Читать онлайн "Тайная миссия апостола Павла"

Свидерский Сергей Владиславович +7914 281 87 00

ТАЙНАЯ МИССИЯ АПОСТОЛА ПАВЛА

КНИГА «АЛЕФ¹»

Глава 1

- Апостол, ты с нами или?..

Тот, к кому обратились апостол, светловолосый шатен среднего роста мужчина тридцати лет, отвлёкся от разговора с заплаканной женщиной, держащей на поводке суетливо вертящегося на месте кобелька чихуахуа, и махнул рукой.

- Или, - отозвался он. – Я – домой!

- Паша, ты это зря, - крикнул младший лейтенант Миша Васюков. – Забыл, у меня сегодня день варенья. В отделе сейчас Настя стол накрывает, весь день дома стряпала…

- Не забыл. Поздравляю, и всё равно, не могу.

- Апостол, подозрительный симптом – отрываться от коллектива, - прекратил увлекательный профессиональный спор с судмедэкспертом Кешей Гуревичем капитан Костя Сусликов, полный, круглолицый, не унывающий по пустякам жгучий брюнет. – Отметим Мишкин день рожденья, заодно и поимку Федула.

Федул, рослый, заросший недельной щетиной детина не интеллигентской наружности с искривлённым лицом, которое пересекает розовый свежий шрам через лоб, левую бровь и щеку, зло сверкнул карими глазами.

- Апостол, - процедил он сквозь зубы слегка растянуто, - вот как! Приятно познакомиться! Ещё свидимся и поквитаемся, начальничек! – и попробовал изобразить на месте воровскую чечётку.

Миша прекратил паясничанье Федула резким ударом под дых.

- Отставить! – резко приказал Сусликов. – Миша, он теперь под законом. Не уподобляйся…

Тяжело дыша, Федул выпрямился, соединёнными наручниками кистями рук вытер слюну с губ.

- Ай-яй-яй, гражданин начальник! – ехидно прокашлялся Федул, - как же можно так вести себя с задержанным. Что там у вас в кодексе новых полиционеров записано, напомнить, а?

Подошедший конвой из двух сержантов отвёл Федула к машине. Из тесного пространства заднего отдела УАЗика Федул сплюнул через решётку и крикнул:

- Эй, Апостол!

1 каждая книга носит название буквы алфавита иврита на русской транскрипции в алфавитной последовательности.

Паша обернулся.

- Апостол, ходи и оглядывайся!

Сержант стукнул кулаком по кабине и посоветовал Федулу держать язык на привязи.

Машина уехала, рассыпая тревожные трели сирени и озаряя сине-красными вспышками маяка тёмное пространство улиц.

Кеша Гуревич подошёл к Апостолу.

- Паш, может, в самом деле, с нами? Давненько не беседовали по душам. В шашки сыграем, как ты любишь – «пьяные». Ну, сам посуди, три пополуночи, ёлы-палы! Если что, в отделе на диванчике прикорнёшь.

Павел Апостолов, для друзей просто Апостол, покачал головой.

- Рад бы, ребята, ей же ей, рад, но устал дико. Третьи сутки на ногах.

В разговор вклинился Миша Васюков.

- Тут не усталость, здесь витают ароматы любви, - хитро прищурился Миша. – Признавайся, кто сия счастливица?

Апостол по привычке махнул рукой.

- Неужто та брюнетка, как её… - задумался Миша, - Мария!

- Много будешь знать – скоро состаришься.

Подошёл Сусликов.

- Так-так-так, - вальяжно проговорил он, - судя по разговору, пуля Амура настигла и нашего вечного бобыля Апостола. Сильно задело?

- До свадьбы заживёт, - ответил Апостол.

В это время подошёл водитель, старший сержант Николай Милосердин, пожилой мужчина с большими седыми усами на круглом лице.

- Ну, что набросились, ироды! Сказали вам, человек устал. Нехай идёт домой.

Апостол кивком поблагодарил Милосердина.

- Павел Аверьяныч, домой можем подвезти, по пути то.

Апостол мечтательно посмотрел на ночное небо.

- Спасибо, дядя Коля, - отказался Апостол. – Прогуляюсь пешочком. Посмотри, какая прекрасная летняя ночь, будто из сказки «Тысяча и одна ночь»! Небо в звёздах, как в алмазах, - и сразу переменил тему: - Мне идти всего-то полквартала.

Васюков быстро возразил.

- Паша, забыл про угрозы на двери квартиры? Да и район тот ещё, да здесь на тебя каждая гадина зуб точит.

Апостол по привычке отмахнулся.

- Кого мне бояться? Я здесь вырос. Меня каждая собака знает.

Сусликов Костя покачал головой.

- Не будь легкомысленным, - посоветовал он. – Поостерёгся бы…

Паша Апостолов сделал несколько движений руками, разминая тело.

- Волков бояться – в лес не ходить.

- Тогда приятного отдыха, - пожелал Васюков. – До понедельника.

- Учитывая, что наступило воскресенье, - отозвался Апостол, - я поспешу воспользоваться твоим советом.

- Спокойного отдыха! – пожелал и Костя Сусликов.

Водитель дядя Коля суеверно постучал по капоту и сплюнул трижды через левое плечо.

- Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – быстро выпалил он. – Не упрямься, Паша, время позднее. Кабы чего не приключилось…

- Спасибо за заботу, дядя Коля, - уходя, сказал Паша, - дойду.

Апостол остановился в тени стволов разросшихся клёнов метрах в пяти возле дома и внимательно посмотрел на тёмные окна. Что-то внутри настораживало и настоятельно просило подождать.

Волновало не отсутствие света в окнах, полуночников-соседей хватает, смотрящих по телевизору ночные развлекательные программы. Червячок неприятного предчувствия шевельнулся в груди. Маленькое облачко страха едва нашло на сознание и тотчас ушло, прогнанное усилием воли. В затылке появилась неприятная ледяная тяжесть, предшественница неприятностей. Это ощущение появилось после одного инцидента во время службы в горячей точке и если оно внезапно возникало, то не подводило.

Он постоял, осматривая территорию двора, пару минут, временами смотря на дверь подъезда, слившуюся с ночным мраком – фонарь над входом не горел, тонули в темноте и окна лестничной клетки.

«Глупости!» - встряхнулся Апостол, вышел из-за дерева на тротуар и направился к дому.

Возле подъезда ледяная тяжесть охватила тело, он сдержал шаг и повторно осмотрелся. Тихо и спокойно. Признаков для беспокойства нет. Усмехнулся своим тревогам. Потянул ручку двери, отозвавшуюся противным скрипом-визгом, и шагнул в сумрак подъезда.

Внезапно вспыхнувший свет ослепил. Павел отреагировал, закрыл ладонью глаза и напрягся, но, рассмотрел стоящую перед ним молоденькую девушку-соседку в серых откровенно коротеньких шортиках и вызывающей летней маечке и расслабился. В руках она держала серый шевелящийся поскуливающий клубочек.

«Вот так сюрприз!» - подумал Апостол.

Девушка смотрела на него наивным взглядом бесстыжих зелёных глаз.

- Дяденька Паша, - протянула она тоненьким голосочком, - щеночка взять не желаете?

- Нет, спасибо, - ответил он, и тотчас тупая боль протаранила кость затылка, и острые раскалённые иглы хищно впились в мозг.

***

Полная жёлтая луна, похожая на головку созревшего пармезана, внезапно помутнела, будто на неё накинули прозрачную шаль. Когда она снова засветила ярко и ровно, края луны оказались в мелких щербинках, словно над нею славно потрудились небесные мыши. Послышался тревожный шелест листьев, неясный шум птичьих крыльев, пронзительный визг кошек и лай собак.

Барабанной дробью рассыпался сухой древесный треск, расколовший на мелкие части хрустальную вазу ночной тишины.

Две размытые тени, почти сливающиеся с окружающей темнотой, скользнули под густую тень сирени и в ней растворились.

Глава 2

Гай Аврелий Валерий Диоклетиан, Президент Великой Римской империи, раскинувшей свои владения на Европу, Малую Азию и Африку, как орел крылья в полёте, любил эти ранние утренние пронзительно-откровенные часы, когда алое вино рассвета наполняло кубки окон президентского дворца.

Нежность и трогательность к окружающему спящему миру наполняла сердце и душу в эти краткие мгновения. Только секунды он позволял себе непозволительную роскошь быть чутким, добрым, отзывчивым и мягкосердечным; только мимолетные моменты, когда он находился наедине с самим собой.

В эти минуты Диоклетиан с тоской вспоминал безвозвратно ушедшее счастливое детство, проведённое на зелёных лугах близ родового имения возле итальянских Альп. С не меньшей печалью он окунался в воспоминания о прекрасном радостном отрочестве, учёбу в гимназии, занятия спортом и, что полюбил и любит фанатично до сих пор больше всего, упражнения с боевым холодным и огнестрельным оружием. Комната во дворце, переоборудованная в тир, самое любимое помещение.

Незаметные облачка набежали на горизонт и тут же, как вспугнутые неясной опасностью птицы, улетели, и прекрасное новое утро пролило тепло солнца на всех жителей Вечного города и Великой империи.

Диоклетиан внутренним чутьём слышал звон будильника в каждом доме римлянина, видел просыпающихся, сладко, сонно потягивающихся граждан. Его граждан, которые, как они наивно полагали, в свободном волеизъявлении выбрали его своим президентом. Пусть так думают и дальше! Зачем им забивать себе голову ненужным знанием, что часто приводит на плаху в добрые и заботливые руки палача, что существуют в нарядно-грязном мире высшего света и политики свои правила и механизмы управления умами. Что его подчинённым нужно? Совсем немного: чтобы процветала и дальше Великая Римская империя, чтобы прирастала новыми территориями, чтобы казна пополнялась налогами (эти подробности для них не столь важны), чтобы они, граждане Рима, имели приоритетное право в решении судебных справедливых споров не только в самом Риме, но и в любой части империи, самой отдалённой, стоило бы только заявить судебному представителю своё право, достаточно сказать: «Я – гражданин Рима!» Для невежественных варваров достаточно показать паспорт.

Диокл вернулся к столу и взял тонкую книжечку – образец нового паспорта. На плотной матерчато-бумажной обложке густого оливкового цвета золотом пропечатан орёл с раскрытыми крыльями. Водной лапе зажат меч, другая лапа держит оливковую ветвь. Внизу классической латынью золотом же отпечатано «Паспорт Римской империи».

Он раскрыл книжицу, перелистал твёрдые бледно-зелёные страницы, пересечённые хаотическими линиями. Это казалось при брошенном вскользь взгляде, а вот стоило присмотреться, сквозь тончайшую паутину переплетений проступал контур орла.

На коммутаторе загорелся зелёный огонёк. Секретарь предупредил о посетителе.

Диокл, президент Великой Римской империи, взял телефонную трубку. Выслушал секретаря, при этом едва заметная гримаса недовольства проскользнула на лице. Коротко ответил и положил трубку на рычаги. Сел на просторное мягкое кресло за стол. Огромную столешницу украшала карта империи – мозаика из драгоценных камней. Слева лежала аккуратная стопочка кожаных папок с важными государственными документами. Справа – несколько стопок писчей бумаги с обычной ежедневной текучкой. Отдельно – свежая отечественная и зарубежная пресса.

Дверь в кабинет беззвучно отворилась. Вправо сдвинулось высокое полотно из пиренейского дуба и бука, щедро украшенное резьбой. Среди обычных цветов-листьев-стеблей, виноградных лоз и кистей, мастера-резчики умело изобразили памятные каждому истинному римлянину места столицы.

Длинное расстояние от двери до стола, чуть более пятидесяти метров, быстрой походкой, в каждом шаге грация и сила тигра, будто не прошёл, а пролетел над полированным паркетом начальник Тайной Канцелярии Валерий Брут. Остановился, полы пиджака соприкоснулись с кромкой стола, положил на столешницу лист бумаги, исписанный мелким, убористым каллиграфическим почерком опытного канцеляриста.

- Это вместо «здравствуй!», Вал? – Диокл кивнул на стол.

Ни капли замешательства на широком, простоватом крестьянском лице с полными губами, носом картошкой и смотрящими тупо светло-карими глазами; обманчивая внешность начальника самой секретной службы империи часто вводила в заблуждение членов правительства и видевших его впервые.

- Это очень срочно, патрон!

- Настолько срочно, настолько безотлагательно, что заставило забыть о правилах приличия? – усмехнулся Диокл, взял в руки лист. Пробежался глазами раз, не слыша бурчание Брута «Аве, император!», затем повторно и внимательно, и в самом конце третий раз, более вдумчиво, так он делал всегда.

Текст записки краток.

В столицу прибыла очередная группа последователей новой религии. «И что? – подумал Диокл. – Прибыли не тайком, прошли таможню, пограничный контроль. Мало ли их приезжает?! И мало ли их растворилось на просторах империи, бросавших вызов истинным богам Рима? Где они все сейчас?» Прочитал, тем не менее, но вслух не высказался.

- Твои рассуждения? – наконец обратился Диокл к Валерию.

- Они несут угрозу.

Диокл шевельнул бровями.

- Настоящую или мнимую?

Уши Валерия непроизвольно шевельнулись, тревожный знак, знакомый всем без исключения, он начинает нервничать.

- Первое, мой император.

Диокл махнул рукой.

- Сколько можно повторять, не император, мы – демократическая империя и правит ею президент.

- Император милее сердцу, - произнёс Валерий. – А угроза от них исходит настоящая. Поверь мне, бабка и мать умели видеть скрытое от других, кое-что передалось и мне. Так вот, это кое-что и подсказывает не предположительно, точно – они опасны.

Диокл встал. Вышел из-за стола. Взял Валерия за локоть. Подвёл к окну, раскрыл створки.

- Что видишь?

- Рим – всем сердцем мною любимый город.

Диокл посоветовал:

- Посмотри подольше. Присмотрись и рассмотри детали. Поверни голову налево, направо.

Валерий последовал совету президента.

- Я знаю, патрон, ты силён в вербалистике.

- В риторике, Валерий, - поправил Диокл. – Посмотрел? Скажи ещё раз, что видишь?

Валерий повторил слово в слово сказанное раннее.

- Ты не можешь себе представить, сколько племён и народов пытались покорить этот город. Не счесть! Все они приходили одержимые идеей установить свои порядки, разнести всё в пух и прах. И все без исключения, прельстившись, кто красотами, кто величием, кто посулами и благами, а в первую очередь золотом, растворились в вечных водах Тибра пересекающего Вечный город. Так было вчера, будет сейчас и будет завтра: это будет всегда. Такая же судьба постигнет и этих… как их…

Валерий подсказал:

- Христиане.

- Хм, интересное слово, надо запомнить. Так вот, такая же участь ждёт и христиан. Купим всех. Они же, в самом деле, не ломают алтари и не разрушают храмов.

- Они говорят про наших богов…

- Брось, Вал! Про наших богов можно говорить, всё, что угодно. От них не убудет. Пусть и эти насладятся болтовнёй. Поговорят, устанут, успокоятся.

- Эти – нет!

- Вал, давай ко всему отнесёмся с философским фатализмом и воспримем христиан как мелкое, неизбежное зло.

- Время покажет правоту моих слов.

Диокл поднял вверх указательный палец.

- Именно, Валерий, время покажет.

Глава 3

- Братья и сестры! – зычным, поставленным басом вещал с невысокого постамента, обмазанного рыжей глиной, роста ниже среднего, широкий в плечах в свободном летнем льняном костюме-двойке мужчина. – Братья и сестры! К вам обращаюсь я, Иеремия, ваш сосед, живущий рядом с вами. Мне вчера был даден знак. – Он протянул растопыренную правую ладонь к небу, левую завёл далеко назад. – Смотрите и увидьте то, что вижу я, глаза мои не замутнены! Смотрите, вы тоже можете узреть сей небесный знак!

Столпившиеся вокруг Иеремии односельчане посмотрели в указанном направлении. Их взору предстало то же небо, что было вчера и третьего дня – чистое, выгоревшее, бледно-синее. Никаких тебе знаков и знамений.

- Видите?! – вопил Иеремия; к его несчастью то, что видел он, было сокрыто от глаз посторонних.

Из толпы послышался дряхлый старческий голос.

- Как не увидеть, Иеремия! Небеса не замутнены. А вот ты вчера в корчме, точно, припал возжаждавшими устами к источнику наслаждений и немного ослеп.

Послышался дружный смех. Детвора, как обычно не сидевшая на месте, шныряла между ног взрослых, грызла яблоки и апельсины и в какой-то момент, когда все отвлеклись на пророчащего односельчанина, забросала огрызками и корками цитрусовых Иеремию.

Акт вандализма Иеремию не смутил. Немного изменив положение тела и рук, он снова обратился к толпе.

- Это вы слепы, но не я!..

Договорить не дала тучная женщина в просторном разноцветном лёгком халате, подвязанном немного выше талии на линии огромных грудей, с повязкой из шёлковой ткани на голове.

- Иеремия! – бойко крикнула она, звонко рассмеялась, упёрлась крупными руками в бока и посмотрела интригующе на соседок. – Ты нам, будь добр, открой наши очи! А то, знаешь ли, как-то неуютно ходить в темноте среди бела дня!

Новая волна смеха нахлынула на собравшихся. Некоторые ловкие мальцы снова соревновались в меткости, и попали Иеремии фруктами в лоб. Он демонстративно вынул из брючного кармана огромный клетчатый платок и вытер лицо.

- Слепы, говоришь, тётка Ида? – прорычал жадно Иеремия, сделал несколько пасов руками. Поднявшийся ветер накрыл толпу, вмиг утихшую, жёлтым облаком песка. Когда опустились последние пылинки, Иеремия, надул губы, свёл к переносице брови и спросил: - Сейчас, уважаемая Ида, спала пелена с глаз твоих?

Тётка Ида с соседками, хранившими удивлённо-испуганное молчание, также как и все остальные, стоящие рядом с ней. Снова развернулись в направлении, указываемом Иеремией…

… С прозрачно-чистых, зеркально-лазоревых, выжженных солнцем небес в полнейшей тишине к земле, клубясь и увеличиваясь в объёме, опускались дымчато-сизые, с едва заметными вспышками молний, витые упругие струи.

Не достигая раскаленных песков, они будто упирались в невидимое препятствие, закруглялись, принимая размеры гигантских монгольфьеров.

- Видите, - с благоговейным упоением тихо произнёс Иеремия и его спокойствие, и безмятежность передалась остальным.

- Да… - едва слышно прошептали многие уста. – Что это, скажи, Иеремия?

- Что это? – эхом отозвался Иеремия. – Проявление воли небесной силы…

- А где доказательство?

- Какое вам ещё доказательство надобно?!

Послышались выкрики.

- Ответа… Растолкуй нам! – возбуждённые голоса срывались в крике, толпа моментально проснулась от неясного наваждения. – Объясни, коли уж себя объявляешь пророком, или зачем ты нам нужен!

Иеремия приосанился. Круглое лицо слегка вытянулось. Он поинтересовался повторно, нужен ли он им и зачем, и когда подтверждения полетели со всех сторон, изрёк, мол, сейчас-то вы и узнаете.

Дымчато-сизые струи, возникая из небесного ниоткуда, продолжали литься с неба и куриться, не достигая жарких песков.

Иеремия широко развёл руки, лицо его на мгновение скрылось за яркой вспышкой. Следом он резко свёл руки, громко хлопнув ладонями.

Небо от края до края тотчас потемнело. С разных сторон горизонта к некоему центру на небесной тверди потянулись узкие, извивающиеся, скручивающиеся в жгуты сиренево-мрачные перья облаков.

Вдали послышался нарастающий звук бьющихся друг о друга огромных булыжников. Облака сошлись в точке, закручиваясь спиралью в центре. Сквозь мрачные тона грозовых туч проступали багрово-алые и сине-малахитовые цвета, делавшие картину всё более и более ирреалистичной.

- Смотрите и узрите! – Иеремия снова вернул голосу прежнюю зычность и силу.

- Что там такого? – ехидно спросил незнакомый Иеремии старик в выцветших штанах с бахромой понизу и штопаной серой рубашке. – Экая невидаль, тучи! Так всегда происходит перед бурей. Правда, ведь? – в ожидании слов поддержки, старик обратился к окружающим. – Погодите, сейчас по тёмному краю туч проскачут сиренево-фиолетовые молнии.

Молнии и в самом деле, играючи, промелькнули по краю облачного фронта.

Из толпы полетели искры заразительного смеха. Людская масса всколыхнулась. Наметилось заметное оживление. Глаза собравшихся вспыхнули живым огнём.

- Не корми нас, Иеремия, пошлыми бездарными базарными фокусами. Ничего там нет. Лучше ещё раз расскажи нам забавные байки о том, кто выпрямляет стези, сравнивает горы и засыпает овраги. Это у тебя получается превосходно!

Будто поддавшись энергии толпы, Иеремия затрясся в смехе.

- Чудовища! Нет! Упыри в маске людей! – выплеснулось из его уст жёсткое обвинение. – Неужели вы смеете думать, что любой ваш каприз будет исполнен, как танец кобры под дуду факира?!

Смех утих. Повисло угрюмое молчание.

- Молчите? – грозно вопросил Иеремия. – С чего бы это вы решили, что перед вами должен кто-то объявиться во всей неприкрытой красе?

В толпе раздался глухой ропот.

- Негодуете? – Иеремия уничтожал толпу сельчан тревожными словами. – Пра-авильно… Он-то вас любит любыми, но знали бы вы, как я иногда содрогаюсь при мысли о вас. О! как же я вас презираю!.. вы не имеете права зваться тварями божьими…

Внезапно над головой Иеремии зазвучали фанфары, и неведомая сила опрокинула его с постамента в пыль. Под ноги, стоящим впереди. И они сразу попятились, напирая на стоящих сзади.

Стоя на четвереньках, Иеремия поднял лицо к народу. По запыленным щекам, оставляя тёмные дорожки, катились крупные слёзы.

- Когда его ладонь коснулась моего сердца, - голос Иеремии непритворно дрожал, - я почувствовал, прежним быть не смогу. Так же понял, что изменившись внутренне, изменюсь внешне.

Иеремия уселся в пыли, обнял колени, закрыл глаза, запрокинул голову.

- Он молчал, но я слышал его голос. И говорил с ним, обращаясь к нему с молитвой. И он дал знак…

Пока он сидя говорил, толпа обступила его, но когда закончил, непостижимым образом оказался стоящим, и вокруг него образовалось пространство, невидимую черту которого никто не решался переступить. Снова возникла давка. Задние напирали на передних, последние не могли пройти вперёд.

Иеремия снова взобрался на постамент.

- Смотрите и узрите…

Дымчато-сизые струи, доселе стоящие на месте, пришли в движение. Направились в разные стороны. Умножаясь в количестве. Продвигаясь, менялся их цвет: то они светлели до прозрачности, то темнели до ночной густой мглы. Внутри и снаружи струй вспыхивали ярко-золотистые искры и змеились красно-синие молнии.

Тревожный звук медных литавр наполнил пространство: пропали все другие звуки. По земле пошли трещины и волны. Усилился ветер, резкий грозовой порыв взметнул пыль, и она соединила небо и землю плотной жёлто-серой завесой.

КНИГА «БЕТ»

Глава 1

Всяко бывало в жизни Федула. Уж как она его била-корёжила, но ни разу не сжалилась и не приласкала. Потому и рос он волком с того момента, когда научился понимать разницу между ползунками и штанишками.

Родителей он не знал. Когда подрос, сообщили, что нашли его у дверей роддома поздним февральским вечером. От переохлаждения спасла простенькая застиранная фланелевая пелёнка и такая же ветхая рубашонка с ажурными канителями по краю подола и рукавов. Ничего необычного не было в подкидыше. Но нянечек, сестёр и дежурного врача смутил на прочной серой бечеве серебряный медальон. На аверсе вычеканена латинская «F», лавровые веночки обхватывают литеру, и кружок над верхней палочкой буквы. Не меньшее смятение произвело рассматривание реверса: гладкая поверхность густо испещрена хаотичными линиями, но при тщательном изучении просматривался женский приятный профиль. Ручонка спящего младенца сжимала кусочек жёлтого пергамента. Когда ладошку разжали, разгладили пергамент, прочитали слово «Федул». Неизвестная мать подсказывала имя мальчика.

В графе новорожденного имя так и записали, Федул, исполняя волю неизвестной родительницы. Фамилию новорожденному дали по названию месяца на старославянский манер. Консультантом выступила санитарка-хохлушка, она пояснила, что на древнеславянском, что по-украински месяц февраль звучит одинаково – лютый. Так у малыша появилась фамилия. Отчество – Аполлонович - дал заведующий отделением Аполлон Аркадьевич Перваков.

Шесть месяцев спустя из роддома в дом малютки передали на воспитание очередную партию отказников и подкидышей. В личной карточке одного значилось: Федул Аполлонович Лютый, день, месяц и год рождения.

Добра и ласки Федул не знал.

Сколько себя ни помнил, обидеть и унизить худенького и щупленького мальчика старались многие. От воспитателей, испытывавших почти звериную жестокость по отношению к воспитуемым, до старших товарищей по детдомовскому «счастью».

Его били, щипали, пинали, кололи исподтишка иголками. Неделями не сходили чёрно-синие синяки и кровоподтёки. От частых подзатыльников перед глазами шли круги, и сильно болела голова. Боль вызывала тошноту; он терял сознание, падал в обмороки, но всегда старался запомнить лица обидчиков. Будь то хоть воспитатель или глумящийся над ним такой же воспитанник, чтобы отомстить. Однажды, шестилетним, по детской наивности так и сказал очередному обидчику: - Заруби на носу, придёт время, обязательно с тобою поквитаюсь. За что был тут же сильно, жестоко повторно избит.

С сотрясением мозга и последующими болезнями, вызванными побоями пролежал в лазарете детдома более полугода. После выздоровления на пошатывающихся ногах его вывели за руки из больничной палаты. Тогда он, слишком рано повзрослевший, уяснил для себя раз и навсегда, врага никогда нельзя предупреждать о расправе. Пусть живёт, не ведая, что карающий меч расплаты висит над его головой.

Днём начала первой расплаты послужил восьмой день рождения.

Толстый, неповоротливый увалень тринадцати лет Генка, по кличке Худой, держал в страхе всю мелюзгу. Перед ним заискивали, старались всячески задобрить, приносили сладости, от которых он просто млел, и сигареты. И всё равно, от тычков и ударов это не спасало. Особенно Худой невзлюбил Федула. Ему не нравилось имя, не нравилась привычка смотреть сквозь прищуренные глаза, не нравилась худенькая фигурка Федула. Худой не просто издевался, унижал всячески, давая обидчивые клички и прозвища, он старался добить физически, делая всё это принародно.

Федул стоически терпел дни, терпел недели и месяцы, ждал случая. Что такое дни и недели для взрослого человека? Сущий пустяк. Для маленького человека это целые тысячелетия.

Дождался-таки Федул своего часа. Заприметил, когда Худой зашёл в туалет, и незаметно проскользнул следом. Кабинки с утопленными в пол унитазами система слежки за воспитанниками, чтобы детишки ненароком не шалили. Худой прошёл в дальнюю, считавшуюся привилегированной, кабинку возле окна, снял штаны и сел над унитазом. Федул, нарочно ступая еле слышно, прошёл к писсуару возле кабинки, занятой Худым, и сделал вид, что желает облегчиться. Острый окрик Федула вроде бы испугал. Он обернулся к Худому с бледно-синим лицом и трясущимися руками на замке ширинки. «Ч-что надо?» - жалобно проблеял Федул. «Быстро притащил бумагу! – оскалился Худой, выглядывая в помещение, убедившись, что никого нет, добавил: - Твоя худая задница так и просится, чтобы я её кое-чем исследовал». Худой взялся за член и начал его массировать. Ходили устойчивые слухи, что Худой использует малолеток по полной программе.

Федул играл роль исправно. Вынул из кармана припасённый лист газеты и спросил, хватит ли. Худой вырвал бумагу и скомандовал, чтобы Федул снимал штаны. Повинуясь приказу Худого, расстегнул ширинку штанов и слегка их приспустил. Худой весело заржал, видя манипуляции Федула, и уже предвкушал очередное удовольствие.

На Федула нашло, и он почувствовал себя в той стадии психического состояния, когда реальность ускользает из-под ног зыбкой почвой и мир переворачивается с ног на голову.

Со спущенными штанами Федул подошёл к Худому, вынул из кармана рубашки отточенный карандаш и со всей силы вогнал в левую щёку. Когда Худой раскрыл в немом крике рот, схватил его за густой чуб, развернул к себе и …

Прибежавшие на дикие крики из туалета воспитатели и воспитанники детдома увидели Федула, вгоняющего обломок карандаша в анус Худого с загадочной улыбочкой на лице.

Худой остался инвалидом.

До четырнадцати лет Федул провёл время в психиатрической лечебнице закрытого типа с очень жёстким режимом.

Глава 2

Единственное окно больничной палаты госпиталя МВД Римской империи по Израильскому протекторату плотно занавешено вертикальными жалюзи кремового цвета в тон стен помещения. Потолочные лампы выключены. Мягкий матовый свет настенного светильника окрашивает в восково-янтарный цвет лицо мужчины с марлевой повязкой на голове. Двое посетителей, мужчины приблизительно одного возраста в белых больничных халатах сидят на складных металлических стульях рядом с койкой и шёпотом беседуют.

Первый мужчина, крупного телосложения с коротким ёжиком чёрных волос, про таких говорят косая сажень в плечах, сутулясь тихо говорит:

- Не знаю, Матвей, как тебе, а по мне Павел сильно изменился после последнего посещения Дамаска. Что-то с ним случилось в дороге. Что-то, что заставило резко переменить взгляд на жизнь. Как ни пытался поговорить с ним откровенно, бесполезно…

Матвей, второй мужчина, полная противоположность товарищу, сухощав, острые грани лица обтягивает пергамент кожи, приложил палец к губам и прислушался.

- Тс-с! Спит… Значит, Беня, утверждаешь, Павел изменился?

- Да.

- Я-то думал, это одному мне бросилось в глаза.

Лежащий на койке Павел застонал, и пошевелили плечами.

- Оказывается, - погодя продолжил Матвей, - нет ничего тайного, чтобы оно не открылось внезапно Orbi et Urbi, не будучи неожиданностью для скрывающего некие секреты человека.

Павел снова пошевелился. Пришли в движение губы. Нервный тик исказил короткой судорогой лицо: смешно дёрнулся нос, и левая бровь выгнулась дугой.

Матвей поднял руку и приподнялся со стула.

- Да не бойся, - успокоил Беня, - естественное явление. Организм живёт, мышцы сокращаются.

- Думаю, надо позвать доктора, - обеспокоенно заявил Матвей. – Мало ли, что…

- Мало ли что чего?

- Не придирайся к словам.

Тихую перепалку друзей прервал визит медсестры.

Она осторожно вошла в палату и укоризненным взором посмотрела на мужчин.

- Я же просила, - ядовито процедила она сквозь зубы, - вести себя тихо. А вы тут балаган на всё отделение устроили.

Друзья в полном молчании устремили взоры на девушку, мол, прости нас. Сдержав улыбку, медсестра погрозила изящным пальчиком.

- Не беспокоить больного, мальчики, - сменила гнев на милость девушка и обратилась к Беньямину. – А с тобой поговорим вечером.

Матвей сложил руки перед собой.

- Адиночка, роза пустыни, мы и так сидим тише мышей в амбаре.

Адина окинула Матвея и Беньямина ироничным взглядом.

- Если вы мыши, то я – гора.

Не успела за Адиной закрыться дверь, Матвей облегчённо выдохнул.

- Пусть кто-то после этого скажет мне, что она нежная… Бр-р!.. Не женщина, сплошной устав запретов. Как ты с ней живёшь, Бен?

Беня помахал вокруг себя руками, будто прогоняя невидимых мух, при этом выдувая воздух из сложенных трубочкой губ.

- Вот так и живу, любя и мучаясь.

Едва он произнёс, как дверь приоткрылась и в узкую щель просунулась голова Адины в белом чепчике.

- Высоко сижу, далеко гляжу, - повторно погрозила красивым холёным пальчиком Адина, давая понять, как бы вы тут ни секретничали, от меня ничего не укроется. – А с тобой, Беня, повторю, поговорим дома!

Матвей посидел несколько минут, не двигаясь, глядя в упор на друга. Беня виновато покрутил головой, пряча взгляд от друга.

- Что скажешь? – первым заговорил Матвей.

Беня пожал плечами, непроизвольно покосившись на дверь.

- Индифферентным отношением к жизни Адина никогда не отличалась. Собачки-котики соседей по дому вдосыть испытали на себе её небезразличное отношение к своей судьбе.

Со стороны койки послышалось кряхтенье. Матвей и Беня резко повернулись к лежащему другу. Павел привстал на руках, опёршись локтями на матрас.

- Я бы выразился точнее, но не хочу обижать товарища.

Беня расплылся в умилительной улыбке.

- Павел, - растроганно проговорил он, - да от тебя, мой милый друг, готов не только сладкую ложь услышать, но и горькую правду.

Друзья дружно рассмеялись.

- Хорошо, Бен, - успокоился Павел. – Вот тебе горькая правда.

Бен чуточку напрягся, что не ушло от внимания Павла и Матвея.

- Нет, - Павел откинулся на подушку, - промолчу.

Беня запротестовал, махая руками.

- Извини, друг, - яро возразил он. – Сказал «алеф», говори и «бет». Не высказанная мысль теряет актуальность.

Павел и Матвей удивлённо воззрились на друга.

- Что? – несколько смутился он под их взглядами.

Друзья ответили почти в унисон:

- Не ожидали от тебя философских умозаключений.

Беня скромно потупился, пунцовая краска залила щёки.

- Скажете тоже! – нерешительно ответил он.

Павел подмигнул Матвею.

- Зря ты так, Беня, - сказал Павел. – Вдруг в твоём лице перед нами сидит новый Экклезиаст или… - он повернулся к Матвею за помощью, щёлкая пальцами.

- Евгений Беркович, - подсказал Матвей.

- Именно! – захлопал в ладоши Павел. – Трудно, но представляю, через несколько лет мы с почитанием и трепетом в душе пролистываем страницы книг выдающегося философа современности Беньямина Шпейера! Но!.. – Павел поднял вверх раскрытую ладонь. – Вернёмся к нашим баранам, то бишь, к нашей Адине.

Павел поднялся с постели, но не удержал равновесия и плюхнулся на кровать. Матвей и Беньямин бросились ему на помощь.

Павел, кряхтя, выпрямился и сказал:

- Всё-таки, лучше промолчу. С твоей нежной газелью такие шуточки не проходят, - и указал на себя рукой, улыбаясь. – О ней шутить, что себе угли сыпать в …

Высказанное ёмкое словцо вызвало новый дружный приступ смеха.

- А если уж и говорить правду, Бен, то твоя Адина как новая латка на старом халате.

Матвей состроил умную мину и произнёс:

- И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвёт мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережётся и то и другое.

Бен заёрзал на стуле.

- Кстати, о вине, - тоном заговорщика промолвил он, протянул руку, взял с соседней койки сумку и выставил на столик три серебряных стаканчика и глиняную бутыль.

Глава 3

Валерий Брют остановился и прислушался.

Нет, он не ожидал сюрпризов и неожиданностей в новом парке президентской резиденции; просто он слушал тишину. Собственно, парк не был новым, как и сама резиденция. В кратчайший срок сделали качественный ремонт дворца с привлечением рабочей силы из Азии, подсобных помещений и развлекательных аттракционов. В парке убрали старые и больные деревья; высадили новые; восстановили заброшенные аллеи, разместили на постаментах скульптуры античных мастеров, также абстрактные фигурные композиции, с первого взгляда внушавшие сомнение в психическом здоровье авторов. Но это, так называемое модернистское течение в искусстве как нельзя, кстати, пришлось по душе президенту Диоклу.

Именно он дал известность всем этим десяткам и сотням мастерам кисти и резца на территории всей Римской империи.

Вчера неизвестные и нищие таланты, просыпались сегодня знаменитыми и богатыми, с твёрдой уверенностью в завтрашнем дне.

Естественно, вдохновлённые проницательным даром президента, подчинённые всех рангов по всей империи от Рима и до самых дальних до окраин выстроились в длинную очередь к художникам и скульпторам, дабы заиметь в личной домашней коллекции хотя бы одно, для начала, шедевральное творение молодого мастера.

«Ничего в этом мире не даётся даром».

Валерий закрыл глаза и вспомнил тот день, когда Диокл издал указ, по строгой букве оного автор обязывается в добровольном порядке перечислять налог от каждого проданного произведения в размере десяти процентов от заявленной стоимости и двадцать процентов от стоимости изделия перечисляет покупатель; следует уточнить, все шедевры новых мастеров скупались государственными музейными службами, организованными при означенных предприятиях и реализовывались на свободном аукционе.

Кто-то из сенаторов высказался, что это грабёж. Государственный грабёж средь бела дня. Возникнет волна негодования, мол, среди художников и покупателей. И тогда Диокл выслушал всех желающих высказаться по этой злободневной теме и взял слово.

«Ничего в этом мире не даётся даром, - сказал он, пронзая взглядом и словом многочисленную аудиторию собравшихся в зале консулов и свободных граждан, а также представителей прессы. – Всему установлена цена. Решать не нам, справедливая она иль нет. Разве мы не расплачиваемся годами прожитой жизни на прекрасную возможность видеть рассветы и закаты, дарить любовь своим близким и с нежностью наблюдать, как растут наши дети и внуки? Если среди них, авторов, найдётся всё же желающий возроптать о содранных десяти шкурах с одной овцы, всегда можно легонько напомнить тому отважному храбрецу, что перед ним открывается прекрасная перспектива свободного выбора: или вернуться к прежней жизни и прозябать в нищете, или продолжать дальше шокировать очаровательные толпы многочисленных поклонников своими неестественными взглядами на геометрию окружающего пространства, когда круглое яблоко вселенной прекрасно вписывается в квадратную форму бытия. И, кстати, я тут подумал ещё вот о чём: думаю, наши творцы бессмертных полотен и скульптур согласятся отдавать каждое пятое творение в фонды музеев империи на безвозмездной основе. Что, пятое каждое это чересчур? Согласен, каждое десятое творение дарить музеям и выставочным фондам. После собрания издам соответствующий указ».

Да уж, что зря кокетничать, много талантов у Диокла.

Вот, например, всё этот же парк и президентский дворец. Сколько желающих готовы выложить деньги, чтобы побывать в здании, где вершатся судьбы государства, подышать его волнующим воздухом, пропитанным ароматами и запахами правительственных переворотов и дворцовых интриг?

И что в итоге? Две трети дворца после реставрации открыли для посетителей; то же самое и с парком. Цену назначили, исходя из тех же фантастических предположений и деловых предложений Диокла, брать за вход с одного посетителя всего один систерций. И чтобы вы думали? Публика, жители Рима и империи, а также туристы валом повалили. Всех подкупает бросающаяся в глаза дешевизна входного билета. А вот на то, что в президентском буфете во дворце или в парке цены на питание и напитки несколько дороже, чем в самых дорогих ресторациях столицы, - извините великодушно! – одно дело войти во дворец президента и ходить, затаив дыхание, ловя чутким слухом эхо шагов прошедших столетий и, совершенно другое, вкушать яства, которые удостаивают своим вниманием консулы, сенаторы и президент.

Валерий зашёл в ту часть парка, где разросшиеся, старые пинии наводили на определённые размышления.

Все эти деревья были посажены в разное время предыдущими поколениями консулов и сенаторов, также и предшественниками Диокла. Некоторые деревья повторяли судьбу своих хозяев. Вознёсшиеся в небо стройные стволы напоминали гибкий стан восточных красавиц, в то время как другие, скрученные и изогнутые ветрами, напоминали битых временем и жизнью повидавших многое на своём пути ветеранов бесконечных цепочек битв и сражений.

Валерий медленно вдохнул тягучий ароматный воздух.

Как легко дышится в этом месте, где ветер, не встречая препятствий, несётся, не зная преград, скользя по незримым тропинкам между небом и землёй. И, кажется, никуда нет необходимости спешить. А остаётся только одно, стоять в медитативной задумчивости и дышать, дышать, не имея возможности остановиться, пребывая в необъяснимой энигматической эйфории. Находясь в этом месте, сакральном не только для нынешнего поколения молодых политиков, начинаешь потихоньку забывать о грешном и земном. Закинув голову, смотришь в бесконечно высокое небо сквозь запутанную паутину ветвей густых крон пиний и осознаёшь свою скромную причастность к великим делам природы; а ветер шумит, шумит, шумит… И его неугомонный шум напоминает шёпот морского прибоя.

Живо встаёт перед глазами картина морского побережья.

Заброшенный пустынный пляж. Подвижное волшебство изумрудных волн набегает на галечный берег. Мелкий и крупный камень, обточенный морской водой, звучит фальшивой флейтой, меж его округленных граней с тихим шипением просачивается морская вода. Пенные гребни на сине-изумрудных волнах несутся с неустанным постоянством на близкий и желанный берег.

Накатывают волны, набегают на берег, откатывают назад; шумит вода, трётся друг о друга галька, еле слышно поёт в небесной лазоревой выси давно подзабытую песню ветер, слова которой, пожалуй, помнит он один.

Ему показалось, или он, в самом деле, потерял счёт времени, слушая мерный шёпот Вечности, нашедшей приют в густых кронах пиний, перед которым отходят куда-то далеко земные мелочные желания…

Но не тем человеком был начальник тайной канцелярии Великой Римской империи, чтобы позволять эмоциям брать верх над долгом.

Разверзнись под ногами твердь земная, и тогда бы он нашёл возможность спастись и исполнить долг.

До неприметной мраморной ротонды, утонувшей в густых зарослях плюща, дикого винограда и вьюнка, где назначена встреча с сотрудником, пара минут ходу напрямик по проторенным тропкам, усыпанным опавшей хвоей и чешуйками коры пиний, или немного дольше по дорожкам, посыпанным гравием или мощёным тротуарной плиткой цветами государственного флага Империи.

Самое верное решение – спонтанное.

Валерий решил прогуляться рощицей, предоставив себе лишний шанс насладиться редкими минутами спокойствия, на полпути к цели его остановил непривычный резкий звук. Замедлив шаг, он осмотрелся и сразу же увидел белку, тёмно-рыжего зверька с чёрными кисточками на ушах и распушенным хвостом.

Она сидела на нижней ветке ближайшей пинии и грызла старую рассохшуюся шишку, что-то при этом выкрикивая, отвлекаясь от увлекательного дела. Зверёк и человек встретились взглядами. Заинтересованный беличий и ласковый – человека. Белка отбросила то, что осталось от шишки, спрыгнула на пружинящую от опавших хвоинок почву. Подбежала к человеку. Валерий непроизвольно пошевелился. Белка не убежала, только принял стойку, вытянулась тонким туловищем, подняв вверх остроносую рожицу, прижав к туловищу лапки, устремив взгляд на человека.

«Белка в президентском парке – хороший знак», - подумал Валерий, сунул руку в карман, вынул пакетик кедровых семян, купленный утром в сенатском буфете. Разорвал. Высыпал в ладонь, наклонился, предлагая лакомство белке. Зверёк взял орешек. Быстро освободил семя от скорлупы. Съела. Также поступила со вторым. Затем ударила легонько лапкой по мизинцу. Валерий усмехнулся. Ссыпал орешки на землю и пошёл прочь. Удаляясь, обернулся, и увидел, как к его щедрому подаянию и к белке присоединились три её сородича.

Проверяться, нет ли слежки, глупо.

Эта часть парка надёжно закрыта для общественных посещений и тщательно охраняется многочисленной охраной со служебными собаками.

Его ждали. Присутствующий в ротонде сотрудник встал без слов приветствия. Наклонил слегка голову и, продолжая хранить молчание, передал два небольших конверта. Самых обычных, в которых граждане империи отправляют письма и открытки родственникам. Наличествовали на конвертах и штемпели: круглые красные, треугольные синие, удлинённые зелёные.

Валерий и сотрудник обменялись взглядами. Оба слаженно кивнули друг другу. После чего подчинённый удалился.

Использовать для пересылки секретных посланий обычную имперскую почту, не привлекая суперзасекреченную фельдъегерскую службу, было не его изобретением. Он как-то наткнулся в одном романе на эпизод, крайне его заинтересовавший: герой, дабы свести до минимума разглашение секретности, посылал сообщения обычной почтой, что и служило верным способом передачи важных сведений на протяжении долгого периода. Вот он и воспользовался этим методом, считая благоразумным, что не все сотрудники из конкурирующих служб также увлекаются чтением шпионских и детективных романов.

В первом конверте находился сложенный вчетверо небольшой листок, исписанный мелким разборчивым почерком старого опытного канцеляриста. Сведения не из разряда тайных, но и не хотелось, чтобы посторонний хоть краем глаза коснулся написанных строк.

Второй конверт ощутимо тяготил ладонь.

Валерий разорвал конверт. Внутри находился второй, более меньшего размера из плотного светло-коричневого пергамента. Валерий оторвал край. Из конверта в раскрытую ладонь выскользнул…

КНИГА «ГИМЕЛ»

Глава 1

Атмосфера в одной из рекреаций дома президента Римской империи напоминала предгрозовую обстановку – воздух казался до такой степени напряжённым, что, казалось, ещё минута, и полетят электрические искры на предметы и на находящихся в помещении людей.

Сидя за письменным столом Диокл с увлечением читал книгу стихотворений, переданную с нарочным из посольства в России. Перед ним, с показным равнодушием от окна к двери измеряла комнату мелкими шагами Приска, жена и советчица по некоторым вопросам.

Наконец она остановилась возле стола.

- Ты не можешь игнорировать тот факт, что старшая дочь… - привлекла она внимание мужа.

Диокл поправил, подняв указательный палец:

- Твоя любимая старшая дочь…

Приска сказала с нажимом, делая ударение на первом слове:

- Наша любимая старшая дочь Галерия не занимается со сверстницами обычными девичьими делами, положенными как девушке, так и по статусу, а увлеклась военным делом!

Диокл спокойно закрыл книгу, вложив меж страниц тонкую алую ляссе.

- Не вижу поводов для беспокойства.

- Неужели?

- Представь себе – да! если она осознанно выбрала вместо пустых сплетен и досужих томных бесед с подругами занятия стрельбой в тире, то я могу только приветствовать это решение!

Приска закатила глаза, приложив ко лбу ладонь тыльной стороной.

- Не могу представить женщину в наших доблестных имперских военных силах! Ни в пехоте, ни в морском деле, ни в кавалерии!

- А если спецназ?

- Тем более! Боги святой Римской империи! Да не могут наши женщины, - прошу тебя услышать и понять меня, - служить в армии, какими бы отважными и бесстрашными амазонками они ни были.

Высказавшись, Приска отошла от стола.

Диокл раскрыл, было, книгу, но Приска снова вернулась к теме, и он с неохотой закрыл том.

- Не могут, и всё!

- Позволь с тобой не согласиться, любезная супруга!

Приска встала в позу богини Ники.

- Будь так любезен! Место женщины в Римском обществе определено раз и навсегда старыми правилами, направленными на…

Диокл встал из-за стола и остановился в отдалении от супруги.

- К вопросу о роли женщины в Римской империи спорить с тобой не буду. На недавнем форуме ваш комитет по вопросу свобод и независимости «Фемина современности: взгляд, устремлённый в будущее» решил проблему. Досталось и нам, вашим скромным слугам. Когда же дело заходит о военном ведомстве, я буду голосовать двумя руками за то, чтобы женщина имела равные права с мужчинами-военными. Никто не отменял право личного выбора.

Диокл остановился и посмотрел на супругу. Она внимала каждому его слову с таким видом, который говорил, мол, витийствуй, милый, витийствуй, всё равно спагетти всех рестораций Рима и империи на уши не навешаешь. И её взгляд это подтверждал. Взгляд, не уничтожающе-надменный и не предвзято-игнорирующий, а взгляд человека, уверенного в собственной правоте не меньше, чем стоящий перед нею человек, убеждённый в твёрдости её намерений. За годы супружества, он научился читать свою супругу как книгу, но написанную родным языком на неизвестном наречии. Да, Приска всем видом являла верх своего торжества и непобедимости убеждений.

- В самом страшном сне не приснится такой ужас – наша Галерия, скромная и начитанная девушка, руководит, о великий Юпитер, призри на меня, воинским подразделением!

В глазах Диокла вспыхнул огонь.

- Сто-оп, биенье моего сердца! Ты сейчас высказала прекрасную идею, крутившуюся долгое время у меня на языке, но которую никак не мог облечь в правильную форму! Надо немедленно рассказать соратникам завтра, не откладывая дела в долгий ящик. И издать соответствующий указ!

Приска удивлённо воззрилась на мужа.

- Напомни, о чём я говорила…

- Как всегда, ты говоришь, не запоминая, что и не мудрено. Этим вы, свободолюбивые фемины отличаетесь от угнетающих ваше жаждущее независимости альтер эго многогранно думающих и многосторонне мыслящих мужчин.

- Ну-ка, ну-ка! – надвинулась на Диокла супруга. – Покажи-ка мне выпуклую многогранность твоей плоской натуры! Разъясни мне, ущербной, в чём мои критические заблуждения.

Диокл скривился.

- Не гиперболизируй…

Приска перебила:

- Это ты у нас натура многогранно-думающая и многосторонне-мыслящая, ворочающая символами и мерами гигантизма…

Диокл скрестил руки на груди.

- Ну, ну, ну!

Приска уловила скрытый сарказм в словах мужа и умолкла, прищурила красивые серые глаза. Она знала свой следующий ход и не замедлила с ним.

- Ты правильно говоришь, пора женщинам выходить на новые рубежи службы в империи и посему, им можно доверить службу в армии, но, драгоценный супруг, забываешь один немаловажный аспект, как к твоему нововведению отнесутся мужчины. Те из них, из которых состоит элита вооружённых сил, которые из поколения в поколение служат империи. В некоторых семьях вошло в традицию, что сыновья идут служить отечеству и считают это честью. И вдруг узнают, что на равных правах с ними, исконно мужским от природы занятием, будут заниматься женщины. Не уронит ли это престиж военной службы?

Диокл зааплодировал.

- Браво, Приска! Престиж службы уронит наплевательское отношение к проблемам армии, к ветеранам, потерявшим здоровье во время боевых операций, отсутствие новинок военной техники, но никак не стоящая рядом на параде с мужчиной-генералом женщина-генерал.

Приска закатила глаза.

- Боги на Олимпе покатываются со смеху! Диокл, ты себя слышишь – женщина-генерал.

Диокл подвёл супругу к стене, украшенной фресками с видами Пьяцца Навона.

- Абстрагируйся на мгновение и представь себе следующую картину: проводим очередной всеармейский смотр и на трибуне среди военных специалистов наравне со всеми стоит наша Галерия в военной форме, кстати, видела б ты, военная форма её к лицу, и принимает парад.

Приска удручённо усмехнулась.

- Помнишь, фантазёр – я тебя называла?

- Ну!

- Вот ты им и остался.

- Не последнее из хороших качеств.

- И не первое из плохих, хочешь добавить.

- Несомненно!

Приска обняла мужа и поцеловала.

- Я постараюсь абстрагироваться, как ты просишь. В армию не пойдут служить женщины знаменитых родов. Сочтут за оскорбление, находиться в одной казарме с мужчинами, ведь для женщин не будет предусмотрено отдельное помещение, так ведь?

Диокл счёл разумным выслушать жену до конца.

- Итак, - продолжала она, вдохновлённая молчанием мужа. – Знатные семейства посмотрят на это, как на забаву. Допустим, некоторые дочери и пойдут служить. Кем? Мыть полы, готовить и стирать бельё?

Диокл продолжал слушать, не перебивая, при этом покачивая медленно головой.

- Велик престиж для женщины! Не так ли?!

Он развёл руками, изобразив на лице недоумение.

- То-то! А от простых женщин толку мало. Им сразу же найдут несколько иное применение, и вскоре вместо высокоорганизованной армии, верь не верь, самоорганизуется высококачественный бордель «пять звёзд»! Со всеми вытекающими последствиями!

Глубоко вздохнув, Диокл потёр ладонями.

- Вот, выслушал твои речи и, позволь, выскажусь сам. Во-первых, не вижу криминала в том, что в армии будут служить женщины из простых семей. Не забывай, я сам выходец из бедного квартала и всего, чего я добился, нынешнего президентства и успеху в жизни, обязан упорству в достижении выполнения поставленной перед собой задачи. Сейчас я лидер страны, а мог бы быть главарём преступной шайки или мои косточки давным-давно спокойные воды Тибра унесли в море. Повторюсь, это, во-первых. Во-вторых: прачки-стряпухи… Нет, есть военные специальности, где женский взгляд и женская логика более необходимы, чем мужские. Связь, авиация, штабные должности. В-третьих: если кто и пожелает испытать свои силы в других видах военного искусства, как говорят наши ветераны, вымпел в руки. Пусть постигают азы армейской разведки. Пусть идут в спецназ. И, наконец, казармы. Вот над этим вопросом ещё и не думал. И зацикливаться на этом не собираюсь. Армия никогда не была борделем и не будет.

Пришёл черёд Приски усмехнуться.

- А вот до меня доходят слухи, что горячо любимые тобою военные иногда шалят. Никогда уставы не читала, но не думаю, что там прописаны такие вот инсинуации.

Диокл вернулся за стол. Уселся удобно в кресле. Положил руки на подлокотники.

- Хочешь сказать, уела? А? полноте, супруга президента, мне вот недавно докладывали тоже о некоторых шалостях…

Приска мгновенно напряглась.

Диокл рассмеялся.

- Нет, не о ваших. То есть, не о наших. О шалостях ваших подруг и их благочестивых доченек написали донесение. Хочу заметить, весьма пикантное и увлекательное чтеньице, - Диокл вынул из ящика тонкую папочку. – Пожалуйста, почитай, на досуге. Да, там и фотографии есть. Вовсе уж безнравственные я приказал отдать в архив, негативы уничтожить.

Несколько нервной походкой Приска подошла и взяла папку.

- Ты следишь за нами?

- Повторюсь, не за нами. За подчинёнными. Я должен знать, чем дышит знать. Видишь, заговорил стихами.

- Да, в тебе, оказывается, скрыта уйма талантов. Руководство страной, шпионаж, реформы…

- Ну, - Диокл, усмехаясь, потупился. – Как есть.

- Удели ещё своё президентское внимание сельскому хозяйству.

- А что, идея! – хлопнул в ладоши Диокл. – Уйду в отставку. Уеду в деревню и буду выращивать капусту. На сегодня диспутов достаточно! Вопрос о службе женщин в армии мною решён положительно; думаю, не будут сильно противиться воле президента и сенаторы.

Приска сменила тему. Подошла к мужу и села на колени.

- Конечно, хватит на сегодня пылких споров. Ты, кажется, читал, когда мы затеяли спор. Что-то интересное?

- Сборник стихотворений русских поэтов.

- И как?

- Замечательно. Прочитать?

- Я не понимаю по-русски.

- С текстом оригинала на соседней странице перевод на итальянский.

Приска взяла книгу, раскрыла наугад, указала пальцем.

- Вот это.

Диокл посмотрел.

- Мне и самому понравилось это стихотворение, - с тихим трепетом в голосе сказал он; попросил встать супругу, усадил на кресло, сам вышел на середину комнаты.

Опять, как в годы золотые, Три стёртых треплются шлеи, И вязнут спицы расписные В расхлябанные колеи...

Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые - Как слёзы первые любви!

Тебя жалеть я не умею И крест свой бережно несу... Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, - Не пропадёшь, не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одной заботой боле - Одной слезой река шумней, А ты всё та же - лес, да поле, Да плат узорный до бровей...

И невозможное возможно, Дорога долгая легка, Когда блеснёт в дали дорожной Мгновенный взор из-под платка, Когда звенит тоской острожной Глухая песня ямщика!..

Несколько минут и Диокл и Приска провели в молчании.

- Какие прекрасные строки! – задумчиво, с нотками грусти, произнесла Приска. – Так просто и проникновенно сказать о Родине!.. – чувства её переполнили, и она вытерла набежавшие слёзы. – Скажи мне, кто-нибудь из наших поэтов напишет когда-нибудь вот так, без выспренней и лишней патетики? Чтобы у слушателя непроизвольно на глаза набежали слёзы? Кстати, как его имя?

- Аллесандро Блок.

Стук в дверь прервал минуту задушевности. Вошёл слуга и поставил на стол разнос с кофейником и чашками.

- Будут просьбы? – наклонил он голову.

- Спасибо! – ответила Приска. – Можете идти.

Когда за слугой закрылась дверь, прииска разлила по чашкам горячий напиток. Одну чашечку поднесла мужу.

- Ты наверно хотел поработать, а тут я со своими глупостями…

Диокл взял чашечку. Сделал маленький глоток. Минуту помедлив, ответил:

- Есть моменты, когда во главу угла ставишь интересы семьи, но, не забывая о порученном тебе государстве.

Приска поставила пустую чашечку на разнос.

- Я вот ещё что хотела сказать, - взвешивая каждое слово, промолвила жена. – Не нравится мне твой начальник тайной канцелярии.

- Он не букет роз.

- Дело не в том, - продолжила жена. – Тёмный он какой-то. Мутный. Смотрит на тебя и складывается впечатление, раздевает донага. Взглядом пронизывает насквозь.

- Работа накладывает свой отпечаток. Профессиональные издержки. Он отличный специалист.

Приска покачала головой.

- Не знаю, не знаю… Сердцем чувствую, исходит от него угроза…

Глава 2

Сотворись самым волшебным образом из воздуха старинная медная лампа или сквозь толстое половое покрытие забил гейзер, Павел удивился бы меньше, чем сейчас. Всё дело в том, что он с удивлённым восхищением следил за манипуляциями друзей, которые в условиях строжайшей конспирации в больничных условиях засекреченного военного госпиталя накрывали маленький праздничный стол на соединённых табуретах. Несуетливо, точными уверенными движениями на импровизированный столик выставлялись в фаянсовой посуде закуски и горячие блюда.

- Гефилте-фиш, Павел, как ты любишь! – Беня поднял прозрачный стеклянный судок с рыбным блюдом (Павел скрыл эмоции и мгновенный порыв возразить, мол, с каких это пор я люблю, как его, гефилте?), - готовила мама, когда узнала, кому оно предназначается. Ты теперь герой всех её рассказов!

Воодушевлённое лицо друга так и светилось неземным огнём небесного счастья.

- За гефилте скажешь огромное спасибо уважаемой тёте Маре, - неожиданно для себя произнёс Павел, имя мамы Бени – Мара – само всплыло в памяти, будто кто-то ненавязчиво его подсказал. И добавил, поцеловав щепоть, чего раньше тоже никогда не делал: - Я просто без ума от её стряпни!

Пока друзья копошились, Павел настойчиво старался вспомнить все перипетии, заведшие его, в сей блаженный уголок земного рая. Он ненароком оглянулся, стараясь осмотреться и изучить скромное убранство больничной палаты. «Так, - подумал он. – Таблички над светильником, розетками, выключателями, как и дома. Только буквы странные, как изломанные ревматизмом человечки». Павел поймал взгляд Матвея, тот весело подмигнул ему, выкладывая из плоской баночки светло-коричнево-красную ароматно пахнущую пасту, спрашивая немо, как дела. Павел в ответ улыбнулся и показал большой палец, мол, всё в порядке. В голове вертелась мысль, как ковш в лунке, он силился вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел текст из этих перекрещенных палочек. Друзья подсказали сами.

- Израиль тебя не забудет! – Беня увлечённо говорил и говорил и Матвей ему постоянно поддакивал. – Сделать такое!.. Ого!..

- Что такого я сделал? – спросил Павел, уловив паузу в словах друга.

Как горнист, сражённый вражеской пулей, прервавшую прекрасную песню победы на полу-ноте, Беня свернул разговор и растерянно посмотрел на Павла, затем на Матвея, но уже многозначительно. Матвей ответил тем же, что не укрылось от Павла.

- Колитесь, ребята, или я чего-то недопонимаю зная или знаю, но не догадываюсь?

Беня пожал плечами.

- Повторюсь в сотый раз, Мати, - не обращая внимания на застывшего в позе мраморной статуи работы древнего мастера, чьё имя забыло время, друга Павла. - Из своей поездки в Дамаск наш друг вернулся другим, не таким, каким его привыкли видеть.

Матвей неопределённо помахал в воздухе вилкой.

- Из Дамаска ещё никто не возвращался прежним.

Матвей замер, что-то обдумывая.

- Как узнать, что таит в себе этот город, каким воздухом пропитаны узкие пыльные выжженные солнцем улочки и огромные площади, какое волшебство несёт в себе его загадочная сущность?

Матвей снова отвлёкся на непродолжительное внутреннее созерцание.

- Ты прав, Беня. Этот город изменил Павла. Он вложил в его уши некую тайну, обладание которой сотворило с ним сию метаморфозу. Поначалу он показался мне прежним, но теперь убеждаюсь в правоте твоей.

Павел защёлкал пальцами в воздухе, привлекая к себе внимание.

- Эй, это ничего, что говорите обо мне, будто меня с вами нет? Если вы не заметили, я здесь. Или вы не в себе?

Беньямин и Матвей повернулись к другу.

- Мы-то, как раз в полном здравии, - в унисон ответили друзья. – А вот твоё состояние внушает опасение.

Павел уселся на кровати, приняв асану лотоса. Выпрямился. Слегка запрокинул голову. Прикрыл глаза.

- Ом-м-м-м! – произнёс он протяжно, не выпуская звук из закрытого рта. – Ом-м-м-м!

Он старался успокоиться, но гнев и раздражение распирали его изнутри.

- Стоп, друзья! – Павел понял, что от кратковременной медитации проку ноль. – Мне это отчего-то очень не нравится. Не люблю, понимаете ли, непонятности, какого бы рода и свойства они ни были.

Его друзья тоже чувствовали себя сидящими на бочке пороха с раскуренными сигарами.

Молчание, как прерванный полёт, затягивалось. Кому-то надо первому начать разговор.

- Ну, что ж, - начал Павел. – Начинать, а priori, придётся мне. И слова тащить из вас плоскогубцами.

Павел увидел на лицах друзей возникшее недоумение и пояснил, что слова из них будет выуживать, как рыбу из Иордана. Друзья тотчас рассмеялись и напомнили ему про последнюю рыбалку как раз на Иордане, когда у Павла три раза подряд сорвался с крючка один и тот же крупный карп.

- Помнится, - сказал Беня, когда все успокоились, - мы договорились никогда ничего не скрывать друг от друга. Ну, кроме сугубо личного.

И Павел, и Матвей согласно закивали головами.

- Ты же сейчас преподносишь, прости, коли, что не так, сюрприз за сюрпризом. Пример? – спросил, устремив взгляд на Павла, спросил Беня. – Пожалуйста: взять хотя бы твою поездку в Сирию, в Дамаск…

Павел не сдержался.

- Дался вам этот Дамаск! – он резко, друзья подпрыгнули на стульях, хлопнул ладонью о ладонь, широко разведя руки. - Какая Сирия, к е… ё… к лешему?! Какой Дамаск?! Я, бляха муха, дальше Москвы и московской области… - рассмотрев неподдельный ужас в глазах друзей, Павел осёкся, быстренько сообразив, что сказал лишнее. – Кх-м! ну, это, последствия травмы, - и непроизвольно дотронулся ладонью правой руки к затылку. Через плотную бинтовую повязку, наложенную вокруг головы, он почувствовал пальцами пульсирующую, пронзающую череп острой иглой, боль и моментально скривился.

Друзья тотчас расслабились, отошли душой и с сочувствием посмотрели на друга.

- Ты и в самом деле ничего не помнишь? – спросил Беня.

- Нет.

- Совсем-совсем? – справился Матвей.

- Не то чтобы… как-то… всё больше отрывками…

Матвей наклонился вперёд и горячо зашептал:

- Ничего, посттравматическая потеря памяти. Доктора говорят, бывает и не такое. Некоторые, придя в себя, начинают говорить на иностранных языках или разговаривать с ангелами, как пророки.

Внёс лепту и Беня.

- Одни начинают ходить по воде, другие – левитировать, аки птицы небесные.

- Вы меня утешаете?

- Ну что ты!..

- Жалеете?

- Напротив!.. Хотим помочь…

- Каким же образом?

Матвей не меняя позы, произнёс:

- Это не причинит боли. Нечто сродни аутотренингу. Расслабься, постарайся вспомнить. Начни с самого малого, с того, что запало в память. Найди нить, потянув которую, распутаешь клубок. Ты вот вспомнил Москву, а у нас с русскими дел общих нет. Последствия травмы?

- Травмы, - вступился за Павла Беня. – Читал, разное бывает. Забывают напрочь родной язык и говорят на неизвестном.

Павел повертел головой, расслабляя мышцы шеи, затем повертел плечами.

Допустим, ему было что вспомнить, но это не имеет никакого отношения к сидящим перед ним мужчинам, которые искренне считают его своим другом и которых он никогда не знал и не мог помнить в силу не знания. Он мог рассказать своим нынешним друзьям про задержание опасного, умного и хитрого преступника, за которым вёл охоту долгие шесть месяцев. Он мог много чего интересного рассказать из своей прошлой – увы, увы! – жизни, ему было чем поделиться с новыми друзьями, с которыми ему придётся съесть не один пуд соли. Да вот только как воспримут его откровения они, новые друзья, принимая его за своего старого. Ведь как он понимал одной частью мозга, да и второй, собственно, тоже, с ним случилась заковыристая штука – провал во времени; что-то подобное читал в одном литературно-художественном журнале, рассказ так и назывался «Провал» и статью в серьёзном научном альманахе. В ней один известный российский учёный доказывал возможность физического перемещения человеческого тела в прошлое или в будущее. Вот Павла и заботило, куда он переместился. Прошлое или будущее? Или, всё же, настоящее, но в параллельном измерении? Скажи он это друзьям, как знать, не ждёт ли его аналог местной психиатрической лечебницы для страдающих особыми нервно-памятными расстройствами. Он знал, от чего придётся танцевать, и понимал, что надо настроиться на жизнь в этом новом мире, где он тоже, судя по некоторым обмолвкам друзей, служит в государственном силовом учреждении. Безусловно, ему до чесотки в пятках хотелось, чтобы это был сон, и, проснувшись, вновь говорить на родном языке весенних берёзок и осенних осин. Хотя, здешний вариант идиш тоже стал, как бы, родным языком.

- Получается? – звеня, как туго натянутая струна, живо поинтересовался Беньямин.

- Получается? – на пике эмоционального срыва эхом отозвался Матвей.

Павел свёл брови к переносице.

- Думаю, да, - чуть погодя ответил он.

Друзья радостно улыбнулись и расслабленно расположились на стульях, до этого строго выпрямившись, как студенты на экзамене, сидели в напряжённом ожидании откровений друга.

Беня вынул из сумки штопор, ввинтил в пробку и, приложив немного усилий, вынул её с резким звуком «чпок!» из узкого горлышка бутылки матового тёмно-зелёного стекла, которое казалось припорошенным пылью винных подвалов.

Как заученное, Беня произнёс снова:

- Твоё любимое, выдержанное Ромейское Императорское красное полусладкое. Купаж пяти видов винограда, выращенного на виноградниках…

Матвей похлопал Беню по плечу.

- Думаю, интенсивность солнечного света, способствующая созреванию винограда не так важна, как само вино, маняще плещущееся в бокале красно-бардовым нектаром.

Беня, артистично, с горестным выражением, мол, не дали высказаться, споро разлил по серебряным стаканчикам вино. Мужчины взяли в руки серебряные сосуды. Павел приблизил свой к лицу и начал рассматривать.

- Интересная ювелирная работа, - высказался он, - положительно, видна рука мастера. Антиквариат. Где купил? Цена сей вещице не маленькая.

Лицо Бени окаменело на мгновение, побледнело, и тотчас вернулся румянец к ланитам.

- Это твой подарок. Ты привёз его из Дамаска. Забыл?

Павел стукнул себя по лбу.

- Конечно же, забыл! Прости, что-то с памятью… подводит…

Матвей и Беня подняли стаканчики вверх. Только Павел поочерёдно стукнул свой со стаканами друзей.

- Так положено, - сказал он, будто оправдываясь, поймав на себе всё более удивлённые взгляды друзей. – Разве нет?!

- В Дамаске? – уточнил Матвей.

- Вообще, повсюду. Даже у нас.

- Ну, раз так, - Матвей и Беня тоже стукнулись стаканчиками, при этом послышался приятный еле слышимый тонкий звон. Затем медленно, как истинные знатоки, выпили вино, причмокивая губами.

Павел критически посмотрел на содержание своего стаканчика, прикоснулся губами.

- А водка есть?

- Что? – поперхнулся не переваренными эмоциями наслаждения от вина Беня.

- Водка, - повторил Павел.

Возникла пауза, тихая, как бой курантов, сквозь неё из коридора, через плотно закрытую дверь доносились посторонние звуки. Шаркающие шаги больных, быстрый стук каблучков медсестёр, уверенная тяжёлая поступь врачей с докторской степенью не ниже доцента.

- Обычная русская водка, - растолковал Павел. – И хлебушка желательно бы ржаного, сальца солёного свиного и лучка зелёного.

Прервать паузу, как разбудить вусмерть пьяного, Павлу не удалось. И лишь мгновение спустя, как обычно, первым прозрел Беня.

- Русской водкой тебя потчевали в Дамаске?

Павел пожал растерянно плечами.

Беня посмотрел на дно стаканчика, пытаясь что-то там рассмотреть.

- Ты вернулся из Дамаска решительно другим человеком! – пылко произнёс Матвей. – Как бы ты не старался сваливать всё на травму. Чтобы там вообще не говорили. Сложилось впечатление, тебя подменили! (А то, как же, - подумал Павел, - взяли одним, заменили другим.) Тебе не нравится гефилте тёти Мары, от него прежде млел и таял, как воск на солнце. Ты, - святые пророки Израиля! – говоришь буднично о русской водке, как репатриант Ростопович, приехавший из Могилёва, о которой слышать не слыхивал буквально месяц тому назад. И вообще, - Матвей в возбуждении сжал кулаки и мелко затряс ими, - говоришь фантастические вещи: ржаной хлеб – тебе не по вкусу пиита? Свиное сало, - кощунство над кашрутом! – мясо грязного животного. Зелёный лук, ладно, к нему претензий нет.

Не зная, как и возразить, Павел на автомате лихо – залпом, как пьют водку, - опрокинул, сказывался опыт прошлой жизни, стаканчик вина, скажем честно, довольно приятного на вкус. Отломил кусочек пииты, зачерпнул щедро загадочной тёмной ароматной пасты и отправил всё в рот. Прожевал, находясь в том же состоянии автомата, даже не распознав вкус пищи. Всё это время друзья, широко раскрыв глаза, следили за его действиями. Если Беня часто моргал глазами, то у Матвея нижняя челюсть то опускалась и, достигнув нижнего максимума, возвращалась в привычное положение.

- Что на этот раз не так?

- Ты ешь…

- Ем, и что? – Павел вилочкой подцепил кусок пастромы и отправил в рот. – Будем и дальше сидеть на сухую? Между прочим, между первой и второй перерывчик небольшой, как говорят у нас дома.

- У нас дома? – удивлённо переспросил Матвей.

Беня сноровисто наполнил стаканчики вином. На этот раз не было нужды напоминать о старой новой традиции чокаться стаканчиками. Чокнулись, выпили.

- Любимый гефилте, - произнёс Павел, в задумчивости взирая на тарелочки с едой, и положил себе кусок фаршированной рыбы, по наитию, или по интуиции. Блюдо оказалось в меру перчёным, он распознал тонкие нотки кориандра и мускатного ореха. – Действительно, очень вкусно!

После третьего стаканчика, порозовевшие от вина друзья, вели жаркий спор о политике, о переменах в жизни.

Коснулись тонкой темы супружества. Окольцованной птицей оказался один Беня. Матвей и Павел находились в стадии выбора верной спутницы жизни. Не обошлось без анекдотов на тему, о которой не принято, открыто рассуждать в обществе. Затем перешли на воспоминания.

Опустела одна бутылка, затем вторая. Беня открыл третью.

Приятное вино Павел пил как виноградный сок, изредка сожалея, что ему чертовски хочется выдуть стакан, желательно гранённый и налитый с мениском, холодной водки, но никаких компликаций при этом не чувствовал.

Ему было приятно в тёплой компании вновь обретённых друзей. И им, как ему казалось, тоже было удивительно хорошо с ним.

Когда опустели судочки с едой, и на импровизированном столике стояла лишь очередная бутылка вина и стаканчики, когда тихая и размеренная беседа перешла в новую стадию убеждённого доказывания своей правоты чрезмерным надрывом голосовых связок, в палату заглянула Адина.

- Эгей, что это вы тут за ор в больнице устроили, - она моментально запнулась на полуслове, увидев остатки пиршественного стола. – Так-так-так… И как прикажете понимать? Нарушение больничного режима? Я сейчас позову доктора Скляра, он вам мигом…

Павел не дал договорить медсестре и закончил сам:

- … фитиль вставит куда надо!

Матвею и Бене шутка понравилась и они рассмеялись. Их поддержал Павел.

Одна Адина сохраняла на лице серьёзную мину. Минуту-другую она не знала, что предпринять, затем топнула ножной и развернулась и тотчас встретилась лицом к лицу с невысоким круглым, как мяч, мужчиной, незаметно вошедшим в палату и также тихо затворившим дверь за собой.

- Ой, господин… - прикрыла ладошкой рот Адина.

Глава 3

На арене противники, в комнате психологической и физической разгрузки они – гладиаторы – те, кто развлекает публику, жаждущую «хлеба и зрелищ», калеча друг друга и создавая видимость яростного сражения, лучшие и преданные друзья. Когда слышишь от кого-то, мол, они друзья не разлей вода, это имеет прямое отношение к ним. Все без исключения заняты решением собственных проблем, сегодня будний день и прошла очередная тренировка. Одни потирают ушибленные места и набрякшие чёрной кровью гематомы. Другие, не сдерживая эмоций, аккуратно от кожи срывают прилипшие с кровью лоскутья одежды. Третьи, наплевав на всё, завалились на голые без матраса жёсткие металлические сетки кроватей и, закрыв глаза, отрешились от происходящего вокруг.

Посредине комнаты стоит круглый стол, заставленный медными кружками. Вокруг сидят стойкие борцы со сном, бодрствующим видом подающие другим пример поведения. Их четверо. Почти одного возраста, комплекции, торсы и руки украшены многочисленными уродливыми шрамами. Говорят они негромко, но достаточно внятно, чтобы слышать друг друга и, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания.

- Нынче наша профессия лишена былой романтики, - пожаловался шепеляво один, рваный шрам косой полосой пересекал обе губы, что служило причиной дефекта речи.

- Она напрочь лишена гуманизма, Блас¹, - сказал второй, с крупной нижней челюстью, похожей на ковш экскаватора.

- И всё равно, Мандибула, - прошепелявил первый. – Прежние времена остаётся только вспоминать.

- Угу, - шевельнулась челюсть-ковш Мандибулы. – И напарники были под стать себе, крепкие, рослые, сильные ребята. Одно удовольствие вспоминать, как друг дружке мяли бока на тренировках и скрещивали мечи на арене, развлекая толстые кошельки свободных граждан Рима.

Третий, левый глаз которого скрывало бельмо, крутил между ладоней кружку, мерно покачиваясь на задних ножках стула, сохраняя чудом баланс и не падая на спину.

- Циклоп, - обратился к нему Мандибула, - а ты что молчишь?

Циклоп улыбнулся, обнажив крупные щербины между зубов.

- Обдумываю вопрос.

- Какой же?

- Может ли что зависеть от нас.

- От нас многое что зависит.

- Ха! Если б от меня хоть что-то зависело, - Циклоп говорил с сильным присвистом, - я может быть, что-нибудь и изменил.

- Что мешает, одноглазый друг? – поинтересовался Блас.

- Пока существует разделение на того, кто бьёт и того, кто бит, система ценностей останется на прежнем уровне.

Четвёртый, до поры молчаливо наблюдавший за беседой, проронил слово.

- Циклоп у нас прямо Сенека, - медленно, растягивая гласные, проговорил он. – Что ни слово, то золотой динарий или серебряный сестерций. Бери и копи.

- И копи, Гладий, - предложил Циклоп.

- Для кого? – спокойно спросил Гладий. – Ни семьи, ни родни. Как продали в раннем детстве в рабство, так и перехожу из рук в руки эстафетной палочкой. Я – не человек, я – вещь!

- По поводу рабства, - страшно шевельнулась челюсть-ковш, послышался хруст желваков. – Слышал краем уха, хотят его отменить.

- Слышал от наших собратьев по ремеслу? – чуть не лопнул от смеха Блас. – Так ты их больше слушай, они тебе и не то наговорят!

- Ага! – коротко заржал Циклоп. – Наврут с три короба и монету попросят!

- Я серьёзно, - пошевелил изуродованными шрамами плечами Мандибула, сурово глядя, переел собой. – Ходят слухи среди наших и среди горожан, что император…

- Президент, - поправил Блас.

1 Блас – от латинского blaesus – шепелявый; - Мандибула – mandibula – челюсть; Гладий – gladio – меч.

Циклоп отмахнулся, как от мухи.

- Президент или император, какая разница? Те же яйца, только в профиль!

Послышался смех с кроватей, заскрипели металлические сетки. Кое-кто приподнялся на кровати.

- Так вот, - продолжил Циклоп, - ходят слухи, рабство отменят. Вопрос решается на уровне членов нового правительства.

- На уровне членов? - Мандибула опустил руку ниже пояса.

Его шутка пришлась впору – послышался дружный смех.

- Держи карман шире! – еле шевельнул губами Гладий. – Кто в своём уме от дармового работника свободно откажется?

- Будет указ – откажется!

- Но сперва прольётся кровь.

- Прольётся много крови.

- Сколько бы её ни пролилось, всё вернётся к тому, от чего танцевали: будут господа и будут рабы. А раз будут рабы, будем мы, гладиаторы, развлекающие господ мордобоем с кровопусканием между собой.

На несколько минут повисла тишина.

- Диокл сказал, что его слово можно положить в банк под проценты, если ничто не помешает ему претворить прогрессивные начинания в жизнь, - на одном духу выпалил Циклоп.

- Циклоп, - Блас свистом протрезвил обстановку, - ты, часом, не тайно-рождённый сын известной фамилии.

- А чо?

- А фаллос на плечо! Выражаешься больно мудро.

- Газеты читаю изредка.

Гладий отпил из кружки воды.

- Что ещё интересного пишут в газетах?

- Диокл наметил денежную реформу.

Шепелявый стукнул кулаком по столу.

- Клянусь богами Олимпа, точно ему не дожить до середины президентского срока! То одна реформа, то другая!

- Ох, как пополнился лексикон нашего шепелявого друга за счёт Циклопа. Реформа, президентский срок, боги Олимпа! Следи за языком лучше и реже давай ему волю. Вот мой совет.

- Нашёлся мне советчик! – вспылил Блас, - я, в некотором роде свободен – что хочу, то и говорю!

Гладий снова отхлебнул воды.

- Становится жарко, - произнёс он.

Циклоп, шепелявый и челюсть-ковш переглянулись.

- Думается мне вот что, - продолжил Гладий неторопливо. – Реформы дело хорошее, если хоть малая доля коснётся и нас. – И снова погрузился в задумчивость.

Циклоп, Блас и Мандибула не рискнули прервать ход его мыслей.

- Свобода это очень хорошо. Да подкреплённая звонкой монетой – просто прелесть. Расскажи, Циклоп, про денежную реформу.

Циклоп начал хрипло.

- Да что рассказывать… Говорят отменят все эти монеты, что таскаем с собой в кошельках, и введут две денежные единицы – крупную и мелкую. Назовут по именам основателей Вечного города. Крупная – ромулий, мелкая – рэмий. Крупные будут печатать на бумаге, мелкие – чеканить из меди.

Блас и Мандибула внимательно внимали каждому слову Циклопа.

- Смысл? – спросил Гладий. Полез в кошелёк и вытащил серебряный сестерций. – Вот, монете два века. Сохранится ли бумага столько лет?

Блас и Мандибула перевели взгляды на Гладия, затем снова на Циклопа.

- В газетах пишут, для оптимизации экономического развития империи. Дескать, все эти мелкие монеты, ходящие при расчёте, усложняют операции и замедляют процесс… - Циклоп задумался. – Не могу вспомнить слово… Но оч-чень умное и красивое.

- Получается, все мои накопления Юпитеру под хвост… - шепелявый изобразил пальцами красноречивый жест.

- Их у тебя так много? – спросил с участием в голосе Мандибула, - поделись со мной по-братски, потратим щедро на вино и гетер!

- Чтоб тебя Фавн слопал! – отгородился рукой от него шепелявый. – Копишь, копишь, надеешься на лучшее, а тут на тебе, к Гермесу на наковальню.

- Погоди, Блас, - Гладий свёл брови к переносице. – Это на что же лучшее может надеяться раб, сражающийся на арене? Умереть молодым в расцвете лет?

- Выйти на свободу. Когда-то же я состарюсь и не смогу сражаться.

- Мечты сладки как вино на поверхности, но кислы как уксус на вкус, - резюмировал Циклоп.

- Сейчас придёт Стрела и наведёт порядок, - сказал Мандибула, глядя на пустую кружку. – Хоть бы вина дали для аппетита. Одной водой жажду только утолять – преступление!

- Не накаркай, горюшко, - произнёс Гладий. – Заявится…

В это время дверь в помещение широко распахнулась, и на пороге застыл худой мужчина в кожаном тренировочном костюме, покрытом железными чешуйками.

- Расслабились, парни? Отдохнули?

Никто не проронил голоса.

- Отлично! Молчание – знак согласия! Всем на двор, продолжать тренировку!

Глава 4

Иеремия тяжело перевернулся с боку на бок. От щедро выпитого накануне вина сильно болела голова, и ломило тело. Вчера успешно вылечил очередного бедолагу, умудрившегося упасть на ровном месте и вывернуть ступню. Благодарные родственники принесли вместе со звонкой монетой столько вина, что загорелся взор, но вот не удосужились позаботиться о провианте. Что проку, что они расщедрились на пару шекелей яблок и сушеного винограда. Ничто не может заменить жареную на вертеле баранину с ароматными травами, пииту со свежими помидорами и огурцами, жареную рыбу в томатном соусе с чесноком и кислым молоком.

Иеремия грустно вздохнул. Перевернулся. Вслед за телом в голове всколыхнулись мозги, и на мгновение он провалился в сон. Впрочем, сном это состояние можно назвать с большой натяжкой. Моментальный провал и затяжное падение в пропасть без дна и без света и без возможности на скорое спасение.

Хотя он и падал в густом мраке, но всё же смог рассмотреть картины из его детства.

Он увидел старый зиккурат¹ в родном городе, украшенный к очередному празднику. Повсюду множество цветов, ярких лент, огромных матерчатых полотнищ с вышитыми золотом и серебром сакральными текстами и узорами. Вот он с отцом, старшим жрецом бога… имя бога он благополучно забыл за годы перевоплощений… вот он с отцом идёт среди горожан во главе торжественной процессии. Позади них шествуют жрецы младше чином с огромными опахалами в руках из разноцветных перьев птиц. Лица отца и остальных жрецов расписаны красными, зелёными, синими и чёрными красками. Линии переплетены в узоры. Каждый несёт определённую смысловую нагрузку. Каждый узор, каждый завиток, каждая изогнутая или волнистая линия. Ему, его тогда звали не Иеремия, тоже жрец-рисовальщик нанёс несколько линий на лоб, обвёл красной и синей красками по контуру глаза, обозначил зелёной краской рот. Линию скул и подбородка обозначил точками и кружками коричневой краской, нанеся их длинной кисточкой из меха дикого зверя, принесённого в дар божеству откуда-то с северных далёких стран, где на пиках высоких гор даже летом лежит снег и вечером вниз спускается тяжёлое туманно-морозное дыхание.

Следующую картину он узнал не сразу.

Широкая бурная река, несущая густо-коричневые воды. Иногда на поверхность всплывают деревья с корневищами, раздутые трупы коров и домашней птицы, уродливые фрагменты человеческих тел.

Он вспомнил наводнение того года. Ему исполнилось пятнадцать лет. Власть в стране поменялась. Пришёл новый правитель. Упразднил старую религию, казнил всех жрецов вместе с семьями. Отца предупредили о возможном преследовании, но он был уверен в силе старых богов. Отца, мать и младших сестёр бросили в жертвенный костёр, разведённый посреди внутренней площади храма. Бросали в огонь живьём, чтобы причинить

1 многоступенчатое культовое сооружение в древней Месопотамии.

больше страданий, а ведь и могли из жалости просто лишить жизни. Но новые боги, как и старые, не отличаются человеколюбием. Им нужны жертвы. И обязательно в большом количестве. И обязательно из старых служителей, верно служивших старым богам.

Где они, те боги, которым так рьяно и верно служил отец? Почему не пришли на помощь? Почему равнодушно взирали с небес на творящееся безумство.

С тех пор рано повзрослевший, он понял, что единственный бог, кому нужно поклоняться и верно служить, это он сам. При случае можно себя и жестоко наказать, и примерно наградить.

Уж себя-то любимого никак не дашь себе в обиду!

Река эта была Евфрат. К её берегам его вывел его внутренний бог.

Затем непродолжительное падение привело к новому порогу ощущений и эмоциональному восприятию. Перед глазами предстала новая картина. Полностью погружённая в дым пожарищ огромная долина. Кое-где видны языки пламени. Нос забивает удушливый запах гари и тления.

Иеремия идёт по горячему пеплу, босые ноги по щиколотки утопают в остывающих углях. Вместо привычного длинного халата на нём причудливая одежда, тёмно-зелёные просторные брюки в чёрных и коричневых разводах, на теле из этой же ткани куртка.

Внезапно сверху на него что-то проливается. Дождь? Вино? Где это видано, чтобы с неба лился винный дождь? Почему бы и нет? Пусть из плохого вина, но дождь, чтобы снять похмелье…

Иеремия вытирает лицо руками. Капли влаги попадают на губы. Нет, это не вино. Обычная вода, пресная, холодная и вкусная! Он открывает глаза и видит перед собой в размытом свете утра расплывчатую фигуру. Иеремия пытается сфокусировать зрение, но безуспешно. Незнакомец приближается и начинает говорить на знакомом языке. О-го-го! Голос кажется удивительно знакомым.

- Как ты можешь пить эту гадость, Иеремия? – говорит незнакомец со знакомым голосом. – Неужели твои знахарские практики приносят столь низкий доход, что ты вынужден потреблять сомнительного качества алкоголь?

Иеремия с трудом сел на низком лежаке и натянул на голое тело тонкую простыню. Глаза старательно не желали восстанавливать свои природные функции.

- Это дар от благосклонных поклонников, - ответил Иеремия, икнул, протянул руку к пустому кувшину и приложил горлышко к губам, в надежде выжать хоть каплю вина. – Не могу же взять и отказаться, да и нельзя обижать этот простой и незатейливый народ, верящий во всякую чушь.

- Тем не менее, ты успешно водишь их за нос, - продолжал незнакомец, забывший преставиться, знакомым голосом. – Показываешь фокусы, являешь чудеса.

Иеремия опустил голову и беспомощно вздохнул.

- Они же наивны, как овцы, - сказал он, продолжая икать и рыскать мутным взглядом по комнате. – Уйди от них, они в беспомощности умрут от горя и скуки, а я их по простоте душевной развлекаю.

Незнакомец приблизился, и Иеремия смог, наконец, рассмотреть светло-песочный костюм из тонкой чесучи, летние туфли в тон. Он поднял глаза, но лицо так и продолжало лучиться размытостью яркого света.

- Признал? – вопрос незнакомца не поставил в тупик Иеремию.

Он ответил просто и незатейливо:

- Нет.

- Мой совет, пей меньше.

- Где-то я уже это слышал, - Иеремия попытался встать, но, охнув, резко плюхнулся на кровать, жалобно застонавшую под его весом. – Без живительной влаги мой удивительный мозг высыхает и пропадает пророческое вдохновение.

Незнакомец сел на стул рядом с кроватью.

- Выпей, - предложил он и протянул Иеремии высокую тонкую бутылку из коричневого стекла. – Станет легче. Оно лучше…

Иеремия не дал договорить гостю, взял медленно бутылку, посмотрел на свет, в ней плескалась тёмная жидкость. Скрутил сургуч, вынул штопором пробку, понюхал.

- Если бы ты меня хотел отравить, - произнёс рассудительно Иеремия, - я бы и тогда выпил сей прекрасный нектар. – Шумно и громко выдохнул в сторону и приложился воспалёнными устами к прохладному горлышку.

Приложив пустую бутылку к горячему лбу, Иеремия посидел немного и прояснившимся взором посмотрел на гостя.

- Господин… - начал он, поднимаясь с кровати.

Гость приложил к губам палец и покачал головой. Иеремия сел и посмотрел на гостя.

- Собирайся, - сказал гость. – У тебя пять… нет… три минуты.

Иеремия собрался, выпрямил спину, развернул плечи.

- Новое задание?

Гость утвердительно кивнул головой.

- В том же статусе пророка и церковного служителя?

Гость шевельнул бровями.

- Надеюсь, на этот раз будет нечто оригинальное? – Иеремия собирал нехитрый скарб.

