Читать онлайн
"Колония"

Так уж случилось, что родился я в ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ. Когда ракеты уже летели по заданному кем-то курсу, и, напичканные смертоносно-коварной начинкой, которая была способна – и ведь для этого её туда и запихнули – разом и навсегда уничтожить всё живое на нашей планете и вдобавок на многие столетия загадить всё неживое.

А ведь ещё накануне казалось: подобного исхода быть не должно. Из телевизионных ящиков неслась благостная информация о разрядке напряжённости и скором заключении всеобщего мира. Все эксперты лучились прекрасным настроением, наперебой предлагая вкладывать выгодные инвестиции и отдыхать на шикарных курортах.

Однако мира не случилось. Что-то не задалось на разного рода встречах на высшем и более низшем уровнях и на постоянно проводившихся переговорах.

Никак не удалось договориться о всеобщем благополучии.

И в итоге случилось – наоборот...

И в этот самый день, когда случилось наоборот, и в эту самую минуту, когда ракеты уже летели к заданной цели, моя мама, увы, я так и не смог узнать её имени, вынужденно легла на операционный стол в родильном отделении городской больницы.

И ничего нельзя было с этим поделать. Потому что – пришло время родов. Как это часто бывает – неожиданно, и отложить эту «процедуру» не было никакой возможности. Против природы не попрёшь.

Ну а когда всё вокруг начало активно взрываться, рушиться и обжигающе гореть, я издал свой первый младенческий крик.

И этот крик вполне мог оказаться последним, если бы не сердобольная акушерка. Та самая, которая не только профессионально перерезала пуповину, а могла бы всё бросить и бежать, но, рискуя своей жизнью, вынесла меня из уже полыхающего здания.

Так оно было…

Сам я этого, конечно, не помню. Да и не могу помнить. А знаю лишь по рассказам от других людей, которые сами этого также не видели, но почему-то знали об этом, и могли побожиться, что всё именно так и было.

Что случилось с моей матерью? Выжила ли она?... Вот об этом я не знал и, вероятно, уже не узнаю никогда. Да и какая мне радость от этого знания? Правильно – никакой!

Есть только факт, что я выжил в Тот день и выжил в дни последующие. Акушерка – имени её я тоже так и не узнал – поила меня из бутылочки разведённой детской смесью и кормила детским питанием из баночек, пока они ещё оставались на полках супермаркетов. Ну а потом – чем придётся. Спасибо, что не бросила, сразу и потом. А ведь могла бы, сняв разом с плеч тяжёлый груз.

И это было удивительно, что не бросила. Ведь ей было бы гораздо легче выжить без такой обузы, как я. Тем более, возможностей для этого предоставлялось сколько угодно... Но доброй и ответственной оказалась эта женщина. И в том мне очень повезло…

И очень жаль, что уже скоро она всё-таки не перенесла суровых испытаний.

И я остался один на один с суровой реальностью. Пяти лет от роду. Совсем малыш, но уже кое-что соображающий и даже кое-что умеющий.

Ведь в пять лет я уже знал главное – где и как добывать пропитание и одежду, какие лекарства могут пригодиться, если сильно поранился или подхватил жуткую простуду. А также кого следует, прежде всего, опасаться, а кому можно довериться хотя бы на время...

И поэтому, даже несмотря на свой юный возраст, имел, пусть небольшие, но шансы выжить.

К тому же к своим пяти годам я уже сформировался как весьма умелый и, что самое главное, весьма удачливый разведчик-добытчик. Несмотря на малый возраст и габариты – очень даже миниатюрные. Но как раз именно эта миниатюрность порой помогала попасть туда, куда при всём желании не могли проникать более взрослые и, естественно, гораздо более крупные товарищи по несчастью. Они просто не пролезали в крохотные отверстия между бетонных камней, образовавшиеся после обрушений перекрытий в жилых домах и торговых центрах, аптеках и разного рода промышленных и продовольственных базах.

