Читать онлайн
"Семнадцать Республик. Копье и колосья."
Территория бывших Семнадцати
Социалистических Республик.
Олжская Республика.
Черноярск.
В 10 км от Элладийского моря.
…Черная ночь заботливо укрыла город пеленой грозовых облаков. И если кто и видел сейчас яркие звезды, высыпавшие на небосвод, то только сумасшедшие или спящие…
***
…Его черноярский фаворит – неплохая таверна "Революция", устроенная на улице имени Героев этой самой Революции, сегодня оказалась закрыта. По вполне понятным причинам. Когда Сержио преступил ее дикое множество раз крашенный деревянный порог, и закрыл за собой оббитую кожей дверь, то обомлел от ужаса. Такой бойни он не видел уже давно. И повезло лишь в том, что к тому моменту, как он пришел, все уже кончилось. С потолка капала какая-то красно-бардовая жижа, смешивалась с такой же на его снаряжении и одежде. Вокруг валялись останки. Пахло содержимым кишечников и мочевых пузырей. Мозги гроздьями украшали нетронутые бутылки. Не погром, не разбой, и не эхо этнических конфликтов. Сержио знал наверняка – это разбушевался случайно забредший в "Революция" весьма неконсервативный неприкаянник. Почерк точно такой – как у чудовища…
Пришлось быстро искать замену. И в разделенном надвое городе он смог вспомнить только одно место. "Эрзац-Революцией", могла попытать счастья стать корчма "Устье", устроенная в бывшей казарме матросов речного флота. Думать времени не было, и Сержио, достав из противогазной сумки уже знатно осточертевшую за сегодня резиновую маску, надел ее на лицо.
Он быстро прошел здание городского вокзала, и лежащую за ним территорию бывшего локомотивного депо, от которого остались одни развалины. И было не трудно догадаться, что причиной разрушения стало падение иностранного бомбардировщика, останки которого торчали вверх как ангельские крылья. Все, что можно было, из этой груды алюминия и цветных металлов уже достали. Осталась только радиация, о которой извещал все время, верещащий детектор, да так и не сброшенные бомбы, которые по слухам все еще покоились в раскрытых люках "Небесного Сёрфера".
Далее были жилые кварталы, из которых военной метлой вынесло все жилое. Почерневшие от копоти пожарищ пятиэтажки, и брошенные танки. Бесконечный звон в ушах от не нарушаемой ничем тишины. Мертвые крючья засохших деревьев. И совсем не ощутимая вибрация от того, что радионуклиды из кобальтовых бомб пробивают живую человеческую плоть. Сержио миновал квартал быстро, по расставленным самим временем маякам – там скелет с вывернутым коленом. Здесь скелет в каске. Где-то там, впереди, последний – скелет без головы, с заклинившим в руках автоматом. Магазина у того, естественно, уже не было.
Ускорив шаг, Сержио скользнул в зону чуть более чистую. Здесь уже начинались относительно жилые кварталы. Если дачную застройку, вперемешку с трехэтажными панельными домами можно было назвать кварталами. Всего из почти двухсот тысяч жителей в городе осталось около пяти. И все они выживали лишь междусобойной торговлей, добычей каких-либо ресурсов, либо работали за городом – на еще одном локомотивном депо, которое ремонтировало редкие, курсирующие между остальными городами некогда громадной страны, паровозы.
Сняв противогаз, и показав солдатам Олжской Республики, разряженным в полный комплект армейского снаряжение химической защиты, интерреспубликанский паспорт, со всеми необходимыми для прохода отметками ООН, путник зашел в зону уже безопасную. Если, конечно, подрагивание стрелки детектора в зоне желтого цвета можно было считать безопасностью.
Сержио не любил Черноярск. И тому было множество причин. Ключевая же заключалась в том, что здесь практически не было для него работы. Зато, можно было попытать счастья сыграть с кем-нибудь на деньги, перед этим знатно упившись за счет будущего проигравшего, или же подлататься. На второе сейчас Полоник рассчитывал больше. Прижимая окровавленную тряпку к левому плечу, правым он толкнул захлопнутую дверь. И очутился в фойе Дома Культуры "Коммунист".
Не смотря на поздний час, было очень многолюдно. Прямо здесь стояли столики, суетились разукрашенные девицы, в немного грязных, но опрятных рубашках, завязанных на груди. Здесь наливали, здесь выпивали. А еще здесь слышалась музыка. Дикие, надрывные мотивы, извергаемые скорее всего прямо из чертогов ада, либо тройки баянов, чудо работающей электрогитары и барабанной установки, с пробитой насквозь большой бочкой. Однако, все это великолепие крылось за большими дубовыми дверями, отделяющими фойе от главного зала дома культуры. И Сержио нужно было именно туда.
-- А, ходок. – остановил его какой-то бородатый пьяница. – Хуже таких только черт или жид… А бессовестнее только шлюха.
Сержио неохотно повернулся.
-- Травишь нас, ублюдок… Ты нахрена сюда радиации притащил?
Явно не настроенный шутить, Сержио дождался приглушенного удара барабанной установки, и вложил всю злость, которая накопилась у него внутри в колкий одиночный удар, который тряхнул бороду пьянчуги так, что, казалось, оторвет.
-- Да ты че, мля?! – из-за столиков повыскакивало еще шестеро нашпигованных спиртом мужиков.
-- Назад, суки. – вытянул здоровую руку Сержио. – Дважды говорить не стану.
Он прищурил глаза. И улышал, как за дверями гремят тяжелейшие удары по гитарным струнам. Как от дикого индастриала разрываются котлы колонок. Прищурился сильнее. Впитал музыку позвоночником, и в одно движение сдернул автомат с плеча. Передернул затвор и вперил дуло прямо в одно из пьяных рыл.
Кто-то надрывая глотку, запел в сиплый микрофон. Точнее, кто-то сиплый заорал в надорванный и едва живой микрофон. Вновь раскаты баянов. Удары по гитарным струнам.
-- Ладно, ладно, парень, чего ты… -- мужичье синхронно подняло руки. – Расслабься, отдохни…
-- Да, именно так. – кивнул Сержио, опуская "Заставу", и одним пальцем ставя ее на предохранитель. – Именно так, кёрва...
Считая конфликт исчерпанным, он развернулся к закрытым дверям. И пихнул плечом уже их.
…В лицо ударил яркий свет. Перед яркими газовыми паяльными лампами, пышущими под потолком жаром, чьи-то ловкие руки быстро меняли крашенные стекла. Витражи метались как сумасшедшие, размалевывая помещение с сотней дрыгающихся и кидающих "козы" людей. Сержио, ясное дело, вломился на рок-концерт. И даже дизельный генератор, тарахтевший в углу, и питавший всю эту музыкальную ораву, не мог ее перекричать.
На сцене, в десятках огней от импровизированных газовых светильников, надрывая все голосовые связки, и обхватив микрофон руками, разыгрывал представление солист. Его волосы были собраны в длинную косу. И то, только те, что росли от лба, до макушки, ведь все остальное было гладко выбрито, чтобы было видно многочисленные татуировки на круглом черепе. Его глаза были подведены размазанными тенями, ресницы намазаны черной тушью. А на ногтях, после микрофона переключившихся на металлические гитарные струны, был черный как смоль маникюр.
Блестели стальные наколенники на камуфлированных штанах. А могучую шею певца обвивала красно-черная змея. Когда он щерился, когда выдавал из себя надрывный крик и рык, оглашая припев:
Я на чужой войне-е-е-е!
Пролью всю кровь и слезы!
Мы все в одном дерьме,
Где нам не светят звезды!
…то было видно золотой, вставленный явно не по своей воле, золотой клык среди ровных и практически идеально белых зубов. Сильный и набитый сухожилиями торс, покрывали шрамы, и татуировки более мелкие, не различимые даже с такого ничтожного расстояния, что разделяло сцену и внезапно ворвавшегося на концерт Сержио. Сам же Полоник на мгновение забыл о своей ране, раскрыл глаза шире, и просто наблюдал за тем, как вся эта братия, разогнанная по инструментам, и сцепляемая, видимо, лишь слишком харизматичным солистом, не разваливается, сливается в единый организм, при этом не порождая какофонии.
И ему понравилось. Сам стал пристукивать сапогами в такт, покачивать головой.
Неожиданно, голубые глаза солиста, во время того, как тот снова открыл рот так, что, казалось, поглотит весь мир, уставились прямо в ходока. А по спине Сержио пробежалась капля холодного пота. Но спасло то, что песня закончилась. И в слишком резко стихнувшей атмосфере, солист начал коротко кивать, обмахиваться, утирать пот под туго затянутым очельем. Отставил гитару на стойку, и сказал в микрофон что-то малозначительное.
Но толпа взревела. И стала еще активнее хлопать, кидать исполнителю свои одобрения в виде вздернутых к потолку "коз". Молодая женщина даже задрала майку, на что по пояс голый рокер высунул язык, и пару раз лизнул воздух.
Сержио усмехнулся, снова вспомнил о боли. Немного сжался и нашел столик в стороне. В стороне от толпы, от беснующихся музыкантов, от колонок, которые прошибают до костей, от всей суеты. Тяжело плюхнулся на мягкий, но подранный кожаный диван с пуговицами, смахнул со столешницы крошки, и тяжело выдохнул. Отнял от раны лоскуты тряпки, и поглядел на них.
-- Что-нибудь принести? – молоденькая официантка, с завязанной на груди рубашкой появилась из воздуха. Интересно наклонилась, чтобы показать немного больше. – Или может…
-- Я на мели. – болезненно улыбнулся Сержио. – Боюсь, милая, ты мне не по карману.
-- Жаль, а ведь ты такой молодой, красивый, горячий. – снова распрямилась, игриво смерив его взглядом. – Ходок? Пива, горилки? Есть спирт на чернобыльнике, выпивохи зовут его "Дизелем". Может… порошочку?
-- Э-м… нет. – ответил тот, помотав головой. И такому ответу девица была явно удивлена. Она ожидала услышать "Да, коза, и побыстрее!", или же "Сейчас его, потом тебя, куколка!", но никак не отказ. А стало быть – денег сегодня она не получит. – Мне бы водички, стаканчик. Сколько?
-- Десять златников. – фыркнула она, поднимая носик. Явно соврала. – Урод.
-- Я же только что был красивым и горячим. – съязвил он, расстегивая на себе куртку, снимая бронежилет, сдвигая с раны дорогущую титановую кольчугу, спасшую ему жизнь. – Ладно. Десять, так десять. А если патронами?
-- Тридцать.
-- На. – Сержио положил на стол магазин армейских патронов. – Коробчонку себе оставь.
Девушка взяла патроны, и уже было собиралась уходить, как вдруг Сержио схватил ее за руку. Она едва слышно взвизгнула, и уже думала дать ему по лицу, но вдруг увидела в двух его сжатых пальцах банкноту в пять златников и немного подобрела. Быстро заправив деньги за ее пояс, Сержио кивком отправил ее за водой.
"Придется поголодать… -- подумал он, смотря на громадное бардовое пятно, растекшееся по бело-зеленой тельняшке. – Я мог бы купить банку паршивой тушёнки… Ладно, пусть девочка порадуется."
Разорвав у плеча тельняшку, бросив короткий взгляд на все свое добро, которое лежало рядом, и которое, в случае его обморока быстро перестанет быть там, где есть, он пододвинул его поближе к себе, прижал, осмотрелся. Но, пока никто, кроме той девицы на него не обращал никакого внимания. Все были заняты музыкой. Сексуальным музыкантом, на голом и зататуированном животе которого было сразу восемь отчетливых квадратиков. Когда он стряхивал пот на первые ряды, которые занимали в основном девушки, те облизывались.
"Хоть бы не сдохнуть… -- с испугом подумал Сержио, расстегивая сумку, которая еще недавно тянула его плечи. – Хоть бы не помереть…"
Но, как бы он ни волновался, раны бывали и серьезнее. А эта так – четыре отверстия, и те на два сантиметра в практически одни лишь мышцы. Ни связок, ни нервов, ни сухожилий, ни тем более костей не задето. И, пусть кровь все еще шла, пусть дыры пульсировали, его здоровью, а тем более жизни, особо ничего не угрожало. По крайней мере – быстро.
На краешках ран Полоника были чужеродные темные и рыжие пятна – навоз и ржавчина.
Ходок достал крупный зеленый бутылек. На этикетке надпись – "Bělěna". Зубами сорвав крышку-бескозырку, и выплюнув ее под стол, мигом осушил все содержимое.
Рвотный позыв едва не вышел за пределы губ. Пара капель прорвалась и забрызгала стол и диван впереди. Закрыв рот руками, Сержио болезненно сглотнул, почувствовал дикую кислотную горечь, отвратительное послевкусие каких-то трав, и ядерную соленость, от которой он уже действительно чуть не потерял сознание. Затем пошли нотки. И судя по ощущениям, это были: болотная трясина, какие-то полевые травы, на которые помочились все земные создания, и жидкость-охладитель из котла атомного реактора.
Его скрутило, заболели мышцы живота, запротестовал живот и кишечник. Еще три раза дернувшись от рвотного позыва, он наконец раскрыл зажмуренные глаза, и едва слышно сказал, до этого бесшумно проматерившись:
-- Кёрв-в-ва, Бьянкова вообще сама-то пробует то, что наваривает в своей Лаборатории? Ох, кёрва, тошнит…
Он сдержался еще раз. И на пятый, и на шестой. Терпел до тех пор, пока "Белена", не осела, не стала всасываться в кровь.
Но вдруг почувствовал что-то странное…
.
ЛитСовет
Только что
