Читать онлайн
"Дом Листьев"

Земля, Россия. 25 ноября 20** года.

То, что Даня не вернётся, Алёна пронимает только спустя полтора месяца. Потому что поверить в потерю единственного друга — особенно после того, как в то же время Алёне пришлось пережить не самое приятное расставание с пусть и не любовью всей жизни, но с тем, за кого она собиралась рано или поздно выйти замуж — было просто невозможно. Только вот Даня не объявился ни через день после того, как разбудил её посреди ночи и восторженно сообщил, что другие миры существуют, и он собирается туда попасть, ни через два, ни через неделю.

Через месяц его перестали искать все. Хотя не так уж и много было таких людей. Сама она, да та девочка, о которой Даня то и дело рассказывал. Леночка, кажется. Или Ольга? Или…

Алёна тогда ещё вяло подумала, что есть некоторые плюсы в том, чтобы быть сиротой. Как минимум — нет родственников, которые будут переживать, если с тобой что-то случится.

Сама она его не искала. Сначала отходила от двойного… тройного потрясения, потом пыталась отвлечься от всего, погружаясь в работу… даром, что у кассира в супермаркете слишком мало возможности сбежать от мыслей… Только ждала. Постоянно ждала, что на мобильник придёт привычное «Луна ещё на Землю не упала?;)». Даже перестала выключать телефон на ночь, из-за чего тот будил её то неурочными звонками очередных жаждущих получить её миллионы — Алёна невесело фыркает, думая, что была бы признательна, если бы кто-то и правда обнаружил у неё эти самые миллионы — то сообщениями в соцсетях. Зря. Даня не появился. И сейчас — через шесть недель после того ночного звонка — Алёна с трудом удерживается от того, чтобы не разрыдаться в голос. Не только из-за Дани, конечно.

Хотя всё же из-за него — будь Даня сейчас тут, он бы точно нашёл слова, чтобы парой слов развеять то, что Алёна чувствует, посекундно возвращаясь в сегодняшнее же утро, когда одна из девчонок на работе обвинила её в воровстве… Алёна кривится и провожает злобным взглядом пролетевшего мимо голубя, который не врезался в неё только благодаря какому-то чуду.

— Тварь.

Алёна проводит брелоком по домофону и медленно — нога за ногу — поднимается по ступенькам. Кое-как добирается до квартиры, вваливается внутрь, захлопывает дверь и сползает на пол, не зажигая свет. В квартире пусто. Тихо. Тут уже полтора месяца как тихо. А теперь — после утреннего визита бывшего — ещё и пусто. И ведь, мразь, даже ручки от межкомнатных дверей скрутил! Зачем, если он всё равно скоро станет полноправным хозяином? Алёна запрокидывает голову и размеренно дышит, пытаясь удержать злые слёзы.

«Говорят, что через лифт можно попасть в параллельный мир…»

Алёна мотает головой, пытаясь выбросить некстати всплывшую в голове мысль. Так, что короткие волосы хлещут по лицу. Она зажмуривается, чтобы те не попали в глаза. Выдыхает, откинув голову на дверь. Невесело усмехается.

Это однажды пытался доказать ей Даня. И даже скинул подробный план, как именно нужно действовать. Только вот у него самого то ли не вышло, то ли…

Зато что-то иное, о чём он орал в том ночном звонке, видимо получилось. Он даже звал её с собой, добавляя, что обязан доказать какой-то Лене… или Оле… Алёна морщится, признавая, что совершенно не помнит имя этой самой девчонки, которой Даня что-то там пытался доказать. Только то, что та то ли инвалид, то ли в психушке. И то, что у неё брат в аварию попал…

Учитывая, что Даня, кажется, был в неё влюблён не на шутку, подобная невнимательность со стороны самой Алёны не очень-то красит её. Но она ничего не может с собой поделать — имя девчонки так и не пожелало удержаться в сознании.

Алёна стягивает промокшие сапоги, кое-как поднимается на ноги и плетётся в комнату. Стоило бы, наверное, завернуть в кухню, но при мысли о ещё, которую бывший милостиво оставил вместе с холодильником, становится противно. И это при том, что она не ела с самого утра. Но, учитывая, насколько она сегодня перепсиховала, нет ничего удивительного в том, что даже мысль о еде вызывает отвращение. Так что… лучше сразу завалиться спать.

Наверное.

На голом полу. Подложив сумку вместо подушки. И укрывшись любезно оставленными бывшим шмотками.

Только вот мысли продолжают крутиться вокруг предстоящего выселения и некстати вспомнившейся фразы Дани. Да и вокруг самого Дани тоже.

Говорят, что через лифт можно попасть в параллельный мир. Совершать путешествие стоит ночью или в тёмное время суток…

Алёна запускает пальцы в волосы и в упор смотрит на место, где ещё утром стояла кровать. А есть ли хоть один шанс на то, что она сейчас тихо-мирно заснёт? Пусть даже и на полу — всё же во времена детдома она и не к такому привыкла… когда сбегала оттуда… Учитывая так до конца не улёгшиеся эмоции и мысли, от которых сердце бьётся так, что кажется, что оно сейчас проломит грудную клетку, заснуть всё равно не получится.

