Читать онлайн
"Бедствие чёрного ветра"

«Я девять раз умру, но не покаюсь — и вижу в том я воли торжество».

Цюй Юань.

Ранняя весна. Темные извилистые ветви сливы мэйхуа усыпало розовато-алыми цветами. Грязный оттаявший снег серовато-белесым лежал на черной, еще промёрзлой каменистой земле.

Багряно-оранжевые лучи закатного солнца мазнули по грязной рисовой бумаге на окне, и маленькая темная комнатушка Вэй Сяоцзяня окрасилась в бледно-бордовый. Подул холодный ветер, принося сладковатый аромат цветущей сливы, и её черные кривые ветви, склонившиеся под его сильными порывами, заскреблись в окно. Тихо-тихо.

Сяоцзянь сидел возле окна, вытянув одну ногу, а второй прижимал к полу потрепанную каллиграфическую кисть и пытался отломить ей ручку. Нетронутый лист рисовой бумаги лежал чуть поодаль. Тушь рядом с ним. А на стене напротив двери рукой Сяоцзяня было выведено несколько кривых иероглифов: “возмездие”, “ван” и “смерть”.

Кисть треснула, разломившись надвое. И, сжав в руке длинный обломок, Сяоцзянь быстро вскочил на ноги. Подхватив с пола запылившееся бронзовое зеркало на длинной ручке, он бесшумно приблизился к окну. Прислушался. Лишь ветер шумел в древесных кронах. Сяоцзянь осторожно порезал обломком кисти рисовую бумагу на окне, и просунул в дыру зеркало. В отражении он увидел двор: густой древовидный пион, еще не обросший листвой; грязную терракотовую скульптуру дракона, коричнево-серую из-за осевшей на ней пыли и высокий деревянный забор, к которому склонялась кривая старая сосна.

— Слыхал, будто на днях сам цзайсян* Чжао Жунцзе приедет проведать юного господина... — раздался незнакомый мужской голос.

— Как же душа болит за господина Сяоцзяня. Лишь бы удалось отыскать в столице лекаря, что излечит его недуг! — воскликнул его собеседник. Понизив голос, он добавил: — Или фанши*...

— Замолчи! Одно упоминание этих проклятых навлечет беду.

Сяоцзянь осторожно вынул зеркало и медленно отошел от окна. Прижавшись спиной к стене, он прислушался. “Слуги, — догадался по манере речи. — Значит, вскоре откроется дверь. Тогда и начнем...”

Сяоцзянь криво ухмыльнулся своим мыслям. Его взгляд невольно опустился к собственному отражению в зеркале: после трех лет заточения в этой комнате его лицо стало болезненно-бледным, под глазами легли темные круги, а во взгляде, прежде горящем и живом, плескалось подпитываемое отчаяньем и ненавистью безумие. Черные волосы, криво остриженные*, свисали на лицо рваными прядями. Сяоцзянь, поморщившись, смахнул их.

“Болезнь-болезнь-болезнь... Сколько лжи! — пробормотал он, разозлившись. — Он убил мать, меня перевозил из одного места в другое, пока не запер здесь... И, только у него родится другой сын, моя болезнь внезапно убьет и меня!” Сяоцзянь нервно засмеялся.

За дверью послышались шаги, и он спешно порезал рисовую бумагу на окне сильнее, рванул рукой и еще, и еще. После сразу подбежал к двери, чтоб спрятаться за ней. На мгновение от страха стало трудно дышать, и в безуспешной попытке успокоиться Сяоцзянь до боли закусил нижнюю губу. Солоноватый привкус собственной крови застыл на языке. Незаметная для взгляда по стене скользнула черная тень, замерла у затылка Сяоцзяня и вытянулась, обращаясь в тонкую костлявую руку.

Дверь открылась. Сяоцзянь сжал зубы и невольно задержал дыхание вновь. Стражник вошел один, бросил беглый взгляд на исписанную иероглифами стену, на сорванную рисовую бумагу, и, кинув на пол принесенное им баоцзы, бросился к окну. Сяоцзянь крепче взялся за обломок каллиграфической кисти. “Единственный шанс. Если слуги правы, и Жунцзе, действительно, собирается приехать, то жизнь моя в большей опасности, чем прежде. Встретиться с ним отец мне точно не позволит, убьет, — напомнил он самому себе. — И лучше в старости оплакивать мертвых, чем самому умереть в юности”.

—Сбежал?! — разозлился стражник.

