Читать онлайн "Ядовитая морковь"

Моне Лизе ночью снились кошмары, а наутро она проснулась вся в прыщах.

Поначалу Лиза ничего не заметила, но в ванной, взяв в руки зубную щетку и тюбик с пастой, взглянула в зеркало и изумленно пробормотала:

- Блять...

Прыщи выскочили на лбу, в углах носа, на подбородке в ямке под нижней губой... в общем везде.

- Это что еще за поветрие?.. - проговорила Лиза как бы самой себе и полезла рыться в аптечный шкафчик в поисках целебных мазилок.

Потратив не менее получаса на минимально необходимый утренний туалет, она наконец выплыла в кухню, втягивая ноздрями давно уже доносившийся оттуда кофейный запах.

Кржиштоф, упершись локтями в стол и высунув от усердия кончик языка, тщательно перекладывал сигареты из пачки с раком легких в пустую пачку с раком гортани. Перед ним дымилась початая чашка кофе.

- Ты что, дурак?! - возмутилась Лиза. - Рак гортани практически неоперабелен. Даже на ранних стадиях. Деревня...

- Молчи, женщина, - сурово возразил Кржиштоф, не поднимая головы от работы, но тут же поправился: - Как ты спала, любимая?

Лиза запустила кофеварку, внутри машины загрохотала встроенная мельница.

- И если хочешь знать, - продолжил Кржиштоф, закончив перекладывать сигареты, - болезни, включая рак, меня теперь вообще не интересуют. У меня вон дамарский пескорой на балконе плодится как подорванный. А на бордово-бурые легкие на пачке мне просто неприятно смотреть.

- Какой еще пескорой? - скривив рот, поинтересовалась Лиза, подставляя чашку под струйку кофе.

- Дамарский, Моночка, - пояснил Кржиштоф, - дамарский. А всему виной ядовитая морковь. - Он отхлебнул кофе из чашки. - Немецкие социал-демократы вывели особый сорт, а наши ее завезли, когда в Сызрани был неурожай.

- И что теперь, Бздурек? - забеспокоилась Мона.

Фамилия Кржиштофа действительно была Бздурек, и он немного стеснялся этого, стараясь, однако, держаться на людях кабанчиком. "Бздурек, - радушно представлялся он незнакомым, выставляя вперед крепкую ладонь. - Из шляхтичей... Мнишекам прямая родня". Тут же завязывался оживленный трёп на исторические темы, поминали Марину, Лжедмитрия, затем Минина вкупе с Пожарским, а затем беседа всегда расползалась в стороны, каждый стремился блеснуть эрудицией, и о Бздуреке забывали.

- Так что теперь? - повторила вопрос Мона. - Что нам проку от твоих пескороев?

- Не знала? - искренне удивился Кржиштоф. - Да они вообще ничем не болеют! Сейчас наплодится их еще с полсотни - и сделаю из них настойку. Будем пить себе и ничем не болеть.

- Здорово... - согласилась Мона. - А потом бы еще на Марс улететь первыми, чтоб не видеть здесь больше никого - в первую очередь придурка-начальника...

- Марс надо сперва подогнать поближе, - хмуро возразил Бздурек. - А то до него шибко долго лететь. И спрятаться, кстати, там всё равно надолго не удастся - рано или поздно все здешние аферюги туда тоже насыплются.

- Это ты здорово придумал - Марс подогнать... - покрутила головой Лиза. - А то до него... - Она потыкала пальцем в мобилке. - До него двести миллионов верст лететь. В среднем, конечно - смотря какая при вылете будет констелляция. Это чокнешься столько висеть в невесомости, да еще в тесноте и вони.

- Верно, - согласился Кржиштоф. - Как думаешь, в сети можно найти мейл Маска? Надо ему написать - может, он впряжется в этот проект, раз уж у него там и так всё без конца летает.

- Точно... - задумчиво проговорила Лиза. - Маск это вариант. Я пороюсь в сети... конечно найдем его мейл. Может, и денег еще немного обломится. Знаешь, я бы хотела "лексус" последней модели. Бутылочного цвета, мой любимый.