…В кабинке стоит находиться одному. Стоит отметить, что если во время совершения ритуала в кабинку войдёт человек, то ничего не получится…

Это она нашла в распечатке уже потом, пробравшись в квартиру Дани и обшарив всё, что только смогла. Потом сверила записи с теми, что болтались в смсках…

И почему Алёна это вообще помнит? Ну, не хочет же она признать, что верит в то, что Даня и эта то ли Лена, то ли Оля, то ли кто-то там ещё действительно свалили в параллельный мир?! Алёна тяжело выдыхает и принимается собирать сумку тем, что удаётся найти среди разбросанных на полу вещей, стараясь не думать о том, что и зачем она сейчас делает. Потому что — глупо. Глупо верить в то, что можно попасть куда-то там, просто покатавшись на лифте.

Да и вообще — если он попал в другой мир, то почему не вернулся?

Алёна смотрит на сумку, пытаясь рассмотреть, что туда успела скинуть за размышлениями. В потёмках. Подсвечивая фонариком на телефоне. Потому что включать свет не хочется совершенно. При том, что лампочки всё же на месте. И даже люстра в наличии.

…После входа в кабинку следует перемещаться следующим образом…

Документы, деньги, телефон… Вопрос — а имеет ли это всё хоть какую-то ценность в другом мире? Что вообще надо брать с собой в таком случае? Топор, аптечку, спички?

Это, конечно, зависит от того, куда именно ты попадёшь… Но… Учитывая, что переходить надо при помои лифта, то, быть может, стоит надеяться на то, что уровень цивилизации там достаточно высокий. Ну, если там лифты есть.

Алёна усмехается и старается не думать о том, какая она дура. Но всё лучше, чем просто сидеть в пустой квартире, которую бывший ухитрился переоформить на себя, и ждать, когда он заявится, чтобы вышвырнуть её вон.

Она скидывает в сумку несколько шмоток, телефон, сухарики, воду. Нож — большой охотничий нож, который остался от бывшего. Не то, чтобы она всерьёз способна кого-то пырнуть ножом, но его наличие как-то прибавляет уверенности.

Алёна подхватывает сумку и, втиснув ноги в кроссовки и накинув куртку, выходит в подъезд. Дверь за собой не запирает — всё равно там ничего ценного нет и быть не может. Ну, что ценного можно найти у детдомовки, работающей в супермаркете? Особенно после… утреннего.

Да и вообще — она сейчас просто покатается на лифте и вернётся обратно. И ляжет спать с чувством выполненного долга. И завтра… Алёна до упора жмёт кнопку вызова лифта.

В кабине пусто и как-то… Нет, это не более, чем фантазия. Но Алёне хочется сейчас верить, что лифт и правда особенный и перенесёт её куда-нибудь подальше от этого места и от рожи Натали, которая посмела…

Вниз, на четвёртый этаж. Ещё раз вниз — на второй и потом на шестой. Алёна смотрит на то, как поочерёдно зажигаются номера этажей, и не может отделаться от мысли, насколько она сейчас дура.

Снова на второй и потом на первый. И молиться, чтобы ни один из соседей не надумал вот прямо сейчас вернуться с работы и не испортил эксперимент. Хотя бы потому, что второй раз Алёна на это уже не решится. Да и смотреть в глаза кому-то будет слишком уж… Неловко.

Так. Первый этаж. Теперь… на десятый, вроде бы? Алёна нажимает кнопку и пытается вспомнить инструкцию. После… пятый или седьмой? Кажется… пятый. Точно, что нечётный и цифра явно не была похожа на семёрку, но… может, третий?

Алёна прожимает третий этаж, надеясь, что запомнила верно. Дверь на третьем этаже открывается, впуская старушку, которую Алёна не видела никогда в жизни. И… что-то не так. Она чувствует, как её обдаёт холодом, который пробирает до костей. И делает шаг к двери, чтобы выйти прочь, но двери успевают закрыться. Алёна жмёт на первый этаж, думая, что стоит сейчас пойти и проветриться. И потом вернуться домой.

Лифт со скрипом начинает двигаться вверх…

Что?!

Алёна смотрит на старуху, но та стоит, уставившись на только ей ведомую точку на дверях лифта. И что-то — явно не предупреждение на той записке Дани — не позволяет вымолвить ни слова. Страшно. И ноги примёрзли к полу.

Лифт, вздрогнув, останавливается на десятом этаже и распахивает двери. Старуха выходит первой, напоследок окинув Алёну странным взглядом. Алёна нажимает первую попавшуюся кнопку, но лифт никак не это не реагирует.

Ну, и как это понимать?

Алёна, почему-то чувствуя себя так, как будто бы находится там, где ни за что быть не должна, осторожно выходит из лифта. Который даже не думает закрывать двери. Сделав несколько шагов, Алёна останавливается. Чтобы медленно вдохнуть и выдохнуть. Потому что это место вообще не похоже на десятый этаж её дома. Это… как будто бы какое-то заброшенное здание. Повсюду валяются груды строительного мусора и битого стекла, в котором отражается солнце.

Солнце.

