Читать онлайн "2. Битва в пути"

БИТВА В ПУТИ

О героическом архетипе

в русском национальном сознании

Русские – свободолюбивый народ.

Их часто угоняли в рабство,

но и там они не работали.

Из школьного сочинения.

Почему мы такие бестолковые?

Начать можно опять-таки с анекдота. Сидит на берегу финский рыбак, ловит рыбу. Вдруг всплывает американская подводная лодка. Выходит наверх капитан – в отутюженной форме, в пилотке, с галстуком: Простите, сэр! Как тут проплыть на Балеарские острова? – Курс зюйд-зюйд-вест, сэр! – Благодарю!.. – Лодка погружается и уходит. Через полчаса всплывает русская подводная лодка. Выкатывается наверх капитан – весь опухший, небритый, в тельнике, в зубах хабарик: Эй, мужик! Как тут проплыть на Бу-бу… леарские острова? – Курс зюйд-зюйд-вест, сэр! – Да ты не выпендривайся, ты рукой покажи!

Или другой анекдот, извините, слегка неприличный. Заспорили американец, француз и русский, где лучше медицина. Француз говорит: У нас операции на желудке делают через задний проход. – Это зачем? – А чтобы не резать человека, не портить внешность. – Американец говорит: Это что, у нас операции на сердце делают через задний проход. – А это зачем? – А вот тоже – чтобы не резать человека, не портить ему внешность. – Русский говорит: А у нас зубы рвут через попу. – Зубы-то с какой стати? – А у нас все делают через попу.

О чем свидетельствуют эти два анекдота? О том, что русские – это народ неопрятный, неряшливый, необразованный, руки у него не оттуда растут, и он во всех отношениях сильно проигрывает народам цивилизованных стран. Причем это не враждебная пропаганда, не идеологическая война против нас, финансируемая зловещей мировой закулисой. Подобные анекдоты в большом количестве сочиняют сами русские и сами же с удовольствием рассказывают их друг другу.

Вот, дескать, какие мы.

Тем более что материал для таких анекдотов непрерывно поставляет российская жизнь.

Как многие петербуржцы, а также, как и многие москвичи, я довольно плохо знаю Россию. Однако ездить по ней все-таки приходилось, и еще в советские времена, попадая в различные провинциальные города, я, помнится, изумлялся – почему здесь все какое-то такое обтерханное? Почему вместо нормальных домов стоят унылые строения, похожие на бараки? Почему вместо асфальта на тротуарах настелены доски, под которыми хлюпает грязь? Почему сгнили и покосились заборы, огораживающие сады? Почему прямо на улице ржавеют остатки грузовика, брошенного, вероятно, еще в годы войны? Как можно так жить? Как можно десятилетиями зарастать мусором, сорняками, гнилью, бесплодной землей? И это страна, которая первая вышла в космос! Страна, которая строит светлое будущее всего человечества – коммунизм! И ведь не один я был такой. Вот цитата из современного автора, испытывавшего тогда же весьма сходные ощущения: «на городские кварталы смотреть не хотелось, тошнило от вида домов и заборов, от несчастных витрин, от каких-то глупых бессмысленных слов на глупых крышах, на фасадах, а то и просто на голой земле… от всей не то чтобы бедности, а неуюта, неустроенности… временности… Не понять было, почему эти люди живут именно так. И – как они могут всю жизнь так жить»¹

Впрочем, не стоит во всем обвинять советскую власть. Разумеется, для нее главным были танки, ракеты, ядерное оружие, ударная военная мощь, а не повседневные нужды людей. Однако еще до всякой советской власти Николай Васильевич Гоголь живописал знаменитую миргородскую лужу, занимающую собой почти всю городскую площадь. «Прекрасная лужа! – восклицал автор, - удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось когда видеть! <…> Домы и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте ее»²

Разумеется, за последнее время многое изменилось. Приметы европейской цивилизованности в России начали с очевидностью проступать. Но достаточно зримо обнаруживаются они лишь в столицах и больших городах, в областных центрах, где расположились губернаторские дворцы, тогда как остальная Россия, Россия провинциальная, составляющая в нашей стране явное большинство, о каком-либо европейском уровне может только мечтать. Да и в столицах это во многом пока еще декорации, заслоняющие красочными мазками негативную суть: откровенную коррупцию, произвол, бюрократическое бездушие, хамство, грязь за фасадами и очень часто – самую настоящую нищету. Миргородская лужа, если воспринимать ее как метафору, так и остается негласным символом нашей страны. Ее не может заслонить своими крыльями даже горделивый двуглавый орел.

Откуда ни посмотри, ситуация парадоксальная. Россия вроде бы одна из богатейших стран мира: громадная территория, сама по себе имеющая коммуникативную ценность, колоссальные запасы минерального, рудного и энергетического сырья, талантливый российский/русский народ, давший миру созвездие ученых, художников, писателей, философов, композиторов. Величайшие достижения в науке, технике и культуре. Все вроде бы есть. А живем, тем не менее, хуже других. В рейтинге благополучия, составляемом ежегодно британским аналитическим центром «The Legatum Institute», Россия находится сейчас на 61 месте³

В общем, выглядим – дураки дураками. С карманами, полными золота, мучительно размышляем – где бы раздобыть мелочи на еду. Как будто проклятие лежит на российской земле: что бы мы ни делали, как бы ни напрягались, какой бы социальный строй ни пытались создать – хоть империю, хоть коммунизм, хоть демократию, хоть капитализм – результат все равно один: как жили, так и живем, и нет надежды, что ситуация изменится к лучшему. Не зря, видимо, летописец, повествуя о начале Руси, восклицал: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет»⁴

Обычно странности российского бытия объясняют русским национальным характером. Дескать, такие уж мы уродились. Такими – по замыслу божьему или по слепому произволу судьбы – создала нас природа. И, как бы оправдываясь, добавляют, что сделать тут ничего нельзя. Однако если подойти к данной проблеме серьезно, то немедленно возникает вопрос: что представляет собой этот самый национальный характер? Откуда он вообще берется? Какими аналитическими параметрами его можно определить? Ведь национальный характер не рождается из ничего. Как электрический ток возникает при движении проводника сквозь магнитное поле, так и характер народа возникает при его движении сквозь историю. Более того, как основные параметры личности отдельного человека складываются в период детства и юношества, когда биологические задатки модифицируются особенностями среды, так основные параметры коллективной личности, каковой, на наш взгляд, можно считать народ, формируются на ранних, «детских» и «юношеских», стадиях этногенеза.

Говоря проще, на какой почве, скудной или богатой, проросло дерево, в каком климате, суровом или благоприятном, оно развивалось, такие у него и будут плоды. В каком природном и историческом окружении формируется этнос (народ), каким испытаниям, мягким или жестоким, подвергнет его судьба, таким он и станет, образовав свой собственный, уникальный этнический конформат.

