурился Михаил.
- Вот так вот, нельзя, - подтвердил Юра, - мне теперь половину репертуара приходится с прокашливаниями играть.
- В мате слишком много силы, - нравоучительно произнёс Ильяс, - вообще, русский мат это остатки от древней языческой магии. Для живого это оберег, оружие, или выпуск злых эмоций, а для нас... - он плотно сжал губы и медленно помотал головой, - лучше не произносить. Мы и так тут на птичьих правах, что-нибудь скажем, и назад в изнанку затянет.
- Подожди! - тряхнул головой Михаил, - а почему в изнанку? Вы же где-то там... - он стрельнул глазами вверх, как это делал недавно Петя, - на холмах каких-то, свалка там у вас...
- Так это я фигурально вверх показал, чувак, - с улыбкой протянул Петя, вновь почëсывая живот завалившемуся на спину Агрессору, - нет рая и ада, есть только изнанка.
- Ага, - подхватил Юра, - просто в той дыре, где был ты, не место для людей, там только твари, из зла состоящие.
- А почему здесь у нас именно такое место? Почему зло здесь поселилось?
- Потому, что здесь ему было чем поживиться, - развёл руками Ильяс, - один детский концлагерь чего стоит. Да и до этого здесь дерьма хватало. В девятьсот пятом году крестьяне взбунтовались, ошибочно решив, что началась революция, а помещик вызвал казачий отряд из Бобруйска. Половину мужиков в деревне тогда расстреляли и в реку, а кровь в землю впиталась. А ещё раньше, уже не помню в каком году, барчук в простолюдинку влюбился, а барин разбойников нанял, чтобы убили её. Сына дома запер, а разбойников на свидание с девкой этой отправил вместо него. Барчук сбежал, на коня и к реке. А там эти уже с девкой развлекаются. Короче, обоих зарезали и в реку, а кровь в землю впиталась. Помещик этот потом с горя утопился, а перед смертью проклял здесь всë. А кровь...
- А кровь в землю впиталась! - перебил его Петя, - поняли мы уже! Давай что-нибудь позитивное!
- Ну тогда насчёт мата продолжим, - пожал плечами Ильяс, - хочешь прифигеть, Миша? Пока в тебе яд изнанки ещё бродит, можешь действие мата увидеть своими глазами. Вот попробуй.
- Что попробуй? - недоумëнно переспросил Михаил.
- Матюкнись, - подсказал Юра.
- Ну... Хуй, - неуверенно произнёс Михаил, и воздух как будто бы колыхнулся и завибрировал перед ним, - это что было сейчас? - повертел он ладонью в воздухе.
- А ты громче попробуй, - хитро улыбнулся Петя, и Михаил, позабыв про пассажиров, набрал воздуха и по-богатырски, словно трубя в боевой рог, затянул протяжное и зычное:
- Ху-у-у-у-уй!
Вагон вздрогнул, и в его дальний конец, изгибая стены и окна, пошли две стремительные гибкие волны. Воздух ударил по ушам, точно подводным толчком, а со стёкол при прохождении волн мелкой изморозью посыпалась белëсая шелуха.
- Совсем там ëбнулся от скуки? - послышалось насмешливое с сидений картëжников. Несколько пассажиров обернулись, кто с возмущением, кто с интересом, но на этом инцидент и закончился.
- Ух-ты! - восхищённо выдохнул Михаил, - это что, каждый раз так происходит?
- Типа того, - кивнул Ильяс, - невидимый глазу мир таит много удивительного. Тут ещё важно какую эмоцию вложить. Ты с интересом сейчас произнëс, но чаще люди со злостью матерятся. Это всë потом в изнанку стекает, ну и сам понимаешь, на чью мельницу льëтся.
- Прикольно, - задумчиво потянул Михаил, - а я что, теперь всегда это видеть буду?
- Постепенно яд растворится, - пояснил Ильяс, - как правило сорок дней действует. Как и мы.
- В смысле, как и вы?
- Чувак, - вздохнул Петя, - эти ж обычаи, они все не с пустого места. Вот эти девять дней, потом сорок, типа душа потом возносится. Так и есть.
- Так что, - подхватил Юра, - ещё тридцать восемь дней, и «прощание парохода», - он дëрнул шестую струну, и пока она долго и протяжно гудела, печально махал рукой, точно отплывающий на корабле турист.
- Вот опять мы о грустном! - возмутился Петя, - хороших тем, что ли, нету?
- А я на свидание сегодня иду, - вдруг выпалил Михаил и сжал губы, сдерживая улыбку.
- Нормально, - возмущенно протянул Юра и снова взялся за гитару. По вагону тут же полился тонкий струнный перезвон.
- Мы, значит, в землю, а он на свидание, - почесал подбородок Петя.
- Кто на что учился, - пробасил Ильяс, - как говорится, Кесарю Кесарево.
- Да иди конечно, - отмахнулся Петя, - жизнь продолжается. Только на поминки не забудь зайти.
- А, блин! Точно! - спохватился Михаил, - поминки же ещё. Схожу, конечно...
Его прервал хрип динамика, прожужжавший что-то нечленораздельное, а потом в открытую форточку горным камнепадом ворвался грохот моста через Добысну. Петя привстал, сняв с колен Агрессора, и напряжённым взглядом проводил мелькнувшие за окном рыжие металлические перекрестья моста.
- Что, места боевой славы? - печально улыбнулся Юра.
- Угу, - проворчал Петя и вернулся на место.
- Ну что, на выход пойдём? - Михаил поднялся с сиденья и отодвинул створку двери тамбура.
- Мы не можем выйти, - помотал головой Юра.
- А как тогда... - растерянно протянул Михаил, - вы что, дальше поедете?
- Мы можем переходить в этот мир только в тех местах, где большая концентрация эмоций, - виновато улыбнулся Петя, - вокзал, поезд, разные людные места. На перрон в посёлке сойдём, можем застрять. Так что ты пока без нас.
- Мы подтянемся! - подмигнул Юра и, ударив по струнам, запел: - в мокрой постели голое тело нашли - чёрный отдел.
Хлопнули двери, гости куда-то ушли, я не хотел.
Дохлые рыбы тихо осели на дно и разбрелись.
Все вы могли бы, но перестали давно и зае... кхм... - кашлянул он в кулак, -
В это трудно поверить
Но надо признаться, что
Мне насрать на моё лицо,
Ей насрать на моё лицо,
Вам насрать на моё лицо,
Всем вам насрать на моё лицо!
Пассажиры начали подниматься с сидений и подтягиваться к выходу. Проходя мимо мест для инвалидов, на которых вальяжно развалились три призрака и одна собачка, люди напряжённо вслушивались, точно что-то уловив сквозь стук колёс, оборачивались, но медленно продвигались дальше, заполняя тесный тамбур.
Дизель дëрнулся, стукнул сцепками и остановился напротив здания вокзала. Зашипела пневматика и двери раздвинулись в стороны. Михаил спрыгнул на горячий асфальт перрона и бросил взгляд в крайнее окно. За стеклом было пусто. Друзья исчезли. Вздохнув, он вставил руки в карманы джинсов и пустым взглядом проводил проехавшие мимо него вагоны. По изгибу дороги, уходящей в сторону прямо перед вокзалом, медленно двигалась похоронная процессия.
- Чëрт! Опоздал! - сквозь зубы процедил Михаил и поторопился через переход на ту сторону путей. В голове длинной колонны медленно ехал ГАЗ - 53 с откинутыми бортами. На площадке кузова, укрытой коврами, стояли два обитых красным ситцем гроба. Естественно, закрытых. За десятками голов было не рассмотреть, кто идёт сразу за грузовиком, видны были только чёрные платки, да островерхие зелёные венки с витыми траурными лентами. Михаил пристроился в хвосте процессии следом за какими-то бабками, пришедшими, явно, просто из праздного интереса. Они шли своей шаркающей походкой и негромко переговаривались.
- Ой, такие молодые... Это ж надо... Что ж это такое творится...
- И не говори...
- А родителям как теперь...
- И не говори... А батюшка- то будет? Говорят, вроде, сами они...
- Не сами! - не удержавшись, злобно процедил Михаил и, прибавив шаг, начал продвигаться вперёд. Вскоре колонна стала плотной, и он не стал протискиваться дальше. Рядом шли несколько едва знакомых парней из другой части посёлка и три девчонки лет по тринадцать. Они тихо переговаривались и иногда сдавленно хихикали, словно и не было впереди, в каких-то пятидесяти метрах от них двух разорванных страшным монстром тел. Тел выпотрошенных, наскоро сшитых и небрежно уложенных санитарами в свои последние деревянные пароходы. Интересно, в морге обратили внимание, что у обоих селезёнки нет? Компания снова прыснула сдавленным смехом.
- Если так весело, - не стерпел Михаил, - то нахуй отсюда съебали! - и воздух тут же вздрогнул от произнесённых слов.
- О, Миш, привет, - тут же стал серьёзным один из парней, - извини, затупили что-то.
- А ты чë так предъявляешь? - взъерошился второй, - попутал, что ли?
- Да блин, Капыт, успокойся, в самом деле, на похоронах, всë-таки, - осадил его первый, - слушай, Миш, - вполголоса продолжил он, - а правда, что они под наркотой были?
Михаил посмотрел на собеседника и смутно вспомнил его по школе. Лет на пять-шесть младше, вроде бы. Уж так устроена память - тех, кто постарше, помнишь хорошо, а младшие существуют где-то на заднем плане в качестве фона, и все на одно лицо.
- Неправда, - буркнул Михаил и прибавил шаг, обходя процессию по самому краю. На обочинах стояли несколько машин. Их владельцы терпеливо ожидали прохода колонны, не смея обогнать похороны. В таких ситуациях суеверия работали в ста процентах случаев.
Рядом, слегка покачиваясь, создав вакуум посреди колонны, брёл пьяный. За ним Михаил и пристроился. Под ногами то и дело хрустели пластиком облетевшие листья искусственных цветов с траурных венков и рябили грязной белизной лепестки пионов, втоптанных в асфальт десятками ног. На перекрёстке «газон» остановился на несколько минут, и гусеница провожающих сжалась, зашаркала по горячему асфальту, тихо загудела. Откуда-то спереди послышалось одиночное «всë, пошли дальше», и колонна снова тронулась с места, завернув направо. Михаилу вспомнился бесконечный хвост чумного, что тянулся и тянулся из тоннеля в тоннель, оставляя за собой вместо опавших белых лепестков жёлтую вязкую слизь. Вскоре в тихий гомон толпы и мерный рокот грузовика сверлящим звуком вонзился сигнал, сопровождаемый перемигиванием двух красных фонарей перед железной дорогой. «Переезд закрыт», - разнеслось по цепочке и колонна снова остановилась. Из-за густой посадки, мимо кладбища медленно пополз гружёный состав. Раздался пронзительный гудок, и воздух завибрировал от рокота мощных двигателей в сдвоенном локомотиве.
- Медленно идёт, - послышалось возле самого уха, и Михаил дёрнулся от неожиданности. Рядом с ним, вставив одну руку в карман куртки, а другую держа на рукоятке трости, стоял Петя.
- А остальные где? - спросил Михаил.
- Да все, кому надо, здесь уже, - ответила высокая женщина в чёрном платке с покрасневшими глазами, школьная учительница русского языка.
- Ну да, - сконфуженно кивнул Михаил и опустил глаза.
- Да здесь мы! - раздался голос Юры. Он протискивался сквозь плотную толпу, держа гитару над собой на вытянутых руках. Вслед за ним пробирался Ильяс. Люди, словно чувствуя какой-то дискомфорт, нехотя расступались, дëргали плечами и растерянно переглядывались.
- Я говорю, идёт медленно, - с хитрым прищуром повторил Петя, - может перебежать успеешь, а, Юр?
- Перстень свой отдашь на удачу - побегу, - широко ощерился Юра, на что Петя резиново улыбнулся и выставил вперёд сжатый кулак с отставленным средним пальцем.
- А где? - шёпотом спросил Михаил, кивнув на лишённый кольца палец.
- Выбросил, - зачем-то таким же шёпотом ответил Петя, - приносит неудачу. Да и палец от него чернеет, правильно ты говорил.
Он сощурил глаза и осмотрел стоящих впереди людей. Зрение у Пети было ни к чёрту, и ему всегда приходилось щуриться, чтобы рассмотреть что-нибудь на мало-мальском отдалении, ведь носить очки было совсем не по-панковски.
- А это кто? - он наклонил голову к Михаилу и бесцеремонно ткнул пальцем в стоящую с венком девушку впереди, - это Мотора сестра, что ли?
- Угу, - тихонько промычал в ответ Михаил.
- Блин! Какая жопа классная выросла! Пойду потрогаю! - он ловким жестом поднял воротник кожаной куртки и, цокая тростью по асфальту, направился к цели. Юра, тем временем, заиграл на басовых струнах мелодию из сериала «Бригада». Подойдя к девушке, Петя победно посмотрел на друзей и схватил растопыренной пятерней жертву за ягодицу, туго обтянутую синими джинсами. Девушка дёрнула плечами и встревоженно обернулась. Посмотрев по сторонам, она нахмурилась и украдкой провела ладонью по ушибленному месту, а Петя, гаденько улыбаясь, уже ковылял обратно.
- Орех! Так и просится на грех! - прокомментировал он. Юра с Ильясом громко засмеялись, а Михаил стиснул зубы и, сдерживая улыбку, опустил глаза.
Поезд, тем временем, медленно тянулся через переезд, наполняя пространство грохотом сцепок, лязгом буферов и стуком колёс. Рельсы тяжко прогибались под многотонными вагонами и цистернами, словно вздыхая после каждой тележки, приехавшей по ним. Воздух зыбко колыхался вокруг нагретого июльским солнцем состава, вздрагивал и проносился мимо неподвижной толпы вместе с мелкой пылью, запахом мазута и горячего металла. Когда последняя цистерна миновала переезд, все молча проводили взглядом её перепачканное сажей выпуклое днище, и многие перекрестились.
- Святой поезд, наверное, - хохотнул Ильяс.
- Поезд ушё-о-ол! - пропел Юра в ответ, коротко ударив по струнам.
Назойливая сирена стихла так же внезапно, как и зазвучала несколько минут назад, и грузовик, рыкнув двигателем, тронулся с места. Гробы мелко тряхнуло при переезде через рельсы, и по толпе волной прокатился ропот. До кладбища оставалось каких-то метров триста.
Настежь открытые ворота погоста, вросшие на четверть в зелёный травянистый подол, встретили процессию как-то буднично и обыденно. Отворëнные круглые сутки во всякую пору года они готовы были встречать гостей всегда и в любом количестве. Главное, чтобы число зашедших превышало число убывших минимум на одного. Слегка покошенные врата как будто слегка улыбались новым посетителям и призывно распахивали перед ними мрачный пейзаж из крестов, надгробий и тонкого стального частокола выкрашенных и ржавых оградок. В старой части кладбища раскидистые деревья, ровесники упокоенных у их подножий останков, давали густую и мрачную тень, прохлада от которой ощущалась в любую погоду. Не прохлада даже, а настоящий холод, исподволь и как будто случайно пробегающий по позвоночнику неосмотрительного прохожего, холодящий самое нутро, касающийся души своими ледяными длинными пальцами. Новая же часть кладбища напоминала скорее пустырь на окраине города с редкими одноэтажными постройками, активно наступающими на свободное пространство. Сырые холмики из жëлтого песка, сплошь заваленные поблекшими на солнце венками и пожухлыми цветами, венчали одиноко торчавшие кресты с покрытыми пылью фотографиями усопших. На самом краю этого некрополя зияли чёрными прямоугольными провалами две свежие ямы. Рядом с ними в ожидании своего груза возвышались усечёнными пирамидами большие кучи земли. На них и поставили гробы, каждый у своей конечной точки путешествия.
- А я бы хотел, чтобы меня сожгли, - придав лицу философское выражение, задумчиво произнёс Ильяс, - я считаю, что язычники правильнее делали. Как ты там, Петя, говорил? Лучше сгореть в огне, чем завянуть на солнце?
- Не, - помотал головой Петя, - я говорил: лучше сгореть в огне, чем тебя в отстойнике пиявки съедят.
- Красава! - усмехнулся Юра и подставил другу ладонь под хлесткое «пять», тут же ему и выданное.
- А вас черви есть будут, - пожал плечами Ильяс, - долго будут, - он хищно улыбнулся и азартно завращал глазами, - сначала язык, потом глаза, потом...
- Да заткнись ты! - нервно бросил Петя, - видишь, горе у людей, а ты стебëшься.
К гробам по очереди стали подходить родные и близкие. Закрытые крышки создавали впечатление нереальности происходящего, какой-то искусственности и спектакля. Для Михаила это чувство в стократ увеличивалось из-за того, что покойники-то вот они, рядом стоят, живые и румяные, только что не матерятся, а так... Какими были, такими и остались.
Провожающие медленной цепочкой проходили мимо обитых красной материей ящиков. Вот Петин отец с раскрасневшимся лицом положил руку на шершавую ткань, покивал чему-то, понятному только ему, и, глядя пустыми глазами себе под ноги, медленно отошёл в сторону, уступив место жене, Петиной мачехе. Юрины родители возле гроба стояли долго, и никто не смел разрушить это немое прощание, затянувшееся сверх меры. Когда из толпы появилась Ольга, Петина девушка, он сразу как-то напрягся и прищурился, пристально вглядываясь в красивые черты её лица. Ольга была настоящей красавицей. Несмотря на покрасневшие глаза и слегка опухшее от слëз лицо, она сразу приковывала к себе внимание. Высокая и стройная, с вычерченными скулами, тонким аристократическим носом, огромными глазами и чёрными цыганскими локонами до лопаток. Старше Пети на четыре года, Ольга некоторое время пыталась не обращать на него внимания, но в один момент бастион был прорван, редуты пали, и их роман завертелся бурно и неотвратимо.
- И что она в тебе нашла? - уголком рта пробормотал Михаил.
- Харизма, - с бахвальством протянул Петя, - увидев Петю однажды, забыть его невозможно.
- А ты знаешь, - нравоучительно вмешался Ильяс, - если человек говорит о себе в третьем лице, это первый признак шизофрении?
- Я мёртвый, - отмахнулся Петя, - мне пофиг уже.
- А она точно того? - многозначительно поднял брови Михаил, - ну, точно от тебя залетела?
- Точно от меня, или точно залетела?
- Не знаю... Ну, вообще.
- Мне так сказала, по крайней мере. Зачем ей врать?
- М-да... - пожевал губами Михаил, - невесело...
- А ты, кстати, чего стоишь, пойдём прощаться.
И они вчетвером направились к возвышающимся на насыпи гробам. Михаил, как и остальные до него, положил руку на крышку и застыл так на несколько секунд. Вдруг рядом послышалось журчание, и он повернулся на звук. Петя стоял на краю могилы и, выписывая струйкой восьмерки и зигзаги на её дне, мочился в яму. Михаил хрюкнул от смеха и немедленно закрыл глаза щепотью пальцев. Опустив голову, он накрыл ладонью рот и затрясся от смеха.
- Ну тихо, тихо, - прозвучало совсем рядом, и на плечо легла чья-та ладонь. Всë та же учительница русского подошла чтобы успокоить потерявшего самообладание парня. Михаил, не поднимая головы, покивал и поспешил уйти со всеобщего обозрения. Юра, тем временем, устроился на скамейке у соседней могилы и наполнил гнетущую тишину гитарным звуком.
- Тяжёлый гроб несли к могиле, - затянул он, - крутого парня хоронили,
Смеялись и шутили над тупым его лицом!
Виновник этого парада, он не дурак, ушёл как надо,
И баба его рада, что её не застрелил!
А дальше они запели с Петей в два голоса:
- Хэй-хэй, вся семья, братья и друзья
Парня провожали, плакали и ржали, водкой поливали, в рожу целовали. Е-е-е...
- Идиоты, - пробасил Ильяс и осуждающе закатил глаза.
Когда цепочка прощающихся иссякла, перед толпой появился батюшка. Чёрная ряса погребально прошуршала в тишине, и святой отец остановился перед гробами. Дважды щëлкнув зажигалкой, он оживил в кадиле неиссякаемый источник дыма и стал мерно раскачивать им вперёд и назад, сопровождая это действо распевной молитвой.
- А я шутку придумал, - вдруг оживился Ильяс.
- Ну-ка, ну-ка, - тут же заинтересовался Петя.
- Хоронили Хоронеку, - выдавил из себя Ильяс и разразился громовым смехом. С деревьев тут же вспорхнула стая испуганных воробьëв, и злобно каркнула рассерженная ворона.
- Меня хотя бы хоронят, - парировал Юра, - а кое-кого в изнанке черти доедают.
Когда батюшка закончил молитву по усопшим, словно из ниоткуда появились четверо чумазых мужиков с лопатами и ремнями и по очереди стали опускать гробы в могилы. В толпе послышались всхлипывания и глухой гомон. Какая-то женщина начала распевно читать молитву. Гробы глухо стукнули о дно ям, и ремни с влажным шуршанием были вытянуты из-под них. Один из землекопов, видно старший, сконфуженно кашлянул в кулак и исподлобья посмотрел на притихшую толпу. Длинный и нескладный он каланчой возвышался над своими помощниками, а очки в толстой оправе добавляли его образу неуместную комичность.
- Можно... - произнёс он глухим сдавленным голосом, после чего прочистил горло, издав звук тракторного стартера, и повторил ещё раз: - можно землю... - он кивнул на освободившиеся насыпи, - бросайте.
И толпа, вытянувшись в длинный жгут, медленно, словно песчинки сквозь горловину песочных часов, начала просачиваться вдоль двух куч мягкой жёлтой земли, бросая её по очереди в могилы. Бросил свои пригоршни и Михаил. Песок сухо хрупнул по обтянутым материей гробам, будто стукнул в дверь, которая никогда уже не откроется. А потом в дело пошли лопаты, и с каждым махом неутомимых землекопов Михаил понимал, что глухие удары, постепенно переходящие в сухое шуршание, беспощадно отделяют его от прежней жизни, где были живые друзья и вера в правильность этого мира.
Спустя десять минут на месте прежних ям возвышались два невысоких холмика. Долговязый землекоп снял черенком лопаты излишки песка, образовав на поверхности ровные площадки и отработанным движением отпечатал этим же черенком на податливой поверхности два православных восьмиконечных креста. Невольные прихожане церкви под открытым небом, но с подземными алтарями, дружно перекрестились и потянулись к выходу.
- Вто и вся недолга, - покивал Ильяс.
- Ну а что? - задумчиво ответил Юра, - бережëт зима своих мертвецов, стережёт своих гостей теремок.
- Эх... - отчаянно выдохнул Петя, - а не врубить ли нам рок в этой дыре?
- А почему бы и да? - хмыкнул Юра, резким движением закинул себе на колени гитару и запел: - Высказано всё, что только может рот,
Выблевано всё, что только может мозг.
Кучка онемевших от избытка слов
Пляшет под мычание глухонемых,
А конец никогда не наступит.
Поезд ушёл.
Поезд ушёл.
Кровушка верёвочкой струится в дверь,
Надо призадуматься — кому резон?
Не было подарков — только снег и страх,
Не было подарков — только стыд и стёб,
А конец никогда не наступит.
Поезд ушёл.
Поезд ушёл.
- Ладно, чуваки, пойду, - Михаил поднялся с лавки и, настороженно обернувшись, пожал руки друзьям, - вы на поминках-то будете?
- Попробуем, - улыбнулся Юра, - они ж в школьной столовой будут?
- Вроде как.
- Так это проще простого! - отмахнулся Петя, - нет большей концентрации эмоций, чем в школе. Вали давай. Вон, кое-кто уже оборачивался на тебя.
- А ты со своим зрением в минус два увидел?
- Ну, я не настолько слепой, чувак, - Петя хитро подмигнул другу и расплылся в улыбке, - чтобы видеть чувства, зрение не нужно.
- Где солнца луч годами мчится к цели, там дьяволу не нужно и недели, - продекламировал Ильяс.
- Вот сейчас вообще мимо, - вздохнул Петя, - давай, Миш, догоняй свою Юлю.
Юля шла в хвосте колонны с двумя подругами. Мариной, той самой сестрой Мотора и бывшей одноклассницей Светой по прозвищу Сорока.
- Привет, - Михаил поравнялся с компанией и кивнул сразу всем девушкам. Те улыбнулись в ответ и тоже тихо поздоровались.
- Ну, мы не будем мешать, - промурлыкала Сорока и утянула Марину в сторону. Юля осталась рядом с Михаилом.
- Ты как? - спросила она.
- Нормально.
- Ну и хорошо, - Юля вздохнула и крепко сжала его ладонь, - жизнь продолжается. Они с тобой навсегда останутся, рядом будут.
- Надеюсь только, что не каждую минуту, - ухмыльнулся Михаил.
- Шутишь - уже хорошо, - улыбнулась Юля, - ну так что насчёт вечера? Если не хочешь - не обижусь, всë понимаю.
- Ну я же обещал.
- Ну тогда как обычно?
- Как обычно, в девять возле весовой.
- Тогда договорились! - Юля ещё раз сжала тонкие пальцы, немного вонзив ногти в ладонь Михаила, - слушай, Миш, - заговорщическим голосом продолжила она, - а ты знаешь, что с ними произошло на самом деле? Тут всякое люди говорят. Говорят, что под наркотиками были. А Ильяса так и не нашли. Что с ним, ты не знаешь?
- Давай вечером, - вполголоса ответил Михаил.
- Ну ладно, - легко согласилась Юля, - а я тебе про Маринку сейчас кое-что расскажу. Помнишь, прошлым летом из Гомеля приезжал пацан? Ну этот, как его...
И дальше они зашагали, непринуждённо беседуя о всякой ерунде.
Спустя полчаса бóльшая часть опечаленных односельчан радостно занимала места в школьной столовой, где уже были накрыты столы для поминок. Под шарканье стульев захрустели крышки на бутылках, зазвенели графины и столовые приборы, загудела публика.
- Сядь на краю где-нибудь, - подсказал Петя, - чтобы нам рядом пристроиться.
Михаил кивнул и начал пробираться за спинами поминающих в самый дальний конец стола. За ним шли, растянувшись цепочкой, Петя, Агрессор и Юра с гитарой за спиной. До них доносились обрывки фраз, обсуждения и разговоры гостей. Кто-то, забыв о причине мероприятия, уже чокался и выпивал за здоровье. Заняв место на самом краю, Михаил положил в тарелку положенную ложку поминальной кутьи – пресного риса с изюмом.
- Бухать будете? – спросил он у друзей, пережëвывая кашу.
- А что за оно? Водка? – спросил Юра, - магазинная, надеюсь?
- Отравиться боишься? – хмыкнул Михаил.
- Да не, не в том дело. Алкоголь дело такое… Он в себе всякую дрянь накапливать может. Оно ж почему люди белку ловят, или просто дурными становятся. Если самопляс какой-нибудь, то туда или специально, или по незнанке могут сущности попадать. А из спирта они уже только прямиком в человека могут выйти.
- У Жоржика такого добра целая биклага в гараже стоит с тварями какими-то.
- Это зиготы, - пояснил Петя, - страшная хрень. Да нормальное это бухло, - продолжил он, - это батя мой притаранил, у него два ящика на балконе стояло. Я оттуда пару штук уже утянуть успел. Вместе и пили тогда возле озера. Ты налей в рюмку и хлебом накрой, так и мы сможем тела свои бренные помянуть.
- А Ильяса где потеряли? – Михаил налил полную рюмку и накрыл куском хлеба.
- Должен подрулить, - пожал плечами Петя и наклонился над столом. Уткнувшись носом в хлеб, он глубоко вдохнул и тряхнул головой, будто действительно опрокинул стопку. Юра последовал его примеру.
- А агрессор будет что-нибудь? – поинтересовался Михаил.
Петя вынул из внутреннего кармана ломтик докторской и бросил псу. Тот словил угощение на лету и проглотил за несколько приëмов. Тут в гудящую тишину столовой ворвалось наглое постукивание металлом по стеклу. Лапиков встал из-за стола и настойчиво стучал вилкой по наполненной рюмке. На его синей форменной рубашке из подмышек кругами расползлись тëмные пятна пота. Верхние пуговицы он расстегнул, и галстук наискось болтался теперь поперёк груди. По залу тут же разнеслось разноголосое:
- Алексеичу дайте слово.
- Тихо, Алексеич говорит.
- Бля, как он заебал.
- Началось…
- О, власть слово взяла.
Лапиков дождался пока гомон утихнет, потом окинул взглядом всех собравшихся и, прочистив горло, начал речь:
- Давайте, помянем покойных, - он вздохнул и медленно покивал, глядя в скатерть перед собой, - хорошие хлопцы были, да вовремя за жопу никто не взял.
- Алексеич, - раздался рядом предостерегающий бас, - про мёртвых давай только хорошее.
- Ну да, ну да… - сконфузился участковый, - их уже не вернуть. Но здесь много молодëжи, - вновь повысил он голос, - и я хочу предостеречь молодое поколение от ошибок!
Петя закатил глаза и помотал головой.
- Опять эти лекции тупые, - со вздохом пробормотал он и, подхватив трость, начал боком пробираться за спинами гостей поближе к участковому.
- Запомните! – продолжал Лапиков, - у вас вся жизнь впереди, и взрослые вам не враги! Вы думаете, мы не знаем, чем вы развлекаетесь? Думаете, для нас секрет ваши таблетки эти? Смотрите, к чему такие развлечения приводят! Сегодня двое! А может и трое, - упавшим голосом добавил он, - никто не знает. Карибский тоже до сих пор не найден. Думайте! Ду-май-те!
Петя наконец добрался до пламенного глашатая и прислонил трость к спинке стула. Затем откинул полы куртки и расстегнул молнию на джинсах. В высоком фужере с вишнëвым компотом зажурчала жёлтая струя, а Петя откинул голову в нарочитом экстазе. Уровень компота при этом не изменился, но, показалось, будто тëмно-рубиновый напиток стал чуть светлее.
- И откуда в нём столько мочи всегда? – раздалось басистое хмыканье где-то совсем рядом. Михаил обернулся и увидел Ильяса, держащего на руках Агрессора. Ильяс наблюдал за разыгравшейся сценой с лёгкой улыбкой, не переставая при этом гладить задремавшего пса.
- А всë почему? – не унимался Лапиков, - контроля нет за детьми! Поэтому обращаюсь сейчас ко всем, и к родителям, и к молодёжи, следите за собой, следите за детьми, уделяйте им больше внимания, смотрите с кем они дружат, куда ходят. Сообщайте мне, если что, не стесняйтесь, помогу, как говорится, чем смогу. Ну… - он на секунду замолчал, а потом приподнял рюмку, - светлая память, земля им пухом.
Выдохнув, участковый резким движением опрокинул водку в себя и, слегка поморщившись, запил компотом. По лицу его пробежала мимолетная гримаса, и он с подозрением посмотрел на ополовиненный фужер. Пожевав губами, он опустился на стул и настороженно понюхал компот. Петя довольно ощерился и, подхватив трость, направился обратно к друзьям. Михаил опустил глаза в тарелку и плотно сжал губы, изо всех сил не пуская рвущуюся наружу улыбку.
- Сдобрил компот товарищу капитану, - прокомментировал Петя, вернувшись к краю стола, - слишком сладкий был. Ещё диабет какой заработает. Кто ж тогда будет преступность за жопу брать. А ты что? – обратился он к Ильясу, - опять к друзьям своим ходил?
- Ревнуешь? – с кривой ухмылкой ответил тот.
- Да пофиг вообще, - пожал плечами Петя, - что пронюхал лучше расскажи.
- А пронюхал я очень важную информацию… - произнёс Ильяс и застыл со странной улыбкой, искоса глядя на Михаила.
- Ну ты что, опять? – скривился Юра, - тебя что, постоянно упрашивать нужно?
- Ладно, - протянул Ильяс, - слушайте. Короче, ты, Миша, Фогусу до лампочки. Тот, кто ему нужен был, уже мёртвый. А это был Жоржик. Они с дедом своими ритуалами постоянными Фогусу крепко насолили, вот он и мечтал от них избавиться. Дед сам помер, а Жоржика только сейчас достать получилось. Всë, можешь расслабиться.
- Тогда почему он мне в окно стучал той ночью?
- А он, скорее всего, не тебе стучал, а просто простукивал все окна в вашем доме. Жоржик ведь твой сосед, правильно?
- Угу, - озадаченно промычал Михаил, - а всë, что Жоржик мне втирал, получается…
- Получается, насвистел, - хмыкнул Петя и забрал у Ильяса Агрессора. Пёс тут же оживился и стал вылизывать Петино лицо.
- И мне ничего не угрожало?
- Не-а, - помотал головой Ильяс.
- Вот же пидор! – в сердцах воскликнул Михаил.
- И не говори! – повернулся к нему мужик с соседнего стула, - пацанов поминаем, а он хуйню всякую несёт, мент тупой!
- Ага, - кивнул Михаил и снова перешел на сдавленный шёпот, - и что теперь?
- Да ничего, - пожал плечами Ильяс, - живи дальше. Наркотики, главное не употребляй и за железку вечером не ходи.
- И родителей слушайся, - добавил Юра.
- И под хвост не балуйся, - поднял указательный палец Петя.
- А, есть ещё одно! – спохватился Ильяс, - то, что Фогус тогда к вам вышел при вывернутом наружу проходе.
- Тоже, кстати, хотел спросить, - согласно кивнул Петя.
- Так вот, - продолжил Ильяс, - судя по всему, он тогда воспользовался возможностью пересекать рельсы с умом. Где-то есть первоначальный проход, там, где фашисты до изнанки докопались. И проход этот был запечатан снаружи, поэтому Фогус и не мог через него выбираться. А сейчас, похоже, он проход открыл с этой стороны, и теперь ему рельсы не преграда. Есть ещё один выход, откуда у демона доступ ко всему посёлку. Так что… - Ильяс развёл руки в стороны, - будет шкодить.
- Если вы хотите мне намекнуть, что я должен найти этот выход и запечатать, то, пацаны, - Михаил молча помотал головой, - без меня. Я пас. Я так понимаю, что сильно этот ваш Фогус навредить не может, поэтому я просто догуляю каникулы и свалю на учëбу. А тут вон, - он мотнул головой в сторону участкового, - пусть Лапиков разруливает. Я больше в это дело не полезу.
- Твоë право, - Ильяс заметил рюмку, накрытую хлебом, наклонился над столом и втянул носом спиртовые пары. После чего занюхал рукавом и кисло сморщился, - помощников, таких, какими были фашисты, - продолжил он, - или Жоржик по своему незнанию, у Фогуса в этом мире нету, так что не думаю, что он сил наберётся достаточно, чтобы хотя бы до того уровня, каким он нас встретил, подтянется.
- Ты, наливай, - перебил Юра, - а то обидимся. Вон, уже директор школы собирается тост толкнуть.
И Михаил плеснул полную рюмку и сразу выпил. Только сейчас он осознал, насколько был напряжëн, и насколько это напряжение начало уходить. В голове посветлело и наконец-то зашумел, растворяя все проблемы, выпитый алкоголь.
Когда поминки подошли к концу, и гости стали медленно расходиться, оставив после себя горы опустошённой посуды, перепачканные скатерти и батареи пустых бутылок, солнце уже разбросало по синему безоблачному небосводу оранжевые сполохи догорающего дня. Площадку возле школы наискось расчертили длинные тени тополей, а воздух наполнился приятной прохладой. Вернувшись домой, Михаил первым делом заглянул под кровать. Старый походный рюкзак, наследство от Жоржика, всë так же лежал там, растянувшись полупустым мешком по полу. Прогремели какие-то застёжки, процарапали по полу замки, когда Михаил вытащил на свет Божий, словно глубоководную рыбу, никогда не видевшую света, выцветший потëртый рюкзак. Распустив шнурок, стягивающий горловину, он всмотрелся в тёмное нутро и брезгливо, будто в недавнюю корову, засунул туда руку. Вскоре на ковре легло в ряд всë содержимое трофея. Свëрток с электродами, два блокнота в кожаных переплётах, молоток, частично распустившийся моток оранжевых ниток и нож с костяной рукояткой. Лезвие клинка при ближайшем рассмотрении оказалось с множественными зазубринами и царапинами, видно было, что резали им точно не масло. На рукоятке, выполненной из потемневшей от времени кости, были нацарапаны какие-то символы - то ли руны, то ли что-то языческое. Четыре каракули, вырезанные одна за другой явно рукой дилетанта в этом деле, читались с трудом, и то с большим допущением, если принимать их схожесть с русскими.
- Скë… Скяу… - пробормотал себе под нос Михаил, проводя пальцем по непонятным символам, - ладно, хрен с тобой, - выдохнул он, - полежишь пока с картами, - и, подняв нож с пола, отнёс его к книжному шкафу, где спрятал в потайную нишу. Электроды, нитки и молоток вернулись в рюкзак, а вместе с блокнотами Михаил завалился на кровать.
Первый был исписан до половины, дальше шли чистые, разлинованные от руки листы. Почерк по большей части был один, и только последний лист был заполнен другим, более разлапистым и корявым. Тут всë понятно: сначала заполнял дед, а потом Жоржик взялся. Так, что тут? Начало аж с пятьдесят четвёртого. Ничего интересного. Даты, имена и какие-то зашифрованные события. «Прч, Згл, Исп, Звст». А вот подчёркнуто жирным «Корова». Потерялась? Или в жертву принесли? Михаил пролистал в конец и прочитал последнюю запись. «25.06.2003. – балон». Внутри похолодело. Значит правда. Жоржик убил Карибского и хотел вчера убить его, Михаила. Это также подтверждает реальность призраков друзей. Значит не галлюцинации.
Второй блокнот пестрел картинками, старательно и детально выведенными от руки. Различные пентаграммы, коловороты, что-то похожее на свастику, только хвостов у сломанного креста намного больше. Множество заклинаний, больше похожих на мантры. Слова, казалось повторялись бесконечное количество раз, сливались в какую-то одну закольцованную и бессмысленную фразу. Михаил растëр уставшие глаза ладонями и перелистнул несколько страниц. На него из разворота блокнота посмотрел единственным глазом сгорбленный Железнодорожник, или как там его, Фогус? Да, дед Жоржика явно имел талант к рисованию. Монстра он прорисовал в малейших деталях, и вряд ли с натуры, память, значит, тоже превосходная была. Михаил хмыкнул и пролистал дальше. Ещё несколько рисунков странных, похожих на пиявок существ, что-то, состоящее из сплошных суставов и неестественно длинных конечностей с зубастой пастью на брюхе.
Михаил глянул на часы. Было начало девятого. Можно уже выходить. Блокноты отправились на книжную полку, ведь, как говорится, если хочешь спрятать дерево – прячь его в лесу. Прочее барахло вместе с рюкзаком заехало обратно под кровать. Закинув за спину уже свой компактный рюкзак со всем необходимым, Михаил пристально всмотрелся в своë отражение в зеркале возле телефона, зачесал пятерней волосы набок, и, оставшись довольным увиденным, вышел из дому. До весовой было минут пятнадцать ходу, через стадион перейти, а там по прямой.
Беседка возле стадиона уже была полна молодëжи. Слышался звук гитары и веселый галдëж. Ещё издали стали доноситься задорные трели девичьего смеха и дружные взрывы мужского. Поставив ноги на скамейки, верхом на бортах сидели восемь человек, ещё несколько стояли по бокам, просунув плечи между сидящими. Беседка сейчас походила на растолстевшего паука, лениво сучащего короткими ножками по вытоптанной траве. Издали угадывалось неумелое пение Толика и такая же по качеству игра на гитаре его брата Колика. Стремительно скатывающиеся на самое дно общества братья двадцати восьми и тридцати лет были завсегдатаями разрисованной и заплëванной беседки возле стадиона, именно их усилиями и превратившейся в разрисованную и заплëванную. Каждый из них уже имел по условному сроку, и этот факт позволял им считать себя бывалыми сидельцами и знатоками зоны. Оба брата получили судимость за похищение кур. И если Колик по прозвищу Заяц, данному ему за слегка раскосые глаза, похищал вполне живых кур, то старший Толик решился на «мокруху». Он разбил в магазине окно и выбросил столько замороженных тушек, сколько мог унести в рюкзаке и двух сумках. Попались они оба похожим образом. Куры Колика начали бегать по квартире и орать во всë своë куриное горло, и это не осталось без внимания соседей. Бдительные граждане вызвали участкового, и судьба Колика была решена. После взлома магазина Лапиков сразу отправился по знакомому адресу, и так как Толик не учёл, что замороженные куры имеют обыкновение размораживаться, если их не положить в морозилку, то при осмотре квартиры служитель закона обнаружил благоухающие лужи, кроваво выползающие из-под дивана и кроватей, точно в фильме ужасов из восьмидесятых. Так Толик вслед за братом попал на скамью подсудимых.
- О, Миш, привет! – раздался знакомый голос из беседки, - поди-ка сюда, - Толик положил руку на струны, остановив музицирование Колика, - куда собрался на ночь глядя?
- А я знаю куда! – раздался женский голос, и Михаил рассмотрел среди сидящих Светку Сороку.
- К Юльке на свидание! – подхватила Марина сестра Мотора.
- Ну красава, чë! – покивал Толик и протянул руку подошедшему Михаилу. Его примеру последовали остальные парни.
- Бахнешь с нами? – спросил Колик и лениво потянулся за бутылкой вина, стоящей у ног.
- Давай, - пожал плечами Михаил.
Пластиковый стаканчик наполнился жёлтой жидкостью, и Колик протянул его Михаилу. От кислого вина свело скулы, и рот наполнился слюной. Михаил тряхнул головой.
- Семян насыпать? – спросил Толик и тут же полез в безразмерный боковой карман на клетчатых вытертых шортах. Михаил подставил ладонь под шуршащую струйку из семечек, а потом подставил и вторую, удивившись такой щедрости Толика.
- Слышь, Миш, - небрежно, будто делая одолжение, бросил Толик, сплюнув на пол шелуху от очередной семечки, - а чë с пацанами-то случилось? Говорят, ты с ними был.
- Я понятия не имею, - устало ответил Михаил.
- Да хорош пиздеть, - вмешался Сергей по прозвищу Местный, - мне батя говорил, что к тебе Лапиков домой приходил на следующий день, а потом к себе вызывал.
- Приходил, - согласился Михаил, - это ж мои кореша были, что удивительного?
- А Ильяс где? Ты ж чë-то знаешь, по-любому, - Толик посмотрел на Михаила своими бесцветными, точно выгоревшими на солнце глазами. Михаил вспомнил историю с его прозвищем и невольно улыбнулся. Толик когда-то придумал себе кличку Дельфин, и, как ни странно, она к нему прилипла. Вот только вскоре слово «Дельфин» стало в посёлке словом нарицательным и им стали обзывать не самых умных парней. Толик тут же открестился от своего прозвища и реагировать на него стал крайне болезненно. Вот так умное и красивое животное стало символом тупости в одном отдельно взятом посёлке.
Михаил спокойно выдержал взгляд Толика и протянул его брату пустой стакан. Колик тут же его наполнил вином и выпил залпом.
- А я слышал, что они вмазанные были, - подал голос Саня Компот. Он сидел, свесив ноги, на торцевом борту беседки и прижимал к себе Светку Сороку.
