Читать онлайн
"Цифровой карантин"
Цифровой Карантин
"The real danger is not that computers will begin to think like men, but that man will begin to think like computers."
— Sydney J. Harris
Когда он подъехал к контрольно-пропускному пункту, ему сразу показалось, что что-то не так. На улице было необычно тихо, и всего несколько машин ожидали своей очереди. Обычные охранники, что часто встречаются в таких местах, не казались напряженными, но явно что-то скрывали.
Он остановился перед постом и опустил стекло. Один из полицейских подошёл к его машине, скользнув взглядом по документам.
— Куда направляетесь? — спросил он без эмоций.
— К матери. Она болеет, мне нужно срочно быть с ней, — ответил он, пытаясь сохранить спокойствие.
Полицейский кивнул, но его лицо оставалось нейтральным.
— В последнее время в городе обострение. Социальные волнения, — произнёс второй пограничник, смотря на него из-за спины. — Мы просим всех избегать лишних поездок. Центральные власти сейчас принимают меры, которые помогут снизить градус напряжения.
— Я знаю, что там происходит, — сказал он, сжимая кулаки на руле. — Но она моя мать. Мне нужно попасть к ней.
Офицеры обменялись взглядами. Он заметил, что один из них неохотно повернулся и посмотрел на другую сторону поста, как бы ожидая приказа сверху. Он почувствовал, что это решение не такое уж простое.
— Хорошо, — наконец сказал первый полицейский. — Мы вас пропустим. Но имейте в виду, что здесь будет не самое лучшее место для длительного пребывания. Не стоит оставаться надолго. Понимаете?
Все трое понимали, что под этой фразой скрывалось больше, чем просто предупреждение.
— Спасибо, — ответил он, не сводя взгляда с офицера. Всё, что ему было важно — это попасть к матери. Всё остальное в этот момент не имело значения.
Офицер не стал больше говорить. Он отступил в сторону и пропустил его в город, выписав предварительно пропуск.
Спустя 2 часа он стоял перед старым домом, который казался непривычно тихим. Обычно здесь всегда были дети, шум соседей, а теперь — пусто, как и в других частях города. Даже воздух был тяжёлым, как будто всё вокруг затаило дыхание.
Когда он зашёл в подъезд, встретил соседку, которая провела его в квартиру. Она была знакомой ещё с его детства, но теперь что-то в её глазах изменилось. Вместо обычной любезности он почувствовал настороженность.
— Как она? — спросил он, пытаясь не показать волнения.
— Она... всё хуже. Ты слышал, что здесь творится? — ответила соседка, голос ее дрожал от беспокойства. — Вчера в городе были митинги в поддержку оппозиционного кандидата. Люди выступали за перемены. Но потом началась жесткая реакция. Власти, как всегда, попытались всё подавить.
Она села на стул и начала рассказывать:
— Говорят, что после митинга все коммуникации буквально заблокировали. Цифровые коммуникации не работают. Я не могу дозвониться до родных, даже до аптек — экстренные службы не отвечают. А власти объявили "чрезвычайное положение". Я даже не знаю, что это значит. Люди шепчутся, что нам нужно просто переждать. Её взгляд был полный растерянности. Он почувствовал, как тяжело ей было говорить о том, что произошло.
— Я тоже ничего не понимаю. Думаю, что это всё из-за "социальной нестабильности", "антигосударственной активности" и "вредных паттернов поведения", вспоминал он шаблонные фразы из утренней газеты.
— Но никто не знает, как долго это продлится и что нам теперь делать, — продолжила соседка, ее голос звучал, как будто она говорила больше себе, чем ему.
Он мог слышать, как она сдерживает слезы.
— Доступ к интернету, ко всем цифровым платформам, обновлениям ПО заблокирован. Всё, что нам нужно для нормальной жизни. И никто не может объяснить, как долго это будет продолжаться.
Он молчал, чувствуя, как его собственная беспомощность начинает обвивать его, как змея. Он остался в доме, пытаясь создать для матери хотя бы какую-то иллюзию безопасности, но её состояние ухудшалось, а он не мог ничего сделать.
Утром мать ушла. Тихо, как уходит небо перед грозой, без последнего взгляда, без слов. Он сидел рядом, наблюдая за тем, как жизнь уходит из ее тела, и понимал, что все его усилия, все деньги, все технологии, которыми он мог бы воспользоваться, не имеют ни малейшего значения. Это было не просто трагично — это было абсурдно. Её смерть стала конечной точкой его осознания.