И поэтому всё, что там находилось, на протяжении уже пяти лет так и оставалось нетронутым. Разобрать руками эти перекрытия было невозможно, а стоящие неподалёку автомобили и автокраны с тросами и стрелами по причине отсутствия в баках горючего или же из-за не подлежащих ремонту поломок оставались никому не нужным пугающим и мёртвоподобным, фонирующим остатками радиации металлоломом.

Из всей нашей колонии только я мог протиснуться в такие вот «форточки» и смело лез туда, не зная, что ждёт меня там, впереди. И никто про это не знал. Но никто никогда меня не останавливал, и никто не запрещал туда лезть.

Потому что там, впереди, обязательно находилось что-то весьма и весьма, полезное, даже жизненно необходимое для продолжения существования трёх десятков человек, не умерших сразу, переживших первые, самые трудные часы случившегося апокалипсиса и сумевших как-то приспособиться к реалиям нового мира.

И чтобы и дальше мы могли выживать, каждый из трёх десятков выживших обязан был делать что-то нужное всем и ежедневно подтверждать свою важность и полезность. Иначе могут возникнуть вопросы, а затем и претензии.

Такая наступила реальность, и изменить её мы не могли. А значит – должны были к ней приспосабливаться и делать всё, чтобы Реальность нас приняла и воспринимала не как что-то враждебное, а как своих детей.

Ещё недавно нас было больше... Да… Нас было больше на два человека. При этом – оба мужчины «периода расцвета сил», что, как высказалась одна из наших «старейшин» с позывным Пантера: «Очень важно – и по причине физической силы, и для продолжения рода».

Ведь мужчин, включая меня, на всю колонию было только восемь. Это более чем на двадцать женщин и девочек. Причём, для «второй функции» годилось только пятеро. Я и «Сучок», десятилетний парниша, которого так прозвали за то, что он любил совать свой нос «куда не просят», ещё просто «не доросли», а Приам – наш лидер – как он сам как-то выразился, «уже перерос». Несмотря на острый ум, многие знания и сохраняющуюся пока ещё физическую силу в руках, было заметно, что он уже довольно стар. И это проявлялось не только в морщинистом лице и почти полном онемении ног, но и в повторяющихся то и дело приступах «нехорошего сердцебиения». И когда с ним случались эти приступы, он на несколько часов или даже на пару дней все свои полномочия передавал Пантере. И все мы беспрекословно слушались только её указаний. И у всех нас росло предчувствие, что уже очень скоро именно Пантера станет полноправным лидером, и её слово, её указания станут определяющими на все происходящие внутри колонии процессы.

И это все считали правильным, и этому никто не прекословил…

Возможно, ещё и потому, что Пантера была дочерью Приама, а Приам был не просто лидер, но и создатель нашей колонии. Именно он со своей женой, двумя дочерьми, зятем, мужем Пантеры, старшей дочери, их маленьким ребёнком и ещё с тремя соседями по дому – стоящей неподалёку от нашего нынешнего убежища пятиэтажки, где все они и жили до случившегося удара, стали её зачинателями.

Они спрятались в подвале двухэтажного детского сада. Что удивительно, пятиэтажка «хрущёвка» после удара рухнула почти мгновенно, погребя под завалами остававшихся в своих квартирах жителей, а детсад, лет сто назад переоборудованный из барской усадьбы дореволюционной, ещё царского времени, постройки, остался почти целым. Лишь крыша слегка повредилась, приняв на себя ощетинившиеся стальной арматурой объёмные куски бетона, что прилетели со стороны рухнувших домов.

В живых остались только те, кто в ту страшную минуту находился на улице и сумел увернуться от летящих глыб и смертоносных арматурных штырей.

Большой семье Приама, можно сказать, повезло… Буквально за пять минут до Беды все они вышли на прогулку и успели дойти до детской площадки, что от стоящих рядом домов была прикрыта кронами высоких тополей.

Потому многие каменные глыбы меняли траекторию полёта и приземлялись чуть в сторонке от стоявших на детской площадке.

И это была первая победа над Неизбежным.