- Точно были, - подтвердил Местный, - у меня мамка, короче, дружит с мамкой Мистера Свина, а она в Жлобине в реанимации работает. Так там все в больнице уже знают, что анализы на наркоту положительные были, а в их желудках остатки человечины нашли. Они, короче, Ильяса съели под наркотой, а сами под поезд кинулись.
- Ну вот, видите, - развёл руками Михаил, - вы больше меня знаете.
- Да не-е-е, - зажмурив один глаз протянул Толик, - хуета какая-то. Я думаю, что Ильяс как раз их и порешил. И Баллончика он, скорей всего, грохнул. А сейчас или в бегах, или в ëлочках обитает.
- А правда, что тебя на анализы Лапиков отправлял? – спросил Местный.
- Угу, - промычал в ответ Михаил.
- И чë? – осклабился Толик, - найдут чë-нибудь?
- Не знаю, - пожал плечами Михаил.
- Ага! – подскочил Местный, - вот и попался! Если не знаешь, значит по-любэ с ними долбил! Что вы там, тарэн глотали?
- Пацаны, - устало выдохнул Михаил, - идите нахуй, - и по шиферу беседки прошла лёгкая волна возмущения.
- Э! Ты чë! Прихуел совсем?! – тут же вскипел Толик, - ты кого нахуй посылаешь? Пиздуй отсюда, пока по ебальнику не выхватил! – вокруг него начало собираться алое свечение, постепенно переходящее в бордовые рваные клубы, и Михаил понял, что пришла пора откланяться.
- Счастливо, - проворчал он и зашагал прочь от беседки.
- Юльке привет! – прокричала вдогонку Марина.
Тонкую фигуру Юли Михаил увидел издалека. Её каштановые волосы до плеч, кажущиеся сейчас абсолютно чёрными, вздымались упрямыми локонами и делали причёску всегда как будто немного взъерошенной. Девушка стояла на перекрёстке возле старой заводской весовой, и Михаила неприятно кольнула совесть за опоздание. Стоило тратить время на этих идиотов в беседке? Он ускорил шаг.
- Привет. Тебе взыскание, - обиженно надула губы Юля.
- Извини, пацаны в беседке задержали, - Михаил обнял девушку за талию и прижал к себе. На ней было обтягивающее тонкое платье цвета джинс с золотой молнией, рассекающей наряд пополам, от верха до низа. Платье, хоть было и короткое, где-то до середины бёдер, но сверху закрывало грудь до самой шеи, а руки до середины предплечий. В который раз Михаил невольно залюбовался изумрудными глазами, даже не изумрудными, малахитовыми, что ли? Можно было бы назвать их болотными, и это как раз подошло бы точнее всего. Радужки затягивали в чёрный омут зрачка, расходились вокруг него хитросплетениями щупалец и водорослей разных тонов одного бесконечно зеленого цвета. Но сказать девушке, что у неё болотные глаза мог только безумец, ну, или Дельфин. А Михаил себя к таковым не относил. Галоп мыслей о разных тонах зелëного прервал влажный поцелуй, затмивший сознание полностью и мгновенно. Время сразу то ли ускорилось, то ли остановилось, было уже не разобрать. Юля была сладкая и какая-то… своя, уютная, что ли, такая же простая и одновременно захватывающая, как её имя. Словно язык решил прокатиться с ледяной горки и сначала разогнался, выдвигая губы, складывая их, точно для поцелуя, закричал восторженно протяжное «Ю-у-у-у», а потом щёлкнул по нëбу хлестким «ля» да и упал в теплую прорубь, в мягкую обволакивающую трясину.
- А ты знаешь, что у тебя имя создано для поцелуя? – произнёс Михаил, когда Юлины губы с влажным чмоканьем освободили его от сладкого плена.
- Ты всем так говоришь? – улыбнулась она.
- Кому всем? Ты что ревнуешь?
- А что, нельзя? – Юля обняла Михаила за шею и скользящим движением запустила в волосы острые коготки, выкрашенные ярко-алым лаком. Кулачок мягко сжался и натянул волосы так, что Михаилу пришлось наклонять голову, - попробуй только, - подняла брови Юля, а потом снова прильнула поцелуем к его губам. И снова наступила бесконечность. Почему-то вспомнилось бескрайнее море в изнанке и его медленные ртутные волны, что так же скользят по прибрежным скалам, облизывают и полируют их на протяжении веков, а может и тысячелетий.
- Что в рюкзаке? – промурлыкала Юля, насытившись, словно довольная кошка.
- Сюрприз, - загадочно улыбнулся Михаил, - я тут пока тебя не было, местечко одно насмотрел, тут недалеко, пойдём – покажу.
- Ну показывай, - Юля кокетливо прикрыла веки и вплела тонкие пальцы в ладонь Михаила.
Они, оставив весовую за спиной, зашагал вдоль улицы, застроенной только с одной стороны. Другая половина представляла собой пустырь, переходящий где-то вдалеке в частные огороды. На фоне тлеющей догорающими углями рыжей полосы горизонта торчали дерзкими чёрными зонтиками случайные яблони да разрезала небо кривой вертикалью сгоревшая от попадания молнии и сломанная пополам огромная берёза. Жилых домов на улице было всего несколько штук, остальные были оставлены хозяевами ещё в начале девяностых, когда завод начал хиреть и сокращать рабочие места. Кое-куда ещё приезжали дачники, и на таких домах висели гроздьями амбарные замки и стояли на участках накрытые свежей плëнкой теплицы.
- Знаешь, - задумчиво произнёс Михаил, глядя как растворяются в наступающей темноте последние отсветы солнца, - в поэме «Фауст» дьявол предложил главному герою такую сделку: любые его желания будут исполняться, пока он не испытает настоящее счастье. И в этот момент Фауст должен сказать: «застынь мгновенье, ты прекрасно!» И знаешь, - Михаил повернулся к Юле и посмотрел в глаза, - мы вот, когда с тобой целуемся, я готов остановить это мгновение, понимаешь? Мне кажется, что лучше уже и не надо.
- Ты такой классный… - после паузы почти шёпотом ответила Юля и провела ладонью по щеке Михаила, - и что после этих слов случилось? – улыбнулась она, - в чëм сделка была? Он эту фразу сказал вообще?
- Да, сказал. И Мефистофель сразу забрал его душу.
- Офигеть! Нужно тогда молчать было. А он тоже с кем-то целовался в этот момент? – хитро улыбнулась Юля.
- Нет. Он город строил.
- Скучно… А в чём счастье-то было? Зачем строил?
- Ну… Я не помню уже. Но он понял, что счастье не в цели, а в пути к ней, поэтому решил застыть в моменте, когда у него всë получается, и есть цель.
- Не, это фигня какая-то, - сморщила носик Юля, - можно было и интереснее придумать.
- Наверное… - пожал плечами Михаил, - но у Гёте вот так. Кстати, вот мы и пришли.
Старая перекошенная калитка прочертила крайней штакетиной борозду по земле и пропустила непрошенных гостей во двор. Сплошь заросший лебедой и колючими островками крапивы он представлял собой образец нетронутой человеком природы. Иронично, но такие девственные места можно чаще встретить там, откуда человек ушёл, а не там, где его, вроде как, быть не должно. Лишь едва заметная кривая стежка с примятой травой вела от калитки на задний двор.
- Ты что, дом купил? – улыбнулась Юля, скептически разглядывая заброшенную хату. Строение тëмной громадой наваливалось на молодых людей, всем своим видом выражая полную безжизненность. Забитые досками окна, хлопья облупившейся жëлтой краски, тонкие стволы молодых клëнов, пробившиеся прямо возле фундамента, поросший мхом шифер.
- Скажем так, взял в аренду, - загадочно ответил Михаил, - нам туда, - он указал на задний двор, куда указывали наклонённые стебли сорняков на стежке.
- А я посмотреть хочу, - возразила Юля и поднялась на широкое бетонное крыльцо перед верандой, - смотри, здесь летняя кухня была, - она прислонила ладони к маленькому стëклышку и заглянула внутрь, - вон, чайник ещё остался, плита старая. А прикинь, тут когда-то завтракал кто-то, кофе пил. А потом уехали. Навсегда. Грустно как-то даже.
Веранда печально смотрела на двор десятками квадратных, треугольных и ромбовидных стëкол, заботливо вставленных когда-то в панорамные рамы неизвестным мастером. Чёрные и безжизненные сейчас, когда-то они наполняли веранду солнечным светом сразу с трёх сторон, зажигали утренними лучами оранжевые отсветы треугольников, весело светили квадратами в жаркий полдень, а вечером через ромбы, уже в обратном направлении заливали двор янтарным мëдом жёлтого электрического света.
Юля дёрнула за ручку двойную дверь, ещё сохранившую местами белую краску, но та ответила строгим металлическим стуком изнутри. Там висел замок.
- Ладно, пошли, - как-то печально согласилась Юля и шагнула с крыльца в траву.
Задняя часть дома представляла собой глухую стену с прислонённой к ней лестницей, ведущей к двери на фронтоне. Там был вход на чердак. Две ржавые проушины на двери и фронтоне соединял между собой такой же ржавый замок, накрытый обрезком пластиковой бутылки.
- Нам туда, - кивнул вверх Михаил.
- Ух ты! – тут же повеселела Юля, - а замок?
- Он бутафорский. Так, для вида. Ты, давай первая, я лестницу подержу.
- Ага! Размечтался! Хитренький! А ничего, что я в платье? Будешь пялиться на халяву стоять. Сам давай первый лезь!
- Как хочешь, - хмыкнул Михаил и, поставив ногу на первую перекладину, несколько раз тряхнул лестницу.
Юля карабкалась по лестнице долго и осторожно, словно поднимаясь на мачту пиратского корабля. Каждый скрип перекладины вызывал у неё панику, она тут же замирала, тонко взвизгнув, застывала на несколько секунд, но потом упрямо ползла дальше.
- Я даже не представляю, как назад полезу, - выдохнула Юля, когда Михаил подал ей руку и затянул в тёмный провал двери.
- А назад отсюда спущусь только я, хе… хе… хе… - прохрипел Михаил и прижал девушку к себе.
- Ой, как страшно! – дрожащим голосом захныкала Юля, - дяденька, не убивайте меня, я что угодно сделаю.
- А вот это уже другой разговор, - Михаил чмокнул Юлю в губы, разжал объятия и сбросил с плеча рюкзак.
Диодный фонарик выхватил ярким снопом света потемневшие стропила и пробитый в нескольких местах шифер. В воздухе, внезапно превратившись в яркие новогодние снежинки, лениво кружилась соломенная пыль, поднятая ночными посетителями. Под ногами сухо хрупнула прелая солома. Юля задрала голову и громко чихнула.
- Сейчас, пыль уляжется – лучше будет, - Михаил, осторожно ступая по ухающей под ногами соломе, пробрался к противоположному фронтону и ударом руки распахнул небольшую форточку-отдушину. На чердаке сразу потянуло свежестью, а снежинки устремились вдоль невидимой нити сквозняка к долгожданной свободе за пределами заброшенного дома.
Из рюкзака появилось сложенное в несколько редей покрывало, немедленно расстеленное на соломе, коробка вина и два пластиковых стаканчика.
- Класс! – воскликнула Юля и уселась на покрывало.
Стаканчики вскоре наполнились рубиновым вином и застыли в сладком молчании, зажатые ладонями двух влюблённых.
- За что? – подавшись вперёд, спросила Юля.
- За нас, конечно, - мягко улыбнулся Михаил и протянул вперёд свой стаканчик.
Беззвучно встретились пластиковые края, и импровизированные чаши медленно разошлись в разные стороны.
- От тебя пахнет семечками и бырлом, - пригубив вино, произнесла Юля.
- Наверное, это потому, что я пил бырло, а потом заедал семечками.
- Так на свидание никто не ходит, - кокетливо прищурившись, парировала Юля.
- Ну извини… - смешался Михаил.
- Ладно, забей, ты мне и такой нравишься. Так что за пацаны тебя задержали?
- В беседке, как обычно… Толики-Колики, Местный, Компот, ещё пацаны какие-то. Подружки твои, кстати, были. Сорока с Компотом, что ли, встречается сейчас?
- Ну да, мутят. Хотя ей Местный нравится.
- Ну, Местный всем нравится.
- Это да…
- В смысле «это да»?! – возмутился Михаил.
- А что? Ревнуешь? – расплылась в улыбке Юля, сверкнув в тусклом свете закинутого на верхнюю балку фонаря белизной зубов.
- Ну не тебе же одной ревновать.
- Это хорошо, - промурлыкала Юля и, подавшись вперёд, поцеловала Михаила, - хоть семечками перестал пахнуть, - прокомментировала она, усевшись на место, - а насчёт Местного – вообще пофиг, его в армию скоро забирают, Сорока про него и забудет, - Юля помолчала несколько секунд, а потом, немного смущаясь, сказала: - ты обещал что-то рассказать…
- А ты поверишь? – криво улыбнувшись, спросил Михаил.
- Тебе? – став совершенно серьёзной, ответила Юля, - тебе поверю.
- Ну хорошо, - Михаил снова наполнил стаканы и тут же осушил свой, - мы в тот день пошли вчетвером к отстойникам подышать бензином…
- Чем?! – скривилась Юля, - Бензином?! Фуууу! Б-е-е-е! – а я с тобой целовалась! И часто ты этим занимаешься?
- Я в первый раз пошёл, - вздохнул Михаил, опустив глаза.
- Ну, и что дальше было?
- Короче, Юль, я тебе сейчас расскажу, только ты никому, окей?
- Хорошо, - тихо ответила Юля.
- Из отстойника что-то вылезло. Монстр какой-то… Я не знаю. Демон, короче. Он сначала Ильяса убил, потом Юру. Мы с Петей хотели через мост перелезть, но он Петю достал и… - Михаил пожевал губами и тяжело вздохнул, - в общем, я один спасся.
- А… - Юля застыла с немым вопросом на губах, - а вы что-то ещё принимали?
Михаил покивал, не поднимая взгляда.
- Ясно. Слушай, Миш, обещай мне что ты к наркотикам больше не притронешься.
- Не веришь?
- Я верю, что ты это видел, но то, что это на самом деле было… Блин, извини, конечно, но…
- Я их видел потом. Призраки друзей. В поезде и на похоронах.
- Но сейчас не видишь?
Михаил со вздохом помотал головой.
- Миш, ты меня напугал. Обними меня.
Михаил перебрался за спину Юле и крепко прижал к себе. Уткнувшись лицом в пышные волосы, он порывисто вдохнул её аромат и, прикрыв глаза, медленно выдохнул.
- Налей вина ещё, - попросила Юля.
Когда стаканчики вновь наполнились, выпила залпом уже она. А потом повисла неловкая пауза.
- А что у тебя на плече набито? – прервал тишину Михаил.
- Кошка, - оживилась Юля, - я же сама кошка, - она резко развернулась и угрожающе скрючила пальцы, направив их в лицо Михаилу, - могу и вцепиться, если что!
- Намëк понял, - изобразив испуг, произнёс Михаил, - о! Слушай, совсем забыл, я же на закуску кое-что взял!
Наклонившись, он зарылся рукой в рюкзаке и, спустя пару секунд, извлёк из него пакетик с персиком.
- Персик? – удивилась Юля, - только один?
- А нам больше нужно? – улыбнулся Михаил, - вот смотри, - он укусил персик и, держа его в зубах, поднёс к Юлиному лицу. Юля тоже вонзила зубы в сочный фрукт и откусила кусок.
- М-м-м, вкусный, - сквозь набитый рот произнесла она и одним движением отломала персик от лица Михаила.
Они жевали каждый свой кусок и смотрели друг на друга. И длилось это, казалось, бесконечно, а потом они, не сговариваясь, подались друг другу навстречу и поцеловались.
Поцелуй был сладким, как персик. Юля, не отрываясь от губ, отклонилась в сторону и положила надкусанный плод на рюкзак. Освободившаяся рука тут же обвила шею Михаила и притянула к себе, сделав поцелуй ещё жарче. В чердачной пыльной тишине тоненько вжикнула молния, и платье распалось на две половины, обнажив мягкую грудь, живот и аккуратную продолговатую впадину пупка. Поцелуи, щедро покрыв пульсирующую в такт сердцу шею, опустились ниже. Михаил нежно провёл ладонью по груди и, словно путешествуя по волшебной стране, продолжил свой путь дальше, по плоскому, дрогнувшему от прикосновения животу, затем ладонь, словно на внезапной кочке, подпрыгнула на тонкой полоске трусиков, проплыла по ягодице и, поднырнув под тонкую ткань платья, поднялась по ложбинке на спине до самой шеи.
Кожа у Юли была бархатная, с едва ощутимым пушком, точно как у того самого персика. Персика медовой спелости, румяного, с нежной ложбинкой посередине. Такого, что стоит чуть сильней нажать, и кожица приветливо разойдётся в стороны, обнажив тëплую нежную мякоть. Сладкую и сочную, что только и ждёт, когда в неё жадно вопьются крепкие твёрдые зубы. И Михаил впился. Погрузился в податливую мякоть. До сочных брызг, до сока, что течёт по щекам, подбородку, затекает за шиворот, когда поворачиваешь и кусаешь персик с другого края, ещё нетронутого, но такого же сочного, ещё и ещё. И вот уже персик искусан со всех сторон, и валяются на пыльной соломе и платье, и трусики, и джинсы с майкой, а ладони всë так же жадно сжимают тонкие щиколотки, гладят вздрагивающие бëдра, и татуировка кошки на лопатке ритмично изгибается в такт движениям хозяйки. А потом Юля, словно ожившая татуировка, дикой кошкой вскочила наверх, вонзила ногти в грудь Михаилу, изогнулась и на мгновение затаилась, точно увидев долгожданную добычу. Тело её дернулось в стремительном прыжке, но, будто сражëнное стрелой охотника, тут же обмякло и обрушилось на Михаила долгим тягучим поцелуем.
- А знаешь, - сонно пробормотала Юля, спустя несколько минут. Дыхание её выровнялось, но она всë так же лежала, прижавшись щекой к груди Михаила, - я знаю объяснение всей этой твоей истории с демоном.
- Какое? – так же сонно и безучастно спросил Михаил.
- Ты у меня просто ду-ра-чок, - Юля приподнялась на локтях и отчеканила слово пальцем по носу Михаила, - только не обижайся. Ну смотри, у вас там что-то страшное произошло, а твоя память это стёрла и заменила каким-то демоном. Это синдром какой-то. Я где-то читала, или смотрела… или мне рассказывал кто-то, - голос её снова стал сонным, и она улеглась обратно, - главное, что с тобой всë хорошо. Только обещай мне больше наркотики не принимать.
- Обещаю, - произнëс Михаил и погладил Юлю по щеке. Потом зарылся пальцами в волосы и начал играть с упрямыми завитками. А Юля путешествовала ногтем по его плечу, наворачивая круги и спирали.
- А это что у тебя заклеено? – она дотронулась до полоски лейкопластыря на предплечье, и Михаил тут же непроизвольно вздрогнул.
- Объяснение, что это укус адского червяка из параллельной вселенной не прокатит?
- Не-а, - дёрнула головой Юля, не отрывая её от груди Михаила.
- У меня сегодня кровь из вены брали.
- Из вены? – удивлённо протянула Юля, - а зачем?
- Лапиков на анализы отправил. На наркотики проверить.
- Так ты ж принимал! – встрепенулась она, вновь поднявшись на локтях. Тебя что, посадят?
- Да ничего он не сделает мне. Насколько я знаю, только за распространение садят, а как наркотик в моëм организме оказался, это уже спорный вопрос.
- Ну и хорошо! – Юля сползла набок и продолжила выписывать узоры уже по груди Михаила, постепенно опуская руку всë ниже, - а я смотрю, ты готов к новым подвигам, - промурлыкала она и, перекинув ногу, уселась верхом, - надеюсь, призраки твоих друзей сейчас за нами не наблюдают? – хитро улыбнулась Юля и, не дав Михаилу ответить, накрыла его рот поцелуем.
В этот момент Михаилу стало легко и беззаботно. Пришло осознание, что всë закончилось, и теперь всë будет хорошо. Дальше будет только счастье.
Часть 3
Пролог
Лапиков вышел из душной столовой и с удовольствием вдохнул вечерний воздух. Выпитое шумело в голове, и домой идти совсем не хотелось, хотелось чего-то деятельного и интересного. В двухкомнатной квартире, отведённой ему в бывшем интернате, его ждал только кот Купер. Это была не квартира даже, а помещение, импровизированное под жилище. За два года работы в посёлке тридцатипятилетний Лапиков женой так и не обзавëлся и вечера любил коротать за просмотром детективов или боевиков. Любил больше всего американские. Даже кота он назвал в честь агента Купера. Но агент Купер любил кофе, а участковый больше всего любил коньяк, желательно армянский, ну, или грузинский, но только не белорусский. Сегодня он пил водку. Ну здесь уж выбирать не пришлось, как говорится «Шо даюць». От скисшего компота разыгралась изжога и начала мучить отрыжка.
Начинало смеркаться, и Лапиков, оглядевшись по сторонам, направился через двор учительского дома прямиком к гаражу умершего утром трудовика. Было бы эффектно сейчас поднырнуть под жëлто-чëрные ленты, натянутые вокруг места преступления, и искать там скрытые улики. Но нужно было просто достать из кармана ключ, переданный утром совсем не безутешной вдовой, вставить в скважину и три раза провернуть. Дверь гаража повернулась плавно и бесшумно, видно, что хозяин был с руками на нужном месте. Посветив маленьким фонариком по сторонам, Лапиков быстро нашёл выключатель, и гараж озарился светом яркой лампочки, свисавшей с потолка на толстом, завязанным на узел проводе.
- Ну и дыра... - с омерзением протянул Лапиков, окинув взглядом убранство берлоги Жоржика.
На полу подсыхала лужа блевоты, источая тошнотворный запах, а дальше, продолжая лужу, мелом был вычерчен силуэт тела. На столе, возле бидона с вставленным в него огромным кипятильником стояли две кружки. Две... Кружки... Острый ум детектива тут же завращался невидимыми шестернями, и Лапиков мгновенно сообразил: трудовик выпивал не один. Эх, жаль, что нет специальных пакетиков для вещдоков. Он посмотрел по сторонам и зацепился взглядом за высокий, под самый потолок стеллаж. Что-нибудь, да найдётся среди этого хлама. Аккуратно переступив через смердящую лужу, участковый подошёл к стеллажу и пристально изучил содержимое полок. Ну и барахольщик же был этот трудовик, чего там только не было: подшипниковые обоймы, какие-то тяги, патроны от токарных станков, банки с саморезами, банки с гвоздями, банки с каким-то электротехническим барахлом, банки, банки, банки... И ни одного пакета. Зато нашлись перчатки. Перчатками, вроде бы можно брать вещдоки? Или это только резиновыми?
Лапиков отдернул грязную занавеску, висящую на протянутом на уровне пояса шнурке, и завороженно уставился на огромную двадцатилитровую бутыль с прозрачной жидкостью. Резиновая пробка, закупорившая горлышко сомнений не оставляла - в бутылке не вода. По лицу самопроизвольно, растягивая кривую подкову усов, расплылась улыбка. Пробку удалось выдернуть после нескольких попыток, и она выскочила с гулким и каким-то зловещим, вызвавшим странное эхо, «поммм». Едва вдохнув пары, Лапиков мгновенно понял - это спирт, и, судя по резкому запаху, медицинский, девяностошестипроцентный! Он азартно потëр ладони и в уме перемножил восемьдесят бутылок водки на стоимость одной на «точке». Вышло почти две зарплаты.
- Распространим среди жильцов нашего ЖЭКа! - радостно промычал себе под нос участковый, - а не будут брать - отключим газ!
Решив вернуться попозже с канистрами, он отложил проблему с кружками тоже на потом. Закрыв гараж, Лапиков торопливо зашагал в отделение, возле которого стояла его машина. Старенький «форд эскорт» он купил у отца того самого Петрова. Купил в рассрочку, и платить нужно было ещё полтора года. Вот спирт его и выручит немного. Нужно братьям-акробатьям позвонить. Толик и Колик были у него на крючке после блестяще раскрытого дела о хищении птицы. Это было пока одно из лучших его расследований, можно сказать, образцовое. Нужно подсуетиться, завтра уже суббота, нужно, чтобы товар к вечеру был на «точке». Целых восемьдесят бутылок...
Субботнее утро встретило Лапикова головной болью. Что-то назойливое и тягучее тонкой сиреной впивались в самый мозг, просверлив предварительно пульсирующий висок. Он открыл один глаз и посмотрел на синий экран работающего телевизора. Память постепенно начала возвращаться. Он приподнялся на локтях и, по-прежнему не открывая второй глаз, нашёл взглядом две десятилитровые канистры под столом. Пил, не пил? Да нет. На столе стояла недопитая бутылка коньяка, значит не добрался. Ну и слава богу! Не хватало ещё неизвестно чем напиться. А звук снова повторился, теперь преобразившись в кошачье мяуканье.
- Купер... - простонал Лапиков, - вот же доставучий кот.
В миску Купера дрожащей рукой была насыпана грубо накромсанная ливерная колбаса, и кот с голодным мурлыканьем принялся за трапезу. Лапиков достал из холодильника холодную бутылку минералки и налил полный стакан. В голове гудело. Взгляд зацепился за две кружки, аккуратно замотанные в целлофан. Одна без ручки, а вторая железная, покрытая слоем сажи. На последней отпечатки были видны без всяких дополнительных манипуляций. Но это он оставит на потом, а сейчас - дело!
Пролистав записную книжку, Лапиков ткнул пальцем в строчку с записью «Майские», медленно проговорил номер и поплëлся к телефонному аппарату. Старый аппарат пять раз протрещал после каждого вращения диска, а потом в трубке раздались длинные гудки.
- Да-а-а... - донеслось с той стороны. Голос проскрипел лениво и раздражённо, сразу было понятно, что человека только что вытянули из кровати.
- Капитан Лапиков, - представился участковый, - с кем имею честь?
- Коля, - будто сделав одолжение, - ответила трубка.
- Понятно. Николай, позови Анатолия, - Лапиков знал, что старший из братьев Майских более смышлёный и, чтобы не объяснять дважды, решил говорить сразу с ним.
- Сейчас позову, - пробормотал Колик, а потом послышалось гулкое: - Толь! Тебя! Шериф, - уже более тихо добавил он. Потом последовало копошение, какие-то стуки, глухие шаги, и в трубке раздалось бодрое:
- Алексеич, моë почтение! У аппарата! Слушаю внематочно!
- Короче, - устало вздохнул Лапиков, - пять минут, и вы у меня.
- В отделении?
Лапиков уныло посмотрел на две канистры, по десять кило каждая и, поморщившись, ответил:
- домой приходите!
Трубка опустилась на рычаги, и в голове снова загудело. Участковый посмотрел на себя в зеркало, попытался справиться с копной разметавшихся в разные стороны волос и, потерпев фиаско в этом начинании, отправился в ванную.
Спустя четверть часа братья Майские, переминаясь с ноги на ногу, стояли в прихожей его квартиры.
- Короче, - Лапиков поставил перед ними две пластиковых канистры с прозрачной жидкостью, - это спирт. Здесь двадцать литров. Это восемьдесят бутылок водки, даже сто, учитывая какую в магазине сейчас продают. В продаже бутылка стоит шесть тысяч, вы будете продавать у себя на «точке» по восемь. Итого, с вас восемьсот тысяч. Начинать можно сегодня. Всë понятно?
- А что тут непонятного? - проворчал Колик и ухватил канистры за ручки. Его мощная фигура ещё напоминала былого атлета, серебряного призёра страны по пауэрлифтингу, но постоянные свидания с самогоном и дешёвым вином стремительно превращали его в высохшего и вечно опухшего бича.
- Э, стапэ, стапэ! - зачастил Толик, - Алексеич, я всë понимаю, но, в общем и целом, так сказать, нужно процентик обсудить, понимаешь?
- Твой процентик, - процедил сквозь зубы Лапиков, - то, что я глаза закрываю на ваш рэкет среди первокурсников техникума. А в общем и целом мне вообще похуй, можете хоть один к пяти разводить, лишь бы продали. Всë, пиздуйте отсюда. Идите, рекламой занимайтесь.
Дверь захлопнулась за спинами братьев, и они, сбежав с высоких ступенек, тут же поспешили за угол интерната, куда не смотрели окна участкового.
- Ну вот, - радостно потер руки Толик, - боженька и опохмел послал, - он отвинтил крышку и втянул носом из открытой горловины. Дыхание тут же спëрло, а в глазах появились слезы, - ох! - только и смог выдохнуть он, - вот это чистоган! - наклонив канистру он сделал глоток и тут же начал хватать ртом воздух. Успокоившись, он занюхал причёской брата и, тряхнув головой, победно произнёс: - тут можно и один к трëм мутить. И при бабле будем, и Алексеичу угодим, и весь посëлок напоим! Вперёд, Колян, нас ждут великие дела!
Часть 3
Эпизод 1
- А что бухать-то будем? - спросил Компот.
- Сейчас к Майским зайдëм, купим что-нибудь, - ответил Местный и щелчком отправил сигарету в ближайшие кусты.
- У Майских? - скривился в пренебрежении Компот, - у них только бырло или сэм можно взять.
- А те не пох? - пожал плечами Местный, - как говорится, пьют даже те, кто сидит на горшке, стукнуло чтоб по безмозглой башке. Ты лучше расскажи, что по тëлкам?
- Ну я с Сорокой. Она подругу обещала взять.
- А Сорока ничë такая, подросла уточка, - сально улыбнулся Местный, и лицо его сразу превратилось из обычной среднестатистической пацанской физиономии в лицо заправского сердцееда. Взгляд стал хищным и томным одновременно. Взгляд, за который его любила половина девок посëлка, а вторая половина уже ненавидела.
- Э! Ты рот не разевай на чужое! - толкнул его в плечо Компот, - я её окучиваю.
- Ага, понял, - улыбнулся Местный и поднял руки в жесте «всë, всë, не трогаю», - это твоя корова и ты её доишь. А что за подружка будет?
- Да вроде Монику хотела.
- Так она ж шалава! Ещё и страшная, как моя жизнь!
- А с каких пор тебя это смущать начало?
- Ну... - Местный покачал головой в сомнении, - всë-таки, мой диплом идëм замачивать. Событие, как-никак, а я с Моникой...
- Вот получил бы диплом, как положено, в июне, - назидательно поднял палец Компот, - с Наташкой бы отметил. А теперь или жди пока она из Питера вернётся, или, - он развёл руками, - Моника.
- Ливински, блин, - хмыкнул Местный, - ну тогда хоть пакет надо с собой взять - на голову ей накинуть, - друзья завернули к многоподъездному дому, где и находилась квартира братьев Майских, или попросту «точка».
- А эти хоть дома будут? - кивнул Компот на балкон второго этажа, сквозь открытую дверь которого виднелся краешек потолка с потемневшими обоями.
- А куда они денутся? Не они, так бабка продаст. Она у них всегда дома, - Местный дëрнул ручку двери, и из подъезда пахнуло кошками и отсыревшими стенами.
- Сколько брать будем? - спросил Компот, перебирая ногами по ступенькам вслед за другом.
- Если сэма, то две, если бырла, то четыре, или пять. Там посмотрим.
Тонкая трель звонка пронзительно зачирикала за дверью, и через несколько секунд щëлкнул замок.
- О, здорово, пацаны, - хрипло произнëс насупленный Колик и протянул друзьям руку для приветствия, - чë? - он вопросительно дëрнул подбородком и застыл в молчании.
- Через плечо! - расхохотался Местный, - что в продаже сегодня?
- Водка, - хвастливо протянул Колик и картинно вставил руки в карманы, - по восемь за поллитра.
- А чего дорого так? В магазине по шесть, - возмутился Местный.
- Ну идите в магазин, мы, вообще-то, вечернее заведение, на дневную продажу и не рассчитываем.
- Кто там, Колян? - раздался приглушённый шёпот из спальни.
- Местный с Компотом, - бросил через плечо Колик.
- Я сплю, я сплю, я сплю, - зачастил в ответ шёпот.
- Вообще-то, тебя слышно, Толик! Да ты не ссы, я не за плеером. Ты нам бухла со скидкой лучше продай.
- Может, и вправду в магазин лучше? - с сомнением предложил Компот.
- Ага, - криво улыбнулся Местный, - через пять минут Петровна будет знать, что я бухать пошёл и понесётся меня по посëлку искать. А нам оно надо? Нам оно не надо. Давай, Толян! - обратился он к вышедшему Толику, - два пузыря по шесть за штуку, и можешь плеер ещё неделю не отдавать.
- Ладно, - нехотя прикрыл веки Толик, - малой, неси литрушку.
Спустя пару минут, друзья, радостно шурша пакетом, энергично шагали в сторону озера. Солнце плавило раскалённый воздух, и серая трëхэтажная громада вокзала колыхалась и подрагивала за стадионом, наискось рассечëнным жëлтой тропинкой, стихийно протоптанной по кратчайшему пути. Сорока с Моникой ждали на скамейке у перрона. На обеих был самый минимум одежды, продиктованный разразившейся жарой, и тонкие бретельки купальников игриво выныривали из-под полупрозрачных блузок.
- Привет, пацаны! - Сорока энергично замахала рукой и подскочила со скамейки, когда парни пересекли пути и появились в конце платформы. Компот тут же расплылся в улыбке и, распахнув руки в приветствии, ускорил шаг.
- Чë, малая, скучала? - он сжал девушку в объятиях и приподнял над землёй.
- Голубки, - с улыбкой бросил Местный, проходя мимо, и подмигнул повисшей на Компоте Сороке, - привет, Ирка! - кивнул он Монике, и та послала ему в ответ воздушный поцелуй.
- Ну что, на озеро? - азартно сощурившись, спросила Сорока.
- Лимонада нужно зацепить на запивон и колбосятины какой-нибудь, - ответил Местный, - я угощаю, моя простава.
Тяжёлые прутья ивы плотным занавесом скрыли усевшихся под их сводом молодых людей. Приятная прохлада и спасительная тень, что нужно ещё для пикника на берегу озера? Лёгкий ветерок, набирающий свой ход с дальнего берега, со склона, ощетинившегося густой посадкой и крестами кладбища, пробирался сквозь заросли аира и камыша, скользил по ленивым застоявшимся водам озера, запускал по поверхности зыбкую рябь, подëргивал мелкими барашками белоснежные отражения облаков и долетал до песчаного пляжа уже разудалый и шальной.
На покрывале, заботливо расстеленном Светкой Сорокой, тесным кружком стояли пластиковые тарелки с нарезанными перочинным ножиком колбасой, огурцами, помидорами и хлебом. В центре импровизированного стола гордо возвышалась бутылка из-под минералки с прозрачной жидкостью и надетыми на горлышко пластиковыми стаканчиками.
- Компот, наливай, - скомандовал Местный и шикнул пробкой лимонада. Рыжая пена тут же попëрла наружу, прыснув сквозь пальцы во все стороны. Сорока и Моника взвизгнули и закрылись ладонями. Половина покрывала и майка Местного оказались залиты газировкой, и тот, стряхивая с рук пену, поднялся на ноги.
- Ну ты и корч! - засмеялся Компот и, как ни в чëм не бывало, начал разливать водку по стаканчикам. Местный, тем временем, стянул промокшую футболку и в сердцах бросил её на траву.
- О-о-о... Стриптиз! - поиграла бровями Сорока.
- Танцуй, Серёга! - подхватила Моника.
Местный ухмыльнулся, потом поставил руки на пояс, изогнулся шахматным конём и начал активно работать локтями, не отрывая ладоней от пояса. Двигаясь так, он начал медленно обходить компанию по кругу, по-птичьи дëргая головой. Тело у него было худощавое и гладкое, как у подростка, без выраженных мышц, и это добавляло его танцу ещё большую комичность. Девчонки прыснули со смеху и закрылись ладонями.
- Бухать будем, не? - нарочито серьёзно проворчал Компот, - водка стынет уже.
- Ясен красен! - отрапортовал Местный и шлëпнулся на сухой участок покрывала. Выхватив стаканчик из руки друга, он с видом довольного кота уставился на товарищей: - ну что, мне самому себя поздравлять? - он прищурил глаз и обвёл присутствующих хитрым взглядом.
- Серёга, - Компот прокашлялся и принял серьёзный вид, - поздравляю тебя с долгожданным дипломом. Теперь ты настоящий специалист и можешь честно поднимать колхозы по всей стране.
- Пошёл нахуй, - засмеялся Местный и, протянув руку, чокнулся со всеми по очереди. Спиртное обожгло рот и дыхание тут же перехватило.
- Что это?! - просипела Сорока и замахала ладонями, загоняя в открытый рот воздух.
- Ух! - Местный крякнул, - не обманули Майские! На спирт разведённый похоже.
- Не знаю, мне нормально зашла, - пожал плечами Компот, беспристрастно хрустящий огурцом. Из уголка его глаза по щеке медленно сползала слеза.
- Хорош заливать, - беззлобно бросил Местный, - вон, аж слезу выбило.
- Ветер, - лениво ответил Компот и смахнул слезу ладонью, - жарко что-то, - пробормотал он себе под нос и, поднявшись на колени стянул с себя майку. Кубики пресса дрогнули под рельефными грудными мышцами, и Компот, поведя плечами, хрустнул шеей.
- А кто ты теперь? - спросила Моника у Местного, - ну, в смысле по специальности.
- Главный инженер, - выпятив нижнюю губу и полуприкрыв веки ответил тот.
- Ух-ты! Клааасс! - затянула Сорока, - а куда распределили?
- Да какой он, нафиг, инженер?! - хохотнул Компот, - вот я, когда выучусь, вот я буду инженером, но только не колхозным.
- Так ты выучись сначала, - сузила глаза в две бойницы Моника, - а потом понты кидай.
Лицо у Моники было простое, деревенское, с крупным носом и маленькими тусклыми глазами. Компоту очень захотелось сказать ей что-нибудь обидное, но он, скрипнув зубами, удержался.
- Накатим, Серый? - натянуто улыбнулся он и отвинтил пробку бутылки.
- Серёж, а правда, что тебя в армию забирают? - подперев подбородок ладонью, спросила Сорока.
- Ага, - приосанился Местный, - в краповые береты.
- А это что за войска? - восхищённо распахнула глаза Моника.
- Ну... - Местный прищурил глаз и, словно примеряясь к ответу, покачал головой из стороны в сторону, - ну, вот вы «Рэмбо» смотрели?
- Я смотрела! - подняла ладонь довольная такой осведомлëнностью Сорока.
- Ну так вот, - продолжил он, - мы таких, как он пиздить будем!
Все дружно рассмеялись и подняли стаканчики.
- Давай, Серёга, - улыбнулась Моника, - чтоб тебе служилось легко!
- И вернулся чтоб поскорее! - выпалила вдогонку Сорока.
- Угу, - мрачно закусив край губы, промычал Компот и залпом осушил стаканчик.
Местный же поднял свой стакан на уровень глаз и философски произнёс: - для похуиста стакан всегда наполовину похуй, - и тоже опрокинул водку в себя.
- Может покупаемся? - жалобно заканючила Сорока, сложив бровки домиком, - жарко, не могу.
- Это можно! - бодро подхватил Местный, - я, правда, без купального костюма сегодня, в шортах придётся, - он поднялся и выложил из карманов ключи, несколько скомканных купюр, перочинный ножик и небольшой продолговатый кирпичик. Девушки в один голос ахнули и тут же наклонились вперёд, рассматривая диковинный предмет.
- Сотовый, - с благоговейным придыханием восхищённо произнесли они разом.
- Настоящий? - округлив глаза, подняла взгляд на Местного Сорока.
- Ясен красен, - с полуулыбкой, надменно, сморщив лицо до появления второго подбородка, ответил местный.
- Ой, да ничего особенного, - отмахнулся Компот, - стоит как самолёт и позвонить некуда.
- Ну да... - не оборачиваясь на Компота, согласилась Сорока.
- А позвони куда-нибудь, - заговорщически, будто подбивая на что-то незаконное, прошептала Моника.
- Лег-ко! - чеканя слога, произнёс Местный и, ловко крутнув трубку в руке, нажал несколько кнопок. Телефон тонко пропищал, на маленьком экране появилась надпись «Мама», и из динамика раздались длинные гудки.
- Алло, - после короткого хруста раздалось из трубки.
- Петровна? - с лёгкой улыбкой произнёс Местный.
- Да, я слушаю, кто это?
- Это я, Местный.
- Кто? Какой Местный? Кто это?
- Да Сергей это! Сын твой! - Местный не удержался и захохотал.
- Ты что, по спутниковому звонишь? Ну-ка трубку положи! Наговоришь сейчас...
Местный нажал отбой, телефон коротко пикнул и замолчал.
- Блииин... - мечтательно протянула Сорока, - и вправду настоящий.
- Конечно, настоящий! - Местный хохотнул и поднялся на ноги. Отшвырнув сланцы в разные стороны, он вышел из-под зелёного свода ивы и зашагал к воде, торопливо перебирая ногами по горячему песку. Следом за ним поднялись и остальные.
Где-то на середине озера проехала моторная лодка, и упругие валы поднятых волн медленно покатились в разные стороны. Моника с Сорокой вскрикнули в притворном испуге, когда их толкнуло волной, и Местный с отчаянным криком «спешу на помощь!» ринулся к ним, рассекая воду локтями. Сорока первая запрыгнула к нему на руки и, взвизгнув, обвила шею руками. Следом за ней повисла на Местном и Моника.
- Э, полегче! - с улыбкой произнёс тот, обнимая обеих, - утопите!
- Такое, как ты не тонет! - захохотала Сорока.
- Слушайте, девки, - местный понизил голос и устремил взгляд в сторону выходящего на берег Компота, - что-то мы Санька, по-моему, обидели. Слушайте, давайте на берег сейчас и, Светка, ты как-то парню своему внимания больше уделяй.
- А мы официально, вообще-то, ещё и не встречаемся, - парировала Сорока, - так что я ничего никому не должна!
- Ну ладно, не встречаешься, значит не встречаешься, но, всë равно, нехорошо как-то выходит. Мы здесь втроём, а он там... Вылезаем, короче, - и Местный, подхватив подруг за талии, под визги и крики потащил их к берегу.
- Да вы задрали! - притворно улыбнулся Компот, когда галдящая компания вернулась под иву, - я уже разлил. Вас только жду!
- А не задохрена? - Местный повертел в ладони наполненный до краёв стаканчик и с сомнением посмотрел на друга.
- Ну так и повод, - пожал плечами тот, - или слабо? Давай, я допью.
- Да не вопрос, - ухмыльнулся Местный и, не сводя глаз с Компота, выпил содержимое стаканчика. Моника и Сорока тоже выпили и жадно, выхватывая друг у друга бутылку, запили лимонадом.
Местный подкурил сигарету и откинулся на локти. В голове приятно шумело.
- Я, короче, прошлой зимой, - с блуждающей улыбкой начал он, - вытянул батин «Днепр»с коляской из гаража и сюда, на озеро поехал. А мороз стоял крепкий, ну вот как... - Местный посмотрел по сторонам в поисках примера, - как Иркины сиськи! - нашёлся он и кивнул на Монику. Та в ответ довольно улыбнулась. - Рыбаки сидят везде, - продолжил он, - а я на моцыке между ними пятаки нарезаю. И, короче, во-о-он там, - указал он пальцем куда-то на середину озера, - лёд - хрусь подо мной! Заднее колесо под воду, потом коляска, я падаю, мотоцикл на меня, и, короче, ручкой руля мне прямо по бивням как долбануло! - Он сморщился и со смехом схватился за пах.