Сяоцзянь приблизился к нему со спины и с силой вонзил обломок кисти в горло. Схватившись за шею, стражник обернулся, потянулся к рукояти меча. Меж его бровей легла глубокая морщинка, а во взгляде, рассерженном и злом, промелькнуло изумление. Сяоцзянь, отшатнувшись, вырвал кисть. Теплая кровь брызнула ему на лицо. Стражник, прохрипев что-то, протянул к нему руку, но, пошатнувшись, рухнул на пол у его ног.

Размазав тыльной стороной ладони чужую кровь по щеке, Сяоцзянь медленно, чуть шатаясь, побрел к выходу. “Людей должно быть мало, я никого сегодня не увидел, и отец не допустил бы, чтоб хоть кто-то узнал правду. Несколько слуг, по стражнику у каждого входа. Наверное. Главное обойти всех и... Остальное потом”, — он бросил взгляд на меч стражника, увенчанный посеребренной фигурой дракона Яцзы*.

Сяоцзянь наклонился за клинком. И внезапно все звуки обратились в тягучее эхо, а мгновение спустя — полностью стихли. Извилистые черные тени поползли по комнате, вырвавшись столпом из-под земли. Сяоцзянь попытался вдохнуть через рот, но тут же закашлялся, заглотив затхлый воздух с привкусом гнили. Мерзкий трупный запах осел на губах.

Во тьме блуждали чьи-то фигуры, истерзанные и безликие. Сяоцзянь отшатнулся, чуть не упал, когда чья-то кривая тонкая рука потянулась к нему. И его собственный вопрошающий голос — “уже не сон?!” — обратился в чужой надрывный крик, переходящий в плач и хохот.

Сяоцзянь бросился бегом по коридору, сперва оборачиваясь через шаг, а после — не оглядываясь. Тысяча теней, обратившихся в длинные тонкие руки, кинулась за ним, поползла по стенам, по потолку, по полу. Сяоцзянь услышал крики, лязг мечей и грохот. “Бедствие черного ветра!* — осознал он. — Откуда?! Неважно. У стражи нет ни шанса отбиться. Нужно бежать, я не могу погибнуть так!”

Он выбежал во двор, тени застыли на пороге, переплетаясь меж собой и обращаясь в размытые фигуры людей. Дворец поглотила тьма. Затихли крики живых, и только надрывный хохот и стенания мертвецов-яомо*, спутников черного ветра, звучали изнутри.

Сяоцзянь бросился к забору, споткнулся о сколотую каменную плитку, и, пытаясь удержаться на ногах, схватился рукой за голову терракотовой скульптуры дракона. Ладонь скользнула по холодной поверхности, влажной от прошедшего дождя, и один из шипов, венчавших спину инлуна*, неглубоко порезал кожу. Сяоцзянь зашипел от боли.

Черные ветви сливы мэйхуа склонил к нему сильный порыв ветра. И в ее багряно-алых цветках распахнулись, прикрытые прежде лепестками словно веками, человеческие глаза. Сяоцзянь сдержался от крика. “Не страшнее, чем воины отца, — попытался убедить сам себя. — Я решил, что не умру сегодня от клинка, значит, не погибну и от яомо”. Ветви склонились к нему, и черные тени, отброшенные ими, переплелись, обращаясь в подобие человеческой фигуры.

— Прочь! — закричал он. — Я Вэй Сяоцзянь, наследник вана и будущий правитель этих земель. Ты в моем царстве и подчинишься мне!

Тень замерла на мгновение, и Сяоцзянь бросился к воротам, не оглядываясь. “Безумие! Совсем лишился рассудка! — обругал он самого себя. — Но большим безумием было бы сражаться с яомо или дать ему без боя растерзать себя”.

Оказавшись близ ворот, Сяоцзянь попытался перебросить через них меч, но не смог докинуть. “Легкий путь всегда был закрыт для меня”, — огорчился он. Взяв меч в одну руку, Сяоцзянь начал осторожно взбираться на сосну. Уже оказавшись на ветви, перегибающейся через забор, он оглянулся на дворец — в тумане исчезли и слива мэйхуа, и терракотовый дракон.

Черная мужская фигура, облаченная в ламеллярный доспех, вышла из тьмы. “Яомо вне черного ветра? — удивился Сяоцзянь. Он быстро бросил на землю меч. — Интересно. Но любопытство не стоит жизни, за которую уже приходится всё время бороться. И все же... что ему нужно?”.

Перепрыгнув через забор, Сяоцзянь подхватил свой меч и, не оглядываясь, бросился бежать. Дыхание сбилось, а от голода и усталости начинали подкашиваться ноги.

Сяоцзянь вспомнил баоцзы, оброненные убитым стражем, и, грустно усмехнувшись, упрекнул себя: “надо было подобрать их, а не этот меч — и нести проще, и пользы больше... Интересно, с чем они были сегодня, с тофу или свининой? Или с пастой семян лотоса? Как же хочется пасту из лотоса...”

