Читать онлайн
"Дар горы Фудзи"
Шаги разорвали бесконечную мелодию ветра, властвующего на горе Фудзи. Хр-хр, хр-хр по снегу белее кожи идущего. Черные длинные волосы срослись змеиным клубком, покрылись ледяной коркой, глаза заволокло траурным цветом. Похожее на человека, когда-то бывшее человеком, существо спускалось к подножью, преодолевая сугробы и вьюгу, направлялось к деревеньке у горы. Ничего не помогало окоченевшим ногам переступать по снегу, кроме злобы, управляющей духом.
За пригорком, в страшном густом лесу Аокигахара, полном злых духов, была та самая деревенька Камиаши. Жители её горя не знали, ибо давным-давно, когда не было здесь ни одной хижины, появился заступник.
Юная дева, спасаясь от недругов, уничтоживших её родной дом, бежала прочь, себя и детишек спасая. Ветки били её лицо, корни древ впивались в босые ноги, роняли беглецов. Вдруг путь к спасению преградил им крутой горный склон.
Пала на колени девушка, взмолилась Кацугати, богу огня и вулканов, чтобы уберег от всех обидчиков. Взмолилась и Коноханасакуя-химэ, богине горы Фудзи, дабы не дала она так рано оборваться жизням малышей, которых уводила дева.
Смиловались боги, услышали слёзные мольбы. Пробудился вулкан, покатились по склону горящие камни. Растеклась лава, окружила людей от врагов, подпалила деревья и землю. Когда миновала беда, застыла лава прочной стеной, а в ней огненная магатама — бусина в виде горящей капли.
— Дам я тебе часть своих сил, юная дева, — раздался рёв Кацугати, — обращу в защитника Йоган-ши, дабы одолеть ты могла тех, кто захочет напасть, будь то нечисть или смертный. Только за мой подарок будешь до самой кончины испытывать горение внутри.
— Облегчить твои страдания сможет холод моей горы, — струнами сямисэна пропела Коноханасакуя-химэ, — Чтобы не покорил тебя жар лавы и мороз гор, храни холод ума и тепло сердца. А когда придёт твой час, то отдай магатаму той, что душой невинна, но духом сильна.
Так и повелось в том месте. Ищущие помощи стекались к лесу, к подножью, уживались в деревеньке, молились богам и почитали всех Йоган-ши, что отдавали свою молодость, красоту и радость бытия на благо людей.
За время разрослась деревня вдоль подножья и застывших стен, вокруг храма Фудзи-тера, возведенного для молитв и гонга, ударом в который пробудится, восстанет герой из снегов горы, прибудет на помощь. А дабы ношу дев, что судьбу воина на себя возьмут, стали отбирать тех, что покрепче, да натаскивали их до избрания нового Йоган-ши.
Тех же, кто защитником не стал, или в учителя для будущих Йоган-ши отправляли, или вовсе к быту пытались притянуть, ибо зачем же нужны воины, когда есть Йоган-ши с силой богов. Ни с того, ни с другого прока не было, ведь, как сказывали деревенцы, «у той, что взглянула на путь Йоган-ши, счастье в смерти». И верно: мастера, огорченные неудачей в становлении героем, всю злость на учеников пускали. В любви им себя сыскать не удавалось, так и оставались старыми девами.
И пусть труден путь защитника, магатама не перестает переходить из рук в руки, ведь стать Йоган-ши было честью.
Но вместе с ней была и ответственность, груз жизней сотни людей, вечная борьба со злыми духами, захватчиками и собой. Крепкое тело, натренированное, огрубевшее, позволит раскрыться огненной ярости в бою, но не спрячет ли оно, не заледенит ли жар сердца?
Дни, месяцы, года утекали друг за другом нескончаемой вереницей, и вновь приблизился час избрания нового воина. Последние года скашивали народ то ли болезнями, то ли проклятиями. Потому выбор падал на двух учениц, Камико и Мичико. Сёстрами они не были, хоть и имена схожи, и только в именах их похожесть и была.
Камико, золотой, совершенный ребёнок из семьи Йокен, с блистающими чёрными глазами, светлой улыбкой, щеками цвета лепестков сакуры во время весеннего цветения. Чистая, нежная, подобно цветку, расцветающему в сугробах горы Фудзи. А как на сямисэне играла — заслушаешься!
Ей пророчили судьбу, полную радости, с самого рождения, когда раздался первый смех малышки, эхом разлившийся по всей деревне. Старики сказывали, лицом она походила на ту деву, что вымолила у богов огненный дар, а потому должна стать следующим Йоган-ши. Те, что помоложе, молвили, что такую красоту грех растрачивать зря. Те, кто с семьёй Йокен знакомы были, знали про сестру её бабушки, которая не смогла стать воином, потратив годы тренировки, ушла в лес и совершила сэппуку, будто искупляя вину за потраченное время мастера. За столь благородным поступком следовал почёт Йокен, и без того уважаемой за налад связей и торговли с отдаленными деревнями. От того становление Камико Йоган-ши было предначертано небесами.
