Читать онлайн
"Крушение "Борта № 84""

Безумьем миг казался в темноте,
Когда бежал от волчьей стаи ночью.
В душе лишь страх, и сердце в пустоте —
Перевернулось, вой услышав волчий.

Вокруг лишь снег. Ни звука, ни души.
Кругом лишь ели инеем покрыты.
Костёр зловещий ветер потушил,
Обглоданные кости в снег зарыты.

Луна смеялась, прячась в облаках.
Не замечала, как бежал я в страхе;
И как дыханье слышал я впотьмах
На потной, кровью вымокшей рубахе.

Друзья погибли. Некому помочь.
Свинцом налились ноги, нету силы.
Усталость вдруг взяла, бежать невмочь
(Хоть никогда я не казался хилым)

...Вожак напал. Безумья миг настал.
Дохнуло смертью. Мозг налился кровью.
И как подкошенный, я в мокрый снег упал.
Вонзились когти. Сердце взвыло болью.

Я слышал хрип, рычанье, визг и вой.
Я чувствовал, как зубы рвали тело.
И от волков обгрызанной ногой
Я отбивался. Всё во мне немело.

Залитый кровью, без лица, без рук,
Разорванный, объеденный, без кожи,
Я умер. И последний сердца стук
Затих в ночи...
Прости меня, о Боже!

(Александр Зубенко. Из сборника: «Стихи с того света»)

***

Глава 1. Катастрофа

Тундра Заполярья.

Вечная мерзлота.

Нефтяные буровые вышки.

Наше время.

Вертолет с бортовым номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.

— А-а-а… — доносились крики. Пятеро полярников, вылетевших с базы месторождения, вместе с тремя членами экипажа, оказались в огненной ловушке.

— Гриша-а! Горим! — неслось из салона.

Вспышка плазменного протуберанца прочертила небо, уйдя в облака. Огненный шар вздулся в размерах, вспыхнул нестерпимым свечением: ВЖЖ-АААХ! — раздался неимоверной мощности взрыв. Полярников расшвыряло по салону. Один врезался головой в иллюминатор, да так и застыл. Из кабины пилотов валил дым. Стрелки приборов бешено вращались, словно сойдя с ума. Ни компас, ни рации не подавали признаков жизни. Автоматика вышла из строя. Попав в магнитную бурю, экипаж не сумел вовремя приземлить машину в снегах. Остервенелый гул закладывал уши. Струи жидкого огня пожирали машину. Кашель, стоны, всхлипы, дикие крики.

— Нас тянет к земле!

— Падаем!

— Машина горит!

— Валька, ты жив?

— Помоги-те-ее!

На девятой секунде борт номера «84» потерял лопасти несущего винта. На десятой разломился хвост. На одиннадцатой их несло по частям к земле — к снегу, тундре, вечной мерзлоте. На двенадцатой — БА-ААХХХ! — озарилась вспышкой полярная ночь. На миг стало видно как днем. Мощный взрыв потряс землю. Балки корпуса расшвыряло в разные стороны. Клубы дыма застлали свет. Пилоты погибли, едва вертолёт коснулся мерзлого грунта тундры. Выжили шестеро. Они и были теми полярниками, что вылетели рейсом «84» навстречу судьбе.

А начиналось все, собственно, вот так…

***

В одном из двух заведений общепита в поселке нефтяников, за последним столиком сидел угрюмый полярник. Унты на ногах. Полушубок. Меховая шапка. Поверх капюшон. Сидел один, в самом дальнем углу. За соседними столиками в карты играли нефтяники.

— Бубновый туз тебе в зубы! — хохотал кто-то.

Звенели бокалы. Пахло перегаром и куревом. Миловидная Глаша разносила подносы с закуской. Сегодня получка. Десяток бородатых мужчин, сдав смену, резались в «дурака». На столах кружки с водкой. На общей плите в раздаточном блоке жаркое из оленины. Запах подгоревшего мяса, сдобренного чесноком, разбавлял дым коромыслом.

— Валька, чтоб тебя в душу! Не видишь, у него восьмерка в руках?

Гомонили. Смеялись. Опрокидывали глоток за глотком чистый спирт. Закусывали. Две женщины-повара сменяли посуду. Баба Маша уборщица мыла полы.

— Наследили, бурильщики чертовы! — злилась она, выкручивая тряпку. — Спасу от вас нет, богохульцы!

Угрюмый мужчина повернул голову к игрокам. Прищурился. В руках сжимал кружку со спиртом. Играть не хотелось.

— Ну как ты тут, Вадим Андреевич? — подсел с куском мяса в миске полярник. — Все один да один. Помог бы Вальке, а то ему уже вторые шестерки на погоны вешают.

Угрюмый поднял глаза на соседа:

— Я тебя не звал. Иди, играй сам.