Он остановился, жадно хватая ртом холодный воздух. Огляделся: вдали высились острые черные скалы, окутанные туманной дымкой; кривые сосны цеплялись извилистыми торчащими корнями за каменистую землю; нерастаявшие, в тени их ветвей лежали оплывшие низкие сугробы.

Отломив небольшую веточку с близстоящей сосны, Сяоцзянь засунул в рот несколько иголок. Поморщился от неприятного терпкого вкуса, но не выплюнул. “Жаль, что не появились еще семена, но и на этом можно выжить. Я не сгину от голода, я еще получу всё, что заслуживаю по праву рождения, — попытался убедить он самого себя. — А пока нужно отдохнуть и идти дальше”. Опустившись на землю, Сяоцзянь прислонился спиной к сосне и прикрыл глаза.

Он медленно засыпал. Звуки исказились: тихий свист ветра в густых древесных кронах обратился в тихий надрывный плач, а после зазвучал пронзительный истерический хохот. Чья-то рука опустилась ему на затылок, погладила по всклоченными криво остриженным волосам. И Сяоцзянь услышал голос матери: “не бойся никого”.

Замельтешили длинные тонкие тени, те, что являлись Сяоцзяню в кошмарах каждую ночь в заточении. Как и прежде, он бросился бежать. Переплетаясь меж собой и обращаясь в тощие руки, тени пытались вцепиться в горло Сяоцзяня острыми ногтями.

Впереди, выскользнув из тьмы, вырос знакомый черный силуэт воина в ламеллярном доспехе. Выхватив из ножен меч, увенчанный на рукояти фигурой тигра, он указал острием на Сяоцзяня. Страх сковал тело, сбилось дыхание. Сяоцзянь остановился, застыв в шаге от незнакомца. И тени, догнав его, впились когтями в плоть. Резкая боль пронзила тело.

Сяоцзянь очнулся ото сна.

В горле пересохло, на языке застыл металлический привкус собственной крови. Сяоцзянь сел на землю, скрестив ноги, и, бросив беглый взгляд на грязный сугроб неподалеку, схватил рукой немного снега. “Приди в себя, приди в себя”, — твердил он самому себе, натирая лицо талым снегом. Чистую льдинку он засунул в рот.

Раннее утро, золотистые солнечные лучи окрасили небо в розовато-желтый. Щебетали птицы.

— Нужно найти любое селение, украсть еды, и, если удастся, украсть лошадь. Лишь бы Чжао Жунцзе еще не покинул свой дворец, — рассуждал вслух Сяоцзянь. Ветер зашелестел, и он невольно вспомнил тихий плач и надрывный смех яомо. — Это был просто сон, просто кошмар. Бедствие черного ветра не придет за мной, оно появляется лишь там, где много людей, и не преследует спасшихся от него. Всего лишь сон. Один из многих...

Но он сам не верил в это. Липкий страх ожидания смерти проник под кожу. Сяоцзянь закусил нижнюю губу, с силой давя зубами на незажившую ранку. “Нельзя бояться, нельзя плакать”, — продолжал он повторять самому себе.

Поднявшись, Сяоцзянь медленно побрел на восток. Ветер усилился, пробивался под тонкую рубашку, заставляя сильнее сутулиться и тереть свободной рукой предплечье. Тело ломило от усталости, но Сяоцзянь не останавливался. Ноги заплетались, цеплялись за высокие торчащие корни и угловатые камни.

Сяоцзянь считал каждый шаг. Один. Десять. Сто. Тысяча. Десять тысяч. Пятнадцать тысяч. Меж сосен начали проявляться очертания бамбуковых крыш крестьянских домов. Сяоцзянь остановился. “Нельзя идти так к людям. Лицо в крови, одежда грязная, волосы острижены — не наследник вана, а беглый преступник”, — задумался.

Он медленно вышел к деревне, прячась в тени сосен. Страх и отчаяние сплелись меж собой, откликаясь мелкой дрожью в руках. Сяоцзянь прижал к себе меч, и высеченный на рукояти дракон Янцзы уперся острыми рогами ему в грудь.

Зазвучали голоса. Грубые мужские. Сяоцзянь замер и прислушался:

— Сожжем его! — закричал кто-то.

— Не знаешь, что говорят? “Сожжешь фанши, так его дух сожжет всю деревню”! — отозвался другой голос. — Зарубить надо.

— Зарубишь, так его дух придет за тобой!

Сяоцзянь отступил, прижался ближе к сосне и замер. “Фанши! — вздрогнул невольно. — Хуже любого яомо. Нельзя задерживаться в этой деревне, она уже обречена”.

