Читать онлайн
"Разрушительная терапия"

Я больше не помню, как чувствуется бодрость.

Каждое утро начинается с попытки встать. Это не подъём — это сбор тела по частям. Движения лишены логики, суставы будто заливает бетоном: медленно, намеренно, без права выбраться. Первые шаги — не шаги, а крошечные перемещения, почти по инерции.

Тело не болит. Оно сопротивляется.

Усталость стала фоном. Всё остальное — лишь помехи на этой частоте.

За окном стучат колёса мусорного контейнера. Кто-то зовёт собаку. Эти звуки доносятся сквозь стекло, сквозь сон — как из другой жизни. Не моей.

В моей — тишина. И только суставы щёлкают в ритме утра, только выключатель в ванной отзывается резким щелчком, как команда: «Вперёд».

Сначала я думал, что смогу её обмануть. Болезнь.

Рацион, режим, спорт, дыхательные практики — всё выглядело как контроль. Потом — терапия. Первый курс препаратов дал надежду: казалось, стало легче. Второй показал пределы. Третий — напомнил: это не борьба, а наблюдение.

Дальше началась статистика.

Процент улучшений. Риск побочек. Вариативность ответов.

— Мы попробуем новую схему, — сказал врач, не глядя мне в глаза. — Речь идёт об экспериментальном протоколе. Есть данные по безопасности, но мало практики.

Я кивнул. Не потому что согласен — просто потому что не было варианта, где я отказываюсь.

Я изучил инструкции. Прочитал всё, что нашёл. Форумы, отчёты, примеры. Побочные эффекты перечислены скупо: тошнота, бессонница, аритмия.

Примеры успешных случаев — есть.

Неуспешных — просто тишина.

Так и пишут: «Пациент выбывает из исследования». Без подробностей.

Я не спрашиваю, стоит ли.

Я спрашиваю: а если не сработает?

И — а если станет хуже?

Меня не пугает боль. Я привык. Меня пугает неопределённость. Она не режет, не колет. Она точит. Медленно. Без звука.

Мне тридцать пять. Это слишком рано — жить между дозами, симптомами и циклами терапии.

И слишком поздно — верить, что всё ещё впереди.

Тревога не кричит. Она звучит как тихий звон, не прекращающийся ни днём, ни ночью. Он не нарастает, не стихает. Просто есть.

Иногда я думаю, что он идёт не снаружи. А изнутри. Из-под пола.

Как будто что-то включилось. Или кто-то.

Как будто меня наблюдают.

Я не уверен, что боюсь.

Просто больше не верю в облегчение.

***

Первую дозу я принял утром.

Без ритуалов. Просто вода, капсула, глоток.

Вкус — никакой. Ощущение — как в процедурном кабинете: чисто, холодно, безлично.

— Реакция может быть не сразу, — сказал врач, не отрывая взгляда от экрана.

Я кивнул.

— Возможны изменения в состоянии. Физические. Эмоциональные. Мы отслеживаем.

Он говорил спокойно, без нажима. Тон — нейтральный, как будто зачитывал протокол. Словно не со мной, а про меня.

И это меня устраивало. Мне не нужны были заверения — только данные.

Данные были.

Пока он продолжал, экран за его спиной чуть дрогнул. Едва заметное мерцание. Как будто на секунду соскользнуло изображение, будто кадр ушёл вбок — и тут же вернулся.

Не мигание. Не глюк. А именно соскальзывание — как старое видео.

Врач не отреагировал. Или сделал вид.

Я тоже не стал спрашивать.

Эта попытка — не продолжение прошлых. Не часть цепочки.

Новая переменная. Новый эксперимент.

Так проще: без багажа разочарований. Только вводные, гипотеза и наблюдение.

Я написал врачу, что готов соблюдать протокол. Что буду фиксировать все симптомы.

Он ответил коротко:

«Принято. Будем отслеживать.»

Без «удачи», без «держитесь». Просто — факт. И этого достаточно.

Мне не нужно облегчение как награда.

Мне нужно — тишина.

Чтобы утро не начиналось с вопроса: а не стало ли хуже?

Пока изменений нет. И это — нормально.

Главное — не заполнять пустоту тревогой.

Главное — не придумывать то, чего нет.

Психика любит играть в прогнозы. Я — нет.

Я решил.

Всё, что было до — шум. Это — начало отсчёта.

Если придётся, я начну считать время отсюда.

***

Сначала — звук.

