Читать онлайн
"Тюремные Университеты"

Вероятно, никому не требуется напоминать, что официально решение СК России о возбуждении уголовного дела по ст.30 ч.1 ст.212ч.1 УК РФ в отношении меня, Развозжаева Л.М, Удальцова С.С. и Лебедева К.В., было принято после показа на НТВ фильма «Анатомия протеста 2». Этот лживый фильм, скроенный в духе геббельсовской пропаганды, стал лично для меня началом ужасных испытаний. Вероятно, только широкая поддержка со стороны разных слоёв и представителей общества позволила мне остаться в живых. Между тем, мне в дальнейшем не хотелось бы подробно разбирать саму суть уголовного дела. А хотелось бы остановиться в книге в большей степени на социально-бытовых реалиях, в которых я оказался в заключении.

Итак, фильм «Анатомия протеста 2» был показан 5-го октября 2012 года. Честно говоря, в эфире НТВ я даже не стал его смотреть: уж настолько дурацким мне показался часто повторявшийся среди реклам анонс этого фильма, что очередной глупый «слив» газпромовской телекомпании НТВ представился мне недостойным внимания. Естественно, мы обсуждали анонс фильма с Лебедевым и Удальцовым, и, как говорится, ума не могли приложить, что же они хотят показать и рассказать о нас такого, что соотечественников повергло бы в шок. Однако путём монтажа, нарезок из каких-то разновременных диалогов совершенно непонятно кого с кем, НТВ удалось создать иллюзию заговора против государства. И даже многие мои знакомые и близкие люди сперва стали задавать мне вопросы: правда ли, что вы планировали подобные мероприятия «от Калининграда до Владивостока»?

После выхода фильма в эфир буквально через несколько дней СК России назначил доследственную проверку по «фактам», изложенным в «Анатомии протеста 2». 11 октября мы были вызваны на допрос, но в первый день я на допрос не попал, потому как никто из адвокатов не смог меня сопровождать. 12 октября вместе с адвокатом Виолеттой Волковой я сходил на доследственный опрос. Странная форма – то ли беседы, то ли допроса, разгадывающаяся почти как ребус: до[следственный]прос. На него вызывают не повесткой, а телефонным звонком, и потому опрос можно проигнорировать. Вёл этот опрос сам Габдулин, сейчас он уже генерал СК. Тогда, вероятно, он был полковником, но я лично до соприкосновения с ним никак не реагировал на звания и регалии. Как говорится, судил человека по уму. На допросе мне практически сразу бросилось в глаза, что опрашиваемый хитрит, постоянно подтасовывает факты, видоизменяет мои ответы... Если я постоянно вслух шутил над всем этим действом, то Габдулин был хитро напряжён. Однако мне удалось изложить всё, что от меня пытались услышать, как оно действительно было 6 мая.

Следователь явно разочарованно зафиксировал всё, что я сказал, я расписался в протоколе и ушёл домой. В принципе, после этого опроса мне стало ясно, что, скорее всего, нас будут арестовывать. Уж слишком явно провокационное поведение Габдулина говорило об этом.

При этом я искренне не понимал, за что нас могут арестовать с точки зрения юридического права. Однако, повторюсь, ещё примерно в середине сентября, изучив социологические опросы, опубликованные в открытых источниках, мы для себя просчитали, что власть предпримет какую-то провокацию против нас, так как по опросам разных социологов, левые стали пользоваться большой популярностью. И личная популярность пролетарского политика Сергея Удальцова практически сравнялась с популярностью политика буржуазного, Алексея Навального(признан экстремистом в РФ). Для нас было ясно, что буржуазная власть не потерпит такого роста популярности левых в протестной среде, перехода повестки протеста к левым. И тогда-то ещё, до «Анатомии», посовещавшись с Сергеем, я принял решение поехать отдохнуть на Украину, в ожидании решающих битв.

Тем более, в тот период у меня были сложности с деньгами, а на Украине знакомые ребята политтехнологи, в том числе из Исполкома Левого Фронта работали на выборах в Верховную раду, и пообещали мне дать возможность немножко заработать. Но собирался я долго: всё же в Москве оставалась семья, требовалось многое тут довести до ума и жизнеспособного состояния.

На Украине я в итоге оказался 15-го октября. Проведя пару дней со знакомыми, не так результативно, как того ожидал в плане заработков, я где-то 17 октября узнал, что в РФ в отношении нас завели уголовное дела по фактам, изложенным в фильме «Анатомия протеста 2».

Сперва это всё звучало довольно забавно и не более того. Но всё же практически сразу по совету ребят, прежде всего товарища по Левому Фронту Максима Фирсова и координатора «Боротьбы», известного левого публициста Андрея Манчука, я принял решение просить политического убежища на Украине. На самом-то деле я не хотел в прямом смысле получить статус беженца, мне нужен был по большому счёту статус просителя. Этот важный статус гарантирует в случае официального запроса со стороны российских властей довольно длительную процедуру экстрадиции, и часто РФ получает отказ в выдаче того или иного гражданина, так как он уже признан соискателем убежища по политическим мотивам. То есть я исходил из того, что в случае официального запроса даже пророссийская, как её считали тогда, Украина при Януковиче - не посмеет меня выдать по такому абсурдному обвинению.

Естественно, мой оптимизм по этому вопросу основывался на моей полной невиновности, я ведь был в этом уверен, я ещё верил в остатки советской законности и соблюдения права в России!