Фанши… Имя для проклятого, поддавшегося нечестивому знанию. Лишь однажды, еще будучи семилетним мальчиком, Сяоцзянь видел фанши. Во мраке безликий убийца в темных одеяниях незамеченным пробрался во дворец и, миновав стражу, вошел в покои старого вана. В ту ночь Сяоцзянь не мог уснуть и, сбежав из своей комнаты, прокрался к деду. Склонившись над спящим ваном, фанши накрыл его лицо узкой костлявой ладонью, иссушив одним касанием плоть. Сяоцзянь, безмолвно наблюдавший за ним, бросился бежать, стоило убийце обернуться. Фанши погнался за ним...

“Но что было потом? Почему я еще жив?” — Сяоцзянь помнил лишь, как холодная жилистая рука схватила его за запястье.

Зашелестел ветер в древесных кронах, поднял пыль с тропинок, закружил в воздухе. Птицы замолчали. Сяоцзянь, насторожившись, оглянулся — черные тени, отбрасываемые деревьями, поползли в сторону деревни.

— Черный ветер! — закричал кто-то вдали. — Бегите же! Черный ветер!

Сяоцзянь побежал на голос. “Уже не важно, примут ли меня за беглого вора или просто за изгнанного за бесчестие крестьянского сына, с этим всем разберусь потом, сейчас нужно хотя бы спрятаться в чьем-то доме, — рассудил он. — И, как же хочется верить, что крестьянское жилище окажется надежнее, чем непреступные стены дворца...”

Сгустилась тьма. Ветер усилился, и Сяоцзянь услышал вновь в его завываниях надрывный плач и громкий безумный хохот. Те, кто не успел спрятаться, пытались сбежать, но черные руки, выползавшие из удлинившихся теней, хватали их, утягивая в сгущавшийся черный туман. Зазвучал лай, но, оглядевшись, Сяоцзянь не увидел собак, лишь их кривые тени, мелькавшие близ стен.

Подбежав к ближайшему дому, он принялся стучать в дверь, но никто не открыл ему. Кто-то закричал истошно. Сяоцзянь прижался спиной к двери, задержав дыхание.

— Иди-ка сюда! Я с тобой говорю, мальчик! Идем же! — окликнул его кто-то.

Сяоцзянь поднял взгляд: заключенный в узкую деревянную клетку избитый мужчина в изодранном черном ханьфу* безуспешно пытался освободить связанные за спиной руки. Его длинные черные волосы, перевязанные лентой, слиплись на макушки от высохшей крови. Свежие багряно-алые ссадины покрывали щетинистое землистое лицо.

— Ты же знаешь, кто я! Знаешь же? — прикрикнул фанши. — Я и тебя могу спасти от черного ветра. Давай-ка, разруби эти проклятые верёвки. Да кто тебя воспитывал? Какое неуважение к старшим!

Сяоцзянь не тронулся с места. “И это фанши? Совсем не похож на предыдущего... — он поморщился раздраженно. — Кто меня воспитывал? О, если бы я хоть что-то перенял у того, кто воспитывал меня, то бедствие черного ветра сейчас меня бы боялось”.

Тень, обретшая волчью форму, бросилась на клетку, впилась клыками в прутья, и толкнула её передними лапами. Сухая древесина затрещала, и фанши вновь закричал:

— Не поможешь, так оба сгинем! Думаешь я не скажу им, где ты прячешься, паршивец? — Он замолчал ненадолго, и, рассмеявшись, заговорил с яогуайем: — Эй, собачка-собачка...

“Проклятье”, — ругнулся тихо Сяоцзянь. Досчитав до десяти в безуспешной попытке успокоиться, он побежал к фанши. И другой яогуай*, обратившись в огромную черную змею, метнулся за ним. Сяоцзянь, оглянувшись на неё, запнулся, зацепившись ногой за кочку, и упал на землю, оцарапав ладони и выронив меч.

Змея нависла над ним, раскрыв пасть. На её заостренных клыках застыли черные капельки яда. Яогуай-волк зарычал, мощной лапой оцарапав плечо фанши через прутья деревянной клетки. Тот дернулся, крикнул:

— Пни мне меч, давай же!

Но Сяоцзяня обездвижил ужас. Он лишь смотрел, широко раскрыв глаза, на то, как змея медленно склоняется к нему. “Нельзя бояться, — шептал он самому себе. — Я сегодня не умру. Я так не умру. Я столько пережил, нельзя, чтоб всё закончилось. Я был рожден, чтобы править, а не сгинуть в бедствии черного ветра! Я Вэй Сяоцзянь, законный правитель этих земель!” Змея зашипела, и Сяоцзянь, невольно вздрогнув всем телом и зажмурившись, выставил вперед руку, прикрываясь.