- И что потом было? - увлечённо спросила Сорока.
- А что потом? - Местный посмотрел вдаль и сделал затяжку, - мотоцикл вытянули, я от бати люлей получил.
- Ну тебе повезло, конечно, - хмыкнула Моника.
- Да я вообще везучий. Я же седьмого ноль седьмого родился. Я уже и с дерева падал в детстве, и с гаражей упал - ногу распорол, и машинку проглотил... Посинел уже, мамка тогда думала всë, отошёл в мир иной. Сосед прибежал, за ноги поднял и в плечи как лупанул, машинка и выскочила.
- Дай затянуться, - Сорока переползла поближе к Местному и улеглась рядом, прислонившись к нему плечом. Тот передал сигарету, и Сорока, коротко вдохнув, выпустила клуб сизого дыма. Компот бросил на них мимолётный взгляд из-под бровей и снова разлил по стаканчикам. Воцарилось гнетущее молчание, внезапно разбитое пиликаньем телефона.
- Кто это? - Местный взял в руку трубку и всмотрелся мутным взглядом в экран, - а, кореш один, - улыбнулся он и нажал кнопку ответа, - отойду поговорю, - бросил он вполголоса и направился к воде.
- Эх, хорошо сидим, - вздохнула Моника, глядя в спину уходящему Местному, - душевно...
- Угу, - промычал Компот и, выдохнув, опустошил стаканчик.
Тут до них донеслось звонкое журчание. Местный одной рукой прижимал сотовый к уху, а второй выписывал струйкой мочи круги на воде.
- Фу! Серёга, ну ты и свин! - прокричала Сорока.
- Воду подогреваю! - хохотнул, обернувшись через плечо, Местный, - сейчас договорю и купаться опять полезем!
- Достал уже! - процедил сквозь зубы Компот и рывком поднялся на ноги. В глазах полыхнула злость, злость внезапная и необъяснимая, и тело, будто по собственной воле, ринулось к берегу, - достал, достал, - повторял он, приближаясь к Местному, - достал, достал, дантал, Данталиан! - выпалил он вдруг незнакомое слово и обрушил сложенные в замок кулаки на спину другу. Удар пришёлся между лопаток прямо в основание шеи. Послышался щелчок, Местный картинно всплеснул руками и обрушился вниз лицом в мелкую прибрежную воду. Телефон отлетел в сторону и воткнулся в песок, - вставай, клоун! - раздражённо проворчал Компот и пнул Местного по лежащей на песке ступне, после чего развернулся и направился обратно.
- Ты что сделал?! - прикрыв рот ладонью, в ужасе прошептала Сорока, - он же утонет сейчас!
- Да прикалывается, как обычно, - отмахнулся Компот и отвинтил крышку уже ополовиненной бутылки, - сейчас приползёт.
- Он не прикалывается! - помотала головой Моника и, подскочив с места, побежала к распростёртому на воде телу. За ней последовала и перепуганная Сорока.
Местного вытащили за ноги и перевернули на спину. На его груди и лице мокрым ковром налип потемневший песок, глаза были закрыты, а дыхание рывками выходило из приоткрытого рта.
- Серёжа-а, - пробормотала Сорока и тихонько постучала Местного по щеке. Тот никак не прореагировал.
- Блин, Серый, что с тобой?! - подбежавший Компот упал на колени и потряс друга за плечи, - хорош нас разводить! Вставай давай!
- Ты ему шею сломал, придурок! - заорала Моника и закрыла лицо ладонями.
- Заткнись, сука! - прошипел Компот и схватил девушку за горло.
- Ты больной совсем?! - сорвалась на крик Сорока, - нужно скорую вызвать! Где его телефон?!
- Какую, нахрен, скорую?! Меня посадят!
Сорока подскочила и выдернула из песка тёмно-синюю трубку. Бессмысленно запищали кнопки, а на экране, кроме значка в виде ключика, ничего не появлялось.
- Да как тут... - зло процедила Сорока, когда сильная рука Компота выдернула мобильный из её ладони.
- Попробуй только расскажи кому-нибудь, поняла? - он сжал губы и пронзил её серым, каким-то чужим взглядом, - он сам нырнул и в дно воткнулся, это понятно?
- Так он же живой ещё, - обомлев, пробормотала Сорока.
- Ещё, - отрезал Компот и, спрятав мобильный в карман шортов, решительно зашагал обратно к Местному.
Моника тем временем сняла с пальца Местного золотую печатку и теперь возилась с застëжкой золотой цепочки.
- Ира, ты что делаешь? - оторопело выдохнула Сорока.
- А что такого?! - хищно ощерилась Моника, опалив подругу таким же чужим серым взглядом, - ему уже всë равно!
- Давай быстрее, - спокойным голосом поторопил Монику Компот. Застёжка наконец поддалась, и цепочка утонула в ладони Моники. Та сдержано улыбнулась и отошла от Местного. Компот схватил того за ноги и поволок обратно в воду. Там перевернул лицом вниз и оттянул на несколько метров от берега.
- Вот и всë, - вздохнул Компот и уселся на песок. По его ногам медленно стекала вода, а по лбу крупные капли пота. Моника пристроилась рядом и, задумчиво глядя на распростëршееся на воде тело, начала перебирать пальцами цепочку и печатку Местного. Сорока опустилась на песок где стояла и закрыла лицо руками. Сквозь горечь случившегося, откуда-то изнутри её начала заполнять уверенность, что всë правильно, что зло, совершëнное ими для чего-то было нужно, для чего-то великого и большого.
* * *
Огромную пещеру, напрочь лишённую света, наполняла тишина. Тишина, что бывает только в тесной могиле глубоко под землёй. Высокие своды, будто вылепленные из плоти, из живого шевелящегося мяса, окутывали спящего, защищали его сон от любых посторонних звуков. Чёрная капля, сорвавшаяся из-под самой вершины свода, ударилась о плоский сланцевый камень, о самое дно вывернутого мира изнанки. И капля эта произвела звук, какой и должна производить упавшая на камень капля. Но звук этот разорвал немую тишину пещеры в клочья, облетел все её самые тайные закутки, прогремел настоящим набатом. И тяжёлое хитиновое веко приподнялось, обнажив абсолютно чёрный бездонно-глубокий глаз Данталиана...
Часть 3
Эпизод 2
Дверь в старом доме не запиралась. Хорошо, хоть на петлях висела, и на том спасибо. Один из многочисленных ухажёров Инны починил, рукастый оказался. Ухажёров она делила на два типа: отцы её детей и просто поклонники. Был один, тот первый, самый хороший, он стоял отдельно от остальных. Инна его почти забыла, вымарала из памяти, чтобы не пачкать. Не пачкать его, а не память. Память её хранила слишком много грязи, о неё можно было перепачкаться так, что и за год не отмоешься.
Трое человек, Инна и два её гостя, сидели за столом и с надеждой поглядывали на ту самую дверь, ждали, когда провернётся она в своих новых петлях и впустит в дом четвёртого, отправленного по правилу возраста за догонкой. Этот младший ещё не стал её поклонником, но собирался. Может даже этим вечером, ей было уже всë равно. Очередной плод распутной любви зрел в её чреве, а его отец... А кто был его отцом? Одному богу известно. А в Бога Инна перестала верить уже давно. Может быть с того дня, когда по совету подруг ответила отказом на предложение Володи, а может после того, как мать выгнала её беременную не пойми от кого из дому. Беременность доставляла некоторые неудобства, но на шестой раз было уже более-менее привычно. Старая хата, впустившая её десять лет назад, зимой продувалась насквозь, и тогда приходилось всем ютиться в одной комнате, где была печка, ну а летом здесь было раздолье и для детей, и для ухажёров. Если бы ещё не постоянный грохот пролетавших мимо поездов, вообще была бы красота: речка, лес, хоть и заброшенный, но какой-никакой яблоневый сад. Уже с голодухи не помрёшь.
- Чëт долго Казак ходит, - лениво пережëвывая свиную шкурку, произнёс Эдик, мужик неопределённого возраста с густой нечëсаной шевелюрой, - так и протрезветь недолго.
- Ну так вечер уже, - пожал плечами бригадир совхозных полеводов, более известный, как Дуремар, - магазь закрыт, на Маяк, небось, попëрся к Майским на точку.
- Скорей бы, - вздохнул Эдик, - слышь, Инка, пожрать есть чего?
- А? - встрепенулась Инна, вырвавшись из тесных сетей воспоминаний, - так яйца должны быть. Не собирала ещё сегодня. Но это детям на завтрак.
- Ну так собери, - пьяно повёл подбородком Дуремар, - если есть на чëм, то пожарь, а нет, и так выпьем.
- Сейчас схожу, - кивнула Инна и, подобрав круглый живот, заторопилась на выход.
Куры деловито прогуливались по заросшему травой двору, негромко кудахча о чëм-то своëм. Пёстрый петух устроился на заборе, расплывшись пернатой грудью между гнилых обломанных штакетин, и зорко следил за своим гаремом. На насесте оказалось восемь яиц. Инна вздохнула и переложила их в эмалированную кастрюльку. Мужиков нужно кормить, чтобы добрые были, а детей завтра просто пораньше в школьный лагерь отправит, там и позавтракают. Выйдя из курятника, она печально посмотрела на врастающий в землю дом. Фундамент почти полностью скрылся в почве, и густая трава доставала теперь до низа окон. Инна взглянула на дом будто впервые, словно только что его увидела, и показалось на миг, что не было этих десяти лет убогой жизни, не было пятерых детей от разных мужчин, трёх абортов и нескольких изнасилований. На глаза навернулись непрошеные слëзы, и она тонко и безысходно завыла.
- Ты чего это? - раздалось от калитки, и Инна тут же загнала рвущийся вопль обратно внутрь. Возле покосившегося забора стоял Дима Казак и широко улыбался, покачивая литровой бутылкой, зажатой между двумя пальцами, - я вон, - качнул он пластиковой тарой, - бухла раздобыл. А у тебя там что? О! Яйца! А пожаришь?
- Пожарю, - беззвучно выдохнула Инна, - пойдём, заждались уже дружки твои.
В хате шёл жаркий спор. Дуремар расхаживал по комнате и активно жестикулировал, а Эдик всë так же сидел за столом, что-то лениво, но упорно пережëвывая.
- А я тебе говорю, что конь надëжнее! - всплеснул руками Дуремар, - ну сам посуди: коня ты выпустил на поле, и он там уже сам... пасётся, траву ест. Ни солярки ему не надо, ни запчастей.
- А если конь, не дай Боже, заболеет да помрёт? - парировал Эдик, - что тогда? Запчастей к нему не купишь. А трактор отремонтировал, и всë! Снова в строю. Дурак ты, Дурик, с конëм со своим. Трактор, вот сила где!
- А ты знаешь? - вспыхнул Дуремар и навис над Эдиком, опершись кулаками о стол, - что перед Курской битвой прямо над полем сражения... вот прям над танками... люди видели, рассказывали... зависло НЛО. И все немецкие танки заглохли на пять минут. И нашим этого хватило, чтобы страге... страгетическое преимущество заиметь. Понимаешь теперь, в чëм слабость техники?
- Я-то понимаю, - Эдик икнул и потянулся за банкой с морсом из малинового варенья. Залив в себя добрых поллитра, он довольно фыркнул и продолжил: - понимаю я, что ты идиотский сатаноид. Как так вышло, что ихние танки заглохли, а наши нет? И причём тут конь вообще?
- А случилось это потому, - Дуремар нравоучительно поднял палец, - что в немецких тиграх и пантерах электроники напихано было по самые уши, а наши танки...
- А наши на педалях были! - заржал Эдик.
- Вот это у вас интеллектуальный спор разыгрался! - заметил с порога Казак и шагнул в комнату, - лучше послушайте, что на большой земле творится. Вчера трудовик школьный помер, говорят, в гараже набухался и блевотой захлебнулся.
- Это Жоржик, что ли? - наморщил лоб Дуремар.
- Ага, он, - кивнул Казак.
- Жалко, - без эмоций протянул Эдик, - нормальный мужик был.
- Так и это ещё не всë! - азартно ухмыльнулся Казак, - сегодня Серёга Боровой то ли утонул, то ли нырнул неудачно и шею сломал.
- Насмерть? - встревоженно выпалила Инна.
- Мертвей не бывает, - покивал Казак.
- Дерьмо случается, - философски добавил Эдик, глядя на кусок пожелтевшего сала перед собой, - ты лучше скажи, ты бухла купил?
- А то! - отчеканил Казак и радостно стукнул бутылкой о стол. В ответ звякнул нож, ударившись о край железной тарелки, глухо громыхнули вилки и ложки, вставленные в банку на краю стола.
- Мы рады снова видеть тебя, Сэм! - расплылся в улыбке Эдик и одним движением свинтил крышку с горлышка, - хм, а это, похоже, вовсе и не сэм, - сказал он, понюхав содержимое бутылки, - спирт, что ли? - вопросительно уставился он на Казака.
- Майские сказали, что водка. Я отхлебнул чутка по дороге. Живой пока, - хохотнул тот.
- Ну тогда по местам! - развёл руками Эдик, приглашая собутыльников за стол. В этот момент громко зашкварчали на сковороде разбитые яйца, и Инна забрала со стола кусок сала и нож.
- С салом зажарю, - зачем-то объяснила она, - сытней будет.
- Не сгорят твои яйца, - Дуремар обхватил её за раздавшуюся талию и притянул к себе, - давай накатим сначала!
- Главное, чтобы наши не сгорели! - ощерился Казак, а Эдик тем временем уже разливал по рюмкам.
Спустя четверть часа яичница с салом, разрезанная на три части, красовалась на тарелках ухажёров. В воцарившейся тишине чиркали по посуде ножи и вилки, ухажёры довольно кряхтели, пережëвывая жареное сало, потом быстро, не чокаясь, выпивали и снова накидывались на угощение. Инне они напомнили трёх свиней, что зарылись блестящими пятаками в свои корыта и роются там, выискивая кусок посочнее. В голову быстро ударило разведённым спиртом, в ушах зашумело, а в глазах на миг появились те самые свиньи. Не свиньи даже, а хряки. С длинными жëлтыми иклами, жëсткой чëрной шерстью на загривках и маленькими злыми глазками. Один из них повернулся в её сторону и дёрнул серым пятаком, обнажив мелкие желтые резцы.
- Может, в опочивальню пройдем? - прохрипел хряк и привстал на передних копытцах, уперевшись ими в столешницу. В низу его розового живота Инна рассмотрела наряженное мужское естество невероятных размеров.
- Что? - только и смогла ответить она, не сводя глаз с ощетинившегося, вошедшего в охоту зверя, - сейчас... - неуверенно кивнула Инна, инстинктивно прикрыв живот руками, - до ветру только схожу, прихватило что-то.
- Ну давай, - усмехнулся Казак и закинул руку на спинку стула, - подотрись только там получше.
Эдик и Дуремар заржали, и у Эдика выскочили изо рта пережëванные куски омлета вперемешку с хлебными крошками. Он закашлялся и начал выплëвывать на пол остатки еды, согнувшись в три погибели. Дуремар от души зарядил ему кулаком по спине и рассмеялся.
Инна, покачиваясь, шла по вытоптанной тропинке к покосившемуся туалету в самом конце участка. Сбитый из почерневших гнилых досок, он упорно сопротивлялся ветрам, просевшей с одной стороны почве и опутавшему его со всех сторон вьюнку. Уставший и побитый жизнью домик, возвышающийся посреди бескрайнего поля дикого бурьяна, был сейчас зеркалом, отражением загубленной жизни некогда симпатичной девушки, невесты забытого и стёртого из памяти Володи.
Дверь простонала в ржавых петлях, и на Инну из коряво прорезанной дыры посмотрела кишащая белыми личинками тёмно-коричневая жижа. Жирные мухи с громким жужжанием брызнули в разные стороны. Несколько стукнулись о дверь, потеряли траекторию, запутались в волосах Инны и были безжалостно и как-то механически, уже по привычке, раздавлены её рукой.
Бёдра Инны коснулись тëплого поролона, прибитого вокруг дыры нужника, и она неловко устроилась на ненадёжной конструкции из прогнивших досок. Живот тянуло, и где-то внизу тупым ножом прорезалась нарастающая боль. «Расстройство, что ли», - подумалось сквозь навалившийся туман, и Инна, сжавшись всем телом, поднатужилась. Всю её, словно копьём, от верха до низа, пронзила вспышка боли, она царапнула ногтями доски боковых стенок в попытке хоть за что-то ухватиться и процедила сквозь сжатые зубы:
- Молоко не пошло, скисло, наверно... Сука, молоко, молоко, молоко, - как мантру твердила она, а потом из неё вырвался животный крик: - Моло-о-о-х!
Внизу что-то плюхнуло, и сразу как будто бы полегчало, но через мгновение пришла чудовищная боль, и что-то полилось там, снизу. Инна рывком поднялась, почувствовала, как что-то натянулось внутри, точно звенящая нить, тянущая её назад в туалет. А потом нить лопнула, тропинка стремительно налетела прямо на неё, и стало темно...
* * *
- Моло-о-о-х, - глухо, но отчаянно разнеслось по закоулкам пещеры. Клич был безумный и сладкий, а потом с самой верхотуры, с верхушки свода пещеры тонкой струйкой потекла кровь. Кровь невинного, рождённого раньше срока, зачатого без любви. И Молох, демон, питающийся детскими жертвами, открыл свой бездонный тëмно-синий глаз. Веко сначала дёрнулось, точно не веря внезапному пробуждению, несколько раз моргнуло, а потом распахнулось навстречу новому, позвавшему его миру. Это был уже второй глаз, раскрывшийся на длинной черной морде хозяина Изнанки. Око Данталиана, повелителя ярости, уже несколько часов зорко впивалось в тесные оковы пещеры. Оковы, которые скоро падут...
* * *
- Кричал, кажись, кто-то? - напряг слух Эдик, - Инка, что ли? Малой, сходи посмотри.
- А что я опять? - возмутился Казак, - за догонкой я, посмотреть опять я, может сам уже сходишь?
- Как дитë малое, - проворчал Эдик и встал из-за стола, - без меня не пить! - строго наказал он и вышел за дверь.
Скорая приехала спустя полчаса. К этому времени во дворе остался один Казак. Он сидел на лавочке и курил, уставившись пустым стеклянным взглядом на расхаживающих по двору кур. Врач и фельдшер, а по совместительству водитель скорой, хлопнули дверями УАЗика и торопливо вошли в отворëнную калитку.
- Где больная? - деловито спросил врач.
- Да... там, - растерянно махнул рукой Казак в сторону заднего двора, - возле туалета лежит.
- Одна, что ли?! - вмешался фельдшер.
- Так она того... - нервно хмыкнул Казак, - мëртвая, по ходу.
- Ясно, - пожевал губами доктор и направился на задний двор.
Инна лежала лицом вниз на протоптанной тропинке, примяв колючую траву по бокам. Руки её безвольно вытянулись вдоль тела ладонями вверх. Пальцы завернулись в последней судороге. Сарафан свободного покроя перепачкался в крови, как и ноги, между которых растеклась тëмно-красная лужа.
- Помогайте, - бросил доктор фельдшеру и подошедшему Казаку, и они втроём перевернули тело на спину. Глаза покойной подëрнулись мутной поволокой и бесстрастно смотрели в синее небо, никак не реагируя на яркое солнце.
- Ну, тут всë понятно, - фельдшер поднялся на ноги и критически осмотрел труп, - умерла от большой кровопотери.
- Беременная была? - спросил доктор. Он всë так же сидел на корточках, пристально осматривая тело.
- Ну да, - дёрнул плечами Казак.
- Какой срок?
- А мне почëм знать? - удивился в ответ Казак, - она мне не жена.
- А кто? - доктор протянул руку и накрыл глаза Инны. Ладонь скользнула вниз, и веки покойной закрылись уже навсегда.
- Да что вы пристали ко мне? Просто выпивали вместе. Она в туалет отошла и давай орать. Мы подошли, а она вон чего...
- Ясно, - вздохнул доктор и поднялся на ноги, - телефон есть?
- Откуда? - криво улыбнулся Казак, - тут и электричества нету.
- А скорую как вызвали?
- Так мы втроём тут были, ну, в гостях в смысле. С Инкой вчетвером, получается. Вот мужики и вызвали с большой земли.
- Откуда? - насмешливо протянул фельдшер, - с какой ещё земли?
- Ну, это мы так посëлок называем. Тут типа как остров...
- Понятно, - оборвал его доктор, - в доме ещё кто-то есть?
- Двое младших в комнате, остальные гуляют где-то.
- В общем так, - доктор достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо платок и промокнул вспотевшую лысину, - давай сейчас пулей до ближайшей цивилизации, оттуда позвонишь участковому. Скажи, что труп. Пусть приедет зафиксирует.
- Хорошо, - кивнул Казак.
- Да, - остановил его доктор, - и скажи, что связи здесь нет, пусть сразу в город позвонит. И в социальную опеку, пусть детей заберут.
- Понял, - снова кивнул Казак и, стрельнув окурком в кусты, заторопился на выход.
Фельдшер проводил взглядом парня и перевёл взгляд на тело.
- Пойду в дом, поищу чем накрыть, - пробормотал он и побрëл в сторону избы.
Веранда дома совсем ушла в землю, и дверь уже давно не садилась в раму коробки, а просто прикрывала проëм, оставляя сверху и снизу косые щели. Тазы, бидон с водой, закопчëные кружевные занавески... ничего подходящего. Фельдшер дёрнул дверь и вошёл в переднюю. Стол посреди большой комнаты, три стула, старая плита и облезлый газовый баллон. За шторкой, отгораживающей лежанку печи, виднелась скомканная постель. Там точно найдётся простынь, или что-нибудь похожее. Он шагнул к печке, когда взгляд его зацепился за ополовиненную бутылку у ножки стола.
В нос ударило резким запахом спирта, и фельдшер довольно хмыкнул. Стянув с лежанки старый плед, он торопливо вышел из дома и воровато огляделся. Доктор всë так же осматривал труп и не смотрел на помощника. Аккуратно открыв водительскую дверь, фельдшер вставил бутылку в боковой карман и беззвучно прижал дверь до щелчка.
- Вот, плед нашёл, - произнёс он, подойдя к доктору, и, тряхнув в воздухе пыльной материей, накрыл покойную с головой. Перепачканные кровью ступни при этом остались торчать наружу.
- Я вот, Лёня, знаешь, чего понять не могу? - медленно произнёс доктор, - а ребёнок-то где?
- Если она из туалета шла, значит... - фельдшер перевёл взгляд на покосившееся сооружение из потемневших досок, - не, Михалыч, ты как хочешь, а я на лавочке шерифа дождусь. Да и вообще, ехать надо. Рация сломалась, а вдруг срочное что-нибудь.
- Да, - глухо ответил доктор и покивал головой, - пусть городские в дерьмо ныряют, если так нужно. Наша работа здесь всë... А рацию ты почини сегодня же. Видишь, как бывает, - он отвернулся от тела и зашагал в сторону дома, бормоча себе под нос едва слышные размышления: - электричества нету, телефона нету... Как живут люди? Зачем? Детей рожают без конца, а для кого? Кому они теперь?
* * *
Лапиков развалился на стуле и с разудалым ковбойским прищуром рассматривал сидящего перед ним подростка. На столе лежал школьный журнал, конфискованный из мастерской. В графах корявым почерком были вписаны три фамилии. Лапиков вздохнул и подался вперёд. Было видно, что парень его боится, а это нравилось участковому, это и было законом. Страх и уважение, уважение и страх, это и есть закон в волчьем углу забытого всеми властями посёлка, каким Лапиков воспринимал Красный берег.
- Мартинович, - растягивая буквы, произнёс Лапиков. После чего посмотрел в округлившиеся глаза подростка и добавил: Сергей Сергеевич. Ну-с, что расскажем?
- Если насчёт сумки, или про то, что на ступеньках тогда насрали, так это не я, это Шпилюк всë, - выпалил Мартын, - а с Моникой я и не трахался, это Шпилюк, а я только через забор его перекинул и на шухере стоял.
- Твою ж мать... - Лапиков растëр пальцами переносицу и помотал головой, - что ж за гнойник-то здесь у вас? - он шумно вздохнул и ткнул пальцем в журнал, - ты на кружок резьбы по дереву ходил?
- Ага, - кивнул Мартын.
- В последний раз, когда кружок был, к Андрею Георгиевичу кто-нибудь приходил?
- Да, - Мартын выпучил глаза и всем своим видом и даже положением тела обозначил готовность к сотрудничеству.
- Блядь! - не вытерпел Лапиков и стукнул ладонью по столу, - мне что, щипцами из тебя всë тянуть?!
- Не надо щипцами! - судорожно замотал головой Мартын, - я сам всë расскажу!
- Ох... - выдохнул Лапиков и поднялся со стула. Подойдя к окну, он упëрся в подоконник кулаками, и, совладав с собой, спросил: - и кто это был?
- Миша, - ответил Мартын, - этот, как его... ну исторички нашей сын.
- Гуринович, что ли? - уточнил Лапиков и почувствовал, как по лицу сама собой, никого не спрашивая, сводя скулы в пароксизме абсолютного счастья взявшей след ищейки, расплывается улыбка.
- Ага, он, - словно заводной болванчик закивал Мартын.
- А вот это уже интересно... - поиграл бровями Лапиков, - и о чём...
Он не успел договорить, оборвав вопрос на полуслове. В кабинет просто-таки ворвалась клокочущая яростью женщина и с порога накинулась на участкового.
- Алексеич! - воскликнула она, - я уже не могу больше! Звони её родственникам! Сколько можно уже?! Она же специально это всë!
- Так! - строго отрезал Лапиков, - Лариса Михайловна, давайте по-порядку! Что случилось?
- Он спрашивает ещё! - всплеснула руками женщина, - подопечная моя, Гушаниха! Она ж совсем уже.. - гостья покосилась на Мартына и, замявшись на секунду, продолжила, понизив голос: - она сначала жрëт не в себя, а потом срëт куда попало и говно это своë по стенам размазывает, а мне убирай!
- Лариса Михайловна, - поднял ладони Лапиков, - во-первых, вам за это платят, а во-вторых, это не моя юриспруденция, вообще-то. Звоните в социальную службу и разбирайтесь.
- Может юрисдикция? - скрестила руки на груди Лариса, - а вообще удобно ты, Алексеич, устроился! Тебе за что платят? Из наших налогов, между прочим! Кто здесь власть, а? Да она меня всего на шесть лет старше! Мне семьдесят, а ей семьдесят шесть! Ходить она, видите ли, не может! Как говном стены мазать, так по всей квартире, а как в туалет подняться, так без меня никак? Я вот честно тебе говорю, Алексеич, если ты эту тварь с её родственничками не приструнишь, я её этим дерьмом накормлю! Попомни моë...
Но и пассаж Ларисы был прерван. На этот раз назойливым долгим звонком телефонного аппарата. Лапиков строго поднял палец и, дождавшись тишины, поднял трубку с рычагов.
- Капитан Лапиков, - отрапортовал он, потом нахмурился, послушал несколько секунд и коротко покивал, - Куда ехать? - спросил он у трубки, - ага, понял, знаю.
Телефон тихо звякнул от стукнувшей по нему трубки, и участковый, поджав губы, повернулся к посетительнице:
- Ещё один труп, - глухо произнёс он, - пятый за неделю. Чëрт-те что, а не посëлок, - процедил он сквозь зубы и подхватил со стола фуражку, - всë, Михайловна, звиняйте, ехать надо. А ты, брысь отсюда! - бросил он Мартыну, и тот, подскочив со стула, юркнул в открытую дверь.
- А кто? - шёпотом спросила Лариса.
- Инна Соловьянчик. Что за речкой в заброшке жила с детьми.
- Ой, бедная девочка. Вот жизнь какая бывает, - вздохнула Лариса, - такая же была... Я ж классная у неё была... Отличница...
- Так, ладно! Это всë потом, Лариса Михайловна - Лапиков деликатно покашлял в кулак, - ехать надо. Вы давайте, к Гушан пока идите, а я разберусь, позвоню, родственникам там... сыну, сделаю, короче. Всë, нету времени.
Форд участкового заурчал мотором у крыльца отделения, а Лариса, погружённая в мрачные мысли, побрела отрабатывать свои полставки сиделки. На пенсии это было неплохим подспорьем, если не принимать во внимание ужасный характер пациента. Склочная старуха с подходящим именем Зоя всячески пыталась усложнить и без того непростую жизнь бывшей учительницы, взявшейся ухаживать за ней. Растолстевшая до уровня небольшого бегемота подопечная вела себя вызывающе и надменно, точно императрица перед крепостной. Ходить из-за веса она почти не могла, и Лариса одевала ей подгузники для взрослых. Но каждый раз, придя к той, сиделка обнаруживала стены, густо измазанные фекалиями по всей четырехкомнатной квартире. Как старуха это делала, оставалось только догадываться. В ответ на гневные возмущения Ларисы она смеялась, ощерив свои редкие тёмные зубы, и в приказном тоне велела всë убрать. Несмотря на семью из пятерых детей, гости у Зои были редким явлением. Повзрослевшие дети не радовали больную мать визитами и ограничивались лишь редкими денежными переводами.
Поднявшись на третий этаж, Лариса остановилась у двери и замерла на несколько секунд, собирая волю в кулак, после чего достала из сумочки связку ключей и, решительно выдохнув, вставила один из них в скважину. Дважды щёлкнул замок, и из приоткрывшейся двери сразу пахнуло тошнотворным запахом нечистот. «Опять!» - вспыхнуло яростью осознание предстоящей работы, и Лариса, скрипнув зубами, перешагнула через порог. На жёлтых обоях, уже не раз ею мытых, от кухни до спальни тянулась коричневая полоса, проведённая, очевидно, растопыренной пятернëй.
- Зоя! - окликнула с порога Лариса.
- Сколько тебя ждать можно?! - гневно проскрипел старческий голос из спальни.
- Ты опять? - Лариса застыла в проëме двери и посмотрела на бесформенное тело подопечной. Та развалилась на кровати, накрывшись тонкой простыней и глумливо улыбалась, глядя на сиделку поверх трёх расплывшихся по груди подбородков.
- А что мне делать оставалось? - хмыкнула она, - я одна, подняться не могу. Вот и гажу под себя.
- А по обоям зачем размазывать?! - не удержавшись, сорвалась на крик Лариса, - и главное, как?! Как ты это делаешь?!
В ответ Зоя хрипло рассмеялась, а потом лицо её вдруг стало серьёзным, покраснело, она сосредоточилась, глядя на пальцы ног, торчащие из-под простыни, и по комнате прокатился звук опорожняющегося кишечника.
- Твою мать, - упавшим голосом выдохнула Лариса, - ну я же уже здесь! Ну нельзя было потерпеть минуту и до туалета дойти?
- Убирай, - со вздохом облегчения произнесла Зоя и откинулась на подушку.
Лариса откинула край простыни и невольно поморщилась. Под старухой расползлась коричневая смердящая лужа. Подгузники уже не справлялись с таким количеством кала. На дряблой коже темнели неприглядными пятнами крупные пролежни, покрытые коричневой коростой.
- Тебе водки принесли пролежни протирать? - спросила Лариса равнодушным голосом. Её эмоции как будто спрятались, отвернулись, не желая видеть отвратительную картину обгадившейся старухи.
- В шкафчике над мойкой стоит, - прокряхтела Зоя, - Коля Майский сегодня принёс. Хорошие они хлопцы, всегда попросишь, принесут.
Лариса прошла на кухню и распахнула створки кухонного шкафчика. Полулитровая стеклянная бутылка из-под лимонада была закупорена капроновой пробкой. Её содержимое составляло едва ли две трети от объёма, конечно же Майские не могли не обмануть беспомощную старуху. А что налили-то? Ещё, глядишь, воды из-под крана набрали да так и продали, Зоя ведь не проверит. Пробка гулко хлопнула, и в нос сразу ударил запах спирта. Не обманули на этот раз. Лариса упëрлась ладонями расставленных рук в столешницу и прикрыла глаза. Собраться с духом, всë убрать, вымыть старуху, вымыть стены и уйти. Уйти, чтобы завтра снова вернуться. Но завтра наступит только завтра, а сегодня... Она рывком стукнула рюмкой, стоявшей возле мойки, о столешницу, плеснула спирта, или что это там было, и выпила залпом. Горло обожгло, а на глазах выступили слезы. Вытерев их тыльной стороной ладони, Лариса выдвинула ящик стола и вынула из упаковки новую пару плотных резиновых перчаток.
- Поворачивайся набок, - скомандовала она старухе, войдя в комнату, - сначала подгузник сниму с тебя.
Зоя нехотя заворочалась и после нескольких неловких движений оказалась на боку. Живот её при этом расплылся бесформенным студнем по перепачканной простыне. В нос Ларисе ударил едкий смрад, и она, отвернувшись, закашлялась.
- Ну ты и гадкая, - процедила она сквозь зубы, - чем бы тебя таким накормить, чтобы у тебя запор на неделю случился?
- Размечталась, - хрюкнула со смеху Зоя, - себя накорми.
- А это мысль, - подняла бровь Лариса, - запор это мысль, - напевно повторила она себе под нос, - запор, запор, запор, - повторяла она словно мантру, отдирая липучки подгузника, - а потом, откуда-то изнутри, помимо её воли вырвалось громкое и внезапное: - Зепа-а-а-ар!
Лариса вдруг исполнилась непреодолимой яростью, рывком оттянула подгузник и сжала в руке мягкий коричневый комок. Схватив старуху за плечо, повернула ту обратно на спину и с размаху впечатала в лицо смердящей массой. Зоя выпучила глаза и в ужасе завращала ими по сторонам. Неожиданно ловко она принялась выворачиваться из стальной хватки своей сиделки. Её крик, так и не успевший вырваться наружу, превратился сначала в мычание, а потом в истошное бульканье.
- Зепар, Зепар! - в исступлении повторяла Лариса, проталкивая дерьмо поглубже в горло старухе.
Когда глаза Зои застыли в неподвижности, а тело в последний раз конвульсивно дëрнулось, Лариса провела измазанной в каловых массах пятернëй по её лицу и обессиленно сползла на пол. Через несколько минут она поднялась и прошла на кухню. Пачкая всë вокруг так и не снятыми перчатками, Лариса выдвинула ящик и выудила из сваленных в кучу столовых приборов большой нож для мяса. Оценив размер лезвия, она положила руку на столешницу ладонью вверх и с силой полоснула по венам. Кровь хлынула, как вода из крана. Очень быстро со столешницы заструилась алая капель, и по полу начала расползаться кровавая лужа...
В темной пещере в это же время распахнулся третий глаз чудовища, и имя ему было Зепар, демон, дарящий безумие женщинам...
Часть 3
Эпизод 3
Солнце взобралось на самую вершину прозрачного небосвода и отвесно, по прямой плавило и без того раскалённую землю своими беспощадными жёлтыми лучами. Две лопаты по очереди вонзались в рыхлую землю, то и дело хрупая редкими корнями и позванивая щебнем. Из разверзтой землекопами ямы приятно тянуло прохладной сыростью и пахло влажной почвой. Работы сегодня подвалило много, аж три могилы выкопать, поэтому работали посменно: двое копали, а третий отдыхал, и так по кругу. Копать летом одно удовольствие. Земля мягкая, с неба не течёт, под ногами не чавкает. Если бы ещё хоть какой-нибудь навес... Но в новой части кладбища не было не только навеса, но даже ни одного деревца не росло. Мацак, бригадир землекопов, поправил очки и, приложив ладонь козырьком к глазам, осмотрел синий, точно лазурь, небосвод.
- Ни облачка, - выдохнул он, - ну и ад сегодня.
- Не говори, - проворчал из ямы Славик, - и так сдохнуть хочется, а тут ещё жара такая.
- А нечего было бухать как не в себя, - хмыкнул третий из бригады, Вова по прозвищу Центнер, мужичок не столько толстый, сколько квадратный во всех поясах и объёмах при росте чуть выше полутора метров. Вообще, их бригада была весьма условная и собиралась не так часто. Да и состав иногда был разный, не менялся только Саша Мацак. К нему всегда обращались, если назрела необходимость проковырять новую дыру на территории кладбища, как ковыряют дыру в кителе для нового значка, а Мацак уже собирал команду - одного, или двух помощников, в зависимости от поры года и объёма работы. А в последние дни работы резко прибавилось. Только двоих недавно похоронили, и вот ещё трое. Сегодня подвернулись Славик и Вова Центнер, и работа кипела уже добрых два часа. Кипели вместе с ней и истекающие потом землекопы. Вова разделся до пояса и обвязал влажную майку вокруг головы. Его лоснящееся потом тело покрылось, точно коростами, пятнами налипшего песка, а по лицу стекали липкие струи, промывая дорожки на покрытых пылью круглых щеках. Славик то и дело зарывался грязной пятернëй в густые сальные волосы, упрямо спадавшие на глаза, и каждые несколько минут прикладывался к бутылке с водой. Его мучило похмелье.
- Вы мне, мужики, объясните, - не переставая махать лопатой, произнёс Славик, - что в посёлке такое происходит? А то из запоя только вышел, а тут такие новости. Сначала пацаны эти, теперь ещё трое, что за дичь творится?
- Да разное говорят, - пожал плечами Мацак, попыхивая сигаретой в углу рта, - кто говорит, что наркотики какие-то новые появились, кто говорит, что маньяк у нас завёлся. А я так это понимаю: пацаны тарэна наелись и под поезд бросились, Жоржик бухал-бухал и добухался, Соловьянчик блядовала-блядовала и доблядовалась, а Боровой напился да и нырнул головой в дно, и ничего криминального.
- Ну и что же тут криминального-о-о! - со смехом затянул Славик.
- А я слышал... бабки шептались, - Вова воткнул лопату в землю и сложил руки замком на черенке, - что зло какое-то к нам пришло. Говорят, в церкви во время службы разом все свечки погасли, и как будто хохот все услышали.
- Это поп с них смеялся, наверное, - недоверчиво хмыкнул Славик, - а свечки тоже, небось, сам затушил, чтобы попугать, чтобы деньги ему несли за защиту. Это ж бизнес такой. А ты что, Сашка, думаешь?
- А я ничë не думаю, - Мацак стрельнул окурком в кучу земли, - если сам увижу, поверю, а так... - он пожал плечами и поднялся на ноги, - с кем поменяться?
- Давай со мной, - сделал кислую физиономию Славик, - подохну сейчас.
- Э-э-э, - в недоумении развёл руками Вова Центнер, - а ничего, что я без смены до сих пор?!
- Да блин, Вован, - Славик заискивающе улыбнулся и положил руку на плечо товарищу, - ну сам пойми, если я тут блевану сейчас, от этого ж никому лучше не станет.
- Блин, Мацак! - вспыхнул Центнер, - нахрен ты его взял вообще?! Из него работник сегодня как из говна пуля!
- Так, мужики! - строго осадил помощников Мацак, - давайте по-честному! Вовану премия, а Славику штраф... Небольшой! - тут же поднял он указательный палец, - а как выкопаем все три ямы, скромный бонус, - и он одним движением выудил из сумки бутылку.
- О-о-о! - довольно протянул Славик, - это другой разговор! А это что, сэм?
- Вроде водка, Толик сказал.
- У Майских брал? - скривился Вова, - самогон тогда, скорее всего. Когда у них водка была?
- Ну не знаю, - ответил Мацак и спрятал бутылку обратно, - дарëному коню, как говорится... Это он в счёт долга вернул. Я когда-то одолжил по дурости пятёрку, а он всë равно хрен чего вернёт, а так, хоть выпьем после работы.
- Это точно, - расплылся в улыбке Славик, - ну так что, сменишь?
- Сменю, сменю, - Мацак, покряхтев, поднялся на ноги и подал руку Славику.
Спустя час, когда все три ямы уныло смотрели в небо чёрными провалами могил, трое уставших землекопов устроились в тени двух берёз на столике возле заброшенной могилы. Крест в изголовье проржавел до рыжих хлопьев, а медальон с потемневшей таблички давно отвалился, и теперь лишь овальный отпечаток на сером мраморе напоминал о личности покойного.
- Стаканчики есть? - спросил Вова Центнер, протирая майкой старую клеëнку на столике.
- Э-э-э... ноу, - сконфуженно замялся Мацак, - не подумал как-то...
- Ну зашибись! - вытаращился на него Вова, - опять из горла? Как бомжи?
- Спокейно, хлопцы, айл би бэк, - хитро подмигнул Славик и, поднявшись с лавочки, исчез среди частокола оградок. Его не было несколько минут, после чего он довольный вынырнул уже с другой стороны и, раздвинув колючие лапы ëлок, вышел к столику. По столешнице звонко стукнули по очереди три рюмки разной формы и рассыпалось несколько конфет.
- Да ты просто Лара Крофт! - Вова улыбнулся краем рта и сморщился, с подозрением глядя на добычу.
- А по петушиному хлебальничку после такой предъявы не желаешь выхватить? - вспыхнул Славик, - какая ещё Лара?!
- Ты Славик, - нахмурился Мацак, - свой зековский базар для кого-нибудь другого прибереги. Мы-то знаем, что у тебя две ходки по пятнадцать суток за плечами. А ты, Вован, в самом деле, за метлой следи, а то когда-нибудь можно и по кабине за такое получить.
- Ну вы и динозавры, - покачал головой Центнер, - это ж кино такое, и игра есть. «Лара Крофт расхитительница гробниц» называется. Вот и Славик, получается, сейчас расхититель гробниц.
- Каких ещё гробниц? Ты что несёшь? Я, если что, честный вор. Ты что, против воров что-то имеешь?
- Ай, - махнул обеими руками Вова, - ну тебя. Давай, Мацак, наливай.
Твёрдая рука бригадира совершила круг, и рюмки наполнились прозрачной жидкостью. Трое подхватили выпивку, но Мацак пресёк их настойчивым жестом. Он молча посмотрел в глаза товарищам, а потом медленно вылил водку в траву.
- Первая матушке Гее, - таинственно произнёс он, - сначала храни, потом хорони.
- Ты что, язычник? - усмехнулся Вова, на что Мацак неопределённо пожал плечами.
- Лучше перестраховаться, - пробормотал он, наливая себе ещё одну, - никто не знает, кто там за нами присматривает, - он стрельнул глазами вверх и порывисто перекрестился, - ну давайте, за упокой приютившего нас гражданина, - Мацак по-дружески положил ладонь на перекладину креста и опрокинул рюмку в себя. Товарищи охотно последовали его примеру.
- Ну как конфетка с гробницы? - хрустя залежавшейся карамелью, спросил Славик у Вовы, - нос, смотрю не воротишь? Я вот, знаете, когда сидел...
- На сутках? - перебил его Мацак.
- Ну да, на сутках, - раздражённо ответил Славик, - чего перебиваешь?
- Ну так ты сразу так и говори: «когда я сидел на сутках». А то мало ли, кто не в курсе, то и подумает по незнанке, что ты авторитет какой-нибудь.
