Читать онлайн
"Последний жених"

Мой новенький Рено Монакатр[П1] катился по уличной мостовой, под капотом тарахтел мотор. Его дребезжащий, как у биплана в бреющем полёте звук навевал отнюдь не добрые воспоминания.

С поразительной точностью в предвидении будущего слишком часто попадалась мне черная монетка из мешочка Бай Фа. Седой и уставший, прямо как я сейчас, лис-предсказатель уже давно со мной.

С того Нового 1904-го года я успел вырасти и пойти по стопам дядюшки Леопольда. На втором году моего кругосветного турне разразилась Великая война. Мне было двадцать, когда я вступил во французский иностранный легион. Марна, ранение шрапнелью, окопная слякоть, вошь под шинелью, ранение сапёрной лопаткой, верденская мясорубка и как итог отравление боевыми газами. К двадцати трём у меня уже было звание сержанта, несколько медалей, орден, преждевременная седина на висках, хронический бронхит и астма.

Потом была революция в России, следом другая, а за ними гражданская война. Тогда, после почётной демобилизации, я поправлял здоровье на Лазурном берегу за счёт французской казны. Санаторий, заботами врачей о психическом состоянии бывших фронтовиков, одновременно напоминал монастырь и лечебницу для душевнобольных. Покидать стены лечебного заведения нам было заказано. Также никому не полагалось ни газет, ни радио. Поэтому до меня не доносилось даже отзвука, ни единого эха тех событий. Впрочем, узнай я о происходящем с моей родиной, не в моих силах было что-либо сделать.

После выписки же мне некогда было предаваться настигавшим меня ударам судьбы. Война вскормила во мне тот стоицизм без которого невозможно выжить в эпоху перемен, которой мудрые китайцы проклинают своих недоброжелателей.

На протяжении ещё нескольких тревожных лет я собирал по всему миру разлучённую в эмиграции родню. В тот же период моей жизни я вошёл в наследство по оставленному дядей Леопольдом завещанию. Сам он пропал без вести, став единственной, но от того не менее горькой утратой нашей семьи.

А я ещё долго не мог его оплакать. Кровь врага на подступах к Вердену в своё время заменила мне те иссохшие по боевым товарищам слёзы, что растворились в водах Марна, смешались с грязью на дне окопов.

После себя и своих долгих путешествий дядюшка оставил не только больницы, дома призрения и школы, обеспечившие добрую память о нём, но и разбросанные по пяти континентам весьма выгодные предприятия, ворохи ценных бумаг в несгораемых шкафах и крупные счета в банках.

Как-то так вышло, что вместе с наследством, позволившим всей моей семье вести безбедное существование, я сменил горячо любимого дядюшку на посту благотворительности и дарении.

В истории этой преемственности был особенно примечательный случай, когда на одном из аукционов я выкупил зелёного деревянного дракона. Того самого, что много лет назад дядя Леопольд вручил моей старшей сестре Валентине. Он находился среди множества других вещей, которые новая власть конфисковала у состоятельных и благородных семей, а затем распродала за границу в первые годы своего существования.

После такого, казавшегося мне судьбоносного приобретения, за которое даже пришлось побороться в цене, я утвердился в намерении собрать полную коллекцию рукоделий Тысячелетнего монаха.

Следует упомянуть, что Бай Фа всё это время оставался со мной. На поля сражений я конечно не мог его прихватить, но в бытность мою на Лазурном берегу, удалось выпросить, чтобы седого лиса прислали бандеролью из камеры хранения швейцарского банка. Далеко не сразу заметил это, но врачи серьёзно опасались, что из-за пережитых мною потрясений я постепенно впадаю в детство. Смешно сказать, но в их глазах я был всего лишь единственным пациентом на палату, если не на всю больницу, с чудной игрушкой на прикроватной тумбочке. Я же к тому времени целиком и полностью убедился в чудесных свойствах поседевшего предсказателя с девятью хвостами.

После долгих скитаний я в конце концов осел в Харбине. Хотя его климат не сильно подходил моим ослабленным лёгким, однако ни Париж, ни Берлин, ни Прага с Белградом, ни София с Константинополем, ни Нью-Йорк с его русским кварталом и уж тем более «русса фазенда» Южной Америки не несли в себе столько доброй старины, сколько этот основанный русскими город на севере Китая. Потому не мудрено то, как скоро я привык к нему и даже привязался.

В мои планы на ближайшее будущее входило оставаться в Харбине на сколько меня хватит и только тогда, когда здешняя погода окончательно доконает моё здоровье — переселиться вместе с кашлем в Русский Шанхай.

Здесь же, в Харбине, я познакомился с господином Сюнь Чжао. Немного археолог, немного авантюрист, в общем и в целом славный малый, владеющий магазинчиком древностей. Достаточно быстро мы стали друзьями, а я вхож в его семью. Дабы содержать последнюю в достатке, он, за щедрую плату с моей стороны, исправно выполнял поручения по поискам артефактов, так или иначе связанных с Тысячелетним монахом.

Стараниями Чжао моя коллекция значительно пополнилась новыми экспонатами. Он подолгу бывал в разъездах, при первой возможности отсылая телеграммы на моё имя. И вот, после очередной такой телеграммы, я очень скоро собрался и отправился к нему.

Много воды утекло с тех пор, но помню всё как будто это было вчера.

За рулём автомобиля я прошёл между белокаменным католическим собором, чьи вытянувшиеся окна вторили паре остроконечных шпилей, и православной церковью выложенной красным кирпичом в нарочито византийском стиле с многочисленными арками и увенчанными золотом крестов изумрудными куполами. Оба Божьих дома стояли за кованными кладбищенскими оградами по обе стороны от дороги и почти напротив друг к другу. Дальше по улице, которая в то время носила название Церковная, расположился третий — лютеранская кирха. С первым её роднил шпиль и с белой окантовкой окна, а со вторым кирпич из красной глины и зелёная крыша.

