Читать онлайн
"Спасибо, что принёс весну"

Белая слива…

Журавль в темноте храма

Ловит её свет.

За спиной хрустнула ветка, Ран резко обернулся и натянул тетиву юми*, едва касаясь подбородка большим пальцем. Свист рассёк воздух, и стрела вонзилась в покрытый снегом куст. Чем дальше он заходил в лес, тем становилось холоднее.

* Юми (яп. 弓) – японский длинный лук.

— Пощадите! — раздался плаксивый голос, и куст обернулся совсем юным тануки* с зелёным листиком на лбу. Он ударился спиной о ствол дерева, снег посыпался с ветвей на его тёмно-коричневую голову, маленький ёкай едва смог устоять на ногах. В любой другой день Ран бы посмеялся над неуклюжими движениями, забавным размахиванием руками, но сейчас было не до шуток.

* Тануки (яп. 狸) – ёкай в виде енотовидной собаки.

— Зачем ты следуешь за мной?

Раньше он странствовал в одежде охотника, однако именно на них предпочитали нападать ёкаи*, не страшась обычного оружия, в то время как монахов остерегались. Менее опасных обжигала и обездвиживала энергия талисманов, коими Ран пользоваться не умел, но всё же припас несколько бумажек и угрожал ими. На некоторых срабатывал один их вид — маленькие ёкаи сразу бросались врассыпную, а этот глупый тануки решил красться за ним от самой деревни Фусимидори. Ран давно ощущал чьё-то присутствие, поэтому держал юми настороже.

* Ёкай (яп. 妖怪) – нечистая сила, сверхъествественное существо.

— О-от вас пахнет сакэ… — пробормотал тануки, стряхивая лапками снег с шерсти. — Не поделитесь, господин монах?

Пальцы сильно сдавили деревянный лук, зубы сжались. Какой наглый ёкай! Ран не на прогулку вышел! Но… может, тануки знал больше жителей деревни?

— Канэнари-ана, — коротко произнёс он, — что ты можешь рассказать об этом месте?

Тануки, успевший подойди, вздрогнул, попятился, пока вновь не ударился о ствол дерева. С ветвей посыпался оставшийся снег.

— Туда… лучше не соваться… — он икнул, вжимаясь спиной в тёмную кору, словно старался слиться с деревом. — Запечатанный ёкай убил многих… моих братьев…

В деревне Рану сказали, что Ясу погиб в битве с тёмным ёкаем, однако благодаря его жертве опасного врага удалось запечатать в пещере возле журавлиного храма. Каждый раз, когда ёкай пытался вырваться на свободу, его оглушал колокольный звон. После той битвы ни один человек не решался приблизиться, даже монахи по слухам в спешке покинули свой дом, однако кто-то продолжал следить за ёкаем. Может, Ясу выжил? Если не он, то кто продолжал звонить в колокол? Ясу всегда отличался доброй душой и сопереживанием, именно поэтому он выбрал путь воина — чтобы защищать семью, близких и жителей деревни, в которой они с Раном выросли.

Ран никогда не разделял взглядов старшего брата. Он хотел играть с другими детьми, лазать по деревьям, охотиться на маленьких ёкаев — с радостью проживать эту жизнь, а не оттачивать техники владения мечом. Возможно, если бы он не сбежал, то видел бы сейчас улыбку на лице Ясу.

Глаза защипали. Ран опустил голову, пряча лицо за бамбуковой касой*.

* Каса (яп. 笠) – конусообразный головной убор.

Он снял с пояса тыкву-горлянку, от которой тануки и учуял запах сакэ, медленно подошёл к пугливому существу и опустился на корточки.

— Кто звонит в колокола?

— Кто-то очень бесстрашный, — пискнул тот, как вдруг раздался хлопок. Ран увидел перед собой белую дымку — тануки исчез.

— Я собирался предложить тебе сакэ.

Он вздохнул, вернул сосуд обратно, повесил юми на спину и в темпе двинулся дальше. Ёкаи не пугали Рана, а давящее чувство вины наступало на пятки и заставляло ускоряться с каждым шагом.

Когда восточный ветер растопит лёд, ты услышишь песнь иволги*, в тот день отправляйся в пещеру Канэнари.

* «Восточный ветер растапливает лёд» (яп. 東風解凍) – один из 72 японских сезонов, выпадает на 4-8 февраля. «Иволги начинают петь» (яп. 黄鶯睍睆) – один из 72 японских сезонов, выпадает на 9-13 февраля.