- Бля... - закатил глаза Славик, - как ты достал уже! Да какая разница где я сидел? Важно кем я сидел и как я срок мотал.
- И как? - с деланным интересом включился в беседу Центнер, - пятнадцать суток тяжело мотается?
- Всë! - стукнул кулаком по столу Славик, - заебали! Вообще молчать буду! - и он, скрестив на груди руки, отвернулся в сторону.
- Да на, выпей, - примирительно протянул Мацак и плеснул Славику до краёв, - надулся как петух, - добавил бригадир, и на пару с Центнером они разразились громовым смехом.
- Да ладно тебе, Славик, - выдавил сквозь слëзы Центнер, - не дуйся, шутим мы. Давай штрафную в качестве извинения.
Вскоре в голове у Славика загудело, остатки вчерашнего алкоголя смешались с новой дозой, экспрессом понеслись по капиллярам и сосудам, смыли злую накипь обиды, стало легко и безразлично.
- А ничего водка такая, - одобрительно покивал Мацак, - хорошо вставляет!
- На спирт разведенный больше похоже, - сквозь хрустящую на зубах карамель поддержал Центнер.
- В кои-то веки Майские не обманули, - задумчиво прокомментировал Славик.
- Слушайте! - спохватился Мацак, - а мы лопаты-то и не забрали! Так и стоят возле последней ямы!
- Ты серьёзно? - криво улыбнулся Центнер, - да кому они нужны на кладбище?
- Ну не скажи, - тряхнул головой Мацак и тонкой струйкой начал наполнять рюмки, - мы вот с корешем как-то ночью решили на кладбище побухать. А дело было после Радуницы. Сидим, значит, выпиваем. Вечереет... И вдруг вокруг нас стали свечки зажигаться. Одна, другая, потом вообще со всех сторон. А мы уже датые хорошо были, поэтому больше интерес разобрал, чем страх. Это уже потом до нас дошло, что свечки эти горели ещё со светла, люди на могилки приходили и оставили, просто их не видно было. А как начало смеркаться, так мы огоньки и рассмотрели. Но пока до нас это дошло, бродили мы по кладбищу туда-сюда в поисках призраков. Ну и возвращаемся, короче, на место, а там ни бухла, ни закуски. Ещё и куртку мою с кепкой упëрли. Вот тебе и кладбище.
- А кто упëр-то? - спросил Славик.
- Если б мы знали... - ухмыльнулся Мацак, - так что, ребятки, можете по одной, пока меня не будет, но я за лопатами схожу.
Вопреки опасениям, лопаты всë так же торчали в огромной куче жёлтой земли возле последней выкопанной могилы. Подхватив инвентарь за отполированные мозолистыми руками землекопов черенки, Мацак перекинул лопаты через плечо и зашагал в обратную сторону. Желая поскорее скрыться от палящих лучей солнца, он по короткому пути нырнул под своды деревьев и начал петлять зигзагами между оградок, продвигаясь к столику у безымянной могилы. Спустя несколько минут стало понятно, что ориентацию он потерял и забрёл куда-то не туда. Надо же, столько могил перекопал за эти годы, а в этой части кладбища оказался впервые. Густая зелень, высотой до середины голени покрывала небольшую круглую поляну. Редкие лучи солнца, сумевшие пробиться сквозь плотную листву, разрезали подëрнутый лëгким туманом воздух, оставляя на нем размытые сизые полосы. Наискось поляну рассекал ствол упавшего дерева. Место слома потемнело и уже начало превращаться в трухлявый огрызок, видно было, что неведомая сила сломала дерево очень давно. Два бетонных постамента в центре поляны покрылись ярко-зелёным мхом, а на месте плит сейчас сиротливо и заброшенно зияла пустота. Оба надгробья, сваленные толстым стволом, лежали в траве, медленно зарастая побегами вьюнка. Мацак сбросил с плеча лопаты и, воткнув одну в землю, принялся штыком второй раздвигать плотный зеленый покров с плиты. Сначала показался католический четырёхконечный крест, а после, чуть выше появились надписи. «Григорий Бельский-Фегорцев», - прочитал Мацак, - «1825 - 1904г». Это сколько он, получается, прожил? Семьдесят девять лет. Неплохо для тех времён. Краска на буквах была полинявшая и вытертая временем, половину надписи прочитать можно было только благодаря игре света в вытесанных на камне буквах. Но вот солнце на мгновение заглянуло за небольшое облачко, свет как будто перекатился с одного края поляны на другой, и сложносоставная фамилия усопшего на короткое время превратилась в забавное словосочетание «Бель.... - Фегор....»
- Бельфегор... - пробормотал себе под нос Мацак, - хорошая кличка для кота получилась бы, - он хмыкнул и, закинув лопаты обратно на плечо, зашагал наугад, справедливо предположив, что вскоре должна показаться знакомая часть погоста. Так и оказалось. Вновь зарябили свежей краской синие, голубые и зелёные оградки, а с надгробий начали смотреть мраморные лики знакомых некогда людей. А вот и столик с товарищами.
- Бельфегор, Бельфего-о-о-р, - запел Мацак, приближаясь к столику, - если женщина про-о-сит, Бельфегор ей прино-о-сит... Как там дальше, кто помнит? - спросил он уже у товарищей.
- Что ещё за Бельфегор такой? - заплетающимся языком спросил Славик, - ты где шарился столько времени?
- Куртку, наверное, искал, - подхватил Вова Центнер, и они оба пьяно заржали.
- А я, кажется, понял... - восхищённо, словно найдя отгадку на давно мучивший его вопрос, пробормотал Мацак, - это ж если оплату за троих я один получу, то выйдет... - он восторженно посмотрел на собутыльников и медленно снял с плеча лопаты.
- Что ты там шепчешь? - скривился Славик, - садись давай, штрафную тяпни.
- Нет-нет-нет, - помахал пальцем Мацак, - подождите, нужно вот так сначала, - он воткнул одну лопату в жёсткую землю так, что жалобно треснули тонкие корни молодого деревца, растущего рядом, а вторую перехватил наперевес и внезапно наотмашь рубанул штыком в скулу Славику. Грязная зазубренная сталь рассекла тому щеку, выбила несколько зубов и, сломав челюсть, вырвалась с другой стороны лица вместе с кровавым сгустком, выплеснувшимся на траву. Славик от удара шарахнулся в сторону и свалился с лавочки. Обхватив лицо руками он заорал. Крик вышел какой-то нечеловеческий, звериный и отчаянный. Мацак тут же перехватил черенок двумя руками и резким движением, каким откалывают кусок от толстой льдины, обрушил лопату на лицо товарищу. Послышался хруст, что-то забулькало, и Славик враз обмяк и затих.
Вова Центнер, тем временем, рванулся в противоположную сторону, свалился с лавочки на пятую точку и ловко, по-кошачьи, лёгким, не вяжущимся с его комплекцией движением, перевернулся на четвереньки и сначала так, на четырёх конечностях, а потом, подскочив на ноги, ринулся наутёк. Мацак подкинул лопату, перехватил её в воздухе одной рукой и, точно индеец, метнул вслед беглецу. Вова, повинуясь неведомому инстинкту, рванулся в сторону, и лопата, прогремев по прутьям оградки, скрылась в густых зарослях. Мацак выдернул из земли вторую и устремился в погоню.
Цель петляла и шарахалась из стороны в сторону. Квадратная фигура Вовы Центнера то попадала в прицел очков Мацака, то тут же выпадала из его фокуса. Выстрел остался только один, и использовать его нужно было с умом, поэтому Мацак выжидал удобного момента для броска. Внезапно старая часть кладбища закончилась и выплюнула обоих, и беглеца, и его преследователя из тесного сплетения деревьев, кустов и частокола оградок на залитый солнцем пустырь, усеянный крестами и продолговатыми холмиками могил. Мацак рванулся вперёд всем корпусом и отправил лопату по нисходящей дуге в ноги Центнера. Тот вскрикнул, воздел пухлые руки к небу и зарылся носом в песок. Лопата попала чуть выше пятки и, похоже, перерубила ахиллово сухожилие. Светло-коричневую туфлю сразу залила кровь, и за Центнером, ползущим по песку, потянулась тёмная полоса. Он загребал руками по земле и судорожно оборачивался на преследователя, который уже не спеша приближался к нему. Когда Мацак подошёл вплотную, Вова резко перевернулся и продолжил отползать на локтях, отталкиваясь здоровой ногой. Мацак ухмыльнулся и бросил взгляд на лопату, отлетевшую в сторону. И тогда Вова, задыхаясь, заорал:
- Спасите! Помогите!
- Тише, тише, - доверительным тоном начал увещевать его Мацак, выставив вперёд ладони, - всë хорошо.
Но Центнер не унимался и разрывал истошным фальцетом кладбищенскую тишину.
- Да заткнись ты! - прорычал Мацак и бросился на него. Набрав полную пригоршню песка, бригадир впечатал её ладонью в раскрытый рот. Крик тут же оборвался, а Вова задëргался в тщетных попытках откашляться. Мацак ещё и ещё набивал раскрытый уже в судороге рот песком, пока тучное тело под ним не замерло в неподвижности. Тогда Мацак шумно выдохнул и вытер рукавом вспотевший лоб, оставив на лице жирную полосу из мокрого песка.
До ближайшей ямы было метров тридцать, и всë это расстояние центнер веса Вовы Центнера отметил кривой бороздой с кроваво-красным пунктиром на податливой почве. Когда тело свалилось в приготовленную другому покойному могилу, Мацак оглянулся на кровавый след и с недовольством подумал о предстоящей работе по устранению улик. А ведь ещё и Славика тащить через всë кладбище, а потом и новую яму рыть в одиночку, да и вторую лопату искать среди могил... Но дело того стоило, тройная оплата на земле не валяется. Мацак огляделся по сторонам и не спеша побрёл к заброшенной могиле, где истекал кровью бывший напарник. А где-то далеко и, вместе с тем, совсем рядом, за тонкой гранью реальности, в тёмной пещере на чёрной грубой морде чудовища распахнулся ещё один глаз. Бездонно-синий глаз Бельфегора, демона алчности...
Часть 3
Эпизод 4
Павел Евграфович Думаров, или попросту Дуремар, пребывал в запое уже третий день. Сей порок преследовал его всю сознательную жизнь. Попробовав впервые алкоголь в далёкой, покрытой туманом воспоминаний юности, он не расставался с этим увлечением уже никогда. Выпивка всегда несла с собой ту залихватскую удаль, что может раздвинуть стены, дать ощущение важности и необычайной величины. А ещё, как приятный бонус, пьянки всегда притягивали женщин. А женщин Дуремар очень любил. Но важнее было то, что и женщины его любили. Любили беззаветно и необъяснимо, как дети любят шоколад или сладкую карамель. И пусть от сладостей в зубах появляются дырки, а от общения с Павлом Евграфовичем нежеланные дети, многочисленных любовниц это не останавливало. И бегали потом по посёлку отпрыски Дуремара. Все разных возрастов, но с одинаковыми узнаваемыми чертами лица. Крупные носы и хищные широкие улыбки с редкими зубами выдавали потомство Павла Евграфовича за версту. Но всему хорошему в этом мире рано или поздно наступает конец. И каждый раз наступал неизбежный конец и запоям. Вслед за деньгами заканчивалась сначала выпивка, потом настроение, а потом и женщины начинали терять интерес к завидному кавалеру. И тогда наступала пора возвращаться домой. И сегодня был именно такой день. Дуремар медленно плëлся по пыльной, высушенной до состояния пепла песчаной дороге. Горло сушило, голова тихонько звенела, а внутри разгорался похмельный пожар. Он вспомнил недопитую бутылку, оставленную под столом у покойной Соловьянчик, и кисло сморщился. Казалось, что ровно такого количества алкоголя и не хватило, чтобы сейчас ощутить настоящую радость. Миновав шаркающей походкой школьный стадион, Дуремар уныло посмотрел на родную трëхэтажку и ярко представил предстоящую встречу с женой. Опять ругань, крики, опять этот визжащий голос... Он вздохнул и достал из пачки последнюю сигарету. Как ни крути, а домой возвращаться придётся.
У подъезда шла жаркая баталия в подкидного. Мужики весело матерились, с оттягом шлëпая картами по большой металлической платформе на ножках, установленной когда-то во дворе в непонятных целях. Три высоких тополя давали не только название «плющиха» неизменному месту встречи картëжников, но и постоянную тень в любое время дня. Дуремар с удовольствием свернул с дорожки, ведущей к подъезду, и направился к шумной компании.
- Здорово, мужики, - пробормотал он, подрагивая прилипшей к губе сигаретой.
- Евгра-афыч, - приветственно протянул негласный старейшина двора киномеханик сельского клуба по прозвищу Мотор, не отрывая глаз от завëрнутых тугим веером в широкой ладони карт, - никак из плавания вернулся? - он резким движением выдернул из ладони бубнового туза и наотмашь хлестнул глянцем рубашки по беспорядочно разбросанным на столе картам.
- Угу, - промычал Дуремар, - вернулся... Поплаваешь тут, когда деньги закончились.
- Плавает говно в проруби, - Мотор с серьёзным видом стрельнул взглядом на Дуремара поверх роговой оправы очков, - а в плавание ходят, как и в запой.
- Ай, - отмахнулся Дуремар, - не до шуток твоих сейчас. Башка болит, сушит... Сейчас бы пивка холодного...
- Ну так иди к жене, - также отрешённо, разглядывая карты, добавил Коля Майский, - у неё по-любому и пивко в холодильнике и рюмочка за воротник имеется.
- Только если залупа на воротник, - уныло ответил Дуремар, - козёл ты, Колик! Над больным человеком издеваешься.
- Да ладно тебе ныть, Дуремар! - задорно воскликнул Толик, второй из братьев Майских, - садись лучше с нами, в картишки перекинемся. Выиграешь, я тебе пузырь бесплатно.
- А если проиграю? - с недоверием спросил Дуремар.
- А если проиграешь, - с ухмылкой ответил четвёртый игрок, горбатый телемастер Гена, то прямо на этом столе трижды прокукарекаешь.
Павел Евграфович на мгновение задумался, взвесил все «за» и «против», прикинул риски и, обречённо махнув рукой, уселся за стол.
- Раздавай! - решительно выдохнул он, - режь хуй на пятаки!
Толик сгрëб карты в стопку и ловкими движениями принялся их тасовать. За столом воцарилось молчание. Гена бездумно смотрел в расчерченную трещинами зелёную столешницу, Колик вставил в уголок рта спичку и, подражая Сильвестру Сталлоне, принялся её жевать, Мотор, уставившись куда-то вверх, протирал платком толстые линзы очков.
- А Вовик Центнер с тобой бухал? - нарушив молчание, спросил Толик, - второй день жена найти не может.
- Нет, - поморщившись, ответил Дуремар, - я вообще его знаю, так... привет-привет. А что, опять, что ли, ещё один пропал?
- Чудны дела твои, господи, - вздохнул Мотор, - явно что-то не то у нас в Красном береге происходит. Люди пропадают, покойники через день... Не даром говорили, что к нам когда-то старец ясновидящий приезжал в посëлок. День пробыл, да так и уехал. Никого принимать даже не стал. Сказал только, что место у нас проклятое. Как говорится, хочешь верь, не хочешь, в дверь.
- Всë от того, - хрипло произнёс Дуремар, - что в панском имении в войну детей убивали, а сейчас дискотеки устраивают. Нельзя так, не по-божески это всë...
- Я на севере когда работал, - поддержал беседу Толик, - нам местные рассказывали... Они к нам приезжали на оленях за спиртом.
- Прям-таки и на оленях?! - хитро переспросил Гена.
- А что, есть сомнения? - тут же набычился Толик, - или что-то предъявить имеешь?
- Да не, Толя, продолжай, - доверительно подмигнул Мотор, - все знают, что ты крутой парень.
- Ха! - надменно хохотнул Толик, - вы поймите, мужики, я не крутой, я такой же как и вы, просто я круто себя веду и круто одеваюсь, вот и всë! Я когда за минский «горизонт» в футбол бомбил...
- Погодь! - осадил его Мотор, - ты сначала про север расскажи. Что там местные?
- Да пофиг на этих местных! - фыркнул Толик, - у меня там вышка своя стоит нефтяная в Новом Уренгое. Дядька подарил. Он же у меня олигарх в Рашке. А из местных тëлка у меня была. Блондинка крашеная. Огонь баба! Я ей на соски зажимы ставил, перед тем как...
- Ой! Да заткнись ты уже со своими сказками, - скривился Мотор, - то ты героин на Хаммере в армии возил, то Бодрова живого в Питере видел. Тебе ещё верит кто-то? Давай раздавай лучше! Хорош дрочить эти карты!
Толик недовольно повел плечами и начал сдавать. Крестовый король, придавленный тяжестью колоды из пяти карт, устало окинул взглядом участников баталии и будто бы неуловимо дал отмашку позолоченным скипетром, начиная тем самым королевский турнир. Карты хлëстко заплескали по столешнице, почти не отправляясь в отбой. В дело вступили мастера своего дела. Вскоре четыре шестерки собрались вместе и начали переходить из рук в руки, упорно минуя стопку отбоя. Каждый хотел повесить их на «погоны» оппоненту и скидывать не спешил. В конце остались Дуремар и Толик. Майский зашёл сразу с козырного короля, потом добавил туз, а после выложил перед соперником четыре разномастных шестёрки.
- На погоны, - с хищной улыбкой закончил он партию, - а теперь кукарекай!
- Да, давай на стол, - с флегматичным видом покивал Колик.
- Да пошли вы! - Павел Евграфович в сердцах хлестнул оставшимися в руке картами по столу и поднялся с лавки, - шулера хреновы!
- Э-э, не-е-е... - Мотор помотал головой и снова снял очки для очередной полировки платком, - так, Паша, дело не пойдёт. Карточный долг это святое. Или кукарекай, или весь двор будет знать, что ты чепушило. Выбирай.
Дуремар побагровел, кулаки его сжались в бессильной злобе, он скрипнул зубами, хотел что-то сказать, но вместо этого разжал кулаки и резко шагнул сначала на лавочку, а потом на стол.
- Кукареку! Кукареку! Кукареку! - прокричал он.
- Может ещё партейку? - прищурился Толик, тасуя колоду, - условия те же.
- В сраку идите все, каталы, - проворчал себе под нос Дуремар и слез со стола. Решительным шагом он зашагал прочь от компании.
- А ты куда, Дурик?! - прокричал ему вслед Толик, - подъезд в другой стороне!
- В сарай схожу, заначку поищу, - бросил через плечо Дуремар и исчез за плотным штакетником, вдоль которого начинались сараи жильцов трëхэтажки.
- Нервный он какой-то, - задумчиво нахмурился Мотор, - совсем, видать, хреново. Ладно, какой там у нас счёт? Раздавай, Толик.
Через минуту карты снова разлетелись по горячей поверхности стола к своим адресатам, а Дуремар, тем временем, откинул дужку замка и распахнул старую дверь сарая. В углу скопом прислонились черенки садового инвентаря: грабли, лопаты, культиватор, несколько тяпок, разгонка для картошки, съемник для яблок. Всë не то! На стене, подвешенные на гвозди, висели две ножовки, двуручная пила и топор. Вот за топор и зацепился налитый кровью и злой обидой взгляд Дуремара. Подхватив инструмент, он проверил большим пальцем остроту лезвия и решительно вышел из сарая.
На «Плющихе» всë так же продолжалась партия. Колик сбросил последние две карты и радостно засмеялся, похлопывая по плечу закусившего нижнюю губу брата. Мотор уже сидел без карт и равнодушно следил за окончанием баталии, механически протирая линзы очков. Когда Дуремар приблизился к столу, все повернули головы и уставились на шагающего с топором в руке соседа
- Ты чего, Павел? - пробормотал Мотор и, медленно поднявшись из-за стола, перекинул ногу через лавку.
Первый удар обрушился на столешницу, устланную картами. Топор пробил тонкий металл и плотно засел, зажатый покорёженными краями. Мгновения, понадобившегося Дуремару для того, чтобы выдернуть орудие обратно, хватило, чтобы все игроки брызнули в разные стороны. И только Мотор, мгновенно сориентировавшись, навалился на руки Дуремара, мешая тому достать топор.
- Да помогите кто-нибудь, мать вашу! - проорал он сквозь сжатые зубы, - не удержу один!
На помощь кинулся Колик. Толик попытался ухватить брата за руку, но тот только отмахнулся. Гена к этому моменту уже выглядывал из-за двери подъезда, наблюдая за разразившейся битвой.
- Пальцы разжимай ему! - бросил задыхающийся Мотор. Очки его свалились под стол, а на лбу успели выступить крупные капли пота, - Паша, остынь! Остынь, сукин сын! В ментовку сдадим! - кричал он на ухо обезумевшему Дуремару, но тот дрожал всем телом и рычал что-то, выплëвывая белые хлопья густой слюны.
- Валлафар! - прохрипел Дуремар и резко, точно кто-то внутри его вдруг надавил на педаль газа, отбросил Мотора и Колика, вырвал топор из прорехи в столешнице, и двинул на обоих, сжимая топорище до хруста в суставах пальцев.
- Паша, Паша, Паша, - зачастил Мотор, выставив вперёд ладони, - успокойся. Выпить хочешь? Мы сейчас. Да, Коля? - покосился он на Колика.
- Да, я быстро, я сейчас... - закивал было тот, но топор в руках Дуремара описал нисходящую дугу и рассёк белую майку Колика на две половины. Мышцы пресса бывшего атлета, ещё сохранявшие призрачную форму, разошлись вместе с брюшиной, окрасив белую ткань мгновенно расползшимся кровяным пятном. Сизые узлы кишок вывалились наружу скользким комком и расплескались у ног опешившего Колика. Тот глухо застонал и упал на колени. Перепачканными в крови пальцами он принялся подбирать выпавшие кишки, а в воздухе тут же появился удушливый запах выпотрошенной плоти вперемешку с дерьмом.
- Ты что... - только и смог выдавить из себя Мотор, - Дурик... ты что наделал? Ты же его убил...
Дуремар сделал несколько шагов назад, выронил топор и обхватил голову руками. Из его груди вырвался то ли стон, то ли плач. Он провёл по лицу скрюченными пальцами, оставив на щеках алые борозды царапин и опустился на корточки.
- Валлафар... - тонко провыл Дуремар и, вскочив на ноги, пустился бежать. Через несколько секунд он скрылся за сараями, пробежал вдоль забора детского сада и, перепрыгнув через ограду частного участка, устремился в сторону колхозного поля, где виднелось приземистое здание заброшенного коровника.
- Скорую, блядь, вызывайте! - заорал Мотор и растерянно заплясал вокруг Колика. Кишки змеями расползались по земле, пачкаясь в песке и траве, а Колик судорожно хватал их руками. Глаза его начали закатываться, а лицо приобретало гипсовый цвет.
- Сейчас вызову! - прокричал Гена и побежал в свою квартиру на втором этаже.
- Коля, - пробормотал Мотор и тихонько похлопал Колика по щеке, - ты это... не вырубайся. Говори со мной, - в этот момент в голову приходили самые глупые штампы из американского кино, и казались они сейчас не такими уж и глупыми.
- Да нормально всë, Мотор, - прошептал Колик, - легче уже.
- Вот и хорошо, вот и славно, вот и хорошо, - словно мантру повторял Мотор, а вокруг уже собирались люди. Подбежавший Толик схватился за голову и, теряя на ходу содержимое желудка, тут же убежал в ближайшие кусты.
- Кишки не смейте трогать! - расталкивая соседей, прокричала медсестра Тамара, живущая на первом этаже прямо под Майскими, - пусть так и лежат до приезда скорой! Спирта кто-нибудь принесите! И воды чистой побольше!
- Скорую вызвали?! - раздалось в густеющей толпе.
- Лапикову звоните!
- А этот-то придурок куда делся?
- Ружьё у кого есть? Несите!
- Дуремара ловите!
- Вот же козёл пьяный!
А потом над «Плющихой» разнёсся истошный и как будто дежурный уже в свете последних событий женский вой. Это кричала бабушка Майских, единственный опекун непутёвых братьев, вырастившая и поднявшая их на своих хлипких плечах. А сухая земля продолжала впитывать в себя горячую кровь новой жертвы, нового казнённого по воле демона. На этот раз по воле властелина жестокости Валлафара, демона убийства и разбоя. И глаз его, вырвавшись из плена долгого сна, судорожно принялся ощупывать сонным взглядом своды чёрной пещеры. Чёрное тело хозяина при этом оживилось и предприняло первую попытку подняться. Пока не вышло. Ещё было не время...
Скорая приехала спустя двадцать три минуты. Виктор Михалыч, главврач поселковой больницы, всегда засекал время на электронном секундомере на каждом выезде и вёл статистику в специальном журнале. Ближе к пенсии откуда-то появилось непреодолимое желание куда-то что-то постоянно писать, причём непременно мелким, но крайне разборчивым, нетипичным для врача почерком. Сирены у старой «таблетки» не было, да и зачем? Пробок в посёлке можно было ожидать лет так через триста, не меньше. Дороги хоть и разбитые, зато всегда свободные, а в город приходилось выезжать не так уж и часто.
- О-хо-хо... - озадаченно покачал головой врач, осмотрев потерпевшего, - этот как тебя так угораздило?
- Дуремар с ума сошёл, - буркнул кто-то из толпы, - с топором кинулся.
- Понятно, - деловито выдохнул доктор и повернулся к фельдшеру, - Лёня, неси перчатки. Сейчас обезбол уколю и будем это чудо в машину транспортировать. Так! - он повысил голос и огляделся по сторонам, - мужики, давайте сейчас его за руки, за ноги, а мы с Лëней кишки понесëм. Только чтобы не брезгливые, не хватало ему ещё в брюшину наблевать. Тамара, - кивнул он медсестре, - приготовьте бинты и заднее сиденье ими в несколько слоëв простелите. Так в город и поедет с кишками на сиденье, назад их точно сейчас нельзя заталкивать. Все готовы? Взялись!
Спустя несколько минут скулящего и стонущего Колика кое-как загрузили в скорую. Бабушка Майских после укола успокоительного равнодушно смотрела покрасневшими глазами, как внука усадили на сиденье, аккуратно разложив на бинты выпущенные клубки кишок. Дверь «таблетки» захлопнулась с третьего раза, и фельдшер, трусцой обежав машину, запрыгнул на место водителя. Взревел мотор, коробка передач, точно прочищая застуженные бронхи, затрещала шестернями, и УАЗик плавно тронулся с места. Толпа загудела, и события тут же начали обрастать подробностями, вдыхая в историю собственную жизнь, уже не связанную с главными её героями.
Фельдшер ещё с минуту наблюдал в подрагивающем боковом зеркале собравшихся соседей трëхэтажки, а потом дорога завернула направо, и в отражении осталось лишь колхозное поле с тёмной щëточкой леса на горизонте да одиноким, врастающим в землю заброшенным коровником.
- Я когда в городе на скорой работал, - перекрикивая ревущий двигатель, произнёс с заднего сиденья доктор, - у нас было такое правило «парных случаев». Если поступил один с переломом, значит и второй в этот же день поступит с такой же травмой. Так и у нас в посёлке, один за одним.
- Ну тут уже не парные, а четверные какие-то случаи! - хмыкнул фельдшер, - и о пропавших не забывай. Сейчас как начнут всплывать, кто в болоте, кто в лесу.
- И главное, везде несчастные случаи, не докопаться.
- Охуеть, несчастный случай, - простонал Колик, - чисто случайно топором в живот получил.
- Ну, в твоём случае спора нет, - согласился доктор, - тут пускай участковый разбирается. И всë-равно, странно как-то. Думаров хоть и запойный, но такое за ним в первый раз. Чтобы с топором на человека из-за каких-то карт... М-да, дела...
- Да в него как будто вселилось что-то, совсем озверел, - Колик договорил фразу сонным голосом и отвернулся к окну. Машину слегка потряхивало на ухабах, и Колик вздрагивал всем телом в такт ударам жёсткой подвески. В какой-то момент голова его упала на грудь, и он медленно начал заваливаться набок.
- Эй, Николай! Не смей! - доктор тут же рванулся к Колику и схватил обеими руками за щеки. Большими пальцами он оттянул нижние веки и посмотрел в глаза. Зрачки были расширены и на свет никак не отреагировали. Два пальца, прижатые к шее, тоже не ощутили пульсации.
- Черт! - воскликнул доктор, - казалось, что стабильный! Да и крови не так много потерял! До печени, что ли, достал... - голос его упал, и он, стянув с рук перчатки, в сердцах швырнул их на пол, - твою мать! Даже из посёлка не успели выехать! Сколько времени? Записать в журнале нужно...
- Пятнадцать сорок три, - бросил через плечо фельдшер, - слушай, Михалыч, - с сомнением добавил он, - а что теперь? Что, всë равно на Жлобин повезём? А смысл?
- А смысл в том, что у нас в больнице холодильника для трупов нету. А вот мне с тобой действительно смысла ехать нет. Остановишь возле больницы, а сам на город. Ты же дежуришь сегодня ночью?
- Угу, - недовольно проворчал фельдшер.
- Ну, - виновато развёл руками доктор, - что поделаешь? Форс-мажор. Надо ехать. Я пока на месте подежурю, а как обернёшься, сменимся, договорились?
- Договорились, - буркнул фельдшер, - только ты его хоть уложи как-то, а то не по себе, маячит в зеркале с кишками по всему салону.
- Уложу, Лëня, уложу, - вздохнул доктор и принялся укладывать тело покойного.
У больницы скорая остановилась, и доктор не спеша направился к главному входу. Фельдшер несколько раз дал газу, умудрился включить передачу без хруста и покатил по прямой в направлении трассы. Там он проехал пару километров и завернул в небольшой подлесок у дороги. Две прокатанные в засохшей грязи колеи уходили дальше в лес, наверняка к какому-нибудь месту для шашлыков, но туда фельдшеру Леониду не было нужно. А нужно ему было просто спрятать машину от посторонних глаз на пару часов, а потом вернуться назад в больницу. Что дальше делать он уже знал. Сам не понимал откуда, но знание это будто стучалось изнутри, просилось наружу и скреблось где-то с внутренней стороны черепа. Чтобы унять этот зуд, он выдернул из кармана боковой двери уже почти пустую трофейную бутылку спирта и сделал большой глоток, закинув голову назад. Старый механизм бокового окна со скрипом опустил стекло до половины, и пустая пластиковая бутылка улетела в ближайшие кусты. Фельдшер взглянул на часы и прикинул время. В начале седьмого будет в сельской больнице. Несмотря на тень от высокой ели, в «таблетке» скоро стало жарко и запах крови и внутренностей наполнил салон душным тошнотворным смрадом. Леонид выдернул из-под сиденья старый камуфляжный бушлат, весь пропитанный машинным маслом и бензином, и отправился под ближайшую берёзку вздремнуть. Ночью дежурство, как-никак, да и делов ещё выше крыши...
Проснулся он от назойливого комариного писка над самым ухом. Шлепнув себя ладонью по щеке, фельдшер мгновенно пришëл в себя и по онемевшему лицу понял, что насекомые искусали его уже изрядно. Стрелки на наручных часах показывали без четверти семь. Леонид вскочил на ноги и растëр лицо ладонями. Опухло. Это ладно, пока до больницы доедет, должно пройти. Главное, чтобы Михалыч в городской морг не звонил. Но это навряд ли, опять сидел и писал свои талмуды, небось, старый хрыч. В голове рваными лоскутами блуждали обрывки сна, и Леонид попытался до них дотянуться, собрать в цельную картину, превратить во что-то понятное, но в памяти пëстрой мозаикой вертелись образы тёмных коридоров, тоннелей, бескрайнее чёрное небо без единого просвета и такое же бездонно-глухое море под ним.
Из открывшейся двери на фельдшера пахнуло запахом скотобойни и смерти. Он поморщился, но, закинув бушлат на пассажирское сиденье, забрался в салон. Тело Колика он бесцеремонно затолкал под сиденье, предварительно запихав кишки в распоротую брюшину. Внутренности долго не хотели помещаться в животе покойного, и фельдшер с каким-то восхищением, уже в который раз за долгие годы работы, удивился идеальной сущности природы. То, что он с таким трудом сумел поместить в брюшной полости, находилось здесь до этого свободно и совершенно естественно. И в этот момент он впервые в жизни задумался о существовании Бога.
- А если есть Бог... - прищурив глаз, пробормотал себе под нос Леонид, - значит есть и... - он хмыкнул и накрыл тело бушлатом. Усевшись на пол напротив покойника, он достал сигарету и закурил прямо в салоне, вопреки негласным правилам, установленным доктором. Дым бесформенным облаком расползся по тесному пространству скорой и повис под потолком, заворачиваясь и клубясь сизыми космами. Внезапно вспомнились строки из книжки, лежащей в шуфлядке доктора. Во время ночного дежурства Леонид часто листал её от безделья, невольно выхватывая выделенные простым карандашом отрывки. Вот и сейчас он, затянувшись табачным дымом, вспомнил особо понравившийся текст:
- Непостижимо слово «человек»! - негромко начал он, - И как постичь столь странное явленье?
Пожалуй, сам он знает меньше всех
Своих земных путей предназначенье.
Мне очень жаль, что наслажденье – грех,
А грех, увы! Нередко наслажденье.
Любой из нас идёт своим путём,
Живёт и умирает, а потом?
Фельдшер вздохнул и, подавшись вперёд, затушил сигарету в раскрытом глазу Колика. Окурок коротко шикнул, и алая точка на его конце превратилась в грязно-серую массу.
- А что потом? А? Николай? - кивнул фельдшер, - молчишь? Ну это понятно. Любой бы молчал на твоём месте. Но ты уже узнал главную тайну бытия, а нам всем это только ещё предстоит. Грустно даже как-то это всë. Нет? Не находишь? Опять молчишь. Ну молчи, молчи... Скоро заговорят все, и живые и мёртвые, и ты, и я, и Асмодей, и Абаддон, и наступит вечное ничто... - глаза фельдшера закатились, и он перешёл на какое-то неразборчивое бормотание. Слова срывались с его губ, сходу разбиваясь на рубленные лающие звуки, из угла рта потянулась тонкая нитка слюны, и он отключился ещё на полчаса.
Очнулся он резко, словно вынырнул из трясины. Торопливо забрался на водительское место и поворотом ключа оживил мотор УАЗика. Пейзаж в лобовом стекле качнулся по воле ухабов под колёсами, и «таблетка» вырулила на трассу. Спустя пятнадцать минут тормоза жалобно заскулили, и фельдшер припарковал скорую на площадке у служебного входа в больницу.
- Долго ты, - не отрываясь от письма, бросил доктор, когда фельдшер зашёл в кабинет, - принимать, что ли, не хотели?
- Да так... - неопределённо повертел ладонью Леонид, - как обычно всë. Пока главврача нашли, судмедэкспертов вызвали. Стоял ждал.
- Ну понятно, - пропыхтел доктор и захлопнул тетрадку, - ладно, Лёня, - он наконец взглянул на фельдшера поверх очков, - я домой, а ты принимай дежурство. Тут Хруп опять поступил с приступом. Я капельницу поставил.
- Панкреатит?
- Да как обычно. Ты присмотри за ним, а то мало ли что... Пропитый насквозь.
- Сделаю, - вздохнул фельдшер и устало опустился в кресло.
За доктором закрылась дверь, и по коридору гулко простучали неторопливые шаги. Больница готовилась к скорому отбою. Фельдшер подхватил с крючка связку ключей и, позванивая ими в такт собственным мыслям, направился в единственную занятую пациентами палату. Остальные помещения пустовали по причине лета и, как следствие этого, низкой заболеваемости населения.
- Как тут у вас? - поинтересовался Леонид, распахнув высокую дверь палаты, - всë нормально?
- Нормально! - протянул полный пожилой мужчина, оторвавшись от книги, - ужин был отличный!
- Что читаете, Фёдорович? - поинтересовался фельдшер.
- Да тут, короче, что-то типа детектива, - мужчина мгновенно приосанился, провёл пальцами по седым усам и начал, судя по настрою, долгий рассказ: - дело происходит в девятнадцатом веке. В деревне начинают девки пропадать, и помещик приглашает детектива из Петербурга...
- Фёдорович, - прервал его фельдшер, - давайте попозже, обход нужно сделать. Сигнализацию проверить, замки, подвал.
- Понял, понял, - покивал Фёдорович, - потом, так потом.
- Остальные как?
- Нормально, - сонными голосами откликнулись ещё двое: совсем ветхий дед и мужик с гипсом на ноге.
- Так! - нахмурился фельдшер, - не понял. А Хруп где?
- Слушай, Лëня, - заговорщическим шёпотом ответил Фёдорович, - от него так смердит, что мы Михалыча попросили его в отдельную палату перевести. Дышать нечем, аж в горле, вот здесь, - он поиграл пальцами возле горла, демонстрируя тошнотворный ком, - ну просто невозможно.
- Ясно, - задумчиво пробормотал Леонид, - ну это даже к лучшему. Чего хорошим людям мучиться, правильно?
- Точно, - проворчал дед и демонстративно отвернулся к окну.
- Ладно, всем спокойной ночи тогда.
- Хорошего вечера, - улыбнулся Фёдорович.
Фельдшер затворил дверь палаты и энергичным шагом направился в подсобку уборщиков, поигрывая в кармане халата запечатанным набором из шприца и иглы. Большая канистра с раствором щавелевой кислоты для чистки сантехники нашлась быстро. Леонид зубами разорвал упаковку шприца и, насадив иголку на штуцер, пронзил им мягкий пластик канистры. Синяя тягучая жидкость набиралась медленно. Поршень пришлось тянуть правой рукой, придерживая левой цилиндр. Закончив процедуру, Леонид по привычке щелкнул пальцами по шприцу и выпустил вверх тонкую струйку кислоты, хотя надобности в этом не было никакой.
Хрупа доктор разместил в двухместной палате в конце коридора, поближе к распахнутому на ночь окну. Вонь в помещении стояла и вправду жуткая. В таких случаях говорят «аж глаза выедает». Хруп был хроническим алкоголиком того уровня, когда стираются не только возрастные признаки, и человеку с одинаковым успехом можно дать и тридцать, и шестьдесят, но и в какой-то степени признаки половые. И дело не в том, что Хрупа можно было перепутать с женщиной, вовсе нет, а в том, что и мужчиной его назвать было бы уже неправильно. Так, что-то среднего рода, покрытое морщинами, лишённое зубов и сгорбленное, точно Толкиеновский Горлум, измождëнный кольцом всевластия. В больницу Хруп попадал с завидной периодичностью. Ужасное качество еды и алкоголя, антисанитарные условия и абсолютная равнодушие к своему здоровью приводили его на больничную койку раз в несколько месяцев. Клятвенные обещания доктору при выписке больше не пить нарушались спустя двенадцать минут после того, как нога Хрупа переступала порог больницы. Именно двенадцать минут требовалось ему, чтобы дойти до ближайшего магазина.
В этот раз, как и многие разы до этого, Хруп попал на койку с острым приступом панкреатита. Капельница уже сделала своё дело, и теперь он мерно похрапывал, приоткрыв беззубый рот. Леонид твёрдым уверенным движением вонзил иглу в пакет капельницы и двинул поршень шприца. Синяя кислота завертелась вязкими космами в жёлтом физрастворе, расползлась дымными клубами и медленно начала опускаться к трубке слива. Фельдшер накрыл иголку колпачком и спрятал шприц в карман. Две манжеты на липучках плотно обхватили руки спящего, пристегнув их к металлическим поручням койки, а когда Хруп задëргался, Леонид уселся ему на ноги и несколько минут в каком-то религиозном трансе слушал надрывный вопль больного, перешедший вскоре в животный вой. А потом этот вой превратился сначала в комариный писк, а потом в шипение пробитой велосипедной шины.
- Этот дар для тебя, Уфир, - с блуждающей улыбкой произнёс фельдшер, а потом, накрыв покойника простыней, он прогулочным шагом отправился за каталкой. По пути ещё раз заглянул в палату, справился о состоянии больных и рассказал про новый приступ Хрупа, на что получил лишь ответ деда: «когда он сдохнет уже?» Спустя полчаса фельдшер вернулся в палату с покойником. Переложить тщедушное тело Хрупа с койки проблем не составило, и Леонид через пару минут, насвистывая от удовольствия, катил поскрипывающую маленькими вертлявыми колёсиками каталку по длинному, подсвеченному слабым мерцанием ламп дневного света коридору к выходу из больницы. Там небольшой крюк вокруг здания, и вот они, двери в подвал. Воровато оглядевшись, Леонид щёлкнул замком и за два приёма перекатил каталку через высокий порог. В дальнем конце подвала под трубами отопления на бетонном полу уже лежало тело Колика. Кишки его фельдшер растянул в разные стороны и завязал концы за шпильки и кронштейны труб. В слабом свете единственной лампочки, спрятанной среди коммуникаций подвала, несведущему зрителю могло бы показаться, что это гигантский паук раскинул свои тонкие скользкие лапы в тесном помещении, готовясь к нападению, но Леонид точно знал что это и зачем это нужно.
Столкнув тело Хрупа на пол рядом с Коликом, фельдшер достал из широкого кармана футляр и откинул крышку. В специальной выемке лежал хирургический скальпель. Тускло блеснув инструментом в слабом свете лампочки, Леонид взялся за дело. Сначала разрезать одежду, всë как по-настоящему, ведь он ещё с детства мечтал стать хирургом. Скоро всë будет сделано как надо...
Руки он мыл долго и как-то механически. Про перчатки почему-то не подумал, поэтому кровь теперь была под каждым ногтем, в каждой трещинке и морщинке грубой кожи его ладоней. Халат придётся выбросить, весь в крови перепачкался, но это потом, впереди ещё целая ночь, а сейчас нужно начать финальный акт, акт пробуждения хозяина. Благо сейчас установилась жуткая жара, и даже в подвальном помещении дня через три тела будут готовы, чтобы открыть последний седьмой глаз, глаз Сабнака, демона гниения, тогда как око Уфира, демона-врача ада уже жадно ощупывало голодным взглядом стены пещеры в далёком подземелье, в тёмной изнанке этого мира.
Вернувшись в кабинет доктора, Леонид открыл картотеку в разделе «акушерство» и вынул восемь папок с пациентками. Кому-то повезёт, ведь нужно только семь. Разложив на столе дела с наблюдениями течения беременности, он принялся по-детски тыкать в них пальцем, нараспев декламируя считалочку, плотно засевшую в памяти с самого детства.
- Вышел ёжик из тумана, - промурлыкал себе под нос Леонид, - вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, кто со мной хочет дружить? Выходи поскорей, не задерживай добрых и честных... блядей, - он криво улыбнулся и откинул заглавный лист папки, попавшей под его палец, - Ольга Владимировна Красниченко, - прочитал он вслух и провёл пальцами по вклеенной фотографии пациентки. На него посмотрели чёрные пронзительные глаза над высокими скулами, и задели какие-то глубинные мужские струны тонкий нос, выразительный контур губ и пышные волосы, хоть и собранные в хвост для фотографий, но явно рвущиеся на волю и терзающие своей непокорностью стянувшую их сзади резинку.