Щелчок, будто выключатель где-то за спиной. Едва слышный, но точный. Я обернулся машинально — пусто.

Тишина, книги на полке, ноутбук в спящем режиме. Свет от уличного фонаря нарезал комнату на геометрию теней. Я списал всё на старые трубы, на дом, который дышит по-своему.

Рациональное объяснение — как болеутоляющее: не лечит, но помогает выдержать.

На следующий день — движение. В углу зрения, как насекомое, промелькнувшее в тишине. Резкий поворот головы — и ничего.

Я проверил свет, угол падения, жалюзи. Всё совпадало. И всё же что-то не укладывалось.

Свет не двигается так.

Я вышел в аптеку. Закончились фильтры для воды и ватные диски — мелочи, но нужные.

Очередь небольшая. Кассир знакомый.

Я не хотел смотреть на людей. Их лица будто немного... разъехались. Глаза двигались не синхронно с голосами. Как будто кто-то плохо склеил видео — звук опередил изображение на долю секунды.

Когда кассир пробил товар и сказал «Хорошего вечера», я поймал его взгляд — точнее, попытался. Он смотрел на меня, но казалось, что его взгляд проходит сквозь, как будто не я — а просто координата.

В инструкции это называлось галлюцинаторные эпизоды. 2–4% случаев. Я читал. Я знал.

Я не думал, что попаду в этот процент. Но и не верил, что смогу обойти статистику.

На третий день стало... точнее.

Не образы. Не видения.

Присутствие.

Будто кто-то стоит в углу комнаты. Не двигается. Не дышит. Просто есть.

Я не видел — но ощущал почти физически, как изменение давления в ушах перед грозой.

Рациональная часть требовала доказательств. Сознание кричало: «этого быть не может». Но тело реагировало иначе. Оно знало.

Я не паниковал.

Я сел. Записал:

День третий, ощущение наблюдения, краткие импульсы в звуке, визуальные искажения по периферии поля зрения.

Материал для врача. Материал для меня.

Я не остановил курс. Всё ещё в пределах нормы. Сознание ясное, мышление целостное.

Возможно, это не препарат. Возможно, это я.

Я сплю меньше, думаю больше, живу под микроскопом — и сам же держу линзу.

Но есть один нюанс.

Эти явления... они не пугают.

Они встроены. Логичные в своей нелогичности. Не враждебны.

Иногда, когда становится совсем тихо, я ловлю ощущение, что мог бы — не услышать, нет — понять их.

Без слов. Без звука. Просто — как общее напряжение пространства.

Это и пугает. Не сами образы.

Пугает то, как легко я готов им поверить.

Я продолжаю курс. Это решение не подлежит пересмотру.

Если потеряю контроль — отменю.

Пока — фиксация, наблюдение, выдержка.

Если за улучшение нужно платить, я заплачу.

Мне нужно, чтобы это сработало.

***

Сначала я стал пропускать.

Мелочи. Дата на письме. Неснятая с плиты кастрюля. Несохранившийся файл.

Обычная рассеянность. Я списывал на усталость. Позже — на препарат.

Но потом стало больше. Слишком много. Пространство начало смещаться.

Я мог поклясться, что светильник на потолке висел чуть левее. Что стул стоял иначе.

Поначалу я сверялся с фотографиями. Потом — просто перестал ставить вещи на свои места. Так проще. Так не с чем сверять.

Галлюцинации вышли из тени.

Теперь они не краем глаза. Не в отражениях.

Они — прямо. Внутри линии взгляда.

Иногда я иду по коридору — и кто-то уже идёт навстречу. Лицо без деталей. Размытый профиль. Как изображение на стекле, по которому потекла вода.

Я пытался говорить. Проверить: реальный или нет.

Ответа не было.

Они просто смотрят.

Без угрозы. Но и без мотива.

И это хуже. Потому что непонятное всегда страшнее враждебного.

Однажды ночью я вышел за водой. Свет в коридоре был тусклый, чуть пульсирующий.

Он стоял в трёх шагах от меня. Смазанный, как в расфокусе. Не двигается. Не дышит.

И я тоже.

На мгновение всё замерло — воздух, время, звук.

Я даже не моргнул. И всё равно — он исчез.

Не растворился. Не исчез.

А ушёл сквозь плоскость, как глюк в графике, как если бы реальность отрисовалась заново, но уже без него.

И всё же что-то осталось.

След. Как ожог без боли.

Теперь я почти не читаю.

Буквы теряют форму, словно отскакивают от взгляда.

