Читать онлайн
"Сказки на ночь"

I

Что такое сотня лет, за которую я успел постареть лишь на год, в сравнении с человеческой жизнью? Вечность.

За эти столетия я, сам давно уже утративший возможность чувствовать, заметил, к чему ведут людей их страсти.

Одурманенные, порой они творили невообразимые вещи: совершали подвиги, совершенствовали навыки, отчаянно стараясь вырваться из нищеты, богатели, начинали войны в стремлении к власти. Но не так уж и многие из них познавали истинное счастье.

То самое счастье, что и мне стало недоступным. Не то, что будоражит, пробуждая страсть, а то, что успокаивает душу и согревает теплом сердце.

Из года в год, скрываясь в тени, я наблюдал, как поколение сменяет поколение. Как рождается, растет и умирает человек. Приди они в этот мир на тысячи лет, как я, обезумели бы от бесконечных испытаний, что уготовила им сама жизнь. Ведь таким, как я, не заполнить пустоту в душе ни страстью, ни богатством, ни властью.

И все же было у них то, чему я мог бы позавидовать. Когда люди умирали, их души освобождались. Освобождались от хлопот и забот, от проклятий и наветов. Они становились по–настоящему свободными. Покидали бренные тела, чтобы вернуться в долгий круг и получить шанс на перерождение.

Люди с их странными стремлениями были мне теперь чужды. От момента, как я получил свое проклятие, и до сего дня. Пока я не испытал вдруг доселе невиданное чувство, сродни со странной необъяснимой любовью, какое может испытать только глубоко привязанное живое существо к другому живому существу.

Вопреки тому, что миру смертных и миру таких, как я, опасно пересекаться, я все чаще стал наведываться в их каменные селения, еще будучи щенком. Некогда близкие к природе, использовавшие ее ресурсы во благо, люди стали все портить. Их дома теперь были крепче, защищеннее, но земли вокруг осквернены, а воды загрязнены. Мне было сложно понять, от чего я испытываю этот первобытный страх. На самом деле, все дело было в запахе. Аромат смерти, неотвратимой гибели витал в городках, его мог почувствовать только житель леса.

Кто знает, чей воротник мог бы украсить мой молодой мягкий мех, если бы не девушка, что вытащила меня из западни. Подобравшись опасно близко, я угодил в лисий капкан. Неприятно, конечно, но не смертельно. И все же выбраться было непросто, особенно тогда, когда ты еще не до конца владеешь способностью оборачиваться. Она появилась словно из воздуха. Маленькая, щуплая, со смешным вздернутым носом, она была совсем юной. Осторожно обходя меня кругом с вытянутыми руками, стала подбираться к капкану, протягивая к замку палку. Ей нужно было удостовериться, что дикий зверь, я то есть, не вцеплюсь в нее, потому особенно не торопилась. Она вся покраснела, пока с усилием давила на хитрый механизм, разжимая тиски. Как только я почувствовал, что свободен, тут же рванул в ближайшие кусты, опасаясь, что на ее натужные вздохи кто–то придет. Остановился, лишь отойдя на приличное расстояние, понял, что за мной никто не гонится и решился обернуться. А девушка, присев на холодную землю, смотрела мне вслед.

Я убежал от нее, но вернулся на следующий день, нашел ее дом по запаху, затаился и стал ждать. Сам не знаю, чего именно, но мне так захотелось увидеть ее вновь, почувствовать ее доброту. Она оказалась еще и весьма сообразительной. Когда, не дождавшись ее, ушел, она смогла обнаружить следы моих лап и стала оставлять в стороне от дома кости. С тех пор я часто приходил к ней, а она всегда меня кормила, даже в самые худые и голодные времена, что настигали ее семью, она не оставляла меня без угощения. И я не столько был голоден, я просто от чего–то хотел держаться ближе к ней.

Я так и не решился показать, кто я на самом деле. Она видела ручного волчонка, я не стал переубеждать в обратном. Она испугалась бы. Люди всегда боялись мне подобных.

Через несколько месяцев после нашей встречи ее жизнь забрала болезнь. Тогда я впервые познал скорбь и боль утраты.

II

Если я и сталкивался со смертью, то это было очень давно, словно в прошлой жизни. Я был еще очень молодым волком, и эти человеческие переживания внутри меня, пугали. Я ушел прочь из городка, сбежал так далеко, все бежал и бежал, пока силы не покинули меня. Я не мог поверить, что ее больше нет. Что меня более не коснется ее ласковая рука, а я не смогу приникнуть к теплу ее души. К теплу, что согревало мое окоченевшее в звериной природе сердце. Для меня стало настоящим потрясением, как быстро и легко умирают люди. Ведь жизнь они переносили всегда намного тяжелее.

Я все бродил и бродил, даже не ища приюта. Меня вело безумие, которое все больше захватывало разум. Но однажды, почуяв родной запах, я осознал то, за что цеплялся среди сливающихся в один, похожих друг на друга, дней. И это осознание обрушилось на меня, как поваленное дерево: душа, что горела, что пахла медом и цветочным лугом, обрела новый дом.

Она выглядела почти так же, как и в нашу последнюю встречу, но теперь оказалась значительно старше, носила одежду гораздо богаче, чем в прошлой жизни. Несмотря на то, что она казалась другой, ее взгляд оставался прежним. В зеленых глазах плескалось спокойствие и тепло.