Попробуем заглянуть в глубь данной проблемы. Попробуем проследить, как этническая специфика складывается при движении этноса сквозь историю. Или, перефразируя уже упомянутого летописца, попробуем дать ответ на вопрос: «Откуду есть пошел русский характер, как он начал по первости себя проявлять, и откуду русский характер стал есть»?

Гюльчатай, покажи личико

У национального характера существует множество определений. Приведем некоторые из них, могущие считаться научными, если не по содержанию, то по крайней мере по форме.

Национальный характер – «это “общество внутри нас”, существующее в виде однотипных для людей одной и той же культуры реакций на привычные ситуации в форме чувств и состояний… Он есть часть нашей личности»⁵

Национальный характер – это «совокупность психологических специфических черт, ставших в большей или в меньшей степени свойственными той или иной социально-этнической общности в конкретных экономических, культурных и природных условиях ее существования»⁶

Национальный характер – ⁷

Национальный характер – это «исторически сложившаяся совокупность устойчивых психологических черт представителей этнической группы, которая определяет привычную манеру их поведения и типичный образ действий, проявляющаяся в их отношении к социально-бытовой среде, к окружающему миру, к своей и другим этническим общностям»⁸

Национальный характер – это «итог (“концентрированное выражение”) исторического пути народа и его культуры, на основе чего он составляет отрефлексированное представление о самом себе и об окружающем мире, позволяющее создавать свою систему фундаментальных жизненных принципов, установок, правил, традиций»⁹

Национальный характер – это «философская категория, выражающая синтез этнического и социального в развитии общества как целостной системы, отражающая процесс объективации константных свойств менталитета в социокультурные ценности; системное качество, связывающее общее и единичное, обеспечивающее формы перевода этнонационального бытия субъектов в социально-исторические и государственные формы их жизнедеятельности»¹⁰

Легко заметить смысловую общность этих определений. Все приведенные авторы соглашаются с тем, что национальный характер – это совокупность неких констант коллективной психики, специфических для данного этноса. Эти константы, возникшие исторически, в значительной мере определяют как ценностную ориентацию этноса, его мировоззренческий конформат, так и национальный поведенческий репертуар – реакцию этноса (и отдельных его представителей) на изменения бытовой и социальной среды.

Здесь, расхождений, как правило, нет.

Серьезные разногласия возникают лишь тогда, когда авторы пытаются выделить эти самые загадочные этнические константы, сформировать из них конкретный национальный канон

Тут свести воедино различные точки зрения возможным не представляется. Разнобой настолько силен, что превращает проблему в бескрайний аналитический хаос. Иногда возникает даже крамольная мысль, что никаких «национальных характеров» в действительности не существует. Просто наличествует внутри коллективной психики нечто принципиально неопределенное, некий трансцендентный ингредиент, из которого каждый исследователь лепит семантическую фигуру нужного ему образца. Нации – это действительно «воображаемые сообщества», как утверждает в своей книге английский социолог Бенедикт Андерсон¹¹

Разумеется, это не так. Стоит перейти из научных координат на уровень повседневной обыденности, как реальность национальных характеров становится очевидной. В предыдущей главе мы уже приводили пример с немцами, которые «бессмысленно» останавливаются на красный, запрещающий сигнал светофора, хотя машин на улице нет, а вот еще один характерный случай, свидетельствующий о том же. Известно, что когда А. С. Пушкин закончил трагедию «Борис Годунов», то в восторге от себя самого бил в ладони и громко кричал: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!». Выражение «сукин сын», вообще говоря, является негативным, но в русской речи иногда может употребляться и в значении «восхищение, похвала». Так вот, однажды, еще в советское время, среди студентов Ленинградского университета, посланных «на картошку»^1*

В популистских координатах выделить национальные особенности очень легко. Навскидку, без какого-либо научного обоснования, это выглядит так.

Немцы – аккуратны, исполнительны, педантичны, для них главное «орднунг», порядок, выраженный законами государства. Дважды они ввергали человечество в мировую войну; до сих пор не улеглись опасения, что они могут сделать это и в третий раз.

Французы, напротив, пылкие, легкомысленные, порывистые, склонные к красноречию, к позе, к эффектным жестам. Они обожествляют славу и женщин, и ради них готовы с улыбкой пойти на смерть.

Итальянцы, в свою очередь, беспечны и музыкальны. На первом месте у них дети, семья, а уже потом все остальное. Они, как никто, склонны к анархии: даже фашистская диктатура времен Муссолини выглядела у них не монструозной трагедией, а театральной пародией на нее.

Англичане – сдержанны, надменны, сухи, склонны к снобизму, всегда держат дистанцию с другими людьми. У них нет «ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, только постоянные интересы», которые они неукоснительно соблюдают. Их можно уважать, но невозможно любить. И возникает странное ощущение, что они сами тоже не очень любят себя.

Для испанцев главное – честь, для японцев – исполнить свой долг, для китайцев – сохранить лицо, что бы это выражение ни означало. Заметим, впрочем, что и «долг», и «сохранить лицо» есть в данном случае просто другие названия той же категории «честь».

Перечислять можно до бесконечности. Знаменитый путешественник Генри В. Мортон, издавший несколько путеводителей с увлекательным описанием разных стран, например, замечает, что итальянец может торговаться в присутствии женщины, а англичанин – нет. Английский национальный характер этого не позволяет. Он также пишет об экзальтированной жестикуляции итальянцев и о бытовом шуме в Риме, который его поразил^12132*

А вот как пишет об одной из национальных черт Л. Н. Толстой: «Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо-обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина»¹⁴

Правда, объективности ради, следует подчеркнуть, что в данной характерологической номенклатуре наличествуют не столько реальные англичане, немцы, японцы, китайцы, итальянцы, французы, сколько наше, исключительно русское представление об этих народах. Мы видим их сквозь национальную оптику, созданную культурой, а сами они могут придерживаться совершенно иной точки зрения. Можно даже сказать – с точностью до наоборот.

Поляризованность национальной оптики, ее принципиальный параметрический астигматизм порождены особенностями таких явлений как идентичность и идентификация.

Это важный момент, и потому попытаемся его объяснить.

Идиоты и дурачки

В самом общем виде идентичность

Онтологическим источником идентичности является, на наш взгляд, коллективное сознание, свойственное человеческому существу и возникшее, вероятно, как результат биологической эволюции homo sapiens. Предполагается, что коллективное сознание сформировалось раньше индивидуального и доминировало в первобытных племенных сообществах чрезвычайно долгое время. Индивидуального бытия человек в этот период практически не осознавал. Он как животное в стае жил по единому коллективному образцу. Именно поэтому изгнание из племени, например, считалось хуже, чем смерть. Смерть – это что? Это просто переход в мир предков, продолжение того же самого племенного целостного бытия. А изгнание – это отверженность в неизвестности, в пугающей одиночеством пустоте. Причем уже навсегда. Коллективное сознание доминировало абсолютно. Ощущать себя в качестве автономной личности человек стал значительно позже.

