Читать онлайн "Юджерон"

Палач избрал топор. Не спеша, почти с какою-то мрачной любовью, провёл он большим пальцем по лезвию, испытывая его остроту, будто прислушиваясь к безмолвному шёпоту стали. Потом взгляд его, тяжёлый и бездушный, скользнул по двум стражам — и он кивнул. Те, как послушные тени, схватили Рейнхарта за руки, пригнули к плахе, и голова его, словно отсечённая уже заранее, покорно легла на окровавленное дерево.

Адреналин — этот бешеный зверь, запертый в человеческой груди, — яростно бился в висках Джозефа, стуча в них, как в двери темницы. Дыхание его стало тяжким, прерывистым, точно последние вздохи утопающего. А память — о, коварная память! — вдруг разверзлась перед ним, как пропасть, и из неё хлынули обрывки былого: смешного, горького, позабытого… Всё, что уже не спасёт. Он ждал. Ждал, когда холодная сталь коснётся его шеи, и тогда — разом! — всё оборвётся, и будет… что? Ничто? Или новое, страшное что-то?

Палач размял плечи, будто готовясь не к убийству, а к тяжкому труду, и шагнул вперёд. Взгляд его, холодный и методичный, отыскал на шее жертвы ту самую точку, где удар сокрушит жизнь без лишних мучений. Топор взметнулся в воздух, и на мгновение лезвие поймало луч солнца — ослепительный, как последняя вспышка сознания. Оно сверкнуло, это лезвие, словно насмехаясь, отсчитывая последние удары сердца…

Бедный парень! Да разве в том дело, что он провинился? Разве мерилом правды и вины служит плаха? Ах, если бы мир устроен был так просто — грешники под топором, праведники на троне! Но нет, нет… Чаще всего топор падает на шею того, кто лишь оказался виноват — перед сильными, перед толпой, перед слепым роком.

Но кто он, этот Джозеф Рейнхарт? Жертва? Грешник? Или просто щепка, затянутая в водоворот чужих страстей?

Давайте отступим на несколько дней назад — туда, где ещё не свершилось неотвратимое, где судьба лишь приготовлялась нанести удар. Где последний луч надежды ещё дрожал в его тёмных глазах…

***

Откинувшись в кожаном кресле, с ногами, бесцеремонно водружёнными на массивный стол, детектив Джозеф Рейнхарт предавался негромкому, но отчаянно земному храпу. Казалось, даже сон его был деловит и лаконичен — как и всё в этом кабинете, где царил строгий, почти монашеский минимализм. На столе, словно символ бесполезного бодрствования, стояла полупустая кружка с кофе, давно остывшим и покрытым мертвенной плёнкой. Рядом — коробка из-под пончиков, опустошённая до последней крошки, будто маленький гроб сладких иллюзий.

Чёрный пиджак его, сброшенный на спинку кресла, безжизненно свешивал рукава, изредка вздрагивая от капризного дуновения вентилятора. Тот, прикреплённый к потолку, монотонно дребезжал, словно старая шарманка, играющая колыбельную для усталого стража порядка.

Рот Джозефа был приоткрыт — не то в немом вопросе, не то в готовности что-то проворчать даже сквозь сон. Белая рубашка, с рукавами небрежно засученными до локтей, хранила следы недавней трапезы: крошки, как звёзды на бледном небосклоне будней. А на груди — чёрная кобура, и из неё выглядывала рукоять пистолета, холодная и многообещающая, как невысказанная угроза.

Руки его покоились на животе, у самого ремня, где полицейский жетон поблёскивал тусклым золотом - последний опознавательный знак закона, который он нёс — даже во сне, даже в этом мимолётном забытье, где, быть может, ему снилось нечто большее, чем протоколы и преступники…

Сквозь приоткрытое окно в кабинет вползали осенние запахи — прелые, сладковато-горькие, как воспоминания о чём-то безвозвратно утраченном. Ветер, ещё тёплый, но уже с примесью той особой тоски, что веет лишь в преддверии увядания, швырнул на стол пожелтевший лист. Тот, подхваченный вялыми вихрями вентилятора, беспомощно закружился в воздухе и тихо опустился на грудь детектива — словно жёлтая визитная карточка самой Смерти, которая пока что лишь шутливо напоминала о себе.