Все в деревне Фусимидори боялись говорить о ёкае, унёсшем жизни многих, и лишь один старец подошёл к отчаявшемуся Рану и произнёс эти слова. Ран провёл в родных краях всего неделю, обзавёлся нарядом монаха, и, когда запела первая иволга, немедля двинулся в путь. Он не хотел привлекать к себе внимание, поэтому всё нажитое оставил их с Ясу семье, сам взял лишь юми, стрелы и катану. Даже если монахи обычно не носили подобное оружие, он просто не мог расстаться со своим луком, который уже давно стал продолжением его тела.

Соломенные варадзи* мокли от таявшего снега, заставляя ноги мёрзнуть, но вскоре Ран перестал обращать внимание на такие неудобства. Он спешил к Ясу. Верил, что старший брат не мог умереть.

* Варадзи (яп. 草鞋) – сандалии из рисовой соломы или пеньки.

Тёплый весенний ветер дул в спину, словно подгонял вперёд. Откуда-то доносилось журчание ручейка — снег таял и ускорял и без того бурный поток.

По мере приближения к пещере Канэнари воздух становился гуще, тяжелее. Ран сжал кулаки, чувствуя, как неприятный холод вперемешку со страхом пробирался под одежду, и резко втянул носом воздух — тот отдавал гнилью и чем-то металлическим, как ржавая катана, забытая под осенними дождями. Под ногами хлюпала талая вода. Среди грязного снега лежали тела в потускневших фиолетовых хаори* — Ясу носил такую же. Мечи павших воинов торчали из земли подобно надгробиям. Никто не посмел тронуть это место: даже разбойники, опустошавшие торговые тропы и грабившие караваны и простых людей, обходили это место стороной. Прошёл год, а запах смерти никуда не выветрился. Трупы ёкаев испускали липкую, тяжёлую тьму, которая оседала на языке хуже сажи от сожжённого мусора. В горле Рана запершило, но не от страха, а от этого прогорклого вкуса проклятия, въевшегося в землю. Он несколько раз ударил кулаком в грудь, стараясь набрать в рот побольше воздуха. Капельки пота выступили на лбу, перед глазами появились тёмные пятна. Ран вцепился в ворот моцукэгоромо**, сжал тёмную ткань и покачнулся, пытаясь устоять на ногах. Пещера находилась где-то неподалёку, поэтому он упрямо шёл вперёд, почти ничего не видя.

* Хаори (яп. 羽織) – жакет без пуговиц, носился поверх кимоно.

** Моцукэгоромо (яп. 裳付衣) – халат буддистского монаха.

Леденящий холод сковал его ноги, дрожь пронеслась по телу. Мир плыл перед глазами, Ран опустил голову и увидел очертания костяных пальцев вокруг своей стопы — ожившие скелеты не пускали его дальше.

Из-за тебя мы погибли. Убийца! Ты погубил Ясу.

Голова раскалывалась от пронзительных криков, но Ран не сдавался и упрямо пробирался вперёд, в гущу тёмной энергии. Он верил, что именно там находилась пещера с запечатанным ёкаем. Нога ударилась о торчавший камень или чей-то труп, подкосилась, и Ран с грохотом полетел вниз. Туман заволакивал сознание, дышать становилось всё тяжелее, но он продолжал ползти, впиваясь пальцами в замёрзшую землю. Перед глазами стояло улыбающееся лицо Ясу, которое вдруг помрачнело, взгляд наполнился разочарованием.

«Ты подвёл нас, Ран. Меня и всю деревню».

— Ясу… — с подсохших губ сорвалось тихое бормотание. — Ясу бы никогда так не сказал!

Его голос дрогнул на последних словах. Ран напряг локти и попытался подняться, как до носа донёсся отдалённый аромат цветущего дерева. Он приподнял голову и едва слышно пробормотал:

— Что цветёт в такой холод?

Этот запах помог его сознанию проясниться, туман немного отступил.

«Брат, это ты?» — пронеслось в голове, пока он упрямо полз вперёд. Белые лепестки проложили перед ним дорожку, Ран сжал один из них и уже увереннее двинулся дальше.