Исходя из самых общих соображений, можно также сказать, что идентичность бывает заданной приобретенной¹⁵

В социальной динамике идентичность исполняет две важных функции, связанные между собой.

Во-первых, она создает и поддерживает целостность своего сообщества за счет культивирования его внутреннего единства: все чуждое данному сообществу отторгается, все свойственное данному сообществу акцентируется и воспроизводится. Таким образом утверждается аксиоматика коллективного «мы» (в случае этнического сообщества это и есть «национальный характер»), и происходит четкое разграничение по линии «свой – чужой».

Поляризованность национальной оптики возникает именно здесь. Дело в том, что идентификация внутри своего сообщества всегда происходит по позитивным осям, или, во всяком случае, по тем качествам, которые данное сообщество воспринимает как позитивные. В уголовном сообществе, например, умение «кинуть фраера», несомненно, воспринимается как достоинство, коему следует подражать. А «чужой» всегда отторгается по негативным осям, то есть ему, сознательно или бессознательно, приписываются явно отрицательные характеристики. Это своего рода коллективный инстинкт самосохранения: немец в глазах француза должен выглядеть так, чтобы француз ни в коем случае не захотел стать немцем. Ну и, естественно, наоборот. А потому «чужой» в национальной оптике всегда выглядит несколько карикатурно – туповатым, придурочным, носителем смешных и нелепых черт. Вспомним, например, что англичане и немцы называют французов «лягушатниками», итальянцев – «макаронниками» (хотя макароны, помимо итальянцев, ест весь мир), а у нас, у русских, немец не просто «немой», то есть не знающий нормального (русского) языка, но еще и «немец-перец, колбаса, кислая капуста» – детская дразнилка, впечатывающаяся в сознание на всю жизнь. Или вспомним презрительное выражение «полячишко», бытовавшее в имперской России по отношению к выходцам из Польского королевства¹⁶

Демонстративней всего это свойство национальной идентификации, то есть отчуждение «другого» через окарикатуривание его, проявляется опять-таки в анекдотах, которые высвечивают явление, переводя его суть в гротеск. Выпивают трое эстонских ребят, о чем-то заспорили, и один говорит другому: Ты – дурак. Через год они вновь собираются, выпивают, и второй отвечает первому: Нет, ты – дурак. Встречаются они еще через год, и третий участник компании говорит: Не ссорьтесь, горячие эстонские парни… Или вот анекдот, относящийся к разряду «концептуальных». Едет по дороге литовец, видит сухую коровью лепешку, останавливается и подбирает ее: В хозяйстве пригодится... Через год едет тот же литовец в противоположную сторону, останавливается, кладет лепешку на место и вздыхает: Не пригодилась… Или еще анекдот – уже с другого конца национальной вселенной. Во время конфликта между КНР и СССР на острове Даманский в 1969 году, когда закупки риса в Китае, как считалось, были прекращены, заходит китаец в один из магазинов Москвы: Риса ести? – Нет, сегодня не завозили, отвечает ему продавец^3*

Впрочем, это окарикатуривание взаимное, что прекрасно выразил поэт и прозаик Евгений Лукин, описывая приезд японской делегации в свой родной Волгоград:

Самураи едут на «тойотах»,

и сверкают стеклами очков,

и глядят на нас, на идиотов,

ну а мы – на них, на дурачков¹⁷

Негативизация «другого» – это, по выражению петербургского философа Б. В. Маркова, «символическая защита», своего рода «иммунная система» культуры, предохраняющая ее от опасных воздействий извне и таким образом поддерживающая национальную идентичность¹⁸

А во-вторых, возвращаясь к функциям, не менее важно отметить тот факт, что национальный характер, который представляет собой этническое воплощение идентичности, формирует специфически «национальный ответ» на вызов внешней среды. Говоря проще: разные народы по-разному действуют в одной и той же исторической ситуации.

Для иллюстрации данной мысли приведем пример, уже давно ставший классическим. Он то и дело встречается в российской исторической публицистике¹⁹

Специфику Испании мы можем объяснить сразу же. Более семи веков испанцы яростно сражались с маврами – арабами и берберами (племена Северной Африки, принявшие ислам), которые захватили бо

Важнейшее свойство национального характера – его устойчивость. Сформированный национальный характер изменить чрезвычайно трудно. Его, правда, можно переакцентировать: одни черты выделить, другие, наоборот приглушить. Однако и здесь есть свой предел. Гитлер сравнительно легко возродил в сознании немцев «имперский комплекс». Исторический опыт такого рода у немцев был – и в Священной Римской империи германской нации, и в Австрийской (Австро-Венгерской) империи, где немцы представляли собой правящее меньшинство, и в Германской империи, созданной Бисмарком. В результате механизированные колонны вермахта послушно двинулись на завоевание мирового господства. В то же самое время Муссолини, пытавшийся следовать тем же путем, сделать из итальянцев «имперскую нацию» так и не смог. Исторически выросшие из многообразия независимых городов (Генуи, Венеции, Милана, Флоренции и т.д. и т.п.), каждый из которых был как бы самостоятельным государством, итальянцы жертвовать собой ради имперского блеска категорически не хотели. Никакие призывы к великому прошлому (Древнему Риму) не помогли: Италия, несмотря на техническое превосходство, с трудом победила отсталую Эфиопию, а при попытке вторгнуться в Грецию потерпела катастрофическое поражение. Национальный характер оказался сильней воли диктатора.

Немцы демонстрируют поразительную устойчивость и других своих этнических черт. В 1762—1764 гг. императрицей Екатериной II были изданы манифесты, которые призывали иностранцев переселяться в Россию и определяли объем предоставляемых им привилегий и льгот. Вскоре возникли немецкие поселения в Поволжье, число которых быстро росло. Прошло сто пятьдесят лет – двести лет, и вот как вспоминает в «Педагогической поэме» А. С. Макаренко об одном из таких немцев, который работал у него в качестве агронома: «Было для всякого ясно, что выращен Шере из каких-то особенных сортов семян и поливали его не российские благодатные дожди, а немецкая фабричная эссенция, специально для таких Шере изобретенная. <…> Шере был сравнительно молод, но тем не менее умел доводить колонистов до обалдения своей постоянной уверенностью и нечеловеческой работоспособностью. Колонистам представлялось, что Шере никогда не ложится спать. Просыпается колония, а Эдуард Николаевич уже меряет поле длинными, немного нескладными, как у молодого породистого пса, ногами. Играют сигналы спать, а Шере в свинарне о чем-то договаривается с плотником. Днем Шере одновременно можно было видеть и на конюшне, и на постройке оранжереи, и на дороге в город, и на развозке навоза в поле; по крайней мере, у всех было впечатление, что все это происходит в одно и то же время, так быстро переносит Шере свои замечательные ноги.»²⁰

