Читать онлайн
"Варяг. Глава 1."

Я сперва промахнулся трубочкой питьевого йогурта мимо рта. Да, кто бы мог подумать, что инженер с высшим образованием и многолетней практикой при космическом министерстве, не сможет правильно рассчитать траекторию захода объекта «Трубочка Питьевая – 1 шт.» на орбиту собственной головы. Но, у меня на этот счет было собственное оправдание. Я бы, если бы не адская боль, которую не заглушила даже лошадиная доза анальгетиков, скорее всего сказал бы что-то вроде: «Эй, имейте совесть! Мою руку собирают заново из пластика, а вы смеетесь, что я не амбидекстер!». И, если бы не явное сочувствие лично мне, уж не знаю почему, окруживший меня персонал сказал бы мне: «Старина, здесь же космос, все необходимо дублировать». И я уже даже на мгновение начал фантазировать, как грубо шлю их насмешки на три буквы, и шиплю через зубы из-за чертовой боли.

Повезло, что автоматическая врачевательная станция успела попасть на наш борт. Вообще-то, корейцы хотели завершить ее испытания еще на Земле, но Москва на последней секунде успела решить все проблемы, и сообщила, что помимо живых врачей, в рейс до необходимого вокселя космического пространства, на нашем борту будут еще и эти космические трудяги. Не просят еды, воды, даже воздуха не хотят, лишь бы была энергия. А ее хоть завались – отключенные маневровые ядерные двигатели сообщают столько теплоты паровым турбинам, что можно устраивать дискотеки. Точнее, их можно устроить одну, но такую, что конца не будет, и напрочь забудется начало. А рука болит. Чертовски болит, и я едва не перегрызаю зубы зубами, когда автоматический целитель, с дотошностью доктора Менгеле, шарится в моем мясе, вынимает обломки лучевых костей, и мелкие, раздробленные в пыль, косточки кисти. Да, пальцы было уже не сжать. Точнее, сухожилия-то остались на месте, вот только сжатие кулака в таких условиях напомнило бы скорее скукоженного красно-бело-фиолетового, пришибленного червяка.

Мда… Повезло еще, что корейцы, с их фанатичной манией совать во все корпуса либо стекло, либо стеклотекстолит, не поставили его сюда. А что? Был бы неплохой анатомический театр для одного зрителя. Приятно ведь, черт, когда видишь, как твою руку режут, шьют, печатают новые кости и наживую вставляют их на место поврежденных? Вырвет? Ну, на боку аппарата висит мешочек. Заботливые какие…

И в перерывах между тем, как я чувствую холодную медицинскую сталь, ощущаю на себе расчетливый цифровой мозг корейского костоправа, и ловлю короткие провалы сознания, вызванные таблетками и острой, до искр в глазах, болью, я вспоминаю все произошедшее. Чертова труба. И чертов вентиль, запрятанный между них. И чертово давление котла, которое выдавило трубу. Никто не знал, что такая авария надавит на паровой котел, и тот, в предсмертной агонии, сорвет все клапана и загонит в нерассчитанную для этого трубу, несколько десятков тысяч атмосфер. В целом, мне, наверное, повезло больше, чем моему напарнику роботу. Я успел услышать свист заклепок и сварки, успел отдернуть тело, и схватил удар только в одну руку. А робота, бедолагу, располовинило трубой и ошпарило кубометром раскаленного пара. Говорят, его пластиковое лицо до сих пор отекает на пол. На мне же был скафандр, он сдержал большую часть тепла. Однако, кожа до сих пор горит, и дает о себе знать. Сравнимо с солнечным ожогами. Только по всему телу, и даже не осталось белого следа от трусов и очков.

Зачем я вообще полез к вентилю? А, да, точно, очередная волна из искр в глаза, и очередной холод металла где-то около локтя, и я вспоминаю. Потому что мы на герметичном контейнере, который несется по вселенной больше скорости света, и это надо было как-то остановить. Мозги не слишком хорошо соображают после четырех лет бессознательного состояния, в котором мы добирались до отметки пробуждения, но в целом, я понимаю причину аварии. Однако, в чем толк понимать причины, если она уже случилась, и вероятного спасения пока не придумано. Нужно хотя бы не унывать… Черт! Кажется, лезвие прошило меня на сквозь! Стискиваю зубы, термально обожженые щеки начинает тянуть и саднить. Ну, и как тут не унывать, если я даже улыбнуться нормально не могу?