Когда она посмотрела на меня, дикого волка, что неотрывно наблюдал, как она собирает цветы, то слегка улыбнулась. Не отшатнулась, не бросилась прочь, а улыбнулась, будто тоже ждала и искала этой встречи. Но она не узнала меня, ведь в этом перерождении не был ей знаком, просто я ей понравился. Теперь я уже тоже не был щенком, а был в самом расцвете. И осмелился подобраться ближе. Просто лег неподалеку, уложив голову на лапы, пока девушка старательно плела венок сначала для себя, потом для меня. Она рассказывала мне о своей жизни, жаловалась на родителей, что наметили ей в мужья неприятного взрослого человека, которого она не любила. Но даже это она говорила со смирением, с принятием, какое может демонстрировать только глубоко уверенная в благих намерениях родных душа.

Девушка взрослела, становилась все больше похожей на женщину. Она все меньше улыбалась и все чаще задерживалась на лугу, даже когда холода ударили с невероятной силой. Она садилась рядом, прижимаясь одним боком к моему, и смотрела куда–то вдаль, кутаясь в плащ. Что–то в ней неуловимо изменилось, она даже пахла по–другому, но мне еще не было известно, лишь сердце чувствовало – что–то не так.

Это снова была наша последняя встреча. Она умерла в родах, забрав с собой и жизнь собственного дитя. Муж, что так и не полюбил ее, похоронил супругу далеко за чертой города, не желая платить за погребение на городском кладбище. Грустно, но так я мог навещать ее последнее пристанище. Пока меня снова не одолело безумие.

Я стал лучше справляться с обращением и теперь все чаще посещал человеческие селения, высматривая девушку среди наряженных богатых дам и бедных девиц, еле сводящих концы с концами. И находил ее. Я всегда находил ее.

В следующей жизни она обзавелась любящим мужем. Со стороны наблюдая за тем, как они счастливы, я не находил себе места. Мне хотелось броситься на разлучника, изодрать его шею, выпустить кишки. Впервые испытывав такую сильную ревность, я сбежал.

Она человек. Мне не место рядом с ней. Пусть хоть в этой жизни она будет счастлива.

Но как бы я ни пытался забыть, мысли о ней не покидали меня.

И однажды я все же решился, что хочу жить среди людей, рядом с ней, и покинул свою общину. Переродившись в очередной раз, девушка оказалась дочерью простого человека, занятого честным ремеслом. Я подался к нему в подмастерья, учился его непростому оружейному делу. Вопреки своей природе, помогал делать оружие, что несет смерть таким, как я. Но главное, что я был рядом с ней. Впервые увидев меня в человеческом обличье, она сразу полюбила меня, да еще так сильно и горячо. Я светился счастьем, когда она согласилась разделить со мной постель, я заботился о ней, как мог, узнавал все лучше и понимал, что уже не представляю свою жизнь без нее. Получив благословение ее отца, мы поженились и остались жить в этом же городке.

Ее душа и правда горела. Она пахла не просто лугами, она сама была словно духом природы. Добрая, верная, чуткая. В ее глазах теплилась любовь ко всему живому. Я никогда не видел столько страсти к жизни в глазах человека. Она была особенной.

Но и в этот раз мое счастье не было вечным. Суровой зимой пришла страшная эпидемия. Я пытался уберечь возлюбленную, но она была так добра, что отказалась оставлять заболевшего отца. Через несколько дней после его гибели, не стало и моей любимой. Упокоив последнее пристанище ее души, я решил вернуться домой.

III

Не зря я сторонился привязанностей. Мне было слишком больно снова и снова терять ее. Казалось, еще один раз, и я сам не выдержу. Я стал бояться повстречать ее вновь и снова начал избегать людей.

Теперь я – матерый волк, которому не страшны ни вилы крестьян, ни луки охотников. Я – истинный оборотень, чистый, рожденный Луной во младенчестве. Мне неведома человеческая жизнь, хоть и подарила мне ее смертная. Теперь я немолод, но все еще силен.

Я возглавляю общину таких же оборотней. Стаю, если угодно. Мы уходили все дальше, избегая столкновения с людьми и находили укромные уголки. Как только люди подбирались ближе, мы снова шли в поисках нового дома. Наше существование обросло все большим количеством легенд и злых сказок, теперь нас боялись еще больше. А страх тот распалял в людях страсть к избавлению от неизведанного. В их глазах мы были злыми духами, опасными существами, обещающими лишь смерть каждому, кто встретится с волком. На нас объявили охоту.

А мы просто хотели жить. Хотели взрослеть, постигать этот мир. Надеялись найти средство от своего проклятия, вернуть собственные души в вечный круг перерождения, мечтали встретить любовь, создавать семьи, и проживать, если не вечность, то отведенный срок в кругу себе подобных в мире и спокойствии.

Многих из нас постигло безумие Луны. В какой–то момент стая раскололась. Те, кто принял сумасшествие за благость, ушли от нас, оставляя за собой кровавый след, протянувшийся далеко–далеко, до самых земель людей.

Борьба между смертными и волками вспыхнула с новой силой.

***

– Дичь ушла.

Молодая крепкая женщина задумчиво ковыряла землю носом ботинка. Она принюхалась к очередному порыву ветра и поежилась, кутаясь в плащ.

– Что ты предлагаешь? – я внимательно посмотрел в ее растерянное лицо. Знал же, что предложит эта волчица, но она опасается за своих щенков, что могут не пережить длительный переход.

– Нужно искать новый приют, – тихо проговорила она.

– Время не подходящее, придется осесть здесь, пока морозы не спадут, – я накинул капюшон и сунул руки под плащ, – Я пойду в город.