- Зачем тебе "лексус" на Марсе, глупая дурочка?

- Ну... тоже верно... - легко согласилась Мона Лиза.

Она поднялась из-за стола и поставила кофейную чашку в раковину.

- В общем, решено: подгоняем Марс куда-то поближе, ну типа чтоб был как Луна, чего... Ты молодец.

Бздурек довольно ухмыльнулся.

- А кто в это дело впряжется, - продолжила она, - Маск или Безос - мне это вообще по барабану.

- Богатых на планете полно, факт, - согласился Кржиштоф. - И всем им конечно же скучно.

- Точно-точно, - поддержала его Лиза. - Сколько можно давиться фуагрой и лобстерами? Пускай-ка послужат прогрессу.

В прихожей они торопливо оделись, подхватили свои неподъемные раздвоенные велорюкзаки, которые у туристов зовутся "штанами", вытащили внизу из подвала велосипеды и отправились - каждый в свою сторону - развозить рекламные флаеры по северному Бирюлёво.

Все бо­лез­ни на све­те про­ис­хо­дят от нер­вов - и толь­ко од­на от удо­воль­ст­вия: это диа­бет. Спер­ва в кро­ви у больного регулярно на­хо­дят триг­ли­це­ри­ды, док­то­ра убе­ж­да­ют па­ци­ен­та от­ка­зать­ся от шо­ко­ла­да и сдоб­ных бу­ло­чек, уг­ро­за рас­тет и креп­нет - и вот од­на­ж­ды ко­ли­че­ст­во пе­ре­хо­дит в ка­че­ст­во: глю­ко­за в ана­ли­зах вы­ле­та­ет за вся­че­ские рам­ки, и то­гда уже всё, ка­пец, сли­вай во­ду - ни­ка­ки­ми пи­люль­ка­ми те­перь не вос­ста­но­вить ста­тус кво: бед­ня­га-па­ци­ент становится ин­су­ли­но­за­ви­симым и вы­ну­ж­ден пожизненно делать себе укольчики в живот, а также съе­дать на сон по­ло­вин­ку гру­ши, что­бы са­хар за ночь не упал до ну­ля. Это как, пом­нит­ся, не­эс­тон­цы в древние времена дол­го гоня­лись за на­чи­наю­щим ли­те­ра­то­ром Брод­ским со шпри­ца­ми на­пе­ре­вес, что­бы за­ста­вить его за­тор­чать, и толь­ко эс­тон­ский стиль, по­бе­див как шко­ла, по­зво­лил по­эту-лау­реа­ту из­бе­жать бо­лез­нен­ных и опас­ных уко­лов. Слав­ное, на­ив­ное бы­ло вре­мя: о ге­рои­не зна­ли толь­ко в По­лит­бю­ро, а ан­тро­по­мор­фин про­да­вал­ся в пакетиках из се­ро­ва­той обер­точ­ной бу­ма­ги, ко­то­рую ди­ле­ры дос­та­ва­ли в ба­ка­лее у про­дав­цов сы­ра "Гол­ланд­ский" и док­тор­ской кол­ба­сы.

- Курить нельзя, Лиза, - хмуро проговорил Кржиштоф, выходя на балкон.

Вечерело. Солнце красиво закатывалось за крышу высотки напротив, отливая горячим оранжевым. Лиза, как видно, тоже недавно вернулась с развозки и была еще во всём уличном, включая замызганные от долгой езды по лужам кроссовки.

-. Курение вызывает у девочек импотенцию... - назидательно продолжил Бздурек. - Грудь от него уменьшается, а голова увеличивается... Ты этого хочешь?

- А что в этом плохого, Крис? - подняла на него усталый взгляд Лиза.

- Я не Крис! - лениво-привычно возмутился Кржиштоф. - Сколько раз тебе говорить?

- Не Крис... - передразнила его Мона. - У вас небось и Христос тоже Кржистус?

- Я не знаю, - передернул плечами Бздурек. - Я атеист. - И добавил слегка не в тему: - А я записался на Риточку...

- Класс... - без выражения отреагировала Лиза. - Поздравляю, осуществляются мечты. А то ты в ней дыру уже проглядел. И когда?

- Через три недели. На нее реально очередь...

- Природа создала девушек чтобы их тискали и вожделели, ясно?

- Ясно. Что тут неясного?

- А вообще все мы, Бздурек, по-своему марионетки.

- Как это?

- А вот так. Ты, например, марионетка своего мозга.

- В смысле?..

- Ну, смотри... Достаточно прострелить тебе сердце - и ты умрешь. Максимум через три минуты. Безвозвратно...

- Ну и?..

- Мозг перестанет дёргать за ниточки части твоего тела и белки начнут разлагаться. Это даже хуже чем у марионеток - те без хозяина просто лежат в ящике и по крайней мере не портятся.

- Ты это к чему?

- Так что-то вдруг... - проговорила Лиза, задавливая сигарету в пепельнице и поднимаясь. - Пойду в душ... Устала как чёрт. - И она направилась в ванную, а Кржиштоф поплелся на кухню разогревать для них нехитрый ужин.

...В зале отчаянно зааплодировали, и тут на эстраду, делая лицом знаки присутствующим, вышла Анна Медвежий-Самец.

- Камерады! - громко воззвала она, уверенно укрепившись за пюпитром-трибуной с микрофоном. Бундес-орел, прицепленный к трибуне спереди, на самом виду, вздрогнул и закачался.

- Камерады, - продолжала Медвежий-Самец. - Пришло время, как я считаю, заменить проводниц продажной любви в федеральных землях искусственным интеллектом.

В зале загомонили.

- А на презентацию этого проекта мы пригласим содомитов...

- Содомитов? - громко переспросил кто-то из первых рядов.

- Именно содомитов, товарищ, - подтвердила Анна. - Вы что же, глухой? Или я нечетко артикулирую? Они только рады будут участию в социальной жизни. И сделают нам сбор, чтобы покрыть хоть часть расхода федеральных средств на фуршет и аренду помещения.

Делегаты-мусульмане как по команде поднялись все разом и гуськом по проходам двинулись вон из зала.

- Ну... раз у нас тут такая перемена... - Председательствующий со сложным выражением проводил взглядом покидающих зал депутатов. - ...И кворума всё равно нету, предлагаю поговорить о наболевшем, камерады. А именно о запасах моркови, репы и топинамбура, подвергшихся поражению всяческой дрянью. Особенно это, камерады, коснулось несчастной моркови. Помимо мучнистой росы, ее запасы в фермерских хозяйствах оказались поражены белой гнилью, или, иначе, склеротиниозом, черной гнилью, или альтернарией корневой, а также серой гнилью Botryttis cinerea...

- Пятьдесят оттенков серого! - снова выкрикнул кто-то в передних рядах и глупо захихикал. В зале грозно загудели голоса.

- Орал и анал авторитеты тоже считают содомией, знала? - проговорил Бздурек.

Мона отрицательно помотала головой.

- Кого же они собирается приглашать? - продолжал он. - Каждого второго с улицы?

- Или каждую вторую... - подхватила Лиза. - Главное, чтобы в анонсе о презентации это словечко прозвучало. У немцев всегда так: им главное дебаты. И кто больше наплюёт на оппонента слюнями. Такой уж народ, ничего с ними не поделать.

...Тем временем немецкие социал-демократы снова решили облегчить положение трудящихся. В центральный офис партии было завезено четыре паллеты писчей бумаги, всего около пятисот тысяч листов, старые струйные принтеры отправили по общагам для беженцев, чтобы раздать их там бесплатно, а уже на следующий день грузовик подвез к офису сто восемьдесят новых, с иголочки, дуплексных принтеров от "НР", собранных по неразрушающе-возвратной технологии, от которой мир с каждым днем становится краше.

- Вот и проверим... - мрачно проговорил завхоз социал-демократов и указал на коробки с принтерами местным грузчикам: - Разгружаем, товарищи...

- Как ты вообще с ней познакомился? - поинтересовалась Мона Лиза, появляясь из ванной в банном халате и с полотенцем-тюрбаном на голове.

- С кем? С Ритой?

- Да.

- Мы вместе были на интервью, еще в самом начале. Обменялись телефонами. А потом она с маршрута долго звонила мне каждое утро, делилась своими бабскими рефлексиями.

- А ты?

- Слушал и поддакивал. По утрам работа у меня обычно тупая - высотки с кучей почтовых ящиков. Чего бы и не послушать женщину практически не сходя с места.

- И про что же она говорила?

- Вот ты любопытная, Мона... Ну, про диету. Про ЗОЖ, про супчики овощные. Про мечту увеличить грудь.

- Это-то ей зачем? Я помню, она всё носила трусы на два размера меньше и задница под юбкой призывно выпучивалась - уж для чего это ей было нужно, не знаю.

- Вот и я стал про это спрашивать. И про бедра ее - ну, чтобы она их мне по телефону детально описывала.

- А она?

- Перестала звонить, сучка. Не соответствую, видно, ее представлениям об отношениях полов. Овца...

- Но видишь, карьеру девушки по вызову всё же себе организовала. Скоро наверно уволится - с такими-то доходами.

- Да не так уж это и дорого... - возразил Кржиштоф. - Ну, в смысле для своих.

- Не надо, - Лиза, наклонив тарелку, дохлебывала остатки разогретого ей Бздуреком вчерашнего супчика. - Знать ничего не хочу об ее тарифах. - Она полезла в карман халата, достала оттуда нарядный пакетик. - Ты знал, кстати, что заменить проституток искусственным интеллектом в Германии предложили не социалисты, а Союз христианских демократов? А то вечно всё переврут у нас в прессе...

- Нет, не знал. Прикольно... - Бздурек поднялся и стал собирать со стола грязную посуду. - Как это там у них говорится: "Что ж вы Гёте не ебёте?" - И он заржал собственной шутке.

Мона, задумавшаяся было, снова вернулась к действительности и сунула себе в рот леденец из пакетика.

- Я тоже, в общем-то, получается, содомитка... - задумчиво проговорила она. - Можно сказать, заслуженная сосательница Росфедерации. - Она довольно ухмыльнулась. - Всё на свете уже пересосала, пока не остановилась на этих вот вкусненьких, из "Пятёрочки". - Она кивнула на пакет с леденцами. - "Летний сад", видишь?.. "Кружевной узор оград, белой ночи аромат"... Сосёшь ее такая - и как будто бы в Летнем саду, прикинь?

- Прикол, - согласился Кржиштоф и тут же слегка поежился: - Холодно всё же в Питере... С Невы у них там, что ли, без конца дует... Ну ее в жопу, эту северную столицу.

- Вообще-то у меня в диссертации... - подняв брови и откидываясь на спинку стула начала Лиза.

- Ну хватит уже... - перебил ее Бздурек. - С чего ты взяла, что у тебя когда-то была диссертация?! В универе я всё перерыл на твою фамилию - о тебе там вообще ни одного слова. Какая нахер диссертация?..

- Я тебя отравлю, - помрачнев, неторопливо проговорила Лиза. - Лишаешь женщину последних иллюзий, подонок... И пескороев твоих в помойку выкину.

- "Матушка-сарматушка... - речитативом загундосил в ответ Кржиштоф. - "Что ни год - приплод..."

- А дальше? - подождав немного, поинтересовалась она.

- "Стынет воска катышка..."

- Ну? Дальше!

- Дальше я еще не придумал... Музы давно не было. Шляется, видимо, где-то... - И Бздурек, хмурясь, задумался...

Они помолчали.

- А-аа! - вдруг снова подхватился он. - Вот она...

- Кто - она! - забеспокоилась Лиза.

- Муза... - пояснил Кржиштоф. - "Вислокостный год" - вот она, рифма.

Снова воцарилось молчание.

- Хороший стих, острый... - наконец одобрительно заметила Мона. - А может... - Она провела костяшками пальцев по лицу, поправляя волосы. - Может, "репы недород"? "Стынет воска катышка - репы недород", а? Не уродилась репа, чего? Типа будет по ходу аграрная коннотация. И тут же исторический контекст: сарматы эти твои или что там у тебя...

- А вот еще... - не слушая, Кржиштоф довольно потер себе нос влажным от посуды пальцем:

- "Лихо пляшет Каллиопа..." - Он на секунду задумался:

У нее большая... муха

Присосалась жадно к шее,

Пьет красавицыну кровь.

- А дальше рифма "любовь", да ведь? - подхватила Лиза. - Шучу... Тоже хороший стих, только ни капельки не смешно... - Она ощупала обеими руками талию под халатом. - Ну да, я прибавила... Может, парочку килограммов.

Бздурек молча плескался в раковине с посудой.

- А что это еще за Каллиопа? - продолжила она. - За красавицу, кстати, спасибо. Ты молодец.

- Каллиопа значит красноречивая.

- Тоже спасибо. Два ноль сегодня в твою пользу... ночью отработаю... - Лиза широко улыбнулась.

- Так для тебя это работа?!! - тут же притворно взвился Бздурек. - Ты, что ли, тоже как Рита?! Коварная!

- А что тут такого? - без обиды возразила она. - До тебя я моталась по углам у подружек, а сейчас у нас с тобой отдельная квартира, балкон, ванная. Я даже не спрашиваю сколько ты за нее платишь. Конечно же я тебе очень благодарна. И ни на что не претендую...

И она, закончив фразу, снова погрузилась в свои мысли.

Ночью Мона действительно превзошла самое себя. Заснули они когда за окнами уже брезжил рассвет.

- Начальник достал... - хмурясь, проворчал Кржиштоф, когда зазвонил будильник. - Хамит, орёт без повода и реально унижает перед пацанами.

- Да? - сонно выразила участие Мона. - А со мной он нормально... Всё ОК.

- Конечно с тобой он ведет себя нормально, у тебя вон сиськи торчат как два стога сена в поле лунной ночью. А у меня что?

- И это при том что я много курю... - задумчиво проговорила Лиза и тут же добавила: - У тебя тоже всё норм, не прибедняйся. И вообще... запиши мне его просто на диктофон при случае. У меня девочка есть - она мигом ему по голосу намутит рак гортани, вот он и не будет больше орать. Только нужны куриные перья. Ты сможешь достать куриные перья?

- Может сперва хотя бы ларингит?

- Нет уж... - нахмурилась Мона. - Ларингит выйдет по той же цене, дорого. Лучше сразу рак.

- Ага-а, - недовольно покрутил носам Бздурек, откидывая наконец одеяло и опуская ноги на пол. - А на его место новый начальник заявится... еще неизвестно какой. Как бы нам себе хуже не сделать...

- Тоже верно... ну, я тогда сперва посоветуюсь.

Парпантюа де Гриель - такое же распространенное во Франции имя, как у нас Ситниченко или Корытин. Только Корытин с Ситниченко чванятся новым "лексусом" и пропуском в модный клуб, а де Греиль - шейным дизайнерским шарфиком из бутика в седьмом арондисманде и десятью поколениями торговцев репой с пары сотен гектаров скучной, унылой земли где-то в Бретони, насквозь прогнившим хозяйским домом, брусьями каркаса которого гнушаются даже жучки-древоеды, и одним из предков, за заслуги перед местной церковной общиной отмеченным самим архиепископом - булавка-заколка для галстука и полагающаяся к ней особая муаровая ленточка хранятся в ячейке банка в Реннэ, поскольку дом ненадежен, ночами туда пробираются то лисы, то местные деревенские пьяницы - контингент реально бессмысленный и бесполезный, поскольку лисы по крайней мере следят за поголовьем мышей, главных врагов запасов репы. Кстати, сословное "де" Гриели носят не очень по праву: во времена Реставрации один из купчишек Гриелей получил от правительства личное дворянство - но только вот именно личное, не переходящее на потомство.

- Мышьяк это для мышей, - вдруг громко провозгласила Мона, поднимая голову от монитора. - А для крыс - крысьяк.

Вермишелина, которую она не успела прожевать, вылетела при этом у нее изо рта и уютно устроилась в ямке между клавишами "ш" и "л".

- Ты точно знаешь? - нахмурился Бздурек.

- Зуб даю... - И Мона, вспомнив вдруг что-то свое, процитировала: - "Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый..."

- Почему? - искренне поразился Бздурек. - Он что, левитирует?

- Не знаю... - задумчиво выставила она вперед нижнюю губу.

- Как он может там реять... - засомневался Кржиштоф. - Они же кизяком печи топят, арабы... могу себе представить этот запах. Летел бы уже куда-то дальше порхать, чего реять-то на одном месте.

- При чем тут порхать?! - тут же нахмурилась Мона. - Не порхатый, а пархатый.

- Это как? - поднял брови Бздурек.

- Значит болен паршой, дрянь такая грибковая в виде корки. Заразиться можно, кстати, от крыс и мышей.

- Понятно... - грустно проговорил Кржиштоф и достал из нагрудного кармана сигареты в пачке с раком гортани. - Везде, блин, опасность для человека... Я, например, слышал, что Олдос Хаксли значит совсем не то, что все про это думают...

- А что они думают про Олдоса Хаксли?

- Обычно ничего не думают...

- Вот видишь... Всё не так трагично, дурашка.

- Или Бетховен...

- А что биткоин?

- Не биткоин, а Бетховен, Мона... Погугли, у тебя же открыт комп.

И Кржиштоф, обхватив Мону за плечи, приник к вовремя подставленной ею скуле и стал перебираться губами к шее, намериваясь впиться в нее как следует.

- Э-ээ! - завопила Мона. - Стопэ лизаться в кухне... Или пошли тогда в койку, пройдемся по полному кругу. Андэстэнд?

- ..."Бздурек" означает "пахучий", "ароматный"... - проговорил Кржиштоф, откатываясь через какое-то время от Моны и утирая простыней пот на груди. - Типа как хвоя... ну или мускатный орех.

Мона Лиза недоверчиво изогнула дугой бровь.

- А вовсе не то, что вам, москалям, лезет в голову... - продолжал он.

- А что же вы нам, москалям, свою Мнишек на царство тогда проталкивали? - скривила гримасу Мона. - Эту родственницу твою незабвенную... Репы москалькой захотелось побольше?

- Марина тогда от Отрепьева даже задеревенела...

- Как это? - недоуменно воззрилась на него Лиза, приподнимаясь и опираясь на локоть. - В каком смысле?

- Забеременела, - пояснил Кржиштоф. - Это просто я так сказал, в шутку.

- Смешно, - согласилась Мона. - "Задеревенела..." Это надо запомнить.

- "Придут кляты москали..." - монотонно задекламировал Бздурек и снова затих.

- Тут можно вставить что-то про "люли"... - предложила наугад Мона.

- "И ухватят за бочок..." - не слушая, задумчиво бормотал дальше Кржиштоф.

- А потом сольют в толчок! - радостно подхватила она, откидывая легкое покрывало, и поднялась, посверкивая на косом закатном солнышке гладкими нагими боками и внушающей робость грудью. - Я в душ... Кто со мной?

Но Бздурек продолжал лежать недвижимо, уставя глаза в потолок и беззвучно шевеля губами.

Ум развитой, привыкший к неторопливым анализам, ищет в окружающей его действительности несоответствий, разрывов шва мироздания, сквозь которые прорывается к нам новое, еще невиданное. Ум же ограниченный ищет аналогий. "Оп-па! - говорит себе ограниченный ум. - А у него шуз тоже от "Докерса", я молодец..." Почему он молодец, объяснить себе скудный ум не может, но аналогии всё же очень его успокаивают. "Как мы с вами похожи... - шепчет зрелая офисная дама своему моложавому начальнику. - Оба работаем допоздна". "Не дождешься..." - думает про себя тот и на всякий случай уходит в этот вечер домой пораньше, чтобы не попасть в липкие сети.

У людей корпулентных, ширококостных интеллекта, как правило, много, у тощеньких же, наоборот, много энергии, берущейся неизвестно откуда - ученым еще предстоит с этим разобраться. Или вот, например, заяц. Этот милый зверёк считается животным некошерным - и тоже, кстати, неизвестно почему. Мир вообще полон загадок.

Наш дом, в котором квартируют Мона и Кржиштоф, сдан в позапрошлом году. Озеленители давно закончили свое озеленение, клумбы между подъездами аккуратно обсажены кустиками букса с маленькими глянцевыми тёмно-зелёными листочками и торчащими тут и там жесткими остями веток, остающимися после стрижки.

Когда соседний с домом участок тоже продали под застройку, строители тут же огородили его дощатым забором, а еще через неделю на заборе появилась надпись. "Во дворе кустарник букс, в буксе ... Риту Фукс", своего рода стихи. Кто такая Рита Фукс, никто из наших жителей сообразить не мог, и многие - по большей части мамаши с колясками и матроны с собачками - останавливались перед забором парами и более, чтобы посудачить о загадочных точечках в стихотворении, еще раз перебрать в уме всех Рит, проживающих в наших двенадцати подъездах на семнадцати этажах - а главное, высказать свои предположения относительно фамилии Риты. Фукс по-немецки "лиса", но где, спрашивается, мы и где немцы, которые еще со времен Бисмарка что-то вечно мутят против нашей державы. И если заяц животное некошерное, то кошерна ли тогда лиса? "Мутна вода во облацех", вот как это называется.

...В свой единственный выходной Мона и Бздурек решили отдаться бесу чревоугодия.

- Поедем в Кадушкино! - предложила Лиза за завтраком. - Там открылся чудесный шалман для местных, про него еще почти никто не знает.

Коттеджный посёлок Кадушкино начали строить пару лет назад в лесопарковой зоне между Царицынским и Борисовскими прудами, но потом стройка как-то заглохла - видимо, выяснились какие-то злоупотребления с выделением строительного участка.

- Некоторые названия говорят сами за себя, - заявила Мона, поглядывая на табличку "Кадушкино" на въезде в зону стройки.

Они слезли с великов и прицепили их к специально врытым у шлагбаума столбикам из оцинкованных стальных труб.

- Вот у поляков есть река Свина, - продолжила она не торопясь. - Ну что тут такого, казалось бы - у нас вон тоже есть река Двина, разница всего в одну буковку. И вот курортное место на этой Свине называется Свино Юще, пишется слитно, на "ю" ударение... Представь, тебя спрашивают где ты провел отпуск, а ты такой - "в Свиноюще"... Конфузливо. И никакие Мнишеки тут не помогут.

- Согласен... Или вот на финском еще - помнишь, был такой у них вокальный квартет "Вайкуле"?

- "Лойтума", придурок...

- Ну "Лойтума". Так там в припеве у них что-то вроде "Як-пердяк-и-сарсапарилла", помнишь?

- Что-то смутно. Это чернявенькая там у них такая? Из баб всех повыше ростом?

- Она... Ну и что это за "пердяк"? Что это может всё значить? А як так и вообще типично русское животное, мохнатый такой.

- Сперва купаться, да? - то ли спросила, то ли предложила Мона.

Они достали из рюкзаков полотенца и неспеша направились к пологому берегу Царицынского пруда.

У воды красовался полувросший в землю бульдозер "Hitachi" с маркировкой местного стройуправления.

- Я не буду... - скривив губы, сообщил Кржиштоф, разувшись и потрогав ступней темную прудовую воду.

- А я окунусь, хули... - проговорила Лиза. - Раз уж приехали. - И она, поеживаясь, вошла в воду по грудь.

Небо хмурилось. Порывами налетал из-за стены леса ветер, трепал и морщил водную гладь, гнал по ней строительный мусор, тянул в затонах с места яркие праздничные кувшинки. Больше купальщиков на пруду видно не было.

- Придерживай груди, Мона! - наконец крикнул Кржиштоф с берега. - А то тебе их все разметает волной. И вообще лучше давай выбирайся, хватит уже плескаться...

- Не бзди, Бздурек... - фыркнув, задорно ответила Мона и, перейдя с кроля на брасс, направилась к берегу. - Ничего мне такого не разметает.

- И правда холодно, - продолжила она, выбираясь на завезенный строителями береговой песочек и тщательно вытираясь полотенцем.

- Про "не бзди", кстати, было обидно... - заметил Кржиштоф, обтирая ей вторым полотенцем спину. - Это я тебе припомню...

Лиза в ответ лучезарно улыбнулась.

Они распихали мокрые полотенца и Лизин купальник по внешним карманам рюкзаков, сидящих кулями на багажниках, оседлали своих стальных коней и через пару минут пути уже снова прикрепляли их у приземистого, но просторного, в два десятка окон, здания ресторана с вывеской "Бондарчук и Гек".

По раннему времени швейцара у входа не было, внутри по залу сонно сновали два-три официанта. С десяток семей с детьми сидели за столиками за воскресным завтраком со шведского стола - ешь не хочу по твёрдому дачному тарифу.

- Буфет или меню? - предвкушая гастрономические услады, воззрилась на Кржиштофа Мона.

- Ты проходи пока... - хмуро ответил Бздурек. - А я на минуточку в сортир. А то иначе сейчас будет обоссум.

- Не обоссум, а опоссум, дурашка... Что ты меня без конца смешишь? У меня, между прочим, сейчас овуляция... - И она, загадочно улыбаясь, направилась к одному из свободных столиков.

Едва Кржиштоф вернулся из туалета, к столу подскочил смуглый поджарый кельнер с пометкой "Шарап" на нагрудном знаке.

- А что значит эта надпись у вас на... - И Кржиштоф, так и не найдя подходящего слова, ткнул пальцем в сторону бейджика.

- Шарап Шарапович Шарапов, - радушно представился официант.

- Блять... - вполголоса пробормотала Мона Лиза.

- Такое имя... - продолжал он. - Из выкрестов. Шарап означает "слава". К вашим услугам.

- Слава Славович Славин? - уточнила Мона.

- Так точно, - легко согласился кельнер.

- Что-то ножки стали зябнуть... - вставил словечко Бздурек.

- Не пора ли нам дерябнуть... - тут же подхватил официант, выказывая похвальные познания в российском фольклоре. - Может, по рюмочке кальвадоса за счет заведения? - И он заговорщически подмигнул Кржиштофу. - А затем порекомендую жаркое из крупной дичи птицы "Дрофоман"...

Домой они вернулись поздно, вполне довольные мирозданием: погодой, которая к вечеру разгулялось, белёсыми следами химтрейлов на синеватом вечернем московском небе, ровным гулом загруженных транспортом улиц, приятной тяжестью в желудке - всем этим воскресным покоем и великолепием, наградой за мутную и тяжелую неделю.

...Ну вот и всё на этот раз... Как надо писать рассказы, знает нынче каждый. Сперва надо запутать читателя интригой, затем напустить драмы, страстей, а потом сделать чтобы всё это варево разрешилось неожиданным образом - хэппи-эндом или трагедией, это уже неважно.

Но жизнь не пишет рассказов. С утра в понедельник Мона и Бздурек снова поедут развозить рекламу по Бирюлёво, социал-демократы встретятся в Бундестаге с демократами христианскими, чтобы обсудить проблемы утилизации ядовитой моркови, некошерные лисы будут гонять по полям некошерных зайцев - грядущая неделя повторит уходящую чуть ли не в точности, в деталях... вот это и есть жизнь, какие уж тут рассказы.

Автору конечно известно, что станется с Моной и Бздуреком в скором будущем - но зачем приближать это будущее? "Во многом знании много печали" - это не нами сказано. И кто умножает знания, тот умножает скорбь. Протокол скорби - вот что такое эта летопись.

- Эээ... стопэ... - говорит Мона Кржиштофу, отпихиваясь от его объятий. Они сидят рядышком за столом в кухне - каждый за своим ноутом. За окном поздний вечер.

- Поцелуй - предвестник зачатия, - поясняет она. - Ты что, не знал?

- Знал... - смиренно отвечает тот и снова утыкается взглядом в монитор компьютера.