Читать онлайн "Авантюрист поневоле Том 2"

Знаменитый в узких — и весьма сомнительных — кругах путешественник, мошенник и мастер громких фраз Теодоро Гравили Пунц однажды, покачиваясь от выпитого, выдал про столицу, захолустного мира Минрала, такую фразу: "Альб-Аура! Альб-Аура! А где это, чтоб её Хаос взял?"

Альб-Аура была типичным столичным городом Многомирья: огромный, как гриб-переросток после дождя, и тесный, словно сундук, куда жадный гоблин напихал всё своё барахло. В центре громоздилась исполинская башня-причал для межмировых кораблей. Десятки судов ежедневно швартовались там, скрипя парусами и роняя на мостовую куски ржавчины, волшебного дерева да порой зазевавшихся матросов.

Жители Альб-Ауры делились на три типа. Первые чесали затылки, бормоча: “Как я вообще тут оказался?” — и искали ответ в мутных глубинах пивных кружек, где истина обычно тонула вместе с последними монетами. Вторые ворчали, что пива маловато, и требовали добавки, потрясая кулаками и пустыми кошелями. Третьи пили молча, сосредоточенно, без лишних вопросов — будто пиво и было смыслом их бытия. И попробуй скажи любому из них, что их шумный, пропахший элем городишко вот-вот станет эпицентром схватки сил, о которых они и слыхом не слыхивали, — в лучшем случае тебя поднимут на смех, в худшем — на вилы.

Ведь межмировой корабль “Ржавая Сирена” лениво полз через бескрайние просторы Межмирового Океана — словно старый пёс, которого заставили тащить телегу с дровами. Он не столько рассекал эфирные волны, сколько кряхтел, скрипел и ворчал, пробираясь вперёд с упрямством, достойным памятника. Судно выглядело так, будто его слепили из обломков дюжины корабельных трупов — наспех, с мыслью: “Лишь бы дотянуло до порта”. Палуба, пережившая больше эпох, чем любой ныне живущий капитан, потрескивала под ногами, жалуясь на артрит. Паруса — драные тряпки, годные разве что на набедренные повязки для великанов, — уныло колыхались в потоках эфира.

На носу корабля, вцепившись в перила с отчаянием кота, который увидел пылесос и решил, что шторы — его последний шанс, стоял молодой человек. Звали его Эдвин Ключепер, и он гордо именовал себя учёным. Те же, кому не повезло с ним столкнуться, предпочитали клички вроде “ходячая катастрофа” или “тот, кого нельзя подпускать к огню”.

Эдвин жил мечтой собрать все трактаты легендарного волшебника Перегрюля — мага и ученого, чья слава разнеслась по всему Многомирью. Поговаривали, однажды Перегрюль так лихо наложил на себя заклинание невидимости, что с тех пор его никто не видел.

В один прекрасный, солнечный день, слух достиг ушей Эдвина, гласивший, что один из трактатов, “О шёпоте теней”, пылится в подземельях под столицей Минрала, Альб-Аурой.

Естественно, Эдвин не стал тратить время на скучные вопросы вроде “а не байка ли это?” или “может не стоит спешить и тратить столько денег на эту поездку?”. Вместо этого он тут же нанял команду “Ржавой Сирены” — экипаж, который не внушал доверия даже крысам, зато предлагал скидку и милосердно не спрашивал: “Вы вообще в своём уме?”

Увы, члены экипажа не знали кто взошел на палубу их корыта. Эдвин Ключепер довёл экипаж “Ржавой Сирены” до белого каления ещё до середины пути — подвиг, достойный анналов Многомирья. Команда этого… “судна” повидала всякое, но Эдвин был стихийным бедствием в человечьем обличье, вооружённым любопытством, от которого не спасали ни хладнокровие эльфов, ни железное терпение гномов и остроумная наглость гоблинов, ни даже боцман с лицом-картой сокровищ, где вместо «X» было выжжено “оставьте меня в покое”.