– Что?! Нет! – она тут же оживилась, повышая тон до неприятного почти визга, – А если ты не вернешься? Нас раздерут Охотники.

Охотники… Стая, не считающаяся с гармонией природы. Им неведомо понятие о чести, о достоинстве. Они почти окончательно превратились в животных, уже лишившись возможности обращаться по желанию. Скоро лишатся своих остатков разума, и станут лишь волками–переростками. Природа не прощает ошибок, она загонит их в могилу.

На возмущение волчицы вышли другие члены стаи. Они с интересом наблюдали за нами, ожидая, что я скажу.

– Давайте погрузим шкуры. В такие холода товар хороший, разберут быстро. Потрачусь на продукты, так и протянем.

Мы были в действительно сложном положении. Обосновались в покинутой деревне, а земли вокруг уже были вычищены Охотниками. Запасы исчерпались, и теперь мне приходилось принимать непростое решение. Оставлять стаю без альфы рискованно. Но никто из них не справится с этим. Из страха, никто не решался соседствовать и общаться с людьми, попадутся, еще хуже – сдадут наше местоположение.

– Нита за главную. На этом все, – я перевел взгляд с волчицы на других членов общины, – Грузи! – гаркнул, чтобы слышал каждый, и принялся носить выделанные шкуры из избы, служившей складом, в телегу.

Как только закончил, вернулся в свой дом. Принялся умывать лицо и руки. Замерев на мгновение, уловил размытый образ. Собственное лицо, усталое, заметно постаревшее, смотрело на меня абсолютно равнодушно. Я слишком измотан. Переодевшись, я пустился в путь. Сородичи помогли вытащить телегу в сторону дороги, на месте же запрягли хилую лошадку, на том и распрощались.

Мерный скрип колеса и покачивание телеги усыпляли. Я поплотнее запахнул плащ с меховой оторочкой и, обмотав поводья руками, со спокойной совестью задремал. Дорога здесь одна, скотинка свое дело знает. Сон не принес облегчения и покоя, меня снова мучили кошмары о давно потерянной любви. Сюжеты, сменяющие друг друга так быстро, неизменно приводили к тому, что я теряю возлюбленную, а потом погибаю и сам.

Вздрогнув, открыл глаза. Все те же заснеженные просторы вокруг, заметенная дорога и чахлая лошадь, что нервно крутила головой, но продолжала идти вперед. Наконец я понял, что вовсе не тревожный сон стал причиной моего резкого пробуждения. Тонкого обостренного слуха коснулись отдаленные звуки. Кажется, звуки борьбы.

Натянув поводья, остановил телегу и спрыгнул на землю. Покрутившись на месте, понял, откуда доносится звук, и побрел в этом направлении. Не знаю, зачем я вообще это делаю. У меня есть задача, а участвовать в чьей–то возне совсем не хотелось. Просто вернись к телеге, поезжай дальше. Но что–то неуловимо тянуло меня в ту сторону. Я должен был понять, в чем дело. Должен.

– Ты… Тварь!

Я услышал, как мужчина закричал, а потом что–то тяжелое свалилось на землю, чуть приглушенно, видимо, из–за снега, но больше не издавая ни звука.

– Брось это, девочка!

Я остановился, скрывшись за стволом взрослого дуба. Достаточно широкого, чтобы можно было оставаться незамеченным. Осторожно выглянул, и тут же бросился на помощь, увидев, что за несправедливое судилище устроили здесь эти человеческие мерзавцы. Совершенно не владея собственным разумом, с разбегу снес мужчину, занесшего над девушкой оружие. Он глухо простонал, упав лицом в глубокий снег. Под его теплым плащом скрывалась кольчуга, а я был совершенно безоружен. Воспользовавшись его замешательством, навалился сверху, смыкая пальцы на незащищенной шее. Тело подо мной затрепыхалось, мужчина пытался высвободиться из смертельной хватки, протяжно захрипел, багровея все больше, и, в последний раз дернувшись, обмяк.

Когда все звуки стихли, я расслышал тяжелое дыхание за спиной. Оставив мерзавца, обернулся. Девушка, свалившись спиной в снег, пыталась отползти, не упуская меня из вида. Схватилась за окровавленный кинжал, выставила вперед в надежде защититься. Зачем вообще влез? Лучшее, что я могу сделать – вернуться к телеге и забыть о том, что видел, что сделал.

Но я не мог пошевелиться, сдвинуться с места. Зеленые глаза, те самые, что я боялся и так отчаянно желал увидеть, смотрели на меня, широко распахнувшись от удивления. Это была она, я не сомневался. Душа, что заставляла мое сердце трепетать. Долгие столетия я уже не искал ее, опасался. Но мой путь неизбежно приводил меня к ней, точно жуткое провидение. Я был рад обмануться ее прекрасным теплом, но, наученный горьким опытом, уже знал, что как бы сильно не полюбил ее в новом обличье, это принесет мне лишь боль, разочарование и безумие.

– Ты спас меня, – тихо проговорила она, возвращая себе самообладание. Медленно поднявшись, она убрала кинжал за пояс и осмотрелась, больше не видя во мне угрозы.

В этот раз что–то в ней изменилось. Будто сама суть духа надломилась, и теперь запах цветочных лугов перебивал запах крови. Сколько ее на руках этого сосуда?

– Что у тебя с ними за дело? Почему они напали? – теперь я мучился вопросом, от чего спас ее. Сделал ли доброе дело? К своему ужасу понял, что учуял в ней врага.