…Не знаю в какой момент, но я отключился от боли. Анальгетики в моей крови уже просто зашкаливали. Увы, слоном меня не назовешь, от силы килограммов восемьдесят, и то не совсем мышц. Скорее, мое телосложение чаще встречается у шимпанзе, чем у горилл, такие дела. Благо, обычно тяжелую работу на себя обычно берут экзоскелеты. Вот это чудо инженерии! А не эти ваши… двигатели Планка.

Ну, задрав планку, человечество наконец-то вырвалось за пределы своей системы. Я уже даже черт его знает какую мы пролетаем сейчас, поскольку в иллюминаторах на такой скорости, света, естественно не будет, но, думаю, обозначенный нам для исследования воксель пространства уже не за горами. Мы проскочим его настолько быстро, что даже самые разумные существа там, если они есть, не смогут понять. Нас не существует. Мы вне времени.

Рука уже не в коробке. Прогресс. И, видимо, я лежу в своей палате. Нового робота мне не дали, а я скучаю по своему Вилли. Ну, ладно, всему свое время, и видит кто-нибудь там, на небесах, если он конечно, вопреки всем заявлениям комиссара все-таки есть, на его месте мог оказаться я. А пока, немузыкальный кавер на него, исполнила моя рука, и этому, наверное, можно радоваться. Осторожно подгибаю ее к себе. Ожоги на кисти, на предплечье и около локтя. Я чувствую их даже под одеялом. Экзоскелет раздавило, и пар буквально сдул кожу с мышц. Но, слава Корее, искусственная уже на месте. Не знаю с какой коровы они ее сдирают, или из каких полимерных клеток производят, но она похожа на человеческую. Не слишком, чуть более бледная, и явно лишенная кровотока, но уже не дыра до мяса. Слегка поднимаю руку над одеялом, и она словно свинцовая. Не от костей, нет. Новенькие кости почти ничего не весят – там какой-то углепластик, вроде карбона, покрытый благородной оболочкой, которая не должна вступать ни в какие реакции с материалами в моем теле. Мышцы налиты кровью, рука распухшая и большая. Но, попробовав пошевелить пальцами, понимаю, что это возможно. Хотя, кожа надулась и там. В общем, еще пару недель на нашем борту будет Хеллбой. И, это не сказать, что адски хорошо.

Чтобы мышцы и кости правильно срослись между собой, снаружи руки, прямо по коже, идет тонкая, но прочная шина. Ее почти не видно, настолько мизерной она толщины, но зато шириной как лампас на брюках, и сверкает не хуже звездочек на погонах. Теперь и я, видимо, немного металлический. Прямо как мой покойный… а так можно говорить про роботов?.. друг Вилли. А он мне нравился. Только вот рожа у него постоянно одна.

Поднимаюсь на кровати. И в голове кружится. Нет, не тянет ко сну – за четыре года состояния комы, поддерживаемый питательными веществами во все возможные каналы организма, я выспался, спасибо. Скорее, это дикая усталость, следы анальгетиков, может что-то психическое… Я не психолог! Я инженер. С одной рабочей рукой. При чем левой. Интересно, теперь количество шрамов на руках сравнялось?

И тут вдруг ощущаю какую-то странную помеху. Что-то в комнате не так. А, да, точно, на зеркале из полированной стали, прямо напротив меня, а точнее прямо на лбу моего отражения, прикреплен желтый бумажный стикер. Вероятно, во время процедур, чтобы мой мозг не сошел с ума, отключили мозговой имплант. Теперь я понимаю, почему все еще не слышал ни одного живого звука у себя в голове, почему никто меня не вызывал, не пытался поддержать или еще как-то. Ну, во-первых, из-за аварии у всех резко прибавилось дел. А во-вторых – иначе я бы совсем рехнулся, и мозг бы, скорее всего, точно помер. Получается, я даже отдохнул больше положенного. Всяко приятнее без включенной электроники в собственной голове. Единение с природой, все дела… За многие тысячи километров от Земли. Может, как-нибудь наведаться в нашу оранжерею, поглядеть на…Бархатцы? Не знаю, как называются те цветы? Да на любые цветы, лишь бы они не были похожи на салат.

А то будет картина «Вареный рак на тарелке».