Вопросы сыпались из него, как монеты из дырявого кошелька, один нелепее другого:

“Как корабли держатся на эфирных потоках? Магия это или хитрый механизм?” — орал он, высунувшись по пояс в машинное отделение, пока механик внизу молился, чтобы этот тип не рухнул и не разнёс всё к Хаосу.

“Почему “эфирный ветер” зовётся ветром, если он не дует, как нормальный воздух? Метафора или научный термин?”

“Сколько займёт путь, если учесть скорость и сопротивление потока? А если добавить шанс нападения кракена?”

“Капитан, вы точно уверены, что облака не живые? Клянусь, одно вчера подмигнуло мне и попробовало цапнуть!”

“А если кинуть камень в Межмировой Океан, как долго он будет тонуть, прежде чем прорвет грань реальности и окажется в новом, неизведанном мире? И тонут ли они вообще?”

Экипаж раскололся на три лагеря. Первые пытались его игнорировать, но это было всё равно что не замечать ураган в центре которо ты ненароком оказался. Вторые пробовали отвечать, но быстро сдувались — запас слов у матросов иссякал где-то между “отвали” и “да не знаю я”. Третьи, самые отчаянные, уже шептались у борта, прикидывая, как бы устроить Эдвину “освежающее купание” в Океане — пусть сам выяснит, тонут там камни или нет.

Капитан “Ржавой Сирены”, седой Тарлок, нашёл гениальный выход. Завидев Эдвина на горизонте, он бросался к штурвалу и начинал яростно его крутить — даже если судно стояло на месте, а эфирный ветер еле шевелил драные паруса. Однажды Тарлок так увлёкся притворством, что чуть не сломал штурвал пополам, зато Эдвин, впечатлённый “капитанской занятостью”, на миг отвлёкся, чтобы что-то черкнуть в блокнот.

Несмотря на желание всех членов команды вышвырнуть Эдвина Ключепера за борт с такой страстью, что это могло бы растопить ледяные глыбы, ни один матрос, даже самый отчаянный, не решался подойти к учёному с верёвкой или гарпуном. И дело было не в любви к науке или нехватке смелости — просто рядом с Эдвином, как тень, всегда маячила наёмница Лира Сломай Ребро.

Если Лира решала, что ваше ребро лишнее, оно хрустело так, что вы ещё и извинялись за беспокойство. Высокая, как мачта, и крепкая, как бочка рома, которую не взять топором, она носила тёмную косу до пояса. Её взгляд, холодный и острый, как лезвие, только что вынутое из чужого горла, заставлял морских волков мысленно пересчитывать кости и решать, какие можно отдать без сожаления. Доспехи Лиры, потёртые и исцарапанные, хранили следы десятков битв, а единственным украшением служили кинжалы: пара на поясе и ещё один, спрятанный так хитро, что его находили уже в чьём-то боку. Она любила втыкать их в стол, подчёркивая свою точку зрения, и делала это с изяществом, достойным театральной сцены.

Лира наслаждалась тем, как Эдвин доводит экипаж до тихого безумия. Каждый раз, когда Ключепер выбирал новую жертву для своих вопросов, наёмница устраивалась поудобнее — то на бочке с солониной, то у борта, скрестив руки, — и наблюдала за мучениями матросов с улыбкой кота, загнавшего мышку в угол. И это было не случайно. Ещё до того, как они ступили на борт “Ржавой Сирены”, Эдвин успел вывести её из себя своими расспросами:

“Почему твой клинок такой кривой?”

“Ты правда сломала кому-то ребро? Или это слухи? Сколько рёбер, если точно?”

“Ты дралась с демоном? А с двумя? А с двумя демонами, которые стоят друг у друга на плечах и жонглируют огнём?”

