Читать онлайн
"Веская причина"

Ненавижу выходить на улицу. Повсюду грязь, дерьмо и алкаши.

Если бы у меня не закончились сигареты, я бы ни за что не вышел из квартиры. С самого утра за окном форменный дубак и противная морось. Я не знаю, кому там осень кажется жутко романтичным временем года. Как по мне, так в жопу её.

Этот город – полный отстой. Обшарпанные дома, полное отсутствие нормальных дорог и полчища дегенератов, снующих туда-сюда, а на каждом столбе – лозунги о том, как же пиздато нам тут живётся.

«НА СЕВЕРЕ ЖИТЬ» и бла-бла-бла.

Мимо проехал автобус, битком набитый бессмысленными ушлёпками. Я показал им фак. Две малолетки в конце салона заржали, бородатый мужик в косухе показал фак мне в ответ, а престарелая шалава, знаете, вот из этих, с ярко-оранжевыми волосами, скривила свой хлебальник и зашевелила губами, мол, а что происходит?

Иди ты нахуй, вот что происходит.

Я вообще не понимаю, какой смысл в стариках. Никчёмные отребья, которые только брюзжат и воняют каким-то говном.

Я бы с превеликим удовольствием избавил этот мир от лишнего. От долбанных мамаш, у которых матка встала вместо мозга, от гоповатых подростков, что слушают свою уёбищную музыку до ночи, от жирных неудачников, занимающих по два места в троллейбусах, от тупых дырок, считающих, что им все должны за одну только возможность им присунуть.

Да много от кого.

Этот мир давно протух.

Я закашлялся и сплюнул комок слизи на тротуар.

Ненавижу красный цвет. Просто не переношу.

Я остервенело растоптал этот кровавый харчок кроссовками. К чёрту его.

Не, ребята, смерть – это не про меня. Я слышал что-то про слабые сосуды. Кровь при кашле – это не обязательно пиздец. Это вроде как лагают капилляры. Я вообще спокоен насчёт этого, не то, что тот петух из нашей поликлиники. Я читал, что им платят за то, чтобы они ставили здоровым людям хуёвые диагнозы. Я тогда его послал с его анализами, и правильно сделал. Меня не провести. Кровь, она такая штука. У всех бывает. У кого-то всю жизнь течёт из носа, из глаз, из пизды. Это нормально.

Я подкурил сигарету. Курю я часто, что правда, то правда. А как без этого, если всё вокруг ежеминутно выбешивает до ломоты в костях? Нервов не хватит терпеть всю эту херню, ведя здоровый образ жизни.

Наконец-то я почти дома. Спасибо дождю, что согнал с лавок у подъезда мерзких старух, которым дай только повод сунуть свои носы не в своё дело. Я затушил сигарету прямо о сиденье лавочки. Вот так, суки.

Что-то потянуло меня за штанину, и я опустил взгляд вниз.

Котёнок, мать его. Размером с ладошку, грязный, уродливый, и, по ходу, обосравшийся. Схватился за мою ногу и пытается мяукать. Звук такой, будто молния яйца зажевала.

Слышь, пиздюк, ты точно не по адресу.

Я несильно пнул его, отбросив подальше от себя его полудохлое тельце.

Каждый сам за себя, чувак. Такие правила. Ты либо вывозишь эту ёбаную жизнь, либо нет.

В подъезде кто-то опять устроил свалку. Я подозреваю, что это сделали те мрази со второго этажа, которые въехали два месяца назад. Семейка долбоёбов с двумя спиногрызами-олигофренами.

- Здорово, Макс!

О, задрот из сорок пятой квартиры. Опять намылился к своей тёлке в соседний квартал. Гляди-ка, нарядился в голубовато-серую рубашку, нацепил очки с серебристой оправой и надушился так, что блевать охота.

Нехотя я протянул ему руку и поздоровался.

- Есть сижка?

Для тебя есть только отсосать, урод.

- Не, сейчас вообще с куревом туго, - ответил я.

- Ну ладно. Увидимся.

В гробу я тебя видал, олень четырёхглазый.

В подъезде стояла такая вонь, будто кто-то сдох. Почти бегом я добрался до своей квартиры. Открыв дверь, я вошёл внутрь.

Жутко хотелось жрать.

С тех пор, как меня уволили с работы, это моё обычное состояние.

Но это ничего. Я-то знаю, что эти уроды без меня никто. Это пока группа выезжает за счёт музыки, которую написал я. Наш хит держится в десятке лучших треков местных радиоэфиров уже хуеву тучу времени.