- Хм, - удивлённо прищурился Леонид, - а я и не знал, что Олька залетела. А кто отец? С кем ты встречаешься-то? - он пробежался судорожными пальцами по собственной памяти и выудил оттуда воспоминания с последнего дня молодёжи. Этот праздник он в свои сорок два всë ещё считал своим и посещал каждый год. И эффектную соседку Ольгу, живущую через два дома от него, он не заметить не мог, как и её кавалера... - а папашу-то закопали недавно, получается, - хищно улыбнулся фельдшер, - от Петрова ты, выходит, залетела? Э-э-э, нет, девочка, тебя я не отбракую.
Процедура со считалкой совершила новый круг, и на этот раз вопросов по лишней кандидатке у Леонида не возникло. Щёлкнув ручкой, он старательно переписал в блокнот все данные семерых пациенток и вернул на место папки. Откинувшись в кресле, он уставился на высокий, покрытый сетью микротрещин потолок. Впереди была целая ночь размышлений. Завтра нужно будет много чего объяснить доктору, а через три дня много чего успеть совершить. Именно совершить, а не сделать, потому, что дела и свершения разные вещи, и они требуют разных усилий. Но усилия эти будут стоить результата, а результат оправдает и объяснит всë. Все его поступки, и все жертвы...
Часть 4
Глава 1
Скромное убранство сельской церкви представляло собой бревенчатые стены, отполированные и выбеленные, высокие арочные окна, обрамлённые тёмно-коричневыми наличниками и пол, выложенный плиткой в бежевых и коричневых тонах. В углу под резным навесом стояла накрытая белой накидкой рака со святыми мощами, а под каменным распятием потрескивали слабыми огоньками десятки свечей, вставленные в золочёный подсвечник.
Батюшка нараспев читал молитвы, и голос его, смешавшись в высоком своде церкви с собственным эхом, одновременно убаюкивал и заставлял задуматься о чём-то совершенно постороннем и неважном. Золочëное облачение, надетое поверх чёрной рясы, подрагивало при каждом взмахе дымящегося кадила.
- Воскресни, Господи, спаси мя, Боже мой, - затянул священник, перевернув страницу Псалтыря, - яко Ты поразил еси вся враждующия ми всуе: зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение, и на людех Твоих благословение Твое. Слава, и ныне: Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже.
- Аллилуия, аллилуия, аллилуия, - пропели вслед ему прихожане и, поклонившись, трижды перекрестились.
Михаил словил на себе косой взгляд матери и тоже осенил себя крестным знамением. Мать уговорила его посетить воскресную службу, потому что «в церковь нужно ходить хоть иногда», и теперь он уже битый час стоял и наблюдал за воскресным богослужением. Не сказать, чтобы ему оно не нравилось, но и какого-то религиозного воодушевления он тоже не испытывал. Все мысли занимала сегодняшняя встреча с Юлей. После дискотеки они снова, уже в четвёртый раз пойдут в свой арендный домик, как они называли чердак свиданий, и снова пробудут там до первых лучей солнца. В голову лезли мысли стыдные и греховные, и Михаил на всякий случай решил переключиться на что-нибудь другое. Сделать этого не получалось, и на лице сама собой появилась блуждающая сладострастная улыбка.
- Стань хорошо! - строго прошептала мать, и Михаил изо всех сил сосредоточился на молебне.
- Всякому, отдавшему жизнь свою за други своя, - продолжал тем временем батюшка, - воздаст Он вечной радостью, радостью несказанной вовеки в Царствии Своем. "Спешите идти за Христом". Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
Помещение церкви, несмотря на просторность, за это время погрузилось в сизую дымку от тлеющего ладана. Во рту стало сладко, а в голове зашумело, словно после выкуренной сигареты. Михаил прокашлялся, и его тут же повело. Сделав полшага в сторону, он словил равновесие и с удивлением посмотрел на покосившийся набок пол. Почти затянувшаяся ранка на правом предплечье заныла и остро запульсировала.
- Миша, что с тобой? - встревожилась мать.
- Да нормально, голова просто закружилась, накурено здесь.
- Нужно в церкви чаще бывать, - наставительным тоном произнёс подоспевший батюшка, - на вот, выпей, - он достал из просторного кармана рясы серебряный крестик на цепочке и, окунув его в чашку с водой, протянул ту Михаилу, - глотай три раза.
После третьего глотка в голове мгновенно прояснилось, уровень пола вернулся обратно к горизонту, а боль из руки будто перетекла дальше, к пальцам, задержалась на ногтях да и вывалилась из ладони на керамический пол церкви.
- Ну как, лучше? - улыбнулся, дëрнув окладистой бородой, батюшка.
- Ага, спасибо, - ответил улыбкой Михаил, когда под сводом церкви, под самой луковицей небольшого купола захлопали чьи-то крылья.
- Птица, птица, - разнеслось по рядам прихожан.
- Душа чья-то прощаться прилетела, - со вздохом произнесла старушка в тëмно-бордовом платке и размашисто перекрестилась.
А стремительная тень всë металась в тесной башенке, пронзëнной с четырёх сторон светом из узких, рассечëнных крестами окошек. И было не рассмотреть, что это за птица, лишь тонкий писк сопровождал отчаянное трепетание крыльев. А потом тень, видимо отчаявшись найти выход под сводом, ринулась вниз. Через секунду церковь наполнилась женским визгом и испуганными криками. Летучая мышь, слишком большая для белорусских широт, спикировала на толпу людей и, перепугавшись ещё больше, принялась беспорядочно и хаотично носиться по залу. Столкнувшись с подсвечником, она на мгновение упала на пол, но тут же, царапнув коготками по плитке, взмахнула кожистыми крыльями и вновь рассекла воздух трепетом и тонким, на пределе человеческого слуха, писком. Свечки же рассыпались по полу, вывалившись из гнёзд подсвечника, и сразу потухли.
- Откройте дверь! - скомандовал батюшка, сохранивший видимое спокойствие, и после того, как кто-то распахнул настежь вход в церковь, громовым голосом завёл молитву:
- Защити, Архангеле, нас от всяких врагов, видимых и невидимых. О, Господень Великий Архангеле Михаиле! Демонов сокрушитель, запрети всем врагам, борющимся со мною, и сотвори их яко овцы, и смири их злобные сердца, и сокруши их, яко прах перед лицем ветра.
Животное тут же, то ли уловив струю свежего воздуха, то ли действительно испугавшись молитвы, ринулось к выходу и, пропищав напоследок что-то гневное, скрылось в белизне воскресного дня. По толпе прокатился ропот, и все начали креститься, не в силах оторвать взгляда от распахнутых дверей церкви.
- Не бойтесь, братья и сестры! - словно вырвав прихожан из оцепенения, произнёс батюшка, - мы в храме Господнем, и бояться нам здесь нечего. Поднимите свечи, зажгите их снова, продолжим службу, - он перелистнул несколько страниц и снова начал читать молитву: - Терпя, потерпех Господа, и внят ми, и услыша молитву мою. И возведе мя от ро́ва страстей, и от брения тины, и постави на камени нозе мои, и исправи стопы моя, и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему...
И тут молитву прервал громкий надсадный смех, вороньим карканьем пронëсшийся по всем уголкам церкви. Прихожане, и так взбудораженные появлением летучей мыши, шарахнулись в стороны от невысокой полной женщины. Она сорвала с головы платок и безумно захохотала в попытках разорвать его мягкими пухлыми ладонями. В глазах женщины стояла пустота и полная отрешённость. Батюшка прервал молитву и снова взял со столика чашку. Крестик трижды опустился в воду, и священник протянул чашку женщине. Но та резким взмахом выбила её из руки батюшки, и пространство раскололось дребезгом разлетевшейся на осколки керамики.
- За вами! За вами! - хрипло прокричала женщина и, выгнув спину, рухнула на пол, обрушившись на плитку затылком. Стук при этом прозвучал такой, что, казалось, голова от такого удара должна была расколоться на части, - Он идёт за вами! - продолжила она кричать, вместе с этим суча короткими ногами по полу. Тело её начало описывать круги, а изо рта пошла пена, - Он уже близко! - словно извергнула она из себя, смешивая голос с клокочущей пеной.
- Приступ! - наконец выкрикнул кто-то из прихожан, сбросив овладевший всеми ступор, - скорую вызовите!
- Скорая не поможет! - прохохотала в ответ бесноватая, после чего выгнулась дугой, будто выполняя упражнение «мостик», что для её комплекции казалось невероятным, и в таком положении, резво перебирая руками и ногами, устремилась к выходу. Уже на улице она упала на землю, и её начала бить крупная дрожь. Прихожане загудели и прижались ближе к алтарю.
- Спасать давайте! - первая пришла в себя мать Михаила, - помрëт же сейчас! - и ринулась на помощь бьющейся в конвульсиях женщине.
- Язык доставайте! - подсказал кто-то из толпы.
- Между зубов что-нибудь вставьте!
- Воды принесите!
Поднялась суета. Кто-то поспешил поскорее уйти, кто-то просто с интересом наблюдал за происходящим. Батюшка трижды сбрызнул святой водой теряющую сознание женщину, после чего та притихла и начала судорожно дышать, вздрагивая всем телом.
Скорая остановилась прямо на газоне у церкви, и доктор, расталкивая зевак, поспешил к лежащей у входа женщине. Дыхание её к этому времени выровнялось, и она даже пыталась подняться.
- Так, разошлись! - закомандовал Михалыч, - дайте кислороду! И вообще, не на что здесь смотреть, плохо человеку. Всë, по домам расходитесь! Лёня, давай носилки! - махнул он фельдшеру, - мужики, помогите погрузить!
Когда распашные дверцы «таблетки» захлопнулись, послышался знакомый хруст передачи, и скорая, рванув колёсами дёрн вместе с травой, перевалилась через бордюр газона и вырулила на дорогу.
- Думаю, на сегодня служба закончена, - хмуро подытожил батюшка и, прошуршав рясой, скрылся в церкви. Народ ещё некоторое время обсуждал произошедшее, а потом тоже начал потихоньку расходиться. Ушли и Михаил с матерью.
Дорога от панского имения, возле которого стояла церковь, до Маяка представляла собой длинную двухкилометровую стрелу побитого временем асфальта. Редкие деревья, растущие на обочине, никак не закрывали проезжую часть от палящего полуденного солнца, и двое путников медленно брели по раскалённому уже к этому времени полотну.
- Видишь, сынок, как бывает, - тихо проговорила мать, - если Божий закон нарушать, то Бог и покарать может. Я же знаю эту женщину. Она когда-то у Светланы Ивановны... Помнишь Светлану Ивановну? Английский у вас преподавала.
- А, это в пятом классе которая?
- Да, она. Так вот, эта женщина, Галька её зовут, у Светланы Ивановны мужа увести хотела, и приворот у бабки какой-то сделала. А он эту Гальку не любил даже. И начал он сохнуть, болеть, а потом вообще повеситься хотел. Ну Светлана мужа в охапку и к деду Андрею. Это Жоржика покойного дед, он же людей молитвами лечил, знал такое?
- Слышал что-то, - пожал плечами Михаил.
- Ну вот, дед Андрей его и отлечил. А теперь видишь как Гальке этой возвращается всë?
- Если бог хочет покарать человека, то лишает того разума, - задумчиво ответил Михаил.
- Что? - оживилась мать, - откуда это?
- В книге про Октябрьскую революцию прочитал. Если бог хочет покарать человека, то лишает того разума. Только вот мне кажется, что мы совсем не Божий промысел видели только что.
- Ой, что ты говоришь такое?! Сплюнь!
- А по-моему, глупо признавать Бога и не признавать при этом дьявола, нет?
- Так! - мать нахмурилась и дëрнула Михаила за локоть, - чтобы я не слышала такого больше! Со службы воскресной тем более идём!
- Угу, - равнодушно промычал в ответ Михаил, и дальше они некоторое время шли молча. Слева проплыло здание крахмального завода. Где-то там, за ним, отделённый бетонным забором чернел протухшей смердящей водой злополучный отстойник. Снова уколола мысль о необратимости последних событий. Стало горько и тоскливо. Потом мысли, точно совершив полный оборот, вернулись к сегодняшнему свиданию.
- Я в поезде недавно эту Юлю твою видела, - словно прочитав мысли сына, произнесла мать, - знаешь... Красивая девочка. Ты дружи, если нравится. На чай пригласи как-нибудь, если не застесняется.
- Думаю, застесняется.
- Ты на танцы сегодня?
- Угу.
- Видишь как оно в жизни всë, - вздохнула мать, - как говорится, пол мира скачет, пол мира плачет. Тут похороны через день, а у вас молодых танцы.
- Дерьмо случается, ничего не поделаешь.
- Ой, не знаю. Мы не такими чёрствыми в ваши годы были.
- Ну это понятно, - хмыкнул Михаил, - раньше и люди в два раза больше были, и трава зеленее.
- Не ëрничай! А то, смотрю, быстро от сраки отлегло. Я про твои приключения ещё не забыла.
- Забудешь тут, - проворчал под нос Михаил.
К вечеру небо затянуло серой хмарью, а с горизонта грузно потянула своё синее брюхо, почти касаясь им земли, тяжёлая, набрякшая грозой туча. В воздухе появился запах озона, а где-то вдали сердито прокатились слабые отзвуки грома. Стемнело быстро и стремительно, как осенью. Солнце лишь робким отсветом, исподволь подкрашивало рыхлое подбрюшье расползающейся тучи бордово-алыми мазками, придавая ему вид грозный и суровый.
Несмотря на уговоры матери, Михаил мало того, что ушёл-таки на дискотеку, так ещё и зонтик брать отказался наотрез. Единственной уступкой оказалась надетая на голову кепка. Эмблема на ней в виде хмурого красномордого буйвола с белыми рогами вразлёт и надписью «chicago bull's» напоминала старый детский анекдот: «мама, меня пацаны лохом дразнят! Ну какой же ты лох? Я тебе и шапку «Чикаго булс» купила». Не смешно, конечно, причём уже давно, но Михаил всегда с теплотой вспоминал эту шутку из детства, словно тонкую струну над пропастью, связывающую два бесконечно далёких друг от друга обрыва. С каждым шагом по всё той же прямой, как стрела, дороге он приближался к панскому имению, где и проводились дискотеки в одном из просторных залов бывшего владельца. А с запада так же уверенно приближалась тёмная волокнистая туша грозовой тучи. В воздухе уже повисла лёгкая морось, и поднялся свежий настойчивый ветер.
* * *
Юля вертелась перед зеркалом уже добрую четверть часа. Хотелось найти ту тонкую грань, когда косметика не превращается в боевую раскраску вышедшего на тропу войны индейца, но, вместе с тем, подчёркивает всё, что нужно. После лица наступила очередь наряда. За окном собрались тучи, и платье пришлось принести в жертву в пользу обтягивающих голубых джинсов. Юля бросила взгляд на тёмно-синее небо и со вздохом сняла с вешалки лёгкую летнюю куртку.
- Блин, Юль, - простонала Марина, - тебя пока дождешься, так уже и диска закончится. Давай уже решайся, что надеть. Мише твоему вообще до фонаря в чём ты придёшь.
- Слушай, Марин, - не реагируя на нытьё подруги, задумчиво произнесла Юля, стоя спиной к зеркалу и выкручивая голову почти на сто восемьдесят градусов, - а у меня жопа не толстая?
- Толстая, конечно, - фыркнула в ответ Марина.
- Вот ты змея! - Юля скрючила пальцы и игриво царапнула воздух перед лицом Марины, - чтоб тебя твой Компот бросил сегодня!
- Ага! Да конечно! Столько бегал и тут бросит? Скорее уже я его!
- Кстати, насчёт Компота, а правда, что это он Местного тогда толкнул? Ты же с ним теперь.
- Вот сама скоро и спросишь, - хитро прищурилась Марина, - мы с ними перед дискотекой встречаемся, если что.
- Так, не поняла,- отвернулась наконец от зеркала Юля, - а почему я об этом только сейчас узнаю?
- Так я ж тебя знаю! Ты бы сразу спрыгнула. А мне что, одной там с мужиками тусить?
- С мужиками?! - возмутилась Юля, - а кто там ещё будет? И вообще, где это там?
- Да нигде. На колодце, как обычно. Выпьем чуть-чуть и сразу на диску. Ну Ю-у-у-ль... - сложив брови домиком заканючила Марина, - ну только не говори, что не пойдешь. Да там из придурков только Толик Майский будет, остальные нормальные все. Ну так что? Идём? - с робкой надеждой спросила она и с жалобным видом закусила губу.
- Ладно, - выдохнула Юля, - только не долго.
Спустя полчаса подруги подошли к большому навесу, под которым на лавочке возле колодца сидели Компот, Толик и ещё трое. Юля узнала в них местных любителей погонять На мотоциклах Димона и Саву, третьим был младший брат Димона Санёк по прозвищу Клинсман.
Моросил лёгкий дождь и с краёв навеса уже начало лениво капать, а по шиферу заговорщически застучали мелкие невесомые капли. На земле, между расставленных ног Толика стояла двухлитровая бутылка из-под минеральной воды с прозрачной жидкостью, накрытая несколькими пластиковыми стаканчиками.
- О! Свежатинкой запахло, - довольно крякнул Толик, - давайте к нам, девчонки, угостим.
- Не про твою честь запахло, - пренебрежительно бросила Марина и сходу уселась Компоту на колени. Юля полушёпотом поздоровалась и устроилась на краю лавки.
- Юль, - подмигнул девушке Толик, - а ты ко мне давай!
- Перетопчешься, - отрезала Юля и принялась рассматривать ногти на руках.
- Не знаешь, что теряешь, - хмыкнул Толик и выставил в ряд на лавочку четыре стаканчика.
- Так что там про наркотики, Толик? - спросил Димон и, хитро улыбнувшись, толкнул в бок Саву.
- Ага, давай рассказывай, - тут же подыграл тот.
- Сейчас, - деловито разливая по стаканам протянул Толик, - сперва бухнуть нужно, - он поднял стаканчик, на треть заполненный спиртом, и сразу стал серьезным, - ну что, давайте за Коляна. Светлая ему память, - Толик выдохнул в сторону и одним движением вогнал в себя обжигающую смесь водопроводной воды и медицинского спирта. Товарищи, не чокаясь, повторили за ним, и к мерному шуршанию дождя по крыше тут же добавились фырканья и вздохи.
- Девчонки? - Толик посмотрел по очереди сначала на Марину, потом на Юлю, сопроводив взгляд жестом с зажатой в руке бутылкой.
- Я не буду, - сразу отказалась Юля
- Мне чуть-чуть, - продемонстрировав большим и указательным пальцем размер дозы, улыбнулась Марина.
- Юль, - снова перевёл на Юлию взгляд своих бесцветных глаз Толик. Но та лишь молча помотала головой. Толик пожал плечами и, скорчив гримасу «не больно-то и хотелось» наполнил стаканчик и передал Марине. Девушка выпила разведённый спирт без особых эмоций, как воду, и вернула тару Толику.
- Ну так вот, малые, - хлопнул себя по коленям Толик, - я, короче, в армейке генерала на Хаммере возил...
- А у нас что, Хаммеры разве на вооружении стоят? - перебил его Клинсман.
- Ты, во-первых, старших не перебивай, - назидательным тоном ответил Толик, - а во-вторых, сейчас-то уже да, не стоят, но я и служил больше десяти лет назад. У нас тогда ещё ядерные ракеты базировались. Я же на ядерном объекте служил, у нас там ниже полкана офицеров не было. Из располаги только выйдешь и всё, можешь до столовой строевым ебашить и руку от виска не отрывать, кругом красные лампасы и каракулевые шапки. Вот, а я одного такого генерала и возил... - тут он прервался и задумчиво уставился в темное небо, - он же мне звонил потом, - со вздохом произнёс Толик, - говорит: «Толя, ты меня не возил, а носил. Приезжай в часть на полную ставку». Но я тогда уже на север уехал. Нефть там, алмазы и всё такое.
- Так а по наркотикам что? - вновь повторил свой вопрос Димон.
- А что по наркотикам? - беззаботно хмыкнул Толик, - возили тогда героин из Бреста на Москву по олимпийской трассе. Спереди Хаммер с героином, сзади Хаммер с девочками и мы посередине с тремя генералами в салоне. На границе груз скидывали, бабки на карман и в сауну. Да это фигня всё. Вот чё я в Москве творил...
- А правда, что Колино тело в больнице потеряли? - вдруг вмешалась Юля, - говорят, что фельдшер наш его в Жлобин привёз, а там не знают, куда потом оно делось.
- Да напутали что-то, скорее всего, - отмахнулся Толик, - что уже сейчас... Ну что мы всё о грустном, да о грустном? - скривился он, - давайте о приятном! Вот у вас в детстве глисты были?
- Фу! Нет, конечно! - скорчив гримасу, воскликнула Марина, - дурак совсем, что ли?
- Ну вот видите, приятно, что не было, - Толик громко заржал и вновь потянулся за бутылкой, - так ты, Юля, говоришь, занята на сегодня? - разливая по стаканам, между делом спросил он.
- Блин, Толик, отвали, что непонятно? - проворчала в ответ Юля.
- Ну... - крякнул Толик, - придется, значит, свою счастливицу на дискотеке искать. Кого-то же нужно, в общем и целом, домой провести.
- А помнишь, Марина, я тебя домой провожал после девятого класса? - уже изрядно захмелев, заплетающимся языком спросил Клинсман.
- Ты, Клинсман, можешь только свою правую руку сейчас куда-нибудь провести! - хохотнул в ответ Компот и ухватил Марину ладонью за грудь. Толик снова разразился хохотом.
- Э, полегче! - тут же возмутилась Марина и настойчиво отвела руку Компота в сторону.
- Ой-ой, целка нашлась, - хмыкнул Компот, - иди тогда вон, с Клинсманом сиди, если такая недотрога!
- И пойду! - Марина встала с колен Компота и, скрестив руки на груди, демонстративно пересела на другой конец лавочки между Клинсманом и Юлей, - Толик, налей нам с Юлей! - скомандовала она, и Толик, невзирая на протесты Компота, наполнил два стаканчика.
- Я не буду, - сквозь зубы злобно прошептала Юля.
- Ну пожалуйста, - едва слышно, практически одними губами умоляюще пролепетала Марина.
- Один стаканчик, не больше, - вдохнула Юля и в доказательство серьезности своих намерений выставила указательный палец.
- Спасибо, - улыбнулась Марина и подхватила с лавочки наполненные стаканчики, - предлагаю тост! - торжественно произнесла она и передала стаканчик Юле, - за нас красивых и за вас козлов! - подруги беззвучно чокнулись мягким пластиком и дружно выпили. Юля тут же закашлялась и принялась хлопать себя ладошкой по груди. Толик снова рассмеялся, а Компот медленно поднялся на ноги и подошёл к Марине.
- Знаешь, как я дома комаров бью? - с беспристрастным выражением лица спросил он.
- Ну? - с вызовом выпалила Марина и упёрлась кулачком в бок.
- Вот так! - Компот хлестнул её по щеке ладонью, и Марина взвизгнула от неожиданности и обиды.
- Ты дебил, что ли? Сука! Конченный! Пизда тебе! - Марина накрыла ладонью пылающую щёку и, испепелив взглядом Компота, подхватила с лавки сумочку и выбежала из-под навеса под сырую недружелюбную морось.
- Ну ты, Компот, тираннозавр, конечно... - задумчиво протянул Толик, раскуривая сигарету, - зря ты так. Маринка сейчас Мотору нажалуется, и тебе тогда точно пизда.
- А мне что? - хмыкнул Компот, - один звонок, и братишки подскочат, - в доказательство своих слов он вынул из кармана кирпичик мобильного и продемонстрировал Толику.
- Сотовый?! – Клинсман округлил от удивления глаза и приблизился к Компоту, - а дай посмотреть.
- Смотрелка не обросла ещё, - надменно бросил Компот и спрятал телефон обратно.
- А где Юлька? - пьяно пробормотал Сава, и все повернули головы на опустевший край лавочки.
- За этой, наверное, пошла, - пренебрежительно мотнул головой себе за спину Компот, - давай, Толян, разливай лучше, ну их, этих баб.
Юля, тем временем, раскрыв зонтик-трость, предусмотрено прихваченный перед выходом из дома, энергично шагала в направлении дискотеки. В ушах, смешиваясь с шуршанием дождя по зонту, шумел выпитый спирт, и ухало в такт быстрому шагу встревоженное сердце. Она с самого начала знала, что идти в эту компанию плохая затея. Ещё и спирт этот. Нужно хотя бы зажевать чем-то. Юля порылась в сумочке и спустя несколько секунд поиска выудила оттуда помятую упаковку жвачки. Один стаканчик всего выпила, Миша и не заметит. Мысли её вернулись к Марине. Это ж надо, с таким придурком встречаться. Главное, чтобы остыла, пока до дома дойдёт и брату жаловаться не побежала. Хотя Компот, конечно, и заслуживает хорошей трёпки. Под эти мысли Юля дошла до входной арки в имение. Из глубины парка, от главного дворца доносился гулкий басовитый бит. Дискотека была в полном разгаре.
* * *
Марина шагала под моросящим дождём, трепеща от распирающего её гнева. Это она, Марина позволила Компоту с ней встречаться, она, а не он. И тут такое! По лицу, да ещё при всех! За такое нужно платить! И плата должна быть жёсткой и кровавой, и самое главное незамедлительной!
- Где Лёха?! - Марина влетела в квартиру словно пробка из-под шампанского и тут же прошла на кухню, где мать, как обычно, что-то готовила, или мыла, или пила чай.
- А что случилось? - встревожилась мать, вытирая руки грязной тряпкой.
- А ты что, еврейка? - всплыла в ответ Марина, - вопросом на вопрос отвечать. Спрашиваю, значит надо!
- Да в подвале он, как обычно, где ему ещё быть? - ворчливо ответила мать, - не на работе же. Третий месяц на моём горбу сидит. Говори ему, не говори...
Марина не дослушала гневную тираду матери. Входная дверь хлопнула, и Марина засеменила по ступенькам вниз, торопясь спуститься в подвал, где обустроил себе штаб-квартиру старший брат Лёха по унаследованному от отца прозвищу Мотор. Лёха всего три месяца назад «откинулся» и теперь наслаждался долгожданной свободой, коей был лишён на долгие три года после ограбления городского дома культуры. Несмотря сначала на увещевания, а потом и на угрозы матери, работу он не искал, дни напролёт просиживал Лёха Мотор в тесном подвале, принимая в свои пенаты самых разношёрстных гостей. Подростки, ищущие укромное место для выпивки, желающие проспаться опальные мужья, парочки, не имеющие места для интимных свиданий, все знали, куда можно податься в любое время дня, или ночи. Двери подвала всегда были радушно распахнуты перед новыми гостями, а Мотор имел свой процентик в виде бесплатной выпивки и закуски. Вот и сейчас Лёха сидел за столом на пару с очередным гостем. В помещении густым сизым облаком висел дым от сигарет, на столе, возле ополовиненной бутылки истерзанной тушкой лежал вяленый лещ и упаковка крабовых палочек.
- Лёха! - с порога воскликнула Марина, - меня Компот избил!
- Компот? - нахмурился Мотор, - это твой пацан который?
- Больше не пацан, а петух конченный!
- Серьезная предъява, - покивал гость и затянулся сигаретой.
- А что случилось-то? - Мотор неверной рукой разлил по рюмкам и окинул мутным взглядом Марину, - что значит «избил»?
- По лицу ладошкой, - Марина не удержалась и шмыгнула носом.
- Ну надо наказать, чё, - Мотор затушил окурок в пепельнице, выполненной из обрезанной пластиковой бутылки и выдохнул струю дыма, - сестра, она же как мать почти, только... только сестра, - он хмыкнул и ловким движением вынул из-под стола серебристый продолговатый предмет. Металлически лязгнули половинки рукоятки, блеснули в воздухе стремительным пропеллером, и в руке Мотора появился нож-бабочка, - где он сейчас? - спросил Мотор и поднялся на ноги.
- На дискотеке уже, наверное, - хищно ощерившись, ответила Марина.
- Просиди пока на хозяйстве, Санёк, - хлопнул по плечу собутыльника Мотор, - я туда и обратно. Пошли, малая, прогуляемся.
* * *
Михаил подошёл к главному входу в центральный дворец, когда дождь из мелкой мороси уже превратился в тяжёлую настойчивую капель. Тугие шлепки барабанили по накинутому на голову капюшону, а с козырька кепки начали срываться дрожащие капли. Над аркой входа, точно безмолвные стражи бывшего поместья, беспристрастно смотрели в разные стороны две горгульи. И если левая представляла собой едва узнаваемую разбитую фигуру с торчащей наружу арматурой, то правая сохранилась неплохо и изображала льва с хвостом в виде шипящей змеи. Водосточная система собирала потоки дождя, льющиеся с острых шпилей дворца, и щедро вливала эти потоки в пустое нутро горгульи, отчего лев глухо рокотал, словно разогреваясь перед настоящим рыком. А прокатившийся по чёрному небу раскат грома намекнул, что скоро дождь превратится в настоящий ливень. Этого каменный лев только и ждал, разинув пасть для грозного и царского рёва.
Часть 4
Глава 2
В фойе толпились люди. Кто-то заходил, кто-то выходил из диско-зала, из приоткрытой двери доносилась музыка и стучал ритмичный бас. Михаил оплатил билет пожилому кассиру и зашёл в зал. Под высоким потолком, прямо в центре концентрического лепного узора вращался зеркальный шар, играя на стенах разноцветными отсветами зелёного, красного, жёлтого. Из углов в такт музыке одновременные вспышки белого света выхватывали танцующих и тут же снова обволакивали их темнотой, чтобы через секунду вновь оставить на сетчатке глаза наблюдающего всё новые и новые оттиски меняющих положение тел.
Юлю Михаил заметил сразу. Светло-голубые джинсы на тонкой фигурке вспыхивали ярким вслед за каждым подмигиванием стробоскопа и точно жили своей собственной жизнью на фоне чёрной кофточки их владелицы.
- Привет! - обхватив Юлю за талию, Михаил склонился к самому уху девушки, - давно пришла?
- Минут двадцать! - силясь перекричать музыку, ответила Юля, - пойдем выйдем!
Михаил кивнул и, взяв Юлю за руку, увлёк за собой в сторону выхода.
- Пойдём наверх, - Юля мотнула головой в сторону ступенек, ведущих на верхний этаж. Поворотная площадка лестницы была в полумраке, а весь второй этаж тонул в темноте. Теперь уже Юля схватила Михаила за руку и настойчиво потянула за собой. Поднявшись на последнюю ступеньку, она развернулась и прижалась к Михаилу, - скучал? - спросила она и подняла лицо ему навстречу. Михаил нежно отвёл ладонью прядь волос с Юлиного лба и замер, вглядываясь в глаза девушки.
- А что у тебя с глазами? - растерянно пробормотал он, - их цвет...
- Что цвет? - с раздражением перебила Юля.
- У тебя глаза зелёные были, а сейчас серые какие-то. Это сразу незаметно, но вот так близко...
- Миша, не заёбывай, - бросила Юля и впилась в губы Михаила, одновременно расстёгивая ремень на его джинсах. Вдруг её зубы до крови вонзились в нижнюю губу Михаила, и тот дёрнулся от внезапной боли, инстинктивно отстранив девушку.
- Блин, Юль, больно! - обиженно произнёс Михаил, приложил пальцы к саднящей губе и с удивлением посмотрел на следы крови на них, - что на тебя нашло?
- Ну и дрочи здесь один, если что-то не нравится! - гневно прошипела Юля, - можешь со своей правой рукой на свидание сходить, мудак!
Она развернулась и быстро застучала каблуками по ступенькам, спускаясь вниз.
- Юля, подожди! - Михаил бросился вслед за девушкой, но та лишь отмахнулась, когда он ухватил её за запястье.
- Нахуй пошёл! - прокричала Юля, и с десяток голов тут же повернулись в их сторону.
- Юль, ты чего? - Михаил остановился посреди фойе, точно огретый пыльным мешком. События казались какими-то сюрреалистическими и нереальными, в голове была полнейшая каша. Спустя несколько секунд он собрал мысли в кучу и на ватных ногах последовал в диско-зал, за дверью которого только что скрылась Юля. На этот раз среди рваных движений десятков танцующих выхватить знакомый силуэт не удавалось, а взгляд постоянно цеплялся за огонёк возле старого камина. Это светился мобильный телефон в руке Компота. Он нарочито размахивал сотовым и что-то кричал в трубку. «Наверняка просто рисуется», - успел подумать Михаил, когда из толпы к камину вынырнула Юля и, прильнув к Компоту, принялась с восхищением рассматривать мобильный в его руке. Внутри у Михаила что-то неприятно шевельнулось, заворочалось, заскребло острыми коготками под самой диафрагмой. Он рванулся было к камину, но дальнейшее произошло как-то быстро и одновременно. Юля протянула руку к телефону, но Компот со смехом воздел его над головой, и когда Юля встала на носочки и потянулась вверх, Компот обнял её за талию и поцеловал... И она не вырвалась, не оттолкнула его, а обвила шею руками и ответила... Ответила Компоту... Михаил почувствовал, как будто внутри что-то заглохло, на приборной панели разом загорелись все сигнальные лампочки и он уже по инерции, теряя ход, сделал два неверных шага да так и застыл посреди танцпола. Из динамиков громыхало «мерещится то ли большая, то ли малая медведица...», а в голове у Михаила зазвучало совсем другое. «Покачнулось небо под ногами, полетела весть в далёкий край. Зацвела тревожными кругами. Грозовая даль - звездная пыль». Раскат грома расколол небо, заглушив на миг и музыку, и мысли своим грозным набатом, а потом события завертелись со скоростью водоворота, словно кто пробку сливную выдернул из наполненной до краёв ванной.
В дверях зала появился Мотор. Марина протиснулась перед ним и медленно, словно направляя в бой легионы солдат, подняла руку с выставленным указательным пальцем, указывая на Компота, обнимающего Юлю. Мотор набычился, в руке его блеснула неуловимой вспышкой сталь, и он ринулся к обидчику. По пути Мотор отшвырнул в сторону подвернувшегося танцора, и тот завалился на целую компанию. Послышался мат и недовольные выкрики. Это и спасло Компота. Увидев угрозу, он оттолкнул Юлю и бросился в сторону. Мотор перешёл на бег. Теперь зал наполнили девичьи визги и беспорядочный гомон. Музыка враз смолкла и кто-то включил свет.
Обежав толпу по кругу, Компот выскочил из зала и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, бросился к выходу. На улице уже шёл настоящий ливень. Тугие струи выбивали фонтанчики из налившихся чернотой луж, ветер гнал потоки дождя со скоростью локомотива, деревья испуганно отворачивались от яростного напора, пряча листву за острыми локтями веток и сучьев, а каменный лев наконец дал волю своему пустому нутру и ревел во всю глотку. Арку входа освещали фары двух машин, стоящих под углом друг к другу. Четыре луча перекрещивались, образуя яркий сноп света, рассеченный искрами длинных капель дождя. В этом кругу света и оказался Компот, выскочивший под непогоду из главного входа дворца. Он растерянно посмотрел по сторонам и ринулся к машинам в поисках спасения. Перепуганный Компот истерично замолотил ладонью по боковому стеклу двери, когда из арки выскочил разъяренный Мотор.
Михаил все эти секунды стоял, замерев на одном месте посреди танцпола. Компот скрылся в гуще танцующих, Мотор ринулся за ним, потом музыка остановилась, зажёгся свет, и толпа, точно влекомая невидимым течением, стремительно начала втягиваться в узкую дверь выхода. За всем этим Михаил наблюдал словно в замедленной съёмке, ему было абсолютно безразлично, что такого приключилось между Компотом и Мотором и что случится дальше. Он поискал взглядом Юлю, и, не найдя, по какой-то тупой инерции повернулся и тоже направился к выходу, когда боковым зрением заметил черный силуэт, выползающий из жерла старого камина. Тут же нахлынули новые эмоции, и на этот раз это был животный всеобъемлющий ужас. Из камина выползал Железнодорожник...
Черная сгорбленная фигура появлялась медленно, по частям. Сначала по плитке пола, помнящей ещё помещика Козела-Поклевского, царапнули длинные черные когти жилистой суставчатой лапы, следом появилось чудовищное рыло, втягивающее воздух тонкими продолговатыми отверстиями на морщинистом коротком хоботе. Единственный зрячий глаз хищно окинул зал, монстр тряхнул мордой, довольно фыркнул и выдернулся из камина наполовину. Неловко загребая длинными лапами, он протиснулся из квадратного проёма и выпрямился. Толпа, тем временем, азартно и возбуждённо валила на улицу, где, перемежаясь с раскатами грома, слышны были разрозненные крики и встревоженный галдеж. Никто, кроме вжавшегося в стенку Михаила, не видел монстра позади. А тот, расправив плечи, одним прыжком оказался у двери и сверху вниз посмотрел на толпящихся в проходе людей. Внезапно его правая лапа плетью взметнулась поверх голов и накрыла макушку Толика Майского. Тот сразу остановился и растерянно нахмурился. По лицу его пробежала судорога и он, точно от холода, втянул голову в плечи. То, что произошло дальше, Михаил не мог даже предположить. Железнодорожник оплёл голову жертвы длинными пальцами обеих лап и просто шагнул внутрь Толика. Огромное серое тело начало втискиваться в человека, точно в узкую расщелину среди скал, исчезая в неведомых глубинах его души. Когда в теле исчезли острые спинные шипы и короткий хвост чудовища, Толик будто очнулся от минутного затмения, тряхнул немытой шевелюрой и ринулся вслед за остальными смотреть на разгорающуюся драку. Потрясенный увиденным Михаил спустя несколько секунд тоже поплёлся следом.
На улице в этот момент всклокоченный Мотор нарезал круги и восьмёрки вокруг стоящих автомобилей в тщетных попытках словить убегающего Компота. Перепуганные пассажиры внутри авто вжались в кресла и округлившимися от страха глазами наблюдали за этим действом. Компот ловко петлял между машинами, то резко меняя направление, то перекатываясь через гремящие под тяжестью его тела капоты. Дождь поливал уже не так сильно, но и этого хватило, чтобы оба через пару минут были мокрыми до нитки.
- Убью, сука! - орал Мотор, размахивая ножом, но Компот каждый раз уворачивался и юрко нырял в сторону. Наконец, Мотор запрыгнул на капот, отчего машина, скрипнув пружинами подвески, резко клюнула носом, и, пробежав по крыше, прыгнул на противника. Ухватив Компота сзади за воротник, Мотор рванул его на себя и бросил спиной на капот второго автомобиля. Блеснула сталь лезвия, но первый удар пришелся в металл капота и проделал в нём плоское отверстие. Мотор скрипнул зубами, крепко впечатал Компота в капот и нанёс второй удар, целясь в шею обидчику сестры. Лезвие перехватила чужая ладонь перед самой шеей зажмурившегося Компота, и из кулака тут же тонкой струйкой потекла кровь. Мотор дёрнул нож на себя, но не смог преодолеть железную хватку Майского. Медленно повернув голову в сторону нового участника баталии, Мотор с недоумением и негодованием встретился со спокойным взглядом Толика.
- Разошлись, - глубоким, каким-то чужим басом произнёс тот, и Мотор вдруг обрёл твердую уверенность, что сейчас нужно во всём слушаться Майского, его настоящего повелителя. Мотор разжал ладонь, и Толик, завладев ножом, перехватил его за рукоятку и стремительным разворотом сложил в походное положение, разбрызгав при этом кровь во все стороны, - оба сейчас идите в старый коровник, - продолжил Толик, - там сбор. Скоро хозяин вернётся наружу, - потом бросил взгляд на Компота и, протянув тому окровавленную ладонь, коротко бросил: - Мобильный.
Михаил вместе со сгрудившимися под навесом зрителями наблюдал как оба, Мотор и Компот, стояли перед Толиком в лёгкой растерянности и судорожно кивали, внимательно его слушая. Потом Компот протянул Толику злосчастный Мобильный, и тот спрятал его во внутренний карман летней куртки. Михаила кольнула досада, что Мотор не завершил сделанное и не убил Компота. Казалось, что Михаил сам сейчас, дай ему нож, зарезал бы соперника. Он тряхнул гудящей головой, и мысли будто стали от этого возвращаться на свои места. И, как ни странно, на первое место вновь вернулась Юля. И вернулся не её демарш, не поцелуй с Компотом, а улыбка, мягкость губ и изумрудный блеск глаз... Глаз, вдруг ставших какими-то серыми. В памяти всплыл рассказ Жоржика о странных глазах у некоторых фашистов, заражённых сущностями, и мозаика в голове начала потихоньку складываться. Но как? Как это могло произойти?
- Привет, Миша! - несильный толчок в плечо вырвал его из раздумий. Рядом стоял очевидно изрядно выпивший бывший одноклассник.
- Привет, Димон, - Михаил без особых эмоций пожал протянутую руку.
- А что тут было? - криво улыбнулся Димон, - опоздал походу?
- Драка была, - упавшим голосом ответил Михаил и, накинув капюшон, шагнул под дождь. Сейчас хотелось побыть одному и подумать, а может и поплакать. А может проораться где-то посреди пустынной дороги так, чтобы никто не услышал.
- А мы бухаем на колонке, - бросил ему вдогонку Димон, - будешь? У меня днюха сегодня.
Михаил остановился и посмотрел на улыбающегося товарища. Выпить было тоже хорошим вариантом.
- Пойдём, - кивнул Михаил и натужно улыбнулся, - сколько тебе стукнуло? Двадцать один уже?
- Двадцать один, - нарочито печально вздохнул Димон, - время летит просто пиздец... Вроде, только школу закончили недавно.
- И не говори, - согласно покивал Михаил.
- А ты же в Минске сейчас учишься?
- Угу.
- И что там, в Минске?
- Минчане, - пожал плечами Михаил.
- Понятно... - понимающе протянул Димон.
Возле колонки стояло ещё двое. Слышен был смех и перезвон рюмок. Время от времени лязгал металлический рычаг привода колонки, и тогда из загнутого крана с гудением вырывалась струя воды, уталяя жажду очередного нуждающегося в срочной запивке алкоголя. Блуждающий под ногами компании луч карманного фонарика выхватывал то ряд бутылок разного цвета и содержания, то носы ботинок, то разбежавшиеся из пакета яблоки, приготовленные на закуску. Михаил всмотрелся в силуэты и с облегчением отметил отсутствие там тонкой фигурки в голубых джинсах. Ещё одна встреча с Юлей его бы точно добила, а чему-то удивиться сегодня было уже трудно. Луч фонаря прыгнул навстречу приближающимся Димону и Михаилу, ощупал их бледным светом и, словно послушный сторожевой зверёк, вернулся под ноги отдыхающим. Дождь почти закончился, и только лёгкая взвесь сырой мороси висела в пропитанном озоном воздухе.
- Ну что, Димон, - спросил Сава, - узнал, что за валтузня там была?
- Мотор с Компотом чего-то не поделили, - лениво, словно о чём-то обыденном, ответил Димон, - да я пока подошёл, уже растянули их. Вон, Миша всё видел, пусть расскажет.
- О, Миша, привет, - раздались неслаженные голоса, и Михаил по очереди пожал руки их владельцам.
- Ты что будешь? - засуетился ответственный по розливу Сава, - бырло, сэм?