К тому моменту глаз Лиры уже дёргался, а пальцы сами тянулись к кинжалу. Но она быстро смекнула две вещи. Первое: убить нанимателя — значит остаться без монет, а Лира ценила золото выше тишины. Второе: если не подсунуть Эдвину другую жертву для его “научных бесед”, он будет терзать её до конца пути — а то и дальше, возможно, даже из загробного мира.

Так что, едва корабль отчалил, Лира с ангельской улыбкой, от которой у экипажа стыла кровь, предложила: “А почему бы тебе не расспросить матросов? Они тут такие опытные, столько знают!” И теперь она сидела, лениво облокотившись на ящики с провизией, жевала соломинку и смотрела, как боцман Грок прячет лицо в ладонях с видом мученика, а матрос Билл шепчет что-то вроде “лучше бы меня кракен съел”. Её блаженная улыбка кричала: это было лучшее решение в её жизни.

Эдвин Ключепер стоял на палубе, вдыхая эфирный ветер и ощущая, как в груди разгорается предвкушение великих открытий. Или, может, это была тошнота.

— Мы так близко, Лира! — Эдвин радовался, как ребёнок, которому вместо игрушки вручили сундук с пиротехникой. — Еще двое суток имы в Альб-Ауре!

— Ага, ещё чуть-чуть, и я сдам тебя в первый же трактир, напьюсь до беспамятства и забуду, что вообще тебя знала, — проворчала Лира, лениво ощупывая пояс. — Нельзя, что ли, радоваться потише?

— Нельзя! — выпалил Эдвин с жаром. — Лира, мы почти у цели! Вековой трактат Перегрюля! Представь!

— Я представляю одно, — буркнула Лира, скрестив рукиа. — Подземелья. Ловушки. Слизкие твари с зубами и паршивым нравом, которые примут нас за обед. Но ты платишь, так что да, я в восторге.

— Главное — не задерживаться в городе, — продолжал он, сверкая глазами. — Пристанем — и сразу в подземелья!

Лира тихо выругалась — так, что даже волны, кажется, притихли от неловкости.

— А я-то мечтала о нормальной постели хоть на ночь, — протянула она с тоской, достойной баллады.

— Пустое! — отмахнулся Эдвин, будто сон был ерундой, недостойной великого учёного. — Разве тебя не волнует, что мы в шаге от великого открытия?

Лира одарила его взглядом, в котором читалось: “Нет, не волнует, и я бы променяла все твои открытия на кружку эля”. Но вслух процедила:

— Волнует до дрожи. Особенно мысль, что мне за это платят.

***

На другом конце Межмирового Океана скользил корабль — “Тень Клыка”. Его паруса, чёрные, как ночь после похорон луны, лениво колыхались в эфирных потоках, а корпус, обшитый металлическими пластинами, поблёскивал в тусклом свете фонарей.

На палубе, в полумраке, стояла группа фигур. В центре возвышался Сайз — жилистый, точно старый дуб, переживший сотню бурь. Его выбритая голова блестела под фонарями, лицо, изрезанное шрамами, было суровым, а голос — хриплым, как у человека, давно забывшего, что такое радость, зато мастерски внушающего страх.

— Слушайте внимательно, — начал он, обведя команду взглядом, от которого даже тени на палубе, кажется, съёжились. Сайз ухмыльнулся — криво, будто кто-то вырезал эту улыбку ржавым лезвием. — Артефакт. Спрятан в подземельях под городом.

Он снова окинул банду взглядом, проверяя, дошло ли.

— Не облажайтесь, — добавил он, понизив голос до мрачного рыка. — Наниматель щедр, как весенний дождь. Но если провалимся… — Он замолчал, давая тишине заполнить пробелы, и закончил с той же кривой ухмылкой: — Впрочем, вы и без того знаете, что будет.

