Читать онлайн "Inexorabilis"

Что-то кольнуло в боку. Он почувствовал это — последнее напоминание о том, что он еще жив. Измученное тело больше не ощущало привычной боли, но жар, проникающий в сознание, остался. Словно само пламя жизни цеплялось за него. Спекшаяся кровь закрывала и без того опухшие и опущенные веки, поднять которые было невозможно. Сгоревшая на солнце кожа готова была лопнуть, растрескавшиеся губы не могли выпустить даже слабый звук, потому что высохшие связки были не в состоянии его воспроизвести.

— Адонай, гушлам. Аваль мадуа?¹ — прошептал он, практически бесшумно.. Но в ответ была тишина и только редкие и глубокие рокоты далекой грозы нарушали эту тишину эхом невысказанных ответов. Молнии, которых он не видел, разрывали небо где-то далеко. — Аваль мадуа….

Сквозь жар, разрывающий его сознание, он почувствовал, как боль начала растворяться, уступая место пустоте. Эта пустота была одновременно чужой и родной, как место, которое он давно знал, но забыл. В ней начали мелькать лица, места, звуки. То ли сон, то ли воспоминания, но каждое из них становилось все ярче, словно кто-то открывал занавес.

***

Утренний свет прорывался через высокие арочные окна храма, рассеивался в золотистой пыли и ложился полосами на древние свитки. В огромном зале царила торжественная тишина, нарушаемая лишь шелестом шагов и едва слышными молитвами. Воздух был тяжел от ладана. Шел третий день, с того момента, когда на пороге храма старый настоятель встретил мальчика. И вот третий день без сна и еды этот отрок говорил, поражая их своими рассказами. Складывалось ощущение, что писания, из которых мудрецы черпали свои знания, были созданы им. Мальчик смотрел на настоятеля и, казалось, видел насквозь его и всю его судьбу.

Три дня мальчик говорил. Не спорил, не утверждал — он рассказывал, как будто вспоминая. Фигура двенадцатилетнего Иешуа казалась маленькой среди старцев с их белыми бородами и серьезными взглядами, но его глаза... В них читалось что-то непонятное, словно он видел то, чего не могли видеть они.

— Ты удивляешь нас, мальчик. Закон — это Путь. Но ты говоришь, что он доступен нам только в малом и основное мы не способны понять. Разве Закон не есть совершенство? — склонился над ним мудрец, который задавал больше всех вопросов.

— Закон — это карта, которую рисуют люди. Но все что изображено на ней было здесь давно и будет существовать после нее. Земля вечна, а карты — лишь тени ее истинной природы. Разве карта важнее того, что она показывает? Путь - выше слов, он создан вибрациями звезд. Вы строите свой путь согласно карте, но даже на карте нет единственной дороги и каждый может пройти свою. — ответил Иешуа спокойно.

— Ты говоришь, так, как будто сам видел эти пути. Как будто ты знаешь о Законах больше, чем знаем мы, — удивился второй мудрец.

— Я видел его... я не помню. Я слышу его, но не могу повторить. Словно что-то звучит внутри меня, но очень далеко. — Иешуа замолк и посмотрел сквозь окно на небо.

Настоятель с изрезанным морщинами лицом, опираясь на посох, подошел ближе и перехватил взгляд Иешуа

— Что ты слышишь, мальчик? Кто говорит с тобой?

— Это не из этого мира. Это из места, где нет ни времени, ни пространства. Там, где все начинается и заканчивается. Когда я был там, я знал больше, чем здесь... — слова мальчика словно повисли в воздухе.

— Вспоминай, дитя, ты должен вспомнить, возможно наши судьбы зависят от твоей памяти — старик смотрел на Иешуа, не мигая.

Взгляд старца был неподвижен и бездонен. В нем не было ни страха, ни времени, только покой. На секунду Иешуа показалось, что он начинает падать прямо в этот взгляд, в бездонные глаза мудрого старца нетронутые старческими болезнями, прямо в центр к черной точке. Точке идеальной тьмы. Крик матери вырвал его из этого падения.

— Сынок! Мы искали тебя… Вот ты где…

Мириам бросилась к нему. Старцы молчали, провожая взглядом женщину.

— Твой сын очень много знает. Это ты учила его? — спросил старик.

— Нет. — Мириам посмотрела на сына — Я никогда не понимаю, знает он… или вспоминает.

Иешуа с матерью поспешили уйти из храма. Старцы провожали их тяжелыми взглядами мудрых глаз.

— Кто он, этот отрок? Как может такой юный знать столь многое? — прошептал один из мудрецов.

Старик тяжело вздохнул

— Он — вопрос. Ответ еще впереди. Ответ, который откроет нам не только его судьбу, но и нашу.

***

— Иешуа. Ты взрослый, ты пойдешь по земле искать свой путь. Я должна тебе кое-что отдать. - Мириам ушла в комнату и вернулась с тремя сумками. — когда ты родился, в место, где мы с отцом остановились, пришли три мудреца, и сказали, что они обязаны передать тебе дары от твоего друга - их праотца - Зиусудры².

— Мама, — Иешуа нахмурился, — но я не знаю никого с таким именем.

— Я тоже, сын мой. Тем более что тебе было всего несколько дней от роду. Но мудрецы говорили с такой уверенностью... словно они знали тебя лучше, чем мы.

— Что в этих сумках?

— Я не знаю, — Мириам покачала головой. — Я никогда не смотрела туда.

Иешуа осторожно открыл первую сумку. В ней блестели слитки золота, их сияние ослепляло. Вторая источала терпкий аромат смирны, наполняя комнату тяжелым, почти священным воздухом. Третья таила в себе крупицы ладана, чей запах звал к чему-то древнему и вечному.

— Золото, смирна и ладан... — прошептал он. — Что это? Зачем?

— Они сказали, что это поможет вспомнить, кто ты есть на самом деле.

Он взял золото. Его тяжесть была неожиданной, но не от веса, а от чего-то другого, чего он не мог описать. Это была тяжесть судьбы, которая сияла, но обжигала своим блеском.

Смирна разлилась по комнате горьким ароматом, проникая глубоко в сознание. Он почувствовал, как в груди что-то защемило, словно кто-то пытался открыть запертую дверь. Там конец и начало, прозвучало в его сознании многоголосым хором. Что это значит, он не мог понять.

Ладан… его запах поднимался вверх, как молитва. Но эта молитва была не его, а чья-то чужая, сказанная давным-давно. Он видел множество людей, обратившихся в молитве к небесам. Он слышал каждого из них. Это пугало, потому что он был лишь человеком. Но почему их голоса приходили к нему? Зачем его дух резонирует с их надеждами?

***

Небо над Иорданом было затянуто мутными облаками. Вода текла медленно, никто не мог на это повлиять. Течение времени… Иешуа прикрыл глаза и сознание тут же вытащило из памяти образ.

— Знаешь, что меня раздражает больше всего в проявленной части Обители?³

— Раздражает? Ты Тетраграмматон⁴, тебе не должны быть свойственны эмоции твоих творений — Мужчина с кучерявой аккуратной бородой расплылся в улыбке

— Ты придираешься к словам, Зиусудра. Меня не устраивает то, что в проявленной части я не могу влиять на течение времени.

Зиусудра? Выходит, он знал человека с таким именем? Кто же это, и почему они говорят, как будто знают друг друга много лет. Как он мог управлять течением времени? Что этот Зиусудра хотел сказать своими дарами, которые столько лет хранила мать.