Аналогично писал о том же явлении Александр Солженицын: «Среди всех отменно трудолюбивы были немцы… Как когда-то в щедроносные екатерининские наделы, так теперь вросли они в бесплодные суровые сталинские, отдались новой ссыльной земле как своей окончательной. Они стали устраиваться не до первой амнистии, не до первой царской милости, а – навсегда. Сосланные в 41-м году наголе, но рачительные и неутомимые, они не упали духом, а принялись и здесь так же методично, разумно трудиться. Где на земле такая пустыня, которую немцы не смогли бы превратить в цветущий край? Не зря говорили в прежней России: немец что верба, куда ни ткни, тут и принялся. На шахтах ли, в МТС, в совхозах не могли начальники нахвалиться немцами – лучших работников у них не было. К 50-м годам у немцев были — среди остальных ссыльных, а часто и местных — самые прочные, просторные и чистые дома; самые крупные свиньи; самые молочные коровы. А дочери их росли завидными невестами не только по достатку родителей, но – среди распущенности прилагерного мира – по чистоте и строгости нравов»²¹

А еще раньше эту же черту немецких колонистов отметил Лев Троцкий, наблюдавший в детстве добротные и рачительные поселения немцев²²

И вот тут мы опять подходим к вопросу, который сформулировали в начале главы. Так откуда же берется конкретный национальный характер? Из какого источника образуются те или иные его черты? Каким образом возникают и закрепляются «русскость», «английскость», «еврейскость», «немецкость», «французскость»?

На этот счет, как и положено, существуют три точки зрения.

Эссенциализм²³²³

С другой стороны, конструктивизм²⁴

И наконец социобиологическое направление

Этой третьей точки зрения, которую точнее было бы назвать не социобиологической, а биосоциальной, мы и будем придерживаться, сопрягая по мере возможностей «что» и «как».

Но начнем мы, тем не менее, с несколько иного понятия «где», потому что именно «где», на наш взгляд, и порождает это самое «что».

Климатический маятник

Идеи географического детерминизма высказывал еще Гиппократ, который писал, что «большей частью формы людей и <их> нравы отражают природу страны»²⁵²⁶²⁷

Однако в современный дискурс представление о географическом детерминизме в значительной мере ввел Шарль Луи Монтескье в богатом на мировоззренческие прозрения XVIII веке, который не случайно называют эпохой Европейского Просвещения. Именно тогда начала возникать координатная сетка основных европейских наук. Стали чуть ближе звезды. Стала чуть понятнее структура вселенской гармонии. Человек из создания божьего превратился в объект изучения для пытливых умов. Правда, детерминизм Монтескье, наиболее последовательно изложенный им в работе «О духе законов» (1748 г.), имел явную механистическую направленность – подразумевалась прямая зависимость между географическими характеристиками среды, в которой обитает данный народ, и его конкретным социально-политическим бытием. В частности, Монтескье полагал, что государствам, обладающим обширными территориями, например в Азии, свойственно сильное деспотическое (имперское или монархическое) правление, сопровождаемое естественным рабством, а государствам с малыми территориями, например в Европе, – правление республиканское²⁸

Сейчас это, конечно, выглядит несколько прямолинейно, хотя вполне отражает облик раннего европейского рационализма, его представления о Вселенной как о вполне постижимом часовом механизме.

Более перспективной, на наш взгляд, явилась высказанная в том же XVIII веке точка зрения Иоганна Готфрида Гердера, который полагал, что климат (а также и география) «не принуждает, а благоприятствует»²⁹

Заметим, что это аналогично юнговскому пониманию архетипов: некие факторы (диспозиции), объективно существующие в подсознании, задают область формирования психики человека. Другое дело, что конкретное содержание психики, личной или национальной, ее устойчивый контур зависит еще и от многих других причин.

В наше время в связи с явным смещением акцентов к социальным и политическим координатам географические, а также биологические основы национального бытия отошли как бы на задний план. Обычно их во внимание не принимают. В мире властвуют политические и экономические стратегии, которые рассматривают нацию, этнос, народ как податливый пластилин, из которого можно лепить все что угодно. Господствует упрощенно-экономическое сознание, считающее, что стоит подрегулировать ставку рефинансирования и все будет о-кей. Что же касается природной среды, то в соответствии с прочно и основательно утвердившимся европейским антропоцентризмом, который, на наш взгляд, является прямым следствием рационалистического мировоззрения, она рассматривается тоже как некое достояние, которое рачительному хозяину следует охранять и беречь, но ни в коем случае не в качестве самостоятельной силы, воздействующей на развитие.

Между тем даже сейчас, при всей технологической оснащенности нашей цивилизации, климат, неожиданные подвижки его, оказывают самое непосредственное влияние и на экономику, и на политику. Глобальное потепление, какими бы причинами оно вызвано ни было, обостряет борьбу за Арктику, поскольку ресурсы этого региона становятся доступными для разработки^30313233

Добавим, что Великое переселение народов IV – VI вв., сокрушившее Рим и перекроившее карту античной Европы, также было связано с внезапным похолоданием. V век нашей эры вообще был самым холодным в первом тысячелетии. Увеличился осенне-зимний период, начали заболачиваться громадные пространства, прилегающие к Балтийскому морю. Германские и протославянские племена, численность которых в период предшествовавшего климатического оптимума существенно возросла, были вынуждены, сметая все на своем пути, мигрировать из северных областей в более теплые зоны.

Климат несомненно оказывает влияние на формирование этноса. Можно даже предположить, что в интервале исключительно благоприятных температур и при наличии дополнительных факторов, способствующих сельскохозяйственной деятельности, как это было в древних долинах Нила и Месопотамии, где речной ил, остававшийся после разливов, увеличивал урожайность полей, развиваются восточные деспотии, основанные на рабстве: прибавочный продукт оказывается достаточно большим, чтобы поддерживать мощную бюрократическую иерархию. В менее благоприятных природных условиях развиваются преимущественно навыки индивидуализма: в этом случае отдельный человек, свободный крестьянин, йомен еще способен прокормить себя и свою семью, но прибавочного продукта уже недостаточно для содержании обширного государственного аппарата. Отсюда – европейский феодализм, подразумевающий определенную независимость феодала от сюзерена. В интервале еще менее благоприятных температур развиваются преимущественно навыки коллективизма: выживание осуществимо только в рамках кооперации, примитивных общинных коммун – именно в таком климатическом интервале формировались, как считается, восточно-славянские племена. Ну а при экстремально высоких или экстремально низких значениях температур, характерных для обитания бедуинов (пустыня) или эскимосов (крайний север) возникает чрезвычайно узкая «нишевая» специализация, фактически останавливающая развитие. Мысль, конечно, спекулятивная, требующая самостоятельного исследования, которое выходит за рамки данной главы, и, тем не менее, как нам кажется, рождающая аналитическую перспективу.