Через несколько поворотов, пропустив на перекрёстке велорикшу, я миновал мраморных львов. Подобно часовым те застыли перед воротами буддийского храма с пагодами башен и молельни, развешанными всюду фонариками из красной бумаги и того же цвета деревянными колоннами, подпиравшими изогнутую кверху крышу.

Я продолжил путь, ведя автомашину через городские кварталы двух- и трёхэтажных усечённых на углах домов. С башенками, просторными мансардами и террасами на вычурных крышах, навеянными сразу несколькими столицами Европы. Их кремовые, охристые, жёлто-лимонные и пепельные, цвета кофе с молоком или белоснежные фасады вместе с искусной лепниной несли на себе вывески магазинов и контор. Все они были размашисто и кричаще исписаны замысловатыми китайскими иероглифами и дореформенной орфографией великорусского языка. Над одной из таких, с выразительными «ѣ» в середине и «ъ» на конце, корпели рабочие, устанавливая неоновые лампы. У подножий их переносных лестниц проносилась живая река. Движимая делами и хлопотами человеческой суеты, самого космополитического вида толпа устремлялась по мощёным руслам тротуаров.

В огромном почти круглом арочном окне я разглядел наряженные электрической гирляндой ветви большой искусственной ели. Кто-то явно не спешил расставаться со светлыми праздниками зимы, тогда как голые ветви деревьев скреблись сквозь стёкла к цзяньчжи[П2] , пророчившим им цветение.

Почти в самом конце улицы находилась татарская мечеть. От голубого цвета с белым узором стен и четырёх колонн у входа необъяснимо веяло развалинами Парфенона. А выше, под самым небом, неподвижная, не убывающая, не растущая, всегда постоянная, видимая днём и ночью луна — полумесяц минарета.

В очередной раз развернул автомобиль и проехал вдоль набережной Сунхуацзян[П3] к городской окраине. Здесь всё чаще встречались традиционные для Китая не выше двух этажей пагодаподобные дома, обступавшие своими стенами уютные внутренние дворики. Именно в одном из таких, служившим своим хозяевам, хранительницам очагов и их семействам тихими обителями, располагался магазинчик древностей господина Сюнь Чжао.

Пристроил рядом своего железного галльского скакуна зелёной масти, подкованного чёрной резиной. Заглушив мотор, я услышал сквозь собственный долгий кашель как февральский ветер забавляется игрой на музыкальной подвеске у входа в пристройку с магазинчиком. Переступая порог мне пришлось звонким входным колокольчиком внести фальшь в его стройную мелодию.

Внутри было тепло, а по воздуху распространялся аромат цитруса от невысокого деревца в расписанном горными хребтами и аистами напольном горошке. Молодой кумкват был увешан монетками-амулетами и листками с полузабытыми заклинаниями, а его ярко-оранжевые плоды напоминали ёлочные шары.

— Нинхао, господин Сюнь! С наступающим вас праздником весны!

Окружённый молчаливой древней свитой из нефрита и фарфора на стеллажах Сюнь Чжао явно не был сильно старше меня. Хотя сам он доказывал обратное, накидывая пару лишних лет, как это заведено у всё ещё почитающих возраст китайцев. Невысокого роста, темноволосый, с жиденькими усами и бородкой, как все ювелиры подслеповатый, отчего у и без того узких глаз собирались складочки. На нём был солидный костюм-тройка на котором красовались сразу две золотые цепочки — карманных часов и пенсне. Образ типичного жителя Харбина завершали ноги в китайских матерчатых туфлях и расшитая бисером туркестанская тюбетейка на голове.

На моё звучное приветствие он как обычно ответствовал многословно, горячо перечисляя добрые пожелания и мне и всем моим будущим перерождениям. Однако в тот день они прозвучали с совершенно не свойственному Сунь Чжао акцентом, столь сильным, что я даже не берусь воспроизвести его на бумаге.

— Чжао, что стало с вашим произношением? — поразился я, водружая на прилавок миниатюрную вавилонскую башню, сложенную из коробок с подарками, которые я по случаю прихватил с собой.

— О, Феликс Александрович, в тех местах где я пребывал в последнее время, не то что русского не знали, даже мой родной северный диалект понимали с трудом... Сколько подарков! Лайюань, Джу, Шуэй, Шу, Цзиньшу, Хон… Никого не позабыли… — отвлёкся Чжао, перебирая пальцами этикетки на коробках, — а я, надо сказать, не такой полиглот как Вы… вот и разучился немного.

— Заметно, — проговорил я в ответ, молча указывая на новогоднее дерево и загар на коже торговца, совершенно неуместный для февральского Харбина.

— Пока выполнял ваш заказ прихватил парочку кумкватов с собой, да один здесь поставил, ведь много золота в доме не бывает[П4] , — усмехнулся искатель древностей, проследив мой взгляд.

— Не извольте беспокоиться об этом. Плачу за всех пятерых. За каждого в отдельности. Так где же они?

— О-о-о, они не здесь, Феликс Александрович, — многозначительно протянул Чжао, — им здесь попросту не место.

Господин Сюнь сразу же как-то разволновался, замельтешил, навешивая на дверь табличку «Закрыто» сразу на нескольких языках, а затем поманил за собой из магазина вглубь коридоров. Через внутренний дворик со спящим садом он провёл меня в ту часть дома, которую запросто можно найти при помощи луобань[П5] .

Внутри небольшого святилища пятеро змей, умиротворённо свернувшихся кольцами как бы в позе лотоса, потеснили на край алтаря золотую жабу с тремя лапами и монеткой в широкой пасти. Трепещущие огоньки свечей перед ними отбрасывали извивающиеся тени на гобелен с Буддой, Конфуцием и Жёлтым Императором в окружении небесных генералов, а благовония курились клочками ароматного дыма.