Скелеты продолжали хватать его за ноги, рвать ткань белой хакамы*, но теперь, набравшись сил, Ран решительно оттолкнул их. Окружающий мир по-прежнему расплывался, но вдруг перед глазами появились светящиеся корни, пробивавшиеся из земли. Ран остановился и приподнял голову. Белые лепестки сливы колыхались на ветру — это её аромат он почувствовал издалека и наконец-то смог подняться. Туман отступил.

* Хакама (яп. 袴) – широкие штаны, похожи на юбку.

Единственное цветущее дерево выделялось на фоне других — тёмных, мрачных, на которых ещё не появились почки. Оно как будто дарило жизнь этому месту. И надежду.

Ран шагнул навстречу приятному ветру, приподнял руки над головой и дотронулся до ветвей, которые как будто излучали тепло сильнее солнца. Согревающая энергия полилась в кончики его пальцев и понеслась по всему телу, вернула прежнюю бодрость и одарила даже большей силой. Недолго думая, Ран согнул одну из тонких веточек и отломил от дерева — с ней он сможет дойти до пещеры Канэнари. Некоторое время он стоял с опущенной головой и сложенными перед собой руками, затем двинулся дальше, зацепив ветку за тёмную ткань моцукэгоромо, чтобы не мешалась.

Из пещеры Канэнари исходила опасная тёмная энергия — Ран ощущал сильное давление, но продолжал стоять на ногах. Скелеты больше не цеплялись и не тянули назад. Он прошёл мимо потускневших красных ворот тории*, миновал небольшой храм с изогнутой крышей и приблизился к пещере. Вся скала была увешена жёлтыми талисманами с красными и чёрными надписями, вход закрывала верёвка с несколькими такими же бумажками. Ран прищурился и устремил свой взор в глубину, инстинктивно хватаясь пальцами за юми. Мурашки пробежались по спине, когда в темноте он заметил две светящиеся точки.

* Тории (яп. 鳥居) – П-образные ворота.

— Ясу?

Он сделал шаг, как холод сковал его ноги. Порыв ветра ударил в лицо, словно пытался заставить повернуть назад.

— Не ходи туда, — услышал он чей-то голос.

Ран не собирался ни к кому прислушиваться, даже если с ним говорило собственное сознание, сильно сжал юми, снимая его с плеча, и сделал шаг вперёд.

— Человек. — Он услышал сильные взмахи перьями, словно с земли сорвалась стая птиц, одно мягкое коснулось его щеки. — Не ходи в пещеру.

Ран обернулся.

Перед ним стоял юноша с распущенными белыми волосами, доходившими ему до колен, несколько прядей имели чёрный и красный цвет. Несмотря на холод, он ходил в тонком тёмно-красном кимоно* и высоких деревянных гэта**. Ветер развевал его волосы, струящиеся длинным водопадом, и широкие рукава, в которых незнакомец прятал руки. Он стоял с закрытыми глазами, поэтому их цвета Ран так и не увидел.

* Кимоно (яп. 着物) – традиционная японская одежда.

** Гэта (яп. 下駄) – деревянные сандалии.

— Ты ёкай?

Он резко снял юми с плеча, выхватил стрелу и натянул тетиву, но почему-то не ощущал никакой угрозы. Вместо нормального ответа незнакомец слабо улыбнулся и произнёс:

— От тебя пахнет цветами, уже наступила весна?

— Кто ты?

— Значит, уже год прошёл…

Они как будто совершенно не слушали друг друга, и Рана накрыло волной раздражения. Он опустил юми и небрежно схватил юношу за ворот тёмно-красного кимоно.

— Кто ты?

— Я охраняю это место, — воскликнул тот и приподнял руки на уровне головы, словно сдавался. — Можно… подержать цветок? Я давно их не видел.

Ран прищурился с подозрением. Этот ёкай хотел лишить его единственной защиты? Но он по-прежнему не ощущал опасности, поэтому потянул за ворот невзрачного моцукэгоромо, осторожно взял веточку сливы и подошёл к незнакомцу с длинными белыми волосами, слово опасался, что мог лишиться конечности. Поначалу тот не менялся в лице, затем немного дёрнул носом и медленно вытянул руки перед собой, почувствовал нежный аромат и постарался нащупать его источник, однако глаза так и не открыл. Уставший Ран небрежно схватил его ладонь и вложил веточку, после чего скривился и отдёрнулся назад.

Юноша нежно погладил белые и светло-розовые лепестки кончиками пальцев, едва касаясь, поднёс веточку к носу и втянул её запах. Некоторое время он так и стоял, пока ветер игрался с его волосами, а затем произнёс:

— Это слива?