Какое-то время прошло в переговорах с разными людьми, которые уже не раз помогали получить статус соискателя убежища разным гражданам экс-республик СССР, и не только гражданам РФ. К сожалению, нерасторопность этих людей, да и моя собственная беспечность (напоминающая поведение профессора Плейшнера в Берне в телефильме «17 мгновений весны») сыграли со мной злейшую, в итоге, шутку.

Примерно 17 октября ближе к вечеру член Левого Фронта Максим Фирсов сообщил мне, что мной интересовались, и что мне не нужно приходить к ним в офис. А накануне мы договорились встретиться в офисе украинской левой организации «Боротьба», где планировали обговорить дальнейший алгоритм действий.

Уже 18-го в офисе «Боротьбы» на Владимирской улице (в центре Киева, напротив Театра оперы, где был эсэром застрелен верный сатрап царизма Столыпин), побывали какие-то странные люди, их видел её лидер и на тот момент кандидат в депутаты Верховной Рады от «Боротьбы» Сергей Киричук. Однако, после появления тех странных визитёров, мне предложили остаться в офисе «Боротьбы», чтобы с утра я мог пойти в УВКБ ООН в г. Киев. Вернее сказать, мне дали адрес организации партнёра управления верховного комиссара ООН «ХИАС». Практика ночёвок в офисе «Боротьбы» имела место и ранее – в сентябре там ночевал пару ночей в одиночестве мой товарищ по ЛФ, с августовского съезда координатор нашего Культотдела, писатель Дмитрий Чёрный. Офис на правах коллективного хозяйства с другой киевской студенческой организацией располагался в пятикомнатной квартире 8-этажного панельного жилого дома, каких в центре Киева не так много («Боротьба» занимала лишь пару комнат – курительный деревянный балкон, кухня и вполне элитная на вид ванная в совмещённом санузле были общими)…

Когда все активисты «Боротьбы» поздно вечером покинули офис, я позвонил знакомому, Дмитрию Галкину (это наш левофронтовец из Москвы). Отличный, востребованный политтехнолог. Мы решили с ним встретиться. Договорились, где.

Я вышел из офиса, вызвал лифт. Он пришёл быстро, при этом я заметил, что второй лифт идёт наверх. Хотя время было уже позднее! Выйдя на улицу, у входа (там ещё уличный ресторан – как зовут в просторечье «стеклопакет», бордовый) я встретил какого-то странного человека, не особо приметного, но всё же…

Дойдя до метро «Театральная», это рядом, только Владимирскую перейти наискось, я заметил, что этот человек движется за мной. В метро я поступил нестандартно: дождавшись прихода поезда, вошёл в вагон и сразу же вышел. Человек, шедший за мной, стоял на платформе в нескольких вагонах от меня. Он зашёл и уехал.

В итоге я дождался следующего поезда и поехал на встречу с политтехнологом Галкиным. Сейчас уж не помню все те станции, что пришлось проехать, но это где-то не так всё далеко от центра города. У «Макдональдса» меня поджидал Дмитрий, мы поздоровались, я ему сказал о своих опасениях, и мы двинулись к нему на квартиру. Не доходя буквально сотни метров, я заметил, что человек, - вероятно, тот же самый, - идёт за нами. Обсудив этот момент с Дмитрием, мы решили, что мне нужно уходить. Я предложил встать с Дмитрием на углу дома таким образом, чтобы человек, шедший за нами, видел только Дмитрия со спины, а я как бы был закрыт углом дома. Попросил, чтобы Дмитрий постоял так пять минут, имитируя разговор со мной. Так и сделали, Дмитрий встал на углу, человек встал на расстоянии от нас, а я ушёл.

Сверив всю накопившуюся информацию, я предположил, что меня хотели взять прямо в офисе «Боротьбы». И, наверное, лифт, который шёл тогда наверх, шёл за мной уже с группой захвата.

Ехать было некуда, я решил залечь на дно: совершенно понятно, что светить документами было нельзя. На улице стояла страшно холодная для холёного Киева погода, квартиры нет, в гостиницу не сунешься: денег-то почти нет. Хлещет ледяной дождь, наступает ночь. Поехал на вокзал, там люди предлагают комнаты. Решил рискнуть, познакомился с женщиной, пошли к ней, снял комнату, не ахти какая, но всё-таки крыша над головой, и по карману…

Утром сказал хозяйке, куда мне надо, оказалось, что офис «ХИАС» совсем рядом с её домом, она вызвалась меня проводить. Шли пешком километра два-три. Ничего подозрительного не было. Хозяйка комнаты не дошла до офиса пару десятков метров, туда я вошёл один.

Меня приняли, подробно расспросили, кто я и откуда. В интернете к тому моменту уже было полно информации о заведённом на нас уголовном деле, Лебедев уже был арестован. Меня объявили в розыск, по-моему, 17 октября. С юридической точки зрения это очень важный момент, так как я уехал ранее заведения уголовного дела, а значит, от следствия не скрывался. Но позже на всех судах по мере пресечения мне вменялось то, что я якобы скрывался от следствия и был объявлен в розыск.

В «ХИАС» на меня довольно быстро завели анкету соискателя убежища, с того момента и, вероятно, по сей день с точки зрения международного права я нахожусь под защитой УВКБ ООН. Правда, в последствии, во время заключения я защитного действия этого статуса так на себе и не ощутил… Заведя анкету, сотрудники предложили какое-то время подождать в холле, что-то им нужно было с кем-то согласовать.