Каждая из фигурок, выстроившихся в ряд на сундучке красного дерева, своей красотой тревожила душу. Одна была слеплена из терракоты, инкрустация из жёлтого нефрита на обожжённой глине изображала чешую. Другая была из красного с золотыми прожилками янтаря с походившей на языки пламени чешуёй из рубинов и такими же огненными глазами. Третью, из полированного серебра, от горного хрусталя глаз до самого кончика хвоста покрывали искусная гравировка. Четвёртая была выточена из тёмно-синего нефрита, пара глаз напоминала бездонные водовороты в морских волнах. И наконец пятый змей из выкрашенного зелёным дерева с тончайшей резьбой.

Последний просто вылитый брат-близнец деревянного дракона моей сестры. Этот почерк я не мог не узнать, но всё же спросил:

— Подлинные?

— Без сомнения, — с религиозным почитанием во взволнованном шёпоте проговорил Сюнь Чжао, — все сделаны самим Тысячелетним монахом и в идеальной сохранности вместе с ларцом. Невообразимая удача!

Какое-то время мы простояли молча, как паломники, что на протяжении семи перерождений взбирались на вершину священной горы и наконец достигли своей цели.

— Вы должны знать, как я благодарен — снова заговорил Чжао, — Вам и силам, что сплели воедино наши нити судьбы. Вы знакомы с моими дочерями. У всех пятерых ещё прекрасный возраст. Младшенькая Джу уже в тех годах, когда её мать родила старшенькую Хон. Вы также знаете, что ни у кого из них не было мужа. Я конечно всё понимаю, наступили новые времена, но жена очень переживала из-за их замужества. Хотя, чего утаивать, и я уезжал из дому с тягостными мыслями об этом, и даже составлял для вас телеграмму с ним же.

Но что же по возвращению? Я узнаю, что каждая нашла себе избранника по сердцу. И даже не посмотрю, что лишь один из будущих моих зятьёв почитает Три учения[П6] . Ведь если бы не Ваш заказ не было бы и этого, а Вашего щедрого вознаграждения хватит и на большую общую свадьбу, и на солидное приданное для моих девочек.

— Поздравляю. Когда же свадьба?

— По весне, как отгуляем новый год и потеплее станет. И да, Вы приглашены.

— Я конечно очень рад за Вас и польщён приглашением… но при чём здесь змеи?

— О-о-о, Феликс Александрович, Вы верно не знаете историю о женитьбе Великого змея, после которой он покровительствует каждой невесте Поднебесной. Слушайте же, а я за одно русский вспомню. Поправите меня, если что…

***

Давным-давно, когда времени ещё не существовало, у Праотца всех драконов и Праматери всех змей, в которых сочетались небеса с землей, были тысячи сыновей и столько же дочерей.

Один из их отпрысков, змей по имени Ши, бился с морским демоном И Гу, что страшно досаждал жителям прибрежных селений. Яогуай со дна солёных вод насылал водовороты и большие волны, топя корабли и города, а с ночным приливом пробирался на сушу и воровал женщин и детей.

Много раз они сходились в схватке, и никто не знает сколько длилось это их сражение, ведь времени ещё не существовало. Ши ловко уклонялся от атак И Гу, нанося при этом удары своим грозным хвостом, что был смертоносен как лю син чуй[П7] и сань-цзе-гунь[П8], и как фэйгоу[П9] вместе с цзебянь[П10] . Совершив очередной выпад змею удалось выбить весь дух из громадной чёрной туши с костяными выступами на спине, что напоминали пики подводных сказ. Однако, перед окончательной смертью, злобный демон силой заклинаний вошёл в тело крохотной рыбки.

Скрывшись в норке на морском дне, он яростно воскликнул:

— О, радуйся пока можешь, ведь будет ещё время и тогда встану тебе поперек горла, не будь я сам И Гу!

А надо вам сказать, что Ши никак не мог воспринять сей угрозы всерьёз, да так и оставил жить И Гу в страхе перед чайками, рыбаками и их прожорливыми детьми. Не понял тогда змей слов разгневанного демона, ведь никакого времени ещё не существовало. Желтый Император ещё создаст его, Его Императорское Величество ещё объявит о небесной гонке, чтобы разделить дни и ночи, месяцы и годы, выкованные в кузнице Небесного Дворца.

И вот когда императорские гонцы призвали всех зверей и животных явиться при Высочайшем Дворе, Ши поспешил вместе со всеми на перегонки. Не уступая никому в прыти, только учтивость не позволила ему обойти старшего брата-дракона по имени Лон. Так он и пришёл вслед за ним шестым.

Как бы оно там ни было, братья в числе победителей возвратились в отчий дворец, где их встречали несказанно обрадованные родители. Отец-дракон подарил своим сыновьям по жемчужине, заключавшей в себе великие магические силы, которые тут же были проглочены ими. А мать-змея объявила в их честь великий пир, на который было созвано великое множество гостей. Среди чинов самого высокого ранга и просто уважаемых духов были приглашены и остальные победители небесной гонки вместе с назначенным самим Желтым императором управителем времени.

Столы ломились от сменявших друг друга блюд с яствами, а сосуды с разноцветными винами подплясывали под громкий смех гостей. В который раз из дворцовой кухни вышли слуги, вынося на длинном подносе огромную рыбину. Она долго запекалась в персиковом соусе, что один только её сладковатый запах пьянил не хуже Байцзю[П11] , а мясо вместе с костями растворялись во рту подобно мёду. Каждый взял от неё по кусочку, положил на язык, прикрывая глаза в блаженной улыбке и только один Ши подавился рыбьим рёбрышком.

А надо вам сказать, что это была та самая рыба, в которую перенёсся дух злобного демона И Гу. Ещё с тех пор, когда не было времени, он скрывался меж кораллов и уцелев смог разъесться до невероятных размеров. Уже будучи выловленным из моря он вселился в косточку силой последнего заклинания, потому-то она не распеклась, как все остальные.