Ран цокнул языком и решил вновь испытать удачу:

— Ты цветочный ёкай, что ли?

— Цуру*.

* Цуру (яп. 鶴) – ёкай-журавль.

— Не знал, что цуру ходят с закрытыми глазами.

Он слышал немало легенд о ёкаях-воронах, а вот о журавлях никто не рассказывал.

— Обычно не ходят. — Тот протянул ветку обратно и слабо улыбнулся. — Ты первый человек, решившийся приблизиться к пещере.

— Оставь себе. — Ран отмахнулся от сливы, а может, просто не желал ничего брать из лап ёкая. — Что здесь произошло год назад? Кто запечатан внутри?

— Пройдёшь со мной в храм?

Ран напрягся, сжимая руки в кулаки. Чего добивался этот журавль?

— Я пришёл за братом.

Ветер переменился: морозный порыв кольнул его щёки и устремился в глубь пещеры, заставил мурашки пробежаться по спине. Ран невольно обернулся.

— Всё… не так просто.

Журавль медленно опустил руку с веткой сливы и, не оборачиваясь, двинулся в сторону оставленного монахами храма. Пещера Канэнари находилась всего в шаге от Рана, но она никуда не убежит, поэтому он тихо вздохнул и решил последовать за ёкаем.

«Я скоро вернусь, Ясу».

От этого места веяло морозом и давящим мраком. Если в деревне Фусимидори Ран ходил в лёгкой одежде, снег почти везде успел растаять, выглядывали зелёные травинки и первые почки, то здесь зима как будто и вовсе не спешила уступать место весне. Холод и тьма сопровождали его всю дорогу по лесу и в этом месте сгустились сильнее всего.

Деревья вокруг храма скрипели на ветру голыми ветками и угрожающе покачивались, их тени скользили по земле. Неподалёку от тропинки были выложены камни разных размеров, образующих собой своеобразный сад без растений, возле некоторых лежали белые перья с чёрными концами. Это место выглядело пустым и пугающим, оставленным людьми, и всё же здесь по-прежнему обитал ёкай. Ран подошёл к приоткрытой двери, но не спешил переступать порог, а обратил внимание на стоявшие снаружи гэта, которые носил журавль. Обычно монахи тщательно убирали свои храмы, чтобы не оттолкнуть божеств, в то время как здесь пыль вперемешку с небольшими сухими листьями расположилась отдельными полосками, как будто юный послушник наспех подмёл и убежал заниматься более интересными делами. Стены в некоторых местах поцарапали чем-то небольшим и острым, где-то даже торчали перья.

Свет проникал сквозь рисовую бумагу на окнах, из-за чего белые волосы слепили Рана, он даже прищурился, оставляя соломенные варадзи перед входом рядом с гэта, и вошёл внутрь. Журавль сидел на полу и вслепую заваривал чай — Ран ясно видел, что тот не соизволил открыть глаза, сливая часть воды. Однако ёкай не стал рисковать и всё же дотронулся до небольшого тявана* кончиком пальца, не касаясь верхнего кольца, старался держаться ближе к низу, лишь после этого опустил над ним носик чайника и наполнил сосуд. Рукава журавля были небрежно закатаны и смяты, поэтому Ран обратил внимание на сильную бледность, когда садился напротив. Он аккуратно снял юми со спины и оставил у своих колен, накрыл бамбуковой касой с головы, а катану всё-таки оставил на поясе, так как не ощущал себя в безопасности.

* Тяван (яп. 茶碗) – чашка, используемая в японской чайной церемонии.

Ран отказывался верить, что ёкай перед ним был слепым. Даже если не все обладали зрением, они ориентировались другими способами, иначе бы суровый мир погубил бы их ещё в детстве, но этот… выглядел каким-то неуклюжим. Словно перестал видеть совсем недавно.

— Я пришёл не чай пить, — огрызнулся Ран, когда журавль наполнил два тявана горячей жидкостью. — Расскажи, что случилось в тот день.

Ёкай молча взял тяван с пола и обхватил обеими руками, но к губам не поднёс, словно просто хотел согреться. Ран обратил внимание на плавающие в сосуде лепестки той самой сливы, которую он принёс из леса.