Я спросил, сколько у меня есть времени пока они будут согласовывать дальнейшие действия по моей анкете. Ответили: примерно полчаса. По-моему, уже в холле я попросил у сотрудницы пароль к вай-фаю, чтобы зайти в интернет с ноутбука. Но сотрудница в вежливой форме отказала мне. Поэтому я решил сходить куда-нибудь «позавтракать с вай-фаем», так как вдобавок с утра ещё ничего не ел. Завтрак в услуги съёмных квартир не входит. Узнал, что столовая в этом же здании, за углом. Туда и пошёл. Дом там Г-образный, и на противоположном углу я действительно нашёл простенькую столовую. Но в ней оказалась такая прорва народу!

Какие-то украинские солдаты, по виду срочники, просто праздный народ. В общем, наверное, обед был в разгаре. Думаю, застряну в очереди тут надолго, пойду-ка лучше, пройдусь вдоль широкой улицы, найду какой-нибудь киоск, куплю хотя бы булочку. Ну, вот так я и сходил за булочкой…

Обойдя дом уже с другой стороны, фактически сделав полный круг, я стал двигаться в сторону проезжей части. И тут почувствовал, что в моём направлении движется микроавтобус, в голове почти сразу мелькнула мысль, что это по мою душу. Вспомнил, что на секундочку в офисе «ХИАС» включал телефон, так же включал там свой ноутбук, правда, без входа в интернет. Всё это промелькнуло за доли секунд, а между тем автомобиль подъехал ко мне совсем близко, шагов десять оставалось, и оттуда выскочил здоровенный хлопец в камуфляже. Держа телефон у уха, он вдруг произнес: «А вот он, я вижу его!» и буквально в два длинных шага оказался вплотную ко мне, сгрёб меня в объятия.

Я стал вырываться, из машины выскочили ещё, зажав мне рот, схватив очень крепкими руками, затащили в микроавтобус. Кто они были, так и осталось неизвестно по сей день, но я думаю, что это сотрудники украинских спецслужб, уровня СБУ времён Януковича. Они тогда ещё дружили с ФСБ.

В авто мне на голову натянули чёрную, очень дурно пахнущую шапку, так что закрыли глаза да, наверное, и рот. Сам рот забили какой-то тряпкой, руки и ноги скрутили скотчем. В машине играл тяжёлый рок, какой-то жуткий, чёрный металл.

При этом буквально через несколько минут, робко перекрикивая украино-язычный блэк-металл, у меня зазвонил телефон. Но похитители его сперва не услышали. После первого неудачного вызова через минуту телефон зазвонил опять, тогда похитители поняли, что у меня есть телефон, обшарили меня достали и отключили его.

Позже я узнал, что мне звонили сотрудники «ХИАС» так как они в окно видели моё похищение и практически сразу отреагировали на него. Свой телефонный номер я им указал в анкете только что. После они обратились в милицию и заявили о похищении человека.

В машине со мной никто не разговаривал, на любые даже незначительные телодвижения, похитители реагировали грубо. Причем, так как рот у меня был закрыт, я фактически начал задыхаться. Я пытался как-то сигнализировать об этом похитителям, но в ответ получал оплеухи. В конце концов, мне удалось установить с ними какой-то контакт, я дал им понять, что мне тяжело дышать. Кто-то из них проинструктировал меня, что сейчас уберут изо рта тряпку, но я должен молчать. При моей попытке кричать, тряпку опять вставят в рот. Я показал глазами, что согласен. Всё это время микроавтобус продвигался по городу, вероятно, с хорошей скоростью.

После я попросил воды, при этом, возможно, прошло уже какое-то количество времени, может час, может два. Я всё время лежал на спине, на полу автомобиля с натянутой на голову шапкой, от которой всё так же исходил какой-то мерзкий трупный запах.

Мне дали попить воды из пластиковой бутылки, при этом меня не подняли, а начали заливать воду из бутылки в меня как в воронку в лежачем положении. В результате я стал захлёбываться. После этого они сообразили и посадили меня так же на полу, но в положение сидя. Сделав ещё пару глотков, я наконец напился и стал пробовать с ними разговаривать.

Я негромко стал им объяснять, что являюсь невиновным человеком, что возможно это какая-то ошибка, что занимаюсь законной общественно-политической деятельностью и меня незаконно преследуют российские власти по политическим мотивам. В ответ лишь громче стал играть тяжёлый рок. И всё же я не прекращал рассказывать о происходящих политических процессах в России и в мире, о системе своих взглядов и т.д.

Вероятно, через несколько часов я впал в полудрёмное состояние, авто всё ехало, мышцы тела затекли и, вероятно, поэтому моё сознание выключалось. Через несколько часов мне показалось, что мы подъехали к какому-то аэропорту, были слышны специфические звуки моторов самолёта. Подумал: вот сейчас меня загрузят и увезут в Россию. Автобус простоял у этого места, наверное, минут двадцать и тронулся опять в путь по дороге. Ещё через несколько часов, автобус остановился, и началась какая-то суета. Начался поиск моих документов. Я предположил, что мы подъехали к границе.

И вдруг в мой адрес последовала команда вставать, мне обрезали скотч на ногах, а позже и на руках и даже сменили шапку! На голову натянули другую, уже не пахнущую.