— Да что ж ты все мучаешься? Уже полгода прошло, а ты всё готов застрелиться. Бога побойся. Ну, изменила жена — с кем не бывает! Знаешь пословицу? «Муж в Тверь, супруга за дверь». Подумаешь, баба. Сколько таких мужьям изменяли. И ничего. Живут, бродяги, работают. Деньгу заколачивают.

— С твоим утешением еще больше напиться. Глаша! — крикнул хозяйке. — Дай еще спирта. Нажраться хочу.

К столику, покачивая бедрами, скользнула расторопная Глаша. Гулять, так гулять! У нефтяников получка, чем ей хуже?

— Налей полный. И воды разбавить принеси.

— Так точно, мой господин, — хихикнула девица. — А не много ли будет? Как бы до общежития на руках не нести.

— Не ты понесешь, не тебе и ворчать, — буркнул Вадим Андреевич. Фамилия у него была Строев. Сорока пяти лет. Самый старший по возрасту из смены бурильщиков. Был бригадиром.

— Тетя Маша, несите Вадиму закуску, а то свалится с ног! — крикнула через зал Глаша. Все игроки разом обернулись, застыв с картами.

— Оставь ты его, Семён! — крикнул самый молодой, тот, что Валька. На плече красовались две шестерки. — Иди, лучше, мне помоги. Андреич и сам без тебя напьется. А мне помощь нужна.

Отставив ведро с тряпкой, к столу подошла баба Маша. Грохнула рядом тарелкой. В ней огурцы с жареным мясом:

— Закусывай, Вадим. Да хватит слюни пускать. Не дождалась, потаскуха — так ей и надо. Девиц много, на тебя хватит.

— В сорок пять лет? — поднял воспаленные глаза Строев. — Куда мне теперь за девицами?

— Дети у тебя уже взрослые, сами живут. Семьи есть. А жену выкинь из мыслей.

— Неужели, мало ей посылал заработанных?

— Бабы, они такие! — глубокомысленно пожал плечами Семен. Встал, хлопнул по плечу:

— Не напивайся. Нам завтра лететь на вертолете, сам знаешь.

— Вам-то лететь, — хмуро опрокинул стакан Вадим. — По домам после вахты. А мне куда прикажешь? Татьяна приютила у себя другого.

— Квартира на неё?

— В том-то и дело. Я только прописан. Хотя покупал за свои. Она копейки не вложила.

— Это понятно. Всегда так. Мы, братец, племя полярников — таков наш удел. Кого ждут по году, по два. Кого бросают. Мой тебе совет, бригадир. Прилетаешь в аэропорт, сразу звони ей по мобилке. Предупреди, что заберешь вещи. И уйти по-английски, не хлопнув дверью. Тот слюнтяй скоро оберет ее до нитки, вот тогда она запоет благим матом. Но будет поздно.

Направившись к игрокам, Семен напомнил напоследок:

— Не забудь. Завтра вертолет. Всем в отпуск. И тебе тоже надо развеяться.

— Уже полтора года на буровой, — кивнула в согласии баба Маша.

Вадим Андреевич Строев остался один за столом. Как, впрочем, того и хотел.

Полгода назад до него дошла весть, что супруга обзавелась любовником. С тех пор и мучал себя. Работал в остервенении. Смена за сменой. Спал без сна. Питался без аппетита. Смотрел на полярную ночь без желания жизни. Ел оленину без вкуса. Полгода прошли незаметно — в работе, снегах, на лютом морозе. Спасал спирт.

И теперь вот, лететь. Куда? Как можно назвать теперь домом, когда-то бывшее уютное гнездышко? Дети разъехались. Жена в объятьях другого — смазливого типа.

Опрокинул стакан. Мутными глазами обвел зал. С пылу-морозу в столовую ввалился нефтяник. Отряхнул снег.

— Глашка! Спирту стакан! Задолбало это полярное сияние, глаз режет!

— Подсаживайся, Петруха! — гаркнул Валька. — Что ставишь на кон?

— Ползарплаты. Только, чур — преферанс.

Закипела игра.

Вадим встал, покачиваясь. Хлопнул деньгами по столу. Баба Маша учтиво проводила к двери.

— Сам дойдешь, Андреич? — спохватился молодой Валька.

— Не ребенок, — буркнул бригадир. — До общаги по морозу — как раз просвежусь.

Обернулся. Слеза скатилась из глаз. Лучшие ребята в его бурильной смене. Сколько пережил с ними — сколько работал! И теперь расставаться. Возможно, надолго. Гриша, парень из Тулы, накопив полярных надбавок, вернется к семье. Семена ждет заграница — он лучший бурильщик. Валька скоро женится — ждет в Уренгое невеста. И Петруха парень, что надо. Хоть без семьи, холостяк, но строит дом в Подмосковье.