— Монахи этого храма подобрали нас с сестрой ещё в детстве…

— Меня не интересует твоя история, — резко оборвал его Ран и скрестил руки на груди. — Что случилось с воинами, которые пришли на помощь? Некоторые из них были из деревни Фусимидори.

Журавль тихо вздохнул и коротко ответил:

— Они погибли. Если хочешь узнать подробности, то выслушай меня. — Он вдохнул аромат чая с лепестками сливы, сделал небольшой глоток и добавил тише, скорее, говоря с собой: — Давно здесь не было цветов.

Он уже упоминал об этом раньше, поэтому Ран вдруг сунул руку в ворот моцукэгоромо, порылся в складках тёмной ткани и достал небольшой кусок тряпки, которую развернул и протянул собеседнику. На нём лежало несколько засушенных насыщенно-малиновых лепестков. Ясу любил цветы и часто собирал их для матери, поэтому когда Ран собирался заглянуть домой, то привозил издалека наиболее красивые, коих не росло в родных краях. Он собрал и эти. До того, как узнал о смерти старшего брата.

— Возьми, — коротко бросил он, так как журавль не ощутил лёгкого веяния ветра от движения руки. Значит, не привык ориентироваться подобным образом, иначе бы сразу среагировал.

— Прости? — непонимающе переспросил ёкай.

Ран цокнул языком, небрежно схватил его за руку, едва не пролив ещё тёплый чай, и вложил в бледную ладонь ткань с засушенными цветами.

По-прежнему держа глаза закрытыми, журавль медленно провёл пальцами по тряпке, пока не добрался до малиновых лепестков, росших из центра по кругу. Некоторое время он молча гладил их, затем поднёс к лицу и медленно втянул слабый аромат.

— Камелия?

Ран пожал плечами и с досадой осознал, что ёкай его не видел.

— Без понятия, собрал ещё месяц назад.

— Наверняка камелия… А другие есть?

Журавль повернулся к нему, как будто смотрел сквозь закрытые веки.

— С собой нет, но возле нашей деревни что-то уже начало расти, возможно, где-то в лесу тоже.

— Спасибо…

Ран нетерпеливо смотрел на него, ожидая всё-таки услышать о произошедшем в прошлом году, но одновременно с этим не решался попросить — тянул, боясь узнать жестокую правду. Ёкай заговорил сам.

— Я не хочу никого обвинять, — тихо произнёс он, — слышал, монахи давно гоняются за вечной жизнью, пытаются изготовить эликсир бессмертия. Люди, что приютили нас с сестрой, пробовали медитировать с нами, использовали нашу энергию, смешивали её с собственной. Они что-то сделали с ней… она больше не узнавала меня…

Ран не умел утешать и не собирался этого делать, вместо этого молча отпил из собственного тявана и насладился временным теплом от чая.

— Когда пришли люди, многие монахи погибли. Она убила их.

— И выцарапала твои глаза? — резко перебил Ран, заметив, как журавль свёл свои брови, словно его пронзили мечом, а он продолжал терпеть боль.

Ран видел, как тот сильно сжимал тяван, пока не поставил его на пол. Веки ёкая медленно разлепились, и показались светло-серые, почти белые глаза, уставившиеся в сторону Рана невидящим взором. Всё-таки он был слепым.

— Воины смогли ослабить её, но почти все заплатили своей жизнью. Последний выживший разрубил тело… моей сестры, и его накрыла волна тёмной энергии, которую выпустили монахи. Я запечатал их в пещере.

— Ясу… — тихо произнёс Ран, и тут тяван в его руках треснул, остывшая жидкость лишь немного обожгла пальцы и полилась на пол. — Я должен спасти его.

Ран вскочил на ноги, один осколок слегка царапнул кожу на ладони, остальные с грохотом упали.

— Ты ничего не сможешь сделать.

— Ты! — выпалил Ран, не зная его имени.

— Думаешь, я не пытался? Столько способов перепробовал, но могу лишь сдерживать их в пещере…

— Должен быть хоть какой-то!

Ран поднял юми с пола и повесил на спину, собираясь прямо сейчас ринуться в пещеру. Он придумает, как спасти Ясу!

— Меня вывел запах сливы, — вдруг задумчиво произнёс он. — Может, он подействует и на ёкая?

Журавль по-прежнему смотрел перед собой невидящим взором, затем медленно сомкнул веки и повернул голову в сторону Рана.