Но клыки лишь мазнули по его коже, не оцарапав. Открыв глаза мгновение спустя, Сяоцзянь увидел только мелкий терракотовый песок, осыпавшийся на его рубашку. Змея исчезла, а Яогуай в обличии волка тихо заскулил и, поджав хвост, бросился прочь.

“Я недооценил фанши, — осознал Сяоцзянь — Интересно, из чего сплетена эта веревка. Я слышал, что сама природа отвергает темные умения фанши, но, чтоб она могла настолько сдерживать их силу... это знание очень пригодилось бы в дальнейшем”. Подняв с земли меч, он приблизился к клетке.

— Неплохо, — пробормотал Сяоцзянь, не сумев заставить себя произнести слова благодарности, и осторожно поддел веревку острием.

Разрубленная, та упала на землю. И фанши разломил тонкие прутья клетки руками. Потерев запястья, он хмыкнул: “как утомительно”. Обернулся на Сяоцзяня.

— Замри и постарайся дышать как можно тише. И меч сюда дай-ка. — Сяоцзянь нахмурился, крепче сжав в руке рукоять меча. Фанши, ухмыльнувшись, прикрикнул на него: — Дыши тише!

Вырвав у Сяоцзяня меч, он одной рукой схватился за острие, и металл обагрила его кровь. Черный туман сгущался, в свисте ветра всё громче звучали тихие проклятия на старом, уже забытом языке. Сяоцзяню казалось, будто он понимает их. Он глянул на фанши, тот, прикрыв глаза, шептал что-то.

— Можешь идти за мной, но медленно. И молча.

Черный туман расступился перед фанши. Сяоцзянь замер на мгновение, изумившись. “Пугающая сила. Хотел бы я обучиться этому. Тогда бы страна стала моей. Больше — не только страна, но и все ближайшие земли. Я бы создал империю”, — подумал он.

— Почему сам не молчишь?

— Мой голос меня не раздражает, а вот твой... — фанши вновь рассмеялся. — Это всё так утомительно.

Ветер усилился, растрепал всклоченные волосы Сяоцзяня, и тот дернул головой, желая смахнуть с лица колкие пряди. Невольно его взгляд скользнул к очертаниям домов, сокрытых туманом — фигура воина в ламеллярном доспехе прорисовывалось меж ними. “Снова.... снова он. Будто преследует меня”, — вздрогнул Сяоцзянь.

— Посмотри, — дернув фанши за рукав, спросил тихо он. — Я думаю, он и есть мо-ван*. И он следует за мной.

— У бедствия черного ветра нет мо-вана. Оно является спонтанно и не возвращается за своими жертвами, если тем удается уйти. А теперь помолчи. — Фанши не обернулся. — Как же утомительно помогать кому-то... Еще эти вечные вопросы...

Черный туман рассеивался пред ним и сгущался вновь за Сяоцзянем. Фанши пробормотал что-то, и вой яомо зазвучал еще громче. Сяоцзянь замер, обернулся, и темная костлявая рука едва не схватила его за предплечье, порвав когтями ткань рубашки.

— Я слишком устал, не могу удерживать их долго, — выдохнул раздраженно фанши. — Слушай сюда, мальчик, придется бежать.

Сяоцзянь кивнул. “Это я умею. Вся моя жизнь состояла из того, что я убегал от чего-то или же сидел в заточении”, — он криво ухмыльнулся.

Фанши на мгновение прикрыл глаза и тихо ругнулся. Туман подкрадывался к ним, тянулся тонкими руками десятка яомо, пытался ухватить за одежду. Сяоцзянь глянул на фанши, но тот, пробормотав “извини уж”, толкнул его рукой в грудь.

Изумление, испуг и ярость. Сяоцзянь не успел закричать, лишь шире распахнул глаза, — туман накрыл его. Он попытался отползти, но мертвецы-яомо, оскалив гнилые зубы, набросились на него. И их кривые когти обагрила его кровь.

Сяоцзянь закричал, но не услышал свой голос, тот обратился в низкое утробное рычание. Жгучая боль. Затрещали, ломаясь, кости. Содранная кожа свисала с обнажившейся плоти. Алая обжигающе-горячая кровь, капая на промёрзлую землю, обращалась в пар. Сяоцзянь потерял сознание.

— Где мой сын?! — он услышал голос отца.