А что он? Что бригадир? Уже без угла, без детей, без любимой жены.

— Завтра всем быть гото… — икнул. — Готовыми к вылету. Вещи собраны, вахта сдана. В десять утра на взлет… на взлетной площадке.

И вышел в снежный мороз. В зал ворвались клубы пара. Дохнуло вечными льдами.

— Пулька! — заорал в восторге Петруха. — Гони сумму, проходимец.

Валька напыжился.

Игра шла по-крупному. В столовую завалилась ночная смена. На ужин. Восемь полярников шумно приветствовали игравших отпускников.

Назавтра команде Строева предстоял вылет. Покинуть мерзлую тундру. Домой! Только домой!

***

…И вот ЭТО случилось.

Вертолет с бортовым номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.

— О, мать твою в душу! — орал Поздняков. Он же Степан. Примкнул к сменной вахте за час до вылета. Тело его кувыркалось сейчас в углу между сиденьями. Несло мощным потоком к рваной дыре фюзеляжа.

Кроме Вадима Строева, Гриши, Петрухи, Семена и Вальки, он был единственным не из их смены. Командир экипажа был мертв уже на третьей секунде крушения. Два смежных пилота рвали на себе летные куртки, пытаясь отцепиться от кресел, запутавшись в ремнях безопасности.

Ревело! Свистело! Гудело! Стонало!

Борт вертолета бросало в стороны. Огромные зигзаги полыхающих струй пробивали насквозь обшивку корпуса. Один, особенно сильный разряд, взорвавшись пламенным шаром разделил надвое салон. Теперь к земле неслись две половины винтокрылой машины.

Секунда…

УДАР!

Еще УДАР!

Вадима накрыла волна оглушительного взрыва: БА-ААМ! — где-то в соседних сугробах взорвались топливные баки. Потом полыхнуло сиянием. Огненный смерч пронесся среди чахлой растительности. Полярная ночь озарилась как днем. Треск и грохот сменился рокотавшим в агонии мотором. Кабина уткнулась носом в снег. Двое пилотов сгорели заживо. Командир экипажа превратился в один сплошной пылающий факел.

— А-а-а… — орал в дикости Валька.

Еще шесть с половиной минут все горело, трещало, корежилось, плавилось. Шасси вертолета источали удушающий дым. Сугробы вечной мерзлоты в зоне падения потекли от жара ручьями. Попадая под исковерканный хлам фюзеляжа, они шипели.

Шесть с половиной минут длился полыхающий ад. Шесть с половиной минут утихали разряды, носились шаровидные молнии, гремели взрывами остатки горючего. На пять сотен метров в диаметре были выжжены все деревца. В снегу обугливались тушки сонных леммингов. Запах горелого мяса достигал дальних сугробов. К нему примешивался и сладковатый смрад — это горели пилоты. Скручиваясь в полыхающие стручки, они постепенно опадали на пол кабины.

— Кто-нибудь… — доносился хрип ниоткуда. — Вытащите их, бедолаг. Я не могу на это… на это смотреть.

Кругом из мерзлой земли доносились стоны, сипение.

— Петруха! — закашлялся голос, — кхры-ы… Ты жив?

Взвился в небо огненный вихрь — взорвался резервный бак топлива. Пылающий протуберанец прочертил прощальным зигзагом путь к сверкающим звездам.

ГРА-ААХХХ!

…И все стихло.

Шасси продолжали крутиться, источая черные клубы едкого дыма. Слезились глаза. Удушливый кашель рвал глотки. Обожженные гортани хрипели. Это была катастрофа!

Открыв обожженные веки, Строев высвободил руку из-под остывающей развороченной балки. Саднило плечо. Разодранная в кровь нога холодела на морозе. Обвел взглядом разруху. Пожар продолжал гореть на разных участках. Фрагменты расплавленного корпуса разбросало в разные стороны. Угольки искр снопами врывались в черное полярное небо. Бескрайняя ночь в снегах тундры — вот что ожидало бурильщиков.

— Кто жив… откликнитесь! — попытался крикнуть Вадим. Из гортани вырвался удушающий кашель. Подкатила волной тошнота. В руках и ногах, онемевших после удара о землю, постепенно начинала циркулировать кровь. На руках заныли ожоги.

— Валька, Семен, Гриша… вы живы?

О Петрухе не вспомнил — тот корчился рядом, Строев видел его исторгавшем рвоту.

— О-о-хх, мать твою… — натужно выплевывая сгустки слизи, стонал Петруха. — Больно-то как, бригадир!

— Я распорол себе брюхо! — взвыл где-то рядом в снегу Валентин.

Раз шутит, жить будет, — пронеслось в мозгу у Вадима.

