Читать онлайн "Пожары Гостовии"

В течение долгой зимы и поздней весны их пики покрыты снегом и льдом. Когда наконец снега сходят, удается увидеть вечно покрытую туманами долину Гостовии — наиболее старейшую и наиболее известнейшую своими мрачными легендами, навечно погребёнными в ней.

Небо Гостовии постоянно затянуто тёмными грозовыми тучами. Даже в самые солнечные дни здесь стоит серая промозглая погода, а солнечные лучи, которые изредка пробиваются сквозь мрачное зеленоватое небо, здесь и начинают наше приключение...

Дождливая ночь. Раскаты грома, словно выстрелы из корабельных пушек, нарушают молчаливую тишину леса, и лишь сверкающие молнии то и дело освещают чащобу.

Возница прикрикнул что-то громкое и невнятное, послышался щёлкающий звук кнута. Лошади заржали. Экипаж дёрнуло вправо так сильно, что пассажирам пришлось вцепиться в обшивку.

Дорога занимала три дня, и экипаж мчался практически не останавливаясь — чтобы дать перевести дух лошадям, а одноглазому вознице — промочить горло в ближайшей таверне или корчме.

— "Не за себя прошу, за лошадок! Уж скотину-то пожалейте! Два дня без продыху, две ночи без покою. Дайте передышку, чуете, как они дышат, как мехи прорванные? Коли продолжим, то недолго им осталось — и нам следом!"

Голос у возницы был глухой и хриплый, будто бы он давно уже иссох и непонятно, как сохранился на этом свете. Половину слов он говорил на старообрядском языке, половину — на общепонятном, но единственное, что было ясно, — это то, что нужно было искать ночлег.

До деревни Чэтвел оставался еще день пути, а этот странный человек не спал уже два дня и две ночи. От последнего небольшого хуторка «Иглицы» они уехали ровно день назад. Было интересно узнать, что этот хутор не числится на картах, а у возницы там был какой-то знакомый, который напоил лошадей и даже накормил *«борсовой похлебой»* — это тоже какое-то блюдо из местного колорита.

Знакомого этого звали Бартош Врубель. За столом он рассказывал о рыбалке и хитростях рыбной ловли и сего промысла. Было видно, что ему не хватает общения, поэтому мы старались задавать много вопросов и проявлять интерес к этой теме, от чего Бартош расходился пуще прежнего и расплывался в добродушной улыбке.

— "Значит, рыбалка с бубенчиками, говоришь?" — хрипло рассмеялся он, показывая желтые зубы. — "Вот пойдёшь на щуку... Ты ж здоровяк — мог бы и мужика с ног сшибить, не то что рыбину!"— внезапно наклонился он вперед. — "Да только в нашем деле, браток, кулаки не помогут — либо терпение, либо голодную смерть!"

Бартош почесал затылок, задумчиво смотря в пол.

— "Так вот, бубенчики... О чём это я..."

К несчастью для всех, он вспомнил тему разговора и продолжил:

— "Идёшь ты на щуку..." — оживился, брызгая слюной. — "Сидишь, значит, как истукан проклятый..."— сгорбился, изображая рыболова. — "Часиков этак восемь... Спина ноет, комары жрут... И вдруг " — вскочил. — "ДИНЬ-ДИЛИНЬ! Трах-тарарах!" — резко дёрнул воображаемую удочку, едва не задев Стазара. — "Вот тут-то либо ты её, либо она тебя!"

Бартош дернул рукой, показывая, как он резко подсекает воображаемую рыбу, чуть не зарядив в оставшийся глаз вознице. Но видимо, тот, не увидев опасности, продолжал читать какую-то небольшую книжечку, затянутую в чёрную кожу, про себя с задумчивым видом. Его глаз с интересом скользил по странице, а когда она заканчивалась, он с разочарованием причмокивал, покачивая головой, затем смачивал палец языком и переворачивал страницу, с таким же интересом продолжая читать.

— "Здесь ведь знаешь как: «Щука она как баба — любит, когда перед ней попляшешь»", — Бартош многозначительно поднял брови, почесав бороду.