У Джозефа было две страсти — дневной сон и пончики. И если первое было бегством от действительности, то второе — сладкой попыткой эту действительность примирить с собой. Любопытно, что при всей своей слабости к сахарной пудре, он умудрялся сохранять подтянутую фигуру — быть может, оттого, что грехи свои отрабатывал в спортзале, как кающийся грешник. А ещё была у него борода-эспаньолка, предмет особой гордости. Он считал её неотразимой, и сейчас она, припорошенная сахарной пудрой, напоминала заснеженную крышу маленького домика в мире его иллюзий.

Но покой этот — фальшивый, временный, как все покои в этом мире — был нарушен. Сперва робкий стук в дверь, потом — без разрешения — щель, и в ней показывается лысая, смуглая голова. Увидев спящего, голова ухмыльнулась (уж не дьявольская ли это усмешка?) и скрылась. Но не надолго — лишь чтобы через мгновение ворваться обратно, уже в компании массивного тела. Это был Брайс Роджерс — друг, коллега, а может, и невольный палач его покоя — громадный, как гора, с улыбкой, ослепительной, как фальшивый свет надежды.

Джозеф дёрнулся, чуть не рухнув с кресла, и в этом хаотичном танце конечностей опрокинул кружку. Холодные капли кофе растекались по столу, как чёрные слезы.

— Время просыпаться, убийца пончиков! — прогремел Брайс, и голос его звучал, как труба Страшного суда в этом маленьком кабинете.

— Брайс, посмотри, что ты наделал, я залил весь стол, — пробормотал Джозеф, но голос его потонул в громоподобных хлопках по спине.

— Давай, Джозеф, приходи в себя, у нас есть дело, — не унимался Роджерс, и каждое его слово било по сознанию, как молоток судьбы.

— Какое ещё дело? — взорвался Рейнхарт, яростно вытирая салфеткой кофейные разводы, но тут же, смягчив тон, добавил с той особой усталостью, что бывает лишь у людей, слишком хорошо знающих цену словам: — Ты патрульный, я детектив. Мои дела завершены, а потому позволь мне насладиться этим редким даром — покоем. Если же есть неотложные заботы, то они, друг мой, исключительно твои.

Брайс лишь усмехнулся — той снисходительной усмешкой, какою здоровяки встречают слабости мелких смертных:

— Брось, приятель! Две недели ты отдыхаешь, и если покидаешь этот кабинет, то лишь ради новых пончиков. Взгляни-ка на свой ремень!

Джозеф покосился на пояс:

— Да что с ним не так?

— Крепок ты, не спорю, — продолжал терзать его Брайс, — но продолжай в том же духе — и скоро ремню понадобится новое отверстие. Разве не видишь, как сладкий яд точит тебя изнутри?

— О, оставь эти проповеди! — махнул рукой Рейнхарт, уже возвращаясь в блаженную позу спящего. — Скоро непременно найдётся какой-нибудь злодей... дело... и я снова буду... на коне... — слова его растягивались, растворяясь в зевке, точно жизнь сама вытекала из него через этот зевок.

Но не тут-то было! В следующий миг голова его оказалась в стальных тисках локтя Брайса, а кулак друга принялся яростно тереть макушку, будто пытаясь высечь искру мысли из этого упрямого черепа.

— Ладно, ладно! — завопил Джозеф, беспомощно барахтаясь. — Иду с тобой, чёрт бы тебя побрал!

— Вот это другое дело! — торжествующе воскликнул Брайс, наконец отпуская жертву. — Том уже ждёт нас в машине. Наконец-то я вас познакомлю!"

Рейнхарт поднялся, накинул пиджак — этот символ его служения закону — и подошёл к зеркалу. Там отражался человек с взъерошенными волосами и бородкой, ещё хранящей следы сладкого грехопадения. Он поправил причёску, стряхнул пудру — последние следы минувшего сладкого забвения — и, поймав в зеркале собственный взгляд, вдруг улыбнулся этому отражению, будто заключая с самим собой молчаливую сделку.