Поднимаюсь, пошатываюсь. Теперь стикер закрывает мое обнаженное достоинство. Интересно, принципиально надо было раздевать меня до такого состояния? Хотя… как-то даже обидно, что не выбрали стикер побольше… Наскоро нахожу трусы и заскакиваю в них. Чуть не здороваюсь с полом, и хватаюсь за спинку кровати. Все болит, грудь болит, кожа чертовски раскаляется и такое ощущение, что она вот-вот, как воздушный шар, просто лопнет. Я ощущаю остаточный жир на ней, вероятно меня мазали анальгетическими мазями, только вот они пока еще не помогают. Едва сдерживая рвоту и звезды в глазах, я снова распрямляюсь, и протягиваю руку к шкафу. Отъезжает дверца с полированным стальным листом. На миг мелькает и достоинство. Даже там все сварилось… Хотя я был в просвинцованных трусах… Хватаю комбинезон и надеваю на себя. Застегиваю единую молнию, и стою, как дурак напротив снова вернувшегося зеркала. А стою не потому, что красиво, а потому что он плотно прилегает к воспаленной коже, и я просто не в силах пошевелиться. Наклоняюсь с дьявольским шипением, жмурю глаза, и, сжав пальцы на левой руке, быстро распрямляюсь, пока снова не поймал головокружение и искры из глаз.

На стикере надпись:

«Совещание сразу, как проснешься. У Метели.
Комиссар.»

Я уже было хотел посмотреть на часы. Мозг сообразил не сразу. Как не сразу сообразил и то, что теперь в моих водонепроницаемых водолазных часах, специально разработанных для работы на глубине до полукилометра, небольшой аквариум. Хорошо, что их хотя бы нашли. Одно из звеньев цепи вообще прошило внутреннюю обшивку и вылетело куда-то между корпусов нашего клипера. Но, не прошило наружную, уже славно.

Хотя, как бы оно прошило. Странное дело обычно творится с объектами, на которые перестает действовать какая-то сила у нас на корабле. Вообще-то, вот сейчас только вспоминаю,.. попутно пытаясь безболезненно выбраться из своего кубрика,.. весь воздух вокруг нас, в том числе и в нас, напитан безынерционным мендашиумом. И это не идиома. Если толкнуть по столу кубик, он остановится ровно тогда, когда отпустишь от него палец. Если что-то кинуть вперед, оно рухнет к полу, только ты его отпустишь. Конечно, это гениальное решение сложной проблемы. Из-за мендашиума нас не разрывает на атомы при перегрузках. Точнее, у нас их нет вообще. Из действующих на нас естественных сил, работает только сила тяжести в один стандартный «жэ», которая создается за счет разницы магнитных зарядов объектов и пола. Поэтому, кстати, у нас вся обувь на резиновой подошве. Конечно, толстый экранирующий слой хорошо, но особая обувь – лучше. О чем это я… А, не разрывает на атомы. Но, есть одна существенная проблема – эту тварь почти не вывести из организма. Она не выходит ни с мочой, ни с потом, ни с другими более интересным жидкостями. Раньше, на самых-самых первых порах, когда еще не было даже проекта нашего советского «Супербурана», когда двигатели Планка были еще в чертежах, а я, скорее всего, в юном родителе, предлагалось удалять его хирургически, по прибытии в порт приписки. Но, пробы и ошибки, много часов поисков и настоящая производственная драма с героями и злодеями, и наконец в Японии, на базе заводов «Коккуро», для нас – космических исследователей – изобрели «Цунами». Повезло, что я был тогда слишком молод. Для нас выдали вторую версию, более совершенную «Куджиру». Ну, точнее она «Куджиро» – это "кит" на японском – но здесь работает принцип «Жигули-Жигуль». Конечно, его не видно. И да, отфильтрованный мендашиум так просто все еще не достать – фильтры-барботёры остаются внутри тела. Их только вырезать. Но это всяко лучше полного переливания крови.