Мне помогли подняться и под руки вывели из микроавтобуса, сразу впихнув в другой, подъехавший вплотную дверями к двери. Так что. перебираясь в него. я даже не касался земли. В этом микроавтобусе явно были другие люди, тут иногда происходили диалоги, на явно русском языке. В предыдущей машине очень редко слышались реплики на русском, но с украинскими интонациями. Насколько я помню, именно во второй машине шла какая-то суета с документами, что-то у них пошло не так.

Позже уже от адвокатов и из материалов уголовного дела, да и из СМИ я узнал, что меня перевозили через украинский пограничный пункт «Гоптевка», это Харьковская область. При этом они поставили штамп в мой загранпаспорт, что я покинул территорию Украины, а при въезде на территорию России они штамп ставить не стали! Российский пункт пропуска «Нехотеевка», Белгородская область. Между двумя этими пограничными пунктами буквально 200 метров, примерно за год до ареста я бывал там и даже проходил между пунктами пешком! Там совершенно невозможно уйти куда-то в сторону, это на редкость охраняемый объект с высоким забором, колючей проволокой и прочими атрибутами режимного объекта.

Вот и возникает вопрос, как и почему меня провезли через российский погранпост, не поставив отметку! А ответ простой:

17 октября я уже был объявлен во всероссийский розыск и при нормальном переходе этого пункта пограничники обязаны были бы меня задержать, оформить как следует, и сдать правоохранительным органам. Но, разумеется, в планы похитителей это не входило. Им нужно было допросить меня с пристрастием без свидетелей. Оттого-то я остался в паспорте с одним штампом. Но об этом всём я догадался гораздо позже…

А пока автомобиль везёт меня по Белгородской области. То, что это именно Белгородская область, я понял, услышав белгородское радио. Уж не помню, какие включались волны, но помню, что меня удивило, что в этом автобусе ребята либо менее профессиональны, либо более самоуверенны, раз позволяют себе оставлять в моей памяти такие следы.

На какой-то момент я успокоился: ну, думаю, Россия-матушка, везут, значит, в тюрьму, тут уж не пропаду, да и, как говорится, на миру и смерть красна. Через несколько часов под колёсами стала биться дорога, сложенная из плит. Исходя из маршрута, я понял, что мы уже едем в Брянской области: дело в том, что летом 2012-го с Удальцовым мы много раз проезжали в этом направлении. Разъезжая с агитационными мероприятиями по разным регионам России не впервые, причём часто я сам был за рулём. И больше нигде мне не попадалась такая плиточная дорога, только в Брянской области, а то что я перед этим слышал белгородское радио, вообще не оставляло сомнений, где я нахожусь.

Со мной по-прежнему никто не общался, а я в свою очередь так же упрямо рассказывал своим похитителям о системе своих политических взглядов и методах нашей борьбы. Невольно агитировал своих похитителей даже в таком, казалось бы, безвыходном и незавидном положении жертвы.

Позже, уже в подвале дома, где чуть более суток меня держали и пытали до официального ареста, один из присутствующих сказал, что я, мол, хорошо подготовился к аресту и убедительно говорил, но они мне не верят, потому что им сказали, что я враг Родины. Вообще, нужно подметить, что у этих ребят постоянно проскакивали какие-то примитивные, но довольно честные понятия о патриотизме и т.д. Но, к сожалению, они явно были не философы, и достучаться до их рассудка мне не удалось. Увы, в нашей правоохранительной системе пока ещё могут появляться, и даже наиболее востребованы люди, мыслящие от общества отдельно, фрагментарно – отталкиваясь от пользы лишь своей корпорации в целом. Уж очень высок там пресловутый корпоративный дух.

Наверное, это и не плохо: мол, приказы не обсуждают, с нас начинается государство. Но с другой стороны, люди в такой системе явно превращаются в роботов и не могут отличить преступные приказы от законных. Да и важно, какое это государство, кому на пользу работает система, какому правящему классу служат роботы-патриоты. Это я считаю очень плохим явлением: наверное, это и есть та самая рабская психология, о которой так часто говорят российские либеральные мудрецы.

После не очень продолжительной поездки по плиточной дороге, машина вдруг сошла на просёлочную дорогу и явно сбавила скорость. Естественно, это моя догадка, опять же, подтверждённая многолетним водительским стажем. Доехали до какого-то дома. Меня выгружают и ведут в подвал, этого я не ожидал, скажу прямо.

Если в авто мои похитители иногда довольно доброжелательно реагировали на какие-то мои минимальные просьбы, то в подвале почти сразу начались грубые, скотские разговоры. Вообще, позже я столкнулся с такой особенностью практически всех людей в погонах, как солдафонство. Теперь я понимаю, что это не какая-то притча, а реальная черта характера почти всех служивых людей. То есть даже в быту, в обиходе, не на службе. Это полное отсутствие чувства такта, примитивные шутки, грубый, невоспитанный лексикон. В общем, дерьмо и кровь.

В принципе, наверное, ничего удивительного в этом нет, при соприкосновении, допустим, сотрудников ФСИН со своими подопечными, сотрудники вынуждены переходить с ними на один язык, на «блатную музыку». При этом, будучи и сами не богаты в образовании и духовном развитии, они не способны повлиять своим интеллектуальным авторитетом на зэков, поэтому подстраивают среду зоны под себя только «буталом» и погоном, одновременно подстраиваясь под атмосферу зоны и сами.