— Что ж, прокатимся, — произнёс он, уже почти смирившись с неизбежным.

Они направились к выходу, но, сделав несколько шагов, Рейнхарт вдруг шлёпнул себя по лбу — этот жест человека, внезапно вспомнившего о невыполненном долге. Он стремительно вернулся, смахнул в мусорную корзину пустую коробку — гроб своих сладких иллюзий — и, схватив грязную кружку (символ стольких бессонных ночей!), наконец вышел, чтобы встретить свою судьбу.

— Мог бы сделать это по возвращению, - недовольно буркнул смуглый здоровяк, стоя в дверном проёме, скрестив на груди свои могучие руки. В его голосе звучала та особая досада, которую испытывают люди действия перед педантичностью кабинетных мыслителей.

— Если бы я прислушивался к твоим советам по поддержанию порядка, - парировал Джозеф, - то в моём кабинете был бы точно такой же свинарник, как у тебя дома. Говорят, по жилищу можно судить о душе человека - что же тогда говорит о твоей душе эта вечная свалка?

— Ну и зануда же ты, Джо! - рассмеялся Брайс, потрясая головой. - И как только Одри тебя терпит? В её глазах ты, должно быть, выглядишь иначе - или любовь действительно слепа?

Спускаясь по лестнице участка, Рейнхарт невольно замедлил шаг у рабочего места диспетчера. Одри Болэк, эта шатенка с каре, чьи глаза всегда загорались при виде детектива, уже подняла на него взгляд. Улыбка её была подобна солнечному лучу, пробившемуся сквозь мрачные полицейские будни.

— Брайс, неужели тебе удалось вытащить его из кабинета? - воскликнула она, и в голосе её звучало искреннее восхищение. - Честно признаться, я сомневалась, что у тебя это получится.

— Одри, милая, - начал Джозеф, и его обычно строгие черты неожиданно смягчились, - пожалуйста, помой мою кружку. Я тороплюсь, а ты же знаешь, как я не люблю грязную посуду.

— Одри, милая, - передразнил его Брайс, нарочито жеманясь, - ты же знаешь, какой я чистюля, продезинфицируй мою кружку несколько раз. Ведь мы же не хотим, чтобы на фарфоре остались следы моего отчаяния от очередного нераскрытого дела!

— На вашей кружке не будет ни одного пятнышка, сэр! - весело откликнулась Одри, игриво отдавая честь. В её движениях была та лёгкость, которая так контрастировала с тяжёлой поступью полицейской службы.

Джозеф, уже повернувшись к выходу, вдруг сделал паузу и добавил с небрежностью:

— Милая, ты помнишь, мы на днях были у Брайса в гостях и он пил пиво из своей большой чёрной железной кружки, о которой он так много рассказывал? Та, что якобы спасла ему жизнь в той перестрелке на доке...

— О, да. Такой кружечкой можно было напоить небольшое племя туземцев, — закивала головой девушка, смешливо прищуривая глаза.

— Так вот знай, что эта кружка белая, — с напускной серьёзностью произнёс Рейнхарт, наклоняясь к Одри. Его губы на мгновение коснулись её губ в лёгком поцелуе — этом маленьком бунте против служебного регламента. — Всё, любимая, мы побежали.

— Эй, ничего она не белая! — возмущённо загремел Брайс, следуя за другом. — Она изначально была чёрной! Может я и не такой фанатик чистоты как ты, но посуду я за собой мою! — В его голосе звучала та особенная обида, которую испытывают люди, когда их святыни подвергаются сомнению.

Патрульная машина ждала их недалеко от участка — этот металлический ящик, ставший для них вторым домом. Брайс грузно опустился на переднее сиденье, тогда как Джозеф с привычной грацией развалился на заднем, приняв позу человека, готового скорее к отдыху, чем к работе.

За рулём сидел Том Маршалл — этот юнец с лицом школьника и широкими, как крылья ворона, бровями. Его двадцать три года выглядели на восемнадцать, а робкая улыбка выдавала в нём новичка, ещё не познавшего всей грязи этого ремесла.

— Ну что, парни, знакомьтесь, — начал Брайс, жестом представляя их друг другу.