Не меньшее значение для этноса имеет и природный ландшафт. Впрочем, это понятно даже из самых общих соображений. Если начальный этногенез разных народов происходил в разных, сильно отличающихся природных условиях: лес, степь, горы, пустыня, тундра, то это, естественно, влекло за собой становление разных типов хозяйствования и общественных отношений. Данная специфика, в свою очередь, отбиралась и фиксировалась культурой, концентрировалась в нормах морали, в законах, в поведенческих стереотипах, превращалась в устойчивую традицию, как правило сакрализованную, которая затем – из поколения в поколение – воспроизводилась через образование и воспитание.

Этнос во младенческом возрасте можно уподобить растению, о котором выразительно пишет Шпенглер во втором томе «Заката Европы»: «Посмотри на цветы по вечеру, когда один за другим они смыкают свои лепестки в лучах заходящего солнца. Чем-то жутковатым веет от них: это слепое, дремотное, привязанное к Земле бытие внушает тебе безотчетный страх. Немой лес, безмолвный луг, тот куст и этот вьюнок не тронутся с места… Растение существует не само по себе. Оно образует часть ландшафта, в котором случай заставил его пустить корни. Сумерки, прохлада и закрытие всех цветов — это не причина и следствие, грозящая опасность и ответ на нее, но целостный природный процесс, происходящий подле растения, с ним и в нем. Каждый отдельный цветок несвободен выждать, пожелать и выбрать… Инфузория, которая влачит в капле воды невидимое для человеческого глаза существование, длящееся секунду и разыгрывающееся в крошечной частичке этой малой капли, эта инфузория свободна и независима перед лицом целого мироздания. Дуб-великан, с одного из листьев которого свешивается эта капля, — нет!»³⁴

О том же самом, хотя и другими словами, ранее писал Чаадаев: «Всякий народ несет в самом себе то особое начало, которое накладывает свой отпечаток на его социальную жизнь, которое направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества; это образующее начало у нас – элемент географический, вот чего не хотят понять; вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве с первых же дней нашего существования; она внушила нам слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей повелительницей. В такой среде нет места для правильного повседневного общения умов; в этой полной обособленности отдельных сознаний нет места для их логического развития, для непосредственного порыва души к возможному улучшению, нет места для сочувствия людей друг к другу, связывающего их в тесно сплоченные союзы, пред которыми неизбежно должны склониться все материальные силы; словом, мы лишь географический продукт обширных пространств, куда забросила нас неведомая центробежная сила, лишь любопытная страница физической географии земли»³⁵

В психологии существует понятие бессознательного импринтинга, то есть быстрого и очень прочного «впечатывания» в сознание новорожденного наиболее существенных черт окружающего его мира. Если куриное яйцо подложить утке, то вылупившийся цыпленок примет ее за мать и будет подражать не «куриному», а «утиному» поведению. Полезет, например, вслед за утятами в пруд, где, скорее всего, благополучно утонет. Если китайского ребенка воспитать в японской семье, то получится чистый японец, а не китаец. Так же, видимо, особенности ландшафта и климата, «впечатываясь» – вне всякой рефлексии – в коллективное подсознание этноса, определяют в дальнейшем его поведенческие характеристики. В. О. Ключевский не зря назвал природу «силой, которая держит в своих руках колыбель каждого народа»³⁶

Новую жизнь идеям географического детерминизма придала евразийская доктрина, возникшая на Западе в русско-эмигрантской среде в начале 1920-х гг. Правда, основная концепция евразийства, заключающаяся в том, что русскому этносу ближе народы Турана, то есть казахи, таджики, туркмены, киргизы, нежели западные славяне – поляки, чехи, словаки, и, уж конечно, ближе, чем романо-германские нации – англичане, немцы, французы, а потому России следует объединяться не с Европой, а с Азией, - эта концепция представляется нам сомнительной, хотя ныне она претерпевает как бы второе рождение, шаг за шагом внедряясь в политическое сознание российских элит^3738394041

Также на формирование этноса оказывает влияние и физический статус границ. Островное положение Англии несомненно сказалось на специфике ее национального самосознания. Англичане всегда чувствовали себя «чем-то особенным» по отношению к континентальной Европе, и эта их обособленность проявляется даже в современной политике – и в Общий рынок Англия вступила значительно позже большинства развитых европейских стран, и в зону евро предпочла не входить, сохранив национальную валюту – английский фунт. А в последние годы вообще ставит вопрос о юридическом отделении ее от ЕС⁴²

Или вот другой очень характерный пример. Российская республика Дагестан – страна по преимуществу горная, физические коммуникации между различными ее поселениями даже сейчас, в начале XXI века, сильно затруднены, исторически же они были еще труднее. В результате Дагестан представляет собой фантастический конгломерат этносов и народов: только коренных национальностей здесь насчитывается более тридцати, а вообще на крохотной территории живут сообщества целых 120 наций – со своими языками, традициями и культурой⁴³

В общем, подводя предварительные итоги, можно сказать, что различные исторические биогеоценозы, включая климат, ландшафт, коммуникации, физические границы, акцентировали и закрепляли различные начальные качества этносов. Осуществлялся непрерывный индивидуальный «импринтинг», длившийся иногда тысячи лет. В результате складывался национальный характер, выражавшийся далее в специфических формах экономики, социума и власти.

Таков общий посыл.

А теперь, исходя из него, попытаемся определить, как конкретная «географическая основа», конкретная геоклиматическая среда сформировала архетипические черты русского этноса.

Когда дождь и ветер стучат в окно

В литературе уже не раз отмечалось, что одним из важнейших факторов, определившим специфику русской этничности, является короткий вегетационный цикл. Или, говоря более простым языком, долгая зима, когда природа погружается в сон, и короткое лето, в течение которого только и можно осуществлять сельскохозяйственные работы.

Данную особенность российской жизни подметил тот же В. О. Ключевский, считавший, что она непосредственным образом повлияла на последующую историю нашей страны. «В одном уверен великоросс, – писал он, – что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и в пору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии»⁴⁴

С этим согласны и современные исследователи. «В средней, северо-западной и северо-восточной европейских частях России, где в древности проживали русские, природно-климатические условия характеризовались коротким теплым летом и достаточно продолжительной зимой. Эти условия вынуждали напряженно трудиться в летние месяцы (по сути пять месяцев) и вести размеренный и расслабленный трудовой образ жизни в зимнее время (почти семь месяцев)»⁴⁵

Здесь, вероятно, будет уместно сказать несколько слов об отношении к труду вообще, каковое является одним из фундаментальных параметров всякой цивилизационной культуры. Чрезвычайно долгое время – и в Древнем мире, и в Античности, и в Средневековье – труд, особенно физический, сельскохозяйственный труд, считался исключительной принадлежностью низших сословий. Человек высокого социального статуса мог заниматься политикой, искусством или войной, но ни в коем случае не позорным крестьянским трудом. Римские патриции носили тоги – складки одежды свободно спадали с рук, работать в таком одеянии было нельзя. Сановники в Древнем Китае отращивали ногти невероятной длины также чтоб показать: они свободны от унизительного физического труда. У средневекового европейского рыцаря даже при отсутствии всяких доходов мысли не было самому налечь на соху – для него это значило бы потерять честь и достоинство. Нравственный смысл труду придала только протестантская Реформация: труд в протестантских культурах был приравнен к молитве, к деятельности, способствующей спасению нетленной души. Эта разница между латинскими и протестантскими странами видна до сих пор. Греки, итальянцы, французы рассматривают труд как обременительную обязанность; сиеста, свобода от принудительной деятельности для них гораздо важней, в то время как для немцев, голландцев, скандинавов и англичан труд есть исполнение священного долга.