Сяоцзянь открыл глаза. Он лежал на почерневшем от сажи полу старого дворца, заброшенного после смерти прежнего вана. Золотистые шелковые картины, прежде украшавшие стены коридора, свисали изодранные и обугленные, обнажая темные от копоти деревянные стены. Пол, некогда расписанный изящным растительным орнаментом, теперь был покрыт следами когтей и толстым слоем сажи. “Как я мог здесь отказаться? И что произошло со дворцом?” — задумался Сяоцзянь. Последний раз он был в этих стенах в день, когда безымянный убийца-фанши, прокравшись во дворец в ночи, отнял жизнь прежнего вана.

Едкий запах гари. Сяоцзянь прикрыл рот рукавом и закашлялся. Закружилась голова и невольно отшатнувшись, он ударился об заостренный камень. Обернувшись, Сяоцзянь столкнулся взглядом с пустыми глазами терракотовой скульптуры. Лицо мужчины исказил ужас, губы распахнулись в немом крике. Он стоял, прикрываясь руками от того, кто был перед ним.

— Вэй Течжун, он там! — зазвучал голос Чжао Жунцзе. Сяоцзянь увидел его полупрозрачный силуэт, проскользнувшую мимо. Склонившись над кем-то, Чжао Жунцзе вновь крикнул: — Вэй Течжун!

“Так это просто сон, воспоминание о том дне, когда отец... — осознал Сяоцзянь. — Сейчас всё произойдёт”. Замерев, он наблюдал за тем, как по коридору пронеслись полупрозрачные силуэты слуг, за ними, облаченный в желтое мяньфу*, быстрым шагом шел Вэй Течжун. Сяоцзянь задержал взгляд на лице отца, тот выглядел растерянным и испуганным.

— Что с моим сыном, Жунцзе? Я казню каждого, кто причастен к тому, что с ним произошло!

— Лжец! — разозлился Сяоцзянь. Но воспоминание не слышало его крик. — Только я очнусь, твоим приказом меня запрут в темнице! Твоим приказом увезут на край страны! Твоим приказом будут держать в заточении как какое-то чудовище!

Слуги склонились над недвижимым ребенком, и Сяоцзянь прошел ближе. “Так вот что произошло после того, как тот фанши убил деда... — рассматривая свое тело, лежащее на полу, задумался он. Присмотрелся к обгоревшей одежде, покрытой сажей и красным песком. — Вновь терракота?”

Старый слуга с редкими посеребренными сединой волосами, завязанными синей лентой, поднес к лицу недвижимого ребенка пучок сухой травы. И мальчик распахнул глаза. В его взгляде, сперва пустом и испуганном, затаилась животная ярость. Слуга, улыбнувшись, осторожно протянул ему руку, прошептав: “все в порядке, господин Сяоцзянь, теперь вы в безопасности”. Но мальчик, оскалившись, подобно дикому зверю, попытался отползти.

— Чтобы здесь не произошло, он видел это, и теперь, я полагаю, его рассудок... — заговорил Жунцзе. Он замолчал на мгновение, задумавшись. — Он ещё придет в себя, не беспокойся, Течжун.

— Он ничуть не беспокоится, — бросил раздраженно Сяоцзянь.

Он вновь посмотрел на самого себя: молодой коренастый слуга попытался подхватить мальчика на руки, и тот, разозлившись, вцепился ногтями ему в горло. “О, если бы так просто можно было бы избежать заточения. Потом ты попробуешь кусаться, хватать за волосы, один раз даже чуть не выбьешь глаз, но ничего тебе не поможет”, — криво ухмыльнулся Сяоцзянь.

Но слуга закричал, отшатнувшись, и его землистое лицо исказили боль и страх — на шее алели пять глубоких порезов. Слуга схватился рукой за горло, но кровь, просачивавшаяся меж его пальцев, касаясь пола, обращалась в терракотовый песок. Сяоцзянь вздрогнул, испугавшись. “Это не мог быть я”, — твердил он самому себе. Но слуга застыл, обращенный в терракотовую скульптуру.

— Что ты такое?.. — взглянув на семилетнего себя, пробормотал растерянно Сяоцзянь.

Мальчик зашипел сквозь стиснутые зубы, и его дыхание обратилось в пар. Кожа потемнела на руках, покрываясь волдырями, и черные чешуйки, обагренные кровью, прорывались из-под неё. Он затряс головой, впился когтями, срывая кожу — два кривых рога медленно прорастали на его лбу.

Сяоцзянь почувствовал легкое головокружение. Звуки стихи, слились воедино — последним был приглушенный крик отца: “Сяоцзянь! Сяоцзянь!”. Потемнело в глазах.

“Я ещё не всё понял...”, — взмолился, теряя сознание.

— Поднимайся-поднимайся, — смутно знакомый голос. — Почему всё не может быть проще? Как же утомительно...