Элизу в этот момент будто прошибло током. Было понятно, что этот странный человек, и обстановка, и плюс ко всему сравнения женщины с рыбой были совсем не к месту. Она сидела за столом, укутавшись в походный плащ и подперев голову рукой, смотрела в окно, то и дело возмущённо поднимая брови и закатывая глаза от едких высказываний рыбака, которыми он сыпал во время своего монолога.

— "Да когда же он заткнётся?" — метались мысли в её сознании. — "Хоть бы молния ударила!"

Буря за окном усилилась, и дождь начал барабанить по крыше так, будто вот-вот пробьёт её насквозь, а раскаты грома, словно боевые барабаны, создавали зловещую мелодию, под которую, скорее всего, заснуть этой ночью будет не так уж и просто.

— "Ну что ж, полно балагурить, давайте спать укладываться?" — хозяин обвёл всех добродушным взглядом, с усилием поднявшись из-за стола, затушил масляный фонарь.

В помещение тут же проникла темнота, будто бы она только и ждала своего часа, чтобы выползти из тёмных углов и, словно обволакивающим пузырём, заполонить собой всё пространство.

— "Спите здесь" — голос его потерял прежнюю веселость. — "Эй, Стазар!" — резко бросил он. — "Хватит зрение портить, тебе это не поможет. Идём со мной!"

Он ухмыльнулся и приоткрыл дверь на улицу. В свете вспышек молний ухмылка на его минуту назад добродушном лице показалась зловещей. Если бы минуту назад этот человек не рассказывал о хитростях рыбацкой ловли, то можно было подумать, что в доме присутствует кто-то ещё... кто-то неведомый.

Возница, видимо, глубоко ушедший в свои мыслительные процессы, вздрогнул, быстренько убрал книженцию за пазуху, вылез из-за стола и поковылял к выходу, остановившись около...

Оба скрылись в пелене дождя, но через минуту за стеной послышался звук открывающейся двери, и глухой голос Стазара был практически не слышен:

— "Старые боги..."

— "Старые боги забрали у меня глаз, оставив взамен это" — хмыкнул возница, похлопав себя по карману. — "И я, кажется, понял зачем..."

Бартош схватил Стазара за плечи, будто пытаясь разбудить ото сна:

— "Боги? Ты до сих пор пеняешь на этих лжецов и трусов? Они бросили нас гнить в этих болотах!"

— "А сами покинули эти места давным-давно... Ты знаешь это лучше меня. Разорив эти земли, превратив некогда плодородные почвы в заболоченные топи. Там, где был прекрасный лес, сейчас бурелом, и всюду трясины, болота..."

— "Здесь не растёт ничего, кроме осоки, камыша. В трясине, может быть, можно наткнуться на малинник в чащобе, а об остальном я и говорить не буду."

Голос его резко заледенел и стал могильно холодным, будто бы от человека, который сидел с нами за столом и рассказывал о чудесах рыбалки, ничего не осталось.

— "Ты лучше меня знаешь, Стазар, что можно встретить в этих лесах. Ты везешь этих бедолаг без сна и отдыха несколько дней не потому, что спешишь, а потому что бежишь."

Речь Бартоша была угрожающей:

— "Да, старик, ты бежишь от того, что шныряет по здешним дорогам и в лесных туманах по ночам."

— "Старые байки" Стазар отмахнулся.

— "Байки? — Бартош закатился неестественным смехом. — Не будь глупцом! В Гостовии сказки — не для убаюкивания детей, а для выживания.*

Стазар задумался, будто вспоминая слова:

— "Язык...— прошипел он. — "Может и к Пану привести, а может и в котле сварить."

Стазар поднял указательный палец вверх, будто бы выдал очередную мудрость.

— "В любом случае, если я увижу его на своём пороге, дружище... ты уж не гневайся."

Бартош внезапно замер и дрожащим пальцем ткнул в грудь вознице:

— "Ты привёл погибель к моему порогу!

— "Если он появится у моего порога..." — он замолчал.

Ветер сквозняком прошёлся по дому и вышел через трубку в камине, издав протяжный вой. Дверь закрылась с обратной стороны, и лишь смешавшиеся звуки человеческого сна растворялись в звуках синергии дождя и грома.

Когда дождь и гром сливались в единую мелодию, сны путешественников были тревожными. Видения странных теней и забытых легенд проносились по дорогам Гостовии прямо у них на глазах, словно предупреждение или пророчество.

