Читать онлайн
"Монстр"

«Она пыталась убежать, глупая. Кричала, звала на помощь.

Я помню свой самый первый удар ножом в её спину. Нож будто бы наткнулся на камень, угодив по позвоночному диску. Как же удивительно прочны человеческие кости!..

Кровь… Она совершенно не такая, как показывают в фильмах. Она гораздо гуще, ярче, а ещё — невероятно тёплая.

Одного неловкого удара хватило, чтобы сбить с ног эту мерзкую девчонку. Она упала на колени, упёршись руками в мокрый асфальт.

— Не убивайте меня! Пожалуйста…

Взмах руки, и лезвие рассекло кожу на её правой лопатке.

Получай, дрянь. Ты это заслужила.

Вид окровавленного тела не приводил меня в ужас. Напротив, меня охватывала эйфория от одной только мысли, что целая человеческая жизнь только что оборвалась из-за меня…»

— Милок, а сам-то ты чьих будешь?

— Лагутко я, Александр, но можно просто Саша, — подобострастно ответил я.

Бабушки на лавочке у подъезда — это НКВД местного значения. Нельзя просто так пройти мимо них, если не хочешь ходить с клеймом наркомана или сутенёра до конца своей жизни.

Как правило, всегда хватает лишь вежливого «здравствуйте».

Но не в этот раз. Эти две бабульки неопределённого возраста оказались более чем любопытными и словоохотливыми.

— Марьин сын, что ль?

— Да. Мама умерла, и я решил вернуться. В родные пенаты, так сказать.

Старушки заохали, загалдели.

— Неисповедимы пути твои, Господи, — вздохнула одна из них, вытирая проступившие слезинки уголком накинутого на плечи платка. — Отмучилась, стало быть, Марьюшка. Может, и к лучшему, с детства болезная была…

— Свят, Зинаида. Что ты несёшь, дура старая? Мальчишка-то вон какой получился: статный, красивый, прям жених! Не зря Марья-то страдала. Шурочка, а ты помнишь меня? Я соседка ваша бывшая, Светлана Михайловна, «тётя Светик», как ты меня называл. А это Зинаида Павловна, нянечкой в детском саду работала. Ой, да что я говорю, ты, наверное, и не вспомнишь сейчас.

Я улыбнулся. Эти две маленькие сморщенные бабушки вызывали у меня необъяснимую симпатию. Впервые за всё время с момента приезда в город моего детства я ощутил, что приехал домой.

Я не помнил этих женщин, и это было неудивительно, ведь мать увезла меня отсюда, едва мне исполнилось три года.

— Сколько лет прошло, Шура? Все тридцать, если не больше. Такой взрослый стал. Ты один или с семьёй приехал? Детишек сколь?

— Один, тётя Светик. Пока не сложилось у меня с семьёй. Не получается как-то.

— Вот проблему нашёл, — Светлана Михайловна игриво ткнула локтем в бок свою подругу. — У нас тут девчонок годных — пруд пруди, не успеешь оглянуться, как свадьбу тебе сыграем!

— Да погоди ты, старая, — отмахнулась Зинаида. — Мальчонка ещё с дороги не отдохнул, а ты уже накинулась на него со своими девками! Сашок, а ты уже устроился здесь? Или, может, тебе угол нужен на первое время? Так я пущу, у меня целая комната пустует.

— Нет-нет, спасибо, — ответил я. — Я снял квартиру на четвёртом этаже, там ещё Смирновы жили, помните их?

Бабушки дружно перекрестились.

— Смирновы? А кто ж их тут не помнит? Как забыть этот кошмар…

— Иди с Богом, Шурочка, — быстро сказала Светлана Михайловна. — Заболтали мы тебя, а ты устал, небось.

Я не стал спорить. Попрощавшись со своими собеседницами, я отправился к себе в съёмную квартиру.

Честно говоря, я не питал особенного интереса к событиям, что произошли в этом маленьком городишке несколько десятков лет назад, и уж тем более, мне не хотелось тратить время на откровенные сплетни.