Ценность обнаруженного подвала в детском саду была не только и не столько в его толстых стенах, но, главным образом, в грамотно устроенной ещё в советские времена самотечной вентиляции. А ещё здесь был склад из множества полезных вещей: шерстяные одеяла и постельное бельё, подушки и ватные матрацы, кухонная утварь и лопаты, топоры и пилы. Они оставляли немалые бонусы для выживания на тот случай, если случившаяся катастрофа затянется. И по всему чувствовалось, ждать скорого наступления нормальной жизни не приходилось.

Вскоре в подвал пришли и другие выжившие: кто группой, кто поодиночке. Через год, изрядно помыкавшись по другим подвалам, свалкам и нишам под мостами, пришли и мы, с моей новой мамой, ещё недавно принявшей мои роды акушеркой. Причём, ногами пришла только она, меня, ещё младенца, принесла на руках. И прожили здесь почти год, укрываясь на ночь вдвоём одним одеялом, до её обидной смерти от обычной простуды в первом в моей жизни феврале.

После её смерти нянчили меня, что называется, всем миром, передавая с рук на руки – но никто не изъявил желания заняться воспитанием мальца на постоянной основе. Никто не решился взять на себя такую ответственность.

Впрочем, я не в претензии… Ведь у каждого свои проблемы… Ведь здесь не только выживали, но и умирали. Кто-то от болезней, кто-то от безысходности. С другой стороны, за годы, пребывания здесь, я побывал в руках чуть ли не у каждого и чуть ли не с каждым немного сроднился.

Колония росла, развивалась, постепенно обретая признаки поселения-общежития. И постепенно в нём выработались и свои непреложные правила, и свои строго-обязательные законы, предполагающие как поощрения, так и наказания за совершённые проступки. А иначе нельзя…

Главой поселения с общего согласия избрали Приама, и как первого поселившегося здесь, и как старейшего по возрасту. Правда, тогда его звали совсем по-другому – были и имя-отчество, и фамилия, и славная биография бывшего военного.

Но постепенно все эти атрибуты оказались позабыты. А им на смену пришли более простые и ясные взаимоотношения.

Что касается тех двоих, о которых уже было упомянуто, пришли они к нам вдвоём две недели назад. И стали последними членами нашей колонии… Где обитали в течение прошедших после катастрофы пяти лет – не рассказывали, да их никто и не спрашивал. По крайней мере, прилюдно.

И за эти две недели оба показали себя, что называется «во всей красе».

Несмотря на то, что пришли они вместе, люди это были по характеру диаметрально противоположные.

Один – получивший позывной Дока, видимо за свою разнообразную во многих делах умелость, тут же влился в число разведчиков-добытчиков и к нему никогда и ни у кого не было никаких нареканий. Более того, в углу подвала он идентифицировал весьма странное для непосвящённых устройство, которое опознал как остов от ручной водокачки. Правда, водокачка эта, как Дока определил взглядом знатока, неизвестно сколько лет (а может – и совсем) по назначению не использовалась. Но умелый Дока лишь пару дней поколдовал и наладил устройство. Вода побежала. Сначала, правда, была жутко ржавой, однако после интенсивной откачки появилась надежда на её пригодность даже для питья. А это значит, больше не нужно рыскать по полуразрушенным ларькам-магазинам в поисках чудесным образом уцелевших стеклянных полулитровок, ведь всё, что в пластике, пить опасно. Всё-таки радиацию никто не отменял, а через пластик она просачивается на раз-два. И поэтому вода из-под земли – настоящее чудо и спасение. И только за одно это низкий поклон Доке от всего нашего общества.

Другой пришедший оказался иного рода. И было непонятно как только он выживал за прошедшее после удара время? Уму непостижимо... Разве только благодаря Доке? Что-то их связывало, а что – я понять не мог.

Как выяснилось, этот другой не умел ничего: ни руками что-то сделать, ни что-то полезное самостоятельно отыскать. Словно привык, что кто-то всё должен делать за него. Тот же Дока.

Однажды услышал, как новопришедший, разговаривая тет-на-тет с Приамом, вдруг выдал: «Я, прежде всего, грамотный управленец. Я восемь лет проработал заместителем мэра по социальным вопросам… Моя фамилия – Левицкий. Вы, как местный житель, обо мне наверняка, должны были знать». Как будто это какое-то супер-достижение. Как будто сейчас это имеет какое-то значение.