Так и в других сферах работы людей в погонах: они, на мой взгляд, идут по более лёгкому пути и оказываются морально на том же уровне, что и те, кого они обязаны не только содержать под стражей, но и перевоспитывать. Однако этот романтизм и гуманизм остался далеко в СССР вместе с лагерным транспарантом «На свободу с чистой совестью», с идеей перековки трудом и перевоспитания самых отъявленных изгоев коллективом, который всегда умнее и культурнее, чем индивид…

Хотя, естественно, в моём случае специфика политической ситуации, наверное, и диктовала подобный подход.

В общем, в подвале мне практически сразу стали угрожать расправой, убийством меня, членов моей семьи и т.д. Меня заковали в наручники по рукам и ногам, а между ними кинули цепь, так что я постоянно сидел в сгорбленном состоянии. Обувь зачем-то сняли, и я остался в лёгких носках на холодном бетонном полу. Вообще с момента похищения прошло уже, наверное, часов 12-15, я ничего так и не поел, не спал, не ходил в туалет, да и пил-то пару раз, совсем чуть-чуть.

Сперва мне толком не объяснили, что от меня хотят. По сути, просто читали какую-то устную импровизированную лекцию о том, что я враг России, что я перешёл Рубикон и что у них теперь есть все моральные права меня уничтожить физически. Конечно, какие-либо мои аргументы о том, что у власти находятся жулики и воры, во внимание не принимались и грубо одёргивались. То есть мне просто приходилось сидеть и слушать какую-то муть о патриотизме, и непонятно, в чём этот патриотизм должен был выражаться. Вероятно, по версии похитителей, я должен беззаветно любить грабителей и разрушителей СССР и России, и просто признать себя их частной собственностью.

Через какое-то время меня спросили, не слабое ли у меня сердце, прямо сказали, что мне поставят укол, так называемую сыворотку правды и если сердце слабое, то оно может не выдержать, либо я могу остаться дураком. У меня действительно с детства были какие-то проблемы с сердцем, о чём я им и сказал.

В итоге они решили пока мне укол не ставить, а дали попить какой-то мутноватой, чуть солёной воды. Убрали из-под ног таз, так как думали, что, если поставят укол, я могу начать блевать...

Потом потекли задушевные беседы. Я по их просьбе рассказал, какой деятельностью занимался в последний год, в том числе при участии Удальцова. Где и в каких вопросах пересекался с Алексеем Навальным (признан экстремистом в РФ)и Ильёй Пономарёвым (признан иноагентом и экстремистом в РФ). В принципе, я рассказывал им действительно практически обо всей нашей деятельности, но они лишь начинали злиться от моих рассказов и становились всё грубее. Так как получалось, что меня не за что вот так вот держать в подвале и уж тем более заводить на меня уголовное дело.

В конце концов, с их стороны стали поступать предложения написать явку с повинной по составленному ими сценарию…

Время, описанное мною, только на бумаге читается быстро. Описанные мною лишь на пару страниц события можно прочесть за пять минут, но на самом деле туда вместилось более десяти часов панических эмоций, угроз, оплеух, физических неудобств, скрюченности и даже отчаяния. Они повторяли постоянно: парень, не дури, никто не знает, где ты, тебя уже в принципе для мира не существует, твой единственный шанс спастись - это пойти нам на встречу и сделать, так как мы просим. При этом постоянно повторялось, что то, что мы напишем, ещё должен будет посмотреть какой-то суперважный человек, и этот человек в конечном итоге должен будет принять решение, буду я далее жить или нет.

В итоге я согласился написать то, что они от меня требовали, при этом подумав, что потом мне удастся отказаться от того, что меня заставили написать. Так как это в любом случае, во-первых, не будет иметь под собой никаких доказательств и, во-вторых, я исходил из того, что суды не должны принимать к сведению подобные материалы, добытые без присутствия адвоката, и тем более, если человек отказывается от них. В общем, под угрозами, примерно на вторые сутки похищения, не спавши всё это время, я начал писать под их диктовку.

Писанина шла трудно, они всё-время пытались диктовать какую-то ахинею, потом созванивались с какими-то людьми, подгоняли текст, потом расспрашивали меня о реальных наших некриминальных действиях и под эти абсолютно законные действия подгоняли какие-то свои тезисы и якобы наши планы и дела криминального характера. Их аппетит разрастался с каждым предложением. Мне стали предлагать написать, что мы хотели совершить государственный переворот, устроить теракты и т.д. От этого я стал отказываться в категорической форме.

Посовещавшись, они решили сбавить аппетиты и сделали упор в тексте на так называемых массовых беспорядках. В итоге после третьего варианта так называемой «явки с повинной» они отстали от меня. При этом практически всё это время, всё что в ней написано, мне надиктовал человек в прозрачной маске. Маска была сделана из какого-то материала чуть толще женских капроновых чулок, он сидел ко мне вполоборота, и мне хорошо был виден профиль его лица. Он почему-то часто повторял слово «позабористей», либо «поубористей», вероятно, считая, что я пишу слишком размашисто. И постоянно предлагал начать какое-то предложение с красной строки. В конечном итоге через несколько часов текст был написан.