Том развернулся, и произнёс через решётку, разделяющую салон:

— Том Маршалл, сэр.

— Джозеф Рейнхарт, — лениво отозвался детектив. — Только давай без этих формальностей. Не люблю я эти, знаешь ли, "сэры", "мистеры" и прочее. Мы с тобой коллеги, как-никак, так что зови меня просто Джозеф. Ну или Джо.

— Хорошо, Джозеф, — улыбнулся Том, и в его глазах мелькнуло облегчение — будто с его плеч свалилась невидимая тяжесть.

— Как тебе работается с Брайсом? — поинтересовался Рейнхарт.

— Замечательно! — поспешно ответил Том. — Брайс отличный полицейский, мне многому стоит у него поучиться. — В его голосе звучала та искренность, которая бывает только у тех, кто ещё не научился лгать.

— Уж прямо-таки отличный, — засмущался Брайс, потирая ладонью свою лысую макушку. В его голосе прозвучала та редкая нота скромности, которая иногда проскальзывает даже у самых самоуверенных людей. — Все мы не идеальны.

— Говори за себя, Брайс, — усмехнулся Джозеф, удобнее устраиваясь на заднем сиденье. — Аккуратнее, Том! Будешь много слушаться Брайса — так и останешься в патрульных до пенсии.

— А будешь много умничать, Том, — парировал Брайс, — то станешь такой же занозой в заднице, как этот тип сзади.

— Я смотрю, вы отличные друзья, — заметил Том, и в его голосе прозвучало что-то среднее между восхищением и недоумением.

— Что правда, то правда, — кивнул Рейнхарт. — Мы друг за друга горой. Да и кто присмотрит за этим болваном, если не я?

— Ну, хватит трепаться, — буркнул Брайс, стуча кулаком по приборной панели. — Том, поехали уже, дела ждут.

Мотор заурчал, машина тронулась, и сразу стало заметно, как напрягся Том. Его пальцы сжали руль так, будто это был спасательный круг, а глаза метались между дорогой и зеркалами с выражением человека, не вполне уверенного в своём праве находиться за рулём.

— Том, расслабься и поднажми, — подгонял Брайс, — иначе мы приедем на вызов к концу смены!

— Не торопи меня, — пробормотал Том, нервно облизывая губы. — Я ещё не настолько хорошо вожу машину. И так еду достаточно быстро.

— Кстати, — вмешался Джозеф, наклоняясь к решётке, — ты меня так и не ввёл в курс дела. Куда мы, собственно, едем?

— Поступил звонок от жильцов дома на Третьей авеню, — пояснил Брайс. — Жалобы на сильный шум в квартире некоего Дэвида Палмера. Старичок на стук не отвечает, а грохот там стоит с ночи и до сих пор.

— Какое интереснейшее дело, — ехидно протянул Рейнхарт. Затем придвинулся ещё ближе к решётке, и его голос приобрёл язвительные нотки: — И ты вытащил меня из участка, чтобы я помог успокоить взбесившегося старичка? Неужто двум здоровым лбам это не под силу?

— Этот старичок, между прочим, почтеннейший житель города! — неожиданно вступил Том, и в его голосе зазвучали нотки почти мальчишеского восторга. — Он доктор исторических наук, археолог, умнейший человек! — Он торжествующе посмотрел на Брайса, словно только что сделал важное открытие. — По крайней мере, так указано в базе данных.

— Да, Джо, — подхватил Брайс, бросая многозначительный взгляд в зеркало заднего вида, — если со стариком что-то случится, дело точно дадут тебе. Поэтому я и зашёл за тобой. — Он хитро прищурился. — Лучше предотвратить неприятность, чем потом заниматься её последствиями.

— Вы без меня даже старушку через дорогу перевести не сможете, — фыркнул Джозеф, разваливаясь на сиденье с видом человека, который явно наслаждается своей незаменимостью.

Брайс, не удостоив ответом эту колкость, потянулся к приборной панели. Его крепкий палец нажал кнопку, и сирена оглушительно взвыла, разрывая городской шум. Впереди ехавшие машины, словно испуганные звери, начали поспешно уступать дорогу, а Том, хоть и вздрогнул от неожиданности, невольно расправил плечи — теперь он чувствовал себя настоящим полицейским, мчащимся на вызов.