- Нечто новое и развлекательное.

- Неужели служительницей в храм Изиды, где полно красивых и молоденьких жриц? – Иеремия шутливо указал жестом вниз живота. – Ради этого готов сделать ринопластику в этом месте, с обязательным условием обратной операции по окончании задания.

Гость покачал головой.

- Ни ринопластики, ни прочих операций на драгоценном для империи теле. Небольшая прогулка на морском лайнере в митрополию.

КНИГА «ДАЛЕТ»

Глава 1

В небольшой однокомнатной квартирке, называемой «хрущёвки» сильно накурено. Воздух насыщен перегаром никотина и запахом не мытых тел. Свет выключен. Окна плотно зашторены тяжёлыми гардинами. Сквозь узкую щель между полотнищами с улицы, прорезая комнату узким жёлтым лезвием света, льётся свет фонаря. Вместе с ним оттуда, где вечерняя прохлада, пронизанная невероятной смесью запахов и ароматов с цветочных клумб и уличных газонов, доносились всевозможные звуки, которые обычным людям кажутся привычными. Музыка из окон квартир, шумы и пение клаксонов проезжающих автомобилей, необыкновенная симфония природных звуков, например, шелест листвы, соло крон деревьев, совместные арии и хоровое исполнение арий сложного состава из птиц и прочих мимолетных исполнителей.

В квартире двое мужчин. Один развалился на диване, лежит с закрытыми глазами и что-то беззвучно напевает, еле заметно шевеля губами. Это – Гвоздь, сухощавого телосложения с такими же острыми чертами лица, впалыми глазницами и большими синяками вокруг глаз. Второй, Щепа, сидит за столом, барабанит пальцами по столешнице. Он также худ и выбрит наголо. Смотрит на зашторенное окно, взгляд его напряжён и встревожен.

Вдруг Гвоздь поднимается и направляется из комнаты, по инерции протягивает руку, повернуть выключатель.

- Не включай свет! – почти истерично вскрикнул Щепа. – Вдруг за нами следят…

В ответ послышался тихий смех. Застыв в проёме, Гвоздь спросил, прибавляя в голос нотки ехидства:

- Чё, кореш, бздёво?

Щепа громко прошептал сквозь зубы:

- То-то я посмотрю, ты из себя Джона Рэмбо корчишь.

Гвоздь, пробурчав что-то неразборчиво, зашёл в туалет. До Щепы донёсся звук воды из бачка и весёлый свист. Гвоздь явно издевался и потешался над страхами Щепы. Щепа двигал желваками, но ничего поделать не мог. В иерархии уголовного мира он был ниже Гвоздя и потому должен был терпеть некоторые неудобства, что было очень противно его вспыльчивому характеру, из-за которого он часто страдал и, как всегда считал, не справедливо.

Потягиваясь, Гвоздь снова возник в дверях.

- Щепа, - позвал он.

- Да чё! – вспылил Щепа, дёрнув плечами.

- Лямка сумки на плечо! – заржал Гвоздь и сражает вопросом в лоб: - Очкуешь, братан?

Щепа с трудом сдержался, луч света, пересекающий комнату, на мгновение погас и снова расчертил пополам тёмное пространство.

- А то! – столько в его голосе было печали, сколько не услышишь в надрывном исполнении цыганом грустной песни. – Не будешь тут очковать, сиди и жди, от кого и что прилетит.

Гвоздь быстро приблизился к Щепе, хлопнул его резко и сильно по плечам ладонями, Щепа вздрогнул.

- Нечего было Федула сдавать.

- Да чья б корова… - договорить не дал сильный подзатыльник, Гвоздь, таким образом, дал понять, чтобы он не забывался и помнил своё место. – Ты, чё, шуток не понимаешь… - в голосе чувствовалась обида.

- Напомнить про лямку? – Щепа промолчал, сопя носом. – То-то же. И не забывай, кто ты и я.

Гвоздь подошёл, тихо ступая по полу к закрытому окну и, раздвинув пальцами пошире тяжёлый материал штор, выглянул на улицу.

- Да, - протянул он с досадой и повторил: - Незачем было сдавать Федула.

- Так, это, Гвоздь, выхода-то не было, - подал голос Щепа. – Поймали, сам знаешь, на чём…

Гвоздь слышно проскрипел зубами.

- Прекрати, а! – попросил Щепа, - и так мурашки по коже бегают.

Гвоздь захихикал.

- Лучше мурашки, чем мандавошки! – сдерживая смех, произнёс он и тут же цыкнул, его что-то насторожило, что, он и сам не мог толком сказать, только поднял палец вверх. – Ти-и-и-ихо!

Минуту-другую в комнате висела гулкая тишина, наполняя неопределённой тревогой атмосферу помещения. Еле слышно тикали старые ходики. Простужено куковала кукушка, не показываясь из-за расписной испорченной дверцы часов. В соседней квартире за стеной раздались громкие голоса, спорили молодые супруги. Чтобы как-то замаскировать скандал, включили на всю мощь магнитофон, его перекричать старался безуспешно телевизор.

- Счастливчики, - мечтательно прошептал Щепа.

Музыка на мгновение стихла, и послышался звон битой посуды.

- О! – радостно протянул Гвоздь, - пошла в ход тяжёлая артиллерия.

Следом за битьём посуды женский визг острой бритвой распорол тонкую материю пространства.

- Щас она заорёт, чтобы он убирался из её квартиры, - потёр руки азартно Гвоздь. – Спорим?

Щепа махнул рукой, дескать, спорить чего, коли это самый распространённый сценарий всех бытовых ссор по всему миру. Сначала крик и рукоприкладство, затем показная расправа с посудой, часто с той, что вышла из обихода, а затем чемодан с вещами прописывается ненадолго у порога.

И точно, вскоре за вновь зазвучавшей очень громко музыкой послышалось пожелание женщины убираться из квартиры и из её сердца. Мужчина в ответ крайне образно высказался, что он думает по поводу её предложений.

Гвоздь вернулся на диван, лёг на спину.

- Скука! – зло прошептал он. – Сейчас бы с тёлками в сауне у Даура оттянуться. Ханки от души нажраться, кокса нюхнуть.

Щепа отозвался необычно – прокашлялся, будто прочистил горло.

Тонкий характерный скрип металла по стеклу привлёк внимание корешей и Щепа, и Гвоздь тотчас вскочили на ноги, устремив настороженные взгляды в сторону окна, будто ожидая чего-то.

- Ветка, - не спросил, и не подтвердил Щепа.

- Светка, - сострил Гвоздь, ему почему-то дико захотелось сделать что-то подлое, на что только и была способна его мелкая душонка.

- Какая? – удивился Щепа.

- Кривая! – Гвоздя распирало от смеха, и он еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.

Внезапно под потолком вспыхнула лампочка, вкрученная в один из трёх рожков люстры, разгоняя по углам темноту. Яркий свет ослепил мужчин. И один, и другой рефлексивно прикрыли глаза руками.

Гвоздь первым пришёл в себя. Поморгал учащённо веками и рассмотрел…

«Лучше бы мои глаза лопнули, - эта мысль пришла первой в голову. Следом вторая: - Этого не может быть». Тонкая струйка холодного пота, обжигая кожу ледяным огнём, быстрой змейкой проскочила между лопаток, вниз по позвоночнику и скрылась в ложбине того места, которым обычные люди чувствуют неприятности. Если зрение более-менее вернулось к Гвоздю, то речь категорически отказывалась идти, на сей героический шаг. Гвоздь беззвучно разевал рот и отрывисто махал руками, как испорченный робот Вернер. В итоге, несколько нечленораздельных звуков вырвались из сухого, как аравийская пустыня, горла.

- И-и-и... э-ээ-э... Ме-э… - шевелил с трудом Гвоздь онемевшими губами.

- В зобу дыханье спёрло? – по-мефистофельски злорадно улыбаясь, посреди комнаты, прямо под горящей лампочкой стоял Федул. Во всей своей дьявольской красе.

- Э… кх-х… уй!.. – это вышел из каталепсии Щепа, обмякшие ноги отказывались держать вмиг погрузневшее тощее тело.

- Молчим, гниды! - всё с тою же устрашающей улыбочкой, будто она приклеилась к лицу, проговорил Федул, качаясь с пятки на носок. – А у следака в кабинете пели, прямо соловьи мартовские. Не остановить.

- Мартовские бывают коты, - проблеял Гвоздь. – Соловьи поют в мае.

- Точно? – будто проверяя, не врёт ли он, прищурил строго глаза Федул.

Щепа и Гвоздь закивали в унисон.

- Да, да, да!..

Федул скрестил пальцы и резко крутанул кистями рук. Послышался хруст хрящей. Лица Щепы и Гвоздя побледнели.

- Федул, это… прости, гадом буду, - нервно выбивая зубами чечётку, зачастил Гвоздь. – Так нехорошо, блин, получилось…

Федул махнул рукой, будто отмахнулся от надоевшей мухи.

- Ладно, проехали!

Жизненная краска начала понемногу возвращаться на лица Щепы и Гвоздя.

- Но! – глаза Федула снова полыхнули отсветом далёкого пожара, что снова заставило корешей вздрогнуть. – Кто старое помянет, тому глаз вон.

Щепа и Гвоздь закивали согласно головами.

Федул шагнул в их сторону.

- А кто забудет – тому оба!

Щепа истерично вскрикнул, плюхнулся на пятую точку и, судорожно перебирая ногами и руками, спиной вперёд перебрался в угол. С диким страхом он смотрел на зловещую фигуру Федула.

Тот лишь брезгливо посмотрел в его сторону и презрительно сплюнул на грязный пол.

- Вот там и сиди!

Щепа, впавши в ступор, часто закивал головой.

Гвоздь, пытаясь взять себя в руки, более ровным, но всё равно с нотками волнения в голосе, спросил:

- Ф-федул, к-как ты здесь о-оказался?

Милицейская машина, узкий отсек для перевозки задержанных, не «роллс-ройс» по качеству комфорта. Да и запах напоминает вонь из параши. Как ни крути, нельзя привыкнуть к грязи и зловонию.

Федул сгорбился и уткнулся лицом в оттопыренный ворот рубахи, лучше уж вдыхать пот кожи. Прислушался, о чём говорят водитель с сопровождающим. Шум мотора мешал расслышать слова, долетали обрывки фраз. Водитель радовался скорой пенсии, делился планами на ближайшее время. Заикнулся о покупке участка рядом с дачей и постройке более просторного дома со всеми бытовыми удобствами. Сопровождающий, молоденький ефрейтор, посетовал, что ему ещё корячиться и корячиться и возить таких вот типов, кивнул назад на Федула через плечо. Водитель успокоил, слов его Федул не разобрал, сопровождающего, уловил окончание предложения, дескать, привыкнешь и уходить, как вот ему сейчас, не захочется, но… Внезапно машина резко затормозила, вывернула влево, Федула бросило на противоположное кресло. Удар о металл стены оказался настолько чувствительным, что перед глазами пошли круги.

- Эй, там, - крикнул он водителю, - не дрова везёшь!

В ответ услышал от сопровождающего:

- Тихо там будь!

Федул не смолчал:

- Начальник, мы как карты в колоде. Постоянно меняемся местами.

Водитель оказался более резким на выпад Федула:

- Договоришься – зубов лишишься!

Федула понесло:

- Да ты, служивый, поэт…

На этот раз водитель не ответил и предложил сопровождающему выйти и разобраться, что там впереди случилось с автомобилем. Не успела за сопровождающим закрыться дверь, как Федул явственно почувствовал чьё-то постороннее – не человека – присутствие в тесной клетке. Лёгкий озноб пробрал до костей. Федул даже рассмотрел мелкие иголки инея, усеявшие решётку, разделявшую салон автомобиля. Водитель тоже почувствовал нечто странное и повернулся в сторону Федула. Он ничего не увидел, но почувствовал то же, что и арестованный.

- Что за чепуха…

Федул как-то странно дернул телом, и в этот момент неведомая сила вырвала заднюю дверцу. Следом она же схватила его бесцеремонно за шиворот и грубо выволокла наружу. Краем глаза он успел заметить побледневшее лицо водителя.

Как он оказался в комнате, где скрывались выдавшие его милиции Щепа и Гвоздь, он не понял. То ли летел по воздуху, то ли перемещался внутри какой-то прозрачной капсулы, перенёсшей его прямо в нужное место.

- Говоришь, кривая! – Федул не стал распространяться перед стоящими ниже его по иерархической лестнице людьми. – Светка, значит…

Гвоздь снова сошёл с лица. Бледная краска с матово-молочным оттенком окрасила и без того не здоровую кожу. Он медленно закрутил головой, губы двигались в немом крике. Кадык двигался вверх-вниз, на уста Гвоздя снова легла печать безмолвия. Ещё и предательская дрожь в коленках выдавала его общее состояние. Да, он трусил, но не спешил признаться себе в этом. Он боялся Федула, слывшего фатальным зверем с животным садизмом, не уступающим никому своего и старающегося взять и чужое. Кем был для него Гвоздь? Шестёркой. Расправиться с ним Федул может без жалости, как раздавить жука или таракана. Но Федул отчего-то медлил. Будто чего-то ждал. И гвоздю это было не по нутру. Тонкий нерв страха вибрировал с такой силой, что ему казалось этот острый тонкий звук слышит не он один. Мельком взглянув на Щепу, ужаснулся. Под ним растекалась, распространяя резкий запах аммиака, широкая лужа. И тотчас забыл про него. Его интересовала своя судьба и собственные страхи.

- Ну чё молчишь, как партизан на допросе? – вопрос относился к Гвоздю. – Где эта Светка Кривая, а? может, пригласим её сюда. Поделись телефончиком, не скупись. Сам будешь кушать, подавишься. Ну, кому сказал!.. Отдохнём культурно, без извращений. Давай колись, иначе вобью в стенку, и трепыхнуться не успеешь! – Федул поднял крепко сжатый кулак.

Мысленно попрощавшись с жизнью, Гвоздь собрался раскрыть рот, как в это время в комнату, разрывая в клочья ткань штор и вбрасывая битое стекло, ворвался сильный порыв ветра. Мелкие фрагменты материала и стекла, а также уличной пыли и бетонной крошки долетели до Федула и остановились, будто перед невидимой стеной.

Гвоздь тихо ойкнул. Щепа расширенными глазами смотрел на это чудо и мочился под себя.

Только Федул отнёсся к этому со спокойствием удава. Медленно развернулся в сторону несуществующего окна. Ветер растрепал волосы. Чему-то улыбнувшись, он кивнул. И стена мусора окружила его, образовав вокруг него плотный кокон.

Минуту спустя кокон пришёл в движение, вытянулся в длинный, скрученный жгут, который вытянуло в окно…

Глава 2

С моря через открытое окно дул ароматный бриз, наполняя спальню утренней свежестью.

Захария, не открывая глаз, похлопал рукой рядом с собою. «Пусто!» Конечно же, Миръям, встала засветло и хозяйничает на кухне. Сквозняк натянул в комнату ароматы свежесваренного кофе и пииты, запеченной с рыбой и овощами.

С улицы раздался призывный скрипучий крик. Это соседка возвращается с рынка. Как обычно, она, не заходя в дом, мотивируя занятостью, простоит возле калитки минут сорок. Не даст, в своей манере вести беседу, слушателю раскрыть рта, бойко, как вода из крана, выдавая сначала самые свежие новости («Свежее только лепёшки с тростниковым мёдом!»), оставляя под конец те, что уже были с душком, сроку которым более трёх дней («Целая вечность прошла, а ты не в курсе!»).

Сегодня соседка побила свой рекорд. Её новостей хватило всего на пять минут. Миръям приглашает её выпить чашечку кофе. Что? вот же старая лиса, опять ссылается на домашние дела, но… Не может быть!.. А… если для неё найдётся рюмочка пальмовой водки, то она, так и быть, не смотря на занятость – восемь мальчиков, это не восемь девочек, за ними глаз да глаз нужен! – найдёт минутку принять приглашение и угоститься чашечкой-другой кофе с корицей. Соседка, хитрая проныра, знает своё хорошо! Ну и ладно. Пятью минутами дело не ограничится. Доберёт время, не затраченное на улице. Пока жена с соседкой будут мыть косточки своим и чужим мужьям – человек создание слабое, в глазу соседа заприметит пылинку, в то время как булыжник в своём мешает смотреть! – есть время расслабиться и вспомнить вчерашнюю беседу с пастырем.

Вечер, как и сегодняшнее утро, был тих и прекрасен.

После проповеди, пастырь выслушал каждого, пришедшего к нему со своей болью и радостью. Дал каждому добрый совет. Для всех у него нашлось тёплое слово. Дал наставления родителям, как воспитывать сыновей и дочерей, чтобы они не посрамили в будущем головы своих отцов и матерей.

Дела идут хорошо в их христианской общине. Но есть отрицательные моменты – нельзя встречаться открыто, нельзя отмечать совместно с другими общинами праздники. Категорически нельзя, зная отрицательное настроение в обществе по отношению к ним, детям говорить друзьям на улице и одноклассникам, что они…

С кухни доносился глухой бубнёж соседки. Любительница показать, на что способны голосовые связки, сейчас она говорила с предосторожностью. Значит, есть причина.

Захария тяжело вздохнул. Вытер рукою покрывшийся мелким бисером пота лоб, надвигалась понемногу дневная жара, вытесняя утреннюю прохладу.

- Пока что мы вынуждены вести, скрытый образ жизни, - говорил собравшимся на прощание пастырь. – Не стоит отчаиваться и впадать в уныние. Скоро грядёт время величайших перемен. Гонители встанут за кафедры, и будут проповедовать слово истинной любви. Нам тоже не стоит терять времени даром. Каждый из нас должен в сердце своём сказать самому себе, по принуждению ли он выбрал сей путь или сердце его позвало его за собой. Долго ли ждать момента истины или нет, то нам не ведомо. Для каждого из нас момент прозрения правды наступил. Коли вы пришли сюда и продолжаете приходить, сердце ваше вам указало верный путь. Идите с благословением Господним и несите слово его Вечной истины!

Захария себя ловил не первый раз на мысли, а сможет ли он повторить духовный подвиг наставника. Ведь живы ещё слушавшие его проповеди и притчи. Как Он говорил: «Никогда не препятствуйте приходить ко Мне детям. Ибо таковые есть Царствие Божие». Или вот это: «Если бросить зерно среди камней, оно погибнет. Если бросить его в землю плодородную, оно произрастёт и даст всходы». Какое образное сравнение! Он провёл параллель между зерном и словом! А ведь действительно, всё так и есть в жизни. Вроде бы умён и начитан человек, а душа его сродни каменному плато, где погибнет всякая живая тварь. Обратись же к гончару или плотнику, не умеющему читать и писать своё имя, как живо и радостно откликнется он на твои речи.

Как же я прежде не замечал этого?

Наверное, от того, что душа была глуха и сердце черство к лишениям посторонних. И как преобразился мой мир, когда встретил пастыря! Видимо, Господь в тот день сотворил очередное своё чудо, если послал ему навстречу этого прекрасного человека. Я только что вышел из магазина с покупками. Он подошёл и попросил воды. Просто выпить воды и как изменилась жизнь с того часа.

Нет! Это действительно – чудо! И не чудо ли из чудес, что за много лет одинокого прозябания, я повстречал Миръям? Открылись глаза, и возликовало сердце! Сейчас она моя жена… Боюсь представить, что было бы, случись всё наоборот. Ходил бы также на службу. Тратил вечера на посещение баров и увеселительных заведений, прожигая, как богатенькие жуиры, не слишком великие деньги скромного жалованья.

Сейчас у меня есть нечто более ценное, чем деньги.

Да… Чем же закончилась вчерашняя встреча. Захарий задумался. Перед мысленным взором предстала уличная площадка перед домом с каркасом, увитым диким виноградом и плющом.

Я спросил у пастыря, остаётся ли время для себя, при таком жёстком графике жизни, когда не бывает свободной минуты. Он тихо улыбнулся, вспыхнули радостным огоньком тёмно-карие глаза.

- Запомни, Захария, простую истину: когда человек отдаёт своё сердце и жизнь великому служению, он перестаёт принадлежать самому себе.

Потом мы пили лёгкое виноградное вино с сыром и рассуждали о проблемах религии. Я признался пастырю, что прочёл несколько книг религиозного направления. Высказал свои суждения. Попутно покаялся, что не всё мне понятно, что хочу докопаться до сути. Пастырь похвалил за любознательность. Сказал, что сейчас намного легче купить, хоть и с большим риском для себя, литературу на теософскую тему, чем в его молодость. И похвалил за пытливый ум.

Высоко в тёмном небе ярко сверкали звёзды, когда пришла минута расставания.

- Захария, мальчик мой, - вдруг у калитки с лица пастыря сошла печать неги, он снова был собран и серьёзен. – Хотел отложить этот разговор до лучших времён, но обстоятельства подстёгивают.

Захарий вспомнил, как по его телу будто прошёл электрический ток. Как в груди натянулась и зазвучала и запела звонкая струна. Он собрался произнести слово, но жестом руки пастырь ему не разрешил.

- Я давно и внимательно наблюдаю за тобой. С первых дней нашей встречи, - продолжил размеренно пастырь. – Помню, каким ты пришёл и каким стал сейчас. В тебе произошли большие изменения к лучшему. Ты вырос из рамок нашей общины. Твоей учёности достаточно, чтобы самостоятельно вести проповеди и возглавить общину. Растёт число наших сторонников, и понадобятся целеустремлённые и волевые наставники, могущие повести за собою массы. Конечно же, как пределы общины, так и рамки нашей прекрасной Родины, нашего прекрасного Израиля для тебя малы и узки. Ты рождён, чтобы нести слово Господне другим народам, произносить его на огромных площадях огромных городов мира. Прости за излишний пафос, но это истинная правда. Наши братья вчера прислали письмо и настоятельно просят прислать к ним опытного наставника. В глубоких раздумьях проведя ночь, пришёл к выводу, этим человеком будешь ты. Ты грамотен, не косноязычен. У тебя пытливый ум, ты сообразителен. Это твои достоинства. Они перевешивают недостатки, данные нам при рождении. Ты с моими рекомендательными письмами поедешь в метрополию. Учитывая твои знания и опыт, ты быстро завоюешь себе авторитет и наладишь стройную работу общины.

Я ему возразил, что всё-таки сомневаюсь и опыта мало, но он ответил следующими словами из Екклесиаста: «Всё, что может рука твоя делать, по силам делай».

- Милый мой, ты долго собираешься нежиться в объятиях постели, - послышался голос Миръям. – Я скоро начну ревновать к ней, чьи объятия тебе слаще моих.

Захарий вскочил с постели, потягиваясь.

- Наша неразговорчивая соседка ушла сама?

Миръям зашла в комнату, неся на подносе две чашечки с ароматным напитком. Сверху курился лёгкий парок.

- Увы, каюсь, я, грешная женщина, - рассмеялась она, перешагнула порог спальни, и остановилась. – Мне пришлось ей довольно нескромно намекнуть…

- Всего один раз? – не поверил Захария.

Миръям вспыхнула, алый румянец украсил её щёки.

- Конечно, нет! Только после пятой попытки ей удалось понять мой тонкий намёк. И ты представляешь, что она вспомнила?!

Захарий хлопнул себя ладонью по лбу.

- Теряюсь в догадках…

Миръям поставила поднос с чашками на прикроватный столик и шутливо нахмурила брови.

- А если попытаться?

- Сдаюсь! – Захарий поднял вверх руки.

- Она вспомнила, что у неё имеется масса дел, которые нужно незамедлительно исполнить. И, к тому же, она занята. И добавила, что великое счастье иметь восемь мальчиков, восемь прекрасных сыновей налагает ещё и великую ответственность.

Поблагодарив жену за кофе, Захария сказал ей, что у него есть разговор. На что она ответила, что готова его всегда выслушать. Тогда он вкратце пересказал заключительную часть беседы с пастырем, не упоминая, куда предстоит ехать. Сочтя, что небольшая тайна послужит хорошей интригой. Так и вышло.

- Я твоя жена, - серьёзно произнесла Миръям, - и я пойду за тобою на край света.

Он приблизил её к себе и поцеловал нежно в губы.

- На край света ехать не надо.

- Куда же ведёт нас наша дорога?

- Куда ведут все дороги мира? – вопросом на вопрос ответил он.

Миръям пожала плечами, мол, не знаю.

- Все дороги мира ведут в Рим…

Глава 3

Нос к носу столкнулась Приска с Валерием Брутом у двери.

Тень моментального замешательства, на мгновение налетевшая на её лицо не ускользнула от его внимательного взора. Совладав с собой, Приска выдавила из себя подобие улыбки. Начальник тайной полиции растянул рот в широчайшей улыбке от уха до уха. Слегка наклонился и щёлкнул каблуками туфлей.

- Моё почтение, госпожа первая сеньора!

Прииска брезгливо скривила губы.

- Не надо паясничать, господин тайный советник! – сквозь зубы сказала она, - вам не к лицу лицедейство.

- Выходит, напрасно думал о том, что во мне пропадает талант актёра.

- Можете думать всё, что угодно.

- Но ведь я стараюсь исключительно ради вас, госпожа первая сеньора, - его уста источали елей. – Но что я вижу, вы меня игнорируете.

Приска кивнула в сторону мужа.

- Вот вам мой совет – будьте осторожнее. – Приска моргнула глазом. – Мой муж безжалостно расправляется с конкурентами, - и, проходя мимо, нарочито толкнула его плечом.

Диокл захлопал в ладоши.

- Что, Валерий, уела тебя моя жена?!

Подняв брови и изобразив на лице глупую мину, Валерий вошёл в кабинет и остановился посередине. Сложил руки лодочкой и поклонился.

- Знал бы мой президент, какое испытываешь наивысшее блаженство, когда получаешь отказ от женщины, ставящей себя выше всех!

Диокл ни на грош ему не поверил.

- Шутишь?

Валерий Брют развёл руки.

- Увы, мой президент, увы!

- Прошу тебя, объяснись.

Валерий подошёл к столу и кивнул на графин с граппой, испрашивая разрешение налить. Диокл согласно кивнул головой. Валерий налил себе половину бокала. Пригубил. Посмаковал напиток, облизал губы и движением правой брови высказал одобрение. Затем уселся на подоконник, смотря одновременно и на улицу и не отводя взгляда от президента.

- Дай она согласие, сколько мук пришлось бы мне впоследствии испытать: наполненные бессонницей ночи, дневные томления в ожидании встречи, нервное переутомление и, как итог, нервное расстройство. Но ваша супруга, мой президент, великая женщина, одним кивком головы она лишила меня этих несносных пыток, чем меня и спасла. Спасла в первую очередь для нашей прекрасной Родины, а во вторую – для себя! Не могу представить себе тех последствий, которые неуклонно обрушились на эту благословенную землю!

- Послушать тебя, у меня не жена, а прекрасная Венера, дарящая с любовью и милосердие. Это, во-первых.

Валерий наклонил голову. Затем отпил ещё один глоток граппы.

- Во-вторых: ты только что всерьёз заявил, что без твоего личного участия вот это всё, - Диокл указал на карту за спиной, - придёт в упадок? Или пошутил?

Валерий посмотрел на свет пустой бокал и ничего не ответил.

- И, наконец, с тобой разговаривает президент, а ты сидишь и пьёшь вино. Что скажешь?

Валерий поцокал языком.

- Что тут скажешь, ты во всём прав.

- Даже про жену?

- Вино пью с твоего разрешения.

Диокл отмахнулся.

- К делу.

Валерий взял бокал за ножку. Наслюнил палец и провёл по тонкому краю. Бокал откликнулся мелодичным звоном.

- Лучше утолить голод прелой корочкой хлеба с глотком воды, чем насытиться «Кростатой».

Диокл хмыкнул. Ему нравилась манера Валерия вести беседу. Он умело уходил от острых вопросов. Мог и сам, не прибегая к особым методикам, разговорить собеседника.

- Думаю, ты пришёл ко мне не только с этим?

- Ты прозорлив, мой президент, - виновато произнёс Валерий. – Ничто не укроется от взора твоего ни под водой, ни под землёй, - не обращая внимания на интенсивные пасы рук Диокла, закончил: - Не скроется в бездонной синеве небес.

- Захвалил, захвалил! Гляди, так и растаю как сахар в чае!

Валерий переместился ближе к столу. Подставил кресло и уселся.

- Да, я пришёл поговорить. И разговор будет долгим.

Диокл сам наполнил бокалы граппой. Один пододвинул собеседнику. Валерий отрицательно покачал головой и отодвинул его в сторону.

- В первую очередь выскажу своё мнение по поводу твоего предложения отменить рабство. Ты можешь представить себе размеры катастрофы, которая разразится, одобри её сенат. Сколько судеб поломается в один день!

Диокл скривился.

- Это делается во благо Империи в первую очередь. Я преследую интересы государства…

- Преследование интересов выльется в бунт. Ты не можешь представить, сколько выйдет на улицу вооружённых людей! Каждый работорговец имеет не один десяток крепко-сложенных рабов, обученных не только подносить еду и напитки, но и мастерски владеющих оружием. Одни пойдут за хозяином из-за въевшейся привычки беспрекословно повиноваться, другие – не видят перспективы другой жизни, третьи…

- Можно сколь угодно перечислять, - прервал резко Валерия Диокл. – Проект находится в рабочей стадии разработки. Черновики розданы сенаторам. Не сегодня-завтра в «Вестнике Империи» опубликуют общие положения. Это моё детище и я от него не отступлюсь, чем бы это мне лично не грозило!

Валерий хищно прищурил глаза.

- Мой президент! Выслушайте вашего преданного друга. Не стоит мутить воду в чистом пруду. Массовые волнения можно предотвратить. Но заговор против вашей персоны может зреть…

Диокл наклонил голову и посмотрел на Валерия, как на неизвестного человека.

- Для предотвращения беспорядков и заговоров и существует твоя служба, и ты поставлен ею руководить. Так что, займись работой, лови ренегатов и заговорщиков.

Какое-то время мужчины сидели в тишине. С улицы доносились звуки города. Солнце ярко светило на безоблачном небе.

- Процесс отхода от рабства, это не выкорчёвывание с применением самых грозных сил, которыми обладает государственный механизм. Он будет проходить в три этапа, - Диокл снова вернулся к своей теме разговора. – Первые рабы получат свободу через шесть лет.

Диокл замолчал, ожидая реакции начальника тайной канцелярии.

- Шесть лет, приличный срок обдумать и взвесить все «pro et contra». И у хозяев рабов и у самих рабов будет время для принятия решения. Но то, что возврата к прошлому не будет, это точно.

- Не хочу тебя огорчать, мой президент, - Валерий всё же решился заговорить. – Ты ходишь по краешку бездны. Это первое. Второе, я уже где-то слышал от кого-то про шесть лет, но там говорилось также и про денежные долги. Думаю, источник сих революционных начинаний находится в одном месте.

Диокл прошёлся пальцами правой руки по столу, выбив костяшками мелкую дробь.

- Ты намекаешь на посещения моей супругой секты так называемых христиан?

- Да.

- Просто смешно, чем они могут навредить?

- Подрывание устоев государства.

- Разговорами о том, если ударили по левой щеке, подставь правую?

- Да.

- Что-то ты вмиг сделался немногословным.

- А ты, мой президент, слишком доверчивым.

Диокл внезапно резко хлопнул ладонью по столу.

- Ну, всё, хватит! Начинаешь забываться, с кем говоришь. Выполняй свою работу и не будет претензий.

- Таковые намечаются?

- Будешь бездействовать, появятся обязательно.

- В таком случае…

Звонок телефона не дал договорить. Диокл снял трубку. Выслушал. Ответил, что их двое.

- Время завтрака. Вот за ним и расскажешь-поведаешь, что там у тебя наклюнулось. Какая рыбка появилась, и какими способностями обладает.

Валерий решил немного побыть подхалимом.

- От твоего слуха ничего не скрыть нельзя!

Польщенный откровенной лестью, Диокл залился лёгким румянцем.

- Есть, что ни говори, есть у меня такой талант.

Слуги накрыли стол для завтрака и президент с начальником тайной канцелярии пересели за него. Диокл отправил слуг, сказав, что с несложными обязанностями справятся сами; дождавшись, когда они ушли, снова наполнил бокалы, но на этот раз молодым белым сухим вином.

Валерий поднял бокал.

- У меня есть тост.

Диокл кивнул головой, мол, произноси.

- Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей!

Глаза у Диокла немного округлились.

- Не ожидал…

Валерий хитро улыбнулся.

- Не одна ваша супруга посещает собрания христиан. У меня и там есть свои проверенные люди. И скоро прибудет весьма перспективная личность.

Лицо президента Великой Римской Империи расплылось в улыбке, радостно загорелись глаза.

- Что ж, - сказал Диокл. – Выпьем за проверенных людей.

Два бокала соединились краями с приятным мелодичным звоном. Несколько минут мужчины с умеренным аппетитом поглощали креветок, тушёных с помидорами, маслинами и ананасами, фаршированных сибасов рисом с кукурузой и авокадо, нежные ягнячьи рёбрышки, запечённые на огне с томатным соусом с базиликом, чесноком и кедровыми орехами. От десерта – сладкого лимонно-шоколадного бисквита отказались, выпили кофе с коньяком.

- Жизнь продолжается, Вал, - не сдержал сытой икоты Диокл.

Валерий Брют промокнул губы салфеткой и кивнул головой.

- Рассуждать о перипетиях жизни натощак вредно для здоровья, мой император.

Диокл скривился.

- В самом деле, Вал, брось паясничать. Уж наедине-то можешь обращаться по имени.

Начальник тайной канцелярии снова кивнул головой.

- Субординация – королева взаимоотношений. Вдруг когда-нибудь на приёме или на каком-нибудь светском рауте возьму вот так запанибратски обращусь, забуду на мгновение, что мы не наедине.

- Полноте, дружище, уж кто-кто говорил бы о плохой памяти!

- Похвала из уст президента Великой Империи – высшая награда.

Диокл снова болезненно поморщился. Налил в стакан минеральной воды и выпил мелкими глотками. Валерий наблюдал за президентом, но не вмешивался без надобности. Когда надо, Диокл без ложной скромности говорил, что нужна помощь. Вот и сейчас, он выпил воды и пожаловался, осипшим голосом:

- Снова изжога! Это от переедания. И не соблюдения диеты питания. Вчера наш семейный Асклепий сделал очередное внушение, если не буду питаться по распорядку, заработаю гастрит.

- Что может тебе помешать жить, как он говорит?

Нос у Диокла зачесался, и он интенсивно потёр его ладонью.

- Что мешает? – переспросил он, совершенно в духе портовых грузчиков, любящих по любому поводу переспрашивать обращающихся к ним. – Да хотя вот это! – он указал большим пальцем за спину, на карту Империи. – График работы президента не признаёт выходных. Президент, как часовой, всегда на посту. Что бы ни случилось, я должен быть на этом месте. Я в ответе за Империю. Раньше говорил и сейчас повторю, граждане спят спокойно в том случае, когда президента мучает бессонница.

Диокл замолчал. Валерий не проронил ни звука. На подоконник села сорока и постучала клювом в стекло.

- Плохая примета, - сказал Диокл.

- Если верить в приметы, то они, как монеты, в одном случае пророчат несчастье, переверни на другую сторону – предсказывают удачу.

Диокл подошёл к окну и вспугнул птицу. Она улетела, прострекотав что-то на прощанье.

- Обиделась?

- Не думаю.

- А я думаю, обиделась, - настаивает на своём Диокл.

Валерий подошёл к президенту и стал рядом с ним, соблюдая расстояние вытянутой руки.

- Даже если и обиделась, нам-то что за корысть?

Диокл скрестил руки на груди и посмотрел на улицу.

- Действительно, пусть орнитологи разгадывают птичьи причуды. Нам же хватает своих забот.

Валерий поддакнул.

- Ты говорил, - повернулся президент к Валерию, - что у тебя есть на примете верный человек.

- Работаем над этим, - подтвердил начальник тайной канцелярии.

- Устрой с ним встречу.

Диокл полюбовался немного утренним разводом караула.

- В ближайшее время.

Валерий наклонил голову.

- Как прикажете, мой император.

Диокл хмыкнул.

- Больше ничего не хочешь сказать?

Валерий честными глазами пятилетнего ребёнка посмотрел открыто в лицо президенту.

Глава 4

В палату вошёл, точнее сказать, влился, как струя холодного ветра в натопленный дом, круглый мужчина немного ниже среднего роста в больничном белом халате, накинутом поверх льняного костюма, пошитого не у самого лучшего портного Иерусалима Иннокентия Шварцмана-Минского, к которому приезжают шить костюмы из самых отдалённых уголков Римской империи и государства израильского, а у одного из его многочисленных конкурентов, содержащего мастерскую по пошиву мужского платья где-то на пыльной окраине города. И верно, в таком вот костюме от самоучки-кутюрье, в брюках с манжетами, давно вышедшими из моды, и в длиннополом пиджаке на три пуговицы с накладными карманами и кокеткой на спине, никто ни за что не признает одного из главных политических представителей тайной службы протектората Израиля департамента государственной безопасности, господина Аарона Лемке. Подумают, мол, идёт обычный, скудельный мужичок, со средним доходом.

Дверь сама закрылась за господином Лемке или кто-то из медицинского персонала прикрыл, не понятно. Но поднявшийся с его посещением сквозняк как-то быстро утих.

Адина так и застыла на месте. Матвей и Беня медленно поднялись со стульчиков. Павел тоже изобразил движение, должно быть обозначающее порыв сорваться с кровати и вытянуться во фрунт, не смотря на боевые ранения.

Господин Аарон Лемке махнул свободной правой рукой, левой он держал среднего объема кожаный портфель, формой подозрительно похожий на бочку, мол, не напрягайтесь. Содержимое тоненько позвякивало при ходьбе. Подошёл к кровати и критически посмотрел на пустой импровизированный столик, остатки вина в стаканах и подозрительно прокашлялся.

- Господа офицеры, как говорят наши французские друзья и коллеги, пить вино, пока солнце не поднялось в зенит – не комильфо.

Матвей не сдержался.

- Господин Лемке, насколько я могу судить о французах, они пьют вино всегда, даже когда его пить не хотят.

Аарон Лемке пытливо посмотрел в сторону своего подчинённого, будто вспоминая, где и когда увидел его в первый раз.

Матвей не растерялся и продолжил:

- Они по этому поводу пословицу придумали: бутылки открыты, вино нужно пить.

- Точно?

Матвей и тут нашёлся:

- За точность не ручаюсь. Не силён в языках!

Матвея поддержал Павел:

- Зато знает толк в вине.

Вступил в беседу Беня:

- Это тоже немаловажный штрих в характере человека.

Аарон Лемке, начальник департамента государственной безопасности израильского протектората Римской Империи довольно рассмеялся. Только смех больше походил на хрюканье, на что никто не обратил внимания. Люди культурные, сами не без недостатков, они смотрели сквозь пальцы на странные привычки своего шефа.

- Хорошо выкрутились, - поздравил он. – Действовали исходя из ситуации. – Затем посмотрел на Адину. – Доченька, побеспокойся, пожалуйста, чтобы в ближайшее время нас не беспокоили.

- А если… - Адина с трудом поборола волнение, но до конца с ним так и не справилась.

- Доченька, - ласково повторил господин Лемке, - никаких «если». – И так посмотрел на неё, что бедная девушка не знала, то ли плакать от счастья, что такой человек пришёл в её дежурство, то ли тоже плакать, но по другому поводу. – Un questions suis gentil¹? – спросил начальник департамента.

- Un questions sont un monsieur², - пролепетала, побледнев лицом, девушка.

- Вот и ладненько, - успокоил её Аарон Лемке и подбодрил: - Ступай на пост, голубушка!

Девушка удалилась, тихо ступая по полу, вышла, аккуратно притворив за собою дверь.

- Ну, что ж, - начал решительно господин начальник Лемке, - вот мы сейчас и проверим, насколько французы правы в своих пословицах, - и выставил на импровизированный столик первую бутылку «Санджовезе». – Попробуем, какова на вкус кровь Юпитера…

Не прибегая к помощи штопора, выбил пробку коротким ударом ладонью по донышку и, не пролив ни капли, разлил по стаканам. Матвей и Беня восторженно выразили одобрение, наверняка не ожидавшие от прямого начальника такого мастерства откупоривания винных бутылок. И как далеко до его мастерства разрекламированным знаменитым мастерам сомелье, манипулирующими хитроумными приспособлениями, на потребу публики с проворством древних факиров вытаскивающих из узких горлышек пробки, нанизанных на витые острия штопоров. Парочка простых уверенных движений настоящего немногословного мужчины, уверенного в том, что он делает и что делает хорошо. Только на Павла сей пассаж не произвёл

1 Вопросы есть, милая? (франц.)

2 Вопросов нет, господин. (франц.)

должного впечатления. Уж кто как ни он был знаком с истинными мастерами

дела, которые иногда по исконно приобретённой привычке творить чудеса со спиртными напитками проводили беспробудные ночи в камере.

- За что выпьем? – поинтересовался Матвей.

Аарон Лемке вдруг задумался, Беня напустил на лицо густого туману раздумывания. Павел высказал, казалось бы, только одного его касающийся тост, но имевший отношение и к его новым товарищам.

- Давайте выпьем за нашу прекрасную Родину.

Аарон Лемке просветлел лицом, минуту назад на котором имело место быть мрачная туча умственной работы.

- А ведь Павел прав, - радость слышалась в каждом его слове. – Пить нужно всегда и повсюду за нашу Родину!

Стаканчики поднялись вверх. Смакуя каждый глоток, выпил свою порцию господин начальник. Матвей пил, причмокивая губами и закатив под лоб глаза. Беня делал маленькие глотки, от удовольствия двигая ушами. И только Павел, по укоренившейся привычке, одним махом осушил маленькую ёмкость, так и не почувствовав в очередной раз большой разницы между забродившим виноградным соком и вином, справедливо остерегаясь диспепсии.

Матвей и Беня не обратили внимания на реакцию друга. А вот для господина начальника ничто незамеченным не осталось и мимо не проскользнуло.

- Понимаю, понимаю, - тоном наставника произнёс Аарон Лемке. – После тех чудодейственных угощений, которыми потчевали в Дамаске…

Павел перебил.

- Прошу прощения, господин начальник, - стараясь держаться в рамках приличия, - какое отношение к вину имеет Дамаск? Друзья прожужжали им все уши. Вот и вы… Сговорились, что ли?..

Аарон Лемке помассировал переносицу.

- Ваша тайная миссия в Дамаске, вот уже который день подвергается тщательному рассмотрению аналитиками из отдела планирования спецопераций. Обсуждать детали не имею права. Ваши друзья не имеют доступа. Гриф секретности без срока давности. – Господин начальник сжал пальцы несколько раз. – У нас будет возможность обсудить эту тему наедине. А пока, что говорят французы, Матвей, вино откупорено…

Матвей быстренько закончил фразу:

- … его нужно пить.

Повторить фокус начальства решили Матвей и Беня. Били долго и упорно, но только поотбили ладони и быстро сдались. Не прибегая к фокусам, Павел штопором открыл бутылку и наполнил стаканы.

- У меня тост, - сказал он.

- Ты сегодня просто фонтанируешь мудрыми изречениями! – вставил слово Беня.

- Интересно послушать, - произнёс Матвей, - что на этот раз скажешь.

Аарон Лемке кивком головы выразил согласие с общим мнением.

- Не буду оригинальничать, - начал Павел. – Моё пожелание таково: пусть споры по любому вопросу не перерастают в кровопролитную конфронтацию.

Если есть вход, обязательно найдётся выход.

И снова, в один присест осушил стакан.

- Кажется, один грек решил сложную ситуацию просто и изысканно – разрубил мечом узел скопившихся проблем, и всё встало на свои места.

КНИГА «ВАВ»

Глава 1

Гражданская версия армейского внедорожника «Бовис-Ц¹» на крейсерской скорости неслась во главе колонны из шести автомобилей по пустому шоссе, пересекающему извилистой лентой бесконечные пески. Жаркое солнце пустыни невыносимо припекало, едва поднявшись над горизонтом. Павел посмотрел на часы: на циферблате всего шесть часов утра. Проведенная без сна ночь никоим образом не сказалась на его самочувствии. Он был, как обычно собран, сосредоточен и настроен на выполнение поставленной задачи. Тонкая пластиковая папка с оттиском «Совершенно секретно» лежала на коленях. Он в который раз раскрывал её и читал содержимое трёх листов бумаги с золотисто-синим тиснением орла, герба и символа Великой Римской Империи. В одной лапе зажат меч, в другой – лавровая ветвь. Меч и ветвь можно толковать двояко: к миру через принуждение или спокоен, когда вооружен.

Автомобиль вильнул в сторону. Из-под колес бурой тенью выскочил какой-то зверь.

- Внимательнее! – рассердился Павел.

Водитель виновато улыбнулся.

- Господин капитан, извините, - произнёс он, - косуля… Откуда она тут взялась, ума не приложу! Не давить же её?

- Следовало бы, - бросил, отходя, Павел. – Следи за дорогой.

Он раздосадовался не на водителя и не на бедное животное, он очень не любил, когда что-либо отвлекает его от размышлений. А ведь именно сейчас он сидел и думал о предстоящей операции. Ему выпала нелегкая задача скомпрометировать главу общины зарождающейся религии перед глазами последователей, но и вызвать недовольство их действиями среди остальной части горожан. Действовать напролом, как кабан, прущий через заросли не в его духе. Он любил выстраивать тонкие ходы и комбинации, а на этот раз даден прямой указ – уничтожить. Хотя, с чего бы ему жалеть этих христиан? Что за корысть? Да и нужно ли лишний раз проявлять терпимость там, где

1 Bovis – бык (лат.)

должен суровым голосом закаленной стали говорить меч справедливости?

Приказано действовать без жалости, выжигая калёным железом, значит, будем махать, образно говоря, мечом направо и налево. Да и предыдущая акция, где он отличился, заставила любителей словесных арабесок увидеть в нем непреклонного борца с любой ересью. Павел закрыл глаза и живо представил, как будет действовать в Дамаске.

Внезапно водитель громко вскрикнул. Машина снова вильнула в сторону. Павел ударился головой и плечом о дверцу, открыл глаза. Водитель с перекошенным лицом сидел, широко открыв рот и уставившись остекленевшими глазами в лобовое стекло. Кривясь от боли в теле, Павел посмотрел в стекло. Перед его взором, пульсирующим ярко-лазурным светом с красно-золотистыми краями, висел огромный шар. Он и машина быстро приближались друг к другу. Водитель от страха не шевелился, сжав пальцами кожаную оплётку руля. Какое-то время спустя машина вошла в область яркого свечения. Неведомая сила пригвоздила тело Павла к креслу. Лишила возможности сопротивляться. Он с упорством пытался пошевелить рукой или ногой, но в ответ острая боль пронзала мышцы, отдаваясь в затылке и позвоночнике. Очередная попытка надавить плечом на дверь, чтобы её открыть привела к полной потере сознания. Последнее, что он увидел, как из середины яркого огненного облака навстречу ему выплыла капсула более яркого свечения.

Осознание, что он осматривается по сторонам пришло также внезапно, как и падение в бездну. «Где я?» – подумал Павел. Непривычное ощущение подвешенного состояния, будто качаешься на качелях всё время, находясь в верхней точке. Исчезла боль и посторонние ощущения. Вокруг только ослепляющая белизна да быстрые промельки сине-лазурного цвета. «Что ты гонишь меня?» - вдруг услышал он и повернулся на голос. Неожиданно в плоть вошло жало боли, которая лишила дара речи. «Что ты гонишь меня?» – повторил кто-то проникновенным голосом. «Кто ты? – с трудом выдавил из себя Павел. – Как мне тебя называть?» «Имя моё тебе неизвестно, - услышал он. - Какая тебе в нём корысть?» Павел почувствовал внутреннее смятение. «Что со мной?» «Ничего того, что могло ожидать за причинённые страдания». «Кому?» «Подумай, с кем был в последнее время груб и жесток». Павел смутился, жидкий металл смущения проник в его сердце и в сознание; холодная, ледяная мгла охватила душу. «Вспомнил?» «Нет!» Снова неописуемый ужас раскаяния охватил его, дрожь сотрясла тело, и ему показалось, как нечто нежное, сформировавшееся в небольшой клубок вышло из сердца небольшим мягким свечением. Затем Павел ощутил лёгкое тёплое прикосновение к затылку, и красочная картинка из детства возникла перед глазами. Мама готовит на кухне, и ароматные волны приготовляемой еды растекаются по дому. Папа возится с машиной в гараже. Оттуда доносятся звуки музыки из приёмника и слышен лязг ключей. Затем картина из детства сменилась другой. Пыльная буря застала их посреди пустыни. Поднятый ветром песок соединил небо и землю плотной песчаной занавесью. Сквозь жёлтый сумрак едва виднелась вытянутая рука. Павел вспомнил – сжалось сердце – как позвал отца и мать и звук его призыва утонул в песчаной глухоте…

«Вспомнил!» – захотел крикнуть Павел, но что-то тёплое легло на уста и не дало излиться словам наружу.

«Следуй за мной, - пригласил его беседующий с ним. – Ступай без страха». Интуитивно Павел почувствовал тепло протянутой ладони. Ухватился за неё обеими руками. Полёт длился целую вечность, так показалось ему, на самом деле не прошло и минуты, как он оказался высоко в небе посреди густых облаков. «Видишь?» – обратился к нему незримо беседующий с ним. «Да». «Это царства, коими владею». Павел переместился левее. «В моём владении всё, что на земле и под землёй», - они опустились в мрачные глубины земли, долетающие языки багрового пламени, прорывающиеся наружу сквозь узкие и широкие трещины, окрашивали каменные серые стены в гнетуще-красные тона. «В моём владении всё, что на воде и под водой», - быстрее птицы Павел полетел над спокойными и бурными водами, бесконечными водными просторами, касаясь кончиками пальцев рук воды, затем опустился под воду и узрел все богатства, что таили в себе подводные царства. «В моём владении всё, что в небе и выше», - дух у Павла захватило от того, с какой скоростью он вознёсся в небо, и ещё более захватило его дух зрелище увиденных просторов небесных. Птицы малые и большие стаями и поодиночке мерили пространство между облаками и между собою, соревнуясь, кто быстрее долетит к намеченной цели. Он увидел, как сгущаются тучи и как из них в сильном грохоте выскакивают молнии и проливается на землю дождь. Затем его подняло выше, и он увидел мириады звёзд. «И этим ты тоже владеешь неразделимо? – спросил он незримо беседующего с ним, - всем этим великолепием и красотою?» «От края, не имеющего начала и до края, не имеющего конца – это всё принадлежит мне. Я один этому хозяин». «Безраздельный?» «Хочешь спросить, придёт ли кто на смену мне? Так выслушай, придёт; но свидетелем этому не будут живущие ныне и внуки их внуков не узрят пришедшего на смену. Даже я, попирающий вечность, не узрю сей торжественный час». «И что же делать?» «Жить». «Как?» «Как велит сердце: по справедливости». «Что будет затем?» Ответа Павел не услышал; он снова полетел с устрашающим ускорением вниз. Бесконечные звёзды слились в сплошные красочные потоки. Небеса превратились в плотную синюю воздушную массу, сквозь которую ему навстречу стремительно неслась земная бездна пугающая своим мрачным чёрным зевом.

- Господин капитан, господин капитан, - услышал он встревоженный голос водителя. – Что с вами?

- Где он? – еле шевеля губами, спросил Павел.

- Кто, господин капитан? – рядом возник сержант сопровождения, - кто он? О ком вы говорите?

Павел поднялся с земли, отряхнул прилипший песок.

Его слегка потряхивало и тошнило. Перед глазами стояла ужасающая картина стремительного падения из космической бездны в земную пропасть.

- Ни о ком, сержант, - Павел сразу взял себя в руки и ответил резким командным голосом. – Проверить личный состав и доложить о случившемся.

Несколько минут спустя ему доложили, что с личным составом не произошло никаких перемен. Что внезапно налетела пыльная буря, несвойственная этому времени года, которая привела к некоторой задержке в пути.

- Прикажете следовать дальше, господин капитан? – вытянулся в струнку сержант.

- Мы возвращаемся? – удивился сержант. – На базу?

Павел отрицательно покачал головой.

- Мы возвращаемся, - сказал он и после паузы добавил: - Вперёд в Дамаск.

Глава 2

- Знание истории полезно для грамотного человека, - Аарон Лемке похвалил Павла. – Не всегда проблемы решаются успешно таким радикальным образом. Иногда лучше находить иные пути, ведущие к той же цели.

- Деликатно решать острые вопросы удел дипломатов, - подумав, сказал Павел. – Думаю, вы пришли не только выразить своё отношение к моему знанию истории и узнать о состоянии здоровья. Нечто более срочное и безотлагательное привело вас сюда.

Матвей и Беня сидели и смотрели во все глаза то на шефа, то на друга, слушали их осторожную словесную перепалку и думали, если не каждый о своём, то уж об одном и том же – не запах вина привёл его. Их опасения нашли подтверждение в ближайшие минуты.

Аарон Лемке внезапно переключил внимание на Матвея и Беню.

- Господа офицеры, вам не кажется, что ваш визит несколько затянулся, – сказал он спокойно тем тоном, против которого возражать желания не возникает. – Проведали друга. Это очень хорошо. Справились о здоровье. Узнали, что выздоровление идёт прогрессивно. Сие тоже с вашей стороны крайне положительно.

Матвей и Беня моментально вскочили со стульчиков. Шеф лишь шевельнул лениво пальцами.

- Без спешки, господа, без спешки, - предостерёг он их от стремительных действий. – Не дай бог, выскочите из палаты, как из сауны в бассейн, что подумает медперсонал. И случайные посетители.

Матвей и Беня опустились на стулья.

Аарон Лемке улыбнулся и заметил, что вот так гораздо лучше. Пожелал не затягивать прощание, напомнив вспомнившуюся пословицу, что долгие проводы лишние слёзы. Друзья в полном молчании по очереди пожали руки Павлу и под его взглядом вышли из палаты. Только Беня на пороге обернулся и показал крепко сжатый кулак. Жест, знакомый и понятный во всём мире.

Адина едва не поскользнулась на полу под строгим взглядом господина начальника и застыла с раскрытым ртом, уставившись на обоих мужчин.

- Что угодно, милая? – прекраснейшая улыбка из большого набора улыбок украсила лицо Лемке.

Адина в растерянности быстро посмотрела по сторонам, будто ища оставленную вещь, но так и не найдя, не нашлась что сказать.

- De une peur contractèrent une bavarde un poissons¹? – господин Лемке расточал любезность.

- Voulut apprendre sont un souhaits personnels², - пришла в себя медсестра и чисто по-женски быстро поправила сбившийся набок ярко-белый колпак, расправила несуществующие складки на халате и непринуждённо улыбнулась.

- Malheureusement ou contre une joie est³! – улыбка прилипла к лицу Аарона Лемке.

- Une causerie agréable un monsieur⁴! – ослепила мужчин восхитительно белыми зубами Адина.

От девушки в палате остался лёгкий аромат парфюмерии.

- Вот так проходит земная жизнь, - горько вздохнул Лемке. – Мимо прекрасных женщин, мимо увеселительных прогулок и развлечений с родственниками.

Павел понимал, что шеф ожидает ответа. Но лучше золота, почёл серебро и промолчал.

- Правильно, - будто прочитал его мысли Лемке. – Молчащий услышит больше.

Внезапно Павел снова ощутил в затылке давящую ледяную тяжесть. В ушах послышался свист, будто ветер вдруг задул в проводах, и перед глазами возникла пугающая бездна яркого света. Резко в палате пахнуло сухим раскалённым ветром, в нос ударила разгорячённая волна жара от плавящегося от солнечного зноя песка и противный скрипящий звук пыли на зубах. Он увидел себя и в то же время он понимал, что к тому, сидящему в автомобиле, не имеет никакого отношения, что на тот момент он и тот совершенно чужие люди. Несмотря на полное физическое сходство, было нечто, делавшее их разными. Резкий крик заставил Павла смотреть вперёд, где за стеклом автомобиля разворачивалось фантастическое представление. Огромное сияющее облако, заполнившее собою пространство и более яркая капсула внутри и исходящими из неё таинственными эманациями.

1 От страха заразились болтливостью рыб?(франц.)

2 Хотела узнать, будут личные пожелания?(франц.)

3 К сожалению или к радости, нет.(франц.0

4 Приятной беседы, господин.(франц.)

Волшебное зрелище полностью захватило его внимание, и только сильная встряска автомобиля вывела его из экспрессивной прострации. Он услышал обращавшийся к нему голос…

- Павел, - кто-то сильно тряс его за плечо, - Павел, вам плохо? Вызвать доктора?

Поводя по сторонам широко открытыми глазами и часто моргая, Павел отрицательно качнул головой и сообщил, что на какое-то время впал в состояние краткого сна и с извиняющейся улыбкой закончил, что причиной тому полученная травма и лёгкое физическое недомогание. Аарон Лемке сочувственно покачал головой.

- И всё же, отлаживать наш разговор, ради которого я прибыл сюда, - уверенно начал он, - смысла нет. На кону стоит целостность нашего государства. Да, да, да, - подтвердил он, увидев удивлённый взгляд Павла, - ты не ослышался. Нашего государства, входящего временно в состав империи. Что поделать, мой друг, такова участь всех малых народов, терпеть гнёт сильного старшего брата. Не стоит при этом забывать о том дне, который принесёт нам на крыльях птицы свободы независимость. Остаётся только терпеливо ждать этот час. Время кровопролитных мятежей и восстаний прошло, когда кровь сыновей и дочерей Израиля лилась рекой. Сейчас каждая капля крови на счету. Это не трусость, это политика. Если всех нас перебьют в сражениях, а нас сейчас крайне мало, какая от этого корысть нашей родине, нашему Израилю? Кому останутся эти прекрасные земли, где, как выражались поэтично наши предки, течёт молоко и мёд? Кто будет владеть этим неисчислимым богатством? Ответа на этот вопрос полностью не знаю ни я, ни ты; нам остаётся верой и правдой служить императору, приближая час свободы нашего народа. Вот теперь я подошёл к самой сути посещения. От императора Диокла, этого прогрессивного и авторитетного человека зависит перечисленное мной. Он дальновидный политик, крупный реформатор, но, как частенько бывает, его начинания не находят отклика в стане его сообщников и начинает зреть бунт.

- Вы хотите сказать, господин Лемке, - Павел сосредоточился на словах, - что нашему императору угрожают смертью?

Аарон Лемке развёл руки в стороны.

- Увы, мой друг, история многих поколений императоров строится на том, что одного снимают, часто лишая головы, и садится другой, с чувством обречённости считая дни до своего падения. На этот раз мы должны предотвратить заговор и не дать погибнуть идее свободного израильского государства.

Слова Павла остались невысказанными по причине сильного шума за окном, вслед за которым в палату влетел песочно-зелёный небольшой металлический предмет. Лемке мгновенно соскочил со стула, крикнув, что это граната, и потянул за собой Павла в санитарное отделение в палате. До взрыва оставались считанные минуты. Но Павел внутренним чутьём не почувствовал исходящей от предмета угрозы.

- F-1, осколочная граната, - сказал Павел, подняв её с полу. – По всей видимости, учебная. Смотрите, внутри послание для нас, - Павел разобрал опасный предмет.

Лемке спросил, что там написано и снова, как ни в чём, ни бывало сел на стул. Павел развернул небольшой тетрадный листок, пробежал глазами текст и усмехнулся.

- Что-то серьёзное? – поинтересовался Лемке.

Павел протянул ему листок.

- Чушь какая-то, - прочитайте сами.

Лемке взял лист.

- Мы, партия освобождения Родины Новые Филистимляне, заявляем о том, что борьба с узурпаторским императорским режимом не окончена. Она входит в новую стадию – тотального террора. Земля будет гореть под ногами захватчиков. – Лемке окончил. – Вот такие сюрпризы каждый день находят наши сотрудники под дверями своих домов.

- Такая партия существует на самом деле?

Лемке отмахнулся.

- Бог с вами, они плодятся, чуть ли не каждый день, но теперь-то вы понимаете, что угроза императору не мнимая. Как знать, может за ширмой очередной кукольной партии, чающей свободы и мечтающей о борьбе, скрывается серьёзная организация, имеющая далеко идущие планы. И в их руках не ручки с бумагой. А настоящее оружие. – Лемке указал взглядом на гранату. – Показательный пример.

В палату ворвались вооружённые охранники.

- Всё в порядке, - остановил их Лемке. – Что произошло на улице?

Старший наряда сообщил о задержании мальчишки лет двенадцати-тринадцати. Это он сначала бросился через дорогу, чем вызвал небольшую пробку, а затем воспользовался замешательством и кинул в окно гранату.

Старший наряда протянул руку.

- Учебная, – пояснил Лемке, - но всё равно, выводы сделать необходимо.

- Учебная? – не поверил старший и в этот момент из гранаты повалил серый удушающий дым.

Когда ветер вытянул остатки дыма из помещения, старший наряда усмехнулся криво и сказал, что граната, действительно, учебная.

- Возьму с собой, - заявил он, уходя, - для коллекции.

Пару минут в палате хозяйничал медперсонал. Суетились доктора, медсёстры и санитары.

- Видите, сколько шума из-за пустячной проблемы, - заметил Лемке Павлу. – А что будет в масштабах страны?

- Катастрофа.

- Наша цель её предотвратить, поэтому, Павел, как офицер внутренней службы, вы отправитесь с тайной миссией в метрополию, - Лемке встал и подошёл к окну. – Действовать будете не один. Собрана группа прикрытия из опытных специалистов. Завтра приступаете к изучению материалов. Заодно физически восстановитесь. Валяние на больничной койке разнеживает мужчину.

***

И снова, как и тогда на перевале, так и сейчас, ледяная боль атакующей грозной снежной силой наполнила небольшое пространство больничной палаты, выстудив сердце и воздух. И снова, как и тогда на перевале, учащённо забилось сердце от прилива адреналина в крови…

КНИГА «ЗАИН»

Глава 1

Прогулочный паром «Солнечная Романия» после пятидневного морского путешествия и захода в порты по маршруту следования, медленно заходил в главные морские ворота Великой Римской Империи в Неаполе Порто ди Масса.

Город наплывал на паром. Паром вливался в город.

На верхней палубе собралась почти вся публика пассажиров первого класса. В воздухе над городом, портом и морским судном отчётливо витали сложные петли запахов морской воды и праздничного настроения. Тонкие флюиды восхищённых женских восклицаний и радостных возгласов детей. Необыкновенная какофония счастья, присущая спонтанному проявлению естественных личных чувств. Мужчины, чопорные и невозмутимые главы семейств, рядом с супругами и чадами хранили напускное равнодушие к происходящему. Но по незаметным признакам от внимательного взгляда постороннего наблюдателя не ускользнул тот факт, что за маской индифферентности умело, скрыто взволнованное состояние, сглаженное принятием расслабляющего действия чисто в медицинских целях крепкого алкоголя.

На первой палубе, где путешествовали представители второго и третьего классов, царила та же праздничная атмосфера. Восторженные крики детворы и аханье простолюдинов разительно не отличало их от тех, кто находился палубой выше.

Все пассажиры парома с восторгом смотрели на приближающуюся панораму южного приморского города. Крики чаек вносили определённый красочный флёр в общую картину торжества.

- Вот и закончилось наше первое в жизни морское путешествие, - как можно ласковее обратился Захария к жене. – Понимаю, качка сильно отразилась на твоём здоровье. Потерпи ещё немного.

Миръям вымученно улыбнулась. Её бледное лицо озарилось тайным светом. Морская болезнь её, впервые совершившую морской вояж, замучила откровенно.

- Рядом с тобой не страшны никакие трудности. Они кажутся слабыми отголосками отбушевавшей грозной бури.

Растроганный до глубины души словами супруги, Захария нежно поцеловал Миръям в губы.

- Мы прибыли. Сейчас сойдём на берег и тогда отдохнём у наших друзей. Пока же попробуй отвлечься. Посмотри, как великолепны виды города, - попросил он жену. – Или начни считать…

Миръям громко прыснула, чем невольно привлекла к себе внимание стоящих рядом. На них с супругом посмотрели как на каких-то варваров, не сумевших проникнуться красотой и мощью цивилизованного мира.

- Верблюдов, что ли, милый? Ведь я не уснуть не могу, - подавив в себе очередную порцию смеха, произнесла Миръям. – Мне всего лишь нездоровится.

Под бодрые и весёлые звуки портового оркестра, усиленного динамиками громкоговорителей, «Солнечная Романия» пристала к пирсу.

На палубе засуетились матросы и вахтенные. Дежурные старшие и младшие офицеры в белых нарядных кителях церемонно ходят среди пассажиров. С некоторыми перекидываются парой-другой фраз, с другими увлечённо о чём-то спорят. Детвора, предоставленная самой себе, сновала между ног взрослых с радостными взорами в восхищённых глазах.

На пирсе в это время колыхалось огромное море встречающих. Пёстрое и разнообразное море, уже не штильное, но пока что и не штормовое. Звуки людских голосов и оркестра слились воедино, и торжественная церемония встречи плавно переросла в неотрепетированный спектакль. Где каждый исполнял свою роль не по сценарию, а импровизировал на ходу. При этом творчески и увлечённо фантазируя.

Крики приветствий смешивались со звучавшей мелодией и подхватывались ветром. Музыканты старались изо всех сил, надувая щёки и пунцовея лицами, но справиться со стихией людского празднества им оказалось не по силам.

Красавец паром, чудо инженерной мысли, белоснежный, как крылья чайки, мягко уткнулся носом в пирс. Небольшая волна вибрации прошла по металлическим конструкциям, объявив об окончании путешествия. Матросы вахтенной службы сноровисто спустили аппарели для съезда транспорта и широкие сходни для пассажиров.

Каждый из сходивших на землю горячо благодарил капитана или помощника за прекрасно проведённое на борту «Солнечной Романии». Мужчины жали руки. Женщины кокетливо улыбались, прикрываясь от нещадно палящего солнца летними зонтиками. Дети юлами крутились на палубе и смотрели вниз, на пирс, где первые счастливчики обнимали своих родных и уходили к поджидавшему транспорту. Кое-кто из более сметливых мальчуганов сумел несколько раз, пользуясь суматохой, сойти на берег и снова подняться на борт судна.

Захария предложил Миръям вместо толкотни, возникающей на трапах, дождаться уменьшения пассажиров и тогда уже сойти на берег.

- Мы прибыли, сердце моё, - обратился он к супруге. – Спешить некуда.

- Нас встретят?

- Представитель местной общины предложил свою помощь.

- И?

- Я отказался.

- Почему? – возмутилась Миръям. – Мы совершенно не знаем города. Можем заблудиться!

Захария покачал головой.

- Нет, - сказал он и показал небольшой лист бумаги. – Есть адрес. Язык до места доведёт. Посмотри вокруг, сколько доброжелательных лиц, неужели они откажут в помощи прибывшим в их город гостям?

Ждать пришлось долго. И большое количество трапов не показатель для судна, что пассажир обязательно должен нестись вприпрыжку с борта на землю.

С небольшим багажом, невелик скарб у живущих, постоянно меняющих место жительство людей, Захарий и Миръям, подталкиваемые сзади нетерпеливыми пассажирами, сошли на бетонный пирс.

Густой людской поток на пирсе мельчал. Кто-то искал родных и знакомым, кое-кто громко кричал от радости, что наконец-то встретились. Маленькие и средние группки народа постепенно расходились. Одни устремлялись на остановку общественного транспорта. Другие старались быстрее добраться до стоянки такси. Третьи важно шествовали в окружении слуг и охраны на охраняемую автостоянку, интересную новинку, недавно культивируемую правительством. Все доходы шли в государственную и городскую казну, минуя хватких дельцов от бизнеса.

В редкой массе пассажиров, кому спешить совершенно некуда, по причине, что он уже дома, Захария и Миръям вышли за ворота морского порта. Отойдя на небольшое расстояние, остановились.

Захария поставил чемоданы на землю и радостно посмотрел на жену. Потом направил взор на город.

- Salve, Patria! – горячо выдохнул он. - Gloria in cordibus nostris¹!

***

В общей массе скромно одетых пассажиров третьего класса по шатким сходням, держась за леера, спустился крупный мужчина в дешёвом льняном летнем костюме. Шёл он медленно и важно, не обращая внимания на шикающих идущих позади него сварливых женщин и нетерпеливых мужчин. Всего один раз он обернулся и, улыбаясь ехидно, поинтересовался, куда, мол, братия спешите, мы-то уже дома и продолжил путь.

1 Здравствуй, новая Родина! Славься в наших сердцах! (лат.)

С дежурящим возле сходней полицейским поздоровался степенно, непринуждённо поинтересовался здоровьем семьи и успехами на службе, чем вызвал ответную волну доброжелательности. И когда спросил, где находится стоянка такси. Полицейский вызвался его сопроводить. Он не только подвёл мужчину к остановке, но и посадил в такси, не обращая внимания на гомон ожидающих.

Таксист с почтением спросил пассажира, куда ехать. В этот момент заиграла автомагнитола. На волне 102.7 Римских новостей диктор взахлёб распинался об очередном празднике в храме Юпитера, о ярких и красочных торжествах и новом лицедейском представлении из жизни богов Великого Рима.

- Вот туда и едем, - произнёс пассажир весело и коротко хохотнул.

- На сатурналии? – переспросил водитель, испытывая трепет перед человеком, которого сам полицейский провёл и посадил в машину.

- Конечно! – хохотнул интересный пассажир и погладил себя по необъятному животу. – Давненько я не инспектировал молоденьких жриц! – и похлопал водителя по плечу: - Трогай, любезный!

Глава 2

Четвёртые сутки лил затяжной дождь. Водой с неба казалась, пропитана вся земля. Узкие улочки окраин Рима, где влачили своё существование нищие и представители криминальных профессий, стали похожи на весенние разлившиеся ручьи и реки. Низкие серо-свинцовые тучи давили на сознание и угнетали больше, чем бесполезное ожидание перед экраном плохо работающего телевизора. Кроме центральных имперских каналов и парочки коммерческих, с титрами «только для взрослых», эта старая рухлядь «Самсунг» ничего не принимала. И осыпанный табачным пеплом и облитый дешёвым ликёром «Амаретто» допотопный приёмник «Грюндиг» тоже не радовал качеством звучания. Единственное, что он хорошо и отчётливо выдавал слушателям, это треск помех эфира.

Со стула в тёмной и сырой комнате, служившей временным пристанищем, встал высокий худой человек, Федул. Это здесь он оказался впоследствии метаморфоз, вырвавших его из привычного ему мира в новый и чужой. Но что странно, он легко научился понимать здешнюю быструю речь, больше похожую на тарахтенье пулемёта.

Федул подошёл к тёмному окну и с трудом открыл форточку, дерево от сырости разбухло. Втянул жадно острым носом влажный и пахнущий испражнениями воздух.

- Какая гадость! – лицо искривилось в кислой гримасе, – что за жизнь, из одного дерьма в другое. Блин, из огня да в полымя!

Внезапно внимание привлекла серая мышь. Она выглянула из своего убежища – дальнего левого угла. Просканировала чёрными глазками помещение на предмет угроз и, ничего не обнаружив, пересекла по невидимой биссектрисе комнату и скрылась в правом противоположном углу.

- Вот кому жизнь в радость! – в сердцах бросил он, - бегай себе по комнатам. Прячься от кота, жри, соблюдая осторожность, сыр в мышеловке…

От красноречивого экспромта отвлёк скрип в замочной скважине. В комнату вошла старуха в грязном заношенном джинсовом сарафане на голое тело, в старых шлёпанцах на искорёженных варикозом ногах. На голове клубилась чудовищная матерчатая клетчатая повязка, не скрывая длинные седые клочья редких волос. Она прошла к маленькому столику и поставила на забывшую тряпку когда-то лакированную столешницу кофейник. Тарелку с печеньем. И направилась к выходу.

- Хочу на улицу! – властно произнёс Федул.

Старуха обернулась и уставилась на него единственным зрячим серым глазом с покрасневшими веками. Посмотрела несколько секунд и прошепелявила:

- Не велено!

Федул не сдержался и крикнул:

- Кем… кем не велено?

Старуха не повела и бровью на грозный окрик.

- Кем надо, тем и велено.

Федул снова бросил гневно:

- Что мне делать?

Старуха поскребла длинными ногтями подмышкой и снова прошамкала:

- Шидеть, шмотреть телевишор. Шлушать радио.

- И всё?

Старуха смачно высморкалась в большой клетчатый платок.

- Всё.

- Я хочу развлечений!

Старуха усмехнулась, обнажив редкие гнилые зубы.

- Шем тебе вот это, - она указала рукой на телевизор, - не рашвлещение…

Старуха закрыла дверь. Снова послышался скрип ключа в скважине. И затухающие шаги в гулком коридоре.

- Дрянь старая! – бросил он и вздрогнул. Ему не почудилось, он отчётливо расслышал женский голос, он с угрозой пообещал ему, как следует надрать тощий зад, случись он оскорбить её лет этак двадцать назад. И вздрогнул повторно, когда боковым зрением уловил появившуюся в углу справа от двери прозрачную тень. Она висела над полом. Развевались длинные прозрачные одежды. Затем тень начала приближаться к Федулу, и он услышал тяжёлые шаги ног, обутых в грубую крестьянскую обувь. Никогда не веривший ни в бога, ни в ещё какое проявление высших сил, Федул сложил из рук крест и выставил перед собой, как защиту.

У тени в районе лица обозначился рот и два пустых глаза. И следом раздался утробный грохочущий смех.

- Убери немедленно! – потребовало привидение. – Здесь это не работает…

***

- Долго ещё? – спросил мужчина, скрывающий тело длинным плащом и лицо под капюшоном.

- Буквально, пара метров, мой император…

- Тс-с!.. Сколько раз просил…

- Не буду.

- Ну, так сколько? – переспросил Диокл, это он прятал лицо в капюшон.

- Повторюсь, пара метров, - ответил Валерий Брют.

- Я это слышу на протяжении последних тридцати минут! – нервно произнёс Диокл.

- Так и есть, - спокойно ответил Валерий. – В этих местах, что пара метров, что пара десятков метров значения не имеют. Лабиринт окраин так запутан, что сам Плутон ногу сломает, и Цербер не выведет на верный путь.

- Не мог найти другого пристанища для своего проверенного лица? – смягчился Диокл; он не мог долго злиться и всегда быстро отходил.

- Рад бы, мой имп…

- Я просил!

- I аm sorry, boss.

Диокл усмехнулся.

- Всё умничаешь, да?

Ответ Валерия утонул в раздавшемся громе. В соседнем двухэтажном особняке вылетели окна, и в комнате погас свет. Послышался тотчас громкий крик, тоже утонувший в новом раскате грома, и Диоклу не удалось узнать, к кому обращался невидимый хозяин дома. Следом яркая молния ослепила глаза, отразившись в уцелевших стёклах, и дождь с новой силой полился с неба. Вода мигом поднялась выше щиколоток и Диокл, не смотря на новые ботинки, почувствовал неприятный холод. Щедро льющая с неба вода попала в обувь.

- Проклятье, проклятье, проклятье! – запрыгал на правой ноге Диокл и обратился к Валерию: - Ты-то чего смеёшься?

- Ты мне сейчас напомнил одного школяра, мой импера…

Диокл сверкнул глазами.

- Я просил не произносить здесь моего имени!

Валерий приложил руку к груди.

- I аm sorry, boss! – искренне повторил Валерий.

- Умничаешь, - съязвил Диокл.

- Стараюсь держать форму, - отпарировал Валерий.

- Это какую же?

- Лингвистическую.

Диокл собрался по этому поводу сказать, что думает, но поднявшийся ветер распахнул плащ и переменивший направление дождь косыми струями залил его с ног до головы. Валерий исхитрился как-то скрутиться комком, и дождевая шрапнель прошлась по его спине, оставляя впечатление настоящей свинцовой.

Произнеся волшебную мантру, коей научился у Валерия, Диокл прошёлся по всем степеням родства природной стихии, архитектора, так находчиво сумевшего запутать окраины, Валерия, втянувшего его в эту авантюру. И прочие факторы, сопутствующие любой неудавшейся сделке, Диокл успокоился. Затем сделал парочку дыхательных упражнений, эту практику привила Приска, и полное душевное спокойствие снова овладело им.

- Куда прикажешь идти дальше, мой друг? – с улыбкой поинтересовался он у Валерия.

Валерий не удивился произошедшей перемене, наклонил голову вправо и с почтением произнёс:

- Только вперёд!

Понемногу дождь стихал; холодные струи реже лились с неприветливого неба. Кое-где тучи разошлись, и в образованные окна проглянула скупая омытая дождём лазурь.

Всё дальше уходил рассерженный гром, сыпля скупо свой гнев напоследок.

Не так ярко блистала молния, не вызывая прежнего животного древнего страха.

Валерий взялся за мокрый плащ Диокла.

- Пришли? – спросил он с надеждой.

- Да, - лаконично ответил Валерий.

- Где?

Твёрдой рукой Валерий указал на скрытый в сизой мороси небольшой дом с мансардой, который был сложен из крупного камня с черепичной крышей и невысокой трубой над кровлей.

- Вот эта улица, вот этот дом.

Невысокая деревянная дверь, сработанная из плотно подогнанных толстых досок кедра открылась легко, без скрипа на смазанных петлях. В лицо пахнул из влажной темноты отвратительно-тошнотворный запах сырости и нетопленного помещения.

- Нам точно сюда? – остановился на пороге Диокл, глядя подозрительно внутрь.

- Более чем, - сказал и шагнул в сырое помещение первым.

Помянув про себя добрым словом Юпитера, который привёл его в это достаточно негостеприимное место, следом за Валерием вошёл Диокл, соблюдая определённую предосторожность.

- На второй этаж, - предупредительно сказал Валерий и пропустил Диокла. Едва ступив на первую ступеньку, он чуть не упал, столкнувшись, нос к носу со старухой, похожей на древнее привидение и невольно отшатнулся.

- Пропусти, Лойна, - сказал Валерий за спиной. – Это со мной.

Старуха сделала шаг в сторону, пряча за спину правую руку с зажатым в ней длинным заострённым стальным предметом.

Диокл быстро прошёл мимо. Валерий становился.

- Как чувствует себя наш гость?

Старуха пожевала ртом и прошамкала:

- Шпокойно пока что, не шуетливый.

Валерий сунул в руку старухи пару медных монет.

- Ступай к себе, нам надо поговорить.

Быстро нагнав Диокла на антресоли второго этажа, Валерий указал на вторую дверь справа.

- Сюда.

Дверь тихо отворилась внутрь комнаты. Федул открыл глаза, оставаясь лежать на кровати.

- Поднимись, - приказал ему знакомый голос и Федул быстро встал, настороженно смотря на посетителей.

Диокл вошёл в комнату. Валерий щёлкнул выключателем. Неяркий свет залил маленькое помещение.

Проморгавшись, Диокл внимательно рассмотрел стоящего перед ним мужчину и нерешительно протянул:

- Так это…

КНИГА «ХЕТ»

Глава 1

Тренировочный секретный центр особого подразделения тайной службы протектората Израиля департамента государственной безопасности В.Р.И. располагался не далеко в пустыне, как это должно было быть по всем правилам конспирации, а в самом центре Иерусалима. Невдалеке от туристических трасс и священных мест для религиозных паломников. Совсем рядом с историческими руинами древнейшего храма, откуда через неприметный лаз, загороженный тонкой дощатой дверью, обитой тонкой жестью и выкрашенной в неприглядный болотный цвет, и с табличкой, извещающей, что вход в служебное помещение запрещён, вёл низкий ход, прорубленный древними почитателями древних богов в скальной толще, прямиком в низкую комнату. В ней находился стоящий посредине алюминиевый стол, алюминиевые стулья. Под потолком висела лампа дневного освещения без плафона, часто моргающая. С противоположных стен друг на друга смотрели в скупой строгости две таблички с буквами «ПО». Расшифровывали их просто, приёмный покой, как в больнице.

Из комнаты вела всего одна дверь.

Через эту дверь в один прекрасный солнечный день, когда с моря дул свежий утренний бриз Павел прошёл по лабиринту прорубленных ходов и тоннелей и вышел в пустую комнату. Спустя минуту охранник, крупный как медведь, в чёрной шапочке на голове с прорезями для глаз, провёл Павла через дверь и сопровождал его, идя на шаг позади, Павел слышал его чистое ритмичное дыхание, до следующего поста.

Длинный коридор скупо освещался тускло горящими электрическими лампами. Жёлтый свет давал достаточно освещения, чтобы рассмотреть этот проход. Ровные оштукатуренные и покрашенные в светло-серый цвет стены и потолок, такого же цвета каменный пол.

Намеренно шаркая ногами через шаг-другой, Павел сделал вывод, что за помещением либо очень тщательно следят, либо очень редко пользуются. Желание прикоснуться рукой к стене в жёсткой форме прервал охранник, покрутив отрицательно головой. «Что ж, - подумал Павел, изобразив на лице ехидную улыбку, - на нет и суда нет».

Воздух был чистым, что привело к следующему выводу: помещение снабжено вентиляцией. Но пристальное рассматривание не дало результата. Если вентиляционные отверстия и были, то они очень умело, скрыты строителями.

Если бы не постукивание охранника по плечу, Павел так и продолжал идти дальше. Коридор тянулся далеко и его конец терялся в сером сумраке. Павел сдержал шаг и посмотрел через плечо назад. Охранник кивнул головой влево. Павел проследил его взгляд и увидел дверь. Он мог поклясться, минуту назад её там не было.

- Сюда? – переспросил Павел.

Охранник повторно кивнул и нажал на стену примерно в метре над полом. Сначала она слегка дёрнулась и на пару сантиметров отошла назад, затем плавно раскрылась.

Павел вошёл и остановился. Его встречал начальник господин Лемке.

- Проходи, - предложил он Павлу. – Присаживайся. Несколько формальных вопросов. Заполнение анкет. Сам понимаешь, уровень секретности и всё такое.

- Понимаю, - ответил Павел. – Одного в толк не возьму, зачем шапочки на головах? Это что, необходимая мера безопасности?

- Ты сам ответил на свой вопрос, - Аарон Лемке сел на стальной табурет. – Это святая святых нашей спецслужбы – архив, где собраны самые секретные документы за многие десятилетия разведывательной работы, часто с риском для жизни. Сколько есть желающих среди наших друзей и недругов проникнуть сюда и прикоснуться хотя бы краешком глаза к одной десятитысячной хранящейся здесь информации. И шапочка не метод скрыть лицо, чтобы тебя случайно на улице не узнали, это вторая кожа. Но здесь находится не один архив, но и суперсекретный полигон обучения секретных агентов. Здесь все носят не только шапочки. У каждого на груди нашит шеврон определённого цвета. Цвет – уровень доступа к секретной информации. Ты не заметил его на груди сопровождавшего тебя охранника?

- Кажется, над верхним правым карманом небольшая зелёная …

- Самый малый уровень доступа, - не дал высказаться Павлу господин Лемке. – У тебя, как и у меня, будет шеврон красного цвета – самый высокий уровень. Ну, думаю, достаточно вводных, пора переходить к делу. В первую очередь надень шапочку.

В последующие дни Павел усиленно тренировался в спортзале под руководством опытных тренеров военных боевых искусств в своей группе, состоявшей из трёх курсантов. В том же составе, а может, и нет, шапочки скрывали лица, и быть уверенным полностью нельзя, изучали методы красивого вранья, как для себя называл Павел эти занятия, это когда нужно говорить собеседнику не то, что ты хочешь сказать, а то, что он хочет услышать. Оценок преподаватели не ставили, они тоже, как братья-близнецы, все носили униформу без знаков различия и чёрные трикотажные шапочки на головах, но изредка говорили, что курсант имеет определённые успехи. На этом расточение похвал заканчивалось. Завтрак, обед, ужин – чётко спланированные мероприятия. За каждым курсантом закреплён закреплено место за определённым столом. Обслуживающий персонал бесшумно передвигался между столиками и расставлял приборы и посуду; затем приносили маленькие судки с пищей.

В редкие минуты отдыха в отдельной, на одного курсанта небольшой комнатке, где слева от входа располагался встроенный платяной шкаф, далее узкая койка, застеленная светлым постельным бельём, справа маленький стол, стул, светильники над кроватью и столом, Павел лежал с закрытыми глазами днём и думал о совершившихся с ним метаморфозах. Грустная элегия ностальгии охватывала его душу. Он ненадолго разрешал себе пустить мысленно слезу и сразу же брал себя в руки. Тяжелее приходилось ночью. Думы выстраивались в ряд и от отбоя и до подъёма стучались в мозг.

В одну такую ночь Павел снова почувствовал то ледяное ощущение в затылке и вдруг оказался посреди комнаты, залитой серебристо-лунным светом. В открытые окна они лился через неплотную преграду прозрачных шёлковых штор. Он втянул воздух. Приятно пахло ароматными палочками и тонкими ароматами восточных духов. Ветерок надувал пузырями шторы, игрался изящными витыми золотистыми шнурами и бахромой. У дальней стены стояла низкая широкая кровать, даже невысокий подиум. С потолка спускались прозрачными волнами тонкие покрывала балдахина. Вились вышитые узоры из переплетённых стеблей цветов с распустившимися бутонами и длинными острыми листьями.

Павел, аккуратно ступая, прошёл пару шагов и остановился. На кровати кто-то лежал. Через ткань сложно рассмотреть фигуру, но ароматы и запахи говорили за себя. Это была женщина. Ветерок внезапно сильно всколыхнул шторы и в комнату, мелодично звеня, просыпалась невесомая серебряная пыль и легла тонким слоем на предметы. Павел посмотрел на руки и заметил, что они тоже покрыты серебряной пылью.

Снаружи раздался тихий стук в ставню. Следом послышался еле слышный свист, похожий на пение некой птицы. Спавшая под балдахином женщина пробудилась, быстро вскочила с постели, накинула на плечи матерчатую накидку и вышла на свет. Увидев Павла, она вскрикнула, прикрыв рот тонкой изящной кистью. Он приложил палец к губам, прося сохранять молчание. А сам в это время рассмотрел хозяйку комнаты. Ею оказалась молодая симпатичная девушка с огромными серыми глазами, светлая кожа лица оттенялась иссиня-чёрными густыми локонами волос.

- Тебе мало погибших! – громким шёпотом гневно спросила она. – Ты пришёл за новой жертвой?

Павел немного опешил.

- Нет. Я…

- Нет? – переспросила девушка, - почему пришёл с оружием?

Павел посчитал её слова злой шуткой, но когда опустил взгляд, увидел на себе тёмно-зелёную форму. На поясе помимо кобуры с пистолетом штурмовой нож и в руках автомат неизвестной модели.

- Поверь, Мария, это простое недоразумение… - сам не зная почему, он непроизвольно назвал девушку этим именем.

Девушка вспыхнула лицом и стала ещё прекраснее.

- Ты разузнал моё имя, чтобы втереться в доверие. Ступай прочь, откуда пришёл и передай своим, что мы не проливаем крови и не сдаёмся.

Павел сложил руки на груди.

- Выслушай… просто выслушай меня. Я – это не я… то есть, это я, но не совсем…

- Ты морочишь мне голову, чтобы затем…

Павел покрутил головой.

- Какая же ты упрямая, Мария! – шепотом крикнул он, - выслушай, прошу тебя: я сам не знаю, как здесь очутился.

- Ха! – резко выдохнула девушка. – Сейчас кликну слуг, мигом вспомнишь!

Павел выпрямился и сказал спокойно:

- Зови. Что стоишь? Зови! Вон кнопка тревожного звонка. Нажимай смело.

Девушка в нерешительности застыла.

- Кто тот предатель, что рассказал про кнопку? Назови его имя, клянусь, он пожалеет, что родился на свет!

- Даже не сомневаюсь, - Павел развёл руки в стороны. – Ты так грозна и кровожадна, что египетские фараоны рядом с тобой груднички в подгузниках.

Девушку едва не разорвало от злости на месте.

- Так ты ещё работаешь на этих гнусных скарабеев?!

Павел тяжело вздохнул, наблюдая за движениями девушки, её характер заставлял следить за нею в оба глаза.

- Это просто фигура речи.

В руке девушки сверкнуло лезвие кинжала.

- Сейчас отведаешь фигуру стали!

Инстинкты и механическая память делают своё дело отлично. Независимо от развивающейся ситуации, Павел шагнул к девушке, одновременно ударяя ладонями по руке, держащей нож с двух сторон. Следом слегка ткнул указательным пальцем в ямочку возле груди. Коротко вскрикнув, девушка упала бы, но Павел подхватил её на руки и положил на кровать и крепко связал витыми шнурами кисти рук и стопы.

Минуту спустя девушка закашляла. Павел поднёс к её губам маленькую чашечку с водой.

- Выпей, Мария, станет легче.

Сжав плотно губы, девушка испепеляла его огненным взглядом.

- Да успокойся ты, - непроизвольно Павел погладил девушку по бедру. Она вся изогнулась, как змея. – Я пришёл не убивать.

- Зачем?

- Можешь не поверить, но я здесь очутился не по своей воле.

- По чьей же? – в голосе девушки сквозил сарказм.

Павел пожал плечами и неожиданно признался:

- Мария, я тебя люблю!..

- Что?

- Поставь меня печатью на сердце твоём…

Невидимая петля стянула горло. От резкой недостачи воздуха Павел выгнулся дугой на кровати, схватил руками объёмные плотные полупрозрачные стебли и с трудом развёл в стороны.