Голова гудела от мыслей. Иешуа пробирался через толпу к берегу Иордана. Толпа раздалась, как вода перед кораблем. Люди не знали, кто он, но ощущали его. Некоторые отводили взгляды, другие, напротив, пристально смотрели на него, словно пытаясь разгадать тайну, которая исходила от этого человека.

Вода Иордана отражала мутное небо, но для Иешуа она казалась бездной. Он видел не поверхность, а глубину. Не реку, а само течение времени, растянутое, вдоль горизонта.

На берегу стоял Иоанн — высокий, в плаще из верблюжьей шерсти, его глаза смотрели вдаль, будто видя что-то, что другим было невидимо.

— Ты был тем, кто создал это течение. — сказал он, даже не повернувшись к Иешуа — Ты видел, как жизнь пела, начиная свой бег. Почему же ты боишься реки, что течет перед тобой?

Иешуа замер на мгновение, взгляд его устремился вглубь воды. Это был не страх. Это было воспоминание — неотчетливое, как сон, который пытаешься удержать после пробуждения.

— Ты слышишь это тоже, не так ли? — спросил Иешуа, словно ища поддержки своим мыслям — Голоса прошлого. Я не ищу очищения. Я ищу ключ, чтобы открыть дверь.

Иоанн коснулся воды и она изменилась. Люди на берегу затихли, воздух стал плотным как кисель. Иешуа чувствовал, как меняется течение времени и явно видел человека, который смог только что это сделать. Мелкие волны на поверхности исчезли, вода стала неподвижной. Она больше не текла. Время остановилось. Птицы замерли в небе, люди застыли словно статуи.

Иешуа вошел в реку. С каждым шагом он ощущал, как холод воды проходит не только сквозь его тело, но и через сознание. Когда вода закрыла его лицо, все исчезло. Мрак и тишина обрушились на него. Он снова увидел Зиусудру.

— Мы не можем познать свет, оставаясь его наблюдателями, — сказал Зиусудра. — Иногда, чтобы увидеть свет истины, нужно погрузиться во тьму.

Голос Зиусудры продолжал звучать в голове Иешуа

— Свет и тьма неразделимы. Ты это знал, когда был Тетраграмматоном. Помнишь ли ты, как создал первую вибрацию жизни из первозданного Хаоса? Как отделял свет от тьмы?

— Я.. забыл. — растерянно мысленно ответил Иешуа — Почему ты снова говоришь со мной?

— Ты должен вспомнить. Вода Иордана — это не река. Это граница. Твой ключ к тому, кем ты был и кем станешь. Чтобы увидеть новый свет, нужно стать частью тьмы. Это был твой осознанный выбор, но ты всегда боялся потерять себя. Слушай вибрации этой воды, дай им проникнуть в твое сознание, пусти их в свою сущность и слейся с ними.

Словно по сигналу, темная вода окутавшая Иешуа начала разрываться. Через ее толщу пробивались лучи света, окружая молодого мужчину, проходя сквозь него и оставляя за собой светящиеся следы. Каждый луч вызывал в нем все новые и новые чувства, пока он физически не ощутил их звучание. В какой-то момент вибрации слились в одну. Волны света соединились в единый аккорд, пробивая защитную плотину, скрывающую его память. Резонанс. Мгновенно он увидел прошлое и будущее как одно целое: Обитель, Адонаи⁵, Зиусудру, Хаос и Гармонию, первое творение и последнее разрушение.

Иешуа вынырнул из воды. Тишина, что окутывала толпу на берегу, была почти ощутимой. Иешуа вышел из воды и с каждым его шагом к берегу вода за его спиной снова начинала свой бег все быстрее, в мир возвращались звуки, птицы продолжили свой полет, толпа живых статуй приходила в движение. Небо расчистилось и сквозь рваные облака пробился солнечный свет.

Он знал, что это он создал этот мир, когда был Тетраграмматоном, он знал, что сам выбрал это время для Пятого Воплощения.

— Кто ты? - Спросил Иешуа Иоанна

— Я — Страж Предела.

— Страж? Даже не Адонай? Что нужно Стражу в этом пространстве?

— Адонаи перестали слышать мелодию гармонии. Их вмешательство нарушило порядок и теперь Стражи должны восстановить его. Ты — один из ключей.

***

Пиршество было в самом разгаре, но шум голосов гостей постепенно затихал — вино заканчивалось. Воздух наполнился легким напряжением, хозяин дома не понимал, как теперь справляться с такой позорной ситуацией.

Мириам заметила это первой. Она подошла к сыну, стоявшему в тени, вдали от общего веселья.

— Сын мой, — ее голос был тих, но настойчив, — они остались без вина. Помоги им, не дай этому дому утонуть в позоре.

Иешуа молча разглядывал гостей. Он видел значительно больше, чем они: волны звука, движущиеся в воздухе, рябь эмоций, расходящуюся между людьми. А еще - ощущал невидимую сеть времени и связей, что оплетала их, их предков и потомков.

Он обернулся к Мириам и в его глазах на мгновение мелькнула усталость, словно он боролся с чем-то внутри себя.

— Что мне от этого? — произнес он, как будто обращаясь не к ней, а к самому себе. — Мое время еще не пришло.

Мириам улыбнулась. Она знала этот взгляд полный сомнений и внутренней борьбы, но ее вера в него была непоколебима.

— Я уверена, ты можешь что-то сделать. Они в отчаянии, и в твоих силах спасти честь этой семьи.

Иешуа подошел к каменным водоносам у стены. Шесть массивных сосудов стояли рядами, от времени их поверхности покрылись трещинами. В каждом из них была вода — чистая и неподвижная. Он положил ладонь на край одного из сосудов и закрыл глаза.

Его сознание нырнуло в глубину вещества.

Он видел воду не как жидкость, а как песню материи — ее вибрации, ее связь с окружающим миром. Он понимал, что изменить ее природу он не мог: энергия, которую он некогда мог направлять, теперь была за пределами его досягаемости. Но он мог сделать другое. Он мог переписать ее мелодию.

«Пусть она станет тем, что они хотят видеть. Я не могу превратить воду в вино, но я могу изменить то, какие резонансы вызовет эта вода в этих людях, я изменю, то, что они будут чувствовать.» — подумал он.

Вибрации начали меняться. Сначала рябь, затем — легкое свечение. Оно исходило не от поверхности, а изнутри, как будто каждая капля искрилась светом, который никто другой не мог увидеть.

Иешуа убрал руку и сказал:

— Наберите и отнесите распорядителю.

Слуги, не задавая вопросов, сделали, как велено. Когда распорядитель отведал из сосуда, его глаза широко раскрылись. Он поднялся, подошел к жениху и громко произнес:

— Каждый подает лучшее вино сначала, а худшее — когда гости уже напились. А ты сохранил лучшее до самого конца!

Непонятное напряжение, висевшее над пиршеством, исчезло. Гости смеялись и пили. Но Иешуа стоял в тени, не разделяя их веселья. Для него это не было чудом, а лишь напоминанием.

Он сделал шаг назад, сливаясь с толпой. В его сознании раздался тихий, но уверенный голос:

«— А что, если там пустота? Что, если после пятого воплощения я перестану быть собой? Понятно, что больше не будет Тетраграмматона Яхве, но не стану ли я лишь частью бесконечного потока?» - Он был готов ответить собственным мыслям. Нет, он не часть потока. Память пробудилась, способность творить возвращалась к нему настолько, насколько позволяло новое проявление.