А ещё был он крайне высокого о себе мнения и непременно желал, чтобы называли его по имени-отчеству – Константин Александрович…

В итоге Приам не нашёл ничего лучшего, как направить бывшего чиновника в пару с Докой в разведку-добычу. И вовсе не по его былым организаторским способностям, а по данным физического здоровья. Физически был он вполне здоров, да и в паре с Докой как бы «под присмотром» находился.

А вот Константином Александровичем его никто называть, конечно, не стал. Более того, с лёгкой руки острой на язык Пантеры «прилепился» к нему позывной Кал, аккурат по первым буквам фамилии-имени-отчества. К тому же, чтобы впредь неповадно было себя выпячивать и над другими ставить.

Вот только закончилось всё быстро и весьма печально.

В разведку мы ходили группами по трое или четверо. Обычно втроём, а вчетвером – если нужно разведать отдалённые точки или забрать уже найденный и подготовленный к переправке большой груз. Или же – если в группу включали новичка.

А в тот роковой поход, случилось так, что Кал с Докой пошли только вдвоём...

Недалеко пошли. Потому их вдвоём и отпустили… В магазин-павильон, где уже не раз побывали, и не единожды оттуда приносили соль, сахар и крупы. В пачках плотной бумажной упаковки.

Единственная трудность – лежала вся эта бакалея глубоко, заваленная треснувшими пополам и почти развалившимися стеклянными панелями. И достать её можно было либо разобрав все нагромождения, что далеко непросто, учитывая многоцентнеровую тяжесть панелей, либо специально изготовленными крюками, которые собственно придумал всё тот же Дока и сам же их изготовил из найденной всё в том же подвале проволоки.

Трудность заключалась ещё и в том, что для того, чтобы «нащупать» и достать всю эту бакалею крюками, требовалось время. Дело это кропотливое. Нужно умудриться не просто захватить крюком картонную пачку, но и вытащить, никоим образом не повредив упаковку.

Самым удивительным было, что эти упаковки вообще сохранились в течение пяти лет, не испортились, не впитали в себя влагу дождей и снегов, укрытые панелями, и даже черви с мошками не проникли через плотную обёртку. А ещё – не стали добычей других выживших. Ведь где-то должны были бродить конкуренты, и очень странно, что за пять лет никто из них не заходил в наш микрорайон. Как будто вымерли все во всём городе, а в живых и способных ходить остались только Приам и компания.

И хотя все понимали, что такого не могло быть, пока что воспринимали реальность с некой успокоенностью.

И поэтому их поход воспринимался как обычно-штатный.

Ведь и нужно было всего-то вытащить из-под знакомых завалов пару-тройку «чего попадётся» (муку, крупу, сахар, ещё чего-нибудь съестного в упаковке). А чтобы всё это, не дай Бог, не повредилось, по придумке всё того же Доки «хватательные» крюки были обмотаны тряпками и чем-то клейким – скотчем, пластырем или просто клеем скреплены.

И все ждали скорого возвращения добытчиков, и никто не ждал беды…

И, как потом рассказал вернувшийся в одиночестве Кал, беды, действительно, ничто не предвещало. С делом управились довольно быстро и, достав пять неповреждённых и совершенно сухих упаковок, пошли в обратный путь.

А дальше:

- Собаки на нас напали. Огромные. А, может быть, и волки. Я их не различаю… Они не лаяли и не выли.

- И много их было? – спросил Приам.

- Много. Целая свора...

Он начал говорить сбивчиво и с дрожью в голосе.

- Глаза у каждой такие… красные, словно кровавые. Рычали они сначала, окружили нас, а потом бросились со всех сторон… И Владимиру Сергеевичу – это он Доку имел в виду – прямо в шею вцепились. Я ему даже ничем помочь не смог…

- А сам-то как спасся?

- Так это… Когда они Владимиру Сергеевичу горло поранили, видимо, запах крови почувствовали, и почти все на него кинулись. Две собаки около меня остались, но я от них крюком отмахивался, отступая. Одну до крови задел. У меня на крюке её кровь осталась – брюхо прополол. А другая хитрей оказалась, бежала за мной, преследовала, но нападать в открытую не стала. Так до детсада и довела… А почти у самого входа она развернулась и обратно побежала…

- Где всё случилось?