Тяжело дыша, он долго сидел на кровати и вспоминал свой сон. Девушка по имени Мария… где-то он видел эти выразительные серые глаза…

По окончании курса обучения, Павел снова встретился с начальником. Уже в другой обстановке. В огромном светлом кабинете на седьмом этаже управления.

- Осталось теперь ознакомиться с заключительной частью задания. В Рим едешь представителем крупной обувной фирмы. Она молодая и перспективная, ищет возможности расширения рынка и сбыта, изучения спроса. Фамилия по легенде – Сандлер. Павел Сандлер. Прежнюю – Ламдан – забудьте. Отправляетесь послезавтра на французском круизном лайнере туристической фирмы «Новель этуаль». Лайнер небольшой, более ста пассажирских кают разного класса. Завтра пойдём на пристань.

- С целью?

- С целью знакомства с кораблём.

- Издалека?

- Из окон камеры хранения.

Глава 2

Перед строем гладиаторов прохаживался худой и высокий мужчина, эдитор Сагитта¹. Сзади стоял в почтительном ожидании служащий, смотритель за исправным состоянием оружия, которого между собой гладиаторы называли Ассула².

1Стрела (лат.)

2 Щепка(лат.)

Сагитта хранил молчание. Молчали гладиаторы, гадая каждый на свой лад,

что за этим кроется. С солнечного неба падали тёплые лучи. Полный штиль усугублял жару, и на тренировочном дворе сгущалась духота.

Гладиаторы терпеливо следили за своим наставником и успевали бросать краем глаза взоры за копошащимися на высоких опорах рабочих. Они протягивали провода и закрепляли на консолях камеры.

- Для чего вся эта суета? – кивнул Мандибула в сторону рабочих, обращаясь к Бласу, еле двигая губами.

Точно так же ответил Блас.

- Следить за нами. Не валяем ли мы тут дурака, вместо того, чтоб выкладываться до потери сил на тренировках.

Вмешался Циклоп.

- Нам за это платят деньги.

Мандибула углом рта резко выдохнул воздух, выражая презрение.

- Циклоп, отсутствие глаза, не значит отсутствие ума. Сагитта будет сидеть в комнатке и смотреть за нами. Через громкоговорители подгонять к активным действиям. Ещё лучше, посадит туда парочку наблюдателей и из нашей скромной зарплаты отминусуется энная сумма систерциев.

Сагитта продолжал расхаживать перед гладиаторами, то смотря на них строгим взором, то равнодушно поигрывая небольшой копией стрелы, выполненной из красного дерева. Ходили слухи, что именно из-за неё он и получил прозвище сагитта – стрела. Это по версии одних. По рассуждению других, он слыл отличным стрелком из лука. Из ста возможных баллов выбивал на соревнованиях во время службы в легионе всегда именно сто. Третьи ничего не предполагали, потому что не раз получали стрелой между глаз за нерасторопность и нерадивость на тренировках и носили в душе лютую ненависть к Сагитте, желая при случае, если таковой выпадет, жестоко отомстить.

- Ох, не нравятся мне эти перемены, - посетовал Мандибула. – Ничего доброго от них не жди.

- Нам ждать в любом случае нечего, - отпарировал Гладий. – Хватай меч и вперёд развлекать жирную публику. Иногда так хочется засадить самый короткий меч в толстый зад какого-нибудь чиновника.

- Почему короткий? – удивился Мандибула. – И именно в зад, а не в брюхо?

Гладий сквозь зубы цыкнул слюной, незаметно, чтобы не заметил Сагитта.

- Чтоб мучился дольше.

Сагитта заметил дерзкую выходку Гладия, но сделал вид, что ничего не случилось. Случай наказать строптивца найдётся через несколько минут, а сейчас он ходил, сопровождаемый Ассулой, смотрел внимательно на гладиаторов. Иногда останавливался и смотрел пытливо на одного из мужчин. Тот тотчас говорил, своё прозвище, громко крича. Сагитта кивал головой, отвечал, что помнит его и все его заслуги на арене, и напоминал, что кричать, смысла нет, он, пока что, хорошо слышит.

Наконец, Сагитта остановился ровно посередине строя. Выпрямился. Сжатые в кулаки руки опустил по бокам. Глаза его сверкнули внутренним ярким пламенем, что предвещало как всегда что-то неопределённо положительное.

- Смотрю на вас и восхищаюсь! – на патетической ноте начал Сагитта. – Отличные бойцы. Хоть сейчас отправляй на поле битвы, крошить врагам империи черепа и добывать славу Отечеству.

Строй мужчин отозвался одобрительным гулом.

Сагитта поднял вверх правую руку, и наступила тишина, прерываемая звуком работающей дрели и разговорами монтажников.

- Но мы выполняем иную, более благородную цель нашего существования на этой миролюбивой земле Римского владычества. Какую, подскажите!

Строй снова отозвался слаженным ответом:

- Зрелища для граждан.

Сагитта важно улыбнулся.

- Стратегия наших правителей такова, что народ жаждет хлеба и зрелищ. Провиантом занимается другая структура. А вот на наши плечи возложена особая задача – зрелища. Но не простой мордобой с пусканием крови из носа или из разбитой губы. Это шалости шпаны в тёмной подворотне. Качественно поставленные зрелища, чтобы народ, отвлекаясь от других проблем, нёс нам свои динарии и сестерции. Чтобы не прекратился и не истощился этот звонкий медно-серебряный ручеёк. – Сагитта большим пальцем указал за спину. – Думаете, на кой хрен эти остолопы возятся, имитируют работу, тянут кабели, устанавливают антенны. Это продуманная цепочка последовательности событий. С этого дня камеры установлены не только в гимнастериуме, но и по периметру арены Колизея. Тренировки и сражения будут транслироваться не только по всей империи, но и по всему цивилизованному миру. Пусть каждый зритель видит, как тренируется его любимый гладиатор, как он храбро сражается на арене и пусть платит деньги.

- Каким образом? – спросил приземистый, с красным цветом лица гладиатор. – Как отразится на наших кошельках?

Сагитта ответил сразу же.

- Можно и не спрашивать имя человека, задавшего вопрос, не правда ли, Нуммита¹? – спросил Сагитта.

Нуммита покраснел ещё больше.

- Что молчишь, - продолжал Сагитта. – Аверсом покраснел, будто из печи вынули.

Нуммита решился ответить.

- Так, это, как его, ага, - начал он нерешительно, понукаемый тихими шепотками собратьев по развлечениям. – Денежный вопрос он завсегда стоит во главе любого модус операнди.

- Вот уж не ожидал от тебя такого глубоких знаний, - с деланным

1 от латинского nummus – монета.

восхищением произнёс Сагитта. – Деньги увеличатся. Создан имперский банк развлечений, где на любимого бойца зритель будет ставить деньги. чем больше ставка, тем больше прибыль. При условии, что ты, Нуммита, не облажаешься в очередной раз, думая о сестерциях, а не о работе.

Гладиаторы снова шумно загудели. Каждый из них приблизительно прикидывал, на сколько монет может увеличиться личный счёт, зная прекрасно свои возможности.

- Но принимая во внимание обветшавшую базу наших материальных средств, износ и амортизацию…

Мандибула бросил реплику:

- Ближе к цели, господин Сагитта.

- Поспешишь, Мандибула, вшей насмешишь.

Гладиаторы рассмеялись дружно, подначивая товарища и интересуясь, какая же такая красавица внеземной красоты наградила его столь изысканным царским подарком. Мандибула лишь раскраснелся, втянул в плечи голову и крепко сжал кулаки.

-Довольно! – прервал смех Сагитта, - я сказал – довольно!

Будто захлопнулась крышка сундука, смолк смех.

- Так-то лучше будет, - Сагитта повертел пальцами стрелу. – Можно продолжу или отложить на лучшее время.

Гладиаторы нервно напряглись. Они чувствовали себя намного лучше, когда эдитор кричал и метал молнии, грозился всем без исключения воткнуть куда следует раскалённый штырь. Тихий и приветливый тон означал начало больших неприятностей.

Сагитта обернулся к Ассуле и что-то прошептал. Ассула кивнул и тотчас удалился с поспешностью.

Затем снова обратил внимание на гладиаторов.

- Дорогие мои, лясы точить времени нет, но так уж сегодня мне хочется поговорить по душам, что не сидится, не стоится на месте, - он сразу поднял вверх руку с предостерегающим жестом. – Насчёт стула – это вербальная конструкция. Сейчас я скажу вам вот что…

Мандибуле было на всё наплевать, и он произнёс так, чтобы слышали все:

- Sagitta aequat ventum¹.

Эдитор Сагитта расцвел пионом.

- Ты прав, Мандибула, - послышались хлопки. – Это моя любимая пословица: «Sagitta aequat ventum». Была.

Сагитта завёл назад правую руку и взял принесённый Ассулой лук и стрелу с учебной насадкой. Наложил на тетиву стрелу и поднял лук медленно вверх. Гладиаторы затаили дыхание. Сагитта медленно повернулся вокруг себя и вдруг резко спустил стрелу в пах Мандибуле.

- Зачем? – захрипел, согнувшись пополам Мандибула. – Он же ещё мне пригодится.

1 Стрела летит с быстротой ветра (лат.)

В другой ситуации гладиаторы может, и рассмеялись бы, но не сейчас. В воздухе острыми кольями над головами повисла нешуточная угроза.

Сагитта потряс в воздухе луком.

- Это в системе развлечений прошлый век, к большому сожалению. Да, вот так. – Он развёл руки. – Но маховик под названием денежные ресурсы не стоит на месте. Работают люди, целые бригады и даже крупные институты, чтобы людям в свободное время не приходилось понапрасну скучать. Чтобы было чем занять время и при этом с удовольствием тратить деньги.

Мандибула быстро оклемался и спросил с ехидцей:

- И до чего доработались эти умные головы, Сагитта?

Сагитта зааплодировал:

- Браво, Мандибула! Браво! Ты неповторимый пример непотопляемого бумажного кораблика.

Со стороны строя послышались робкие возмущения, что пора бы закончить пытку солнцем и перейти к занятиям в прохладные залы гимнастериумов.

Сагитта снова поднял вверх правую руку.

- Это что сейчас было? – обвёл он строй гладиаторов строгим взглядом. – Бунт на корабле, а? с каких это пор хвост руководит собакой? Ассула!

Ассула возник сзади и немного правее, чуть дальше вытянутой руки. Наука пригодилась, иногда отхватывал за тех, кто стоял дальше.

- Весь внимание, господин эдитор!

Сагитта щёлкнул пальцами.

Стол, демонстрационный стенд, новое снаряжение.

Через несколько минут, управляемые Ассулой рабы поставили стол, установили треногу со стендом, положили на стол очень похожие на латы рыцарей тускло блестящие латы.

Сагитта снова щёлкнул и рабы удалились.

- Костюм для осеннего карнавала? – Мандибула был в этот день непревзойдён на так и лившиеся из него остроты. Даже чувствительный толчок в бок от Циклопа не прервал его вербальный ручей, и просьба заткнуться не возымела действия. Он шепнул сквозь зубы в ответ: - Коли быть повешенным, не утонешь.

Эдитор Сагитта спокойно вынес очередной выпад Мандибулы.

- Будь, по-твоему, Мандибула, - сказал он. – Костюм для карнавала? Хорошо. Но сначала кое-что я продемонстрирую. Внимание на стенд.

Головы гладиаторов послушно повернулись в сторону большого белого экрана. После мелькания полос и белых пятен, появилось изображение. Вид сверху показал лесной густой массив. Руины старинного замка утопающие в сиренево-сизом дыме. Заброшенные и заросшие дороги заблокированы поваленными деревьями. И вдруг на весь экран появилось нечто безобразное в чёрной сфере вместо головы, и оно издало грозный рык. Гладиаторы, люди, давно привыкшие к проявлениям жестокости всякого рода и приученные к любым внезапностям, невольно присели от вызвавшего неприятное ощущение вида. Сагитта спокойно наблюдал за реакцией гладиаторов и только усмехнулся уголками губ на первую реакцию. Затем открылась картина внутри замка. Посреди залов и комнат и разрушенных анфилад быстро перемещались чёрные фигурки с красными повязками на обоих рукавах формы с такими ужасающими сферами вместо голов. На теле некоторые гладиаторы рассмотрели те же латы, лежавшие на столе перед эдитором. В руках чёрные фигурки держали странного вида предметы. Внезапно изображение остановилось на кадре, в котором внимание снимающего было обращено на странный тёмный предмет продолговатой формы, с небольшим прикладом, стволом и насадкой такого цвета. Пауза длилась ровно столько, сколько посчитал нужным эдитор Сагитта. Изображение продолжилось дальше. С противоположной стороны комнат и залов замка навстречу тёмным фигуркам с красными повязками быстро двигались тёмные фигурки с белыми повязками на рукавах. Время спустя произошло столкновение двух конфликтующих сторон. Гладиаторы догадались, кто раньше, кто позже, кто скрывается под чёрной формой. Звук на время пропал. Из странных предметов в руках бойцов вылетали с быстротой ветра маленькие шарики. При попадании на твёрдую поверхность, они разрывались, оставляя пятна красного и белого цвета. Если шарик или парочка попадали на человека, тот тотчас падал, принимая нелепую скрюченную позу. Звук восстановился, и гладиаторы услышали шум и крики. Чёткие звуки отдаваемых команд и выстрелов. Затем появились серо-пепельные клубы разрывов, яркие вспышки пламени. Перекрытие между этажами дрогнуло и в нескольких местах провисло изломанным каменным брюхом. Появились фрагменты дранки и на длинных проволоках повисли куски штукатурки. Сражение между бойцами с разными повязками длилось дальше, но Сагитта остановил воспроизведение.

- Как понравился маскарад, смелые орлы? – Сагитта с еле скрываемой усмешкой посмотрел на гладиаторов. – Язык проглотил, Мандибула? В первую очередь вопрос относится к тебе. Ты же у нас самый разговорчивый и любознательный.

Мандибула опустил взгляд и пожал плечами.

Сагитта взял в руки предмет странной формы.

- Это, можно сказать, имитатор боевого оружия. Убить не убьёт, но без защитных лат может нанести урон, - Сагитта направил ствол имитатора на Мандибулу и нажал спуск. Несколько шариков стремительно полетели в нужном направлении. Первый, разорвавший на лбу, вывел Мандибулу из равновесия, второй и последующие, попавшие в торс и ниже пояса, заставили его снова согнуться в три погибели. – Это для наглядности, бойцы, чтобы лишний раз не умничать и не задавать лишних вопросов. – Следом обратился к Мандибуле: - Хватит строить из себя жертву изнасилования, Мандибула. Удар ощутимый, но не смертельный. А теперь, обращаюсь ко всем, перейдём к главному.

Сагитта жестом приказал Ассуле облечься в защитные латы. Вооружиться имитатором.

- Вот так с этого дня будет выглядеть каждый из вас. Нелепо? Это первое впечатление. Латы не тяжёлые. Изготовлены из прочного пластика, могут выдержать прямое попадание стрелы из лука. Утверждение не голословное, однако лишний раз проверять не советую. С этого момента в наших сражениях не будет «пискаторов» и «пискисов», не будет «венаторов» и «анималов». На арене будут сражаться две команды. Цвет лат у каждой будет свой. У нашей школы – чёрный. На головной сфере будет начертан отличительный знак гладиатора спереди и сзади. Например. Мандибула…

- Чего снова я-то! – возмутился робко Мандибула.

- Ты сегодня просто прекрасный экспонат для обучения остальных. Так, вместо прозвища Мандибулы, будет нарисована нижняя челюсть белой краской.

Блас не сдержался:

- А у меня, господин эдитор? Что будет у меня?

Гладиаторы воспользовались кратким состоянием добродушия Сагитты и высказались, предлагая свою версию.

- Зуб, - лаконично ответил Сагитта.

- Почему?

- Благодаря их отсутствию, Блас, ты развлекаешь нас своею чудной речью. Но хватит о постороннем, - голос эдитора наполнился металлом. – С этого момента моя любимая поговорка приобретает иное звучание: «Glans fugit cum celeritate in ventum» - пуля летит с быстротой ветра.

Гладиаторы шумно загудели.

- Не надо менять мое прозвище, - улыбнулся Сагитта. – Не важно, что именно летит с быстротой ветра. – Затем хлопнул в ладоши. – Сейчас краткий отдых, затем в гимнастериум, где под руководством новых инструкторов будете осваивать новые правила игры; у каптенармуса каждый получит свой комплект с автоматической игровой винтовкой.

***

В кабинете эдитора ожидал его прихода логист Флавий. Вместе с ним за столом сидел сухощавый мужчина в тонком однобортном сером летнем костюме. На носу висели стеклянной гирей очки с толстыми стёклами. Они наблюдали за происходящим по экрану дисплея.

- Думаете, план удастся? – спросил логист с почтением у посетителя, вид которого явно этого не заслуживал.

- Хорошая организация – отличный результат, - скупо ответил тот и указал на другой экран, на котором собравшиеся в кучу, гладиаторы что-то бурно обсуждали. – Звук.

Флавий послушно покрутил верньер. Звук увеличился. Гладиаторы обсуждали все pro et contra новшества. Одни выступали за них, вторые сомневались, третьи говорили, что время покажет.

В это время за спиной Флавия и гостя высказался Сагитта, незаметно вошедший в помещение:

- Важно, чтобы во время акции они не заметили разницы между обычной игрушкой с желевыми шариками с краской и боевым оружием.

Флавий и гость медленно повернулись в его сторону.

- Не заметят, - произнёс сухо гость. – Работаем над этим.

Глава 3

Несколько иначе представлял себе Федул сбор криминальных и партийных лидеров. Все его познания ограничивались кинолентами про мафию из прошлой жизни. Теперь же он с удивлением для себя отмечал многие детали, выпадающие из обычной нормы восприятия.

Например, вон ту кичливую компанию из пятерых смуглых мужчин, азартно размахивающих руками при разговоре никак нельзя воспринимать всерьёз, если не знать, кто они на самом деле, - он пока был в неведении.

Федула ввели в курс дела поверхностно. Валерий объяснялся с ним намёками и полунамёками с первой минуты общения и постоянно называл братом. Что с того, что он при встрече предъявил тот же медальон, что был на груди у него? Что меняет? А вон же погляди, как оно все изменилось! И притом кардинально. Можно ли всё это считать удачей? Избежал наказания там, да и боялся ли он когда-нибудь всерьёз всех этих строгостей закона, которые при умелом и ловком стряпчем, обладая энной суммой хрустящих бумажек, можно избежать полностью.

Компания за соседним столиком разошлась не на шутку. Федул мало что понимал из произносимого. Они говорили на каком-то неизвестном наречии. Иногда проскакивали знакомые – уже ставшие знакомыми – слова и можно было составить картину разговора. От размахивания руками перед собой некоторые хватались за ножи и вилки, лежавшие перед ними на столе. Соседняя компания обсуждала не менее эмоционально события вчерашней потасовки с имперской полицией. Смаковали каждый удачный удар и горько сетовали по погибшим товарищам. При этом клялись, положа руку на сердце с зажатым в ней ножом отомстить за друга.

Федул предполагал всё что угодно, но только не это. Почти посреди города в небольшой таверне сидят и чувствуют себя весьма комфортно представители криминальных структур. Напрашивается вопрос, куда смотрит полиция? Возникни он в другой обстановке, Федул смеялся бы до икоты, но не сейчас. Интуиция опытного рецидивиста молчала, что говорило о надёжности выбранного – не им – места для встречи. А как он помнил из той же прошлой жизни, место встречи изменить нельзя.

В уголке на маленькой сцене оркестрик из трёх музыкантов скрипача, гитариста и аккордеониста исполнял, безбожно фальшивя «Компарситу». Причина столь свободного исполнения плавала на поверхности, как глушённая динамитом рыба: каждый из посетителей, растроганный выпитым вином, старался поднести стаканчик вина музыканту за растревоженные и разбуженные чувства. А так как вино лилось рекой, то и посетители и музыканты находились на одной волне взаимопонимания.

Время шло, а Валерий так и не появлялся. Причин для беспокойства Федул не видел, здесь его никто не знал и, соответственно, усиленного внимания не проявлял. Сидит один, есть на то право, обеспеченное законом для гражданина великой и свободной Римской Империей. И нарушать его никто без видимых причин не может.

Винцо паршивенькое, Федул пил и получше. У Сандро Кутаисского в его родном селе, где гостил почти три месяца, скрываясь от всех: и от ментов, и от своих же братков. И еда каждый день на столе Сандро была, не сравниться с этой пищей, которую так усиленно проталкивают в той бывшей реальности.

На безрыбье и рак птица, и ворона соловей. Как бы то ни было, время надо было как-то убить, вот и приходится цедить дешёвое «Кьянти» с сыром.

По просьбе очередных заказчиков музыканты бодро вскинули смычки, кисти рук и развели меха. Зазвучала томная и нудная мелодия. На сценку вышла в ярком наряде молоденькая девушка. Кокетливо улыбнувшись поочерёдно всем посетителям, она объявила песню. Названия Федул не расслышал. Пританцовывая на месте, она запела о неразделённой любви между двумя влюблёнными. Их счастью мешал статус девушки, она дочь богатого промышленника. А юноша – обычный ремесленник. Федул чуть не поперхнулся вином и не выразился на языке родных осин. «Они тут, что, совсем помешались на Монтекки и Капулетти?! Других сюжетов для песен нет?» Вразрез невысказанному мнению Федула, посетители пьяно аплодировали и кричали с мест или подбегая к сцене «Браво! Брависсимо!» и старались пьяными и мокрыми губами облобызать туфли исполнительницы.

Подошедшего к столику невзрачного пьяненького мужичка, поинтересовавшегося, можно ли составить уважаемому господину компанию, Федул едва не послал в известном направлении, но внутреннее чутьё сработало вовремя. Он улыбнулся и жестом пригласил присесть.

- К чему этот маскарад, Вал? – он понемногу перенимал привычки новой родины.

Валерий уселся на стул и щелчком пальцев подозвал официанта, юношу семнадцати лет, с тонкой полоской усов на выбритом круглом лице.

- Слушаю, - склонился он в поклоне.

- Граппу, что-нибудь из мяса. Свежих овощей и хлеба.

- Вам срочно?

- Нет, - отрезал сухо Валерий. – Мы не торопимся.

Едва официант отошёл, как Валерий снова окликнул его.

- Кто эта певичка?

Юноша зарделся.

- Это моя подруга, господин, начинающая певица Моника Фелуччи. Ей пророчат большое будущее. У неё несравненный талант.

- Ладно, иди, - прервал поток похвал Валерий; обернулся к Федулу. – Как тебе здесь? Нравится?

По исказившей лицо мине Валерий понял ответ и поспешил успокоить Федула.

- Понимаю, ты привык к другим масштабам и к другому окружению. Увы, мой друг! Свыкнись с мыслью, meus frater¹, той жизни больше не будет. Будет эта, - он обвёл рукой помещение таверны, - хоть и не очень красивая, но богатая.

- Ближе к телу, meus frater, как у нас говорят, - сказал Федул, усмехнувшись, и поправился сразу, - как у нас говорили, можно? Что проку сидмя сидеть и смотреть на пьяный сброд.

Официант принёс большой графин граппы, круглое блюдо с отварной телятиной, вытянутую тарелку со свежими овощами и поставил плетёную корзинку с лепёшками.

- Приятного аппетита, господа! – пожелал, поклонившись, он и пошёл к новым посетителям, севшим за освободившийся столик у входа, ловко обходя препятствия – столики с разомлевшими от выпитого посетителями.

- Предлагаю поесть, потом говорить о делах, - произнёс Валерий и наплескал по полному стаканчику граппы.

- Как же, помню, - криво усмехнулся Федул. – Война войной, обед – обедом.

Валерий с аппетитом уплетал куски телятины, вгрызаясь в сочную мякоть крупными здоровыми зубами, хрустел молодым луком и побегами чеснока, жевал куски светло-жёлтого ноздреватого сыра.

Федул съел немного мяса, к овощам не притронулся и проигнорировал сыр. А вот граппы выпил два стаканчика подряд. Приятное тепло растеклось по организму и совершенно не хотелось ни о чём говорить, а тем более что-то делать. Блаженное успокоение плоти и разума овладело им. Глаза прикрылись и он увидел своё безрадостное детство в детском доме, вспомнил издевательство старших воспитанников и жестокость обращения воспитателей.

- Детские дома здесь есть? – спросил он Валерия.

- Не понял, - ответил не сразу Валерий.

Федул хрустнул пальцами.

- Что непонятного, детские дома есть?

Валерий отложил ломоть сыра. Вытер губы салфеткой.

- Наше общество не исключение.

- Детские дома есть? – с нажимом переспросил Федул.

- Да.

- Мне причитается какое-нибудь жалованье?

Валерий дёрнул плечами.

- Ты принят на службу.

1 Мой брат (лат.)

- Передай в бухгалтерию, или как тут у вас называется эта служба, пусть ежемесячно перечисляют половину оклада. От persona incognito.

- Тяжёлое детство? – черты лица Валерия обострились.

Уголки губ Федула дёрнулись в усмешке.

- Приятные воспоминания.

Певичка на сцене, принимая однозначно понимаемые эротические позы, исполняла задорную мелодию с куплетами, содержание которых подходило для закрытой вечеринки сексуально озабоченных мужчин, кому давно уже за сорок. Посетители ей громко подпевали и азартно хлопали в ладоши.

- Теперь о деле, - Валерий отложил салфетку и разлил остатки напитка по стаканчикам. – Сейчас к нам подсядут пятеро субъектов.

- Кто?

Валерий кивнул в сторону пятерых смуглых мужчин. Они, разгорячённые сильно вином, что-то бурно продолжали обсуждать, эмоции плескались через реборды чаш их негодующих душ и выплёскивались в окружающее пространство оглушительным ором.

- Эти?! – не поверил Федул.

- Именно, - подтвердил Валерий. – Представители оппозиционной партии «Новые филистимляне».

- Новые… чего?

Валерий отмахнулся.

- Неважно. Важно, что они инструмент, при помощи которого мы расшатаем эту карикатурную империю и вернём себе полное право править миром. Править так, как мы это понимаем, как впитали с молоком наших матерей: право на стороне сильного.

- Как можно с этой пьянью решать глобальные дела? – заикнулся Федул и прикусил язык; он помнил, как из обычной пивной вышли кровавые деятели столетия.

- Инструмент, - назидательно произнёс Валерий, - сам по себе ничего не решает. Как пистолет, не выстрелит, пока не возьмёшь в руки. Они попали в надёжные и хорошие руки. Манипулируя на их религиозных и патриотических чувствах можно вершить великие дела. Наш план удастся. Я просчитал все риски.

Новые филистимляне, не проявляя должного пиетета к начальственному лицу Валерия Брюта, продолжали вести себя с ним и с Федулом, будто они должны им с момента рождения на свет за причинённый ущерб от сотворения мира. Они поочерёдно, перебивая друг друга, брызжа слюной, кричали, как они размажут по знойной земле своей родины это еврейское отродье и приведут свою родину к источнику высшего блаженства. При этом не уточняли, что именно понимают под блаженством. Валерию с трудом удалось выстроить более-менее разумный диалог, где оппонирующая сторона внимательно выслушивала и только затем переходила к своей части монолога. Требования новых филистимлян сводились к одному, дать больше оружия и развязать руки, чтобы немедленно приступить к реализации плана освобождения отчизны от захватчиков. «Вы не можете представить, сколько юношей и девушек, истинных патриотов готовы отдать свои жизни за свободу! – патетично заявлял старший группы новых филистимлян, не переставая смачивать вином свои уста, разгорячённые пламенными речами, - алтарь победы ждёт их жертв!» «А вы готовы? - спросил Федул, - сами готовы?» «На что? – настороженно напряглись все жаждущие свободы новые филистимляне. – Готовы на что?» «Отдать свои жизни, - пояснил Федул, - ради свободы на алтарь, как вы сами утверждаете, победы?» «Зачем? – резонно возмутился старший группы, - наши смерти не принесут никакой ощутимой пользы и внесут один разлад в наши ряды. Кто пошлёт в бой истинных патриотов и принесёт радостную весть победы на своих устах?»

Без участия Федула, наступив ему на ногу, дальнейшие переговоры вёл Валерий, тонко и умело выстраивая ему одному известные формулы подкупа и обнадёживания. Арабески его предложений, мастерски сплетённые из нужных слов, грели горячие сердца истинных патриотов родины «Новых филистимлян».

Не прислушиваясь к пустому трёпу, Федул слушал задорные песенки Моники Фелуччи, стараясь глубже вникнуть в смысл слов. И увлёкшись этим занятием, не заметил, как патриоты вернулись за свой стол, пропивать полученные от куратора деньги, обсуждать планы истребления врагов и так далее, не обращая внимания на окружающих их посетителей.

Валерий вывел suum frater¹ из нирваны толчком в плечо.

- Не уснул, часом, Федул?

- Задумался.

- Понятно.

- Объясни мне, я что-то недопонимаю, - попросил Федул Валерия. – Как можно открыто собираться и обсуждать вопросы о свержении власти в отдельно взятой далёкой провинции почти в середине города?

- Ты не знаешь, что рядом находится отделение полиции.

- Что?!

- А через квартал расположено шестое отделение тайной канцелярии, занимающейся как раз такими делами.

- Что?! – повторно удивился Федул. – Как так?

- А вот так! – победно усмехнулся Валерий. – Это яйца нельзя класть в одну корзину. Всякого рода подозрительные элементы должны находиться под боком и в зоне ближайшей досягаемости. Думаешь, полиция не знает, что здесь собираются криминальные вожаки и их последователи? Думаешь, тайная полиция не в курсе, что здесь происходит? Кстати, официант,

обслуживающий нас, действующий агент. Певичка – отличная агентесса. Помогла поймать не одного опасного преступника.

1 своего брата(лат.)

***

Уже на выходе из таверны, где щедро лилось дешёвое кьянти, и решались криминальные вопросы, Федул снова вспомнил Сандро. На эти мысли натолкнула знакомая мелодия. На сцене с дудуком в руках сидел пожилой мужчина и выводил печальные рулады, ему аккомпанировали скрипач и аккордеонист. Потом мужчина отнял от губ дудук. Следом послышался его чуть глухой со старческой хрипотцой голос.

Я могилу милой искал,

Сердце мне томила тоска.

Сердцу без любви нелегко.

Где же ты, моя Сулико?

Федул вздрогнул. Он узнал в старике отца Сандро, Гоги-батони; он часто пел эту песню в память о рано покинувшей жене, осиротившей его сердце и маленького сына, ей звали Сулико. Федул несколько раз протёр глаза. Старик никуда не исчез, и в сердце медленно холодной змеёй заползла ледяная тоска.

КНИГА «ТЕТ»

Глава 1

Кабинет начальника морского порта Менахема Бойля больше походил на авиа-диспетчерскую. Высокие стеклянные окна со всех сторон. Прекрасный вид на всё, что происходит в его ведомстве. Вот он пирс. Стоят поблизости красавцы круизные лайнеры и паромы. Немного дальше расположен сектор грузовых перевозок. Вглубь территории тянутся длинные металлические, выкрашенные в синий цвет склады и ангары. Всем этим хозяйством вот уж добрый десяток лет заведовал Менахем Бойль. Прибыл он из Минска простым рабочим, без профессии, но с огромным желанием принести пользу своей исторической родине. Устроился грузчиком в порт. Как-то после смены зашёл в ближайший кабачок, пропустить стаканчик-другой вина и перекинуться в партийку-другую в картишки. Планы человека не входят в планы бога. В тот день видимо он рассудил совсем иначе распорядиться жизнью своего раба Менахема. С улицы, погружённой в кромешную темноту, даже в кабачке услышали отчётливо женский крик, и затем призыв о помощи. Но как ни странно, все присутствовавшие сделали вид, что ничего не происходит, и продолжали увлечённо, кто играть в карты, кто пить пиво-вино. Так как крики участились, но никто не шевельнул задницей, выйти на улицу и, хотя бы своим присутствием повлиять на ход развития, Менахем выскочил из-за стола. Он не расслышал советов не совать нос не в своё дело. Мол, это какая-нибудь торговка телом не поделилась вовремя со своим боссом прибылью или обманула, вот её и учат хорошим правилам и не тебе, парень, вершить суд. Но Менахем уже был на улице. Его глазам предстала далеко не радужная картина. Лежащая на земле женщина корчилась от боли, а над нею свирепыми демонами нависали бандиты, по крайней мере, так он пожелал увидеть. По душевной простоте не раскусил преступный замысел проститутки и сообщников, которую якобы избивали трое клиентов, и вступился за оскорблённую женщину. Когда он с лёгкостью откинул одного, затем и другого бандита, никакая мысль не пришла в его голову, только помочь женщине. Но вот обиженная и оскорблённая повела себя совсем наоборот. Она вцепилась в лицо Менахема и завизжала, что её пытаются изнасиловать. Теперь трое мужчин переключились на Менахема. Били его не то чтобы сильно, чувствительно, уже под горячие крики вываливших из кабачка пьянчужек грузчиков и матросов. Они советовали накидать этому насильнику побольше, пока не приехала полиция, дескать, чтобы знал, как обижать честных работниц. С приездом полиции толпа не рассосалась, наоборот, выросла в размере. Увеличился гам, висевший в воздухе и сама атмосфера, казалось, была наполнена электрическим током. Выслушать Менахема полицейские не удосужились, а он и не смог бы этого сделать, отбиты бока и выбитые зубы сильно мешали проявить ораторское искусство. Его отвезли в участок, где бросили в переполненную камеру к явным уголовникам. Вдогонку полицейский крикнул, что этого пса-репатрианта поймали на изнасиловании всем хорошо известной матери семи детей-сирот Эльзы-Кривой глаз. Эта ночь была самая длинная в жизни Менахема. Его били без устали кулаками и отрабатывали точечные удары выпрямленными пальцами адепты восточных единоборств. Неоднократно покушались на его пятую точку. Смачно облизываясь, обиженные наличием гуманизма уголовники и рецидивисты, предлагали самые разные варианты лишения девственности. Некоторые предлагали согласиться за деньги, потому что в другом случае это произойдёт без его согласия и с применением силы. Менахем с радостью принял рассвет, когда в зарешеченное окошко проскользнули первые солнечные лучи, и возблагодарил мысленно бога, что даровал ему силы выстоять ночь. С рассветом дверь в камеру распахнулась и полицейский, поведавший об его якобы злобных сексуальных намерениях против проститутки, вызвал его на допрос. Ведя тёмным коридором, полицейский удивился, что Менахем должно быть необыкновенный везунчик, раз дожил до утра при памяти и с целым, он не договорил и указал пальцем за его спину.

В кабинете начальника полицейского участка находился неприятный субъект в плохо скроенном и пошитом костюме из дешёвой ткани. Он не предложил Менахему присесть, не поинтересовался, как провёл ночь в компании отъявленных головорезов. Мужчина в плохо скроенном и пошитом костюме сразу обрисовал Менахему его ближайшее будущее с прекрасной перспективой никогда не увидеть цветущих садов Семирамиды и не искупаться в тёплых волнах моря.

- Что вы от меня хотите? – с трудом пропихнул слова Менахем через сухую гортань.

Мужчина в плохо скроенном и пошитом костюме довольно улыбнулся и только после этого пригласил присесть на стул возле стола, ласково глядя жестким взглядом карих глаз, поинтересовался, хорошо ли прошла ночь, удалось ли сомкнуть веки, ведь он прекрасно знает, что в дни зарплаты камеры припортовых полицейских участков забиты под самую завязочку и нажав кнопку на телефонном аппарате приказал принести кофе и бутерброды.

Вербовка прошла успешно. Менахем Бойль поступил на заочное обучение на факультет кораблестроения и, учась на третьем курсе, работал заместителем начальника порта по грузовым перевозкам. Дальше карьера не ползла, летела вверх. На четвёртом курсе он был начальником самого ответственного участка в порту – заведовал сектором государственного морского транспорта. По окончании обучения занял место начальника морского порта и прекрасно трудился на этом месте, очень редко исполняя, маленькие, не всегда приятные в отношении совести задания, при этом он говорил себе, чтобы всегда помнил, кому и чем обязан этим в этой жизни.

Вот и сейчас он стол почти навытяжку перед Аароном Лемке и сопровождавшем его молодом человеке весьма не привлекательной наружности, встреть такого в городе, забудешь минуту спустя.

Лемке и Павел стояли у панорамного стекла и смотрели на ту часть причала, где стоял малый круизный лайнер «Новель Этуаль». Солнечное небо. Чайки парят в высоте. Копошатся внизу грузчики, бегают сноровисто передвижные автокары и подъёмники. Ездят маленькие автобусы с рабочими. Чуть сзади и поодаль стоял в почтительном молчании Менахем Бойль. Он знал, когда потребуется, ему зададут вопросы, и он ответит.

Плавные обводы надстроек, прозрачные нити лееров и надраенные фальшборта на баке, сама конфигурация лайнера вызывали в памяти …

- Но… это же… - неуверенно протянул Павел.

- Да-да-да, никакой ошибки, господин Сандлер, - сразу же подхватил нить разговора господин Лемке, - вы совершенно правы, это линейный корвет береговой охраны. Списанный с боевого дежурства и отданный в надёжные руки. Надеюсь, напоминать код классификации нет необходимости?

- Совершенно, - Павел взял себя в руки. – Хотелось лишний раз удостовериться.

- Понимаете, какая штука, – продолжил господин Лемке, - сейчас вошло в моду очередное поветрие, так сказать, среди богатеньких буратин, покупать бывшие военные объекты и обустраивать их под собственное жильё. Вспомните нашего национального кумира Лазаря Милку, он купил шахту из-под баллистической ракеты и переоборудовал в классическую обсерваторию с общим доступом. Так вот, одни превращают в жильё, другие устраивают модные клубы, третьи, наш пример, переоборудовали военный корвет под круизный лайнер. Конечно, с корабля сняли всякое вооружение, имеющее отношение к военной тайне, сохранили, так сказать, для наглядности во-он те полусферы со спаренными стволами противозенитных пушек и для туристической привлекательности. Для удобства пассажиров на корвете переоборудовали матросские кубрики. Номера люкс, полу-люкс, бизнес и бизнес-люкс, а также для любителей морской романтики общие каюты на четыре и шесть пассажиров. – Господин Лемке повернулся к начальнику порта. – Господин Бойль, что же вы молчите? Скажите хотя бы слово, нам интересна каждая мелочь!

С Менахема Бойля словно сняли колдовские чары. Он покраснел лицом, зарделись пламенем неопалимым уши и шея.

- Да, конечно, господа Лемке и …

- Сандлер, - подсказал Павел.

- Ах, да, конечно, господин Сандлер, - торопливо закончил Бойль. – Переоборудование корвета в гражданский лайнер производилось по просьбе заказчика – франкской туристической фирмой «Этуаль де мер» - на наших верфях. Салоны для состоятельных туристов облицованы ценными породами древесины и украшены декоративным золотом. Люстры и прочие светильники независимо от класса выполнены из настоящего горного хрусталя, привезённого нашим старейшим поставщиком из Эфиопии из древних копей на юге страны. На верхней прогулочной палубе организован ресторан с площадкой для танцев. На второй палубе ресторан для пассажиров первого и второго классов. В трюмах оборудованы каюты для любителей экстремального отдыха с минимальным комфортом. И эти места, господа, раскупаются всегда в первую очередь.

- Как горячие пирожки, - произнёс Павел.

- Что? – в унисон сказали Лемке и Бойль.

- Ну, как у нас… - Павел запнулся и вовремя нашёлся с продолжением, - как у нас в народе говорят, когда говорят про что-то очень популярное: раскупаются как горячие пирожки.

Лемке и Бойль переглянулись.

- Как давно это у нас говорят? – спросил Лемке у Бойля, тот лишь пожал плечами.

- Итак, - снова вошёл в прежнее русло гида Менахем Бойль. – Что ещё вам рассказать? Двигатели усовершенствованы, добавлены на баке справа и слева винты для маневрирования судном. В общем-то, всё.

- А полусферы? – Павел указал на гладкий металл боевых отделений. – Что с ними?

- Как прежде сказал господин Лемке, - быстро ответил Бойль, - сохранены для антуража. Привлекательность и всё такое прочее. Каждый пассажир, покупая билет, проявляет сильный интерес к этим местам. Спрашивает, можно ли из них пострелять в открытом море по бутылкам или по чайкам. Увы, наш ответ однозначен – нет.

- Многих огорчает этот факт?

- Увы, да, господин Сандлер, - развёл руки Менахем Бойль. – Но после первых часов пребывания в открытом море, грустные эмоции отодвигаются на задний план. В составе экипажа имеется опытный ведущий из бывших артистов, подрабатывающих для тонуса, так как не мнит себя без сцены. Он-то и развлекает пассажиров до полного их изнеможения.

- Господин Сандлер, - господин Лемке указал на стол, на котором лежала карта-схема корвета. – Пора познакомиться с планом корабля.

После двухчасового изучения, где что стоит и находится, Павел, и Аарон Лемке вышли на свежий воздух. Вечерело. Красно-пурпурный закат навевал приятные ощущения. Ветер с моря дул и напевал одну из своих любимых разбойничьих песен, которые часто теперь поют с эстрады безголосые артисты-однодневки.

Вдвоём они прошлись по набережной и расстались возле развилки.

- Завтра познакомитесь более тщательно с планом операции. Заучите наизусть пароли и явочные квартиры. На лайнере вас будет сопровождать усиленный взвод спецхрана. Во избежание недоразумений.

- Они должны быть?

- Не совсем обязательно, - спокойно заметил Лемке. – Но лучше, знаете ли, перебдеть, чем недобдеть.

- Уж я-то знаю. Когда отплываем?

- Послезавтра. Вы приедете в порт на такси как частное лицо; обо всём подробно завтра.

Они пожали друг другу руки и Павел вдруг произнёс:

- Патриа э муэрте!

Лемке застыл с раскрытым ртом.

Павел рассмеялся:

- Прочитал в одной книге – родина или смерть.

Глава 2

Цок-цок-цок – стучат копыта.

Стук-стук-стук – вторят колёса.

Сидит на козлах возница. Ветер встречный развевает подёрнутую сединой шевелюру. Ему радостно. Он поёт песню. Далеко разносит ветер её слова.

От Неаполя до Рима

Долог путь.

Еду, еду я к любимой

От Неаполя до Рима,

От Неаполя до Рима

Отдохнуть.

Тарантас покачивает на ямках и колдобинах. Ветер с материка уносит пыль к морю. Несёт с полей, укрытых покрывалом спелой пшеницы непередаваемые ароматы созревшего зерна. В воздухе пахнет хлебом. Высоко в небе парит журавль белой точкой. Невдалеке маячит угрожающим чёрным пятном орёл.

От Неаполя до Рима

Не уснуть.

Еду, еду я к любимой

От Неаполя до Рима,

От Неаполя до Рима

Отдохнуть.

Очень много существует способов достижения цели. Смотря, к чему стремишься. Если хочешь преодолеть очередную горную вершину, вперёд к инструктору-скалолазу и постигай правила поведения на отвесных горных склонах. Если есть желание шагами измерить бесконечные просторы матушки-земли, шуруй в магазин, покупай рюкзак, консервы «Завтрак туриста», спиртовку, туристический топорик и прочие безделушки, без которых любое путешествие будет комфортабельной расслабухой в кирзачах или кроссовках. А вот если хочешь соединить созерцание и познавание, то на этом поле полно методов как можно больше узнать. Однако, существуют определённые препятствия и они выливаются в следующие пункты: с высоты полета птиц, находясь в комфортабельном салоне самолёта сумеешь рассмотреть разве что взлётно-посадочную полосу. Стюардесс и вежливых работников аэропорта, сопровождающих к трапу самолёта. Из окна скорого поезда можно увидеть в бесконечном мелькании, как в фильме при ускоренном просмотре, поля-равнины, горы-плоскогорья, а также прочие прелести, исчезающие с пугающей скоростью. Совсем иное дело тряска в тарантасе, изготовленном под старину, со всеми достижениями в автомобилестроении. Демпферные амортизаторы, система аудио-прослушивания чтоб скоротать время в пути, радио, узнать, чем дышит Родина и мир, мягкие кресла для комфортного путешествия, мини-бар с напитками и многое другое, любая прихоть исполнима изготовителем и всё зависит от толщины кошелька заказчика.

В таком же точно тарантасе с откидным верхом ехали Захария и Миръям в тёплой компании из восьми человек. В фирме междугородных перевозок сообщили, что расстояние почти в двести тридцать километров займёт три дня в пути. Во время следования будут организованы условия для отдыха, в этих целях компания арендует у местных хозяев мини-отелей номера. «Вы не пожалеете, что воспользовались услугами нашей фирмы, - улыбалась во все шестьдесят четыре зуба красивая молоденькая сотрудница офиса, отвечающая за работу с заказчиками, - как не жалеют все те, кто хоть раз переступил порог нашего заведения!»

Бойко стучат копыта лошадей. Легко едут колёса по грунтовой дороге. Возница во всё горло напевает любимую песенку.

От Неаполя до Рима

Долог путь.

Еду, еду я к любимой

От Неаполя до Рима,

От Неаполя до Рима

Отдохнуть.

Путь действительно долог. Но окружающая природа скрашивает поездку. Нет однообразия, всё вокруг радует глаза сочной молодой зеленью. Если приглядеться, можно увидеть пасторальные пейзажи с пастухами и пастушками, стада овец мирно пасущихся на широких равнинах в ожидании исполнения своей великой миссии послужить для человека источником существования. восхититься длиной виноградников, дальние концы которых теряются в солнечной дали, погружённой в золотистый блеск дня. Удивиться сообщению возницы-гида, что расположенные по левую сторону плантации маслиновых деревьев произрастают на этом месте более трёхсот лет и всё время принадлежат одному крупному землевладельцу. И кажутся живым золотом поля созревшей пшеницей, волнами качающиеся под лёгким бризом, дующим с моря. Таинственный запах морской воды будоражит воображение.

Цугом запряжённые лошадки прытко идут, но возница тарантаса порой всё махнёт длинным кнутом, мастерски извлекая при этом сухой отчётливый щелчок, крикнет что-то неразборчиво или свистнет на манер старинных перевозчиков и ускорят бег лошадки, и помчит быстрее тарантас.

Светит ласково солнце с высокого лазурного итальянского неба, прозрачные перья облаков вчерашним воспоминанием не приснившихся снов разлетелись янтарным пухом. И радует душу то, что не летит в лицо от следующей впереди машины удушающий смог, а только ветер нежно касается лица, играясь с прядями волос, и волны запахов трав и цветов из степи кружат голову сложными гаммами ароматов.

- Посмотри! – теребила Миръям мужа за рукав, - посмотри, как прекрасно вокруг!

- Ой, кто это скачет там между зарослей травы? – вдруг крикнет радостно молоденькая девушка, обратившись к спутнику, молодому человеку, заявленному ею как будущий муж, и что сейчас они совершают предсвадебное путешествие.

- Заяц, - сдержанно ответит будущий муж, стараясь сохранять важность, что у него плохо получается, молодость берёт своё и он, повернувшись назад, азартно призывает в свидетели всех пассажиров тарантаса, что только видел, как за зайцем из кустов выбежала лиса.

Едва солнце коснулось дальних темнеющих холмов своим вечерним светом, возница остановился на небольшой отдых напоить лошадей и заодно сообщил, что на постой остановятся в деревушке Неве Верде, расположенной в пяти милях отсюда в корчме «Щедрый Скряга».

Заинтригованные названием деревни и корчмы, пассажиры буквально поминутно смотрели на часы. Им не терпелось быстрее отправиться в путь и достигнуть места ночлега.

Корчма «Щедрый Скряга» старинное приземистое двухэтажное строение, выбеленное с маленькими оконцами на первом и втором этажах. С большим камином в зале, вокруг которого сгруппированы полтора десятка столов, по раннему времени суток ещё не занятые постоянными посетителями Неве Верде и соседних ферм. В камине на вертеле жарился целый поросёнок и по залу распространялись дивные вкусовые волны, вызывая аппетит. На второй этаж вела деревянная лестница с мелодично скрипящими ступенями. Хозяин корчмы, низкий толстый человек в традиционном для данной местности костюме рассказал о себе, о корчме. Почему её так назвал далёкий предок, он не знает, но название не отражалось ни разу на количестве посетителей, которых в любое время года здесь, как сардин в бочке. Когда поинтересовались про название деревни, хозяин корчмы посоветовал обратиться к его младшему сыну Джузеппе, тот смышлёный малый и сможет доступно объяснить то, на что у него, отца, уйдёт более получаса. На зов отца явившийся парнишка, копия отца в детстве, сообщил, что название Неве Верде произошло, по всей видимости, от травы, особый вид которой произрастает только в этой местности. Весной, когда поля и равнины покрываются этим быстро-цветущим растением, воздушные маковки травы, напоминающие созревшие одуванчики, качаются под малейшим дуновением ветерка, от чего создаётся впечатление, что земле метёт зелёный снег. «А как же с корчмой? - задала вопрос Миръям. – Почему она носит такое странное название?» Джузеппе кокетливо потупился, изобразил для публики старательный мыслительный процесс. «Катахреза, - выдал он неожиданно. – Как и всё, окружающее нас!»

Весёлый вечер с танцами и песнями под прекрасное молодое вино пролетел незаметно. Корчма была полна как всегда, и даже больше, так что постоянным клиентам не хватило места, поэтому расторопному хозяину пришлось принести из кладовой скамьи, чтобы усадить всех желающих отдохнуть и приятно провести вечер. Название корчмы мало соответствовало её хозяину.

Гости и посетители разошлись далеко за полночь.

- Спокойной ночи! – пожелал Захария жене и нежно поцеловал в щёку.

- У меня для тебя есть сюрприз, - тихо прошептала Миръям. – Но его сообщу в Риме.

- В Риме, - согласился Захария. – Ведь до Рима осталось не так уж и много.

Глава 3

Владелец самой разветвлённой сети лупанаров в Риме и соседних областях армянин Саркис по прозвищу Аварий, то есть прижимистый, сидел в своём лучшем заведении, расположенном недалеко от центральной Императорской площади, подсчитывал барыши за неделю. По природной недоверчивости, он не верил своему бухгалтеру и поэтому большую часть доходов инспектировал сам. Сидя в богато обставленном кабинете он мог наблюдать по системе наблюдения, что творится в каждом номере. Для этой цели он выделил всю стену, с которой со скрипом в сердце убрал купленные по сходной цене у перекупщиков ворованные из частных коллекций или провинциальных музеумов лучшие образцы художественных произведений древности и недавно приобретших популярность художников и скульпторов. Двадцать мониторов передавали яркую картинку из номеров. Давно потерявший интерес к женщинам из-за тучности и появившейся вследствие этого слабости, он воспылал интересом к тому, что называют вуайеризм. Он испытывал неземное наслаждение и восторг от просмотра того, как его девочки занимаются любовью с клиентами. Волна истомы и неги прокатывалась по телу. Тремор в руках, дрожь в теле, повышенная потливость, учащённое сердцебиение. Особенно ему импонировал недавно приехавший из дальней провинции клиент. Мало того, что комплекцией он напоминал Саркису самого себя, так его ещё восторгала возможность клиента после небольшой рефракции с новой силой, с приведённым в боевое состояние стволом, рваться в неравный эротический бой. Пять лучших девочек, которых он отобрал в первый день, уже стонали от его похотливости и не утомляемости, но Саркис через обслугу приказал крутить этого клиента по полной программе. Ему было интересно, когда же силы клиента, он повторно посмотрел на карточку клиента, где значилось, что у мужчины самое обычное имя – Антоний Тинто. Хотя его физиогномические данные говорили об обратном, что родом он из тех природно-климатических мест, находящихся рядом с его прекрасной Арменией. Саркис даже заключил пари с бухгалтером, чего никогда прежде не делал, считал, что заключать пари или ставить ставки на ипподроме пустое занятие, на всё воля случая, через какое время этот Антоний Тинто выдохнется; пока что каждый был при своих интересах – у Антония, казалось, вживлена кое-куда батарейка. Срок пари семь дней истекал послезавтра. Вот и сейчас, неутомимый Антоний обхаживал в очередной раз стройную смуглянку с далёких арабских берегов.

- Мои любимые девочки, - ворковал во время рекреации Иеремия, попивая между делом вино и целуя поочерёдно прекрасных жриц любви в сокровенные места, - как же я по вам соскучился, когда находился в далёком изгнании, будучи в заточении.

Послышались сочувственные охи и ахи.

- Где же ты был? – спросила раскосая дочь своей далёкой азиатской родины. – Поделись с нами своим горем, и мы поможем тебе его пережить.

Иеремия притянул к себе азиатку и впился губами в её розовый ротик.

- Горе, красавица, я пережил давно, - усмехнулся широко он и погладил огромной ручищей её между бёдер.

- Ты даже не можешь сказать, где томился? – встала на четвереньки на кровати молоденькая потаскушка и завиляла задом, глядя на него взглядом прожженной шлюхи прямо в лицо.

- Скажу, милая, только сначала пополни мой бокал вином, - бодро проговорил Иеремия. – Что-то моё горло просохло от долгих рассказов. Выпьем и перейдём к изучению новых асан.

- Новых чего?

- Асана, милые мои, это поза в йоге.

- А что такое йога?

Иеремия осушил залпом немаленький бокал и протянул его к азиатке, предлагая наполнить снова.

- Йога, это почти то же самое, чем мы с тобой, – он указал пальцем на молчавшую девушку, – занимались. Экспериментировали в позах. Только мы от этого получаем эротическое удовольствие, а йоги погружаются в нирвану.

- А это ещё что за штуковина?

- Нирвана – это высшее наслаждение, мои красотулечки, - Иеремия встал в полный рост, чем всякий раз изумлял работниц лупанара, положил на торжествующе стоящий символ его силы шёлковый платок. Затем пошевелил мышцами, поднимая символ силы вверх-вниз. – Это одно из упражнений.

- Чтобы достичь нирваны?

- Чтобы приблизить её, - Иеремия облизал губы и похлопал себя по огромному чреву. – Как думаете, милые мои, не пора ли подкрепиться. Чем-нибудь лёгким, например, запечённым седлом барашка с овощами и кислым сыром. Для начала, чтобы заморить червячка.

Жрицы любви уже прекрасно знали, что этот необхватный мужик может не только кататься на каждой девушке до потери ею сознания, но и кормить каждую, кладя кусочек пищи на свой жезл и поднося его ко рту баловницы. А ещё он мог внезапно испугать, извергая из себя с громким звуком газы и сильно смеяться, видя обескураженные его поведением лица девушек.

Саркиса развлекала придумка Антония кормить с жезла девушек, и он прикидывал, кому из своих важных и состоятельных клиентов может предложить такой способ развлечения, при этом получив приличное вознаграждение. А за новый метод удовлетворения страсти каждый согласится поделиться лишней сотней-другой систерциев и даже взять больше, выдав его за своё новшество. А к нему в лупанар ходят не просто богатые клиенты. Среди них есть уважаемые люди из сената. Одни совсем старые, они приходят в лупанар, чтобы вспомнить молодость и отдать свои вялые морковки в умелые пальчики девочек, обученных тонкостям эротического массажа. Другие сильны, как медведи, и смелы, как львы. Им не нужны дополнительные средства и массаж, их стержни в боевом состоянии способны выдержать на весу две пудовые гири, при этом не прогнуться к земле ни на градус. Приходят юнцы из состоятельных семей. Так называемая «золотая молодёжь». Эти любят щегольнуть туго набитым кошельком и похвастаться положением папы, что, однако, не влияет на желание соперников постарше навешать помимо спагетти этим юнцам и горячих фокачча на пятую точку, чтобы научить их уважать старших.

В руках смазливенькой молоденькой женщины дрябнет и размягчается суровое мужское сердце. Вслед за сердцем выпитое вино развязывает языки. Появляется отчётливое желание излить душу посторонней женщине, так как своя законная давно перестала проявлять минимум внимания. И мужчины, сенаторы и военные, облечённые тяжким грузом государственной и военной секретности, опьянённые молодым прекрасным телом и испитым из уст красавиц вином, раскрывали свои сердца. И лились совершенно секретные сведения ручейками и реками из пьяных откровенных уст в уши послушных слушательниц.

Зная эти качества мужчин и способность развязывания стенами лупанаров языков, Иеремия постепенно и незаметно подводил каждую из своих жриц сатурналий к нужному разговору. Как бы между делом задавая вопрос, затерявшийся среди прочих ненужных и пустяшных. Он узнал многое, от чего становилось весьма и весьма интересно и хотелось бежать к ближайшему телефону, чтобы поделиться выведанной информацией. Но Иеремия был не новичок-первогодок, он умело копил выведанные факты и складывал в своей кладовой, среди множества мозговых извилин. Он узнал, что большинство сенаторов не разделяют оптимизма императора Диокла по поводу денежной реформы, преобразований в армии, куда он предлагает поступать на службу женщинам всех сословий. Против рьяно выступают не только сенаторы, бизнесмены и владельцы мануфактур и прочих производств, где используется труд рабов, об отмене рабства. Но и что среди высших эшелонов власти и военных зреет заговор. Пока что нет единства в рядах заговорщиков, некоторые вообще не знают о существовании друг друга. Каждый себя пророчит в великие императоры и вследствие всех этих разногласий до решения свержения власти или правительственного переворота, как до Византии на четвереньках.

Саркис потирал руки, считая денежки, и благодарил Юпитера за щедрого Антония Тинто.

Иеремия прекрасно совмещал развлечения с работой, видя в этом высшее проявление благорасположения судьбы.

- Идите же ко мне, мои сатурналийки, мои нежные газели и лани. Я согрею ваши холодные сердца и соскучившиеся по ласке тела своими маленькими тёплыми руками…

Глава 4

Логист Флавий и эдитор Сагитта не один день проговаривали между собою новые условия ведения бизнеса. Понесённые траты должны были возместиться в течение трёх-четырёх месяцев, судя по расчётам бухгалтера, но тем не менее, сомнения одолевали их. Как воспримет публика, жаждущая зрелищ, новшества? Понравится ли ей бескровное представление? Каждый из зрителя мнил себя богом, когда от его прихоти зависела судьба поверженного гладиатора: жить или нет. Ведь от того, какое положение примет оттопыренный большой палец, вверх или вниз, зависит будущее человека. А тут публике предлагают зрелищное представление, с дымовыми завесами, со стрельбой, со сложными спецэффектами и визуальным переносом в любую эпоху. Но уже без пролитой крови. Да, будут поверженные наземь противники. Но пролитая ими кровь будет бутафорской. И не будет она своим специфическим запахом пробуждать древние животные инстинкты и воскрешать в памяти забытые моменты.

- Будем думать только о хорошем, - закончил беседу Флавий и повернул несколько тумблеров в новое положение. – Давай посмотрим, как наши меченосцы привыкают к новой форме.

- Давай, - согласился Сагитта. – Сейчас они должны получать новое обмундирование. Скажи, Флавий, сколько ты на этом сэкономил? Не могу поверить, порази меня копьё Юпитера, что ты не нашёл способа сбить цену.

Флавий поставил на стол два стакана и наполнил вином.

- Утоли жажду, Сагитта, - ответил он. – Не забивай голову тем, отчего ноги двигаются с трудом.

Собравшиеся в кладовой гладиаторы шумели и вели себя как воспитанники, избавленные от лишней опеки воспитателей.

- Эй, шмоточник, - крикнул Мандибула кладовщику. – Быстрее шевели бёдрами и тащи сюда моё новое платье! Просто жажду напялить на себя этот чёрный облегающий костюм, прочные латы, украсить голову чёрной тыквой и выйти намылить кому-нибудь зад от нечего делать.

Кладовщик Пётр, тощий мужчина сорока лет с бледным лицом человека, страдающего хроническим гастритом, не обращал внимания на грубость и колкости гладиаторов. Он сам всего два года назад оставил арену сражений и на накопленные деньги сумел купить себе свободу. Но вместе со свободой он не купил здоровья. И понемногу чах день за днём, страдая дикими желудочными коликами.

Он выложил на полку костюм и латы со сферой.

- Получи, Мандибула, костюм, - сказал спокойно Пётр. – Не забудь расписаться в получении. Это тебе не набедренная повязка из кожи мёртвого осла. Это дорогая вещь и стоит немалых денег.

- А мне по барабану, - усмехнулся Мандибула. – Дорого или нет. Не моя забота. Хотят, чтобы развлекали жирных граждан, пусть не жалеют систерциев. Можно подумать, я не знаю, на один вложенный сестерций приходится чистой прибыли цельных двадцать пять.

- Откуда такая точность. Мандибула, - вступил в разговор Блас. – Именно двадцать пять. А не тридцать или сорок?

Мандибула напялил на голову сферу и поднял пластиковое прозрачное забрало.

- Есть источники информации, - делово отрезал он.

Смех волнами пробежался по кладовой и сотряс воздух.

- Уж не поведала ли тебе сию наисекретнейшую информацию твоя любимая Люция из лупанара Саркиса Авария? – чуть не лопаясь от смеха, спросил Циклоп. – Так ты от услышанного смело отдели половину и от оставшейся половины отними две трети и тогда только можно хоть на малую толику поверить поведанным сведениям.

- Причём тут Люция? – покраснел Мандибула. – Мало ли может поведать тебе твоя Селена! Язычок у этой змеи также прекрасно подвешен. И поверь мне, она умеет им прекрасно работать.

Циклоп схватил Мандибулу за грудки.

- Что ты сказал про язык? – угрожающе спросил он.

Мандибула только рассмеялся и вместо ответа сильно ударил Циклопа сферой в лоб. Выпятив глаза, Циклоп отпустил Мандибулу, и попятился, глядя растерянно по сторонам, будто ища подмоги у своих товарищей. Это вызвало очередную волну смеха. Кое-кто начал подначивать Циклопа сделать должный ответ. Показать, куда улетают осенью зяблики.

Кладовщик быстро разлиновал висящую на стене доску, вписал имена бойцов и начал принимать деньги; ставки на обоих гладиаторов были равны. Их товарищи знали, что Циклоп, что Мандибула равноценные противники. Горы мышц и тренированные тела, привыкшие к боли за долгие годы тренировок и сражений.

Посреди комнаты вёрткие молодые гладиаторы очертили круг мелком. Выбрали судью, самого старого гладиатора Сенексий, который не раз выступал справедливым вершителем и не допускал нарушения правил боя, потому что правил как таковых не существовало априори.

Произвольно взявшие на себя роль помощников по три гладиатора с каждой стороны принялись массировать мышцы Циклопа и Мандибулы, подзадоривать крепкими словами и желать вздуть противника так, чтоб его помидоры переместились в горло к гландам. А так как пожелания всегда были одни и те же, то и не воспринимались всерьёз. Обычная установка продержаться подольше и дать как можно больше испытать удовольствия от зрелища товарищам.

- На кого ставишь? – поинтересовался Флавий, выкладывая на стол стопку серебряных сестерциев.

- А ты на кого? – вопросом на вопрос ответил Сагитта.

- Ох уж мне эти твои сицилийские штучки, - вяло отреагировал Флавий. – Не можешь прямо ответить, что ли.

- Могу.

- Так к чему выпендрёж?

- Привычка, - сказал Сагитта и поставил рядом со столбиком систерциев Флавия свои монеты. – Мандибула крепкий боец и опытный.

- Угу, - Флавий увеличил громкость и подрегулировал чёткость изображения.

- И Циклоп не соплями склеен, - продолжал Сагитта. – Та ещё редкостная скотина, машина для убийства.

- Вредное влияние среды обитания, - Флавий таки добился нужного звука и изображения и радостно хрюкнул, что иногда бывало с ним в редкие минуты. – Так на кого ставишь?

- Жаль нельзя на обоих сразу, - в голосе Сагитты чувствовалось сожаление.

- Согласен, - поддакнул Флавий и вскочил в кресле и вытянул палец на экран. – Началось!

С попеременным успехом то Циклоп, то Мандибула валили друг друга на пол. С остервенением били по накачанным телам. Затем отступали, давая возможность противнику встать и ринуться в бой. Делали они это специально. Годы драки на арене не прошли даром. Они знали, когда нужно упасть и сделать вид, что подвернулась нога или руку свела судорога. Каждый из них чувствовал ситуацию, как биение собственного сердца, и это помогало на радость весёлой толпе продолжать бой без явного ущерба для себя. Удары для посторонних казались убийственными. На самом же деле это была изощрённая постановка. В нужный момент и Циклоп, и Мандибула вполне достоверно подставились под сильнейшие удары кулаками. В итоге левый глаз Циклопа заплыл синяком, и из носа текла тонкая струйка крови. Левая щека Мандибулы отекла, и он поминутно сплёвывал кровавую слюну. При этом они умудрялись незаметно от других обмениваться многозначительными взглядами и продолжали на потеху публики месить свои накачанные мускулистые тела крепкими, почти стальными кулаками.

В самый разгар веселья на пороге кладовой появились фигуры логиста Флавия и эдитора Сагитты.

Последний захлопал в ладоши, что послужило прекращению бесплатного представления. Послышался тихий ропот, к счастью не переросший в тихий бунт.

- Достаточно, - громко произнёс Сагитта. – Хватит тратить впустую силы, приберегите их для более важных дел. Все получили новое обмундирование?

Вразнобой послышались подтверждающие возгласы и крики.

- Немедленно переодеться и собраться в тренировочном зале. Будем постигать азы нового искусства развлечения граждан нашей Великой Римской Империи!

Глава 5

Равномерный гул двигателей самолёта не действовал на него так усыпляюще, как на остальных его спутников. Федул полулежал в разложенном широком кресле и всё представлял себе, прокручивая минуту за минутой встречу с Апостолом. Он видел его удивление, его растерянность, он смаковал то впечатление, какое произведёт их встреча. Федул мнил себя бравым парнем, не боящимся ни чёрта, ни пули, вот он медленно вынимает из-за пояса кольт и направляет ствол на Апостола, не отводя руку от бедра. «Эй, Апостол! – крикнет он ему, - помнишь, говорил, ходи и оглядывайся? Час пришёл. Может, поговорим по душам, вспомним прошлое?» Федул чувствовал, каким он может быть в тот момент великодушным. Самолёт ощутимо встряхнуло. Заморгали красные лампочки на антресолях. Сверкающая отполированным алюминием в лучах утреннего солнца воздушная машина провалилась на мгновение вниз. Затем вернулась на прежний курс. Над входом в кабину пилотов зажглась красная лампа, и командир самолёта сообщил, что самолёт вошёл в зону турбуленции. Затем последовала рекомендация не покидать кресел до распоряжения командира экипажа. Послышались недовольные бурчания и возражения со стороны проснувшихся спутников Федула. С брезгливой надменностью он посмотрел в их сторону и снова закрыл глаза. Ко многому в новой жизни он привыкал относиться философски. Даже к этой минутной инсинуации. Из своего настоящего прошлого он помнил, что авиа-перелёты самый безопасный способ добраться быстро из одного пункта в другой. Самолёт лёг на прежний курс. Снова размеренно заработал двигатель. Распространившаяся по корпусу вибрация лучше колыбельной песни укачала пассажиров. Федул вернулся к своим думкам, хотя и знал, кто ими богатеет. От ощущения долгожданной встречи сладко ныло сердце, приятная волна скорого сведения счетов омывала кровавой пеной жестокий берег мести. Непроизвольно сжимались руки, напрягались мышцы груди и живота, лёгкая судорога пробегала по телу, нервная рябь вызывала тепло, горячий пот мигом выступал подмышками. «Скоро, очень скоро всё закончится, - утешал себя Федул сквозь зубы. – И прольётся кровь!» Пару раз его осторожно будил стюард в военной форме. Предлагал на выбор алкогольные и освежающие напитки, справлялся, не желает ли он подкрепиться. «На борту отличный выбор блюд». Федул отрицательно кивал головой, не роняя ни звука, и снова окунался в мир жестокой мести. Иногда на короткое мгновение ему удавалось вздремнуть. Но сон был тревожный и непонятный. Из тумана к нему приближался призрак женщины, застывал на расстоянии и маячил, повисая в воздухе. Сквозь сон ощущал Федул исходящий от призрака могильный холод и его лица прикасался ледяной северный ветер, лицо колола снежная мелкая крошка. Он отворачивался от ветра, пыли и от призрака, но он постоянно был перед его взором и в лицо постоянно мела пурга. Во время очередного провала в сон он увидел женщину-призрак, приобретшую физические черты тела и лица. Он рассмотрел через прозрачную ткань платья тонкий стан, маленькую упругую грудь, почти идеальный овал бёдер. Кожа покатых плеч серебрилась в лунном свете. Внезапно женщина повернулась вправо, будто её окликнули и он увидел прекрасный профиль с развевающимися ветром локонами волос. Сердце его забилось вдруг с такой силой, что даже сквозь сон он почувствовал сильную боль справа и как к его горлу подкатил огромный душащий ком из липких щупалец страха. Чтобы избавиться от ужасных ощущений, срочно нужно проснуться, но просыпаться ему не хотелось. Он боролся с организмом, старающимся взять верх, и в итоге поборол его. Он остался во сне. Женщина сидела на перилах разрушенного дома и смотрела вдаль. Со стороны руин тянул пронзительный ветер и слышался противный свист и визг, будто сотня крыс собралась в одном месте и устроила пир. Свободно, как это бывает во сне, Федул переместился по обратную сторону перил. Она улыбалась самой прекрасной улыбкой на свете, тихий свет озарял её лицо; некоторое время Федул любовался её профилем, слегка вздёрнутым носиком, чувственным ртом и лукавым взором синих глаз. Он прежде с нею не встречался, но чувствовал некую, необъяснимую связь, объединяющую их.

Фото Апостола он держал обеими руками на груди. «Узнаёшь этого парня из нашего города? – Валерий протянул ему чёрно-белое фото. – Вижу, узнал. Наше главное препятствие на пути к власти. Он вскоре направляется в Рим. Цель поездки – обеспечение безопасности императора. Но, как сам понимаешь, это нам совсем ни к чему». «Где ликвидировать? Здесь или в другом месте?» «Он едет как представитель одной фирмы на круизном лайнере «Новель Этуаль», такая легенда на время в пути». «К чему такие сложности?» «Да кто ж нас, тайных работников поймёт. Может, привычка срабатывает, усложнять простое». «Ясно. Завалить его в порту? Я правильно понял?» «Не совсем. Ты вылетаешь на один почти безлюдный остров в средиземном море. Там тебя введут в курс операции».

- Кто это у нас на карточке? – из его рук выдернули фото. Он открыл глаза и увидел прилично выпившего сопровождающего, крепкого телосложения атлета, украшенного наколками.

- Ты, я вижу, парень не промах, - заржал атлет. – Думаю, мысленно дрочишь на фоточку красавицы, а на деле ты торчишь от мальчиков!

На шум обернулись остальные мужики. Во взглядах читалось оживление и ожидание прекрасного развлечения. В полете царила такая скука!

- Верни! – сквозь зубы зло прошептал Федул.

- Что? – переспросил атлет, явно дурачась и играя на публику. – Что там пропела наша душка?

- Верни немедленно! – приказал Федул, глядя через прищур. – Ты, вонь парашная, кому сказано!

Атлет разорвал на груди рубашку и всем представил бугры накачанных мышц. С кресел послышались аплодисменты и подзадоривающие крики, чтобы он проучил этого говняного педика.

- Ты слышал, что говорят эти почтенные люди? – наклонился над Федулом атлет. – Они просят научить тебя уму-разуму. И я с радостью это сейчас начну делать.

В жизни Федула много было моментов, когда ему становилось не по себе после некоторых поступков, но в большинстве случаев ему было всё индифферентно. Вот и сейчас он считал до пяти любимую считалочку одного больно крутого кекса на зоне, как считалось всеми, непревзойдённого бойца. Тот во время драки произносил вслух: «Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет. Пиф-паф. Ой-ёй-ёй! Умирает зайчик мой!» Как утверждали старожилы, когда он заканчивал считалочку, заканчивался бой в его пользу. Но встреча с Федулом произвела переоценку его жизненных ценностей. Федул заканчивал считалочку, принародно опуская непревзойдённого бойца и отправив затем на парашу.

- Верни немедленно фото! – глаза Федул сузил до щелочек.

- А не верну, что будет? – заржал атлет, крутя накачанными плечами.

Есть вопросы, которые лучше не задавать, потому что ответы на них лежат за пределами понимания некоторых крайне необразованных гомо сапиенс.

Что произошло дальше, так никто ничего и не понял. Атлет опустился на колени перед вставшим с кресла Федулом, послушно расстегнул молнию на его брюках и приник ртом…

КНИГА «ЙОД»

Глава 1

Плотный оружейный огонь встретил кортеж Павла на подъезде к маленькой деревушке, не указанной даже на военной карте, близь дальней южной окраины Дамаска возле разрушенного старинного акведука.

«Бовис», следовавший в голове колонны, принял на себя основной первый удар. Пули искрошили стёкла и изрешетили металл, последовавший затем взрыв, превратил его в пылающий факел. Находившиеся в нём солдаты спастись не успели, джип стал их общим погребальным костром.

Не ожидая приказа, остальные бойцы покинули автомобили и грамотно заняли оборону, ведя ответный огонь скупо и прицельно.

Павел выскочил из своего джипа в тот момент, когда густой рой свинцовый шмелей буквально заставил танцевать тяжёлую машину Хава Нагилу. Массивная машина под ударами пуль качалась из стороны в сторону, пока не осела на простреленные колёса.

С одной стороны ненужный кусок металла хорошая защита, с другой – попади в бензобак пуля и можно смело вести беседы не теософские темы с давно почившими предками. Но такие мысли мыли в голову Павлу не пришли, его занимал совсем другой вопрос, всплывавший в короткие перерывы между стрельбой, почему пострадала именно первая машина, в которой должен был находиться он, но ведомый предчувствием, пересел во время остановки во второй джип. В таких случаях арабы говорят – Сикмет. Что она задумает, так и исполнится. Теперь понятно, почему прицельный огонь вёлся по первому джипу, хотя теоретически должны обстрелять первый и последний, лишить маневра остальные. Предали? Вряд ли. Об их поездке знали три человека. Сама поездка засекречена так, что за каждую букву на странице с грифом «Совершенно секретно» приходилось ставить подпись и писать номер офицерского удостоверения. Бойцы набраны из разных подразделений в последний перед отъездом день. Отсюда утечки не могло быть. Это первое. Второе, все они патриоты родины. И, в третьих, хватит рефлектировать, пора и задать жару басурманам. Жаль погибших бойцов, но они знали, на что шли.

С противоположной стороны патронов не жалели. Плотная земля, песок вперемешку с глиной, превращалась в шевелящийся грунт. Пули червями перепахивали её изнутри. Сухая жёлто-терракотовая пыль кисейным покрывалом повисла над землёй.

Павел перевёл взгляд на небо. Безоблачно. Штиль. Чисто. Солнце печёт. Птички высоко в небе летают. Внизу настоящий ад.

- Хоть бы ветерок подул, - прошептал Павел.

- Что вы сказали, господин капитан? – спросил его водитель, перезаряжая автомат.

- Хоть бы ветерок поднялся, - повторил Павел. – Разогнал бы пыль, чтобы знать в кого стреляем.

Свист пуль, поднятая пыль и другие моменты на время прервали разговор. Водитель, спрятавшись за капот, посылал короткие очереди в сторону противника. Павел тоже расчётливо тратил патроны. Судя по противнику, боезапас у них хоть и не безграничен, но позволяет тратить пули, посылая их в пространство. Парочка пуль прошили насквозь дверь. Одна искорёжила капот рядом с водителем, и Павел его ударом под сгиб колена заставил лечь.

- Не подставляйся зря, - приказал он. – Успеешь распрощаться с жизнью.

- Да я-то что, вон жаль Баруха.

- Кого?

- Водителя из первой машины. Жена вчера родила двойню. Девочки.

- Мы давали присягу защищать Отечество, не жалея жизни, - напомнил Павел водителю. – И запомни простое правило, редко кто из солдат дослуживается до генерала.

- А вот я дослужусь до бригадного генерала, - чуть ли не с хвастовством произнёс водитель. – Ходил к гадалке. Недавно поселилась в нашем доме.

- И что она тебе напророчила? Про сегодняшнюю засаду было слово?

- Про засаду – нет. Сказала, ждёт меня ровная дорога к славе.

Павел протянул руку.

- На этом промежутке дорога в Дамаск самая прямая. Уж, не про эту ли, а?

Водитель потряс головой и что-то прошептал.

- Нет, - наконец сказал он и приложил автомат к плечу. – Эта дорога ведёт к смерти. А она говорила – к славе. – И начал стрелять в сторону противника.

Тут как нельзя некстати и не вовремя вспомнилось услышанное на заре жизни изречение: «К славе ведут сотни дорог, к смерти – одна». И очень Павлу не хотелось, при всей природной смелости, погибнуть ни за грош на этом пустынном участке дороги, по которому, наверное, со времён древних строителей не ездила ни одна арба, а уж тем более автомобиль. И ещё очень интересовал Павла вопрос, ответа на который никогда не услышать, откуда именно здесь на этой дороге, по маршруту, ставшему известным всего каких-то пару часов назад появились выстроенные со знанием малой фортификационной архитектуры пусть и не сложные строения, но редуты. Тоже приличное средство для ведения боя. Умело ведя внутри стен можно выдержать не один час. А ведь судя по снимкам разведгруппы, вчера не то что никаких фортификаций не было, вообще отсутствовали какие-либо естественные возвышенности. Сейчас же легко угадываются невысокие холмы, при возможности их можно смело использовать как точки для прицельного огня снайперами. Тьфу, накаркал! Глухо вскрикнув, с дырой вместо левого глаза повалился навзничь водитель, палец нажимал рефлекторно на спуск, пока не кончились в рожке патроны. Павел накрыл оторванным куском материи от куртки лицо солдата. «Гадалка тебя не обманула, - тихо произнёс Павел. – Ты пришёл к славе».

Кричать смысла не было, вряд ли кто услышит, но Павел крикнул, чтобы отозвались оставшиеся в живых. Ему тотчас ответили по очереди солдаты, называя свой боевой номер. Из шестнадцати солдат осталось десять вместе с ним. Повоевать можно, но с кем? Противник так и не показался из-за стен редутов.

Пыль продолжала конденсироваться на одной точке планеты, будто любые проявления ветра забыли об её существовании. Сизо-жёлто-терракотовая завеса с приятным кислым запахом сгоревшего пороха, неприятным от горящих покрышек и бензина. Адская смесь, но вдыхать всё же лучше её, чем лежать неподвижно под раскалённым небом Дамаска.

Внимание Павла привлекла не замеченная ранее деталь экстерьера – он обратил внимание на чудом уцелевший дорожный указатель. На нём, на потрескавшемся белом фоне сохранилась надпись «Дамаск 46». «Станет ли этот рубеж последним в жизни? – он задумался и говорил сам с собой. – Станет ли эта дорога ведущей к смерти или одним из путей, ведущих к славе?»

- Что вы сказали, господин капитан? – Павел не заметил приблизившегося сержанта.

- Да вот говорю, хоть немного ветра, для прояснения обстановки. Ни черта же не видать!

Сержант что-то сказал, что-то из народного лексикона, выразившее более конкретно суть и закончил литературным языком:

- Ветер с дождиком не помешали бы. Это точно. От этой пыли, - сержант громко чихнул и рассмеялся, - всю глотку жжёт.

В этот момент некто, кто внимательно следит за развитием человеческих судеб и фиксирует на неизвестных скрижалях судьбы каждый шаг, решил смилостивиться.

С юго-запада, со стороны далёкого моря потянул свежий ветер, горизонт окрасился в не шуточно-серьёзные тона самых холодных красок.

Ветер, перемешивая как в чане пыль, пласты за пластами, развеял пылевую мглу, и Павел с солдатами смогли рассмотреть возведённые по обе стороны от дороги невысокие глиняные сооружения с прорезями бойниц, охватывающие прерывающимся полукольцом кортеж «Бовисов». Многим стало понятно, почему так мала вероятность, поднять голову. Они находились почти посередине пересечения оружейно-пулемётного огня. Темп стрельбы активизировался, но стрелявшие продолжали хранить молчание, лишь с завидным упорством превращали землю, маленький клочок суши, где нашли слабое убежище солдаты, в набитое свинцовыми вшами глиняное одеяло.

- Легче, правда? – спросил, улыбнувшись, сержант.

- Смотря, что, - уклончиво ответил Павел.

Сержант указал рукой на редуты.

- Теперь видно по вспышкам, откуда стреляют. Можно попытаться бросить пару гранат. Вдруг, в точку!

К ним подполз старшина, Павел имён подчинённых не знал, что его сильно коробило, обращаться по званию в сложившейся ситуации просто неприлично.

- Господин капитан, сделаем попытку прорыва! – обратился он. – Нас же этому учили - воевать.

- Нас многому учили, - ответил Павел. – И воевать, и нападать, и ходить в атаку. Нас учили всё делать грамотно, а не подставлять геройски грудь под свинцовые безделушки врага. Ждём. Лежим и по возможности, ведём прицельный огонь.

Старшина кивком головы согласился с доводами Павла.

- Эх! – с горечью произнёс он, - сейчас пяток «Весп¹» совсем не помешали бы!

- Гранатомёты хорошо, - поддакнул сержант. – Но залп «Фистулы²» кардинально изменил бы расстановку сил и поменял приоритеты.

- Вы так дофантазируетесь, что сейчас не помешало бы танковое подкрепление и армейская авиация, - серьёзно произнёс Павел.

- Бывало и хуже, - высказал свою точку зрения старшина и приподнял голову, чтобы осмотреться. – Или у вас иная точка зрения?

Павел рукой прижал его к земле.

- Моя точка зрения – выйти с оставшимися солдатами без потерь.

Со стороны редута внимательный противник заметил движение и выпустил длинную очередь. Она прошлась с угрожающим свистом почти перед самым лицом. Взлетели вверх жёлтые фонтанчики земли, украсив своей неприхотливо-непрочной красотой картину смертельного боя.

- Хорошо бьют, - похвалил сержант. – Не пойму, почему не прицельно, господин капитан.

Ответить Павлу не пришлось. Со стороны противника вступили новые силы в схватку. Послышался лёгкий свист и раздавшиеся взрывы накрыли землёй с головой. Взорвался стоявший неподалёку джип, оттуда донеслись крики, и тотчас горячая волна жара опалила лицо и тело сквозь ткань формы.

- Сползаю, посмотрю, кто выбыл из игры, - спокойно сказал старшина и ползком, гибкий как змея, пополз прочь.

1 оса (лат.)

2 свищ (лат.)

Павел посоветовал быть начеку и лишний раз не рисковать. Минуту спустя послышался крик старшины, что троих нет, и в этот момент там же разорвались три выстрела сразу.

- Аналог наших «Муски» или «Бомбуса¹», - определил сержант. – Но не они. Я их звук отличу от любой другой системы. Господин капитан, к вопросу о стрельбе.

- Да-да, я помню, - отозвался Павел. – Сам ломаю голову над этой шарадой и не могу найти ответ. Хотели бы взять в плен, действовали бы иначе.

Сержант помялся.

- Говори, - приказал Павел, видя его замешательство.

- Можно предположение?

- Валяй! – разрешил Павел.

- Нас отвлекают от чего-то более серьёзного.

Павел задумался на немного и хмыкнул.

- Мысль верная, - сказал Павел. – Изложи.

Однако последовавшие взрывы помешали сержанту. Он уткнулся головой в землю и накрыл её руками. Под неумолкающими разрывами земля дрожала как батут. Вибрации передавались телу. И снова Павел почувствовал приближение того мерзкого состояния, когда в затылок впиваются ледяные иглы. Что-то изменилось в системе стрельбы противников. Причину Павел разгадал сразу. Выстрелы из гранатомётов теперь аккуратно ложились сзади и спереди группы обороняющихся солдат. Занялись смрадным дымом оставшиеся «Бовисы».

Павел почувствовал лёгкий укол в руку. Вслед за болью на материале выступила кровь. Вскрикнул и сержант, не пожалев крепких слов врагу. Он начал накладывать повязку на голову. «Вскользь, - ответил он на взгляд командира. – Рана пустяковая».

Пронизанный осколками и пулями воздух напоминал сотканное из стали покрывало, которое после окончания тканья опустится могильной плитой на погибших солдат.

Это состояние атмосферы почувствовал не один Павел, сержант зябко поёжился и нехорошо посмотрел в небо. И сумевший перебежками приблизиться боец высказал почти такое же предположение. Но, ругнувшись, сказал, что прибыл не для этого, указал рукой в сторону двух часов и сообщил о намечающемся передвижении. Утерев со лба кровь, из маленькой царапины она сочилась редкими каплями, пополз назад.

- Вы сюда ехали с определённым заданием? – радостно улыбнувшись, спросил сержант, он сумел встать на колено и сделать парочку прицельных выстрелов.

- Да.

- Ищите червя.

Вернулся старшина. Ни царапины на лице, ни разреза на форме. Будто

1 муха и шмель (лат.)

только что вышел из раздевалки. Едва заметная тень усталости в глазах. Павел поинтересовался, как здоровье солдат. Старшина неопределённо махнул рукой над головой и ответил, что его хоть отбавляй, только вот патронов маловато. И снова предложил ненавязчиво перейти в атаку. И снова Павел остудил пыл подчинённого следующими словами, что ситуация должна проясниться в ближайшее время, что они давно уже должны были прибыть в пункт назначение. Раз их нет, значит, должны предпринять меры. Старшина покачал головой и опять вернулся к теме атаки, убедительно доказывая, что сидение на месте приведёт к поражению. После его слов у Павла усилилась боль в затылке, и вдруг он увидел перед глазами циферблат со стрелками. Секундная бежала, как заяц от гончей, минутная и часовая застыли, будто дневальный на тумбочке. Затем часовая стрелка переменила положение и продвинулась на одно деление вперёд, с цифры два на три и сразу же с нею начались метаморфозы. Она скрутилась винтом, затем распушилась на мелкие ворсинки, ворсинки выросли позже в длинные тонкие нити и покрыли чёрной сеткой весь циферблат. Павел отчётливо осознал, что кто-то пытается подсказать, если в течение часа ничего не произойдёт и не прибудет помощь… Дальше думать не хотелось. И он сказал старшине, что через час предпримут атаку. Старшина в силу своей привередливости спросил, что может измениться за час, но Павел ответил строго, что когда он станет командиром, будет самостоятельно решать что и когда делать, а сейчас приказывает подчиниться. Старшина оскалился и сказал, мол, типа, делу время, потехе час. Павел ответил, что не совсем по теме, но верно.

- Что изменится за час? – спросил сержант, когда старшина уполз на свою позицию.

Огневой шквал внезапно утих. От резко установившейся тишины в ушах появился свист. Сержант тихо буркнул, что проведает друзей и сноровисто пополз, используя появившиеся ямы от разрывов как укрытие.

Проследив за сержантом. Павел вернулся к своим баранам. Продолжал мучить вопрос, их предали или это простое совпадение, во что не больно верилось, почему вдруг прекратили огонь и как зовут сержанта, лицо его казалось знакомым, а вот имени вспомнить не мог.

- Замолчали, гады, - вывел из раздумий вернувшийся сержант. – Замыслили что-то пакостное. Верно?

Павел не нашёлся что ответить, поэтому сказал первое, пришедшее на ум:

- Напомни, сержант, твоё имя. Запамятовал.

Сержант удивлённо улыбнулся, блеснули светло-карие глаза.

- Так вы и не знали!

- Уверен?

- Клянусь молоком матери, Всемогущим Юпитером, его братьями Плутоном и Нептуном, а также…

Павел досадливо скривился и попросил прекратить перечислять пантеон римских богов, имена коих знает с младенчества любой гражданин Римской империи. Сержант пожал плечами, хватит и хватит, вынул из кармана пачку ментоловых сигарет «Мелисса».

- Угощайтесь, господин капитан! – предложил он Павлу.

- Не курю.

Глаза сержанта округлились.

- Я на базе видел, как вы курили с начальником спецотдела.

Павел не повёл бровью.

- Значит, бросил.

Сержант закурил, сладко затягиваясь ароматным дымом и выпуская тонкие сизые струи, закрывая при этом глаза.

- А я как начал курить в двенадцать лет, так не могу бросить, - сказал он, с сожалением глядя на укорачивающуюся сигарету и растущий столбик пепла. – Всегда, закуривая, загадываю желание, если столбик пепла будет больше половины сигареты, оно исполнится.

- Какое сейчас загадал?

Сержант покачал головой.

- Не скажу, иначе не исполнится.

Сержант докурил, вогнал окурок в землю. Беседа продолжилась.

- Тогда откуда мне знакомо твоё лицо?

Парень моргнул и дёрнул уголками рта.

- Приграничный конфликт в конце зимы с организованной бандой контрабандистов торговцев оружием и рабами на юге. В провинции…

Павел поднял правую руку.

- Стоп! – остановил он сержанта. – Припоминаю, читал отчёт на неделе, наградили особо отличившихся. Имена не указали, показали слайды с фотографиями героев. – Выходит, ты один из тех…

- Да, постреляли тогда на славу! – сержант засветился от охвативших воспоминаний. – Не поверите, два раза подряд под ногами взорвались гранаты. И ничего – выжил! Слегка контузило, но это не смертельно.