— Ты можешь набрать разных цветов, которые уже успели зацвести? Только не мучай сливу, не вздумай обдирать все ветки. Я кое-что попробую.

— Я не доверяю тебе, цуру. — Ран коснулся оперения стрелы, не собираясь выпускать её — так он чувствовал себя спокойнее. — Попытаешься напасть на меня или навредить Ясу, я убью тебя.

— Сота, — тихо ответил тот и медленно поднялся с пола. — Меня зовут Сота.

Журавль шагнул по направлению к Рану и вмиг нахмурился, наступив на один из разбитых осколков тявана, но смолчал, не пожаловался. Ран не стал называть своего имени на случай, если ёкай решит воспользоваться им, и шагнул к выходу.

— Я за цветами.

Краем глаза он заметил, как Сота снова присел и медленно ощупал пол руками, собирая осколки. Ран вышел из храма.

Несколько часов он бегал по лесу в поисках цветов, ощущая непривычный прилив сил — неужели так подействовал глоток журавлиного чая? Может, он спасёт и Ясу. Уколы вины пронзали Рана, когда он вспоминал слепого ёкая, наступившего на разбитый тяван, однако в итоге просто сжимал губы и ускорялся. Он не встретил поблизости ни хищников, ни других ёкаев — все боялись приближаться к пещере, только глупый тануки потерялся, но сейчас и его след простыл. Ран решил не ходить сразу к месту с трупами, а вернуться к сливе в самом конце, поэтому пока осматривался в поисках других цветущих растений. Чем дальше он отходил от пещеры и храма, тем теплее становилось, таявший снег стекал в струившиеся ручейки, чьё успокаивающее журчание расслабляло, только Ран не терял бдительности и оставался настороже. Даже если никто до сих пор не вылез из своего убежища, он отказывался верить, что здесь на самом деле не было никого живого.

Солнце постепенно склонялось к горизонту, небо покрылась ярко-оранжевыми, пламенными разводами, а Ран по-прежнему ничего не нашёл. Он уже думал вернуться и всё же нарвать веток сливы, как на блестящем снегу заметил несколько жёлтых цветов, которые с удивлением сразу узнал: мать нежно звала их «слезами солнца», собирая их в первые тёплые дни после суровой зимы. Фукудзюсо* — так они назывались. Их узкие жёлтые лепестки на толстых стеблях пробивались сквозь белый снег, как маленькие солнца.

* Фукудзюсо (яп. 福寿草) – адонис амурский, многолетнее травянистое растение.

Ран опустился на корточки, бережно обхватив их ладонями, как поднялся ветер, а небо заволокли тучи. Резко потемнело, дождь вперемешку с градом начал стучать по деревьям и земле.

«Что-то случилось», — подсказывал Рану внутренний голос.

Он быстро сорвал несколько цветков фукудзюсо и сунул в широкий рукав, надеясь, что не выпадут по дороге. Бамбуковая каса осталась на полу в храме, поэтому его убранные в хвост волосы вмиг намокли, голову было нечем прикрыть.

Ран побежал обратно. Он примерно помнил путь к сливе, поэтому через несколько часов приблизился к месту, где ранее пробирался сквозь цепляющихся за него скелетов. Как и в прошлый раз, его охватила давящая тёмная энергия, но на этот раз он крепко стоял на ногах, костяные пальцы не пытались уронить его. Никто не шевелился и не нападал, как будто ранее Ран видел неприятный кошмар, а сейчас цветочный чай заставил его пробудиться.

«Возможно, я был немного суров с этим цуру».

Он миновал трупы погибших воинов и вгляделся в голые деревья, стараясь сквозь пелену дождя рассмотреть цветущую сливу. Провёл по лбу липнущим к коже рукавом, потяжелевшим от влаги, и убрал промокшие пряди волос, что лезли в глаза. Вспышка молнии рассекла небо на множество мелких трещин, благодаря её свету Ран успел заметить трепыхавшиеся на ветру белые цветы и побежал вперёд, сопровождаемый раскатами грома. Град неприятно царапал кожу, Ран спотыкался о торчавшие коряги, задевал закопанное оружие и тела, но продолжал нестись вперёд. Одинокий лепесток оторвался от цветка и, подхваченный ветром, мягко коснулся щеки Рана, тот словно ощутил прикосновение призрака, мурашки пронеслись по спине, и он чуть не споткнулся о торчавший из земли корень.