И Сяоцзяню в лицо прилетел комок грязного снега. И ещё. И ещё.

— Хватит, — прошептал он, стиснув зубы. Присев, Сяоцзянь потряс головой, смахивая снег, и вытер тыльной стороной ладони глаза. — Какая дрянь.

— Неблагодарный. Ты хоть знаешь, как тяжело было найти тут снег после произошедшего?

Сяоцзянь огляделся. Тонкий слой терракотовой пыли осел на потрескавшейся выжженной земле. Дома, стоявшие неподалеку, ещё дымились, обугленные и разрушенные. Крестьяне, едва успевшие покинуть горящие жилища, застыли близ дверей, обратившись в терракотовые статуи. “Это всё время был я... Я разрушил старый дворец, я убил того фанши и всех, кто был рядом. И это я убил яогуайя, а не фанши. Поэтому отец держал меня в заточении и перевозил из одного конца страны в другой? Я каждый раз убивал всех, кто окружал меня? Но я же не был в этом виноват...” — осознание солоноватым привкусом слез застыло на губах.

Сяоцзянь вытер глаза и щеки и заговорил с фанши:

— Что ты увидел? После того, как толкнул меня в туман.

— Ты уж извини, я, когда сказал, что бежать нужно, имел в виду, что бежать нужно мне, — тот рассмеялся. — Я же не ожидал, что ты окажешься...

— Кем? — зло переспросил Сяоцзянь.

— Мне это что вслух произнести надо?

“Было бы неплохо, поскольку я вообще не понимаю, что со мной происходит, кроме того, что лучше лишний раз никому ко мне не прикасаться, — Сяоцзянь криво ухмыльнулся. Он поднял с земли горсть терракотовой пыли и растер её меж пальцами. Кольнула обида. — Да, если бы никто не трогал меня, не пытался убить, этого бы не произошло”.

— Чего ты хочешь? — обратился к фанши.

— Зови меня Ду Чжен. Хотел бы я денег, земель, побольше красивых женщин и чтоб меня никто не трогал. Но это когда-нибудь... а сейчас я бы предложил тебе идти отсюда. Со мной, конечно. Если кто-то выжил, то вскоре сюда приведут людей этого проклятого вана. И нам обоим несдобровать. Особенно тебе. Я слышал, что его отпрыск болен, а, сам знаешь...

Сяоцзянь нахмурился.

— Хватит. Скажи внятно или молчи.

— Как утомииительно... — вновь протянул Ду Чжен. — Ни тебе, ни мне с людьми вана встречаться не хочется. Так? Если нападут мне безопаснее будет... То есть, тебе безопаснее будет со мной. Я порядочный и добрый человек, просто скрываю это.

— И причем здесь сын вана?

— Так тот паршивец болен уже столько лет, а, раз лучшие лекари бессильны, значит, отловят тебя и твой глаз скормят ему*. Я бы точно это лекарство предложил, спроси ван меня.

Сяоцзянь поморщился: “радует, что он хотя бы не догадывается, что я сын вана”. Он взглянул на небо: на лазурной синеве, чуть тронутой багрянцем заката, белели облака.

— Я долго был без сознания?

— Без сознания? Неее, недолго, — протянул Ду Чжен. И засмеялся: — Вот твое буйство, конечно, было долгим.

— Почему чёрный ветер отступил?

Ду Чжен зевнул, почесал щетину, глядя куда-то за спину Сяоцзяню, и пробормотал:

— Отступил? Так это ты растерзал всех мертвецов... Пойдем, в дороге времени на разговоры будет много.

Длинные тени ветвистых сосен ложились на промёрзлую землю лесной тропы. В еще чуть заснеженных низинах, где старый мох устилал древесные стволы, виднелись белели едва присыпанные черной пылью валуны.

— Так что произошло? — заговорил Сяоцзянь, стоило черным крышам крестьянских домов исчезнуть из виду.

— Могу сказать только то, что сам видел. Отступаю я, скорбя о твоей смерти, места себе не нахожу от горя и слышу внезапно жуткий рев. Оборачиваюсь и что? Всё объято пламенем, а меж огней блуждает огромная злобная тва... — Он замолчал на мгновение, выставив руки перед собой в примирительном жесте, и усмехнулся: — Прекрасный благородный дракон.

“Дракон! — Сяоцзянь вздрогнул. Он вспомнил легенду о первом Императоре, единственном единым правителе всех земель, которую любила рассказывать ему мать: сделав свой последний вдох человеком, тот выдохнул пламя, обратившись в дракона, и вознесся на небеса.