Речь, разумеется, идет о гауссиане, о вероятностном распределении, по краям которого возможны всяческие отклонения. И немец может оказаться безнадежным лентяем, и итальянец может работать с утра до вечера, не покладая рук. Тут важен вектор, преобладающее большинство, олицетворяющее собой национальный характер.

Если же снова обратиться к России, то можно отметить, что, в отличие от Европы, характер труда здесь был резко поляризован: в русском этническом существовании труд был ориентирован на подвиг, на героическое свершение, ограниченное во времени, а не на планомерную повседневную деятельность, заполняющую собою всю жизнь. Это видно и по фольклору, который метафорически выражает константы национального подсознания: «Пока гром не грянет, мужик лоб не перекрестит», то есть пока по-настоящему не подопрет, русский человек ничего делать не станет. «Русские долго запрягают, но быстро ездят», то есть собственно труд по вектору деятельности асимметрично распределен: он почти полностью сконцентрирован в «быстрой езде». Впрочем, это выражает не только фольклор. Лев Троцкий, председатель Реввоенсовета раннего советского государства, народный комиссар (министр) по военным и морским делам, во время гражданской войны «неоднократно сетовал на то, что русский коммунист и красноармеец скорее пожертвует ради революции жизнью, чем начистит ружье или сапоги»⁴⁶

Другим важным фактором, стимулировавшим эту национальную архетипическую черту, было сочетание малопродуктивных земель с холодным климатом. Плодородные почвы степной и лесостепной полосы, особенно в области Причерноморья (современная Украина), вплоть до XVI – XVII веков были недоступны для земледельческого освоения из-за соседства с сильными кочевыми народами. В хозяйственный оборот они были по-настоящему включены только после разгрома Крымского ханства, то есть при Екатерине II. До этого бо⁴⁷⁴⁷

Вместе с тем холодный континентальный климат, поскольку Россию, в отличие от Европы, не омывает теплый Гольфстрим, ощутимо повышали стоимость жизни и производства: в нее закладывались дополнительные расходы на одежду, строительство, питание, отопление. Причем расходы эти были весьма значительные. Следует учесть, например, что «средняя температура января в России от 0° до -5° на западе Европейской части и до -40-50° на северо-востоке. В Западной Европе картина совершенно иная: во Франции средняя температура января от -1°-3° на западе и до +8°+10° на юге; в Италии – от -1° до +12° и т. д. Во Франции устойчивый снежный покров наблюдается лишь в горах, на равнинах не образуется. В Италии также устойчивого снежного покрова не наблюдается. В России, напротив, продолжительность залегания снежного покрова составляет от 60–80 дней на юге и до 260–280 дней – на крайнем Севере»⁴⁸

К тому же холодный и неустойчивый климат самым непосредственным образом сказывался на урожайности, которая является интегральным показателем эффективности сельскохозяйственного производства. В России урожайность очень долгое время держалась на уровне «сам-3», то есть количество посеянного зерна всего лишь удваивалось, поскольку часть его откладывалась на семена⁴⁹⁵⁰⁵¹

Если же к тяжелому «климатическому налогу», имевшему следствием то, что в России из каждых трех лет один год был неурожайным, добавить еще и «налог на коммуникации», связанный со стоимостью более протяженных и более трудных по сравнению с Европой дорог, вынуждавших использовать и колесный и санный транспорт, то вывод напрашивается сам собой: каждое хозяйственное действие давалось русскому человеку значительно большей ценой и требовало от него значительно бо⁵²

Постоянное жизненное сверхнапряжение, непрерывная «битва в пути», мобилизация всех человеческих сил и средств являлись для русской нации исторической нормой.

Эту особенность можно определить как героический архетип

Напомним о классификации архетипов, рассмотренной нами в предыдущей главе. Помимо универсальных (юнговских) архетипов, общих для всего человечества, мы предполагаем наличие архетипов этнических, область которых ограничена соответствующим этнокультурным сообществом. Универсальные архетипы определяются антропной физикой мира, конфигурация этнических архетипов задается природной средой, в которой осуществляется этногенез. Юнговские архетипы представляют собой коллективный (бессознательный) опыт всего человечества. Этнические архетипы – коллективный (бессознательный) опыт конкретной нации. Реконструкция юнговских архетипов может быть произведена по мифам, содержащим повторяющиеся структурные элементы. В свою очередь, этнические архетипы могут быть реконструированы методом литературного психоанализа. Именно этим путем мы и пытаемся следовать.

Русская культура, естественно, зафиксировала указанную этническую черту. «Страда» (сельскохозяйственная пора) и «страдать» (испытывать мучения) в русском языке – однокоренные слова. В «Толковом словаре» Даля сказано: «Страда⁵³

Именно здесь хорошо заметна разница европейской и российской культур, воспроизводящих соответствующие характеры наций. Еще во второй половине XIX столетия французский историк Альфред Рамбо, издал книгу «Эпическая Россия» (1876 г.), где противопоставил русские былины, воспевающие крестьянский труд, германскому эпосу, почти исключительно прославляющему войну, а бескорыстного и миролюбивого Илью Муромца оценил значительно выше, чем алчных и безжалостных Нибелунгов⁵⁴

Если же сделать обзор классической европейской литературы XIX – XX вв., то выяснится интересное обстоятельство: в ней практически нет позитивных картин сельскохозяйственного труда – она полностью посвящена городскому образу жизни. Идиллические произведения Руссо и Торо не в счет: там воспевается не крестьянский труд, а простая, «естественная» жизнь на природе – какой никогда не было и быть не могло. Зато в русской классической литературе того же периода подобных описаний вполне достаточно. Более того, тяжелый (в реальности) крестьянский труд здесь явно романтизируется, изображается в пастельных тонах, и, помимо хозяйственного результата, имеет еще и высокий нравственный смысл, несколько, правда, иной, чем в прагматических протестантских культурах. Когда Левин (персонаж романа «Анна Каренина»; между прочим, по сословному статусу своему – дворянин) выходит вместе с крестьянами на косьбу, он знает, что его ждет нелегкое испытание, и волнуется, сумеет ли он это испытание выдержать. Но когда косьба (личный трудовой подвиг для Левина) благополучно завершена, он чувствует удовольствие, какого никогда в жизни не испытывал. Весь мир наполняется свежими красками: и дождь Левину в радость, и необыкновенно вкусна ржавая, с зеленью и брусницей, вода, и вкусна крестьянская тюрька (хлеб, накрошенный в квас), которой угостил его старик-сосед⁵⁵