Но с наступлением утра все ночные кошмары отступили, и первые лучи утреннего света, пробившиеся сквозь тучи, принесли с собой новый день и новые надежды.

После быстрого завтрака, состоявшего из остатков *«борсовой похлебки»* и чёрствого хлеба, путники собрались в дорогу. Стазар, проверив упряжь и удостоверившись, что лошади отдохнули и готовы к дальнейшему пути, кивнул своим спутникам, и они отправились в путь.

Впереди их ждала деревня Четвел, окутанная туманами и мистическими рассказами, которые так любил повторять Бартош.

По мере продвижения к деревне лес становился всё гуще, а туманы — всё плотнее. Солнце, казалось, боялось проникать сквозь этот зелёный покров, оставляя путешественников в полумраке.

Внезапно из-за поворота дороги перед ними предстала перевёрнутая телега и останки лошади, а разбросанные ящики свидетельствовали о недавней трагедии. Стазар остановил своих лошадей, и все вышли осмотреть место происшествия.

В воздухе витал запах смерти и разложения, заставляя Элизу закрывать нос и отворачиваться.

— "Жив ещё..."— усмехнулся Аларик с холодным, почти бездушным спокойствием.

Заглянув под остатки телеги, он обнаружил там выжившего и, схватив его за ноги, рванул на себя что есть сил. Послышался крик — если это можно было назвать криком, скорее предсмертный вздох.

— "Не верещи, дружок, не на дыбе!" — снова усмехнулся Аларик.

Едва дышащий юноша, весь в крови, с исполосованными тонкими ранами — настолько тонкими, будто его не резали, а рисовали тонким лезвием. Кровь уже засохла, но по тому, как она растекалась по телу, было понятно: резали долго. Мучили.

Топорик, валявшийся неподалёку, выглядел неуместно — на нём почти не было крови, лишь пара царапин на рукояти. Если он и пытался защититься, то безуспешно.

Пока они укладывали раненого на подручные носилки, изготовленные из веток и плащей, небо вновь затянуло тучами, предвещая новый шторм. Время поджимало, и каждый из путешественников чувствовал нарастающее напряжение.

— "Мы должны спешить" — сказал Стазар, взваливая на себя один конец носилок. — *Чем дольше мы здесь задерживаемся, тем меньше шансов у него выжить.*

По мере того как они продвигались сквозь всё гуще становящийся лес, странные звуки начали окружать их. Шорохи, шёпот... иногда казалось, что кто-то следит за ними из-за деревьев.

Бартош, всегда готовый к приключениям, пытался поддержать дух команды, напевая старинные шанти, но его голос звучал неуверенно в этой мрачной обстановке.

Когда они наконец вышли на поляну, обнаружилась разветвлённая тропа. Одна дорога вела прямо в деревню Чэтвел, другая — кажется, углублялась в самое сердце тёмного леса, откуда, судя по всему, пришёл раненый.

— "Мы разделимся", — предложил Аларик, человек, чьи ожидания от Гостовии явно разбились о скалы. Его глаза постоянно искали хоть что-то, чем можно поживиться.

Если выражаться мягко, то за какими промыслами только не был замечен Аларик. Он был и флибустьером, и кладбищенским мародёром, и форточником, и невероятным шулером в карты и напёрстки. С его слов, он даже сколотил небольшую банду, которая теперь, опять же с его слов, его же и разыскивает, потому что он и один из максимально приближённых к нему людей забрали всё награбленное имущество с последнего дела. Вот он и залёг на дно — *«Великий вор»* в *«Выгребной яме»*, как он сам называл это место.

— "Я и Бартош пойдём в деревню с раненым. Стазар и Элиза, вы попытайтесь выяснить, что произошло здесь на самом деле. Мы встретимся у входа в Чэтвел."

Решение было принято не без колебаний, но время действительно было важно.

Стазар и Элиза, вооружившись, направились по тропе вглубь леса, в то время как Аларик и Бартош, несущие раненого, поспешили к деревне.

Лес вокруг Стазара и Элизы казался живым. Каждое дерево и каждый куст мог скрывать опасность. Они двигались медленно, стараясь не привлекать внимания.