Молния вновь прошлась по небу и осветила белое дерево, угрожающе покачивающее длинными ветками. Ран сорвал несколько над своей головой и поспешил к храму. Капли дождя и льда хлестали по лицу, он закрывался руками и пробирался вперёд, пытался ускориться, но в итоге спотыкался, шёл всё медленнее, пока не упал в грязь и не потерял сознание.

Дикий ужас заставил прийти в себя. Ран резко сел и огляделся по сторонам, влажная белая ткань соскользнула с его лица и упала на прилипшую мокрую одежду, его самого немного знобило, при этом он ощущал тепло поблизости. Сота сидел неподалёку, прижавшись спиной к стене, между ними горел небольшой очаг.

— Как я здесь оказался? — Ран был уверен, что до храма так и не дошёл. — Где слива?

Он точно держал несколько веток в руках перед падением.

Журавль махнул рукой, указывая куда-то вбок, затем сам поднялся и вышел из комнаты. Ран повернул голову и заметил на столе ветки сливы, часть лепестков отделилась и приземлилась на пол, там же лежал его длинный юми. Он сунул руку в рукав моцукэгоромо, где с облегчением нащупал несколько жёлтых цветов фукудзюсо.

Вскоре Сота вернулся.

— Ты не ответил, как я здесь оказался, — настойчиво повторил Ран, когда журавль медленно опустился перед ним с подносом в руке, там стоял чайник и тяван.

— Я принёс тебя.

Когда Сота наполнял сосуд горячим чаем, Ран заметил следы свежей раны на его ладони и сглотнул, ощущая укол вины. Должно быть, журавль не только наступил на осколки, но и поцарапал руки, пока убирался.

— Как ты меня нашёл?

Он с благодарностью принял тяван, подул и сделал маленький глоток, тепло сразу разлилось по его дрожавшему, замёрзшему телу.

— Я же цуру.

Ран не разбирался в ёкаях, как и не знал особенностей сидевшего перед ним, поэтому решил ничего не отвечать и вместо этого спросил:

— Ты хотел что-то сделать, это цветочный чай, да? Думаю, благодаря ему я смог передвигаться по лесу среди трупов, где до этого видел одни иллюзии, может, он поможет моему брату.

— Из сливы?

— Я тебе ещё другой отдавал, камелию? И вот возьми.

На этот раз он осторожно, даже бережно взял журавля за здоровую руку, как будто боялся, что та может разбиться, как стеклянная ваза, и вложил туда все имевшиеся жёлтые цветки. Сота не дёргался и не пытался вырваться. Когда Ран отодвинулся назад и отпил глоток чая, журавль погладил лепестки, ощупал цветок полностью и поднёс к носу, медленно втягивая его аромат.

— Фукудзюсо?

— Ты все цветы наизусть знаешь? — удивился Ран и чуть не разбрызгал чай. Если названия камелии он раньше не слышал и допускал, что ёкай мог соврать, тот этот цветок был знаком ему с детства.

— Нет, но помню некоторые запахи.

Придерживая фукудзюсо в одной руке, второй Сота забрал чайник и вышел из комнаты, затем вернулся за ветками сливы и снова оставил Рана наедине со своими мыслями. Тот вылез из-под тонкого одеяла, которым его укрыл журавль, и убрал влажную тряпку, что ранее лежала на лбу. Сразу стало зябко. Ран обнял себя за плечи и потёр, стараясь согреться, двинулся к юми, повесил его на спину вместе с бамбуковой касой, которую вчера забыл в храме, затем вышел наружу. Облака разошлись, уступая место яркому солнцу. Ран прогулялся по саду камней, нежась в тёплых лучах и прислушиваясь, как капли дождя стекали с деревьев и падали на землю. Он подошёл к обклеенной талисманами пещере Канэнари, но на этот раз не рвался внутрь.

Сота явился с лёгким дуновением ветерка. Его глаза по-прежнему были закрыты, он протянул тяван, над которым поднимались клубы пара, и Ран аккуратно забрал его из рук.

— Мне отдать его Ясу?

— Это тебе.

Раз ёкай до сих пор не попытался отравить его, то вряд ли собирался сделать это сейчас, только почему-то тревога подкралась незаметно и накрыла его холодной волной. Чего добивался Сота? Хотел вновь поделиться энергией, благодаря которой Ран так долго проходил в лесу? Он обратил внимание на плавающие в тяване белые, жёлтые и розовые лепестки и сделал глоток, ощущая нежный привкус нектара на языке.