Я чувствовал себя жутко уставшим, и уже не совсем понимал, зачем я сюда вообще приехал. Может быть, после смерти матери я как-то более остро ощутил одиночество?

Этот город, хоть он и был для меня практически чужим, всё же мне нравился своими маленькими тихими улочками и приветливыми местными жителями. Он помнил меня и мою маму.

Квартиру я нашёл быстро, едва сошёл с поезда. Прямо на перроне была установлена стойка, на которой пестрели объявления.

Меня удивила явно заниженная цена за аренду, но, как только я переступил порог этого чудесного жилища, я понял, в чём подвох. Квартира была в ужасном состоянии. Похоже, ремонта в ней не было никогда, а если он и проводился, то лет пятьдесят назад. Я увидел пожелтевшие, местами отклеенные от стен бумажные обои, деревянные полы с облупившейся краской, заржавевшую сантехнику и кучи различного хлама на кроватях, книжных стеллажах и допотопных сервантах.

Риелтор сообщил мне, что нынешнему собственнику совершенно наплевать на внутреннее содержимое квартиры, поэтому я могу сделать с ней всё, что мне только захочется, например, выкинуть на помойку то, что мне покажется ненужным.

Этим я и занялся в первый же день своего проживания тут. Я купил в местном магазине прочные мусорные пакеты, перчатки и кучу жидких средств для уборки и дезинфекции помещений.

Я уже знал от риелтора, что предыдущими жильцами были мать и сын, которые умерли по неизвестным ему причинам, и квартира досталась в наследство какому-то их дальнему родственнику, который не очень-то ей обрадовался, но всё же решил заработать на ней, дав объявление в местную газету.

Моей самой первой странной находкой в процессе уборки стала большая серая папка, которую я открыл из чистого любопытства.

«МОНСТР ПРОДОЛЖАЕТ СВОЁ КРОВАВОЕ ДЕЛО» — этот заголовок газетной статьи сразу бросился мне в глаза. Собственно, всё содержимое папки и состояло из аккуратно вырезанных фрагментов страниц печатных изданий. Изучив некоторые из них, я понял, что все они посвящены одному и тому же человеку — серийному убийце по прозвищу «Монстр», который зверствовал в городе в конце 80-х.

Его настоящее имя тоже было мне уже знакомо. Александр Смирнов.

Мне даже показалось немного смешным то, что я заселился именно в его квартиру. По крайней мере, никакого священного трепета, страха или просто тревоги я не испытывал.

Бегло просмотрев верхние вырезки, я откинул папку в сторону, в кучу разного старья, что претендовало на выброс в первую очередь.

Буквально краем глаза я успел заметить, как из неё выпала тетрадь.

«Вид крови пьянит не хуже алкоголя.

Это как зависимость, но намного сильнее, скорее, это одержимость…

Сегодня было легче. Появился опыт, что ли.

Длинные женские волосы крайне облегчают работу. Главное — собрать их как можно выше от затылка, сжать в кулаке и с силой притянуть к себе. Тогда шея этой шлюхи у тебя как на ладони. Можно поиграть с ней, водя лезвием ножа по горлу, делая небольшие надрезы и оттягивая момент прерывания жизни, момент наивысшего наслаждения.

Она билась в истерике, обещая сделать всё, что я только захочу, если я оставлю её в живых.

Милая, ты и так это уже делаешь. Ты умираешь».

Что?..

Интересно, кому принадлежат эти рукописи?

В ту же секунду меня прошиб холодный пот. Это же… Нет, не может быть.

Когда Смирнова арестовали, квартиру в любом случае должны были обыскать. Эта тетрадь, а вернее, её часть, так как титульный лист и несколько первых и последних её страниц отсутствовали, лежала на видном месте, в папке на книжной полке в гостиной. Её должны были найти! Ни за что не поверю, что исповедь серийного убийцы все эти годы пылилась в его квартире. Почему он никому не рассказал о дневнике? И какую ценность имеют эти записи сейчас, спустя столько лет, когда все участники той страшной истории давно мертвы?