«Во мне холодная кровь,

Я режу вены вдоль,

Я отрицаю любовь

И обхожу стороной!

Да, я такооой! Такооой!..»

Текст я тоже написал сам, как и партию для второй гитары. Название нашей группы, «Dead motor», тоже придумал я несколько лет назад, когда мы, четверо безбашенных подонков, только начинали работать вместе.

Я знаю, что не был пунктуальным и до хуя ответственным, словом, не был кем-то из тех пиздатых парней без дедлайнов по жизни. Но, как ни крути, я справлялся со своей работой.

Они мне в лицо сказали, что я еблан, который вечно подводит весь коллектив. Что за последний месяц они ни разу не видели меня вменяемым и трезвым. Что я грёбаный наркоман, которому нужно лечиться.

Я послал их всех нахуй, и нисколько об этом не жалею.

Я сел на диван напротив телека и закурил. Огляделся вокруг в поисках пепельницы, но понял, что в таком бардаке, как у меня, найти её будет сложно.

Я живу в раздолбанной однушке, естественно, съёмной, так как своего жилья у меня никогда не было. Из всей мебели здесь только старый, насквозь прокуренный диван, шкаф для одежды в прихожей, стул и здоровенная тумба с раковиной на кухне, заменяющая кухонный гарнитур. Из удобств ржавая ванна, унитаз и видавший виды телек.

Похуй, зато дёшево.

Хозяина квартиры за три года, что я тут живу, я ни разу в глаза не видел. Ключи мне отдала соседка, а деньги за съём я перевожу арендодателю на карту. И никакого лишнего движа.

Это охуенно, что никто мне не указ. Я в принципе никого к себе не пускаю, за редким исключением, если, к примеру, гомосекам из жилконторы вздумается проверить счётчики, или что-то вроде этого.

В основном сюда приходит только Венц, мой кореш. Его единственного не смущает срач в моей квартире. У него дома, кстати, ещё хуже.

Мы с Венцем знакомы лет пятнадцать, с того самого момента, как я попал в детдом.

Когда мне было восемь, мой папаша завалил мою мать, несколько раз ударив её по голове обухом топора. Потом он утащил её за ноги на балкон, приказав мне замыть кровь и ошмётки мозгов на полу кухни.

Помню, как меня все жалели. Какого хрена, непонятно. В детдоме я впервые пожрал от пуза и выспался.

Венц был постарше меня года на два. Он вступился за меня, когда старшаки впервые хотели меня отпиздить за одним из корпусов после физкультуры. Я даже уже не помню, за что именно, ведь в таких местах повод не особенно важен. Венц в той драке сломал руку одному из уродов. Поднялась страшная шумиха, набежала куча народа. Венца я не видел недели две.

Ко мне больше никто не приставал с того дня. Когда Венца привезли обратно, я подошёл к нему сказать спасибо. Он тогда ответил:

- Ненавижу, когда быкуют на мелочь, которая не может дать отпор.

Мы держались вместе до самого выпуска. Затем вместе поступили в единственное ПТУ нашего города. Потом государство наебало нас с жильём, да и не только нас. В принципе, это было предсказуемо. Кому до нас было дело, если мы не были нужны даже нашим предкам? Венц никогда не рассказывал о своих родителях, но, я думаю, это оттого, что нихуя хорошего о них сказать было нельзя.

Единственное, за что я благодарен детдому, это гитара. Там я открыл для себя музыку. Не вот эту попсовую хуету, которую крутят на каждом углу, а мир охуенного металла, который напрочь срывает крышу.

У нас там было что-то вроде актового зала, где на каждый праздник показывали спектакль или проводили вечер танцев. Я записался в театральный кружок, чтобы быть поближе ко всей этой кухне.

Венц меня не поддерживал в этом. Он считал, что искусство – это что-то для пидарасов.

Он уже тогда барыжил. Знал цену деньгам.

Не помню уже, как я его уговорил купить электрогитару.

Как я попал в группу «Dead motor»? Бля, я просто увидел объявление в одном из местных интернет-сообществ. К тому времени я уже выпустился из казёнки, работал дворником, за что нужно сказать спасибо руководству детдома, плюс имел в багаже кучу годных демок.

Тогда я был им нужен. Сейчас – нет.

Звонок в дверь прервал мои воспоминания.

Это Венц.

Я открыл ему дверь.

- Есть чё захавать? – спросил Венц, не удосужившись поздороваться.