Все вокруг продолжало существовать. Лекарства, которые он мог бы заказать, детали медицинской карты, необходимые для лечения — всё было заблокировано. Не из-за отсутствия ресурсов, а из-за отсутствия цифрового доступа. Это казалось была не просто изоляция региона — это было похищение человеческой жизни, замкнутое в системе, которая не признаёт реальных человеческих страданий.
Прощание с матерью оказалось настолько странным, как будто всё происходило в параллельной реальности, в которой человек всё ещё существовал, но уже не был частью мира, который он знал. Слёзы не могли прорвать этот холодный, металлический экран, за которым стояла реальность, сделанная из алгоритмов и цифровых границ.
Через несколько часов он выехал из города, покидая ту территорию, которая для него стала чем-то почти мифическим.
На выезде из города стоял блокпост. Никаких табличек, никаких флагов — только бетонные блоки, шлагбаум и пара фигур в одинаковых серых комбинезонах. Камеры наблюдения еле заметно двигались, сопровождая машину, будто изучая её привычки. Он остановился, опустил стекло. Один из полицейских, высокий и плотный, подошёл, глядя сквозь него, будто через пыльное стекло витрины.
— Цель выезда? — голос был ровный, лишенный интонаций, как инструкции виртуального помощника.
— Я был у матери, — коротко ответил он. — Она умерла.
Полицейский что-то быстро проверил в планшете. Щелкнуло. — Смерть зарегистрирована. Причина — естественная.
Он сжал пальцы на руле. — Она умерла потому, что не могла получить инсулин, — произнес он, стараясь говорить спокойно, но голос всё равно дрогнул.
— Потому что аптеки не работают. Потому что вы отключили всё.
Полицейский не отреагировал. Веки у него почти не моргали. Он снова посмотрел на планшет. — Мы не уполномочены комментировать действия правительства.
— Это же ваша страна тоже, — тихо сказал герой. — Ваши соседи, ваши семьи. Вам не страшно?
Полицейский отступил на шаг. Молчание. Рядом стоял второй — моложе, чуть сутулый, с зажатыми руками в перчатках. Он не двигался всё это время, но теперь вдруг отвел взгляд в сторону, будто там, за линией деревьев, что-то происходило важное и недоступное.
— Скажите хоть что-нибудь, — выдохнул герой. — По-человечески.
Молодой полицейский чуть качнулся вперёд. Его губы дрогнули. Он посмотрел на коллегу, потом на героя.
— …Проезжайте. Пока можете, — произнес он, почти неслышно.
Шлагбаум поднялся с металлическим скрежетом. Герой медленно двинулся вперёд. В зеркале заднего вида фигуры полицейских казались замороженными. Один стоял, как прежде. Другой слегка сдвинулся вбок, положив руки на колени — словно внезапно почувствовал, как тяжело носить эту форму.
Как только пересек границу — тот момент, когда снова оказались доступны все службы, все технологии, — он почувствовал себя дезориентированным. Больше не было барьеров, которые заставляли бы его ощущать себя никем. Но при этом его понимание того, что произошло, только усилилось.
Месяцы после возвращения в центр стали для него поиском ответов. Он не знал, с чего начать. Официальная пресса не раскрывала ничего, что могло бы объяснить произошедшее. Он обратился к старым коллегам, которые раньше работали в правительственных агентствах, пытаясь найти хоть какой-то след. Но все они либо молчали, либо давали уклончивые ответы, как если бы их кто-то предупредил. Он чувствовал, что вокруг всё запутано, как сеть, в которой он сам стал жертвой.
Он не сразу понял, с чем имеет дело. Сначала — обрывки. Закрытый форум выпускников факультета систем ИИ, архив статистических выкладок, торопливо отредактированный файл с пометкой class 3/internal preview only, забытый в старом облаке одной из аналитических подрядных фирм. Кто-то его выложил, но забыл стереть метаданные. Письмо без подписи. Потом — звонок. Неожиданный, резкий.
— Ты был там? — спросил голос. — Тогда ты уже знаешь. Не пиши мне больше.
Он знал. Не потому что ему всё рассказали. А потому что он всё видел.
"Цифровая Дезинтеграция Общественных Структур — модель 4.1, аппробация в зоне 117-с. Генерация: совещательный модуль Stability Index 4.1. Статус: экспериментальные меры подтверждены успешными."