И мне предложили зачитать этот текст на видеокамеру. Мне вручили «явку» в руки, посадили на стул и, не расстёгивая наручников, стали делать видеозапись чтения текста. В какой-то момент мне показалось, что человека, делающего запись я где-то уже видел. Правда, он был в маске, но глаза мне показались похожи. И тут у меня мелькнула мысль, что его надбровные дуги и глаза, похожи на глаза Габдулина, того самого, который брал у меня доследственные показания 12-го октября на «опросе» в Следственном комитете. Читая бумажки, я постоянно бренчал своими цепями, вероятно, этот звон попадал в аудиодорожку, и меня попросили заново зачитать тот же текст. Всего сделали два дубля. Честно говоря, я не знаю, почему эта запись так нигде и не появилась, вероятно, мой вид был настолько плох (так как я не спал уже фактически двое суток), что они просто не стали показывать такой позор, ведь там совершенно понятно, что человек зачитывает текст по бумажке находясь явно в нестандартном состоянии.

После этого меня предупредили, что скоро приедет очень авторитетный человек, от которого будет зависеть, буду ли я дальше жить и, чтобы для меня всё прошло нормально и человек распорядился оставить меня в живых, я должен подтвердить ему всё, что было написано в явке и не пытаться говорить другую версию событий. По сути, мне был поставлен ультиматум.

В общих чертах в явке было написано, что мы с Удальцовым, Лебедевым, совместно с грузинским политиком Таргамадзе и его сообщниками подготовили ряд мероприятий, направленных на проведение в России массовых беспорядков с целью смены власти незаконным способом. Так же определённую роль в наших действиях якобы должны были сыграть А. Навальный(признан экстремистом в РФ), И. Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и другие, хорошо известные уже не только в РФ, а и за её пределами общественно-политические деятели. По версии написанной «явки», именно политические активисты левых организаций и особенно члены Левого Фронта должны были играть ведущую роль в деле дестабилизации политической обстановки в России.

На какое-то время от меня все отстали и дали возможность вздремнуть перед приездом важного человека. Думаю, в дрёме прошло часа два, не больше.

Наконец, дождались большого начальника, меня посадили на узкую железную кровать с матрасом, теперь лицом в угол комнаты. Пришедший человек находился постоянно у меня за спиной, его я не видел, а только слышал его голос. Мне показалось, что он чуть причмокивает, когда говорит слова. Представился Иванычем, начал меня расспрашивать, мне пришлось ему говорить всё так, как написано в явке. Хотя, позже в процессе беседы я пытался с помощью отвлечённых тем дать понять ему, что мы, мягко говоря, невиновны, никаких беспорядков устраивать нам просто не выгодно. Но, по-моему, его тоже особо не интересовал вопрос моей виновности или не виновности, вероятно, он просто любовался результатом работы людей, учинивших мне подвальный допрос с пристрастием. При этом я был удивлён, что «Иваныч» знал какие-то подробности политических раскладов внутри различных политических групп и движений России. Даже свободно дискутировал о левом движении, назывались не очень-то известные имена: например, Денис Зоммер, Сергей Довгаль и другие.

Возможно, это была умелая импровизация «Иваныча» и он каким-то образом подыграл мне. А, возможно, данный человек был действительно специалистом из каких-то тайных влиятельных ведомств Российской системы госустройства высшего уровня.

Иваныч, в принципе, повторил мне пожелания, которые я уже слышал от силовиков в масках. Не отказываться от «явки». Тогда я, по их обещаниям, должен был получить пару лет колонии и стать их другом по жизни, при этом мне были обещаны даже преференции в дальнейшей общественно-политической деятельности.

Конечно, для меня даже после стольких часов голода, запугиваний и неудобств это были идиотские посулы, однако с того момента я хотя бы мог рассчитывать, что меня довезут до каких-то официальных структур: повезут в суд и огласят для общественности моё место нахождения. Это давало хоть какую-то надежду.

Вскоре «Иваныч» покинул подвал и люди, находившиеся рядом, стали собираться в поездку. О чём оповестили и меня.

В Москву ехали на том же микроавтобусе, который вёз меня в подвал. При этом всё время в подвале и в микроавтобусе я находился в тёмной шапке, натянутой мне чуть ли не до рта и полностью скрывавшей глаза. Но всё же снизу я кое-что мог видеть и, без всяких сомнений, авто было то же самое. Ну и, вероятней всего, мои похитители уже не менялись, по голосам я уже начинал их узнавать. Друг друга они обычно называли «командир», но пару раз, правда, промелькнули какие-то имена. Сейчас их уж и не вспомню, а фантазировать, думаю, незачем.

Кому-то может показаться что ничего существенного в подвале не произошло: мол, можно было попытаться держаться до предела и вообще ни на что не соглашаться. Но поверьте, психологическое состояние человека в такой момент, безусловно, паническое, угрозы мне не казались шуточными, физическое воздействие, путём легких тычков, содержания в одной позе фактически связанным по рукам и ногам, бессонные часы. Всё это, безусловно, повлияло на меня. К тому же, повторюсь, что я исходил из того, что в судах и даже на следствии со своим адвокатом мне удастся чисто логически объяснить, что явка это всего лишь фантазия моих похитителей.