Интересно, почему их нельзя было сразу вывести наружу? Инженерный мозг требует инженерных решений. Но, их у меня пока нет. В конце концов, мне хватает головной (и ручной) боли с требующими ухода и очень капризными двигателями Планка. Да, они первые, да, они единственные в истории, и да, человечество только выходит на эту ступень, и могут быть ошибки, аварии, недочеты. Но черт подери! Как же погано в них участвовать…

За пространными рассуждениями, миную почти половину корабля. Он не сильно большой. Ну точнее, наш клипер «Среда» просто громадный в космических масштабах. Большущая конструкция, напоминающая медиатор от гитары, навряд ли может встать в строй с чем-то старым и допотопным. У клипера широкие коридоры, большие иллюминаторы, и помещения на каждого из космонавтов-моряков. Да, здесь все еще не разобрались с обозначениями. И мы то моряки, то матросы, то космонавты. Но это все еще лучше имперской системы мер. Вообще-то… мы на клипере. Наверное, мы все же больше матросы. Хотя, мы в космосе. Наверное, больше космонавты. Ладно, к черту спор, повезло, что у меня на шее петлички офицера. Да, черт возьми, я же главный инженер группы движения! На земной подлодке я бы скорее всего тоже спал в отдельном кубрике. А почему я сказал «земной»?... Да, я ж сравниваю с земными корабля. Так вот, нас здесь меньше, чем на эсминце. Да нас здесь меньше, чем на подводной лодке! Сто пятьдесят живых душ, не считая роботов. «Здарова!» - по инерции здороваюсь я с одним из пластиковых лиц. Так что, пусть и перекати-поле между кают и кубриков не мотается, но пространства хватает. И даже хаос, порождённый аварией, как-то не так чувствуется.

Все снуют, ходят, иногда толкаются и извиняются. Я же, шипя и скрипя зубами, терплю боль и прощаю их. Кто знает, что прижмет их. Многие интересуются, что произошло, как сам, как дела, жена, работа и тому подобное. Это я утрирую, конечно. Но, почти всем не наплевать – это ли не повод славить коммунизм?! Скупо улыбаясь из-за красной кожи, кивком отвечаю на все вопросы. Даже когда спрашивают, когда я верну долг. Кивок и улыбка лоботряса – ничего больше. Надо идти к командиру, там наверняка хотят услышать моего мнения. Как-то даже гордость берет, что меня посчитали важной шишкой. Наверное, не обязательно было получать трубой по руке, чтобы это произошло, но увы, вот так все совпало.

Впереди небольшая лестница. Лифт отключили на «всякий пожарный». А на мне обтягивающий обожжённое тело комбинезон… Это будет больно…

Почти задыхаясь, поднимаюсь к капитану на мостик. Ко мне подскакивает двое вахтенных офицеров, и из-за незнания, думая, что я просто устал и потеряю сознание, хватают меня под мышки. Я кричу на них, что было сил, вспоминаю все самые страшные ругательства, но выходит как-то хило. В конце концов, в академии офицеров группы движения за мат били по губам. И я не хотел бы сейчас, чтобы кто-то продлевал мою экзекуцию еще и ударом по обожжённым губам. Наконец, цепкие лапы вахтенных офицеров меня отпускают, и я снова на своих ногах. Почти падаю в двери капитана, но удерживаюсь.

-- Товарищ капитан… -- с выдохом, подведя руку к козырьку фуражки, произношу я. А глаза красные, словно я всю ночь не спал. -- …Р… Войти?

-- Да, Олег, конечно, конечно. – вскакивает Метла и приближается. Он тоже хочет подхватить меня, но я делаю шаг назад и мотаю головой. – Понял, понял. Стул?

-- Я постою. – с улыбкой сказал ему я. И, словно разучился ходить, вваливаюсь в кабинет. За мной, с едва уловимым звуком магнитных катков закрывается плотная дверь, отделанная деревом.

Вообще-то я к Метле со всем уважением. Другому человеку, если б он после лестницы и вахтенных потянул ко мне руки, я бы наговорил с три короба и указал бы прямую и простую дорогу, но вот капитану… Нет, ему как-то даже по-человечески не хочется. А вообще, Метлой мы его зовем только между собой. Так-то он Иван Евгеньевич Метельных, человек крайне зарекомендовавший себя как командир досветовых «Буранов-10». И все в нем, только, вот какое-то не капитанское. Нету, как представляешь, диких и вычурных черт лица, нет какого-то особого взгляда. Обычный, самый обычный человек, мужчина с черными волосами и проседью в них, небритой с момента аварии щетиной. И чуть уставшие, но не теряющие надежду глаза, под которым начали собраться синюшные мешки. Кому, как не командиру, сейчас выглядеть очень устало. Не думаю, что он вообще ложился надолго. В конце концов, авария серьезная. Черт бы ее побрал…