Музыку тоже выключаю.

Кажется, в ней — ещё один слой. Еле слышный, как подпороговый голос, встроенный в фон. Он повторяет фразы, которых я не понимаю, но ощущаю.

Я не хочу слушать.

Снаружи хуже.

Я стал избегать улицы.

Мир — будто менее достоверен, чем мой собственный коридор.

Люди двоятся не телом — эмоциями.

Говорят одно, а лица в это не верят. Или наоборот.

Интонации ломаются, как испорченная запись.

Раздражение сменяется тревогой. Потом — пустотой.

И я просто возвращаюсь домой.

Теперь я фиксирую время.

Записи: когда заснул, когда проснулся, когда пил воду, когда почувствовал «наличие».

Это — якорь. Даже если иллюзорный.

Я понимаю: это симуляция контроля.

Но даже иллюзия лучше, чем хаос.

Устойчивость уходит.

Не обвалом — трещиной. Как лёд, который всё ещё держит, но уже поёт под ногами.

Иногда внутри щёлкает. Не звук — ощущение. Как будто что-то внутри переключилось.

В эти моменты я не уверен, что нахожусь в текущем моменте. Не уверен, что время вообще течёт.

Есть один, кто отличается.

Не силуэт, не лицо.

Звук.

Где-то на границе слуха — хриплое дыхание. Ровное, спокойное. Как будто кто-то спит в другой комнате.

Но я один.

Я проверял.

Каждую ночь.

Я продолжаю лечение.

Не потому что верю. Не потому что надеюсь.

А потому что отказ — это признание.

Признание, что ничего не работает. Что всё, что я чувствую — просто распад.

А пока я продолжаю — я в процессе.

Пусть и не туда.

Пусть и в тишину.

Но хотя бы не в пустоту.

***

Я начал избегать звонков.

Сначала — случайно. Пропущенные уведомления накапливались, как пыль в углу.

Потом — намеренно. Я не отвечал.

Не потому что не хотел. А потому что не знал, как объяснить то, что сам не могу удержать в голове дольше нескольких минут.

Как рассказать о шорохах, которые не оставляют следов на записи?

О взглядах, которые не исходят ни от кого конкретного?

Когда кто-то всё же дозванивался, я отвечал коротко.

Голос звучал чужим, механическим. Слова будто шли не из меня, а через меня.

Разговоры кончались тупой пульсацией в затылке, как от перегрева.

Потом я заметил, что каждый раз забываю, как отключить вызов. Просто смотрю на экран, как будто впервые вижу этот интерфейс.

Пальцы зависают в воздухе, пока мозг вспоминает, что нужно делать.

С матерью — сложнее.

Она приходила дважды.

Сидела молча, с чашкой в руках, как будто держит не чай, а предлог.

Смотрела так, как будто ждёт от меня не слов, а... признаков.

Когда я двигался, она чуть вздрагивала — почти незаметно.

И я вдруг понял, как много в ней тревоги. Не за меня. А передо мной.

Как если бы я был кем-то, кого она уже не узнаёт — или наоборот, вдруг узнала.

В последний раз, уже на пороге, она остановилась и сказала:

— Ты ведь слышишь его. Особенно ночью.

И ушла, не пояснив.

Я стоял в коридоре долго.

Мне было не страшно.

Было... знакомо.

Словно это не она сказала, а я — вспомнил.

Что-то из детства. Из темноты. Из тех ночей, когда я просыпался, не зная почему. И она сидела рядом, не включая свет.

Теперь я почти не смотрю людям в глаза.

Там — что-то лишнее. Слепок, который не принадлежит никому.

Иногда — я. Но не тот.

И если они смотрят в ответ — я отвожу взгляд. Не хочу знать, что они видят во мне.

Дни стали узкими.

Кровать — кухня — окно.

Шторы я больше не открываю.

Улица — плоская, будто декорация, забытая после съёмки.

Иногда я стою перед зеркалом. Не чтобы смотреть. Чтобы проверить.

Отражение должно быть.

Оно есть. Но не всегда одновременно со мной. Иногда оно моргает не в такт.

Иногда улыбается, когда я — нет.

Тогда я отворачиваюсь.

Шёпот усилился.

Не слова. Просто фон. Как радиопомехи, но со структурой. С направлением.

Он начинает звучать сразу после заката.

Я пытался записать. На диктофон. На телефон.

Результат — тишина. Полная. Чистая.

Значит, он во мне. Только во мне.

Я перестал верить ощущениям.

Звук за дверью — не значит, что кто-то есть.

Шаги в коридоре — не попадают на камеру.

И я не знаю уже: это наблюдение, или домысливание.

Где проходит граница?

Я пишу.

Всё подряд: даты, симптомы, детали, фрагменты мыслей.

Это не для памяти. Это — сверка. Чтобы видеть, что последовательность ещё держится.

Пусть даже её удерживаю только я.

Пусть она — фальшивая.

Иногда я думаю, что никогда не был частью.

Ни разговора, ни комнаты, ни общества.

Я всегда стоял в стороне.

Просто раньше это было не так заметно.

***

Я начал подозревать неладное на третьей неделе.

Галлюцинации больше не были фоном. Они встроились в день, нарушили рутину, подменили логику.

Предметы — двигались. Голоса — звучали из выключенного телевизора.

Я знал, что это ненормально. Но чувствовал — почти ничего.

Как будто организм смирился. Сдался. Перестал различать симптом и норму.

Я отложил дозу. Просто не выпил. Положил капсулу обратно. Хотел посмотреть, что изменится.

Через сутки — дрожь. Температура. Рвота.

Это было похоже на ломку. Не физическую — экзистенциальную.

Тело требовало препарат, который, как говорили, «не вызывает зависимости».

А если это была ложь?

А если всё, что я принял — не вещество, а убеждение?

На третий день я понял, что больше не выдержу изоляции.

Я решил вернуться.

Найти врача. Посмотреть в глаза и сказать:

«Это не помогает. Это ломает.»

Я приехал утром. То же время, та же дверь.

Но здание будто изменилось.

Без вывески. Без охраны. Без движения.

Ресепшн — пуст. Только женщина в очках, за стеклянной перегородкой.

Она взяла мою анкету, долго на неё смотрела, не поднимая глаз, потом сказала:

— Простите... вашего имени нет в базе. Вы уверены, что были у нас?

Голос внутри дернулся: молчи, не паникуй, держи опору.

— Я приходил, — сказал я. — Несколько раз. Третий этаж. Там кабинет... с матовым стеклом. Врач — лет сорока пяти. Рыжеватые волосы. Он говорил, что препарат...

Я замолчал. Зачем я это всё объясняю? Ей? Себе?

— Как его фамилия? — спросила она. Спокойно. Даже заинтересованно.

Я назвал. Медленно, по слогам.

И вдруг ощутил холод внутри: а если ты сейчас назвал имя, которого нет?

Она посмотрела в экран, нажала пару клавиш, потом пожала плечами:

— Нет. Такого врача у нас не было. И такого назначения — тоже.

И, чуть помедлив:

— Может, вы путаете с другим центром?

Голос у неё был ровный. Но в глазах — будто что-то дрогнуло. Или я придумал это?

Что, если она врёт?

Что, если я никогда сюда не приходил?

Что, если этот препарат — плод чего-то, что давно вышло из-под контроля?

Я стоял, не двигаясь.

На панели за её спиной — моё отражение. Размытое. Почти прозрачное.

На миг показалось, что его вообще нет. Только свет. И пустота.

На следующий день я стал искать рецепт. Бумагу, подписанную врачом.

Ничего. Ни в ящике, ни в коробке с документами.

Пропало и электронное письмо с подтверждением.

Почта — пуста. Ни одной переписки. Ни одного следа.

Я начал думать: я это выдумал.

Но тогда — откуда симптомы?

Откуда баночка с капсулами?

Я держал её в руке. Холодное стекло.

На этикетке — название, которое я наизусть знал.

Я ввёл его в поиск.

Ноль совпадений. Ни статьи. Ни упоминания.

Как будто вещество никогда не существовало.

Внутри — дрожь. Не испуг. А распад.

Всё, что происходит, больше не принадлежит мне.

Как будто я живу эпизод чужой жизни, случайно встроенный в мою.

Я не знаю, что реальнее: галлюцинации, или пустота, которая осталась после них.

***

Я вернулся домой ближе к вечеру.

Шёл пешком — почти час. Общественный транспорт казался небезопасным: слишком много лиц, слишком много глаз.

Я знал, что дома будет тише. Но всё равно закрыл дверь на два замка, проверил окна, выключил телефон.

Тишина встретила меня, как обещание. Не как утешение.

Всё было на своих местах.

Кружка на столе. Ключи в миске у входа.

Мебель — неподвижна, как экспонаты.

Но что-то изменилось. Пространство будто отвергало меня. Я не чувствовал себя здесь.

Как будто вторгся в чужую жизнь, с непрошеной памятью.

Я прошёл мимо стола. Локтем задел кружку.

Она не упала.

Она исчезла.

На мгновение.

А потом — снова стояла на месте. Или... точно такая же. Я не стал проверять. Не дотрагивался. Не смотрел.

Я сел на край кровати. Попробовал сосредоточиться.

Проанализировать. Построить связку: событие → реакция → объяснение.

Но разум распадался. Мысли рвались, как обрывки перфоленты.

Каждая тянула за собой страх.

И тогда я почувствовал его.

Не увидел — почувствовал.

Сначала — давление в груди.

Потом — дрожь в пальцах.

И только потом — силуэт.

Он стоял в дверном проёме, между кухней и коридором. Не шевелился. Не говорил. Просто смотрел.

Я замер. Не моргнул.

Мне казалось: стоит мне отвернуться — и он подойдёт ближе.

У него не было лица. Только форма. Присутствие.

Но это было самое реальное, что я ощущал за последние дни.

Он не издавал звуков.

Но его тишина была болезненной.

Она разрезала. Без угроз, без слов. Абсолютное присутствие, которого нельзя вынести.

Я потянулся к выключателю. Остановился.

Я знал: если включу свет — и он всё ещё будет там...

Это будет конец.

Я оставил комнату в полутьме.

Попытался что-то сказать. Хоть что-то. Разрушить тишину голосом.

Но горло сжалось. Воздух стал вязким. Ни один звук не прошёл.

Только слабость в ногах. И стук крови в ушах.

Руки дрожали. Мне вдруг захотелось — как в детстве — позвать маму.

Но я даже не помнил, как звучал её голос.

Я больше не был уверен, что этот человек, здесь — я.

Через несколько секунд он исчез.

Просто — не стало.

Как будто его никогда не было.

Но он оставил след. Не страх.

Что-то глубже. Как шрам, который не видно, но который болит в дождь.

Я лёг на кровать, не раздеваясь. Закрыл глаза.

И тут — снова.

Он. Уже ближе.

Не в дверях. Рядом.

И я понял:

Это не эпизод.

Не побочный эффект.

Он — часть меня.

Теперь — навсегда.

***

Экран светился тускло, будто выгорал изнутри.

Обычный анонимный форум. Серый фон, чёрный текст. Поток чужих историй — о страхах, симптомах, попытках объяснить необъяснимое.

Я читал их несколько дней подряд. Молча.

Не потому что мне нечего было сказать. Просто ещё не пришло время.

Сегодня — пришло.

Руки дрожали, но это уже ничего не значило.

Я начал печатать. Сухо. Без эмоций. Только факты.

Курс лечения. Побочные эффекты. Галлюцинации. Фигура в дверях.

Пустая клиника. Молчание системы.

Потом — главное.

«Я больше не контролирую происходящее. Не уверен, существую ли ещё в привычном смысле этого слова. Сегодня вечером я собираюсь уйти. И да, он рядом. Он наблюдает за мной прямо сейчас».

Я перечитал. Вслух.

Звучало... почти буднично. Как техническое уведомление.

Я нажал «опубликовать».

Короткий щелчок.

Страница мигнула.

Сообщение появилось первым. Без имени. Без реакции. Пустота.

И вдруг — среди прокручивающейся ленты — фраза.

«Иногда тишина говорит громче, чем крик».

Я не писал этого.

Но узнал мгновенно.

Эти слова — мои. Где-то. Когда-то.

Я смотрел на них, и сердце сжалось.

Я уже был здесь раньше.

Я моргнул — и строка исчезла.

Как будто её не было вовсе.

Я обновил страницу — впустую.

Лента бежала дальше. Чужие признания, чьи-то страхи.

Как вода, смывающая всё.

Курсор мигал.

Сам.

На пустой строке.

Позади поскрипел пол. Тихо. Как выдох.

Я не обернулся.

Не имело смысла.

Он пришёл.

В последний момент я захотел добавить ещё одно предложение.

Не спасительное — просто живое.

Но пальцы не слушались.

И курсор уже двигался сам.

Сообщение ушло в поток.

Растворилось.

Теперь — тишина.

Только пульс в ушах.

Только ожидание.

Исчезну ли я — или просто стану чем-то иным — я не знаю.

Но если тишина говорит — возможно, она говорит обо мне.