***

Толпа собралась у подножия холма. Солнечный свет пробивался сквозь утренний туман, золотя вершины деревьев. Люди стояли в тишине, каждый стремился услышать Иешуа. Он стоял на вершине, высокий и спокойный, его силуэт был очерчен светом.

Иешуа молча смотрел на людей перед собой. Он видел их не как физические тела, а как сложные узоры света. Каждое движение, каждое слово, каждая мысль создавали рябь в этой огромной сети вибраций, связывающей этих людей друг с другом.

Он заговорил, и его голос, глубокий и уверенный, разорвал тишину:

— Вы думаете, что ваши жизни — это отдельные пути. Думаете, что ваши поступки и мысли касаются только вас. Но это не так. Каждое действие, желание, слово - это волны, расходящиеся во все стороны. Эти волны встречают другие. Одни усиливают их, сливаясь в резонансе, другие гасят.Вы связаны.

Он наклонился, поднял камень и бросил его в небольшую лужу у своих ног. Круги побежали по воде, расходясь во все стороны.

— Каждый из вас — как этот камень. Вы создаете круги. Но эти круги не исчезают. Они продолжают свое движение, соединяя все, чего касаются. Они продолжают свое движение, даже когда вы их уже не видите и вам кажется, что они не существуют. Теперь представьте, что каждая ваша мысль — это такой камень. Что вы бросаете в воду своей жизни?

Он обвел взглядом толпу. Его голос стал мягче, но от этого не менее проникновенным:

— Каждое ваше действие связано с каждым другим действием во вселенной. Ваши жизни переплетаются, как нити в ткани. Если вы рвете одну нить, ткань ослабевает. Все чем вы живете— это нити, которые вы вплетаете в общий узор. Если вы хотите красоты, плетите эту жизнь с любовью. Если вы хотите гармонии, действуйте с добротой.

Он сделал паузу, позволяя словам проникнуть в сознание слушающих. Затем его голос стал тверже:

— Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. Это золотое правило. Каждый ваш поступок, каждое слово — это аккорды мелодии, что вливаются в общий поток.

Он посмотрел на горизонт, его голос стал громче:

— Вы — струны в великом инструменте. Когда каждая струна звучит сама по себе, мелодию невозможно узнать. Но когда все они звучат вместе, рождается симфония. Вы не сможете услышать ее целиком, но вы можете стать ее частью.

Из толпы раздался голос:

— Но если я ошибаюсь? Если мой поступок принесет вред?

— Ошибки — это часть пути. Если вы живете с намерением не разрушать, а создавать, ваши действия всегда находят путь. Даже через ошибки можно прийти к гармонии, если вы готовы учиться.

Другой голос обратился к Иешуа:

— А что делать, если мой вклад слишком мал, чтобы что-то изменить?

Он посмотрел на спрашивающего и ответил:

— Нет малых вкладов. Маленький круг от камня может привести к большому изменению, если он встретится с другими волнами. Каждый ваш поступок важен.

Он обвел взглядом толпу:

— Все события связаны. Даже то, что кажется вам случайным, на самом деле — часть большого узора. Вы не всегда можете понять, как ваши действия вплетаются в этот узор, но вы всегда можете выбрать, каким будет ваш следующий шаг. Пусть ваши решения помогают другим, а не гасят их надежду. Когда вы живете с добротой, вы становитесь частью гармонии, которая соединяет всех нас.

***

В эту тихую ночь звезды напряженно мерцали. Оливковые деревья, создавали странные тени, словно тьма сама наблюдала за происходящим. Иешуа сидел у подножия одного из деревьев, его взгляд был устремлен в небо.

Шаги раздались мягко, почти неслышно. Иешуа почувствовал присутствие еще до того, как увидел фигуру, появившуюся из тени.

— Ты пришел, Кериофянин — произнес он, не отрывая взгляда от звезд.

— Я всегда прихожу, когда это необходимо, — раздался знакомый голос.

Иуда остановился неподалеку, его лицо оставалось в полумраке. Но Иешуа чувствовал, что он другой, он не видел его вибраций, и не знал, почему он здесь.

— Ты — не человек. Ты - другой. Кто ты? — спросил Иешуа, его голос был спокоен.

— Ты уже знаешь, Иешуа, — ответил Иуда, шагнув вперед. — Я — Страж Тьмы. Мы встречались прежде, хотя тогда ты знал меня под другим именем.

Иешуа отвернулся к небу. Воспоминания нахлынули, разрывая его мысли. Он увидел Тею, яркую и живую, как в первый день ее создания. Планету, что была его гордостью, его первым великим творением.

— Тея, — прошептал он. — Она была совершенна. Ее моря, ее горы, ее существа...

— Ее хаос, — перебил Иуда. — Ты знал, что она была уникальна, но несовершенна. Хаос был на ней с самого начала. И перенос только усугубил ситуацию, окончательно разбив баланс.

Иешуа закрыл глаза, перед ним возник образ: Тея, умирающая. Хаос топил планету. Жизнь на ее поверхности угасала, медленно и мучительно.

— Перенос уничтожил ее жизнь, — сказал он тихо. — Я видел, как Адонаи погубили ее, лицемерно, не считаясь ни с чем. Как они уничтожили жизнь на Фаэтоне.

Иуда кивнул, его голос стал мягче:

— Но это был не конец. Зиусудра дал ей новое начало. Земля, как ее называют сейчас, была населена вновь. Жизнь, утерянная в хаосе, была восстановлена. Но сам Хаос никуда не делся. Годами планету точило изнутри и сейчас он снова готов выплеснуться наружу.

Иешуа открыл глаза, его взгляд встретился с Иудой.

— И я выбрал это время для своего рождения, потому что это был момент, когда хаос и порядок пересеклись.

— Верно, — сказал Иуда. — Ты выбрал момент, когда ты стал нужен своим творениям больше всего. Ты знал, что Тея нуждается в хранителе?

— Нет. Адонаи сказали, что это их эволюционный путь и это их уровень.

Иуда шагнул ближе, его лицо стало видимым в свете луны.

— Да, но кем станешь ты после пятого воплощения? Ты, единственный, кто смог понять ее суть. Ты был ее создателем, но теперь ты должен стать ее хранителем. Без хранителя Тея погибнет.

Иешуа молчал, переваривая услышанное. Он видел хаос, кипящий в самом сердце планеты. Видел, как тонкие нити жизни, что связывали ее существа, могут быть разорваны.

— Ты дал начало. — продолжил Иуда — Тея все еще жива и ее жизнь — это результат твоих решений.

— Хранитель… — повторил он тихо. — Но кто я, чтобы управлять хаосом?

Иуда наклонился ближе.

— Ты — тот, кто может видеть его. Ты знаешь его природу, потому что ты создавал порядок из пустоты. Хаос — это не враг. Это возможность. Он может разрушить, но может и создавать.

— А если я ошибусь? Если я не смогу? — Иешуа поднял глаза, в них явно читалось сомнение.

— Тогда Хаос победит, — ответил Иуда прямо. — Но это будет твой выбор. Неудачи — часть пути. Ты думаешь, что я — Страж Тьмы, существую, чтобы разрушать? Нет. Я здесь, чтобы напомнить, что тьма — это лишь другая сторона света.

Иешуа задумался, его взгляд снова устремился к звездам.