Осматриваю остальных. Вообще-то, больше и не надо. Помимо меня и капитана, здесь еще двое человек. Старший помощник и комиссар. Искандер Байратбаев хороший старпом. Вообще-то к нему не закрепилось клички только потому, что он на этой должности тоже новичок. Выпрыгнул из офицерской академии и успел лишь на один рейс старого «Бурана». Но, говорят, человек хороший и толковый. Правда, как не кстати, почти постоянно молчит. А иногда, из-за крайне монголоидного лица и очень узкого разреза глаз можно подумать, что этот грузный бурят вообще спит. Но нет, Искандер все отлично слышит, и для себя делает кое какие выводы.

Зато комиссар у нас всем на зависть. Как только увидел ее в командирском кабинете, так сразу понял, что лучше на нее долго не смотреть. Розовый слон не выдержит таких издевательств над собой. Во-первых, она просто дьявольски красивая. Она тоже откуда-то с Азии, хотя ни фамилия, ни имя этого не отражают. Но гены не обманешь! Узкие, слегка каплевидные глаза и бледноватая кожа. Зато вытянутое, по-королевски подтянутое молодое лицо со слегка округлыми щеками, которые при ее комплекции идут только на пользу. Мундир на ней сидит так, что пуговица, которая вероятно скоро выстрелит в воздух с мендашиумом, мгновенно упадет к ее ногам. А волосы белые, пепельные, пострижены чуть ниже ушей. И кончики, уж не знаю в каком пункте о дисциплине она нашла себе поблажку, красит в нежно-розовый цвет. Только завидев меня, она еще чуть прищурила свои глаза, и мелко кивнула.

-- Как ваше здоровье, товарищ Гудков? – поинтересовалась Велиора. Да, ее имя, наверное, лучше пропеть. Ве-е-ели-о-ора… А фамилия, имени под стать – Ульянова.

В этот раз мелко кивнуть с дурацкой ухмылкой не выйдет. Тогда приходится подвигать задубевшей челюстью и все-таки пошевелить обожжёнными теплотой губами:

-- К выполнению задач готов, товарищ комиссар.

-- Что с группой движения? – не стерпел командир, прикусив кулак в задумчивости. – Олег, рассказывай все, что думаешь. Младшие техники мне тут насвистели в уши всякого. Говорят, еще можно починить.

-- Нет. – сразу говорю я. – Мы не сможем починить, товарищ капитан.

-- Что происходит? Говори все, что думаешь. – немного раздраженно произнес он. – Ассоль! Принеси ему воды!

В мгновение ока, из почти незаметной двери, в цвет стенам с деревянными элементами, вышел андроид. Девушка-робот, с искусственными волосами и пластиковым подвижным лицом. К-9М. Мой Вилли не мог шевелить пластиковыми лицевыми… элементами? А эта может. Вообще, Ассоль – гордость капитана, робот с номером БМ-1617-23, собранный специально в Берлине, по заказу для клипера «Среда». Говорят, этот робот был особенным, ведь мог заменить собой любого важного офицера. Мне на мгновение показалось, что ее механический взгляд глаз, таких похожих на человеческие, меня вообще не замечает. Затем, не моргнув, Ассоль обратила на меня свое внимание. И меня охватила дрожь. Совсем без эмоций, настолько холодный, что не верилось, что это даже робот.

Она подошла, а вода в стаканчике, который она несла, даже не дрогнула. Я наскоро его осушил, и отдал обратно. Ассоль через несколько десятков секунд снова исчезла за скрытной дверью.

Сглотнув какой-то острый комок в горле, я все же вышел из раздумий и перевел взгляд сперва на… Так, не думать о Велиоре… Потом на капитана.

-- Ну, ничего нового я вам не скажу. – слегка болезненно пожал плечами я. – Замыкание контура подачи топлива – мендашиума. Контур двигателя разогрелся слишком сильно, нам не удастся его остановить. Расплавилось несколько переборок, замыкание и пожар на щите управления задвижками. Дополнительный щит расплавился почти сразу – он принял на себя основной удар. У нас пожар в кабельной, пожар в системе задвижек, неисправен один из подающих смесь толкающих реакторов. И это самые значительные поломки, не говоря уже о мелких, вроде прорыва высокоатмосферного трубопровода.