***

Спустя некоторое время, стражи порядка были на месте.

— Мистер Палмер? — постучал Рейнхарт, но дверь оставалась глухой к его призывам. За спиной полицейских толпились соседи — живописная смесь любопытства и тревоги. Их перешёптывания сливались в неразборчивый гул, прерываемый лишь очередными грохотами из-за двери.

— Запасные ключи есть у хозяина дома? — перекрывая шум, спросил Брайс, окидывая толпу тяжёлым взглядом.

— Есть, — отозвался какой-то мужчина в растянутой футболке, — но его сейчас нет на месте. Он уехал с утра.

— Очень умно с его стороны уехать именно сейчас, — проворчал Брайс, потирая переносицу, — когда в доме творится не пойми что.

— Какие будут предложения, Джо? — робко спросил Том, нервно покусывая нижнюю губу.

Джозеф медленно повернулся к толпе, потом оценивающе осмотрел дверь и перевёл взгляд на Брайса. В его глазах мелькнуло что-то вроде азарта — того самого, что появляется перед решительным действием.

— Будем ломать дверь, — объявил он, потирая руки. — Давай, Брайс, покажи, как это делается.

Брайс лишь усмехнулся в ответ.

— Отойди, малыш, — сказал он Джозефу, раскачиваясь на месте, как медведь перед прыжком. — Сейчас будет громко.

— А разве мы имеем право на такие действия? - поинтересовался Маршалл.

— Это экстренный случай.

Рейнхарт отошёл от двери, уступив дорогу Брайсу, тот ухмыльнулся и попятился назад. Выставив правое плечо, Брайс мысленно досчитал до трёх и бросился вперёд, предвкушая зрелищную победу над дверью. По всему дому разнёсся двойной удар: первый – когда тело Брайса встретилось с дверью, второй – когда оно отлетело от неё и упало на пол. Наступила полная тишина. Все смотрели как здоровяк-Брайс, поверженный дверью, лежит на полу с выпученными глазами. Тишину прервал истерический хохот Тома.

— Заткнись Том! – гневался Брайс, уязвлённый случившимся. – Надо же какая крепкая дверь у старика, а с виду и не скажешь.

Внутри квартиры снова послышался грохот.

— Офицер, - обратился к Джозефу один из стоявших мужчин. – Я могу помочь.

Рейнхарт взглянул на человека, это был лысоватый, небольшого роста мужчина, одетый в грязную домашнюю одежду. От него сильно пахло табаком. В руках мужчина держал что-то похожее на проволоку.

— И как же хотите помочь?

— Видите ли, я… - замялся мужичок. – Я… я в прошлом был плохим парнем. И за это заплатил сполна. Я этим больше не занимаюсь, но навыки у меня остались. Я могу вскрыть замок.

— Ну…, - подумал Джозеф и после короткого молчания добавил, - выбора у нас всё равно нет. Надеюсь, что ваши навыки больше не служили плохим делам, иначе мы встретимся вновь. Ваш выход, покажите, что умеете.

— С удовольствием окажу вам услугу, - с улыбкой мягко ответил мужчина.

Взломщик склонился над замком и стал усердно ковыряется в нём своеобразным инструментом. Все с интересом наблюдали за работой мастера. Замок не поддавался. Спустя несколько минут кропотливой работы пот начал стекать со лба мужчины, попадая ему в глаза, от чего тот морщился. Одна из женщин заботливо вытерла ему лоб носовым платком, на что мужчина кивнул головой в знак благодарности и продолжил работу.

То ли лысый мужичок забыл воровское ремесло, то ли замок оказался чересчур сложным, но, по меньшей мере, прошло ещё минут десять до того, как публика услышала заветный щелчок поддавшегося замка. Люди радостно вздохнули и замерли в предвкушении, что им вот-вот откроется тайна многочасового шума, доносившегося из квартиры старика.