У Ши спёрло дыхание так, что ни вдохнуть, ни продохнуть, ни выдохнуть. Когда острая боль пронзила его змеиное тело, только тогда он понял угрозу морского демона И Гу.

Свалиться бы ему прямо на пол, но успели его подхватить. Весь извиваясь, теряя последние силы, он никак не мог избавиться от кости, вставшей поперек горла.

Все страшно перепугались и пытались помочь, но ни у кого ничего не выходило. Никто не знал, что это было наложенное И Гу проклятие, а Ши не мог вымолвить ни слова.

Только управитель времени Бай Фа смог догадаться в чём же дело. Когда старый девятихвостый лис растолкал столпотворение и вставил вдоль всего тела Ши пять, шесть, восемь и девять серебряных игл, погибающему змею удалось извергнуть злосчастную рыбью кость. Но вот незадача, из пасти змея вместе с ней вылетели все до единой волшебной жемчужины, а вслед за ними и подаренная в тот день отцом-драконом.

Позабыв обо всём на свете, Ши бросился собирать разлетевшийся жемчуг и нашёл почти все из них, однако так и не смог отыскать той дорогой его сердцу отцовской жемчужины. Оказалось, что пока он усердно разыскивал остальные, та упала в реку и течением её отнесло далеко-далеко в мир людей.

Когда же Ши пришёл за жемчужиной, она была уже в руках рыбака, что нашёл её первым. Делать ничего не оставалось и змей сказал:

— Ладно, рыбак, повезло тебе. Давай же поступим по Небесному Закону: загадывай любое желание, и я его выполню, а за это ты вернёшь мне жемчужину.

Ши думал, что рыбак, как человек простой, тут же выменяет жемчуг на бездонный чан риса или удочку с золотым крючком, на который каждый раз клюёт рыба.

А сам рыбак подумал:

— Ох, как мне повезло! Это ж надо… надо загадать верное желание, чтобы не продешевить этакую удачу.

Так он просидел в лодке со змеиным жемчугом в руках до самой наступления вечера. Тогда пристал рыбак к берегу и понёс находку домой. Идёт по тропинке и на ходу думает, а змей за ним.

Подсказывает Ши ему из-за левого плеча:

— Ну пожелай целый флот кораблей, чтобы торговать за морем, да китов по пути ловить.

Подсказывает ему и из-за правого:

— А хочешь дом большой со слугами, чтобы тебя к нему в паланкине подносили?

Рыбак всё отвечает:

— Нет, не то… и не это… Не подсказывай!

А про себя думал:

— Повезло, так повезло же мне. Надо бы загадать верное желание, чтобы потом не пришлось жалеть.

Пришёл рыбак домой, сел на циновку и думает. А змей заглядывает в одно окно, смотрит в другое, а на ночлег укладывался, обернувшись вокруг дома в несколько раз. Так прошло семь дней, а рыбак даже во сне думал.

Не было у Ши уже сил больше ждать. Думал змей, что верно очень жаден рыбак и даже бездонный мешок золота или Императорский сан всё одно его не устроит.

— Вот тебе листок с заклинанием моего призыва. Как надумаешь, чего пожелать, сожги его и явлюсь на дым. Только смотри не затягивай.

С этими словами Ши улетел верхом на облаке, а рыбак повертел исписанный магическими знаками листок и подумал:

— Нужно загадать верное желание. Ведь не даром говориться: бойтесь своих желаний. Так ведь с дуру можно такого себе нажелать, что соседи засмеют и тогда от этой удачи ничего не останется.

Всё оглядывался змей в сторону человеческого мира, всё ждал, что вот-вот и поднимется к небу дым от его заклинания. Шли года, а рыбак думал-думал и не заметил, как состарился, ведь время уже существовало.

На смертном одре старик-рыбак сказал своим наследникам:

— Завещаю вам, дети мои, загадать верное желание.

И умер, отправившись на перерождение, так и не придумав верного желания.

А потомки-наследники всё также думали-думали и каждый из них умирая говорил:

— Нашему предку несказанно повезло, так не продешевите же эту удачу, дабы дух его, оберегающий этот дом, оставался в покое. Завещаю вам, дети мои, загадать верное желание.

Так столетия сменяли столетия. Змей совсем уже вышел из себя и наслал на семью рыбака всякие несчастья, чтобы подбить их нуждой хоть на какое-нибудь желание.

А те продолжали ходить в рубищах, жить в покосившейся хижине с дырявой крышей, ловить рыбу в дырявой лодке, носить воду из колодца в кувшине с отбитым горлышком и говорить меж собой:

— Мы уже так много претерпели, что нужно загадать по истине верное желание, дабы всё это было не зря и не прогневить духов предков, хранивших для нас волшебную жемчужину.

Ши стало очень жаль потомков рыбака, и он всё вернул, как было прежде.

А меж тем шло время и каждое новое поколение рыбака научали с колыбели тому, что следует загадать такое желание, чтобы не прогадать. С таким же завещанием они и покидали мир живых.

Один из отпрысков семьи рыбака так сильно думал над верным желанием, что верно лишился рассудка, проглотив змеиную жемчужину. Беднягу разорвало на части, которые разлетевшись над деревней по всем четырём сторонам света, окропили кровью соседние крыши и дворы. С тех пор и до ныне то селение носит имя Сюэ-юй.

После того случая Ши утратил всякую надежду дождаться сигнального дыма от этих крестьян, неуверенных в собственных желаниях. Один из победителей небесной гонки и хранитель шестого месяца вовсе не был жаден. Внутри змея было столько волшебного жемчуга, что он напоминал собой кошель преуспевающего купца. А если нанизать все его жемчужины на шёлковую нить, то получиться ожерелье, которое уместится на шее горного духа самой большой и высокой скалы. Однако именно этой, подаренной отцом-драконом за победу в небесной гонке, жемчужиной Ши дорожил больше всего. Не выполнив желания завладевшего ею смертного, вернуть её не было возможным, потому Ши страшно горевал.