-- Двигатель замкнуло насмерть?

-- Боюсь, что да. Мы хотели сбросить давление реактора, заглушить его. Но я не смог добраться до вентиля, который мог бы помочь сбросить топливные стержни и промыть каналы теплоносителем. Мы имеем разогревающийся двигатель Планка, медленно превращающийся в сверхмощную плазменную бомбу. Сейчас скорость превышает конструкционно допустимую на … двадцать процентов?

-- Пока четырнадцать. – суровым голосом подсказал Искандер.

-- Четырнадцать… -- поникшим голосом повторил я. – И она будет расти.

-- Два часа назад мы проскочили отведенный нам воксель пространства. – произнес командир, снова прикусив кулак. – Даже если мы заглушим двигатель, нас не смогут быстро найти.

-- Мы не сможем его заглушить. Все пути отрезаны. – утверждаю я. – Нам остается только ждать, когда двигатель перескочит двойной запас прочности, и выйдет на третий, и тогда…

-- Нам всем крышка. – разведя руками, как-то даже простодушно произнесла Бабайка. А, да, Велиору называли Бабайкой. Уж не знаю почему.

-- Экипажу это знать необязательно.

-- Естественно, товарищ командир. – ответила она. – Но, мы не сможем скрывать все вечно. Мы не сможем вечно вести случайные работы, чтобы сделать вид, что у нас все под контролем.

— Это другой вопрос. Гудков, мне сказали, что возможно сбросить двигатель. Но другим путем. Через…

-- Космос. – перебил его я, сразу же сообразив, что мои механики могли предложить командиру. Но идея была нелепая. – Такой способ есть, да. Но, проблема в том, что в данный момент мы находимся за границей времени и пространства, поскольку идем больше скорости света. А поскольку мы идем еще и быстрее скорости Хока, то перед носом корабля образуется пространственно-временная волна. Проще говоря, мы в колоколе, в котором не существует времени, как понятия.

Вообще-то название у этой волны совершенно иное, и как любят, она носит какое-то длинное название через два дефиса, так что я его не запомнил, а запомнил суть. И суть эта гласила следующее: как при движении сверхзвукового самолета образуется ударная волна в носовой части, так у и клипера, движущегося быстрее скорости света, при пространственном сжатии и переходе на скорость Хока образуется как бы пространственная волна. У нее фактически нет физической природы, но мы считаем, что она там обязательно есть. И в общем, корабль, в нашем случае именно корабль, оказывается в этаком пузыре, где перестают действовать вообще все законы физики, а вокруг него, за линией этой волны, не существует времени.

Вообще, механизм довольно сложный, и физики до сих пор ломают голову, как нас тут всех не убивает из-за… физики. Но, проблема в том, что нас тут убивает из-за механики. Вот так финт судьбы, и не поспоришь… Факт в том, что, если кто-то попытается выйти за борт корабля на сверхсветовой скорости, есть всего два варианта, что может с ним случиться. Первый – смельчака схватят санитары, и успеют отнести в мягкую комнату, и второй – бедолага скорее всего просто перестанет существовать. Нет, конечно, память о нем, и возможно даже светлая, и останется, но вот его атомов, скорее всего, нет. И дело не в том, что там дикое движение и прочее. Мы просто не знаем всех механик процесса. Возможно, он будет выходить из шлюза бесконечно, потому что времени не существует. А, возможно, если накачать его скафандр воздухом с мендашиумом, чтобы смельчака не размазало перегрузкой, то его просто оторвет от корабля, и… Черт его знает. В общем, пока мы внутри герметичного и толкаемого тела, все в порядке. Честно сказать, лекцию по вероятностям выхода в открытый космос при сверхскоростном движении я проспал, за что потом получил большой-большой нагоняй от офицера.

-- Мы не сможем сбросить двигатель. – не без горечи заявляю я.

-- То есть нам остается ждать того, когда нас мгновенно испарит? – спокойно спросила комиссар, глядя то на меня, то на капитана. – Ну, это будет хотя бы быстро.

-- Не сказал бы. – вдруг решаюсь я. – Скорее это будет очень медленно. Дико медленно. Мы все будем умирать в мучениях в случае взрыва двигателя. Товарищ комиссар, наше тело полно мендашиума, и как только разорвется обшивка, мы продолжим движение со скоростью корабля. Совершенно не тормозя.