***

Помимо самопровозглашенного учёного и мрачного наемника, к Минралу, рассекая эфирные волны с грацией, которой “Ржавая Сирена” могла бы только позавидовать, приближался корабль леди Альфрины — “Серебряная Гарда”. Его обтекаемый корпус, выкрашенный в цвета закатного неба, сиял, точно драгоценный камень, а паруса, сотканные из тончайшего эфирного шелка, мерцали серебром. Судно скользило вперёд плавно, словно танцор на балу, а не грубый бродяга, привыкший к пинкам судьбы. Даже Океан, казалось, затихал в его присутствии, не решаясь бросить вызов этой изящной гостье.

На палубе стояла Селестра — высокая и стройная, с грацией безжалостной хищницы, какой её шепотом называли недруги за спиной. Её бледная кожа, с едва уловимым голубоватым оттенком, казалась фарфоровой, придавая ей призрачный, почти неземной облик. Волосы цвета вороньего крыла подчеркивали резкость черт: высокие скулы, тонкий нос и глаза, светившиеся холодным серебряным светом.

Рядом сутулился капитан Риггер, чьё лицо будто состарилось на десяток лет за одну ночь. Его пальцы нервно теребили край потёртого камзола, а взгляд метался между Селестрой и горизонтом, где проступали очертания мира.

***

А тем временем в самом Минрале, по оживлённому тракту, что вился к Альб-Ауре, точно пьяная змея после трёх кружек эля, шагала троица наших героев. Дорога, пыльная и ухабистая, была усеяна тележными колеями и подозрительными пятнами — то ли грязь, то ли следы чьего-то неудачного обеда. По обочинам мелькали торговцы с тележками, орущие о “свежайших пирогах” (на вид вчерашних), и странники в потёртых плащах.

Во главе шагал Витя Тюрин — парень, которого судьба, словно капризный фокусник, выдернула из пыльного Саратова и с размаху швырнула в бурлящее сердце Многомирья, да ещё в тело Артура Изворота, чьё имя гремело в розыскных списках от края до края Многомирья. Чужая оболочка всё ещё ощущалась как костюм, сшитый наспех для чужака: тесный, жёсткий, с колючими швами, что натирали душу при каждом шаге. А тут ещё всплыла неожиданная правда — в нём дремал магический дар, искры которого он в иной жизни принял бы с восторгом, как долгожданный подарок. Но над ним нависало проклятие Draco Magia — зловещая тень, что клубилась, точно грозовая туча, готовая в любой момент разразиться молниями. Фатуметр, холодный и неподатливый, покоился в кармане, словно затаившийся зверь, и шептал своим безмолвным тиканьем: “Не смей. Коснёшься магии — и я начну отсчёт, шаг за шагом приближая старуху с косой, чей визит ты не забудешь”.

Рядом с ним семенил Гримзл — гоблин ростом чуть выше бочки, но с самомнением, которому позавидовал бы дракон. Жёлтые глаза сверкали из-под аляповатой шляпы, которую он носил с гордостью, точно трофей с поля битвы. Весь путь от фермы Борта он неустанно беседовал с Тюриным. Сейчас Гримзл травил несмешные анекдоты, один за другим, с хриплым смешком и театральными паузами:

— …А потом гном говорит эльфу: «Твои уши такие длинные, что я их вместо верёвки использую!» Ха! А эльф ему: «Зато твоя борода — готовая метла, подметай давай!» — Гримзл хлопнул себя по колену, чуть не споткнувшись о камень, и заржал так, что пара ворон с ближайшего дерева укоризненно каркнули.

Позади, с видом человека, тысячу раз пожалевшего о своём жизненном выборе, шагала Рейна — одноглазая воительница с повязкой на левом глазу. Единственный зелёный глаз смотрел на мир с холодной смесью усталости и презрения. Она ждала обеда — не только потому, что проголодалась, но и чтобы эти два болвана впереди наконец заткнулись. Они уже довели её до точки, где она всерьёз прикидывала, не оглушить ли их рукоятью меча ради минутки тишины.

Впереди маячила Альб-Аура, где Витю Тюрина и его товарищей ждали новые знакомства и неприятности.