Читать онлайн
"Сумбуры"
Игорь Изборцев
Не утраченное назначение
Размышление о поэзии и поэте
Не прерывай полёт!
В сумраке серых дней
Просто иди вперед.
А. Краденов
Задумывался ли кто-нибудь, когда, в какой из дней творения от небытия к бытию призвана была поэзия? В первый, когда сотворил Бог небо и землю (Быт. 1, 1)? Или во второй, после того, как создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом (Быт. 1, 7-8)? Или же, лишь, когда глаза первого человека Адама взглянули на первозданную красоту Божиего мира, — т. е. в день шестой, в который сотворил Бог человека по образу Своему (Быт. 1, 27), — именно тогда поэзия исполнила пространства своим строем, ритмом и размером? И с той поры мир зажил по ее, поэзии, законам…
По предписанию этих законов горы одевались шапками снегов, ворчливо вздыхали во сне вулканы, изредка приоткрывая свои огненные зраки; луга покрывались нежной зеленью трав; тянулись навстречу солнцу экзотические орхидеи, теплолюбивые гортензии и неприхотливые фиалки; набухали влагой облака и иссушенные дождем, растворялись в прозрачных небесных высях… С первых дней творения это продолжалось и продолжается тысячи, миллионы лет. И Бог весть, сколько еще будет длиться… Человеческий ум на всем протяжении своего присутствия в мире, пытаясь постичь суть этой поэтической механики вселенной, прежде каких бы то ни было постижений, исполнялся восторгом и восхищением от совершенства и красоты Божиего мироздания. Как прекрасен мир! Каждая живая душа хотя бы однажды была восхищена этой мыслью. Разве не поэзии должны быть благодарны мы за это? Коли так, то поэзия без сомнения — онтологический мейстрим бытия.
Но которому из дней творения обязаны мы ее появлением? Наверное, уместны любые предположения. Потому что каждое из них одинаково невозможно доказать. Но мне кажется, что следует идти еще дальше. Возможно, идеи, смыслы поэзии предшествовали шести первым дням Бытия, поскольку являлись энергиями творения, наполняющей силой Слова, которым Бог небытие претворил в бытие. Вглядитесь внимательно в окружающий нас мир, попытайтесь проникнуться его первосмыслами. Не покажется ли вам, что все его плоскости и объемы, высоты и глубины, сложности и однообразности выкроены по лекалам поэзии? И мы живем именно в мире поэзии? Думаю, что после глубоких раздумий со мной могли бы согласиться многие… Вот только раздумья о чем-то неблизком интересам собственного организма… нет, сегодня это совершенно невыполнимые условия. Мир стал чрезмерно меркантилен, буквален, он желает всего касаться руками и слишком любит шум…
Но не буду более ворчать, потому что кто-то все-таки меня поддержит и как аксиому примет мысль о божественной, предвосхищающей самое таинство творения, сущности поэзии. Согласится, что именно она определяет тонкую структуру космоса, предписывает миру быть гармоничным, красивым, совершенным — даже в процессах разрушения… Но последнее — это уже тема другого разговора.
Продолжая размышлять о непреходящем значении поэзии, мы с неизбежностью придем к вопросу о месте и роли тех, кто, подобно древним жрецам, служит поэзии, предстоит ее смыслам, пытаясь рассказать и рассказывая об услышанным и понятом. То есть о поэтах. Кто они? Идеалисты, пытающие в этом сухо потрескивающем от своей рациональности мире, дотянуться до несбыточности, утратившей смыслы мечты и тем прикрывающие свою никчемность? Или хитрые приспособленцы, сочиняющие стишки для эстрадных див, и с любого бока пытающиеся вмонтировать себя в ряды звезд шоу-бизнеса? Предлагаю вообще не отвечать на эти вопросы. Потому что все ответы даны. Вот, например, мнение Михаила Юрьевича Лермонтова о значимости поэта:
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как божий дух, носился над толпой
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.
А вот свидетельство самого Солнца русской поэзии, в осмыслении которого значение поэта раскрывается в масштабах поистине космических:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Никто иной, как Сам Творец наделяет поэта, обязанного по смыслу своих постижений являться пророком, мощью и силой для познания сокровенных глубин мироздания. И такой Поэт имеет право воскликнуть о себе:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье.
Кто-то скажет, что пушкинский «Пророк» — это авторская апология собственной значимости. Не соглашусь. Потому что, это откровение свыше! Это знание, которое есть дар Творца Своему избранному гению. Каждый поэт призван быть пророком! И понимает это, если он, конечно, настоящий, а не самовластно присвоивший себе это звание. Только куда, в какую чашу излить ему, поэту, это вино всеведения, прозрения? Кто согласится с благодарностью пригубить ее в этом жаждущем иных напитков мире? Впрочем, об этом мы уже размышляли…
Итак, опять о настоящих поэтах, живущих сегодня среди нас. Они кажутся разновеликими, и голоса их звучат с разных высот. Кто-то в белоснежной тоге декламирует с пьедестала, кто-то читает, прислонившись спиной к фонарному столбу… Но крупнее всегда оказывается не вознесенный до небес, а тот, кто ближе к тебе стоит. Об одном из таковых, до кого я могу дотянуться рукой и даже дружески обнять я и хочу сказать несколько слов. Это Краденов, москвич, замечательный человек и, конечно же, поэт.
Хотя, если быть до конца честным, поэта в нем я увидел не сразу. Сначала я воспринимал его как инициативного, деятельного мецената, сумевшего организовать выпуск художественного журнала «Поэзия XXI век», провести несколько поэтических фестивалей; и не только в Москве, но и на пушкинской псковщине, например. Ну, читает человек неплохие стихи в кругу собравшихся друзей? Кто этого не делает? Опять же, успешный предприниматель, бизнесмен… Да ведь и спроси его: поэт ли ты? Он без сомнения ответит:
Я совсем не певец!