- Голяк, пиздец, - ответил я, отступая в прихожую для того, чтобы дать ему пройти. – Я думал, ты чего-нибудь раздобудешь на вечер.

- Кое-что есть, - Венц помахал перед моим лицом небольшим бумажным свёртком. – Кстати, там кто-то кошака выбросил в подъезд. Орёт сидит.

Венц, не разуваясь, прошёл в кухню.

Я выглянул в приоткрытую дверь. Мохнатый пиздюк сидел на лестничной площадке. Увидев меня, он хрипло мяукнул.

- Пошёл нахуй, - посоветовал ему я и закрыл дверь.

На моей кухне уже вовсю развернулась химическая лаборатория.

- Венц…

В этот момент приступ кашля заставил меня сложиться пополам.

Отдышавшись, я посмотел на свои окровавленные ладони.

Ёбаная кровь.

Ёбаная жизнь.

Венц глядел на меня с отвращением.

- Макс, это нездоровая хуйня, - поморщился он.

- Иди нахуй, - выдохнул я. – Это мои траблы, понял?

- Поебать.

Венц чиркнул зажигалкой. Я смотрел, как варево плавится в алюминиевой ложке. Внутри меня разливалось тепло. Сейчас будет хорошо, плохие мысли уйдут. Один укол, всего один, и…

«Внутри горячий металл

По жилам льётся струёй.

Я никогда не страдал,

И в моём сердце покой!

Дааа, я такооой! Такооой!..»

Какие-то пидоры под окном врубили магнитолу на всю. Это моя песня, моя. Только моя. Я её писал, когда был под кайфом. Вам, ублюдкам, даже не дано понять её смысл!..

- Венц, бро… - начал я. Я хотел рассказать ему об этой песне. Выложить, как на духу, всю ту хуету, что меня мучила.

- Подожди, - оборвал меня Венц. – Сначала я скажу. У меня проблемы, Макс. Я немного вляпался. Сегодня не бесплатно, окей?

- Да без проблем, чувак.

- Деньги нужны сразу, Макс, самое крайнее – завтра вечером. Четыре косых.

Я облизнул пересохшие губы. Блядь, у меня за душой вообще нихуя не было, ни сегодня, ни завтра.

Венц зубами разорвал упаковку со шприцем.

- Ну так что? – спросил он.

- Я достану. Завтра. Ты меня знаешь. Я найду. Завтра отдам, железно.

Я понятия не имел, где я возьму четыре косаря. Но сейчас, в эту самую секунду, это было не важно. Мне нужна была эта блядская доза, иначе я бы просто сдох.

Венц кивнул. Я суетливо добежал до шкафа и перетряхнул всё своё барахло в поисках какой-нибудь продолговатой тряпки типа шарфа или пояса. Не найдя ничего подходящего, я просто снял со штанов ремень и затянул его чуть выше локтя. Потом вернулся в кухню.

- Поехали, - сказал Венц, протягивая мне наполненный шприц.

«…Да, да, да! Такооой!!! Такооой!..»

Эти ебливые малолетки, по ходу, устроили вечеринку во дворе.

«Я отрицаю любовь,

Разрывая на части

Всё, что было мечтой,

Что казалось мне счастьем…»

Дальше – соло первой гитары. Моё соло, твари!..

По вене вовсю разливалось тепло. Жар становился всё сильнее и сильнее, в какой-то момент мне даже показалось, что я горю заживо. По принципу ёбаного Феникса, чтобы возродиться, нужно сгореть подчистую, в пепел. После этого начнётся всё заново, вся эта хуета. Тут весь смысл в самом процессе. Сейчас, в эту самую секунду. Состояние перед перезагрузкой. В этот самый момент ты – тот, кем бы ты хотел стать, если бы смог. Этакая улучшенная версия тебя самого. Ты находишь ответы на все вопросы, начинаешь понимать смысл своей грёбаной жизни, перед тобой открываются миллионы новых путей, а проблемы идут на хуй, потому что они становятся несущественными и не стоящими выеденного яйца.

Это не зависимость, а погоня за избавлением от боли.

В этой реальности нет злости, стыда и сокрушающей ярости.

Венц лежал на полу, прямо в проёме кухни, разглядывая свои ладони.

- Шкет, - позвал меня он, - я буду жить вечно, прикинь?

- Ты сдохнешь ещё раньше, чем я, дибил.

Я лёг рядом.

- Они мне сказали, что я никчёмная мразь, Венц.