Конечно, в книге можно было для острастки написать, что меня пытали током, ставили обещанный укол... Но мне по большому счёту хватило и тех издевательств, которые со мной проделали, для того чтобы я стал более сговорчивым. Тем более, скорее всего, если бы я не пошёл им навстречу, то они не заставили бы себя ждать с током и уколами и ещё чёрт знает с чем. Слишком высокий был «заказ» и уполномоченный этот «Иваныч», слишком большими были политические ставки в этой игре, которая 6 мая действительно выглядела для правящего класса пугающей, инугурация была под угрозой срыва. Торжественный проезд президента в бронированном «мерседесе» и его чёрного кортежа в Кремль на фоне лагеря протестующих или, не дай бог, транспарантов и беспорядков? Это же немыслимо! Вот и выглядела Москва на следующий день пустой, зачищенной, как после взрыва нейтронной бомбы. Зато инаугурация состоялась, преемственность воровской власти не пошатнулась, сверхприбыли правящего класса вышли из зоны угроз: «Россия была спасена»…

Уверен, в нашей стране арсенал пыточных устройств у спецслужб огромный, об этом впоследствии я слышал гигантское количество историй от своих сокамерников и прочих соседей по тюрьмам и лагерям. Опять же, тут нужно брать во внимание и тот факт, что мы ведь не вели какой-то жёсткой и непримиримой борьбы против власти, в смысле вооружённого восстания и т.д. Не случайно же Сергей Удальцов ходил на встречу с тогдашним президентом Дмитрием Медведевым, когда власть решила пообщаться с «болотными» оппонентами. Мы реально, а не «анатомически», по лживой версии НТВ, занимались лишь законной протестной деятельностью, ничего выходящего за рамки открытых и доступных политтехнологий и обыкновенной агитаторской работы мы не делали, и, соответственно, психологически я вообще был не готов к такому к себе отношению. Более того, я до появления в суде думал, что мной занимаются какие-то отморозки, типа чоповцев, то есть никак не мог поверить, что эти люди имеют отношение к законным структурам. То есть в моей стройной картине мира никак не мог уложится тот факт, что люди, имеющие отношение к правоохранительным структурам, способны совершать такие преступления...

Микроавтобус опять загружен, и мчит по дороге: почти сразу по плиточной. Возможно, в этот раз даже промелькнула какая-то брянская радиоволна в колонках. Далее шоссе пошло спокойнее, без тряски и поворотов, возможно, поэтому я даже уснул в относительном комфорте, по сравнению с недавним ледяным полом подвала, спал долго. И вот уже Москва, где-то на МКАД меня попросили позвонить с моего сотового в СК РФ в кабинет Габдулину и сказать, что я, мол, хочу встретиться с ним. Подробностей уж не помню, настолько был измождён. На первый звонок никто не ответил, они начали суетиться, что-то выяснять, в итоге я позвонил опять, кто-то взял трубку, я сказал человеку требуемые от меня слова, и мы поехали.

Через полчаса оказываемся в лесу, но явно в городском. Рядом две машины, наш микроавтобус и какая-то легковая машина представительского класса, тёмный цвет, вероятно BMW, хотя может быть и Ford. В принципе я ещё плохо после голодных часов и «аварийного» сна в скованном состоянии воспринимаю реальность, мне предлагают пересесть в легковой автомобиль, и только тут я понимаю, что в нём Габдулин. Авто трогается, у меня в руках мои вещи, возможно, в сумке даже мобильный телефон. Мы не разговариваем, в авто Габдулин, я и водитель. Мелькает мысль, на каком-то перекрёстке, на светофоре выскочить из машины: я же один на заднем кресле, двери не заблокированы. Выскочить и бежать в ближайшие дворы стремглав, без остановки, они же не такие спортивные оба, чтоб сразу понять, что произошло, и догнать меня? Сердце волнительно стучит, думаю: а вдруг всё же дверь заблокирована, да и сил-то уж нет на такой кросс после двух суток кошмара. Опять же, Габдулин не грубит, не угрожает, думаю: может, и правда недоразумение, может, удастся всё объяснить?

Едем в СК России, это здание мне уже знакомо. Авто пропускают на территорию, всё, тут уже бежать некуда, это уже закрытая зона. Я и не знаю, какое нынче число, мне кажется, что моя поездка из Киева длится трое суток. В кабинете у следователя узнаю, что сегодня всё-таки 21, а меня похитили 19-го. Почти сразу прошу звонка адвокату, стараюсь действовать по примерам из кинофильмов. Ведь опыта общения со следователями практически нет!

Кроме Габдулина, который периодически куда-то уходит, есть два или три других следователя, потом я их и не видел, только Тимофеева да Галкина. Просят меня дать показания под протокол и подтвердить «явку с повинной», я отказываюсь.

Они удивлены, какой-то нерусский по поведению и говору следователь пытается надавить на меня, потом начинает напоминать мне про подвал, мол, ты же там обо всём договорился. Я объясняю, что я не виновен, а те люди, что держали мен я в подвале явные преступники. Следак, похоже, не знает, что делать, я понимаю, что по какой-то причине они уже не могут на меня грубо давить, и тут я полностью отказываюсь от общения с ними, ссылаясь на 51-ю статью конституции.

Так проходит несколько часов, со мной периодически общаются по каким-то праздным, ничтожным вопросам. При этом составили протокол об изъятии вещей. Пригласили понятыми каких-то солдат. Я солдатам объясняю, кто я такой, с надеждой, что они догадаются сообщить кому-нибудь обо мне. Но мои надежды, похоже, не оправдались, более того, эти солдаты потом появлялись в каких-то следственных действиях в качестве понятых ещё несколько раз при других обстоятельствах. В протоколах я видел их фамилии по разным поводам. Как я понял уже позже, у представителей следствия, как правило, есть свои ручные понятые, которых часто используют в различных делах. Уж и не знаю, за какие шанежки следствие их прикручивает к себе...