При том, что сейчас — Алёна сверяется с часами в телефоне — одиннадцать часов вечера! И… вроде как поздняя осень. Почти зима, а тут при выбитых окнах слишком тепло, чтобы…

Она оборачивается на лифт, свет в котором мигнул и погас. Обращает внимание на то, что двери его как-то перекосились и сравнялись видом с остальным этажом. Неужели Алёна и правда оказалась в другом мире? Но… А как тогда возвращаться теперь обратно? Надо ведь повторить последовательность в обратном порядке. Но лифт же… Не работает. Алёна окидывает взглядом окружающее пространство и медленно, стараясь не споткнуться о мусор, подходит к окну с плёнкой вместо стекла. Осторожно выглядывает наружу… И видит бесконечные ряды высоток, залитые солнечным светом. И… причаливающий к одной из башен… корабль?! Или что это такое вообще? Летает, с парусами… Она пятится назад и падает, напнувшись обо что-то. Больно ударяется задницей и шипит сквозь зубы.

— Бля…

— Выражаться некрасиво, знаешь ли, — отзывается женский голос позади.

Алёна подскакивает, оборачивается и выставляет перед собой сумку. Которая вряд ли способна от чего-то защитить. Впрочем, драться Алёна умеет. Пусть и не очень хорошо. Так что…

Напротив неё стоит высокая темноволосая девчонка примерно её же возраста и с любопытством её рассматривает. Алёна окидывает её взглядом, отмечая рюкзак за плечами, кобуру на бедре, непривычную одежду и что-то вроде маски, висящей сейчас на сгибе локтя. Причём она не может сказать, что именно в ней непривычно. Но… впечатление чуждости на лицо.

— Иногда это лучший способ выразить эмоции, — нейтральным тоном отвечает Алёна, чтобы сбросить ощущение неправильности происходящего.

— Иногда… Ты кто? И как оказалась здесь? — девушка перешагивает через моток проволоки. Потом заглядывает в стоящую неподалёку картонную коробку и что-то оттуда достаёт.

— Мне б ещё хоть кто-то сказал, где это самое «здесь» находится… — Алёна ещё раз рискует выглянуть наружу. Ряды высоток, с отражающимся от стекла окон солнцем никуда не делись.

— Окраина воздуха, — пожимает плечами темноволосая так, как будто бы это всё объясняет. Алёна поворачивает голову, вскидывает брови. — Ой! Я бы не советовала тебе злоупотреблять тем, что ты там принимаешь. Если ты даже не способна понять такие вещи, то…

Неужели и правда получилось?! И… стоит и этому радоваться?

— Ты не поверишь, — со смешком сообщает Алёна, прерывая лекцию о вреде наркотиков и прочего. Как будто бы сама Алёна этого не знает! Да она собственными глазами видела, во что люди превращаются от всякой дряни. Даже одно время пыталась вытащить подружку из этого, пока не сдалась, оставив ту саму разгребать свои проблемы. — Я из другого мира. И не совсем понимаю, хорошо это или плохо.

— Это… зависит от того, насколько тебе было хорошо в твоём прошлом мире, — примирительно отвечает девушка. И явно не верит сказанному. Впрочем, Алёна и не настаивает ни капли.

— Не очень. Хотелось сбежать. — И, кажется, можно себя поздравить хотя бы с тем, что теперь не придётся объясняться с бывшим, который явно бы не посмотрел, что на улице почти зима, а ей негде жить. Хотя… теперь ей тем более негде жить. И что поменялось?

— Значит, радуйся, — решает девушка, завязывая шнурки на горловине рюкзака. — Тебе есть, куда податься?

— С чего бы? Я же из другого мира! — Остаться тут? Место, конечно, заброшенное, но за окном, насколько Алёна видит, явно лето, так что пару-тройку месяцев точно можно не беспокоиться о холоде… А вот об остальном…

— Я об этом пожалею… пойдём. — Девушка протягивает руку. Алёна рассматривает её, пытаясь сообразить, стоит ли принимать такое предложение от той, у кого на бедре огнестрельное оружие. Но… не сидеть же тут? — Эмилия. Можно — Милли.

— Алёна.

***

Осколок. 20 августа 2347 года от заселения планеты.

Старое, очень старое место. Место, в котором памяти слишком много. Всегда было много. Уже в те времена, когда старый лидер ещё не умер… не был убит, если говорить прямо. Уже тогда от заполняющей каждую трещину в камне памяти было сложно дышать. Он это помнит. Вспоминает нежданно — под порывом ветра, в момент разговора. Сейчас же, глядя на то, как отблески пламени гоняют тени по камням, это ощущение накопленной Старым городом памяти затапливает с головой. И хочется сделать вдох. Просто, чтобы прийти в себя, но…

Впереди, там, где теней особенно много — там, куда отсветы пламени факелов почти не дотягиваются — что-то… Что-то, что видеть не хочется совершенно. Но он знает, что должен. Вернее… что-то внутри него знает, что нужно увидеть собственными глазами. Понять. Принять. Потому он позволяет себе подчиниться тому, что его ведёт, и просто скользит по коридорам туда, где…

Это место никогда ему не нравилось. Даже при том, что он ни разу за то время, что провёл рядом с этими людьми… хотя большинство вряд ли согласятся с тем, что их можно приравнивать к людям… не видел ничего, что могло бы вызвать подобную реакцию. Но… интуиция? Быть может.