- Потому что они пидарасы. Я тебе говорил, что не надо было с ними связываться. Макс, ну это же как в том анекдоте про срущего котёнка, типа, он сначала милый, а потом насрёт тебе на голову. Этот вшивый мир так устроен. Он мастерски маскируется под ёбаный парадиз, а потом пинком загоняет под плинтус. А ты как последнее чмо сидишь и охуеваешь от навалившейся действительности.

Венц раскатисто рассмеялся.

- Я рождён для большего, ты не понимаешь.

- Нам всем кажется, что мы не те, кем могли бы быть. Это всё хуйня. Система хочет, чтобы мы так думали. Чтобы мнили себе, что у нас свобода воли и безграничные возможности, свобода выбора и прочая хуетень. На самом деле, мы ни на что не можем повлиять. Даже если бы захотели. Всё, что тебя окружает, - жёсткое наебалово, Макс.

Началось. Сейчас он заебёт меня своей антиутопией. Каждый раз одно и то же. Голос у Венца глухой, с булькающими как понос нотками, напрочь лишённый эмоций. Ёбаный незатыкающийся метроном.

- … А потом тебя окунают головой в говно и говорят: «Жри! Жри, сука!». Неважно, кто ты, о чём ты думаешь, как живёшь. Это никому не всралось. А знаешь, что самое страшное во всём этом? Знаешь? То, что ты это реально жрёшь, лакаешь, как псина из лужи, ещё и поскуливаешь от удовольствия, и думаешь, что это лучше, чем ничего! Ты пытаешься представить себе, что это не жижа из дерьма и мочи, а дорогой вискарь для избранных.

- Я просто хотел играть, Венц. Что плохого в том, чтобы просто делать то, что хочется?

- Ты долбишься в уши? Я тебе сто раз говорил, что этому ёбаному миру такие, как ты, не нужны. Те, кто рулит им, будут постоянно повторять тебе, что твоя музыка – говно, и наступит день, когда ты сам в это поверишь. Такие, как ты, нихуя не решают, потому что на ваших ошейниках шипы вовнутрь. Тебе стоило изначально не лезть в эту гнилую поебень, Макс. Ты псих-неудачник с хуёвой генетикой, который никому не усрался. При любом раскладе ты рано или поздно засунешь свои мечты в жопу, а система услужливо смажет её вазелином с запахом ромашки.

Венца не переспорить. Тем более, когда он под кайфом. Он видит мир иначе, в его глазах это что-то вроде гниющего стейка на расколотой тарелке, покрытого плесенью из людского блядства, мракобесия и жестокости.

Он продолжал говорить, а я молча ждал, когда он, наконец, заткнётся.

«Я уйду, когда засыпать

Будет этот проклятый город.

Мне уже надоело ждать

И терпеть ненавистный холод…»

Эта песня была одной из первых, написанных мной. Слова, долетающие до моих ушей из приоткрытого окна, рвали мою душу на лоскуты.

Под негромкий бубнёж Венца я лежал и размышлял о том, каким жалким и никчёмным куском говна я сейчас выгляжу на этом оплёванном грязном полу в кучах мусора и объедков, в дырявых нестираных джинсах и вонючих носках. Долбанный лузер на дне жизни, из которого не выбраться. На меня наркота действовала не так, как на Венца, который превращался в уверенного в собственной опизднительности оратора, нет, я ловил целый букет эмоций, от дичайшей эйфории до ебливой жалости к самому себе.

«Я сниму все оковы и цепи,

Растворюсь в непроглядной тьме…»

Я думал о самоубийстве. Чувак из песни в конце выбрасывается из окна и разъёбывается в лепёшку перед подъездом, мгновенно отбросив копыта. Наверное, я бы тоже смог такое провернуть, если бы жил на пару-тройку этажей повыше. Полёт с четвёртого этажа – удовольствие сомнительное, ведь риск остаться в живых слишком высокий. Можно, в принципе, сигануть с городского моста, но, с моим везением по жизни, обязательно найдётся какой-нибудь волоплавающий педрила, который в порыве мудогеройства вытащит меня из воды.

« Из жизни извлечённый,

Не просто мёртвый,

Я — нерождённый! Аааааа!...»

—Венц, – позвал я.

Этот сраный рупор, по ходу, отключился, пока я вслушивался в слова своей песни.

Я посильнее пнул его ногой. Никакой реакции.

Да и пошёл ты нахуй.

Я встал на ноги и, покачиваясь, пошёл в туалет.

