Читать онлайн "Простая пустота"

Сколько бы вещей Крохотов не притаскивал, комната все равно казалась ему пустой. Эта кричащая пустота заставляла его снова и снова тащить в дом старые вещи. Но комната не наполнялась. Углы и стены как будто раздвигались, и вся комната разъезжалась во все стороны, как корова на льду.

Больше всего Крохотов уважал книги и ими чаще всего захламлял свою комнату, которая, конечно, не захламлялась до конца, а только росла, как на дрожжах, и из отодвинутых куда-то вдаль окон бил в солнечные дни свет прямо поверх груды всякого разнообразного и дорого Крохотову, а ночью – фонарь. Все дорогое Крохотову оказывалось на задках, как будто в прошлом, куда невозможно было добраться, а перед глазами снова торчала, как прыщ на носу, невыносимо-безобразная пустота.

В тот день Крохотов поехал на Арбат, в свой любимый книжный, где почти любую книгу можно было купить за пятьдесят русских рублей. Он отобрал для себя несколько интересных, а заодно познакомился на кассе с занятным человеком, который искал одного редкого советского писателя; и Крохотов заверил человека, что данный писатель обязательно должен быть в его домашней коллекции; и они вместе поехали к Крохотову домой.

— Ого! Как же я здесь что-то найду? – удивился и отчаялся сразу человек, когда увидел комнату Крохотова.

— А вы попробуйте, - то ли предложил, то ли съерничал Крохотов. – Надо ведь только начать!

Алчущего человека увлекла эта мысль. Она увела его вглубь комнаты, где среди книжных рядов и завалов он благополучно и заблудился. И пропал. Крохотов вскипятил чайник и ждал человека до вечера, но тот так и не появился.

Этого человека можно понять, считал Крохотов: его и самого часто манили вглубь застенчивые корешки книг, но он всегда отдергивал себя от этой идее, боясь узнать, сколько книг из натасканных он так и не успел прочитать.

Через месяц к Крохотову заявилась полиция. Капитан Елдаков утверждал, что здесь потерявшегося человека видели в последний раз соседи. Понятой была бабка Агафья со стеклянным глазом и хромой ногой. Крохотов не возражал против проверок. Капитан с сержантом припустились было искать пропавшего человека, но, ошарашенные комнатой Крохотова, вскоре бросили это дело. Плюнув, капитан Елдаков сказал только, навостряя фуражку на голову:

— Это черт знает что такое! Незаконной перепланировкой попахивает! Я к вам приду с работниками ЖКХ.

Крохотов не возражал. Его вообще мало что волновало в жизни. Не считая литературы и другого барахла. Он не мог спокойно пройти мимо вязанки книг, оставленной кем-то на помойке. Он таскал домой Толстого и Чехова, и Гюго вязанками и мешками, спасая их от забвения. Это были старые советские собрания сочинений в тусклых тонах и матовых твердых обложках, запыленные и ни разу не читанные. Выбранные каким-нибудь записным интеллигентом под цвет обоев или настроения. Или доставшиеся по блату.

Если бы их прочли хоть раз, может, и Советский союз не рухнул бы, считал Крохотов. А он рухнул, как полка, переполненная бородатыми классиками, свесившими ноги.

Через некоторое время к Крохотову и правда заявились какие-то учетчики из ЖКХ. Они нацелились рулетками на комнату Крохотова, в азарте предстоящей работы закусив губы, и двинулись измерять неизмеренное, но вскоре и они пропали. За ними тоже пришли потом полицейские, но капитан Елдаков хмуро окинул взглядом необъятные пространства, надвинул на брови покрепче фуражку – и только плюнул. На этот раз окончательно.

Больше комнатой Крохотова не интересовались. Но однажды весной в комнате его появилась девушка. Это он сам привел ее.

— Ого! – сказала она. – Как же мы будем здесь жить?! – Она села на ближайшую стопку книг, — кажется, это был Тургенев, — и заплакала.

Крохотов утешал ее, как мог, и даже заварил чая с ромашкой; и к вечеру девушка более-менее успокоилась. Они положили поверх книг матрас и легли спать, выключив свет. Но свет фонаря все равно бил издалека, - ведь до штор было не достать, - и нежно-бледным ручьем обливал ее испуганное лицо.

На следующий день девушка стала как-то обустраиваться. И хоть занавески на окна повесить не удалось, она все же прибралась как могла и заняла кухню как место доступное – оно стало ее базой и точкой опоры. Здесь можно было и в окно посмотреть, и сварганить чего-нибудь, а главное стены и углы никуда не убегали. В комнату же она старалась редко ходить, потому как смысла в этом никакого не было, спать там и то было страшно, хоть и приходилось.