Внезапно Элиза остановилась, подняв руку в знак предупреждения.

— "Слышишь?" — прошептала воительница.

Стазар напряг слух. Из глубины леса доносился тихий, но отчётливый звук — кто-то или что-то скулило.

Они медленно двинулись в направлении звука, готовые к любым испытаниям, которые могли их ожидать. Чем ближе они подходили, тем яснее становился звук. Это был не просто скулёж — это был плач, скорее напоминавший стенания, полные отчаяния и боли.

И вдруг они вышли на небольшую поляну, где увидели величественное растение — высоченный дуб, который будто бы выбивался из окружения. А у подножия сидела женщина, облачённая в лохмотья. Плечи её дрожали от рыданий. Поодаль от неё лежала приоткрытая шкатулка.

Стазар и Элиза обменялись взглядами, полными опасений, но решили подойти ближе.

— "Кто вы? Что здесь случилось?" — Элиза старалась говорить как можно мягче, чтобы не напугать и в то же время не показать собственного беспокойства незнакомке.

Женщина медленно подняла голову, и они увидели её глаза — глубокие и полные боли, но в них также читалась надежда.

Когда, потянувшись за шкатулкой, она упала, и Элиза схватила её под локти, Стазар увидел на её правой руке огромную свежую рваную рану. Это не был порез или ранение, полученное в бою.

Возница служил на передовой и повидал всякое: и когда камень, посланный катапультой, прилетал в стену, полную бойцов, и даже когда палицей дробили руки, но солдаты продолжали идти в бой, так как у них была вторая.

Однажды его чуть не обожгли лицо кипящим маслом — если бы он не был столь проворным и не прыгнул на соседний уступ стены быстрее, чем котёл вылили на его соратников. Поэтому *«повидав виды»* в ранениях, он разбирался хорошо.

Пока воительница оказывала первую помощь, Стазар пригляделся к окружающим деревьям. Их как будто хворь не тронула, и они оставались почти не увядшими под тяжестью местных гнилых туманов и ужасной почвы.

Внимание его привлекли глубокие отметины в коре деревьев, напоминающие руны, которые будто бы искусный мастер вырезал топорищем. Они были практически на каждом дереве вокруг дуба.

Стазар провёл рукой по щетине и вернулся к Элизе. Женщина была слаба, но припарки Элизы, видимо, пошли ей на пользу, и она, открыв глаза, хрипела:

— "Прошу вас..." — вцепившись в плечи девушки. — "Ленор... верните мне мою Ленор!"

Слёзы катились у неё из глаз. Бледное лицо женщины уже было совсем другое — его можно было назвать обезумевшим, будто бы у неё в голове совсем ничего не осталось. Взгляд совершенно пустой.

— "Верните мне Ленор..." — слезливо молила она.

Когда Стазар наклонился к плечу Элизы, женщина нечеловеческим движением схватила его за ворот куртки, наклонила к себе так, что он упал на корневище рядом с ней.

— "Он знает, что ты здесь, возница! Тебе не спрятаться под личиной старика!"

Голос у неё изменился — стал глухим и скрипучим, и был уже вдвойне неприятным. Пальцы сжали мёртвой хваткой горло.

Стазар захрипел, пытаясь вырваться, но пальцы женщины впились в его шею, как корни душителя. Кожа под её руками почернела, потрескалась, как кора мёртвого дерева.

— "Ты думал, он не заметит?" — её голос теперь звучал из-под земли, из трещин в стволах, из самого воздуха.

Элиза рванулась вперёд — её меч сверкнул в полумраке, — но ветви дуба внезапно ожили, хлестнули, как плети, и обвили её руки, сжимая, словно тиски, и ломая кости.

Хруст. Крик.

Стазар видел, как лицо Элизы искажается в немом ужасе, пока лозы ломают ей кости.

— "Он всегда смотрит..."— прошептала старуха, и её рот растянулся до ушей, обнажая чёрные, трухлявые зубы.

Стазар почувствовал, как что-то шевелится у него в груди. Корни. Они ползли по сосудам, опутывали рёбра, проникали в лёгкие. Он больше не мог дышать.

Но хуже всего были глаза. Глаза старухи. В них не было ни безумия, ни ненависти — только холодное, древнее понимание.

Она жалела его.