Так я и проснулся на следующее утро, сидя со спущенными до щиколоток джинсами и трусами, на толчке, полном несмытого дерьма. Мои спина и шея были в полном ахуе, я сначала даже подумал, что меня парализовало ко всем собачим хуям. Вдобавок к этому у меня был дикий сушняк.

Кое-как встав на ноги, я натянул штаны и потопал в кухню, но по пути споткнулся о лежащего на её пороге Венца.

— Блядь, да ты…

Я смотрел в его полуоткрытые глаза.

— Венц, ты чё, прикалываешься?

Под его жопой растеклось вонючее пятно, уже подсохшее по краям. Я попытался нащупать пульс на его ледяном запястье.

— Ёбаный в рот…

Венц откинулся. Твою мать. Твою мать. Сука!

Я огляделся вокруг. Надо избавиться от шприцов и от всей хуйни, которую притащил вчера Венц, потому что, если я сейчас позвоню скорякам, они вызовут ментов, и мне пиздец.

Я сгрёб всё с кухонного стола в первый попавшийся под руку пакет, до кучи прихватив побольше мусора: пустые консервные банки, обертки от хуй пойми чего и даже свой ремень. Кровавые тряпки я завернул в клеёнку, содрав её со стола. Палево, конечно, но думать было некогда. Венцу-то было уже насрать на всё, а вот мне было неебически страшно за своё будущее.

За употребление можно заехать максимум на пятнадцать суток, но если мне въебут статью за производство, а там и продажу прибавят, то это будет совсем, блядь, не смешно.

Я чувствовал себя ебучим гангстером, пока шёл с пакетом до мусорки. В голове только и вертелись все вот эти фразочки из дешёвых киношек, типа: «Избавься от улик, Джонни». Мне повезло, туда как раз подъехали мусорщики, и мой пакет в одно мгновение утонул в куче всякого говна. Сейчас его увезут на свалку, а там ищи-свищи. Ту-ту, ёпта.

По дороге домой я позвонил в «03».

Менты, конечно, пытались меня прессануть, но вот только в рот я их ебал. Не знаю, как так получилось, но за всю мою сраную жизнь у меня не было ни одного задержания или ареста, поэтому я просто прикинулся испуганным лохом, таращился на этих козлов охуевшими глазами и говорил, что Венц просто пришёл ко мне вечером уже вмазавшимся. Ясен хуй, они мне не поверили, но предъявить им мне всё равно было нечего.

Венца быстро упаковали в полиэтилен и увезли. Потом свалили и менты, пообещав мне скорую дружескую встречу.

Ага, и вам не хворать, уроды.

Я, наконец, остался один.

На полу, в проёме кухни, темнело пятно. Я старался на него не смотреть.

Мне было пиздец, как жаль Венца. Он был неплохим, в общем-то, парнем. По-честному — он был моим единственным другом. Если не считать того, что он подсадил меня на иглу, он дохуя для меня сделал в этой жизни. Всем вокруг всегда было плевать на меня. Всем, кроме него. И теперь я даже вроде и не представлял, как буду жить дальше. Один.

Я почувствовал, как к горлу подкатывает раскалённый комок. Ну нет, блядь. Хватит.

Несколько минут я кашлял, задыхаясь, выплёвывая прямо на пол кровавую мокроту. Мотня у джинсов потеплела. Чёрт, я ещё и обоссался.

Венц сказал вчера, что это нездоровая хуета.

Отдышавшись, я закурил последнюю сигу из пачки, прикидывая, хватит ли у меня бабла на новую.

Я переоделся, правда, других джинсов у меня не было, а были цветастые широкие штаны а-ля «опустили на Гавайях», но выбирать не приходилось, поэтому я надел то, что есть.

Едва за мной захлопнулась дверь подъезда, я услышал какой-то звук. Рядом, под лавкой, лежал тот самый ебучий котёнок. У него не было одного глаза, из глазницы сочилась кровь, хвост был отрезан почти под ноль, но он был живой, его тощие рёбра ходили ходуном, а пасть была открыта.

Похоже, какие-то мелкие выблядки повеселились от души.

А я тебя предупреждал, чувак. Либо ты, либо тебя.

Я купил сигареты. Выйдя из магаза, сразу же закурил и пересчитал сдачу. Шестьдесят два рубля. Прям дохуища.

Напротив была аптека. Хрен его знает, зачем я туда зашёл.

— Молодой человек, вам что-то подсказать?