Коридор сворачивает под прямым углом, из-за чего в прошлом ни разу не удавалось подготовиться к тому, что увидишь. Как и сейчас.

Хотя стоит признать, что в том самом прошлом ему никогда не открывалась настолько впечатляющая картина… Будь у него похуже с нервами, сейчас бы он…

Зал, огромный настолько, что даже и не верится, что когда-то предки вырыли его собственноручно, сейчас погружён в почти полную темноту, хотя, как припоминается сейчас, в дневное время он почти всегда пронизан солнечными лучами благодаря сложной системе зеркал. Впрочем, оно и к лучшему… наверное. По крайней мере — кровь, которая местами явно успела запечься, в темноте… в частичной темноте, поскольку для таких, как он, полной нет и быть не может… не видна. Почти. Но и этого почти уже достаточно, чтобы… Он морщится. Нарочито, пытаясь за счёт некоторой театральности унять и разыгравшееся некстати воображение, и реакцию организма. Что получается лишь отчасти, конечно, но уже и это можно считать поводом для гордости. Перед самим собой хотя бы.

Он медленно обходит зал по кругу, вспоминая, что днём тот искриться белизной камня, который… который тоже та ещё загадка. Потому что в пределах города не было ни одного места, откуда строители могли бы его взять. И, насколько он помнит, никто и никогда ничего не привозил в это место для строительства.

Никому бы и в голову это не пришло! Ни во времена, когда город утратил первоначальное название, став набором цифр в реестре… ну, или осколком в речи некоторых местных — уже местных — жителей, ни раньше. Тогда, если записи, из которых он почерпнул эти не очень-то и нужные в жизни знания, верны, хозяева этого места предпочитали не контактировать ни с кем из тех, кто не принадлежал к их роду или покидать выбранную для проживания территорию. Да, впрочем, никто особо и не стремился с ними общаться. Огородили место, где ныне расположено то, что нынешние жители этих мест зовут Старым городом, валом из земли, камня и обережных знаков, и настрого запретили кому бы то ни было приближаться к проклятому по их мнению месту.

На радость хозяевам, надо полагать.

Хотя он в чём-то их даже понимает.

Он идёт медленно, нарочито глядя перед собой. Только бы не видеть, пусть даже в темноте это и не настолько отчётливо, то, что находится в центре огромного зала. Но при этом невольно думает, почему тела принесли именно сюда. Неужели у новых лидеров… организации… не нашлось более подходящего места для подобного? Такого, присутствие в котором трупов не оскорбляло бы прошлое?! Он чуть слышно шипит сквозь зубы, понимая, что, как и всегда, не сумел удержать эмоции, происхождение которых по идее для любого добропорядочного горожанина — пусть даже добропорядочность и ссыльные преступники крайне плохо уживаются между собой — попросту невозможно. Потому что злит его сейчас не то, что по вине так и не добитого «Светоча» опять погибло множество людей — плевать ему на этих неизвестных… если они не сумели сохранить свою жизнь, то недостойны ни сострадания, ни памяти. Злит его то, что при этом новые лидеры осмелились осквернить этими телами место, которое всегда считалось если и не священным, то уж точно особым. И уж здесь совершенно точно не место такой грязи, как ничтожества, убитые… Ему не интересно, как именно и почему их убили. Достаточно и того, что это свершилось…

А ведь такие мысли… если бы о них узнала Элнийа, то точно бы отправила в клинику! А вот кое-кто другой бы точно порадовался. Если, конечно, этот кое-кто… эти кое-кто, если быть точным, выжили. Хотя, учитывая то, что он сейчас видит, можно считать именно так. Потому что уж кто-кто, а эти… люди… всегда были живучими. Даже для того ада, который произошёл семнадцать лет тому назад.

Он встряхивает головой, чтобы выкинуть всё лишнее, и едва не летит на пол, споткнувшись обо что-то. Обо что конкретно — знать совершенно не хочется. Достаточно и того, что в центре зала валяются трупы. Да и запах… сладковатый мерзкий запашок, который почему-то он почувствовал лишь теперь. Возможно, это связано с местом, где он сейчас находится. Возможно. А быть может, что и…

— Вы и правда считаете, что подобные меры были необходимы? — врывается в сознание холодный почтительный голос, в котором он не слышит даже намёка на сомнение или насмешку. И это при том, что того, к кому обладатель голоса сейчас обращается, никто и никогда прежде не воспринимал всерьёз! Никто и предположить не мог, что этот человек станет…

— Вы в последнее время непозволительно сентиментальны, эттре*, — со вздохом, в котором при желании можно усмотреть и сочувствие, и предостережение… и вообще всё, что заблагорассудится! Это всегда было отличительной чертой говорящего. Каждый понимал его ровно так, как считал нужным. И, бывало, потом в достаточной степени неприятно осознавал, что ошибся. Но нельзя не признать, что, учитывая особенности происхождения этого человека, подобная манера говорить была более чем оправдана. — Из моего бесконечного к вам уважения я не стану заострять внимание на причинах подобного. Но всё же попрошу вас решить их до того, как они станут причиной проблем для всех нас.