А Крохотов все тащил, не книгой единой жив он был: пластинки, кассеты, бобины с магнитной лентой и многое другое приносилось в дом. Он уважал все, что подходило под категорию «ретро»; на старых ламповых телевизорах он даже запускал такие же старые видеоприставки, но особо не играл в них, а просто загадочно улыбался, вороша в памяти листву воспоминаний; а иногда он включал какую-нибудь забытую кассету на аудио-магнитофоне и, озаренный все той же улыбкой, тихо покачивал в такт былой музыки головой.

Его девушка сидела на кухне в ноутбуке. Крохотов не уважал современный компьютер (только старые, типа 486-х и Пентиумов, вызывали у него снисхождение, хоть с них и началось «падение»); ему не нравился звук ноутбука, он как-то угрожающе заводился и жужжал на него своими вентиляторами. И хоть телевизоры и прочая техника, тоже была не безмолвна при подключении ее к питанию, но их шум Крохотов любил и даже прислушивался к нему, как доктор прислушивается к дыханию больного.

Так они и жили. Спали вместе, а будничали порознь. Даже есть Крохотову девушка приносила в комнату, а сама предпочитала делать это на кухне; потому что питаться в одном помещении с живым компьютером, да еще подключенным к интернету, Крохотов не мог; это для него было, как кропило для беса.

Так незаметно произошло отмежевание кухни Крохотова от комнаты Крохотова. По сути, кухня и раньше не принадлежала ему; он и до девушки заходил туда только заварить чаю, которым, помимо сушек, в основном, и питался. Если не считать того что перехватывал на улице. А больше ему на кухне делать было нечего. Был еще случай, когда пришел сантехник, и Крохотову пришлось проводить его на кухню, и в тот день он узнал много о ней нового, но и это не побудило его заняться ею всерьез. Коллекционирование кухонной утвари и кастрюль его не интересовало. Так и осталась она вспомогательным помещением. Наравне с туалетом и ванной, которые были скомбинированы.

Вскоре его девушка съехала. Трудные времена прошли для нее, она нашла другого молодого человека и больше ей незачем было ютиться в маленькой кухоньке Крохотова и терпеть такие лишения. Ее новый молодой человек, когда приехал к Крохотову, был очень удивлен, что она вообще как-то прожила здесь столько времени, и за это он полюбил ее еще больше. А заглянув в комнату Крохотова, он присвистнул и с недоумением посмотрел на него.

— Нда-с, вас из дас… — выдавил он из себя и покрепче перехватил ноут своей возлюбленной, чтобы не уронить его от волнения. Так они и ушли. Молодой человек тащил компьютер под мышкой. Она несла маленький рюкзачок на спине – все, что нажила с Крохотовым; а сам Крохотов не возражал, наблюдая, как молча они спускаются по лестнице. Бабка Агафья выглянула из-за двери, блеснула глазом и сразу скрылась за ней.

Крохотов постоял немного, потом пошел в комнату и зарылся в простынях, теплых еще и пахнущих женщиной; так он и заснул.

Когда он проснулся была уже осень. Где-то вдалеке комнаты разбилось стекло: одна из ветвей скрюченного временем дерева проросла внутрь, и теперь оттуда всегда дул сквознячок, сменивший привычную Крохотову духоту.

Тогда же нашелся и пропавший ранее человек, он как-то вышел внезапно из-за кипы старых журналов, совсем седой и обезумевший, он рассказал, что шел по ветру и так смог вернуться. В руках он сжимал книгу забытого советского писателя Евсеева, уже несколько раз прочитанную им по дороге назад.

— Ну я пойду, — сказал он и заторопился, роняя на каждому уходящем шагу перхоть тления. Казалось, он уже не принадлежал себе, и лишь время, разбрасывая песок, решало, сколько ему еще сыпаться.

Крохотов полежал немного в одиночестве, послушал пластинку Шаляпина, и, когда заиграла «Дубинушка», он приободрился и тоже решил пройтись. Гуляя, он как-то сам собой завернул в метро и поехал в свой любимый книжный на Арбате.

Как всегда внутри было не многолюдно: пара-тройка профессоров рылись в ученых книгах, спустив на нос очки и взъерошив волосы, и столько же сумасшедших, которых легко было спутать с профессорами, так мало они отличались. Случайная женщина, пришедшая за сказками внуку: сейчас, видите ли, уже не те. И какие-то бомжи на кассе, притащившие с собой старые номера «Роман-газеты» - целую большую охапку.