Красивое лицо девушки скривилось. Поморщив аккуратный носик, она проговорила, будто выплюнула:

– Наемники.

Девушка заходила кругом, сгребая ногами снег, чтобы прикрыть тела. Она остановилась, присматриваясь к небу сквозь голые ветки деревьев, и продолжила ходить вокруг, проделывая снова и снова то же самое и с другими.

Я молча взял за ноги того, которого убил собственными руками. Подтащил поближе к дереву и накидал сверху снега. Погода в этих краях менялась стремительно, и девица правильно рассудила: скоро легкий снежок превратится в сильный снегопад.

– Так, что вы не поделили? – решился спросить, когда оба мы встали рядом, осматривая плоды своих стараний.

– Ты торговец? – неожиданно спросила она, осматривая меня с ног до головы. Прищурила один глаз, наклонив в ту же сторону голову, – Где твой товар?

Я хмыкнул, кивая в сторону:

– На дороге.

– А сопровождение где?

– Один я. На сопровождение еще не заработал. В первый раз еду.

Похоже, она поверила. Посмотрела в сторону дороги, увидела телегу, о чем–то поразмышляла пару секунд и кивнула:

– В благодарность за спасение посторожу.

– Ты меня защищать собралась? – я скептически осмотрел девчонку. Молоденькая совсем, щуплая. Высокая, но худая.

– Я, между прочим, успела двоих убить, пока ты не подоспел. Так что со счетов не списывай.

Когда она наклонилась, чтобы поднять скрутку, оставленную когда–то ранее у дерева, та опасно звякнула. Похоже, девушка была не так проста, как могло показаться на первый взгляд, и я очень сомневался, что у нее там столовые приборы. Судя по размерам, она пользовалась удлиненными кинжалами, по крайней мере, скрутка едва доходила по длине до одноручных мечей, и лезвий из нее не торчало.

– Мне все равно в ту же сторону.

– Ну, поехали. Не то околеешь совсем, пока кого другого дождешься. Всяко повеселее будет.

На том и порешили. К телеге вернулись уже вдвоем. Я устроился на передке, свесив вниз ноги, а попутчица взобралась в повозку, вскарабкавшись на тюки. Цокнул на лошадку, и та, немного отдохнувшая и уже изрядно замерзшая, пошла пошустрее.

– Как зовут–то? – бросил вопрос через плечо, словно спросил больше из вежливости. На самом деле, я с трудом боролся с собственным любопытством, чтобы не уставиться на нее во все глаза. Я хотел знать о ней все.

– Неф. А тебя?

– Остон.

Девушка наклонилась чуть ближе, затылком я буквально ощутил ее дыхание.

– Рада познакомиться, Остон. И спасибо за помощь, – она звонко хохотнула и хлопнула меня по плечу.

Как искусно она изображала доброжелательность. Не знай я о коварстве рода человеческого, был бы счастлив стать дурачком под чарами ее обаяния.

Как только она коснулась спины, по телу разбежались неприятные мурашки. Теперь я точно знал – она коснулась меня лунным камнем.

«Вот и познакомились»

IV

Торговец оказался как ни зря кстати. Думала, везет что–то менее ценное, а он даже и не пытался скрыть богатый товар. Один, без сопровождения. Оружия тоже сразу не приметила.

Все теперь мне будет казаться подозрительным после такого «веселого» утра, но осмотрительность и профессиональная чуйка никогда еще не подводили. Развлекая собеседника разговором, я осторожно достала из походной котомки припрятанный реагент.

«Кто угодно может оказаться перевертышем»

Как только я коснулась спины собеседника через плащ, серый переливающийся камень в моих руках мгновенно посветлел, лишаясь своего цвета, и рассыпался, обращаясь в белый порошок. Не двинув головой, я подняла взгляд с оставшейся на руках пыли на торговца. Кажется, он не заметил. А я вся напряглась.

«Оборотень»

В ушах уже весело перезвякивали монетки, которые я получу за его голову. Надо же! Только утром столкнулась с бандой конкурентов, несколько раз попрощалась с жизнью, и вот, добыча сама приплыла в мои руки.

Как бы теперь с ним расправиться?

– Остон, ты правильно рассудил, что на этом тракте не дождаться других повозок. Он давно запущен из–за разбойников. Разве ты об этом не слышал? Разъезды идут по северному тракту. А этот… Гиблый путь.

– Дак не страшно теперь, с такой защитницей, – мужчина рассмеялся. Я удивленно хлопнула глазами, замечая, как звучит его голос. Он был таким же теплым и уютным, как потрескивающий в холодной ночи теплый очаг. Несмотря на то, что я совершенно точно знала, что передо мной никто иной, а самый настоящий волк, я вдруг ощутила совершенно необъяснимую симпатию.

Теперь я присмотрелась внимательнее, немного вытянув шею, вгляделась в его профиль. Длинный тонкий нос с небольшой горбинкой, тонкие губы в обрамлении бородки–эспаньолки, теплые карие глаза и немного отросшие не по последней моде волосы, тронутые сединой. Воротник из серебристой лисы на его плаще, казалось, является продолжением прически. Мужчина показался мне уставшим, оттого, ну и в счет седины, выглядел значительно старше, чем есть. Так, имея скудный визуальный анализ, я заключила, что ему около сорока пяти.

«Старый волк, молодой… Награда всегда одинаковая»

Он добродушно улыбнулся, а я судорожно думала. Повозка мерно покачивалась, и я, утомленная недавней схваткой, ненадолго задремала. Впрочем, кажется, это продлилось не больше нескольких минут, так как, моя история о торговых путях, пускай и не целиком, но отчасти была правдивой.