Почему же у Мичико вообще появился шанс стать защитником деревни? Сама пришла. Говорит, сиротка, идти некуда, хоть бы пользу принести. Делать нечего, пустили, пусть Камико не даст размякать. Мичико же, будто в шутку прозванная той, что на правильном пути, хмурая, грубоватая, но способная, по силе превосходила, хоть хрупкой казалась. Слова доброго от нее не дождешься, но и в обиду слабого не даст. Вышивать не умела, струны перебирать терпеть не могла, а вот бочки катить да мешки таскать — только в радость.
Вот и сдружились девушки. Камико одаривала жителей мягкостью, Томико помогала в им делах. Солнце и луна. Нежная сакура и дикий шиповник. Обдуманность и решительность.
— Скоро избрание. Как думаешь, кто из нас станет Йоган-ши? — сидя на крыше храма, вопросила Камико.
— Конечно же я! — ответила Мичико, болтая ногами, — Я сильна и отважна, от любой напасти уберечь сумею!
— А что же сердце?
— А кому оно нужно? Людям нужны дела, а слова подождут.
— Но не стать ведь истинным защитником, если в душе лед.
— А ты боишься будто, что меня воином нарекут, — усмехнулась Мичико, на что её подруга совсем прикручинилась, — За мастером и Йоган-ши слово, кто из нас героем станет. Честный бой нам предстоит, по душе нас судить будут, к чему друг против друга становиться? Разве путей разветвление помешает нашей дружбе?
— Конечно, нет! — улыбнулась Камико, глядя на девушку с печалью, что заметить Мичико не могла. Задумалась, нахмурилась.
— Пойдём-ка в гору завтра утром? — предложила она, — И силы проверим, и ликорис нарвем.
— Не знаю даже, — Камико размышляла отрешенно, но тут же привычно пропела:
— А давай!
На гору поднялись две девушки, а спустилась одна. Вторая так и осталась, в снегах горы Фудзи, удушенная подругой, которую сестрой считала. Так бы и лежала она в сугробах, окутанная вечным сном, но не дал ей покоя неумолкаемый гонг, вопиющий в ударах. Бом. Бом. Бом.
И поднялся заледеневший онрё, гневный дух, зашагал назад, в деревню, дабы с обидчиком расквитаться.
— Скоротечность жизни меня поражает, — раздались струны сямисэна, — И больше поражает непредначертаный конец. Ещё и от дорогого человека руки.
— За что же смех надо мной, о великая Коноханасакуя-химэ? — взревел дух, ослепленный горечью, — Разве я ей худо сделала?... Правда то. Нет толку в добром сердце.
— Ты на сердце не горячись. Покуда нет в нём милосердия, нет и силы подлинной.
— Что за сила такая?
— Слышала ли ты историю о деве, что вымолила силу Йоган-ши? — богиня опустилась на снег, будто высматривая что-то в белой пелене.
— К чему эти расспросы? Где путь к ответу? — отчаялась некогда девушка.
— Ты наверняка знаешь начало, о чудесном спасении и вымоленном даре. Но известно ли тебе, что же случилось после? — дух примолк, внимая словам божества, — Юная дева безутешно разрыдалась, глядя на то, как лава Кагуцути пожирает её обидчиков. Не желала она им мучительной смерти, не враги они ей были. Всю её деревню подвергли разорению, но искала она защиты, а не мести. И ты ищи свет, а не борись с тьмой. Неси добро, прежде чем бороться со злом, — в холодном снегу, под ладонью богини нашлись первые травинки, предрекающие весну.
И загорелись жизнью белые очи, и словно отогрелся обледененный дух, двинулся к деревне. Не злобой движимый, то сердце горело.
Камиаши пылала огнём, утопала в лавовом озере. Ни живой, ни мёртвой души, даже неугомонные ёкаи бежали прочь. Гонг отчаянно бился под вихрем разгневанных стихий. И Йоган-ши, выжигающий сам себя, бесцельно бродил, воя в неистовстве.
— Что натворила ты, Камико? — от ужаса кожа онрё будто стала ещё бледней, несмотря на жар, растапливающий корку льда.
— Думаешь, я желала? Желала, чтобы всё вышло так? — воин свирипел и свирипел, — Если бы не я приняла магатаму, я бы стала позором! А идти на сэппуку я не хочу! Я жить хочу! И чтобы мной гордились! Гордились, понимаешь? А им всё мало, мало, мало…
— Прийми ошибку и помолись за жизни тех, что ты унесла, — в мертвых глазах Мичико прогляделось что-то живое, — Поздно что-то исправить. Но не поздно сыскать смирение, а за ним прощение. И в этой гармонии, а не буре, ты обретешь покой.
— Ты ничего не понимаешь! И никогда не понимала! — Йоган-ши заревел и бросился на онрё, но, сожженый собственной силой, рассыпался пылью.
Вихрь умолк, но лава жгла землю. Лишь холод мог её унять. Дух онрё, ледяной, удушенный струной сямисэна, опустился в самый жар, успокаивая его. И глаза, блистающие черным цветом, с надеждой на приход долгожданной весны, в последний раз глядели на расцветающую вдали сакуру, её нежные цветы.
.
ЛитСовет
Только что