— А ты? Какова твоя роль в этом? Ты направляешь меня, но зачем?

Иуда улыбнулся и его голос стал тише:

— Моя роль тяжела. Все Стражи Гармонии, которые сейчас находятся на Земле служат здесь одной цели – восстановлению баланса нарушенного Адонаями. Нам нужно ускорить твою эволюцию, но мы можем только показать путь, пройти его ты должен сам. Ты ошибаешься, если думаешь, что моя роль проще твоей. Тьма — это то, что я ношу внутри себя. Я тот, кто понимает ее суть. Я помогаю тебе, потому что это единственный способ сохранить баланс.

— И каков твой выбор, Иуда? — спросил Иешуа, его голос был мягким, но настойчивым.

— Мой выбор был сделан давно, — ответил Иуда. — Я принял Тьму, чтобы другие могли видеть свет.

Они замолчали, ветер шептал среди деревьев, передавая их слова миру.

— Я передам тебя Синедриону и они казнят тебя. Ты уже знаешь об этом. Ты должен пройти сквозь тьму, чтобы стать светом, — тихо ответил Иуда. — Но твоя смерть — это не конец. Это трансформация. Ты станешь тем, кем всегда должен был стать.

Иешуа кивнул, его взгляд стал тверже.

— Я сделаю это. Если это то, что нужно, чтобы спасти их.

Иуда посмотрел на него с уважением и исчез в темноте, оставив Иешуа одного.

***

Луна пробивалась сквозь ветви деревьев в Гефсимании. Иешуа стоял один, опираясь на ствол дерева, глядя в темноту. Он знал, что этот момент наступит и был готов. Его мысли больше не блуждали в сомнениях — все уже решено.

Шаги раздались среди деревьев, их приглушенный звук приближался. Из тени появился Иуда, за ним следовала толпа вооруженных воинов. Лица их были напряжены, а шаги тяжелыми.

Иешуа поднял голову и встретил взгляд Иуды.

— Наступило время, — произнес он спокойно.

Иуда подошел ближе, почти вплотную. Он склонился и коснулся губами щеки Иешуа. Их взгляды встретились и в этот момент все замерло. Время остановилось. Ни звука, ни движения — только они двое.

— Ты готов? Еще есть время все поменять. Все ли ты понял? — тихо спросил Иуда, его голос был ровным.

— Да, — ответил Иешуа. — Хаос останется частью этого мира. Не знаю, кто может на это повлиять. Даже не уверен, что ты можешь, Страж. Но я также знаю, что без него порядок не может существовать.

Иуда кивнул.

— Тогда ты понимаешь, зачем эта жертва.

Иешуа молча согласился. Его взгляд был твердым, а лицо спокойно.

— Что делаешь, делай скорее.

В этот миг пространство вокруг них вспыхнуло едва заметным светом, сама вселенная признала их решение. Время вновь двинулось. Шаги воинов стали слышны, тени зашевелились, и толпа приблизилась.

— Это он, — громко сказал Иуда, отходя назад.

Воины окружили Иешуа, схватили его, но он не сопротивлялся. Его глаза встретились с глазами Иуды еще раз, и в этом взгляде было больше, чем слова могли выразить: принятие, понимание и прощение.

Когда воины увели Иешуа, Иуда остался в темноте. Он смотрел на луну, которая пряталась за облаками и шептал самому себе:

— Тьма не существует без света. И свет не сияет без тьмы.

***

Стражники подтолкнули Иешуа в проем, прикрытый тяжелыми фалдами фиолетовой ткани. Звуки, казалось, стихали в этом месте, словно боялись нарушить ночной покой Храма.

Храм был великолепен. Даже сейчас, когда его вели на суд, Иешуа не мог оторваться от этого совершенства. Его взгляд блуждал по высоким сводам, покрытым сложными орнаментами, которые переливались в свете лампад. Каждый камень, каждая деталь были идеальны. Здесь не было места неточности. Все — от мозаичных полов до резных колонн — было наполнено волнами идеальной точности и красоты. Закон в материи. Иешуа чувствовал, как каждая деталь, каждая линия, каждый узор резонировали с ним, создавая гармонию, которая пронизывала все его существо.

Он остановился в центре зала, известного как Зал резных камней. Его стены были покрыты тончайшей резьбой, рассказывающей истории о сотворении мира, о рождении света из хаоса. Иешуа знал эти истории. Он сам был частью их, их началом и их следствием. Он был один, но чувствовал весь Храм. Вибрации проникали в него, словно этот Храм не был просто местом, а живой сущностью, дышащей и пульсирующей вместе с мирозданием.

— Ты видишь, — раздался голос, — Ты видишь его суть.

Иешуа обернулся. Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти. Его белоснежная тога и эфод, усыпанный камнями, сверкали, словно были отдельным источником света в этом месте. Но это не был свет, который можно было увидеть глазами — это была сияющая сила, исходящая из его сущности.

— Ты тоже Страж? Я не вижу твоих вибраций, — сказал Иешуа, не скрывая удивления.

— Да, сейчас меня зовут Каиафа, я Страж Смыслов. — Мужчина говорил спокойно, его слова ложились в пространство, не вызывая ни напряжения, ни сопротивления.

— Сколько же вас тут собралось? Насколько должен быть важен этот момент, что Вселенная сосредотачивает здесь такое количество силы? — Иешуа все еще пытался понять объем происходящего.

— Не так много, как ты думаешь, — ответил Каиафа, — тебе предстоит встретится еще всего с одним.

Иешуа не мог понять до конца что происходит, он чувствовал вокруг множество людей, их гнев и страх, он слышал отголоски голосов, звучавших на другом уровне реальности. Они перекликались между собой, будто в споре:

«Зачем ты созвал нас ночью? Ты хочешь судить этого человека сейчас? Закон запрещает это!».

«Закон? Мы здесь закон! Вы хотите, чтобы Рим отправил сюда когорты? Вы ничего не знаете и не думаете, что будет лучше, если один человек умрет за всех, нежели чтобы весь народ погиб. Поэтому мы будем судить его сейчас!»

Он взглянул на Каиафу:

— Иуда сказал, что передаст меня Синедриону, но я не вижу 71 мудреца, которые должны меня судить. — заметил он, обводя взглядом пустое пространство зала.

— Одного из них ты все же видишь, — произнес он с легкой ноткой иронии. — Остальные находятся немного в другой реальности и для них сейчас все выглядит иначе. Этот Храм не только камни и резьба. Это моя Обитель. Аналогично с той Обителью, которая была у тебя, когда ты был Тетраграмматоном, эта имеет несколько уровней проявления, чтобы быть доступной разным ступеням эволюции. Иешуа замер, внимательно слушая.

— Здесь каждый элемент — не просто украшение, а часть гармонии, созданной не руками смертных. Храм — это резонатор и проводник. Он проецирует Законы Гармонии на все уровни бытия, делая их доступными и ощутимыми, — продолжил Каиафа.

Иешуа кивнул, его взгляд остановился на резьбе, изображающей круги, расходящиеся от одного центра. Он знал этот символ, видел его тысячи раз в разных формах.

— Значит, это тоже часть Закона, — сказал он тихо. — И мой путь вписан в этот узор.

Каиафа слегка нахмурился, его голос стал более твердым:

— Нет. Ты уже знаешь из встреч со Стражами, что Адонаи нарушили Закон. Они сбили гармонию. Ты не часть Закона. Ты — способ его восстановления.