Когда лошадь резко остановилась, и телега дернулась, я тут же подскочила. Остон уже крутил головой, высматривая, засада ли или невзначай упавшее дерево стало причиной задержки.

Через мгновение, с громкими криками, из посадок по обоим сторонам дороги, повылазили мужики неприятного вида. Разбойники, как они есть. Беззубые, вонючие, просто уродливые.

Передернув плечами, я ввязалась в схватку, поразив первого же, кто приблизился. Лезвия рассекли кожу на груди, жалобно вскрикнув, бандит упал к моим ногам и затих. Победоносный клич тут же прервался, я обратила внимание на себя, и противники ринулись в мою сторону. За спиной Остон уже укладывал кого–то на лопатки голыми руками. Успев подумать о том, сколько же у него силы даже в человеческом обличии, уклонилась от широкого замаха. Занесенный топор с щербатым лезвием выглядел опасно, но, просвистев в нескольких сантиметрах от меня, приземлился на землю. Пока противник собирался с силами, я, наступив на топорище, поразила незащищенную шею бандита.

Потом еще один, и еще. Легко, просто, утомительно из–за количества. Они ничего не смыслили в искусстве боя, я же порхала между ними, пока они неуклюже размахивали примитивными крестьянскими атрибутами. На этом тракте действительно плохо боролись с разбойниками, ибо это было сражением с ветряными мельницами. Они лезли, как тараканы. Вчера – крестьяне, сегодня – убийцы с большой дороги. Голод пришел в страну и первым он ударил по самым незащищенным. Явно не от хорошей жизни, а для, как они думали, благородной цели. Должно быть, у них тоже были семьи.

Как только успевалось думаться о таких философских вещах? Вдруг вспомнила о братике, оставленном в приюте, который мог дать ему хоть какое–то пропитание, учебу и заботу. Я и сама совсем очерствела в борьбе за попытку вырваться из нищеты. Но у меня были действительно благие намерения, а не надуманная причина. Все ради Мико, он нуждается во мне.

Я ощутила, как плеча кто–то коснулся. Быстро развернувшись, приготовилась отразить удар. Но руку, занесенную для удара, остановил Остон. Он даже не запыхался, тогда как я к концу схватки уже еле дышала.

– Уже все, – он поджал губы и коснулся моей щеки. Подцепил пальцами одинокую слезинку, которую я даже не заметила, поднес поближе к глазам, – Все закончилось, – добавил он, будто хотел утешить.

Когда он отошел, я вернулась к телеге. Облокотившись боком, закашлялась. Наклонилась, сгребая снег рукой, коснулась им лица, пытаясь сбить пыл сражения. Заметила, как Остон, стоя неподалеку, будто принюхивается.

– Я бы рад выбрать тракт побезопаснее. Но он дольше, а ты, похоже, заболела.

– Глупости. Я прекрасно себя чувствую! Поехали, – я кивнула в сторону поваленного дерева. Вдвоем мы смогли его подвинуть, пусть и не без труда, но очистили себе путь и отправились дальше.

К вечеру я уже была в полубреду. Когда на дороге нас застала ночь, я почти ничего не соображала. Помню, как безжалостно гудела голова и беспощадно болело где–то в груди. Мороз пробирал до костей, и я уже не понимала, трясусь ли я от жара, или от холода. В какой–то момент, вынырнув из полубессознательного состояния, увидела, как Остон, разозлившись на сложные завязки, разрывает тюк и накидывает на меня шкурки.

Больше я ничего не помнила.

***

Девочка совсем заплохела к ночи. Что ж за судьба у нее такая скверная?

Быстро укрыв ее от ветра и холода, стегнул лошадь, чтоб пошла побыстрее. Впереди маячили огни городка. Надо было остановиться раньше, видел же, что ей становится худо.

Буря накрыла человеческое поселение, когда мы пересекли широкие ворота. Видать, такой маленький городок, что стражи у ворот не было. Наверное, без надобности. По указателям нашел таверну, устроил лошадку на конюшню, а ответственность за телегу с тюками передал слуге. Оплатив комнату, дал денег трактирщику, чтоб позвал лекаря. Тот сначала отпирался, вроде как ночь же, а простуда дело не срочное, но я настоял.

Вскоре в комнате уже хлопотал пожилой мужчина, выслушивая интересной деревянной трубкой дыхание моей спутницы. Кожа на ее спине, украшенная шрамами, блестела от выступившего пота, а сама девушка мелко дрожала, когда лекарь, убрав одеяло, наносил в области лопаток какое–то сильно пахнущее масло. Вскоре тело под воздействием лекарства начало розоветь, похоже, это была какая–то согревающая мазь. К тому моменту, в небольшом очаге в комнате подошли травы, разнося повсюду сладко–горький аромат, от которого непременно захотелось поспать. Я помог держать девицу в сидячем положении, пока лекарь специальной пипеткой вливал ей лекарство прямо в горло.

– Жить будет, не волнуйся.

Я хмуро кивнул, укрывая Неф, когда со всеми манипуляциями было покончено. После приглашенный врач выдал мне несколько пузырьков, объясняя, что, зачем, когда и как давать. Клялся, что через два–три дня она будет огурцом. Звучало воодушевляюще, что бы это ни значило.

Только удостоверившись, что жар спадает, а дышит она ровно и спокойно, я и сам смог уснуть, переставив кресло ближе к ее постели.

