Читать онлайн
"Репортаж со змеёй на шее"
Андрей Береснев, автор новой программы и первого репортажа в ней, он же телеведущий - в первый павильон студии пришёл заранее. Цель обыкновенна: чтобы заново вписаться в давно знакомое помещение, настроить внутренний камертон, привычно подогнать чувства под предстоящий эфир, наверняка со множеством непредвиденных засад и тупиков, которые просто невозможно все предвидеть и учесть. Легко, без сучка и задоринки ни один эфир, ни одна программа никогда не выходят. Слишком много переменных факторов, а то и откровенных сбоев непрерывно возникает по ходу съёмок, а затем последующих монтажей всех эпизодов видеоряда и озвучки.
Береснев уселся во вращающееся массивное кресло, обитое жёлтой кожей. Оно было немного вдвинуто в просторную выемку большого студийного стола. Задник непритязательной мизансцены установили в виде обыкновенной выгородки информационной студии с изображением Сенгилея на закате и со стандартно выставленным на него светом. Наверху в аппаратных и монтажных, а потом и здесь в первом павильоне закончились многочисленные последние приготовления к завершающим съёмкам недостающих эпизодов и монтажу заранее отснятых по как всегда необыкновенно важной теме. Творческая группа, рассредоточенная по аппаратным блокам и съёмочному павильону, по привычке опасалась сорвать первые секунды съёмки, поскольку от того, как они пройдут, будет зависеть всё остальное. Дубли в таких делах всегда крайне нежелательны. Всякий последующий перезапуск съёмки неизбежно будет сопряжён со всё более возрастающими сбоями. Один сбой неизбежно приведёт за собой десятки других. Проверено много раз.
Оператор первой камеры вёл завершающий отсчёт времени готовности перед началом вводной записи: три-два-один. Мотор-р!.. – И показал беззвучно губами: - Поехал, Саныч! Первая! Потом вторая! – Разгибая пальцы, одновременно показал ведущему журналисту очерёдность включения камер. Мол, сначала работаешь на эту, затем на ту, третья на общем плане, она тебя не касается. Дальше - по сценарию, смотри левый ряд, очерёдность привязки абзацев на камеры.
Тем не менее, когда после секундной паузы сорвался и пошёл авторский текст, а опытный автор на первых словах сразу же и запнулся, чего с ним давно не бывало – все сцепили зубы, но продолжили. Понятно было, что так сказалось напряжение перед окончательным сгоном весьма необычного материала. Журналист конечно виду не подал, как ни в чём не бывало, мгновенно продолжил. Ничего, на беловом монтаже лёгкую заминку вырежут, заклеют, на крайний случай отдельно перезапишут первое предложение. Куда проще подмонтировать, чем сейчас заново начинать весь громадный комплекс начала съёмки. Главное не потерять начатый разгон, не допустить фальстарт, успеть поймать темп и смысл повествования.
По телевизионной картинке в мониторах павильона, аппаратных и монтажных прошёл и десять секунд спустя микшером был рассыпан белый титр: «Андрей Береснев. Автор программы, ведущий».
Естественно с заминкой начатая речь ведущего не сразу вышла на основной ритм и тему, даже у профессионального журналиста такое случается сплошь и рядом. Но с телесуфлёром, на отдельном экране подсказывающим текст, Береснев никогда, даже на сгонах не работал, тем более в прямом эфире. Всё же полностью выправиться и войти в накат говорения ему потребовалось не менее пяти или семи секунд. Так что не он быка сразу ухватил за рога, а тот его и ничего с этим поделать было нельзя:
«Как вы думаете, что на самом деле всех-всех мучает?! По ходу бытия и особенно если ему поперёк?! Боязнь действительно посмотреть прямо в себя, не боясь того, кого на самом деле там увидите. Чуть менее опасно вот так же всмотреться в своих ближних, а потом в общество. Спросите, почему «чуть менее»?! Да потому что даже если нас окружают милые и добрые люди, без боя даваться им никогда не следует. Да потому что этих замечательных существ мы давно знаем, как облупленных, и то, что мы пока их всех вокруг себя не перестреляли, скорее игра случая, густо замешанного на сто пятой основного нашего кодекса.
Именно поэтому любой человек формально является потенциальной добычей судебного психиатра, а само наше общество, заведомо больно безотчётной взаимной агрессией. В нём откровенные психи охотятся на менее откровенных и выдают это за решение важнейших социальных проблем современности. Именно поэтому вполне правомочен тот неизменный приговор судьбы, который испокон приводится в исполнение над обществом и отдельным человеком.
Похоже, в режим спонтанного приведения в исполнение такого приговора над ними задействованы все без исключения социальные институты, общественные нравы, да и сама народная культура по глубинной своей сути не менее мракобесна. Словно человечество десятки веков находится под воздействием неумолимых психотронных излучателей, «свихивателей мозгов», старых, новых и новейших разработок из соответствующих военных лабораторий».