От старослужащих Павел слышал не раз, что в одну воронку снаряд два раза не попадает. Но также помнил предостережение тех же пропитанных запахом пороха вояк, что Судьбу лучше не дразнить и не лезть на рожон. Вот он и посоветовал сержанту быть осторожным, ведь третьего удачного раза может и не быть. Кто знает, какими критериями руководствуется бог войны: или пан или пропал – не его девиз. Сержант в ответ возразил, что его хранит булла, выполненная в форме диска с нанесёнными на неё магическими знаками перекрещёнными мечами. Он вынул из-за пазухи нагрудное саше на длинной прочной нити и показал Павлу амулет.

- Мама ходила к жрецам в Храм Марса, тот, что два года тому построили около северной горы у самой границы города, где высохший ручей когда-то пересекал квартал строителей почти пополам, - с любовью в голосе и непередаваемой нежностью произнёс сержант. – Главный жрец, господин Контий, дал маме эту буллу, потому что знал, что она предназначена солдату и что священные письмена, начертанные самим Марсом, сохранят владельца в любой, очень тяжёлой ситуации.

Едва Павел вспомнил слова, прочитанные давным-давно в зачитанной до дыр книге о военных приключениях, где главный герой описывал своё состояние во время сражения и после, но запомнились ему не эти животрепещущие воспоминания. Отложились в памяти следующие слова: «Никакой заговор или заклинание, тем более амулет не спасут человека от стального жала меча, как надёжная броня и проявленная осторожность». Только он хотел сказать эти слова сержанту, как тот опередил его и высунулся по пояс из укрытия. От отчаяния Павел еле не завыл по-волчьи. Боль и тяжесть в затылке усилились, и Павел внутренним зрением увидел происходящее за ближними стенами редута.

Он увидел сидящего мужчину в светло-песочном балахоне. В руках он держал снайперскую винтовку, глядя в прицел. Павел заметил, с какой медлительностью снайпер нажимает на урок. Увидел, как внутри патрона вспыхнул, взрываясь, порох, выталкивая из патрона длинную остроносую пулю из странного бледно-красного цвета металла. От его внимания не ушло то время, которое понадобилось ей пролететь через длинный ствол и в окружении пороховых газов вырваться из стального плена ствола.

Павел проследил траекторию полёта пули и ничего не смог поделать, слишком велика её скорость.

Сержант дёрнулся телом, как марионетка, с оборванными нитями и обмяк.

Ровная тёмная посредине лба стремительно превращалась в пульсирующий гейзер крови. Пальцы сержанта разжались, и на землю упало саше с мощным талисманом от самого Марса, не сумевшее защитить от смерти своего владельца.

И тут Павел понял, пора идти в атаку.

Что есть мочи он крикнул старшине, отдавая приказ. Он отозвался мгновенно, в голосе чувствовалась радость от предстоящей атаки и ручной схватки. Старшина передал приказ командира оставшимся в живых бойцам.

- На счёт – три – начинаем! – крикнул Павел.

- Есть, командир! – откликнулись подчинённые.

- Раз, два, три! – Павел выскочил из укрытия и краем глаза заметил ещё семерых солдат во главе со старшиной, последовавших следом за ним.

Из-за глиняных стен редутов им навстречу взмыли как птицы, повиснув на короткое мгновение в воздухе, люди в светло-песочных балахонах с примкнутыми к винтовкам длинными штыками.

Головы контратаковавших укрывали прозрачные светло-жёлтые сферы, внутри которых можно было рассмотреть…

Однако ничего рассмотреть не получилось.

Откуда-то сверху послышался громкий звон, светло-жёлтые балахоны нападавших превратились в больших чёрных птиц, отбрасывающих огромные белые тени.

Глава 2

Утренний свет, пробравшись через сложное плетение гардин и штор, оказался в комнате и разлёгся размытым пятном в форме сонного кота на паркете спальни.

За окном моросит мелкий дождь. Природа мирно дремлет. Вокруг сонное царство. Умиротворение, щемящая тишина.

- Приска, сколько раз просил тебя быть осмотрительной. Не забывать в порыве чувств, ты жена президента. Первая сеньора Империи! – сотрясал словами сонный утренний воздух Диокл. – Нужно помнить. На тебя равняются женщины всех сословий империи. Помимо этого свою посильную лепту вносят друзья с недругами. Так и норовят вставить палки в колёса нашей семьи. Но и это не всё.

- Что ещё! – Приска уселась на кровати, скрестив на груди руки.

Диокл посмотрел на супругу и морщины гнева разгладились на челе.

- Смотрю на тебя, и сердце моё истекает нежностью, как мёдом, - едва слышно проговорил он.

- Императору не престало быть подхалимом! – категорично отрезала Приска.

- Это не подхалимаж, - возразил активно Диокл. – Это констатация факта.

Прииска надела халат и встала возле кровати, приняв ту величественную позу, в которой обычно ваятели изображают императоров.

- Ах, ах, ах! – съязвила она. – Какие мы эмоционально настроенные персоны! – Приска ярко сверкнула глазами. – Мы же привыкли, когда нам по случаю и без оного кричат влюблённые народные массы на всех углах и перекрёстках «Аве, Цезарь! Аве, Диокл! Аве, император!». А без «Аве» дальнейшей жизни не представляешь.

Диокл нахмурился и отвернулся к окну.

Дождь косыми струйками стекал по оконным стёклам. Писал прозрачными чернилами очередной нетленный опус.

Подумав, что немного перегнула палку критики, Приска подошла к мужу сзади, обняла за плечи. Положила голову на спину. Мягким извинительным тоном произнесла:

- Что моё сердце хотело сказать? Извини, не выслушала. Немного взвинчена с утра. Тому виною непогода.

Приска почувствовала, как мышцы спины у мужа расслабились.

- Да, хотел. Говорил и повторю, нужно быть предельно осмотрительной. Не посещать места, имеющие сомнительную репутацию. Сто раз подумать, прежде чем сказать. Одно слово, сказанное не правильно, имеет эффект взорванной бомбы. Наши с тобою шаги находятся под пристальным вниманием всяких разных журналистов и фотографов. И не всегда они преследуют добрые цели.

Диокл замолчал, продолжая смотреть в окно на то, как мелкий дождь перерастал постепенно в ливень. Вот и лужи на тротуарах выросли, разлеглись на всю длину и ширину садовых дорожек. Серо-сиреневая дисперсия взвешенной влаги скрывала очертания построек, ротонд и беседок, с трудом угадывались размытые контуры стен и крыш дальних строений.

- Хорошо, - подумав, согласилась Приска. – Отныне каждый шаг буду сверять с моральным кодексом поведения жены императора. Остаётся надеяться, древнее правило «Caesare conjunx extra suspicationem est¹» продолжает действовать хотя бы в этом доме.

Диокл повернулся к жене.

- Оно живёт в моём сердце и распространяется не на один дом, но и на всю империю. И всё же, Приска, знала бы ты, как болит моё сердце, когда до меня доносят разные слухи, что ты посещаешь то одни мероприятия, то другие, зачастую без охраны, где могут воспользоваться этим, выкрасть тебя и таким образом осуществлять на меня давления.

Приска прыснула.

- Кто может в нашей империи похитить жену императора? Когда такое было?

Диокл с чувством произнёс:

- Времена меняются, меняются люди. Ничто не остаётся постоянным. Всё незаметно трансформируется. Даже в поведении людей видны изменения. Спокойные становятся буйны нравом, тихони приводят в ужас своими необдуманными поступками.

- Приму к сведению, милый, - Приска поцеловала его в щёку. – С этого момента. – После паузы добавила: - И до конца своих дней.

Диокл не отреагировал. Приска пристально посмотрела в глаза мужу.

- Что-то хочешь добавить?

- Не ходи, пожалуйста, к этим христианам. Мне все уши прожужжали доброжелатели всех рангов о том, что остаётся делать жёнам другим высших чиновников, если сама Приска, жена императора Великой Римской Империи подаёт пример и посещает собрания христиан. Как тут и им не соблазниться новой религией и отвергнуть старых и проверенных добрых богов?!

- Я не меняю вероисповедание. Я хожу туда слушать проповеди. Их старший жрец, они называют его пастырь, говорит умно, красиво и доступно. А ещё скоро к ним приедет новый проповедник. Иногда мы поём песни, что-то вроде молитв. – Приска замолчала, ожидая реакции мужа. – Как видишь, никакого криминала.

- Криминал можно всегда найти даже в самых безобидных поступках, - задумчиво проговорил Диокл. – С прослушивания умных речей начинается крах империй и причина нравственного падения и гибели души кроется в исполнении безобидных песен.

Приска отошла на пару шагов и смерила мужа с головы до ног.

- Ты категоричен! Как Лонгиний, высший жрец храма Юпитера! Тот тоже

1 Жена Цезаря вне подозрений (лат.)

налево и направо разбрасывается проклятиями. Нельзя дела то, нельзя делать это!

- В какой-то мере он прав.

- Ха! – Приска захлопала в ладоши. – Это я слышу от первого лица империи.

Почувствовав внезапно дискомфорт, Диокл закрыл глаза и медленно посчитал до десяти, так порекомендовал делать личный лечащий врач, к которому недавно обратился с участившимися приступами беспокойства. «Можно порекомендовать лекарства, - живо говорил доктор, суетливо вертя в руках серебряную ручку. – Начать, так сказать, с травяных настоек или таблеток. Но это такая зараза, попробовав раз, не остановишься. Затягивает, знаете ли. И начинаешь придумывать себе разные заболевания, чтобы принять ещё одну таблеточку. Кстати, такое состояние называется ипохондрия. Вы себе ничего такого не напридумали?»

- Ходи, - справившись с собой, сказал Диокл. – Ходи к христианам, к кому ещё захочется. Не вижу разницы, поклоняться большому количеству богов или одному. По сути-то, им без разницы. И притом, ты видела, хотя бы одного из них?

- Ты не боишься?

- Чего?

- Увидев, прозреть!

КНИГА «КАФ»

Глава 1

- Крепкий сон залог здоровья, - прямо с порога принялся поучать Аарон Лемке Павла. – Но надо пользоваться доступными и немудрёными благами цивилизации. Заводить будильник, если не можете самостоятельно проснуться.

- Да заводил я, - начал оправдываться Павел, понимая, что ведёт себя как провинившийся школяр. – Не услышал звонка.

- Купите пару-тройку будильников и заводите их одновременно, - всерьёз посоветовал Лемке. - Может быть, под многократный звон будет легче просыпаться вовремя. Битых полчаса стою, жму на кнопку звонка и что? – никакого ответа! Просто непозволительная роскошь для некоторых особ!

Павел провёл Лемке в зал и поставил чашечку горячего кофе. Лемке взглядом указал на бутылку коньяку.

- А как же работа? – спросил Павел.

- Надеюсь, господин Сандлер, - ответил Лемке поучительно, щедро плеская в чашечку коньяк, будто добавил недостающую порцию горячей воды, - вы знаете фольклорно-сравнительную версию о работе и диком звере.

- Слышал краем уха, - не вступая в дальнейшую полемику, ответил Павел и пошёл умываться.

Порт кипел от наплыва туристов, пассажиров, провожающих. Одни сгрудились на месте. Другие сновали, как челноки. Третьих никто не мог отличить от первых двух. Кого больше, не знал сам начальник охраны порта. В воздухе висел гам, поднимающийся к самому небу и пугающий добропорядочных птиц, любующихся прекрасными видами с не запредельно-заоблачных высот.

Лемке попросил таксиста остановиться далеко от центральных ворот. Ответил на незаданный Павлом вопрос, что неплохо бы перед прощаньем прогуляться в живительной тени деревьев. Рассчитался с водителем, дав ему сверх обычных чаевых пару систерциев.

- Вскоре они уйдут в прошлое, - с некоторой грустью произнёс Лемке.

- Таксисты?

Аарон Лемке подкинул на руке серебряный сестерций и поймал, сжав ладонью.

- Орёл или решка?

- Вы суеверны?

- И всё же.

- Вы сомневаетесь в успехе операции?

- Орёл или решка? – настойчиво повторил Лемке.

- Ребро, - ответил Павел.

- В безвыходной ситуации лучше такой вариант, чем быть удобрением.

Павел остановился и посмотрел на начальника.

- Это вместо пожелания приятного пути, - поинтересовался он. – Типа, держи хвост пистолетом и так далее.

Аарон Лемке вытер платком выступивший пот на лбу, солнце припекало с самого утра, и задумчиво сказал, что бывают моменты искреннего озарения, когда хочется чтобы всё началось сначала. И первый крик в роддоме, и первый поцелуй матери, первая рогатка и выбитое стекло у страшно злой соседки. Но проходит порыв, как ветер, уносится куда-то серебряная пыль ностальгии, и снова приступаешь к выполнению долга.

- Честь и присяга не просто слова, брошенные на ветер, это жизненный ориентир.

Незаметно, за беседой, они подошли к воротам, прошли через отделение охраны и направились к причалу. На их пути то и дело возникали случайные стихийные людские водовороты. Течение то увлекало их за собой, то оставляло, будто выброшенный хлам на берегу после бури. В таком ритме никуда не спеша, прогулочный туристический лайнер «Новель Этуаль» отходил от причала во второй половине дня, Павел с начальником почти достигли цели. Вдруг Павел почувствовал удалённым участком сознания некоторое несоответствие действительности. Внезапно потянуло с моря порывистым суровым холодком; пронзительнее, чем обычно закричали чайки; солнечный свет померк, будто на солнце накинули лёгкую шаль. Окружающий народ стал сдержаннее в выражении чувств и эмоций. Не кричали возбуждённо и радостно дети, не восторгались предстоящим морским путешествием экзальтированные женские особы, взгляды мужчин сделались колкими и чужими. Но всё это длилось не более секунды, и снова вернулся обычный привычный мир.

Увидев старого знакомого, Лемке покинул Павла, сказав, что вернётся через пару минут. Оставшись один, Павел почувствовал чьё-то присутствие за спиной, резко обернулся. Чуть не уткнувшись в него взглядом, рядом стояла невысокая женщина в необычном наряде, состоящем из длинного куска простой материи, обёрнутого свободно спадающими складками вокруг тела, длинный кусок материала был накручен на голову. Она приблизила лицо к Павлу и смог рассмотреть удивительной красоты карие глаза, огнём горящие на бледном лице. Она схватила его за руку и страстно зашептала, обдавая его горячим дыханием. Он не расслышал большинства из сказанного ею, но в память врезались последние слова: «Спаси её, обязательно спаси! Твоя жизнь…» Кто-то тронул Павла за плечо. Он обернулся и увидел Лемке, тот держал в руке две запотевшие бутылки минеральной воды знаменитой франкской марки. Женщина в странном наряде исчезла.

- Вы не заметили, куда она делась?

- Кто? – поинтересовался Лемке.

- Женщина, - сказал отстранённо Павел, чувствуя на себя некую досаду, будто посвящает в сокровенную тайну постороннего человека. – Она стояла здесь. Со мной.

Лемке протянул руку в направлении собравшегося народа.

- Посмотри, может, найдёшь свою пропажу, - и следом подбодрил, подталкивая к трапу, у которого сгрудились пассажиры и туристы. – Пойдём. Нужно сказать пару слов на прощанье.

В людской многоголосице всяк озабочен своими проблемами и заботами. Поэтому Лемке решил говорить свободно, соблюдая элементарные правила безопасности. Он повторил, что основная легенда на время следования и в первые дни пребывания в столице метрополии он коммерческий представитель местной обувной фирмы, желающей выйти на рынок при сотрудничестве с крупной обувной компанией. Для поддержания легенды в багаже собраны новые модели от израильских обувных модельеров, разработавших их по просьбе одного сумасшедшего богача, любящего носить пару обуви не более пары недель, потом она ему не наскучит.

- У каждого богача в голове своя саранча, гласит народная пословица, - сказал Павел.

- Не в бровь, а в глаз, - подтвердил Лемке. – Далее. На случай непредвиденных ситуаций на судне вместе с вами едет усиленный взвод морских пехотинцев, они залегендированы как работники, едущие в Рим искать вакансии гладиаторов. Это на самый крайний случай. Предусмотрено всё: нестыковок быть не должно и нестандартных ситуаций тоже.

- На удачу надейся, а лодку привязывай, - сказал Павел. – Опять же, народная мудрость.

- Допускаю, всего не предусмотришь. Наш аналитико-вариативный отдел рассмотрел два десятка ситуаций, могущих произойти, - ответил Лемке. – Предусмотрел многое. Вы выходите из порта в два пополудни сегодня. В среду, и прибываете в Рим спустя три дня. Счастливого пути!

Подводя Павла к трапу, Аарон Лемке незаметно опустил в карман его пиджака небольшой металлический цилиндр приятного жёлтого цвета. Похлопал по плечу, пожелал удачи и сказал, что дальше не будет участвовать в спектакле под названием проводы. «Чем они дольше, тем слёз больше».

Красавец прогулочный лайнер «Новель Этуаль», переоборудованный из военного корабля, гордой птицей морской выходил из гавани, низким тембром гудка разгоняя чаек и тревожа, явственно нервно и сладко будоража слух пассажиров.

Павел стоял на первой палубе в окружении счастливцев и смотрел на удаляющийся берег. Ветер с суши доносил почти различимые обрывки мелодии. Почему-то Павлу взгрустнулось, он невольно вспомнил точно такой же случай и маленький духовой оркестрик с полупьяными музыкантами исправно исполнял «Прощание славянки». Как и тогда, так и сейчас, сердце у него непроизвольно забилось чаще обычного, и, было, выступившую слезу быстро высушил морской ветер.

Пару минут спустя после того, как кромка земли растворилась в морской синей дымке, Павел вернулся в каюту. Окинул внимательным взглядом деревянную облицовку, постучал пальцем по панели и услышал в ответ звонкий отклик. Просушенное дерево звучало бубном шамана. В открытый иллюминатор задувал приятный свежий ветерок. Небо было светло-синего цвета. Без единого облачка.

Принимая душ, он снова вспомнил женщину, заглянувшую ему, как показалось в самую глубину души, вспомнил её глаза, горячее дыхание, страстный шёпот: «Спаси её, обязательно спаси! Твоя жизнь…» Жаль, она быстро исчезла. Он так и не смог расспросить, кого надо спасти и, причём тут его жизнь. Некоторое волнение, охватившее его, быстро прошло. Лайнер уверенно измельчал долгие морские мили большим винтом в мелкую водную крошку.

Закат солнца мистическое явление не только на суше.

С борта корабля это выглядит фантастически. Огромный, в полнеба раскалённый оранжевый шар в окружении тёмных облаков, раскинувшихся в стороны от него словно огромные крылья, медленно-медленно погружается в золотисто-багровый расплавленный металл океанских вод.

Веселье в ресторане было в самом начале. Немногочисленная публика сконцентрировалась возле сцены, заняв все стратегически важные с точки зрения просмотра и прослушивания места.

На сцене, задрапированной лёгкой золотисто-прозрачной тканью, пытался удержать себя на двигающихся ногах конферансье – высокий мужчина с проседью в волосах. Он обращался к немногим счастливчикам, жадно ловившим его остроты.

- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие гости нашего прекрасного круизного лайнера «Новель Этуаль»! это название я буду повторять за вечер не один раз, потому как за каждый повтор фирма обещала платить мне кругленькую сумму. Конечно, бедный и старый артист, вышедший на пенсию, не разбогатеет до финансового безобразия великих магнатов империи, но надеюсь на мацу и мёд, скромный завтрак артиста-пенсионера мне хватит.

Разогретая вином публика, мужчины и женщины всех возрастов, не жалея ладоней аплодировали после каждого слова. В ответной благодарности артист склонял голову с намечающейся плешью на макушке.

- Дорогие гости, по своей старческой забывчивости забыл представиться. Вас буду развлекать я, Соломон Синайский, бывший ведущий артист Имперского театра сатиры и комедии. Заверяю клятвенно, мой творческий псевдоним Солнечный Остряк знает любой гражданин от светлых вод Иордана до плавных вод Тибра, от широких просторов водной глади Евфрата и до северной недотроги Темзы. Всюду, куда проникает сигнал телевидения, смотрящие вечерние развлекательные программы, завидев меня, впадают в безостановочный смех до колик в животе!

Последние слова снова вызвали гром аплодисментов. Кто-то кричал «Браво!», кто-то просто от радости вскружившего голову хмеля.

- Старею я, как быстро я старею, - вдруг серьёзно начал цитировать Солнечный Остряк, - О, не пытайтесь меня разубедить! Но с юношеским пламенным задором я продолжаю по волнам житейским плыть!

Неожиданный поворот в развлекательной программе заставил слушателей на минуту утихнуть.

Сам же Солнечный Остряк увидел стоящего в дверях ресторана Павла и переключил на него внимание.

- Молодой человек! Да-да-да, я обращаюсь именно к вам! – головы посетителей повернулись в сторону дверей и десяток пар глаз уставились на него. – Что же вы застыли утренним лучом рассвета в сиреневых сумерках заката? Прошу, присоединяйтесь к нам скорее!

И снова, будто по мановению волшебной палочки, раздался смех и хлопки.

Павел сел за свободный столик возле иллюминатора. Отсюда открывался прекрасный вид на вечернее море, и эстрада смотрелась в выгодном ракурсе. Подошедший официант принял заказ. Бутылку красного вина, бутерброды с красной икрой. «На этом пока ограничимся, - сказал Павел и, видя недоумевающий взгляд официанта, добавил: - К чему спешить? Вечер в самом начале!» Откланявшись, официант ушёл исполнять заказ.

Потянувшись к бутылке, Павел краем глаза заметил пристальное внимание конферансье; тот следил за ним цепким взглядом, не вязавшимся с имиджем артиста.

Яркие реплики и смешинки сыпались бисером из уст Солнечного Остряка. Зал понемногу заполнялся. Соломон Синайский каждого нового посетителя встречал ошеломляющим вопросом и, под дружные аплодисменты, гости проходили к свободным столикам. Атмосфера зала была переполнена положительными эмоциями и плескалась через край.

Ближе к десяти вечера свободных мест практически не осталось. Пустовали три за столиком Павла.

В выступления юмориста гармонично вписывались эстрадные номера. Выступление струнного квартета с барабанщиком и молоденькая певичка то окунали слушателей в мир медитативной музыки, то заставляли подпевать, вспоминая знакомые слова почти забытых песен. Музыканты старались на совесть. Небольшая площадка, служившая импровизированной бальной залой, не пустовала. Пары вертелись на ней под любую мелодию.

Гадать на кофейной гуще, останутся свободными места или нет за его столиком, Павлу долго не пришлось.

Возникшая пауза между трёпом конферансье и музыкальным попурри заполнилась появлением на пороге ресторана двух светловолосых рослых мужчин в летних светлых костюмах.

Уставший конферансье воспрянул духом, протянул в сторону входа руку и начал очередной вербальный пассаж.

- А вот и наши гости, прибывшие к нам из далёкой северной страны. По слухам, там даже летом не тает снег и по улицам бродят медведи, - на одном дыхании произнёс Соломон Синайский.- Так ли это, мы поинтересуемся у них позже. Сейчас же, надеюсь, все почувствовали, как вместе с нашими гостями в уютный зал, наполненный ароматами средиземноморья, ворвались стремительно запахи бескрайних полей и равнин, укрытых снегом, я слышу скрип санных полозьев и вижу срывающийся с губ лошадей сизый парок. Чувствуете, холодный ветер всколыхнул люстры (головы посетителей послушно посмотрели на качающиеся светильник) и внёс изюминку нордической романтики в тёплый воздух (посетители глубоко втянули воздух носами, и им показалось, что он заметно посвежел). – Что ни говори, Солнечный Остряк умел держать публику. – Проходите, господа! Усаживайтесь! А мы продолжим нашу развлекательную программу.

Сердце у Павла приятно заныло, когда мужчины, каждому лет по тридцать, сели за стол и поздоровались; в них он признал земляков, сердце так и рвалось наружу, так и хотелось сказать пару слов, но он сдержался. Познакомились. Юрий и Герман, представились они. Отрекомендовался и Павел.

- Вы откуда именно из России? – спросил Павел после церемонии знакомства, пригубливая бокал.

- Из Москвы, - ответил Юрий.

- Занимаемся туристическим бизнесом, - поддержал товарища Герман. - Ищем новые предложения и маршруты путешествий. Проторенными тропами ходить не по нам. Мы предлагаем своим клиентам экстремальный отдых, поклонниками которого являемся сами.

- Мест, связанных с риском, вы не найдёте на обжитых местах, - сказал Павел. – Можно пройти по заброшенным тропам паломников, ночевать под открытым небом возле костерка, днём трястись на спине верблюдов.

Глава 2

Лежать с закрытыми глазами и делать вид, что спишь, что может быть проще? Иеремия глубоко вдохнул воздух и медленно выдохнул носом, считая каждый раз до пяти и соотнося вдох-выдох с пульсом сердца; старая проверенная дыхательная гимнастика никогда не подводила, только помогала настроиться на рабочий лад.

Лежащая рядом сатурналийка-азиатка что-то забормотала во сне, убрала руку с груди и отвернулась лицом к подруге, тоже сладко спящей под невесомым шёлковым покрывалом. Уставшие от праведных эротических трудов девицы мирно почивали, видя в своих безгрешных снах оставленные родные места и семьи; ради заработка они оставили скучную сельскую жизнь и окунулись в штормовое море городской экзотики.

Урбанистская жизнь явила им два своих лика. И то, и то другое было не лучшим образцом подражания, за гримасой печали скрывалось развлечение, за гримасой улыбки – несносная скука. Когда пришло прозрение, оказалось, омут праздных и грязных развлечений и утех куда слаще копания в земле и выращивания редиски под крики неугомонных младших братьев и сестёр.

Постепенно с диких улиц, где легко расстаются с иллюзиями и жизнью сестрицы их бурной профессии, они перебрались в благопристойные заведения – лупанары. Клиенты сюда приходили обходительные и вежливые. Если и просили чего-то, выходящего за рамки допустимого, то щедро раскошеливались. И любой сексуальный выверт становился похожим на незамысловатый кульбит.

Делиться приходится всегда. На улице большую часть отбирали бандиты и полицейские; в лупанаре с этим терпимо, хозяин частенько в порыве душевном бывает, щедр и дарит своим жрицам приятные безделушки. Одно плохо: отдавая за деньги тело, теряешь в дебрях разврата душу. Жертва из кровавой постепенно становится мирной. И не так уж плох, кажется мир, наполненный неприхотливыми развлечениями, когда плата за них телом не самая высокая.

Иеремия осторожно повернулся набок. Приоткрыл веки и посмотрел на лепные украшения, бездарно наклеенные в пустом углу. Что-то подсказывало, это неспроста. И надо бы проверить, только времени не было. Собственная природная неутомимость и страстное желание жриц любви заполучить в свои тела кое-чего от природы в них недостающего были тому сладкой виной.

Розочки-цветочки умело, выполнены, блестят от краски, недавно делали ремонт. Виноградные кисти и листья не отличить от настоящих, вьюнки с длинными усами. Не придерёшься, но что-то же тревожит! По пустякам такое чувство, как интуиция включаться не будет. «Что ж, продолжим делать вид, что крепко спим, - подумал Иеремия, говоря о себе во множественном лице, - а сами продолжим изучение сего пристанища порока».

Веки приходилось приоткрывать то шире, то сужать, когда сигнал тревоги приходил со стороны затылка, и острая игла опасности вонзалась в мозг. Тёплые тела спящих девушек не вызывали желания. Хотя соблазнительные губки и бёдра так и манили прикоснуться к ним возбуждённой плотью, дать ей испытать очередной импульс великолепнейшей эмоциональной разрядки.

Приподнявшись якобы спросонья, Иеремия заметил едва различимое движение в фестоне, выполненном в виде раскрытого бутона цветка, не существующего в природе, но имеющего место быть в фантазии исполнителя. Он сделал пометку в голове и уже последующие точки слежения, как грибы в лесу во время тихой охоты, сами бросались в глаза.

Насчитав, таким образом, более десятка камер слежения, Иеремия подумал, что наверняка имеется и система звукозаписи. И микрофоны тоже мастерски замаскированы в какие-нибудь детали интерьера. «Вот же пройдоха, Саркис! – мысленно зааплодировал Иеремия, - вот же прохвост! Надо же, как хорошо устроился! И девочек кладёт под бок и компромат на каждого посетителя – на блюдце с каёмочкой!»

В пронзительной тишине комнаты, находящейся в плену у сладкой неги утреннего сна, послышался тихий щелчок. Иеремия сел, потягиваясь на кровати, погладив, поочерёдно пять соблазнительных попок жриц и с невиннейшим видом, накинув на тело расписанный и расшитый алыми цветами шёлковый халат, Иеремия подошёл к тумбе, на которой стояла ваза редкой красоты, и произнес негромко, но отчётливо: «Саркис, продажная душонка, если сейчас же не откроешь проход к себе в комнату, твоё состояние уменьшится на стоимость сего фаянсового сосуда!»

Саркис, по прозвищу Аварий, скупой, как и все представители его народа, имел несколько прекрасных апартаментов, но предпочитал сдавать их внаём, имея дополнительный доход. Сам же прекрасно обходился комнатой в своём излюбленном лупанаре. Здесь он и отдыхал и работал. Индивидуальная ниша в терме, закрытая от посторонних глаз, позволяла, и барахтаться в воде, воду он любил с детства, и следить за посетителями.

Сон давно покинул его очи, и Саркис любил наблюдать за спящими, читая по их лицам и посещавшим эмоциям, что им снится. Пробежав вскользь по комнатам, Саркис остановился на той, в которой почти неделю развлекался Антоний Тинто. Саркису нравился темперамент клиента, его неутомимость, при этом он с сожалением про себя говорил, что век наслаждений короток.

На большой и широкой кровати разлеглись девушки, являясь естественным дополнением фигуры, возлегшей в центре. Саркис то приближал изображение, то возвращал в исходное положение объектив и любовался мирной картиной сна. И прозевал, когда этот неугомонный Тинто критически наклонил его недавнее приобретение, старинную фаянсовую вазу и выставил ультиматум, или он её роняет якобы невзначай, или Саркис открывает дверь. Жадность взяла верх.

Сетуя на комплекцию, Иеремия с трудом пропихнул своё тело в узкий проход и по столь же неширокому коридорчику пробрался в комнату хозяина лупанара.

- Здравствуй, дружище! – поздоровался Иеремия с Саркисом, произнеся слова так, что у последнего острые когти страха заскребли по спине. - Так вот ты какой, зверь диковинный! – Иеремия подошёл к Саркису и похлопал побледневшего мужчину по плечу, затем по животу. – Вижу, мы с тобой, в некотором роде, братья.

Саркис промолчал. Он, как ему казалось, всегда умевший держать себя в руках, вдруг проглотил язык; во рту сухо, как в аравийской пустыне, гортань горит огнём.

Иеремия продолжил успех.

- Давай, брат, - произнёс он и уточнил: - Можно, я тебя буду называть братом?

Саркис кивнул и произнёс что-то вроде «конечно».

- Ну, и ладно, - согласился Иеремия. – Итак, брат мой нашедшийся, полагаю смутно, что ты ведёшь записи видео и аудио. Так ведь?

Саркис послушно кивнул головой.

- Замечательно! – резюмировал первую часть диалога Иеремия. – Собран приличный архив.

- Да, - голос у Саркиса оказался приятным, как у кастрированного мальчика, поющего в хоре.

- Покажи! – сухо приказал Иеремия, в голосе прорезался металл.

Полный просмотр занял бы много времени. Саркис показал Иеремии одну замечательную запись, где откровенничал сенатор, считавший себя лучшим другом Диокла. Он, выпив вина, изливал накопленное и хранимое в душе полусонной жрице любви, говорил, что скоро жизнь изменится, что он станет более значимым, чем сейчас, что императору жить осталось всего-то, тьфу, совсем мало и, загибая пальцы, перечислил имена недовольных его правлением, указами, приказами. Его непонятным для общества желанием отменить рабство и покуситься на святое, произвести в империи денежную реформу.

- Где у тебя телефон? – обратился к Саркису Иеремия.

Саркис подал трубку. Иеремия набрал номер и заговорил на языке, совершенно непонятном хозяину кабинета. Закончил он привычными словами: «Есть последить за нашим другом. Прикрытие обеспечу!»

Глава 3

Передовой катер Федул вёл лично. Пять надувных лодок армейского образца снабжённые форсированными движками скользили по поверхности моря. Полчаса назад Федул получил сообщение от проверенного человека, про которого обмолвился Валерий: он сообщил, что круизный лайнер «Новель Этуаль» вышел из порта и лёг на курс.

Руки чесались неделю пустого ожидания, чего Федул крайне не любил. Он с недоверием относился к своим напарникам. Храбреца, решившего взять его на испуг, он принародно опустил, затем перерезал горло и выбросил из самолёта. «Так поступлю с каждым, - предупредил он остальных, - кто посмеет сказать что-либо необдуманное в мою сторону. Много не говорю, быстро делаю».

Напарники притихли, но Федул внутренним чутьём ощущал, что попадись он им в серьёзной переделке, возможность пустить в спину пару десятков пуль не откажется только мёртвый. Ежедневный кросс на двадцать километров, физические упражнения до обессиливания, стрельба в тире – он делал всё, чтобы убить в них, кого он считал человеческим мусором, нечто средним между одноразовой посудой и туалетной бумагой, всякое желание думать и делать лишнее.

Он и сам много времени проводил в тире. Не жалел патронов, выпускал их в размноженную копию фотографию ненавистного человека. Бросал ножи в стенды. И с каждым броском настраивался на один вариант исхода дела. Также следовало побеспокоиться о тех, кто рядом. В кармане лежала капсула с мелким белым порошком. Федул постоянно рассматривал её на свет, оставшись один. Что в капсуле яд, он не сомневался. «Добавишь в питьё перед операцией, - предупредил Валерий, а на вопрос, как он это сделает, если не знает точной даты, добавил: - Предложи выпить. От стаканчика виски или граппы эти обезьяны никогда не откажутся. Проверено временем».

Поэкспериментировать с выпивкой пришлось не раз. И каждый раз эти ублюдки с радостью глотали предложенный напиток. Сетуя, что он скупится на выпивку, намекая, что себя они чувствуют увереннее в любом случае, выпивши, чем трезвыми. И что они предпочитают перед делом опрокинуть стаканчик старого доброго бренди с Саксонских островов, постоянно укрытых густым туманом.

Результат Федула обрадовал. Он каждый день отмерял каждому бойцу положенную им самим дозу, добавляя, что перед операцией, они получат столько, что и выпить не смогут. На коротком поводке эта мера не держала, но оставляла маленькое пространство для маневрирования.

База, где они находились, располагалась на необитаемом островке в море. Раньше принадлежала военно-морским силам, затем перешла под юрисдикцию военно-разведывательного комплекса, где военные учёные разрабатывали секретные виды вооружения. В итоге, после землетрясения, случившегося год тому, решено было не рисковать персоналом и секретными разработками. Вывезли оборудование и перепрофилировали базу под тренировочный центр, где проходили стажировку агенты, числившиеся в штате своих ведомств под присвоенными личными номерами.

«Новель Этуаль» издалека сообщил о себе яркими огоньками иллюминаторов и надстроек. Горели фонари на мачтах и реях. Цель радовала своим присутствием и поощряла к действию. Федул усмехнулся уголками губ, чего не увидели его напарники. Лицо каждого скрывала плотная тёмная матерчатая повязка.

Федул бросил несколько слов в микрофон передатчика и лодки остановились, примкнув борт к борту.

- Желаете подзарядиться? – спросил он.

- Не помешало бы, - услышал в ответ. – Так и не увидели обещанной выпивки перед делом.

- Держите! – Федул дал каждому по полутора пинтовой бутылке бренди.

Ёмкости разошлись порукам. Послышался довольный смех. Минуту спустя раздался плеск в темноте. Это летели в воду пустые бутылки. Федул прищурил глаза и приложился к фляжке, висевшей на поясе.

- Вперёд! – крикнул он. – Покажем, кто в этой жизни хозяин!

«Действие яда начнётся через полчаса после принятия, - говорил Валерий. – Все проверено не раз, сбоя не было. Этот яд последняя разработка наших химиков. Стычка продлится не более часа, за это время яд начнёт действовать. Вместе с кораблём уйдут под воду и исполнители. На нём будет наш сотрудник». «Его ликвидировать?» «На твоё усмотрение».

Когда до лайнера было не более полутора кабельтов, в его сторону полетели ракеты, выпущенные из переносных ракетных комплексов.

Яркие вспышки озарили ночь.

КНИГА «ЛАМЕД»

Глава 1

Павел не мог наслушаться родной речью, но не подавал виду, будто понимает, о чём говорят Юрий и Герман. Между собой они перебрасывались короткими фразами на русском, с Павлом говорили на иврите. Знание языка объяснили просто: обучались на факультете востоковедения; арабский давался с трудом, но с ивритом было легче. «Видимо, дальние родственники были выходцами из Израиля, - рассмеялся Павел. – Мне вот лично нравится русский язык. А научиться было негде». Герман предложил выбрать время и приехать в Москву. «Общаясь напрямую с носителями языка, легче обучаться, понять смысл идиом». Павел покрутил пальцами в воздухе и отшутился, что график работы крайне напряжённый, настолько, что некогда посмотреть на небо и полюбоваться полётом стрижей.

- Кем же ты работаешь? – удивился Юрий.

Павел артистично скомкал салфетку, якобы борясь, говорить ли правду.

- Обычный скромный служащий обувной фирмы.

Соломон Синайский, которого от Иордана до Тибра и так далее все знают как Солнечного Остряка, следил пытливым взглядом за столиком, за который присели двое северных гостей. И по тому, как свободно они себя вели, как непринуждённо говорили, не водили по сторонам головами, Солнечный Остряк сделал определённые выводы. Артистичным жестом, вынув из складок глубокого кармана жилетки крупные часы с брелоками на длинной цепочке, он посмотрел на циферблат и на вопросы зрителей, неужели он устал, ответил, приклеив на уста дежурную улыбку, что по некоторым прихотям природы просто обязан ненадолго оставить столь отзывчивую публику.

- Господа! Господа! – вещал хорошо поставленным голосом Соломон Синайский, - моё отсутствие будет незаметным. Его скрасит выступление танцевальной пары. Пригласим на сцену блистательную танцовщицу Гелену Горячую и её напарника Эрнеста Шапиро!

Под аплодисменты Соломон Синайский спустился быстрым шагом по ступеням и, вторично откланявшись с улыбкой на лице, скрылся в двери, на которой была прикреплена табличка «Для персонала».

Оставшись наедине с собой, он расправил плечи и покрутил ими, разминая мышцы. Встряхнул головой. Размял кисти рук и направился в свою каюту. Из потайного ящика вынул связанные попарно плоские прямоугольные предметы, завёрнутые в серо-зелёную бумагу: новейшую мощную взрывчатку оглушительной силы разрушения, один пакет способен превратить автомобиль в металлическое облако воспоминаний. Вставил в каждую пару короткий штырёк детонатора с маленькой антенной. Затем взял с полки литровую бутылку выдержанной граппы, свинтил колпачок и всыпал в жидкость из пластикового пакета желтоватый порошок, растворившийся моментально; посмотрел на свет и закрутил колпачок. То же самое проделал со второй бутылкой. Бутылки вложил в красочный подарочный пакет и, насвистывая весёленький ненавязчивый мотивчик, вышел из каюты.

Первым делом Соломон Синайский направился в машинное отделение, где встретился с дежурным механиком. Маленький, рано облысевший от постоянных семейных дрязг, механик пристрастился к спиртному. Особенно любил он преподнесённые в виде презентов бутылки большого объёма с красивыми этикетками. Фетиш его заключался в том, что после употребления спиртного, механик аккуратно снимал этикетки, отмачивая бутылки в воде и наклеивая их на стенку в шкафчике.

- Мойша, мой дорогой друг! – проникновенно произнёс Соломон, увидев механика, и с сочувствием добавил: - Ты сошёл с лица. Плохо выглядишь.

Мойша сплюнул под ноги.

- Да это всё работа! – в сердцах высказался он. – Работаешь не жалея сил, надеешься на понимание. Придёшь домой, а там всегда одно и то же: вечно недовольная супруга, куча мала детишек, неоплаченные счета, и вечный скулёж о нехватке денег. Скажи мне, Соломон, ты же умный человек…

Соломон развёл руки и улыбнулся.

- Ты преувеличиваешь, Мойша.

- Умный, конечно, умный, - страстно продолжил механик, глядя на подарочный пакет с надеждой во взгляде, - глупые великими артистами не становятся. Куда она, дитя Евы, девает эти деньги? сегодня они есть, наутро – пустой кошелёк.

- Терпи, Мойша, боги нас испытывают мелочами, чтобы узнать, как поведём себя при испытании большими делами, - повторяя слово в слово, отрывок услышанной где-то лекции видного религиоведа; затем вдруг будто вспомнил что-то важное, хлопнул себя по лбу. – Прости, меня старого дурака, мой друг, старею! Совсем забыл, я принёс тебе маленький скромный подарок. Думаю, он скрасит твоё серое существование. Прими его от всего сердца!

Механик не слышал окончание пылкой речи артиста. Он скрутил с бутылки колпачок и приложился к горлышку жадными устами. Длинные глотки, громкие звуки глотания, закрытые глаза, впалые жёлтые щёки… Механик оторвался от бутылки, выпил одним махом ровно половину. Глаза масляно заблестели, щёки порозовели, прошла нервозность в словах. Почувствовал приятное головокружение, он махнул рукой артисту и плюхнулся на узкую койку и захрапел.

Соломон Синайский проверил пульс механика, приоткрыл веки, посмотрел на белки глаз, похлопал по лицу. Механик не отреагировал на его действия. Второй механик сидел с наушниками на голове. Даже на расстоянии, сквозь шум двигателей, Соломон расслышал тяжёлые аккорды музыки. Вытащил из внутреннего кармана пиджака взрывчатку и разложил в определённых местах. Затем вынул из кармана небольшой пульт и нажал красную кнопку. На всех прямоугольниках головки антенн заморгали красным светом.

Дальнейший путь его лежал в каюту к бойцам спецподразделения. Не смотря не первую неприязнь с их стороны, он всё же сумел втесаться к ним в доверие. Расположил к себе парой-двойкой скабрезных анекдотов. Теперь они его ждали, он обещал им преподнести бутылку редкого выдержанного напитка.

Приложившись к бутылке, бойцы уснули крепким беспробудным сном.

Окружным путём, пройдясь по свежему воздуху по верхней палубе и подышав свежим воздухом, заодно стараясь попасть на глаза большему количеству народа, он вернулся в ресторан, по пути смотря внимательно в море, особенно в восточном направлении.

Когда блистательная Гелена Горячая и Эрнест Шапиро заканчивали зажигательный танец и выписывали последние танцевальные па, на сцену взбежал Соломон Синайский и тотчас раздались аплодисменты. Нельзя было понять, адресованы они танцорам или конферансье.

- А сейчас, уважаемые господа, - ослепляя улыбкой, заговорил Соломон, - продолжается наша развлекательная программа. У меня есть интересная задумка, от того поддержите ли вы её, зависит успех моего скромного предприятия.

- Выкладывай! – услышал он от слушателей.

- Это конкурс, - объявил он. – Очень простой. На сцену выходит желающий исполнить любимую песню. Наш оркестр с удовольствием ему саккомпанирует. Итак, есть желающие!

Лес рук взметнулся вверх.

После трёх исполнителей, спевших свои песни нестройными голосами и испытавших на собственной шкуре сияние звёздного олимпа, конферансье снова обратил своё внимание в сторону столика, где сидели Павел и русские.

- Не хотят ли наши северные гости побаловать нас своими песнями? – обратился он напрямую к соседям Павла. – Краем уха когда-то давно мне довелось услышать несколько народных песен. И скажу вам откровенно, я был очарован.

Юрий и Герман рассмеялись и ответили, что певцы из них никудышные. Но конферансье настаивал и призывал зал поддержать его просьбу и первым захлопал в ладоши. Его инициативу подхватили все присутствующие в зале и посетители и персонал.

- Ну, что, Юра, - обратился к товарищу Герман. – Знать, судьба такая петь на каждой вечеринке.

- Чур, ты мне подпеваешь! – направил Юрий указательный палец на товарища и махнул головой в сторону сцены. – Что сидишь, вставай, поднимайся!

Под неутихающие аплодисменты, с каждой минутой звучащие крещендо, друзья поднялись на сцену.

- Итак, господа, - обратился к ним конферансье. – Чем нас побалуете?

- Пусть это будет сюрпризом, - уклонился от прямого ответа Юрий.

Конферансье развёл руками.

- От сюрприза никто не откажется, - произнёс он и обратился в зал: - Вы думаете иначе?

Сказанные слова потонули в новом шквале хлопков.

Юрий обратился к музыкантам и ему принесли акустическую гитару, чем он вызвал новую волну интереса к своей персоне. Перебрав струны, Юрий пошептался о чём-то с музыкантами и наиграл им мелодию. Павел узнал знакомый мотив.

- Объявлять название песни не буду, - сказал Юрий, обращаясь ко всем в зале. – Сюрприз, ведь.

Крики и шум, наконец, смолкли.

Исполнив небольшое вступление, Юрий запел красивым тенором:

Окрасился месяц багрянцем,

Где волны шумели у скал.

- Поедем, красотка, кататься,

Давно я тебя поджидал.

Герман вступил вторым голосом вместе с Юрием на втором куплете:

- Я еду с тобою охотно.

Я волны морские люблю.

Дай парусу полную волю,

Сама же я сяду к рулю.

В немом оцепенении после окончания песни, находясь под впечатлением от исполнения, конферансье и посетители с персоналом просидели пять минут.

- Признаюсь, очень сильно! – первым справился с волнением конферансье. – А теперь сыграем в другую игру. У меня есть волшебный телефон. Вы называете любой номер. Я набираю, и вы говорите с вашими родными или друзьями.

На сцену выбежала шестнадцатилетняя девушка и сказала, что очень хочет позвонить своей подруге. Назвала номер. Когда Соломон Синайский набрал последнюю цифру номера, корпус лайнера вздрогнул. Застонало железо переборок.

Глава 2

Сновидение, как лодку, носило по штормовым водам сна. Тяжёлая вода, состоящая из обрывков сюжетов и событий, перехлёстывала через борта. Поэтому разобраться, что к чему, было совершенно невозможно. Нельзя найти определённой привязки к чему-нибудь и невозможно связать пойманные нити сна. На бушующую поверхность всплывали незнакомые лица, набегающая пена размывала очертания и на место убывших появлялись новые. Городские улицы и переулки, высокие дома с островерхими кровлями и узкими стрельчатыми окнами. Фигуры и тени людей и животных; много тумана, будто таинственная местность находится в болотистой низменности, и нет оттуда выходу скопившейся парообразной влажной смеси. Висит она сплошным тяжёлым облаком над землёй и не даёт прорваться наружу ни звуку, ни свету. Всё вязнет в этой мрачной пелене тумана. Иногда в сновидение проскальзывала светлая тень. Тогда вокруг неё образовывалась небольшая размытая каверна, наполненная матовым сиянием. Но тень вскоре меркла и восстанавливалась плотная глухая темень. И начинали со всех сторон стягиваться к темноте столь же тёмные и угрюмые, хмурые и пасмурные сгустки, состоящие из матово блестящей черноты. Апофеозом всего этого были яркие вспышки молний, они прорезали темноту, вспарывали её и из вскрывшихся ран изливались новые порции мрачной темноты.

Захария пытался во сне прочитать молитву, но уста будто закрыли и наложили на них печать. Его сознание выдернули из его тела и с силой вдавили в другое. Первое ощущение – полный дискомфорт. Затем немного пообвыкся и стало легче. Но было не легче снаружи. Там шёл бой. И тот, в ком Захария оказался, принимал активное участие. Его глазами Захария видел происходящее и не мог никак сообразить, где происходит эта трагедия. Но не мог вмешаться. Сознание его не имело власти над сознанием того человека, но внутренне Захария чувствовал еле уловимое сходство характера. Те незримые черты, роднящие казалось бы совсем чужих людей. По его поступкам Захария понимал, что в этой именно ситуации поступил бы только так, как делает этот человек.

В своей жизни ему не приходилось иметь дела с оружием. Ножом приходилось резать кур, гусей или барана. С лёгкостью он чистил овощи и шинковал. Но вот бросать нож необычной формы, чтобы он, пробив тонкую переборку, входил в тело человека, даже зная, что он враг… Бр-р! Но какой завораживающей песней звучит автоматная очередь… И гнал Захария гнусные мысли от себя, но нельзя забыть ощущение превосходства, хоть и было испытано оно во сне в другом облике.

С тревогой смотрела, проснувшись Миръям на спящего супруга.

Все переживаемые им во сне эмоции отражались на лице. Лоб морщился, сводились к переносице брови. Голова резко дергалась, и плечи приходили в движение. Захария выгибался телом, будто хотел избавиться от незримых пут, окутавших его. Стоны, резкие и протяжные, почти рычащие вызывали в душе Миръям опасение. Она и стремилась помочь мужу и в то же время, не знала, принесёт ли вмешательство в сон облегчение. Она читала временами популярную медицинскую литературу, так вот, в некоторых брошюрах описывались почти подобные симптомы, и что когда посторонние пытались прервать сон, эта помощь извне оказывала отрицательный эффект и больше всего при этом страдала психика.

Пару раз Захария выкрикивал слова, значения которых Миръям не понимала, но догадывалась, что и муж говорит, находясь под воздействием подсознания. Что-то или кто-то старался проникнуть в его мозг и подчинить к полному контролю.

Захария почувствовал, как из-под ног уходит пол и на короткий промежуток почувствовал состояние невесомости, прежде никогда не испытываемое. Находящийся рядом светловолосый мужчина обратился к нему, он ответил, но за обрушившимся грохотом не разобрал ни слова. Он снова почувствовал в руке приятную прохладу металла и устремлённый на него полный ненависти взгляд. Он и его противник застыли в напряжённых позах и затем… Затем новая волна сотрясла пол и Захария повалился на спину.

Вместо боли пришло ощущение покачивания на волнах. Прохладные всплески освежали горевшее огнём лицо; рядом покачивались обломки деревянных деталей, фрагменты каких-то предметов, изготовленных из пластика, коптящие брусья с языками пламени. Сознание вдруг очистилось, и он увидел сквозь мутную пелену, связывающую зрение марлевыми повязками светлеющее небо. Необыкновенное чувство радости, накатывающее на берег сознания мелкими волнами окунуло в пропасть открывшихся возможностей, закрытых для обычного человека. И Захария, вдохнув опалёнными огнём и дымом лёгкими больше воздуха, закричал.

Миръям не сдержалась и потрясла мужа за плечо.

Захария открыл глаза и посмотрел на жену новым взглядом, в котором она прочитала нечто, заставившее закрыть, раскрывшиеся было уста.

- Где я? – спросил Захария, понимая, что городит чепуху, внимательно изучая супругу.

- Дома, любимый, - ответила Миръям, сдерживая слёзы, - рядом со мной.

Захария попытался приподняться и, вскрикнув от боли в спине, упал на подушку.

Миръям вытерла выступивший пот и принюхалась, поднеся ладонь к носу.

- Чем пахнет?

Миръям подумав, ответила:

- Морем. Чайками. Гарью и дымом.

Захария повторил попытку привстать на этот раз более удачно. Сел, упёршись спиной в кроватную спинку.

- Тебе показалось.

Миръям поднесла ладонь к его лицу. Он втянул носом аромат.

- Просто невероятно! – проговорил недоверчиво он, вытер ладонь снова взопревший лоб и приблизил ладонь к носу. – Невероятно, совершенно не свойственные окружающей обстановке запахи. Колдовство, какое- то!

Миръям приблизила лицо к лицу мужа.

- Расскажи, что тебе приснилось, - попросила она мужа. – Может во сне кроется разгадка.

Захария кивнул головой и сказал, что сначала нужно помолиться, он чувствует необходимость приобрести духовные силы, которые черпает в простых словах молитв. Миръям устроилась рядом с мужем и начала повторять вслух за мужем слова.

Окончив молитву, они несколько минут сидели с закрытыми глазами. Грудь Захарии быстро двигалась, он учащённо дышал, будто пробежал стометровку на время.

- Ты взволнован, муж мой! – нежно произнесла Миръям и погладила Захария по волосам. – Я рядом, всё будет хорошо. Думай не о сне, он ушёл вместе с ночью.

- О чём же думать мне?

- Сегодня день знакомства и первой проповеди, - Миръям наклонилась над мужем и поцеловала в уста. – Прямо сейчас можешь произнести первые слова, с которыми обратишься к пастве. Представь себе, как долго они ждали этот знаменательный день. С каким нетерпением всматривались в дорогу, с какой пылкой молитвой обращались к богу. И вот этот день настал.

- Были же встречи! – возразил Захария.

- Предварительное знакомство со старостой и несколькими членами общины не могут считаться полноценными, пока не обратишься с приветственным словом от их иерусалимских и израильских братьев по вере.

- Всё верно, жена моя нежная! – Захария вскочил с кровати. Схватил жену на руки и закружился по комнате.

- Тише ты, взбалмошный! – хлопала она его по груди шутливо ладошкой. – Ты сейчас должен ко мне относиться с большой осторожностью.

- Как кстати ты произнесла эти слова, - Захария хлопнул себя по лбу, звонкий звук разлетелся по комнате. – В Неве Верде ты обещала поделиться со мной новостью.

- Ты не поверишь, Захария, как я жду этот момент, - зарделась Миръям и опустив лицо в ладони.

- Говори же немедленно, что скрываешь от мужа!

Миръям попросила поставить её на пол, отошла к окну, раскрыла шторы встала спиной к солнечному свету. Контур её фигуры расплылся в солнечных лучах.

- Захария, Господь даровал нам ребёнка! – запинаясь, произнесла Миръям. – Я думала это ошибка, как в предыдущие разы. Но вчера сходила к нашей соседке, и она отвергла мои сомнения.

Захария онемел и окаменел на некоторое время, показавшееся ему вечностью.

- Господь всемогущ. Для нет невыполнимых дел. Он услышал наши молитвы!

Миръям нежно возразила:

- Нет, муж мой! Я думаю, он испытывал нас, хотел увидеть наше поведение. Вспомни пророка Иова, господь тоже испытывал его, пока не увидел, что Иов в нём не разуверился и благословил Господа даже тогда, когда бог лишил его всех благ, говоря, что «бог дал, бог и взял, да будет благословенно имя Господне». Зачатия дитя – наше благословение на духовный подвиг.

Знакомство с паствой прошло в атмосфере праздника. Захария познакомился с прекрасными людьми, каждому нашлось доброе слово. Они тоже с радостью приняли его пастырское служение.

Речь, заготовленная загодя, благополучно забылась, и Захария заговорил словами, положенными на душу и вложенными в уста богом.

Закончил первую проповедь словами Иова, напомненными ему женой утром:

- Многое нажитое в нашей жизни может показаться несправедливо взятым. Не будем забывать: «Бог дал, бог и взял, да будет благословенно имя Господне!¹»

КНИГА «МЕМ»

Глава 1

Сцена погрузилась в полумрак, Соломон Синайский распластался на поскрипывающих досках, боясь поднять голову. Он продолжал сжимать

1книга Иова. Библия.

рукой телефон, с которого на приемники антенн взрывателей пошёл сигнал детонации. Его не предупреждали о последствиях, старый лис всю жизнь продававший себя не утруждался узнать, что будет потом, ему пообещали приличный гонорар и бесконечный отдых. Сейчас же, когда этот отдых, представ перед глазами в виде депрессивной тётки в сером плаще и капюшоне на голове с косой в руках, стало не по себе. Лёгкий озноб прошёлся по телу. Дело сделано, назад пути нет. Надо выкручиваться и спасаться самому…

Несколько столов в зале опрокинулось. Со стульев попадали посетители ресторана. Танцевавшие пары на площадке распались, кто-то упал, кто-то сумел сохранить равновесие, неуклюже махая руками. Никто не обратил внимания на это небольшое происшествие. Поскольку музыка продолжала литься из динамиков, посчитали, это входит в один из номеров развлекательной программы.

Солнечный Остряк быстро поднялся на сцене и с нестираемой улыбкой на лице сообщил, сдерживая дрожь в голосе, что это маленькое недоразумение, которое вскоре выяснится руководством лайнера, а для внимательной и требовательной публики он приготовил ещё один сюрприз.

Что это был за сюрприз, узнать не удалось.

Лайнер снова вздрогнул. Резко застопорил ход, будто напоролся на невидимую преграду. Почти все столики в ресторане перевернулись. Посетителей смахнуло со стульев. Послышался звон посуды и битого стекла. Раздались женские пьяные крики и мужские недовольные голоса; все они сводились к одному, что это за шуточки. Лайнер медленно двигался, корпус ходил ходуном, трещали деревянные и пластиковые панели отделки стен и подволоков. Оборванные светильники висели на обрывках проводов; из некоторых светильников сыпались искры.

Снизу, из недр корабля, где находится его сердце – машинное отделение – потянуло для Павла знакомым запахом сгоревших бризантных веществ. Он, как и все посетители ресторана лежал на полу, но в отличие от них он перевернулся на живот и осматривал территорию, подвергшуюся разрушению. Нападение пиратов, о котором предупреждал шеф, или диверсия иного рода, взять тех же Новых филистимлян, задумываться некогда. Павел вспомнил, что пришёл в ресторан налегке: свободная рубашка, брюки. Рядом приподнялись Юрий и Герман.

- Ничего себе приключеньице, да? – усмехнулся Павел.

Кривая усмешка появилась на лице Юрия, в глазах загорелся знакомый огонёк, появляющийся у авантюрных натур.

- Напоролись на рифы? – предположил он и хлопнул ладонями по полу. – Сидеть, не встать!

Герман встряхнул головой, затем похлопал по ушам руками.

- Посреди Средиземного моря? – удивился искренне он. – Не пори чушь, Юра!

В зале поднялась паника, усиливающаяся неразберихой.

В ресторан заглянул взъерошенный вахтенный матрос, окинул растерянным взглядом помещение и крикнул, напрягая горло, чтобы все оставались на своих местах, что ситуация под контролем. Крикнул и быстро исчез. Его сообщение только катализировало процесс паники и суеты. Толкотня и давка, треск рвущейся материи. Запах дыма и рёв сирены. Крик перешёл в ор.

Атмосфера ресторана представляла собой раскалённое жерло вулкана.

Павел едва не застонал от боли, охватившей его. Прежние ощущения, возникающие перед очередной неприятностью, усилились. Затылок, виски, лоб сковала свинцовая тяжесть. По телу волнами пробежались, то возрастая, то затихая спазматические боли. Среди всей суматохи, царившей в зале, внезапно он увидел знакомое лицо с ехидной улыбочкой, обладатель находился в полутора метрах от него. Он цыкнул через передние зубы слюной, вытер тыльной стороной ладони губы. «Вот и свиделись, крёстный, - Павел отчётливо услышал знакомый голос с неестественной хрипотцой, идущей прямо из часто вздымающейся груди. – Помнишь, я обещал, скоро свидимся. Ты, я вижу, не рад? Погоди, ещё сквитаемся!» Павел слышал его смех и едва не крикнул вдогонку исчезающему видению, что расплата ждёт каждого, и праведника, и грешника. Очередная встряска, более ощутимая, чем две предыдущие, заставила палубу лайнера танцевать и выделывать головокружительные па.

Паника… Она царствовала повсюду. Её испуганное лицо просматривалось в поваленных столиках, в разбитой посуде, в искажённых страхом искривлённых ртах и широко раскрытых глазах с расширенными зрачками.

- Пираты? – спросил Юрий, обращаясь к Павлу.

- Всё возможно, - ответил он. – Ходили непроверенные слухи об участившихся случаях нападений на грузовые суда. Но, как правило, на проверку выходило, экипаж вступал в сговор с капитаном, выдумывал неправдоподобные истории, чтобы получить лишние страховочные выплаты из-за понесённых убытков.

Герман кивнул головой.

- Полагаю, это нам не снится, - обвёл рукой в лежачем положении зал. – Вся эта картина плохо вписывается в рамки развлекательной программы, обещанной нашим болтливым конферансье. Кстати, где этот сучий потрох?

Павел, Юрий и Герман тщётно старались среди клубов дыма, наполнивших помещение, рассмотреть болтливого конферансье.

Едва почувствовав неладное, Соломон Синайский ужом скользнул по сцене. Ему предстояло вывести из строя рацию. Для этого надо было пробраться в радиорубку. Её расположение он запомнил на инструктаже и не раз проходил мимо. Каждый раз натыкался на неприветливый взгляд дежурного радиста, открыто говорившего, мол, чего ты тут шляешься, крыса сухопутная.

Карман приятно оттягивал тяжёлый нож. Не любовь к огнестрельному оружию зародилась с детства, когда с соседскими мальчишками нашли на чердаке старый карабин, он вызвался первым щёлкнуть курком; направил ствол в сторону и, зажмурив глаза, выстрелил. Слабые детские руки не удержали оружие, оно дёрнулось от выстрела. Пуля срикошетила от каменной кладки и попала в его друга.

Соломон передёрнулся от накативших неприятных воспоминаний. Вот и рубка. Под ударом ноги незапертая дверь распахнулась. Навстречу Соломону бросился радист, целясь зажатым в руке пистолетом. Бросок и нож вошёл в горло, остановив не успевшего выстрелить первым матроса. Брезгливость к оружию пришлось побороть. Выстрелами из пистолета исправно работавшая аппаратура превратилась в металлические ящики с набором исковерканных микросхем.

- Вот и ладненько! – усмехнулся криво Соломон. – Теперь остаться бы в живых. – Рука потянулась к спасательному жилету; лайнер от нового взрыва дал небольшой крен; ноги Солнечного Остряка непроизвольно подкосились, он ухватился за край привинченного к полу стола; от укреплённого на подволоке светильника отлетел, выпав из держателей, стеклянный плафон в металлической окантовке и тупым ребром ударил по шее мужчины, попав в основание черепа. Пароксизм боли ослепил и послышался жалостливый внутренний голос, мол, почему это произошло со мной и именно сейчас…

Лайнер накренился и снова вернулся в исходное положение.

Чудом, удержавшись на месте, Павел выразился, насколько мог литературно, хотя знакомые слова так и рвались наружу через искусственный барьер, создаваемый внутренним сопротивлением к окружающему комильфо. Только одно слово слетело с уст: морфологию устоявшихся привычек не побороть ничем.

- О! – удивился Юрий, подползя к Павлу. – Русские корни есть и у тебя, дружище!

Павел покрутил головой.

- Слышал в одном фильме.

- В каком же? – спросил Герман.

Ответ потонул в новом грохоте взрывов: на баке и на корме вспучились огромные яркие вспышки; длинные белые полосы трассирующих пуль прочертили пространство; зазвенели расколотые стёкла, закричали раненные, скорчились на полу попавшие под огонь; громкие крики, полные ужаса, рвали на части слух.

- Калибр пятнадцать и восемьдесят семь, - прокомментировал Павел, - крупнокалиберный пулемёт «Гюрза».

- Для обувщика ты неплохо разбираешься в оружии, - произнёс Юрий. – Но это пушка.

По палубе послышался стук каблуков команды. Вооружённые стрелковым оружием матросы открыли в сторону нападавших ответный огонь; ночь за пределами помещения превращалась в день; пылал огонь на корме, по левому борту горели шлюпки.

- Служил в императорской армии, - ответил Павел.

- Чистил сапоги генералам? – поинтересовался Герман.

- Нет. Для этого есть подразделение обслуги в интендантской службе.

- А ты?

- Рота охраны штаба. Старший разводящий внутреннего караула. Затем увольнение в запас, работа в обувной фирме. Всё просто.

Юрий рассмеялся. Герман и Павел посмотрели на него недоуменно. Подавив непроизвольную волну игривого настроения, пояснил, что стаккато крупнокалиберных пулемётов не входило в партитуру исполнявшихся произведений. «А также световое оформление в виде ярких вспышек разрывов», - добавил Павел. «И уж никак в развлекательную программу не входила наша гибель», - добавил Герман.

Интенсивность огня нападавших периодически, то возрастала, и казалось что рои свинцовых разъярённых ос врывались летающими полчищами в закрытые помещения, то спадала, и тогда можно было поднять голову и осмотреться… Хотя осматривать особо нечего, гарь пластами стелется по ресторану от низу до верху.

- Мешкать некогда, - крикнул Павел. – Надо действовать.

- Именно? – спросил Юрий.

- Документы с собой?

- Нет, - ответил за двоих Герман.

- Та же песня.

Назойливое пение свинца заставило выслушать очередной опус для солиста с хором. Некоторые сольные партии отдельных исполнителей заставляли сильно пригибаться к полу и уважать силовое преимущество.

- На простых пиратов не похоже, - крикнул, кашляя, Юрий. – У тех всё просто: захват и требования. Здесь же совсем ничего не понятно.

- Потому что не пираты, - крикнул Павел.

- Кто тогда же? – Герман прикрыл глаза ладонью от посыпавшихся искр из осветительного плафона, закачавшегося на тонких проводах.

- Узнаешь имя, какой тебе прок?

Уничтожающая мощь свинца, заключённая в хрупкую и нежную оболочку латуни, снова всколыхнула и взбудоражила и заставила волноваться невидимые атомы кислорода и прочих молекулярных соединений воздуха. Не яркое, еле видимое свечение просочилось сквозь малозаметные бреши и побежали по стенам и по переборкам огни, передающие непередаваемую красоту радуги, заключённой в сферически малый объём.

- Каюта далеко? – спросил Павел у Юрия.

- Да нет, - ответил тот, отплёвываясь от налетевшей с подволока пыли. – А что?

- Бегом туда, - приказал Павел. – Собираем документы!

- Зачем?

- После спрашивать будем, - крикнул Павел, ползя к выходу. – Прыжками, бляха муха, в каюту за документами!

«Бляха муха» возымело почти фантастическое действие, приведшее к активной деятельности.

Возникшее на пути препятствие Павел обогнул по въевшейся в кровь инструкции: плюхнулся на живот и заскользил по ступенькам рыбкой, лавируя между суетящимися на лестнице людьми, проскальзывая между ног смоченным водой обмылком.

Юрий и Герман оказались не простаками и быстро словили на лету идею Павла. Исчезнув из его виду, повели себя довольно интересно. Первым делом бросились не в каюту, устремились в рубку капитана, где в это время разворачивалась трагедия. «Ты обещал непродолжительный бой, - хрипел капитан. – А налицо абордаж! Море крови!» «Всё остаётся в силе, - приложив к груди сложенные руки, говорил мужчина в светлом лёгком костюме. – Кто бы мог подумать, что что-то изменится. Всего одно усилие».

Через тернии, не через плавни, иначе назвать нельзя, Павел продирался сквозь встревоженную толпу пассажиров к своей каюте.

По пути Павел стал свидетелем спора двух пожилых господ в светлых костюмах.

- Gloria terram venit, et recedit¹, - сказал один другому.

- И что в итоге? – возразил второй.

- Да ничего! – воскликнул первый и, поскользнувшись, опустился на пятую точку организма со всей силы. – Ой, грехи мои древние…

Каюту Павла заволокло дымом. Сизая дымка щипала глаза, сухой дым затруднял дыхание.

Павел на ощупь нашёл пиджак в настенном шкафу и встревожился не на шутку; в кармане нащупал цилиндрический предмет. Небольшой предмет раскрыл свои тайны просто: едва Павел коснулся цилиндра пальцами, тот раскрылся бутоном весеннего цветка; в руки выскользнул из нестабильного цилиндра свёрнутый бумажный список. В воздухе необыкновенно запахло лавандой и миром. Он всмотрелся в каракули, с недавних пор ставшие родными буквами, и, не осматриваясь по сторонам, пустил, самого что ни на есть, родного злого духа, сильно наклонившись вперёд.

И смех, и грех, Павел сидел возле шкафчика и смеялся.

***

В вырытых на скорую руку окопах в полный рост не выпрямиться. Если и передвигаться, то согнувшись в три погибели. Это когда стреляют и свинцовые соловьи надоедают звонкими трелями до смерти.

Сейчас перерыв.

Засевшие у подножья сопки боевики, высоты, значившейся на полковых картах номер тринадцать, а среди военных называемой «Белочка», нежданно

1 Слава земная приходит и уходит (лат.)

прекратили огонь.

Воспользовавшись внезапной передышкой, замкомроты капитан Стригунок Витя бегает туда-сюда по кривой линии земляных укреплений, даёт ЦУ, мол, углубляйтесь, хлопчики, это в нём говорит малоросская кровь дальних предков, пока нехристи позволяют.

И взялись дружненько солдаты да офицеры за сапёрные лопатки. Растёт бруствер перед окопом, и глубина позволяет встать в полный рост, не боясь словить пулю от снайпера.

- Вроде, не время намаза, - говорит Павел, обращаясь к другу прапорщику Фильке Чадову, активно работая простейшим строительным инструментом. – Чего затихли, спрашивается.

Филька улыбнулся, размазывая грязной рукой пот по лбу.

- Этим-то без разницы, намаз не намаз, - и сплюнул погасший окурок за бруствер. – Им ихний бог до фонаря. Наёмники, одно слово. Без родины и флага.

Подбежал Стригунок. Глаза задорно горят. На лице эмоции, как декорации в театре.

- Что, Апостол, как настроение? Боевое, а, Филя?

- Прямо сказать или дипломатично выразиться? – поинтересовался ехидно Павел, глядя Стригунку в глаза.

Стригунок приосанился.

- Дипломатично.

Филька многозначительно посмотрел на Павла.

- Погода уж больно сегодня хорошая, - поджал губы Павел. – Солнышко светит. Птички чирикают, кузнечики в траве поют.

Филька похлопал неслышно ладонями.

Стригунок укоризненно посмотрел на Павла и покачал головой.

- Эх, Паша-Паша!

Апостол состроил серьёзную мину.

- Уж как тридцать лет…

Стригунок снял каску, вытер выступивший пот и прислушался, вытянув шею в направлении склона сопки.

Ветер равномерно дул, напевая монотонно вечную песню индифферентности к земным мелочам и человеческим слабостям.

- В миноре или в мажоре? – Филя учился в музыкальной школе и иногда подкалывал товарищей каверзными вопросами из музыкальной жизни.

- Что? – спросил Стригунок.

- Что слушаешь.

Стригунок шевельнул бровями, стадия сильного возбуждения.

- Идут.

Павел и Филька превратились в одно большое ухо.

- Нет. – Проговорили в унисон. – Показалось.

- Да нет же, - как неуверенно повторил замкомроты.

- Витя, клянусь ферматой, показалось, - приложил руки к груди Филька. – Может я и путаю дубль ре-диез с дубль ми-бемолем, но в такой девственной тишине всё, что хочешь услышать можно. Даже пение ангелов.

Стригунок развернулся к Фильке.

- Копайте, прапорщик, копайте. Вот вернёмся в расположение части, отправитесь к медикам.

- Зачем же, товарищ капитан?

- Побеседуете про ангельское пение.

- С кем же, срази меня глиссандо!

- С медсестрой… - Филька приложил палец к губам, прервав бесстыжим образом старшего по званию. – Что?

Филька приложил ухо к стенке окопа.

- Пианиссимо… Звуки волнами в пространстве льются…

Стригунок принял позу гончей, почуявшей дичь.

- Кто-то ломится через кусты, - замкомроты выглянул за бруствер, сняв каску. – Вон и кусты шевелятся.

Павел и Филя наоборот, каски не сняли, и надели на голову Стригунка; Филька не сильно стукнул по ней рукой и только потом выглянули из окопа. Метрах в полутораста действительно кто-то открыто, не скрываясь, шумел в кустарнике. Вскоре оттуда раздалось блеянье, и из густых зарослей выбежал молоденький двухмесячный барашек, неуверенно передвигаясь на тонких ножках. Выбежал и остановился, глядя по сторонам и обиженно блея.

- Заблудился, бедняжка, - пожалел животное Стригунок. – От стада отбился.

- От какого… стада, - произнёс Филька.

- От какого-нибудь, - как что-то вполне обыденное объяснил Стригунок.

Павел отрицательно покачал головой.

- Не отбился, парни. У него под шеей прикреплён предмет.

- Большой? – спросил Стригунок, и сам, присматриваясь к выбежавшему барашку, мирно щипающему молодую травку.

- Не разобрать. Далеко.

Барашек оторвался от трапезы, повернулся в сторону говоривших, будто понял, что о нём идёт речь, поднял мордашку и заблеял. Выразив своё отношение, повернулся мордой к кустам и принялся щипать молодую листву.

- Фиоритуру мне в ухо! – неподдельно возмутился Филька, - и эта тварь повернулась к нам жо…

- Подбирай выражения, - грозно произнёс Стригунок.

Филька развёл руки.

- Так я и говорю, - как бы оправдываясь, говорит он, - что те в гости к нам с пирогами горячими, что этот филеем в лицо. Не услышать мне коды!

Барашек вёл себя естественно. Что может отвлекать от еды, самого могучего инстинкта? Человек! Из кустов барашка кто-то вспугнул. Он подпрыгнул на месте, боком отбежал от кустов, растерянно поворачивая головой по сторонам; затем прытью побежал. Семеня тонкими ножками и обиженно блея, к окопам.

Приложив бинокль к глазам, Филька посмотрел в сторону зарослей. Ветерок колышет ветви. Было и ещё что-то непонятное, заставившее привлечь внимание. Острым глазом Филька рассмотрел укрывшуюся умело в кустах мужскую фигуру.

- За нами наблюдают, - сообщил он. – В бинокль.

Павел приблизился к товарищу.

- Что ещё рассмотрел глазастый ты наш?

- На шее барашка точно что-то прикреплено.

Преодолевая пологий склон, барашек приблизился к линии окопов. Стригунок выглянул из-за бруствера и поманил животное к себе, показав тому зелёную веточку.

- Иди сюда, дуралей, травкой накормим.

Число любопытных возросло. В окопе стало тесно от пришедших солдат.

- Товарищ капитан, а если там бомба? – спросил один из солдат.

Стригунок косо посмотрел на спрашивающего и наморщил лоб.

- Напомни фамилию, солдат.

- Неужели забыли, товарищ капитан, - искренне удивился солдат, в голосе просквозила обида. – Рядовой Иванов. Ваня.

Стригунок хмыкнул. К нему присоединились и собравшиеся рядом.

- Как же я сам не догадался! – посетовал Стригунок. – У нас кроме Ивановых других фамилий-то и нету.

Мужчины дружно рассмеялись.

- Запомни, Иванов, была бы на животном бомба, летали бы над холмом ошмётки руна.

Барашек почти вплотную приблизился к окопу и остановился напротив Павла. И заблеял – бе-е-е! – будто заявляя о своём приходе, я пришёл, дескать, а вам всем по боку. Стригунок взглядом указал Иванову на животное.

- Что? – не понял солдат.

- Приведи.

- А чо я-то! – искренне возмутился солдат. – Окромя меня других камикадзе нету, что ли!

Стригунок упёрся грозным взглядом солдату в переносицу.

- Нет, как видишь, - прошептал громко он. – Как ты выразился, окромя тебя никто не знает такого страшного слова – камикадзе! Действуй! Или мне прикажешь, командиру, рисковать жизнью!

- А чо так сразу рисковать жизнью! – Иванов с ненавистью посмотрел на барашка. – Пусть сам идёт. Сахарком приманите. У нас в деревне так с лошадями поступают.

- Слышь, солдат, - вмешался Филька. – Баран не лошадь, сахарком его не соблазнишь. Вперёд!

- А вы попробуйте! – защитился, как мог солдат.

- Рядовой, знаешь присказку: одна попробовала – семерых родила! – спросил Стригунок.

Неразрешимый спор между командиром и подчинённым разрешил барашек, видимо, сжалившись над участью солдата. Потоптавшись на месте, баран маленькими прыжками перебрался через бруствер и спрыгнул прямо в руки к замкомроты. На шее у барана болталась пластиковая бутылка из-под популярного напитка. Внутри просматривался свёрнутый трубкой лист бумаги.

***

И смех, и грех, Павел сидел на полу возле шкафчика и смеялся. Очень уж схожей в мелочах показалась ему сложившаяся ситуация с той, произошедшей в прошлой жизни. Тогда он вот так же рассмеялся и замкомроты, славный мужик Стригунок Витя, оставшийся на «Белочке» вечным стражем рубежей отчизны в свои неполные тридцать лет, спросил, почему, мол, Апостол, смеешься. А Павел ответил, что не хватает для барашка пастуха. Высокого усатого пожилого горца в чёрной бурке, в папахе на голове и вислыми усами с посохом в руках. Филька, помнится, сострил, что вернее сказать с автоматом в руках. Дескать, так пастух будет выглядеть более правдоподобно в нынешней непростой ситуации. И рядовой Иванов, блеснувший познаниями в японской культуре смертников-самоубийц, тоже сильно смеялся и гладил с истовой нежностью мягкую серебристо-серую шерсть барашка, а в глазах стояли слёзы.

Что же было написано в том послании от наёмников? Нет, не забылся тот корявый почерк, перед глазами стоят кривые точки с заглавными буквами, будто написанными детской неумелой рукой. «Руским Иванам здавайся или ми тибе будим резать как барашка паршивый сабака!» А потом началось!..

Атаковали с фланга и с тыла одновременно. Четверть часа под перекрёстным огнём в окопах, ни носа казать, ни осмотреться. Затем огонь внезапно прекратился и началась мощнейшая психологическая атака. Из мощных динамиков, скрытых в густых зарослях в течение часа звучали медленные заунывные завывания муллы. Перемежались они призывами на коверканном русском языке прекратить сопротивление. Принять истинную веру и обрести настоящих братьев по вере и так далее. Затем начался бой.

Не мешкать, действовать. Павел собрался, рассовал по карманам документы. Сунул в «шпион» брюк жёлтый цилиндр. Едва взялся за ручку двери, как она распахнулась, в каюту ворвался командир взвода морских пехотинцев.

- Господин Сандлер, - крикнул он. – Нападение! Я…

- Не представляйтесь, Ари, я знаю, кто вы. Где солдаты?

- Их отравили виски. Меня не было в тот момент, когда к ним приходил конферансье. Он долго крутился у нашей каюты, всё выведывал, задавал обтекаемые вопросы, кто мы такие, куда едем.

- Почему он?

- К моему возвращению старшина Перес был жив. Он и рассказал. К взрыву в машинном отделении конферансье тоже причастен. Он отравил дежурного машиниста тем же напитком и заминировал двигатели.

- Что с корпусом корабля?

- Через трещины поступает забортная вода. Шансов на спасение крайне мало.

- Спасательные работы…

- Никакие меры не помогут. Экипаж гражданский. Практически весь деморализован. Часть служивших в армии сейчас отражает атаку нападающих.

- Много их?

- Я насчитал пять резиновых лодок и два катера. Сколько человек, бог весть.

- Лайнер будут брать на абордаж?

- Судя по их поведению – нет. Тактика их непонятна. Они методично расстреливают судно. Ещё немного и лайнер пойдёт на дно.

- Срочно наверх, чего стоим! В радиорубку, передать сообщение о нападении.

Задымленный коридор, наполненный перепуганными пассажирами, серьёзное препятствие для продвижения. Лайнер в очередной раз дал крен на левый борт и на какое-то время остался в таком положении. Толпа пассажиров снова сгрудилась в бесформенную массу, истошные испуганные крики женщин и детей доносятся из трюмных кают и слышатся с верхних палуб. Павел и Ари смешались с основной массой, но продолжали двигаться в неудобном положении, стараясь, как можно быстрее прорваться на выход.

- Пробили корпус или натекла вода в пробоины, - заметил Ари. – Дело плохо.

Лайнер вернулся в вертикальное положение. Построенный для военных целей он обладал повышенной остойчивостью. Павел выжидательно посмотрел на Ари; тот пожал плечами.

- Ошибся.

Картина развернувшейся трагедии в радиорубке предстала перед глазами Павла и Ари. Радист с ножом в горле на полу среди разбросанных бумаг. Брызги крови на стенах, столе и полу. Конферансье в неудобной позе лежит неподвижно рядом с радистом. Ари нагнулся, приложил пальцы к шее.

- Готов.

- Кто его? Радист?

Ари покачал головой.

- Вряд ли, - посмотрел на подволок, затем на валяющийся на полу стеклянный плафон с металлической окантовкой с пятнами крови. – Вот этим. Сорвался во время встряски и по затылку. Череп проломлен.

- Бог шельму метит, - брезгливо сказал Павел.

Ари подтвердил:

- Есть высший суд.

Павел посмотрел на радиоаппаратуру.

- С техникой кончено?

- Да, господин Сандлер.

- Обращайся по имени, Ари. Хорошо? Павел, просто Павел.

- Хорошо, Пави. Куда теперь?

Павел жестом указал за дверь и махнул рукой на улицу.

- Сражаться с противником. Что-то же должно, наконец, когда-то проясниться, - и тотчас сильная боль в затылке помутила сознание.

- Тебе плохо, Пави? – Ари схватил Павла под руки. – Чем помочь?

Павел распрямился, лицо исказила гримаса боли.

- Всё в норме, Ари! Вперёд!

В ресторане погибшие пассажиры лежали вперемешку с мебелью. Искрили оборванные провода. Кое-где тлела мебель, в воздухе летали хлопья гари. Сквозь выбитые стёкла врывался ветер, и клубы дыма вырывались наружу густыми серо-пепельными клубами. Много погибших пассажиров лежало в коридоре. Кое-кто стонал, истекая кровью.

Ари бросился помогать женщине с поломанной правой рукой, сквозь кожу виднелись острые грани костей. Её протяжные жалобные стоны выворачивали душу наизнанку.

- Сделай, что возможно, Ари, и следуй за мной. Я на палубу.

Полусфера со спаренным крупнокалиберным пулемётом озарялась огненными вспышками. Кто-то из матросов сумел организовать ответный неприцельный огонь, посылая раскалённый свинец в мрачную темень, повисшую вокруг лайнера.

Ари догнал Павла на палубе.

- Туда? – указал взглядом на корму.

- На бак, - возразил Павел. – Там тихо.

И тотчас оттуда послышались частые очереди. Возникшая активность привлекла к себе внимание нападающих. Два длинных огненно-дымных следа со стороны катера, обозначившегося в темноте, прочертили искривлёнными линиями тёмное пространство. Один снаряд разорвался, вспучившись огромным ярким клубком, угодив прямо в надстройку, оставленную для декорации. Второй – позади полусферы. Выстрелы замолкли сразу.

Подбежав, Павел и Ари увидели погибшего матроса, опёршегося спиной на спинку стула; из рваной раны в плече и глубокой в голове ключом била кровь. На металлической палубе внутри полусферы перекатывались пустые пулемётные гильзы с неприятным резким перезвоном, напоминающим поминальную песню без слов.

Павел оттащил тело матроса, сел на стул, поймал в прицел пулемёта показавшуюся резиновую лодку с сидевшими в ней бандитами и нажал на гашетку. Спаренный пулемёт заработал хорошо отлаженным механизмом, исправно посылая в цель смертоносный металл. Руки почувствовали приятную вибрацию отдачи, волнами передающуюся по телу. Рядом из ручного пулемёта стрелял Ари, присев на правое колено, расчётливо посылая короткие очереди горячих приветов в появляющиеся цели.

Приятный запах отработанного пороха ударил опьяняюще в нос; гильзы певуче и мелодично забарабанили по металлу полусферы; ноги утонули в горячей латуни, как тогда, на высоте тринадцать…

***

… прозванную «Белочкой». Некоторые остряки шутили, не словить бы здесь и в самом деле дикого зверька, опившись свинцового зелья. Подтрунивал над подчинёнными и над собой и замкомроты капитан Стригунок, дескать, если белочка и придёт, то от веселья можно будет и … заканчивал свои слова весьма оригинальным жестом, знакомым почти всем, имеющим отношение к военной службе.

Когда к нему подходили с вопросом, почему именно эта высота выбрана командованием, ведь даже самому тупому штабному пню понятно, что со стратегической точки она не имеет никакой ценности. Если уж и организовывать заслон на пути боевиков, то на соседней, господствующей высоте над местностью за номером четырнадцать и семь.

Шутки отошли с началом обстрела. Взятые в клещи, солдаты и офицеры отбивали одну атаку за другой. Фланг и тыл менялись местами по интенсивности напора боевиков. С криками, провозглашающими славу их бога, они, одетые поголовно в чёрную униформу, мрачными посланниками подземного царства упорно шли вперёд. Их не останавливал кинжальный огонь солдат. Им не были препятствием установленные разведчиками растяжки. Лавина за лавиной боевики, поливая из автоматов окопы и засевших в них военных.

Самое веселье со слов Павла началось тогда, когда к боевикам подошло подкрепление.

Сопка «Белочка» окуталась непрочными цветами разрывов. Подоспевшее на помощь боевикам подкрепление прибыло с переносными миномётами и ручными гранатомётами. И арсеналу их не было видно конца. Грохот разрывов и свист осколков солировали на протяжении часа. Большинство солдат остались лежать на дне окопов, присыпанные землёй. Те же, кто остался в живых, вели огонь, стреляя из автоматов, не высовываясь из-за бруствера.

Замкомроты Стригунок бегал между живыми и постоянно что-то говорил, поддерживал словом.

- Ну, шо, хлопчики, - произнёс капитан Стригунок, - как дела, Апостол, Филя. Воюем?

- А что ещё остаётся, командир, - напустив на себя меланхолию, ответил Филя. – Делаем то, чему учили.

- Ты что молчишь, Апостол?

Павел улыбнулся.

- Подскажи, что хочешь услышать – скажу. Глядишь, слово чем-то да поможет.

Несколько разрывов прервали беседу. Бойцы укрылись с головой. Пахнущая порохом земля попала за воротник, набилась в волосы.

- Скоро пойдут в атаку, командир, – произнёс Павел.

- Почём знаешь?

- За артподготовкой всегда наступление.

- Выдержим, Апостол?

- Сомневаешься, Витя?

Стригунок махнул рукой.

- Эта высота, Паша, наш Сталинград.

- Я бы добавил – Фермопилы.

Через тридцать минут ожесточённого отражения одной атаки за другой, когда среди обороняющихся солдат осталось не больше взвода, Павел выполнил приказ Стригунка, захлёбывающегося кровью, осколок мины угодил в лёгкое.

- Апостол… Паша… приказываю… вызвать огонь… на себя…

Павел приложил руку к виску.

- Слушаюсь, командир.

***

Ноги тонули в горячей латуни, как в раскалённом песке на пляже. Только вместо ласкового шёпота волн, волны грозно покачивали обездвиженное судно, атакуемое со всех сторон пиратами.

- Напрасно мамаша ждёт сына домой, ей скажут, она зарыдает, - сквозь зубы пел Павел, описывая спаренными стволами дуги и всё давил на гашетку. – А волны идут от винта за кормой и след их вдали пропадает…

В пылу боя он не заметил, как коротко вскрикнув, повалился на палубу Ари, и больше не встал.

Он не заметил, что автоматически перезаряжал ленту и с тупым остервенением давил на гашетку и посылал длинные очереди в темноту при этом, продолжая напевать.

Проститься с товарищем утром пришли

Матросы, друзья-кочегары.

Последний подарок ему принесли

Колосник горелый и ржавый…

Многие пули достигали цели. Вспыхнула одна резиновая лодка и за борт повалились объятые пламенем люди. Резко замолчал пулемёт в полусфере на корме; из неё после прямого попадания повалил густой чёрный дым.

Что владело в тот момент им, Павел впоследствии не мог доходчиво объяснить ни себе, ни следователю тайной канцелярии, но до этого далеко.

Сейчас в перекрестье прицела попал катер, и Павел выпустил длинную очередь, стараясь попасть в ходовую рубку, пока катер не уйдёт в мёртвую зону.

Он увидел, вернее, почувствовал внутренним чутьём, звон разбитого стекла и нелепо скорчившегося за штурвалом пожилого мужчину в чёрной униформе.

Боль в затылке то затихала, то усиливалась. Каким-то далеко засевшим в подсознании забытым по ненадобности чутьём Павел понимал, из этого боя он вернётся домой. Он не задумывался о том, сколько вредной крови в этом бою высосали свинцовый пиявки. Скольким душам, и провинившимся в тёмных делах, и ищущим душевного смирения не понадобилось отпущения грехов в эту ночь! Свинцовый абсолютизм преимущества истребления над созиданием незримыми крыльями гонял волны острых ощущений, и о берега человеческих судеб разбивались они.

***

Вся надежда была на катера.

Их Федул приберегал на особый случай. Они находились в отдалении и поливали лайнер снарядами из зенитных пушек, сухо кряхтя как столетние скопцы. Никто кроме Федула и оставшихся бессменно сторожить его тайну трёх работников секретной базы, что носовая часть плотно заложена новейшим видом взрывчатки, способным при детонации разнести в атомную пыль любой предмет. Время для них не пришло, и Федул вскипел он злости, когда увидел, что один катер вопреки его приказу вырвался из зоны недосягаемости и тотчас попал под плотный пулемётный огонь, ведущийся с полусферы на баке. Федул проследил взглядом полёт пуль, увидел, что все они попали в яблочко. Катер затормозил ход; это было не так критично, не будь внутри взрывчатки; попади хоть одна пуля в бак… последствия страшно представить. Но катер вывернул вправо и ушёл из зоны обстрела. Нажав на кнопку вызова рации, в ответ Федул услышал обычное «Да, босс!» и на душе полегчало. Ему докладывали о потерях, но он пропустил слова мимо ушей. Катер сохранил ударную силу и вскоре экипажи обоих судов выполнят миссия, возложенную на них, уйдя в поездку с билетом в один конец.