В какой-то момент я прошусь в туалет, мне показывают, где он находится, я иду туда один, коридоры пустые, руки и ноги у меня свободны. Наверное, можно было и вовсе тихо уйти из СК, лишь где-то через минуту к двери подбегает кто-то из младших следователей и, переговариваясь с кем-то, говорит: «да вот он, в туалете, никуда не ушёл, не бойся». Думаю, значит, можно было и уйти! Конечно, на проходных человек с автоматом, но как-то можно было, наверное, его перехитрить, да и вообще можно и через забор сигануть.

Эта мысль потом крутилась у меня в голове множество раз: почему я так спокойно пошёл в туалет, когда никто меня не контролировал и арестован я ещё не был? Объяснение одно: проклятая вера в законность, в свою невиновность, ведь судьи и прочее начальство обязательно разберутся. Наивный, ещё не понимаю, с кем имею дело, что это обыкновенная политическая расправа, а впереди столько мучений и горя!

В туалете достаю телефон, где-то кто-то мне его передал, а эти следаки так и не нашли его, там украинская симка, трубка новая, пытаюсь звонить на память, приходит на ум номер Ильи Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ), пытаюсь набрать. Туалет приоткрыт, иначе нельзя, следователь замечает, бежит ко мне, требует отдать телефон, пришлось подчиниться. В общем-то, мне множество раз помогала удача, но моя несообразительность и нерасторопность не дали мне воспользоваться подарками судьбы. Лишь иногда я как-то брал удачу за рога, но об этом позже.

Всё, надежд нет, адвокату позвонить не дают, родным тоже, я официально задержан, составлен протокол, я отказываюсь от подписи. Вскоре везут в суд. Возможно, приезжает конвой. Едем в Бассманный суд, о нём я наслышан: «басманное» правосудие или, точнее, кривосудие. Уже поздно, выходной день. По-моему, в суде мне навязывают адвоката, фамилия толи Квасов то ли Басов. Явно их человек, я отказываюсь от его услуг, прошу, чтобы судья вызвал адвоката Фейгина (признан иноагентом в РФ), даю ей его телефон, судья Солопова, председатель суда приехала в выходной день. Для приличия звонит Фейгину (признано иноагентом в РФ) , задаёт ему дурацкий, вопрос есть ли у него со мной соглашение. Он вроде как отвечает «нет», ну, судья на этом и прерывает диалог с ним. Объявляет мне, что Фейгин (признан иноагентом в РФ)- не мой адвокат, так как у меня нет с ним соглашения. Я в шоке, злюсь и на Фейгина (признан иноагентом в РФ)и на всё вокруг, но злость наружу не выплёскиваю. Если бы судья спросила, может ли он сейчас приехать, чтобы осуществлять мою защиту, уверен, Фейгин(признан иноагентом в РФ) бы приехал, но судья явно хитрит, задаёт такой вопрос, который не даёт возможности ответить адвокату двусмысленно. В итоге соблюдены все юридические формальности, но, по сути, мои права явно нарушены.

Пробую добиться, чтобы нашли ещё одного адвоката, на которого возлагаю надежду, называю Дмитрия Аграновского, судья спрашивает, есть ли у меня его телефон. Нет, его номера у меня не было. Говорю про Виолетту Волкову, но следователь её отводит якобы на том основании, что она защищает Лебедева, а он вину не признаёт, а я, мол, явку написал, значит, наши позиции противоречат друг другу, на этом основании адвокат не может быть у нас обоих.

Объясняю судье, что меня похитили на Украине, что меня пытали, заставили написать под их диктовку «явку с повинной», я невиновный человек, преследуют по политическим мотивам. Говорю, что уже оформил статус соискателя убежища. Судья от этого чуть напряглась, даже переспросила об этом. Следователь несёт какую-то пургу о достаточном основании полагать, что я преступник, требует моего ареста на два месяца. Прокурор поддерживает следователя, адвокат что-то мычит, я особо его и не слушаю, понимая, кто он такой.

Объявляется перерыв, после перерыва в зал заходит какая-то девица с камерой, я ей начинаю объяснять, что меня похитили, что весь этот суд провокация, не дают связаться с адвокатами и т.д.

Девушка что-то мне пытается сказать как-то маякнуть, но я ничего не понимаю, всё очень тихо, а я практически третьи сутки не сплю. Судья прерывает диалог, выносит решение, арестовать на два месяца. Я ещё что-то говорю девушке с камерой. Меня уводят, надевают наручники, идём во двор суда к автозаку. За заборчиком вижу камеру, кричу, что меня похитили, меня пытали, полицейские ускоряют шаг, сажают в автозак.

Едем, ночная дорога, казённое железо на руках, двери, стены автозака, всё железно, лязг шум, в автозаке я один и полицейский. Я пытаюсь с ним заговорить, объяснить ему, что меня незаконно арестовали, диктую ему телефон Ильи Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ), объясняю, что это депутат Госдумы, нужно чтобы он вмешался. Полицейский с каменным лицом. Думаю, скорее всего, он никому не позвонит и ничего не передаст. Не знаю, наверное, так всё и было. Через минут двадцать мы подъехали к какому-то зданию и довольно долго около него простояли. Это была ФСБшная, бывшая КГБшная тюрьма «Лефортово». И вот автозак въехал на территорию тюрьмы, теперь я уж точно в заключении.