После первого озадачивания зрителя, разогнавшись, авторский текст более уверенно переместился на вторую камеру:
«На фоне вот такого мертвенного обаяния случайно выданной нам жизни, которое с рождения сопровождает, а то и конвоирует каждого из нас, охотно верится в беспрерывно возникающие сплетни про похождения многочисленных армад зомби, будто бы заполонивших улицы наших городов. Причём каждый второй осаждающий нас франкенштейн умеет сходу и напрочь выламывать мозги каждому встречному-поперечному и тем самым множить ряды себе подобных вурдалаков. Идеально согласованный транс в откровенно каннибалистическом устройстве человечества сквозит и поддувает в нём отовсюду. Безусловная рациональность во всём этом состоит лишь в редчайшем осознании некоторых избранных натур глубочайшей правды про самого себя.
Оказывается, самому себе ни один человек нисколько не принадлежит. Им только самый ленивый демон не рулит как только заблагорассудится. А может и не демон. Тут и внешние, сторонние силы могут быть замешаны, тут и собственно-дьявольская начинка вылезает как повидло из раздавленного пирожка. Как ни заталкивать её назад, как ни вправлять в рамки дозволенного, она всё равно прорвётся наружу, а потом и целиком вывалится. При этом совершенно непонятно, что или кто в результате покажется страшнее – демон в тебе или пришелец снаружи. Опаснее всего ситуация глобальной нестабильности человека и самой его жизни, всегда подвешенной на краю бездны, выглядит в моменты любого крушения государственности, внешнего скелета всех без исключения двуногих кишечнополостных, в этом мире по-прежнему именующих себя людьми».
Переход микшера на основной план первой камеры:
«Наш репортаж как раз об этом. Только представьте себе такой видеоряд нашего бытия. И-и!.. Три-два-один - поехали! Вспышка слева – первая волна демонов. Пошла-а!.. Вспышка справа – поднялись в атаку лешие и домовые. А там засадный полк современных иноагентов и релокантов, построившись свиньёй, ломит всем им на подмогу. Ура-а!.. Фашисты в обнимку с нацистами рубят шаг, подпирают, ничего толком не объясняют, скорее всего, и сами не знают. Третьей колонной продолжают захватывать наше сознание разнообразные пришельцы со всяких планет, ближних и дальних. По-русски и эти все говорят без акцента. Так что, поди теперь разберись, кто сейчас по твою душу.
Ведущий с экрана перемещается в условное закулисье, откуда слышится лишь его голос, теперь в форме начитки. Фоном к ней пошли обычные уличные звуки, голоса, обрывки музыки, шумы проносящихся мимо автомобилей, звяканье трамваев на стрелках.
Объектив скользит по плитам декоративной тропинки в сквере. Скверно работает радиоприёмник, с перебоями, хрипом и свистом. Он словно преследует видеоряд, забегающий за туман с оседающей дождевой моросью. Звук радио временами пропадает, но затем усиливается по ходу нового попадания на несущую частоту. Подразнив минуту, вновь перемодулируется и почти пропадает обратно в своей засаде.
«Радио Дороги» не даёт настроиться ни на что определённое. Фрагментарно, отрывочно выбрасывается на дорогу текст в форме потока неизвестного сознания. Как всегда исподтишка, вкрадчиво, некстати и фактически ни о чём. Камера словно бы ползёт следом и подбирает его в себя, как мусор:
«Обретение новых смыслов нашей жизни вызвало к жизни ростки принципиально иного построения человеческого сообщества, учитывающего не силу и клыки мужика, а умение всевластного руководителя пользоваться благами культуры, её сбережение и патронирование. Условно говоря, специалисты политических и гуманитарных дисциплин начали получать государственную дотацию отнюдь не по остаточному принципу. Ибо племена, где таковое могло бы случиться, были бы сметены с лица земли более дальновидными соседями, понявшими, что культура - не хоровое пение у вечернего костра, а банк вечно действующих идей и школа наиболее рационального ведения племенного хозяйства и межплеменной политики.
Действительное искусство возникло значительно позже. И не на базе осмысленной необходимости, а на основе избыточного продукта и излишнего времени. Только мы, позавчерашние советские люди, видим в искусстве, и, кстати, исключительно в нём одном, прежде всего саму культуру. Лишь для нас образцом культуры всегда был и остаётся полуграмотный писатель, ограниченный профессиональными рамками музыкант или актёр, с давно истраченной нравственностью. Лишь для прошлых нас жизнь представляла какую-то реальную, высшую ценность, когда выглядывала из окопа обомшелой культуры и искусства. С некоторых пор слишком многое изменилось. Теперь всё отовсюду выглядывает. Всё что угодно! Кроме культуры! Потому что тот окоп давно танками закатали! А то, что нас сейчас атакует, вылезло совсем не понять откуда. И главное – как!».
Что теперь делать – ползучее, скачущее и прыгающее радио сообщить не успело. Поперхнулось помехами и задёргалось в хрипах где-то сзади, видимо подобранное и утрамбовываемое другим мусоросборщиком. Какая-то сложная и вправду пошла нынче жизнь! Ни о чём нельзя сказать от души! Всё сразу проваливается в какую-то дыру и тут же закатывается в неведомый асфальт или бетон».