К вечеру следующего дня она пришла в себя. Опять бледная, измученная, все, чего она хотела – поесть. Я помог ей выпить куриный бульон, придерживал тарелку, так как та несколько раз чуть не пролила из–за слабости в руках и очень из–за этого злилась. Я попытался пошутить, но, видно, вышло скверно, так как она не только не улыбнулась, а еще и зыркнула в мою сторону так, что захотелось спрятаться.

Я понял, что ей непросто принимать помощь. Похоже, она привыкла справляться со всем одна. Но еще сложнее за эту помощь благодарить. Такое простое слово, которое в нашей общине произносится по сто или двести раз на дню, стало таким редким в ее обществе. Только снова впадая в полубред, во сне, она потихоньку повторяла его несколько раз. Мне и этого было достаточно.

Подозревал, что она не просто так проверяла меня на оборотня в первый же день знакомства. Да и реагент не из дешевых, просто так крестьянской девке не достать из–за простого «хочу». Охотница, значит. Теперь мое маленькое путешествие стало выглядеть еще более жалкой попыткой.

Я уже давно не был юнцом, понимал, что она не отступится из простой благодарности. Люди редко сохраняют верность собственному благородству. Так, сидя в кресле теперь у очага, я смотрел на ту, что вызывала во мне неистовый трепет, и думал о смерти и о жестокости судьбы.

В ту ночь мне привиделись красочные сны. Видения, о которых я молил свой разум столько раз. Я помнил запах ее тела, что плавилось в моих руках. Сквозь сон втянул носом воздух, и снова ощутил его, ощущая, как возбуждение расходится по телу, всколыхнув еще более глубокие воспоминания о любви, что она дарила мне несколько сотен лет назад.

Какая жестокость – снова сталкивать меня с ней. Я очарован, сведен с ума, лишен покоя, я больше не могу ни о чем думать. Все мысли были заняты лишь ей. Ей, ей, ей.

Быть может, умереть наконец от ее руки – не такая уж и плохая участь?

V

Жажда.

Мучительная сушь словно выжгла мои внутренности, очень хотелось пить. Я открыла рот, попыталась позвать Остона, но не смогла произнести ни звука. Потом последовала попытка открыть глаза. В полумраке, среди комнаты, освещенной лишь тлеющими углями, кое–как разглядела, где мой спутник, поискала, где стоит кувшин. Тело откликалось тяжелой тупой болью на каждое движение. Кое–как высвободившись из-под тяжелого одеяла, села, поставила ноги на пол. Мне понадобилось несколько минут, чтобы снова собраться с силами и попробовать встать. Сделала несколько шагов, кое–как удерживая равновесие, но, переоценив возможности, начала заваливаться и падать.

В миг, когда я готовилась к болезненной встрече с полом, меня окутали теплые объятия. Я с трудом сфокусировала взгляд на лице Остона, который подоспел очень вовремя. Он молча подхватил меня на руки, усадил в кресло, которое еще хранило его тепло, налил воды и помог мне напиться. Он не проронил ни звука, молча помогая преодолевать мне тяготы незавидного состояния.

– Спасибо, – прохрипела я, не узнавая собственного голоса. Горло уже не болело, но голос еще не вернулся. Прислушавшись к организму, ощутила, что дышится мне гораздо легче, остались лишь слабость и болезненность в мышцах.

– Это лишнее, – мужчина отставил кружку в сторону и снова присел передо мной на корточки.

Во мне все больше расцветало сомнение. Я должна была опасаться его, но еще больше проникалась благодарностью и доверием. Он, расположившись на полу, смотрел на меня безотрывно, чем походил на верного пса, нежели на временного вынужденного попутчика, которому я, к тому же, доставила столько неудобств.

Шальная мысль, вдруг закравшаяся в голову, быстро преобразилась в конкретную цель. Очарованная его покорным видом, я склонилась ниже. Казалось, Остон только этого и ждал. Его губы накрыли мои быстро, неистово. Он был страстен и нежен одновременно. Не знаю, как этот волк мог совместить в себе такие разные качества, но этот поцелуй, всего лишь поцелуй, потряс меня до глубины души.

Казалось, я знаю его тысячу лет, знакома с его прикосновениями, знаю, каким будет его следующий жест. И так и происходило: я только подумала, в следующий миг он уже делал это. Я знала, что он заправит мне волосы за уши, так и произошло. Грубые мозолистые ладони коснулись шеи, тело мгновенно отозвалось трепетной дрожью. Я тянулась к нему, как к лекарству, как к спасению, одновременно понимая, что должна стать его погибелью. Я стану ей, вопреки всему. Но сейчас…

Он кутал меня в коконе своих рук, не переходя черту, дарил головокружительные глубокие поцелуи, ласкал практически невинно. Я пыталась разубедить сама себя, но проигрывала.

Он же добыча.

Он же приманка.

Он же ловушка.

Я совершенно осмелела, поддаваясь собственному низменному желанию, прижалась к нему ближе, заставила подчиниться своей похоти. Мы оба уснули на рассвете, совершенно утомленные любовью, что дарили друг другу всю ночь напролет.

А когда проснулась, я чувствовала себя совершенно посвежевшей и отдохнувшей. Остон уже заказал нам поздний завтрак. Думала, он станет меня подгонять, но мужчина ничего подобного не сказал. Он отвечал на мою улыбку, но не говорил ни слова.

Я не хотела, чтобы он думал, что я его использовала, но и привязанности вырасти из случая, когда оба мы поддались страсти, я не могла.

– Где мы вообще?