Очень эффективно использовала данный героический архетип советская власть. Согласно господствовавшему в эту эпоху и целенаправленно внедрявшемуся мировоззрению, вся жизнь советского человека должна была представлять собой подвиг – если не военный, то трудовой, что являлось одной из главных характеристик «советскости». И действительно, формируя социалистическую реальность, подвиги эти следовали один за другим – и беспосадочные перелеты из СССР в США, и зимовки в арктических льдах, осуществлявшиеся на грани возможностей, и гигантские стройки Магнитки и Днепрогэса, и шахтерские рекорды Алексея Стаханова, и трактористские достижения Паши Ангелиной, и возведение Братской ГЭС, и строительство БАМа, и освоение целины…

Особое место занимала в советском сознании знаменитая идеологема «битва за урожай», представители старшего поколения, вероятно, хорошо помнят ее. Включалась она осенью каждого года, и это была действительно битва со своими выдающимися подвигами, свершениями и победами. Сводки с полей напоминали в эти дни сводки с фронтов, о ходе и перипетиях грандиозного трудового сражения кричали шапки центральных и местных газет. О том же в первую очередь возвещали радио и телевидение. В Советском Союзе возник феномен, которого ни в одной западной стране не было: целый класс книг (а чуть позже и фильмов), посвященных трудовым подвигам советских людей. Начало этому положил роман «Как закалялась сталь» Николая Островского, где группа комсомольцев, преодолевая немыслимые препятствия, строит узкоколейку, временный железнодорожный путь, чтоб подвезти дрова и спасти город от надвигающейся зимы. Роман читал каждый советский школьник. Как в свое время легендарный король Артур стал идеалом европейского рыцарства, так Павел Корчагин, главный герой этой книги, на долгие десятилетия стал идеалом молодежи в СССР. А далее последовали «Время, вперед!» (о социалистическом соревновании на Магнитогорском металлургическом комбинате), «Человек меняет кожу» (о героической прокладке канала в одной из среднеазиатских республик), «Далеко от Москвы» и т.д. и т.п., окончательно зафиксировавшие героический архетип и создавшие на основе его художественные модели, воплощавшиеся затем в жизнь.

Не имело никакого значения, что подвиг во многих случаях оказывался излишним и прикрывал собой элементарное отсутствие профессионализма и неумение организовать работу. Об этом темпераментно написал Михаил Веллер, анализируя строительство знаменитой «корчагинской» узкоколейки^564*57

Однако подвиг не замечает «экономических мелочей». Важно само героическое деяние, а не презренные бытовые подробности. Подвиг создает и поддерживает собственную реальность, и законы ее, убедительные и яркие, начинают распространяться на обычную жизнь.

В поисках абсолюта

Героический архетип, то есть обусловленная климатическими особенностями поляризация основного жизненного труда, возникшая в русском этногенезе, а если шире, то поляризация любой деятельности вообще, имеет очень важные социальные и мировоззренческие последствия.

Прежде всего здесь подтверждается правота В. О. Ключевского: этнокультурное подсознание русского этноса ориентировано не на постоянный, упорный и целенаправленный труд по улучшению быта, как это свойственно основным европейским народам, а на героическое деяние,

Конечно, любая нация воспевает своих героев. Это ее резерв, ее неприкосновенный запас на случай острого экзистенциального кризиса. Разница здесь в масштабах явления. На Западе героизм рассматривается как социальное исключение, в России – как социальная норма, которая непрерывно поддерживается культурой. «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой»^5**

Николай Бердяев охарактеризовал данную черту как антиномичность⁵⁸⁵⁸

Точно такая же антиномия присутствует и в собственно национальном сознании. «Россия, – писал Бердяев, – самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы – шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже – увы! – чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью. Она исповедовала исключительно сверхнациональные идеалы. И как ни поверхностны, как ни банальны были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий дух русского народа… Национален в России именно ее сверхнационализм, ее свобода от национализма; в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира». Но тут же он опять-таки замечал, что «есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия – самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственный призванный. “Русское” и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Россия – “святая Русь”. Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной – страной святых, живущих идеалами святости»⁵⁸

Мы так подробно цитируем Н. А. Бердяева, поскольку никто лучше него не описал эту фундаментальную черту русского национального самосознания, выросшую, как нам представляется, именно из героического архетипа. И чрезвычайно важен вывод, который делает философ в своей статье. «Слишком ясно, - подчеркивает он, - что Россия не призвана к благополучию, к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира. В ней нет дара создания средней культуры, и этим она действительно глубоко отличается от стран Запада, отличается не только по отсталости своей, а по духу своему. Здесь тайна русского духа. Дух этот устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем; к абсолютной свободе и к абсолютной любви»⁵⁸

Впрочем, писал о данном качестве не только Бердяев. О том же говорит и Николай Лосский в своей известной работе о национальном характере. Вспоминая о крайностях, присущих русским государственным и общественным деятелям – протопопу Аввакуму, Петру I, Льву Толстому, Белинскому, Бакунину, Стасову, Салтыкову-Щедрину, Ленину с его соратниками и другим, он также делает вывод, что главными чертами русского характера являются максимализм и экстремизм, не знающие чувства меры. В качестве иллюстрации он приводит мнение одного из иностранных исследователей: «Русские – вулканы, или потухшие, спокойные, или в состоянии извержения. Под поверхностью даже самых спокойных и глупых таится жила энергии расы, ведущая к внутреннему огню и тайне человеческого духа»⁵⁹бытийным максимализмом⁵⁹

Показательна в этом смысле разница нормативного мироощущения России и Запада. Когда западному человеку плохо? Когда все вокруг плохо: не обустроено, не налажено, не расчерчено, непонятно, как жить. Вырванный из быта, западный человек ощущает себя вырванным из бытия. Для него это одно и то же. А когда плохо русскому человеку? Когда все вокруг хорошо: расчерчено, налажено, обустроено, как жить – абсолютно понятно. И только непонятно – зачем? Когда в этой жизни нет места для героического свершения. Не к чему приложить силы. Фактически – не для чего жить. Отсюда феномен известной русской тоски, черной скуки, якобы беспричинной, возникающей как бы из ничего, заставляющей человека совершать поступки, бессмысленные с обывательской точки зрения: уходить в пу^6*606162