— "Спи..."

Он слышал шёпот откуда-то из-под земли. Тьма схлопывалась, и последнее, что услышал Стазар, — это тихий смех Бартоша... где-то очень далеко.

В последний момент, собравшись с силами, Стазар схватил старуху за голову, вставил пальцы в глазницы:

— "Твои боги забрали у меня всего один глаз!" — кричал Стазар. — "Но я заберу у тебя оба!"

И одним движением лишил её зрения.

Облив себя чёрной вязкой смолянистой жидкостью, старуха вскрикнула на секунду, и затем её вопль оборвался, будто бы кто-то обрезал нить, соединяющую её с этим миром. Её плоть потемнела, иссохла — и рассыпалась, как прах древнего проклятия.

Поднявшийся ветер подхватил пепел, и через миг даже память о ней исчезла.

На пару в лесу повисла тишина, но затем деревья завыли, и снова налетел жуткий ветер, подняв вверх листву. Дуб начал ссыхаться прямо на глазах.

Зелёные, полные здоровья листья превращались в труху и осыпались, кора падала, и из неё выползали опарыши. За пару мгновений огромное, символизирующее жизнь в окружении этой разрухи дерево превратилось в ничто.

Элиза рухнула наземь, не в силах пошевелиться. Каждое движение приносило ей боль, будто бы тысячи ножей пронзают её изнутри.

Корчась от боли, весталка чувствовала, насколько близок её конец. Её собственные кости резали и пронзали её внутренности.

Затем она почувствовала, как сознание её покинуло.

Открыв глаза, она увидела лишь серое небо, медленно проплывающее между ветвей. Повернув голову набок, она увидела перед собой ребёнка — девочку, которая с интересом рассматривала её травмированное плечо.

Наплечник был снят и лежал поодаль. Девочка с интересом разглядывала отметины культа одного из божеств внешнего мира, откуда в этот неприветливый край приехала девушка.

— "А это больно?!" — с неподдельным интересом спросила она, водя пальцем по витиеватым нитям клятвенных шрамов, окрашенных сверху тёмной краской.

— "Не больнее, чем это", — сухие губы разомкнулись. Элиза постаралась улыбнуться и почувствовала привкус крови на зубах.

В карих глазах девочки, расположенных на маленьком бледном детском личике, пытались уместиться недоверие к чужестранке и интерес к знакам, которых она доселе не видела.

— "Фрида! Сколько раз я тебе говорила — не разговаривать с незнакомцами!" — послышался женский голос откуда-то спереди.

— "Не смей трогать эту девку, ещё подхватишь от неё какую-нибудь гниль!"— выругалась женщина, подойдя к телеге.

Увидеть её лица воительница не смогла, но она слышала её голос максимально близко и понимала, что ей тут точно не рады.

— "Альфина, угомонись! Мы не могли бросить её в чащобе. Ты посмотри на неё — у неё переломаны все кости. Непонятно, как она ещё осталась в живых и до сих пор дышит", — вступился за обузу мужской голос.

— "А ты уж, Альберт, к каждой собаке на помощь бросишься?! Смотри, чтобы тебя точно так же мы не нашли в чаще после того, как тебя вызовут на аудиенцию к Нему!"

Женщина сказала это с презрительной интонацией, будто бы ей было всё равно на своего соратника.

— "В любом случае нам нужно отвезти её к ворожею. Он постарается вытащить её из лап богов", — выдохнул Альберт и зашагал вперёд.

— "Это мы ещё посмотрим..."

Прикованная к телеге воительница не могла и головы приподнять, чтобы не причинить себе адской боли. Всё, что она слышала, — это голоса людей, которые шли с ней рядом и тащили телегу.

Единственное, что её пугало, — она не слышала голоса Стазара, хриплого и глухого. Она прислушивалась, как могла, но уловить звука, похожего на ковёр, когда из него выбивают пыль, или хруст листьев под ногами сапог, так и не смогла.

Телега лихо провалилась в канаву и лихо из неё вынырнула. Элизу потрясла боль, пронизывающая всё тело.

Откуда-то спереди послышался незнакомый голос:

— "Наконец-то добрались! Вот и Четвел!" — кричал твёрдый мужской голос. — "Слезайте, коли живы!"