И вот однажды по весне, когда Ши был зелёным и деревянным, он ощутил неумолимый зов. До него донёсся запах горящей бумаги и тлеющего волшебства, а обернувшись змей увидел где-то вдалеке столбик дыма от призывного костра.

Обрадованный Ши тут же устремился к дому рыбака, предвкушая всем своим существом возвращение волшебной жемчужины. Там он увидел красивую девушку, одиноко сидевшую на крыльце. Прелестная станом, от смоляных кос до маленьких босых ножек как обольстительница Хули-цзинь и во взгляде её было что-то от лисы. С улыбкой на румяном лице она походила на восхитительный цветок, пробившийся к солнцу сквозь худую траву.

А надо вам сказать, что прилетевший на облаке змей был весьма сильно поражён её красотой. На какой-то миг Ши почудилось, что за столько лет ожиданий — это его волшебная жемчужина обратилась в прекрасную фею. Но он знал, много чудес в Поднебесной, однако магический жемчуг, в отличии от позабытой кочосонской[П12] кочерги[П13] , ни в кого не превращается.

— Как твоё имя? — спросил Ши.

— Си Ван, — весело отвечала раскланивавшаяся девушка, — а Вас я знаю, о Великий Ши. В моём роду были искусные художники, оставившие после себя множество Ваших портретов. Вы на них так похожи! Только во плоти Вы ещё прекраснее, чем в красках на шёлке.

— Вижу были в потомках рыбака не только талантливые художники, но и отменные воспитатели, — проговорил польщённый её словами змей, — покончим же поскорее с этим затянувшимся делом. Произнеси своё желание, и я исполню всё, чтобы это ни было, а после ты вернёшь мне жемчужину.

— О Великий Ши, отыщите жениха, что пришёлся бы мне по сердцу — это и есть моё желание, — проговорила Си Ван.

Поначалу змей утратил дар речи, а затем свирепо завопил:

— И я ждал тысячу лет, чтобы услышать это?! Уж не думаешь ли ты оскорбить меня? Или по-твоему я похож на сваху?!

— О, не гневайтесь, Великий Ши, а лучше выслушайте бедную сиротку. Одна я осталась, последняя из рода, и ведь не даром говорят, что величайшее неуважение к своим родителям — быть бездетным. К тому же присмотритесь вокруг: на поросшие горькими травами огороды, прогнившие рыболовные лодки и крышу покосившегося дома, в котором нет ни одного целого кувшина. Всему этому нужна крепкая хозяйственная рука мужчины, которого у меня нет, но в котором я нуждаюсь. И дабы не нарушить завещания предков загадать верное желание, я хочу быть уверена в своём избраннике так же твёрдо, как лучник в неприступности крепостных стен за которыми он укрывается от врагов.

Послушал змей девушку, подумал и сказал:

— Слова из твоих уст в самом деле звучат разумно. Ты действительно хорошая дочь своего рода и за это будет тебе добрый жених.

Взметнулся Ши к небу и решив покончить с делом как можно скорее наловил мужчин по соседним дворам, считая, что Си Ван и этих будет предостаточно.

Выставил их перед нею в ряд и говорит:

— Ну. Си Ван, выбирай.

А та прошлась в одну сторону и в другую, словно генерал на смотре войск, уселась снова на порог, как на трон, и отвечает:

— Э-э-э не, господин Ши, так дело не пойдёт. Я этих дурней знаю — бестолковые они. И посудите сами: зачем мне муж с переломанными ногами?

— А откуда ты знаешь, что у них с ногами? — недоумевал змей.

— Так я сама переломала их дедовым посохом, когда они у меня, у бедной сиротки, попытались жемчужину Вашу отобрать!

Пригляделся Ши и действительно у всех ноги кривые, неаккуратно сросшиеся сразу в нескольких местах.

Делать было нечего. Пришлось змею лететь набирать мужчин из соседних селений. Были среди них рыбаки и охотники, скотоводы и земледельцы, но никто из них ей не понравился.

— Совсем иного мужчину я желаю видеть в своём доме. — требовательно произнесла Си Ван.

— Наверное она много о себе возомнила, с моей-то жемчужиной, и не хочет иметь теперь ничего общего с простонародным сословием, — так подумал Ши и полетел по окрестным городам.

Там он собрал в охапку мужчин из торговцев, всякого рода ремесленников и почётной городской стражи, но и на этот раз Си Ван осталась недовольной.

— Совсем иного мужчину я желаю видеть в своём доме. — не унималась девушка.

— Ишь, какая важная, — подумал змей, — верно хочет из своего желания, да из меня за одно, выжать побольше. Ну ничего, не будь я сам Ши, сын отца-дракона и матери-змеи, если не смогу исполнить столь простое желание одинокой девицы.

Полетел он в саму столицу Поднебесной, нахватал министров с чиновниками и начальника императорской гвардии заодно прихватил.

А Си Ван воротит от них нос, говоря:

— Совсем иного мужчину я желаю видеть в своём доме.

— Верно она из тех девушек, что мечтают о принцах, — усмехнулся Ши про себя и полетел в императорский дворец.

А надо вам сказать, что как раз в тот момент принц в окружении отпрысков дворянских семей прогуливался по дворцовому саду. Когда змей верхом на облаке проронил на них свою тень, все они тут же оказались подле него. Так он отнёс принца вместе с благородными юношами к Си Ван, предвкушая исполнения её желания и возвращение своей магической жемчужины.

Однако та по-прежнему осталась недовольна, произнеся:

— Совсем иного мужчину я желаю видеть в своём доме.

Даже столь завидные женихи её не прельстили, и нельзя было сказать наверняка кто пребывал в большем возмущении: принц ли со своими друзьями или притащивший их Ши.