— Но на каждой ступени свои законы. Адонаи создавали законы для нас.

— Адонаи ничего не создавали. Каждая ступень — это адаптация одной грани Закона, доступной для понимания на этом уровне развития. Закон для одной ступени может быть непонятен или даже жесток для другой, более низшей. Адонаи решили, что вправе устанавливать законы для других ступеней, но это нарушение равновесия.

— Их накажут? — спросил Иешуа, в его голосе звучала тревога. «Ваши вибрации будут погашены» — всплыл многоголосый хор в его голове.

Каиафа тяжело вздохнул:

— Наказание — не разрушение. Закон не уничтожает, он трансформирует.

— Значит, есть путь для них?

— Был. Но они сами отказались от него. Они не приняли гармонию. Теперь Закон приведет их к исходу, который они выбрали.

Каиафа приблизился, его взгляд стал пронзительным:

— Ты должен спешить, чтобы восстановить порядок. Нужно начинать с Теи. Это источник Хаоса, который разрастается. Тее нужен Хранитель, чтобы вернуть ее к гармонии. Через нее можно восстановить весь Закон. Это твое предназначение.

Слова Каиафы эхом разнеслись по залу. Иешуа закрыл глаза, чувствуя, как каждая из этих фраз вписывается в узор, который он должен был завершить.

— Время. — сказал Каиафа — Нужно объединить реальности и завершить то, что видят твои творения.

Гул зала обрушился на Иешуа. Перед ним все так же стоял первосвященник, но кроме взгляда в нем не было ничего от того человека, с которым он беседовал всего мгновение назад.

— Он богохульствует! На что еще нам свидетели? — Рот Каиафы исказился выкрикнутой фразой.

— Иешуа ха Ноцри, ты нарушил Торат Моше. Наказание за это – смерть. — Каиафа пронзал Иешуа взглядом как будто двумя ледяными иглами, пытаясь разглядеть в нем крупицу страха.

Но ее не было.

— Великий Синедрион – этот человека заслуживает смерти!

Гул голосов слился в едином слове – «Повинен».

— Отведите его к Пилату, пусть он вынесет окончательный приговор.

Каиафа резко развернулся и вышел из зала, не оглянувшись. За спиной Иешуа появились два стражника и приказали идти вперед, в спину ему сыпались оскорбления и насмешки.

***

Солнце, слегка обнажив свой диск над горизонтом, неумолимо поднималось. Дворец Пилата, а это был, несомненно, дворец, наполнялся персиковым светом еще не палящего в полную мощь светила. Плиты внутреннего двора, в котором стоял Иешуа, начинали медленно вибрировать под ногами, впитывая тепло. Казалось, они сейчас запоют. В центре двора стоял постамент с неожиданно простым стулом и подле него - стол для протоколов.

В глубине колоннады раздались шаги, как будто целая армия выбивала строевой шаг своими сандалиями по плитам дворца. Но это был лишь один человек. Пилат.

Его лицо было высечено из времени, морщины у глаз напоминали о тысячах восходов, что он видел. Волосы, когда-то черные, теперь были отбелены солнцем. Уставшие глаза — глубокие, как само небо.

Он медленно, с востока на запад, обошел внутренний двор, прикасаясь пальцами к камням, словно пытаясь прочесть их молчаливую историю. В этом безмолвном диалоге с древностью он слышал отголоски давно минувших эпох – шепот побед и поражений, обетов и горьких прощаний. Закончив этот ритуальный путь, он двинулся к Иешуа, не сводя с него немигающий взгляд.

Образы как будто чужой памяти хлынули на Иешуа: «Ваша дерзость недопустима» … «Найти светило большей энергии, значительно моложе, чем ваше собственное» … «Тея и вся жизнь на ней погибнет» … «Вы это допустите» … Раскаленный гвоздь залезал в голову Иешуа все глубже, погашая его сознание и отрывая от реальности.

- Сейчас все пройдет – грохнул в другой половине головы скрипучий голос Пилата. – И чем быстрее ты примешь то, что ты есть, тем быстрее уйдет эта боль.

- Кто ты?

- Я – Страж.

- Чего?

- В известных тебе языках нет такого слова, так как они отражают слишком примитивные мышления для существования такого понятия. Легче?

Гвоздь в голове Иешуа остывал, сознание обратно связывалось с реальность. Он поднял взгляд на Пилата, но видел вместо него лишь лучи восходящего Солнца.

«Найти светило большей энергии, значительно моложе, чем ваше собственное» … «— Обитель, эта звезда... она не похожа на другие» … «Звезда, которая казалась молодой, на самом деле была древнейшим из светил» … Иешуа чувствовал нарастающие вибрации входящие в резонанс со Стражем. Пилат?! Он как будто чувствовал связь с этим Стражем – мысли и образы продолжали терзать голову Иешуа.

- А ты догадлив. - Пилат двинулся вперед, потихоньку закрывая светило, отчего в лучах света начал проявляться его, казалось бы, черный, силуэт. – Такой же как в прошлом воплощении, когда мы встретились по велению Адонаев.

- Ты - дух Солнца, Страж Гармонии, когда я нашел эту звезду я еще не представлял сколько вас. Теперь я понимаю, что ты один из них.

- Ну, «один из», это обидно, у Стражей тоже есть определенная иерархия, и я далеко не вначале эволюционной лестницы, а, прямо скажем, в ее конце. Да, я - дух звезды, которую ты искал по поручению Адонаев, перед тем как они совершили преступление и были отправлены в историю.

- В историю? Что случилось с Адонаями?

- Такие преступления говорят о полном диссонансе с законами Вселенной. Диссонанс не дает расти энергии, не увеличивает вибрации. Если говорить словами твоего нынешнего воплощения – цивилизация Адонаев умерла от голода, порожденного собственным осознанием величия. Я наблюдал это с огромной болью, так как это были мои творения. Но это принесло и уйму проблем. Эволюционная лестница практически разрушена, преемственности нет. Это заставило собраться сейчас стольких Стражей здесь, и практически вести тебя за руку по этому пути, хотя я был против этого.

Пилат наконец то закончил свой путь по двору, поднялся на постамент и опустился на стул.

- Почему я? – спросил Иешуа

Пилат прищурил один глаз и не мигая смотрел на собеседника, как будто пытаясь увидеть что-то внутри. В его взгляде читалось сомнение и суждение. Это и был суд Пилата, о котором говорил Каиафа. Пилат взвешивал все, до мелочи, скрупулезно, видя Иешуа насквозь.

- Что ж, наверное, стоит тебе рассказать некоторые вещи. – холодный голос Пилата, звеня, чеканил каждое слово.

«Наверное, если бы власть могла звучать, она бы звучала именно так» - подумал Иешуа.

- Когда ты выбрал точку следующего воплощения и оставил Зиусудру заселять Землю, ты не видел, а, точнее, вообще не хотел думать о том, насколько эти точки отдалены друг от друга. Ты, хоть и ограниченно, но существовал вне времени, но твои создания – нет. Это было весьма эгоистично, и по отношению к другу, и по отношению к своим творениям.

Кому ты их оставил? Зиусудре в пятом воплощении? Он, конечно, не обычный смертный, но что он мог? А люди? Об этом ты думал, ведомый жаждой героизма и спасения своих творений, как ты говорил? «Во время, когда они будут нуждаться во мне больше всего»? А в остальное время? Как им быть? Где брать ответы?

