Читать онлайн
"Бузивок"
Так Владика называла бабушка… Ласково, но и в то же время немного обидно. Ведь Бузивок, по местному, это слегка подросший телёнок, который уже и не сосунок, но всё-таки совсем еще глупый, за которым ещё глаз да глаз нужен. А осознавать такое, что тебя телёнком называют, сами понимаете, обидно. Вот и бесился постоянно, пока у бабушки Алевтины Ильиничны жил, в далёком от родного Нижнего Новгорода воронежском селе.
Впервые Владик приехал сюда и бабушку впервые увидел, хотя ему уже тринадцать исполнилось… Уже тринадцать! И на этом основании «по полному праву» считал себя не только достаточно взрослым, но также вполне имеющим право на собственное мнение. Потому всякого рода сюсюканья типа «бедная мой сиротинушка!», «умненький ты мой мальчик!», «какой красавчик у нашего Генусика получился!» для себя представлял весьма унизительными.
Маленький что ли!?
И даже однажды высказал бабушке на этот счёт свои претензии. Но стоило только об этом заикнуться, как она, всплеснув руками, воскликнула:
«Да что ты?! Ах ты – бузивок!».
И прозвище это тут же привязалось намертво. Сюсюканья, правда, прекратились – и на том спасибо.
За две недели до того Владика к бабушке привезла мама. На все лето. И хотя сам-то Владик вовсе не рвался получить такое «счастье», но кто же его спрашивать будет.
- Так надо, - сказала мама. – Ты уже взрослый и должен понимать: мне многое теперь предстоит сделать. Многое оформить, и… вообще.
Владик понимал. И «про многое оформит», и про «вообще»... Но, понимая, никак не мог принять свалившуюся на него реальность.
Случилось всё это спустя четыре месяца после нелепейшей гибели отца – известного в Нижнем Новгороде художника. В конце января какие-то обкуренные отморозки ударили по затылку куском железной трубы, после чего обчистили карманы и оставили умирать на морозе.
Воришек-убийц так и не нашли, даже несмотря на то, что пришедший на похороны начальник криминальной милиции клятвенно обещал «сделать всё от него зависящее».
Не сделал!
Видимо позабыл о своём обещании в суматохе текущих дел.
После похорон как-то быстро закончились деньги. Много ушло и на сами похороны, и на шикарный гранитный памятник. А ещё ипотека, взятая за два года «до того», висела острым топором. И маминой зарплаты, преподавателя английского языка в школе, стало катастрофически не хватать.
Друзья и коллеги Геннадия Ильича Мастеркова, которого они когда-то боготворили, от осиротевшей его семьи не то чтобы совсем отвернулись, а просто, видимо, позабыли за чередой неотложных забот дорогу к хорошо знакомому дому. В итоге шумные творческо-кулинарные субботы, которые отец устраивал для собратьев по кисти, сменились тишиной и пустотой комнат. И завяли букеты «миленьких» цветов, которые приносили студентки художественного училища, где папа преподавал, а во двор знакомой многим девятиэтажки перестали заезжать навороченные «бумеры» и «мерины», обладатели которых таки горели желанием заполучить свой портрет от Мастеркова.
От прежней жизни остались лишь воспоминания. А еще несколько картин, которые папа не успел отправить на выставки и не подарил детским домам. Они теперь висели в комнатах и прихожей. А мама решила – «никому ничего продавать и отдавать не будем»! Пусть останутся как память...
Наступили трудные времена. И, видимо, поэтому мама решила отправить Владика на какое-то время к бабушке, к своей свекрови. «Пока на лето, а там посмотрим»...
К бабушке, которую Владик никогда прежде не видел.
Алевтина Никитична жила одиноко уже пятнадцать лет. С тех пор, как её непутевый супруг – Илья Степанович – с сединою в бороде и бесом в ребре переехал на постоянное жительство к «молоденькой» сорокалетней доярке, и через пару месяцев после переезда сумел заделать ещё одного представителя рода. Так что дядя Артём, как только родился на свет, оказался почти ровесником своему племяннику…
Впрочем, недолго длилось это «заёмное» семейное счастье.
Не успели подросшего Артёма пристроить в детский сад, как случился сердечный приступ, и врачи скорой помощи, приехавшие из райцентра на вызов, лишь поглядели на бездыханное тело, увозить которое в больницу уже не имело смысла.
На третий день по православному обычаю похоронили.
И хотя не принято на Руси за поминальным столом говорить о покойнике недобрым словом, всё же кто-то не сдержался и высказал:
«Когда он с Алевтиной жил – не болел ничем и яко лось по деревне носился… А тут вдруг сдал… Видать, наказал его Господь за блуд»...
И с той поры безутешная вдова запила горькую, после чего очень быстро из местной красавицы превратилась в обычную пьянчужку с опухшим лицом. Бабушка же, напротив, новую жизнь начала. Завела большое хозяйство. Кроме козы, прикупила поросёночка, курочек-молодок, несколько крольчих с кролем, да бездомную собачку с улицы привела, на цепь посадила, чтобы, значит, берегла-сторожила всё это хрюкающее, кудахтающее и блеющее богатство.
И как со всем этим управлялась – все только диву давались. Ей уж семьдесят, а она могла без проблем и стог сена поставить, и чурбаки колуном расколоть, и огород в десять соток лопатой вскопать.
Одно ей было недоступно – хотя бы на недельку съездить к сыну, который стал, как говорили, «большим человеком», и внука хоть одним глазком увидеть…
И не от того съездить не могла, что боязно скотину одну оставить. Это как раз вовсе не проблема – «соседи, чай, присмотрят, накормят и подоят» – сама поездка пугала. Она же ни разу в жизни дальше райцентра не выезжала. А тут почитай тыща верст.
«Что ж сынок-то сам с невесткой не приедет?», – интересовались соседи.
«Да всё некогда им», – говорила в ответ, а про себя переживала: «вот, забыли совсем, бросили, даже внучка не показали».
Впрочем, особенно на переживания времени не тратила. Не тот характер, да и заботы от нехороших мыслей отвлекали. С утра хозяйство, а вечером забиралась на ещё горячую русскую печь и, вбирая в себя тепло глиняных кирпичей, быстро засыпала.
Была в избе и кровать, но не любила пружины скрипучие. Для гостей берегла. Вдруг приедут неожиданно – будет куда разместить… И внучку раскладушку приготовила – в сенях на гвоздике висела, замотанная в старую простыню, чтобы не пылилась.
Лишь смерть сына выбила бабушку из колеи. Как принесла почтальонка телеграмму – тут же разом ноги и отказали. Вся сила из них вдруг ушла.
Кое-как добралась до лавки возле крыльца, села, а подняться сама уже и не смогла. Хорошо хоть ребятишки мимо проходили – подозвала их, велела за фельдшером сбегать. А фельдшерица Марина Федосова тут же скорую вызвала.
И увезли бабушку в райцентр на целую неделю…
Так и не проводила сыночка в последний путь.
А, может, это даже лучше, что не видела его в деревянном ящике?
На душе не так тягостно…
А что ноги плохо ходить стали – так ведь старость берет своё…
Впрочем, когда овдовевшая невестка письмо прислала, что хочет внучка привезти на лето, как-то вдруг встрепенулась, проснулась в ней вновь прежняя Алевтина, решительная и неунывающая, не боящаяся ни черта, ни бога и, памятуя комсомольскую закваску, особо в них не верящая.
И, несмотря на глубоко въевшийся атеизм, последнему все-таки послала мысленную благодарность за то, что увидит, наконец, Владика, распространит на него свою так долго копившуюся любовь.
Правда Владик этого бабушкиного состояния души решительно не понимал, и никак не принимал изливаемые на него «знаки внимания». Порою грубил, как бы оберегая свою непонятную самостоятельность, был непослушным и неблагодарным...
Одно слово – бузивок.
.
ЛитСовет
Только что