- Давай лучше бырло, - обречённо вздохнул Михаил и через несколько секунд получил наполненную до краёв рюмку из толстого гранёного стекла. Вино горячим потоком омыло пищевод, и во рту тут же появилась кислая тошнотворная слюна. Клинсман протянул ему яблоко, и Михаил впился зубами в кислый зелёный плод. Во рту стало ещё кислее, зато пропал тот фирменный аромат плодово-ягодного вина, давший тому в народе прозвище «шмурдяк».
- А можно ещё? - хмуро протянул рюмку Михаил.
- Вообще не вопрос! - хлопнул его по плечу Димон, - бухла завались! Днюха, как-никак! Сава, налей Мишке ещё!
- Что хмурый такой?- стрельнул исподлобья взглядом на Михаила Сава, наливая вторую, - с Юлькой посрался?
- Угу, - проворчал в ответ Михаил.
- Хуйня, помиритесь. Бабы есть бабы. Держи. Да ты хоть тост Димону скажи!
- Ах, да - виновато скривился Михаил, - извини, Димон. Здоровья тебе и долгой жизни. И это... друзей хороших. Ну давай! - вторая рюмка обожгла желудок, стало тепло, и в голову наконец стукнула долгожданная волна первого опьянения.
- Так что там было возле дэнса? - хрустя яблоком, спросил Клинсман, - что там у Мотора и Компота приключилось?
- Не знаю, - коротко дёрнул плечами Михаил.
- Ну ты, Клинсман, и тупой! – хлопнул себя ладонью по лицу Сава, - Компот у нас на глазах Маринке по фейсу съездил. Она брату нажаловалась. А брат у неё Мотор! Алё, гараж, голову включаем! Всё же понятно! - он потрепал по стриженой макушке Клинсмана и добавил: - своим умом надо жить, Пчёла!
- О! - встрепенулся заскучавший было Димон, - хороший тост! Налей-ка нам с Мишкой, - и когда рюмки были наполнены и вручены адресатам, он обнял за плечо Михаила и с пафосным видом произнес: - Миш, мы с первого класса вместе и за всё, что делаем, отвечаем тоже вместе.
- Бригада! - одобрительно покивал Клинсман и попытался выстучать рычагом колонки мелодию из сериала.
Все выпили. Потом ещё, потом снова. Звучали тосты, гремели бутылки, волнами прокатывался смех. В голову Михаилу точно напихали промокшей ваты. Голова тяжелела и начала глухо гудеть, в ушах зашумело. Но проблемы, несмотря на свою свинцовую тяжесть, начинали потихоньку растворяться в выпитом вине, на какое-то время даже показалось, что всё не так уж и плохо. А может и с Юлей всё ещё наладится? А железнодорожник, или как там его? Фогус, кажется? Так это вообще не его дело...
- Э, молодежь! - раздался голос из темноты, тут же вырвавший Михала из раздумий, - ну-ка, батьке налили стакан!
Из мрака панского парка вывалился мужик лет сорока, лохматый и небритый. Сначала проявился огонёк его сигареты, а потом луч фонарика, направленный Клинсманом, ударил прямо в лицо названному гостю.
- А батька нахуй не желает прогуляться? - бросил ему в ответ Сава.
- Хм... Дерзкие - то ли с насмешкой, то ли с уважением промычал мужик и подошёл к колонке. Неизвестно, чем он решил руководствоваться, но, окинув взглядом компанию, он остановил взгляд на не самом мелком Михаиле и, протянув руку, двумя пальцами ухватил того за отворот куртки, - пойдём, - мотнул он головой и потянул Михаила на себя.
Ударил мужик коряво, медленно и предсказуемо. Будто в плохом чёрно-белом кино он картинно размахнулся и по дуге направил кулак в область лица выбранной жертвы. Михаил отшатнулся, пропустил удар мимо и изо всех сил толкнул мужика в грудь. Тот мелко засеменил спиной вперёд, споткнулся о бордюр и упал между двух кустов. Вокруг колонки грохнул смех, а Михаил шагнул вперёд и посмотрел на поверженного неприятеля. Мужик оскалился и начал, загребая руками, выбираться из кустов. И было в его внешности что-то такое, что вызвало у Михаила омерзение и тупую ярость. Недельная небритость, блуждающий взгляд, изгвазданная в грязи одежда, всё это разом вызвало вспышку в сознании. Михаил уселся верхом на поверженного врага. И в этот момент вся обида, злость, страх, ревность оказалась в его сжатых до белизны кулаках. Первые три удара глухо хрупнули, обрушившись на лицо незнакомца, а потом мужик стал тонко орать и зашёлся харкающим кашлем. А Михаил всё бил и бил, в ухо, в скулу, в челюсть. Перестал бить только оттого, что две пары рук оторвали его от стонущего и воющего под ним человека и подняли на ноги.
- Да хватит уже! - сказал Димон, - убьёшь ещё придурка.
Михаил пришёл в себя и посмотрел на сбитые костяшки кулаков, когда всех их, и его, и Димона, и Саву, и силящегося встать мужика осветил яркий луч фонарика. Все, как по команде, отвернули головы от яркого света и прикрылись ладонями.
- В жопу себе посвети! - злобно бросил Михаил неведомому гостю, и с той стороны луча послышался насмешливый ответ:
- А вот и наркуман Михуил нарисовался, - Лапиков перевёл луч с лиц опешивших Михаила, Савы и Димона на копошащегося в траве мужика, внимательно его осмотрел и снова ударил светом в глаза задержанным, - ну что, Миша, смотрю, покатился ты по наклонной? И месяца не прошло, а ты опять попался? Кто этого избил? - Лапиков мотнул фонарём в сторону мужика.
- Я, - глухо ответил Михаил.
- А я вот, почему-то, и не сомневался. Оно ведь всегда так бывает: сначала выпил, потом покурил, закинулся чем-нибудь, а потом и до убийства недалеко. Все пьяные, так понимаю? На колонке бухали? - он осветил опустевшую площадку возле колонки, где луч фонаря выхватил лишь несколько пустых бутылок и рассыпавшиеся по бетонной отмостке яблоки. Клинсмана уже и след простыл, - Лапиков шагнул поближе и поочередно всмотрелся в лица парней, - вижу, что пьяные. А я как чувствовал. Вызвали на драку, но пока приехал, уже всё, разбежались. А я дай, думаю, подожду ещё чуток в машине, может ещё что случится, и тут вы! Вот знаете, чем нормальный мужик, когда выпьет, отличается от таких щеглов, как вы? У него так, - участковый прищурил глаз и покачал в воздухе ладонью, - походка немного меняется, а в голове всё на месте остаётся. А вы же с катушек слетаете! Вот, - указал он на мужика, - человека чуть не убили. А за что? За что, я вас спрашиваю?! Молчите? - Лапиков вздохнул и наконец опустил луч фонаря, - а я вам скажу за что. За то, что он мимо проходил, правильно я говорю?
Все дружно промолчали, опустив глаза вниз. Мужик, тем временем, выбрался из кустов и, кряхтя, поднялся на ноги. Из разбитого носа текла кровь, и он вытирал её то правым, то левым рукавом.
- Ларионов, ты, что ли? - нахмурился Лапиков и осветил теперь уже лицо мужика.
- Так точно, товарищ капитан, - глотая гласные буквы, отрапортовал мужик.
- Вот видите, - кивнул на Ларионова участковый, - взрослый мужчина хотя бы ответить в состоянии по форме, а вы «бэ... мэ...», одно слово, дети. Так, Ларик, ты шуруй домой, или куда ты там шёл, мне насрать вообще, а завтра ко мне на беседу, понял меня?
- Понял, товарищ капитан, - Ларионов, судя по всему, уловил нужную волну и в доказательство своего почтения приложил ладонь к виску и картинно щёлкнул каблуками истоптанных ботинок.
- Да куда к пустой голове-то?! - Лапиков оборвал поднятую в воинском приветствии руку Ларионова и несильно толкнул того в грудь, - всё, Ларик, пиздуй отсюда!
Ларионов развернулся и спешно скрылся в темноте ночного парка, а Лапиков вернулся к основной добыче.
- Так, - он грозно глянул из-под бровей на троицу парней и по очереди ткнул пальцем сначала в Димона, а потом в Саву, - вы, оба свободны. Завтра на беседу. А ты, Михуил, поедешь со мной в отделение, есть о чём с тобой побеседовать. Всё, сдриснули отсюда! - кивнул он на Димона и Саву, - чтоб до завтра я вас больше не видел. А ты за мной пошли.
Форд Лапикова был припаркован недалеко от центрального дворца так, чтобы из салона была видна арка входа на дискотеку, кирпичное здание туалета и колонка. Словом, чтобы все злачные места вечернего досуга молодёжи были для служителя закона как на ладони.
- Надави на дверцу сначала, потом ручку тяни! - раздражённо выкрикнул участковый, нагнувшись с водительского места к приоткрытому боковому стеклу автомобиля. Михаил послушно толкнул левой рукой дверцу, и она, мягко щёлкнув замком, сразу поддалась, - сильно не хлопай, - добавил Лапиков и оживил мотор поворотом ключа.
У опорки они были спустя пятнадцать минут. Фары мазнули светом по мокрой стене, сверкнули на миг покрытые влагой прутья решёток на окнах, и круг света остановился на деревянной двери поселкового отделения милиции.
- Дверь не ломай, - проворчал Лапиков, грузно выбираясь из-за руля, - снаружи только открывается. Это я так специально сделал, - добавил он уже сам себе под нос и, обойдя Форд спереди, распахнул дверцу.
Зайдя в кабинет, участковый сразу открыл окно и включил настольный вентилятор. В помещении за день собралась предгрозовая духота, так и не нашедшая выхода вслед за отгремевшей непогодой. Сразу потянуло свежестью.
- Знал бы, что от тебя такой перегар будет, в багажнике бы повёз, - недовольно проворчал Лапиков и уселся за стол напротив Михаила. Положив перед собой дубинку, милиционер пристально посмотрел в глаза задержанному и выстучал пальцами дробь по поверхности стола, - ну что, дружок? - сбросив всякий шутливый тон, произнес он, едва шевеля губами, - ничего не хочешь рассказать?
Михаил в ответ устало помотал головой и уставился пустым взглядом куда-то в стену за спиной участкового. Своё текущее состояние, спроси его кто-нибудь, описать сейчас он смог едва ли. Хотелось то ли выпить, то ли лечь спать, то ли пить, то ли блевать, но больше всего хотелось сдохнуть. Прямо сейчас, в этом самом кабинете. Алкоголь блуждал по организму и уже начинал потихоньку испаряться под воздействием всплеска адреналина, уступая место тупому ватному похмелью.
- Анализы твои пришли, - слегка наклонив голову, поднял брови Лапиков и многозначительно провёл пальцами по подкове чёрных усов. Михаил тут же почувствовал, как потеют ноги, а горло сжимает невидимая удавка, выгоняя кровь в тяжелеющий мозг. Он непроизвольно сжал зубы и судорожно сглотнул, - испугался? - с улыбкой протянул Лапиков, - вижу, что испугался. Значит есть чего бояться, - он выдвинул ящик стола и вынул оттуда лист, испещрённый печатным текстом, - Та-а-а-к, - важно протянул он, - читаем. По результатам исследований в анализах крови гражданина... так... ага, понятно... Вот! Найдены следы наркотика галлюциногенной и де-ли-ри-антной, - прочитал Лапиков по слогам, - группы. А это значит, что ты, как и Петров, был в ту ночь под тарэном. Ну что? Ничего не вспомнилось?
Михаил опустил глаза в пол и обречённо вздохнул.
- Молчишь, - констатировал участковый, - ну хорошо. Тогда говорить буду я, а ты внимательно слушать. Всё началось с Карибского. Его, конечно, с тобой пока сложно связать... Пока, - выразительно добавил Лапиков, - но это дело времени. Петля вокруг тебя сжимается, Миша. Дальше были вы вчетвером. Как это вижу я: вы с Петровым обдолбались тарэном и бросили Хоронеко под поезд, потом Петров повторил этот трюк самостоятельно. Кадикова Ильяса вы убили раньше, а от тела избавились, может закопали, а может на куски порубили, кто вас наркоманов знает? А вот потом началось самое интересное. Сначала трудовик этот. Вроде ничего криминального, обычный алкаш обычно захлебнулся рвотными массами, да?
- Да, - без эмоций повторил Михаил.
- Пизда! - Лапиков ударил ладонью по столу, - ты забыл, с кем дело имеешь? Я похож на шлюху? Ну ответь, я похож на шлюху?! – несколько секунд он помолчал, потом снова рявкнул: - Так почему ты хочешь меня трахнуть?!
- Я смотрел «Криминальное чтиво», - равнодушно произнёс Михаил, после чего Лапиков несколько замялся и принялся укладывать документы обратно в ящик.
- Днём перед смертью Андрея Георгиевича ты заходил к нему в мастерскую, - уже спокойнее продолжил участковый.
- Это незаконно?
- И что ты там делал с сорокалетним мужиком?
- Он мой сосед, вообще-то. Был денег должен, я за долгом заходил.
- Угу, - согласно кивнул Лапиков, - тогда на это что ты скажешь? - и он вынул ещё один лист, на котором красовались две крупных фотографии с отпечатками пальцев.
- Отпечатки пальцев, - сухо ответил Михаил.
- Твоих пальцев, прошу заметить. Один из военкомата я запросил, а второй знаешь откуда снял?
Михаил пожал плечами.
- Из гаража покойного. С кружки снял.
Михаил невольно поджал губы и закрыл на мгновение глаза. Казалось, что всё худшее, что могло сегодня произойти, уже произошло, но вот он, злой гений его новой реальности, сидит и по кирпичику продолжает разрушать и так пошатнувшийся мир. Стало даже немного интересно, что ещё в ящике стола участкового. Нахлынула волна какого-то мазохизма и захотелось, чтобы Лапиков застрелил его прямо здесь.
- Ввиду естественных причин смерти, - продолжил милиционер, - анализы на наркотики у трудовика не взяли. А зря, мне так думается. Что вы там пили из этих кружек? Ну это ладно, можно было бы списать на случайность, если бы не череда странных смертей и исчезновений сразу после этого. Смотри, Боровой шею сломал, у Соловьянчик выкидыш, умерла от потери крови, Лариса эта, как её? Выскочила фамилия из головы. Подопечную свою, Гушан Зою дерьмом накормила и себе вены вскрыла, потом землекопы эти, Вячеслав и Владимир, пропали оба без вести. Про Думарова я вообще молчу, с топором на людей кинулся, а потом тоже пропал с концами. Что это, если не следствие наркотического опьянения? А? Вот скажи мне, ты же в теме.
- Не знаю, - растерянно пробормотал Михаил.
- Вот и я не знаю, - покивал Лапиков, - но ты не думай, что я не докопаюсь. Связь должна быть. Свидетелей уже опрашиваю, и кое-какие намётки уже есть. А ты, скажи спасибо, что пока нечего тебе предъявить, а трезубцию невиновности ещё пока не отменили.
- Что не отменили? - криво улыбнулся Михаил.
- Ох... - помотал головой Лапиков, - как же с вами сложно... Ещё и в высшем учебном заведении учишься, - назидательно водрузил палец кверху он, - а ни хрена не знаешь. Трезубция невиновности означает, что если доказательство вины человека не достаточное, не прочное как трезубец, понимаешь? То осудить его нельзя. Так что, на сегодня свободен. Но, думаю, это ненадолго.
- Можно идти? - робко спросил Михаил.
- Вали давай, пока не передумал, - буркнул в ответ участковый, и Михаил резво вскочил со стула и покинул тесный кабинет.
Выйдя в сырую ночь, Михаил сразу направился к крайнему подъезду трехэтажки, на втором этаже которого находилась квартира Майских. После нескольких долгих звонков замок двери щёлкнул, и в образовавшейся щели появился старушечий глаз бабушки братьев. Глаз был изрядно покрасневший, а голову женщина обвязала чёрной траурной лентой из тонкого кружева.
- Вино есть? - сходу спросил Михаил. Проявлять вежливость не было ни желания, ни настроения, да и привыкшая была старуха к таким гостям посреди ночи.
- Две тысячи, - глухо ответила она и, получив деньги, захлопнула дверь. Михаил провёл на площадке около минуты, разглядывая старую побелку на стенах подъезда. Здесь не было граффити, только жёлтые пятна и причудливые паутины тонких трещин украшали скудный интерьер. Наконец дверь распахнулась, и старушка протянула бутылку с высоким горлышком. Из квартиры пахнуло валерьянкой и тяжёлой взвесью из затхлости, залежавшихся ковров и старости, и сразу стало ещё тоскливей.
- Спасибо, - буркнул Михаил и, вставив вино в рукав, медленно поплёлся вниз по ступенькам. Идти до места назначения было минут двадцать, и Михаил решил начать в одиночку. Он вынул из рукава бутылку и в свете далёкого фонаря внимательно рассмотрел этикетку.
- Кры-жа-чок, - по слогам и как-то обречённо прочитал он название. Уставшая за вечер голова понеслась вскачь, мысли с облегчением перекинулись на новую добычу, лишь бы не возвращаться к Юле, Железнодорожнику, влезшему в Майского и Лапикову с его бредовым расследованием. И одно случайное слово поглотило его полностью. Ведь кто такой этот крыжачок? По-белорусски «крыжак» это крестоносец. Значит крыжачок это такой маленький крестоносец? Крестоносец - ребёнок? И тут же в голове появился образ закованного в латы ребенка на боевом коне с трезубцем невиновности наперевес. Михаил перевернул бутылку и одним ударом ладони о дно выбил из горлышка капроновую пробку. Вино потоком хлынуло наружу, но тут же было словлено умелым движением так, что почти ничего и не расплескалась. Михаил задрал голову и выпил за раз добрую четверть бутылки. В голове быстро зашумело. Вновь представился крыжачок. На этот раз он тонул вместе с конем на чудском озере, тщетно пытаясь зацепиться за лёд трезубцем невиновности, но холодная вода затягивала его всё дальше и дальше, на самое дно...
С таким абсурдом в голове Михаил дошагал до переезда. Синие и красные фонари, те, что подальше, возле самого вокзала, уже начали двоиться в глазах, а выглянувшая над кладбищем луна была какая-то полуторная, точно отбрасывала рядом с собой такую же жёлтую тень, повторяющую её очертания. Ворота погоста как всегда проявляли круглосуточное гостеприимство, раскинув в стороны покосившиеся створки, словно продажная девка ноги перед первым встречным.
- Эй, говноеды! - пьяно выкрикнул Михаил, - я знаю, что вы где-то здесь! Выходите!
- Ты чего в святом месте сквернословишь, чувак? - послышалось откуда-то сбоку, и Михаил тут же повернулся на голос. Трое друзей сидели за столиком под развесистой берёзой. С её листьев медленной капелью стекали остатки недавнего дождя, поэтому волосы у всех троих были мокрые, а плечи пропитались тёмным. И только Петя в своей неизменной кожаной куртке отделался только мокрой прической. Агрессор, тонко поскуливая, крутился у их ног, но, завидев чужака, сразу принял стойку и глухо зарычал.
- Фу! Свои! - бросил Петя, и пёс тут же притих.
- А вы чего такие мокрые? - спросил Михаил, усаживаясь на лавку рядом с друзьями, - вы же призраки.
- Дождь, он для всех, - философски ответил Юра и тут же забегал пальцами по струнам в виртуозном переборе и после небольшого проигрыша запел:
- Дождь, молния, гром,
Все спрятались в дом,
Все разные, лица красные,
Никто не хочет за ворот воды.
Дождь, реки полны,
Где-то видны просветы,
Но солнца нету, и
Гуляет дождь,
Меня топит, я пью
Сырую воду, такую люблю...
- Да хорош тебе, и так настроения нету, - проворчал Михаил, - нате вон, выпейте лучше. Вина вам притаранил.
- О! Вот это я понимаю! - азартно потёр ладони Ильяс, - бырло, надеюсь?
- Естественно, ёпта! - хмыкнул Михаил и стукнул стеклом о деревянную столешницу. Крыжачок.
- М-м-м... - сладострастно втянул запах из горлышка Юра, - классическая классика! Прям чувствую, как кишки в узел заворачиваются.
- А чего припёрся-то? - спросил Петя, отпрянув от бутылки, - думали, что забыл про нас. Сколько тебя уже не было? Неделю?
- Меня Юля бросила, - упавшим голосом ответил Михаил, - вот с вами посоветоваться решил. Что-то странное происходит.
- Да, это действительно очень странно... - задумчиво пробасил Ильяс, потирая двумя пальцами подбородок, - я бы даже сказал, что это знамение грозных событий. Думаю, это значит, что вскоре ты найдёшь другую.
- И бицуху правую подкачаешь заодно, - поддержал Юра.
- А почему именно правую? - вмешался Петя, - я, например, в этом деле амбидекстер, могу обеими с одинаковым успехом.
Юра тут же ударил по струнам и запел:
- Мы онанисты парни плечисты,
Нас не заманишь сиськой мясистой,
Нас не заманишь девственной плевой,
Устала правая - дрочи левой!
Трое друзей весело засмеялись и по очереди приложились к бутылке.
- Рад, конечно, что вас это веселит, только не так всё просто, - когда друзья отсмеялись, произнёс Михаил, - у неё глаза цвет поменяли. Мне Жоржик рассказывал, что у фашистов глаза какие-то не такие были, когда их заразили этими... сущностями, или как их там. И в посёлке дичь какая-то творится последнее время. Я сам как-то внимания не обращал, ни с кем особо не общался эти дни, пока Шериф сегодня все случаи не перечислил. Всё как будто из одного ряда. А сегодня этого, как его? Фогуса видел. Он прямо на дискотеке из камина старого выполз и в Толика Майского влез.
- Что значит «влез»? - нахмурил брови Ильяс.
- Типа руку в жопу засунул? - улыбнулся Петя.
- Петь, - одёрнул его Ильяс, - вот сейчас твой юмор неуместен. Заткнись, пожалуйста.
- Ты так говоришь потому, что я чёрный? - прищурил глаза Петя.
Ильяс смерил его скептическим взглядом, вздохнул и повернулся к Михаилу.
- В каком смысле влез? - переспросил Ильяс.
- В самом прямом, - ответил Михаил, - подошёл и влез. Как будто вселился в него. Толик после этого нож рукой остановил и Мотора с Компотом разнял.
- Пу-пу-пу, - задумчиво запыхтел Ильяс, - а вот это уже интересно. Что-то изменилось в изнанке, и явно в худшую сторону, раз он на такое стал способен. Что-то страшное грядёт...
- Как мне Юлю вытащить? - сухо спросил Михаил.
- Боюсь, что скоро и вытаскивать будет некого, - мрачно проговорил Ильяс, - шёл бы ты, Миша, домой. Скоро полночь. Не место тебе здесь сейчас. Да и нам пора. Всё! Расход! Приходи завтра, что-нибудь разузнаем.
По пути домой Михаила вырвало кислым вином прямо под ноги, живот начало крутить, а в голове при каждом шаге начал раскачиваться тяжёлый маятник. Ранка на предплечье запульсировала и заныла. В таком состоянии его и встретила постель вместе со спасительным забвением сна.
Часть 4
Глава 3
- Ходасевич Леонид Фёдорович шестидесятого года рождения, - не отрывая взгляда от блокнота, произнёс майор и заполнил мелким почерком новую строчку, - всё верно? - спросил он и наконец посмотрел в глаза опрашиваемого.
- Верно, - кивнул фельдшер.
- Значит вы утверждаете, что тело Майского Николая Владимировича вы сдали санитарам городского морга, правильно я понимаю?
- Что значит утверждаю? - раздражённо переспросил фельдшер, - что у вас за обороты такие? Утверждаю, - перекривлял он майора, глядя куда-то в окно, - я рассказываю как было, а утверждают пусть те, кто тело умудрился прое... потерять, - тут же поправился он, - я приехал, сдал санитарам и уехал обратно. У меня дежурство ночное было, торопился.
- Ну хорошо, - устало выдохнул майор, - предположим. Вы сдали тело санитарам, так?
- Угу.
- Они его откатили куда-то не туда, правильно, по-вашему?
- Пф, - надменно фыркнул Леонид, - по-моему, - снова перекривлял он милиционера, - это объективный факт, а не по-моему. Сами посудите! Ну зачем мне это тело? Я что, каннибал? Или, может, сатанист? А? Может я ритуалы здесь провожу, демонов вызываю? Или вы думаете, что я его где-то у себя здесь спрятал и кишки его выпущенные на трубы намотал? - фельдшер обиженно отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столу
- Леонид Фёдорович, - умиротворяюще произнёс майор, - да не горячитесь вы так. Я же не допрашиваю вас, а просто беру показания, как у свидетеля. Я сам, если честно, думаю, что санитары его потеряли где-то. Дело обычное, в морге трезвенники не долго держатся. Работа не для слабонервных. Я же вижу, что вы человек ответственный.
- Я вам знаете, что посоветую? - фельдшер подался вперёд и, сощурив глаза, заговорщически понизил голос, - А вы главврача городской больницы тряхните. Смотрите, как получается: парень молодой был, умер насильственной смертью, скончавшись по дороге в больницу. Тёплый ещё, выходит, правильно?
- Правильно, - согласно кивнул майор и весь как-то подобрался, - вот только пока не улавливаю, к чему вы ведёте.
- Поч-ки, - едва уловимым шёпотом, практически одними губами по слогам произнёс Леонид, на что майор лишь тряхнул головой и тоже подался навстречу собеседнику, - почки, - уже громче повторил фельдшер, - огромных денег стоят на чёрном рынке.
- Ага... - озадаченно потёр подбородок майор, - но... - он задумался на несколько секунд, а потом продолжил: - хорошо! Предположим, что у Майского изъяли в больнице почки, или ещё какие-нибудь органы. Но зачем им тогда избавляться от тела? Наоборот, отдали бы родне назавтра зашитого, да и концы в воду. Не стыкуется как-то.
- А мне откуда знать?! - снова вспылил фельдшер, - я что, контрабандист, по-вашему? Просто предположил, а как оно там на самом деле... - он пожал плечами и снова уставился в окно.
- Да, извините, - нахмурился майор, - но за наводку спасибо. Кто знает, может у нас там целый черный бизнес процветает под носом?
- Я, конечно, не спец в таких делах, - лукаво, будто нехотя улыбнулся фельдшер, - но на вашем месте я бы проверил все похожие случаи за последние пару лет. Молодые люди, смерть случайная и быстрая, путаница с телами... Ну вы понимаете...
Майор сжал губы и, словно целясь в фельдшера пистолетом, направил на него выставленный указательный палец. После чего молча покивал и будто бы погрозил кому-то наверху, потряхивая пальцем в воздухе.
- Хорошая мысль, доктор, - задумчиво произнёс он, - так и до подполковника недолго дослужиться.
- Я не доктор, - скромно улыбнулся Леонид, - всего лишь сельский фельдшер.
- Далеко пойдете! - хитро подмигнул майор, - а мне пора. Поеду. Вечер уже, нужно ещё в больницу успеть заскочить, - он сгрёб со стола блокнот с ручкой и небрежно всунул их в планшет. По всему было видно, что его распирает жажда действия и азарт расследования.
- Я провожу, - фельдшер тоже поднялся из-за стола и поспешил открыть перед милиционером дверь. Их шаги гулко разлетелись по пустому коридору, источником света в котором являлись лишь тусклые лучи солнца, отраженные от намытого до блеска полимерного пола. В больнице сильно пахло хлоркой, и майор пальцами растёр защипавшие от едкого запаха глаза.
- Смотрю, с уборкой у вас строго, - он тряхнул головой и прокашлялся.
- Лето, жара, - развёл руками фельдшер, - в тепле все вирусы быстрее размножаются. Вот и обрабатываем.
- Это правильно, - хрипло пробормотал майор и ускорил шаг.
Фольксваген милиционера прошуршал шинами по гравию подъездной дорожки больницы и завернул на асфальт. Майор коротко кивнул фельдшеру и покатил в сторону трассы. Леонид ещё с минуту провожал тусклым посеревшим взглядом удаляющийся автомобиль, а потом выудил из кармана белого халата связку ключей и не спеша направился ко входу в подвал.
- Уехал? - спросил Толик, когда тяжёлая металлическая дверь захлопнулась за фельдшером. Голос его теперь звучал спокойно и ровно, с глубоким баритоном, в отличие от недавнего рваного сленга с претензией на жителя мегаполиса.
- Уехал, - облегчённо вздохнул Леонид и поморщился от тяжёлого сладковатого и тошнотворного духа, висящего в тесном подвальном помещении.
- Упаковывайте, - Толик кивнул на два распотрошённых тела на полу. Кишки покойных растянулись мокрыми канатами между труб подвала, образовав между узких стен подобие паутины из ночных кошмаров. Под обоими трупами, младшего Майского и так неудачно попавшего на очередной стационар Хрупа, большой липкой лужей расползлась засахаревшаяся сукровица. Ноздреватый бетон, казалось, безнадёжно пропитался бурым человеческим соком, а из стен уже никогда не вытравить удушливого трупного запаха. И весь этот букет невидимой тонкой нитью проникал сквозь потаённые закоулки изнанки, сочился сквозь её плотные, напитанные ужасом стены в самую глубокую пещеру. Пещеру, посреди которой распахнул наконец свои веки последний, седьмой глаз многоликого Зла, глаз демона гниения Сабнака. Тут же по пещере пронёсся утробный пронзительный рык, и сегментированное скользкое тело изогнулось в долгожданном движении, дрогнуло, скрежетнуло твёрдыми хитиновыми пластинами и оторвало наконец своё брюхо от поверхности. Два десятка тонких паучьих лап рывком подняли скованную панцирем утробу, продолговатая черная морда, усеянная кривыми желтыми зубами, упёрлась носом в пол, помогая телу удержаться, и ужасная тварь медленно двинулась по бесконечным коридорам своего сумрачного мира в одном влекущем её направлении. Она двигалась вверх.
- Может на части распилим? - с сомнением глянул на трупы Мотор.
- Нет времени, - отрезал Толик, - все уже на месте. Нужно машину освобождать для доноров.
Мотор послушно кивнул и принялся разматывать большой рулон плотной чёрной плёнки. Компот, не произнеся ни слова, начал ему помогать.
Когда всё было готово, фельдшер лязгнул ключом и распахнул дверь. В подвал тут же ворвался поток свежего воздуха, и от этого стало почему-то ещё более тошно. Но организмы людей, ставших наполовину големами из плоти и крови, будто не подчинялись естественным процессам, они жили в угоду своему хозяину и отзывались только на его волю. Фогус мог выпустить на время живую сущность, как он сделал это с фельдшером, но лишь для того, чтобы тот решил организационные вопросы с живыми. В остальное же время безвольные души големов как будто сидели в кабине грузовика без педалей и руля и наблюдали сквозь лобовое стекло за происходящим снаружи.
Фельдшер вышел на внутренний дворик больницы и огляделся по сторонам. Скорую он специально припарковал поближе к подвалу ещё когда доктор был на месте. Теперь же можно было опасаться глаз только случайно прогуливающегося по коридору пациента. Но рыжее закатное солнце пронзало задние больницы насквозь, точно рентгеном, и зияющие пустотой прямоугольники окон оповестили Леонида, что путь свободен. Он махнул рукой Мотору, и тот, пятясь спиной вперёд, на пару с недавним неприятелем Компотом поволокли замотанное в полиэтилен тело к машине. Толик уселся за руль, и УАЗик через несколько секунд кашлянул старым двигателем, выбросив клуб белого дыма, и заурчал, слегка подтраивая нарушенным зажиганием. Задние двери захлопнулись за вторым телом и скорая помощь, выехав из внутреннего двора, устремилась в направлении поместья. Нужно было торопиться, Хозяин и так ждал этого дня слишком долго...
В будние дни на территории усадьбы дежурили посменно два сторожа, но они уже несколько дней назад как отведали с неожиданных щедрот Толика бесплатного спирта, и теперь один из них торопливо открывал поворотный шлагбаум у въезда на территорию дворцового комплекса. Будто холоп, встречающий барина, он дробно покивал головой проехавшей мимо него скорой то ли в поклоне, то ли в молчаливом и беспрекословном согласии с любой волей повелителя и с немым ужасом в серых глазах уставился на носы своих потёртых ботинок.
У входа в дворец машину встретили четверо. Мацак, Дуремар, Юля и Светка Сорока стояли в шеренгу, как на уроке физкультуры, и синхронными поворотами голов сопроводили остановившийся УАЗик. Целлофановые мешки с телами подхватили по двое и потащили через арку входа, вверх по ступенькам, в зал с зеркальным шаром под потолком и старым камином, отодвинутым теперь в сторону.
- Вы двое, - Толик окинул немигающим взглядом рептилии Юлю и Сороку, - садитесь в машину к Леониду. Ждите меня. С вами поеду.
Девушки, не проявив никаких эмоций, направились к урчащей на холостых оборотах скорой и послушно уселись в салон. Толик проводил их взглядом и быстрым перебором ног взбежал по ступенькам на площадку перед диско-залом. Мацак и Дуремар протискивались в узкий ход, открывшийся после перемещения камина, неловко перехватывая безвольное тело в мешке. Фогус сквозь чужие глаза всмотрелся в мешок, пытаясь определить, чей это труп, брата Толика, или старика. А тело Толика, тем временем, снова напомнило о себе настойчивым урчанием в животе. Ему нужна была энергия, нужно было срочно поесть, вечер должен стать самым важным в его существовании. Для этого он и ехал вместе с фельдшером. Пока тот соберёт доноров, он, Фогус, накормит тело Толика и вернётся в поместье на велосипеде. Всё складывалось как нельзя лучше.
Пробарабанив кроссовками по винтовой лестнице, Фогус спустился в круглое помещение, облицованное черным кафелем. Пленку уже начали снимать с тел, и в затхлом воздухе повис тяжёлый запах тлена и скотобойни. В зале, помимо спустившихся сюда Мотора, Компота, Мацака и Дуремара находились ещё шестеро. Марина стояла рядом с Клинсманом, Савой и Димоном, а чуть поодаль, по другую сторону странного сооружения, чем-то напоминающего огромный вентилятор, подвешенный к потолку, находились товарищи Дуремара Казак и Эдик. На краю центрального круга, представляющего собой расходящиеся лучами каналы, впадающие в пожелтевшие керамические ванночки, стояла большая промышленная мясорубка, утащенная ночью по наводке Дуремара из совхозной столовой.
- С костями справится? - кивнул в сторону аппарата Толик.
- Не-е-е, - помотал головой Дуремар, - ножи поломает.
- Значит нужно свежевать. Мацак! Ты же охотник? Давай по-быстрому, - нетерпеливо указал на трупы Толик, - мясо отделишь от костей и в мясорубку. Кровь уже свернулась, разбавите физраствором. Если не хватит, свежей крови добавите. Вон, - он повертел головой, и, найдя взглядом Марину, указал на неё пальцем, - Марину зарежете. Она самая молодая. Жаль только, что не девка уже.
По лицу Марины мимоходом пробежала тень испуга, а глаза расширились в неподдельном ужасе, но тело осталось стоять в том же положении, что и раньше. Воля Фогуса была сильнее страха.
- Я скоро вернусь, - произнёс Толик и пристально осмотрел свою паству, - приготовьте всё к ритуалу. Доноры скоро прибудут.
Гулкие шаги выстучали по винтовой лестнице затихающую дробь, и служители демона-привратника по имени Фогус остались одни в ритуальном зале. Коротко переглянувшись, бывшие соседи и друзья беспристрастно принялись за приготовления к ритуалу, не проронив ни слова.
Толик, тем временем, забрался на пассажирское сиденье скорой и, хлопнув дверью, произнёс одно единственное слово:
- Поехали.
И скорая помощь отправилась по маршруту, составленному из семи адресов, аккуратно выписанных фельдшером из личных дел в разделе «акушерство». Леонид остановил машину около железнодорожного вокзала, и Фогус в теле Толика, не сказав ни слова, выбрался из УАЗика и зашагал наискось, через поле в направлении трёхэтажки, где бабушка Майских наверняка ждала единственного оставшегося внука с вкусным ужином на столе. Собственно, Фогусу было плевать, какой он там, ужин, вкусный, или нет. Демон был зол на своего голема за то, что тот не ел до подселения в него почти два дня, и теперь, в конце третьего едва держался на ногах. Редкие перекусы в виде чипсов, крабовых палочек и кислых зелёных яблок добавили резкой боли в желудке. Судя по всему, там разыгралась язва, приобретенная Майским в результате такого образа жизни. Ничего, скоро он заправит тело энергией и вернётся в поместье. Тем более, что служить голему осталось совсем недолго, Хозяин уже совсем близко...
Косые лучи закатного солнца зажгли окна многоквартирного дома полыхающим заревом, и Фогус не заметил сквозь уставшие глаза Толика, как из старого Форда, предусмотрительно припаркованного возле первого подъезда трёхэтажки, выбралась грузная фигура участкового. Перед глазами уже маячил темный провал входной двери и грязные ступеньки за ним, уже ударил в нос знакомый запах кошачьей мочи, вперемешку с сигаретным дымом, когда под коленку больно ударило, и правую рука заломили за спину.
- Попался, пидорас! - раздалось над самым ухом, и Лапиков ловким движением завернул вторую руку обессилевшего Толика за спину и защелкнул вокруг запястий сталь наручников, - пойдём-ка, наркодиллер, до отделения прогуляемся! Полдня тебя, сука, караулю!
В это же время машина скорой помощи, ведомая уверенной рукой фельдшера, парковалась неподалёку от дома самого водителя. Леонид спрыгнул на сухой гравий и осмотрелся по сторонам. После вчерашней грозы жара вновь набрала обороты, и соседи после вечернего полива грядок сидели в зашторенных домах, или уже успели уйти отдыхать на озеро.
Поднявшись на крыльцо, Леонид несколько раз ткнул пальцем в кнопку звонка. Было непонятно, звучит ли что-нибудь внутри при этом, но спустя минуту за дверью послышались неторопливые шаги, и фельдшер сразу подобрался, втянул живот и мимолётным движением зачесал набок жидкую чёлку.
- Здравствуй, Оля, - он улыбнулся и бросил взгляд за спину соседке, убеждаясь, что никого больше в коридоре нету, - я это... - Леонид на секунду замялся и оглянулся на пустынную улицу, - по поводу твоего положения... Ну ты понимаешь.
- И чего хотели, дядь Лёнь? - Ольга наклонила голову набок и скрестила руки на груди.
- Тут такое дело... - фельдшер покашлял в ладонь и почесал макушку, - эпидемия токсиплазмоза у беременных по району. Надо в больницу проехать, там из города врачи. Прививку нужно сделать.
- Прямо сейчас? - удивлённо подалась вперёд Ольга, - вечером?
- Ну, как есть, - виновато улыбнулся Леонид, - дело срочное. К нам только сейчас добрались. Да ты смотри, - он указал рукой на машину, возле которой переминались с ноги на ногу Юля и Сорока, - даже этих родители отпустили. Все в зоне риска.
- А они что, тоже? - недоверчиво прищурилась Ольга.
- О времена, о нравы, - развёл руками фельдшер, - такая нонче молодежь. Оль, ты давай только в темпе, ещё на шесть адресов заехать нужно. Это же не шутки всё.
- Ладно, сейчас, - недовольно проворчала Ольга, - оденусь только поприличнее. Подождите.
Когда соседка скрылась за дверью, фельдшер повернул голову в направлении скорой и коротко кивнул двум наблюдающим за ним девушкам. Те ответили лёгкими улыбками и по очереди забрались в салон «таблетки».
* * *
Первый раз Михаил проснулся, когда за окном только начинали сереть туманные утренние сумерки. Пульсирующая боль в затылке вырвала его из ватного немого сна без сновидений и сразу напомнила о событиях вчерашнего вечера. И если Фогус, вселившийся в Майского, и идиотское расследование Лапикова лишь неприятно кольнули и без того страдающий сверлящей болью висок, то поцелуй Юли и Компота затмил всю картину перед глазами. В такт трепещущему попавшей в силок птицей сердцу под закрытыми веками упрямым стробоскопом вспыхивало ослепительно-белым, и в этих сполохах сначала танцевала, рывками меняя позы, тонкая фигурка любимой девушки, а потом появлялся Компот, и они сливались в отвратительном пошлом поцелуе. От этой сцены кишки скручивало в жгут, и рот наполняла кислая липкая слюна. Так, ворочаясь в потяжелевшей от пота постели, Михаил провалялся в полубреду до семи утра. И лишь когда с кухни донеслось знакомое гудение чайника, ударила в умывальник струя холодной воды и звякнули металлом тарелки и столовые приборы, он поднялся и, стараясь сохранять вид спокойный и вальяжный, зашёл в ванную. Дальше было дело опыта. Барашек холодной воды открутить до упора, подставить рот под упругую струю и позволить желудку быстро наполниться и отяжелеть. Минута напряжённого вглядывания в собственное отражение в зеркале, и вот оно! Скулы свело, а к горлу подкатил ком. Дальше в туалет... Струя холодной воды стремительным потоком вырвалась наружу, промывая сжавшийся в тесный комок желудок, ещё несколько спазмов, и потихоньку начало отпускать. Михаил уселся на пол и прислонился спиной к стене. Снова вернулась гудящая боль в затылке. И зачем вчера столько выпил?
- Картошку жареную будешь? - громко спросила с кухни мать, силясь перекричать шкварчащее масло на сковороде.
- Нет, - понуро ответил Михаил и поплёлся обратно в комнату.
- Так! - строго отрезала мать, - давай-ка за стол! Для кого я готовила? Завтракать нужно обязательно!
- Папа пускай съест.
- Папа не завтракает, у него желудок. А то ты сам не знаешь. Всё, я накладываю. С молоком будешь?
- Без, - проворчал Михаил и уселся за стол.
Золотистые ломтики с хрустом накалывались на вилку и отправлялись в совсем неживой, пересохший рот Михаила. Очень может быть, что они долго внутри и не задержатся, но сейчас главное дождаться, когда родители уйдут на работу. А потом можно уже и не сдерживаться. К счастью, обошлось. Картошка усвоилась, в голове прояснилось, и после ухода родителей Михаил смог провалиться, наконец, в продолжение прерванного сна. Вот только сон на этот раз был со сновидениями. Из разверзтой раны на предплечье бесконечным потоком вылазили длинные бледные личинки с единственным черным глазом на шевелящемся хвосте. Личинки расползались по комнате, заползали под ковёр, в щели книжного шкафа, копошились под одеялом. Михаил рывком сел на кровати и с омерзением обнаружил, что белёсые вертлявые червячки сплошным ковром покрывают его по пояс. Попытки сбросить их на пол ни к чему не привели, и тогда он заорал то единственное слово, что кричат в полном отчаянии:
- Ма-а-а-м-а-а-а! - хотел выкрикнуть он, но из горла донеслось только тонкое беззвучное сипение, старческое и безнадёжное.
Глаза сами собой распахнулись, и Михаил ощутил, как крупные капли пота стекают по вискам на и без того промокшую подушку. В окно, разрезая даже плотные шторы своим липовым светом уже наступившего августа, ярко били лучи набирающего силу всё ещё летнего солнца. Время перевалило за полдень. Сквозь открытую форточку долетали звуки улицы, щебет птиц и далёкая музыка. Михаил осторожно поднялся и с облегчением понял, что похмелье отступило, можно было выдохнуть.