— Не хотите ли вы сказать… — первый из говорящих сейчас едва ли не шипит. И, если знать личность, ничего странного в этом нет.

— Не хочу, — обрывает собеседник. — Вы выбиваетесь из графика…

Он, наконец, заставляет себя посмотреть в центр зала, где стоят три фигуры закутанные с ног до головы с нарочито потрёпанные плащи с капюшонами. Ну, разумеется! Куда ж без них! И ладно бы был риск засветить свои рожи перед посторонними! Так ведь нет же… Идиотские традиции, место которым на свалке. Он отходит от стены, так и не завершив круг. Впрочем, толку с того… без концентрации магия давно не поддаётся даже в бытовых вопросах — слишком расшатана психика. Он медленно движется к центру, стараясь не споткнуться о тела, которые, кстати, лежат достаточно аккуратно. Явно не в спешке побросали. Хотя последнему он бы и вовсе не удивился. Всё же «Светоч» никогда не отличался бережным отношением к расходному материалу.

— Не критично, — подаёт голос третий собеседник, балансируя между почтительностью и развязностью. Не скатываясь при этом ни в одну из крайностей. И приходится приложить максимум усилий, чтобы не сплюнуть гадливо. Этого… человека… он предпочёл бы не слышать никогда в жизни. Он вообще думал, что тот сдох ещё тогда — семнадцать лет назад во время штурма убежища «Светоча». Он ведь так трепетно восхищался ныне мёртвым лидером, что готов был… Что ж. Остаётся радоваться и тому, что хотя бы видеть его не приходится. Ну, а голос придётся и потерпеть. — Наверстаем. Или вы, хозяин, сомневаетесь в способностях Змеи?

— Я не нуждаюсь в защите… твоей, — с прохладцей в голосе сообщает Змея, с заминкой перед последним словом. И он чуть улыбается, догадываясь, какими эпитетами Змея могла бы наградить этого человека. На это третий собеседник издаёт странный звук, который, зная характер этого… человека… вероятно является задушенным смешком. Хотя странно, что он сумел удержаться от откровенного смеха. Ну, либо от того, чтобы сорваться и начать крушить всё вокруг, что, в принципе, можно было бы ожидать с одинаковой вероятностью. Но удивительно, конечно. Раньше за ним подобной сдержанности не водилось. Неужели прошедшие с последней встречи годы сумели вложить в эту голову хотя бы каплю понимания ситуации? Или тут что-то ещё? — И в самом деле, хозяин. Отставание минимально. К обозначенной дате мы всё сделаем.

Он не хочет знать, что именно они собираются сделать. Да и что там за дата — тоже неинтересно. Он ведь… вылечился? Так? Так. Он больше не принадлежит «Светочу». И его дела…

Хотя, конечно, любой нормальный человек как раз-таки и предпочёл бы, вероятно, знать, что именно замышляет «Светоч». Ну, или не любой, а тот, кто хотя бы немного заинтересован в благополучии как города, так и мира в целом… если, конечно, «Светоч» планирует выйти за пределы города. Что вряд ли. Во всяком случае при прошлом лидере таких настроений не было. А новый… а о новом он не знает столько, сколько бы потребовалось, чтобы с ходу определить его цели.

Учитывая, что после тех событий от «Светоча» остались жалкие остатки, сложно строить предположения, в какую именно сторону организация движется сейчас. Хотя… стоит взглянуть на трупы, валяющиеся вокруг, чтобы понять, что ничего, что можно было бы назвать хотя бы условно благим — при том, что город… вернее его жители… вообще не расположен к чему-либо благому — в этих планах нет.

Он продолжает приближаться к говорящим, только сейчас понимая, что это явная глупость. И стоило бы наоборот остаться на самом краю зала, чтобы…

Только вот он сейчас понимает, что не может остановиться. Как будто бы…

— Что ж. Под вашу ответственность, — решает тот, кого двое других зовут хозяином, чуть покачиваясь. Он бы решил, что этот… старый знакомый… и правда качается с пятки на носок, только плащ удачно скрывает такие подробности. К сожалению. Так что можно о подобном только гадать, если, конечно, есть желание. Желания особого он в себе не ощущает, но, если вспомнить, что в прошлом у нового лидера «Светоча» и правда была такая привычка, то… — Приберитесь тут.

Новый лидер отворачивается, и идёт прямо на… Он пытается отшатнуться, понимая, что новый лидер сейчас столкнётся с ним. Но ноги не двигаются с места. Он инстинктивно зажмуривается, дёргается и…

Он просыпается в собственной кровати и тупо пялится в темноту, лишь слегка разбавленную пробивающимся через неплотно прикрытые шторы отсветы фонаря.

Что это было? Сон? Но…

Он… Эдгар Стоун переворачивается на бок и бездумно смотрит на полоску света на противоположной от окна стене. Правой рукой он машинально разглаживает складки сбившейся за время сна простыни, чувствуя, как в сознание проникает обрывочная информация о том, где и как эту простыню шили. И о том, что швея в тот момент мучилась от необходимости сделать выбор между двумя любовниками, каждый из которых был по-своему перспективен…

Вот ведь!