Я старался выкинуть из головы эти леденящие душу тексты из пожелтевшей от времени тетради, но не смог. Поэтому, как только на город опустились сумерки, я поспешил выйти из квартиры, надеясь встретить во дворе дома вчерашних бабушек.

Увидев их, я вздохнул с облегчением.

Поздоровавшись с обеими и поинтересовавшись их здоровьем, я осторожно вывел разговор на интересующую меня тему:

— Знаете, в той квартире осталось столько вещей от прежних хозяев, что мне даже не по себе. Нужно привыкнуть.

Старушки энергично закивали головами в цветастых платках.

— Да кто ж там порядок-то наводить будет, Шура? Никому оно не надо. Столько лет квартира пустовала с тех пор, как Смирновы померли…

— Расскажите, что тогда случилось, — попросил я, стараясь скрыть бешеное любопытство. — Я был так мал, что почти ничего не помню. Мама никогда не поднимала при мне эту тему. Александра Смирнова арестовали за убийства, верно?

— Бог с тобой! Если бы просто за убийства! Кровавая резня — вот что это было. Девять невинных девчат загубил, живого места на них не оставил. Истинный зверь, а не человек.

— Да ну тебя, — вмешалась Зинаида Павловна. — Лишь бы страху нагнать. Я-то Сашку помню ещё вот таким вот махоньким, когда он пешком под стол ходил. Славным таким парнишкой был, улыбчивым, кареглазеньким, но очень стеснительным…

— Помнит она, ишь ты, — перебила её Светлана Михайловна. — Я ещё мать его, Наташку, нянчила! При мне росла девчонка. Правда, никто никогда так и не узнал, от кого она забеременеть умудрилась. Не красавицей она была. Конечно, с лица воду не пить, но женихи вокруг не кружились, и гулять по вечерам не звали. Долго она в девках сидела. А тут на ровном месте — раз! — и пузо выскочило. Удивились мы все, конечно, но всё же рады были за неё. Ребятёнок скрасил её одиночество. Да и сама Наташка расцвела прям на глазах, похорошела, да так, что местные мужики из холостых на свиданки зазывать её стали. Вот только ей самой это было уже без надобности, вся в сыне растворилась. Любила она его больше жизни, как наседка над ним тряслась.

— Да уж, матерью она была безупречной, — подтвердила Зинаида. — Говорила про него: «Счастье моё», да так часто, что Сашку так и прозвали все соседи. Бывало, увижу его вдалеке и кричу: «Счастье моё, иди ко мне, угощу тебя». А я как раз с базара иду, конфет несу, граммов двести, но всё-таки…

Зинаида Павловна в порыве чувств всхлипнула, утирая непрошенные слёзы уголком своего платка.

— Думали потом, что избалованным вырос, вот и начал творить такое, — продолжила Светлана Михайловна. — Да только не видать это было по нему совершенно! Я давеча передачу смотрела про маньяков, и там говорили, что, мол, детство у них тяжёлое у всех было, и что с животинки домашней они все начинают, мол, издеваются, убивают. Наш Сашка так вовсе ангелом был, ну какой из него маньяк? Подходит однажды и говорит, мол, ветеринаром быть хочу, когда вырасту! Любил он очень зверушек, никогда не обижал. Я так скажу: передачи эти по телевизору — ерунда, брешут они всё. Сашка — тому подтверждение. — Вы помните, с чего всё началось? — спросил я.