Джозеф толкнул дверь и все трое осторожно зашли в квартиру. Темнота коридора сгущалась по мере их продвижения вперёд. Рейнхарт ощущал, как капли пота медленно стекают по спине. Его пальцы плотнее сжали рукоять пистолета - холодный металл казался единственной опорой в этом внезапно ставшем враждебным пространстве.

Из кухни донёсся новый шорох - сухой, шелестящий, будто кто-то копошился в куче бумаг. Рейнхарт резко поднял руку, останавливая напарников, и сам замер, прислушиваясь. Тишина снова стала абсолютной, даже муха перестала жужжать.

— Полиция! Покажитесь с поднятыми руками! - его голос прозвучал неестественно громко в этой гнетущей тишине.

Ответом было... странное бульканье, словно кто-то пытался говорить с полным ртом. Затем - глухой удар, и из кухни выкатился какой-то круглый предмет. Он медленно докатился до ног Джозефа и остановился.

Это была консервная банка. Пустая. С каплями чего-то тёмного на жестяных краях.

Брайс напрягся, сжимая дубинку в руке. Том застыл, широко раскрыв глаза. А из кухни раздался новый звук - рык.

— Мистер... Палмер? - осторожно сделал шаг вперёд Джозеф, все ещё держа пистолет наготове. - Мы здесь, чтобы помочь. Выходите, пожалуйста.

В ответ из темноты кухни показалась рука - бледная, с синеватыми венами, с длинными грязными ногтями. Она схватилась за дверной косяк, затем появилась вторая. И наконец, в проёме возникла фигура...

Половицы застонали под тяжёлыми шагами, будто под ногами не человека, а какого-то исполинского зверя. И вот явился он — мужчина, если это можно было назвать мужчиной, отвратительный и величественный в своём уродстве. Голый, если не считать грязной тряпицы, кое-как прикрывающей срам. Сперва видна была лишь его тень, изогнувшаяся в дверном проёме, но вот он выпрямился — и полицейские увидели его во всей жуткой красе.

Ростом он превосходил любого баскетболиста, голова его, склонённая набок, почти касалась потолка. Кожа — мертвенно-серая, словно покрытая пеплом, но лицо... Лицо будто вымазано сажей, особенно губы и веки, от которых расходились чёрные трещины, будто паутина безумия. Ни волос, ни ресниц, ни даже бровей — только голая плоть. Руки, неестественно длинные, свисали ниже колен, пальцы сжаты в кулаки, готовые размозжить, разорвать, уничтожить.

Но страшнее всего были глаза — белые, как молоко, с чермными, бездонными зрачками. В них читалось нечто древнее и бесчеловечное. Ноздри раздувались, серые губы приоткрылись, обнажая жёлтые, почти клыкообразные зубы. Каждая мышца на его теле была напряжена, будто стальные тросы под кожей.

Полицейские замерли. Джозеф почувствовал, как холодный пот стекает по спине. Даже если они втроём бросятся на него — что они смогут сделать? Этот... этот явно не боится дубинок. А стрелять? Но разве пуля остановит такую тварь?

И тогда вперёд шагнул Брайс.

— Сэр, — произнёс Брайс, и в его голосе звучала та странная, почти неестественная уверенность, которая бывает у людей, отказывающихся верить в очевидный ужас. — Прошу, опуститесь на колени и заведите руки за голову.

Он сделал шаг вперёд. Ещё один. Его массивная фигура медленно приближалась к исполину, будто он шёл не навстречу смерти, а просто проверял документы у пьяного хулигана.

— Брайс, что ты делаешь? — голос Джозефа дрогнул, в нем читалось что-то большее, чем страх — почти отчаяние. — Ты не видишь, он не в себе? Немедленно отойди назад! Это приказ, офицер Роджерс!

Но Брайс лишь слегка обернулся, и в его глазах мелькнуло то глупое, слепое бесстрашие, которое так часто предшествует катастрофе:

— Все нормально, Джо, не паникуй...

И тогда гигант двинулся.

Его рука, длинная и серая, как удав, метнулась вперёд и сомкнулась вокруг горла Брайса. Полицейский вздёрнулся в воздух, его ноги судорожно задёргались, лицо налилось кровью. Из перехваченного горла вырвался лишь хрип — тот самый звук, который издаёт человек, когда жизнь вытягивают из него, как нитку из рукава.