Он же убил несколько часов на то, чтобы счистить с этой тряпки всю ненужную информацию! А ещё — полбутылки специального очистителя, которая наносил на ткань вручную и литров под сто воды в процессе стирки. Но опять пропустил какой-то кусочек. И так каждый долбанный раз. Причём даже вещи, стоящие в доме не меньше пяти лет, нет-нет, да цепляют на себя ненужную информацию от гостей. Вот хоть даже дома в перчатках ходи…

А ещё можно завернуться в специальную плёнку по самую макушку.

Сон… Мозг, неудовлетворённый знанием о швее, возвращается к событиям сна. И Эдгар сильно сомневается, что это и правда был простой сон. Ну, не с его везением верить в такие подарки судьбы!

Хотя, в каком-то смысле знание о том, что часть самых безумных последователей ныне мёртвого лидера «Светоча» жива и что-то там планирует, тоже подарок.

Только вот не Эдгару такое подарки делать! Совсем не ему. Пусть уж то, что посылает такие красивые сны, найдёт себе другого адресата. Потому что Эдгар и пальцем не пошевелит, чтобы донести то, что узнал, до правоохранительных органов. Даже при том, что уже несколько лет, как принял неверность своей прошлой жизни и официально признан исправившимся. Но пусть те, кому положено по должности, сами разбираются. Ну, либо заплатят. А уподобляться идиотам, мечтающим спасти мир, Эдгар точно не станет. Ему такая роль категорически не подходит.

Эдгар фыркает, морщится и, приподнявшись на локте, подхватывает с прикроватного столика ополовиненную ещё вчера бутылку коньяка и отхлёбывает прямо из горла. Ощущает, как обжигающая волна прокатывается по пищеводу, на ощупь — надеясь, что не промахнётся по итогу — ставит бутылку назад и падает обратно на подушку.

И молится всем, в кого не верит, чтобы сон не повторился.

***

Осколок. Дно. 27 августа 2347 года от заселения планеты. 04:47 по местному времени.

Кот сидит на самом верхнем из горы ящиков, дожидаясь рассвета, и болтает ногами, думая, что если бы его сейчас увидел кто-нибудь из знакомых, то ни в жизнь не поверил бы в то, что Рин Атталь способен выглядеть как последний оборванец. Сначала бы не поверил, а потом — Кот ни капли не сомневается в том, как устроен примитивный мозг этих неудачников — попытался бы стрясти с Кота кругленькую сумму за молчание.

Правда, после этого такой недоумок бы валялся на земле, пытаясь не выблевать отбитые внутренности. В лучшем случае…

Так что им же лучше, что они не могут видеть его вот таким.

Кот подтягивает правую ногу к груди и чуть наклоняется вперёд, чтобы рассмотреть ползающих внизу людей. Причём — реально так ползающих. На четвереньках, заглядывая под едва ли не каждый камешек. Ищут. Знать бы ещё — что именно они ищут. Учитывая, что даже на произошедшую пару месяцев тому назад грандиозную перестрелку между лигийскими и какой-то слишком много о себе возомнившей шушерой, когда количество убитых перевалило за пару сотен, полиция отрядила одного явно проштрафившегося стажёра, который только для галочки пообщался с парой грузчиков и отчалил обратно в офис писать фальшивые отчёты, нынешнее рвение удивляет. Кот не может даже предположить, что такого должно было случиться, чтобы полиция, глядящая буквально на всё, что твориться в городе… исключая всплески активности остатков «Светоча», разумеется… которого официально не существует до такой степени, что за одно только неудачно брошенное слово о сектантах можно отбыть далеко и надолго… Да уж.

Так что же тут в самом деле случилось, если всё так переполошились?

Ну, не может же это быть делом рук «Светоча»? Кот бы знал. Вероятно. Если бы его сочли необходимым поставить в известность… как же бесит то, что он по своему статусу не может требовать ответов! Всё ещё. И это несмотря на то, что… Он раздражённо выдыхает, понимая, что опять придётся спускаться в подземелье и разговаривать с этой стервой. Уважительно. И надеяться, что та соизволит ответить. А потом нарваться на очередное задание от неё же… А ведь он так рассчитывал на то, что хотя бы на ближайшие пару-тройку недель избавлен от её общества!

Он взъерошивает и без того спутанные волосы, отчего те светлой завесой падают на лицо, и протяжно стонет от мыслей о том, что ему предстоит в ближайшее время. Впрочем, он тут же обрывает сам себя, заметив, как через перекошенные всё то время, что Кот здесь бывал, ворота во двор въезжает машина цвета тёмного пурпура с тонированными в такой же тон стёклами.

Вот только этого и не хватало в самом-то деле!

В городе только у одного человека такая машина. И уж точно не Коту попадаться в поле его зрения. Даже при том, что по меркам этого человека Кот настолько мелкая сошка, что и обращать внимания на его существование не стоит. Только вот всем известно, что как раз-таки вниманием к тому, что остальным кажется мелочами, этот человек особенно славится. Наряду с запредельной жестокостью и магическими талантами.