Пока закипал чайник, он приложился к трёхлитровой банке рассола с плавающими в нём помидорами и за раз выпил добрых пол литра. Желудок одобрительно заурчал и выдал на сдачу львиную отрыжку на всю кухню. Организм явно приходил в норму. Следом поднялось и настроение. Появилась решимость драться за свою девушку, разбить злые чары, убить дракона, раскрасить её глаза снова изумрудным и пленящим цветом. Из-под кровати был извлечён покрывшийся слоем сизой пыли рюкзак Жоржика, и на стол, рядом с исходящей паром кружкой крепкого чая лёг дневник знахаря.
Битый час Михаил разбирался в хитросплетениях аббревиатур, мелком почерке деда трудовика и множестве бесполезных записей. Такие заметки, как «поиск пропавших», «снятие порчи», «сглаз», какой-то «намёт» были, конечно, занятные, но для него, Михаила, совершенно бесполезные. Вот уже и заварена третья чашка чая, как вдруг уставший взгляд зацепился за заголовок «одержимость». А вот это уже ближе к делу.
«Одержимость проявляется у людей, владеемых бесами, сущностями и зиготами. Человек может вести себя странно, зло и агрессию проявлять к ближним. Не узнают характера его родные. Меняется голос, походка, жесты странные становятся и глаза цвет могут поменять.»
Внутри у Михаила всё похолодело, и тут же вспомнились все подробности вчерашнего неудачного свидания. Такие нетипичные для Юли маты, агрессия и, конечно, глаза... Серые и безжизненные глаза. Он перевернул страницу и продолжил читать.
«И главное, своевременно начать изгонять беса. До года, или даже двух может дело то продолжаться. Акафист читать, на все службы ходить и на исповедь ходить, креста не снимать. А если поздно уже молитвами дело решать, ритуал нужно тайный произвести. Но дело то опасно может быть, и только в крайней нужде прибегать нужно. И нож ритуальный в помощь тому делу послужит. А заговор тайный таков и не для каждого понятен будет.»
Михаил вспомнил про нож и тут же, порывшись в рюкзаке, нащупал костяную рукоятку с потёртым лезвием на ней. Положив нож рядом с блокнотом, он с азартом впился в строки, заполненные мелким почерком.
«Встань, раб Божий, на лесну тропу,
Да взгляни на полную Луну,
Заговор словами сотвори,
Только Зла в тех строках не таи!
Тени в том лесу густы-густы,
Надобно слова найти просты,
Тьму на стыке света skēu,
Страхи прочь гони, да не рискуй,
Расступися тьма сакральным skēu!»
- Чего? - скептически нахмурившись, вслух произнёс Михаил, - что ещё за «скеу»?
Он всмотрелся в текст, пробежал его несколько раз и остановил взгляд на загадочном слове. И как его читать вообще? На каком это языке? Скеу, скяу, скёу... Вспомнился Голландский футболист Дирк Кейт, чью фамилию каждый комментатор называл на свой лад. Кейт, Кюйт, Кяут, Кёйт, Куйт...
- Куйт... - почесав подбородок, пробормотал Михаил, - а если «скуй»?
Тогда рифмуется «скуй - рискуй». И что это даёт? Почему всё на русском, а это слово на непонятном каком-то? «А заговор тайный таков и не для каждого понятен будет», - перечитал он ещё раз строки перед заговором. Да уж, действительно, не для каждого. И тут Михаила осенило: он схватил нож и тут же рассмотрел на рукоятке знакомое слово. То же самое «skēu». Что это значит? Нож? Острый? Что там в строчке? «Тьму на стыке света...» Что можно делать ножом с тьмой на стыке света? Резать? Но тут явно всё в рифму должно быть. Михаил задумался, судорожно перебирая рифмы, удовлетворяющие одновременно и смыслу стихотворения, и назначению ножа. Спустя минуту он обхватил голову руками и упёрся локтями в стол. Как вдруг нужное слово родилось как-то вдруг и само собой.
- А-та-куй! - радостно отчеканил Михаил, - тьму на стыке света атакуй! Точно!
Но, спустя несколько секунд, он снова приуныл. Последняя строчка уже не совпадала со словом «атакуй». «Расступися тьма сакральным...» Тут ни по смыслу, ни по темпу не подходит «атакуй». Ну может ведь слово иметь два, или три смысла? И что тогда? И нужна ли здесь рифма? Структура четверостишия-то нарушена последней строчкой. Голова загудела от напряжения. Михаил поднялся со стула и подошёл к окну. Термометр за стеклом показывал двадцать семь выше нуля.
- Прекрасный день, чтобы умереть, - пробормотал он себе под нос, - но это ещё успеется! - бодро возразил Михаил сам себе и, выбрав кассету из коллекции, занимавшей целую полку книжного шкафа, вставил её в плеер. Выбор пал на группу Vicious crusade, и в уши тут же ударил тяжёлый рок. Козырёк кепки с неизменно нахмуренным быком закрыл глаза от палящего солнца, и Михаил отправился на прогулку. Мозг закипел и требовал немедленного охлаждения, а что может быть лучше, чем дневная прогулка по посёлку под хорошую музыку? Только прогулка с друзьями и пивом. Но второго после вчерашнего не хотелось, а первых уже нет…
В голове упрямой каруселью вращалось злосчастное заклинание, но ответ не приходил. После, мысли переключились на Юлю и на то, как к ней применить этот заговор. Слушать его она, судя по всему, не очень настроена. Так некстати вспомнилась одержимая женщина из церкви, и тут же представилось, как Юля выгибается дугой и так бежит к открытой двери храма. Бррр... Михаила пробил озноб, несмотря на стоящую жару.
Домой он вернулся к шести часам вечера полный решимости разгадать ребус из старого блокнота. Вновь уселся за стол, достал из ящика предусмотрено спрятанные нож с блокнотом и открыл записи на нужной странице. Сразу же пришла очередная догадка. Вот оно! Подсказка прямо в тексте! И как до этого не заметил?
«Заговор словами сотвори,
Только Зла в тех строках не таи!
Тени в том лесу густы-густы,
Надобно слова найти просты...»
«Слова просты». То есть слово должно быть простое и, судя по структуре стихотворения короткое. А вот над строчкой «Только Зла в тех строках не таи!» нужно подумать. Что здесь автор хотел сказать? Слово доброе должно быть? Или наоборот, в нём должно выплеснуться зло? Да ещё рифмоваться должно с «атакуй и рискуй».
- Пу-пу-пу, - попыхтел Михаил и упёр подбородок в сложенные замком ладони. Глядя в окно на медленно плывущие громады кучевых облаков, уже тронутые робким румянцем начинающегося заката, он задумчиво протянул:
- атакуй, не атакуй, всё равно получишь...
И тут его губы сами собой расплылись в улыбке. Михаил быстро пробежался по тексту и восторженно сжал кулаки. Ну конечно! Короткое простое слово, не таящее злости в себе, а выплёскивающее его наружу! Схватив нож, он направил его в распахнутый блокнот и, улыбаясь во весь рот, воскликнул:
- Хуй!
От лезвия тут же искривляющими пространство кругами разошлось возмущение энергии. Стены дрогнули и пошли волнами, а в ушах заклокотало на границе слышимости угрожающим басом.
- Есть! - радостно процедил сквозь сжатые зубы Михаил, - слава русскому мату!
Схватив трубку телефона, он быстрыми движениями нажал знакомые до автоматизма цифры и стал пристально и нетерпеливо вслушиваться в длинные гудки.
- Здрасьте, а Юлю можно? - протараторил Михаил в ответ на дежурное «Ало», раздавшееся с того конца.
- Нет, нету её, - ответил женский голос, - с Маринкой ушла куда-то ещё после обеда. А это кто? Миша?
- Да, я, - озадаченно ответил Михаил, - а куда пошли, не знаете?
- Да откуда ж мне? - усмехнулась Юлина мать, - может на вокзал. Понедельник сегодня. Уж точно не на дискотеку.
- Понятно... - пробормотал Михаил, после чего вздохнул и добавил: - будем искать.
- Давай, давай, - весело ответила женщина, - поздно только не ходите
- Угу, до свидания, - Михаил нажал кнопку отбоя и медленно поставил трубку на базу. Настроен он был решительно. Не так много мест, в конце концов, в посёлке, где собирается молодежь по будням. Он найдет Юлю, а там уже по ситуации. Да хоть у всех на глазах проведёт ритуал. И пусть смеются потом, счастье того стоит. Счастье и... Любовь. Михаил почувствовал, как щёки заливает румянец от одной этой мысли, от слова такого простого, но такого… неудобного, что ли? Взрослого какого-то…
Зайдя в комнату, он закинул старый рюкзак обратно под кровать, а в свой, новый и компактный, положил блокнот, хоть и запомнил к этому времени заговор наизусть, и вставил нож в боковой узкий карман на липучке. После, быстро натянул джинсы, одел белую форменную майку мадридского Реала с десятым номером на спине и фамилией FIGO и надел кроссовки. Наряд борца с темными силами готов, можно двигаться в путь! Уже приоткрыв дверь, Михаил решил сходить перед выходом в туалет. Быстрым шагом он пересёк прихожую и дёрнул дверь уборной на себя.
- Сука! - тут же прокричал он и схватился за грудь, где подпрыгнувшее сердце мгновенно пустилось в лихой галоп.
- Извини, чувак, - виновато пожал плечами Петя, - по-другому никак было. И так полчаса уже сижу здесь, всё жду, когда тебе припрёт.
- А ты как вообще здесь оказался? - ловя сорвавшееся дыхание, спросил Михаил, изучая друга, восседающего на закрытом крышкой унитазе.
- Оказывается, что в жилых квартирах туалет самое эмоциональное место, прикинь. Вот только так и удалось к тебе прорваться. Короче, чувак, слушай, дело срочное. Они Олю мою забрали, надо её спасать срочно. А ни к кому кроме тебя я обратиться не могу, так что, - он развёл руками, - нужно что-то думать, и очень быстро!
- Так, подожди, - помотал головой Михаил, - кто забрал? Куда? Зачем? Объясни хоть что-нибудь сначала.
- Короче, слушай, - зачастил Петя, - ты правильно вчера сказал, что люди заразились сущностями, а Майский сейчас это сам Фогус. Они беременных со всего поселка собрали для ритуала какого-то. Мы сами не всё знаем, но действовать нужно очень быстро. Помнишь, ты говорил, что Фогус второй выход нашёл из изнанки? Так этот выход прямо под дискотекой находится. Там они девок беременных и держат, понимаешь?
- А кто они?
- Все, кто подчиняется Фогусу сейчас. И Юля твоя тоже там... - Петя опустил глаза и пожевал губами.
- Блин! - Михаил зачесал пятернёй волосы и яростно поскрёб затылок, - а что делать-то? Что я один смогу?
- Чувак... - Петя виновато пожал плечами, - идей столько же.
- Может в милицию позвонить?
- Тоже думали. Вот только тебе придется потом объяснять, откуда ты узнал про это, да и големы, скорее всего, умрут за того, кого они призывать собрались.
- А можно всю информацию как-то сразу?! - вспылил Михаил, - что я ещё должен знать?!
- Если только то, - печально выдохнул Петя, - что сорвать этот ритуал важнее, чем сохранить жизни всех там находящихся.
- Вот уж нет! - воскликнул Михаил, - второй раз я на это не поведусь! Вся это борьба ангелов и демонов не моё дело! Я вытащу оттуда Юлю, а потом вызову милицию. Не знаю как, но я это сделаю! Как туда попасть?!
Петя в ответ скорчил виноватую гримасу и коротко дёрнул плечами.
- Понятно, - решительно кивнул Михаил, - я в усадьбу! Вы тоже по возможности постарайтесь.
- Постараемся, - согласно покивал Петя и медленно растворился в пространстве.
Через несколько секунд кроссовки мелькали перед глазами Михаила, пересчитывая ступеньки подъезда, а в голове встревоженным ульем роились судорожные мысли. План насчитывал лишь один шаг - стремительный марш-бросок до панского поместья, а там по ситуации. Немного воодушевляло оружие, спрятанное в рюкзаке, да возможная подсказка от друзей. Уж в зале, где проводятся дискотеки, они точно смогут появиться.
Шквал мыслей занял своим бесконечным потоком всё сознание Михаила, и поэтому не дал вовремя заметить бежевый «Форд», припаркованный между двором дома и школой. А из «Форда», тем временем, выбралась тяжёлая фигура участкового и неожиданно сноровисто поравнялась с Михаилом.
- Далеко собрался? - прозвучало из-за спины, и Михаил, вырванный из спутанных мыслей, обернулся на голос.
- Так, прогуляться, - подобравшись, ответил он.
- С рюкзаком? - хмыкнул Лапиков, - на ночь глядя? Показывай, что там у тебя.
Михаил похолодел, но всё же протянул рюкзак милиционеру. Тот надменно глянул на задержанного и, вжикнув молнией, вытряхнул всё содержимое прямо себе под ноги. Помимо блокнота, на траву высыпалось два гаечных ключа от велосипеда, ключи от квартиры, катушка ниток, перочинный нож, ручка и несколько карандашей. Лапиков, не сводя настороженного взгляда с Михаила, поднял блокнот и несколько секунд листал страницы, исписанные мелким почерком.
- Это что за хрень? - наконец выдал он.
- Конспект по религиоведению, - ответил Михаил выдуманным за эти мгновения ответом.
- Ну и нахрена он тебе вечером?
- Почитать хотел на свежем воздухе. К учебному году готовлюсь.
- Угу, - промычал в ответ Лапиков, - будет тебе учебный год. Собирай всё обратно.
Вскоре вытряхнутое добро вернулось в рюкзак, и Михаил закинул его за спину.
- А теперь в машину садись, - кивнул в сторону «Форда» Лапиков, - очную ставку тебе устрою, наркодиллер хренов.
- Я не могу... - растерянно помотал головой Михаил, - мне срочно надо...
- В машину сел! – сквозь сжатые зубы процедил участковый, и Михаил сразу понял, что выбора у него нету.
Дорога до отделения заняла чуть больше минуты, и вскоре Лапиков уже обходил машину, чтобы выпустить задержанного с пассажирского места. Михаил всё это время взвешивал все за и против по поводу того, стоит ли довериться Лапикову и всё рассказать прямо сейчас. Невидимые часы отмеряли обратный отсчёт стремительно и неотвратимо, и нужно было хоть что-то предпринимать прямо сейчас. Всем размышлениям пришёл конец, когда в помещении отделения Михаил увидел прикованного за левую руку к батарее Майского Толика.
- Руку давай сюда, - скомандовал Лапиков и через мгновение защёлкнул на правом запястье Михаила холодную сталь наручников. Вторую половину браслета участковый пристегнул к трубе с другой стороны батареи, Михаил очутился на полу в полуметре от Фогуса, злобно смотрящего на него из бесцветных глаз Толика.
- Ну что, наркуманы, - довольно поправил ремень Лапиков, - признаваться будем, или как?
Часть 4
Глава 4
Толик исподлобья сверлил участкового затуманенным, уже совсем нечеловеческим взглядом, а тот важно расхаживал по кабинету и, жутко довольный собой, раскрывал подробности своего гениального расследования.
- Думали, значит, что сможете у меня под носом свои делишки обтяпывать? - хмыкнул он и упёрся кулаками в столешницу, жалобно скрипнувшую под его внушительным весом, - на что вы вообще рассчитывали? Вот ответьте мне! Вы же, товарищи преступные элементы, решили с настоящей ищейкой в кошки-мышки играть. Глупо, - выдохнул участковый и, подхватив со стола дубинку, снова принялся расхаживать по кабинету, - очень глупо!
С каждым его шагом дубинка хлёстко опускалась на ладонь, образуя таким образом сдвоенный чеканный удар.
- А я вот вас раскрутил, - сощурил глаза Лапиков, - не сразу, конечно, но всё же. Вам, наверное, интересно как? - он по очереди посмотрел на своих пленников и, не дождавшись ответа ни от одного из них, продолжил: - с тобой, Михаил, было всё ясно с самого начала. Убитые друзья, наркотики в крови, отпечатки с места убийства... Да-да! Ты не ослышался! Именно убийства! Я это всё расшевелю. Пусть эксгумацию трудовика делают, анализы берут. Я просто уверен, что ты от него избавился. Зачем? Этого я пока не знаю. Но! - он поднял вверх палец, - это всего лишь дело времени. Я и этот орешек расколю, уж поверь мне, Миша. А теперь, Анатолий, по тебе, - Лапиков по-кошачьи улыбнулся в усы и приступил, по всей видимости, к самой блестящей части расследования, - то, что ты с братцем покойным бухло продавали, я был в курсе.
Тут Толик впервые проявил хоть какую-то эмоцию и, подняв тяжёлый взгляд на участкового, надменно хмыкнул.
- Похмыкай мне тут ещё! - взорвался Лапиков и наотмашь врезал дубинкой по батарее между Михаилом и Толиком. Тут же в разные стороны брызнули сухие осколки шелушащейся краски, обдав мелкой зелёной шрапнелью сидящих арестантов. И если Михаил инстинктивно отвернулся и зажмурился, то Толик принял внезапный град острых брызг в лицо спокойно и без эмоций.
- Был в курсе, - сквозь клокочущее яростью горло продолжил Лапиков, - но закрывал глаза. Вы же как гидра! Одну точку закроешь, так другая в этот же день откроется. Поэтому, лучше тот враг, которого знаешь. Китайская мудрость, между прочим. Ага! Не пальцем деланный ваш участковый. Или как вы там меня за глаза называете? Шериф? Ха! Думали, не знаю? - он наклонился над Михаилом, обдав того сигаретным смрадом, - я знаю всё и про всех в этом сраном посёлке, это понятно? - после кивка Михаила Лапиков выпрямился и вернулся за стол, - по многочисленным показаниям свидетелей, - продолжил он, - перед каждым эпизодом со смертельным исходом участники употребляли спиртное, купленное у-у-у... - он, балансируя дубинкой на ладони, указал на притихшего Толика, - совершенно верно! У Майских! И вы тут, наверное, спросите меня: «а какой смысл братьям подмешивать в бухло наркотик?» А я вам отвечу: а никакого, кроме больного интереса. Я прав? А, Миша? Я не знаю, может ты там в столицах своих в секту какую вступил, или просто с катушек съехал? Да мне, собственно, всё равно. Знаю я одно, и это мне подсказывает моё чутьё: главное зло в посёлке, это ты! - он ткнул коротким пальцем в Михаила и рывком поднялся с места, - так что, друзья мои, предлагаю вам написать чистосердечные признания, чтобы хоть какое-то послабление вам было на суде. Что скажете, господа преступники?
Толик поднял на участкового тяжёлый взгляд и лицо его застыло в бесстрастном выражении. Не мигая, он буравил участкового бесцветными глазами, словно рептилия перед нападением. Лапиков отвёл глаза и поёжился, точно от мороза.
- С этим понятно, - кивнул он на Толика, - а ты что скажешь?
- Юрий Алексеич, - как можно спокойнее начал Михаил, - ну у вас ведь кроме подозрений ничего нету. И вы неправы. Ничего общего я с этим, - он, не глядя, мотнул головой в сторону Майского, - не имею. А за незаконное удержание меня под стражей вы ответите уже сами перед судом. Я буду жаловаться. У вас никаких оснований меня задерживать нету. Давайте завтра я приду, и мы со всем этим разберёмся.
- Так что, отпустить тебя? - беззаботно улыбнулся Лапиков.
- Я очень спешу, - заискивающе произнёс Михаил, - был бы благодарен.
- Ну, - поднял брови Лапиков, - тут ты, конечно, прав. Если оснований для задержания нет, то и держать тебя я права не имею, - он достал из кармана ключи от наручников и повертел их на пальце. После чего звякнул ими о стол и выдвинул верхний ящик, откуда извлёк наполовину исписанный лист бумаги, - вот только, - цыкнул уголком рта участковый, - основания-то как раз у меня имеются. Вот тут сегодня некто гражданин Ларионов заявление на тебя написал по факту вчерашнего избиения. Я побои зафиксировал. На условку точно потянет. Ну а если вкупе с новыми фактами, так и прицепом к распространению наркотических веществ пойдёт. Так что, Михуил, сам понимаешь, такого опасного элемента как ты отпускать точно нельзя. В общем, вы тут посидите пока, подумайте, а я утречком зайду, там ещё раз попробуем побеседовать.
Михаил обречённо опустил голову и уставился на обшарпанный, обшитый листами ДВП пол. Его жизнь рушилась прямо на глазах. Он украдкой скосил глаза на неподвижного Толика, в глубинах которого таился страшный демон Фогус. Ещё и в одном помещении с ним сидеть. Липкими пальцами Михаила тронул подползающий страх, постепенно перерастающий в панику. Нет! Нужно рассказывать про готовящийся ритуал Лапикову прямо сейчас, а там будь, что будет! Михаил уже открыл было рот, когда Толик низким грудным голосом вдруг произнёс:
- Лапиков, отпусти меня, пока есть возможность.
- Ещё один! - с показным весельем хмыкнул участковый, - что тебе ещё сделать? Может кофе принести? Или пива?
- Отпусти, или убей, - так же равнодушно продолжил Майский, - я не должен сейчас здесь быть. Ты даже не представляешь, во что вмешиваешься. Я убью тебя первым, когда освобожусь.
- Он чего? - сдерживая улыбку, кивнул на Толика Лапиков, глядя при этом на Михаила, - и сейчас под кайфом? Майский! - выкрикнул он в лицо Толику, наклонившись над ним, - я тебе ноги повыдёргиваю, сучёныш! Всё! Сидите! Пойду отдыхать, поздно уже, - и направился к двери, поигрывая дубинкой.
- Я когда твою мать драл, - вновь подал голос Толик, - она верещала как свинья. Она и умерла от этого.
Лапиков замер на месте и медленно развернулся. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он вздохнул и наклонил голову.
- И ты думаешь, что я поведусь на такой детский сад? - хмыкнул он, - и что дальше? Я выйду из себя и что? Вот что?! - уже выкрикнул участковый, - с какими же идиотами приходится работать, - пробормотал он уже себе под нос, - моя мать умерла от рака три года назад. И я тебе советую больше не трогать эту тему. Я просто выбью тебе зубы, и ты будешь точно так же сидеть дальше, только без зубов.
- А интересно, - продолжил Толик, не дрогнув ни одной мимической мышцей, - рак чего у неё был? Лапикова Галина Юрьевна, в девичестве Бойко, умерла тринадцатого января двухтысячного года от рака матки, так ведь? А знаешь, кто был этим раком? Им был я! - и Толик начал подниматься на ноги, пока цепь наручников не натянулась и не остановила его в полусогнутом положении, - и жрал её изнутри долгих два года, а перед смертью, как я и сказал, она вереща...
Договорить он не успел, прерванный хлёстким ударом дубинки прямо в лицо, по зубам, как и обещал Лапиков. Рот тут же окрасился красным, из разорванных губ потекла кровь. Толик оскалился, обнажив осколки обломанных зубов, и густо сплюнул в лицо участковому. Тот мгновенно вздыбился, зарычал и стал как будто больше. Рука его заработала, точно паровой молот, обрушивая на Майского бесконечный шквал ударов. Толик даже и не пробовал защищаться. Напротив, он подставлял окровавленную скалящуюся физиономию под дубинку, словно под первый весенний дождь. Вот уже из сломанного носа хлынул поток крови, из рассечённой головы побежала за шиворот тёмная струйка, под глазом враз выросла гематома, а потом Толик кулем рухнул на пол, прислонился спиной к батарее и уронил истерзанную голову на грудь. Левая рука безвольно повисла на браслете наручника, а сам Майский сполз набок и уткнулся в угол помещения.
- У тебя, может, есть ещё что сказать?! - рявкнул Лапиков, поднеся к лицу Михаила окровавленный конец дубинки. Михаил смог лишь судорожно помотать головой, глядя остекленевшим от ужаса взглядом в пол перед собой. Участковый резанул дубинкой по стене чуть выше головы Михаила, отчего тот вздрогнул и втянул голову в плечи.
- То-то же, - уже более спокойно произнёс Лапиков, - со мной шутки плохи, - и, бросив дубинку в дальний угол, вышел из отделения. Через минуту за окном заурчал мотор, фары на мгновение вычертили снопом света яркую полосу на дальней стене помещения, и звук автомобиля удалился.
- Зашибись, - выдохнул Михаил и, закрыв глаза, откинул голову на стену.
- М-да, ситуация... - раздался негромкий бас, и Михаил тут же встрепенулся. За столом сидел Ильяс, а на краях столешницы примостились Петя и Юра.
- Попандос, чувак, - констатировал Юра, - у кого какие мысли?
Ответом ему была гнетущая тишина, разбавляемая лишь мерным щёлканьем секундной стрелки на настенных часах, словно в насмешку бегущей вперёд, казалось, всё быстрее и быстрее.
- Давайте думать логически, - наконец прервал молчание Петя, - физически мы помочь не можем никак, а первое, что нужно сделать, это снять наручники, правильно? А ключи, вот они, - он кивнул на два серебристых ключика, лежащих на столешнице, - вопрос в том, как их доставить от стола к Мише?
- Я могу помочь, - вдруг донеслось из угла неразборчивое бормотание. Слова сорвались с окровавленных, разорванных губ Толика, и на пол тут же стекла тягучая струйка густой крови.
- Твою мать! - шёпотом заорал Юра и шарахнулся со стола в сторону, - он здесь ещё!
- Я не Фогус, - произнёс Толик.
- Стойте, - настороженно нахмурился Ильяс, - кажись, действительно не он.
- Тогда кто? - уже смелее спросил Петя, - Толик, ты, что ли?
- Меня зовут Фридрих Дальмайер, - пробормотали в ответ разбитые губы неподвижного Майского, - и я готов вам помочь.
- Комендант концлагеря который? - осторожно поинтересовался Ильяс.
- Да, - коротко ответил Толик.
- А этот где? - тихо спросил Михаил, разумно остерегаясь произносить имя демона, - и почему... - Михаил повернулся к друзьям, - я думал, что комендант и есть Железнодорожник.
- Я нахожусь в этом аду уже шестьдесят лет, - ответил за парней Дальмайер, - с тех пор, как мою душу отдали демону. Я для него как энергетический носитель всё это время. Медленно тлею в огне его злобы.
- Знаешь, чувак, - перебил его Петя, - ты этот ад заслужил полностью.
- То, что я испытал за эти годы, способно искупить любую вину.
- Э, нет, фашист недобитый, - вмешался Михаил, - прощения тебе нет и не будет.
- Пусть будет так, - согласился Дальмайер, - вот только пока мы здесь спорим, Фогус возле кротовины Хельхейма начинает ритуал, и все, кто там сейчас находятся, умрут, когда придёт Он, повелитель Хели. Фогус допустил ошибку и запер себя в этом теле, поэтому и заставил участкового выбить из тела сознание, чтобы вырваться в Хельхейм. И время для спасения душ ваших друзей тает, пока мы здесь препираемся.
- А что это ты такой добрый стал? - с подозрением наклонил голову Ильяс, - с каких это пор тебя, детоубийцу, стали волновать жизни простых людей.
- Вы правы, - прохрипел Дальмайер и Толик судорожно кашлянул, выплюнув на пол кровавый сгусток, - мне безразличны ваши жизни, - продолжил немец, - но так бывает, что интересы у разных людей совпадают. Я помогу вам, а вы, если повезёт, мне. Я слишком долго терплю муки, чтобы выбирать союзников. Если Фогус не вернётся в это тело, я смогу умереть вместе с носителем, или жить, пока Майский сам не умрёт, но это всё лучше, чем вечность кормить своей душой демона.
- И что ты предлагаешь? - Михаил приподнялся с пола и всмотрелся в безжизненное, окровавленное лицо Толика.
- Я достану ключи от наручников, если ты меня освободишь, - прошептали губы, пережёвывая кровавую юшку, - просто отрежь мне руку, - и Толик, застонав сквозь забытье, нырнул ладонью в карман лёгкой летней куртки и вынул оттуда небольшой продолговатый предмет, блеснувший серебром. Неуклюжим движением он клацнул створками рукоятки, и из ладони выросло лезвие ножа-бабочки, - этот болван нас даже не обыскал, - с нотками надменности пробормотал Дальмайер.
- А сам что, никак? - Юра спрыгнул со стола и подошёл поближе к сопящему сломанным носом Толику.
- Никак, - бесстрастно ответил немец, - тело ещё сопротивляется на инстинктах, не позволяет себе вредить.
- А где гарантия, что ты нас не разводишь? - поднял бровь Михаил, - мы тебя выпустим, а ты свалишь сразу куда-нибудь.
- Гарантии нет, - отрезал Дальмайер, - но если не верите, можем просидеть здесь до утра. Мне терять нечего.
- Что скажете? - посмотрел на друзей Михаил.
- Тут он прав, - задумчиво покивал Ильяс, - нам тоже терять нечего. Либо рискуем и доверяемся ему, либо сидим до утра ровно на жопе и ждём прихода этого... как его там?
- Сначала явится Ахерон, - хрипло ответил Дальмайер, и сквозь разбитые, окровавленные губы послышалась усмешка, - а потом прибудет Аббадон, властелин бездны и хозяин Хельхейма. Вы умрёте в любом случае.
- Мы, вообще-то, и так уже мёртвые, чувак, - усмехнулся Петя.
- Не все, - парировал Дальмайер, - впрочем, как хотите, я предложил.
- Хорошо, - Михаил подобрался и натянул цепочку наручников, - ты меня выпустишь. И что дальше? Как мне Юлю спасти?
- И Олю, - добавил Петя.
Губы Толика дрогнули в мимолётной улыбке, и Дальмайер зашевелил ими, выдавливая из лёгких сиплый выдох.
- Всё, что происходит в этом мире, - произнёс он, - всё предопределено. Даже самые случайные вещи. И грядущее явление Аббадона тоже цепь случайностей. Мы долгое время были связаны в своём передвижении железной дорогой и уйти могли только в безлюдную пустошь. Поле, потом лес, а потом связь с Хельхеймом начинала теряться. Мы же как собака на цепи возле своей кротовины. После того, как Бош оставил меня привратнику Хели и запечатал дверь снаружи, я начал постигать смысл бытия, сгорая по капле в день внутри Фогуса. И этот мальчик, спасённый в ту ночь, он стал нашим главным врагом. Но мальчик старел, и мальчик умер. А его глупый внук выпустил нас. Человеческая жертва лишь пробудила наш голод. А потом появились вы четверо, и троих из вас мы сожрали, - тут голова Толика впервые дёрнулась, и мутный взгляд приоткрывшихся глаз полоснул по устроившейся возле стола троице, - ваши селезёнки дали нам силы пройти рельсы. Мы тогда сильно обгорели, но достигли кротовины в усадьбе и распечатали её снаружи. А потом глупый милиционер нашёл спирт и напоил всех нашей силой...
- Зиготы! - воскликнул Михаил, - так вот в чём дело!
- Вот в чём дело, - хрипло повторил Дальмайер, - и теперь явление Аббадона лишь дело времени. Но и другие силы не дремали. У них есть ты, Михаил. Какое ни есть, но оружие.
- Я? - удивлённо уставился на Толика Михаил, - но что я...
- В твоих жилах течет сок Хельхейма, его яд. Я это чувствую. И это тоже было случайностью, которая была предопределена заранее. Ведь только кровь храбреца может победить исчадие Хели. Зигфрид тоже был слабее дракона, но Зигфрид одержал победу, - губы Толика шевелились, пуская красные пузыри, а дрожащая рука крепко сжимала нож, - так и тебе помогут другие силы, силы добра, если угодно. Нужна вера и сильные эмоции. Эмоциями мы питаемся, но эмоций мы и боимся. Время идёт, Михаил, часы тикают...
- Ладно! - решительно выдохнул Михаил, - других вариантов нет. Давай нож.
Толик протянул Михаилу дрожащей рукой нож и, уцепившись пальцами за отворот рукава, натянул куртку на предплечье, освобождая натёртое до красноты запястье.
- Я никогда не отрезал руки, - растерянно посмотрел на друзей Михаил, - как это вообще делается? С чего начинать?
- Режь по уставу, - подсказал Дальмайер, - кость ты ножом не перепилишь.
- Миш, подожди! - воскликнул Юра, - если я правильно понял, то когда Толик двинет кони... А он их двинет, если ему кисть отрезать... Тогда этот Фриц типа на небо вознесётся? Правильно?
Дальмайер на этот вопрос не проявил признаков активности, словно его и не было в бессознательном теле Толика.
- Замолчал, - хмыкнул Юра, - значит правду говорю. А зачем нам этому фашику такой подарок делать? Да и тебя, Миш, если что, посадят за убийство.
- Bastarde, ich hasse euch, Untermenschen! Du brennst in der Hölle! - злобно залаял Дальмайер, брызжа кровавой слюной. На что Петя, зажав нос пальцами, прогнусавил на манер переводчиков фильмов из девяностых:
- Говорит по-испански.
Друзья грохнули смехом и атмосфера сразу стала более свободной.
- Раскусили тебя, Федя! - хохотнул Ильяс, - хотел на чужом горбу в рай въехать? Руку мы тебе резать теперь точно не будем.
- И что ты предлагаешь? - развёл руками Михаил, тускло сверкнув в свете лампы сталью лезвия.
- Если большой палец отрезать, - задумчиво почесал подбородок Ильяс, - то кисть должна пролезть сквозь браслет. Так Гарри Гудини делал. Ну, - усмехнулся он, - не палец, конечно, отрезал, а просто из сустава его выбивал.
- Так может и мы просто палец ему вывихнем? - с надеждой окинул взглядом друзей Михаил.
- А ты умеешь? - поднял брови Ильяс.
- Да не особо...
- Ну тогда проще отчекрыжить.
- Ну палец-то проще, конечно, - нервно усмехнулся Михаил, - но и в этом опыта у меня так себе...
- То есть, какой-то опыт, всё-таки, есть? - философски заметил Петя.
- Свинье ухо отреза́л один раз. Отец доверил. Но она мёртвая была уже к этому моменту.
- Ну так всё сходится! - хлопнул в ладоши Петя, - чем этот Ганс лучше свиньи? К тому же мёртвый давно!
- Но палец-то Толика Майского, - возразил Михаил.
- Блин, Миш, - с укором протянул Ильяс, - ты решайся уже. Кроме тебя это сделать некому.
- Стойте, - наконец подал голос Дальмайер, и на лице Толика узлами прокатились злые желваки, - есть один нюанс.
- То есть, пока речь шла о кисти, - возмущённо воскликнул Михаил, - нюансов не было?
- Верить фашисту, себя не уважать, - пренебрежительно хмыкнул Юра.
- Тихо, - призывно поднял руку Ильяс, - пусть скажет.
- На боль может среагировать Фогус, - прохрипел Дальмайер, - он вернётся в это тело, когда вы отрежете палец.
- Вот же ты сука! - процедил сквозь зубы Михаил, - всё понятно! С отрезанной рукой истечь кровью намного проще и быстрее. И жгут хрен наложишь, одной рукой-то. Поэтому ты и не парился, Фриц недобитый?!
- Да, поэтому я и не парился, - равнодушно ответил Дальмайер, - чтобы не пустить Фогуса обратно, нужно нанести на тело пентаграмму, как это делал спасённый мальчик, который сдерживал нас все эти годы.
- Это которая на собаке была тогда начерчена возле отстойника! - встрепенулся Юра, - а кто помнит? Там звезда была какая-то...
- У меня в рюкзаке блокнот этого мальчика лежит, - упавшим голосом произнёс Михаил и кивнул на рюкзак, бесформенно оплывший под столом участкового, - этот мальчик дед Жоржика. Вот только, чтобы добраться до этого блокнота, мне нужно сначала освободиться от наручников. Замкнутый круг получается.
- Хорошо, - кивнул Ильяс, - а если этот тебя освободит, ты по-быстрому хватаешь блокнот и чертишь пентаграмму?
- Угу, - скептически покивал головой Михаил, - вот только есть проблема: в этом блокноте с десяток таких пентаграмм. А что бывает, если неправильную нарисовать, мы уже убедились. Можно только хуже сделать.
- Чуваки-и-и-и, - с хитрой ухмылкой прищурился Петя и демонстративно запустил два пальца во внутренний карман куртки, - принимаю восхищения по очереди, - картинным жестом он вынул из кармана маленький блокнот и с надменным выражением лица продемонстрировал содержимое последней страницы, - это та самая пентаграмма, зарисованная мной по памяти в тот самый вечер.
- Красава, Петтинг! - улыбнулся Юра, - всегда знал, что ты когда-нибудь точно пользу принесешь!
- Давай сюда, ближе поднеси! - нетерпеливо махнул рукой Михаил, - а чем рисовать-то?
- Тебе крови мало? - пробасил Ильяс.
- Блядь! - выругался Михаил, - неужели я это всё делаю?
Погрузив палец в теплую размазанную по полу кровь, Михаил оценивающе посмотрел на скрюченную фигуру Толика и нанёс первый несмелый штрих на белой куртке. Спустя минуту, рисунок был полностью повторён, и на спине Толика красовалась расписанная кровавыми мазками пентаграмма.
- Теперь режь, - прохрипел Дальмайер, и Михаил, придавив ладонь Майского к батарее, стиснул зубы и, натужно застонав, принялся полосовать лезвием большой палец его ладони. Толик тонко заскулил и начал слабо, будто не по своей воле, кашлять. Кровь хлынула из разреза, а кожа разошлась от краёв, словно варёная куриная шкурка, собралась в шагрень, начала багроветь от прибывающей крови.
- Не получается! - сквозь зубы процедил Михаил, чиркая лезвием по упрямой кости, - да чтоб тебя! Что ж так сложно-то?!
- Ниже бери, - пробормотали сквозь кровавую пену губы Толика, ищи сустав.
И Михаил переместил лезвие ниже. На мгновение открылась сахарно-белая кость пальца, но тут же заплыла краснотой, начала сочиться, и пальцы Михаила влажно заскользили по сдвоенной рукоятке ножа-бабочки. Наконец, лезвие провалилось куда-то, из ладони гулко хрупнуло, и безвольные фаланги большого пальца Толика повисли на тонкой полоске кожи. Последний взмах, и окровавленный отросток ладони, ещё недавно бывший живым и подвижным, точно толстая личинка насекомого, упал на пол. Михаил зажал рот руками и отвернулся к стене, тяжело дыша. А за спиной зашуршало, закряхтело, а потом по чугуну радиатора звякнул металлом освободившийся браслет наручников. Толик, похожий сейчас на зомби из голливудских фильмов, поднялся с пола и, подтягивая левую ногу, направился к столу. Непослушная ладонь сграбастала связку ключей со столешницы, и Дальмайер направил истерзанное тело Майского обратно к батарее. Ключи тонко звякнули у ног Михаила, и тот в один момент схватил их и освободил себя от плена.
- Возле подъезда Майского, - равнодушно произнёс Дальмайер, - стоит велосипед. Сразу за забором. Замок на нём только для вида. Поедешь в усадьбу.
- Понятно! - Михаил растёр запястье правой руки и, подхватив рюкзак, направился к выходу.
- Подожди, - прокашлял Дальмайер, - одному тебе не справиться. Этот дурак в погонах... Позови его. Только ты должен успеть раньше, позвони ему по дороге. Вот, держи, - и Толик вынул из кармана джинсов мобильный, - позвонишь ему и всё расскажешь. И помни, только храбрость побеждает дракона, - после этих слов Толик мешком обрушился на пол, уронил голову на грудь и длинно захрапел сквозь сломанный нос.
- Встретимся там? - с сомнением спросил Петя, настороженно взглянув на Михаила.
- Отступать уже некуда! - ответил тот и решительно врезал ногой в дверь.
Спустя пять минут ветер шумел в ушах Михаила, а ноги раскручивали педали до гудения подшипников в ступицах колёс. Он стремительно летел на велосипеде в направлении усадьбы, где в эти минуты начинался чёрный ритуал. Сердце горело решимостью, а в голове, подобно спицам в колесе его железного коня, вертелись слова Дальмайера. «Кровь храбреца», «дракон», «Зигфрид», «эмоции», «Абаддон», «Ахерон». Трудно было поверить, что ещё какой-то месяц назад жизнь была абсолютно другой. Без призраков друзей, демонов, отрезанных пальцев и подозрений в наркоторговле.
Когда в конце дороги вечерние фонари выхватили арку входа в имение, Михаил вынул из кармана телефон и набрал домашний номер Лапикова. После нескольких гудков в трубке щёлкнуло, и раздался знакомый голос:
- Капитан Лапиков у аппарата.
- Юрий Алексеич, это я, Миша! - борясь со встречным потоком воздуха прокричал Михаил, - я сбежал из отделения!
- Чего?! - прорычал Лапиков, - я, когда тебя найду...
- Не перебивайте! - оборвал его тираду на полуслове Михаил, - тут дело серьезное! В усадьбе прямо сейчас сатанисты готовятся убить несколько человек.
- Каких человек?! Ты что, опять под наркотой?!
- Вопрос жизни и смерти! Приезжайте поскорее! Я буду ждать возле арки! Всё, конец связи, жду! - Михаил нажал на кнопку с изображением красной трубки, и динамик коротко пискнул, обрывая связь. Подумав несколько секунд, Михаил быстро, не давая себе шансов на сомнение, набрал короткий номер из двух цифр.
- Слушаю, милиция, - донеслось из трубки после нескольких гудков.
- Я хочу заявить о похищении нескольких беременных женщин с целью убийства. Их сейчас держат в подвале панского имения в посёлке Красный берег. Возможно, похитители вооружены.
- Назовите вашу фамилию! - взбудоражился голос на том конце, но Михаил уже нажал отбой и вернул мобильный в карман.
Лапиков прибыл спустя десять минут. Его «Форд» резко затормозил возле арки, и участковый, выскочив из авто, уверенно зашагал к ожидающему его Михаилу.
- Ты мне уже надоел! - зарычал Лапиков и схватил того за воротник так, что затрещала материя белой форменной футболки, - а это что, кровь на тебе? Ты что, Майского убил?!
- Юрий Алексеич, - отрезал Михаил и откинул руку участкового в сторону, от чего тот опешил и замер на месте, обалдевший от такой наглости, - прямо сейчас в подвале усадьбы проводят кровавый ритуал, - продолжил Михаил, - и счёт, возможно идёт на минуты. Там несколько беременных женщин и одержимые бесами жители посёлка.
- Какими бесами?! Ты что несёшь?!
- Ладно, как хотите, на вашей совести будет. А я побежал их спасать! Я милицию вызвал из города, можете их дождаться, если зассали, - и Михаил, развернувшись, побежал в сторону центрального дворца.
- Блядь! - Лапиков сплюнул на землю и расстегнул кобуру, - подожди! - крикнул он вслед Михаилу, - с тобой пойду, - и заторопился вдогонку.
- Что за ритуал? - сквозь одышку спросил Лапиков, поравнявшись с Михаилом, - откуда информация?
- Да вы всё равно не поверите, - не глядя на участкового, отмахнулся Михаил, - а ритуал по вызову дьявола. Или вы не заметили, что в посёлке в последнее время творится? У нас тут самая настоящая нечистая сила, а вы всё наркотики какие-то ищете.