– В двух днях пути, – он назвал город и, отодвинув тарелку с кашей в сторону, поднялся. Небрежно набросив плащ на плечи, Остон подошел к двери. Не оборачиваясь, добавил, – Я жду внизу.

Быстро разобравшись с завтраком, умылась и переоделась. Достала из скрутки оружие – что–то заткнула за пояс, что–то спрятала в сапог, что–то приторочила по бокам. Внимательно проверяя крепежи, краем глаза заметила опустошенные склянки, оставленные на прикроватной тумбочке. Остон заботился обо мне все эти дни, не дал зачахнуть в этом богом забытом месте. Что могло им руководить?

Тряхнула головой, стараясь не забивать голову. Нет, сегодня я намеревалась свершить задуманное. И так много времени потеряла.

– Сегодня ты выглядишь задумчивой, – заметил мой попутчик, когда я устроилась рядом с ним.

– Думаю о Мико. Это мой брат, – отчасти это было правдой. Все, что я делала в своей жизни, дурное и доброе, было ради него.

– О. Где он?

– Как раз там, куда мы направляемся. Мне пришлось оставить его в приюте для сирот. Впрочем, я никого не обманула. Мы с ним действительно сироты, и я не могла о нем позаботиться, уехала на заработки, теперь намерена вернуться и забрать его. Удалось что–то скопить.

– Нехорошо семье разлучаться, – мужчина потянулся назад, запуская руку в глубь телеги. Он достал несколько широких шкур и укрыл мои ноги, – Благое дело, Неф. Пусть удача будет на твоей стороне.

Я поджала губы и отвернулась. Теперь мне становилось жаль Остона. Я отчаянно боролась с этим чувством, стараясь вытеснить попытки совести достучаться до меня.

«Ну уж нет! Меня никто не жалел! Он зверь, животное. Ведь он даже не рассказал мне о том, кто есть. Воспользовался моим состоянием! Соблазнил своей наигранной добротой!»

– Да будет так, – посмурнев ответила я, все больше погружаясь в размышления.

Пока благородство во мне боролось с жадностью, я смогла придумать новый план. Рискованный, отчаянный, такая передряга, из которой только один из нас сможет выйти живым. Надеюсь, это буду я.

VI

Время тянулось мучительно медленно. Я несколько раз порывалась начать действовать прямо сейчас, но заставляла себя выжидать. Когда молчаливый Остон смотрел в мою сторону, отворачивалась, делая вид, что заинтересовалась чем–то в противоположной стороне. Мы не говорили о том, что произошло. Мы вообще ни о чем не говорили с того момента, как покинули последний городок.

Когда тьма, протянувшаяся от горизонта, настигла нас, я принялась действовать.

– Остон, мне нужна пауза. Во мне столько аптекарских снадобий, мне нужно… – я подняла брови, многозначительно кивая в сторону полосы леса.

– Конечно, – он натянул поводья, останавливая телегу, – Я подожду.

– Я быстро.

Ноги увязали в глубоком снегу, но я брела дальше, раздумывая, как заманить его. Затаиться и ждать, пока он решил проверить, почему я пропала? Он может насторожиться и ожидать засады. Надо сделать так, чтобы у него не было времени на раздумья.

Побродив между деревьями, потопталась для порядка на месте и, приготовившись, закричала. В скором времени в стороне послышался треск ломающихся веток. Я затаилась, держа клинки в обоих руках. Однако, увидев, как сквозь деревья пробирается огромный волк, ощутила дрожь. Он был действительно крупным, исполински здоровым, гигантским.

Я не сомневалась, это был он. Остон в животном обличие. В сверкающих янтарных глазах я увидела знакомое тепло. Оскаленная пасть внушала ужас. Я попятилась, кляня себя за плохую подготовку. Теперь он тоже заметил меня, увидел оружие в руках. Он все понял. Угрожающе рыча, стал наступать на меня, взрывая глубокий снег мощными лапами.

– Нет, нет… – забормотала я, пытаясь отстраниться, – Нет, я не буду. Не хочу. Я передумала. Прости, Остон. Прости.

Я вдруг поняла, что ошибалась. Я правда жалела, что решилась на такой отчаянный шаг. Он не заслуживал такого предательства.

– Прошу, Остон, отпусти меня. Я так хочу вернуться к брату. Пожалуйста.

Сама не заметила, как стала хныкать. Будто бы вновь превратилась в ребенка. Такой я себя и чувствовала перед этим огромным существом – крохотной и беззащитной.

Неожиданно волк затаился, навострив уши. В тот момент, как он повернулся, в его бок врезалось нечто такое же огромное, бурое или рыжее. Я в ужасе отшатнулась, побежала прочь. За спиной слышалась возня, стоял треск ломающихся стволов деревьев, рык. Это был второй волк. Они кубарем покатились по снегу, то лая, то скуля. Остон вцеплялся волчице в лапы, будто не хотел ее убивать, она же пыталась вцепиться в его шею. Когда он, боднув мордой, смог отпихнуть от себя волчицу, она оскалилась и рыча произнесла:

– Глупец! Связался с человеческой девкой! – слова не были естественны для этой формы. Я едва разбирала, что она говорит, – Ты больше не можешь быть альфой!

Рыжая волчица уставилась на меня и рванула вперед. Волк, что был крупнее, напрыгнул на нее сверху. Когтистая лапа прошлась по серой морде Остона, самка смогла высвободиться и побежала на меня. Я кинулась прочь, но бегала я значительно медленнее. Расстояние, на которое я смогла отбежать за минуту, она преодолевала за секунду.