За прилавком я увидел рыжую конопатую тёлку с маленькими сиськами, одетую в белый, нихуя не сексуальный халат.

— Есть что-нибудь такое, чтобы кровь не текла? — я чувствовал себя конченым долбоёбом. — Ну, если, к примеру, глаз вытек?

У алхимички вытянулся ебальник.

— Блин, там кошак лежит, — пояснил я. — Замученный, без хвоста и так далее.

— Я думаю, это вам в ветеринарную клинику нужно…

Тебе нахуй нужно, дура. Прям срочно.

— У меня нет на это ни времени, ни денег, понимаете? Да забудьте, короче.

Я пошёл к выходу.

— Молодой человек! Подождите.

Я повернулся.

— Вот, возьмите, — порывшись в ящике рядом, сказала она. — Обработайте этим раны. Глаз не трогайте, только кожу вокруг. Я сменяюсь через два часа, принесите сюда кота к четырём, я сама отнесу его к врачу.

Я взял бутылёк из её рук.

— Платить не надо.

Мне показалось, что она смотрит на меня с жалостью. Блядь, ну да, выгляжу я не то, чтобы очень, но мне стало охуеть как стыдно пред ней. Ещё эти пидорские штаны.

— Спасибо, — кивнул я и вышел из аптеки.

Шерстяной пиздюк лежал там же, под лавкой. Я взял его двумя пальцами за шкирку и понёс домой, до сих пор не понимая, что за зоошиза меня вдруг посетила, и нахуй мне это всё вообще нужно.

Дома я порезал угол матраца в поисках ваты. Смочил её бурдой из флакончика и полностью протёр пиздюка.

Главное, не загнись до четырёх.

Я завалился на диван и продрых почти два с половиной часа. Проснувшись, я как в жопу раненый понёсся к аптеке с мохнатым в руках.

Я с огромным облегчением выдохнул, когда увидел на ступеньках рыжую аптекаршу.

— Извините, я проспал. Вот. Ещё даже не сдох, — я протянул ей котёнка.

— Маленький какой, — засюсюкала рыжая, снимая с шеи платок и заматывая в него кошака.

Затем она протянула мне маленькую бумажку.

— Это мой номер. Позвоните мне попозже, хорошо? Я на съёмной живу, мне нельзя будет его оставить. Вы ведь его потом заберёте?

Конечно, блядь, я же обитаю в пентхаусе, и у меня есть зоопарк.

— Да. Спасибо.

Я взял бумажку, засунул её в карман и быстренько съебался.

В пизду это волонтёрство. И так проблем дохуя.

Вернувшись домой, я решил немного разгрести бардак, а заодно отпидорить пол. Мне нужно было хоть чем-то себя занять.

Ближе к полуночи мне стало хуёво. Меня бил озноб, я заебался жевать сопли и бегать блевать в унитаз через каждые полчаса. И я прекрасно понимал, какой красочный и неповторимый пиздец меня ждёт в ближайшие пару-тройку дней.

Я повешусь, блядь. Теперь, когда Венца больше нет, наркоту мне взять неоткуда, а даже если бы было где, то в долг под честное слово мне её бы хуй кто дал. Венц меня всегда выручал. В прошлый раз, месяца два назад, я чуть не отъехал, ломало так, что я реально думал, что сдохну. Если бы не Венц, оно бы так и было.

Кто-то говорит, что ломка — это хороший способ заценить свою силу воли. Якобы, можно потерпеть, а потом завязать с ширевом навсегда. Это всё пиздёж. Таким отбросам, как я, никогда не завязать, потому что наша жизнь в хуй не брякнула никому, даже нам самим. Венц, в принципе, был где-то даже прав, толкая речи под кайфом.

На этом свете я никому не уебался, и, если рассуждать здраво, меня даже некому будет похоронить, кроме нашего великого государства. Ну, хотя бы так ему поднасрать.

Чтобы жить дальше, нужна веская причина.

Вашу мать, да я философ.

Я как тот переломанный блохастый пиздюк под лавкой. Прям точь-в-точь. Интересно, он ещё не откинулся?..

« Взгляд отрешённый,

Не побеждённый

Я! Не прощённый

Я! Нерождённый Яааааааа!!!»

Вот блядство. Опять вечерний фестиваль во дворе. Какие же вы суки, ребята.

Это ведь только моя музыка. Мой death.

Как же хреново.

Из глаз безостановочно текли слёзы, меня трясло как ёбаную шавку на помойке. Самым говёным было то, что мне некому даже было позвонить.