Ран полностью осушил сосуд, но не заметил никаких изменений. Не успел моргнуть, как перед глазами мелькнула тень, словно туча скрыла за собою солнце, а на деле — за спиной Соты на миг показались крылья, на лице и руках проявились перья. Несколько из них удлинились, оторвались и устремились к Рану, с болью вонзились в его плечи. Ноги вдруг онемели, и Ран упал, непонимающе глядя перед собой.

Как ты мог довериться ёкаю?

Он упирался локтями в землю и с трудом держал голову, стараясь испепелить журавля полным ненависти взглядом. Тот прошёл мимо, крылом разрубив верёвку перед входом в пещеру — та упала на пол вместе с талисманами, а Сота двинулся вглубь, заставив колокол звенеть, но не успел сделать и нескольких шагов, как рычание эхом пронеслось по округе. Защита пала.

Ран с трудом разглядел приближающийся силуэт, по спине пробежался холодок.

«Ясу?»

Он не мог говорить, поэтому мысленно звал старшего брата. Тот приблизился к ёкаю и оскалился, слюна стекала по его подбородку и капала на пол.

— Кровь… свежая кровь…

Грудь Рана разрывалась от боли — он узнал голос Ясу.

Раскрывшиеся журавлиные крылья почти полностью закрывали проход, приходилось смотреть из-под них. Заточённое в пещере существо с трудом передвигало ноги и шаталось из стороны в сторону, свирепо смотрело перед собой, пока яростно не бросилось на ёкая. Множество перьев вылетело из белых крыльев с чёрными концами и вошло в спину Ясу, заставив его изогнуться.

— Нет! — прокричал Ран и попытался приподняться, но локти подкосились, и он ударился лицом о землю.

Сота шагнул вперёд, как будто шёл не навстречу смерти, а к долгожданному покою с умиротворением на лице. Его крылья, белые, как первый снег, мягко коснулись спины Ясу, погладили его по спине — нежно, словно обнимал не проклятого воина, обернувшегося ёкаем, а родную сестру, с которой когда-то делился хурмой под осенним солнцем. Он не дрогнул, когда острые когти пронзили его грудь, только закашлялся и сплюнул кровь на землю. Ткань кимоно вмиг потемнела.

— Нам пора, сестрёнка, — тихо произнёс он. — Извини, что так долго пытался удержать тебя в этом мире.

Сота медленно повернул голову в сторону Рана, не раскрывая век. Алые струйки крови текли от кончиков губ по подбородку, капали на грудь и белые перья с чёрными концами. Хрупкая, но спокойная улыбка застыла на его бледном лице. В тот миг, когда тело Соты начало падать, оно вдруг рассыпалось сотнями белых перьев, будто развязался невидимый узел, державший его в этом мире. Перья закружились в последнем танце, перемешались с исходящей от Ясу тёмной энергией и растворились в воздухе, оставив после себя лишь запах снега и нежных цветов.

Ясу рухнул на колени, его когти втянулись обратно. Когда Ран наконец-то смог подняться, их взгляды встретились — одинаково потерянные, ничего не понимающие. Ясу дрожал, словно впервые увидел собственные руки и ощутил тяжесть воздуха в лёгких.

— Ран?

Его пальцы впились в плечи младшего брата — не в попытке удержать, а словно хотели убедиться, что Ран был настоящим.

— Я так рад, что ты жив!

Ран крепко обнял Ясу, ощущая тепло, прерывистое дыхание, дрожь в теле. Он пообещал себе никогда больше не покидать родную деревню на такое долгое время, чувствуя, как облегчение, вина и счастье перемешались и сдавливали его грудь.

Одинокое белое перо, оставшееся на земле, дрогнуло, поднялось в воздух и, подхваченное едва уловимым дуновением, мягко опустилось на ладонь Рана. Будто его положила невидимая рука — бережно, как драгоценность. Ветер коснулся колокола у входа в пещеру, и чистый звон наполнил пещеру, разлился по каменным стенам, и тогда Ран услышал шёпот. Тихий, как шорох крыльев.

— Спасибо, что принёс весну.

Голос Соты. Глаза предательски защипали, а перо в руке вдруг стало тёплым — ненадолго, всего на мгновение, — вскоре ветер стих, и в пещере воцарилась тишина. Ран так и не назвал своего имени слепому цуру.