В ушах зазвенело, я слышала только собственное тяжелое дыхание. Еще не до конца оправившись, чувствовала, как силы быстро утекают, как вода сквозь пальцы.

– Неф! Беги!

Остон рыкнул где–то сбоку. Я оглянулась, не знаю зачем, мне нужно было его увидеть. Он спасет меня. Он снова спасет меня!

Сильный толчок сбил меня с ног. Я успела лишь перевернуться, когда мощная лапа придавила меня к земле. Огромная оскаленная пасть склонилась к самому лицу, волчица явно намеревалась сожрать меня. Я взвизгнула, прощаясь с жизнью, закрыла глаза, крепко–крепко зажмурившись.

Сквозь прикрытые веки я разглядела мелькнувшую надо мной тень, мысленно приготовилась, прощаясь с Мико навсегда, почувствовала, как вдруг стало легко, но и больно, как что–то горячее разливается по груди, а вдалеке слышится жалобный скулеж.

Я попыталась сделать вдох, но ничего не выходило. Из горла вырвалось отвратительное бульканье, я схватилась за шею, все длилось всего лишь миг. Пальцы окрасились красным. Под ними я ощутила разорванную плоть.

***

– Прочь, Нита! – зарычал я, когда раненная волчица попыталась встать на ноги. Ее лапа была сломана, она больше не сможет охотиться. Новая альфа моей стаи неуклюже поднялась и похромала в лес, оставляя за собой кровавый след.

Я бросился к Неф. Едва нашел ее глазами, как почти обезумел. Под ней таял окрашенный в красный снег. Сбросив волчью личину, я упал перед ней, пытаясь помочь. Она еще была в сознании, держалась за рану на шее, оставленную острым когтем, в ее глазах стояли слезы. Она смотрела на небо, в его глубину, взгляд терял осознанность. В последний раз она моргнула, позволяя слезам пролиться, и, издав продолжительный хрип, замерла.

– О, Неф…

Я прижал ее к себе. Перепачкав лицо в крови девушки, прильнул к еще теплым губам.

– Неф, – тряхнул ее один раз. И еще. И еще. Я тряс ее с таким остервенением, не в силах поверить, что снова и снова обречен жестокой судьбой терять ее. А она, точно тряпичная кукла, болталась в моих руках, лишенная жизни. И тепла своей души, – Нет, прошу… Не снова. Не опять. Неф…

Я осторожно опустил ее обратно на землю. Наклонился над ней, погружая пальцы в снег по обеим сторонам, я больше не мог бороться с отчаянием, закричал, смотря в ее прекрасное лицо.

Меня одолевало волчье безумие. И впервые в жизни я был готов поддаться ему.

Красная пелена застилала мой взор. Я хорошо помню, как меня сводил с ума запах ее крови, еще сохранивший в себе аромат цветущих лугов и меда. Краски вмиг померкли, оставив ярким лишь только красный. Красный, красный, красный, его было так много. Я не сразу заметил, как стал оборачиваться.

Задрав морду к небу, завыл. Протяжно, долго, мучительно печально. Я сходил с ума от горя. Проклятие Луны настигло меня спустя семьсот лет борьбы.

«Прощай, Неф»

Я больше никогда не встречу ее. Ее огонь больше не опалит моего сердца.

«Прощай, моя теплая душа»

VI

Я пришел в себя через несколько суток. С трудом скинул нападавший за это время снег. Отряхнувшись, повел носом. Неф замело сильнее. Ее окоченевшее тело осталось лежать там же. Я не решился посмотреть на нее.

Мощными лапами взрыл мерзлую землю, сооружая что–то наподобие могилы. Последнего пристанища для сосуда моей возлюбленной души.

Перевернувшись в человека, склонился над девушкой. Убрал снег, я почти не смотрел на нее, не решался. Я не хотел видеть, как смерть уродует ее прекрасный лик, лишает ее кожу всех красок, что дарила Неф цветущая в ней жизнь.

Осторожно уложив ее в землю, стал закапывать, как мог. Посидев на ее могиле еще несколько часов, с трудом заставил себя уйти. Еще много раз я оборачивался, прежде чем невысокий холмик, ставший для меня очередным капищем, затерялся среди снега и деревьев. Вернулся к телеге. Лошадку увели, шкуры забрали. Почему телегу оставили? Забрали бы все. Эта жизнь и так забирает у меня все. Я ведь поддался проклятию. Почему Луна оставила мне разум? Он, как эта телега, теперь был бесполезен.

Уперевшись руками в доски, стал думать. Что теперь я могу сделать? Стая отказалась от меня. Я был готов на эту жертву ради Неф. А что теперь?

Я хмыкнул, рассуждая о несправедливости, преследовавшей меня. Бросил последний взгляд на телегу, оглянулся на лес и побрел по дороге.

Я не спас ее, но все еще могу помочь.

Мико оказался смышленым мальчишкой. Жизнерадостный, он с трудом переживал новость о смерти сестры, но рассудил, что необходимо жить дальше ради ее памяти. Через время я смог забрать его из приюта, и мы вместе покинули мрачный город. Умный, он быстро догадался, что я не так прост, каким пытался казаться. Детский неокрепший разум легче воспринимает вещи, от которых любой взрослый закроется.

Я был рад, когда он назвал меня отцом. Так, я снова обрел смысл жизни и старался дать Мико самое лучшее, как любой отец старается для своего ребенка.

Но ни на день я не забывал о теплоте ее души.