“Дракон! — повторил Сяоцзянь. Его лицо исказила безумная кривая ухмылка. — Мне было суждено править этими землями не только как сыну и наследнику вана, но и как... дракону. Я не буду править как ван, я стану...” Последнюю фразу, он, не заметив, произнес вслух.

И Ду Чжен, зевнув, кивнул:

— Не будешь, конечно. Ты ж не ван.

Он продолжил говорить о чем-то своём, но Сяоцзянь больше не слушал его, погруженный в свои мысли. Он вспоминал своё детство — заточения, одиночество и страх. Последняя темница была хуже предыдущих: крохотная темная комната, из которой его уже не выпускали даже во двор, оставив из вещей лишь каллиграфическую кисть и рисовую бумагу. “Не знаю, чего желал добиться этим мой отец, но, так и быть, я сам, не нанимая придворных художников, напишу на шелке свой триумф, когда получу власть” — подумал он, и его губы вновь дрогнули, растягиваясь в кривой ухмылке.

— Я найму тебя, фанши, — обратился к Ду Чжену. — Ты сам сказал, что хочешь земли и богатства, я дам их тебе, когда возьму то, что принадлежит мне по праву рождения. — Заметив недоверие в чужом взгляде, Сяоцзянь добавил: — Это люди вана остригли мои волосы и облачили меня в эти лохмотья. Посмотри на мою кожу, разве может она быть столь бледной у того, кто трудиться целый день, подобно крестьянину или слуге? У меня есть и земли, и золото.

— Нужно привал сделать, я вздремну, а после дам тебе ответ. — Ду Чжен усмехнулся: — Это ты проспал почти сутки, а мне приходилось сторожить твой сон.

Он лег под сосной, спиной прижавшись к её широкому стволу, и прикрыв глаза, протянул: “еееесли меня не растерзают во сне дикие звери, да не схватят воины, то так и быть, послужу тебе”. Сяоцзянь хмыкнул, рассудив: “значит, уже согласен”.

Взобравшись на замшелый валун, он присел, скрестив ноги. И прислушался к тихому завыванию ветра. В воздухе чувствовался терпкий аромат сосновой хвои. Сяоцзянь закрыл глаза и представил дворец, шелковые желтые знамёна, развивающиеся над головой.

“Нет, желтый не тот цвет”, — подумал Сяоцзянь. И людская кровь окрасила знамена в алый, обагрила деревянные стены дворца, а земля покраснела под толстым слоем терракотового песка. Сяоцзянь вздрогнул, испугавшись, но не открыл глаза. Он увидел черный силуэт бескрылого дракона, пронесшегося над крышей дворца. Кто-то истошно завопил, взмолился, но, распахнув пасть, дракон изверг пламя, и крик стих.

— Воспоминание о прошлой жизни? Нет, я не стану таким... — произнес зло Сяоцзянь.

Он увидел вдали силуэт воина в ламеллярном доспехе. Тот стоял, подняв голову к небу, и смотрел на то, как рычит, гневаясь, дракон.

— За всех, кто погиб здесь, за мир, который не удалось сохранить, я вернусь за тобой. Даже, если я умру, даже, если ты переродишься, даже, если пройдут века. И пусть звезда мудрости поможет мне, а звезда войны защитит, — произнес клятву воин.

Обернулся. Его разгневанный взгляд скользнул по лицу Сяоцзяня, и тот, ужаснувшись, открыл глаза.

Примечания:

1. Цзайсян — верховный советник, отвечал перед ваном и руководил всеми государственными делами. иероглиф «цзай» обозначал «возглавлять», «сян» — «помогать».

2. Стрижка волос считалась актом высшего неуважения к семье, поскольку волосы были тем даром, что передали родители.

3. Фанши — колдуны и оккультисты, обладающие тайными знаниями. Проводили обряды, общаясь с сокрытыми от людей могущественными потусторонними силами.

4. Яцзы — один из «Девяти сыновей дракона». Яцзы отличается вздорным характером, любит убивать и драться.

5. Бедствие черного ветра — потусторонняя сущность, проявляющаяся в виде чёрного тумана или яомо или яогуайев в чёрном тумане.

6. Яомо — потусторонняя сущность, чаще является в обличии призрака, живого мертвеца или демона.

7. Яогуай — потусторонняя злая сущность, чаще выглядит как зверь-оборотень.

8. Инлун — крылатый дракон, повелевал дождями.

9. Мо-ван — предводитель яомо и яогуайев, “повелитель демонов”.

10. Ханьфу — традиционный костюм. Отличительной чертой ханьфу является поперечный воротник, правый отворот и завязывание поясом.

11. Мяньфу — разновидность ханьфу. Ее носили только члены правящей династии.

12. Сказка о глазах дракона.