После этого змей уже не знал, что и думать, а только носился по миру, понося Си Ван между небом и землёй:

— Привередница! Вся в своего пращура-рыбака! Хорошенькую же замену ему взрастили потомки! Столь же упряма и несносна! Не девушка на выданье, а самая настоящая лиса-оборотень, даром что без единого хвоста!

«И такая же прекрасная», — добавил бы он, но был слишком зол на неё.

Вместе с тем Ши облетел в поисках жениха всю Поднебесную, Страну утренней свежести и остальные царства по соседству. Затем перемахнул через горы на западе, принеся на обратном пути учеников волшебников с чалмами на головах. Побывал за морем из-за которого восходит солнце и где только не побывал Великий змей.

А когда закончились мужчины из рода людского, которых ещё бы не отвергла Си Ван, то таким же образом перетаскал ей всех яогуаев и йокаев вместе с духами. Даже многих своих братьев и друзей уговорил прийти к разборчивой девушке, дабы помочь вернуть ему свою жемчужину. Но… придись ей кто-нибудь по сердцу, то здесь же история и завершилась бы, но она всё ещё продолжается.

А надо вам сказать, что, будучи в сильнейшем гневе, Ши погубил нескольких сосватанных поневоле демонов из числа особо скверных, сбрасывая их с неба и расшибая о землю.

Расслабившись таким образом и успокоившись, он слетел с черных грозовых туч, приблизился к Си Ван и заискивающе произнёс:

— Видите ли, госпожа Си Ван, ещё не родился тот мужчина, что был бы достоин Вашей красоты и прочих, сулящих прелести семейной жизни, достоинств. Быть может сойдёмся на персике бессмертия, дабы Вы смогли дождаться своего суженного? А я тогда заполучил бы обратно свою волшебную жемчужину, подаренную моим отцом-драконом за мою победу в небесной гонке и потому такую ценную для меня.

Отвечала же ему девушка:

— О, нет, господин Ши, своему желанию я не изменю также, как и Вы собственному слову обещания исполнить его, чтобы это ни было. Тем более, что знаю: такому Великому змею ничего не стоит сделать это, когда уже родился достойный меня мужчина, что находиться даже ближе чем Вы думаете.

Ничего не понимающий и совершенно отчаявшийся Ши побрёл на Лисью гору, где обитал назначенный самим Жёлтым Императором управитель времени. Отпаивая несчастного змея горячим чаем, старый-престарый девятихвостый лис Бай Фа внимательно выслушал эту его историю.

— Даже не знаю, что и делать, — вздохнул Ши, — если я не выполню её желания, то не видать мне жемчужины. И ладно, если бы только это! За тысячу лет ожидания я уже кое-как смог привыкнуть. Но ведь чиновники из канцелярии Небесного Дворца обязательно понизят меня за это в звании! Какой из меня покровитель месяцев и годов, если я не могу справиться с такой мелочью, как исполнение желаний? И кто дёрнул меня оставить рыбаку листок с заклинанием призыва?! Мне стоило лишь дождаться, когда упрямый старик помрёт, а жемчуг подберёт кто-нибудь более сговорчивый. Порой кажется, что проклятие И Гу всё ещё довлеет надо мною.

Так причитал змей, извиваясь всем телом в трагические узоры, а лис слушал не перебивая, подливая себе и ему чаю.

— Почему-то об этом я даже ни разу не помыслил, — продолжал Ши, — но ты единственный кто ещё не сватался к Си Ван. Многоуважаемый Бай Фа, будь у меня колени, я встал бы на них перед Вами. Один раз Вы уже спасли мою жизнь, так помогите мне снова. Я очень Вас прошу, давайте женим Вас на ней, ведь у такого достопочтенного лиса как Вы наверняка должны быть для этого сильные заклинания. Долго она всё равно не проживёт, и вам не сложно, и мне хорошо. За это со своей стороны я готов сделать всё, чего бы Вы ни пожелали, — умолял змей поседевшего лиса.

— Не растрачивай свои силы понапрасну, — отвечал Бай Фа, — ты ещё не сдержал данного Си Ван слова, а уже даёшь мне новое. Ты действительно силён и могуществен, но только не для столь пустых дел. К тому же я никак не могу помочь тебе в этом, и не потому что я старее этого мира и десяти тысяч хаосов до него, а потому что моё сердце уже принадлежит другой.

— Как другой? Какой же из бессмертных дев так повезло?

— В том-то и дело, что она смертная, иначе бы ты узнал о ней одним из первых.

— Но кто же? Почему?

— Давным-давно, я превзошёл своего учителя, превозмог перерождение и обучился тому, как переждать закат вселенной в тихой бухте волшебных ветров и течений, дожидаясь, когда очередной первый человек снова уплотнит хаос в небо и землю.

Каждый раз она перерождается с новым именем и лицом, оставаясь при этом всё такой же прекрасной. Каждый раз мы любим друг друга, иногда родим вместе тысячелетнее дитя, и каждый раз она умирает с появлением времени, а я поджидаю Её при каждом последующем перерождении.

Как бы я хотел обучить её искусству возвышения до бессмертия, чтобы всегда быть рядом с ней, но этот путь не для неё. Не каждому дано превозмочь перерождение, не любой способен пережить вечность, а разрушение цикла её жизней не стало бы проявлением любви, а самым подлым злодеянием против её самосовершенствования. Боюсь, что это причинит вред хрупкой человеческой душе, разрушит её Дао. Тогда бы она могла утерять саму себя и перестать быть собой — той самой, которую я люблю всё больше с каждым перерождением, не ведая причины, по которой моё лисье сердце воспламеняется к простой смертной девушке.

Быть может однажды она сама придёт ко мне в ученицы, почувствовав в себе зов иного Дао. А пока я люблю её и так, ведь именно время, страдания и утраты отмеряют истинность любви и грош цена тем чувствам, что не могут пройти даже через меньшие испытания.