Кот быстро чертит на дереве ящика рядом с собой цепочку знаков, радуясь, что ящики достаточно пыльные, чтобы не нужно было беспокоиться насчёт отсутствия краски и прочей мелочи, которую он как и всегда предпочёл забыть в своей комнате. И о том, что настолько примитивные знаки не очень-то зависят от того, чем и кто их рисует. В самом деле — даже самый бездарный житель города, способный магией разве что воздух поколебать, запросто начертит такие символы без проблем для себя. Правда, сколь просты они в использовании, столь же и легко их можно обнаружить. Но Кот надеется, что хозяин пурпурной машины не станет тратить время на сканирование пространства. Тем более, что для этого есть и его подручные. А им… Кот надеется, что уж на них-то его способностей хватит. Особенно после весеннего посещения Старого города. Конечно, эффект мог бы быть и более внушительным, будь Кот альфой, но… он кривится и заставляет себя не думать о несправедливостях мира. В конце концов, у бет, если вдуматься, гораздо больше плюсов в этой жизни. Как минимум, его нельзя вычислить по запаху, и он не сходит с ума по несколько раз в год. И не зависит от феромонов, на которых выстроена жизнь половины населения города. Сплошные плюсы!

Жаль только, что при этом по статистике беты менее способны к магии и…

Машина останавливается едва ли не под самыми ящиками, из-за чего те, кто пытался там что-то отыскать, только и успевают убраться с дороги едва ли не в самый последний момент. Кот слышит их приглушённые ругательства — в голос высказывать своё мнение насчёт прибывшего человека никто из них, разумеется, не решится. Хотя…

Один такой всё же находится. Кот щурится, пытаясь как следует рассмотреть человека в неясных утренних сумерках. Лет тридцать или чуть больше. Среднего роста, одетый в коричневую, кажется, кожаную куртку и выделяющиеся белые кроссовки. Шрам, рассекающий правую бровь… О! Знаменитый детектив… или как там эта должность называется?.. Генрих Уайт. Собственной персоной. Скандальный тип, который стабильно раз в неделю ссорится с начальством так, что про это всему городу становится известно. Несколько раз его пытались уволить, но объёмы компромата, которые тот хранит на собственных боссов, таковы, что его давно уже стараются лишний раз не трогать. Впрочем, с этим он сам прекрасно справляется.

И как его вообще сюда занесло? Ну… сам, что ли, напросился?

Из машины, наконец, показывается второй не менее примечательный человек. И Кот вжимается в ящики, досадуя, что не догадался раньше лечь на них. Так бы было больше шансов, что его не заметят. Остаётся надеяться теперь на символы.

Кот видел этого человека лишь пару раз в жизни. И то — издалека. Но он ни капли не жалеет об этом. Да и сейчас предпочёл бы оказаться подальше от этого места.

Мужчина, бросив водителю что-то, медленной расслабленной походкой приближается к Уайту. И даже протягивает руку для пожатия. Детектив, впрочем, этот жест игнорирует. Почти демонстративно, как кажется Коту. Не слишком ли он уверен в том, что может себе такое позволить при общении с тем, про кого лишний раз стараются даже не вспоминать? Настолько храбрый? Или глупый?

Или — у него что-то есть и на…

— Доброе утро, детектив, — мягким доброжелательным голосом приветствует его мужчина, останавливаясь так, что Коту, если он пожелает, будет прекрасно видно любые изменения выражения лица. И плевать, что сейчас слишком темно, чтобы нормальный человек хоть что-то мог рассмотреть! Кот уж какой угодно, но только не нормальный! Только вот рассматривать этого человека нет ни малейшего желания. — Не скажу, что рад вас видеть, но прогулка даже в столь раннее время всегда идёт на пользу… чем обязан встрече?

— На территории порта были обнаружены тела известных в городе журналистов, — дёрнув плечом, сообщает Уайт, опуская какое-либо обращение, что граничит с оскорблением. И быстрым жестом руки указывает в сторону покрытых белой тканью трупов, которые почему-то до сих пор не увезли. Хотели дождаться приезда этого человека? Можно подумать, даже если тот причастен к их смерти, этот момент что-то изменит.

Стоп. Журналисты? Кот хмурится, пытаясь поймать ускользающую мысль. Что за известные журналисты? В городе их, между прочим, навалом. Даром, что тот не настолько огромен. В последнее время их вообще развелось как крыс. И каждый стремится раскопать про город что-то, о чём его вообще никто не просил. Но почему факт, что это журналисты, так царапает сознание? Как будто бы Кот что-то слышал про…

— С тем же успехом они могли бы быть найдены в любом другом месте нашего славного города, — всё таким же доброжелательным до крайности голосом возражает хозяин машины. — Точка обнаружения ничего не даёт.