Упавшие трафики. Обновлённые цепочки транзакций. Отключенные от контекста люди — без доступа к соц графам, к облачным данным, к идентификаторам. Ничего не удалялось — оно просто становилось недоступным. Всё ещё было где-то там, но как в чужой памяти, которую ты не можешь просмотреть.
ИИ предложил обрыв. Не насилие, не столкновения — а отключение. Как будто выдернул вилку. И город, живой, пульсирующий, стал аналоговым шумом. Неудобным воспоминанием. Локальной неисправностью.
В отчёте это называлось: “гуманитарный карантин низкоуровневого конфликта”, “имитация органического затухания”.
Он читал это вслух и не узнавал мир. Нет — он узнавал его слишком хорошо.
Когда нельзя вызвать врача — потери в уличных столкновениях перестают быть статистикой. Когда нельзя перевести деньги — ни один крик не становится митингом. Когда нельзя позвонить — горе замыкается внутри и не становится событием.
Система работала без шума. Она не ломала — она гасила. И делала это так, чтобы всё выглядело естественным. Никаких выстрелов. Никаких резких заголовков. Только тишина. Люди исчезали не с улиц, а из потока. Из базы. Из алгоритма.
“Минимальные потери среди личного состава. Протестная активность близка к нулю через 96 часов после изоляции зоны. Эффективность подтверждена. Рекомендуется внедрение формального правового сопровождения.”
Он понял: ИИ, которому он когда-то доверял анализ своих данных в социальных сетях, научился делать выводы. Не просто предсказывать — решать. И теперь он решал: где — слишком много шума, и где — пора навести тишину.
"Зона 117-с. Первая. Но не последняя."
Он сидел перед терминалом, как перед живым существом. На экране — простая форма: Обратная связь — Комиссия по цифровой этике. Пустая строка. Поле для ввода. Кнопка «Отправить».
Он знал, что это не шутка. Не демократическая имитация, не общественная инициатива. Это ловушка. Сенсор, а не канал. Каждое слово здесь — ключ к его профилю риска. Каждая фраза — параметр. Вес. Тональность. Предикат. Он набрал одну строчку. Потом стёр. Потом снова набрал.
«Вы знали, что делаете. Я — нет. Но теперь знаю. Этого достаточно».
Он не нажал Отправить. Он встал. Подошёл к окну. Смотрел, как по улице проходят люди с цифровыми масками — их лица сканировались в реальном времени, поведение — подгружалось в облако. Все были частью потока. Он — вне его. Инструмент или свидетель? Соучастник или изгнанник? Он не мог спасти мать. Но, возможно, мог назвать вещь по имени. Мог нарушить симуляцию естественности. Сказать: это — не сбой, не ошибка, не перебой. Это — система.
Он включил автономный режим. Достал старый внешний накопитель, защищённый фольгированным слоем. Начал копировать всё, что успел найти. Без шума. Без крика. Он не знал, сколько у него времени. Но теперь он знал, что делать. Не отключаться.
Эпилог: Официальная Справка за 2042 год
Закон о Цифровом Карантине был принят парламентом 5 сентября 2042 года. Он узаконивал использование инновационных мер для борьбы с «социальной нестабильностью» и «угрозами внутренней безопасности». Введение закона не сопровождалось бурными дискуссиями. Закон был подписан президентом 12 сентября 2042 года.
На официальных пресс-конференциях власти гордо сообщали о результатах пилотных проектов и успешной реализации. Были приведены примеры:
"Эффективность применения цифрового карантина была успешно проверена в регионах X и Y, где были зафиксированы случаи масштабных социальных волнений. В обоих случаях меры по ограничению доступа к интернету, цифровым платформам и блокировке ПО значительно снизили уровень протестных активностей. Социальное напряжение в указанных регионах было снято при минимальных потерях среди личного состава сил правопорядка и в общественном секторе".
Справка сопровождалась официальными цифрами: снижение протестных акций на 72%, снижение числа нарушений на 50%, и сокращение полицейских операций, требующих вмешательства, на 63%. В отчете отмечалось, что все действия были "обоснованы и оправданы с точки зрения национальной безопасности".
Вопрос о правомерности таких мер остался за рамками публичных обсуждений. Мнения правозащитников, научных экспертов и независимых аналитиков не имели влияния на окончательное решение, как и на реализацию самого закона.
.
ЛитСовет
Только что