Крохотов вдохнул знакомый воздух, наполненный книжной пылью и особыми флюидами книголюбов, которыми они приманивают только очень специфических самок, и как будто бы ему стало легче. Хотя отчего? Ведь, как мы знаем, его ничего не трогало, кроме книг. Но вот и Крохотова взволновало что-то помимо желтых страниц, пахнущих переработанной в бумагу древесиной и типографией. Ее желтые волосы, аромат шампуня и естественный запах жира сальных желез, вот что не оставляло его в покое. Теперь, когда девушка покинула его, она стала фантазией, сравнимой с воспоминанием о прочитанной когда-то книге, или фильме, или даже игре, в которую играл в далеком детстве, пока мама ушла по делам и не видела, что он не делает уроки и опять «засел сажать телескоп».

Крохотов любил теперь свою девушку примерно, как любил Сонечку Мармеладову. Или Катю Маслову (потому что Наташу Ростову он терпеть не мог во всех ее проявлениях). Чем нереальнее она была для него, тем, как оказалось, дороже. Привычным движением он взял из кучи книг в коробке на полу одну, привлекшую внимание интересным шрифтом на корешке, сунул в нее нос поглубже, будучи близоруким, и сразу начал глотать целыми абзацами текст, как делал всегда, но внимание его рассеялось, текст расплылся перед глазами, и он увидел снова свою девушку. Не в яви, а как во сне. Она стояла перед глазами его, и он не мог больше читать, до такой степени потерял он себя.

С этим нужно было что-то делать. Но что? Что мог предложить Крохотов современной женщине, кроме своей нескончаемой комнаты, свет в которую проникал уже из очень-очень далекого края, так что она стала совсем темной – и заходящий в нее не мог уже видеть, насколько она огромная, а только ощутить эту бездну, ибо казалась она вошедшему какой-то черной дырой, временным провалом в другое измерение или чем-то подобным, о чем можно прочитать в фантастической беллетристике. Возможно, так оно и было. Никто точно не знал.

Крохотов грустил на краю своей пропасти по вечерам, попивая чай из большой старой кружки и мечтая о новой женщине. И иногда о старой – утерянной.

Однажды, пребывая в таком грустном настроении, Крохотов засунул в видеомагнитофон кассету с записанным на нее когда-то с телевизора фильмом «Чистилище». Это была коряво и жестоко поданная история о войне, снятая так небрежно, что предполагала претензию на документальность. В одном из эпизодов фильма командир отдает приказ танкисту: «Хорони ребят», - подразумевая под этим – давить гусеницами танка трупы русских солдат, чтобы они не достались врагу на посрамление и издевательство.

В отзвуке происходящего на экране Крохотов узнал что-то знакомое, что-то тождественное происходящему с ним самим. Он взглянул на свою жизнь, как на бесконечное собирательство трупов. Кладбище мертвых книг и других предметов громоздилось за его спиной, уходя в мрачные глубины комнаты, и никто не приходил на это кладбище проведать своих покойников, все было тут одиноко и заброшено, книги никто уже не мог прочитать; непрочитанные при жизни, так и умирали они в агонии не совершившейся жизни. Даже сам Крохотов не успевал их все прочесть, а теперь, утратив веру в свое дело, и подавно. Что было делать? Как помочь «ребятам» обрести свою книжную жизнь? И он принял единственное возможное решение, к которому приходили классики в отчаянные минуты своей жизни. И хоть не был он одним из них, а только читал их труды, но набрался мужества и поднес пламя к книжным телам, свет от которого упал на мрачное чело его, заиграл на нем отблесками и тенями, и что-то зловещее было в этом лице, но и что-то торжественное, и что-то смиряющее… И воспылал пожар.

Горящие книги пахли последней горькой заброшенностью, взрывались конденсаторы в телевизорах, лопались и трещали экраны и кинескопы, плавилась и воняла пластмасса видео- и аудиокассет, а также их проигрывателей. Старый редкий винил расплывался в черную жижу, из которой нельзя было уже извлечь прекрасных мелодий и голосов. Крохотов стоял на краю бушующего моря огня и загадочно улыбался. В этот момент он не думал, что могут пострадать другие, непричастные люди, «хорони, ребят» — звучало в его голове, и он их хоронил.

Откуда-то с улицы завыли сирены пожарных машин. В квартиру Крохотова ломились; сам он сидел на кухне и пил чай, на этот раз с пряниками.

Пока срезали замок болгаркой, вся квартира Крохотова выгорела изнутри вместе с самим Крохотовым, но распространение пожара удалось остановить: три пожарных машины заливали комнату Крохотова снаружи. Когда внутрь вошли пожарники, то от квартиры его не осталось ничего, кроме полностью выгоревших стен во всех помещениях. И кучки пепла. Сама же квартира оказалось совершенно стандартной по площади (типичная хрущевка) и никакими аномальностями не отличалась. Не было там ни черных дыр, ни дверей в другие миры; и в пустые провалы окон ее светило самое обыкновенное земное солнце, вылезшее из-за туч в конце хмурого дня. И дул самый обыкновенный квартирный сквозняк. И пустота была самая простая, хоть и черная.си