— А меня балкой придавило, — всхлипнул незнакомый Строеву голос. И тут же он вспомнил, что с его сменой к Большой земле летел незнакомец. Из тех нефтяников, что заступили на вахту раньше него. Поздняков? — так, кажется, того величали?

— Стащите с меня эту хрень! — вопил Валька, дергая ногу из под тлеющих обломков.

Кругом светились огнями очаги пожаров. Трещал на морозе остывающий металл. Еще было жарко и шипел тающий снег. Обшивка фюзеляжа вздувалась пузырями обгоревшей краски. Было светло, но свет этот был ужасным последствием крушения.

— Рации! — взвился фальцетом Валька. Ему удалось вытащить ногу. Теперь он полз к обгоревшей кабине. — Рации наши. Они… они все расплавились, братцы!

И в свете огня извергнулся рвотой, наткнувшись на останки одного из пилотов. Два других обугленных тела представляли собой почерневшие мумии.

— О, боже…

Его вывернуло наизнанку вторично.

— Я тебе помогу, кхры-ыы… — удушливо кашляя, подполз рядом Григорий.

Но было напрасно. Не уцелело ни тел, ни приборов. Кабина, шесть с половиной минут назад охваченная пламенем, превратилась в оплавленный металлический хлам.

Спустя три минуты у тел собрались все шестеро уцелевших. Оглядели себя, ощупали раны. Осмотрели друг друга. Раненых с тяжелым исходом не было. Хоть это на первых порах не тревожило. У кого-то обожгло руки, как у Вадима. У кого-то саднило плечо, у кого-то нога, как у Вальки. Но в целом, по сути, смертельных ран избежали. Тревога была о другом. Ни раций, ни света кругом. Продуктовые пайки сгорели. С водой проблем не было — кругом по обзору одни снега и снега. До горизонта. С чахлыми карликовыми березами и соснами. С искореженным металлом. С горящими фрагментами корпуса.

—Все осмотрели друг друга? — принял командование Вадим. На правах бригадира он был сейчас старшим не только по возрасту. Следом числился помощник Семен, сорока лет. За ним по возрасту шел Григорий, тридцати пяти лет. Потом Петруха, старше Вальки на три года. И замыкал смену Валентин — рубаха-парень, двадцати трех лет. Отважный полярник, превосходный бурильщик, но вечно встревающий своими бестолковыми шутками.

— Оглядели раны? Тяжелых нет?

— У меня нога будет тащиться за мной по пятам, — жалобно чертыхнулся Валька. — До аптеки донесете, товарищи?

— Перебьешься, — отмахнулся Семен, привыкший осаждать младшего друга. Все в команде любили юного нефтяника, но иногда он был попросту невыносим.

— Тогда так, — решительно скомандовал Строев. — Летчиков похоронить здесь же… — он запнулся. — Точнее, то, что от них осталось. — Скорбно бросил горестный взгляд на сморщенный комок мумий. — Этим займутся Григорий с Петрухой.

Те тотчас полезли в кабину, пробираясь сквозь исковерканный взрывом металл.

— Что найдете полезное. Тяните все в кучу, — крикнул вдогонку Вадим. — Соберем все уцелевшее в одном месте.

— А мы? — спросил за обоих Валька. — Нам куда?

— Со мной будешь, — отозвался Семен. — От меня ни на шаг.

— Осмотрите все куски обшивки, — распорядился Строев. — Берите все, что пригодится в вечной мерзлоте. Мы надолго застряли. Все, что представляет ценность и уцелело в крушении — тащите в одну кучу. Там потом разберемся. Скоро пожар погаснет, и нас окутает лютый мороз.

— А вы? — не унимался юный нефтяник.

— А мы, — Вадим Андреевич бросил взгляд на нового члена команды. Тот водить головой, осматривая место крушения. — Мы со Степаном обследуем корпус. Тоже будем искать все, что осталось.

На том и решили. Разделились по двое — три группы. Одна обшаривала кабину и хоронила останки пилотов. Вторая копалась а кусках обшивки. И третья, последняя, осматривала корпус. Еще теплились огни, еще дышала жаром обшивка, когда час спустя, все собрались в одной точке. Высилась небольшая куча собранных вещей и предметов.

— Вас Степаном зовут? — обратился к новичку Семен. — Степан Поздняков? Из соседней бригады?

— Да. Увы, теперь я с вами. Летел в Воркуту. Должен был забрать посылки из дома нашим ребятам из смены.

В груде уцелевшего скарба было все, что сумели откопать и извлечь. При свете отблесков пожара составили список. От огня шел еще жар, и писать было не холодно. Но мороз уже сковывал охлажденное железо. Пора было укладываться на ночлег. Что они, собственно, и сделали.

Итак…

Первая ночевка в вечной мерзлоте.