Только на третий день я вспомнил, что один номерок всё же имеется. У той рыжей из аптеки по-любому есть доступ к чему-нибудь, что может мне помочь.

— Я слушаю вас, — услышал я в телефоне.

— Здрасьте. Это Макс. Ну тот, который кота принёс, помните?

— Как хорошо, что вы позвонили! Я уже было подумала, что вы… В общем, с котёнком всё хорошо! Врач дал рекомендации, как и чем нужно обрабатывать глаз…

Да в очко я ебал и тебя, и твоего врача.

Но, как ни странно, я был почти рад услышать хоть чей-то голос. Рыжая радостным голосом щебетала в динамик без остановки, а я чувствовал, как мне становится чуть легче. Вся моя всратая жизнь переставала казаться мне совсем уж бессмысленной.

— Где мы встретимся, Макс?

— Вы можете прийти ко мне? Баумана, 37/49. Я просто… — я не знал, какие слова мне подобрать. — Я приболел, совсем не могу выйти из квартиры.

— Что-то серьёзное? — забеспокоилась рыжая. — Я могу вам помочь?

— Нет. То есть, да. Мне нужно что-то от… как объяснить… Короче, у меня ломка, девочка, это если по-простому.

Она молчала. Долго. Не выдержав, я отключился и швырнул телефон на диван.

Да и пошла ты нахуй! И ты, и твой вшивый кот, и все остальные.

Я даже удавиться не могу, ведь я выкинул свой единственный ремень. Как же заебало вот это вот всё. Я посмотрел на край тумбы, выглядывающий из кухни. Ножи. У меня есть ножи, пусть тупые, но это похуй..

Я взял самый большой. Нащупал слева на груди просвет между рёбрами. Остриё чуть пронзило кожу. Больно, блядь. Но ты же не тряпка, чувак, ты же сможешь…

Зазвонил телефон.

Мать вашу за ногу, пидарасы!..

Звонили из ЖКХ, просили вернуться на работу. Оказывается, пока я тут медленно отбрасывал копыта, выпал снег. И его так дохуя, что на его уборку не хватает людей.

Вспомнили, хуесосы. В прошлый раз они разговаривали со мной, как с говном. И, кстати, забыли мне заплатить за те полмесяца, что я ебашил как проклятый, метя улицы во время ебучего листопада.

— Я подумаю, работать ли мне на вас, только после того, как мне на карту придут мои деньги, — нагло пизданул я в трубку. — Те самые, на которые вы меня кинули.

Звонившая мне овца сбросила звонок. Мне было насрать.

Я снова взял нож в правую руку.

В дверь позвонили.

Да ёбаный ты в рот. Вы издеваетесь, суки?

Я понятия не имел, кому я мог вдруг понадобиться, ведь кроме Венца ко мне давно уже никто не приходил.

Открыв дверь, я увидел рыжую.

— Ещё раз здравствуйте. Я тут рядом живу, мы почти соседи, — лыбясь, как дурочка, затараторила она. — Я зайду, но дверь, если можно, не закрывайте.

Я чуть отошёл, давая её войти.

Дверь я оставил открытой, как она и просила. Понятно, что это всё не просто так. Наверное, она просто меня до усрачки боится. Я же грёбаный наркоман, то и гляди, накинусь.

В руках у неё была переноска. Она вытащила из неё котенка с замотанной башкой и обрубком хвоста и опустила на пол.

Да он тут охуеет, дорогая. Уноси его. Мне даже нечего дать ему пожрать.

— Я принесла немного корма, — будто прочитав мои мысли, сказала рыжая. — Потом принесу ещё, после зарплаты. Как вы его назовёте? Извините, я не спросила, как вы себя чувствуете?

— Хреново, — признался я.

Тем более, по мне это было видно. Я стоял перед ней голый по пояс, в тех же цветастых штанах, небритый и немытый несколько дней. От меня воняло, как от бомжа.

— Я принесла таблетки. Они не очень эффективные, но они единственные в нашей аптеке, которые можно купить без рецепта. Выпейте. Я вам написала на пачке, сколько раз в день их принимать.

Мне хотелось взять и сожрать сразу всю пачку, но под бдительным контролем рыжей мне пришлось сунуть в рот всего две таблетки и запить их водой из крана.

Великая сила плацебо, помоги мне.

Звякнула смс-ка. Я посмотрел на экран телефона и охуел. Пришли бабки, и нормальные такие. Следом раздался звонок.