***

- А ты молоток! – вдруг услышал за спиной Павел голос Юрия.

- Видно, мастерски умеешь владеть не одним сапожным инструментом! – похвалил Герман.

Павел их и не признал бы, все они были вымазаны, с грязными лицами и задорно горящими глазами.

- А, ребята! – улыбнулся Павел, сняв руки с гашетки и разминая пальцы. – Как дела?

- У нас принято говорить, было и лучше, но и сейчас не туго, - хохотнул Юрий, его вид говорил красноречиво о том, что всё это, происходящее сейчас на лайнере, не в новинку. – Было бы оружие посолиднее, не эти пукалки, - он показал Павлу новейшую разработку военных инженеров, пистолет-автомат «Узи» с рожком вместо ручки. – Одно тарахтенье бестолковое. И заклинивает часто затвор.

- Как думаешь, дадут нам с этого судёнышка соскочить бравые мальчики, резво скачущие на надувных лодках? – поинтересовался Герман.

Павел поднял вверх раскрытые ладони, не произнеся ни слова.

В это время каждый катер вышел на исходную позицию и устремился к лайнеру с двух бортов одновременно. Вода вскипала под килем, и пенные брызги взлетали выше катеров.

- Смотрите! – указал Павел соотечественникам на приближающиеся катера.

- На абордаж не похоже, - сказал Юрий, оглядываясь и понимая, что произойдёт через несколько минут.

- Прыгать в воду не рекомендую, - успел сказать Павел и страшной силы взрыв поглотил в своём безумном ярком великолепии мрачную темноту ночи.

Катера одновременно пропороли обшивку лайнера армированными килями. Сработал от удара механизм взрывателя и раздался взрыв.

Павел ослеп от вспышки. Палуба мгновенно ушла вниз. Морская вода накрыла с головой.

Глава 2

Назначенная с сенаторами-заговорщиками встреча состоялась на загородной вилле преуспевающего торговца рабами во всей Римской империи под благовидным предлогом – день рождения хозяина.

Не скрываясь, заговорщики съезжались к чугунным роскошным воротам, отворявшимся тотчас, едва машина попадала в зрачок объектива камеры слежения, расположенной в верхней точке арки. Эти простые манипуляции приводили в неописуемый восторг гостей, прибывающих в автомобилях или сидящих в каретах, запряжённых четвёркой лошадей.

Длинная дорога, мощённая полированным гранитом с гранитными дорожками по обе стороны, обсаженными низкими колючими кустарниками вели прямой стрелой к резиденции, огромному дворцу, могущему по праву постройки тягаться со строениями палат цезаря или по величию храмов богов. Крытая сусальным золотом куполообразная крыша с высоким шпилем, на котором развевался личный штандарт семейства, в любую погоду сияла ярким светом. В погожие дни лучи солнца отражались от полированной поверхности, в дни ненастья – купол светился от направленных на него ярких лучей фонарей.

Дорогих гостей встречал сам хозяин, по поводу праздника он вырядился в жемчужно-белую тогу, украшенную вышивкой золотой и парчовой нитью. Всемогущий сенатор Октавий Масс, которого за глаза называли Свисом, за массивное туловище и крупное лицо с брылами отвисших щёк держал в одной руке глиняный кувшин с дорогим вином в другой бокал. Так он встречал каждого приезжающего.

Среди гостей присутствовали и свои магнаты и воротилы белого и чёрного бизнеса, были представители знатных родов из Алемании, крупный семейный клан банкиров Розенблюмы представлял младший сын Генрих, из Галлии приехали на торжество (истинная причина была известна каждому и она радовала больше, чем повод напиться до свинского состояния вина из погребов Свиса и натешиться с податливыми рабынями и рабами, вкусы у всех были разные, находились и зоофилы) сразу несколько правителей областей Валуа и прочие. Из Британии и с Пиренеев заявились целые делегации. Их объединяла тревожная тенденция: гиперактивность Диокла во всех сферах жизнедеятельности империи, касающаяся их личных интересов. Поэтому все прибывшие в первую очередь лелеяли фантастические планы безграничных свобод и внутренне надеялись, что в процессе переворота, при положительном исходе, разумеется, огромная туша империи, занимающая огромную территорию, пойдёт под нож. Её умело раскроят по национальному принципу участников и в зависимости от внесённой лепты в залог успеха. И, тогда на карте старого и доброго континента появятся новые государства. С теми же привилегиями, что были прежде, сохранившимися для участников исторического события.

В огромном парке, на свежем воздухе в тени разросшихся лип и акаций стояли накрытые столы. Они ломились от графинов с винами и блюд с самыми изысканными закусками. Хозяин давал возможность уставшим с дороги гостям отдохнуть и нагулять аппетит. На импровизированных сценах шли представления из жизни страны или разыгрывались пикантные сюжеты, гости иногда принимали активное участие и с живостью исполняли отведённые роли. Обнажённые юноши и девушки водили огромные хороводы, их головы украшали венки из живых цветов. Гости помнили страсть Свиса к обнажённой натуре, слуги во дворце в любое время года ходили нагими. Среди них попадались не только Аполлоны и Купидоны, Свису нравилось шокировать посетителей видом слуг с врождёнными или причинёнными уродствами. Музыканты в костюмах Адама и Евы услаждали слух гостей приятными мелодиями.

Время близилось к полудню. Щепетильная строгость во взорах гостей сменилась пьяной раскрепощенностью, и пора было уже переходить к основным торжествам за накрытыми столами, но отсутствовал самый главный гость. Его-то и выглядывал хозяин, прогуливаясь по ступеням дворца и прикладываясь к бокалу с простой колодезной водой. Иногда подходил слуга и сообщал, что от наблюдателей с дальних постов нет известий – дорога пуста. Свис нервничал, он знал коварный характер Валерия Брюта. Он мог легко перенести мероприятие на другой срок, ежели что-то ему покажется подозрительным. Например, сегодняшняя погода, солнечное небо без единого облачка.

Валерий выскользнул из-за ближней колонны прозрачной тенью, остановился за спиной хозяина, показал знак слуге держать закрытым рот.

- Кто-то из гостей запаздывает, милейший Окт, не правда ли? – спросил он подпрыгнувшего от неожиданности хозяина и добавил: - Не правда ли, неслыханная наглость, да что там, дерзость с его стороны?

Мандибула с золотыми зубами с характерным щелчком отвисла. Кратковременная немота прошла и Октавий Масс вымученно улыбнулся.

- Никак не могу привыкнуть к вашим внезапным появлениям.

Валерий Брют снисходительно улыбнулся, растянув в улыбке закрытый рот.

- Так на то мы и называемся тайной канцелярией, господин сенатор, чтобы нас в чёрных одеждах никто не мог заметить посреди толпы средь солнечного дня, - уста Валерия источали любезность. – Кажется, пора идти к гостям или это моё личное убеждение?

С несвойственной для полного тела прытью, Октавий спохватился, взял под руку дорого гостя и повёл к накрытым столам, установленным на площадке в дальнем уголке парка.

Столы ломились от блюд с закусками и едой. Запечённые на вертеле вепри, дикие утки, тушёные в вине с пряными травами, зайцы и кролики, жаренные на сковородах в глубоких жаровнях поблизости от гостей. Мясные и рыбные деликатесы. Горы фруктов, поданные в вазах из дынь и арбузов, сработанных умелыми поварами. И вино, честь и гордость хозяина с личных виноградников.

Пылкие здравицы в честь хозяина перемежались столь же пламенными словами в честь собравшихся. И вот, расчувствовавшись, Октавий раскрыл, было, рот, чтобы восхвалить Валерия, вдруг поперхнулся словом, встретившись с взглядом начальника тайной канцелярии. Валерий незаметно покачал отрицательно головой и улыбнулся одной из тех улыбок, от которых мороз идёт по спине даже у людей с крепкими нервами. Быстренько сориентировавшись, гостеприимный хозяин щелчком приказал слугам наполнить чаши и кубки вином и сказал короткую речь, касаясь в ней вопросов нейтральных, например, о погоде и о своих взглядах на урожай.

Когда приличное пиршество превратилось в свинарник, Валерий жестом пригласил Октавия прогуляться по тенистым аллеям без сопровождения слуг. Назойливость, между прочим, заметил он хозяину, хорошее качество, но иногда оно нервирует больше мухи, настойчиво бьющейся в стекло.

Неспешно шагая по дорожкам, усыпанным морской галькой, Валерий без витиеватостей – да простит меня хозяин! – излагал свои мысли; да, он в некотором смысле, льстил самовлюблённому борову, но также прекрасно понимал, что без его авторитета сама идея переворота хлопок при открытии пивной бутылки. Приходилось бороть в душе своё самолюбие и потакать, будучи уверенным в том, что избавиться от таких людей придётся в первые часы переворота, как от ненужного человеческого балласта.

- Как вы думаете, господин сенатор, ваши гости не обидятся на наше отсутствие? – спросил Валерий, рассматривая сорванный кленовый лист.

- Полноте, экселленс, - сенатор, не будучи глупым человеком, сразу признал в начальнике тайной канцелярии главенство. – Они сейчас думают лишь об одном, как всласть насытиться и напиться, утешиться с наложницами и наложниками.

Валерий улыбнулся.

- Отличное качество есть у некоторых людей, они могут отвлекаться от работы, от насущных дел, с головой окунаться в отдых. Вот я этого лишён. Не поверите, господин сенатор, постоянно думаю о работе. О государстве. О себе же забочусь в последнюю очередь. Много ли мне надо, часто задаюсь вопросом, и отвечаю себе же, что довольствуясь малым, когда-то найду утешение в большем, - без остановки, как произносит отрепетированную речь актёр, высказался Валерий. – Как вы думаете, сенатор, может это всё напрасно?

Не зная, куда клонит почётный гость, Октавий решил ответить обтекаемо, привычка эта появилась в годы ранней юности, когда необдуманно произнесённое слово обернулось для него катастрофой, о ней он не любил вспоминать, и с тех пор размытые выражения стали его коньком.

- Конечно же, экселленс, - стараясь не встречаться с взглядом Валерия, сказал Октавий, - все наши поступки проходят через строгих судей, наших богов…

- Не мелите чушь! – резко оборвал сенатора Валерий. – Сказки о богах оставьте для сената.

- Ах, да, простите великодушно, это всё привычка. Так вот, нельзя терять надежды, что что-то изменится…

Сенатор долго и вдумчиво излагал свою версию жизнеустройства, философии и софистики, всерьёз полагая, что Валерию интересны его умозаключения. Валерий же кивая на каждом слове, думал о своём, о той пропасти, разделяющей их; ведь не будь он начальником всемогущей службы, разве стал бы с ним говорить этот потомственный сенатор, утверждающий, что его потомки восходят своими корнями к Юпитеру. Чушь, несомненно, но человеку надо во что-то обязательно верить. Отбери веру в одних богов, он придумает других. Не потому, что жизнь потеряет смысл, некуда будет девать время, огромный вакуум времени, траченный ежедневно на разные ритуалы и праздники.

Выслушав хозяина, Валерий предложил вернуться к гостям, предположив, что их сейчас ищут, сбивая ноги слуги. Октавий горячо подхватил поданную идею, сказав, что прогулка подействовала на него положительно, и что у него разыгрался аппетит, дескать, в последнее время кусок в рот идёт неохотно. Приходится прибегать к проверенному народному средству, пить вино.

- А ведь это не совсем хорошо, - пожаловался Октавий, - пить вино без меры. Хотя, кто скажет, как она из себя выглядит.

Валерий окинул массивное тело сенатора и с весёлой ноткой произнёс:

- Знаете, ведь только после ваших слов я заметил, как вы похудели.

Октавий Масс, сенатор, перед которым трепетали народ и прочие, недоверчиво посмотрел на Валерия.

- Это так заметно?

- Бросается в глаза, - ответил Валерий.

Исчезновение и появление хозяина и гостя осталось незамеченным. Некоторые из гостей спали в тени кустов, прижав к груди глиняные кувшины. Другие без оглядки на соседей, усмиряли плоть с помощью девиц и юношей. Третьи сидели за столом, продолжая пить вино, проявляя стойкость характера.

Проследив взгляд Валерия, Октавий поспешил его заверить, что к вечерней молитве все будут трезвы.

- Не буду ловить вас на слове, любезный сенатор, - сухо произнёс Валерий. – Вы и они знают истинную причину нашей встречи.

Когда крылья ночи опустились на небосвод, скрыв солнечный свет и явив миру, великолепие звёздного неба, началось собрание заговорщиков. Говорил один Валерий; он изложил план переворота и в конце добавил, что обратного пути нет; кто решит вдруг сойти с этого корабля, тот окажется за бортом.

- Надеюсь, желающих искупаться в холодной воде, нет, - не спрашивая, обратился к заговорщикам Валерий.

Молчание послужило знаком согласия.

Глава 3

- Что ты там всё время бурчишь, - спросил Мандибула уткнувшегося в бумажный листок Бласа. – Вечно чем-то недоволен.

- Сдержишься, как же, если тебя имеют как дешёвую девку из портового лупанара за парочку ассов, - нервничая, Блас шепелявил больше обычного. – Напридумывали всяких развлечений от скуки, а ты пляши под их лютню!

- Тебе-то какая разница, - отозвался Циклоп. – Лично мне перемены по вкусу. Одежка, какая никакая, увольнительные чаще дают. Можно с шлюшками поразвлечься где-нибудь, в театр сходить, к искусству приобщиться.

- Вы заткнётесь когда-нибудь, - не вытерпел Гладий. – Быстро спать, время за полночь. Завтра снова тренировки.

- Вот и я том же, - снова зашепелявил Блас. – Тренировки. Вспомнишь, как прекрасно было прежде. Ты знал, чего от тебя ждёт публика, бегал по арене, ловил рыбку, или сетью с грузилом налетал на рыбака. Сейчас же что?

Гладий привстал на койке.

- И что же?

Блас повернулся к нему с удивлением на лице.

- Ты слепой или во время тренировок переселяешься в другое тело?

Мандибула и Циклоп приготовились к вербальной перепалке. Если Бласа зацепить, одной-двумя фразами не отделаешься. Как он объяснял позже, на него что-то находит, вроде транса жриц во время весенних сатурналий, когда они бьются телом по земле и предсказывают разные вещи, в основном хорошие; одна как-то сострила и наговорила кучу плохих предсказаний, её проучили, окунули в бочку со смолой и вываляли в птичьих перьях. С тех пор она поумнела.

Гладий встал и прошёлся по комнате, разминая плечи круговыми движениями и вертя головой вправо и влево. Блас подобрался, он знал, после таких вот разминок Гладий бьёт быстро и очень больно. На этот раз пронесло. Гладий остановился возле окна и отдёрнул кусок грубой плотной ткани, заменявшей штору. Лунный свет хлынул в окно. В помещении немного стало светлее.

- К твоей радости, Блас, я не ослеп, - произнёс так тихо Гладий, что остальным пришлось напрячь слух, чтобы услышать его слова. – И к своей радости тоже. По прежним временам меня тоже ночами часто мучает ностальгия. Но всё под ней проходит, - Гладий указал на безоблачное небо, где полная Селена, смотрела печальным взором на старшую сестру Теллус, погружённую в безмятежный сон.

Блас привстал со стула.

- Прости, Глад, я не совсем понял, под кем что проходит.

Гладий поманил ладонью Бласа к себе. Блас приблизился.

- Под нею, под Селеной всё приходит и уходит, - задумчиво проговорил Гладий. – Ничто не остаётся неизменным. Меняется время, меняется природа. Рушатся горы, высыхают реки, мельчает род человеческий.

Блас аккуратненько прокашлялся, не рискнув. Правда, поднести сжатый кулак ко рту. Гладий похлопал его по спине и поинтересовался, что, амикус¹ Блас, полегчало. Повторно Блас не стал испытывать Фортуну, просто кивнул головой.

- А вот мне не легче, - в голосе гладиатора прорезалась не скрытая грусть. – И по спине похлопать некому. Даже просто из дружеского участия.

Мандибула и Циклоп только переглянулись меж собой. Им прежде не доводилось видеть товарища в таком состоянии. Он бывал экспрессивным, злым, жестоким – по крайней мере, такой образ сложился о Гладии у остальных гладиаторов, бывших на попечении и в рабстве в гладиаторской школе логиста Флавия. И тот и другой ждали развязки, то, что она будет не обычной, говорил общий настрой Гладия.

- Давай… я похло… похлопаю, - шепелявя и заикаясь, предложил Блас,

1 друг (лат.)

внутренне содрогаясь от самой мысли и мелко вибрируя наружно, нижняя челюсть и верхняя губа ясно говорили о переживаемых им чувствах.

- А стоит ли проявлять сейчас в час откровения свои чувства, доселе скрываемые внутри, как многие клады сокрыты в глубинах недр земных? А, амикус Блас? – Гладий продолжал стоять у окна, опёршись руками на подоконник, смотря на залитый лунным светом внутренний двор школы; расплавленное серебро тонкой пылью покрыло деревья и стены зданий. – Я думаю, нет.

Не смотря на предостерегающие жесты товарища, Мандибула покашлял.

- Что это вы все сегодня раскашлялись? – усмехнувшись, спросил Гладий. – Не время для простуд лето. Хотя, если… - не договорив, Гладий многозначительно умолк, оставляя на усмотрение товарищей ломать голову, что «если».

- Я не простыл, амикус, - горло Мандибулы сковал внезапный спазм и слова проползали через гортань со страшным скрипом. – Мне кажется, никогда не поздно откровенничать, раскрыть душу. Это поможет.

И Блас, и Мандибула, и Циклоп увидели, как затряслись плечи товарища.

- Это не плач, - пояснил Гладий. – Смех. Нервный. Потому… вот такой, молчаливый…

По помещению прошёлся вздох облегчения.

- Вы думаете, я не скучаю по прежним временам? Скучаю… Но больше всего мне не даёт спать мысль о свободе. Ведь я тоже ещё мальчишкой был продан в рабство, забрали у родителей за долги. И с тех пор кроме миски рабской похлёбки ничего вкуснее не ел. А очень хочется отведать горячего домашнего хлеба, только что испечённого с парным козьим молоком. Да, нам дали больше свободы, у нас появилось больше возможности для перемещения. Но невидимый ошейник продолжает натирать шею и невидимая цепь не даёт с неё сорваться. Так и остерегаешься, делая на улице шаг в сторону, услышать громкий окрик, мол, куда прёшь, раб вонючий. И вслед всё ожидаешь получить плетью по спине.

Возникла пауза, не прерываемая никем. Ворвавшийся через щель в окне ветерок, разогнал спёртый воздух и освежил, привнеся в него свежесть далёких заснеженных Альп.

- Ты вот, Мандибула, говорил, что император задумал реформы. Поменять деньги, отменить рабство: всё это прекрасно. Что-то может измениться для других, но не для нас. Рабство в той или иной форме останется рабством. Его можно сравнить с вином: пьёшь ли его из кубка мелкими глотками или из чаши залпом, оно пьянит одинаково. Если всё же Диокл – аве, императору! – и проведёт реформы, готовиться нужно к крови. Её прольётся немало. Не ручьи, но реки. Старое на новое не меняется безболезненно. Что-то вырывается с корнем, и рвутся прежние связи, насаживается новое, но оно не приживается в виду своей новизны, которая страшнее смерти. Никто не готов к переменам, хотя многие о них говорят.

И снова пауза. И снова ни Блас, ни Мандибула, ни Циклоп не открыли рта. Они слушали товарища так, будто увидели и узнали впервые. То, что он говорил, было, им понятно и близко к сердцу. Каждый из них прошёл тяжёлый путь раба через битьё палками и унижение, пока капризная Фортуна не обратила на каждого свой взор. Битва каждый раз на арене это не битва за жизнь, её у них отняли давно. Это битва за смерть, которую у них никто не в силах отнять, но которую можно оттянуть на неопределённое время.

Гладий молчал, продолжая смотреть в окно на двор. Хранили молчание друзья. Каждый чувствовал, главное впереди. Нужно всего лишь набраться терпения.

- Произошли в нашей жизни перемены – salve логист Флавий! Мы стали больше заниматься спортом - salve логист Флавий! Нас обучают новым методам развлечения публики - salve логист Флавий! Мы не машем мечами, мы целимся друг в друга из ружей - salve логист Флавий! Хвала Юпитеру, наши жизни немного продлятся - salve логист Флавий! Новые тренеры готовят нас к новым победам - salve логист Флавий! Но вот будет ли кому громко кричать «salve логист Флавий!», если вместо игрушечных автоматов с желированными шариками-пулями нам случайно дадут в руки боевое оружие и об этом не предупредят. Ни разу не довелось увидеть кричащего от радости мертвеца с выпущенными кишками или перерезанным горлом, только смертная агония и хрип. Усиленные тренировки в тире, очень хорошо. Меткий глаз лучше пустой глазницы. Но мне кажется, если ошибаюсь, пусть Юпитер поразит меня молнией, нас готовят к чему-то более серьёзному, чем простое развлечение публики по выходным и праздникам. За красивыми словами скрывается ложь, не менее красиво поданная, чем правда. Нам уготовлена участь жертвенных животных, жизнь которых не стоит и асса.

Закончив говорить, Гладий повернулся к товарищам.

- Salve логист Флавий?

Глава 4

Саркис по прозвищу Аварий не просто любил деньги, он благоговел перед ними, перед их энигматической силой воздействия на сознание человека. Он фанатично пресекал любую мысль, что когда-нибудь его не станет и нажитые непосильным трудом несметные богатства, звонкие и серебряные и золотые, медные и бронзовые монеты, радующие своим звонким пением его утончённый слух, достанутся кому-то, кто не достоин даже знать о том, что они существуют или быть их обладателем.

Поэтому Саркис Аварий катастрофически боялся сна. Этот страх перед детищем Морфея лишал сил и изводил до потери внутреннего равновесия. Ему не хотелось думать, что усни он навечно и жизнь дальше продлится без него.

Как? Как она сможет существовать дальше без его щедрой скупости? Кто будет её радовать по утрам или в дни всяческих сатурналий своим нежным ворчанием лишь по причине собственного неудовольствия происходящим? Кто будет корить и сокрушаться, что она несправедлива к нему? Что другие обласканы ею больше, не по заслугам вознаграждены более, нежели он?

Когда же он засыпал беспокойным коротким сном, снились ему ужасные по содержанию сны, со смыслом ему не понятным. Но все они вертелись, как мухи вокруг лампочки, вокруг предмета его тайных и открытых желаний – денег. И чувство глубокого отчаяния посещало его в такие минуты душевной скорби, хотя он и понимал умом, что всё это только снится, что это наваждение, что это неправда, он всё равно мученически тяготился даже во сне.

Пробуждение в первые минуты сковывало тело, и он лежал долго с закрытыми глазами, боясь их открыть, опасаясь даже мысленно представить, что пригрезившееся сбудется. Какое же неземное облегчение получал Саркис Аварий, когда тяжёлыми складками тела ощущал подложенные под бока мешочки с золотым песком. «Они на месте!» - ликовала душа. С непередаваемой нежностью и лаской, какую не проявляют к любимым, он обращался к своим накоплениям и, замерев на мгновение, слушал учащённый пульс сердца, медленно отходя от ночного сна.

И вот – о, священные боги Рима и близь лежащих варварских территорий! – он узнал, что над ним и его богатством Дамокловым мечом нависла угроза. И пусть пока она не облачена в реальную форму, но сидящий в глубоком старинном кресле, обшитом китайским шёлком, прямо напротив мужчина красиво и доступно, не прибегая к экстренной помощи тяжёлых вербальных конструкций, достаточно доступно и вполне разумно – sapient sat – изложил, что будет если… Ох, это гнетущее «если»! Ах, если бы можно было прожить, не прибегая к этому «если»! Саркиса Авария вариант с «если» совсем не устраивал; лучше, чтобы без него. Далёким воспоминанием давно услышанной песни мелькнула в голове шальная мысль, что он не пожалел бы денег, лишь бы ничего не случилось; однако мысль эта сразу же затерялась в непроходимом лабиринте других слов и образов.

Нужна помощь? Он согласен помогать! Каким образом? Да не всё ли равно! Деньгами… нет, конечно, можно и деньгами, но только в крайнем случае. Ultima ratio regum¹, так сказать. Лучше найти иной, менее затратный способ. Например? О, да сколько угодно… передать сообщение. Куда? а! кому? В центр, конечно же… Неужели, тоже пригодится как вариант? Ну, это просто камень с души! Скаредный человек? Кто, я? Вра-аки! Да, Саркис знает цену деньгам, и знает каким потом они достаются. Да мало ли что про него говорят! На чужой роток не накинешь платок. Да-да-да… Говорят в народе верно: языком молоть – не мешки ворочать. Завистники такое напридумают, во сне не приснится. А уж на что они способны, не ему ли, бедному и больному армянину знать!

Другими словами, всё, связанное с магическим словом деньги вызывало в душе Саркиса такой всплеск эмоционального волнения, такие поднимались

1 последний довод королей (лат.)

внутренние душевные волны, сотрясавшие необъятное тело и изворотливое сознание, что катастрофические последствия не в силах устранить никакое вино, не даст оно прежнего благостного ощущения мира и покоя душе, сколь ни выпей его, проклятущего, нет-нет, да шевельнётся где-то внутри глубоко-глубоко червячок…

- Расклад прост, как грабли, - закончил краткий экскурс в мир ужасов Антоний Тинто, он же Иеремия. – Кто не с нами, тот против нас. – И демонстративно хрустнул переплетёнными пальцами, сделав несколько круговых движений.

- Я согласен. Я с вами, - громким шёпотом, запинаясь, проговорил Саркис, перед глазами его стояли наполненные заработанные непосильным честным трудом динарии и сестерции в глиняных амфорах, хранящихся в подвале лупанара. А на глазах выступили праведные слёзы, блестевшие золотом искренности и серебром отзывчивости.

- Что ж, - лицо Антония Тинто лучилось добротой. – Осталось скрепить договор.

- Кровью? – изменился в лице Саркис, спросив осипшим надтреснутым голосом.

- Зачем нам сложности? Достаточно чернил…

КНИГА «НУН»

Глава 1

Горячее солнце, раскалёнными лучами нещадно обжигало лицо.

Павел открыл глаза и сразу вскрикнул, движение мускул лица отозвалось острой болью. Плескавшаяся на лицо вода только усиливала эффект жжения. Пришлось закрыть веки и немного привыкнуть к положению поплавка; он лежал на спине, перевернуться получалось плохо, мешал раздувшийся оранжевый пузырь спасательного жилета.

Когда он его надел? Сознание как подводная лодка то всплывало, то погружалось в пучину беспамятства. «Паша, держись!» - это кричит Юрий и протягивает руку. Огромной силы взрыв разорвал пополам боевое судно, переделанное под прогулочный туристический лайнер. Пламя охватило всё, что можно и огонь начал пожирать деревянные части облицовки и спасательные лодки.

Его выбросило из полусферы вместе с накопившимися гильзами. Он покатился по палубе, хватаясь пальцами за любой выступ.

Бак и корма, разъединённые взрывом, стремительно погружались в морскую воду. По волнам плескались островки горящего масла. То тут, то там всплывали тела погибших пассажиров. Спасательные круги и крупные деревянные обломки оказались никем не востребованы.

Поднявшейся волной смыло за борт. Тотчас показавшаяся вскипевшей вода накрыла с головой, будто кто-то заботливый укрыл тёплым пледом от холода; рядом взорвалась резиновая лодка нападавших, послышались истошные крики о помощи, трассирующие пули пулемётов расчертили небо длинными тонкими полосами.

Неумолимая сила с тупым ожесточением тянула Павла вниз. Он открыл глаза, тщась что-либо рассмотреть в зелёном подвижном стекле моря. Несколько взмахов руками, есть возможность вдохнуть живительный воздух. Рядом крутится огромный оранжевый шар. «Держи руку, Паша!» - снова приходит на помощь Юрий. Рядом появляется второй шар – это Герман. «Как дела?» - вымазанное сажей его лицо выражает одну эмоцию – спокойствие. «Хватайся за леер, - Юрий бросает ему кусок верёвки с завязанными узлами. – Лучше обвяжись». Лучше-то, конечно, лучше было бы сейчас пить вино в таверне с друзьями или перекинуться партийкой-другой в карты. Пальцы сведены, за леер удалось ухватиться с трудом. «Нормально, - Павел не узнаёт своего голоса, он осипший и глухой, и показывает большой палец, поднятый вверх. – В самом деле – хорошо».

Несколько минут или полчаса ничего не происходит. Гаснет пламя, заливаемое волнами. Через плеск волн слышится шум работающего лодочного мотора. Юрий поднимает вверх руку и кричит. Вспыхивает свет прожектора. Длинный конус нестерпимо яркого света выхватывает из темноты троих мужчин.

- Эй, там, на лодке, - кричит Юрий. – Мы с потонувшего лайнера. Помогите!

- Что у вас случилось? – раздаётся в ответ.

- Лайнер взорвался, на нас напали неизвестные, - кричит Павел, выплёвывая попадающую в рот солёную воду. – Мы спаслись.

- Ещё есть спасшиеся?

- Вы нам поможете? – не выдерживает Герман. – Что за допрос устроили, тон-батон!

- Так есть спасшиеся или нет? – Павел узнаёт знакомые интонации в голосе, поднимает голову. К ним на медленном ходу приближается лодка, чёрные резиновые борта маслянисто блестят от воды. Тупая корма пенит воду, в стороны разбегаются маленькие волны. Свет прожектора мешает различить находящихся в лодке.

- Так есть ещё спасшиеся или нет? – раздаётся с лодки хрипловатый голос. – Чтобы зря не тратить топливо.

- Не знаем, мы сами только что вот нашли товарища.

Луч прожектора скользит вокруг Павла и его новых знакомых. Ярко-голубой свет открывает устрашающие картины произошедшей трагедии. Обугленные трупы женщин и мужчин, раскрытые чемоданы, плавающие по поверхности личные вещи, книги и газеты.

- Вы нам поможете? – снова спрашивает Юрий.

Ответ следует время спустя.

- Надо разобраться, - слышится всё тот же один голос.

- В чём? - спрашивает Павел, - в чём разобраться?

- Почему вам удалось спастись, остальным – нет.

Герман круто загнул крепкое словцо.

- Слышите вы, там, не спешащий спасатель, долго вы будете изводить вопросами. Помогите забраться в лодку.

Со стороны лодки раздаётся смех.

- Что смешного? – спрашивает Павел.

В ответ ничего не услышали.

Лодочный мотор, работавший вхолостую, заработал сильнее, прожектор погас. Звук начал удаляться и совсем затих.

- Как думаете, уплыл? – обратился к товарищам по несчастью Юрий.

Герман зачерпнул рукой воду и сполоснул лицо.

- Нет.

- То же самое, - ответил Павел.

- Кто бы это мог быть? – размышлял вслух Юрий. – Отплыли мы далеко. Поблизости других судов не было.

- Ты прав, Юра, - сказал Герман, - сигнальных огней не наблюдалось.

- А если предположить, - произнёс Павел, отплёвываясь солёной водой, - что кто-то из нападавших выжил, то…

Характерный сухой звук стреляющего пулемёта закончил его предложение. Вода вскипела от пуль, так вскипает вода в котле, когда в него бросают раскалённый булыжник.

Все трое сориентировались одновременно.

Павел сбросил с рук леер с узлами, вдохнул в лёгкие побольше воздуха и солдатиком ушёл вниз. В спасительную глубину моря. Ему или показалось, или на самом деле Юрий крикнул Герману, чтобы тот рвал клапан и стравил воздух из жилета. Сейчас его окружал подводный мир, Павел опустился по собственным примеркам, на глубину около пяти метров. Он видел оставляемые пулями косые следы, похожие на длинные нити с нанизанными на них бисеринками воздуха. Слабый толчок в затылок. Павел развернулся, манипулируя руками, и столкнулся нос к носу с рыбой, величиной с крупную иваси. Рыба играла телом и смотрела человеку в глаза. Что она старалась в них прочесть, Павел не знал, но рыбёха оплыла вокруг него и также тихо удалилась. Отплыв на несколько метров, она остановилась и развернулась, замерев на месте, продолжая изгибаться телом, словно тонкая сабля. Она будто звала человека за собою. Увидев его непонятливость, вернулась к Павлу, ткнулась ему в лоб, затем в плечо, потом сделала несколько больших кругов и снова направилась вперёд, через небольшие промежутки пути, разворачиваясь в сторону человека, как бы убеждаясь, что он её понял правильно. «Ты меня приглашаешь следовать за тобой? – мысленно спросил Павел рыбу и направился за ней; воздух уже кончался в лёгких, грудь немного и неприятно сжималась, хотелось сделать глоток спасительного газа; но он чувствовал, ещё немного продержится под водой, а вот потом надо всплывать; и он направился за рыбой, она не углублялась, но и не всплывала, шла прямо, как корабль по проложенному штурманом курсу. – Куда ты зовешь?»

Ни птиц, ничего нет. Хоть бы, какая живая душа объявилась. Такие мысли постепенно приходили и уходили, оставляя его в немом беспамятстве. Со временем Павлу стало намного лучше. Побарахтавшись в жилете, он смог покорить его округлое упрямство только когда нащупал на груди шнурок стравливания воздуха из жилета. Осторожно, стараясь не переусердствовать, он выпустил его настолько, что это позволило перевернуться на грудь. И новая приятная неожиданность взбодрила его: перед его носом покачивался выкрашенный в красную краску большой деревянный ящик, пару штук их он заметил на лайнере в местах, обозначенных для курения экипажа возле щитов с пожарным инструментом. Он даже не крикнул от боли, когда волна, разогнавшись, столкнула лоб в лоб с обитым латунью углом. Павел возликовал, ведь, оказывается, как мало нужно для счастья. В данный момент ящик, находящийся на плаву, значит, шансов продержаться на нём до подхода помощи, а кто-то обязательно должен придти на помощь всё по тому же клятому закону всемирной несправедливости и вселенской подлости. Павел ухватился за выступающую скобу на левой поверхности рукой и облегчённо вздохнул. Ощущение рукой не воды, а твёрдого материала вдохновляет и аккумулирует силы. Изловчившись, Павел открыл ящик и ахнул. Он не ожидал от судьбы такого подарка. Щедрого или королевского, уже судить не ему. В ящике под слоем мешковины он нашёл спрятанную кем-то квадратную бутылку прозрачного стекла, внутри заманчиво переливалась густая коричневато-соломенная жидкость. Не церемонясь, он сорвал сургучную печать зубами, затем вытащил ими же древесную пробку. Из горлышка в нос ударил приятный аромат спирта, смешанный в предельно допустимых нормах с настоями каких-то трав и специй. Куда спешить, он сделал три маленьких глотка, когда вокруг вода и до горизонта по обе стороны, а то и на все четыре видать одно море. Ни дыма, ни паруса. Море и синее небо. Первая волна алкоголя прошла быстро, ушло приятное покалывание в голове, и шум в ушах был шумом моря и плеском волн. Переварив это незабываемое ощущение, он сделал снова три глотка, но более продолжительные. Приятное тепло растеклось по телу, хмель опять атаковал мозг, и лёгкое головокружение на миг выдернуло его сознание из действительности, и унесло далеко-далеко… Алкоголь разыграл аппетит, кроме старых солёных галет в дешёвой упаковке, в ящике ничего больше из съестного не было. Но рука наткнулась… Павлу стало сразу же не по себе… рука наткнулась… он не мог, не хотел верить собственным тактильным ощущениям… рука наткнулась на пистолет! Хмель будто рукой сняло. Приподнявшись над ребордой ящика, Павел вынул пистолет из-под груды тряпок и связки журналов; оказалась обычная сигнальная ракетница, но в его положении эта находка значила очень многое. Так, каков наш арсенал? Один патрон в стволе, три красных и два зелёных в запасе. Павел тотчас вытер выступивший пот, или воду, волны щедро плескались об ящик. Выпил ещё, закусил парой галет. Поднял руку и выстрелил. Высоко в небо ушёл искривлённый серо-дымчатый столб, и ещё выше вспыхнула тревожным знаком ярко-красная звезда. Необыкновенная лёгкость в теле и эйфория в голове… Взор его внезапно замутился, перед глазами поплыли, перемешиваясь, разноцветные полосы; линия горизонта вдруг задрожала, воздух вспенился и…

***

Сухогруз «Гиппокампус¹» возвращался из ливийского порта домой. Трюмы под завязку заполнены пшеницей, кедровыми досками, старинными плитами с непонятными знаками, продуктами и мебелью. Всем тем, что приносит прибыль продающим и покупающим. Капитан сухогруза Роберто Марино, пожилой мужчина шестидесяти пяти лет, слегка полноват телом, но с сохранившимися с молодости чёрными, как смоль волосами, и блеском жизни в чёрных, как ночь над морем, глазах, отдыхал в каюте, баюкая в руках чашку с остывшим чаем. Мысленно он беседовал со своим внуком, названным в его честь Роберто. «Деда, скажи, у тебя есть мечта». «Есть, внучок, есть, трапано (так его называли родные из-за неусидчивости на месте)». «Какая?» «У моряка одна мечта, трапано». «Расскажи, деда!» «Я уже говорил». «Деда, я забыл, напомни». Всё всегда одно по одному. Внуку интересно с дедом, дед ему во время отдыха заменяет мать с отцом, следует повсюду, куда бы дед ни пошёл: в таверну, посидеть с друзьям, и пропустить стаканчик-другой вина или на рыбный рынок, что расположен прямо в порту на пристани, где пришедшие с уловом рыбаки продают свежую рыбу, она ещё бьёт хвостом и вертит телом, и моллюсков. В таверне иногда он пел по просьбе старинных друзей любимую песню: «У моряка одна мечта: семь футов под килем, да свежий ветер чтоб дул в паруса». Стук оторвал его от приятных воспоминаний. Роберто нахмурился; стук настойчиво повторился и тогда он крикнул, чтобы вошли. Вахтенный матрос, не преступая комингса, сообщил, что замечен красный сигнал зюйд-зюйд-ост, милях примерно в пяти от курса. Капитан уточнил, не повторялся ли сигнал бедствия, на что матрос ответил отрицательно. Тогда капитан приказал спустить катер на воду и направиться в сторону терпящих бедствие.

- Как наш потерпевший? – обратился к молодому доктору капитан.

- Ран нет. Лёгкое обезвоживание. Пахнет дорогим алкоголем, - ответил доктор и указал на опорожнённую на две четверти бутылку. – Хорошо подготовился к катастрофе.

- Скоро придёт в себя?

Доктор намочил клочок ваты в аммиаке и поднёс к носу Павла.

- Прямо сейчас.

1 морской конёк (лат.)

Павел скривился и завертел головой. Открыл глаза и увидел сквозь прозрачную пелену двух мужчин.

- Где я? – спросил Павел.

- Сухогруз «Гиппокампус», капитан Марино, - ответил седовласый мужчина пятидесяти пяти лет. – Как вас зовут.

Павел попытался сесть на койке, но боль в голове не позволила ему этой роскоши. Доктор бросился к Павлу, схватил за плечи и уложил.

- Вам нужно минимум пару часов полежать, отдохнуть, - сказал ему доктор, затем он повернулся к капитану: - Через пару часов, клянусь Юпитером, можете беседовать с ним на любую тему.

Капитан поблагодарил доктора и вышел; пребывая всё в том же полуобморочном состоянии, Павел видел, как доктор наполнил прозрачной жидкостью шприц и сделал укол. Пару часов спустя в кают-компании капитан беседовал с Павлом. Его рассказ с интересом выслушали свободные от вахты матросы.

- Говорите, господин Сандлер, лайнер назывался «Новель Этуаль»?

- Да, господин капитан. На судоверфях пограничный корвет переоборудовали в туристический лайнер.

- Это правда, - повернулся капитан к слушавшим рассказ Павла матросам. – Мне предлагали выступить консультантом. Дать пару советов в процессе переоборудования. Ответил отказом, какой из меня, старого морского волка, скажите, советчик? Морские байки травить я горазд, но консультировать – увольте!

Команда дружно рассмеялась.

В конце рассказа, капитан поинтересовался, почему не дали сигнал СОС, если на них напали пираты, Павел пояснил, что аппаратура в радиорубке была выведена из строя. И тут же поинтересовался, может ли он отправить сообщение. Капитан приказал отвести пассажира к радисту. Однако неприятности для Павла на этом не закончились. Едва он переступил комингс радиорубки, небо на глазах потемнело, от горизонта покрылось грозовыми тучами, подул резкий холодный ветер, усилилась качка, на гребнях волн появились белые барашки. Мгновение спустя всё небо над морем было покрыто низкими облаками. Начинался шторм.

Радист беспомощно развёл руками.

- Связь пропала. Пока что перед стихией мы бессильны. Попробуем после шторма.

Павел вернулся в каюту, но через вестового, капитан вызвал его к себе.

- Вместе шторм пережидать веселее, господин Сандлер, - усаживая Павла за стол, сказал капитан, выставляя на стол стаканы, бутылку граппы и фрукты. – Предлагаю выпить за ваше спасение.

- Лучше почтить память погибших, - ответил Павел.

Капитан посерьёзнел. Налил полные стаканы крепкого напитка.

- Requiescat in pace¹.

1 покойтесь в мире (лат.)

Сильная волна от удара опрокинула с ног капитана и Павла. Из радиоточки послышался встревоженный голос радиста:

- Капитан, мы напоролись на рифы!

Стоя на четвереньках, капитан Роберто Марино удивился:

- Проклятье всем морским чертям, откуда тут рифы?

Павлу это сразу что-то напомнило и он, сгруппировавшись, поднялся и, сохраняя равновесие на скошенном полу, судно дало крен на корму, бросился к иллюминатору.

- Это безумие! – закричал капитан, - остановитесь!

Павел открыл зажимы и распахнул иллюминатор. В лицо пахнуло грозовой свежестью, полетели сотни брызг и холодный ветер остудил лицо…

Глава 2

Найти Диокла оказалось делом не трудным. Валерий обнаружил его в «гроте», обустроенном под природную пещеру куполообразному помещению в цокольном этаже дворца и слегка вытянутом в длину. Пол устилал дикий камень. Посередине тлел очаг, выложенный неотесанными булыжниками. Отсветы слабого пламени бросали на стены тени, извивающиеся в странном танце. Тело императора всполохи огня изредка выхватывали из темноты, и тогда в мрачной полутьме возникал на короткое мгновение желтовато-багровый фас: лицо с сомкнутыми губами и закрытыми глазами. Диокл размышлял сидя в асане лотоса. Спокойствие и отрешенность читались в неподвижных, словно вырезанных из мрамора чертах лица.

Валерий не скрываясь в тени и не прячась за искусственным выступом, увитым натуральным плющом смотрел на фигуру Диокла. Правду говорят, одежка красит человека. Наряди императора в простой мятый костюм, уложи иначе волосы, да и обувка не от придворного сапожника, а купленную на распродаже на городском рынке в соседнем районе, вот и получится обыкновенный среднестатистический гражданин империи. Ни выдающихся физических данных, Аполлон с Геркулесом померли бы со смеху, увидь голый торс императора с отвисшим брюшком и бабьими катками по бокам. Да, императора играет окружение, и чем оно развращеннее, тем изобретательнее сам сатрап.

- Заходи, - услышал Валерий приглашение Диокла. – Не маячь.

- Боюсь нарушить императорское уединение, - возразил Валерий.

- Нельзя нарушить не существующее, - помедлив, с расстановкой ответил Диокл.

- Мой император говорит как мудрец, познавший все тонкости жизни и проживший сотни лет.

- Не льсти, Валерий.

- Не думал.

- Проживи хоть тысячу по тысяче лет тонкости жизни не познать, - Диокл остановился, медленно вдохнул носом воздух, задержал дыхание и Валерий заметил, что раньше в глаза не бросалось, у Диокла проступила на лбу тоненькая синяя жилка, учащенно пульсирующая. – Да и люди не живут столько. Боги бессмертны… по утверждению жрецов.

- Мой император богохульствует? Ново!..

- Так ли или нет, не мне утверждать. Со стороны виднее, кто крепче любит бога: тот ли, кто рьяно следует всем религиозным уложениям или тот, кто посещает храм раз в год и то по настоянию жены.

Валерий вошел в темную часть грота.

- В каждом слове мудрость, мой император.

- Снова лесть, - не повышая голоса, отреагировал спокойно Диокл, - и так изо дня в день. В одно ухо вползает скрытно змея лести, в другое проскальзывает змея зависти. Всем что-то нужно, все стараются насолить ближнему и угодить сильному. Надоело!

Валерий предпочел промолчать; мысли у него были; не одна, рой, но они относились несколько к иным вопросам; он мог предложить уйти в отставку, зная, что Диокл выслушает и посмеется над его словами, но мог Валерий и сказать, что дни императора сочтены, а вот услышь сии слова, он мог и призадуматься. Только ненадолго. Потому как пребывает в уверенности, что вверенные в его руки граждане империи любят его безумно. А ведь так и рвались наружу слова, мол, погоди-ка, любезный император, вот тебе твоя маслина. Отведай, божественный! Как тебе она на вкус, начиненная ядом? Он лишь мысленно улыбнулся, сохранив на лице печать повиновения.

- Мой император, вас ждут посетители.

Диокл встал, размял тело медленными движениями рук и неглубокими приседами.

- Прием состоится или перенести?

- Император для своего народа – отец. Если они хотят с ним встретиться, нельзя пренебрегать ими. Пойдём!

Валерий пропустил Диокла и последовал за ним на расстоянии полуметра. Взглядом, полным безразличия он представлял, с каким бы удовольствием сейчас воткнул между лопаток этого гуся острый кинжал. Диокл, видимо, почувствовал силу взгляда и обернулся, улыбаясь.

- Представляешь, как мне в спину вонзаешь нож, Валерий?

Начальник тайной полиции сохранил невозмутимость на лице, но был изумлен, неужели так сильна была сила взгляда, что его мысль передалась Диоклу.

- Не буду отбирать работу у смерти, - ответил Валерий, артистично растянув рот в улыбке. – Она может понять меня неправильно.

- Ты заботься о том, чтобы я понимал тебя правильно, - не переставая идти, через плечо бросил Диокл. – А со смертью никому из смертных разминуться, ещё не довелось. На имперской бирже труда ей никогда не получать пособие по безработице.

Спустя полчаса Диокл беседовал с представителями прессы, с сенаторами и пришедшими на аудиенцию гражданами. Вопросами сначала забрасывали журналисты. Их беспокоили слухи – вы подтверждаете и опровергаете их наличие – о грядущей денежной реформе.

- Реформа в финансовой системе назрела и крайне необходима. Сейчас в стране находится в обороте много металлических денег разного наименования. Мое предложение заключается в введении банковских банкнот крупного номинала и медных мелочи. Кто-то может подумать, что при переходе на новую денежную единицу потеряют часть средств, то страхи их напрасны. Обмен будет производиться один к одному. Например, имярек имеет сто тысяч нынешними деньгами, столько же получит при обмене. Никаких процентов взиматься с сумм не предусмотрено.

- Может быть, возникнет такая инициатива банкиров, они никогда не упустят возможность увеличить прибыль.

- В каждом обменном пункте будет находиться представитель ревизионной комиссии.

- Но ведь можно подкупить и представителя.

- Можно предположить всё. В таком случае не стоить жить, тратить время на чтение книг и газет, любить женщин и рожать детей, путешествовать, строить дом. Зачем зря стараться, если в итоге умрешь, и всё останется кому-то? Верно?

- Итак, переходим к следующему вопросу, - закончил первый этап ответов Диокл.

Диокл отвечал без подсказок на любые вопросы, хотя секретариат потрудился и подготовил целых шесть листов предполагаемых ответов. Он острил и отшучивался, когда вопрос касался пикантных деталей и предлагал, не стесняясь совершить экскурсию по интересующим проблемам в сопровождении опытных гидов. «Случайно, не с сотрудниками тайной канцелярии по тюремным камерам?» «Если интересует проблематика жизни заключённых, думаю, в канцелярии МВД империи, не будет отказано в просьбе, посетить места лишения свободы и провести определённое время вместе с исправляющими своё поведение людьми». Шквал аплодисментов прервал выступление Диокла; некоторые представители прессы и посетители встали и стоя рукоплескали своему императору; возможно, некоторые из них не питали к нему тёплых чувств, но должность императора не подразумевает под собой всеобщую любовь народных масс и представителей богатых домов, большинство воспринимали его правление как неизбежное зло, но с которым можно вполне мирно и продуктивно сосуществовать.

После небольшого перерыва, во время которого император вместе с журналистами и посетителями отведал в буфете горячих закусок, выпил кофе с шоколадно-лимонным пирогом, своим поступком он дал понять каждому, что он такой же человек, как и они. Положительные эмоции распирали грудь, и благодарные слёзы просились излиться из увлажнённых глаз.

Вторая часть встречи коснулась отмены рабства.

Валерий неустанно следил за посетителями и с удовольствием отметил, что всё развивается по его сценарию. Он знал утверждение британского классика, что вся жизнь театр и люди в нём актёры, но для себя добавлял, их роли расписаны до последней реплики опытными драматургами и сценаристами. К ним он относил себя, представителя незаметной и очень незаменимой профессии в государстве – карательной структуре с функциями, сводившимися не к одной заезженной формуле «казнить нельзя помиловать», в нынешней сложной ситуации она приобретает иной специфический эмоционально-вербальный окрас с оттенками многовекового опыта проведения сыскной деятельности.

Споры вызвали жаркие дискуссии. Диокл молчаливо выслушивал мнения оппонирующих сторон. Иногда снисходительно улыбался, если какой-то вопрос относился к нему, мол, а каково его истинное мнение, ведь, если судить справедливо, вся мощь империи заключена на использовании рабского труда. И тут Диокл оказался на высоте. «Очень многим нужно будет свыкнуться на первых порах с той мыслью, что труд свободного гражданина приносит обществу пользы больше рабского, часто неквалифицированного труда».

Никто не заметил, как под окончание диспута в зал проникнул молодой человек в неброском сером костюме, на бледном измождённом желтушном лице нездоровым огнём горели воспалённые тёмные глаза. Его передвижение от последнего ряда к первому не заподозрил никто и когда Диокл поинтересовался, закончились ли вопросы на этот день, молодой человек нервно вскинул руку с зажатым в ней ярким куском ткани. Этим он привлёк к себе внимание. Когда он увидел, что взгляды сконцентрированы на нём, вынул правую руку из внутреннего кармана пиджака, в ней блеснул воронёный ствол пистолета и трижды выстрелил в императора, при этом ничего не сказав.

Все три выстрела достигли цели. Диокл схватился за грудь, окрасившуюся тёмными пятнами, пошатнулся, его вовремя подхватили сзади два охранника. Стоявшие впереди сотрудники тайной канцелярии бросились на стрелявшего, никто в пылу неразберихи не заметил, что Валерий незаметно выстрелил в стрелка и спрятал пистолет в задний карман брюк. Он внутренне ликовал: цель достигнута малой кровью.

Глава 3

Мати и Бен битых полчаса нервно расхаживали по приемной босса. Секретарь, новенькая сотрудница из репатриантов, Адель Райх, на каждый вопрос отвечала, что босс занят, у него селекторная связь. Адель отличалась от прежней сотрудницы, Ракель, добродушной толстушки, любительницы сладкого; она всегда предлагала посетителям кофе или охлажденную минеральную воду. Проникнутая важностью работы в серьезном заведении, Адель старалась лезть из кожи вон, чтобы показать свою трудоспособность. Из каких-то внутренних соображений она полагала, что к боссу можно пропускать посетителей после непродолжительного маринования в приемной. «Вот, посмотрите, - говорил весь ее сосредоточенно-серьезный вид безукоризненно строго одетой и рано повзрослевшей школьной отличницы, - какая я вся из себя. Правильная и осмотрительная. Невозмутимо-строгая и очень принципиальная». От ее принципиальности страдали все: и босс, и посетители, но никто ничего не смог с нею поделать. «Такою уж она уродилась», - сухо констатировали одни. «Горбатого могила исправит», - заключали другие. И только все сходились во мнении, что Адель Райх живёт собственной жизнью независимо от остальных.

После очередного вопроса Мати, как долго ещё ждать и не проще ли позвонить откуда-то и узнать непосредственно от самого Лемке причину срочного вызова, Адель невозмутимо посмотрела на него и нажала кнопку вызова на коммутаторе.

- Господин Лемке, к вам господа Шпейер и Нойман…

Аарон Лемке относился к тем типажам, которые действуют после того, как думают. А думать и анализировать Аарон привык с тех пор, как поставил перед собой задачу служить родине, той прекрасной части света, где, как пишется в одной замечательной книге, течёт молоко и мёд. Малая родина, большая родина, огромная территория или маленький кусок внутреннего двора – не имеет значения для человека. Воздух, которым дышишь, небо над головой и солнце повсюду светит одинаково. Но существует необъяснимая словами связь между этими явлениями, заставляющая с оружием в руках сражаться за маленький дворик, небо и солнце над головой. С тех давнего времени он научился владеть собой и не впадать в священный трепет от слов, приводящих в состояние неуправляемой каталепсии и психоза, таких как «паника» и «страх». Поэтому, когда в условленное время от агента Сандлера не поступило сообщение, Аарон Лемке не стал паниковать, он выпил чашечку кофе в буфете и отправился в отдел космической разведки. Картина Средиземного моря на момент посещения поразила не только господина Лемке, в недоумении пребывали и дежурный офицер с вахтенными сотрудниками. Обычно кишевшее как болото от разрезающих килями поверхность воды военных и гражданских кораблей, где негде было анчоусу проплыть, картина представляла собой первобытную «пасторальную» идиллию. Жалкое рыболовное судёнышко затерялось в районе Гибралтар, парочка яхт возле галльского побережья, несколько каботажных судов внутри салесандийских территориальных вод. На месте Кипр, Корсика, Сицилия и остальные острова. Только отсутствовал лайнер «Новель Этуаль». Его, как выражаются опытные морские волки, будто штилем слизало.

Аарон потребовал фото-отчёта за прошедшие час, два и три. Ничего не изменялось за эти промежутки. Лайнер отсутствовал. Начальник территориального отделения тайной канцелярии римской Империи по протекторату Израиль потребовал пошагово проследить весь путь «Новель Этуаль» от отхода от пристани до последнего момента.

На экране настенного телевизора прокручивалась запись с видео-носителей в порту. Вот Лемке узнал себя и Сандлера. Они стоят у трапа. Прощаются. Сандлер поднимается на борт. Белая красивая птица, лайнер «Новель Этуаль» уходит в морские просторы, оставляя пенный след за кормой.

На последующих снимках из космоса картинка была та же. Лайнер, кильватерный след. Час просмотра, второй, третий. Картинка не меняется. Но… Но с наступлением сумерек лайнер пропадает со снимков, точно также как и все другие малые и крупные суда, находящиеся в пути.

Не иначе как вмешательство иных сил, это назвать нельзя. Да вот проблема, Аарон Лемке если и слышал, что-либо про эти силы, то не верил в их существование. Как истинный материалист, он верил в научно-обоснованное объяснение любых явлений, происходящих на земле и в небе. «Найдите логическое объяснение произошедшим метаморфозам, - приказал он дежурному офицеру космической разведки. – С точки зрения физических законов и материального мира. Нужна помощь профильных специалистов, обратитесь в университет к учёным. Чушь про параллельные миры оставьте любителям мистики и эзотерики».

Когда же расследование зашло в тупик, Аарон Лемке решил действовать старым проверенным методом. Так как другие способы в данной ситуации оказались бесплодны. Пришло решение отправить на поиски пропавшего лайнера поисковую группу. Для подтверждения принятого решения не нужны согласования, он старший в данном регионе, он и составил группу. На поиски решил отправить друзей Сандлера офицеров Шпейера и Ноймана; они возглавят отряд и если надо, будут самостоятельно принимать на месте важные решения.

Посыльный с устным приказом отправился к местам проживания офицеров.

Привыкшие подчиняться, они без лишних слов поняли, случилось что-то сверхординарное, раз их выдернули из постелей среди ночи. Час спустя Мати и Бен стояли в приёмной шефа. И были крайне удивлены, что новенькая секретарша долго морочила им головы какими-то отговорками про занятость шефа и выдумывала немыслимую селекторную связь с подразделениями. Мати и Бен старались держаться спокойно, но невозмутимый вид Адель приводил в состояние внутреннего раздражения. Ещё больше возмущала её способность невозмутимо отвечать на любой вопрос. И если Мати говорил, дескать, может ли она узнать, освободился ли шеф, она наклеивала на тонкое и бледное лицо картинную улыбку и отвечала: «К сожалению, нет! Он просил зря не беспокоить».

Когда всё же терпение Мати кончилось и он, как бы, между прочим, сказал Бене, что позвонит Лемке из соседнего кабинета и узнает причину той сверхсрочности, по которой они ждут приёма вот уже битый час в приёмной, Адель нажала красивым пальчиком на кнопку вызова коммутатора.

- Господин Лемке, к вам господа Шпейер и Нойман…

Послышался знакомый голос шефа с нотками усталости:

- Пригласите немедленно!

Справедливо возмущаясь в допустимых пределах служебной субординации, Мати и Беня высказались по поводу секретарши и, выговорившись, в унисон поинтересовались причиной вызова.

Попросив не судить строго новую сотрудницу, Лемке произнёс, сжав губы:

- Пропал Павел.

Минута прошла, растянувшись в вечность.

- Как это произошло?

- Сейчас продемонстрирую. Смотрите на экран.

Чтобы вникнуть в суть дела времени опытным офицерам много не потребовалось. Каждый высказался, как он видит процесс расследования.

- Откуда намерены начать? – задал шеф вполне уместный вопрос.

Мати подошёл к карте, висящей на стене, и указал карандашом небольшую окружность.

- Отсюда, с координат, где в последний раз зафиксирован на снимке лайнер.

Лемке похвалил офицера, сказав, что думают, они одинаково и предложил немедленно приступить к формированию поисковой группы. На всё про всё он может им выделить несколько часов. Мати и Беня ответили, что отведённого времени вполне достаточно, так как нужные люди сейчас находятся в здании управления.

- Не помешало бы выпить что-нибудь покрепче за успех дела, - приободрившийся Лемке смотрелся свежо, будто и не было бессонной ночи. – Но не будем напрасно тревожить судьбу. Поэтому ограничимся кофе.

Адель Райх внимательно слушала разговор шефа с офицерами, вложив в ухо миниатюрное устройство. Загадочно чему-то улыбалась, кивала головой. На слова шефа о кофе отреагировала моментально: налила в приготовленные чашечки горячий напиток. Посмотрела на свет на маленькую стеклянную пробирку с белым порошком, встряхнула её, маленькие крупинки перетекли из одного места в другое, подумала и положила назад, в ямочку между грудей именно того размера, сводящего с ума мужчин. Взяла разнос в руки, приклеила улыбку и открыла дверь.

- Ваш кофе, господин Лемке.

КНИГА «САМЕХ»

Глава 1

Сознание упрямо не хотело возвращаться.

Зрелищные картинки вспыхивали в мозгу яркими всполохами и тотчас гасли, оставляя после себя одно недоумение. Из осколков воспоминаний не удавалось сложить ни одной полной картины. Сплошная нарезка образов, нанизанных на нить памяти.

Снова вода. Снова палящее солнце. Волны журчат, обнимая тело тёплыми объятьями. Лицо мелко покалывает песок. Суша…Берег… Остров? Континент? Сил нет подняться и осмотреться. Так бы лежать и лежать, не двигаясь и не думая. А морской прибой пусть убаюкивает ласковым пением девы волшебной, касаясь воспалённой кожи шёлковой нежностью пальцев-волн.

Перед глазами меркнущая темнота бездны то расплёскивалась бескрайним морем, то сворачивалась в маленькую точку. То раскалённое солнце горячими поцелуями вонзалось в кожу и молнии экстаза взрывали изнутри каждую клеточку, то прохладная вода проливалась лечебным бальзамом на измученное тело.

Посещали видения. Из прошлой жизни. И из будущего. Из прошлой они проходили туманными вереницами укутанные серые шали. Видения будущего отличались от антагонистов преимущественно красочностью восприятия. Прошлое постоянно представало в клубящемся сизо-сиреневом дыме, из которого выскакивали длинные матово-серые отростки, похожие на фантастических змей, они старались обвиться вокруг зыбкой плоти и утащить в своё мрачное лежбище, расположенное в сумрачной глубине. Будущее расцветало дивным цветком на волшебном древе, растущем посреди зелёной долины на небольшом холме; холм окружают невысокие кустарники правильных геометрических форм и под ветром колышется изумрудно-зелёная высокая волна и льётся со всех сторон удивительная мелодия, ласкающая слух.

Вот и сейчас, Павел почувствовал чьё-то нежное прикосновение и подумал, как же оно прекрасно и почему только в грёзах бывают так обострены чувства. Но что это? Это не похоже на сон! Сон от яви разительно отличается, то, что тревожит во сне, не может не внушать расположения наяву. И голоса… Похожие на птичьи голоса обволакивают сознание звонким пением и уводят-увлекают, манят в густые заросли.

Нет голоса не птичьи… женские… Их много… Как они прекрасны!.. Как весенний ветер и песня соловья!.. Особенно выделяется один своею неповторимой мелодичностью… Мама!.. Это же мама!.. Крикнуть, позвать её, да нету сил…

- Пашенька, сынок, где ты спрятался, кузнечик? Ау! – сложив руки рупором кричит не скрывая радости мама. – Пашенька, милый мой сыночек! Иди ко мне!

- М-ма-ма… я здесь!.. – Павел приподнимает голову и роняет в песок. К губам прилипают песчинки. Он облизывает воспалённые губы, глотает горячие крупинки, раздирающие нёбо и горло. – Мама, я здесь!..

- Пашенька, сынок, ну что за сорванец! – мама не может сердиться, она просто не умеет, - Пашутка, иди сюда!

- Мама… - губы еле двигаются, - мама… помо… ги… помоги мне…

Он видит маму, она стоит на берегу моря, морской бриз играется с её летним светлым платьем и зажатой в руке косынкой. Как она – мама – красива! Она самая красивая в мире! Нету её краше, никого краше её нет!

Павел приподнимается, рвя жилы, и выплёскивается из его сухого горла рёв-крик:

- Мама-а-а!..

Снова гаснет свет, и мир погружается во мрак.

Он слышит вокруг себя шаги. Кожей ощущает движение. Крепкие руки хватают его под мышки и поднимают над землёй. Глаза открыть получается с трудом. Смотреть мешают песок и прилипшие мелкие водоросли. Он встряхивает головой и ему удаётся рассмотреть мужские крупные босые ступни, смуглая кожа, витой рельеф округлых вен-русел, по ним легко и свободно льётся кровь. Павел поворачивает голову, шейные позвонки хрустят как пересохшие галеты на зубах и новый приступ боли вонзается в затылок тупой иглой. Кричит ли он, Павел не знает; его также продолжают нести-тянуть по песку, за ногами остаются две неглубокие борозды и две пунктирных линии следов. Он незнакомцем знакомо пахнет. Так пах родной дядька, живший в портовом городе и рыбачивший на рыболовецком сейнере. Приятный застарелый аромат свежей рыбы и морских просолившихся солью бескрайних просторов.

После очередного забытья, - сколько можно идти, как бесконечен путь, неужели я умер, и падшие ангелы меня волокут в геенну? – пробуждение сродни протрезвлению. Зрение чистое, песок смыт заботливо чьею-то рукой, смоченной в родниковой воде. Вода! Родниковая! Павел дёргается телом, пытается встать и снова опрокидывается на спину. Руки крепко связаны за спиной, часть верёвки в несколько рядов обёрнута вокруг шеи и прикреплена к рукам. Поэтому приходится постоянно держать голову откинутой назад. Он уже может рассмотреть, куда его ведут. Справа поросший густым лесом берег, слева плещется голубое море, волны набегают на песчаный берег шаловливыми девицами и всхохатывая устремляются тут же назад. Насколько он может видеть, его ведут по изогнутой луке берега, по желтовато-коричневому песку. Впереди пляшут в мерцающем мареве низкие тёмные скалы, окутанные водными брызгами.

- Пить! - просит Павел, еле двигая потрескавшимися губами, - сжальтесь и дайте воды!

Хватка рук, держащих его сзади и чуть сбоку за локти, ослабевает. Он рассматривает двух женщин в странном одеянии, сразу не разобрать, это тога или обычный большой кусок ткани с прорезанной посередине для головы неровной дырой. Такие же хламиды были и на мужчинах. Волосы женщин, чёрные и лоснящиеся от грязи распущены, у мужчин свиты в толстые косы с вплетёнными на концах длинными кусками той же материи, из которой изготовлено их одеяние.

Одна из женщин начинает рыться в песке, что-то громко бурча. Её поиски не увенчиваются успехом. Гортанным криком она что-то кричит своей спутнице. Та к ней присоединяется, часто взвизгивая, бросая вокруг пригоршни песка, и они вдвоём под внимательными взглядами мужчин начинают руками выгребать песок из небольшой лунки. Понаблюдав за женщинами, мужчины отвернулись.

Время спустя женщины вырыли глубокую яму, и одна торжествующе закричала, подняв над головой длинный извивающийся корень, густо облепленный песком и комьями мокрой земли, похожий на змею. На вопль обернулись мужчины, стерегшие Павла, стоя с ним поодаль спиной к женщинам.

Нашедшая корень, подбежала к Павлу и жестами показала, чтобы он открыл рот.

- Нет! – замотал головой Павел, - я не хочу!

Женщина продолжала настаивать, изгибая сильными тонкими руками корень, сквозь кору его выступили мутные капли остро пахнущей жидкости.

- Нет! – крикнул снова Павел.

Первый мужчина схватил его за плечи, вцепившись мёртвой хваткой, второй крепко уцепился за волосы на затылке и резко дёрнул рукой назад. Павел закричал, открыв в диком крике рот. В глазах помутилось от боли, тело содрогнулось. Женщина с корнем снова скрутила его и поднесла к губам Павла свободный конец. С него в рот потекла густая липкая жидкость. Она понемногу заполнила Павлу рот, он хотел её выплюнуть, но державший за волосы мужчина накрыл сухой ладонью губы и нос; Павел держался, сколько мог, но нехватка воздуха заставила проглотить густую жидкость, не имевшую запаха и вкуса. Первобытный рык, вырвавшийся из уст Павла, сотряс окрестное пространство неестественной силой и мощью. Где-то в глубине леса отозвалось скорбным криком эхо; с крутого склона горы ссыпались вниз мелкие камешки.

Сознание мелкой каплей, соединившись с другими каплями, сорвалось с тонкой ворсинки бытия и полетело с устрашающим ускорением вниз, туда, где даже днём, по недоказанному утверждению отражаются звёзды. Кромешная тьма на мгновение заслонила собою всё, что окружало до этого. Она поначалу превратилась в чёрный купол, впоследствии трансформировавшийся в матово-блестящую сферу, по поверхности которой пробегали мелкие искорки или длинные зеленовато-яркие молнии.

Как они оказались в сумрачном проходе с отполированными стенами, Павел не помнил. Да и помнил ли он хоть что-то с того момента, когда насильно ему в рот влили густую жидкость? Нет, он на короткий миг приходил в себя, голова моталась из стороны в сторону, и поэтому сконцентрироваться на чём-то не получалось. Он видел себя как бы со стороны. И хотел посмеяться над своим видом, но не мог. Какое-то неестественное препятствие, созданное внутри, мешало смеху свободно вырваться наружу. Он помнил взобравшегося на его ногу паучка, светло-коричневого и в ушах стоял гортанный крик женщины, заметившей насекомое. Он помнил страх в глазах мужчин, бросивших держать его под руки и отбежавших на пару метров. Паучок поднялся по голени, потом по бедру до пояса и затем быстро спустился и убежал прочь. Мужчины и женщины потрясённые этим не могли сдвинуться с места, пока откуда-то сверху не послышался протяжный тонкий свист, приведший их в сознание.

Затем снова был путь по песку, раскалившему под полуденным солнцем. Дорога оказалась длинной.

Его положили на землю перед невысокой скалой, покрытой мхом и лишайником. Один из мужчин начал ритмично бить по наклонной поверхности поднятым булыжником. Первые удары были глухими, последующие становились всё звонче и звонче, будто барабанили по натянутой мембране бубна.

Тёмный проём открылся, осыпавшись вниз мелкими округленными камешками. Из него непривычно для таких помещений потянуло сухим и чистым воздухом.

Павла подняли на ноги, и повели вниз.

Первыми шли женщины, потом первый мужчина, державший в руках верёвку, идущую от Павла.

Замыкал шествие второй мужчина, поддерживавший Павла за плечи, чтобы он ненароком не споткнулся и не упал. Эта забота немного умилила Павла в один из моментов прозрения сознания, но вскоре он снова провалился в какую-то бездонную пропасть, откуда мог наблюдать за собой идущим на поводке в милой компании вполне неагрессивно настроенных чужаков, приветливо встретивших его на своей территории.

Дорога под небольшим уклоном постоянно шла вниз.

С постепенным углублением становилось темнее, но когда маленькая процессия приближалась к определённому знаку, грубо вытесанному на стене, знак начинал источать пульсирующий матово-сиреневый свет, продолжавший освещать путь до следующего знака.

Вскоре до слуха Павла стали доноситься неясные звуки.

Это было похоже на заунывное и протяжное пение. Оно прерывалось резкими, обрывающимися металлическими звуками, так звучат медные литавры и плаксиво ноют цитры.

С каждым шагом пение становилось интенсивнее и всё сильнее и сильнее ныли цитры, будто кто-то неумело, но азартно щипал струны души.

Неожиданно повороты стали более продолжительными. По этому изменению Павел догадался, скоро придут к месту. То, что с ним не будут вести теософические беседы, к цыганке Саре не ходи. Слабо-паралитическое действие жидкости из вырытого в песке корня прекращало понемногу действие, и ясность ума начинала возвращаться мелкими освежающими глотками жизни.

Огромная пещера, формой вытянутый эллипс, освещалась огнем, исходящим из вырытого по периметру канала.

Павел с сопровождающими стояли на небольшом узком выступе на высоте около десяти метров. Женщины смотрели на пещеру, прикрыв лица раскрытыми ладонями, мужчины – втянув головы в плечи. Лишь Павел с интересом разглядывал открывшуюся панораму подземного помещения.

Посередине пещеры, с высоты трудно определить расстояние, находится невысокое сооружение круглой формы с ровной поверхностью. От него диаметрально расходятся расширяющиеся ближе к стенам пещеры углубления в полу. Между собою они соединены неширокими проходами.

Сопровождавшие Павла молчали.

Он не сдержался и спросил ровным голосом, жидкость прекратила полностью своё действие:

- Ничего не понимаю, господа, где комитет торжественной встречи? После горячего приёма наверху я могу надеяться на ещё более тёплую и радушную встречу!

Появившаяся перед ними летающая платформа, ограниченная низкими перилами квадратная плоскость, заставила трепетать его сопровождающих. Ему же было не привыкать к фокусам и посильнее. Поэтому он первым ступил на платформу, и она плавно заскользила по наклонной вниз, будто по проложенным в воздухе прозрачным рельсам. Издав глухой стон, сопровождавшие остались на выступе.

Он повернулся и отдал им честь, приложив к правому виску указательный и средний пальцы и резко их отдёрнув.

Платформа зависла в полутора метрах от невысокого сооружения круглой формы на высоте примерно тридцати сантиметров. Из-под неё тотчас полетела в разные стороны серая пыль мелкими клубами.

Павлу хотелось ёрничать и дерзить.

- А я-то, наивный, думал, у вас тут стерильная чистота, - и спрыгнул на каменный пол пещеры. Он спружинил под его весом, будто гимнастический мат или плотный ковёр мха. Павел удивлённо повертел головой по сторонам, ожидая, каких ещё сюрпризов ему ожидать.

Ждать долго не пришлось.

Он не заметил, как из воздуха материализовались десятка полтора универсальных копий мужчин, радушно встретивших его на берегу моря, это было продолжением тех же дешёвых балаганных фокусов старых спившихся факиров. Они взяли его в плотное кольцо и застыли с безразличным выражением на ничего не выражающих лицах. В продолжении того же духа балаганных престидижитаторов перед ним возник высокий мужчина с тонкими правильными чертами лица. На нём выделялись острый нос с узкими крыльями ноздрей, тонкая линия губ, впалые щёки, натянутые на острые углы скул, хищно изогнутые брови и внимательные серые глаза.

- Здравствуй, гость! – произнёс чуть суховатым тоном мужчина. – Я Кагхаль, верховный жрец бога Бааля.

- Сандлер, Павел Сандлер, коммивояжер обувной фирмы… - начал Павел, но Кагхаль его перебил.

- Я знаю, кто ты.

Павел рассмеялся.

- Да неужели?!

Кагхаль изобразил подобие улыбки, подняв вверх уголки губ.

- Да, ты к нам попал из своего мира не по своей воле.

Павлу стало не по себе.

- Стоп, милейший! Из какого мира я попал?

Кагхаль указал сухой кистью вверх.

- Не оттуда, - развернулся туловищем направо. – Оттуда, где солнце по полгода висит над горизонтом и, не уставая, светит своим детям.

Павел в ответ тоже улыбнулся.

- Хитрая уловка, милейший. Более-менее образованный человек в курсе того, где солнце…

Его снова перебили.

- Апостол, ходи и оглядывайся! – произнёс Кагхаль знакомым Павлу голосом. – Ничего не напоминает.

Павел поёжился от внезапно прошибившего его озноба.

- Этот мир я имел ввиду…

Павел почувствовал ускользание опоры под ногами.

Прозрачная платформа медленно поднималась вверх, вместе с Павлом, Кагхалем и окружавшими их мужчинами в хламидах. Достигнув высоты около трёх метров, платформа остановилась. И Павел смог увидеть происходящие в пещере перемены. Пламя из прорубленных канав по периметру начало стремительно взбираться вверх по стенам по скрытым от постороннего глаза канавкам. Освещение пещеры возросло, и увеличилась внутренняя температура. Павел почувствовал выступившие на лице капельки пота и струйки воды, потёкшие между лопаток, волосы увлажнились и слиплись в тонкие мокрые пряди. Тем временем огонь по канавкам, прорубленным в стенах, достиг центра купола. Пламя длиною от полуметра до двух метров то строго вертикально вниз направляли свои огненные языки, то они закручивались в сложные спирально-геометрические фигуры.

- Впечатляет? – обратился к Павлу Кагхаль.

Павел повёл плечами.

- Произвело бы большее впечатление, если бы меня избавили от лишнего груза вервиевных оков.

Кагхаль кивнул головой, и вервие опало с тела.

- А сейчас?

- Другое дело, господин Кагхаль, - ответил Павел и указав взглядом на окружающее их огненное представление, спросил: - Может, как-то объясните этот великолепный показ.

Кагхаль снова улыбнулся уголками губ.

- С превеликой радостью, Павел Апостолов, кажется, так вас зовут в вашем мире?

Павел кивнул, переставая чему-либо дальше удивляться.

- Видите ли, Павел, мы поклоняемся старинному божеству, имя которого запрещено произносить вслух даже мне, верховному жрецу. Оно расположено глубоко внутри пещеры и находится в спячке в чёрном камне. Раз в тысячу лет его нужно разбудить, чтобы оно вышло из каменного заточения и начало править миром, пока снова не впадёт в спячку на тысячу лет.

- Сказки Шахрезады, честное слово! – возмутился Павел. – Сказать вам по большому эзотерическому секрету, сколько дураков ловились на эти побасенки в моём мире?

- И сколько же?

- Как у вас с воображением?

Кагхаль развёл руками.

- Тогда легко представите себе мешок муки грубого помола.

- Представляю, - легко согласился Кагхаль. – Но, я продолжу. Вывести из спячки бога не просто. Нужно чтобы в определённый день определённого года на берег нашего острова вынесло мужчину, заброшенного к нам из далёкого мира. Этого мужчину мы принесём в мирную жертву нашему богу.

- Погодите-ка, - произнёс Павел. – Это, каким же способом. Дадите поцеловать его мизинец?

Кагхаль кивнул пару раз.

- Почти угадали, Павел, или лучше Апостол, так ведь вас зовут друзья?

- Вариант с лучше – лучше.

- Мы привяжем вас к жертвеннику. Он стоит посреди пещеры. Выпустим кровь в священные жертвенные сосуды. Окропим ею чёрный камень…

- Вы это называете мирной жертвой? Пустите мне кровь, разделаете как барашка!

Кагхаль зааплодировал.

- Вы великолепны, Апостол!

- Очень рад.

- Приятно слышать! Жертвенная кровь оживит бога, и он отведает вашу плоть. И с того момента наступит время благоденствия для его поклонников.

- А если я не согласен?

Кагхаль приблизился к Павлу. Положил руки на плечи. Надавил большими пальцами одновременно на какие-то точки. Павел почувствовал очередное падение в бездну.

- Да кто ж вас спрашивать будет…

Очнулся Павел, лёжа привязанным к жертвеннику от монотонного пения ходящих вокруг мужчин и женщин. Была в их движении особенность: мужчины двигались по часовой стрелке вторым кругом; женщины – против часовой первым кругом. В изголовии стоял Кагхаль, с высоко поднятыми разведёнными руками, находясь в трансе; тело его мелко вибрировало в темп пению его подчинённых. И сам он что-то громко и неразборчиво говорил, глотая окончания длинных и непонятных слов.

Руки и ноги привязаны крепко толстыми верёвками за запястья и ступни. Шевелить можно сколь угодно, но не развязаться. «И что, Паша Апостол, хочешь сказать – всё? – спросил он сам себя, и боль в затылке снова сковала тело короткими судорогами. – Нет, не всё. Но откуда ждать помощи?»

Он присмотрелся к женщинам. В руках каждая держит коротко лезвийный кинжал острием вверх. Кинжалы с остриями длиннее в руках у мужчин. «Господи! – ошарашено подумал Павел, - да они от меня при любом раскладе и атома на молекуле не оставят!» Вдруг он уловил брошенный в его сторону пытливый взгляд, показавшийся ему до странности знакомым. Одна из женщин слегка приподняла голову, и он узнал в ней незнакомку с причала в порту. Она кивнула многозначительно, свела губы трубочкой. И продолжила ход; на душе стало веселее, настолько, насколько может быть весело висельнику с петлёй на шее. Боль в затылке отпустила, и по позвоночнику эфирно-омолаживающей волной прокатилось облегчение. «Выживем, друг, обязательно выживем, Апостол, это тебе я говорю, капитан Стригунок. И на моей свадьбе погуляем, и на твоей. Молчи, Апостол, не перебивай! Мы с моей половиной тебе такую шикарную невесту подобрали, что погибать нам сейчас просто не с руки…»

Незнакомка снова прошла мимо, но приблизилась на какое-то незначительное расстояние, весьма индифферентно воспринятый её спутницами поступок вдохновил Павла. «Где ты теперь, Стригунок, где кто оплакивает твои кости? Кто ж знал, что нас тогда бросили на растерзание боевикам, как грелку изголодавшемуся Тузику? Кто мог представить, что ты, Стригунок, отдашь приказ вызвать огонь на себя и где-то кто-то бросится исполнять его, не понимая, что влезает в большую игру между большими дядями с генеральскими погонами, поставившими на кон жизни солдат из-за большого бабла? Зачем жалеть, бабы ещё нарожают!»

Когда незнакомка на следующем круге совсем уж приблизилась к Павлу, она произнесла те же слова, что сказала ему в порту: «Спаси её, обязательно спаси! Твоя жизнь…» и пошла дальше, увлекаемая жертвенным хороводом. При следующем приближении она сунула ему в левую руку свой кинжал. «Спасёшь её – спасёшь себя!» И растаяла, как ни приглядывался Павел к идущим женщинам, незнакомки не находил, но пока смотрел, пальцы сами выполняли работу: перехватив удобнее кинжал за лезвие, перерезал верёвки.

Говорите, чудес на свете не бывает? Ещё как бывают! Едва Павел ослабил верёвку на правой руке, путы с левой руки и с ног слетели сами.

Как действовать решало натренированное тело. Павел перевернулся ногами назад. Схватил Кагхаля за шею ногами, с силой крутанул до хруста позвонков и, удерживая его, перекинул безжизненное туловище вперёд, приложив немалое усилие. Тощее тело разбросало поклонников неизвестного Павлу бога по сторонам. Но паники в рядах последователей странного культа не возникло. Не смотря на гибель главного жреца, они соединились в плотную живую стену и двинулись на Павла, вставшего на жертвеннике в полный рост.

Если бы только это!

С потолка пещеры прямо на середину жертвенника из соединившихся огненных струй свешивался огненный язык, в опасной близости раскачиваясь своею пламенной угрозой над головой Павла. Что делать? Спасаться! Как? При всём желании ему не одолеть более полусотни, а ещё, сколько их этих поклонников находится там, где он, и подумать не смеет. Как бы ни был силён, плетью обуха не перешибёшь.

Как бы сейчас пригодился старик Хоттабыч со своим «макаляй-бакаляй!», но счастливое детство ушло в край чудесный, где каждый день кино. А тут жестокая, как классическая порнуха от бейрлинской киностудии «Магнум», ситуация: или ты, или тебя; второе вероятнее всего.

Огненный язык с потолка пролетел почти над самой головой. «Ёк-макарёк, Апостол! В следующий раз…»

В следующий раз, свесившийся с потолка огненный язык, пролетел перед самым лицом Павлом. Но он не почувствовал опаляющей угрозы столь грозной стихии и машинально схватился обеими руками за язык. Каково же было удивление, он оказался холодным, и ладони не ожёг. Глаза боятся, руки делают. Быстро перебирая руками по холодному языку пламени, Павел поднимался по нему, как по канату к вершине пещеры.

Глава 2

Императорский дворец гудел как улей.

Не по причине покушения на Диокла, за многовековую историю римское общество привыкло к ним и к тому, с каким постоянством они происходят. Нет, жизнь иногда застаивается на месте, как вода в пруду, и тогда нужна встряска. Вот и вчерашнее покушение было той встряской. С каким невероятным вдохновением крупные газеты метрополии и малые маргиналий империи подхватили эту новость! Яркие крикливые заголовки на четверть листа бросались в глаза: «Покушение на Диокла – покушение на власть?», «Империя снова вступила в полосу дворцовых интриг и переворотов!», « Кто стоит за покушением на императора?», «Смерть императора – кому это выгодно?» Журналисты всех мастей смаковали ловко подброшенную террористом сенсационную кость. Каждый старался выжать из неё как можно больше выгоды. Иногда в своих фантазиях ретивые мастера пера городили полную чушь, но, тем не менее, она раскупалась со скоростью пулемётной стрельбы.

Любая новость имеет свойство быстро приедаться. Так же, как и недавно приобретённая обновка вдруг через день-другой кажется серой и не нарядной. Но с покушением на императора дело обстояло иначе. Каждый день появлялись новые подробности из жизни убийцы императора. Одни источники сообщали о трагической судьбе рано осиротевшего юноши, вынужденного с малых лет задуматься о куске хлеба насущного. Грязь и безысходность нижних слоёв общества, куда могли привести юную и впечатлительную натуру, только к тому финалу, свидетелями которого стали посетители императорского дворца во время ежедневного брифинга. Другие источники утверждали, что стрелявший на самом деле незаконнорожденный сын императора, решивший таким радикальным образом заявить Orbi et urbi о своём существовании. «Вот он я! – громогласно крикнул юноша в конце обличительной речи, брошенной в лицо отцу. – Смотри, что ты сделал со мной. Теперь тоже самое делаю с тобою и я!»

Мелко-тиражные газетные листки правозащитных организаций и оппозиционных партий зашли в дебри нравственных отношений. «Quod licet Jovi non licet bovi¹, - взрывались неистовством неизвестные писаки, - вот чем руководствовались и руководствуются властители наши! Могут возразить мудрецы всякого пошиба и толка, мол, мало ли ошибается каждый из нас, кто из нас на чужих ошибках учится? Но мы твёрдо помним народную мудрость, справедливо утверждающую, что олива от оливы недалеко падает. В таком случае, возникает волнующий вопрос, далеко ли мы уйдём с такой властью?»

Императорский дворец гудел как встревоженный улей.

От строго-серьёзных насуплено-неприступных лиц охранников веяло холодом и недоверчивостью, а также рябило в глазах. Тщательному визуальному и физическому осмотру подвергались входящие посторонние люди и проверенные на сто рядов и испытанные горнилом времени верные друзья. «В политике нет друзей, есть компаньоны».

С этажа на этаж сновали бойкие молодые люди и убелённые сединой мужчины; прыткие как серны молодые девушки, и медлительные, как морской прибой матроны. На открытое обсуждение темы покушения наложили негласное табу, но энергия события давно уже вышла из-под контроля. И омытые очистительной волной души со светлыми помыслами рвались навстречу друг к другу, поделиться очередной новостью, сорвавшейся случайно – случайно услышал и говорю по большому секрету! – с чужих уст.

Комната отдыха временно переоборудована под госпитальную палату. Каждые два часа включают кварцевую лампу для дезинфекции помещения. Воздух после этой процедуры сильно похож выжженный воздух пустыни с трудно определяемым ароматом озона или какой-нибудь другой атмосферной составляющей. Санитарки, наверняка сотрудницы тайной канцелярии, сопровождают строгим взглядом каждого, кто входит в кабинет без бахил и белого халата и старательно трут полы тряпками, смоченными в хлорированной воде.

Диокл лежит на подложенных под спину подушках и смотрит через прищур глаз на возню, старательно изображаемую сотрудниками. Каждый – песий хвост ему в рот! – норовит повернуться в выгодном ракурсе перед императором, посмотрите на меня, преданней нету никого в этом мире.

Диоклу смешно. Он смотрит и думает, а что же вам мешало до покушения

1 что дозволено Зевсу, недозволенно быку (лат.)

проявлять свою заботу, или выставлять напоказ свои достоинства. Просто всё в то время воспринималось как нечто обыденное, с чем легко справиться. Работаю во дворце императора, что ещё надо. Соседи по дому и так от зависти чуть не лопаются: надо, как повезло, видит императора каждый день facie ad faciem¹!

Странно ведёт себя Валерий. Виноватый взгляд, опущенные глаза. Диоклу не по себе, он знает, каково его верному сподвижнику. Да, чувства вины никто не отменял, но не стоит так уж рьяно корить и терзать себя! Все мы смертны, все не без ошибок.

Знал бы Диокл, как он сильно ошибается по отношению к Валерию! Не вину вовсе чувствовал Валерий, он торжествовал. Пробный заброс оказался фантастически удачным. Кто бы мог подумать, что одураченным пареньком, посаженного на лёгкий наркотик и умело обработанного опытными психиатрами так легко будет манипулировать. Если такой фокус прошёл с одним – кто бы знал, что так далеко ушла медицина – с одним человеком, то также можно управлять и с группой подготовленных лиц. Но – стоп! Валерий вовремя себя останавливал, не радуйся, пока не перепрыгнул.

И надо брать – для посторонних, что уж перед собою-то лицемерить! – в руки и идти к императору.

- Не вели, мой император, казнить, вели помиловать! – пустив слезу, к кровати подошёл Валерий, взял руку Диокла и в страстном порыве приложился к ней губами.

- Полно, Валерий, полно! – прослезился Диокл и утёр салфеткой увлажнившиеся глаза. – Повинную голову меч не сечёт, а ты ни в чём не виноват. Нужно было тебя больше слушаться, я же, наоборот, легкомысленно полагался на любовь народа и вот те на! Надо делать своевременные выводы.

Валерий сел на приготовленный стул и не сводил глаз с лица императора, преданным взором глядя ему в глаза и сдерживая эмоции. «А я мог бы быть неплохим лицедеем, - про себя думал Валерий, продолжая играть роль виноватого. – Смотри-ка, всё сказанное, отморозь мерзкая, принял за чистую монету!»

- Выводы сделали, мой император, - на этот раз Диокл не стал одёргивать Валерия, что он давно не император, а президент. – В чём-то они трагичны, где-то … Не могу говорить, обида рвёт сердце на части, что в момент покушения меня не было рядом и я не прикрыл тебя, свет империи, своею грудью!

Слова Валерия не оставили равнодушным никого из находящихся в палате и каждый принялся клятвенно убеждать, что в следующий раз – конечно, не приведи Юпитер следующего раза! – он встанет на защиту императора. Валерий мысленно аплодировал глупцам, наперебой признающимся в верности и любви. Он твёрдо знал, щёлкни сухо затвор перед глазами

1 лицом к лицу (лат.)

каждого из них, сердце героев моментально убежит в пятки.

Валерий поклонился, повинуясь движению руки Диокла.

- Прошу, ради всех богов Олимпа, Валерий, убери отсюда этих пьячеволоне¹. Мутит от их вида. Только, умоляю слезами Афродиты, без принуждения… словами, - Диокл сделал паузу. – Одними словами руководствуйся.

Валерий подмигнул Диоклу, мол, всё будет исполнено в лучшем виде. Выпрямился и, не повышая голоса, произнёс, отчётливо выговаривая каждое слово:

- Сеньоры, прошу покинуть помещение. Господин президент желает отдохнуть.

Все присутствующие застыли, будто попали под чары взгляда василиска.

Валерий наклонил голову к левому плечу и улыбнулся.