Одним словом, в этом деле я тебе не помощник, — с усталым вздохом подытожил Бай Фа.

— И как мне быть? — спросил Ши, потревожив молчание гор.

— То, что мы отчаянно ищем в других, иногда находиться в нас самих. В конце концов меж двух вершин Лисьей горы помимо меня находиться последний жених, что ещё не посватался к Си Ван, — утешающе ответил старик-лис.

Ши эти слова, за которые он преклонил голову пред Бай Фа, осенили. Он возвратился с Лисьей горы к дому рыбака, вспоминая по пути, что чувствовало его змеиное сердце к прекрасной девушке, поразившей его красотой и силой нрава, как даже будучи в сердцах и говоря о ней со злобой, думал про неё. Змей уже почти не сомневался, что влюблён в Си Ван с самого первого взгляда.

А надо вам сказать, что Ши желал, однако удостовериться в чувствах девушки и потому обратился в бабку-сваху.

Сгорбившись в старческом теле, опираясь на клюку, подошёл он к ней и спросил ветхим голосом:

— В этом ли доме обитает девушка на выданье, сиротка по имени Си Ван?

— Верно, это мой дом и моё имя, проходите и я приму Вас, как если бы Вы были родной сестрой моей почившей матушки — почтительно отвечала девица, — но скажите, уважаемая, откуда Вы знаете меня, мой дом и моё имя, и то что я сирота, которая ожидает суженого?

— О, молодая госпожа, мне ли не знать, когда я сваха. К тому же деланье моего ремесла и привело меня к Вам.

— Ах, уважаемая, кто же мог послать Вас ко мне, когда сам Великий Ши обыскался по всему свету и не смог найти мужчину, которого желала бы я видеть в своём доме, хотя он и находился всё это время рядом?

— Сам Великий Ши и послал меня сюда, чтобы за Вас посвататься.

— Как же это случилось? — поражённо спросила девушка.

— Я повстречала его по пути, притомившись в дороге и своими ослабевшими очами приняв за поваленное дерево. Так я и присела передохнуть на его спине.

— Да, в Вашем почтенном возрасте это совсем не трудно, ведь он как раз зелёный и деревянный. И что же он сказал?

— В глубокой своей печали он поведал мне свою историю о том, как из-за козней демона И Гу едва не лишился жизни и потерял волшебную жемчужину, что подобрал Ваш прародитель. О том, как долго он не мог дождаться желания, которое смог бы исполнить взамен утраченного жемчуга. И наконец, как он оказался не в силах исполнить Вашего желания отыскать жениха.

Несчастный змей совершенно отчаялся, ибо за неисполненное желание его ожидает понижение в звании. Чего уж говорить, стыд и срам для победителя в небесной гонке, хранителя шестого месяца и текущего года.

Так разжалобила меня эта его история, что я решилась помочь. Став расспрашивать Великого Змея, в каких местах он искал Вам женихов, по своему опыту я заключила, что не осталось более никого… кроме него самого, и сказала ему о том.

А он и говорит мне:

— Пойди и передай: сам Великий Ши, что желает вернуть жемчужину, подаренную отцом-драконом за победу в небесной гонке, сватается к госпоже Си Ван. Остался я один-единственный жених, и либо сейчас Ваше желание сбудется, либо ждёт меня понижение в ранге.

— Скажите, уважаемая, Велики Ши не потому лишь сватается ко мне, что у меня его жемчужина?

— Я прожила долгую жизнь, помогая другим созидать собственное счастье у семейного очага и хорошо разбираюсь в женихах, даже если это один из Великих Бессмертных.

Одного нашего разговора было предостаточно, чтобы понять какие светлые чувства Великий Ши испытывает к Вам от самой первой встречи. Я знаю это и могу заверить, что всё именно так.

Однако, о как часто то бывает с женихами! Он не так сильно уверен в Ваших чувствах, как в своих. Великий Ши страшиться, что его отвергнут так же, как и то множество мужчин из смертных и бессмертных со всего света, бывших до него. А так как он последний жених, и нет ни одного повода считать себя тем самым, то не желает лицезреть воочию свою страшную неудачу, когда не удастся исполнить Вашего желания. Потому-то он и прислал меня к Вам.

— О Великий Желтый император, вся его нефритовая свита, все духи защитники и хранители! — отчаянно взмолилась Си Ван, — О если бы Великий Ши знал, как я его люблю!

С самого моего появления на свет мне показывали его портреты, научая загадать верное желание. Я могла подолгу созерцать его великолепие, пока все видели в нём только источник наживы. Каждый в моём роду мечтал продать его неудачу подороже, преумножая таким образом своё везенье. Однако поколение за поколением не могли они сговориться в желаемом со своей погрязшей в жадности душой.

Только я жалела его в детстве и возлюбила в юности, тогда же когда стала бедной сиротой. Именно о таком мужчине я мечтала до дней своего совершеннолетия. Но не могла же я в самом деле сказать ему об этом, словно отдаю приказание. Воспользоваться его затруднительным положением и сочетаться с ним не по любви! Я желала, чтобы он сам пришёл ко мне, если наши нити судьбы переплетаются самым тугим узлом.

И вот теперь он томиться в печали, не ведая об этом! Нужно скорее пойти и самой отыскать избранника своего сердца.

Укажите же, уважаемая, как далеко по дороге он находиться от этого места.

— Не нужно далеко идти, госпожа Си Ван, ведь твой любимый находиться даже ближе, чем ты думаешь.

С этими словами Ши вернулся в своё прежнее обличие. Тогда он увидел с каким нежным придыханием в груди Си Ван наблюдала за его превращением, а взглянув в её глаза, почуял тепло весны, что цвела в молодой девичьей душе.