Виктор Басов, режиссёр программы и цикла репортажей про грядущий Судный день, сидя наверху у пульта сгона программ, помотал головой, вытряхивая из ушей наваждение, с усмешкою покашлял и запустил микшером предварительно сделанную запись второй части идущей авторской начитки. По давней журналистской традиции она запускалась мыслью давно забытого классика.
В кадре по-прежнему мелькает улица, потёртые, тронутые очередным глобальным разломом страны радостные лица, старые и новые автомобили, не сорванные баннеры, поникшие знамёна и лозунги с недавнего общественного мероприятия в поддержку очередной тупоумной акции правящего режима.
Секунд через двадцать вновь появился голос Андрея Береснева, с помощью русской классики всё более разгоняющего свою пока что не слишком мудрёную тему:
«Я ещё не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллионы лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет. Вдруг бы я ей сказал, ты душенька, не забывайся и гуляй по морали?! Нет-нет, я скажу, гуляй душенька, гуляй славненько. Гуляй, как сама знаешь, а к вечеру пойдешь к богу, ибо жизнь моя есть день мой, и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы».
Так когда-то написал о себе и о нас, Василий Васильевич Розанов, русский писатель из эпохи позапрошлого крушения страны, которое всегда неизбежно вытекает из устройства нашей души. Вытекало и всегда вытекать будет. Отныне и присно и вовеки веков! Аминь!».
Береснев вновь живьём появился в кадре и, как ни в чём не бывало, продолжил. Его лёгкая усмешка должна была выражать неоднозначное авторское отношение к тому необычному, что он сейчас вновь выскажет. Не исключено, что опять постебается, а на редакторской летучке потом скажет, что это у него было такое авторское видение мира, имеет полное право, он сам свой высший суд и поэтому отвалите все на хрен:
«Для жизни, особенно нашей, всегда было характерно природное отсутствие сдерживающих начал. Едва ослабевали внешние и внутренние тормоза, как она тут же делала стойку на внезапно распахнувшееся Дикое Поле вседозволенности. А потом, что хотела, то и творила, гуляла, как сама знала и хотела – исключительно сама по себе. Отчего сразу возникает куча вопросов.
Однако что с нею тогда, после срыва всех тормозов, происходило, причём, сходу, порою с места в карьер? Что всегда пожирало её изнутри, какая такая свинья жизни, неизменно равнодушная и прожорливая?! Почему шансов устоять перед навалившимся искушением у ни одной из человеческих душ никогда нет и не может быть?! В чём состоит её роковая уязвимость?!
Почему душа всегда подозрительно неравнодушна к окружающему миру?! Зачем он ей в принципе сдался?! Или задолжал ещё с прошлых прогонов?! Отчего эта дурочка всегда мечется, ищет чего-то несбыточного и всегда недовольна своим существованием «здесь и сейчас»?! Иногда она попросту не переваривает любую свою жизнь! Какая бы она ни выпала и ни состоялась! Вот это внутреннее пучение от всего и вся её буквально распирает, искушает неведомыми голосами, зовущими отсюда неведомо куда, а на самом деле в бездну. Точка невозврата, внутреннего слома для неё проходит после того как она начинает идти за этими голосами, всегда искушающими её и ведущими к погибели. Когда же душе в этом смысле вдруг окончательно приспичит и она погонит вскачь за любыми своими искушающими демонами, эта внутренняя пустота перед ней моментально распахивается. Поскольку именно этого и ждала: «хрустнули доски, чавкнула бездна, и не ищите теперь - бесполезно».
В заявленную тему нашей передачи, состоящей из нескольких глав, или можно сказать, репортажей из самых потёмок человеческой души, которой очевидно всегда кто-то умело пользуется, могу привести может быть не совсем приличное высказывание одного известного человека. Оно принадлежит знаменитому певцу Фёдору Шаляпину, отвечающему великому пролетарскому писателю Максиму Горькому как раз по поводу его сетований на бесконечные страдания русской души, никогда не знающей, чего же ей на самом деле хочется и посему всегда плохо заканчивающей.
«Максимушка! Пойми! У нашей души нет ж#пы. Она просто выср#ться не может! Отсюда вся наша культура и мы сами!».
Режиссёр программы Виктор Басов ловко смикшировал последнюю фразу в ноль и хмыкнул на всю монтажную: «Вот-вот! А теперь наш Андрюшка выпишет той душе хорошее слабительное! Чтобы никогда не мучилась».
А звукорежиссёр Борзов весело добавил по громкой связи: «Для чего он и приделает ей во-от такую, большую-пребольшую дырочку, в смысле попень!».
В павильоне все попадали. Корчились так, что даже обычно невозмутимый редактор Береснев обиделся. Это на его сок мозга так непочтительно?!
.
ЛитСовет
Только что