- У детской площадки, у Большого валуна…

- Понятно… Ну иди – отдыхай!

По всему было заметно, что Приам, если даже поверил рассказу Кала, то с большой натяжкой. Отправив вернувшегося разведчика отдыхать, он тут же позвал Сыча, Конрада и Лису, которые считались у нас самыми опытными и самыми удачливыми добытчиками. А Лиса, единственная среди троицы девочка, обладала просто феноменальным чутьём на опасность.

- Нужно осторожненько всё проверить, - дал указание Приам. – Если что – ни в коем случае близко не подходить. При малейшей опасности возвращайтесь.

Потом добавил: «Жалко, я с вами идти не могу. Похоже – ноги совсем отказали».

Проблемы с ногами появились у Приама полгода назад, с того самого дня, когда его младшая пятнадцатилетняя дочь, трёхлетняя внучка и зять отравились принесёнными из магазина консервами. Не только они – ещё пять человек отравились, но хоронили троих – самых родных ему людей.

В январе дело было. В жуткий мороз, наспех одетый во что попало, вышел Приам из убежища с лопатой и прокопав в сугробе метров двадцать в сторону от здания, принялся долбить насквозь промёрзшую землю… Вышли и другие люди, предложив помощь, но глава клана прикрикнул, что у всех есть свои обязанности, которые нужно выполнять, а с погребением родных он и сам способен справиться.

Однако не справился и почти сразу после похорон слёг с сильным жаром. И в этот день впервые, колония осталось без управления. Пантера, разом потерявшая дочь, мужа и сестру, также оказалась психологически не способной принимать какие-либо решения. И случись тогда какая-то беда вроде нападения стаи бродячих псов или массовой эпидемии – судьба колонии могла закончиться трагически.

Впрочем, не случилось...

Быстро оправился Приам и вновь взял в свои руки бразды правления…

О его боевом прошлом мало кто знал. Разве только Пантера, но она никогда про это ничего не рассказывала. Молчал и сам Приам. Но чувствовалось, что удар держать умеет и командирский навык у него богатый. Не такой, как у Кала, не чиновничий, а настоящий – боевой. И чтобы не случилось личного, ответственность за общее – она выше.

Поэтому, едва спал жар, очнувшийся средь ночи Приам, тут же распорядился:

- Консервы выкинуть немедленно. А лучше – закопать, чтобы не нашёл никто.

И вновь провалился в забытьё…

Я, естественно, этого не видел. Мне рассказывали… Зато видел, как изгоняли Кала. И правильно сделали – не нужны нам такие, как он.

Случилось так… Когда Сыч, Конрад и Лиса вернулись, рассказали, как нашли тело Доки. Именно у детской площадки, у Большого валуна – большого куска разрушенной кирпичной стены, отколовшегося от девятиэтажки.

Правду о том сказал Кал. Но это была единственная его правда… Не было у Доки рваной раны на шее, не мог он сразу кровью захлебнуться, соврал об этом Кал. Струсил он и бросил товарища. Только и всего.

Собаки, действительно, были. И поселились они где-то поблизости от нас.

На следующий день после «изгнания» их видела группа Конрада, но обошлось без стычек. Повертевшись вблизи хвостатые развернулись и убежали по своим делам. Только посчитать количество особей удалось – что-то около двадцати дворняг, пара «кавказцев» и ротвейлер, который, единственный из всех, щеголял сохранившимся ошейников. И было похоже, именно он главенствовал в этой своре.

Рядом с нами возникла новая угроза. Зло, с которым предстояло либо мириться, либо как-то противодействовать, отстаивая свою территорию.

И по всему выходило, что наша пятилетняя спокойная жизнь закончилась, и в череде «принципа зебры» наступила «чёрная» полоса. Мы-то думали, что «чёрной» как раз была наша нынешняя жизнь. А она оказалась «белой».

И что будет дальше – покрыто неизвестностью.