Я — греховный сосуд!
Согласиться с ним? И задуматься, кто же твой визави, слушая дальше его о себе рассказ:
Не умею, как все!
Тут спеши, не спеши
Воевать за гроши,
Брать своё, невзирая на лица!
Ну а встретить рассвет,
Пробежать по росе,
А бессмертье души?
Этим я не могу поступиться!
Коли бизнесмен, т.е. человек века сего, то конечно же, должен уметь как все — и воевать, и брать. Но ведь искренне, с безпомощностью истинного поэта, признается: «не умею…» И бежит по росе встречать рассвет. Да какие после этого вопросы? Нужно ли все это бизнесмену! Речь конечно же идет о поэте, который помнит о своем призвании!
Свет свершающихся событий преломляется в кристалле его творческого дарования, гранями которого является и его философские умозрения, и знания ученого, и опыт практического применения этих знаний. Именно отсюда необычность его художественного видения мира:
Я карстом, губкою впитал
В свой мозг начала всех начал,
Но знаний груз не веселит:
Придавит знания гранит
Того, кто сменит солнца свет
На скушный механизм планет...
О нем можно сказать, что он лирик и физик, поэт и воин. А вот по этому поводу и собственное его признание:
Руки мои для драки
И для пера сподручны…
Но только начинаешь привыкать к этому его амплуа, тут же теряешь его из виду, поскольку он уж нырнул вглубь за постижением вещей онтологических, непреходящих:
Ты торопишься жить, ты торопишься петь!
В нашем ритме понятна боязнь не успеть.
Но придай своим мыслям другой оборот:
То, что сделано быстро, — недолго живёт.
Ведь, собой недоволен и дар свой кляня,
Ты не думаешь о быстротечности Дня.
Он пытается понять и переосмыслить то, что для многих других ясно и осмыслено. Относительно себя я сказал бы так: Краденов ставит знак вопроса там, где висит давно знакомая мне книжная полка, содержимое которой я прочел и прочитанным остался удовлетворен. Но ведь и в таковом поиске есть смысл: новизна открытий иногда ожидает нас в самых неожиданных местах. Надо лишь не бояться отодвинуть в сторону повешенный, кем-то, — пусть и авторитетным, — ярлык (не переходя, конечно, разумных границ). Поиск решений, желание находить ответы отчасти превращают творчество Краденова в эксперимент. Плохо это или хорошо? Думается, не то и не другое. Это скорее дань времени, которое настойчиво побуждает нас непрерывно что-то искать (Ох уж эти Yandex и Google!). Поэт сам ставит свое бытие в зависимость от этого поиска, где каждое событие:
Может, не даст ответ, напротив, задаст вопрос,
Разворошит клубок воспоминаний и грёз.
В руки мне даст свою путеводную нить,
И дальше заставит жить.
Но если это заставляет жить, то что-то другое делает жизнь невозможной. В такой ситуации обыденный доселе голос поэта Краденова приобретают высокий трагический пафос:
Мы не ходим, а шаркаем, — старики.
Мы не молимся, — это нам не с руки.
Мы не этой жизнью живем, а Той, —
Поколение с потерянною мечтой.
Слом привычных нравственных ориентиров, свойственных доперестроечному обществу, смута представлений, хаос прав и обязанностей — все это приводит к тому, что лишними становятся представители разных поколений. Поэт тонко чувствует эту болевую нить, пронзающую плоть нашего бытия. И, прежде всего, отождествляет эту боль с собой. «Мы» — это все, и старые и молодые, неважно к какому поколению прибитые гвоздями дней и лет. Перед лицом свершившейся трагедии, мы все — «поколение, лишенное перспектив», «поколение, лишившееся всего!»
Но в поэзии умение тонко чувствовать — это не достижение, это необходимость, данность, без которой безсмысленно пытаться примерять на себя тогу поэта. Крадено присуще это умение. Более того, он смело заявляет о себе:
…я родился под знаком воды:
Я просачиваюсь сквозь душу!
Теперь, спустя время, я удивляюсь себе: как это не сумел сразу разглядеть в Андрее Краденове самобытного тонкого поэта. Что ж, пусть будет мне урок — никогда ни о ком не судить скоропалительно. Да, Краденову присущ индивидуальный голос, интонации его характерны и его поэтический эксперимент — по-краденовски индивидуален. Хотя некоторое влияние разнородных поэтических школ и авторов в его творчестве углядеть конечно же можно. Особенно, влияние Бродского.
Я сижу на старом скрипучем стуле
И беззвучно кричу, что меня надули!
Я бы, на месте Андрея, постарался поскорее покинуть этот стул! Пусть другие сидят. Уж лучше простые до банальности ответы (что, впрочем, не отменяет их важной сути):
И ты вдруг понял — жизнь есть дар,
И остальное всё неважно.
И, конечно же, набираясь опыта и мастерства, следовать однажды выбранному для себя направлению (я бы назвал это девизом поэта Краденова):
Не прерывай полёт!
В сумраке серых дней
Просто иди вперед.
Но что там впереди? Не хаос ли грядущий? Не ждет ли там поэтов окончательное изгнание, безвестность и даже смерть? Не о том же пророчески тревожился Михаил Юрьевич?
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье…
Да нет же! Никто не в силах объявить утраченным назначение поэта. Это все равно, что объявить утраченной самою поэзию, вычеркнуть ее из структуры бытия. А это, учитывая все вышесказанное, невозможно!
Апрель 2010,
Псков
.
ЛитСовет
Только что