— Так, что же передать Великому Ши? Согласна ли молодая госпожа стать его женой? — шутливо произнёс змей.

— Передайте господину Ши, что я согласна стать его женой. А ещё, что теперь моё желание наконец-то исполнено! — ответила девушка и не будучи в силах более сдерживать чувств, нежно прильнула к своему избраннику.

***

— А потом Си Ван возвысилась до бессмертной и живут-поживают они с Великим Ши до сих дней в счастье. — завершил свой рассказ Сюнь Чжао.

— Хм… Действительно чудесная история, — высказался я, проведя взглядом по пяти ипостасям Великого Ши, — в таком случае пусть они остаются здесь до свадьбы Ваших дочерей.

— О-о-о, а я ведь только хотел просить Вас об этом. Премного Вам благодарен, Феликс Александрович.

— Тогда, возвратимся к прилавку, и я выпишу Вам чек на каждого из них. Золотом естественно.

— Да, конечно, — тут же поспешил старина Чжао, но чуть погодя приостановил меня посреди сада во внутреннем дворике.

Всё помню, как сейчас. К вечеру выпал колкий мелкий снежок, припорошивший голые ветви деревьев, что извивались над нашими головами.

— Может это не моё дело, вы и так щедро мне платите, — с тоном заговорщика замялся торговец древностями, — но принеся вместе с фигурками Тысячелетнего монаха в свой дом чудо, я подумал, что неспроста Вы собираете их. И эта мысль никак не даёт мне покоя. Для чего же Вам эта ваша коллекция?

— О, многоуважаемый Чжао, Вы уже достаточно много сделали для меня, чтобы быть посвящённым в некоторые тайны. Согласно преданию, если овладеть всеми рукоделиями Тысячелетнего монаха, можно управлять временем…

Примечания

[П1]Renault Monaquatre — автомобиль малого класса (семейный), выпускавшийся фирмой «Рено» в 1931—1936 гг.

[П2]Украшение окон на Новый Год в Китае традиционно для северных и центральных провинций Поднебесной. Чаще всего используется китайская техника вырезания из бумаги цзяньчжи (剪纸). Это может быть бумага любого цвета, но для Праздника Весны предпочтительнее красный цвет. Узоры из бумаги вырезают и наклеивают на двери и окна домов.

Новогодние украшения из бумаги обычно представляют собой изображения, связанные с тематикой растений или животных. Каждое животное или растение символизирует определённое желание.

К примеру, персик – символ долголетия; гранат означает плодородие; утка – любовь; сосна символизирует вечную молодость; пион – честь и богатство; а сорока на ветке сливового дерева предвещает счастливое событие, которое скоро произойдет.

[П3]Су́нгари или Сунгари́, также Сунхуацзя́н — река на северо-востоке Китая, самый крупный приток Амура по водности, впадает в него справа по течению. Река Сунгари протекает по территории провинций Гирин и Хэйлунцзян; на ней находятся города Гирин, Харбин, Цзямусы.

[П4]В китайском названии дерева кумкват (金桔树 jīnjúshù) иероглиф цзинь (金) означает "золото". А иероглиф цзю (桔) не только созвучен со словом "удача" (吉 jí), но и в написании эти два иероглифа частично совпадают: 桔.

Наличие в домах кумквата символизирует пожелание одновременно и богатства, и удачи. В период новогодних праздников деревья кумквата часто украшают дома китайцев, особенно жителей южных регионов страны: Гонконга, Макао, провинций Гуандун и Гуанси.

[П5]Китайский компас (луобань, лопань) — китайский магнитный компас, также известный как компас для фэншуй. Используется мастерами фэншуй для определения точной структуры исследуемого объекта. Школа фэншуй, использующая китайский компас, имеет название «Школа компаса» («Школа луобань»).

[П6]Три учения — конфуцианство, буддизм и даосизм. Традиционное название основых составляющих частей китайского религиозного синкретизма.

Конфуцианство, буддизм и даосизм, мирно сосуществуя в Китае на протяжении столетий, в результате образовали единую систему верований, где каждой религиозно-философской концепции отводится своя функциональная ниша, а религиозные доктрины непротиворечиво переплетаются.

[П7]Лю син чуй (кит. — «молот-метеор») — китайское гасило, холодное оружие ударно-раздробляющего действия, представляющее собой ударный груз, закреплённый на гибком подвесе (верёвке, ремне, цепи), которое иногда на другом конце имеет петлю, за счёт чего его можно надеть на руку.

[П8]Саньцзегунь — китайский трёхсекционный боевой цеп.

Представляет собой три последовательно соединённые верёвкой или цепью деревянные (реже — металлические) палки. Такая конструкция была эффективна для атаки в обход вражеской защиты.

[П9]Фэйгоу (кит. буквально: «летающие крюки»), фэйчжуа (кит. буквально: «летающие когти») — китайское гибко-суставчатое оружие. Представляло собой верёвку, к которой крепилась боевая часть в виде крюков. В целом напоминает абордажный крюк.

[П10] Цзебянь (кит. буквально: «секционная плеть») — китайское холодное гибко-суставчатое оружие, представляющее собой цепь из нескольких металлических сегментов.

[П11]Байцзю — традиционный китайский алкогольный напиток, наиболее близкий к водке.

[П12]Древний Чосо́н или Кочосон, он же Первый Чосон — считается первым корейским государством.

По «Самгук Юса» и другим средневековым корейским историческим сочинениям, было основано в 2333 году до н. э. Тангуном на берегах рек Ляохэ и Тэдонган и покрывало территорию севера Корейского полуострова и юга Маньчжурии до своего падения в 108 году до н. э.

[П13]Токкэби́ — мифические существа из корейской мифологии и фольклора.

Токкэби появляются благодаря вселению духов в неодушевлённые предметы, такие как старые выброшенные хозяйственные инструменты, например, мётлы, или предметы, запачканные человеческой кровью.