— И тем не менее…

— Вам так не терпится упрятать меня за решётку… — тянет мужчина, имя которого Кот не желает вспоминать даже в мыслях. Просто ради собственной же безопасности. Конечно, он не особенно верит в байки про то, что правая рука главы Лиги и правда способен отследить любого, кто про него думает, но… но лучше поберечься. Тем более, когда находишься от него настолько близко. Всё же Кот не та величина, чтобы даже краем задевать дороги такого опасного человека. — Так не терпится, что готовы уцепиться за любой мало-мальски подходящий случай… Это выглядит так забавно, что я позволю вам продолжать в том же духе, эттре Уайт. Только на этот раз вашему желанию не суждено сбыться. Лига не имеет отношения к смертям журналистов за последние полгода. Хотя бы потому, что ни один из них не сумел за последнее время выпустить хоть сколько-нибудь опасное для нас расследование.

— В таком случае что делали эти двое на вашей территории?

— Она такая же наша, как и… — мужчина вздыхает и поднимает голову вверх. Кот отшатывается, машинально отметив тёмные волосы и тёмные же — в сумерках не разобрать — глаза. — В доках и на территории складов едва ли не ежедневно кто-то с кем-то встречается по сотне разных причин. От неверных мужей до фанатиков всех мастей. — Забавно, но даже он не рискует поминать всуе «Светоч». И будь ситуация немного иной, Кот бы даже позволил себе посмеяться над этим. Увы, момент не располагает. — Мало ли кого выслеживали эти двое… кто они, кстати?

— Муж и жена Ковалёвы, — нехотя сообщает Уайт, вытаскивая из кармана зажигалку. Некоторое время смотрит на неё, а потом убирает обратно. И даже немного жаль, что он стоит так, что его лица не видно и вовсе. Хотя проку с того? Кот качает головой и хмурится, пытаясь вспомнить, кто такие эти Ковалёвы. И жалеет, что никогда особенно и не интересовался всеми этими журналистами и прочими людьми, не имеющими отношения к порту, дому и… остальным вещам, крайне далеким от мира сенсаций… наверное.

— Не те ли, что изящно доказали пару месяцев тому назад, что недобитки «Светоча» пробрались во все мало-мальски значимые центры города и теперь руководят нами? — с ясно слышимой в голосе улыбкой интересуется собеседник Уайта. А! То есть, он всё же не настолько боится говорить вслух о… Занятно. — В таком случае вам стоит искать их убийц именно среди этих самых недобитков.

Которых по словам властей города не существует последние шестнадцать или около того лет. Кот качает головой. И думает, что смерть Ковалёвых теперь можно отнести к разряду проклятий — они помянули «Светоч» и получили закономерный результат. Как… мило.

— Вы официально заявляете, что Лига не имеет отношения к убийству? — сухо уточняет Уайт, не развивая предложенную тему. Ну, надо же! Даже он с его наплевательским отношением к правилам и авторитетам не рискует в такой ситуации?!

— Конкретно к этому, — с насмешкой заверяет мужчина. — Впрочем, я надеюсь, вы не ожидаете, что я скажу, к каким из последних смертей Лига приложила руку.

Кот фыркает и испуганно зажимает себе рот рукой. Не хватало ещё…

Он замирает, боясь пошевелиться. И когда всё же решается выглянуть из-за края ящика, заместитель лидера Лиги уже возвращается к своей машине, а Уайт вместе с парочкой других работников полиции медленно уходит через арку. Кот рассматривает оставшихся, которые с удвоенным рвением ползают по земле, выискивая улики, подъехавшую-таки труповозку, работники которой без какого-либо уважения грузят тела так, что с одного слетает ткань, и Кот успевает отметить, что беднягу перед смертью хорошо так пытали. И характер повреждений, пусть даже с высоты и в медленно светлеющем воздухе видно не так, чтобы очень подробно, похожи на творение рук одного знакомого. С которым явно придётся поговорить. Хотя Кот бы всё же предпочёл ограничиться беседой со стервой. Потому что та при всех её закидонах всё же способна дать ответ, а вот… Кот косится по сторонам, пытаясь сообразить, куда именно теперь следует двигать. Не то, чтобы он всерьёз опасался, что сейчас внизу его поджидают полицейские или же подручные Лиги, но стоит перестраховаться. Тем более, что… Он медленно отползает от края и, добравшись до середины, на четвереньках двигается в сторону вышки, видимой из любой точки порта. Впрочем, он вовсе не собирается сейчас идти туда, хотя, конечно, вышка — место особенное. Если забраться на самый верх, то можно видеть почти весь город — не считая воздуха, разумеется — как на ладони. И чувствовать себя… Кот спрыгивает вниз, поморщившись от того, как боль ударила по ступням, и, не давая себе и секунды на остановку, ввинчивается в едва заметный проход между ящиками. И удовлетворённо кивает самому себе, слыша позади топот ног. Всё же его ждали. Но теперь это не имеет значения — Кот прокусывает палец и кровью чертит насколько символов, наплевав на то, что такая магия будет фонить на весь порт. Теперь это уже не имеет значения — он свалит раньше, чем его успеют словить. Кот завершает знак и углубляется в лабиринт, который теперь выведет вовсе не туда, куда можно было бы подумать.

Он, конечно, не собирался прямо сейчас возвращаться в… то место, которое с некоторой натяжкой может считать домом, но уж лучше отправиться туда, чем тащиться через половину города к отцу. Тем более, что видеть его рожу нет ни малейшего желания.

Да и разговор откладывать не стоит.

*Эттре — уважительное обращение к альфе.