- Два раза приглашение не повторяю…

Кабинет очистился, будто всех медсестёр и слуг и прочих пришедших ветром сдуло.

Диокл вдохнул полной грудью и рассмеялся.

- Правду в народе говорят, меньше народу – больше кислороду! – пояснил приступ смеха.

Валерий покрутил головой, принюхиваясь, будто стараясь выловить в образовавшемся вакууме посторонние частицы несвойственных данному помещению запахов.

- Мой император, ты всегда прав, - резюмировал Валерий.

Диокл жестом снова пригласил Валерия сесть в стоящее рядом кресло.

Валерий сел и вопросительно посмотрел на Диокла.

- Что случилось с тем мальчиком?.. С тем, что в меня…

Валерий закрыл на мгновение глаза.

- Я понял, Диокл.

Валерий выдержал паузу.

- Трудно говорить, но приходиться признаться, что просмотрел в твоей охране некоторые моменты… Прошу, не перебивай! Начну издалека, мне так легче. Итак… Исправимся, точнее, уже исправились. Усилили контроль и провели ряд мероприятий, но не буду загружать лишними терминами, да и не к чему они тебе. Тот мальчик… Он погиб… Его убили, хотя я и отдал приказ взять его живым. Произошло это в толчее, кто-то из подданных был крайне взволнован его дерзким поведением. Вспомни красную тряпку над головой! Это ли не вызов?! А последующие действия? Вспомни, как он картинно повернулся боком, будто опытный дуэлянт, медленно вынул из внутреннего кармана пистолет, направил в твою сторону… Почему произошла трагедия… Да потому, что никто не ожидал такой эскапады. Вспомни, какой

1 клоунов (итал.)

экспрессией сквозили его движения! Прозвучавшие выстрелы… Диокл, они до сих пор звучат в моих ушах, могли поставить точку в летописи твоей жизни. Кем он был, настоящая фамилия и кто родители, узнать не удалось. Проверили место последнего жительства, он снимал комнатушку в мансарде старого дома далеко на окраине. Ничем не занимался. Целыми днями сидел в комнате. Или гулял, возвращаясь часто за полночь, порой, под утро. Гостей к себе не водил, не пил вина. Обычный флегматик и интроверт. Видишь, почти ангельский образ твоего убийцы, пиши картину или лепи статую.

- Кто же всё-таки в него стрелял?

Валерий приложил руки к груди.

- Мучаюсь этим сам. Честно признаюсь, не знаю. Но доведись быть в моих руках оружию, поступил бы точно также как тот патриот. Ты меня знаешь.

Диокл махнул рукою.

- Да знаю, знаю! И всё-таки, можно было и пожалеть…

Валерий вскочил с кресла.

- А он тебя не пожалел! Он стрелял принародно! Чтобы видели всё и запомнили! – Валерий махнул азартно крепко сжатым кулаком. – Без жалости нужно уничтожать всех, встающих на пути!

Диокл не на шутку всполошился, глядя на раскрасневшееся лицо Валерия.

- Прошу, всеми богами Олимпа, Валерий, успокойся!

Валерий мгновенно успокоился, будто поменял личину. Сел, смиренно сложил на коленях перекрещённые пальцы. Кротко взглянул в глаза Диоклу.

- Может быть, где-то ты и прав. Милосердие и любовь, определяющие факторы и верные векторы в жизни. Не поддерживаю и не отрицаю, кто-то умело играет на этих чувствах и делает общую погоду в обществе. Но – вот это моё утверждение и под ним хоть сейчас готов расписаться собственной кровью – одной демагогией и снисхождением не обойтись. Обязательно необходима показательная порка. Чтобы проняло до мозга и костей. И если одумается хотя бы один из десяти, мы работаем не зря.

Диокл повозился, вороша рукой под подушкой и, наконец, нашёл искомое.

- Смотри, - показал он Валерию пробитую фляжку с застрявшей в ней пулей. – Милосердие Рока или жестокость Судьбы, не знаю, но спасла меня от пули она. Простенький предмет из жести, подаренный женой. Две остальные пули слегка оцарапали висок и шею, не ранение – комариный укус. Это не смертельно и заживёт через пару дней.

Валерий взял пробитую фляжку и принюхался, в нос ударил знакомый запах.

- Валериана? – удивился он.

Диокл будто застеснялся внезапным открытием друга.

- Врачи прописали, как успокоительное… а на проверку вышло, надёжно успокаивает кое-что другое…

Валерий склонил голову в знак уважения и почтения.

- Главное тебе не сказал, он был из христиан, община носит название «Свет небесного огня». Тех самых, про которых ты говоришь, что никакой угрозы империи и обществу они не представляют.

Диокл нахмурился, сосредоточенно о чём-то думая.

- Чушь! Приска говорила об их учении. Непротивление злу насилием. У них такой постулат.

Валерий резко выбросил руку с фляжкой, в которой засела пуля, вперёд.

- Ты вот это называешь непротивлением злу насилием? Этот кусок свинца мог оборвать твою жизнь…

- Не оборвал же, - возразил Диокл.

- Мой император, открой глаза, пока солнце светит, узри правоту моих слов!

Дверь в палату резко распахнулась и на пороге застыла в немом величии Приска, объятая лучами света.

- Пока светит солнце? – сыронизировала она. – Узреть правоту твоих слов?

Валерий сник, время активно действовать не пришло, поэтому дразнить собаку не стоило.

- Моё почтение, госпожа первая сеньора! – покорность звучала в его голосе.

- Ты виноват в случившемся, а не христиане! – обвинила Приска Валерия. – Это ты расписался в собственном бессилии. И чтобы вывернуться, ложью и наветами стараешься смыть свой позор!

Глава 3

Море спокойно. Штиль. Чайки с криками носятся в небе.

Спокоен и Зоар Адлер, старший лейтенант, командир разведывательного судна. Потомственный военный, лишних движений не любил. Радовался чётко поставленной задаче и с отличием её выполнял. Но нынешнее, плыви туда, не знаю куда, хоть и показали в штабе перед отплытием точку на карте, не устраивало. Хорошо, старшие разведгруппы свои парни, образно говоря, росли в соседних дворах, Мати и Бен, а так бы можно было повеситься от скуки и тупости начальника, догадайся кое-кто среди штабных умников всунуть кандидатуру такого же всезнайки, дальше кабинета нос не совавшего и шторм морской видевший на просмотре учебного фильма. Нет, жизнь и служба, несомненно удались. Хотя, да… Скребёт вечерами коготочками острыми зависть, что однокурсники некоторые теперь командуют военными судами покруче, чем его катер. Спасибо отцу, что когда-то сказал, сынок, на флоте нет, не почётных должностей; куда командование сочло нужным тебя направить, следовательно, выполняй свой долг и не забывай о данной присяге. Отец пропал пару лет назад во время одной морской операции, вот так же как сейчас разыскивают пропавший лайнер, так и тогда две недели безуспешного поиска не принесли никаких результатов.

На мостике кроме Зоара за штурвалом матрос Цах Мени из новобранцев, закончивший шестимесячный курс обучения. Зоар наблюдает за ним, глаза Цаха горят огнём. Из этого будет толк. Что это он взял бинокль? Куда смотрит?

- Господин старший лейтенант, впереди по курсу наблюдается надводное скопление мусора.

Зоар посмотрел на карту. Что ж, они почти прибыли в точку координат, указанную в задании.

- Мати?

- Да, Зо!

- Срочно руки в ноги и ко мне!

- Уже летим!

- Смотри не поскользнись на трапе, кореш!

- Трави больше, мареман! – крикнул в ответ Мати и ткнул Беню, дремавшего на банке.

- А? что? прибыли?

Мати кивнул.

- Зо отзвонился, впереди наблюдают скопление мусора.

Беня потянулся.

- Такой сон снился! Будто мы с Пави сидим и пьём пиво где-то на берегу моря. Вокруг чайки летают, волну плещутся на берег… А здесь мусор…

- Мы прибыли в точку координат.

Беня ополоснул лицо водой.

- Пошли.

Катер слегка прыгал на волнах. По приказу командира механик сбавил ход, и теперь судно чапало на самом малом.

Зора друзья увидели стоящим на баке, он упирался бедром в козырёк и смотрел в бинокль. Услышав шаги, Зоар обернулся, приветливо улыбнулся и протянул Бене, шедшему первым, при ходьбе он держался рукой за планширь, спасаясь, таким образом, от качки, бинокль.

- Кажется, обломки лайнера. Издалека не разобрать. Подойдём ближе, разберёмся. – Присмотрелся к нему. - Чего бледный?

Бена немного штормило, сказывалась морская болезнь. Он отмахнулся и стравил за борт.

- Уф, никогда в жизни больше не выйду в море. Как ты это выдерживаешь, а, Зо?

Зо победно улыбнулся.

- Это наследственное, Бен. Передалось с генами.

Бен несколько минут всматривался вперёд, подкручивая колёсико, корректируя изображение.

- По каким признакам определил, что это лайнер? По мне так одни щепки… Нет! Вижу спасательный круг!

Бен дал бинокль Мати.

- Посмотри!

Мати стоял, приложив ко лбу козырёк ладони, защищая глаза от солнца.

- Верю. И очень хочется надеяться, что мы ошибаемся.

В борт катера бились деревянные обломки, по которым определить принадлежность к чему бы то ни было, трудно определить. Мати попросил Зо отдать команду спустить на воду шлюпку. Матросы бегом исполнили команду. Минуту спустя небольшая шлюпка колыхалась на волнах. По штормтрапу Мати и Бен спустились в шлюпку, где на банках сидели матросы с вёслами. За ними спустился Зо. Объяснил, что как командир обязан присутствовать рядом, и дал команду отчаливать. Десяток-другой махов вёслами и шлюпка оказалась посреди мусора, качающегося на волнах. Мати подтянул рукой спасательный круг. «Новель Этуаль», - прочёл он надпись на закопченной поверхности. Мати, Бен, Зо и матросы обнажили головы. Помолчали минуту.

- Не знаю, что в таких случаях принято говорить, - сказал Зоар. – Я не был знаком с вашим другом, но разделяю с вами боль вашего сердца.

- Можно обследовать затонувший лайнер? – обратился Мати к Зо, когда они вернулись на катер.

- Нет, нужно специальное оборудование, средняя глубина в этом месте около двух тысяч метров. У меня нет в команде водолазов.

В радиорубке Мати связался по коду с Лемке и сообщил о результате исследования.

***

Аарону Лемке на принятие решения потребовалось несколько секунд.

Он приказал возвращаться на базу.

Утром следующего дня Матвей Нойман и Беньямин Шпейер вылетели со специальным заданием самолётом гражданских имперских авиалиний в Рим.

КНИГА «АИН»

Глава 1

Страх? Да, страшно было. Страх – эмоция, им можно управлять. И как вора не впускать в голову. Войдёт как тать ночной порою – пиши, пропало! Тогда он будет сильнее тебя, и управлять тобой!

Чем выше забирался Павел по огненной верёвке, тем дальше забивался страх и прочие панические ощущения. Он поднимался вверх по холодному пламени вервие, пахнущему тонким ароматом ванили и мяты. Внизу поклонники таинственного божества сгрудились вокруг убитого жреца Кагхаля и их долгий протяжный вой долетел почти до самого купола.

Верить, не верить в мистику или слепо полагаться на случай, дело индивидуальное. Но Павлу в момент, когда вой достиг его слуха, показалось, купол вздрогнул. Пришёл в движение, по нему пошли мелкие колебания от центра в стороны. По мере приближения к основанию пещеры, колебания возрастали и уже внизу, вопреки всякой логике, стены сотрясались так сильно, что в них появились трещины.

И пламя, холодным языком свисавшее с центра купола начинало вести себя иначе. Его внутренняя структура менялась. Если сначала под руками ощущалась плотная структура, то сейчас, с возникновением вибраций в куполе пещеры, оно становилось рыхлым.

- Ну что ж, Апостол! – почти крикнул Павел, подзадоривая себя, ускоряя продвижение вверх, - помирать нам рановато, есть ещё у нас дома дела. Не так ли в одной любимой тобою песне поётся? А?

Но с изменением плотности пламени у него появилась ещё одна способность. Пламя будто начал кто-то всасывать, движение возросло, если раньше оно оборачивалось вокруг стоп, захватывая икры, то сейчас оно вспыхивающими комками летело вниз. Достигнув пола пещеры, огненные комки взрывались с невероятной силой. Мощь разрывов была настолько велика, что обломки камней и ошмётки тел поклонников странного бога взлетали почти до самого купола.

Да и струящийся по прорытым в стенах канавкам огонь начинал вести несколько иначе.

Пламя, пожирая раскалёнными языками камень, будто сухие поленья, плавило плотную структуру пещеры будто металл. И от него исходил настоящий удушающий, пожирающий кислород жар.

Опыт прожитой жизни, плюс к нему интуиция и то, что видели глаза, приказывало поторапливаться, чтобы не стать безмолвным свидетелем очередной природной катастрофы. А так как жажда жизни берёт верх над немощью страха, то и руки начали сами собой быстро перебирать канат пламени. С каждым новым перехватом чувствовалось, что возможность рыхлеющего пламени выдержать вес человека уменьшается с каждым прожитым им мгновением.

Вой внизу перемешивался с криком; стены свисали раскалёнными каплями вниз. А кое-где просто стекали раскалённой добела жидкостью, превращая основание и пол пещеры в огромное огненное озеро.

Вот тут снова возникает необходимость вспомнить о мистике.

Едва Павел подумал о том, как было бы неплохо, если бы сейчас произошло нечто неконтролируемое, например, взрыв…

Будьте осторожны с мыслями. Они имеют плохое свойство в ста процентах из ста исполняться.

Окружённый расплавленным камнем жертвенник пошатнулся и приподнялся, покачиваясь. На его маленькой поверхности, с трудом удерживаясь, стояли трое мужчин, взявшись за руки. Жертвенник какое-то время находился на месте. Затем, повинуясь чьей-то силе поднялся вверх, сбрасывая с своего основания расплавленные капли. Достигнув половины расстояния между полом и потолком, жертвенник завис и тотчас взорвался.

Купол раскрылся, как раскрывается навстречу солнечному свету бутон цветка, уснувший вечером. Подрагивающие лепестки разошлись в стороны. В небо выплеснулся столб яркого света, поглощающий в себя окружающую тьму, и погас.

Сказать, что тебя выдавило сквозь расширенную горловину в куполе, как пробку из бутылки, значит не во всей полноте и красоте правдиво передать охватившие в тот замечательный момент чувства.

Вместо полёта в слоях стратосферы или как там называется первый слой вокруг земли, Павла сразу же припечатало, расплющив как лягушку, невероятной силой к потрескавшемуся каменному склону. И в таком вот положении он заскользил вниз. Ему сразу вспомнились эпизоды, как учат нагадивших щенков или котят; точно также елозят сначала в их же испражнениях, а затем по земле, где трава вытоптана.

Искры из глаз, слёзы по щекам и прочие мелочи, не свойственные настоящему шпиону с убитыми нейронными окончаниями во время психической обработки во время обучения, Павел скользил, удивляясь несказанно этому, потому как чувствовал телом все малейшие бугорки и камешки, но не ощущал боли. «Всё-таки какая-то часть меня атрофировалась в процессе случившихся со мной метаморфоз за последнее время, - мысли рождались в его голове независимо от его желания; мозг и сознание жили своею, большей частью непонятной для остального тела загадочной жизнью, также точно вело себя тело – пребывая в состоянии затянувшейся анестезии. – А не много ли выпало на мою долю этих приключений за предельно короткий промежуток времени?» «Много не мало, - услышал он в своей голове и подумал, что сходит с ума, слыша посторонние голоса в своей черепушке. – Сколько ни дай острых ощущений, их как денег всегда мало». «Это кто со мной говорит? – обратился к голосу мысленно Павел, - мы знакомы?» Послышался короткий смешок, прервавшийся криком со знакомыми для русского слуха и родными до боли словами, выражающими коротко и ясно самую суть ощущений. «Я, Апостол, это – ты, - услышал Павел рассуждение, - да-да-да! спящее в тебе альтер эго, проникающее через прочный заслон сознания во время ночных бодрствований. Ты спишь, - послышалось пояснение, - я – бодрствую. Вот так мы с тобой дружно и уживаемся. Осторожно, острый осколок!» Павел вильнул телом, для этого пришлось постараться и изогнуться рыбкой, плечи и бёдра сами выполнили движение. Камень остался позади; впереди обозначилась новая преграда – вал из густых колючих кустов. «Представь, что ты острый топор, разрубающий полено», - услышал Павел. Ничего представлять не пришлось, кусты разбросало толчком, идущим из недр земли. «Повезло! На этот раз, - констатировал голос внутри. – Такое везение редкость. Хорошо, если отделаешься царапинами и порезами. Помнишь, как там, на сопке «Белочка», когда ломились через терновник и как острые шипы рвали в мелкие клочья спецматериал камуфляжа?» «Вспомнишь тоже», - ёкнуло в груди у Павла. «Кто старое вспомянет, - Павел узнал голос стригунка, - тому глаз вон». «А кто позабудет, - голос Фильки невозможно забыть, - тому оба вон!» «Что ж ты так глубоко копаешь?» «Чтобы ты не забывал про свою миссию? – не унимался голос. – Спасёшь её, спасёшь себя!» «Да кого я спасти-то должен?» Но ответа Павел так и не услышал. Внутренний голос не предостерёг его об очередном препятствии. «Не всё же коту Масленица!» Гул внутри земли возрос до невыносимых тонов, уши заложило до комариного жужжания, давление на тело внезапно ослабло. Новый толчок подбросил Павла и он почувствовал себя эстафетной палочкой, переходящей из рук в руки, потому что его подхватил некто, кого не видно и бросил снова на пологий склон. Сухо клацнула челюсть – уцелели бы зубы да кости! Ощутимо заскрипели рёбра, ввинчивающейся как шуруп болью дала себя знать межрёберная невралгия – не сломались бы, родненькие! Руки-ноги заломило от боли в локтях-коленях; кисти рук и ступни, будто валиком стиральным помассировали, каждая косточка отозвалась на нежное стальное индивидуальное прикосновение. «Ох, и хорошо же приложило! - снова даёт знать мозговая активность, а вот ЦНС¹ что-то помалкивает, не то приложение остро-притупляющей боли или иные проявляющиеся пароксизмы будоражат нервные окончания; но это предположения. – Коли молчит ЦНС, значит, жив, курилка, Стригунок или Филька любили так говаривать, без антагонистических перевёртышей».

И снова провал в бездонную пропасть, на этот раз разукрашенную высветившимися звёздами. Вона как они сияют, брызги радужного света слепят, лаская сетчатку. Берегут зрение, а то, как бы пришлось реагировать, бог весть. Слепота сейчас ни к чему, нам орлиное зрение сейчас в самую пору, чтобы на дальнем расстоянии рассмотреть огни кораблей да попросить о помощи. Но как же несправедлива природа, мать её туда, где ни выхода, ни входа! Что за очередной подарочек на блюдце с золотой каёмочкой? Нестерпимо ныло и гудело тело, каждая жилочка, каждая клеточка, с атомной сестрицей обнявшись, тестируют организм на живучесть. То вдоль волны напряжения прокатятся, то поперёк; то распирает грудь в разные стороны, хрящи хрустят, как к чаю поданные сушки, то сдавливает неведомая сила со всех сторон, а вдруг не сдюжит, да сдастся? Мозгу раздолье, знай. Вытаскивает на поверхность давно забытые слова песен: «А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!» Дом… Где же он сейчас мой дом? В какой дальней сторонушке, в какой временной системе координат? Да и существует ли он там, сиротинушка, жив ли, от скуки не изведясь весь? Так, ещё одна проверка на прочность – и баста, карапузики! Павел с наслаждением потянулся, ощущая прилив жизненных сил. Кого благодарить, уж не Судьбу ли за это счастье жить! Морская вода расплавленной сталью плескалась о песчаный берег. Как он скатился с горы к морю, Павел не помнил. Протёр глаза и посмотрел на небо. Сиреневая звездная задумчивость постепенно затягивалась серо-прозрачной облачной кисеёй. Туман стелился со всех сторон: сверху, снизу, от воды, тянуло приятной полынной свежестью со склона горы. «Лепота! – пришло на ум

1 центральная нервная система.

старинное слово, - только на этом ли закончатся сюрпризы?» Следующая мысль пришла с запозданием, что лучше бы он подумал о парочке порций эскимо в серебряной обёртке. Вибрация острова, пошедшая изнутри, распространилась на береговые волны. Передалась Павлу и… «Если б глаза мои не видели, - активность мозговая растёт в арифметической прогрессии. – Скажи кто другой, не поверил бы ни на йоту!» Пляж, раскачиваясь как бёдра танцовщицы беллиданса, медленно уходил в море. Спиной вперёд, быстро перебирая ногами и руками, Павел пятился к склону горы. Погружение возрастало вместе с усиливающейся дрожью, казалось, остров. Как заносчивый всадник, вскочил на дикого жеребца, не прирученного к седлу. Суша быстро уходила под воду. «Когда-то же это должно кончиться! – внутренне запричитал Павел, но, тем не менее, приближения паники не чувствовал, наоборот, волны облегчения бились о берег души. – Нет, Апостол, нет, батенька, помирать нам точно рановато». От острова остался, говоря некрасиво, но точно, недоношенный выкидыш суши, маленький клочок скального образования, восторженно поднявший к небу грубые пальцы с воспалёнными узлами суставов, царапая небо давно не стриженными ногтями.

Павел обошёл остров, измеряя ногами, по часовой и против часовой стрелки, думая, наверно, что в противоположном случае периметр изменится в сторону увеличения. Шестнадцать шагов туда и обратно. Простая арифметика, проще не придумать. Между ощерившихся пластов камня нашёл смоляной кусок ветви. Попробовал пальцем, он отлично лип.

- Спасибо, небо, за прекрасный подарок! – крикнул он, подняв руки, - дай молнии, зажечь ветку, спасибо увеличится кратно!

Небо решило ограничиться веткой, посчитав, в его ситуации и этого достаточно. Об огне он должен позаботиться сам.

Не расслышав ответа среди шепчущихся волн и поднявшегося ветерка, Павел сказал, что благодарен Судьбе и небу и за это. Взял пару камней и попробовал высечь искру. Отдалённо похоже на искру высечь удалось, но из неё не разгорелось пламя. Коротко ругнувшись. Павел сел на единственный плоско лежащий камень и почувствовал неудобство в пояснице. Это оказался нож, вручённый таинственной поклонницей странного божества, живущего в чёрном камне, почему-то захотевшего испить именно его, Павла, крови. Сквозь сыпь облаков проглянула луна. Осмотр весьма важного предмета оказался положительным. Короткое лезвие остро, рукоятка выполнена набором из нескольких видов дерева, маленькая гарда, заканчивается рукоятка вставленным в основу минералом. Машинально Павел провёл им по камню, и рой искр посыпался следом.

Павел вскочил на ноги и послал небу несколько воздушных поцелуев.

- Небо, небо, знало бы ты, как я тебя люблю!

Смола вспыхнула с первой попытки.

Павел вскочил на ноги и замахал зажжённой веткой над головой.

- Помогите, помогите! СОС! – кричал он, находясь в степени крайнего возбуждения, внутри так и звучали туго натянутые струны нервов, выплёскивая экспрессивность состояния наружу. Ему вдруг вспомнились английские слова: - Help me! Help me, чёрт возьми! Услышит меня кто-нибудь на этой клятой географической широте! Help me, fuck yours everything’s¹!

***

- Ты чего это, Микос, табанишь? – спросил товарища Пантий, всматриваясь в сумеречный мрак. – Греби давай, пока погранцы не заприметили!

Микос поднял лопасти вёсел над водой.

- Крик слышал?

Пантий посмотрел на друга, но смолчал.

Микос продолжал вслушиваться, однако кроме плещущихся волн об борт шлюпки ничего не было слышно.

- Или показалось? – он спросил сам себя. – Или нет, - добавил неуверенно.

Пантий осмотрелся.

- Показалось, кореш, моя очередь сесть на вёсла. А ты прикорни. Подустал ты что-то.

Микос уступил вёсла товарищу. Сел на продольную банку и снова стал вслушиваться в тишину.

- Я же не больной, Паня! Мне редко когда что чудится и слышится, даже когда обопьюсь сливовки.

Пантий промолчал и налёг на вёсла.

- Микос, говорю же, прикорни. Осталось пару миль пройти и будем считать динарии.

Микос едва прилёг и снова вскочил.

- Слышал! – азартно крикнул он. – Слышал! – и указал рукой на зюйд-норд. – Оттуда крик. Я точно узнал пару саксских слов.

Пантий усмехнулся.

- Откуда ты их знаешь? – спросил недоверчиво он.

Микос приподнялся на руках, оперевшись на борт шлюпки.

- Пару лет назад с такими же, как и я, бесшабашными ребятками щипали там грузовые суда. Вот и выучил. – Микос чуть не выпрыгнул из шлюпки. – Смотри, Паня, огонь! я ж говорю, не послышалось!

- А если уловка погранцов? – недоверчиво проговорил Паня. –Тебя ли учить, прожжённого маремана, как они хитры?

Микос горел от нетерпения.

- Нет, Паня, больной печёнкой чувствую, не погранцы.

Пантий грёб, в указанном направлении, недовольно кряхтя.

- Скажи, Микос, кто там может быть на этих мелких клочках суши? Только

1 помогите, чёрт вас всех побери! (англ.)

дьявольское отродье да погранцы!

Микос первым выскочил из шлюпки и, преодолевая сопротивление воды, бросился на берег.

- Паня! – кричал он, обнимая Павла. – Это не погранец!

Сидя в лодке, направляющейся к условному месту, Павел рассказал без подробностей, вскользь упомянув о крушении, ни словом не заикнувшись о нападении на лайнер. Он пил кислое крепкое вино, заедал сыром с засохшей лепёшкой и говорил, что ничего вкуснее этой простой пищи не кушал.

- Ты не ел мусаку, которую готовит моя жена, Пави, - радостно произнёс Микос, - не пил настоящее вино «Сиртаки»!

- Я думал, это танец, - сказал Павел с набитым ртом.

Пантий и Микос рассмеялись.

- Самое лучшее вино названо в честь самого прекрасного греческого танца! – гордо произнёс Микос.

- Если не секрет, чем вы занимаетесь?

- Не секрет, тем же, чем занимались наши отцы и деды, и деды наших дедов – контрабандой! – с не меньшей гордостью сказал Пантий. – И браконьерствуем понемногу. По мелочам.

- На что охотитесь-рыбачите? – Павлу просто интересно было слушать спасших его людей, он чувствовал, они ему не опасны.

Микос и Пантий многозначительно переглянулись, будто беседуют с малоопытным начинающим новичком.

- Промышляем редким зверьём, рыбалкой балуемся, - Микосу нравилось поделиться секретами с человеком, ведь зачастую язык приходится держать за зубами. – А вот и наш остров. Здесь переночуем. Завтра подгребут наши и переправят тебя, Пави, на Крит.

Дальше события развивались стремительно. Микос что-то крикнул Пане, они бросились за ружьями. Сверху послышался визгливый крик. Огромные серые тени пикировали с неба.

- Гарпии, Пави! Бросайся в воду и плыви к берегу! – крикнул ему Микос, выискивая чёрным зрачком винтовки ближайшую гарпию.

«Гарпии… Откуда здесь они? Из мифологии, что ли?»

Глава 2

Валерий с нескрываемой тоской смотрел на мечущегося по просторной приёмной сенатора Октавия Масса. Сенатор выглядел рассвирепевшим вепрем, загнанным в ловушку. И в тоже время, Октавий подвижной и величественной тушей-айсбергом из дикого куска сала, ловко обходил на поворотах острые углы столов и умудрялся ловко маневрировать между расставленных стульев. Глаза метали молнии, угрюмое лицо лоснилось страхом. Лоб покрывала сеть складок, говоривших о недюжинной работе ума.

- Это провал, экселленс, это провал! Всё пропало!

Остановка в позе скульптуры ампир, полы пиджака распахнуты, огромное чрево свисает над поясом брюк. На лице гаммы эмоций сменяются одни другими.

- Это, несомненно, провал, экселленс! Почему вы так спокойны?

Рука, приличный окорок с толстым слоем жира, тянется к бокалу. Вино расплёскивается, но почти полностью вливается в горло, омочив каплями уголку губ.

- Мне бы ваше хладнокровие…

Валерий на разыгрываемую драму отреагировал спокойно, лишь переменил положение, сидя в кресле.

- Зря вы так, сеньор сенатор, волнуетесь. Был бы верующим, сказал бы, что клянусь богами Олимпа и самим Юпитером. Наоборот, всё прошло, как было задумано.

- Кем?

- Мной.

- Но что это за замысел, если погиб бедный мальчик! Можно сказать: insortem puerum¹! – сенатор остановился посреди кабинета и приложил руку к сердцу.

- Вам плохо с сердцем?

- Мне не по себе! да, это правда, - сенатор шумно вздохнул. – Нельзя ли было обойтись без жертв? Разве шла речь о чьей-то смерти, экселленс?

По звонку Валерия вошёл слуга, наполнил стаканы вином и удалился.

- Милый мой, режут палец, брызжет кровь.

Сенатор остановился, едва не снеся по инерции стол, уставленный столовыми приборами.

- Чей палец?

Валерий поднял вверх указательный палец.

- Ваш? – нахмурил брови Сенатор. – Когда успели?

Валерий пару раз ударил в ладоши и радостно крикнул:

- Сенатор, вы неподражаемы!

Октавий Масс соблаговолил улыбнуться, заложил за лацкан пиджака правую ладонь. Помассировал сердце, оно неприятно саднило, и ощущение тупого жжения распространялось в груди.

- Да, мы Массы такие! В особенности – я. Экселленс, наш род с давних древних пор… э-э-э… как его… то бишь, - сенатор задумался, вспоминая, что его род с давних пор, но так и не вспомнил и закончил махом руки, мол, вы всё, экселленс, понимаете сами.

Валерий под «вы неподражаемы» имел в виду его непробиваемую тупость и редкостную глупость, вот тут он оказался прав, глупостью славились все представители Массов и часто ею гордились как природным. А не приобретённым качеством.

1 невинное дитя (лат.)

- Выпейте вина, сенатор, выпейте, ради Юпитера, за успешный ваш род, уходящий коленами в далёкую славную древность, чтобы и дальше он процветал и давал миру прекрасных представителей!

Сенатор подцепил вилкой кусок пармезана, окунул в цветочный мёд и сунул в рот, прожевал, двигая массивными челюстями с таким усердием, будто пережёвывал металлические штыри. Затем жадно осушил бокал вина, алчно облизал губы и вытер их тыльной стороной руки. Необыкновенная радость вспыхнула на лице сенатора, будто волна приятных воспоминаний всплыла в памяти, тут же она погасла и лицо омрачилось. Он сел, положил локоть левой руки на стол, запустил пальцы в густую шевелюру и забарабанил пальцами правой руки по столешнице.

Проявляя максимум заботы, с участием в голосе, Валерий спросил:

- Что вас вновь печалит, сенатор?

Октавий Масс тяжело вздохнул, но стучать пальцами стал тише.

- Экселленс, вы простите мне моё малодушие, но со мною часто встречаются другие люди, заинтересованные не в перемене власти, а в её постоянстве. Ведь, по сути, хрен редьки не слаще, это к тому, кто будет руководить империей. К Диоклу, знаете ли, все привыкли, знают слабые и сильные стороны, свыклись с его чудачествами. И, согласитесь, экселленс, вдруг происходит такая инсинуация, как в нашем случае. Что первым делом происходит? Во-первых, рушится установленный строй, ломаются устои, катится в тартарары привычный уклад. Во-вторых, в стране на какой-то период воцаряется безвластие, и на этой волне происходят беспорядки. Поднимают головы преступные элементы, улицы крупных и мелких городов погрязают в ужасе и страхе. И, наконец, мой экселленс, не все, стоящие впереди, изопьют из источника благосостояния. Сзади будут подпирать и напирать идущие следом, возжаждавшие большего, что имели. Позовут многих, но в избранные попадут единицы.

Валерий в лице не переменился, но внутренне почти взорвался. Посидел, улыбаясь, делая вид, что переваривает услышанное, и понемногу успокаиваясь. Взяв себя в руки, встал и подошёл к сенатору.

- Милейший сеньор сенатор, неужели вам необходимо повторять, что число избранных уже определено. Остальные прикоснутся краешком сознания к благам, некоторые изопьют из источника и пойдут в вечность. Остальным представится та же прекрасная возможность жить прежней жизнью в новых условиях. Всё то же самое, как если смотреть на… - Валерий остановился, ища предмет для примера. – Да вот, хотя бы, на шар с разных сторон. Как ни крути его, как ни смотри с любого ракурса, а он остаётся шаром.

Сенатор не поднимая головы, проговорил:

- Боязно, экселленс, очень становится страшно, чем ближе этот день…

Валерий наклонился над головой сенатора.

- Какой день, Октавий?

Плечи сенатора поднялись вверх и резко опустились, послышался глухой выдох.

- Этот… страшно даже сейчас подумать, день, когда…

Валерий навис коршуном.

- Что – когда, сенатор? Не мычите! Отвечайте немедленно!

Сенатор поднял побледневшее лицо с испуганным взором.

- Экселленс, вы заставляете меня…

Валерий отпустил сенатору одну пощёчину, другую, третью; под ударами большая голова дёргалась в разные стороны; Валерий немного запыхался.

- Что я вас заставляю?..

Сенатор Масс, смотрел на Валерия, подрагивая головой; лицо горело от стыда и побоев, но промолвить слово он побоялся, представляя, как может ещё больше рассвирепеть начальник тайной канцелярии.

- Нет слов?

- Нет, - выдохнул через силу сенатор дрожащим голосом.

Валерий схватил за ворот сенатора и накрутил на кулак, подтянул к себе.

- Так вот выслушай меня ты, мерзкий слизняк, решил сойти, нажав на стоп-кран во время движения? Стоит мне всего-то щёлкнуть пальцами, и ты первым побежишь впереди состава во главе таких же извращенцев-предателей с трусами в руках и в красной майке, лишь бы остаться в живых.

- Нет-нет-нет, - часто затрещал сенатор, - я понимаю, обратного пути нет!

Валерий отпустил ворот, и сенатор плюхнулся на кресло, утирая крупно выступивший пот.

- Ещё раз заикнёшься о своих сомнениях, сотру в порошок!

Валерий налил себе вина, небрежным жестом опрокинув бокал сенатора. Выпил и бросил бокал на пол.

- Пшёл прочь, мразь!

Глава 3

Мати и Бен летели бизнес-классом. Начальство на билеты не поскупилось, о чём им не без удивления поведал в аэропорту шеф. Большее удивление было и у самих офицеров, когда они открыли конверты. Кроме паспортов в них лежали золотые карты обслуживания в банкоматах. И карточки с забронированными номерами в отеле «Ретрурия», в одном не самом бедном среди респектабельных отелей метрополии. «Как это понимать, - спросил Мати, показывая кредитку и карту бронирования Лемке. – Руководство нашло легендарный рог Амалфеи или финансисты, у которых лишний асс не выпросишь, нашли неисчерпаемый денежный источник?» Лемке развёл руками. «Приказ пришёл их Имперского управления. После моего доклада о гибели сотрудника, решено было направить вас, не без моей рекомендации, и дать вам некую свободу в действии. А свобода определяется количеством денег».

Мати предложил Бену подождать, пока по трапу поднимутся девушки, женщины с детьми. «Обрати внимание на эту серьёзную старушку, - указал он Бену на сухую, экзальтированную пассажирку, - как заботливо она оберегает свою поклажу, будто боится, что в полёте кто-то покусится на её соломенную сумку!» Старушка бросила на Мати полный презрения взгляд и, когда поравнялась, прошипела, как гюрза, что не такая уж она и старушка, доведись с нею встретиться ему в тёмном переулке, она покажет заносчивому юнцу, где в пустыне услышав её голос, иблисы прячутся. «Ну, что, получил? – рассмеялся Бен, - недаром говорят, тупой серп больнее ранит». Проговорил и посмотрел вверх, где возле входа в салон самолёта стояла в светло-кремовом костюме стюардесса и встречала пассажиров. Сердце Бена жалостно заныло, тягучая тоска стальной иглой вошла в него, оставив кровоточащую рану. На минуту свет померк в его глазах. Он очнулся лишь от толчка друга, подталкивающего его по направлению к трапу и говорившего, с чего это вдруг он так размечтался. И когда Бен сказал, мол, посмотри, Мати, какая волшебная девушка стоит наверху, понял замешательство друга. Понял и ощутил укол в области сердца и тотчас услышал гневный голос своей подруги Адины, обещавшей вырвать самое у него дорогое, даже в ущерб себе, если до неё дойдёт весть об его измене, даже ничем не подтверждённая.

Стюардесса терпеливо стояла и смотрела приветливо на мужчин, ждала, когда они поднимутся.

- Шалом, ахот¹! – волнуясь, произнёс Бен, поравнявшись с нею. – Погода сегодня прекрасна. Не так ли?

- Шалом, ах²! – улыбнулась стюардесса и жестом пригласила следовать внутрь самолёта.

На ватных ногах Бен зашёл в самолёт и плюхнулся, обессилено в кресло. Рядом с ним расположился Мати.

- Что, хавер³, и тебя поразила в сердце любовь? – спросил он Бена.

- Нет, ты слышал, как она ответила, - чуть не простонал от дикого томления Бен. – Она назвала меня братом!

- А как ты хотел, чтобы она назвала, после того, как ты к ней обратился сестричка? Сестрой, что ли! – рассмеялся Мати; с соседнего кресла ему сделали замечание, чтобы вёл себя скромнее; он приложил руки к сердцу: - Простите великодушно!

Но Бен витал в облаках и никого не слышал.

- Прекраснее её голоса не слышал никогда и нигде!

Мати поднял бровь.

- Что ж, тебе виднее!

Бен уносился на утлом чёлне своих фантазий по прекрасному морю воображения.

1здравствуй, сестричка (иврит)

2 здравствуй, брат (иврит)

3 друг (иврит)

- А глаза… какие замечательные у неё серые глаза! – Мати на мгновение

показалось, друга разорвёт в клочья от переполнивших его эмоций, но голос старшего проводника из динамика предложил занять свои места, пристегнуться ремнями безопасности. Сообщил, что время в пути составляет три часа пятьдесят минут; что большая часть маршрута пролегает над акваторией средиземного моря; пожелал приятного полёта. Гул турбин усилился и через несколько минут шасси самолёта имперских авиалиний «Ромааирлайнз» оторвались от взлётной полосы.

Действительно, бизнес-класс выгодно отличался от эконома. Друзья расположились в просторных креслах.

Мати уступил место Бену возле иллюминатора, как пострадавшему от стрел любви. «Любуйся видами земли сквозь облака, хавер, посмотри на неё глазами птицы и оставь на время всё обыденное внизу». Беня, находясь под впечатлением, произведённым на него симпатичной стюардессой, задумчиво покачал головой; поблагодарил Мати и поклялся, что обязательно уступит место другу, когда насытит глаза увиденным. «Вот только бы узнать, как её зовут», - тихо прошептал он и устремил взор в иллюминатор, но кроме её глаз и прекрасного лица ничего не видел. Из задумчивости его вывел голос друга. Он шептал ему на ухо, что наступил отличный повод для знакомства. Его прелестница шла между кресел бизнес-класса и предлагала пассажирам напитки.

- Вода, соки, вино или напитки крепче, пожалуйста! – остановилась она возле кресел друзей.

- Ахот, бэвакаша¹, скажи, как тебя зовут? – умоляющим голосом произнёс Бен.

Стюардесса приветливо улыбнулась и указала изящным указательным пальчиком с лакированным ногтем на прикреплённый к кителю значок с её именем. «Ксана» - значилось на нём.

- Ксана, - протянул Бен, - воды и если можно больше!

Стюардесса указала взглядом на иллюминатор и сказала, что сейчас внизу воды столько, что больше и желать не надо, а она предлагает всего лишь утолить жажду.

Бен взял стаканчик с водой.

- Ксана, вы, пожалуйста, извините моего друга, - сказал Мати. – С ним это впервые, обычно он сходит с ума по женщинам преклонного возраста. Но увидев вас, он попросту лишился покоя. Боюсь, лишится и сна.

Ксана отреагировала вполне адекватно, ответила Мати, что его друг не создаёт впечатление геронтофила, а что до покоя и сна, они восстановятся.

Стюардесса ушла. Оставила в душевном смятении Бена и немного очарованного её красотой Мати. Лучше колыбельной и снотворного, гул турбин убаюкал друзей. Мати дремал, улыбаясь во сне, положив голову на стенку самолёта, они поменялись местами по настойчивой просьбе Бена; Бен

1сестрица, пожалуйста (иврит)

наоборот, крутился в кресле, ища удобное положение, и никак не мог уснуть. Едва сон коснулся его ресниц, он услышал встревоженный окрик и узнал Ксану по голосу. Он встрепенулся и сквозь прищур, не меняя положение тела, увидел, что она стоит возле двери в кабину пилотов. Рядом с нею стоит подозрительный дёрганый тип в просторном костюме, он ещё в зоне посадки, а потом перед трапом привлёк внимание Бена своим поведением, приставив к её виску пистолет. «Прикажи открыть дверь, - расслышал Бен грозный шёпот мужчины, - или я взорву этот самолёт!» Побледневшая Ксана что-то ему ответила, и её слова ему не понравились. Он надавил стволом сильнее Ксане в бок и снова приказал ей передать командиру, чтобы открыли дверь. «Захват, - спокойно подумал Бен. – Что ж, надо действовать, пока не началась паника». Изображая пьяного, он встал с кресла и, пошатываясь, направился к стюардессе и преступнику. Бен шёл, поводя по сторонам глазами, хватаясь за спинки кресел, пока не остановился возле двери в туалет. «А-а… а что тут у вас происходит? – дурашливо смеясь, спросил он, - сви… свидание, что ли?» Ксана смотрела на Бена широко раскрытыми глазами; преступник крепко сжал губы и бросил, морщась, что, да, свидание, и чтобы он валил и не мешал.

- Я с вашего разрешения зайду в туалет? – Бен открыл дверь.

- Иди, только быстро! – ответил преступник.

В туалете Бен вытащил из мусорного бачка стаканчик, наполнил водой. Влил немного жидкого мыла и размешал пальцем. В дверь постучались, мол, долго ещё он будет там прохлаждаться. Бен нажал на кнопку слива воды и ответил, что выходит.

Преступник также держал стюардессу под прицелом, обхватив за плечи, загородившись ею от пассажиров и Бена.

- Вали! – приказал он.

- Водички хочешь? – продолжал играть пьяного Бен.

- Что?!

- Водички не хочешь освежиться? – отчётливо спросил Бен и плеснул содержимое стаканчика в лицо преступнику.

Он не ожидал такой выходки от пьяного и не успел отклониться от летящей в лицо мыльной воды. Закричав, отпустил стюардессу и схватился за глаза. Грубо оттолкнув Ксану, Бен действовал автоматически, ребром ладони по шее нокаутировал преступника, резким ударом кулака с выдвинутым вперёд согнутым средним пальцем в горло добавил терапевтического действия. Преступник захрипел и упал навзничь. Бен перевернул его на живот, вынул из его брюк ремень и связал за спиной руки, соединив локти; затем связал своим галстуком щиколотки и свободный конец обмотал вокруг запястья, притянув ноги к связанным рукам.

Ксану пришлось встряхнуть известным действенным методом. Дать пару пощёчин, чтобы избежать истерики. Она некрасиво побледнела, лицо исказила гримаса запоздалого страха, и спросила, что дальше делать. Бен ответить не успел. Подошёл Мати, посмотрел на друга и стюардессу и сказал, что лучший повод для знакомства с девушкой придумать нельзя и тут же успокоил стюардессу, сообщив ей, что они работники правоохранительных органов и добавил, указав на связанного преступника, что это никакая не инсценировка. Затем постучал в дверь пилотов, сказал кто он; когда дверь открылась, он рассказал о происшедшем и попросил сообщить в пункт назначения, чтобы наряд полиции был наготове. Командир поблагодарил Бена, рассыпаясь в любезностях, высказав пожелание, что любое желание будет выполнено. «У меня оно одно, - спокойно ответил Бен, держа в руке теплеющею ладонь Ксаны, - вовремя прибыть в Рим».

- Хорошо, что обошлось без паники, - потягивая вино, сказал Мати.

- Ага, - ответил Бен.

- И что не было сообщников.

- Вот это подозрительно. Обычно они действуют группами.

Отдающий металлическим бездушием голос из динамика сообщил, что прибывших таким-то рейсом господ Ноймана и Шпейера ожидают возле справочного бюро.

Иеремия представился так же, как и Саркису Аварию – Антоний Тинто.

- Как долетели? – справился он.

- Тов, тода¹! – ответил Мати.

- Что ж, замечательно, - заключил Иеремия и жестом предложил следовать к выходу. – О задержании преступника на борту самолёта доложите позже, по прибытии на место.

- Как узнали? – остановился Бен. – Ведь его вывели…

Иеремия усмехнулся.

- Служба наша такая, всё знать.

Таксист собрался выруливать со стоянки, вдруг Бен вскрикнул:

- Мати, посмотри, это же Пави!

- Где?

- Да вон там, возле двери, не видишь, что ли. Беседует с симпатичной женщиной, - Бен выскочил из салона и побежал к зданию аэропорта.

- Пави, ты выжил, дружище, а я так переживал, когда сообщили о крушении лайнера! – Бен хлопал мужчину по плечу и то и дело обнимал. – Да ещё отрастил бородку! А ничего, тебе идёт! Давай, рассказывай, как спасся!

- Боюсь, вы меня с кем-то спутали, - отстранился мужчина.

- Захария, что нужно от тебя этому человеку? – произнесла Миръям.

Подбежал Мати.

- Пави, жив? Глазам своим не верю! – радостно крикнул Мати и кинулся обнимать Захария. - Ну, хвала Юпитеру!

- Отстаньте от моего мужа, - вцепилась в рукав пиджака Мати женщина. – Что вам от нас надо?

1 хорошо, спасибо (иврит)

- Жена? Неужели? – спросил Мати. – Когда успел? Молодец, поздравляю!

- Повторяю, вы обознались, - упорствовал Захария.

Бен остыл и повторно посмотрел на Захарию.

- Поразительное сходство, Мати, - заключил он. – Но это не Пави. Он никогда бы не отрастит бороды, просто не любит растительности на лице. И не скрыл бы от нас женитьбу. Присмотрись, женщина ждёт ребёнка.

Мати, не веря другу, потёр глаза и дважды ущипнул за мочку уха, доказывая себе, что не спит.

- Извините, но вы, действительно похожи на нашего друга. Нам сообщили о его гибели. Но вот увидели вас и обрадовались, что он жив. Простите, ещё раз.

Захария и Миръям переглянулись меж собою.

- Нам очень жаль о вашей потере.

Отъезжая, Бен продолжал смотреть в окно на мужчину и женщину.

- Нет, потрясающая схожесть!

Во время пути, Иеремия сообщил, что произошли некоторые изменения, жить они будут не в отеле, как подразумевалось, а в просторном милом домике в пригороде. «Это обусловлено сложившейся оперативной обстановкой. Зачем лишний раз объяснять прописные истины нашей работы!»

КНИГА «ПЕ»

Глава 1

Тяга бабочки вырваться из удушающего плена кокона на свободу вполне ощутима на собственной шкуре. Павел лежал в изогнутом, почти эмбриональном положении, облепленный липкой массой с наполнением песка, щебня, травинок и мелких веточек. Острое амбре перегнивших испражнений стоит поперёк горла плотной ароматической пробкой вкупе с остальными не выветрившимися запахами. Ух, как прочно тело спеленато, не пошевелить затёкшими плечами, шеей; руки прочно прижаты к бёдрам. Спасибо тварям мифологическим, оставили лицо без маски, можно свободно дышать. Павел скосил взгляд. Глубокое гнездо сплетено из тех же компонентов, входящих в его кокон: трава, щепки, песок. Круглые шары мнут бока. Не очень-то комфортно, но лучше чем обломки камней впиваются в ребра. Полное отсутствие желания витиевато и образно выказать своё отношение к происходящему. То поездка в Дамаск, то крушение лайнера, то сумасшедшие поклонники неведомого бога! Что ещё осталось в запасе у Судьбы, чем порадует несчастного странника после этого занятного происшествия? Путешествием в жерле вулкана? Или полётом на Луну решит удивить? Желание облегчить душу вместе с природными запросами организма заставляет мозг работать активнее. Тело точно окаменеет, если не двигаться. «Как там сейчас вас величать, Павел Апостолов, господин Сандлер, кажется? Так вот, господин Сандлер, пора действовать. Первое – нужно освободить тело и руки». Кинжал сохранился и был за поясом на спине: рукоятка, почувствовал только сейчас, упирается в крестец, а лезвие приятно щекочет нижний филей. Это уже не вызвало удивления. Тяжело, но можно, преодолевая вязкость и липкость спеленавшей массы, с превеликим сопротивлением удаётся просунуть кисть и зацепиться пальцами – о, как приятен этот миг! – за рукоять. Ну, хвала Юпитеру – надо же, учусь постепенно думать и говорить местными идиомами – половина дела сделана! Надо отдышаться. Спеленавшая масса податлива и сильно упруга, лишнее движение избыточная трата энергии. Раз-два… Раз-два… О чём приятном подумать, чтобы вырваться из мучительного плена реальности? Сейчас бы водочки откушать, как говаривали в старину, да закусить балычком стерляжьим, да икоркой красной на ржаной хлебушек намазанной! Мечтать не вредно, товарищ Апостол, как по этому поводу высказался бы сейчас Стригунок. От приятных мыслей закружилась голова, и остро захотелось кушать. Ажно желудок свело! Хватит мечтам предаваться, Апостол, действуй, пока птички-невелички – к этим чудовищным порождениям Аида это не относится! – не вернулись в гнёздышко! Мало-помалу, вертя кистью с зажатым кинжалом, удалось прорезать – храни меня, мой талисман! – небольшое отверстие и рука выпорхнула бабочкой. Какое блаженство, непередаваемое словами, хоть какой-то частью тела не ощущать тяжесть пут. Минутная пауза и дальше, действуем дальше! Активнее! Активнее! В принципе, когда часть тела лишена оков, процесс освобождения дело техники. С отвратительным чавканьем отдирались пласты липучки от кожи, а части одежды приходилось отрезать. В итоге, как беспризорник-оборванец с немытыми и не чёсаными волосами на Казанском вокзале во время смуты и безвластия Павел стоял посреди гнезда гарпий и осматривал представшую пред его взором панораму небольшого скалистого острова с вытянутым песочным пляжем в форме змеиного языка с чётким раздвоением-бухтой на конце. В бухточке, на отмели виднелся предмет, издали похожий на лодку. Впрочем, желание вполне могло выдаваться за действительное. Вместо лодки там мог находиться любой другой неопознанный плавающий объект. Например, ходовой мостик и боевая рубка субмарины дружественного государства или противоборствующей стороны, причалившей к неизвестному и таинственному острову с товарищеским визитом; неприятелю здесь делать нечего или, наоборот, широкий фронт работ: только и успевай дровишки в костёр подбрасывай.

- Кстати, а идея по поводу костра пришла как раз вовремя! – вслух рассуждал Павел, - только надо очистить площадку. – Он внимательно посмотрел на шары и присел. – Порази меня гром, это же яйца! Выходит, эти твари размножаются, как и все птички, не простым делением клеток. А сколько ходило разговоров о таинственной сущности гарпий, приличную библиотеку из написанных книг можно составить! – Павел попытался поднять одно, размером больше футбольного мяча, но не смог. – Тяжелы яички нашей птички.

Справившись с одним яйцом, он выбросил его из гнезда, и оно с тяжёлым стуком полетело к подножию горы к морскому прибою, взялся за другое и тут его внимание привлёк лучик света, кольнувший глаза. Павел наклонился и руками разворошил мусор. Среди накопившихся за годы травинок, сучков и камней он нашёл медальон с латинской литерой «F» на цепочке из потускневшего металла. Павел потер медальон и задумался. Будучи подростком, копался на чердаке у бабушки в старых чемоданах. С интересом рассматривал старые фотографии, листал вырезки из газет и журналов, перебирал с затаённым чувством радости цветные открытки. В одном чемодане среди вороха пахнущих ушедшим временем хорошо сохранившихся вещей обнаружил небольшую деревянную шкатулочку, простенькую, без украшений, перетянутую крест-накрест тёмно-синей атласной лентой. В груди что-то ёкнуло, будто он нарушил кем-то наложенный запрет и прикоснулся нечаянно к чьей-то тайне. Снизу, со двора доносились звонкие голоса мамы и бабушки, они перебирали вишни, готовили компоты и варенье на зиму. Эти голоса и голос, зазвучавший в унисон в голове ещё больше усилили эффект таинственности. Появившаяся дрожь в руках, тяжесть в ногах заставили положить шкатулку на место и присесть рядом на колченогий табурет, покрытый десятилетним слоем чердачной пыли. Учащённо забилось сердце, и закружилась голова. Тягучий протяжный звон появился в ушах и перед глазами появились радужные круги. Очень быстро Павел пришёл в себя. Развязал ленту. Открыл крышку. Внутри шкатулка и крышка выложены были тем же тёмно-синим атласом. Резко контрастирующим с материалом обивки оказался небольшой матерчатый мешочек. Витая нить стягивала его горловину. Павел развязал нить. Из мешочка на ладонь выпал круглый медальон из светлого металла со странной буквой: к параллельной палочке примыкали две помельче, одна вверху и вторая посередине. Холодный медальон словно ожёг кожу жарким пламенем. Павел вскрикнул и выронил его из руки. С загадочной находкой он бегом кинулся к маме и бабушке, мол, смотрите, что я нашёл среди вороха старых тряпок. Рассмотрев находку, женщины переменились в лице. «Я просила спрятать как можно надёжнее», - обратилась мама к бабушке. «Кто мог подумать, что он будет копаться в чемоданах», - оправдалась бабушка. «Это тайна?» - кажется, так он сформулировал вертевшийся на языке вопрос. Бабушкины слова потонули в бурном потоке времени; запомнилось, что мама пообещала рассказать происхождение этого предмета позже, когда он подрастёт, и многие вещи будут восприниматься легче. И вот он снова столкнулся с тайной, ответ на которую найти совсем не просто. Длины цепочки хватило надеть медальон на шею. И вовремя, к гнезду стремительно приближались гарпии, пронзительно крича и горящим взглядом пожирая человека. Опасность придала сил. Он смог выбросить из гнезда ещё пару яиц.

Подлетевшие гарпии кружились над гнездом, где с их, не родившимся потомством, расправлялся человек. Они кричали и, махая крыльями, старались ухватить его. Павел отбивался от гарпий крупной веткой и кинжалом. В какой-то момент, отражая очередную атаку, он поскользнулся и упал. Падая, черканул по камню минералом в основании рукоятки и от появившихся искр затлели высушенные солнцем ветки гнезда. Ветер раздул пламя, огненные язычки весело побежали по окружности гнезда, отрезая человеку путь к спасению. И кружившие вокруг гарпии создавали второй круг, препятствующий спасению.

Характерная боль раскалённым свинцом заплескалась в затылке.

Помощь пришла внезапно.

Длинный белый яркий луч разрезал пополам одну гарпию, затем вторую. Сквозь дым пожара Павел рассмотрел зависшие в паре сотен метров две блестящих в солнечных лучах сигары с длинными белыми гондолами внизу с иллюминаторами по периметру. Мысль, что это инопланетяне, отмелась жёсткой метлой разума. Он и в прежние времена слушал передачи и читал сообщения об НЛО с долей здорового скептицизма. Вторая появиться не успела. От ближайшего дирижабля в его направлении полетела густая белая струя…

- Как вас зовут? – после слабых пощёчин Павел пришёл в себя, открыл глаза и увидел стоящих перед ним трёх мужчин среднего роста, смуглолицых, в одинаковых просторных одеждах из белого материала; на головах двоих белые чалмы и у одного отсутствовала левая ноздря. На одном – ярко-алая, с украшением из жёлтого металла в виде восьми лучевой звезды с сине-зелёным огранённым камнем посередине.

Павел прокашлялся.

- Тяжело дышать, - произнёс он. – Боль в груди.

- Последствия вдыхания противопожарной аэрозоли, - сказал обладатель ярко-алой чалмы со странным восточным акцентом. – Кто вы, как попали на остров, вы подданный Римской империи?

- В какой последовательности отвечать?

- В любой, – ответил обладатель ярко-алой чалмы. – Начинайте!

- Затрудняюсь, с чего начать, - Павел осознанно тянул резину, он не был уверен, что кривая линия Судьбы не свела его снова с какими-нибудь сумасшедшими, поклоняющимися, допустим, белым дирижаблям.

- Начните, с чего знаете, - заговорил гнусаво тот, что без ноздри.

Павел решил сыграть наудачу и задать встречный вопрос, а вдруг прокатит.

- Ответьте мне, кто вы. Чтобы знать, с кем имею дело.

Кажется, прокатило.

Обладатель ярко-алой чалмы что-то тихо произнёс.

- Мы из княжества непризнанных султанидов, враждебного всем в этом мире. Мы ведём необъявленную войну с Римской империей.

- Успешно? – реплику Павла пропустили мимо ушей.

- Также с другими царствами и государствами. Ни с кем не поддерживаем дипломатических отношений, поэтому пленных не обмениваем, они работают на нас, пока не начнут докучать. Содержим арестантов в подземной тюрьме на острове.

- Можно поинтересоваться названием?

- Лишние знания, лишние скорби. Мы вас внимательно слушаем.

- А зачем вам тогда лишние знания обо мне, если свободы мне не видать при любом раскладе.

- Наши знания, наша забота, - отозвался обладатель ярко-алой чалмы и покрутил указательным пальцем, призывая пленника откровенничать.

Не видя в ближайшее время перспектив для побега, Павел решил отдать себя в руки Судьбы и поведал историю своих приключений в сжатой форме. Этого оказалось достаточно, так как слушали, как ему показалось, не очень внимательно. В конце разговора предложили выпить чашу вина, дабы утолить жажду.

Густой мрак слабо разгонял свет коптящей свечи. Густой дух немытых тел и других неприятных запахов затруднял дыхание.

- Здесь есть кто-нибудь? – сухой язык плохо слушался и Павел произнёс слова с большим трудом.

- Ты что ожидаешь услышать? – послышалось в ответ из темноты.

- Именно это, - признался Павел. – Я пассажир с потерпевшего крушения лайнера. Меня захватили…

- Не продолжай, - перебили его. – Нас всех захватили. Мы вольные моряки, иначе пираты. Живём своей интересной жизнью. А тут, как назло, в неё внесли коррективы. Сидим и ждём.

- Чего ждёте?

После минутной паузы в темноте появилось белое размытое пятно. Мужское лицо с длинными грязными волосами.

Остальные лица свободных моряков мало от него отличались.

- То же, что и ты.

- Бежать не пытались?

Послышался дружный смех.

- Мы-то нет. А вот ты попробуй, - посоветовали ему. – Авось, повезёт!

Павел тоже рассмеялся.

- А и попробую! Я – везучий!

Время в темноте тянется долго. Приходит охранник, молчаливый, как рыба. Даёт воду в кувшине и сухари, да огарки свечей. Попытки его разговорить натыкались на стену тупого недоумения: охранник, молча, выслушивал, мрачно смотря на него, и уходил, громко шаркая по каменному полу подошвами сапог. «Он глухой и немой», - говорили ему. «Всё он слышит и понимает, - отвечал Павел. – Нужно заинтересовать».

Попытаться сбежать просто необходимо, думал Павел, смотря в темноту до появления перед глазами надоевших однообразных разноцветных кругов, надо что-то придумать, но что. Ворочаясь, он почесал горло, камера кишела насекомыми, и пальцами задел медальон. Мозг заработал активнее. Медальон, первая ступенька к успеху операции. Рука непроизвольно потянулась к паху, вши там устроили пиршество. От паха рука переместилась на поясницу. Кинжал! Каким образом! Впрочем, удивляться некогда. План в общих чертах созрел, осталось доработать.

- У свободных моряков тяга к свободе деградировала совсем или осталась какая-то кроха? – обратился Павел в темноту.

- Есть идея? – заинтересованность ярким светом озарила мрак камеры.

Павел изложил; действуй, ответили ему, мы в деле.

Во время очередного посещения, Павел показал охраннику медальон.

- Смотри, он серебряный.

Грязная рука протянулась через решётку.

- Дай посмотреть! – прохрипел охранник.

- Я его отдам, – сказал Павел, - в обмен на вино. Хорошее. Ты же сможешь выполнить маленькую просьбу?

- Ага!

- Неси! И он твой!

Пару минут спустя раздались поспешные шаркающие шаги. Через решётку охранник протянул узкий высокий кувшин. Перед его лицом маячил на цепочке медальон, дразня своим блеском.

Павел выронил медальон из руки, резко схватил охранника за грудки, притянул к решётке и кинжалом несколько раз ударил его в сердце.

- Прошу, господа вольные моряки! – произнёс Павел, открывая ключами дверь. – Путь на свободу открыт.

- Ты ничего не сказал про кинжал, - сказал ему назвавшийся старшим вольный моряк.

Павел ответил:

- Ты не спрашивал.

Наверху была ночь.

Волны яростно плескались на каменистый берег, дробясь на мелкие брызги, больно били в сухие лица. После душной камеры, воздух был немыслимо свеж и необыкновенно вкусен!

В тайной шхере, среди нависших скал касалась на волнах шлюпка с мотором. К ней вольные моряки вышли известной им тропой, идущей по кромке скал. Павел не стал спрашивать, откуда она здесь взялась. Никто ему и не ответил бы. Специфика профессии у каждого своя.

В лодке ему объяснили, что за помощь в бегстве, высадят в шлюпке недалеко от оживлённых морских путей.

Удачи желать у них видно не принято было.

Глава 2

- Номер первый стрельбу окончил, - крикнул Мандибула, утирая выступивший пот, застилающий глаза, температура на улице зашкаливала за сорок по Цельсию, а тренер-инструктор Блум запретил снимать защитные латы, мотивируя, что настоящий воин должен с лёгкостью переносить любые неудобства.

- Номер второй стрельбу закончил, - выкрикнул Циклоп и посмотрел задорно на Мандибулу и моргнул: - Что, братец, не хорошо?

- Да уж, - только успел произнести Мандибула, как окрик тренера-инструктора, дескать, прекратить разговорчики до полного выполнения задания.

Мандибула ругнулся про себя и промолчал.

Справа о стрельбе отчитался Блас:

- Номер третий стрельбу закончил!

Гладий не торопился нажимать на курок. Время, отпущенное для поражения мишени, не истекло. Он медленно дышал, настраиваясь на одну волну с биением сердца.

- Номер четвёртый ждёт, когда мишень сама себя поразит пулями? – насмешливо поинтересовался Блум у Гладия. – Если в пылу сражения будешь мять свои колокольчики, номер четыре, то велика вероятность, что инициативу у твоей милашки после схватки перехватит кто-то другой и воспользуется её услугами.

- Мы сейчас говорим о выполнении задания или о том, что чья-то гипотетическая подруга пожалеет о потере милого дружка? – Гладия невозможно вывести из себя, он повернулся лицом к Блуму: - или тренер-инструктор имеет по этому поводу свои индивидуальные соображения?

Блум расчётливо, будто знал, ударил носком окованного в сталь ботинка Гладию по травмированному левому колену.

- Тебе, поросячий выкидыш, даю три секунды на выполнение задания! Или…

- Или – что? – превозмогая боль, спросил Гладий, перевернулся на живот и нажал на курок. Пули полетели к цели. Облако жёлтой пыли лучше камуфляжа спрятало мишени. Когда оно рассеялось, стенд с мишенью, укреплённый на деревянной штанге медленно упал.

- Это что такое? – Блум каждое слово цедил с плохо скрываемой злостью.

Гладий развернулся и сел, положил руки на колени, уперев автомат прикладом в землю.

- Лишил врага прекрасной возможности прохладным вечером изобретательно пообщаться с моей милой подругой, - сдерживая смех, произнёс Гладий. – и как я вижу, его колокольчики оказались ненамного прочнее моих. И пением и звоном.

Наблюдавшие за тренировкой эдитор Сагитта и логист Флавий с интересом наблюдали за зарождающейся потасовкой. Сагитта предлагал ставить деньги на гладиатора, логист убеждал, что в этой схватке победит опытный боец спецподразделения Блум. «Ты не в курсе, - деловито произнёс Флавий, - что во время зачистки в Карфагене он один справился с десятками противников, имея из оружия только нож». «Почему же не в курсе, - хмыкнул Сагитта, поскрипывая зубами. – Очень даже в курсе. Не нужно обладать большим мастерством, чтобы расправиться с десятками мирных жителей. Напомнить количество убитых женщин, детей и стариков, а, Флавий?» «Не стоит». «То-то же! – Сагитта снова хмыкнул и полез в карман: - Десять против Блума, Гладий ему вставит пенис в задницу!» «Нет-нет-нет, - запротестовал Флавий, - ты не отдаёшь себе отчёта, Сагитта, что Блум прирождённый убийца с вбитыми в мозг качествами выполнять работу, чтобы ему это ни стоило. Моё слово – сто за Блума». «Двести за Гладия! – подзадорил Сагитта, - и столько же после его победы на пьянку в ближайшем лупанаре». «У Саркиса?» «Да!»

Флавия зацепило не на шутку. «Тысяча за Блума!» Сагитта торжествовал: «По рукам!»

Блум понемногу свирепел.

- Ты, лисий помёт, плохо представляешь, в какую ввязываешься игру.

Циклоп уже принимал ставки, показывая растопыренными пальцами и сжатыми кулаками, за кого сколько ставить. К спору присоединился Мандибула, лишний сестерций ему никогда не мешал; Блас так же кивком головы принял условия Циклопа; ставки выразили поставить и другие гладиаторы, до этого с интересом следившие за развитием ситуации. Циклоп только и успевал сжимать и разжимать пальцы и большими пальцами обеих рук показывать, что ставки ещё принимаются.

Гладий продолжил лежать на спине, облокотившись на локти.

- Оч-чень даже таки прекрасно представляю, - язвительные нотки Гладия разжигали внутри тренера-инструктора всё сильнее и сильнее огонь. – Хочешь, поспорим? Если не жаль лишнего динария или парочки-тройки сестерциев.

Блум сжал кулаки, бицепсы напряглись, глаза вспыхнули злобой.

- Ну, смотри, солдатик, зарвавшимся новичкам я привык рвать ректум и слушать их жалобные крики!

Гладий состроил смешливую рожицу.

- Ты не поверишь, как мы с тобой в этом одинаковы! Просто близнецы-братья! – бросил новую словесную кость противнику Гладий. – Ведь я тоже поверженного наглого врага потчую своим стержнем, вкладывая его между аппетитных волосатых накачанных булочек, оросив оливковым маслом дорогу для лёгкого скольжения!

Блум яростно сверкнул глазами.

- От меня ты такой милости не дождёшься! – и двинулся огромной горой мышц на лежащего Гладия. – Порву на части!..

Многие товарищи гладиатора подозревали, что он умеет много, просто ему не предоставлялось возможности продемонстрировать своё умение. А тут такой подарок Рока! Никто толком ничего не понял; увидели, что Гладий сделал два движения ногами, мелькнули ступни, и тренер-инструктор со страшным криком упал на спину. Гладий не переменил положения, лишь сплюнул в сторону Блума и усмехнулся, смотря на товарищей, нет, вы только посмотрите, говорил его насмешливый взор, собрался мне вставить, а сам на ногах устоять не в состоянии.

Несколько секунд спустя Блум снова стоял на ногах.

- Встань! – приказал он Гладию. – Настоящий воин не бьёт лежащего врага.

Гладий нехотя встал.

- Неужели не бьёшь? – не поверил он. – А я вот знаю многих воинов, которые не только бить не умеют, но и меч в руках не держали.

Сагитта толкнул логиста в бок, мол, что на это скажешь. Флавий скривился и ответил, что ещё не вечер и по одному падению не судят об исходе всего поединка. «Увеличиваю ставку до пятисот, - Сагитта выложил монеты на стол. – И столько же не пожалею на проституток у Саркиса. На самых лучших проституток!» Флавий раздумывал не долго. Его руки потянулись к кошельку, и он выложил на стол рядом со стопкой монет Сагитты свои сестерции. «Если Блум посадит на свой кол Гладия, ты месяц будешь поить меня дорогим вином и дарить щедрые подарки!» «Добавлю одно условие: Гладий прилюдно напоит водой твоего Блума со своего побега, и ты месяц будешь…» «Согласен!» - не вытерпел Флавий.

На площадке начинали разворачиваться интересные события.

Два опытных бойца, наторевших в драках и боях ринулись навстречу друг другу. Со страшной силой столкнулись они и разлетелись в стороны. Мгновение спустя каждый снова был на ногах и готовился к рукопашной схватке. Блум держал в каждой руке по стальному пруту полтора локтя длиной каждый. Гладий ограничился длинной цепью с грузилом на конце. Один, крутя прутьями, блестевшими кругами на солнце, приближался к своему противнику, раскачивающему маятником своё оружие.

- Да падёт на твою голову возмездие! – обрушил Блум удары на гладиатора.

Гладий был не мастак по части восторженных высказываний; он сделал шаг вперёд и выпустил грузило в область паха Блума. Тот отбил его с лёгкостью и перед лицом гладиатора засверкали два стальных круга. Парирование ударами, не приносящими повреждений, продолжалось несколько минут.

- Может пора закончить ритуальный танец жриц-сатурнилиек и показать, кто на что способен! – крикнул Гладий.

- Мне и самому чертовски надоела эта прелюдия, - ответил Блум. – Бьёмся до смерти!

- О-хо-хо! – громко крикнул Гладий. – Конечно. До первой крови дерутся сопляки в подворотне!

И тут началось настоящее представление.

Нельзя с уверенностью сказать, позволяли ли оба противника бить себя, намеренно пропуская удары, или это был тактический ход с каждой стороны. Но Блум припадал на левую ногу и старался парировать удары стального грузила, внимательно следя за его полётом. И Гладий подёргивал левым плечом, из распоротой кожи струилась кровь. Однако эти мелочи только раззадоривали бойцов. В ход пошли подвохи и уловки. Блум подскакивал над землёй, подгибая колени и одновременно опуская стальные прутья на Гладия. Гладий перекатывался клубком вперёд, и один раз ему удалось прокатиться между ног противника и ощутимо вдавить кулак ему в промежность. Но так как обзору мешало солнце, он в тот же миг получил стальным прутом по хребту. Два крика слились в один. Блум схватившись за пах, присел на корточки, выгнув спину назад и запрокинув голову. Гладий старался подняться, но причинённая боль позволяла лишь вертеться на спине.

Не один раз инициатива переходила из рук в руки. И вместе с нею менялся расклад ставок. То азартные зрители ставили на Блума, наблюдая воочию его боевое мастерство; то пальма первенства и симпатий переходила к Гладию, когда он хорошенько прикладывал цепью Блума.

Сагитта не менял своего решения в отличие от Флавия. Его настроение менялось в худшую сторону. Когда любимец проигрывал, или улучшалось, если он брал верх. Сагитта понемногу прибавлял монет на столе. Флавий не отставал, только каждый приговаривал, что зря эдитор ставит на гладиатора.

Блум сплюнул кровь из разбитого рта и проговорил, с трудом произнося слова:

- Знаешь, почему я до сих пор жив? Потому что меня с детства поили молоком буйволиц!

Гладий тоже еле держался на ногах, тренер-инструктор, чего таить, оказался отличным противником.

- Ну, так и я не ослицей рождён.

Блум усмехнулся окровавленным ртом.

- Чувство юмора тебе не поможет.

Гладий парировал в ответ.

- Боюсь, тебе придётся к нему привыкнуть.

- Хватит трепаться, - проговорил Блум. – Победитель должен быть один. И им буду я!

Гладий изобразил подобие поклона.

- Если его величество не возражает, я тоже претендую на лавровый венок!

Второе дыхание или третье, или вкупе все последующие открылись у каждого бойца, известно одному Юпитеру, но драка возобновилась.

К кому в тот день благоволила Фортуна, но чаша Немезиды качнулась в сторону Гладия. Он улучил момент, и раскрученная цепь обвилась вокруг шеи Блума. Гладий сильным рывком дёрнул к себе цепь. Блум потерял равновесие и упал лицом в землю.

Гладий присел возле головы Блума и потрепал того по окровавленным волосам.

- Бедная птичка, - с жалостью сказал он. – Не тот орёл, кто высоко летает.

Блум захрипел, изо рта пошла кровь.

- Потерпи, - продолжил Гладий. – День в самом разгаре. Мне много чего нужно сказать. Ты меня слушаешь?

Блум кивнул головой.

- Вот и ладненько. Раз уж для тебя сегодня таким вот узором сложились звёзды, слушай: передо мной возникла дилемма, сделать с тобой обещанное или раскрепостить воображение и поддаться спонтанному чувству человеколюбия.

Сагитта хлопнул логиста по колену и сгрёб деньги в карман. «Чья взяла?!» Флавий натянуто улыбнулся. «Твоя, чья же ещё! Дождёмся, когда он будет поить Блума?» «Не сегодня. Да и Гладий не из тех мужчин».

Блум что-то пробурчал.

Гладий низко наклонился.

- Извини, не расслышал, - сказал он. – Да это уже и не важно. Запомни на будущее: underrated periculosum adversarius Leon¹.

Глава 3

Просторный милый домик в пригороде – каменное строение с мансардой с окнами в сад.

Кондитерская аналогия возникала у каждого, кто смотрел на этот домик. Его так и хотелось сравнить с пряничным изделием. Средней величины с чистыми стёклами оконца, расписные ставенки, лепные наличники, выложенное из дикого камня крыльцо в три ступени с балясинами и перилами из гранита, миниатюрный навес могущий защитить не от дождя, с от вечернего солнца. Деревянное полотно двери из толстых плах, скреплённых тремя стальными поперечными полосами с заклёпками и массивным кольцом в проушине вместо ручки и звонка; казалось. Начни им стучать, разбудишь всю округу в радиусе нескольких миль. Левый и правый углы фасада облеплены живой декорацией дикого винограда и вьюнка. И не разобрать с первого взгляда, то ли растительность захватила дом, увив его зелёной подвижной пеной, то ли из-под терракотовой черепичной кровли свесились вниз длинные стебли и заполонили сад.

Два старых паслёна со скрученными ветвями, как пальцы у больного ревматизмом, растут в окружении алых и белых роз, высаженных в маленькие правильные круглые и продолговатые клумбы с побеленным мелом бордюром.

Парадность и красота домика создавали ложное впечатление попадания в сказку, из действия которой выдернули в жестокий взрослый мир рано повзрослевших детей.

Такое или почти такое чувство испытали Мати и Бен, каждый с точки зрения индивидуального воспитания. Но в одном сошлись их, не высказанные мнения, что жить лучше в этом домике, чем в респектабельной и дорогой гостинице с кучей притворно-любезного вышколено-дрессированного персонала.

1 недооценённый противник опаснее льва (лат).

По усыпанным песком и битым кирпичом дорожкам хотелось не идти, а лететь над ними, к сожалению, люди не птицы, крыльев им не дано.

Интерьер домика гармонировал с экстерьером.

Сразу от входа небольшое фойе со свисающей с потолка люстрой на десять рожков. Налево гардероб; направо дверь на кухню. Из фойе через двустворчатую стеклянную дверь попадаешь в уютную гостиную с камином, в нём не смотря на лето, весело потрескивали дрова, и язычки пламени сиренево-алого цвета бодро скакали по маленьким расщепленным поленьям.

В мансарду, где располагались три небольшие спальни, вели деревянные лестницы с перилами с двух сторон гостиной, они потемнели от времени, узнать истинный первоначальный цвет оказалось невозможным, и слои лака надёжно хранили секрет мастера.

Иеремия, он же Антоний Тинто войдя последним в фойе, сказал, что вот в таком вот скромном месте Мати и Бену придётся жить.

- Не «Империал», конечно, - заключил он, - но крайне мала вероятность, что кто-то приложит ухо к стене и узнаёт ваши предпочтения в молоденьких девицах и вине.

Заметив смущение Мати, Иеремия весело хохотнул.

- Господа, пусть вас не смущает мой простой сельский юмор. В отличие от вас меня не воспитывали в саду образованные воспитательницы. Улицы городов империи были моими школьными классами, - Иеремия сложил руки на груди и потупился со скромным видом. – А воры и проститутки моими лучшими учителями.

В какой-то мере Иеремия откровенничал, но в большей части нагло врал или фантазировал, тут уж кому что любо.

Мати и Бен принялись доказывать с пылом, свойственным юности, что он неправильно истолковал их скромное молчание, но Иеремия указал на дверь в гостиную.

- Обедать будем там. На втором этаже расположены спальни. К сожалению, душ и туалет находятся внизу налево от кухни.

- Это же неудобно! – возмутился Мати.

Иеремия покивал головой.

- Согласен, полностью, - с некоторым сожалением произнёс он и добавил: - В прежние года, имею в виду, десятилетия назад, ночные горшки вливались под деревья в саду. Таковы были непритязательные правила гигиены.

После обеда Иеремия сообщил, что встреча с начальником тайной канцелярии господином Брютом назначена на завтра. Остаток дня предложил провести весело, при этом озорно мигнул глазом и указал на толстый телефонный справочник на полке рядом с настенным аппаратом.

- Страница двести два. Самые лучшие девушки в этом лупанаре, доставят и увезут обратно. И полноте краснеть, как девственницы в брачную ночь!

Проводив Иеремию, друзья решили обследовать территорию и заодно обговорить детали завтрашней встречи. Лемке ничего конкретного не сообщил перед вылетом, сказал, инструкции получат не месте.

Сидя на лавочке в тени паслёна, Мати рассуждал так:

- Не пойму, в чём заключается наша задача, зачем мы прибыли сюда. Здесь своих служащих мало!

- Выходит, мало, - слушавший друга вполуха, сказал Бен.

Мати рассердился.

- Хватит летать в облаках! Вступай в дискуссию.

Вечер подкрался незаметно.

Красное золото заката украсило верхушки деревьев и налило в бокалы окон красное вино. Друзья сидели в гостиной перед камином, тянули из бокалов «Имперское Красное». Вяло перебрасывались словами, читая рассеянно старые журналы. За этим занятием их застал Иеремия, внезапным появлением немало вспугнув гостей с жарких берегов.

- Как вы вошли? – подскочил в кресле Мати. – Мы не слышали скрипа петель.

Испуг во взоре Бена прошёл, его также интересовало тайное появление куратора.

- Всё очень просто, - рассмеялся Иеремия. Довольный произведённым эффектом внезапности. – Дом построен в старые времена, когда все буквально были помешаны на заговорах и мятежах. Естественно, при такой активной жизненной позиции недолго было либо с венком на голове быть, либо в кустах валяться. Предприимчивые бывшие хозяева позаботились о безопасности семейства и при постройке дома учли некоторые особенности местности. Внизу, - Иеремия указал указательным пальцем в пол, - находится разветвлённая сеть катакомб. В них ведут несколько умело скрытых ходов из дома. Не зная, где они и механизм открытия дверей, можно никогда в ходы не попасть.

- Теперь понимаю, почему вы нас поселили здесь, - первым пришёл в себя Бен. – Какие ещё приятные сюрпризы нас ждут?

Иеремия подошёл к камину, налил вина в бокал и залпом выпил. Скривился и сообщил, что от сухих вин у него изжога как от ласк дряхлой немощной старухи и что он предпочитает сладкие вина и молоденьких дев. Попутно сказал с сожалением, глядя на друзей, мол, зря не воспользовались его советом, чем очень оскорбили хозяина лупанара.

- Какого хозяина? – удивился Мати.

Иеремия подошёл к стене и постучал по деревянной панели, единственной в этом ряду с глубокой царапиной, плохо скрытой при ремонте. Панель отошла в сторону, и в комнату пролез, проход узкий, боком невероятно тучный мужчина в летнем костюме с большими карими глазами на смуглом лице. Выйдя, он осмотрелся и кивком поздоровался с Мати и Беном.

- Позвольте представить, Саркис Аварий, хозяин самых респектабельных публичных домов в Риме и, не побоюсь этого слова, в империи!

Саркис повторно наклонил голову.

- Он немой? – спросил Мати, – почему не говорит?

Иеремия развёл руки.

- Поставьте себя на его место. Вам предлагают самое лучшее, что есть у человека, вы игнорируете предложение и какого отношения хотите взамен? Чтобы перед вами ораторствовали и кидались пылкими объяснениями в любви?

- Мы не знали… - начал Бен.

Мати подхватил:

- Да-да-да! мы не знали. Тогда…

Саркис, наконец, открыл уста и изрёк:

- Что тогда? Бросились бы вприпрыжку в ближайший лупанар, швыряться деньгами и …

Иеремия резко прервал спор.

- Довольно! Собрались не шлюх обсуждать!

Приказав сесть, Иеремия сам остался стоять. И доходчиво объяснил друзьям складывающуюся обстановку прибывшим господам Нойману и Шпейеру, так он представил их Саркису Аварию. «В империи назревает очередной правительственный переворот. Этим никого не удивишь, история кишит примерами, как отстойная яма червями, поэтому у большинства граждан позиция пассивная. Сегодня один, завтра – другой, подумаешь, невидаль! Лишь бы вино рекой лилось, и не прекращались зрелища. Заговор против императора Диокла почти созрел, и есть подозрения, что начальник тайной канцелярии принимает самое активное участие в этом предприятии. Хотя сам император считает его лучшим другом. В путину заговора втянуты все слои общества, явно или скрытно. В каждом министерстве и ведомстве создана оперативная группа. Пока по непроверенным сведениям, о заговоре и своих действиях они ознакомлены весьма поверхностно. Нет гарантии, что в этот момент они читают подробные инструкции. Военные и полицейские чины все ввязли в этом непроходимом болоте. Кому-то кажется, что его обделили при распределении должностей и чинов. Кто-то считает занимаемый пост не соответствующим его уму и так далее. В общей массе все недовольны проектами реформ, которыми бредит Диокл. Денежная и экономическая. Военная, он хочет, чтобы в армии служили на некоторых должностях женщины, финансисты или интенданты, оставив для мужчин более серьёзные военные профессии. И главное, как считает большинство, их мнение полностью игнорирует император, он покушается на святое, на чём держится Великая Римская Империя – рабство. Он бредит прогрессивной идеей отмены рабства. Многое можно ему простить, считают рабовладельцы, а среди них есть и сенаторы, промышленники и аграрии, некоторые чудачества сами забудутся, есть такое свойство у императора быстро переключаться с одного на другое, но отмена рабства – крест на его жизни. Наша задача предотвратить заговор. С этой целью ехал сюда ваш товарищ. Для этого прибыли и вы. На завтрашней встрече ведите себя, будто не в курсе происходящего. Слушайте и запоминайте. Пыль в глаза можно пустить и там, где чисто выметен пол. Связь со мной будете держать через господина Саркиса, заглядывайте часто в его лупанар, это не вызовет осуждений. Все мужчины, тайком или открыто посещают увеселительные заведения. Я заостряю своё внимание на выполнении своей части задания».

КНИГА «ЦАДИ»

Глава 1

Круизный лайнер от пристани отчалил. Провожающие остались на берегу. Крики чаек, белым снегом окружившие судно, сопровождали его, пока оно не скрылось с глаз самого зоркого наблюдателя в порту.

Ещё в порту Павел удивился названию лайнера «Линия горизонта» и подумал, что на конкурсе за самое крикливое название автор слов получил бы высший балл, также ветвь дёрна как приз зрительских симпатий и ещё первые места во многих чудаковатых номинациях. Судя по сообщению в информационном бюллетене, лайнер успешно бороздит воды Средиземного моря. Выходит не всегда на проверку оказывается аксиома, что как корабль назовёшь, так оно и пойдёт.

Чем занять три дня круизного плавания Павел знал. Но после обеда разморило, и приключения последних дней сказались на организме. Усталость взяла своё, послеобеденный сон прекрасное время отдохнуть и заняться анализом событий.

Вольные моряки не подвели. С помощью своих собратьев они помогли ему сесть на рыбацкую шхуну и дали в дорогу кожаный маленький мешочек, объёмом с кулак, прилично оттягивавший руку. «Что это?» - поинтересовался Павел у старшего команды моряков, с которыми совершил побег из тюрьмы султанидов, так и не назвавшего своего имени, отговорившись, что все они называют друг друга брат и должность старшого выборная. «Раскрой, - посоветовал старший, - и узнаешь». И хитро прищурив глаза, посмотрел на Павла. Раскрыть дело не долгое. Узелок на тесёмке поддался быстро. Из мешочка на ладонь высыпались гранёные алмазы. Преломляя солнечные лучи, они загорелись диковинным завораживающим светом, ослепляя глаза. Предупредив вопрос Павла, старший сказал, что это плата за освобождение. Павел прямо спросил, не велика ли она, на что старший упрямо повторил, что большой платы за жизнь не бывает. Благодарность маленькая от жён и детей вольных моряков, которые выплакали все глаза, ожидая мужей и братьев из морского похода. Когда Павел перебирался из шлюпки в рыбацкую шхуну, старший похлопав его по плечу, сказал, где без лишних вопрос о происхождении камешков могут их перевести в любую валюту империи и мира. И дал ему медную монету с отверстием. «Надень на тесёмку с медальоном, – посоветовал старший вольных моряков, - больше возможность сохранить в целости». Из каких побуждений действовал Павел, он не мог и сейчас себе объяснить, он вынул кинжал, два раза спасший ему жизнь и протянул старшему. Крепкий пожилой мужчина взял в руки кинжал, подержал и вернул обратно. «Именное оружие должно быть в руках хозяина!»

По данному адресу старшим свободных моряков Павла провели узкими улочками к ювелиру, занимавшимся тайным оборотом драгоценностей и камней. На стук в дверь появилась подслеповатая старуха с крупной серьгой в левой ноздре и что-то спросила на гортанном языке приведшего Павла сопровождавшего. Тот ответил на таком же, что в силу специфики профессии Павел определил как артельный сленг. Старуха вернулась в дом, снова вышла с лампой в руке и осветила Павла. Осмотрела и знаком указала ему следовать за нею; а сопровождавшему махнула рукой, и он исчез в лабиринте грязных улочек, растаяв как туман под утренним солнцем.

В темноте снаружи показавшийся небольшим домишко, внутри оказался дворцом с переплетением коридоров и маленькими комнатками, напоминавшими скорее клетушки для мелких домашних животных и птицы. Кроме лампы в руке старухи другое освещение отсутствовало, то ли из экономии, то ли по более простой причине – его вообще не было. За время пребывания в новом мире Павел привык к тому, что в нём гармонично переплетаются и уживаются многие разно векторно направленные течения событий. Ирреальность уже не шокировала своею необычностью, а стала даже до слёз родной и милой. И мифологические гарпии вполне объяснимо вписывались в мир, где есть продвинутая аппаратура связи и старинная денежная система расчётов, дирижабли, самолёты и совремённые круизные лайнеры.

Блуждая в тёмном лабиринте, дом спроектированном как раз для дезинформации и дезориентации случайного или новенького посетителя, старуха, хранившая молчание, будто набрала в рот воды, вдруг разговорилась совершенно другим, напевным голосом, не тем, каким в жёсткой приказной манере беседовала с приведшим его рыбаком. «Вот здесь, господин, - пропела ласково она, предупреждая, - низкая притолока и высокий порожек». Дальше чудеса росли снежным комом, коридор расширился, стало светлее, хотя источники света так и не обнаружились, появились деревянные двери с резьбой: незатейливый орнамент из птичек, виноградных лоз и длинных побегов неизвестного растения.

За очередной дверью, за богато украшенным резьбой и разукрашенным яркими красками деревянным полотнищем открылся поистине райский сад: стены большого помещения задрапированы блестящей тканью; с настенных медных бра и изогнутых торшеров, освещающих помещение ровным электрическим ярким светом, свисают зеленые побеги растений с распустившимися цветами; пол застелен ковром в толщине ворса сразу по щиколотки утонули ступни; у стен стоят низкие диванчики с подушками; прямо напротив входа в комнату – огромный канцелярский стол, за которым чинно восседал в глубоком кресле одного возраста со старухой седой мужчина. Он увлечённо читал толстую газету, листая страницы, смачно плевал на толстые пальцы и не обратил внимания на вошедших, пока старуха стуком молоточка не двери не заявила о приходе. Мужчина оторвался от газеты. Поднял на старуху и Павла глаза и взглядом пригласил войти. Разводить политесы как-то не хотелось, было одно желание быстро обменять алмазы на деньги и отправиться на поиски гостиницы. Поэтому Павел аккуратно положил на стол кожаный мешочек и стал ожидать реакции хозяина помещения. Тот указательным пальцем потрогал мешочек на плотность и снова выразительно посмотрел на Павла. «И что?» - с характерным акцентом одессита-еврея произнёс он. Павел спохватился, ах, да, вынул из-за пазухи тесёмку, снял медную монету, протянул мужчине. Он её взял в руки и замер, выпученные глаза со страхом смотрели на ладонь. Павел заинтересовался, почему непримечательная монетка, распространённый способ распознавания «свой-чужой» произвела на мужчину такое впечатление. По ошибке Павел снял медальон. Вот он-то и ввёл хозяина помещения в состояние краткой каталепсии. Засуетившись, ювелир, начал бесконечно длинно и быстро говорить, часто вставляя в речь незнакомые гортанные или певучие слова, и интонация менялась соответственно с произносимым новым словом. Он лишь поинтересовался, все камни хочет Павел обменять или несколько оставить, так как сумма, вырученная за них, будет очень велика. Павел подумал и ответил, две трети пусть останутся в природном качестве, а на обмен оставшуюся часть.

Дрёма морским прибоем то накатывала на берег сознания, и тогда он погружался в тревожно-сонное забытьё, то отливала, и сквозь туманные грёзы проскальзывали вполне осознанные мысли, звучавшие про себя и вслух. «Как там ребята сейчас? – расходились кругами слова, - как поживает Миша Васюков, получил лейтенанта или всё ещё в младших? Ведут ли свой непрекращающийся спор судмедэксперт Кеша Гуревич и Костя Сусликов? Вышел ли в отставку как мечтал сержант Николай Милосердин, отдавший милиции всю свою сознательную жизнь?»

Внезапно через открытый иллюминатор влетели вместе с ветром слова беседующих пассажиров.

- Как долго плыть на этом корыте? – неуважительно отозвался о лайнере первый.

- В корыте твоя мама бельё полощет, - в голосе второго послышались угрожающие нотки, - а наш лайнер не плывёт. Он идёт, арба сухопутная! – говоривший был матросом.

- И сколько нам идти? – поправился первый.

- Медленным ходом чапать дней шесть. Впереди заходы в порты по курсу следования. Экскурсии по музеям, посещение восточного базара в Стамбуле. Развлечений хоть отбавляй.

- В казино, что ли, сходить, развеяться? – предположил первый.

- Сходи, - ответил матрос. – Мне нельзя. Я на работе.

«А ведь это отличная идея, - подумал расслабленно Павел, продолжая плескаться в светлых водах грёз и видений. – Немного позже».

Сознание, привыкшее моментально реагировать на поступающие сигналы, работало в авральном режиме. Судно сна снялось с якоря сновидений. Освежающий душ, лёгкий костюм, пару капель одеколона на бритое лицо; возле двери Павел остановился; «Нужно дать знать Лемке, - подумал он. – Найти радиорубку и за камешек радист согласится уступить место радиолюбителю. Хочется верить, всё будет именно так».

Ознакомившись со схемой лайнера, Павел направился радиорубку. Там представился радиолюбителем, изложил на скорую руку состряпанную версию, что договорился с другом, будет раз день давать о себе знать. Молодой паренёк неуверенно, с растяжкой ответил, что он всё понимает, но никак не может нарушить инструкции, запрещающие посторонним пользоваться судовым имуществом, а радиорубка это не просто место и так далее. Даже предложенный камешек не возымел должного пиетета перед драгоценностью. «Зачем мне ваша стекляшка? – спросил радист, - что я с ней делать буду?» «Это бриллиант», - сказал Павел. И эти слова оставили радиста индифферентным. «Тогда вы сами отправьте по указанному позывному одно лишь слово, - Павел решил идти по течению, коли против не получилось. – Я вам заплачу». Радист согласился, опустил в ящик стола три сестерция и отправил слово «башмак», поинтересовавшись, не имеет ли позывной военного назначения, а то, как бы, не пришлось отвечать перед капитаном. Ещё три сестерция окончательно успокоили совесть чересчур бдительного радиста.

***

В кабинет Лемке постучались. Вошедший курьер положил на стол зашифрованную радиограмму. Одно слово заставило учащённо биться сердце старого служаки. «Выходит, Сандлер выжил, - мысленно аплодировал Лемке. – Надо дать знать Антонию Тинто. Пусть обрадует Ноймана и Шпейера».

***

В казино народу было больше, чем могло вместить помещение.

Желающих добровольно расстаться с кровно заработанными денежками как всегда находится очень много. И все без исключения заражены вирусом стяжательства, думая, что знают некий код, который поможет обогатиться за счёт заведения. Первые выигрыши, сданные посетителям обученными своему делу крупье и банкомётами, только разжигали аппетит, а вкупе с бесплатно предлагаемыми спиртными напитками лишь убеждали в собственной природной везучести. Радостные крики и восклицания доносились от рулетки и карточных столов. Возле автоматов выстроились длинные очереди. От советчиков, в какой последовательности бросать жетоны в монетоприёмник, не отбиться. Каждый делится секретом, полученным от одного крупье, некогда работавшего в крупном казино.

Павел попытал счастья у карточного стола, где слил некрупную сумму. Затем переместился к рулетке. Здесь тоже оставил десяток жетонов. Так гуляя по залу от одного столика к другому, он заметил опытным взглядом орудующих молодых людей, незаметно отбирающих у подвыпивших господ пассажиров жетоны. Они либо предлагали препроводить счастливчика к кассе или к бару, где баловень судьбы предлагал разделить с ним его удачу. Также заметил Павел, что охранники наблюдают за мошенниками, перемаргиваются с некоторыми и кивают многозначительно головами. Всё, как везде, вор вора кроет, рука руку моет.

Решив поначалу не вмешиваться, довольно на его душу приключений, он переменил мнение, почувствовав, что в его карман, куда он опустил оставшиеся жетоны, скользнула чужая рука.

Привычным захватом, Павел крепко сжал кисть, слегка вывернул и прошептал, чтобы молодчик не пытался предпринимать никаких действий, а шёл за ним к выходу. «Простите, господин хороший, - залепетал мошенник. – Ошибся. С кем не бывает. Сразу не срисовал полицейского». Павел обернулся, продолжая стискивать руку, и наткнулся на наглый взгляд совершенно не испуганного мошенника, молодого человека лет двадцати пяти в просторном хлопковом костюме. К ним спешил сотрудник охраны, с которым перебрасывался взглядом мошенник.

- В чём дело, господа? – стандартно поинтересовался он, не сводя с Павла напряжённого взгляда. – А, это ты, Джованни!

- Вы сотрудник охраны? – решил уточнить Павел, зная ответ.

- Да.

- Этот молодой человек пытался выкрасть из моего кармана игровые жетоны.

- Это недоразумение, - начал оправдываться Джованни. – Я издалека принял этого мужчину за своего знакомого и решил разыграть. - Сказал и обескураживающе улыбнулся и пожал плечами.

Охранник напряжённо улыбнулся.

- Видите, произошла ошибка. Сеньор всего лишь обознался и приносит свои искренние извинения.

Павел в правила игры был посвящён с курсантских пор и поэтому не стал настаивать позвать начальника охраны. Ослабил сжатие и отпустил руку карманника.

- Я могу компенсировать недоразумение, - наглея на глазах, произнёс Джованни. – И предложить вам, сеньор, выпить в баре. В знак дружбы и примирения.

Павел откланялся и оставил двух соучастников преступления наедине.

- Запомнил его? – спросил Джованни.

- Да.

- Выясни каюту. Вечерком он наверняка расслабится, выпьет в баре. Подскажи Ричи-Шустрому, чтобы налил ему правильной граппы. А после полуночи навестим этого глазастого борца за справедливость.

Ближе к полуночи, сидя в баре на второй палубе, там же где находится казино, Павел краешком глаза уловил очень пристальный взгляд, который, нет-нет, да и бросит на него бармен. На бейдже прочёл имя – Ричи. Пульсирующая боль в затылке напомнила, что нужно быть начеку. Улыбнувшись бармену, Павел кивнул ему и кивком пригласил подойти.

- Чего изволите? – расплылся в улыбке бармен.

- Выпить.

- Что именно?

- Пожалуй, начну с пива.

- Будет исполнено!

- И ещё…

- Да?

Павел улыбнулся.

- Если не затруднит, бутылку откройте при мне.

Тень замешательства на лице Ричи не ускользнула от Павла.

Он послушно исполнил просьбу посетителя, поставил стакан и открыл бутылку под взглядом Павла.

Павел отодвинул стакан.

- Люблю пить из бутылки. Так вкуснее. Согласны, Ричи?

Бармен следил за действиями посетителя и пропустил его слова.

- А? что? конечно, из бутылки вкуснее, - невпопад ответил рассеянно Ричи. – Мой старик тоже любит пить из бутылки всё, что горит.

- Даже бензин?

- Почему бензин? – переспросил Ричи бармен.

- Он тоже горит, - ответил Павел и приложился к горлышку. В голове начинала складываться картинка. Конечно, не стоило всуе надеяться, что ему простят выходку в казино. Попытаются отомстить. Теперь ясно, как, сыпанёт в стакан или в бутылку Ричи незаметно сыпанёт снотворное или такая бутылка всегда наготове, и передаст сонное тело по эстафете. А дружки уже позаботятся, чтобы подвыпивший друг, именно так они объяснят его, Павла, поведение, благополучно дошёл до каюты. Если утром его в каюте не обнаружат, выпал пьяный за борт – сделают вывод. Море шутить с выпивкой не любит.

Следовательно, кто предупреждён, тот вооружён. И пересел ближе в парочке прилично выпивших пассажиров, двух мужчин, алеманов, Дитриха и Тео, увлечённо спорящих о достоинствах крепких напитков. На вопрос Павла, позволят ли ему присоединиться к их занимательной беседе, оба в унисон ответили, что, да, конечно же; одна голова хорошо, а три – лучше. Вскользь взглянув на бармена, он перехватил его взгляд, направленный через панорамное окно на палубу. Среди прогуливающихся пассажиров двое стояли возле окна и смотрели внутрь, уже знакомый Джованни и неизвестный; ждали, когда жертва заглотнёт крючок. Боль в затылке усилилась, и приятно засосало под ложечкой; мышцы заныли в томительной тоске размяться. Всегда приятно ломать чужие правила игры.

- Человек! – крикнул чисто по-русски Павел, подзывая бармена. К нему повернулся напарник Ричи. – Нет, не ты, твой товарищ, Ричи, пусть он нам нальёт выпить.

- Это могу сделать и я, - возразил бармен.

- Не можешь, - ответил Павел.

- Почему? – спросил бармен.

- Да, почему? – спросили собутыльники Павла Дитрих и Тео.

- А из рук вон того бармена, как его, Ричи, граппа вкуснее и лучше пьётся! – хихикнул Павел. Ричи похлопал товарища по плечу и что-то сказал на ухо.

Изображать пьяного после выпитого литра граппы не сложно. Достаточно водить по сторонам, осоловевшим взглядом. Спрашивать постоянно либо у Дитриха или Тео, мол, ты меня любишь? И горланить вместе с ними песни с места, стараясь перекричать певца в караоке.

Когда Павел сказал, что пора уже и спать, Дитрих и Тео сразу же как-то очень дисциплинированно согласились.

Ричи предложил выпить ещё по стаканчику, чтобы крепче спалось. Троица согласилась.

Павел заметил, что в стаканы Дитриха и Тео бармен налил напиток из одной бутылки, где жидкость была интенсивного светло-соломенного цвета, а ему плеснул из другой, где напиток был немного темнее. Расчёт прост, пьяный разницы не заметит и выпьет. Но нельзя думать, что ты умнее всех.

Когда бармен поставил перед каждым по стаканчику с граппой, Павел отвлёк его вопросом, показать во-он ту симпатичную бутылочку с вином, её он возьмёт с собой в каюту.

Пока Ричи отвернулся на мгновение, Павел опытным жестом напёрсточника поменял свой стаканчик с граппой со стаканчиком Дитриха. Теперь можно радушно встречать незваных гостей. Кого незваный гость лучше или хуже, что-то в голове туман, действительно выпил прилично, татарина, что ли?

Смело опрокинув в рот «чистую» граппу под наглым взглядом Ричи, Павел засобирался и вдруг споткнулся. Его подхватили подмышки собутыльники.

- Кажется, переоценил возможности и силы, - оправдался Павел, держа в руках бутылку вина.

- Не беспокойся, дружище, - заверили его собутыльники. – Мы тебя с удовольствием отведём в каюту.

Первым делом Павел проверил кинжал, он лежал там же, где его положил на полке в бельевом шкафчике. Рукоятка приятно холодила ладонь, и острое лезвие хищно скалилось в свете луны.

Стараясь не шуметь, Павел снял пиджак и лёг на койку. Сон покинул его ресницы. Как всегда бывало в решительные моменты жизни.

Настенный хронометр показывал два часа ночи.

Когда часовая стрелка остановилась на цифре четыре, а минутная перешагнула рубеж двенадцати, в дверь каюты тихонько постучали. Выждали и постучали вторично. Затем послышался металлический скрежет в замке.

Павел намеренно лёг на живот и тихонько захрапел. Такая поза не вызовет подозрений. Голову повернул в направлении двери.

Дверная ручка медленно опустилась в нижнее положение. Не скрипнув петлями, дверь распахнулась, и в каюту, осторожно ступая, вошли Ричи, Джованни-карманник и охранник казино.

Через веки Павел контролировал ситуацию. Никакая сметка и наглость преступников не смогут в схватке с опытным противником.

- Спит? – спросил Джованни.

- Я ему слоновью дозу снотворного влил, - ответил Ричи хвастливо. – До утра не проснётся.

Охранник остался стоять у открытой двери.

Это немного портило классическую картину развития сюжета, но лучше так, чем иначе. Павел пошевелился и пьяно что-то неразборчиво произнёс, чмокая губами.

- Ишь, похрапывает, сука! – обозлился Джованни и осторожно приблизился к койке, показывая Ричи рукой подойти. – Осмотри вещи. Может, есть что ценное. Ему оно не пригодится.

Ричи проворно обыскал небольшой саквояж Павла и разочарованно произнёс, что у этого козла нет ничего, кроме мешочка. И протянул мешочек Джованни. Джованни развязал мешочек и ахнул.

- Да здесь бриллиантов… - задохнулся он от неожиданности, - столько… нам до конца жизни хватит.

О хозяине каюте они забыли, втроём рассматривая камешки.

- Не хватит, - отчётливо произнёс Павел и ударил ступнёй Джованни под сгиб колена, подушку запустил в Ричи, кинжал метнул в охранника.

Короткая схватка закончилась быстро. Джованни и Ричи без сознания лежали на полу, охранник руками вцепился в горло, сквозь пальцы струйками била кровь. В кармане его пиджака послышался треск, на преступление он пошёл с рацией.

Несколько минут спустя в каюте было не провернуться от пришёдших по вызову капитана лайнера, помощника и начальника охраны.

Под диктовку Павла, его показания записывал судовой врач, единственный, чья помощь не оказалась востребованной пострадавшими.

Ближе к утру закончились все процедуры. Трупы унесли в морозильник, пока основная масса пассажиров не проснулась, во избежание сплетен и пересудов.

Путешествие продолжалось…

Глава 2

Соблюдать конспирацию с самодовольными болванами, возомнившими себя едва ли не бессмертными, возглавив самые главные посты в империи, терять зря время.

Поэтому он отказался раз и навсегда от любых, проверенных временем и долгим опытом сыскной работы способов заметать следы и прочих предосторожностей. С чего бы вдруг! Он хорошо изучил историю и наперёд был уверен, что в какого чиновника или сенатора ни ткни пальцем при приватной беседе или пригласи любезно его на душеспасительную беседу в подземелье тайной канцелярии, он первым разоткровенничается; сообщит о недовольствах в массах, коих представителем в единственном лице является, так как уполномочен властью и доверием. Слежка? Скорее обмелеют бурные воды Стикса, и Харон, вечный скряга, начнёт безвозмездно перевозить мёртвые души. Это он установил ноги за всеми фигурантами заговора. Это к нему в кабинет стекаются тонкие ручейки информации, слившись там, превращаются в широкую реку. Где отдельная судьба законопослушного горожанина тесно переплетается с судьбой обнаглевшего от всесилия сенатора или чиновника. Это он вынимает заинтересовавшую его внимание душу из общего потока и вдумчиво читает всё, что собрано, отсортировано и подшито в папку. Она будет увеличиваться в объёме или останется пылиться на полке в архиве, зависит от привлёкшей интерес персоны. На мелкого лавочника, как и на правительственного служащего можно отыскать много интересных подробностей. Откуда вести? Метрика о рождении, запись в приходской церкви, больничная карта; откровения завистливых соседей по дому и разговоры за бокалом вина в таверне с сослуживцем, незаслуженно обойдённого в повышении по службе. Не замечая собственной болтливости, люди выплёскивают тонны информации, при умелом подходе с нею можно творить чудеса, наподобие тех, что вытворяют во время сатурналий жрецы и жрицы. Вот, ещё один способ раздобыть интересующую информацию. А уж как ею охотно делятся служители культа, своевременно и случайно пойманные на месте совращения подставного мальчика или девочки. Троим писарям порой не успеть за скоростью, с какой изливают душу.

Встречу с куратором военных заказов и министром обороны сенатором Джузеппе Бьянко и министром МВД Роберто Аллегри Валерий назначил в городской таверне посреди бела дня, где тобой не заинтересуется ни одна собака, если ты сам этого не захочешь. Он всегда руководствовался принципом: надёжно спрятанное лежит на видном месте. Усевшись за столик, заказал отварные овощи, мидий в оливковом соусе, паровую рыбу и грассини с тмином. От вина отказался, попросил принести кувшин воды с лимоном и корицей.

Сенатор Бьянко пришёл первым и поинтересовался скромностью обеда. Валерий дожевал палочку, хлебнул ароматной воды.

- Простая пища стимулирует мозг активно работать.

- Не думал, - признался министр обороны.

- На досуге попробуйте, - посоветовал Валерий. – Пообщайтесь с лечащим врачом. У вас ведь проблемы с лишним весом?

Сенатор Бьянко рассмеялся.

- В молодые годы, когда энергия из меня била ключом, и я был строен как кипарис и красив как Аполлон, я бегал, как мустанг, капли лишнего жира не было в моём тренированном теле. Все эти наслоения стали прирастать с повышением по службе, жизнь вошла в спокойное русло. Но как обстоят дела с нашим делом? – спросил и завертелся на месте.

- Успокойтесь и не привлекайте внимания, - посоветовал Валерий, вернувшись к обеду, он не любил горячую пищу, всегда дожидался, пока она остынет, справедливо считая, что в холодном виде готовая пища полнее раскрывает свои вкусовые свойства. – Не стоит воображать себя опытным шпионом. Лучше закажите себе что-нибудь.

- Сытно отобедал, - скромно поведал, не вдаваясь в подробности сытого обеда, сенатор. – Что-то Робертино опаздывает.

- Я заметил, - произнёс Валерий, - он не отличается точностью.

- Знаете, что он говорит по этому поводу?

Валерий внимательно посмотрел на сенатора.

- Просветите!

- Точность – вежливость королей. А так как мы всегда на вторых ролях, куда надо уже опоздали и куда не надо торопиться не следует.

- Очень приятно, когда тебя цитируют твои лучшие друзья, - к столику приблизился Роберто Аллегри, полная противоположность сенатора Джузеппе, от стройного кипариса в молодости к старости остался невысокий пенёк, а вот Аллегри хоть и был в теле, но это не сказывалось на его подвижности, слуги называли его фруголо. Друзья говорили ласково как о ребёнке – троттолино. Остальные за глаза говорили сперматозо, то есть живчик. – Обедаете, господин Брют? – спросил он и подозвал официанта: - Принесите всё тоже, что и этому сеньору.

Быстро расправившись с обедом, сказав, что на отсутствие аппетита никогда не жаловался, попросил перейти к делу.

Валерий повторно поинтересовался поддержкой силовых структур. Сенатор Бьянко заверил в полном подчинении некоторых генералов, а что до офицеров и рядовых, они выполнят любой отданный письменно и, уточнил, устно приказ. Точь-в-точь повторил слова товарища и Аллегри. С небольшими уточнениями, он указал на некоторых нелояльных подчинённых, от которых нужно избавиться до наступления часа «Х».

- Когда, ответьте, наступит это время, - попросил уточнить Аллегри. – Как я понимаю, каждое промедление чревато. Любая маломальская помеха может превратиться в огромное препятствие.

- По этому поводу не сомневайтесь, - заверил обоих Валерий. – Никакого промедления. Всё строго по плану. Сегодня успешно прошло второе неудачное покушение на императора.

- Прошло успешно неудачное покушение? – недоверчиво переспросил сенатор Бьянко. – Как вас понимать?

- Как есть, господа заговорщики…

Сенатор Бьянко и Аллегри испуганно зашикали.

- Полноте, господа, кто вас здесь услышит за звуками музыки! – рассмеялся Валерий, отпивая ароматной воды. – Я заплатил музыкантам. Они отрабатывают денежки. Не каждый день сию таверну посещает любитель народной музыки, кем я им представился. Так что можете говорить открыто. И заметьте, столики вокруг нас пусты.

- Тоже ваши старания? – для убедительности оглянулся Аллегри.

- Предосторожности лишними не бывают.

Затем, повторив слова об «успешном неудачном покушении», Валерий положил на стол толстый пакет, свёрнутый из затёртой газеты. Вот доказательства, сказал он, что всё идёт по плану. Осталось только убедить императора в причастности к покушению на его жизнь новой секты христиан, и тогда во время очередного праздника в Колизее произойдёт то, что должно. «Проколов не будет?» - старался лишний раз обезопаситься сенатор Бьянко. «Откуда, всё идёт по плану», - отвечал Валерий. «Но мы о нём только слышим, но не видели на бумаге», - не унимался Аллегри. «Написанное на бумаге неопровержимая улика», - парировал Валерий. Он лишний раз не посвящал в тонкости дела никого, что для этой цели им выбрана школа гладиаторов, которых тренируют якобы для игр с новыми условиями. Что они, пушечное мясо крупных политических игроков, будут пущены в расход другими бойцами, уверенными, что играют по новым правилам. И так далее, и тому подобное. Много мелких деталей вертится вокруг обычного смещения с императорского трона одного человека и замены другим. В орбиту выполнения простого задания втянуты непосредственно и те, кто не подозревает о своей роли. Об уготованной судьбе не знали даже те, кто лелеял себя сладкими мечтами, что в новых условиях всё останется по-старому с одним уточнением, что их богатства только преумножатся. Вот и сенатор Бьянко и Аллегри тайно грезили бессонными ночами об просыпавшихся после заговора благах как из рога козы Амалфеи. Они откровенно делились с ним своими мечтами, он убеждал, что всё будет именно так. Вот и в этот раз расставаясь, они ещё раз затронули, извинившись, больную тему. Валерий клятвенно заверил в исполнении всех данных обязательств. Глядя в спины удаляющихся заговорщиков, он мысленно сказал себе, что уж для них-то, в отличие от других не признавшего в нём экселленса, уготовлен приятный исход. Вино заготовлено. Яд синтезирован в лаборатории тайной канцелярии. Осталось-то набраться терпения.

Весело насвистывая, Валерий со свободной совестью отправился в госпиталь к Диоклу.

- Что-то я успел смертельно соскучиться по своему лучшему другу.

Глава 3

В больничной палате просторно.

Яркие лучи заходящего светила наполняют её золотистым мягким светом; он льётся через высокие окна с распахнутыми шторами. Запахи хлорки и медицинских препаратов, невообразимый раздельно атрибут любого лечебного заведения, разгоняют потоки воздуха, тихо гудя моторами, усердно трудятся два напольных вентилятора и вытягивает ветер в открытые форточки.

Пациент – фигура весомая по всем стандартам – император Диокл. Он лежит на широкой больничной койке и дремлет. Сидящая рядом в глубоком кресле Приска внимательно смотрит на спокойное лицо мужа, кожа ровная, морщины разгладились. Мерно вздымается грудь, со стороны глядя можно подумать, император спит; жену не обмануть, все уловки мужа изучены за долгую супружескую жизнь.

- Милый, можешь имитировать крепкий сон, но я на это не поведусь, - громким шёпотом произносит она.

Не открывая глаз, Диокл отвечает также шёпотом:

- Почему тогда говоришь тихо, боишься нарушить мой покой?

- Сейчас твой покой охраняют два десятка натасканных псов твоего лучшего друга.

- Не понимаю и не разделяю твоей неприязни к Валерию. Он прекрасный специалист, знаток своего дела…

Приска перебила мужа, как это умела делать, когда была раздражена или рассерженна, нагло и бесцеремонно:

- Настолько знаток, что второй раз допускает покушение на первое лицо в империи!

Диокл открыл глаза, сел на койке, свесил ноги. При виде босых ступней Приска прыснула, закрыв рот ладонью.

- Я смешон? – забеспокоился Диокл. И завертелся на месте, осматривая себя. – Где?

- Что? – переспросила Приска.

- Рассмешившее тебя.

Приска взяла себя в руки, но продолжала улыбаться.

- Представляешь, за последнее время мы так заняты собственными делами, ты погружён в работу, империя превыше всего, я – своими дамскими делами, что совершенно забыли, когда последний раз отдыхали. На море или на берегу маленького горного озера, помнишь, как прекрасно мы провели время, Гера свидетель, в нашей такой далёкой юности! Две недели отдыха без докучливого контроля бесчисленного количества охраны. Того и гляди, заберутся в постель, чтобы проверить, на месте ли драгоценное тело. Нигде не уединишься, повсюду натыкаешься на суровый испепеляющий взгляд телохранителя. А сейчас сложилась интимная обстановка, я забыла, как выглядят твои босые ступни. Увидев, рассмеялась, от сожаления. Время неумолимо движется вперёд. Мы стареем год от года, и это удручает.

Диокл посмотрел на свои ступни, будто видит их впервые. Обычные ступни с пятью пальцами и шрамом на большом пальце, память о разбойничьей выходке в трудном подростковом возрасте; крупный рисунок переплетённых вен; тёмные волоски на первых фалангах. Он не нашёлся, что сказать. Обул кожаные разношенные любимые тапочки с вензелем «D» в окружении лавровых ветвей и направился к столу. Небольшой круглый стол, покрытый клетчатой скатертью, и два кресла, покрытые чехлами из того же материала стояли возле левого окна. Ленивый ветерок из форточки шевелил страницы раскрытого журнала. Отодвинул кресло и сел. Посмотрел на супругу и улыбнулся.

- Ведь всё обошлось, правда, - сказал он мягко и нежно. – Поймали преступника, им оказался какой-то сумасшедший, неофит религиозной секты христиан «Свидетели небесного огня». Сейчас с ним беседуют следователи.

- Кто тебе сказал, что он из христианской секты? Валерий?

Диокл кивнул головой.

Приска легонько стукнула себя ладошкой по лбу.

- Как же я сама-то не догадалась! Трудно-поворотливое судно империи верный лоцман ведёт по курсу посреди океана.

- Лоцман проводит суда в порту, зная все отмели и фарватер. Курс судна прокладывает штурман. И как штурман, Валерий прекрасен.

- А ещё у него превосходно развита фантазия на всякого рода страшилки. Если бы не было христиан, их нужно было бы придумать, не так ли? Сколько раз тебе можно говорить, это не агрессивная организация. Это собрание верующих в бога людей.

- В Юпитера и остальных богов Олимпа?

- Нет. Они ушли от ложных истуканов, и пришли к истокам мудрости бога живого и единого.

Диокл немного приободрился.

- Надо же! Все наши боги, прекрасный сонм отважных богов и красивых богинь, порождение больного мозга, а бог христиан ходит среди людей и проповедует, напомни мне, забыл, что ты говорила…

- Истинные ценности, - напомнила Приска.

- Вот-вот-вот, ходит среди людей, небось, бездомен и нищ, и проповедует истинные ценности! Красота! Хитро придумано! Новый предмет поклонения – гол и бос!

Приска поджала губы.

- Не юродствуй!

Диокл взял журнал, чтобы хоть чем-то занять руки. Перелистал и положил обратно.

- Я склонен верить Брюту, и полностью полагаюсь на его слова, что и во втором покушении на меня виноваты христиане.

- А я буду долго и упорно доказывать, что их вины нет. Виноват твой друг разлюбезный, залепивший сладким мёдом лжи твои уши. Я хожу на их собрания…

Диокл живо возразил с явной укоризной:

- Хо-одишь… А ведь я неоднократно просил этого не делать. Понимаю, принимаешь меры, дабы не быть узнанной, и, возможно, это удаётся; но ты не Харун ар-Рашид и ночью не ходишь по Багдаду, узнать, что о тебе говорят. Открой любую газету или журнал, чего только не написано, какие угодно подробности из твоей и моей якобы жизни! Есть рамки поведения для первых людей империи. Нарушать их, ломать устои – это неизбежно приведёт к краху. Не всё, позволенное жене лавочника…

Приска щёлкнула пальцами.

- Я в курсе про быка и Юпитера.

- Тогда наслаждайся свежим дыханием летнего вечера, чем отстаивать каких-то христиан. Займись полезным делом.

Приска решила идти в наступление.

- В покушении виноваты христиане… Хорошо… Предъяви доказательства.

Диокл с торжествующим видом…

***

Валерий наблюдал весь процесс осмотра и перевязки императора. И всё это время хранил молчание. Когда по его знаку медсёстры и врачи вышли он заговорил.

- Казнить нельзя помиловать. Поставь запятую, где считаешь нужным, мой император.

Диокл тяжело вздохнул.

- Туго наложили повязку на грудь.

- Прикажу, снимут.

Диокл по привычке отмахнулся.

- Попросили потерпеть час-другой, - сказал и снова вздохнул. – Потерплю уж… ради империи…

- Готовы фотографии с места жительства преступника, - он положил на стол толстый оранжевый бумажный пакет. – Его на этот раз удалось взять живым. Действовали предельно аккуратно. Посмотри, там все доказательства причастности христиан, новая секта, называется «Свидетели небесного огня».

- Они, в самом деле, свидетели?

- Чего? – Валерий сдвинул брови.

- Небесного огня. Он что, снисходил на них?

- Не знаю, мой император…

- Президент, Валерий, президент…

- Император – милее слуху старого служаки.

- Продолжай.

Валерий пожал плечами и посмотрел в окно.

- В сущности, всё.

Диокл перебрал фотографии…

***

… указал на толстый оранжевый бумажный пакет.

- Вот доказательства! – триумфально заключил он. – Посмотри и удостоверься, на что способны твои миролюбивые как агнцы христиане!

Приска брезгливо взяла конверт, она пренебрегала всем, к чему прикасался начальник тайной канцелярии, и вынула фотографии. Они веером рассыпались по столу.

- Полная чушь! – заключила она, закончив просмотр.

КНИГА «КОФ»

Глава 1

Что-то щемило душу, что-то беспокоило, что-то, что нельзя высказать словами, что живёт в груди и заставляет биться учащённо сердце.

После раскрытия преступного заговора работников лайнера и мошенников, ловко орудовавших на борту судна, Павла окружили вниманием, усиленным до безобразия, по приказу капитана лайнера. «Не смейте отказываться, господин Сандлер, - не принял протеста прямой, как проложенный курс корабля, капитан. – На флоте издревле повелось, что капитан на корабле и цезарь и Юпитер. Как сказал, так и будет!»

В Ионическом море пристали к одному острову, как оказалось без названия. Его выкупила круизная фирма. Естественные гроты и пещеры строители расширили, вырубили дополнительные комнаты, соединили между собой широкими походами. В стенах прорубили арочные оконца и вставили стёкла. Заселившись в номер, Павел открыл окно и посмотрел на море. Бриз освежил лицо, солнце ласково коснулось тёплыми лучами. «Что там сверкает? – обратилась к нему стоявшая рядом пожилая женщина и указала пальцем в направлении острова: - Вон там, на склонах гор». Павел посмотрел, прищурившись. «Так обычно отражает стекло солнечный свет». «Откуда на склонах гор взялось стекло?» «Туристы бутылки разбросали, - ответил Павел. – Или что-то естественного происхождения». «Как вы думаете, - не унималась женщина. – Стекло существует в природе в готовом виде?» Павел чуть не подпрыгнул на палубе. Он ожидал, чего угодно, глупых и фантастических предположений, но не этого вопроса. «Вообще-то нет, - решил просветить пассажирку Павел. Внутренне справляясь с собой, чтобы ненароком не рассмеяться. – Его изготавливают плавлением из кварцевого песка, соды и извести при высокой температуре». «Надо же, какой вы образованный молодой человек», - похвалила женщина. «Дело не в образовании, - разочаровал её Павел. – Много читаю».

Просторные природные площадки после расширения оборудовали для отдыха и развлечений. Организовали экскурсии по острову, подводные прогулки в сопровождении инструкторов подводного плаванья.

Два дня пролетели незаметно. Павел старался побывать на всех мероприятиях. Участвовал вечером в конкурсах, пел песни, танцевал.

Дважды погружался с аквалангом под воду. Подводный мир привлекал красотой и разнообразием.

Во время второго погружения он услышал в голове знакомый женский голос. И, признаваясь себе позже, испугался. Его звали по имени, в отличие от предыдущих разов, когда обращались как к обезличенному лицу. Звали настойчиво, до болезненного шума в ушах. Смотрел на нырнувших с ним пассажиров и на инструктора. Они увлечённо кружились на месте, взявшись за руки; переговаривались между собой условными знаками. «Я схожу с ума, - мысленно произнёс он фразу из одного мультфильма. – Я схожу с ума!» «Напротив, - раздалось в голове, - у тебя просыпаются спящие способности». «Вы где? – Павел развернулся на месте, балансируя руками. – Я вас не вижу». От похлопывания по плечу, едва не выплюнул загубник. Резко развернулся. Это оказался инструктор. Он трижды показал раскрытую ладонь, дескать, осталось пятнадцать минут, и ограничил круг свободного передвижения, продемонстрировав один раз растопыренные пальцы. Далеко заплывать Павел и сам не хотел. Его прочно посадил на якорь женский голос. «Оставайтесь на месте, - сказали ему. – Я скоро буду».

Тихое мерное жужжание в ушах не проходило. И поначалу он не отреагировал на изменение фона, но когда звучащий внутри голос явно прозвучал снаружи, Павел почувствовал, что по коже пробежали мурашки, это не смотря на то, что вода прогрелась от солнечных лучей. Озноб усиливался, и тело мёрзло до костей. На какой-то миг ему показалось, что изо рта вырвался морозный парок и растаял в воде, обдав губы приятной морозной прохладой. «Я здесь, - голос звучал изнутри, проникая в череп снаружи. – Обернитесь». Он покрутил руками и повернулся на сто восемьдесят градусов. И остолбенел…

Состояние временной амнезии или ступор?

Мысли повисли посреди купола черепной коробки собранные в крепкую связку, надёжно переплетённые между собой, и между ними происходило постоянное сообщение.

Павел усиленно старался собрать вместе слова, носящиеся хаотически в голове, чтобы хоть что-то подумать связно.

Перед ним в водной стихии, будто на поверхности земли, висела фигура женщины. Она едва не пронизывала его взглядом поразительно красивых глубоких карих глаз, на ней был странный наряд, состоящий из длинного куска простой материи, обёрнутого свободно спадающими складками вокруг тела, длинный кусок материала был накручен на голову тюрбаном.

Вокруг неё сновали крупные и мелкие рыбы, некоторые проплывали сквозь неё, и тогда фигура женщины приходила в движение; мелкая рябь расходилась кругами от точки проплыва рыбы. «Павел, - обратил к нему она. – Твоё будущее, твоя жизнь, твоё существование в привычном для тебя мире напрямую зависит от неё. Ты и она – связаны кровью между собой; с этого момента твоя миссия не заключается в спасении жизни президента, а в спасении твоей астральной половины, без которой обрушится существующее здесь и там. Спасти её – твоя тайная миссия». «Но кто она? – удивился мысленно Павел. – Я даже не знаю о ком речь».

В голове зазвучал серебряный колокольчик, и звонкие трели мелкими волнами исходили из головы в воду. Выйдя наружу, они образовали вокруг Павла едва заметный серебряный контур. Сознание заволокло лёгкой вуалью, и он будто окунулся в бездонную пропасть, где трак и тьма сменялись постепенно возникающими светлыми образами.

Поначалу они были расплывчатыми, с размытыми контурами. Но постепенно, как художник прорисовывает кистью и краской облик человека или чёткими линиями здание, они принимали ясные черты. Большей частью Павел ничего не узнавал. И никто не был знаком ему, чьи черты лица возникали перед его взором. Потом внутри образов и возникавших форм произошла некая метаморфоза. Они смешались, будто краски на палитре, и из невообразимо-фантастической смеси возникло женское лицо: приятный профиль, чуть вздёрнут носик, прямая линия губ, немного восточный разрез глаз, высокий лоб и локоны тёмных волос. Её образ взволновал Павла, и он почувствовал лёгкий укол в сердце, последовавший следом порыв едва не заставил его крикнуть «Мама!», но дальнейшее смутило и заставило задуматься. Очередной калейдоскоп образов и видений, длинные тёмные или освещённые факелами кирпичные коридоры или прорубленные в скальных массивах узкие проходы. Последним видением, запомнившимся перед временным забытьем, был взгляд с высоты птичьего полёта на огромное строение, посреди которого находится арена. На ней большое скопление вооружённых и гражданских людей; одни мечутся в беспорядочности, другие их догоняют и бьют, под занавес – на арену выпустили диких львов и тигров.

Пришедшему в себя Павлу медсестра в санчасти сказала, приветливо улыбаясь, что он родился с серебряной ложечкой во рту. На его немой вопрос продолжила: - Тебе, красавчик, очень повезло, что не отплыл на большое расстояние и инструктор заметил твоё неестественное поведение в воде. Повис, как ламинария. Подплывает он к тебе, а у тебя глазки-то закатаны. Но они люди тренированные, красавчик, тюленей тяжелее тебя пачками каждый рейс спасают.

Получив пару инъекций витаминов и на всякий случай – красавчик, чтоб впредь обмороков не было! – капельницу с лекарственным раствором, он покинул приветливую медсестричку, благоразумно промолчав о видениях под водой, на тот же всякий случай, чтоб не давать лишних поводов для рассуждений.

Посчитав, что доля выпавших на его долю приключений не превышает критический порог, Судьба успокоилась, и оставшаяся часть пути прошла спокойно.

Новый мир, новые ощущения и впечатления. Павел и по прошлой своей жизни любил путешествовать, когда позволяла профессия. Первым вызывался в командировку, за что ему были благодарны семейные друзья, говоря, мол, что будем делать, когда встретишь подругу жизни, а он им шутливо отвечал, вот и ставьте свечи в церкви, чтоб холостяцкое плаванье продлилось как можно дольше.

Первая суетливая волна пассажиров, соскучившаяся по тверди земной, схлынула морской волной, и на поредевший причал с основной массой степенных мужчин и женщин вышел Павел. Из багажа у него была небольшая кожаная сумка с наплечным ремнём, в которой лежал мешочек с камнями и деньгами.

И впрямь, первое мгновение на суше несколько ошеломило. Тело всё ещё ощущало последствие морской качки. Что, впрочем, скоро прошло.

На выходе из вокзала морского порта Павел заметил, это не могло не броситься в глаза, к нему навстречу устремилась, бросив своих подруг, сотрудница в фирменном бирюзовом кителе и пилотке, кокетливо выделявшейся на тёмных волосах. С сияющими глазами она подбежала к Павлу и схватила его за руку.

- Здравствуйте, пастор! – радостно проговорила она. – Никак не ожидала вас здесь встретить.

Павел промолчал, его снова приняли за кого-то другого.

- А вам без бороды лучше, - с чисто женской точки зрения сказала она. – Одобряю выбор вашей супруги. Очень жаль, не смогу присутствовать на очередном собрании, работа. Ну, мне пора! Передавайте привет Миръям, она у вас умница!

Прощебетала птичка певчая и убежала, пару раз оглянувшись.

- Ваша знакомая? – оторвал Павла от созерцания женской красоты низкий, немного скрипучий голос. Павел обернулся. Перед ним стоял Валерий Брют, его фото показывал шеф Лемке перед отправлением во время ознакомления с документами. «Запомни, сынок, командира ты должен знать в лицо». Вот это простоватое крестьянское с полными губами и носом картошкой лицо со смотрящими наивно светло-карими глазами и врезалось в память Павлу.

- Нет, господин… - но отрицательный жест рукой Брюта не дал договорить.

- Обойдёмся без званий, - сухо сказал Брют. – Не буду спрашивать, как добрались. Обо всех ваших приключениях мне доложили и я очень рад, что вы сумели выбраться из них с доблестью.

Павел повёл бровью.

- Не надо скромничать, господин Сандлер, - продолжил Брют. – Всему должна быть мера. Вам поручали передать мне некий предмет…

- Утерян во время нападения на круизный лайнер, - сказал Павел.

- Вы понимаете, там была ценная информация о готовящемся заговоре против президента?

- Так точно.

- Прошу вас, без уставщины и служебной субординации, иногда так хочется услышать простую речь, а не отдающую казарменным душком пошлятину. – Валерий Брют посмотрел на часы. - Ну что ж, что с воза упало, то пропало, что зря скорбеть, - сказал он и похлопал Павла по плечу. – Поедемте, нас ждёт работа.

В заднем салоне автомобиля было просторно и светло, оно отделено от водительского места стеклянной стенкой. Валерий уточнил, что можно вести разговор на любую тему, водитель не услышит ни слова из-за особенностей конструкции перегородки.

- Он разве не из нашей службы? – спросил Павел.

- В наших рядах много сотрудников, но не все имеют равный уровень доступа к секретам, - ответил Валерий.

- Я думал, в центральном аппарате все сотрудники проходят скрупулёзную проверку, вплоть до пятого колена.

- Проходят, - подтвердил Валерий и улыбнулся. – Но, знаете ли, меньше знаешь, крепче спишь.

- Знаю.

Некоторое время ехали молча. Павел смотрел в окно и впитывал в себя новую информацию мира, в котором ему придётся жить и работать некоторое время.

- Можно вопрос, - прервал молчание Валерий.

- Да.

Валерий указал на расстегнутый ворот рубашки.

- У вас свесился медальон, когда вы наклонились.

Павел вынул его и показал.

- Нашёл.

- Где? в море?

- Нет, во время прогулки по острову. Интересная вещица.

Валерий протянул руку.

- Можно полюбопытствовать?

Павел снял медальон и протянул боссу.

Валерий крутил его и так и сяк.

- Хм, - заключил он. – Действительно, интересная вещица. Как думаете, что значит литера «F»?

- Да что угодно. Например, цифру шесть, по алфавитному порядку.

Валерий искоса внимательно посмотрел на Павла.

- Крайне точное наблюдение.

Управление тайной канцелярии Римской империи помещалось на правительственной площади в одном из красивейших дворцов. Выстроенное в духе зрелого натурализма, оно было лишено всяческих скульптурных излишеств и геральдических знаков предшественников Брюта, знаменитых и видных государственных мужей. Если лепнина, то в строго ограниченном максималистском минимуме: над окнами, над дверями, по верху здания и колонн. Не отвлекая внимание по пустякам на созерцание продвинутых в архитектуре и искусстве граждан от внутреннего содержания строения. Нет, на улицу через толстые каменные стены, облицованные снаружи мрамором и гранитом, не доносились тихие вкрадчивые вопросы следователей и громкие разоблачающие откровения допрашиваемых. Всё было обставлено грамотно и культурно. Часовые у дверей любезно распахивали тяжёлые деревянные полотна, обитые медью и бронзой перед посетителями. Вахтенный офицер выписывал пропуск, и сопровождающий проводил до дверей нужного кабинета. А вот, что происходило внутри… Люди с развитым воображением рассказывали и поведывали устрашающие вещи, порою походившие на откровенную глупость, а временами казавшиеся достоверными фактами. Оставим на совести рассказчиков их леденящие кровь подробности и вернёмся к своим баранам.

Огромное количество машин перед центральным входом поразило Павла. Ещё больше он удивился, когда автомобиль поехал вокруг площади.

- Зайдём в святая святых тайной канцелярии с заднего входа, - пояснил Валерий, глядя на Павла. – Зачем лишний раз нервировать часовых и вахтенных офицеров. У них и так день работы засчитывается за два по причине сложности выполняемых обязанностей.

- Что ж, посмотрим, как выглядит здание с тыла, - согласился Павел, - иногда фасад передний и задний не соответствуют: первый пафосен и разукрашен, второй аскетичен.

Именно все светлые дела тайной канцелярии происходили со стороны чёрного входа.

Лестницы каменные и лесенки металлические вели на первый и вторые этажи. Все восемь входов – обычные двери с глазком. В одну из таких дверей и вошёл Павел следом за Валерием Брютом.

На втором этаже произошло некоторое замешательство. Павел приотстал от Брюта, так как снова услышал позади себя знакомый голос: «Павел, она здесь. Её жизнь пока не в опасности, но торопись. Твоё будущее, твоя жизнь, твоё существование в привычном для тебя мире напрямую зависит от неё. Ты и она – связаны кровью между собой, прольётся её и твоё существование станет под вопросом; твоя тайная миссия заключается в спасении её жизни. Спасти её – твоя истинная миссия. Она взывает к тебе о помощи. Пусть ты пока и не слышишь её голос!»

Озноб, нервный и продолжительный пробежал по телу. Павел напрягся и оглянулся. Валерий заметил, что его гость отстал, вернулся к нему.

- Что с вами?

Павел проморгался и сказал, что ему что-то почудилось, видимо, пока полностью организм не отошёл ото всех передряг. Валерий улыбнулся и посоветовал не пренебрегать отдыхом, показаться ведомственным докторам, добавил, что они самые лучшие специалисты во всей империи.

- Куда мы идём? – поинтересовался Павел, когда они подошли к неприметному выступу в стене в конце коридора возле окна.

- Кабинет идентификации, - ответил Валерий. – Этой несложной процедуре подвергается каждый агент, побывавший с заданием за пределами империи. Чувствую ваше возражение, что за пределами вас быть не могло, отвечу: на некоторое время вы пропадали из поля зрения службы. Правильно?

Павел кивнул, правила есть правила, их никто не отменял, он поступил бы точно также, окажись в его ведении сотрудник с похожей историей, как у него.

- Много времени идентификация не займёт. Кровь и слюна для анализов и несколько несложных тестов с лёгкими вопросами.

Глава 2

Водитель неприметного серого седана с небольшой вмятиной на капоте дождался, пока две фигурки женщин отойдут подальше, сообщил по рации, что объект номер один с прицепом пошли вниз по улице. Спросил о своих дальнейших действиях и, получив ответ, завёл мотор и укатил в направлении Колизея.

***

Выслушав донесение сотрудника Валерий, предпринял всего одно действие. Он позвонил Федулу и сообщил, чтобы тот никуда не отлучался. «Ты возглавишь спецгруппу по аресту христиан». «А это не опасно?» «Когда ты нассал бояться религиозных фанатиков?» «Говорят, они умеют вызывать духов и управлять ими». «Когда я объемся фасолью, - ответил, смеясь Валерий, - Я тоже умею вызывать духов и управляю, только бесконтрольно ими». «Да я пошутил, - Сказал Федул. – И прежде не мог терпеть этих ряженых клоунов. За красивым фасадом скрыта серая одёжка жажды к обогащению любым способом. И все их побасенки – опиум для народа». «Здорово сказано – опиум для народа. Сам придумал?» «Если бы! Прочитал когда-то давно в одной умной книге. Когда выезжаем?» «Мне сообщат. Будь наготове».

***

Захария к этой проповеди готовился заранее. Два предыдущих дня провёл в молитвах и чтении литературы. А ночные бдения вошли в привычку. Сколько ни уговаривала Миръям пожалеть себя и лечь немного отдохнуть, он встречал улыбкой её слова и отвечал, что сил ему прибавляет духовный подвиг учителя. «Нет ничего прекраснее встающего солнца над спящей землёй, - говорил он жене. – Едва оно приподнимается над горизонтом, как его лучи несут тепло и радость, а значит – жизнь. Для всех без разделения на богатых и нищих. Оно не даёт одним тепла больше, и не ущемляет других. Так и я стараюсь приблизиться на какую-то малую часть к этому, чтобы мои слова в равной степени были понятны всем без исключения». Захария с удовольствием наблюдал, как растут ряды адептов. Видел, с каким огоньком в глазах они выслушивают его проповеди, какой радостью светятся их лица, доведись им встретиться случайно где-то в городской сутолоке. И Миръям и прихожане говорили ему об угрозах со стороны некоторых лиц, и частных и государственных; что проявляют нездоровый интерес к его персоне специальные службы. Захария отвечал, что ему бояться нечего. Он не призывает ни к каким противоправным действиям, а если и зовёт кого, то только с одной мыслью, присоединиться к ним. Но в эту ночь усталость взяла верх и он уснул. Сон был мятежен и наполнен необъяснимыми символами и видениями, которые как ни старался, не мог объяснить. Поэтому его волнение, тщательно скрываемое за улыбкой, не укрылось от чуткого взгляда Миръям. «Ночь не принесла облегчения?» «Я вздремнул и чувствую прилив сил». «Но тебя что-то беспокоит». «Пустое! Это переживания, свойственные всем людям. Вот выпью сейчас чашку чаю и тотчас вернётся спокойствие».

***

Приска со служанкой Альтией не спеша направились к молельному дому. Путь их лежал через густо застроенный домами старой постройки квартал, в некоторых располагались ресторанчики и кафе.

- Госпожа, - обратилась Альтия к Приске, женщины шли наравне, погружённые в свои думы.

- Повторю, Альтия, в сотый раз, - прервала её Приска. – Называй меня по имени.

- Но…

- Никаких «но», – возразила Приска. – Оставь в прошлом свои привычки. Президент скоро подпишет приказ, и ты будешь свободна.

- Я не чувствую себя чем-то или кем-то скованной или связанной по рукам. Хожу в город без присмотра. Покупаю вещи, нравящиеся мне, получаю за службу жалованье. Зачем мне свобода?

Приска замедлила шаг. Также поступила Альтия.

- Ты, в самом деле, так считаешь?

Альтия удивлённо посмотрела на Приску.

- Конечно, - смутившись под строгим взглядом Приски, ответила она.

Приска остановилась и взяла за руку Альтию.

- Свобода не некое абстрактное понятие. Наличие денег, одежды, еды и питья. Знак равенства нельзя поставить между свободой тела и свободой духа. О том же говорит наш пастор Захария. Освободись от душевных оков и почувствуй, как сладок нектар Свободы!

Альтия покраснела и опустила голову.

- Я ничего не поняла. Я просто хотела сказать, что меня сейчас всё устраивает. Если это не свобода, то, что же?

- Заблуждение, - Приска взяла Альтию под руку и увлекла за собой. – Как туман. Глядя на него, можно увидеть много диковинных образов и услышать странных звуков. Стоит солнечным лучам коснуться тумана и всё пропадает. Так проще?

- Куда мы идём? – не ответив, спросила Альтия.

- В «Tartaruga dolce».

- По этой причине мы всегда идём на собрание именно здесь, чтобы заглянуть на кофе к «Весёлой черепахе»?

Приска улыбнулась.

- Ты необыкновенно догадлива. Но это вторая причина.

- Какая же первая?

Приска снова остановилась.

- Нет, - во взгляде Приски появилась едва заметная дымка задумчивости. – Нет, Альтия. Первая – это возможность остаться наедине с собой, пока идёшь погрузиться в мир внутренних раздумий и переживаний, отсечь окружающее тебя невидимой стеной, сотканной из прочных нитей сомнений. Остаться внутри наедине с собою среди шумной толпы прохожих и звуков природы.

Налетевший из подворотни ветерок всколыхнул выбившуюся из платка прядь волос Приски и коснулся нежно щеки. Она закрыла глаза. По лицу скатилась скупая прозрачная слезинка, оставляя на коже еле заметный влажный след.

- Что с вами, сеньора?

Приска вытерла указательным пальцем слезинку и улыбнулась.

- Вдруг накатили воспоминания моего детства и моей молодости. Ведь я, как ты, была когда-то молода и беспечна.

- Что случилось потом?

- С возрастом приходит мудрость прожитых лет, Альтия. Они невидимым грузом давят на плечи…

Альтия встрепенулась.

- Госпожа, а вон и кафе! Хозяйка, наверняка, приготовила своих сладких черепашек, порадовать своих любимых посетителей!

Вывеска «Tartaruga dolce» выполнена на старинный манер, без применения неоновых ламп и светодиодных светильников. На деревянном полотне, выкрашенном белой краской, внутри рамки, нарисованной из переплетшихся стеблей лилий и цветов, строгим римским артикулом написано название заведения.

Стеклянные двойные двери с медным колокольчиком отозвались на вошедших посетителей. Из-за буфетной стойки вышла молоденькая симпатичная официантка в народном костюме с одной фирменной изюминкой: передник сшит из ткани, рисунок которой передаёт рельеф панциря черепахи.

- Что желаете, сеньоры? – спросила, улыбаясь, девушка.

- Фирменные пирожные и два кофе, - заказала Приска и прошла к столу.

Альтия к ней присоединилась позже.

- Что задержалась?

Глаза Альтии наполнились тревогой.

- Госпожа, за нами, кажется, следят, - и указала за окно, где молодой человек в сером костюме через стекло панорамного окна изучал посетителей кафе. Когда его взгляд встретился с взглядом Приски, он отпрянул и спешно зашагал прочь.

- Один из шпиков Брюта.

- Я боюсь его, - прошептала Альтия. – Он страшный человек.

Приска скомкала салфетку.

- Отпетый мерзавец и негодяй!

***

Водитель остановился, не доехав до Колизея несколько кварталов.

Чувство вины съедало изнутри. Он всей душой любил жену президента, едва ли не боготворил. И то, что приказывал ему делать начальник тайной канцелярии господин Брют, мучило его и не давало покоя. Ни к кому он не мог обратиться за помощью, Валерий Брют надёжно держал его на крючке. А всё из-за его врождённой болтливости. Попался он в лупанаре, где выпив немного вина, всегда делавшего его лишне разговорчивым, он рассказал какой-то шлюшке по большому секрету – кто ж не любит напустить на себя тумана важности? – что он крупный важный государственный чиновник. Что без его разрешения ни одна муха пролететь по коридорам дворца не может, тем более пёрнуть кто-то из чиновников. Что же он ответил, когда шлюшка задала вопрос о президенте? «А президентом ты тоже командуешь?» «Да!» «В жизни не поверю, кто ты и кто президент!» И тогда его понесло. В итоге, долгая и изнурительная беседа в застенках тайной канцелярии. От голоса начальника до сих пор пробирает дрожь! А от взгляда леденеет кровь! «Коль уж ты настолько приближен к президенту, что он без твоего ведома и ручку подписать указ не возьмёт, с этого дня будешь держать меня в курсе всех передвижений госпожи президента сеньоры Приски».

***

- Как дела? – поинтересовался Валерий, едва Федул вошёл в кабинет.

- Кони пьяны, хлопцы в стойле, - ответил он в тон Валерию, задорно и по-боевому.

Валерий приподнялся из-за стола.

- Никак не могу привыкнуть к твоему юмора, - нахмурился он. – Скажи попроще.

Федул сел в кресло и закурил толстую ароматную сигару, делая длинные глубокие затяжки, смотря радостно на то, с каким видом за его занятием наблюдает Валерий.

- Ты куришь сигару, как обычные папиросы! – возмутился Валерий.

Федул блеснул двумя рядами белых зубов, отличная работа стоматологов президентской клиники.

- Шокирует, да? – спросил и снова глубокая затяжка, на этот раз дым выпустил через ноздри двумя сизыми струями. – А вот так если?

- Всё бы тебе паясничать! – Валерий не одобрял некоторых поступков Федула, но вынужден был мириться, родственник, хоть и дальний.

Валерий дождался, пока Федул расправится с сигарой.

- Объявился.

- Кто? – спросил Федул.

- Твоя невыполненная работа.

Федул стиснул зубы до скрипа.

- Не может быть!

Валерий положил перед ним два снимка.

- Встретил в порту. Прибыл утром. Рассмотри внимательно.

Федул взял снимки и скомкал пальцами.

- Что мне тут рассматривать! – зло выдохнул он. – Его харю навсегда запомнил!

Валерий взял снимки, расправил и постучал пальцем по фотографии.

- Посмотри сюда. Я же не просто так предлагаю хорошо изучить снимок.

Федул снова уставился на фотографию.

- Он не изменился.

- Внимание обрати на ладонь.

- Что с ней не так?

- То, что на ней.

Федул приблизил снимок к глазам.

- Не вижу. Плохая резкость.

Валерий хохотнул.

- Резкость как раз хорошая. На ней вот что, - и вынул из-за пазухи медальон. – У него точно такой же.

- Чушь! Откуда?!

Валерий наклонил голову вправо, затем влево, будто разминая мышцы.

- На мой вопрос ответил, что нашёл его на каком-то острове. И что точно такой же нашёл в детстве на чердаке бабушкиного дома. Происхождение медальона бабушка объяснить не смогла. Сказала лишь, что когда он подрастёт, расскажет. Но история эта вскоре всеми благополучно забылась.

Федул раскурил новую сигару, нервно сломал несколько спичек.

- И что теперь?

Валерий опустил вниз подбородок, отчего его лицо стало похоже на уродливую маску.

- Ничего, - ответил он. – Отдавай приказ, выезжаем брать преступников!

***

К этому дню помещение христианской общины украсили живыми цветами.

Женщины принесли из дому горшки с растениями, на некоторых пестрели раскрытые бутоны. Связки искусственных поделок, купленных в магазине, развесили по стенам. Горели ярко ароматные свечи.

На этот раз из помещения убрали скамьи и стулья. На сооружённом невысоком помосте, покрытом алой материей, стояла глубокая чугунная ёмкость, наполненная водой - баптистерий.

Сегодня был торжественный день прихожан римской христианской общины – крещение новых сестёр и братьев.

После короткой речи, в которой Захария благословил Творца за подаренное счастье встречаться здесь всем вместе, делиться радостью и разделять печаль.

- Наши сердца наполняет любовь, - заканчивал Захария своё выступление, - и не должно быть в нём места унынию и злости. Относитесь с пониманием к окружающим, кто ещё пребывает в светлом лесу собственных заблуждений, и не торопитесь осуждать. Помните слова учителя: - Не судите, да не судимы будете. Какою мерою меряете вы, такою же отмерят и вам. А теперь приступим к прекрасному таинству крещения. Сёстры и братья, принимающие крещение, этот день отделит вас от прежней жизни. В новую распахнуты широко врата и от того, как вы будете жить, будет и ваша жизнь. Проживёте её в лености и тунеядстве, мухи и псы бездомные скажут последнее слово над вашим прахом. Если же будете трудиться в поте лица своего, добывая хлеб свой насущный, растить детей и быть им примером для подражания или отдадите свою жизнь за жизнь ближнего своего, имена ваши не сойдут с уст живущих. И не воздвигнутые в вашу честь памятники не дадут стереться из памяти людской вашим именам и поступки, совершаемые вами. Сейчас подходите к баптистерию и примите крещение водой, как принял его наш Учитель.

Напрасно думали прихожане, что праздник на сегодня закончился, когда пастор Захария вылил плошку воды на плечи последнему прихожанину, принявшему крещение, он только начинался. Дверь в помещение собрания резко распахнулась, правое полотно повисло на нижней петле, левое упало на пол. В проёме показалась фигура мужчины в чёрном комбинезоне, и она показалась всем присутствующим зловещим знаком.

***

Федул несколько мгновений смотрел на притихших прихожан. Затем вынул пистолет и выстрелил в потолок.

- Баста, карапузики! Кончилися танцы! - и махнул кому-то рукой и из-за его спины в помещение хлынули, как муравьи, вооружённые люди в чёрных комбинезонах и полусферах на головах, спецназ тайной канцелярии. Выстрелил повторно пару раз потолок для усиления панического успеха среди прихожан и крикнул, весело смеясь: - Помирать так с музыкой! Запевайте, братцы! – и подбодрил спецназовцев: - Не спать, орёлики!

В помещении поднялась паника. Прихожане разбились на группки. В глазах испуг.

Федул подошёл к баптистерию.

- Купаетесь? – поводил рукой в воде. – По очереди или все вместе?

Посмотрел на испуганных людей.

- Я думаю по очереди, - Федул пнул ванну. – А как же с гигиеной? Чо застыли, твари? К вам обращаются.

- По какому праву вы здесь находитесь? – выступил вперёд Захария, становясь перед Федулом и подошедшим Валерием. – Что означает это беззаконие?

Увидев Захарию, и Валерий и Федул на мгновение лишились дара речи.

- Не может быть, - быстро пришёл в себя Валерий. – Он сейчас находится в управлении. Простое сходство.

От охватившего нервного волнения Федул едва не взорвался. Перед ним был виновник всех его бед. Переборов себя, еле сдерживаясь, Федул улыбнулся и приблизился к Захарии.

- Ну, здравствуй, Апостол, видишь, вот и встретились. А я тебя сразу не признал, - Федул осмотрел Захарию, поворачивая его, то одним боком, то другим. – Хорош, ничего не скажешь!

Валерий попытался что-то сказать Федулу, взявшись за рукав, но Федул резким рывком сбросил его руку.

- Не мешай, - не оборачиваясь, сказал Федул. – Я так долго ждал этой встречи. – И обратился к Захарии. – А ты молодец, Апостол, прекрасно устроился, замаскировался под святошу; а что, ловкий ход – затираешь быдлу всякую чепуху, впариваешь чушь, а оно и хавает, да спасибо говорит. Бородёнку отрастил, прикид продумал. Кто шил шмотки, Апостол? Дашь адресок портного или нет? Ладно, не говори, меня такой прикид только компрометирует.

Среди прихожан послышалось возмущение. Ропот рос. Голоса крепли.

- Молчать! – приказал Федул, и ропот вмиг стих. – Слова никому не давал! Эй, - повернулся он к командиру отряда. – Женщин налево, мужчин – направо. Будем составлять списки. А ты не уходи, Апостол, - остановил Захарию Федул. – Нам с тобой есть о чём побазарить.

- Вы меня с кем-то путаете! – без тени испуга возразил Захария.

- Да ты чё, Апостол, в натуре, удумал? Да я тебя ни с кем в этом мире не перепутаю!

- Повторюсь, вы ошиблись! – сказал Захария, акцентируя каждое слово.

Валерий выслушал обоих, но не поддался собственному первому порыву чувств, прислушался к себе. Да, перед ним стоял человек очень похожий, особенно с первого взгляда на Павла Сандлера, или как его называет Федул – Апостола. Совершенно другой, но сути это не меняло, а как раз было на руку. Ещё не вполне зная как, но это поможет в выполнении задуманного мероприятия. Поэтому он, всё-таки сумел отвести в сторону Федула.

- Смирись, это игра природы.

- Да понимаю я! – огрызнулся Федул.

- Раз понимаешь, следуй не на поводу чувств, а холодного рассудка.

- Рад бы.

- Не пори горячку, - продолжал Валерий. – Займись делом. Курируй процесс составления списков… - вдруг Валерий поймал на себе чей-то взгляд; повернулся, следуя внутреннему компасу, и встретился глаза в глаза с женщиной, вид которой придал ему уверенности. – Составлению списков мужчин, этих самых христиан. А я займусь кое-кем. В наши сети попала жирная рыбёшка.

К группе женщин, уверенным шагом приближался Валерий, не сводя карих глаз с Приски, жены президента империи. Он победно улыбался, он предвкушал сладость допроса, ведь никому никогда Рок не дарил такой щедрый подарок – жену первого лица государства как подозреваемую. Вот уж где можно будет натешиться и тонко язвя, напомнить некоторые скользкие моменты встреч. В придуманную им легенду о покушении на жизнь императора супруга Диокла сыграет роль главной скрипки. Этакий немузыкальный концерт для скрипки с оркестром. Импровизация на ходу. Никакому композитору не приснится такая хорошо написанная партитура.

Альтия вцепилась в одежду Приски. Весь вид – бледное лицо и трясущиеся руки – говорил о страхе, испытываемом ею. Прямо к ним шёл человек, при одном имени которого теряли бравый вид не одни закалённые в сражениях на полях и в придворных играх сенаторы и чиновники.

- Госпожа, это он, - заикаясь, прошептала Альтия на ухо Приске.

- Вижу, - спокойно ответила Приска, выдерживая прямой взгляд Валерия. – Стой и зря не волнуйся. Не забывай, кто я.

- Боюсь, здесь это не сыграет никакой роли, - продолжала своё Альтия. – Слуги говорили, что он давно ищет случая досадить президенту.

- Слухи плодородная почва для предположений и сплетен, - не теряя присутствия духа, ответила Приска. – Нет в государстве человека, кто посмеет арестовать жену президента.

- А я всё расслышал, госпожа первая сеньора, - улыбнулся Валерий.

- А я и не скрывала, – ответила дерзко Приска. – Отвечай, что это ты здесь устроил?

Валерий втянул голову в плечи и улыбнулся.

- Простите, я не очень хорошо расслышал, что вы сказали.

Приска гневно сверкнула глазами.

- Я спрашиваю, что ты здесь устроил? Президент в курсе твоих игр?

Валерий тихо похлопал в ладоши.

- Браво! Браво! Как вы прекрасно держитесь!

- Брось паясничать, шут гороховый!

- Ну, ну, ну! Вы не в том положении, чтобы мне приказывать. И запомните, чтобы защищать государство от преступников, мне нужно каждый раз бежать за разрешением к президенту. Я только докладываю о результатах.

Ноздри Приски надулись, как паруса.

- Немедленно прекрати этот балаган и отпусти людей. Не забудь перед этим извиниться!

Лицо Валерия окаменело.

- Кто со мной сейчас говорит?

Приска не унималась.

- Прекрати, Валерий, ты прекрасно знаешь, кто я.

Валерий развёл руки.

- Простите, изменяет память, неужели мы знакомы?

- Представь себе, да! могу напомнить, если память у тебя короткая. Я жена президента империи Диокла – Приска!

Прихожане зароптали, услышав такую весть. Заинтересовался и Захария. Он и прежде подозревал, что приходящая в сопровождении подруги женщина не проста. Миръям посмотрела с тревогой на мужа. Он взял её руку и поцеловал, прошептав, что всё будет хорошо.

- Документы, подтверждающие личность, имеются? – чуть ли не смеясь, спросил Валерий, стараясь сохранять серьёзность, его раздирал хохот.

К нему подошёл солдат.

- Никак нет, господин Брют, - доложил он. – Ни у кого из присутствующих документов нет.

- Спасибо, рядовой, - поблагодарил Валерий солдата и повернулся к Приске. – Вы полагаете, я настолько наивен, что положусь на слова первой встречной женщины, утверждающей, что она жена президента? Полноте! Да меня засмеют все в нашем прекрасном вечном городе! – Валерий взял её за руку и развернул к остальным. – Посмотрите, внимательно посмотрите, прошу вас, чем вы отличаетесь от них? Одеждой? Осанкой? Фигурой? У вас над головою нимб? То-то же…

Приска поняла, что проиграла. И приходилось надеяться на Фортуну, что что-то может измениться в её сторону.

- Молчите? – обратился к ней Валерий. – Нечего сказать? Вот и хорошо. А то, знаете ли, в народе говорят, язык мой – враг мой.

Подошёл Федул. Шепнул на ухо и посмотрел на Приску, щерясь.

- Лютует?

- Возомнила себя жжено президента.

Федул поцокал языком.

- Ай-яй-яй! Как это нехорошо, примерять на себя личину другого человека. Мания величия вещь коварная, может сыграть с человеком дурную шутку.

- Как бы она с вами не сыграла ничего дурного, - резко бросила Приска слова в лицо Федулу.

Федул ладонью вытер лицо, будто ему в него плюнули.

- Мы и это проходили… - и спросил Валерия: - Какие дальнейшие приказания, шеф?

Валерий осмотрел помещение. Он остался доволен проделанной работой.

- Стандартные, - ответил неторопливо и хрустнул костяшками пальцев, крутя руки. – Будем действовать в строгом соответствии с положением о задержании лиц, подозреваемых в покушении на жизнь первого лица государства.

Глава 3

Индифферентность – состояние не прирождённое, приобретённое. Умело маскируясь, можно идти по жизни с опущенным забралом, а все вокруг будут думать, что это у тебя такое лицо; тут возможны два варианта: или это природа поэкспериментировала, или пластический хирург пари заключил с товарищем. Но в случае, применимом к ситуации, когда тебя окружают незнакомые люди, напускное равнодушие надежный щит от лишнего любопытства.

Иеремия спокойно пил вино, будто увиденное по телевизору не имело к нему отношения. Мати и Бен возбуждённо обсуждали увиденное, предполагая, к чему это может привести и каких ждать последствий. И постоянно обращались к сеньору Антонио и тихой ненавистью истекали, наблюдая, как он спокойно мелкими глотками смакует вино, со вкусом жуёт пармеджано¹ и аппетитно хрустит грассини².

- Сеньор Тинто, - не выдержал Мати. – Откуда такая пассивность?

Иеремия допил вино, смочил палец в остатках вина и провёл по окружности бокала. В ответ послышалось приятное мелодичное звучание.

- Нравится? – обратил свой взор на Мати Иеремия.

- Вино?

- Звук, хавер Мати.

Мати посмотрел на Бена.

- Шутите?

Иеремия тяжело вздохнул.

- Вас смущают усиленные патрули полиции на улицах города? Участившиеся облавы в криминальных районах? Вас не наталкивает ни на какие размышления стянутая к окраинам военная техника и разбитые временные полевые городки? Так ведь?

Мати и Бен подтвердили кивками согласие.

- Результат встречи с вашим непосредственным начальником, беседа с ним дала информацию к размышлению?

- Какого рода?

1 сорт сыра.

2 хлебные палочки.

- У меня складывается впечатление, что объясняю азы квантовой механики любителям классической музыки. Буквы одинаковые – смысл слов разный.

- Нет, абсолютно несправедливое впечатление, - запротестовал Бен. – Мы помним ваше сообщение о готовящемся заговоре против императора. Вчера в газетах прочитали о новом покушении. Сумели связать нити и сделать выводы. Но…

Бен замолчал, стараясь паузой показать, что хочет услышать продолжение от Иеремии.

- Что же – но?

- Э-э-э… Позвольте, я расскажу, как прошла наша встреча. Как положено, доложили об имеющихся сведениях, что зреет заговор против императора. Господин Брют внимательно выслушал и сказал, что к нему каждый день приходят десятки писем и докладов, что где-то кто-то сказал о президенте, то-то и то-то. Подчинённые сбились с ног, проверяя каждое донесение, что возможности не так уж велики, что штат сотрудников крайне мал для проведения полномасштабной проверки. Помимо того, что доносы и письма приходят на обычных граждан, в них фигурируют персоны высшего пилотажа. Как вы думаете, спросил он, легко ли получить разрешение на прослушивание телефонных разговоров на сенатора или госслужащего, защищённого иммунитетом неприкосновенности. А ведь его службе приходится изловчаться и выкручиваться, устанавливая слежку и проверяя информацию. Нельзя представить масштаб скандала, если вдруг всплывёт малейший факт слежки или, к примеру, узнают о прослушивании. К документам с грифом повышенной секретности и государственной тайне имеют доступ именно те люди, чьи имена невозможно представить в ряду изменников и предателей.

- Что ж, очень занимательно, - сказал Иеремия. – Тайная канцелярия для того и создана, чтобы собирать информацию любой доступности на каждого гражданина империи, соблюдая полную тайну. Какова была реакция на ваше сообщение. Что вы поселились в загородном доме?

- Господин Брют отнёсся к этому спокойно, - ответил Бен. – Похвалил, сказав, что любая экономия средств для личных нужд будет направлена для выполнения основной работы.

- Вы сообщили адрес проживания?

- Нет, - ответил Мати. – Но нас и не спрашивали.

Иеремия хмыкнул.

- Правильно, при нужде найдут сами.

- При какой нужде?

Иеремия посмотрел удивлённым взглядом на друзей.

- В случае ареста, неужели не понятно. Не по своей вине вы попали в орбиту интересов вашей же службы, так как оказались втянуты в заговор помимо воли, по роду службы. Лишние уши, лишний свидетель. От вас избавятся в любом случае.

Мати выглянул в окно. На улице спокойно. По двору кроме старого пса, лежащего в тени, никто не ходит. За деревьями не прячутся шпики. О чём и сказал. Иеремия повторно поинтересовался. Не новички ли друзья в профессии и ответ его крайне расстроил. Мати сказал, что он боевой офицер, привыкший с оружием в руках отстаивать независимость родины и её рубежей, что на его счету не одна спланированная и успешно завершённая операция. То же самое подтвердил и Бен. Да, признались они, в тонкости профессии никто не посвящал. Но и им был дан конкретный приказ, донести до сведения руководства имеющую ценность информацию. Что они и выполнили.

- Понятно, что ничего не понятно, - Иеремия стоял возле окна и дышал свежим воздухом, вечерний ветерок прохладными струями залетал в форточку. – Вас выследили.

- Как?

- «Жучок» на костюме или на другом предмете. Кстати, вам ничего не дарили в конторе?

Мати вынул из кармана рубашки перламутровую ручку.

- Мне и Бену лично в руки вручил господин Брют. Сказал, это малая плата за проделанную нами работу.

Иеремия пальцем поманил к себе Мати. Взял ручку, раскрутил. В колпачке обнаружил со спичечную головку деталь, не имеющую к писчему предмету отношения с отходящими от неё тоненькими проводками. Показал друзьям. Затем включил радиоприёмник и поднёс ручку к динамику. Из него послышался характерный звук помех. Удалил на полметра, звук стих.

- Как говорят охотники в одной замечательной стране, медвежья берлога установлена. Осталось взять его тёпленьким. Ждите гостей господа, - произнёс Иеремия, подойдя к окну, и закончил: - Долго ждать не пришлось. К нам пожаловали гости. Быстро на кухню, там, за посудным шкафом…

КНИГА «РЕШ»

Глава 1

Процедура идентификации оказалась на самом деле весьма интересной.

В неё помимо крови и слюны взяли для анализов урину и кал. Павел подмывало задать вопрос старенькому фельдшеру, для чего, мол, такие сложности. Если в кадрах есть фото, то не проще ли взять документацию и сделать сравнительный анализ. Привлечь для этой цели физиогномиста. Тот сразу расставит по полочкам челюстно-лицевые кости-мышцы, может для проформы пощупать да помять кожу на лице-затылке, попросить запрокинуть голову и долго всматриваться в черты лица. Павлу всё это было знакомо по той, прошлой жизни. Как-то при задержании одного перца, проходимца и пройдохи, возникли у некоторых товарищей с крупными звёздами на погонах с двумя просветами, а тот ли он человек. Причина крылась в «сливках»: пройдоха оказался двоюродным то ли племянником, то ли внуком какой-то шишки из городской администрации. «Вопрос этот, товарищи, щепетильный. Чего вот так вот огульно взять да оклеветать честного человека». Кто-то из молодых оперов, только что вышедших из-за институтской парты возьми да ляпни, что можно назначить одну несложную процедуру – опознание специалистом физиогномистом. Бо-ольшие звёзды за идею ухватились, как утопающий за соломинку. Нашли спеца быстро. Старенького дедулю-пенсионера. Вот он как раз и крутил-вертел череп то ли племянника, то ли внука, мял лицо, щупал затылок, стучал указательным пальцем по затылку и все эти манипуляции проводил под неусыпным оком товарища с большими звёздами, с непередаваемым восхищением следившим за его действиями. И только каждый раз тихонько покашливал в кулак, подталкивая старикашку быстрее вынести приговор. Дедуля оказался из старых кадров. Калач тёртый и битый жизнью. После очередного покашливания он грозно посмотрел на товарища сквозь толстые линзы очков и попросил следить за здоровьем, обратиться к врачу. А ему сейчас не мешать. «Тут хоть закашляйтесь, ежели оно – оно, то ничего не изменить, - произнёс наставительно дедуля и вынес вердикт: - Науку не отменишь!» Гордый и честный вьюноша оказался тем самым, на кого думала следователь.

Воспоминания эти вызвали улыбку у Павла, что незамедлительно заметил доктор.

- Что смешного в моих действиях? – сухо и деловито спросил эскулап.

Павел оправдался.

- Да вот вспомнил кое-что из недавней жизни.

Доктор строго посмотрел на него и посоветовал сдерживать впредь эмоции. Чтобы впоследствии было, что тоже вспомнить и делиться с внуками воспоминаниями. Павел смекнул, что зря разоткровенничался и попросил прощения, сказав, что больше не повторится и мешать своими непродуманными поступками не будет.

После взятия проб его оставили одного в большом кабинете с закрытыми изнутри прочными стальными ставнями.

Павел подошёл к окну и попытался его открыть. Толстые листы железа показались прочно заделанными в кирпичную кладку. Где-то далеко в дальней точке сознания вспыхнул и погас огонёк тревоги. Не зная, каким образом, но Павел чувствовал защищённость и безопасность в этих стенах.

Света было достаточно от двух настенных светильников и настольных ламп, расставленных на трёх столах. Но были и места тени, находясь в которых нельзя было рассмотреть лица человека, беседующего с тобой.

Минутная стрелка на настенных часах прошла полный круг, когда дверь в кабинет снова отворилась и в помещение вошла миловидная, лет двадцати пяти девушка в партикулярном костюме серого цвета в тонкую зелёную полоску. В руках у неё был небольшой прибор и плоская коробочка из плотного картона. Она уселась за стол, не обращая внимания на Павла и начала подсоединять длинные проводки к прибору, вынутые из верхнего ящика письменного стола. Скользнув пару раз по нему взглядом, она вставила в прибор сложенную стопочкой перфорированную с двух сторон бумагу сиреневатого цвета.

Так как он был в зоне затенения, девушка смотрела на него прищурясь, продолжая выполнять свою работу. Прибор, лента, прошнурованная толстая тетрадь: всё расставлено на столе в том порядке, к которому привыкла. Закончив со своими делами, она обратила свой взор на Павла.

- Прошу вас, - сказала она приятным мелодичным, даже чуть хрипловатым голосом, - выйдите из тени. Таким образом, мы установим взаимный контакт, необходимый для выполнения моей работы.

Павел решил сострить.

- Снегопад, снегопад, если женщина просит, - пропел он и вышел из тени.

Дальнейшее снова повергло его в минутное замешательство. Едва девушка рассмотрела его лицо, её глаза стали величиной с блюдце и по нежной коже щёк и лба пошли ярко-пунцовые пятна.

- Козни Аида, так это вы! – прошептала громко она и закрыла рот ладонями. Глаза её наполнились слезами. – Как быстро всё произошло. Если бы я знала, что будет облава, я бы вас непременно предупредила. Пастор, да что же это такое? Как Миръям? Ей не стало хуже? В её положении лишнее волнение ни к чему?

Вопросы посыпались часто, и Павел не успел на них ответить. Лишь когда девушка спросила, что, эти звери заставили и бороду сбрить, он снова понял, его приняли за другого.

- Да нет, бороду никто сбривать не заставлял, - стараясь быть предельно вежливым, осторожно ответил Павел. – Бреюсь каждое утро. А вот вы ошиблись. Я не пастор, никакую Миръям не знаю. И вообще я здесь для идентификации, чтобы мне сказали, что я это именно я. А никто другой. Вот и всё; а вы лучше выпейте воды и успокойтесь.

Павел налил в стакан воды и протянул его девушке.

Моментально успев проанализировать, что высказала чью-то тайну не тому, она мгновенно побледнела и сквозь кожу стали просвечиваться тонкие синие жилки, пульсирующие под биением крови. Тем не менее, стакан она взяла и сделала маленький глоток.

- У… уди… удивительное сходство, - произнесла она, сильно заикаясь. – Что я наделала!

Платка с собой у Павла не оказалось, поэтому пришлось действовать наугад. Он обнял её за плечи и попросил успокоиться, зная, что эти слова всегда вызывают обратную реакцию, но в голову больше ничего не пришло. И она успокоилась. Допила воду. Поставила стакан на стол.

- Вы меня сдадите? – спросила тихо девушка.

- Кому же? – поинтересовался Павел. – Я здесь лицо новое.

- Так вы не с ними? – в вопросе девушки проскользнула надежда.

Павел сел на стул.

- Да как вам сказать, - произнёс и повернул голову в направлении окна. – Вроде бы с ними, и в то же время под подозрением.

- Значит, вчера арестовали не вас?

- Увы, я только сегодня сошёл с трапа лайнера.

Девушка с облегчением вздохнула.

- Назовите мне того человека, на которого я так удивительно похож, - попросил он её.

Дверь в кабинет отворилась. Внутрь зашли Валерий и низкий толстый человек неопрятной наружности. Весь его вид говорил о том, что он недоволен жизнью. И старый поношенный костюм с мятыми брюками, и несвежая белая застиранная сорочка. Стоптанные туфли со стёртыми носками. Одутловатое лоснящееся жиром лицо, впалые маленькие карие глазки и толстые губы. Заканчивалось всё это великолепие тройным подбородком с недельной щетиной.

- Сеньор Токатти, - представил его Валерий. – Наш специалист широкого спектра деятельности. Прошу любить и жаловать, господин Сандлер. Сейчас с ним проведёте беседу, сеньора Олимпия будет стенографировать. Заодно проверим, насколько вы честны и правдивы, подключим полиграф. Я буду присутствовать при разговоре. Начинайте, сеньор Токатти!

Вопрос-ответ. «Ваше имя». «Да, меня зовут». Вопрос-ответ. «Вам полностью столько лет». «Да». Вопрос-ответ. И так с нарочитой медлительностью, будто вы никуда не торопитесь. Ваш поезд ушёл, оставив на месте перрон с провожающими, и будет только следующим утром. Вопрос-ответ. «Вы получили задание…» «Да, от начальника службы…» Вопрос-ответ. «Вас посвящали в детали донесения…» «Да…» «Каково ваше мнение, заговор существует…» «На пустом месте слухи не рождаются». «Только «да» или «нет»». «Да». «Вы имеете к нему отношение…» «Не понял…» «Только «да» или «нет». «Нет». «Вы отправлялись на задание один…» «Да». Вопрос-ответ. «На лайнер было совершенно нападение…» «Да». «Вы вели огневой ответ…» «Как офицер…» «Только «да» или «нет». «Да». И так до тех пор, пока сеньор Токатти не услышал ответ, что он, Павел, сегодня прибыл в морской порт на лайнере, затем вытер грязным платком лицо и не сказал, что данный этап закончен.

После небольшого перерыва, продолжили.

Здесь вопросы шли общего плана, затем Валерий поинтересовался у Павла содержимым сумочки.

Павел ответил, что полностью открыт для сотрудничества. Открыл замочек, вынул кожаный мешочек и кинжал. Сеньор Токатти заметил, что для человека, совершившего такой неблизкий вояж, вещей как-то до подозрительности мало. На это Павел ответил, что все вещи остались на круизном лайнере «Новель Этауль». Конечно, уцелело то, что было на нём, но оно поизносилось. «Кто же вам помог в дальнейшем? Судя по вашим рассказам, вы прошли огонь и воду, и медные трубы». «Вы правы, господин Брют, помогли. Равнодушных людей очень мало. Собрали с миру по нитке и соткали рубаху». Валерий взял мешочек, взвесил на руке. Усмехнулся и посмотрел на Павла, взявшись пальцами за связывающую горло нить, как бы испрашивая разрешения. Павел пожал плечами. «Пожалуйста, господин Брют, вы здесь…» Брют перебил, рассмеявшись от души, обнажив крупные хорошо сохранившиеся зубы, и закончил: «Да-да-да, господин Сандлер! Я здесь и Jovis, я и bovis в одном лице!» Из раскрытого мешочка на стол высыпались огранённые алмазы, изумруды, опалы и гранаты. Глаза у девушки, у сеньора Токатти увеличились втрое. Мандибулы отвисли в изумлении от увиденного богатства, которое они едва ли не впервой в жизни видели в таком количестве. Хранились алмазы в простом кожаном мешочке грубой выделки. Сеньор Токатти нервно сглотнул слюну и посмотрел на Валерия. Он единственный, как и Павел, сохранил индифферентное состояние, лишь жадно на короткий миг загорелись диким огнём глаза, и вспыхнуло в их глубине пламя и тотчас погасло.

- Позвольте поинтересоваться, господин Сандлер, где же в нашем мире проживают эти добрые самаритяне, раздающие такие вот нити?

- По всему побережью Средиземного моря, господин Брют.

- Шутите?

- Увольте!

- Да здесь в вашем мешочке камней на полтора миллиона сестерциев или динариев!

Павел улыбнулся.

- Примерно так.

Сеньор Токатти продолжал, чавкая, глотать слюну и смотреть алчно на камни. Стенографистку Олимпию била мелкая дрожь.

- И вы утверждаете, что вам их дали вот просто так из чувства помощи?

- Ближнему у нас принято помогать.

Валерий медленно собрал камешки в мешок. Повторно подбросил на руке. Глаза его прищурились, лоб собрался мелкими складками. Он быстро что-то соображал, прикидывая разные варианты в голове.

- Поступим так, господин Сандлер, - наконец произнёс он. – Не будем дальше соблазнять видом богатства наших работников и оставим их у нас в надёжном месте на ответственное хранение. Согласны?

Павел развёл руками.

- Я уже говорил…

- Да-да-да… и Jovis, и bovis… Вы, надеюсь, мне доверяете?

Павел повторно развёл руки.

- Как можно сомневаться!

Валерий отложил в сторону мешочек с камнями и взял в руки кинжал.

- Ого, какое интересное изделие! – воскликнул он, поднеся кинжал к глазам, - видна отличная работа старых мастеров. Сейчас так делать разучились. Всё штамповка! – произнёс и громко крикнул. Лезвие кинжала вспыхнуло внутренним пламенем. Оно выплеснулось наружу тонкими прозрачными длинными лепестками и обвило руку Валерия. Он разжал пальцы и кинжал, повисев в воздухе какое-то время, упал без звона на плитку, устилающую пол, будто погрузился в густой ворс ковра.

Сеньор Токатти вместе с Олимпией не произнесли ни звука. Всё происходившее на их глазах казалось им каким-то сверхъестественным явлением, чем-то выходящим за рамки обычного, привычного, с чем не сталкиваешься в простой жизни.

- Как это понимать? – пришёл в себя Валерий.

Павел поднял кинжал и крутанул его между пальцами, лезвие и рукоятка слились в один круг.

- Не знаю, господин Брют, - взялся за лезвие кинжала и протянул его Валерию. – Возьмите снова. Со мною же ничего не произошло.

Едва Валерий протянул руку, но кинжал будто ожил. Извиваясь змеёй, он поднялся от кисти Павла до локтевого сгиба и … пропал… Точнее, кинжал утонул в коже. Не оставив следа. Павел посмотрел на руку, потом на Валерия. Валерий удивлёнными глазами смотрел на руку Павла и отказывался верить в произошедшее.

- Где… он? – еле справился с волнением сеньор Токатти.

- Да, объясните нам, - нашёлся Валерий, справившись с собой, произнёс он спокойно, - господин Сандлер, где кинжал?

- Ничего не понимаю, - признался Павел и ощупал руку от запястья до локтя и обратно, крепко сжимая пальцы.

Валерий недобро ухмыльнулся.

- Решили нас фокусами попотчевать, не так ли, господин Сандлер? – ехидно спросил он Павла и решительно закончил: - Никакие фокусы у нас не пройдут! – снял трубку и приказал приготовить срочно для исследования рентген-кабинет. – Вот сейчас-то мы и узнаем, хороший ли вы престидижитатор или на букву «хэ».

Рентгенолог и так и сяк вертел руку Павла на смотровом столике под трубкой рентген-лучей. Каждый раз, нажимая кнопку просмотра и глядя на чистый снимок с костями, спрашивал Валерия, что господин начальник хотел увидеть. Валерий понял с первого раза, что поймал пустышку, но признаваться в этом себе не хотелось, и поэтому он приказывал врачу повернуть руку исследуемого как-то иначе. Под другим углом. В итоге врач не выдержал и спросил: «Ответьте, что вас интересует. Может, я подскажу». «Посторонний предмет», - ответил Валерий; врач показал ему с десяток готовых снимков. «Прекрасно видны локтевая и лучевая кости. Посторонних предметов не наблюдается». «Но он должен там быть!» «Кто?» «Кинжал! – закричал Валерий, - кинжал, порази вас молния Юпитера! Я видел, как он исчез в плоти!» «Кинжал? – осторожно переспросил врач и как-то с опаской отодвинулся от Валерия. – Его здесь нет и быть не может».

Валерий усмехнулся и похлопал врача по плечу.

- Успокойтесь, милейший эскулап, всё отлично, - заверил он доктора, глядя пристально ему в глаза. – Просто хотел проверить одну версию.

- Проверили? – настороженно спросил врач.

- Да, - лаконично ответил Валерий.

- Что ещё прикажете?

Валерий посмотрел на Павла.

- Ничего, - ответил врачу и кивнул Павлу, приглашая на выход. – Пойдёмте, постараемся вместе решить головоломку: а был ли кинжал?

Глава 2

Сагитта и Флавий нервничали не напрасно. Каждый понимал, обратного пути нет. И рады бы сейчас отказаться, но смелости в самом начале не хватило и к этому времени её не прибавилось. Были короткие перепалки между собой, кто кого первым втравил в это дело с оглядкой, мало ли кто услышит. Боялись любого шороха, как пуганая ворона шума в кустах. И признаться приходилось в своей беспомощности. Сагитта налил вино и поднял бокал.

- Не буду говорить, что пью за успех дела.

- Боишься сглазить? – Флавий поднял свой бокал.

- Не сглаза и не оговора боюсь.

Флавий осушил бокал.

- Что-то я стал больше пить.

Сагитта выпил свой и наполнил снова.

- Это от страха и от чувства вины. Если бы не она…

Флавий напрягся.