Том, бледный как мел, бросился вперёд — благородный порыв, достойный сожаления. Его дубинка шлёпнула по бедру чудовища с глухим стуком, будто ударила по бревну. Гигант даже не оглянулся — просто махнул рукой, и молодой офицер рухнул на пол, словно подкошенный. Его сознание погасло быстрее, чем свеча на сквозняке.

Джозеф кричал что-то, но слова терялись в гулком пространстве коридора. Его пальцы сжали пистолет — и раздался выстрел. Предупредительный. Громкий звук заставил толпу зевак ахнуть и рассыпаться, как тараканы от света.

Гигант зарычал, тряхнул головой — и швырнул Брайса в стену. Тот ударился с таким треском, что Джозефу на мгновение показалось: это хрустнули кости. Но сейчас не до того — потому что исполин уже шёл на него.

Шаг. Ещё шаг.

Джозеф отступал, мушка пистолета дрожала, но не отводилась от цели. Ещё пара шагов — и та же участь, что постигла Брайса настигнет и его.

И тогда Рейнхарт споткнулся.

Нога наступила на что-то мягкое — может, одежду, может, бумаги — и мир опрокинулся. Он падал, а над ним уже нависала та серая лапа, пальцы вот-вот сомкнутся...

Выстрел.

Гигант замер. На его лбу, там, где должна быть душа, зияла чёрная дыра. Тёмная кровь сочилась по морщинистому лбу, как чернила по пергаменту. Он пошатнулся — раз, два — и рухнул на пол, как падает дерево в глухом лесу.

Тишина.

Только тяжёлое дыхание Джозефа, только слабый стон Брайса где-то у стены.

Рейнхарт выдохнул — долго, сдавленно, будто пытаясь вытолкнуть из груди весь ужас последних минут. Ладонь его машинально потянулась к затылку, где уже набухала болезненная шишка. Он сел на пол, ощущая, как дрожь в коленях постепенно сменяется ледяным спокойствием. Горький запах пороха щекотал ноздри.

Прислонившись к стене, он окинул взглядом поле боя. Брайс лежал рядом с трупом гиганта, его мощная грудь судорожно вздымалась, а пальцы с бессознательной настойчивостью сжимали покрасневшее горло. Том, бледный как полотно, раскинулся у стены — молодое лицо, обычно такое оживлённое, теперь казалось восковой маской.

С трудом поднявшись, Джозеф перешагнул через тело убитого исполина. Его ноги были ватными, но разум работал с пугающей ясностью. Пульс у Тома прощупывался — ровный, хоть и слабый. Поверженный великан лежал неподвижно, его белые глаза, теперь уже мутные, уставились в потолок с немым вопросом.

Телефон в руке казался нелепо лёгким после тяжести пистолета.

— Похоже, беззаботное время подошло к концу, — пробормотал он, слушая длинные гудки. Голос Одри в трубке прозвучал как голос из другого мира:

— Да, Джо? Как у вас дела? Выяснили, что происходит в квартире старика?

— Об этом я расскажу тебе чуть позже, Одри, — его собственный голос казался ему чужим. — А пока вызови нам криминалистов и медиков.

— О боже, что у вас там случилось?! — в её голосе прозвучала та тревога, которая всегда возникает, когда обыденность вдруг даёт трещину.

— Потом, всё потом, — он сбросил вызов, не в силах объяснить то, чего и сам не понимал.

Вскоре приехали медики. Они окружили Брайса и Тома, их профессиональные пальцы скользили по шеям, запястьям, векам.

— Лёгкий кровоподтёк, — констатировал один, осматривая Брайса. — Повезло.

— Сотрясение, — коротко бросил другой, наклоняясь над Томом.

В углу комнаты, почти незаметная среди хлама, лежала фотография — пожилой мужчина в очках, с доброй улыбкой. На обороте кривыми буквами было выведено: "Дэвид Палмер, 2020 год".