Стражи не могли допустить потерю преемственности. А так как я уже был тут, было решено, что я возьму эту цивилизацию под свою опеку. Поэтому если ты посмотришь внимательнее, ты увидишь, что десятки тысяч лет твои создания поклонялись Солнцу, ища у него ответы, и обращая к нему свои молитвы.

Ты спрашиваешь, почему ты? Потому что вся эта цивилизация — твой след. Они не просто существовали под моим светом, они впитывали его, превращая в суть своего бытия. Но ты был их первым Солнцем, их первым законом. И ты не представляешь, насколько трудно управлять светом, когда не осталось того, кто этот свет порождал.

Пилат усмехнулся:

— Эволюция спиральна, да, мы проходим те же шаги, но уже на другом уровне. Мое время вышло, мои спирали пройдены твоими творениями. Теперь твоя очередь. И, друг мой, уже через три дня восходишь ты.

***

Ночь в покоях Пилата была тягучей и густой, как смола. Тишина, казалось, впитывалась в каменные стены и только редкое потрескивание светильников нарушало ее.

Пилат стоял у стола, вглядываясь в свои ладони, будто ища в них ответ. Напротив, в полумраке колонн, стоял Каиафа.

— Я сказал ему все. — Пилат наконец заговорил.

— И?

— И я не почувствовал в нем уверенности.

Каиафа чуть наклонил голову.

— Но он не боится?

Пилат слегка покачал головой.

— Нет. Если бы он боялся, он бы уже выбрал. Но он все еще держит в руках то, что считает своим.

— Ты говоришь так, будто у него есть выбор.

Пилат криво улыбнулся половиной рта.

— А разве нет?

— Он приговорен, Пилат. Ты сам утвердил приговор. Как он может выбрать что-то, кроме креста?

Пилат провел рукой по столу, будто пытаясь нащупать грань реальности.

— Мы думаем, что держим его в руках, но это он держит нас. И, возможно, он понял именно это. Он может принять это, а может — нет. Он может закрыться, может уйти в себя, может погасить свои собственные вибрации. Он может просто умереть, не завершив путь. И тогда все, что мы сделали, будет бессмысленным.

Каиафа задумчиво перевел взгляд в сторону.

— Ты хочешь сказать, что если он не примет происходящее, это не сработает?

— Ты сам знаешь, как это устроено. Этот спектакль. Это резонанс. Если он не примет свою роль, дыра в системе будет только расти.

— Но если он примет ее, то нет никаких гарантий что этого будет достаточно, чтобы закрыть дыру. Но это значительно исправит ситуацию.

— Если. — Пилат кивнул.

Повисло молчание. Они оба понимали: чем дольше не разрешается эта ситуация, тем больше разрастается трещина в системе. Если все остановится на этом, человечество не упадет сразу, но начнет скатываться вниз, теряя то, что они уже успели выстроить.

Каиафа нарушил тишину первым:

— И все же, а если он не тот?

Пилат усмехнулся.

— Ты сам знаешь ответ. Он — не единственный. Он — лучший шанс.

Каиафа опустил голову.

— Но, если он ошибется?

— Тогда эволюция выберет другой путь. Хуже, сложнее, медленнее. Но не мы с тобой принимаем это решение.

Каиафа сжал руки за спиной, его взгляд скользнул по теням на стенах.

— Пути не бесконечны, Пилат. Их меньше, чем кажется.

— Но они есть.

Они оба понимали: если Иешуа остановится, человечество продолжит свой путь, но с пустотой внутри, которую некому будет заполнить. Возможно, появится новый проводник. Возможно, люди будут бродить в поисках знания еще тысячу лет.

Пилат вздохнул и добавил:

— Если мы ошиблись, если он закроется или сломается — останется другой вариант. Но он куда хуже.

Каиафа резко вскинул взгляд:

— Варавва.

Пилат кивнул.

— Он уже освобожден. Ты сам это устроил.

— Синедрион его выбрал.

— Нет, Каиафа. Они его приняли. Они просто взяли то, что легче.

Первосвященник провел рукой по виску, впервые за этот разговор выдавая в себе сомнение.

— Если все пойдет не так… Варавва возьмет власть. Но не светом, а огнем.

— Ты все еще надеешься, что цивилизация поднимется в знании? Если Иешуа не шагнет вперед, их поднимет только сила. А силу он понимает.

Каиафа замолчал. Варрава был выходом. В тупике эволюции он мог бы повести их дальше. Но не вверх. Он поведет их по другому пути — пути стали и меча, пути власти и завоеваний.

— Мы все равно не принимаем решений. Мы просто расставляем фигуры на доске, но партию играют другие. — тихо произнес Каиафа.

— Ты прав. Но знаешь, что самое страшное?

Первосвященник посмотрел на него.

— Что?

— Я не уверен, что другой путь сработает хуже.

Каиафа не ответил. Они стояли в тишине, и ночь, казалось, сгустилась еще сильнее. На рассвете все решится.

***

Толпа перед преторием напоминала живое, дышащее существо, сотканное из сотен голосов, страхов и эмоций. Она колыхалась волнами, шевелилась, то набирая силу, то замирая в напряженном ожидании.

Стражи Гармонии, растворенные в людском море, невидимыми нитями направляли этот рой мыслей и криков. Они не приказывали, не подталкивали — они лишь регулировали течение вероятностей, создавая условия, при которых у людей возникало ощущение, что этот выбор — их собственный.

— Ну что ж, начнем наш спектакль. - Голос Пилата был негромким.

Он вышел на постамент перед толпой. Каждый шаг его толпа вспыхивала новым гулом.

— Вот ваш выбор, — Пилат поднял руку, обводя взглядом пространство перед собой. — Один человек говорит о царстве не от мира сего. Другой действительно сражался за свое царство. Один проповедовал слова, другой проливал кровь. И все же… я оставляю выбор за вами.

Он сделал едва заметный жест и стражи вывели обоих. На одной стороне Иешуа, истощенный, в изорванном хитоне, но с ясным, открытым взглядом. На другой Варрава, сильный, мрачный, его лицо было отмечено жесткостью, выработанной годами войны. Пилат знал, как сделают выбор. Стражи знали. Но нужно было дать им его сделать.

— Кого вы выбираете?

Толпа загудела, словно огромный улей. Вначале неразборчивый ропот, затем отдельные выкрики, потом мощный, единый голос:

— Варрава! Освободите Варраву!

Пилат смотрел. Мог бы разыграть эту сцену иначе? Наверное, да, но это бы ничего не изменило. Все шло по намеченному пути, как по рельсам.

— Вы уверены? — его голос оставался ровным, без вызова.

— Варрава!

Крики слились в единое целое. Все игралось как по нотам давно написанной пьесы. И его участь дирижера даже ему казалась смешной.

— Вы сами сделали этот выбор.

Слуга приблизился, держа в руках серебряный кувшин. Пилат медленно поднял руки и подставил их под холодную воду. Прозрачные потоки стекали по его коже, падая в каменную чашу.

— Я умываю руки. Я не несу ответственности за кровь этого человека. Это ваш выбор.

Он не смотрел на Каиафу, но знал, что тот понимает: он говорит это только для толпы.

Вода стекала, исчезала в камнях и толпа кричала снова.