- Договаривай, Сагитта.

Рука Сагитты дрогнула, и несколько капель вина пролилось на белую рубашку, и заалели каплями крови.

- Дурной знак.

- Это всего лишь вино, - отрезал Флавий. – Брось плакаться, как баба! Сейчас никому не позавидуешь. Любой замаран хоть краешком плоти.

Сагитта указал на экран, где в тире тренировались гладиаторы.

- Им можно позавидовать. Степень осведомлённости нулевая.

Флавий уселся за стол и покрутил верньер громкости. Из динамиков послышались частые звуки выстрелов. Инструктор кричал; гладиаторы зло огрызались, но продолжали выполнять задание.

- Не знание закона не освобождает от ответственности, - произнёс Флавий.

- Решил похвастаться успехами в юриспруденции?

- А хотя бы, - Флавия от выпитого вело. – Коль другим не могу. А про них не думай, - махнул рукой на экран. – Роль мяса всегда отводится рядовым. Нам бы постараться спасти свои шкуры. И накопления.

Сагитта почувствовал, как неприятный ком из груди поднимается к горлу стараясь выплеснуться наружу. Привычка пить из скупости дешёвое вино сыграла с ним плохую шутку. Зажав рот рукой, он бросился из кабинета, сопровождаемый хохотом Флавия. Вскоре тот присоединился к эдитору.

Сагитта тяжело дышал, плеская воду в бледное лицо из крана.

Внутренности горели, будто внутри горел адский огонь. Мучила жажда и скручивала каждую клетку, выжимая из неё последнюю влагу.

Стоящий рядом Флавий выглядел не лучше.

Карие огромные глаза глубоко запали, прорезались морщины вокруг глаз и рта. Посиневшие губы дрожали.

- Жалеешь деньги на вино, плачешься на жизнь. Почему такая жадность?

- Сам же сказал, спасти накопления. Зачем тратить сейчас, когда они могут пригодиться после.

Флавий вытер лицо и вышел из туалета следом за Сагиттой. В коридоре остановил его и спросил, глядя в глаза, не думает ли он, что и им отведена роль мяса в пьесе, написанной хорошо известным им человеком. И деньги не помогут, и связи. Так как всё в одну минуту рухнет: и налаженная спокойная жизнь, и деньги, текущие рекой из щедрых рук зрителей, и положение в обществе, заработанное таким огромным трудом. Это можно потерять за один день. «Бесповоротно, - закончил Флавий. – И, сам понимаешь, у нас обратного пути нет, сколь много раз это не повторяй. Есть такой транспорт, сев на который, сойти с него нельзя, даже если он стоит на месте». «Не спрашиваю у тебя, что делать, - спокойно произнёс Сагитта. – Ответа не знаешь ни ты, ни я. Но прислушайся, ты слышишь, как в воздухе носятся с гудением шмелей подозрения. Если мы в курсе всего, что говорить о гладиаторах. Думаешь, они, как безвинные овцы примут с радостью смерть? Идущие на смерть приветствуют тебя!» «Что-то давненько к нам не захаживал наш куратор». «Сплюнь, а то сглазишь». «Уже». «Что уже?» «Сглазил».

По затемнённому коридору, окружённый солнечным светом, улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба, шёл Валерий Брют. Один. Без охраны. Как всегда.

- Секретничаем, сеньоры заговорщики! – бодро произнёс, не скрываясь, он. – Как неосмотрительно! Вдруг кто-то подслушает.

- Кто? – спросил Флавий.

- Кому, как не вам, сеньор логист, это знать, - Валерий изнутри светился от счастья. – Секрет известный троим, становится достоянием всех.

Логист и эдитор переглянулись.

- Все усилия напрасны? – робко предположил Сагитта.

Валерий подошёл и положил обеим руки на плечи, слегка надавил, сдавив кисти, и посмотрел в глаза.

- Зря надеетесь, сеньоры заговорщики, - серьёзно произносит Валерий и резко начинает смеяться. – Ага! Попались на удочку!

Сагитта и Флавий осторожно выпустили воздух через нос и медленно задышали, приходя в себя.

Шутки господина начальника тайной канцелярии иногда и не шутки вовсе, а самые что ни на есть серьёзные вещи, произносимые с юморком.

- Пройдёмте в кабинет, сеньоры хорошие, - взял обоих под руки Валерий, увлекая за собой. – А то мне, как гостю, неловко держать вас в коридоре.

В кабинете Валерий медленно переходил от одного монитора к другому, наблюдая за стрельбами. Крутил ручку, приближая изображение, и всматривался в профиль гладиатора. Делал замечания логисту и эдитору, при этом нехорошо улыбаясь. Иногда Флавий спрашивал, есть ли какие замечания, Валерий отрицательно крутил головой и пил вино, не морщась, хотя от одного запаха могло вывернуть наизнанку великана. Просматривая занятия, Валерия что-то привлекло в одном гладиаторе. Он максимально приблизил его изображение и всмотрелся в него, чувствуя непонятное и необъяснимое, исходящее от этого гладиатора, раба, что-то несущее в себе тревогу и опасность. И гладиатор тоже в этот момент почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернулся и посмотрел в камеру, прямо в глаза Валерию. Улыбнулся, моргнул глазом, сделал из пальцев пистолет и выстрелил, едва качнув рукой; в заключение коротко сдул несуществующий дымок с кончика пальца и вернулся в исходное положение. Логист и эдитор, свидетели увиденного слегка струхнули, ожидая реакции Валерия. Однако он спокойно отнёсся к происшедшему, хлопнул ладонями пару раз и указал на экран.

- Самый лучший гладиатор Гладий, - быстро ответил Сагитта.

Валерий повернулся к нему лицом.

- И кличка соответствующая образу и поведению.

- Приказать привести? – поинтересовался Флавий.

- Интересная личность, - сказал отстранённо Валерий, думая о своём, - но с такими лучше быть знакомыми дистанционно. Заочного знакомства вполне достаточно. Так что, будем довольствоваться малым.

Сагитта и Флавий решили промолчать, сочтя это большим благоразумием.

- Как он… - Валерий указал пальцем на экран.

- Гладий? – выступил вперёд Сагитта.

- Как ведёт себя Гладий в нештатной ситуации?

- Решителен, - сказал Флавий. – Напорист, присутствуют зачатки лидера.

Валерий кашлянул, усмехнувшись, щёлкнул пальцами и провёл большим пальцем по горлу.

- Сейчас?

- Он один?

- У него есть три друга: Циклоп, Мандибула и Блас.

- Всю четвёрку в первые минуты акции на арене.

***

Вечером Гладий собрал вокруг себя друзей и под видом просматривания журнала для взрослых дядей и сообщил о посетившем его сегодня во время стрельб неприятном ощущении. Также добавил, что приближается тот миг, к которому их готовят так тщательно, и настойчиво обучая навыкам владения огнестрельным оружием. «Будет заваруха, - завершил он свою речь. – Возможно во время очередного представления. Начнётся на арене и перекинется на зрительские трибуны. Чтобы спастись в этой чехарде, им нужно держаться вместе. Локоть к локтю!» «Локоть к локтю!» - повторили по очереди Циклоп, Мандибула и Блас.

Глава 3

Хитрый жук найдёт лазейку повсюду.

Когда за Нойманом и Шпейером закрылась дверь в тайный лаз, он вернулся в комнату, разбросал посуду, стараясь разбить больше предметов, затем кочергой приложил себя по голове и распластался посреди зала среди разбросанных стульев, перевёрнутого стола и битой посуды. Упал Иеремия вовремя, при падении расположившись в неудобной позе, оцарапав лицо и бок до крови осколками и обломками мебели. В последний момент в комнату ворвались, выбив дверь, сотрудники спецназа тайной канцелярии и рассредоточились по дому.

Отрывисто дыша, он внимательно ловил каждый звук, раздававшийся в доме.

А наверху бушевала стихия разбоя! А наверху обученные уничтожать крошили и ломали мебель. Бросали с полок книги и старинные предметы. Пели звонко и горько бьющиеся стеклянные предметы и звучали трагичной синкопой металлические вещи. Трели и глиссандо наполняли пространство дома доселе неизвестными ему звуками. От некоторых дом содрогался и трещал деревянными стропилами и потолочными перекрытиями. Другие ласкали слух журчащими радостно как весенний ручей мелодиями. Но накладываемые одни на другие они создавали невыносимый уродливый шум; это больше всего ввергало старый дом, переживший не одну неприятность для своих жильцов и природную катастрофу в состояние глубокой депрессии.

Роль пострадавшего Иеремия исполнял прилежно. Так, что ни у кого бы, ни возникло желания истерично крикнуть ему, бросив как перчатку оскорбления в лицо: «Не верю! Повторите дубль!»

Тело затекло от неподвижности, но искусство требует жертв.

И Иеремия терпел, наматывая на несуществующий ус творимый беспредел трудолюбивыми сотрудниками спецназа. Он ждал, когда же на него обратят внимание. И дождался. Когда над ним склонилось лицо в пластиковой полусфере, Иеремия, кряхтя, перевернулся на спину, поднял окровавленную дрожащую руку вверх, подержал немного и обронил на пол. Глаза при этом оставил раскрытыми. Потом он счёл за лучшее артистично закрыть глаза и пустить из глаза слезу.

Терпение было неотъемлемым качеством Иеремии. Он мог до бесконечности долго ждать, сидя на одном месте. Или лежать, что было более приятным, да ещё в окружении прекрасных дев. Пусть и блудных, и немного пропащих.

Дальнейшее развивалось не так стремительно, как ожидал того Иеремия.

Продолжая исполнять роль пострадавшего, он стойко переносил все манипуляции, производимые над ним сотрудниками спецназа. Он коротко стонал, конвульсивно дёргал конечностями. Время тянулось до невыносимости долго, как использованная жевательная резинка, надутая пузырём.

Вместо дивана, его положили на стол, и врач быстро осмотрел его и выдал заключение, что ему повезло. Иеремия уже к этому времени не так часто дышал и более-менее осмысленно смотрел по сторонам. Видя сотворённое с обстановкой, он только и делал, что сокрушался вполголоса и что-то неразборчиво бормотал.

После всех медицинских манипуляций к нему приступили с расспросами следователи. Они не обращали внимания на слова врача, что нужно поберечь здоровье и психику пострадавшего и задавали вопросы.

Иеремия на них отвечал. Постанывая и нервно дёргаясь телом, словно через него пропускали электрический ток.

Беседа походила на допрос. Что вполне устраивало Иеремию. Любимая профессионалами всего мира всех спецслужб игра в «вопрос-ответ» не изобилует полётом фантазии и изысканностью мысли. всё исключительно просто. Нужно предельно точно и правдиво допрашиваемому отвечать на заданный вопрос. Что он и делает. Не всегда по правилам игры, так как старается из неё извлечь свои выгоды. Поэтому, допрашиваемый старается всеми силами изворачиваясь и фантазируя на грани правдоподобности, доказать о своих добрых побуждениях и что он не виноват, и что кошелёк не его.

Важно было затянуть время беседы. И он старался делать это профессионально.

- Кто бы мог подумать, сеньор следователь, - вытирал Иеремия обильно выступающие слёзы, - что прекрасно отрекомендованные молодые люди окажутся такими… У меня не хватает слов… Да-да… я постараюсь говорить короче. Так вот, кто бы мог подумать, когда я с ними познакомился ближе, они представились…

Кому дано знание слова, тот из слова сделает мощное оружие.

Перед уходом по приказу следователя Иеремию повторно осмотрел доктор и посоветовал обратиться в лечебное учреждение и выписал несколько препаратов.

Ближе к вечеру настроение Саркиса улучшилось.

Не поклонник необдуманных поступков, вносящих в его спокойную и размеренную жизнь фактор риска и неустойчивости, Саркис с момента посвящения в тайну, которой он категорически не хотел знать даже под смертельными пытками, испытывал времена непонятное беспокойство. Оно накатывало внезапно. Посреди дня, а что ещё хуже, посреди ночи. Тогда он просыпался в холодном поту, и левая часть груди заметно дрожала от учащённо бьющегося сердца. Если днём можно было снять волнение стаканчиком-другим хорошего вина и поеданием жареных бараньих рёбрышек с тушёными баклажанами, все тревоги он тушил обильной и жирной пищей, приправленной острыми специями.

А вот сегодня ему было хорошо. Просто хорошо. Без сложных объяснений и выстроенных проверенных фраз. В течение дня он не притронулся к вину и обильной пище. Довольствовался водой с лимоном и свежими фруктами.

Поэтому раздавшийся в вечерней тишине кабинета телефонный звонок вновь заставил трепетать мелко его сердце.

Дрожащей рукой он снял трубку и приложил к уху.

- Да! – произнёс он робко и неуверенно, стараясь менее всего услышать тот самый голос, обладатель которого втянул с лёгкостью и не принуждением в орбиту своих опасных дел.

- Как дела? – раздался в трубке голос Антонио Тинто, и лоб Саркиса покрылся мелким потом.

- Хорошо.

- Как дела на ниве совращения добропорядочных граждан? Продолжаются успешно?

- Да, - выдавил из себя с трудом Саркис.

- Что – да? продолжаются или поток желающих сладкой неги получить из объятий нежных дев, заметно сократился?

- Нет.

- Бизнес процветает?

- Да.

В трубке возникло молчание.

- Почему не слышу в голосе оптимизма? Ужели мне не рад?

Саркис с облегчением вздохнул.

- Что вы, сеньор Тинто, слава Юпитеру, я вас всегда рад видеть.

Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возник Иеремия.

- Тогда встречай дорогих гостей!

После обильного сытного ужина, Саркис поинтересовался о делах. Иеремия вытер губы салфеткой и сказал, что дата дня «Х» именно та ложка дёгтя, что портит бочку мёда. Но она неизвестна.

КНИГА «ШИН»

Глава 1

Чтобы не скучать в одиночестве, Валерий предложил Павлу скрытно присутствовать на допросе арестованных недавно христиан.

Предвидя его вопрос, Валерий сказал, что они подозреваются в составлении заговора против существующей власти. Что один представитель этой общины уже совершил неудачное покушение на президента, да хранит Диокла Юпитер.

Павел согласился, но попросил уточнить слово скрытно. Валерий улыбнулся и жестом пригласил следовать за собой.

На лифте они спустились в цокольный этаж. По залитому электрическим светом коридору, в который выходят железные двери, окрашенные в коричневый цвет, они прошли к неприметной двери, выкрашенной в цвет серых стен, и если бы не задвижка, Павел ни за что бы, не догадался о её существовании.

Валерий постучал условным стуком в маленькое окошко, закрытое металлической ставенкой. Изнутри раздался щелчок, и металлическая дверь легко отошла в сторону ровно настолько, чтобы в неё мог пройти боком один человек. Кивком головы Валерий предложил первому войти Павлу. Он и вошёл, оставив свои правила у себя дома. Комната оказалась небольшим помещением, вытянутым как пенал с длинным узким столом посередине, несколькими стульями и небольшим аппаратом с двумя рядами белых и красных кнопок и микрофоном. Стены обиты вертикальными деревянными панелями, выкрашенными в мягкий бежево-кремовый цвет. Половина одной стены стеклянная, через неё хорошо просматривается соседнее помещение. Валерий предложил Павлу сесть на стул.

- Соседнее помещение – допросная камера, - пояснил он и нажал на белую кнопку на аппарате и произнёс в микрофон: – Начинайте!

В допросную ввели первую десятку арестованных. Растерянных и испуганных мужчин и женщин. Их выстроили у противоположной стены лицом к стеклянной панели.

За стол, стоящий у стены сел сотрудник канцелярии и вставил лист бумаги в пишущую машинку.

Следом в кабинет вошёл… Павел непроизвольно подался вперёд, что не ускользнуло от чуткого взгляда Валерия, они с Федулом специально придумали такой сценарий развития событий, чтобы узнать истинную реакцию Павла на появление Федула. Лицо Павла напряглось и сильно застучало сердце.

- Вам кто-то знаком из находящихся людей в допросной комнате? – вежливо поинтересовался Валерий.

Павел взял себя в руки, быстро мысленно соображая, что делать. В том, что в допросной в роли следователя был Федул, не стоило сомневаться.

- Нет, - коротко ответил он. – Показалось.

Валерий понятливо кивнул.

- Бывает. Много людей, напоминающих с первого взгляда родных или знакомых можно встретить на дорогах мира.

Допрос, а вернее опрос, имя, фамилию, место жительства и где работает, вёл маленький щуплый человечек в сером партикулярном костюме. Он суетливо перебирал бумаги на столе. Постоянно заглядывал в картонную папку, будто сверялся с содержанием написанного в ней, и с тем, то ему говорили арестованные.

Мужчины как-то держали себя в руках. Отвечали сдержанно. На вопрос, с какого времени они посещают запрещённую христианскую секту, один в один отвечали как по написанному, что с недавних пор, а про то, что она запрещена, узнали из уст следователя. Женщины, существа эмоциональные, без повода лили слёзы. Поэтому их лица были красны; они взволнованно часто дышали и говорили сбивчиво, что не совершали ничего противозаконного. Следователь убивал своей прямой логикой: «Если не издан указ о запрете, это не говорит о том, что что-то разрешено».

Первую десятку арестованных сменила вторая.

Федул продолжал сидеть вполоборота на стуле. Так, чтобы Павел мог его прекрасно рассмотреть. Изредка он сжимал пальцы правой руки в кулак и бил в ладонь левой руки.

Вопросы повторялись. Ответы звучали практически те же самые. Скучная процедура могла затянуться. Но Валерий внезапно объявил, что пора обедать и на время допрос прекратить.

Сидя в столовой, он повторно поинтересовался у Павла:

- И всё-таки, простите моё любопытство, мне показалось, что один человек точно вам знаком.

Павел осторожно поставил на стол стакан с яблочным соком и, не раздумывая, ответил:

- Повторюсь, обознался. Рос в соседнем дворе хулиганистый парнишка, высокий, тощий, гибкий, как шланг. Столько времени прошло… Не мудрено и обознаться…

Валерий сложил пальцы, треугольником соединив большие пальцы.

- А если бы это оказался именно этот ваш хулиганистый сосед? Как бы вы себя повели?

Павел и сейчас не заставил ждать себя с ответом.

- Индифферентно. Мы не были хорошо знакомы тогда. Думаю, сейчас тоже не было бы радостных слёз на плечах друг у друга и кричали бы с надеждой в голосе: «А помнишь!»

- Благодарю за правдивый ответ, господин Сандлер, - сказал Валерий тоном, немного напоминающим скрытую игру кошки с мышкой. – У нас есть немного времени. Мы могли бы пройтись по тихим тенистым улочкам, выпить кофе. Или вы тоже скажете, что близко со мной не знакомы, и поэтому я услышу отрицательный ответ.

- Мой ответ будет положительным, - поддержал Павел заданный тон. – Отчего же отказываться от удовольствия выпить кофе на улице в тени каштана.

Час спустя они снова наблюдали за происходящим в допросной.

- Объясните, господин начальник, - обратился Павел к Валерию. – Какова истинная цель допроса? Что вы хотите узнать от этих людей? Ведь ясно, как летний вёдренный день, что они ни в чём не виноваты. И держать их под арестом совершенно бессмысленно. Посмотрите на любого из них. Ну, какие они преступники? Уверен, никто из них не то, что ни разу не держал в руках пистолета, понятия не имеет, как из него стрелять.

- Что ж, весьма благородно для сотрудника нашей службы вставать на защиту невиновного, - сказал Валерий. – Но вину, равно как и не участие в преступлении надо тоже доказать. И этим займутся другие подразделения. Пока же, будем наблюдать далее, так сказать, станем беспристрастно созерцать со стороны и честно выполнять свою часть работы. – Валерий снова нажал кнопку на аппарате и спросил: - Остались ещё арестованные?

Ему тотчас ответил следователь в партикулярном костюме.

- Так точно, остались! – он встал со стула и вытянулся в струнку. – Прикажете привести?

- Да, - приказал Валерий и посмотрел на Павла. – Глядя на них, этих заблудившихся овец, видя их расстроенное и смятенное состояние, так и приходят на ум прекрасные мудрые слова, сказанные кем-то в далёкой древности: «Sic transit Gloria mundi¹».

Павел не ответил, в допросную ввели двоих человек: мужчину, в его чертах Павлу показалось что-то знакомое, и женщину. Глядя на неё, у Павла защемило в сердце. Он по завиткам волос, по профилю лица, по контуру носа узнал женщину, увиденную им в видении, явившемся во время подводной прогулки. Затылок запрокинулся назад, будто налитый свинцом, и сильная острая боль пронзила тело от макушки до копчика. «Спасёшь её – спасёшь себя» - прозвучали набатом в голове произнесённые незнакомкой слова на причале возле лайнера «Новель Этуаль» и не раз повторенные при других обстоятельствах.

- Кто это? – поинтересовался Павел.

- Главные заговорщики, - пояснил Валерий.

- Не может быть.

- Ещё как может, - серьёзно произнёс Валерий. – Они и половина задержанных признали свою вину. Остались формальности.

- Да погодите, господин Брют! – бурно запротестовал Павел. – Как они могли в чём-то признаться!

- Поверьте, мы не приложили и капли физического воздействия, - тон Валерия был очень убедительным. – Через сутки после задержания мы выяснили, кто в этой группе главный заговорщик. Осталось, чтобы Диокл подписал приказ о наказании.

- Нет-нет-нет! Это чушь, полная чушь! Бессмыслица! – активно возразил Павел, вставши со стула. – Поместите любого встречного человека в тяжёлые условия, отличающиеся от ему привычных, он вам на следующий день признается в чём угодно. Даже в убийстве мифического героя Ампефиокла!

- Вы это сейчас придумали?

- Что?

1 так проходит слава земная (лат.)

- Про героя? – уточнил Валерий. – Не похоже на домашнюю заготовку. Прекрасный экспромт. Но это не облегчит их участи.

- Она, женщина, беременна, - ухватился за это, как за спасительную соломинку Павел.

Валерий скривил рот в глупой усмешке.

- Ну и что? в нашей тюрьме прекрасный лазарет. Родит ребёнка, его отдадут на воспитание в проверенную семью. Сама же будет отбывать бессрочное наказание…

***

- Посмею вас перебить, уважаемый сеньор Тинто, - заикаясь, произносит Саркис Аварий. – Но, как вы выразились…

Иеремия резко оборвал, отрываясь от горлышка бутылки с вином, находясь наедине с собой, он забрасывал глубоко в подсознание и напрочь забывал про такие слова как этикет и положительное поведение.

- Давай без экивоков, Саркисушка…

Саркис секунду помялся и выпалил, сильно потея, не только чело и ланиты украсили крупные капли холодного пота, но и тело увлажнилось.

- Дата «Х» известна.

- Что ты сказал? – переспросил Иеремия. На этот раз, отставив бутылку подальше от себя. – Повтори!

Саркис округлил глаза. Такое с ним бывало при запорах.

- Дата «Х» известна. Два дня тому нас посетил сенатор Масс. Так вот он разоткровенничался с моей самой любимой…

- Короче!..

Саркис сжался, сдавливаемый взглядом Иеремии, будто паровым прессом.

- Так вот… Он сильно выпил вина и по большому секрету поделился с нею тайной, что во время праздника, который устраивает Диокл, отмечая годовщину своего пребывания на посту президента Римской империи, его свергнут. Армия и прочие структуры, в обязанности которых входит его охранять, примут в его свержении активное участие. Ещё он добавил. Что этот дурачок Диокл не верит ни единому слову его верного друга, а заодно главного заговорщика начальника тайной канцелярии Валерия Брюта, что на его жизнь покушаются какие-то христиане. Эту угрозу он придумал лично и претворяет её в жизнь. Выставляя виновными бедных религиозных фанатиков.

- Вот же… - Иеремия запнулся, - мразь!.. Когда намечается празднование?

Саркис посмотрел на стену, на календарь.

- В это воскресенье.

Иеремия встал. Быстро и легко. Он всегда лёгок на подъём в любой ситуации и в любом состоянии.

- У нас в запасе всего два дня! Где телефон?

В дверь постучались. Вошла девушка и сообщила, что прибыли двое молодых людей и описала их наружность. Иеремия приказал их провести в кабинет Саркиса.

- Это мои люди, - объяснил он. – На них можно положиться. Вместе мы составим и соберём группу противодействия заговорщикам.

Вошли Мати и Бен.

Иеремия в двух словах, сжато объяснил ситуацию.

- Сохранение государственного строя наша прямая обязанность. На кону жизнь и спокойствие империи.

Глава 2

Преступно и халатно полностью доверять Судьбе.

Как и все женщины, она коварна и изменчива. Сегодня в фаворе у неё и купаешься в лучах золотистых славы, завтра же горькая и безрадостная участь самого злостного каторжника, проводящего жизнь по пояс в ледяной воде на рудниках, покажется вам наираспрекраснейшей перспективой существования вашего.

Преступно и бездарно полностью полагаться на Рок.

Опытные мастера часто попадают впросак, когда якобы простенькая гайка имеет левую резьбу. Пыхтит-пыжится, бедолага, крутит гаечку по стрелочке часовой, а она, тля неблагодарная, всё сорваться норовит. Пока сообразит, что к чему…

Преступно и наивно…

Впрочем, что зря воду в ступе толочь?

Tempur fugit¹…

Время бежит, оно торопится, падает и разбивается его драгоценный сосуд. Из него выплёскивается бесценная жидкость и льётся, плещется, разливается на тонкие ручейки и струйки. Они дробятся на мелкие капельки влаги и под палящим солнцем Вечности превращаются в обычный песок. В солнечных часах Бытия он пересыпается из верхней части в нижнюю песчинка за песчинкой, медленно отсчитывая секунды, минуты, часы и дни жизни отдельно взятого человека и целых этносов, приходящих из ниоткуда и исчезающих навсегда в никуда…

Сагитта и Флавий последнее время не расслаблялись ни на минуту.

Всё происходящее напоминало картину, виденную в зоопарке, когда цапелька, птичка божия, одной ноженькой становилась в болото, то и вторая следом за нею следовала в топь, а там и птичка исчезала в раскрытых жадно водных челюстях…

Сон спокойный забыл дорогу в их ресницы. Беспокойные чёрные птицы бессонницы отбрасывали белые тени тревоги на утомлённое сознание.

1 время бежит (лат.)

Лишний шорох или посторонний звук лишь усугублял и без того обострённое чувство обеспокоенности. Куда идти и к кому обратиться? Поможет ли в данной ситуации доктор? Пропишет ли верное лекарство? Или беспристрастные парни в чёрных приталенных костюмах в чёрных очках на смуглых лицах порекомендуют принять эликсир вечной жизни из затвердевшего раствора расплавленного свинца как альтернативу любому медицинскому препарату.

Если когда-то и летела стрела быстрее ветра, то эти времена ушли в прекрасное далёко. Под давлением разгоревшихся паров монастырского порошка свинец, вылетающий из нарезного или гладкого ствола ружья, составил конкуренцию. И счёт нанизанным на острие стрел жизням существенно сократился.

Круглый комок свинца сделал большой рывок в ускоренном процессе развития человека. Хоть стрела и ушла на второй план, она стала прокладкой между прошлым и настоящим. Для сферического куска металла, лёгкого в обработке не стало никаких преград. Его пробивная способность лишь возрастала с увеличением калибра ствола.

Деньги давно перестали греть душу. Сердце билось каждый раз учащённо, когда раздавался стук в дверь. Сагитта и Флавий в полном смысле слова стали неврастениками. И выпиваемое в большом количестве вино не могло взять на свои хрупкие жидкие плечи всю тяжёлую ответственность за то, что вскоре произойдёт. Облегчения не было. Вина – оставалась.

Валерий Брют имел скверную привычку приходить в самое ненужное время. Эта привычка родилась с ним. Позже окрепла, стала цементирующей основой характера и оказалась неотъемлемой частью существования: к нечаянной радости его и к внезапной печали других.

Валерий застал сеньоров эдитора и логиста в том состоянии, называемом медиками особой специализации – нейтральном.

Каждый по отдельности понимал дрожащую стройность окружающего мира, но вместе они пришли к ложному выводу, что вместе весело шагать по просторам…

Парой оплеух не обошлось: полученные знания от неких незнакомых старцев позволили ему вернуть в мир гнусной реальности из мира сладких грёз двух необходимых пока человек. Так, по сути своей мелочных, но нужных.

- Мы не понимаем, каким образом можно заставить слушаться приказов наших гладиаторов, - говорил за двоих Сагитта, всё ещё продолжая ощущать пролонгированное нежное воздействие жестких методов Валерия. – Нельзя же вот запросто взять да сказать, делаете, мол, это и это.

Валерий положил ладонь на голову сеньору эдитору и слегка надавил подушечками пальцев на определённые точки черепа.

- Легче?

Сагитта прислушался к внутренним ощущениям.

- Да.

- Продолжим, - Валерий сел на свободный стул. – Отвечу коротко: с недавних пор ваши люди получают таблетки под видом витаминов. Это слабые психотропные препараты, оказывающие седативное воздействие на нервную систему. Принимаемые в большом количестве, препараты имеют способность накапливаться в организме и сыграть с ним определённую шутку. Но чтобы она произошла в нужное время, с этого дня они будут просматривать специальные программы с специально отснятыми фильмами. Гипнотическое воздействие усиливает действие препаратов. В конце каждого предложения обученный диктор произносит кодовое слово, услышав которое, человек начнёт выполнять заложенную в него программу. Эта же программа имеет двойную функцию: по окончании выполнения задания происходит самоликвидация объекта. Так что, никто не сможет именно вас притянуть за кое-какое место к ответу.

- А где гарантия, что эта программа не подействует губительно на нас? – поинтересовался Флавий.

Валерий Брют встал из-за стола.

- Гарантий не даст даже Юпитер…

***

Медик, пожилой мужчина с испитым лицом, с запавшими глубоко воспаленными глазами и обсыпанным мелкой сыпью ртом, терпеливо ждал, когда гладиатор принимал таблетки. Осматривал открытый рот, заглядывая в него вплоть до гланд, и делал затем инъекцию в плечо. На вопрос, мол, а это зачем, отвечал бесстрастно, дескать, много будешь знать, плохо будешь спать. И ржал, как молодой жеребец, почуяв кобылицу.

Гладий кивнув головой Мандибуле, зашёл в туалет. Дождался друга и выплюнул таблетки на ладонь.

- Подозрительно выглядят. Да и к чему мне эта чепуховина? Чтобы мышца крепче была? Так надо спросить у проституток в лупанаре, жалуются ли они на прочность моей мышцы, - и указал указательным пальцем ниже пояса.

Мандибула тоже выплюнул таблетки в раковину.

- Ты прав, брат. Доверия нет этим докторам. Меня вот начинает ночью всякая дрянь посещать. Сон пропал. Мучения посещают.

В туалет зашли Блас и Циклоп. По очереди очистили рты от таблеток.

- Может, что-то хочешь объяснить, Гладий?

Гладий помолчал.

- Только предчувствия, помогавшие выжить в любой ситуации. А нынешняя скользкая, как политый маслом пол. Идешь и балансируешь.

- Что думаешь?

- То же, что говорил и прежде: нас будут использовать вслепую в каком-то очень нехорошем деле. Так что, держите ушки на макушке, таблетки в раковину. От уколов не отвертеться, но держите волю в кулаке. Таблетки, фильмы – опыты над сознанием. Попытка научить делать то, в чём заинтересован некто.

Глава 3

Ближе к полудню Валерий сообщил Павлу, что он поручает ему ответственное задания. В сущности, ради него он и прибыл метрополию. Выдержал паузу, ожидая реакции Павла, и закончил, что назначает его старшим телохранителем Президента Диокла и Приски. Сейчас он познакомится со своей командой и после небольшого инструктажа и получения личного оружия их препроводят в президентские покои. Павел ответил, что ему, человеку из глубинки, которых жители столичных районов называют маргиналами, оказана великая честь. И что он отнесётся к заданию с большой ответственностью. Валерий похлопал в ладоши и закончил, что достаточно лирики, пора ковать металл, пока он не остыл.

***

Приска кругами ходила вокруг мужа и осыпала его похвалами. По правде сказать, содержались в её словах и колкость и ехидство, но Диокл, за годы жизни с супругой привык к некоторым её особенностям и чувствовал иногда себя неуютно, когда все эти мелкие и колкие штрихи вдруг ненадолго пропадали.

- Ну, вот скажи мне как на духу, Диокл, - говорила она, стоя перед ним и держа в руках зеркало, от него только вышел парикмахер. – Зачем затеяна вся эта игра с празднествами? Переживаешь, что вторую годовщину можешь и не встретить на посту президента? Или обязательно надо напиться самому и споить всю нацию. Вывести империю на несколько дней из равновесия?

- Ничего ты не понимаешь, дорогуша, - парировал слова жены Диокл. – Это ритуал. Старый и проверенный временем. Он показывает нашим друзьям и врагам в первую очередь, насколько мы сильны и никого не боимся.

- Бояться нужно не внешних врагов, а внутренних.

Диокл скривился.

- Опять ты за своё!..

Приска отложила зеркало.

- Не опять, а снова! – голос её дрожал от напряжения. – Сколько раз говорила. Предупреждала, что главная угроза исходит…

- … от моего друга начальника тайной канцелярии. - Рассмеявшись, закончил Диокл. – Слышал. Чушь несусветная!

- Ох, как же можно сильно поплатиться за свою слепоту!

Диокл обнял жену и поцеловал в лоб.

- Целуешь как покойницу, - сказала сухо она. – Тренируешься, точно?

- Ты ведёшь себя как базарные гадалки, готовые за лишний асс наговорить кучу приятных слов при плохом раскладе карт или костей.

Приска отстранилась от мужа.

- За долгие годы жизни с тобой наконец-то я дождалась слов…

Приска замолчала, подыскивая нужное сравнение. Диокл слушал, не перебивая.

- Дождалась, что меня сравнят с базарной толстухой. А твой лучший друг тем временем…

Диокл засветился и загорелся, внутренний свет вспыхнул в глазах, как пламя в факеле триумфатора.

- Мой лучший друг проявляет неусыпную заботу обо мне и тебе и сообщил, что назначает нам личную охрану из проверенных людей, чтобы впредь избежать эксцессов, имевшим место недавно быть.

***

- Сразу введу вас, господин Сандлер в курс дела, чтобы избежать некоторых недоразумений и инсинуаций, - говорил по ходу следования на инструктаж Валерий. – Первая сеньора, госпожа Приска, всем сердцем не любит нашу службу.

- Для меня это не новость, - произнёс Павел.

- Так вот, - продолжал Валерий. – Не ждите от неё проявления доброжелательности в отношении вашей персоны. Такой уж она человек, в каждом сотруднике тайной канцелярии ей видится враг.

Валерий намеренно не сообщил ему о посещении Приской христианских собраний. Что она была им арестована и несколько часов провела под стражей в обычной тюремной камере вместе со всеми арестованными прихожанами христианской общины. И самое главное он укрыл от него, это об его поразительном сходстве с пастором общины Захарией. Валерий рассчитывал на произведение определённого эффекта, который произведёт Павел на Приску, когда предстанет перед нею. Шок, деморализация, пусть и временная, вот чего добивался Валерий и был уверен в успехе операции.

- Лучше явный враг, чем скрытый друг. Зная врага, можно предугадать его действия наперёд. А вот поступки тайного друга сокрыты мраком…

***

Приска негодовала.

- Ты забыл, мой дорогой муж, - бросала она в лицо Диоклу гневные слова, - что именно твой лучший друг с помощью проверенных людей арестовал меня и не желал вникать в суть дела. Сутки в тюремной камере!.. Я плохо себе могу представить, что ты ему это спустил с рук.

Пытаться успокоить в такие минуты жену, всё равно, что тушить пожар бензином и Диокл терпеливо ждал, когда Приска выдохнется, чтобы вставить слово.

- Нет, ты или слеп, или идёшь у него на поводу!

- Довольно, милая, - Диокл решил, что стадия кипения прошла и можно смело выдвигать опровержения. – Президент я, будет так, как я скажу. Валерий назначил в нашу охрану проверенных людей. Потерпи, пройдёт неделя празднеств и всё вернётся на круги своя. Никто посторонний не будет мозолить тебе глаза. Потерпи. А!.. – Диокл повернулся к двери, - раздаются шаги. Это наш друг Валерий!

***

Валерий первым вошёл раскрытые слугой двери, жестом приказав Павлу и двум охранникам пока оставаться снаружи.

- Мой президент, - Валерий остановился сразу же, переступив порог, ветерок от закрытых дверей холодком обдал выбритый затылок и поклонился Диоклу; затем сделал шаг вперёд и поклонился Приске. – Моя первая сеньора! Рад вас приветствовать и видеть в полном здравии!

- Как ты можешь! – не выдержала Приска.

Валерий снова поклонился, сохраняя на лице улыбку.

- Если первая сеньора имеет в виду инцидент в христианской общине, - спокойно произнёс он, - то я действовал из не писаного правила соблюдения высших интересов. Они диктовали мне соблюдать абсолютное инкогнито сеньоры жены президента. Нельзя представить волну нездорового интереса в прессе и обществе, если бы щекотливая информация о посещении сеньорой Приской христианской общины вышла наружу. Сколько бы полетело по страницам газет и журналов чёрных птиц, сплетен и слухов, наложивших на образ президента белые тени ненужных подозрения и оправданий.

Приска топнула ногой.

- Выкрутился!.. В очередной раз!.. – резко крикнула она, - посмотрите-ка на него, на этого гения интриг, он озаботился светлым образом президентской четы в глазах общественной морали! – Приска взяла графин с водой и попыталась налить в стакан воды, но вода пролилась мимо на стол, и звонко билось горлышко графина о край стакана. – О, Юпитер! Валерий, ты можешь вывести из себя любого человека.

Валерий приблизился к Приске. Взял из её рук графин и налил воды в стакан.

- Только забота о вашей семье, сеньора Приска, заставляет меня делать некие поступки, носящие не всегда положительную оценку. Что поделать, это моя работа, и я выполняю её на совесть.

Диокл подошёл к Валерию и пожал ему руку.

- Это недоразумение скоро пройдёт, мой друг, - заверил он Валерия. – Выглянет солнце из-за тучи и будет светло.

- Вы читаете мои мысли, мой президент.

Диокл предложил присесть Валерию на свободный стул.

- Уверен, ты пришёл не только затем, чтобы высказать свою признательность.

- Совершенно верно, мой президент, - отточенным жестом Валерий наклонил голову так, чтобы не терять из виду большую часть кабинета. – Я привёл представить вам ваших охранников. Прикажете ввести?

- Давай! – приказал Диокл.

Валерий хлопнул в ладоши. Дверь в кабинет отворилась. В кабинет вошли Павел и два охранника том порядке, в каком приказал Валерий; Приска в знак протеста отвернулась к окну, но Валерий хорошо знал женщин, любопытство губит не одних кошек.

- Позвольте представить наших лучших сотрудников, господин президент, - начал Валерий. – С этой минуты они будут неусыпно нести охрану вас и ваших покоев.

Приска не выдержала, обернулась и… замерла. Она смотрела на Павла и не могла отвести от него глаз. Кровь медленно приливала к лицу. Пылали щёки, и горел лоб. Она медленно перевела взгляд на Валерия и на непослушных ногах пошла к нему.

- Как ты мог, я тебя спрашиваю, как ты мог допустить это кощунство, - тихо проговорила Приска, остановившись в полушаге от него. – Зачем ты заставил его сбрить бороду?

Валерий изобразил на лице удивление, будто не понимал о чём идёт речь.

- Извините? – проговорил он, не сводя с Приски взгляда, будто гипнотизируя её. – Кого я заставил сбрить бороду? Вы о ком, сеньора?

Приска понемногу приходила в себя после первого впечатления, какое оказал на неё Павел; она понимала, допустила просчёт, выдала себя с головой, но в чём было ей виниться, коли она … Самообладание понемногу вернулось. Она выпрямилась.

- По-моему, я наговорила что-то лишнее, - произнесла она и взяла за руку Диокла. – Это всё волнение. Несносное волнение, оно преследует меня с того самого дня, когда ты сообщил о проведении праздника. Поверь, я очень волнуюсь.

Диокл поцеловал руку жены в запястье.

- Пустое, - успокоил он её. – Посмотри на этих молодцов. Да с ними ни один преступник не страшен. Любому дадут отпор и свяжут по рукам-ногам.

Приска погладила мужа по голове.

- Ты, несомненно, прав! – она поцеловала его в лоб. – Только у меня есть одна просьба. И ты должен пообещать её выполнить.

- Всё, что скажешь – говори!

Приска прищурившись, посмотрела на Валерия.

- Прикажи отпустить.

Диокл отстранился.

- Кого?

- Прикажи отпустить арестованных христиан, - сказала она. – Ты прекрасно понимаешь, выдвинутые против них обвинения не стоят выеденного яйца.

Диокл заколебался.

- Но, дорогая…

Приска сжала ему локоть.

- Объяви амнистию в честь годовщины твоего президентства. Пусть увидит общество, что власть умеет и наказывать, и миловать. И виновных, и невиновных…

***

Атмосфера в кабинете Павлу не понравилась с первого мгновения, едва он вошёл в помещение.

В воздухе летали, бились о невидимые препятствия чёрные птицы недоверия, бросая на драпированные гобеленами стены белые тени взаимного непонимания. Позы президента и его жены, неестественная угловатость округлых форм тела. Странная расслабленная напряжённость в фигуре начальника тайной канцелярии. Полная брезгливость, читающаяся по спине Приски, как по исписанному хорошим почерком листу бумаги, говорили об её отношении к происходящему; выпрямленная шея, будто налитая свинцом. Если б она могла видеть свои глаза, когда повернулась к ним… Нечто подобное он ожидал. В её взгляде он прочёл сначала полную растерянность, её глаза скользили по его лицу, стараясь понять несоответствие с чем-то знакомым. Обеспокоенность и тревога выплёскивались из её глаз, как вино из переполненного бокала.

Едва она обратилась к Валерию, зачем он заставил кого-то сбрить бороду, Павел знал, речь идёт о нём. И его двойнике. Интуиция подсказывала поведение – в данное время лучше молчать и ждать. Развязка наступит быстро.

Скорая перемена в поведении жены президента сигнал о действии. Просьба о помиловании – красный сигнал семафора. Перед глазами Павла вновь появилась незнакомка в просторном наряде из большого куска материи, свободно намотанного вокруг тела. Её взгляд жёг его насквозь. В голове зазвучал её сердитый голос. Она приказывала вмешаться в разговор Приски и Диокла, чтобы тот передумал объявить амнистию христианам, иначе та, кого он обязан спасти, оступится на лестнице и потеряет ребёнка и тогда прервётся астральная нить, связывающая их судьбы. И в доказательство своих слов пустила перед Павлом крупным планом видео-картину. Нервная дрожь пробежала между лопаток. Он посмотрел по сторонам, но немой фильм адресовался только ему. Фильм заканчивался следующей картиной: на арене Колизея дикие львы и тигры гонялись за людьми. Неприятный холодок проскользнул в сердце и остался в нём ледяной занозой.

- Извините за бестактность, господин президент, - Павел решительно выступил вперёд.

Валерий удивлённо посмотрел на него; Приска с досадой окинула его пустым взглядом. Лишь Диокл махнул рукой.

- Говорите, мы вас выслушаем.

Павел сказал, что не стоит лишать публику удовольствия; да, амнистию можно объявить, но с условием, что на свободу христиан выпустят после представления на арене Колизея, где они примут участие в одном мероприятии. Таким образом, одним выстрелом мы убьём двух воробьёв.

КНИГА «ТАВ»

Глава 1

Федул сначала отнёсся к просьбе Валерия просмотреть план празднеств в честь выздоровления с ленцой.

Вяло перелистывая страницы, смотрел на Валерия и с недовольством вздыхал, шумно вбирая и выпуская носом воздух.

Он всегда с неохотой брал в руки книгу независимо от толщины тома. Все они казались ему скучными и пустыми. Все вот эти пространно-пространственные описания природы и обуревающие человека чувства были чужды его натуре. Слёзы и умиление приводили в ярость. Чужая радость и веселье причиняли сильную боль. Сказки или романтические приключения он считал болезненной прихотью авторов, не знающих истинной жизни, её жестокой прозы.

Валерий намеренно отошёл к распахнутому окну и, глядя в оконное стекло, наблюдал за Федулом. Следил за каждым негодующим жестом, кривляющейся мимикой, его смешили морщины на лбу, тщетное усилие думать. Ни слова не сказал, когда Федул захлопнул папку и поднял в руке. И с удовлетворением улыбнулся своему отражению, когда Федул снова вернулся к чтению праздничной программы; что-то своим далеко не мелким умом сумел почувствовать Федул и решил напрасно не тревожить родственника. Уж кому-кому, как не ему были известны яркие примеры, когда родственнички с лютой ненавистью и животной жестокостью расправлялись с близкой роднёй, не колеблясь и не испытывая при этом никакого внутреннего сожаления.

Внимательно проштудировав каждую страницу, проштудировал, сильно сказано, ради красного словца, но всё же, Федул аккуратно закрыл папку. Погладил мягкий ворс алого бархата, будто руку окунул в жбан с кровью.

- И зачем все эти сложности, Вал? – не вставая с кресла и не меняя позы, спросил Федул, - можно было придумать что-то попроще. Обратиться к бессмертной классике. Воткнуть заточку сзади под лопатку и сбросить труп в колодец.

Валерий повернулся лицом к Федулу, заложил руки за затылок, потянулся, сладко улыбаясь, затем раскинул руки в стороны и закричал:

- Funus ei largitus est nobis¹! Понимаешь!

Федул скривился.

- Сколько раз просил тебя, как человека, при мне выражаться без вот этих твоих вербальных экзерсисов!

Валерий мягко ступая, как кошка, по ворсу старинного ковра, устилающего пол кабинета, приблизился к столу и налил красного вина в два бокала.

- Это вино – кровь Диокла. Сегодня она в бокале. Завтра же прольётся из его сердца на священную землю римской империи не как кровь императора, а как кровь простолюдина! – произнёс торжественно Валерий, глядя на вино на свет. – Мы устроим ему пышные похороны. Но сегодня я выпью этот божественный напиток, эту великолепную амброзию как жертву. Как мирную жертву, приносимую жертве кровавой. Ave, Caesar, я пью твою кровь!

Не дожидаясь приглашения, Федул следом за Валерием быстро опрокинул бокал вина, как обычную стопку водки.

Лицо Валерия, сухое гладкое лицо, похожее на лицо мумии, с заострёнными чертами сильно горело, пунцовые пятна залили жёлтый пергамент кожи яркими кляксами. Смакуя, как маслину, каждое слово, каждую букву, еле двигая напряжёнными губами, он с наслаждением произнёс, бросая вызов Року:

- Funus ei largitus est nobis!

***

Ночь перед представлением выдалась душная. Тёмные тучи плотным покрывалом затянули горизонт. По всем народным приметам ожидалась гроза.

Неожиданно для гладиаторов, эдитор Сагитта и логист Флавий нынешний день объявили выходным. «Вы неплохо потрудились, ребята, - заявил Сагитта, в последнее время его поведение внушало гладиаторам опасение, что старичок тронулся умишком, начал часто прикладываться к вину. – Поэтому сегодня у вас заслуженный выходной. Я приказал повару выдать каждому тройную порцию вина. Есть желание, сходите в лупанар; задайте перцу проституткам, да так, что шорох стоял по всему кварталу. Нужны деньги, выдам из личных средств. В общем, ребятки, оттянитесь так, будто в последний раз!»

Никто кроме Гладия да Мандибулы не обратил внимания на последние слова Сагитты.

Тройная порция вина! Ave, Jovis! Вдуть девочкам по самое не хочу? Да запросто! Ave, Jovis! Оттянуться, как в последний раз? А разве каждый бой на арене не последний? То-то же!.. Ave, Jovis!

1 здесь: мы ему устроим похороны (лат.)

- Не нравится мне всё это, - осторожно проговорил Гладий. – Вино, девочки, лупанар. В последний раз… Мандибула, помяни моё слово, пахнет жареным. Где Блас и Циклоп?

- Завалились спать, - ответил Мандибула. – Странно как-то, на них не похоже.

- Пили?

Мандибула пожал плечами.

- Да не больше нас. Что будет, Гладий?

Пришла его пора пожать плечами.

- Кабы знал. Но вон те парни в синих робах не внушают доверия. Почему не нам разрешили привести в порядок личное оружие, а им. Откуда такая щедрость у скупердяя Флавия? Что за всем этим кроется?

Мандибула почесал пятернёй подбородок с сильным скрипом.

- Так что делать?

- Побрейся, - посоветовал Гладий.

Мандибула нахмурился.

- Я серьёзно.

- И мне не до шуток, - сказал Гладий. – посмотри на нашего инструктора по стрельбе, как-то он подозрительно наблюдает за нами. Пойдём!

Гладий сгрёб Мандибулу в охапку и поволок в сторону казармы.

- Что бы завтра ни случилось, нам нужно держаться вместе. Глядишь, тогда и выберемся.

- Откуда, Гладий?

Гладий впервые за всё время длительного знакомства посмотрел на Мандибулу с печалью.

- Кабы знать…

***

В тёмной комнате спальни чёрные птицы тяжёлых сновидений почти незаметны, в отличие от белых теней переживаний, отбрасываемых ими.

В грозу Приска всегда чувствовала себя неуютно. Каждый раз перед её глазами возникала картина из детства: гроза застала их с подругой в поле. Они бегут к дому по высокой траве. Дождь хлещет как из ведра. Они промокли. Молния ветвистой кистью вспарывала тёмные тучи, раздавался страшный треск и громовые раскаты усиливали страх перед разгулявшейся стихией. До калитки оставалось всего-то несколько метров, когда молния ударила в подругу. Молча, без крика, она повалилась в траву, глядя остекленевшими глазами в светлеющее небо – гроза уходила прочь…

Приска сидела на кровати, подобрав ноги и укутавшись в шёлковое покрывало с головой. Сидела и нервно вздрагивала.

Диокл принимал второй раз душ. Духота и на него оказывала негативное воздействие.

Приска посмотрела на мужа с обвязанным вокруг бёдер полотенцем. Он стоял возле окна и жадно дышал вечерним жарким воздухом.

- Пообещай мне, пожалуйста, - тихо обратилась Приска к мужу, - пообещай… Нет, поклянись, что после празднования годовщины президентства ты прочь прогонишь Валерия из дворца. Других просьб не будет.

***

Эта ночь выдалась бессонной и для Иеремии.

Он сообщил Мати и Бену о приезде Павла. Они искренне обрадовались известию. Но Иеремия охладил их, сказав, что встретиться с ним они смогут завтра, во время празднества в Колизее. Он охраняет президента Диокла с женой.

- Я приобрёл билеты на представление. Наши места находятся недалеко от правительственной ложи. В случае непредвиденных обстоятельств мы придём ему на помощь.

***

Валерий и Федул сидели в скромной квартирке Валерия, и пили вино. Им тоже не спалось, но по другой причине.

- Всё на мази, как ты любишь говорить, – произнёс Валерий, обращаясь к Федулу. – Завтра у тебя прекрасный шанс, выпадающий человеку один раз в жизни: расправиться со злейшим врагом и поставить точку в политической карьере Диокла. Знал бы ты, как он мне надоел!

Федул вылил вино назад в графин и налил полный бокал граппы.

- Я спокоен как удав…

Валерий усмехнулся:

- Интересный аутотренинг.

- Это установка на завтра, брат, - Федул залпом выпил крепкий напиток и зажевал маслиной. – Единственный шанс не упущу из рук. Сверну шею щенку… - Федул показал как, соединив два сжатых кулака и повернув их в противоположном положении, - … с хрустом! А потом посмотрю в его глаза.

- Что ты хочешь в них увидеть? – поинтересовался Валерий.

- Ничего. Просто посмотрю…

***

Павел дождался, пока разразится гроза и лёг в постель. В окно задувал свежий ветерок и летняя дождливая сырость. Он думал о ней, чья жизнь была залогом его существования; незаметно он уснул, и ему приснилась мама. Она была молодой, себя же увидел пяти-шести летним. Она прижала его к себе и гладила по голове, купая пальцы в его волосах. Вдруг что-то изменилось. Вместо мамы была эта женщина, томящаяся в тюрьме. Она гладила его по голове и что-то говорила. Он напряг слух и расслышал слова:

- Где же ты, сынок?

Проваливаясь в пропасть сна, Павел прошептал:

- Я здесь, мама…

***

Утро никого не застало врасплох.

Солнце, заливая умытую дождём землю золотыми лучами, встало над миром.

Радостно щебетали птицы, собирая клювами с листвы капельки воды. Радовалось небо, даря чистую лазурь людям.

К Колизею стягивались торговцы соками, водой и продуктами. Сегодня замечательный день, когда доходы троекратно покроют затраты. Возле всех входов стояли палатки, мужчины в белых куртках надевали на вертела тушки кур, гусей и кроликов. В мангалах потрескивали дрова, пожираемые жадно пламенем.

***

Прибытие президента прошло незаметно – таково было условие Павла.

Они прибыли на обычном автомобиле с зашторенными окнами. Тайными ходами прошли в правительственную ложу. Охранники встали с двух сторон. Павел занял позицию сзади. Ох, не нравились ему помощники, выделенные начальником. Что-то в их поведении не внушало доверия. Да и были они неестественно напряжены, как наполненные воздухом резиновые куклы.

Пока всё шло как обычно, то есть, спокойно.

Павел осмотрелся и заметил пару знакомых мужских фигур. Мужчины смотрели на него. Взгляды встретились, и Павел узнал друзей, Мати и Бена. Тёплая волна поднялась в груди. Он не один. Есть на кого положиться. Кивком головы указал назад, на выход из ложи. Там они ему сообщили о готовящемся покушении на Диокла. Он ответил, что в курсе событий. Они договорились о совместных действиях в критической ситуации.

- Представление начинается через несколько минут, - попрощался он с друзьями. – Мне надо быть на месте.

***

Со стороны западной трибуны, там, где Альпы снежными вершинами подпирают лазурь неба, где великолепный Гелиос на золотой колеснице заканчивает небесный путь, над стенами Колизея, украшенными флагштоками с цветными треугольными и вертикальными полотнищами, показался огромный воздушный шар, раскрашенный в традиционные национальные цвета. Внизу на длинных стропах висела плетёная гондола. Вниз от гондолы на грузилах свисали красные флажки на свободных незакреплённых тросах.

Появление шара сопровождалось величественной оркестровой музыкой, лившейся свободно и радостно из установленных по всему периметру громкоговорителей.

Достигнув примерно середины арены, шар завис на месте и начал медленно опускаться. Музыка умолкла одновременно с касанием днища гондолы песка на арене. Установилась такая звонкая тишина, что сосед слышал биение сердца стоящего рядом в одном ряду на трибуне.

Под частую барабанную дробь из гондолы вышел высокий мужчина. Голову венчал венок из лавра. С плеч свободно спадала расшитая золотом тога. В одной руке он держал микрофон. Отойдя от гондолы, он поднял вверх руку, и шар тотчас начал подниматься в небо.

- Граждане свободного и величественного города Рима, жители империи, в этот исторический день вас приветствую я, Анжело Рикарди, ведущий этого поистине грандиозного праздника!

Гул людских голосов, нарастая, сорвался с трибун и устремился вверх.

- Сегодня исполняется год президентского правления нашего любимого президента Диоклетиана! Человека, не побоявшегося сломать древние устои и внести в мир новый порядок, определяющий место каждого человека! – Анжело Рикарди, опытный ведущий, знал за какие именно струны нужно задевать человеческие струны, чтобы он чувствовал, что обращаются именно к нему. – Каждый из присутствующих здесь в стенах Колизея знал, президент живёт его думами!

Шквальный вал людского гомона снова волнами прокатился по трибунам, сметая на своём пути любые препятствия из тишины.

Анжело Рикарди повернулся в сторону правительственной трибуны и обратился к президенту:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian¹!

Толпа на трибунах подхватила его призыв:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Этот мощный посыл подхватил ветер и понёс на своих крыльях:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Отразилось эхо от поднебесья:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Завибрировали тонкие струны природы:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Диокл встал и вышел из ниши правительственной ложи на свет и встал возле парапета. Ему поставили микрофон.

Публика продолжала скандировать, доведя себя до исступления:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian! Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Диокл несколько раз порывался вставить слово, но стихийно обуявшее

1 Славься, цезарь! Славься, Диокл!(лат.)

народ чувство восторга превалировало над всем. В итоге он поднял вверх левую руку и волны восторга наэлектризованными волнами накрыли трибуны Колизея. Подождал несколько минут. Затем поднял правую – и моментально наступила тишина.

- Спасибо! Искреннее спасибо, дорогие мои соотечественники! Вступая на новую должность, я поклялся, что буду служить интересам империи и интересам нации. На протяжении года я следовал этому правилу, личное оставляя на потом. Как любящий отец заботится о благе и пестует своих детей, так поступаю и я. Скажу главное, если бы я не ощущал вашей поддержки, ничего бы у меня не получилось. Вместе мы сила!

Секундная пауза повисла звенящей серебряной трелью, и воздух над Колизеем снова сотрясся от новых криков:

- Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

Анжело Рикарди с трудом удалось утихомирить публику. Он снова обратил свой взор на правительственную ложу.

- Caesar! – обратился он к Диоклу. – Salutas vos vultus pro fun¹!

Ловкие манипуляции помощников Анжело заставили снова скандировать зрителей:

- Salutas vos vultus pro fun! Salutas vos vultus pro fun!

Наконец наступило молчание.

- Caesar, - Анжело Рикарди словно гипнотизировал Публику своими словами, - дай людям то, что они хотят!

- Что же вы желаете, граждане Рима? – спросил Диокл зрителей.

Словно гром раздался посреди солнечного дня:

- Panem et circenses²!

***

Первыми выступали певцы.

Красивые юноши и девушки исполняли народные песни.

Затем выполнили свою программу танцоры.

Они задорно кружились по арене, поднимая ногами, клубы песка и пыли. Музыка волшебными волнами лилась из репродукторов. Зрители с интересом смотрели на артистов и криками выказывали своё одобрение.

Анжело Рикарди каждый раз правильно направлял движение мероприятия в нужном выверенном русле. Шутки из него сыпались яркими бриллиантами, будто из опрокинутого ларца. Блеща остроумием, он рассказывал интересные эпизоды из жизни президента Диокла. Всякий раз, едва он заканчивал, с трибун неслось: Ave, Caesar! Ave, Diocletian!

1 ищущие развлечений приветствуют тебя. (лат.)

2 хлеба и зрелищ. (лат.)

***

Павлу не понравилось, когда к Диоклу с Приской присоединился Валерий; правда, этого он не высказал вслух, а лишь неодобрительно посмотрел на двоих дополнительных охранников. Валерий сказал, что решил усилить охрану, приведя в пример пословицу, дескать, одна голова хорошо, а две – лучше. Павел ему возразил, что пословица имеет в виду совсем другое. Но Валерий рассмеялся, сказав, что разницы не видит и напомнил, что лимон уксуса не слаще.

***

Вошедший медик внёс переполох в казарме гладиаторов.

- Что, орлы, готовы послужить на радость и потеху президенту с публикой? – спросил он.

Гладиаторы, занимавшиеся своими делами, удивлением посмотрели на крепкого детину, с медиком его роднил белый халат и шапочка с красным крестом.

- А где прежний санитар? – спросил Блас.

Детина посмотрел на Бласа.

- Руководство посчитало нужным произвести замену на специалиста более высокого класса.

- Как вас величать? – не унимался Блас.

- Не напрягай анус, болезный, - ответил медик. – Обращаться ко мне можно без субординации, просто сеньор фельдшер.

Блас поднял брови и обвёл казарму потрясенным взглядом.

- Мог бы и раньше догадаться, - вытянув шею, пролепетал Блас, дурачась. – Санитар для нас мелкая пешка, прислали большую – аж целого фелшара! – последнее слово он специально исковеркал.

Казарма сотряслась от смеха. Гладиаторы чуть ли не катались по полу, держась за животы. Изобразил улыбку и фельдшер, но спохватился и нацепил на лицо маску сурового гения Асклепия.

- Харе ржать, как лошади! – попытался безуспешно он остановить смех. – Харе, я сказал, иначе кроме таблеток я каждому сфинктер свинцовой клизмой простимулирую! Вот тогда точно обхохочетесь!

Понемногу гладиаторы успокоились и выстроились в очередь.

Фельдшер собственноручно клал в раскрытый рот гладиатора две таблетки, зажимал нос пальцами, давал глотнуть воды и следил, чтобы они проскользнули в пищевод. Подошла очередь Гладия.

- Пасть открыл! – приказал Фельдшер. – Уснул, что ли? Открыл пасть живо!

Гладий не спешил выполнять приказ медика.

- Почему вчера и третьего дня тому нам давали одну маленькую белую таблетку и одну большую жёлтую, - поинтересовался он. – А сегодня целых четыре: маленькие таблетки белую и красную и большие жёлтую и зелёную? Почему?

Фельдшер не выдержал и взорвался.

- Почему, почему? – изо рта фельдшера на Гладия пахнуло гнилыми зубами и ароматической смесью чеснока с луком. – Пасть открыл и глотай таблетки!

Гладий на сей раз, послушно взял таблетки, положил на язык, позволил фельдшеру пальцами закрыть ноздри, сделал глоток и показал чистый рот.

- Довольны, просто сеньор фельдшер?

Фельдшер толкнул его в спину.

- Вали, покойничек! – и крикнул оставшимся: - Чо застыли, голуби мира? Подходи по одному, не мешкай!

Гладий подошёл к Мандибуле. Улыбнулся, покрутил языком во рту, за щеками и выплюнул на ладонь таблетки.

- Делай тоже самое.

- Уже, - тихо произнёс Мандибула.

К ним приближались Блас и Циклоп.

- Посмотрим, получилось ли у них.

Циклоп передвигал ноги с лицом мрачнее тучи.

Блас показал прилипшие к языку таблетки и, сбросив их на пол, растёр ногою.

- Циклоп проглотил, не получилось.

- Живо в туалет, - приказал Гладий. – пей воду и вызывай рвоту…

Глава 2

Диокл с удовольствием смотрел на арену. Ему нравились люди искусства, к коим он тайно симпатизировал. Удачный номер встречал громкими аплодисментами и кричал «Браво! Брависсимо!» не жалея горла.

Приска, наоборот, откровенно скучала. Было ли то истинное её состояние или она симулировала скуку, ни Павел, ни Валерий не могли разгадать.

Валерий пару раз безуспешно пытался разговорить первую сеньору империи. Но она очень демонстративно отворачивала лицо в сторону и прикрывала лицо кружевным платком. Начальник тайной канцелярии делал вид, что не замечает её поведения и переключался на Диокла. Он был истинным компанейским человеком. Отвечал на вопросы, задавал сам и пытался почти в точку острить, отпуская колкости в сторону сенаторов, сидевших на соседних скамьях с семьями.

Павел старался не смотреть в сторону Приски. Даже своим затылком она выказывала откровенную неприязнь к нему. Что, впрочем, его, как и Валерия, не огорчало. Внутренне он улыбался, вызывая в памяти слова бабушки, всегда говорившей, что с нас женщин взять особого нечего: волос длинный, ум короткий. Волосы у первой сеньоры Римской империи были роскошные!..

Он старался распознать игру начальника, однако всё шло по заранее написанному сценарию. Охранники в количестве четырёх человек огромными неповоротливыми шкафами в просторных чёрных костюмах зондировали хмурыми взглядами обстановку на непредвиденный случай.

***

Вместе с артистами-циркачами, клоунами и акробатами, жонглёрами и фокусниками, Анжело Рикарди удивлял публику.

То он бесстрашно глотает остро отточенную шпагу, то смело запихивает в одно ухо платок и вытаскивает из другого. Пытается наравне с дрессировщиками львов вложить голову в пасть зверя и умудрялся при этом вести из пасти увеселительные монологи.

После выступления цирковых артистов наступил антракт.

Работники арены разровняли песок. Поставили невысокие трамплины. Деревянные щиты с мишенями. Укрепили в лунках высокие шесты, к верхушкам которых прикрепили бутафорские головы мифических животных.

Наступал черёд основной программы развлечений.

На арену выйдут гладиаторы. Любимцы публики и впечатлительных женщин. Мужчины, каждый раз смотрящие в глаза смерти, но эту смерть презирающие.

Перерыв по программе длился более получаса.

Проголодавшиеся зрители ринулись в буфеты и кафетерии, где повара и официанты заждались их, приготовив горы жареной птицы и дичи, запечённых на вертеле свиней и баранов, тушенных четвертинами телят. Овощи и фрукты ломили прилавки, в стаканах плескалось белое и красное вино, в специальные качели вставлены огромные бутыли с крепкими напитками: граппой, виски, коньяком и бренди. Была даже экзотическая водка из далёкой северной страны, она стояла рядом с берестяными ведёрками, наполненными красной пробивной икрой.

Лица жителей Рима, окраин, ближайших деревушек и гостей столицы – Вечного города Рима, основанного на берегах Тибра – оживлялись при виде всех этих немудрёных лакомств и яств. Просыпался аппетит и каждый из них жадно глотал слюну, выбирая, что же взять в первую очередь. Руки независимо от хозяев сразу тянулись к стаканам с вином и игристыми напитками, к рюмкам с граппой и бренди, к пенистому пиву и горячему пуншу. Хотелось всего и сразу! Было бы не две руки, а двадцать и не один рот, а десять – и этого бы не хватило, чтобы сразу отведать все эти кулинарные вкусности и прелести.

Вскоре послышались захмелевшие весёлые голоса мужчин и женщин, выпивающих вино, которое лилось по устам, и поедающих снедь, жир которой стекал по локтям. Они славили императора, устроившего им такой прекрасный праздник, и желали ему в дальнейшем править страной с таким же успехом.

Для детей и любителей кондитерских изделий ловкие предприимчивые хозяева соорудили закрытые палатки, где специальные аппараты поддерживали заданную температуру, необходимую для того, чтобы подаваемое в креманках мороженое ста двадцати сортов с орешками и сухофруктами, с мёдом и вареньем, джемом и алкогольными ликёрами не таяло в креманках. А радовало любителей и любительниц, поклонников холодного десерта.

Анжело Рикардо отказался от приглашения отобедать с сотрудниками фирмы, устроительницы представлений, но с внеземным удовольствием согласился присутствовать на обеде у императора в правительственной ложе, куда его пригласили. Приглашение ему вручил лично из своих рук начальник тайной канцелярии Валерий Брют. Наслышанный о коварстве этого человека, Анжело Рикарди сменил своё мнение об этом человеке. Валерий несколько минут разговаривал с Анжело, говорил, что восхищается его актёрскими данными и сожалел, что Судьба выбрала для него иную стезю. «А как бы мне хотелось, вы даже себе, Анжело, представить не можете, хоть на минуту стать артистом. Ну, хотя бы в массовке!»

***

Вечерело. Над Колизеем зажглись прожектора, освещая трибуны и арену.

Анжело Рикарди выбежал на арену в одежде гладиатора.

Остановился в перекрестье лучей прожекторов посередине. Вскинул руки вверх и азартно крикнул полюбившуюся фразу из английской песни:

- Show must go on¹!

Из-за возникшего шума на трибунах нельзя было понять, дошёл ли смысл до зрителей, но они принялись скандировать, азартно и увлечённо вслед за ним:

- Show must go on! Show must go on!

Не дожидаясь, когда утихнет шум людской на трибунах, из динамиков зазвучала музыка, торжественный марш. Из боковой стены, из незаметной дверцы из тени на свет пошли стройные ряды гладиаторов. Щитом они прикрывали грудь, правую руку с мечом подняли вверх. Едва первые ряды достигли правительственной трибуны, процессия остановилась. Три ряда вооружённых мечами и копьями мужчин отошли от стены на десять шагов. Остановились и развернулись лицом к правительственной ложе.

К парапету вышёл Диокл. Свежий ветер овевал лицо. Поднял левую руку – шум возрос до устрашающих децибел. Затем поднял правую – наступила тишина.

Вперёд из первой шеренги вышел высокий крепко-сложенный мужчина.

1 шоу продолжается(англ.)

Он стал на правое колено. Стоящие сзади гладиаторы повторили движение за ним. Он воткнул меч в песок, приложил правую руку к сердцу.

- Ave, Caesar, moritori te salutant¹! – крикнул он.

Стоящие позади гладиаторы как один повторили за ним три раза подряд:

- Ave, Caesar, moritori te salutant! Ave, Caesar, moritori te salutant! Ave, Caesar, moritori te salutant!

Зрительские трибуны взорвались в едином порыве:

- Ave, Caesar, moritori te salutant!

***

Мати и Бен, обрадованные спасением друга не забыли о работе.

Пока всё шло хорошо. Обученные не доверять ничему, внушающему обратное тревоге, они вполглаза смотрели на арену, где гладиаторы и артисты давали очередное театрализованное представление из прошлого Римской империи, а оставшимся чутьём держали под контролем ближайшую территорию.

Иеремия, с трудом выдержав часть праздничной программы, ушёл, сказав, что позвонит Саркису и рассмеялся коротко, объяснив, что бедный торговец женскими душами сильно переживает. «Нужно успокоить бедолагу. А то он уже почти вторую неделю не может уснуть спокойно. Мышь пробежит, а он уже вскакивает. Скоро приду».

***

Смотреть театральное представление Валерий не стал.

Извинился перед Приской, что дела службы вынуждают его покинуть их приятное общество, нацепив очередную маску жизнерадостного лицедея. Пошептался с Диоклом. Пожал руку и переключил внимание на охранников.

Несколько слов сказал на ухо каждому охраннику, но так, чтобы стоявший рядом не знал содержимого сказанного. Павлу всего лишь кивнул, сочтя достаточным этого жеста.

Это исчезновение, как и усиление охранников правительственной ложи, только усилило подозрение, что контрольное время приближается. Что в орбиту своих нечистых дел начальник тайной канцелярии втянул огромное количество действующих лиц. Втянув носом воздух, он почувствовал освежающие воздушные потоки тревоги и вибрирующие нотки опасности. Какая именно роль отведена охранникам Павел мог догадываться, поэтому старался быть позади них, чтобы в случае нештатной ситуации опередить дальнейшее развитие событий, нарушить запланированный ход.

1 славься, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя(лат.)

***

Сагитта и Флавий маячили перед дверью казармы на улице.

Вечерний воздух не казался им освежающим. Полученные деньги жгли карманы, но заикнуться об этом даже друг другу каждый из них не мог.

Гладиаторы постепенно переодевались в карбоновые латы. Помогали товарищам затянуть ремни, чтобы они плотнее сидели на фигуре.

Гладий, Мандибула, Блас и Циклоп в чёрных латах походили на мрачных рыцарей из страшных снов впечатлительных девиц, начитавшихся перед сном страшных сказок братьев Гримм, входивших постепенно в моду в читательской среде столицы и маргинальных территорий. Они стояли отдельно от остальных гладиаторов и упорно молчали. Поведение прохаживающихся перед дверями эдитора и логиста казалось подозрительным.

- Гладий, - в который раз обращался к товарищу Мандибула, - твоё беспокойство разделяем только мы. Посмотри на них, полны оптимизма и предвкушения продолжения праздника после окончания игр на арене. Может, ты ошибаешься в своих предчувствиях и поневоле заражаешь ими нас.

- Я тебя не неволю, - тихо прошептал Гладий.

- Что? – не расслышал Мандибула.

- Я тебя не неволю, - повторил Гладий. – Хочешь, доверяйся беспечности тех, кто балагурит и строит планы.

- Послушай, Гладий, - в унисон произнесли Циклоп и Блас. – Мы же ведь…

- Вас тоже не неволю, - сказал Гладий и пошёл от друзей, бросив им через плечо. – С этого момента каждый сам за себя.

Мандибула его догнал и схватил за плечо. Гладий вывернулся, перехватил его руку и вывернул до хруста в локте.

- Я всё сказал, Мандибула, - сказал спокойно ему на ухо Гладий. – Каждый сам за себя.

Мандибула вскрикнул.

- Ладно… Брось… Больно же…

Гладий отпустил его руку.

- Вместе, как и раньше, - поклялся Мандибула и подошедшие друзья.

- Тогда держимся вместе. Ноздря к ноздре, - приказал Гладий и вынул из-за пазухи четыре стилета и раздал друзьям. – Закрепите внутри лат на голени. Не внушает доверия новое оружие, которое вдобавок чищу не я, а отдельно нанятый со стороны человек. Нет ничего надёжнее старого проверенного стилета. – Гладий с любовью погладил пальцами оружие. – Каждая грань остра и на кончике лезвия даже ночью искрятся солнечные лучи.

- Нам обещали честную игру, - сказал Циклоп.

- Я слышал, - сказал Гладий. – Слышал, как нас заверяли, что пули у наших противников, как и у нас, изготовлены из вспененной резины. Что они не пробьют латы и не причинят вреда и всё такое прочее, чуть ли не в догонялки на арене заниматься будем. Посмотрите на Сагитту и Флавия, ничего не заметили в их поведении?

Мандибула, Блас и Циклоп отрицательно покачали головами.

- Пить стали больше, но не это главное… - Гладий замолчал. – Они изменились после того, как к ним начал наведываться очень подозрительный тип и вести переговоры.

- Так, может это касается нашей работы? – предположил Циклоп.

Гладий цыкнул через зубы слюной в сторону эдитора и логиста.

- Вот скоро и поймём, что к чему… И напоминаю, держаться вместе… ноздря к ноздре…

***

Как это патриотично, азартно и вдохновенно кричать «Ave, Caesar, moritori te salutant!», идя перед правительственной трибуной.

А если ещё посчастливится увидеть божественный лик сиятельного президента Великой Римской империи Гая Аврелия Валерия Диоклетиана, то впору лопнуть от распирающих щекотливо грудь ярких чувств и положительных эмоций.

Но это всё приятные мелочи. Маленькие, как асс, но очень приятные.

Гладий и сам в порыве некоего абстрактного ощущения едва ли не прослезился, но вовремя опомнился и зло прошептал друзьям, чтобы нюни не распускали.

Две школы гладиаторов выстроились друг пред другом в колонны по три ряда. Одинаковые латы, одинаковое вооружение, на рукавах разные повязки, чтоб ненароком не перепутать противника с товарищем: на локтях у Гладия и товарищей белые; у противников – красные; их Гладий про себя окрестил «красными повязками». И не пометить не того яркой кляксой мнимой смерти.

После обычных салютов и обменов приветствиями, ударов в грудь крепко сжатыми кулаками, обе команды выстроились в одну колонну.

- Ave, Caesar, moritori te salutant!

Глава 3

Финальная часть празднеств в честь годовщины президентского правления Гая Аврелия Валерия Диоклетиана началась по плану: противоборствующие стороны разошлись в стороны.

Последнее приветствие диктора Анжело Рикарди. Сигнальный выстрел и красные огни украсили темнеющее небо.

Гладий сразу почувствовал неладное, когда перед его ногами пробежала строчка песчаных фонтанчиков от пуль, и рядом упал, совсем не картинно вскинув руки, его сосед по казарме. Карбоновые латы разлетелись вдребезги от вонзившихся в них пуль.

Он обернулся вовремя, в него целился противник. Шестое или другое чувство подсказало поведение, Гладий упал, давя на курок автомата, но вылетающие из ствола резиновые шарики не причинили вреда стоящему напротив него мужчине. Задним слухом Гладий услышал его злорадный смех.

Рука автоматически нащупала рукоятку стилета за голенью лат. Острое лезвие хищно блеснуло в выброшенной вперёд руке, противник самонадеянно приблизился на опасное расстояние. Стилет скользнул по кирасе, не нанеся вреда. «Металл! – озарила мысль Гладия, он приказал себе: - бей в шов!» Отбросив ненужный автомат с игрушечными резиновыми пульками, Гладий перехватил стилет правой рукой и, пригнувшись, скользнул над ареной к противнику, который отбежал на несколько шагов и перезаряжал автомат. Ниже подмышки, там, где передняя часть кирасы соединяется кожаными вязками с задней, находится ахиллесова пята противника. Автомат от удара рукой Гладия отлетел в сторону. Противник попытался защититься, поставив блок скрещенными руками, но этот приём легко обходит начинающий гладиатор, а Гладий был ветеран, на этой мякине можно провести не общипанного воробья, но не полысевшего в драке за место под солнцем старую птицу.

Тонкое лезвие без препятствий вошло в тело, и противник безмолвно осел на песок.

Тренированно наметив новую жертву, Гладий разыскал взглядом товарищей: они уверенно использовали стилеты. Отбросив в сторону ставшие ненужными детские автоматы.

***

Внутренним чутьём Павел заметил несоответствие на арене. Нереально падающие фигурки гладиаторов с белыми повязками на локтях, будто их косили косой, как сочные зелёные стебли травы.

Он знал, что применяемое гладиаторами оружие по сути игрушечное. Много ли принесут вреда пульки из вспененной резины? Но то, что он видел на арене, говорило об обратном: противоборствующая сторона применяла боевое вооружение.

Посмотрев на президента и его жену, Павел увидел, что им в глаза не бросается увиденное ним. Они верили написанному в рекламном буклете тексту, где сообщалось, что поединок между бойцами гладиаторских школ будет проводиться учебным оружием, стилизованным под боевое.

Лица охранников тоже не изменили выражения. Они не видели ничего необычного. Не в первый раз на окровавленный песок арены Колизея падают раненные или убитые гладиаторы. Подумаешь, экая невидаль!

О! незаметно спина стоящего возле Диокла охранника напряглась… или показалось…

***

Спасать себя, спасать во чтобы то ни стало! Инстинкт самосохранения у Гладия заработал на полную мощь. Как разъярённый вепрь вспарывает брюхо оплошавшему охотнику, так и он с нечеловеческим животным остервенением вонзал стилет в шею врага, пока тот не переставал шевелиться. На счету три врага. А их вон еще, сколько и, кажется, их количество только увеличивается. Сказалась нехватка опыта. Он успел всего нажать на курок трофейного автомата, и рожок мигом опустел, не успев причинить врагу вреда. Пули ушли в небо. Браться снова за трофей желание пропало. Как-никак он профи в работе с холодным оружием. Наметанным глазом отыскал присыпанную песком сариссу¹. Поднял и метнул в обладателя красной повязки на локте. Длинное лезвие пробило путь через защиту к телу.

О-го-го! Да мы оказывается, много чего умеем, не всё позабыли!

От предыдущего выступления артистов возле мишени обнаружил лук и колчан с пятью стрелами. Что ж, прав был тот везунчик, утверждавший, что sagitta aequat ventum!

Пять стрел – пять поверженных врагов.

Хороший результат!

Навстречу бежит Мандибула и, прицелившись, стреляет. Отличная реакция спасает жизнь. Падая, Гладий увидел оседающую «красную повязку» с дырками в лицевой панели головной сферы.

Гладий показал поднятый вверх большой палец. Мандибула свой повернул вниз.

***

Зрители на трибунах происходящее на арене принимали за честную игру гладиаторов. Они тоже читали рекламную брошюру. И верили тому, что написано черным по белому.

Хотел бы верить в это ведущий праздничного представления Анжело Рикарди, но никто ему ничего не мог втолковать по причине пребывания последнего в длинной очереди к ладье Харона, уткнувшейся в скользкий глинистый берег, омываемый равнодушными водами Стикса…

***

Если гражданскому лицу легко обознаться с характерными звуками стреляющего боевого оружия и треском ломающейся пополам сухой палки, то опытные военные, какими были Мати и Бен, прошедшие суровую школу войны, сразу поняли что к чему.

1 короткое метательное копьё.

Не сговариваясь, они посмотрели в сторону президентской ложи…

***

Как огромная чёрная птица-мать, спешащая на выручку птенцам в гнезде, отбрасывая белые тени тревоги, летел Иеремия вверх по ступеням к президентской ложе.

Его чуткий слух тоже уловил чужое звучание автоматных очередей в общем шуме. Он боялся одного – опоздать.

Вход в ложу перегородил похожий на каменную глыбу охранник. Он вытянул вперёд руку, за что поплатится тотчас: Иеремия поставленным ударом под рёбра в печень врубил его на некоторое время. Шум снаружи привлёк внимание находящихся внутри…

***

- Что там происходит? – спросил Диокл у охранника, указав на дверь.

- Сейчас выясню, - произнёс охранник и засунул правую руку во внутренний карман пиджака.

Внутренний голос разбивал на мелкие куски сознание – тревога! Тревога!

Павел проследил, не поворачивая головы за охранником, и тонкая холодная змейка заскользила по спине. В руке охранника он увидел шприц с длинной тонкой иглой. Точно такой же шприц держал в руке второй охранник.

«Ёлки-палки лес густой, - зазвучали слова в голове из одной пьесы; слова из другой закончили лирически-астральные воспоминания: - Пиф-паф, ой-ёй-ёй! Умирает зайчик мой!»

Ударом руки под локоть Павел выбивает шприц из руки левого охранника и перехватывает руку правого, собирающего вонзить иглу в шею президенту. Левой кистью сжимает кулак, правой бьёт по локтевому сгибу и игла входит в левый глаз.

Под напором Иеремии дверь в ложу слетает с петель.

***

По направлению к президентской ложе бежали с двух сторон несколько «красных повязок», сбивая с ног встречающихся и своих и чужих гладиаторов.

Гладий проследил их взглядом и побежал следом, тоже не церемонясь с встречающимися бойцами; «красные повязки», как ретивые кони уходили вперёд и только песок летел из-под ног.

Сарисса в правой руке, стилет в левой. Он на бегу заносит копьё назад и бросает, чувствуя боль в напряжённых связках в «красную повязку», бойца, который прицеливаясь, начинает стрелять в проём президентской ложи. Сарисса пронзает стальную защиту, и окровавленное острие выходит из груди бойца. Не выпуская из рук автомат, он падает на спину, пули уходят в направлении трибун.

Первые жертвы среди зрителей. Окровавленные трупы убитых и раненных вызывают панику среди зрителей.

Ещё две «красных повязки» начинают стрельбу в президентскую ложу.

Замах стилетом слева направо и один валится на спину с проколотым затылком. Возвратное движение, приседание и второй боец валится на спину: острое лезвие стилета выпустило наружу из плена вен соскучившуюся по свободе кровь, прекрасный удар в подколенные сгибы, жаль некому сказать, мол, ты здорово сработал, друг. Завершающие удары в грудь, контрольные поцелуи смерти ледяными губами в остывающие человеческие уста…

***

Один из охранников, приставленных охранять Приску, схватил её за туловище; второй наметился проделать то же самое с Диоклом.

Длинная очередь пришлась в потолок.

В воздухе повисла удушающая меловая пыль. Она помешала второму охраннику пленить Диокла, но помогла Павлу: ударом ребра ладони в шею он отправил его в нокаут.

Дверь ввалилась в ложу. За нею влетел Иеремия и на ходу оценил обстановку: Приска, бледнее мела, оседала в руках охранника на ослабевших ногах. Прикрываясь ею, он постарался перебраться через парапет, но Иеремия опередил его. Кулаком в затылок обездвижил охранника, перехватил Приску.

- Павел, - крикнул Иеремия, - я от Лемке!

В ложу вбежали Мати и Бен.

- Спасайте Диокла с женой, - приказал он друзьям и Иеремии.

- А ты? – спросил Мати.

Павел посмотрел на арену. Там творилось что-то непонятное. Он отыскивал её и увидел, как из отворившейся двери в западной стене арены выбежали люди. За ними выскочили разъярённые львы и тигры. Из соседних ворот выбежали, трубя в хоботы слоны.

Паника на трибунах возрастала. На арене проливалась кровь невинных людей.

- Я туда, - крикнул он в ответ, - мне срочно надо!

Он таки разыскал взглядом Миръям и Захария и поспешил им на выручку.

Глава последняя

Время растянулось прорезиненной тканью в разные стороны пространства. И тотчас сжалось. И снова секунды превратились в часы, а часы – в секунды.

Сердце от бешеного ритма вот-вот вырвется из груди. Кровь пульсирует в висках, бьётся в крепкие кости затылка. Мелкие вибрации отражаются во всём теле. Зрение то расширится, и сразу начинаешь видеть происходящее вокруг, то сузится в узкую щель в полу между досок, и запретный мир подполья скроется из внимательного взгляда.

На арене бойцы перемешались друг с другом, сумятицу внесли выбежавшие христиане, сзади их нагоняли тигры и львы и рвали когтями, впиваясь в тела сильными челюстями, гонимые голодом. Не одни христиане попадали в челюсти диких зверей, были и другие несчастные из числа товарищей Гладия по школе и «красных повязок». Они безуспешно старались отбиться от обезумевших от голода зверей, но перевес был не на стороне людей.

Слоны топтали и живых и мёртвых, мощными ногами смешивая в кровавый раствор песок и остатки тел.

Запах крови сводил с ума зверей и животных. Если кто и просил о пощаде и милосердии, то те везунчики, что взирали с тёмного неба вниз на грешную землю.

Бег… Бег… Бег… Всё быстрее и быстрее…

В голову лезут всякие глупые мысли: обрывки чьих-то разговоров, вырванные из контекста слова о свободе выбора человеком, звучит музыка и кто-то исполняет песни. Знакомые слова и незнакомые мелодии. Знакомые слова:

Проститься с товарищем утром пришли

Матросы, друзья-кочегары.

Последний подарок ему принесли

Колосник горелый и ржавый…

И незнакомая мелодия, быстрая и зажигательная, кажется, её назовут «тарантелла».

Ступени сужаются и ступни соскальзывают с них и, с трудом, получается, удержать равновесие. А вокруг суетливо бегут навстречу друг другу испуганные люди, кричат, плачут; кто-то забился в угол и истерично смеётся.

Ступени расширяются на ширину футбольного поля. На них так легко затеряться. Так легко потерять нужного человека. Внезапно каменные ступени под ногами оживают. От топчущихся по ним ног пробегающих людей идут кольцевые круги, камень ступеней отражает стеклянной поверхностью первые, пробившиеся через завесу туч звёзды. И звёзды в ступенях тонут с отчаянным криком о спасении.

Захария и Миръям охвачены паникой, как и все вокруг. Перед тем, как выпустить их из пропитанного смрадными запахами помещения, в нём погасили свет. Поэтому яркий электрический свет ослепил и дезориентировал.

Первые минуты они руководствовались интуицией и находились вместе, держась за руки. Возможно, это и помогло им в какой-то мере, но потом…

Голодные дикие звери, рыкая и ворча, бросались на них. Обезумевшие слоны проносились мимо живыми машинами для убийства. Кто хранил их в эти минуты? Кто отводил опасность? Захария мысленно повторял про себя молитву; услышав его молчаливый голос, начала молиться и Миръям. Бог услышал их слова, наполненные скорбью и страданием. Вокруг них будто возникла прозрачная крепкая стена, через которую нельзя было проникнуть. Однако, был ещё некто, кто тоже руководствовался молитвами, но направлял их совсем другому божеству: чёрному и коварному, не ведающему любви и сострадания к человеку.

Невидимая защита пала под натиском враждебных сил.

Секунды, минуты… Всё вернулось на место. Павел снова отыскал потерявшихся было Миръям и Захария. Между ними лежало песчаное поле, по которому бегали разъярённые львы и тигры. Они настигали свою добычу и устраивали тут же пир. Кое-где лежали поверженные слоны, агония сотрясала их могучие тела, которые медленно покидала жизнь.

Их разделяли метры, когда Захария споткнулся, напоровшись на автоматную очередь. Он упал, затем поднялся, снова упал и протянул руку Миръям…

Павел подбежал к нему, но из его глаз в ночное небо уходила прозрачной струйкой жизнь.

- Позаботься о… о Миръям… - сумел проговорить Захария и обмяк на руках у Павла.

- Миръям! – закричал Павел, силясь перекричать оглушающий треск автоматных очередей и злобное рычание зверей. – Миръям!

Темень мгновенно опустилась с неба и покрыла плотным непроницаемым мраком арену. Сквозь неё проносились чёрные птицы смерти, отбрасывая белые тени жизней, покидающих человеческие тела.

- Я здесь, сынок! – донёсся до него дрожащий голос матери, прорвавший непроницаемую стену времени из далёкого детства. – Я здесь… Повернись направо… Мне нужна твоя помощь…

Павел быстро осмотрелся, увидел Миръям и остолбенел. К ней медленно приближался лев, косматая окровавленная грива мрачно чернела в искусственном электрическом свете.

Чувство опасности придаёт человеческому телу нечеловеческие способности.

В три прыжка Павел настиг лежавшую на песке Миръям; она обхватила руками наметившийся живот, стараясь обезопасить находящего внутри ребёнка, и со страхом следила за приближающимся животным. Павел бросился на Миръям, стараясь накрыть своим телом, уберечь от опасности, мысленно призывая на помощь всех существующих античных богов. Затем рефлекторно выбросил в направлении льва правую руку. Сквозь кожу возле локтевого сгиба прорезался и выполз гибкой змеёй кинжал, и впился Павлу в ладонь; что есть сил, он крепко сжал деревянную рукоятку.

Лев ударом лапы отбросил руку. Кинжал поранил подушку. Зверь взвыл, встал на задние лапы.

- Это я, - сказал он Миръям, - всё будет хорошо!

В её глазах он увидел отражение приготовившегося к удару зверя и повернул голову.

Ночное небо с выступившими звёздами закрыла огромная львиная лапа с выпущенными острыми когтями…

Продолжение следует.

Якутск. 21 декабря 2016г.