Джозеф сидел, откинувшись в кресле, и наблюдал за криминалистами, склонившимися над телом. Их лица, обычно бесстрастные, теперь отражали смесь недоумения и скрытого ужаса. Один щёлкал фотоаппаратом, словно боясь, что доказательства исчезнут сами собой, другой что-то взволнованно шептал в трубку, бросая тревожные взгляды на труп.

— Какие будут соображения, Джо? — Брайс стоял рядом, его голос был хриплым, но в глазах уже возвращалась привычная твёрдость. На шее у него краснел синеватый след от пальцев гиганта — как клеймо, оставленное встречей с чем-то необъяснимым.

— Понятия не имею, — пробормотал Джозеф, потирая переносицу. Его голова гудела от усталости.

— Проверили все комнаты. Старика нигде нет.

— Я уже сам осмотрел квартиру, — вздохнул Джозеф. — Теперь нужно понять, кто этот... верзила и как он оказался в квартире Палмера.

Брайс окинул взглядом разгромленную комнату:

— А этот старичок, видимо, был коллекционером. — Он ткнул пальцем в разбросанные по полу артефакты — статуэтки с пустыми глазами, маски с искажёнными гримасами, потрескавшиеся от времени таблички с непонятными символами. — Похоже, некоторые из них имеют историческую ценность. Наверняка старик был путешественником.

— Почему был? — резко оборвал его Джозеф. — Может, он жив и просто в отъезде, а этого... приятеля оставил присматривать за квартирой. Который, судя по всему, либо перепил, либо наглотался какой-то дряни и устроил тут ад из-за галлюцинаций. — Он замолчал, понимая, насколько хлипкой звучит эта версия. — Хотя... Том говорил, что Палмер — археолог. Это объясняет все эти древности, раскиданные на полу.

Он обернулся к криминалистам:

— Парни, от него не пахнет алкоголем? Или чем похуже?

— От него воняет, как от помойки, — буркнул один из них, морщась.

— А, вот откуда этот смрад в квартире...

— Но вены чистые, — добавил другой, приподнимая руку трупа. — Ни следов инъекций, ничего. Возможно, принял что-то перорально... какую-то дрянь, из-за которой так буйствовал. — Он покачал головой. — Хотя, честно говоря, я впервые вижу такое. Это... даже человеком сложно назвать. Мутант какой-то.

— Хорошо, спасибо, — сухо поблагодарил Рейнхарт, его голос звучал отстранённо, будто мысли уже унеслись далеко от этого места, туда, где обрывки фактов должны были сложиться в хоть сколько-нибудь понятную картину.

— Том, приятель, как ты там? — окликнул Брайс, придерживаясь за дверной косяк. Его собственное горло ныло, каждый глоток давался с трудом, но он старался не подавать виду.

Из ванной донёсся слабый, но бодрый голос:

— Голова побаливает, но доктор заверил, что жить буду. — Пауза, затем сдавленное: — Вот укол сделали какой-то...

— Хорошо, на обратном пути куплю тебе леденец, — усмехнулся Брайс, но в глазах его не было веселья — только усталость и невысказанная тревога.

Джозеф тем временем бормотал себе под нос, перебирая в голове предстоящие дела:

— Надо выдвигаться в участок, писать рапорт о произошедшем... — Он вздохнул. — А завтра снова сюда. Будем искать улики, опрашивать соседей, выяснять всё, что можно, об этом старике... — Его пальцы непроизвольно сжались. — Работы — вагон. А я, как назло, единственный свободный детектив в участке. Так что это теперь точно моя головная боль.

Оформив последние формальности и расписавшись в бумагах, они наконец покинули квартиру. Воздух на улице показался им невероятно свежим после удушливого смрада тех комнат. По дороге в участок заехали в кафе — пополнить запасы пончиков. Казалось, в этой простой, привычной процедуре была какая-то спасительная нормальность, островок обыденности среди внезапно пошатнувшегося мира.

Но едва дверь квартиры закрылась за ними, один из криминалистов — тот, что помоложе, с нервными движениями и слишком блестящими глазами — поспешно зашёл в ванную, прикрыл за собой дверь и, понизив голос до шёпота, стал говорить по телефону.

— Да, это я, — прошептал он, облизывая пересохшие губы. — Кажется наш клиент... Да это должно заинтересовать Викторию.