-- То есть мы будем умирать вечно? – слегка дрогнул ее голос. – Поскольку времени не существует.

-- Боюсь, что да. – кивнул я.

По спине пробежал холодный пот. Я сам не поверил, что сказал это. Мало какой мозг выдержит информацию о том, что у его тела всего да пути – голодная смерть или вечная смерть.

-- Мы даже в планету не сможем врезаться. Не сможем погибнуть быстро… -- вздыхает Метла, покачав головой.

Ну, вот тут он прав. Наша скорость такова, что, стоит, наверное, еще раз повторить, даже для самого себя, что перед носом корабля времени не существует. То есть времени на взаимодействие – сталкивание – между атомами просто нет. Наш клипер на сверхсветовой скорости превращается просто в излучение, которое способно преодолеть любое препятствие, насколько бы большим оно не было. Атомы просто проскакивают мимо атомов, поскольку для момента столкновения нет момента. И никогда не было и не будет. Парадоксально? Да, черт возьми, но мы летим больше скорости Хока! В задницу обычную механику, у нас тут чертовы загадки и взрывающийся Планковский двигатель!

-- Товарищи офицеры. – Бабайка встала из-за стола, и скрестив руки на уровне юбки, сделала пару шагов по кабинету. Вид у нее был задумчивый. – Коммунистическое правительство отобрало нас для этой миссии. Для первой задачи подобного рода. Мы не имеем право отчаиваться до критической точки событий. Необходимо соблюдать регламент.

-- Да какой регламент… -- выдохнул вдруг Искандер. – Мы все покойники, так или иначе.

Она резко дала ему затрещину. Его череп аж щелкнул и резко рванул к столу. Схватившись за затылок, старпом сжал его рукам и скорчил болезненную мину.

-- Боль вы чувствуете, да? Значит еще не покойник. Товарищ Гудков?

-- Я… Я живой. – я сделал шаг назад, поднимая примирительно руки.

-- Командир? – спросила она.

-- Да я… я тоже. – побаиваясь ее действий, немного нерешительно согласился он. – Но что я скажу полутора сотням человек?

-- Нас отбирали для этого. – продолжала Велиора, прохаживаясь по кабинету так, словно хозяйка в нем. – Вас, меня, его… -- она показала на меня, и ошпаренный слон снова решил дать о себе знать. – и старшего помощника-мертвеца. Как и каждого за той дверью. Мы все коммунисты, мы все еще имеем задачи. И задачи нужно выполнять.

-- Предлагаете измерять температуру забортной воды, когда она заливает подлодку?

-- Я предлагаю заниматься необходимыми для науки делами. – ответила она. – Я предлагаю заставлять людей работать. Потому что труд, если он занимает человека, не дает ему отвлекаться на разрушительные мысли. Вы представляете, что может случиться, если вы скажете все напрямую? Мало того, что мы быстро потеряем контроль над ситуацией с экипажем, так еще и поставим под угрозу научные эксперименты на борту.

-- А если мы не расскажем, а это вскроется? – протестовал командир. – Если мы не утаим того, что все мчимся в один конец. Тогда нам перестанут доверять, и мы совсем потеряем весь контроль. Нам перестанут верить, Велиора!

-- Людей надо занять. – настаивала на своем комиссар. – Людей необходимо подвергать тщательной бомбардировке занятиями. Передайте под мой контроль весь досуг, теперь им буду распоряжаться я. Составьте расписание так, чтобы ни у кого не было времени на мысли. Мы зацементируем надежду у каждого внутри. И надежда из этого бункера не уйдет. Надежда, товарищ командир.

-- Хорошо. – согласился тот после короткой паузы. – Досуг теперь полностью твой. Но люди не должны быть измотаны.

-- Я это понимаю, товарищ командир. – кивнула та, слегка поправив китель. – Расписание?

-- Искандер, поделишь с ней эту задачу. – Метла указал на старпома. – Включишь в том числе и занятия на физических тренажерах. Любые мощности у вас. А ты, Олег…

Метельных перевел глаза на меня. Было немного страшно, что он поручит мне что-то за пределами моих возможностей. Но, как и обычно, страх немедленно подтвердился:

-- Создашь группу из самых толковых механиков. Делайте, что хотите, но сбросьте этот двигатель, пока он нас всех не убил…