— Теперь вы готовы выйти на работу?

— Да, — неожиданно для себя самого сказал я. — Завтра. Буду как штык.

Порывшись в карманах висевшей на вешалке в прихожей куртке, я нашёл свою банковскую карту.

— Как вас зовут? — спросил я рыжую.

— Катя.

— Катя, я предлагаю вот что. Возьмите эту карту и сходите в магазин. Я вас очень прошу. Купите что-нибудь из продуктов, для кошака тоже, ну и нам с вами к чаю. Чай тоже купите. И сигарет, «элдэшек» синих. Идёт? Я пока тут срач уберу. За больничку я вам переведу, сколько должен.

Рыжая молча взяла карту и вышла за дверь.

Кот потянулся за ней, мяукая.

— Да ща она придёт, пиздюк, — сказал ему я.

Конечно, идеальную чистоту к её приходу я не навёл, но хотя бы заправил кровать, затёр свои харчки и хорошо отмыл столешницу и унитаз.

Через двадцать минут мы уже пили чай с кексиками (с кексиками, блядь!) на кухне, а накормленный пиздюк валялся рядом на подоконнике.

Мне было всё так же хуёво, блядские таблетки не помогли, но я старался, как мог, не выдавать этого.

Катя рассказывала о себе. Я слушал, параллельно думая о том, как же ей, наверное, противно смотреть на мою жалкую рожу.

Она говорила, что родом из маленькой деревни в тысяче километров отсюда, что родители умерли, как только она получила диплом, поэтому в деревню ей возвращаться было не к кому, вот она и осталась тут, в нашем городе, без своего жилья, но зато с работой.

— А вы? Расскажите о себе.

Детка, тебя интересует, как моя жизнь пошла по пизде? Даже и не знаю, с чего начать.

— Мне уже пора на работу, — спохватилась рыжая, посмотрев на наручные часы. — Обед заканчивается. Спасибо большое за чай, Макс. Если хотите, я зайду на днях.

— Хочу, — вдруг сказал я. — Только звоните сначала, я же на работу выхожу.

Попрощавшись, она ушла.

Мы с пиздюком проводили её до двери.

— Мы так и не придумали тебе погоняло, — посмотрев на кота, сказал я. — Может, Барсик? Хотя какой ты, нахуй, Барсик…

Я закурил. Катя купила целый блок сигарет. Шарит.

Надо постирать джинсы и помыться, я же не могу прийти завтра на работу, воняющим ссаниной.

Хуй знает, что делать с кашлем. Мне как-то стрёмно от мысли о том, что я могу заразить им рыжую. Понятно, что это не опасно, но нужно в этом убедиться. Тот гондон из поликлиники мне так и говорил.

Опять звонок. В этот раз мимо. Выпиливаться мне уже перехотелось.

Но телефон настойчиво звонил.

Я взял трубку.

— Макс, привет. Это Артём. Помнишь меня?

Конечно, да. Я же наркоман, а не склеротик, в жопу выебанный.

Артём — барабанщик из «Dead motor», он пришёл в группу последним, то есть, мы его искали дольше, чем остальных.

Играешь ещё?

— Ты же знаешь, что я проебал свою гитару давным-давно. Есть только тексты…

— О, я поэтому и звоню. У нас тут по твою душу такие рамсы в группе были. А недавно мы ещё и узнали, что твой кореш помер. Что с наркотой, Макс, ты завязал?

— В процессе.

— Макс, ты знаешь, как я к тебе отношусь. И парни тоже.

Конечно, знаю. Каждый из вас мне своё отношение прямо в ебало высказал.

— Ты же не конченный, чувак. Бери тексты и приезжай. Мы там же репетируем, где и всегда. Без тебя уже нет того огня, как раньше.

А я вам что говорил, уроды?

— Я приеду, но не знаю, когда. Я с завтрашнего дня улицы мету. Я позвоню, Тём.

Картинка перед глазами поплыла.

Это всё от ломки. Я же не какая-нибудь шмара, чтоб пускать пузыри на пустом месте.

Одноглазый пиздюк залез ко мне на колени и замурчал. Я почесал его за ухом. Мне вдруг подумалось, что я могу свернуть ему шею одним движением.

Конечно, я такого никогда не сделаю, я же не псих.

Для этого комка свалявшейся шерсти я — самый нужный на свете. Если меня не станет, то ему пиздец.

В то же время, кто знает, что бы со мной было, если бы не он.

Веская причина, мать его.