***

Город, что еще на рассвете был наполнен гулом, теперь словно поперхнулся тем, что он сделал. Тени зданий, отбрасываемые восходящим солнцем, растягивались по пыльным улицам, покрывая их длинными полосами света и тьмы. Толпа, что недавно кричала, теперь стояла вдоль дороги молчаливая, как будто слова замерли в глотке, заледенев, но так и не вылетев наружу.

Они уже не чувствовали себя трибуналом. Их выбор был сделан, но теперь он лежал на них тяжестью, с которой никто не знал, что делать.

Иешуа шагал по дороге. Его движения были медленными — он не спешил. Крест на его спине давил на плечи, вгрызался в кожу, но он не сгибался под его тяжестью.

Никто не торопил его. Не проклинал. Они просто шли рядом. Никто не понимал, почему. Реальность казалась выдуманной, застывшей в неестественной позе под хлыстом дрессировщика. Шепот пробегал сквозь толпу, от одного к другому, словно волна, смывающая остатки их уверенности. Некоторые отходили в сторону, уступая дорогу. Не потому что боялись, а потому что не знали, имеют ли право стоять на его пути.

Пилат наблюдал за этим шествием с террасы дворца.

— Они начинают понимать.

Каиафа, стоявший рядом, не ответил.

Он не хотел смотреть, но смотрел. И он тоже чувствовал это.

Путь Иешуа растянулся. Те, кто требовал его казни, теперь просто стояли. Никто не бросил в него камень. Никто не назвал его лжецом. Никто не плевал ему в лицо. Голгофа приближалась. А с ней осознание, что их выбор был не их. Сознание толпы дважды отказывалось принять, что происходит.

Гвозди с хрустом раздвигали плоть. Каждый удар молота закрывал одну главу на пути пятого воплощения демиурга. Творения убивали творца. Не по своей воле, но делая это наверняка. Уверенно. Неумолимо.

***

Когда спала полуденная жара, так и не принесшая облегчения в старый город, Пилат в окружении свиты взошел на Голгофу. Нужно было сменить стражу. Но не эта формальность вела его сюда, это мог сделать любой центурион без него. Он шел как Страж. Как тот, кто должен был убедиться: преемственность восстановлена.

Пилат подозвал к себе одного из солдат и что-то коротко шепнул ему на ухо. Солдат кивнул и моментально растворился в толпе. Толпа молчала.

Воздух над Голгофой дрожал в знойном мареве, обволакивая происходящее зыбкой дымкой.

Иешуа медленно поднял голову. Он чувствовал боль, боль в каждой клетке тела, затмевавшую рассудок, отключающую резко ставшую столь тяжелой память. Память, отряхнувшуюся ото сна пятого воплощения. Память несшую на себе печать законов создателей, их неоспоримо верный путь. Путь, лишенный свободы выбора.

Этого Пилат не предвидел. Даже будучи Стражем, он не чувствовал, что происходит. Впервые за бесчисленные циклы существования он оказался не выше событий, а внутри них. И это напугало Стража, создавшего множество миров, пережившего миллионы творений, миллионы лет, множество ступеней эволюции. Этот момент был чем-то иным. Неведомым. Опасным.

- Зачем ты пришел? - Иешуа медленно открыл глаза. Солнечный свет ударил в лицо, ослепляя. Он смотрел сквозь него, потому что видел дальше. Дальше, чем эта смерть. Дальше, чем этот мир.

- Убедится, что ты не отказался от пути – не поднимая головы, ответил Пилат.

- Я не отказался от пути. Но, я не отказался от своего пути, а не того, который вы хотите, чтобы я прошел. – усмехнулся Иешуа.

- Преемственность будет восстановлена, изменить эту событийную цепь уже нельзя – сказал Пилат, но звенящей уверенности власти в его словах уже не было.

- Эту? Да. Но ты слеп, Страж. Ты ослеплен своими же законами. Тебе не нужны глаза, тебе все сказали, как и что делать от твоего рождения до твоего ухода. Твою цепь нельзя изменить, ты прав, но она дергает множество других, тех, в которых участвуют мои создания. И теперь эти цепи изменятся.

Ты говорил про преемственность и что ее не из чего теперь создавать? Ты их называл «материал»? Что ж, теперь тебе придется считаться с этим «материалом», потому что они теперь стали равные тебе.

Вы хотели, чтобы мой переход подвинул моих творений в их развитии, чтобы из них построить новую лестницу, вместо Адонаев. Да, это их подвинет, несомненно. Но они не знакомы с вашими законами. Они будут одарены силой, не закованной вашими границами. Не зная законов, они создадут свои, направят силу туда, где будут их ценности и их идеалы. И теперь вы не в силах этому помешать, даже если боль заглушит мою память. Эту цепь изменить нельзя, ты прав, Страж. Но вы сами создали ее — слепые, зашоренные, бегущие по лестнице эволюции вверх, даже не зная, куда она ведет.

Солдат вынырнул из толпы и приблизился к Пилату держа в руке кусок доски. Пилат молча принял его и кивком отправил солдата в строй. Посмотрев на дощечку, Пилат начал подниматься на крест.

- Пентаграмматон Иешуа. Ты не прост… С того момента как искаженные вибрации Адонаев зародили в тебе этот странный росток, который ты так лелеял, ты меня удивляешь. Стражи тогда посчитали это опасным изменением, но я настоял, что ты должен развиваться дальше, даже с этим искажением. И теперь вот это. Это интересно, захватывающе, по-юношески интересно. А ты сможешь нести на себе ответственность на все то ветвление, что создаешь сейчас? Молчишь? Опять они должны все решить за себя сами? Что ты им даешь? Впрочем, не важно. Ты смел и силен. И эта табличка, скорее мое признание, чем насмешка.

Пилат взял молот, приставил табличку и изголовье креста и начал забивать гвоздь.

Иешуа ха-Ноцри, Мелех ха-Йегудиим.

Царь. Сумка с золотом проплыла в сознании Иешуа, дар Зиусудры.

Толпа не сводила взгляд с Пилата. Каждый удар молота, словно заканчивал главу невидимой книги. Впечатанный в реальность закон, который невозможно отменить. Последние лучи солнца падали на землю, обволакивая холм теплым золотым сиянием. Иешуа вспомнил детскую руку, сжимающую слиток, помнил, как чувствовал его тяжесть, помнил голос матери: «Это поможет тебе вспомнить, кто ты есть.». Он вспомнил. Он помнил и понимал все от и до.

— Вы ждали избавления, но не знали, что оно всегда было в ваших руках. – Его голос был слабым, но звучал так, как будто он произносил приговор не им, а самим основам этого мира. Толпа замерла.

— Вы привыкли к цепям. Вам сказали, что свобода — это милость, даруемая богами. Но это ложь.

Его ладони, пробитые гвоздями, сжимались в кулаки, но не могли сдвинуться.

- Оковы из металла — ничто по сравнению с оковами разума. Свобода не дается. Ее берут.

Люди смотрели вверх. В их глазах не было жалости. Была жажда услышать то, что никто до него не осмеливался сказать.

—Я не принес вам нового закона. Я не оставлю после себя новой клетки, даже если она будет из золота. Я принес вам силу. Силу быть равными богам. Силу творить, как они. Я вижу, как вы смотрите на небо. Как ждете благословения, ждете прощения, ждете, что вас поведут. Вы привыкли к богам, которые дают вам закон и карают за его нарушение. Но если бы вы знали… Если бы вы знали, как они боятся вас. Боятся, потому что знают — закон не вечен. Закон — это не цепь, не замок. Это просто карта. Старые законы, созданные для тех, кто стоял над вами, — не работают для вас. Потому что вы стали не материалом, а творцами. Вы думали, что демиурги вечны? Они лишь первыми прошли этот путь. Их миры рушатся, их сила слабеет. Они не боги, они просто предшественники. И теперь только от вас зависит, что вы сделаете с этим миром. Я не спаситель. Я не царь. Я просто первый, кто сказал вам, что цепи сломаны.