— Конечно, помню. Я ж ту первую девчушку и нашла, — Светлана Михайловна перешла на громкий шёпот. — Утром встала, темно ещё было. Пойду, думаю, мусор выкину. И пошла, вот так, в халате и тапках на босу ногу. Вот прямо перед мусорными баками она и лежала, как сейчас помню. Кровищи там было — просто жуть! Никогда бы не подумала, что с одного человека может столько её натечь. На животе она лежала, и ногу под себя поджала, словно и после смерти бежать хотела. Испугалась я, конечно, кричать начала во весь голос, люди из подъездов повыбегали. Несколько дней потом кошмары снились. Её Танюшкой звали, такая девочка хорошая была, из многодетной семьи. Ей Сашка Смирнов страсть как нравился, все видели, как она по нему вздыхала. Я сначала и вовсе про это позабыла, когда показания в милиции давала, уже потом, как Сашку взяли, вспомнила…

— Вроде у них любовь и была, — поддакнула Зинаида Павловна. — Сашка всегда при виде её краснел, понятно было, что пацан влюблён. А к шестнадцати годам он прям красавчиком стал: вытянулся, спортом занялся. Мать его вообще никаких денег на него не жалела, вырастила парня умным, сильным и ответственным. Танюша ему сразу приглянулась, да оно и понятно, почему: самой хорошенькой и весёлой по району слыла. — Тогда почему он её убил? — поинтересовался я, пытаясь обработать в своей голове услышанную информацию.

— Да кто бы знал, Шурочка. Никто даже и не подумал на него тогда. Видел бы ты, как он убивался по ней, бедный! На похоронах навзрыд плакал. Все его жалели. Как же так, первая любовь, и такая трагедия… Убийцу искали, конечно, но так и не нашли. Сашку первым опросили, да и отпустили сразу. Ну не был он таким, понимаешь? Тем, на кого посмотришь, и поймёшь, что дьяволята в глазах скачут. Вот так первое убийство и сошло ему с рук… Темно уже, Свет, да и похолодало, — резко сменив тему, Зинаида Павловна поёжилась. — Может, по домам? А ты, Шурка, завтра выходи пораньше во двор.

Я был немного раздосадован, что мне не удастся сегодня дослушать эту историю до конца, но, тем не менее, я был признателен этим пожилым леди за ту информацию, что я от них получил. Мило попрощавшись, я ушёл домой.

Конечно, войдя в квартиру, я тут же взял в руки тетрадь.

«Во всём виновата любовь. Только она.

Я так хочу придумать любой другой повод, но не могу.

Моя любовь деструктивна. Я не умею любить, как нормальные люди. Мне необходимо, чтобы объект моей любви принадлежал мне целиком, без остатка.

Мне жизненно необходимо, чтобы кроме нас двоих больше не было никого.

Сегодня у меня впервые хватило смелости убить человека голыми руками, без помощи ножа.

Удушье — это скучно. Куда интереснее вбивать череп своей жертвы в асфальт, слушая, как звуки ударов становятся мягкими и чавкающими, а твоё лицо и руки покрываются крапинками из тёплой крови.

Нож мне всё же пригодился. У меня появилась мысль о том, что забавно было бы вырезать на упругой белой коже пару аббревиатур».

Ты псих, Смирнов. Ты просто больное животное.

Как я прочитал ранее из материалов в папке, почти на всех телах убитых девушек были авторские отметки убийцы, все две буквы: «С.С.». Реже находили и другие рисунки, смысл которых было крайне трудно расшифровать, например, две человеческие фигурки, привязанные друг к другу верёвкой, или изображения половых органов.

Мне было интересно, как именно Александр Смирнов попал под подозрение правоохранительных органов. На чём он прокололся?..

— Когда была убита девятая девушка, кто-то из следователей обратил внимание, что их всех связывал между собой факт общения с Сашкой, — пояснила мне на следующий день Светлана Михайловна. — Как-то так получилось, что все эти девочки были с ним знакомы, а некоторые и вовсе пропадали именно после общения с ним. Сразу это всё выяснить было сложно, ведь между убийствами проходило довольно много времени. То есть, трупы находили не каждый день или даже месяц. Насколько я помню, сначала все эти жуткие случаи никак не связывали между собой, потому что девчата были убиты по-разному. А закончилось всё на Марьюшке, маме твоей.

У меня внутри всё похолодело.

— Да не смотри ты так, душу не рви! — воскликнула Зинаида Павловна, глядя на меня. — Все вокруг знали, от кого Марья в подоле принесла!..

— Закрой свой рот! — прикрикнула на неё подруга.

— Тётя Светик, что происходит? — строго спросил я.

— Шурка, поговаривали тогда, что мамка твоя от Смирнова тебя и понесла.

— Не может быть такого. Я — Степанович.

— Дык верно всё, деда твоего Степаном звали. Марька-то незамужняя была, кто ж ей разрешил бы дитёнка по отцу регистрировать? Может, и сама не хотела. Но любовь у них с Сашкой была, вот те крест! Скрывались они от людей, но мы-то не дураки, хоть и не сразу, но всё поняли. Сначала, понятно, не поверили, уж больно она ему не была под стать: болезненная, неприметная такая. Но потом она родила, и почти все ахнули. Ты — вылитый Сашка, что в детстве, что сейчас. Одно лицо на двоих. Спасла тебя Марья, когда увезла подальше. Видать, чуяла угрозу.

— Я, выходит, сын маньяка? — засмеялся я. — Бабулечки, милые, вы что-то путаете.

— Марью единственную тогда живой нашли. Говорят, не помнила ничего, со спины удар ножом сильный получила, и на месте сознание потеряла. Маньяк над ней издевался, думая, что она мёртвая уже. Она уже тогда переехать отсюда хотела, даже тебя своей родне в соседний город первым отправила. Спасла она тебя, и сама чудом выжила.

— А почему она отправила ребёнка родственникам? Она что-то знала?

Я не понимал, почему я до сих пор стою и слушаю весь этот бред. Мой биологический отец — точно не маньяк. Я не знал его, но мама всегда говорила о нём только хорошее. Всегда.

— Наверное, знала, Шурочка. Поэтому и боялась за тебя. Когда его арестовали, мы все были в шоке. После того, как на Марью напали, он пришёл к ней палату с букетом роз. А после направился прямиком в отделение милиции. Признался во всём, во всех убийствах, что совершил за все эти годы.

— Тётя Светик, скажите, пожалуйста, что всё это — неправда.

— Сказала бы, если бы ты не был так на него похож. Один в один ведь! Только постарше. Сашка-то не дожил даже до тридцати, убили его в тюрьме. Наташка, мать его, всего на неделю сына пережила. После его ареста ходила, как тень. Потом и вовсе из квартиры выходить перестала. Иногда соседи слышали, как она воет, как зверь, от горя. Не выдержала, руки на себя наложила, как только о смерти сына узнала. Подумала, видать, что отныне жить никакого смысла нет. Вот такая история, Шура. Ни капли в ней вымысла нашего нет, вот тебе крест!

Я молча повернулся к ним спиной и побрёл обратно к себе.

Через несколько минут я уже пристально разглядывал семейный альбом Смирновых.

Детские фотографии психопата вызвали у меня недоумение и породили безумное волнение и чувство страха: на них словно был запечатлён я. Как и сказала тётя Светик, у нас было одно лицо на двоих. Внешне я был его полной копией!

Мне хотелось смеяться, плакать и кричать одновременно. В голове роились тысячи мыслей, генерируя миллион вопросов, на которые я никогда уже не найду ответы.

Почему мама никогда мне об этом не говорила? Она любила отца, это совершенно точно. Часто рассказывала мне о нём только положительное. Я знал с её слов, что он давно умер, но, пока был жив, любил нас больше жизни.

Что произошло тогда, в больнице, когда они виделись в последний раз? Как вообще Смирнов осмелился прийти и посмотреть в глаза той, кого он едва не лишил жизни, той, которая родила ему сына? О чём они говорили?

Его подозревали в причастности к убийствам, но прямых улик против него не было. Неужели это мама заставила его признаться во всём? Он всё-таки действительно её любил и понимал, что ему место за колючей проволокой? Что вообще могут чувствовать такие нелюди?..

«Ты просто принимаешь взвешенное решение: мириться с несправедливостью или устранить её причину.

Я выбираю для себя второй путь.

Я вовсе не зверь, я — обычный слабый человек, который хочет любви. Счастья. Даже таким диким способом.

Сегодня это снова случилось.

Кровь уже перестала меня будоражить. Всё, чего мне хочется теперь — закончить дело как можно быстрее. Несколько ударов в спину ножом, лёгкие порезы на лице и один, но глубокий, — на шее. Цель достигнута, и это главное.

Каждая их этих грязных потаскушек наказана. И каждая знает, за что именно: за свою фальшивую любовь».

Весь следующий день я провёл в квартире, ни разу не выйдя на улицу.

Я не мог перестать думать о том, о чём узнал вчера, об отце, о его дневнике.

А как же та самая пресловутая наследственность?

Я по своей натуре всегда был тихим и порядочным человеком, без малейшей тяги к насилию и жестокости. Впрочем, Александр Смирнов был точно таким же с самого своего рождения. Что могло его так изменить в худшую сторону? Воспитание? Но ведь даже наши матери были невероятно похожи в своём стремлении уберечь нас, окружить любовью и заботой.

Внезапно в моей голове появилась мысль. Немного странная, но…

В квартире царил хаос, ведь я так и не закончил уборку, отвлёкшись на историю жизни проживавших здесь когда-то людей. Перепрыгивая через кучи хлама на полу, я подошёл к платяному шкафу и открыл обе его дверцы. Как я и ожидал, он был забит одеждой: на вешалках висели старые пальто и куртки, давно вышедшие из моды костюмы и платья, а полки сбоку и внизу были забиты всякой всячиной, от посуды до плотницких инструментов.

Я не до конца понимал, что именно я ищу, но перебирал всё это старьё с небывалым упорством. Та серая папка не так просто попала в гостиную, я был в этом уверен. Как и в том, что у пожелтевшей от времени тетради с исповедью Монстра есть начало и конец.

Кто же ты, папа? Зачем ты всё это творил?..

Прошло больше часа, но я так ничего и не нашёл.

От досады я изо всех сил пнул ногой нижний ящик шкафа, отчего с верхней полки для головных уборов на меня посыпались листы бумаги. Схватив один из них на лету, я разглядел уже знакомый мне почерк.

Мне понадобилось прочесть всего лишь несколько строк, чтобы в изумлении опуститься на колени перед шкафом, а потом истерически захохотать сквозь подступившие слёзы.

На что способна любовь? До какой крайности она может довести?..

«Нужно что-то делать. Я не могу просто так сидеть и ждать, когда он уйдёт!..

Спутался с этой малолетней сукой, Таней, а как же я?.. Я свою жизнь ради него положила! Я его родила, и только я была нужна ему все эти годы! Что же делать… Кто я без него? Я не могу и не хочу отдавать его кому-то.

Он — моё счастье. Он должен всегда быть со мной.

Эта дрянь поплатится за то, что хочет отобрать его у меня.

Я сделаю всё, чтобы её больше не было рядом с ним. Я уничтожу её, а также всех, кто посмеет претендовать на него. Я его мать, я единственная любимая женщина в его судьбе».

Трясущимися руками я раскладывал тетрадные листы по полу, стараясь расположить их по порядку. Я искал окончание истории.

«Он сказал, что любит её, эту больную. И хочет на ней жениться.

Как у меня получилось так сплоховать в тот раз? Она выжила после моих ударов ножом.

Я поняла, что Сашенька догадался обо всём. Я стояла перед ним на коленях, не давая идти к ней в больницу, заклинала всеми Богами не оставлять меня одну.

Когда он признался в том, что совершила я…»

Она даже не поняла, ради чего её сын взял на себя вину за её страшные преступления.

Саша Смирнов любил свою мать. Он не мог допустить, чтобы её арестовали, а также понимал, что всё это не закончится никогда. Он сдался, перед этим взяв клятву с покалеченной любимой женщины, что та будет молчать.

Он думал, что так будет лучше для всех.

«Верёвочка, верёвочка…

У меня сегодня прекрасное настроение.

Несколько дней назад мне сказали, что Сашка умер, вот же шутники! Он сейчас стоит напротив меня, и сам же смеётся с этой новости.

Мой сын. Счастье моё…»