- Нечистая сила, - пробормотал себе под нос участковый и, закатив глаза, помотал головой, - ты, Миша, только учти, что «Макаров» свой я с предохранителя снял и если это такой план, чтобы оружие у меня отнять, или ещё чего, то валить первого я буду тебя... А это ещё кто? - он враз притих и жестом остановил Михаила, - с ружьём кто-то на входе. Кто это, видишь отсюда?
- Мацак, кажись, - тут же перейдя на шёпот, ответил Михаил.
- Так он же у меня тоже в пропавших числится, - всмотрелся в тёмный силуэт Лапиков, - пару дней назад жена его заяву написала. Так, давай вот сюда за угол. Ты жди пока, а я попробую разобраться.
Лапиков достал пистолет и лязгнул затвором. Вальяжно выйдя из-за угла, словно праздно прогуливающийся прохожий, он как будто случайно заметил Мацака и повернулся к тому полубоком, пряча оружие за бедром.
- Александр! - окликнул он Мацака, - а что это ты здесь на ночь глядя...
Договорить он не успел. Мацак повернулся на голос и, узнав участкового, тут же вскинул ружьё и нажал на спуск. Прогремел выстрел, и стрелявший слегка пошатнулся от отдачи в плечо. Этого мгновения хватило, чтобы участковый, отпрыгнувший в кусты по воле неведомого инстинкта сразу после встречи взглядом с двойным жерлом двустволки, направил пистолет на Мацака и дважды выстрелил. Мацак дёрнулся, выронил ружьё и сложился пополам. Хватаясь одной рукой за стену, а другой за простреленный живот, он ринулся внутрь усадьбы, оставляя за собой пунктир из кровавой капели.
- Нужно догнать! - бросил Михаил участковому, пока тот выбирался из кустов, и кинулся вдогонку Мацаку. Покрыв расстояние до подраненного голема за считанные секунды, Михаил напрыгнул тому на плечи и вместе с ним растянулся на мраморном полу фойе прямо перед короткой лестницей, ведущей к площадке перед диско-залом. Мацак зарычал как раненный зверь и извернулся под Михаилом, оказавшись на спине. Скрюченные окровавленные пальцы метнулись в глаза Михаилу, но тот ловко перехватил руки противника и прижал их к полу. Тогда Мацак разинул рот, обнажив окрашенные красным зубы, и заорал:
- Они здесь! Они...
Удар рукояткой пистолета в висок оборвал его крик на полуслове, и Пыхтящий после пробежки Лапиков уселся на пол рядом с бесчувственным телом, с трудом переводя дыхание.
- Чёрт пойми, что творится, - проворчал он, но слова его потонули в гулком грохоте музыки, разносящейся по старым коридорам дворца, - откуда звук? - повернулся он к Михаилу, приходящему в себя тут же, рядом с ним.
- Подвал прямо под танцполом должен быть, оттуда, наверное, и музыка.
- Понятно, - прокряхтел Лапиков, поднимаясь на ноги. Мацака он перевернул на живот, вытянул из его брюк ремень и стянул руки за спиной. После чего вернулся на крыльцо и поднял оброненную там охотничью двустволку.
- Может, ружьё мне выдадите? - спросил Михаил.
- Чтобы ты яйца себе отстрелил? Не-е-е, дружок, оружие должно быть у мужчины, это главное правило жизни. Давай, вперёд иди, я тебе ещё не до конца доверяю.
Михаил вздохнул и сбросил с плеча рюкзак. Вынув нож из бокового кармана, он словил на себе острый взгляд участкового, на что коротко пожал плечами и, сжав рукоятку своего оружия в ладони, направился на танцпол.
- Ну наконец-то! - воскликнул Петя, расхаживающий взад и вперёд по залу, - задолбались вас ждать уже! Что так долго-то?
- Проблемы на входе возникли, - ответил Михаил, - показывайте лучше куда идти.
- Чего? - отозвался Лапиков, - ты с кем сейчас разговариваешь?
- Долго объяснять, - бросил через плечо Михаил, - сюда идите, к камину. Где? - спросил он у невидимого для участкового собеседника, - прямо внутри? - и наклонился перед очагом камина, запустив руку в его пыльное нутро. Что-то отчётливо клацнуло, и камин ощутимо сдвинулся с места.
- Теперь толкаем, - деловито кивнул Лапикову Михаил, и они оба навалились на каменную глыбу бутафорского камина.
- Ни хрена себе! - почесал затылок Лапиков, когда перед ними открылся тайный проход с винтовой лестницей за ним, - и об этом что, никто не знал до сих пор? - он с подозрением заглянул в появившуюся дверь. На каменных стенах круглого колодца, уходящего вниз, висели несколько тусклых лампочек, а снизу доносилась та самая музыка, гулявшая по коридорам и лестницам дворца.
- Получается, что никто, - согласился Михаил.
- Ну вы идёте, нет? - нетерпеливо проворчал Ильяс.
- Да идём, идём, - ответил Михаил, после чего Лапиков снова с подозрением покосился на него.
В кафельном зале тем временем всё было приготовлено к главной части ритуала. Шесть беременных женщин, раздетых до нижнего белья, были подвешены за связанные руки на каждой из лопастей-перекладин потолочной конструкции. Седьмая висела по центру. Все они были без сознания. Фельдшер Леонид предусмотрено сделал запасы снотворного, и женщины под направленными в них стволами охотничьего ружья безропотно приняли инъекции. Ноги их чуть выше щиколоток были подрезаны, и в ванночки, находящиеся под каждой из жертв и заполненные жёлто-бурой густой жижей, тонкими струйками стекала кровь. Големы стояли кольцом, окружив подвешенных женщин, и только тело Марины неживой соломенной куклой лежало в дальней части помещения. На столике громыхал магнитофон, из динамиков которого разносилась «Токката и фуга ре минор» Баха. Вагнера найти не удалось, и из всех доступных вариантов Фогус одобрил максимально подходящего по энергетике Баха. И теперь Сава, дежурящий у магнитофона, каждый раз, по окончании мелодии, перематывал пленку на начало трека.
- Что это за... - гневно нахмурился Лапиков, осторожно заглянув в кафельный зал с винтовой лестницы, - вот же суки! Сейчас я им устрою! - он вынул пистолет из кобуры и решительно пробежал последние несколько ступенек, когда кроваво-жёлтая субстанция в центральной полости вдруг вздыбилась тягучим пузырём, и стены тут же вздрогнули от низкого, пробирающего до самых потаённых уголков души гула. В ушах зарокотало, и трепет ужаса поселился в груди участкового, в самой его серёдке, где-то под диафрагмой, там, где заканчивается разум и начинается душа. И душу эту сейчас как будто тянуло из него огромным пылесосом, засасывало в каверну, вздувшуюся тошнотворным истончившимся пузырём. Стало тоскливо и безразлично. Он застыл и с каким-то равнодушным интересом стал наблюдать за происходящим.
Големы замерли вокруг ритуального жертвенника и в неком трансе наблюдали за таинством рождения властелина бездны Абаддона. Вот под осклизлой плёнкой пузыря мелькнуло сегментированное тело, похожее на гигантскую личинку, нырнуло куда-то в глубины изнанки, чтобы через мгновение вернуться обратно стремительной торпедой. Крокодилья морда Ахерона, пылающая яростным светом сразу семи глаз, пробила пузырь и прорвалась сквозь тонкую грань, разделявшую два мира, вывалилась наружу, на долгожданную, вожделенную свободу. Чудище грузно выбралось из образовавшейся кротовины, расплёскивая при этом бурые воды изнанки, наполняя ванночки и каналы до самых краёв. Крокодилья морда Ахерона, черная как ночь, переходила в сегментированное, закованное в кольцеобразные подвижные пластины тело. Длинные паучьи лапы со слипшейся клочковатой шерстью засучили по скользкому кафельному полу, и усеянная кривыми клыками пасть монстра разверзлась для первого оглушительного рёва в новом мире, грозно оповещая этот мир о своём рождении.
Михаил стоял позади Лапикова в точно таком же ступоре и как будто откуда-то издалека наблюдал за рождением монстра. Тело сковал смертельный парализующий ужас, не позволявший ни пошевелиться, ни закричать, ни даже подумать о чём-то другом, кроме жуткой сцены, развернувшийся у них на глазах. Когда чудище наконец замолчало, в голове начало светлеть, и Михаил быстро нашел глазами Юлю. Она стояла позади монстра. Руки её безвольно опустились вниз, а лицо не выражало никаких эмоций. И только исполненные животным, всепоглощающим ужасом глаза выдавали в ней всё ещё живую, ту самую, его Юлю. Михаил посмотрел на свой нож и на него лавиной обрушилось понимание своей ничтожности и беспомощности. Прямо перед ним медленно вставал на свои два десятка тонких суставчатых лап страшный и непобедимый монстр из фильмов ужасов, а у него, храбреца, Зигфрида, героя не было ничего, кроме жалкого ножика да глупого стишка в арсенале.
Но вдруг по телу монстра пробежала волна, он вздрогнул, припал на передние лапы и захрипел. Из пасти попёрла алая пена, и чудище завалилось набок. Брюхо у него оказалось мягкое, кожистое, на нём буграми вздулись уплотнения, а потом оно лопнуло, словно перезревшая слива. Жёлтая студенистая масса выплеснулась наружу, растеклась тягучими сгустками по полу, и среди желеобразных комков и вязкой слизи заворочалась фигура человека.
Михаил вспомнил слова Дальмайера о том, что сначала прибудет Ахерон, а затем Абаддон. Получается, это было что-то вроде личинки, или средства передвижения для Абаддона.
А человек тем временем начал выбираться из жёлтой жижи. Высокий и широкоплечий он, казалось, был вывернутым наизнанку. Тёмными кровавыми волокнами бугрились на нем мышцы, блестела белёсая соединительная ткань, подрагивали при движении связки и сухожилия. Вот только лица у него не было вовсе. От подбородка до лба рассекала его голову сплошная вертикальная пасть с торчащими в разные стороны длинными клыками. Существо встало на ноги и выпрямилось. Клыки на лице шевельнулись, и стало понятно, что это и не клыки совсем, а пальцы. Грязные, со сбитыми ногтями, но обычные человеческие пальцы. И пальцы эти потянули развалившееся на две половины лицо в стороны, как разрывают упаковочную бумагу с новогоднего подарка. И из появившейся прорехи выглянуло лицо. Розовое, с нежной, казалось, полупрозрачной кожей, это было лицо нового, только что рождённого человека. А ладони продолжали натягивать кожу на обнажённую плоть, укрывать розовым пульсирующие мышцы, натягивать её на вздымающуюся грудь, одергивать по бокам, точно поправляя неудачно севшую кофту. Но вот Абаддон остановился и в бессилии уронил уставшие руки. Дыхание его стало тяжёлым, а глаза под чёрными бровями налились свинцовой усталостью. Он окинул взглядом свою паству и шагнул в направлении застывшего болванчиком Дуремара. Воздев руку над макушкой своего адепта, Абаддон сделал резкий вдох, и изо рта Думарова вырвался блестящий голубой поток сверкающей живой энергии. Абаддон проглотил сущность Дуремара за считанные секунды, и тот снопом свалился на пол, впечатавшись лицом в жёлтую слизь. А Абаддон шагнул к следующей жертве.
Юля подняла на демона глаза, полные отчаяния и ужаса. На миг в них блеснуло влагой, а потом по щеке, оставив за собой влажную дорожку, сбежала одинокая слеза. Юля, связанная по рукам и ногам в своих действиях где-то глубоко в собственном сознании, поняла, что пришёл конец...
Михаила обожгло, точно сыпанули за шиворот раскалённых углей. Он усилием воли, жаром, пыхнувшим изнутри, сбросил оцепенение, разбил его на мелкие ледяные осколки, оттеснил застывшего на месте Лапикова, сжал в руке нож и, выставив его вперёд, будто копьё, шагнул в зал.
- Встань, раб Божий, на лесну тропу, - прокатился его, вдруг ставший раскатистым голос по помещению, -
Да взгляни на полную Луну,
Заговор словами сотвори,
Только Зла в тех строках не таи!
Тени в том лесу густы-густы,
Надобно слова найти просты,
Тьму на стыке света атакуй,
Страхи прочь гони, да не рискуй,
Расступися тьма сакральным Хуй!
И вслед за последним словом всколыхнулся воздух, дрогнули стены, и волны энергии разошлись кругами от вспыхнувшего голубым мерцанием лезвия. Михаила захлестнула отчаянная решимость вперемешку с каким-то разудалым и задорным возбуждением. Во рту стало солоно, а зубы заломило, как от выпитой кружки холодной ключевой воды. Абаддон повернулся в сторону внезапного возмутителя спокойствия, и на лице его впервые проявилась эмоция. Совершенно человеческая, искренняя и неподдельная. Это было удивление и непонимание одновременно. Так мог бы отреагировать тигр, увидевший нападающего на него зайца.
Удар ножом в грудь и последовавшая за ним боль принесли Абаддону ещё больше новых ощущений. Боль, которую только что обретший плоть демон не испытывал никогда, пронзила его насквозь, от груди она пробралась в живот, в голову, поселилась в каждой клетке его новой розовой кожи. И Абаддон заревел. Оглушающий рёв прокатился среди тесных стен кафельного зала, вырвался на винтовую лестницу, выскочил из колодца и грозным эхом наполнил коридоры старой усадьбы. Демон пошатнулся и попятился назад, остановившись после двух неверных шагов.
- Миша, отойди! - послышалось из-за спины, и Михаил тут же отпрянул в сторону. Раздались выстрелы из табельного «Макарова», и в груди Абаддона, рядом с раной от ножа появились четыре круглых отверстия. Через мгновение из них хлынула красная человеческая кровь, заливая живот демона, его ещё не вывернутый наружу, лишённый половых признаков пах, бёдра и мелкой капелью заструилась в жёлтую лужу, расплываясь вокруг ног демона.
Жизнь стремительно покидала Абаддона, как покидала бы любого смертного, лишённого магической силы изнанки. Его карие глаза посерели, подёрнулись мутной дымкой и, подрагивая веками, начали закатываться. Он обрушился с высоты своего двухметрового роста, упав на колени и начал медленно заваливаться набок.
Михаил наблюдал за этим несколько бесконечных секунд, а потом бросился к Юле. Тряхнув девушку за плечи, он посмотрел в её глаза и с огорчением обнаружил, что те по-прежнему серые
- Юля, Юля! Очнись! - зачастил он, - всё кончилось!
Но вдруг в родных, но таких печальных глазах мелькнуло что-то тревожное, и Юля перевела взгляд за спину Михаилу.
- Я ураган, - прогремел грудной голос Абаддона, сотрясая стены зала, - я смерть, и буря идёт за мной.
Демон медленно поднимался на ноги. Раны на его груди уже успели зарубцеваться и теперь лишь портили его девственную кожу корявыми сморщенными шрамами. А из центральной каверны, пробитой крокодильей мордой Ахерона, струился поток энергии, наполняя тело Абаддона новыми силами. Красные нити силы заворачивались у самого основания, будто вытягивая из изнанки новые соки, наполняя ими тело своего господина и повелителя.
- Я есть начало, и я есть конец, - расставив руки в стороны, вещал Абаддон, - приходит моё время, - он указал пальцем на опешившего участкового, и сразу с нескольких сторон к тому бросились големы, повалили на пол и прижали четырьмя парами рук.
- Миша, беги! - Петя, набравшись смелости, выглянул из черного провала двери и выкрикнул другу единственный верный совет в этой ситуации.
Но Михаил застыл на месте, точно парализованный. Вся бравада бесследно исчезла, улетучилась, и на него всем своим весом, снежной лавиной свалилось осознание собственной глупости. Никакой он не храбрец, не Зигфрид. А магия ножа и заклинания хороша, наверное, против кого-то попроще, но не против Абаддона. Можно хоть сто раз воткнуть в него нож, а потом застрелить, но сила изнанки не знает границ и воскресит его снова и снова. Михаил огляделся по сторонам, словил взглядом неподвижную Юлину фигуру, тщетно трепыхающегося в руках големов Лапикова, семерых беременных девушек, так и не спасённых им. Стало грустно и жалко. Жалко самого себя, свою бессмысленную, загубленную жизнь, непрожитую и оборванную. И вдруг его пронзило откровение. Смысл слов Дальмайера вдруг стал понятным и простым. Михаил бросил взгляд на кровавые разводы под ногами подвешенных девушек и всё понял. Не храбрец, не храбрец! Он сказал: «лишь кровь храбреца сможет победить...». Кровь... Внезапно в памяти возник отец Павел в своей золотой накидке поверх чёрной рясы, с кадилом, крестом и врезавшимися в память строками молитвы: «Всякому, отдавшему жизнь свою за други своя, воздаст Он вечной радостью, радостью несказанной вовеки в Царствии Своем. «Спешите идти за Христом.» Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Михаил поднял нож и прижал его к шее, туда, где билась взволнованной жизнью сонная артерия. Зазубрины на лезвии царапнули кожу, и Михаил даже через рукоятку почувствовал толчки собственного сердца. Он повернулся к Юле и сказал то, что должен был говорить ей каждый день, при каждой встрече, каждую минуту, но первый раз пришелся именно на этот момент.
- Юля! - сорвавшимся вдруг голосом произнёс он и почувствовал как кровь закипает в жилах, - я тебя люблю!
И это его «люблю», будто брошенное в болото тяжёлое ядро, плюхнуло в гулкой тишине, разогнало на мгновение тьму, победило Зло, разметало в стороны големов и отбросило самого Абаддона назад. Получивший внезапную свободу Лапиков неуклюже вскочил на ноги и подхватил ружье, а Михаил зажмурился и сделал взмах рукой.
Кровь ударила фонтаном, оросив красным бисером ближнюю стену, и Михаил, выронив нож, зажал рану ладонью. Боль очень быстро сменилась ватностью и стремительно наступающим туманом. Последняя мысль, за которую Михаил уцепился всем своим ускользающим сознанием, была «наполнить каверну кровью». Опустившись на колени, он повернулся боком и убрал ладонь от пульсирующей горячим шеи. В бурую жижу тут же хлынул красный поток, завертелся разводами и начал растворяться, быстро превращая тягучую слизь в некое подобие сначала густого битума, потом вязкого гудрона и обратил её наконец в затвердевшее слюдяное зеркало.
- А что ты скажешь на это?! - зарычал Лапиков и разрядил картечь в голову Абаддонну. Голова брызнула в разные стороны осколками черепа и ошмётками мозга, и демон рухнул на пол, ударившись о твердую, словно янтарь, поверхность, закупорившую связь с изнанкой, поверхность, отрезавшую его от неисчерпаемой силы, дающей жизнь, и сделавшую его обычным смертным.
- Твою ж мать! - Лапиков закрыл глаза и, тяжело дыша, опёрся спиной о стену.
- Алексеич? - донеслось откуда-то сбоку, и участковый тут же подобрался и нашел взглядом выбитый из его рук в борьбе пистолет. Но на него с испугом и полным непониманием смотрел Фельдшер.
- А что я тут делаю? - подала голос Светка Сорока.
А потом закричала Юля. Она бросилась к телу Михаила, прижала его голову к груди и беззвучно завыла, раскачиваясь взад и вперёд. Обрывки памяти вернули её в произошедшее несколько минут назад, и она с горечью осознала, что своей жизнью обязана только Михаилу, лишившемуся ради неё своей.
- Девок снимайте! - рявкнул Лапиков, - я побежал скорую вызвать. И рапорт на перевод в другое место писать, - добавил он уже себе под нос и выбежал на лестницу.
- Я и есть скорая, - растерянно пробормотал фельдшер и ринулся срезать подвешенных девушек с крюков. А с улицы послышались милицейские сирены.
- Как в кино, - печально усмехнулся Юра, - милиция приехала, когда нахрен уже не нужна.
- Угу, - промычал в ответ Петя, - без хэппи энда на этот раз, - он бросил взгляд на мирно спящую Ольгу, только что снятую с крюка фельдшером, и облегчённо выдохнул.
- Зато опять вчетвером скоро будем, - добавил Ильяс, - пойдёмте, что ли?
И трое призраков, никем незамеченные, вышли вслед за участковым. А на чёрном кафельном полу, покрытом застывшей слизью, быстро разлагалось тело Абаддона, повелителя бездны, демона, поверженного храбрецом, дракона, побежденного Зигфридом.
Эпилог
В абсолютной темноте просторной пещеры послышалась сначала робкая, а потом перешедшая в настойчивую дробь капель. С куполообразного свода, из самой его середины, там, где сходились в одну точку четыре мягких лепестка высоких стен, и соприкасались друг с другом два мира, словно сосуды песочных часов, начала сочиться кровь. Изнанка поначалу вздрогнула, ответила возмущением на такое вторжение, но кровь эта странным образом совпала с кислотными соками нижнего мира, смешалась с потоками в котле мироздания. Кровь завертелась красными лоскутами, расплылась разводами по поверхности и мягко растворилась в бурлящей чёрной плазме. Котёл изнанки создавал очередное своё создание, плод страхов, гнева и порока. Но теперь к привычным эмоциям добавилось что-то новое и необычное. Создание мрака будто боролось с собственной природой, пыталось повернуть её вспять, раскрасить беспросветно-чёрную мглу мазками светлой краски. И изнанка, некогда отравившая эту кровь своими спорами, теперь отрыгнула её обратно в виде уродливого, ни на что не годного существа. Когда лопнул один из сотен пузырей, укрывающих тесные утробы во плоти нижнего мира, наружу вывалилось нечто напоминающее длинную рыхлую кишку, казалось, бесконечно вытекающую из негостеприимного чрева своей проматери. Беспомощно загребая руками, бледными, совсем человеческими, существо шарило по тёмным углам двумя десятками маленьких глаз-бусинок и растерянно клекотало тонким загнутым клювом. А потом оно двинулось вперёд. Тьма не дала своему творению имени, и теперь по длинным коридорам тащило своё бесконечное тучное тело безымянное Ничто. Тащило натужно и мучительно. Тянуло обессилевшими руками свой длинный, лишённый мышц и конечностей хвост, сбивало пальцы и ломало ногти об упругую твердь мясистых тоннелей. И пищей этому вечному Ничто служили лишь случайно подвернувшиеся твари, живущие в толще стен изнанки. Будто крест на Голгофу волочило оно себя неведомо куда, но при этом цель была ему совершенно ясна. И цель эта была бесконечное море. Ничто и само не знало, откуда ему известно про море, и есть ли оно на самом деле, но, превозмогая боль, судороги, голод и жажду, оно всё ползло и ползло вперёд.
В одном из коридоров по его почти бесчувственному туловищу кто-то пробежал и до боли проткнул рыхлую спину. Ничто почувствовало, как наружу начало выливаться жидкое нутро, и сил стало ещё меньше. А потом Ничто впервые увидело огонь. Человек (а это был именно человек, сомнений, почему-то, не было) ткнул горящим факелом чуть ли не в глаза, уже привыкшие к темноте изнанки, и Ничто услышало первые в своей жизни слова.
- Сука! Что это за хрень?! - воскликнул человек и отпрянул назад ко второму такому же.
Ничто окинуло взором своих бесконечно чёрных глаз застывших в испуге людей, несколько раз раздуло для устрашения змеиный капюшон и завернуло в соседний тоннель. Судя по звуку, люди пошли следом.
А потом произошло что-то страшное и удивительное одновременно. Один из преследователей засмеялся... Словно раскалённый прут вошёл этот смех в ткань бытия нижнего мира, и дурная кровь, блуждающая в вечном Ничто, отозвалась, взъярилась, откликнулась на смех. Внутри стало жарко, и новые силы наполнили истощённые руки. Замерев на миг, Ничто обернулось на преследователей, а потом с новой силой устремилось вперёд, навстречу с бескрайним морем, которого здесь, конечно же, не было никогда, и быть не могло.
Но море вскоре появилось. Оно навалилось своей непомерной громадой как-то сразу и вдруг, растянулось сколько видели два десятка черных антрацитовых глаз существа, раскинулось до горизонта и сразу притянуло. Ничто дёрнуло своё непомерное тело туда, к обрыву, на встречу с бездной и падением в неё. И время будто бы завертелось, остановилось, пошло вспять и сжалось в одну точку. И, казалось, что полёт с обрыва длился целую вечность. Не вечность даже, а сотни, миллионы жизней, мириады поколений и веков. И крик вырвался из клюва существа наружу. Крик истошный, совсем человеческий, отчаянный. Это порченая кровь прорвалась, явила своё гнилое нутро, отторженное изнанкой.
Падение подарило нечаянную свободу, и Ничто, лишённое бремени своего туловища, словно бремени тяжёлого деревянного креста, довлеющего над тощими плечами выдуманного людьми бога, ринулось навстречу глянцевым водам океана, лениво отливающим серебром под серым рыхлым небом изнанки. Боль, пронзившая тело, была как вспышка, ослепительная и мгновенная. А дальше наступила вечность...
Густые ртутные волны бескрайнего океана играли крошечной душой по своей воле, швыряя её, беспокойную, рвущуюся на части, забавляясь ею и насмехаясь. И прошли сотни и сотни лет, прежде чем истерзанная, выстиранная, словно старая простынь, душа, теперь уже отмытая от примесей, ставшая вновь отверженной когда-то кровью, кровью храбреца, достигла пирамиды у края океана.
Ослепительно-белый Луч пронзал пирамиду от вершины до самого основания и обратно. Он струился будто бы сразу в двух направлениях, и вместе с тем стоял на месте. Луч был всем, и был он всегда. Луч и был тем самым бытием, смыслом жизни, ускользающим от философов и мыслителей древности, и теперь Луч стал одним целым с уставшим скитальцем, прошедшим вечность и заслужившим свет. И Луч подхватил истерзанную муками душу, и вытолкнул её наверх сквозь время, сквозь пространство и сквозь материю...
* * *
Михаил распахнул глаза и уставился в потолок. Реальность стремительным потоком возвращалась в сознание, и он бросил взгляд на часы, равнодушно идущие куда-то, не сходя при этом с гвоздя на стене.
- Бляха-муха! - воскликнул он и яростно растёр лицо. До встречи оставалось каких-то пятнадцать минут. А ещё за Петей нужно зайти! И когда уснуть успел? Сам не заметил! Запрыгнув в кроссовки, он глянул в зеркало на свою опухшую со сна физиономию и скептически скривился. «Ладно, успею ещё», - подумал Михаил и дёрнул ручку двери, когда жалобной трелью в напряженную от быстрых сборов тишину ворвался телефонный звонок.
- Да бли-и-и-н! - рваным басом рыкнул Михаил и со вздохом снял трубку с базы, - да, - коротко отрезал он, - слушаю!
- Миша? - вкрадчиво и одновременно с опаской послышалось из трубки. И голос этот, пусть и разбавленный километрами расстояния, металлом проводов и пылью динамика телефона, зажёг внутри что-то яркое, тёплое и живое. Оно мелко шевельнулось в груди, мятно и сладко заворочалась, растолкало наглыми локтями всё ставшее вдруг второстепенным и таким неважным, глупым и смешным.
- Юля? - спросил Михаил, и улыбка сама, без спроса, нахально растянула губы и зажгла глаза огнём.
- Блин! Строгий такой, - хмыкнула Юля, - думала, что отец твой. Голоса похожи. Что делаешь?
- Да я это... - Михаил стрельнул взглядом на часы и с досадой отметил, что прошло ещё пять минут, - пойду с друзьями тусить.
- А, с этими твоими? - беззаботно протянула Юля, - а что делать будете?
- Да так, - замялся Михаил, - ничего особенного. Просто...
- А я завтра с практики возвращаюсь! - жутко кокетничая, так, что даже через трубку ощущалось, как она вращает бёдрами возле телефона на вахте общежития, отчеканила Юля.
- Ух ты, - выдохнул Михаил, - ты серьезно?!
- А что? Не ждёшь?
- Жду, конечно! Тебя встретить?
- Ну попробуй, - бархатно промурлыкала Юля, от чего у Михаила сжались зубы и сразу стало как-то тесно и неуёмно, - ой, ладно, - быстро прошептала она, - тут очередь. Всё, пока, давай!
- Пока, - успел произнести Михаил перед оборвавшейся связью.
На улицу, несмотря на явное опоздание, он вышел в приподнятом настроении. Оставалось только незаметно для родителей, исполняющих свою ежедневную повинность на грядках, выскользнуть со двора.
- Миша! Ты куда собрался?
«Ну вот, не получилось!», - мысленно вздохнул Михаил и, понурив плечи, медленно развернулся на месте.
- Гулять, - вяло ответил он, вкладывая в эту фразу всë своë нежелание работать.
- Опять с этими своими? – мать мотнула головой куда-то вверх и вбок одновременно.
- Ну… - лениво протянул Михаил и скорчил кислую гримасу, - а что?
Мать подошла поближе и, посмотрев по сторонам, заговорила вполголоса:
- А то! Ходят слухи, что Петя твой к бутылке в последнее время прикладывается хорошенько, - она испытующе посмотрела в глаза сыну и добавила: - и Юра тоже!
- Ну не я же!
- Не волнуйся, и про тебя уже поговаривают.
- И кто ж это, интересно? – Михаил скрестил руки на груди и плотно сжал губы.
- Я называть не буду, но люди говорили. Ты, сынок, не забывай, что у тебя родители учителя, а ты на красный диплом идëшь. Так что, смотри мне, с сегодняшнего дня будешь на особом контроле, понял?
- Понял, - недовольно проворчал Михаил и, вставив руки в карманы, зашагал прочь.
- Смотри, не поздно! – бросила вдогонку мать.
- Угу, - пробормотал в ответ Михаил. Настроение его тут же испортилось, и он начал перебирать в уме кандидатов на должность стукача. В памяти угодливым каскадом начали всплывать картины одна другой краше: вот Петина соседка снизу настырно колотит в дверь с угрозами вызвать участкового, а потом они всей своей компанией, хмельной и развязной, понуро стоят перед распахнутой дверью, выслушивая лекцию от местного борца с правосудием, как называли за глаза поселкового представителя закона. А у того что ни фраза, то «возьму за жопу», да «возьму за жопу», озабоченный какой-то. Потом вспомнился эпизод, как Петя лежит на лавочке посреди бела дня и орёт матные песни на всю округу, расплескав предварительно перед собой содержимое желудка. Вспомнился и взгляд директора школы, проехавшего мимо на велосипеде. М-да, рассказать мог кто угодно. Ну а что поделаешь, друзей не выбирают, они как родственники, или те же родители, даны человеку свыше. Под такие мысли Михаил дошагал до Петиного подъезда и резво взбежал на второй этаж. Кривая стрелка, нарисованная чëрным фломастером на стене возле двери, вела от надписи «petting» к круглой кнопке звонка, на которую Михаил решительно и нажал. В глубине квартиры раздалась ненавязчивая мелодия, а потом послышались торопливые шаги.
- Да ты заебал! - возмутился появившийся в двери Петя, - ты что, Ильяса не знаешь? Весь мозг выклюет за опоздание! Пошли быстрее!
И вскоре друзья энергично шагали на встречу с остальной компанией.
- А ты знаешь, что про тебя в деревне говорят? – то и дело догоняя длинноногого друга спросил Михаил. Петя тут же зажёгся, и в его голубых глазах вспыхнул неподдельный азарт.
- Что, что, что, что!!!? – взорвался он, - говори, говори, говори, говори!!!!
- Что алкоголик ты, говорят, и компания твоя вместе с тобой.
- И ты, получается? – с ухмылкой переспросил Петя.
- Получается, - согласно покивал Михаил.
- Блин… - мечтательно поднял взгляд в небо Петя, - лестно, конечно, такое внимание. Ну а что? Я же, можно сказать, живая легенда посёлка. Если брать Битлз для сравнения, то я Джон Леннон, а ты, получается, Маккартни. Только без обид, окей? Но это так. Мы же типичные представители потерянного поколения. Нас можно любить, можно ненавидеть, но нас нельзя игнорировать. Мы вообще… - он на мгновение задумался, а потом, прищурившись, философски произнëс: - мы же вот, как жопа прямо. Да, мы некрасивые, мы воняем, звуки так себе издаëм, но посмотри, - Петя резко остановился и расстегнул джинсы. Оголив ягодицу он ткнул в неё пальцем, - вот! Мы нежные и ранимые! Я же говорю, как жопа! Потрогай!
- Блин, спрячь! – усмехнулся Михаил, картинно отмахнувшись от бледной ягодицы.
- Не, ну серьёзно! – зажёгся Петя, - вот чем мы хуже тех же погонянских? А они с такими бабами мутят!
- Это да, тут не поспоришь.
- Вот! И я о том же! Нужно ярче быть!
- Да куда уж ярче? – криво улыбнулся Михаил, - тебя до сих пор ищут за то, что ты на пол на дискотеке нассал.
- Ага, они мне тогда средний палец сломали. Хватит с них и этого! Во! – он картинно выставил напоказ кривой средний палец, на котором поблëскивало кольцо со скалящимся черепом.
- А это что у тебя? Что за попса? – критично осмотрел побрякушку Михаил.
- Да не, чего? – тут же замялся Петя, - да прикольная штука.
- От этих колец потом только пальцы чернеют, - закатил глаза Михаил.
- Это перстень, а не кольцо! – занудным голосом поправил его уязвленный друг.
В их разговор ворвался железнодорожный грохот тяжёлого товарняка. Поезд ленивой гусеницей полз по насыпи, разнося по глухой деревенской округе свой монотонный чеканный перестук. «Тудух-тудух, тудух-тудух», - сонно и устало отрапортовали чугунные катки, а потом одиноким, отчаянным свистом сердито прогудел тепловоз. Казалось, ржавый состав будет тянуться перед глазами вечно, погружая друзей в некий убаюкивающий транс, но вдруг пулемётной очередью стукнули сцепки, ударили друг о друга буфера, и поезд начал замедляться.
- Ну зашибись! - всплеснул руками Петя, - этого только и не хватало! Теперь ещё поезд ждать придётся!
Ожидание тянулось долго, как и любое другое ожидание. Ведь известно, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Друзья застыли перед железным заслоном, иступлённо глядя на рыжий, покрытый пылью вагон с удобрениями, преградивший им путь.
- Слушай, Петь, - задумчиво произнёс Михаил, - а у тебя было ощущение дежавю когда-нибудь?
- Это когда жопу вроде вытер, а на бумаге всё равно чиркаши?
- Ну да... Типа этого. Вот у меня сейчас такое ощущение, что это всё уже было. Наш разговор, кольцо твоё, поезд этот. Не знаю, как будто по второму разу всё проживаю.
- Как говорят американе, - с видом знатока ответил Петя, - гусь только что прошёл по твоей могиле.
- А что это значит?
- А я не знаю, - дёрнул плечами Петя, - просто фраза прикольная.
- А с чего ты вообще взял, что так американе говорят?
- У Кинга читал.
- Понятно. А как африкане говорят в таких случаях?
- А африкане говорят: «экей чуоча», что в переводе означает...
- Белый дьявол, - со смехом перебил друга Михаил, - это из «Эйса Вентуры», я помню!
- Точно! - улыбнулся в ответ Петя, и тут состав прогремел сцепками, каскадно стукнул звонкой перекличкой буферов, где-то вдали пронзительно свистнул локомотив, и колёса медленно стронулись с места.
- Наконец-то! - облегчённо выдохнул Михаил, - и так уже опаздываем.
- От праведного гнева батеньки Ильяса нас уже ничего не избавит, - усмехнулся в ответ Петя, и как только последний вагон открыл переход, друзья зашагали с удвоенной скоростью.
Юру с Ильясом они встретили не дойдя до назначенного места. Те, видимо, услышав голоса, вышли навстречу. Ильяс посмотрел на них из-под чёрных бровей и многозначительно вскинул запястье с массивными наручными часами.
- На переезде стояли, - пояснил Михаил.
- Терпеть не могу опаздывающих, - пробасил Ильяс, - серьёзным делом идём заниматься.
- Думаю успеем, - Петя прищурил один глаз, ткнул пальцем в чёрный пакет в руке у Ильяса и гнусаво захихикал, - а я свой пакетик взял, - произнёс он и в доказательство словам извлëк из кармана смятый полиэтиленовый пакет. Вывернув его наизнанку, высыпал под ноги мелкие крошки и тщательно отряхнул от мусора.
- Блин… - растерянно протянул Михаил, - а что, нужно было свой пакет брать? Мне ничего не сказали.
- Да не, - отмахнулся Петя, - это я сухари ел.
- Всë у меня, - успокоил его Ильяс и продемонстрировал целый рулон пищевых пакетов, - пойдёмте, хорош трепаться!
И компания зашагала по вечерней улице, растянувшись на всю её ширину, благо, вечерний час позволял не жаться к обочинам, опасаясь проезжающих машин. Однако вскоре в спину ударил свет фар и раздался короткий гудок. Друзья расступились в стороны, пропуская автомобиль, но тот, проехав с десяток метров, остановился, вспыхнув огнями стоп сигналов. Точнее, лишь одним стоп сигналом, второй не работал, что и дало Пете догадку о принадлежности авто.
- Чуваки, - вполголоса проговорил он, - я, кажется, знаю, чья это тачка. Это же моего бати бывший «Форд».
- Шериф? - догадался Михаил и внутри тут же похолодело.
- Та-а-к, - раздалось разудало-вальяжное, и из машины выбрался участковый собственной персоной, - кто тут у нас по ночам бродит? - в лица друзей ударил луч фонарика, и Лапиков с удовлетворением продолжил: - Петров со своей кумпанией. Что в пакете? Показываем.
Ильяс послушно протянул пакет, и Лапиков аж присвистнул, увидев содержимое.
- Бутылка бензина и рулон пакетов, - Лапиков картинно призадумался и устремил взгляд в темнеющее небо, - и что же вы собирались с этим делать?
- Мотоцикл ковырять, - робко подал голос Юра и, не сдержавшись, хмыкнул, понимая нелепость ситуации.
- В жопе у себя вы ковырять собирались! - вдруг рявкнул участковый, - токсикоманы хреновы! Сели в машину, - продолжил он уже спокойным голосом, - прокатимся до отделения.
Все четверо втиснулись на тесное заднее сиденье «Форда», и Лапиков с силой захлопнул боковую дверь.
- Ты чего копошишься?! - гневно прошипел Михаил на Петю, пока Лапиков обходил машину, - и так места нету!
- Сейчас, - прокряхтел тот и выдернул наконец из кармашка джинсов какую-то капсулу. Быстрым движением, пока Лапиков возился с ручкой двери, Петя выбросил пластиковый цилиндр в щель бокового стекла и тут же принял непринуждённую позу.
- Это что было? - успел спросить Михаил, но Петя в ответ лишь округлил глаза и указал ими на забирающегося в салон участкового.
- Сейчас! - задорно подмигнул Лапиков в зеркало заднего вида, - протокол на вас оформим. А на коек-ого ещё и на университет отправим. Так, Миша? Вот родители обрадуются!
Двигатель заурчал после поворота ключа, и Лапиков начал медленно разворачивать «Форд» на узкой улице, то проезжая вперёд, то сдавая назад.
- А я, главное, - продолжил он беседу, - вышел на улицу покурить и думаю: дай проеду по посёлку, авось наткнусь на кого-нибудь неблагонадёжного. И тут вы! Ну не чуйка, а? - участковый обернулся назад и лучезарно улыбнулся, окинув торжествующим взглядом всех четверых задержанных, - а я вам так скажу: это профессиональное чутьё настоящей ищейки. Я порядок в посёлке-то понаведу, даже не сомневайтесь!
Лапиков притормозил возле старого интерната, где находилась его квартира, и, повернувшись полубоком, грозно сощурил глаза.
- Я на минуту за сигаретами домой заскочу, - сканируя взглядом пассажиров, произнёс он, - а вы тут смотрите мне, без фокусов. Двери всё равно не открываются, так что смирно сидите.
Неожиданно проворно для своей комплекции Лапиков взбежал на ступеньки и начал возиться со связкой ключей на пороге.
- Бля, чуваки! - встрепенулся Петя, - сейчас в дом зайдёт, и давайте на съёбы!
- Сказал же, что двери изнутри не открыть, - флегматично прореагировал Ильяс.
- Блин, чувак! - Петя возмущённо развёл руками насколько это позволял тесный салон, - ты меня жопой слушал? Он этого «Форда» у бати моего купил. Я тут все трещинки знаю. О! Зашёл! Миш, крути ручку стекла!
Михаил перекинулся через Петю и принялся вращать рукоятку механизма опускания стекла. Казалось, что вращается она в холостую, но Петя нажал обеими ладонями на стекло, и оно уверенно поползло вниз. Уже на середине хода стекла он просунул руку в образовавшуюся прореху и дёрнул наружную ручку двери. Что-то громко щёлкнуло, и дверь, будто по волшебству, медленно отворилась.
- Ходу! - весело, борясь с поступившим смехом, прокричал Петя, и все четверо горохом высыпались из салона и припустили по улице одной дружной шеренгой, будто олимпийцы на стометровке.
- Если он родокам позвонит, мне пизда! - прокричал сквозь работающее пневмонасосом дыхание Михаил.
- Забей! - ответил Петя, - зато весело как!
- Как говорится, будет что вспомнить! - подхватил Юра, и все четверо разом замедлили бег.
- Да, с бензином сегодня, по ходу, облом, - подытожил Ильяс, - слушайте, чуваки, - он зарылся ладонью в кармане брюк и выудил несколько смятых купюр, - а может по бырлу? У Майских на точке всегда есть.
- Не, я пас, - сходу открестился Михаил, - ко мне Юля завтра приезжает. А я себя знаю, полдня блевать буду, потом мутный ходить... Не, без меня.
- Ой-ой-ой, - прогнусавил Петя, - друзей на бабу променял?
- Блин! - нахмурился Михаил, - вот опять это чувство накатило. Как будто это уже было.
- Это чувство называется «каблук», - с философским видом пояснил Ильяс, - и оно будет посещать тебя всё чаще и чаще.
- А ты-то сам что? - спросил Михаил у Пети, - что у тебя с Олей?
- Да блин, чуваки, - Петя замялся и, почесав затылок, уставился себе под ноги, - хотел рассказать... Короче, женюсь, по ходу.
- Наш Петя, кажется, влюбился, - неожиданно пропел Ильяс, отчего все дружно засмеялись.
- Петя не влюбляется! - тут же взяв себя в руки, пафосно заявил Петя, - Петя позволяет себя любить. Ну... И залетать от себя...
- Вон оно чего, - расплылся в улыбке Юра, - ну тогда скоро погуляем!
- Ну да, всех приглашаю.
- Ладно, чуваки, - грустно кивнул Михаил, - я домой, наверное. Может оно и к лучшему, что не получилось с бензином. И, кстати, Петь, что за капсулу ты выбросил?
- Да так, - отмахнулся Петя, - запасы тарэна на чёрный день. Забей.
- Понятно... - покивал Михаил, и на несколько секунд воцарилась многозначительная тишина, - ты, Петь, смотри, наркотики это зло. Как говорится, make love, not drugs! Ладно, чуваки, я на самом деле домой. Приду трезвым, будет мне завтра бонус перед родителями. Встретимся завтра.
- А куда ж мы денемся? - хмыкнул Ильяс, и друзья, пожав руки, разошлись по домам.
А где-то на другом краю посёлка, возле заводского забора пруд отстойника послушно отразил черноту ночного неба, не всплеснув ни одной волной.
конец
.
ЛитСовет
Только что