Толпа молчала. Стражи молчали. Впервые в своей жизни они ждали. Потому что предсказать что будет дальше – не могли. Гроза приближалась. Она несла с собой не просто дождь, а первый удар новой эпохи.

***

— Адонай, гушлам. Аваль мадуа? — выдавили из себя связки, практически бесшумно, словно время задержало дыхание, чтобы услышать ответ. Но в ответ была тишина и только редкие и глубокие рокоты далекой грозы нарушали эту тишину, словно эхом невысказанных ответов. Молнии, которых он не видел, но чувствовал, разрывали небо где-то далеко. - Аваль мадуа….

Шум толпы стих и в ушах стоял лишь звук последнего удара сердца. Боли не стало и тело как будто обрело былую свободу. Все на секунду замерло и Иешуа наблюдал себя со стороны, сплетение бесконечного количества разнообразных волн, замерших в своем беге. Последний раз он видел это, когда выходил с Обителью из черной дыры, точки Первозданного Хаоса, будучи Яхве⁶. Это он помнил отчетливо. Как и много до этого, как и все после этого. Вся память всех проявлений вернулась в Иешуа.

Там конец и начало.

— Откройте глаза Ка-Нетер!⁷

Многоголосый хор гремел в сознании Иешуа отдаляясь и возвращаясь эхом, как будто, отразившимся от дальних сводов. Но теперь это был просто хор. Звучание, которое не сопровождалось опустошающим резонансом парализующих волю волн запредельной частоты и энергии. Иешуа не понимал к кому обращается этот хор.

— Давай, друг мой, все и так знают, какой ты упертый, но сейчас не время противиться.

— Зиусудра?! — Иешуа широко распахнул глаза и увидел его образ из искр света, появляющихся из ниоткуда и исчезающих так же незримо.

— Да, друг мой, я ждал тебя, только теперь не Зиусудра. Теперь меня зовут Аль-Камар⁸. Я закончил свой путь пентаграмматона⁹ примерно 200 земных лет назад и пошел дальше, как говорили Адонаи, став одним из них, пока что, младшим, Ка-Нетером. Ты тоже больше не грамматон. Ты завершил этот путь и должен двигаться дальше. Тебе предстоит выбрать новое имя. И планету, как дальнейшую оболочку своего развития.

— А что ты выбрал?

- Селена¹⁰, моя Обитель, выполнив свою миссию истратила всю энергию и со временим деградировала в несложное небесное тело, которую твои любимцы называют Луна. Так как она стала планетой, я выбрал ее. Как ты думаешь, как удалось удерживать затмение 3 часа пока ты там собирался с мыслями? — усмехнулся Аль-Камар.

— Кто такой Ка-Нетер?

— Ка-Нетер — это не просто титул младшего Адоная. Это дыхание космоса, сжатое в шесть граней, шесть энергий, шесть потоков жизни, шесть сторон света. Оно соединяет внутреннюю сущность планет с порядком, пронизывающим вселенную.

— О, теперь я точно вижу, что ты стал настоящим Адонаем. Сказать кучу слов, не сказав ничего. — засмеялся Иешуа. - Цивилизация Адонаев жива?

— Нет. Но это суть следующей ступени, поэтому Совет принял решение не менять название.

— Ка-Нетер! Назовите свое имя! — хор прервал их разговор.

Иешуа прислушался к своим вибрациям, основой которых был теперь тот самый росток свободы, ставший целой лианой. Он чувствовал новое имя, как оно проникает в его сущность. Имя означало глубину, основу, неразрывную связь с жизнью. Оно соединяло начало и конец, жизнь и ее корни.

— Анде!¹¹ — Выкрикнул вверх Иешуа — Я был Создателем - Яхве, я стал частью созданного - Иешуа, и теперь я сам дыхание всего сущего!

— Ка-Нетер Анде. Вам надлежит выбрать планету для продолжения Вашего эволюционного пути, стать ее Духом и ее Хранителем. Вы определились со своим назначением?

— Аль-Камар, мы же теперь сами управляем временем. Лепим как мягкую глину, можем создавать Смыслы и подчинять им Развитие? То есть я могу выбрать любую планету, когда-либо угодно существовавшую во Вселенной?

— Да, друг мой, и это только начало, ты будешь очень удивлен, познав все свои новые способности.

— Тея!¹² — уверенно сказал Анде и хитро подмигнул Аль-Камару. — Снова вместе, дружище?

***

Концепция святой Троицы была утверждена Константинопольским Собором в 381 г н.э. в документе «Никейский символ веры».

1. Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.

2. И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, одного существа с Отцом, Им же все сотворено.

3. Ради нас людей и ради нашего спасения сшедшего с небес, и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком.

4. Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного.

5. И воскресшего в третий день согласно Писаниям.

6. И восшедшего на небеса, и сидящего по правую сторону Отца.

7. И снова грядущего со славою, чтобы судить живых и мертвых, Его же Царству не будет конца.

8. И в Духа Святого, Господа, дающего жизнь, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном сопокланяемого и прославляемого, говорившего через пророков.

Бешка, Сербия, 2025

Продолжение возможно.

[1] - иврит. «Адонай, завершено. Но зачем?»

[2] - «превосходящий мудрость», герой шумерского мифа о потопе, аналог Ноя в христианской традиции.

[3] - корабль Проявленных, с помощью которого он мог взаимодействовать со своими творениями в их метрике пространства.

[4] - «слово из четырех букв» в иудейской традиции четырехбуквенное непроизносимое имя Бога. В рассказе используется скорее, как нарицательное, отображающее состояние сущности. Фактически, титул.

[5] - так же в иудейской традиции одно из имен Бога. "Господь в атрибуте строгости».

[6] - предположительное произнесение четырехбуквия, одного из имен бога в еврейской традиции. В христианской традиции более известен как Иегова, один из элементов триединства Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого духа. Иегова предстает в Библии как Бог Отец.

[7] - В старых египетских текстах соответствует значению «Священный дух» или «Божественная душа». В рассказе используется скорее, как нарицательное, отображающее состояние сущности. Фактически, титул.

[8] - В арабской культуре слово القمر (Al-Qamar), означающее Луну, мужского рода. Луна часто описывается как красивый и величественный юноша.

[9] - пятибуквие. В иудейской традиции пятибуквие читается как Иешуа или Йашуа, так же имеет отсылки к одному из имен Бога. В христианской традиции это Иисус. В рассказе используется скорее, как нарицательное, отображающее состояние сущности. Фактически, титул.

[10] - одно из названий Луны

[11] - Ande — это слово из скандинавских языков (в частности, из норвежского и шведского), которое переводится как "дух", "душа" или "дыхание". В лингвистическом и культурном контексте оно связано с концепцией жизни, невидимой энергии и божественного присутствия. Ande часто употребляется в религиозных текстах для обозначения Святого Духа.

[12] - или Гея, одно из названий Земли

Если Вам понравился рассказ, то спасибо можно сказать так же тут: