Читать онлайн
"Как Сергей Петрович возратился домой"
Снова домашний вечер окутал своим благодарным теплом, электрическим светом и разнежил уставшие ноги мягкими тапочками. Некий Сергей Петрович Подбородкин добросовестно отработал смену и готовил на кухне ужин. Супруга его лежала в комнате на диване и смотрела передачу, и если голова его выглядывала в коридор, то видела, как торчат в проеме двери ее жирные, от крема лоснящиеся, ступни с непрестанно шевелящимися в вызванном телешоу оживлении пальцами.
Он привык готовить себе сам — с женой жил условно — и даже хвастался навыками на работе, несмотря на «патриархальные» взгляды, царившие в их вагоноремонтном депо. За это некоторые коллеги, «настоящие» мужики, называли за глаза его бабой.
«Сегодня мы поговорим о взаимоотношении полов, — доносилось из комнаты. — Кто в доме хозяин и как сохранить мир в вашем доме! Смотрите через минуту…»
— Идиоты! — со злобой процедил Подбородкин и включил радио.
«По Варшавскому из центра — пробки…»
«Машина сломалась, – вспомнил он с горечью, — и на дачу не уехать теперь, пока не отремонтирую». Расстроенный, он выключил радио.
В морозилке заждалась пачка пельменей. Подбородкин достал ее и, задумавшись над вопросом: сварить или обжарить? — вдруг набрел на более существенную проблему: что не помнит уже, который день подряд ест на ужин пельмени, а, может даже, счет идет не на дни, а на недели?!
И пронесся в голове за минуту весь его день: утро, бритье, жена стучалась в дверь, чтоб освободил: совместный санузел, — есть дома не стал, взял с собой на работу, там тоже не успел, на планерке стая уставших мужиков с серыми лицами, рассевшись кругом, смотрела кто куда, только не в глаза: все они друг другу надоели, в комнате стоял устойчивый запах перегара; начальник раздавал поручения, Подбородкин присутствовал в качестве бригадира, его ответственность выше простого работника, потом пошли выполнять, до обеда возились с «больным» составом, с головным вагоном, отремонтировали, пошел обедать в столовую, чтоб поговорить заодно с мастером, тот звал, обсуждали дела, обещал выписать премию; вечером было легче, кое-как день доплелся к своему логическому завершению, в душе мылись и шутили с мужиками, они звали его «причаститься» с ними водочкой, мысли шальные топтались в голове, но он отказался, он давно уже не пил.
«А ведь я уже бригадир! — подумал Сергей Петрович, но тут же добавил: — Еще бригадир, а уже пятьдесят два, а через девять часов начнется опять такой же точно день…и даже в похожих подробностях!.. Точно такой же день!»
«Орден Сутулова заработал!» — вспомнил, как шутили про него на работе.
«Так вы говорите: ваш муж прекрасно готовит?!» – доносилось из телевизора.
«Так сварить или обжарить? – вспомнилось Сергею Петровичу. – Пельмени слегка подтаяли, тесто продавливалось под нажимом пальцев, и он вывалил содержимое пакета на раскаленную его нерешительностью сковородку. Пельмени забрызгали маслом и зашипели, будто злясь как живые.
«Точно такой же день, — неуклонно размышлял Подбородкин. – А ведь неплохо было бы снова начать пить? А если выгонят с работы? Да и жена ведь может выгнать? Где тогда жить? Был уже инцидент. Много лет назад. Много ли? А может, ну его?!.. Может, выпить все-таки? Попробовать?.. О, какой же я жалкий, никак не могу решиться ни на что! Я — гриб в банке здесь, вырастили меня искусственным способом, разросся на дрожжах помимо своей воли…»
«Нам тоже страшно, – шипели пельмени вкрадчиво. — Страшно, страшно!»
— Точно такой же день, точно такой же… — шепотом вторил им Подбородкин и с опаской поглядывал на шевелящиеся пальцы торчащих из комнаты ног жены.
И один, показалось ему, посмотрел в ответ раскрашенным коготком, мигнул лаковой своей мордочкой: «Да, брат, точно такой же день!»
— Все верно, — сказал вслух Петрович, и «сардоническая» улыбка поползла по лицу. – Так что же теперь: обжарить или сварить? — ехидно продолжал он вслух размышление. — Сначала – обжарить, потом – сварить! – решил не на шутку разгулявшийся Подбородкин и, схватив с жаром сковородку, треснул ею со всего маху по батарее: только так другие жители могли услышать его, а ему хотелось кричать на весь подъезд.
Раздался адский звон в ушах, разлетелись по кухне румяные улыбающиеся пельмени, больше они не шипели, Подбородкин их приструнил. Подбородкин торжествовал, злая усмешка корежила его лицо, но звон в ушах стихал медленно, перерождаясь в странный утробный гул, будто гудела банка, в которой Сергей Петрович был замкнут все это время, банка негодовала, от стен ее отдавалось неистовое звучание, оно голосило, оно призывало все силы на борьбу с Подбородкиным; это была сирена: кто-то замыслил побег, поднял бунт.
Ноги подкашивались, Подбородкин упал на колени, пельмени все еще валялись, пристыженные, поблескивали маслом, будто жалуясь:
«Как же так, Петрович?!» — «Ну что же ты, Петрович?!» — «Мы ли тебя не любили?!» — «Подними нас, Петрович!» — «Положи в рот!»
Подбородкин зарычал на них. Слезы стояли в глазах его, теплый электрический свет отражался дурным блеском.
— Сережа! Что это у тебя тут происходит? Дорогой! — это испуганно пробралась на кухню жена на цыпочках. Она куталась в халат покрепче, будто защищая себя, будто кто-то мог посягать на ее прелести, будто весь этот шум только и вызван, чтоб заманить ее на кухню, раздеть и овладеть.
— Что же это с тобой, Сереженька?! — увидела она мычащего и рыкающего как животное Подбородкина, он лежал на полу, усеянном пельменями, как на идиллических картинках с пастушками бывает усеяна цветами трава.
— Сережа! – взревела напуганная женщина. — Да что это с тобой?! — и затряслась в рыданиях.
А Сергей Петрович лежал на полу, как таракан, пришибленный тапком, и улыбался блаженно. Юлия Владимировна, так звали жену Подбородкина, в отчаянии бросилась к телефону.
Через час его забрали на скорой, Сергей Петрович не препятствовал и все так же улыбался радостно, злость ушла. Казалось, он уезжает туда, куда давно собирался: ждал, надеялся и верил, и вот случилось: забирают, миленькие! Домой! Теперь домой!
Юлия Владимировна осталась в обгаженной, оскверненной квартире одна: пол в масленых разводах, сковородка прожгла линолеум, воняло паленым и жареным; по телевизору жизнеутверждающие лица сменялись другими жизнерадостными, и бурлил какой-то оживленный разговор, но она ничего не слышала, и припала на колени, как недавно сделал это до нее муж, и стала собирать с пола остывшие пельмени с налипшими на них пылью и крошками. Она складывала их в тарелку, а они были все такие же румяные, и улыбались криво своей единственной соединительной извилиной.
— Господи! — вырвалось у нее. — Что же это такое?! — Она поставила тарелку с грязными пельменями в раковину, не придумав пока что с ними делать: выкинуть или отдать зверям на улице? И взялась снова за трубку, ей просто необходимо было кому-то позвонить сейчас и поделиться всем произошедшим.
А в это благословенное вечернее время скорая несла Сергея Петровича «домой» на всех парах, и никакие пробки этому не препятствовали.
«Сначала обжарить, потом сварить!» — звенела в голове его роковая судьбоносная идея, ключ к освобождению и новая родина.
.
ЛитСовет
Только что