Отсюда же проистекает и, выражаясь языком социальных наук, «нечувствительность россиян к факторам социального риска», то есть пренебрежительное отношение их к собственному здоровью, безопасности, к самой жизни. Выражается это в речениях, что нам и «море по колено», и что «после первой не закусываем», и «что русскому здорово, то немцу – смерть». В координатах героического архетипа данное качество вполне естественно: какую цену может иметь жизнь, если она не освящена подвигом? А в ситуации большого свершения, в ситуации пересечения некоего бытийного рубежа жизнь опять-таки не имеет цены – это всего лишь плата за достижение подлинного и высокого смысла. Напомним о судьбах известных советских героев. Алексей Стаханов спился, не выдержав жизни «после подвига». Паша Ангелина (знаменитая трактористка) умерла от цирроза печени в 46 лет, поскольку, пренебрегая всеми правилами безопасности, непрерывно работала с дизельным топливом и машинными маслами. Валерий Чкалов (знаменитый летчик) погиб, испытывая явно недоработанный самолет. При неясных обстоятельствах погиб и первый в мире космонавт Юрий Гагарин. Стремление к экстремальности – оборотная сторона мировоззренческой антиномии. Героическое сознание нации требует непрерывных жертв.

Антиномичность, то есть бытийный максимализм, русского национального самосознания выражает себя и в неустроенности российского быта, что всегда удивляло иностранцев, приезжавших в нашу страну. Многие из них писали потом, что разгильдяйство и лень, неряшливость, бытовая неорганизованность – это неизменные качества русского этноса, этим он отличается от «цивилизованных народов» Европы. Правда, никто не мог вразумительно объяснить, откуда эти качества у русского народа взялись. Их постулировали, и только. Дескать, русские – такие по национальной природе своей. А все, на наш взгляд, очень просто. Из русской жизни быт («средняя культура», согласно Бердяеву) неумолимо вытесняется бытием. Сверхнапряжение требует предельной концентрации сил, их на все не хватает, и происходит сбрасывание периферических мелочей. Бог с ними с ямами на дорогах, с лужами, с покосившимися заборами и т.д. и т.п. Это все ерунда. У русского человека есть дела поважнее.

Потому, вероятно, с таким трудом и формируется в России средний класс, источник стабильности и благополучия западной цивилизации, что всякую «срединность» русская культура категорически отвергает. Для среднего класса в русском языке образовалось уничижительное имя – «мещане», и уже сам термин этот, акцентированный культурой, тормозит позитивную идентификацию россиян с данной социальной стратой. Поскольку мещане – это люди, по определению, ограниченные, эгоистичные, замкнутые в своем душном, ничтожном мирке, озабоченные исключительно своим мелким личным благополучием. Данную характеристику среднему классу дал еще Герцен, подразумевая под мещанством «сплоченную посредственность», «толпу без невежества, но и без образования», которой нет никакой надобности «в сильно обозначенных личностях, в оригинальных умах», «стертых людей», наводящих «уныние пошлыми лицами, тупыми выражениями»⁶³⁶⁴

Подобных высказываний в русской/советской литературе сколько угодно. В самом деле, можно ли гордиться принадлежностью к среднему классу, если герои Достоевского и Чехова демонстративно жгут деньги – символ социального благополучия^7*8**

Учитывая эту негативную проекцию на реальность, героический архетип можно также назвать «архетипом лени и разгильдяйства». Он обуславливает низкую бытовую культуру, характерную для России, что, несомненно, сказывается и на социальных, и на экономических отношениях.

Зато взрывной, самоотверженный характер русской нации чрезвычайно эффективен в критические моменты истории. Собственно, это продемонстрировали Куликовская битва, народное ополчение в период Смуты, война с Наполеоном, битва под Москвой и Сталинградская битва во время Великой Отечественной войны, а также – стремительное возрождение России (или СССР) из состояния разрухи и хаоса.

Способность русских переломить самую безнадежную ситуацию, собрать все силы и победить там, где победа кажется невозможной, тоже удивляла народы, более склонные к размеренному быту, а не к рискованному бытию.

«Среди всеобщего уныния и безнадежных ожиданий в начале зимы 16-го года^9*65

Добавим, что и ранняя идеология Октябрьской революции, которая в начале ХХ века воспламенила большинство россиян, заключалась именно в отрицании мещанского буржуазного быта во имя великого социалистического бытия. Именно она породила тот огненный вихрь, который преобразил Россию и позволил ей выжить и победить в ситуации, когда против нее, казалось, выступил весь «цивилизованный мир».

Куда летит птица-тройка?

Какой вывод можно сделать из сказанного?

На наш взгляд, он вполне очевиден.

Главное качество, которое характеризует русский национальный характер, это его ярко выраженная антиномичность – бытийный максимализм, пронизывающий собой все сферы жизни. Наиболее эффективно русский характер работает лишь в крайних регистрах существования, игнорируя срединную (рутинную, бытовую) часть экзистенциального диапазона, которая является для него функционально пустой. Русский характер не признает медианности – золотой середины, носителем которой является западный средний класс.

Вот почему, несмотря ни на какие усилия, не приживается в России западная экономическая модель, основанная не только на свободной инициативе и гражданских правах, но в значительной мере – на исторически выработанной приверженности западных обществ к повседневной кропотливой работе по наращиванию конкретных материальных благ. Это не для русского человека. В русском экзистенциальном каноне для подобных форм социального самоосуществления места нет. Не склонен русский человек возиться в перепревающем мусоре повседневности. Муторно и скучно ему ограничивать громадное вселенское бытие бытом крохотного благоустроенного мирка. Ему требуется нечто большее, нечто такое, чему он мог бы отдать все силы, которые у него есть. Только тогда жизнь его обретает смысл.

Исключительно точно эту архетипическую интенцию выразил Н. В. Гоголь, создав образ тройки, которая – «понеслась, понеслась, понеслась»… «Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога нивесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканьи, где не успевает означиться пропадающий предмет, только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны… Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?.. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»⁶⁶

История показывает, что русским лучше всего удаются бытийные «революции»: яркие прорывы, грандиозные преобразования, неожиданные решения, переворачивающие с ног на голову все обыденные представления о текущей реальности. Причем, осуществляются они не отдельными, пусть даже выдающимися людьми, но – всей нацией, жаждущей утвердить на земле новый мир.

Вновь обратимся к Алексею Толстому. В знаменитом его романе «Петр Первый» есть такой эпизод. Перед очередным походом на Крым, который был тогда под властью татар, юный царь Петр и его ближайшее окружение пребывают в сомнениях: «А вдруг — поражение? Не спастись тогда никому, всех захлестнут возмущенные толпы». Но и не начинать войну тоже нельзя, в народе ропот – царя немцы опутали: «люди страдают, а дел великих не видно»⁶⁷

Симптоматично прозвучало эхо данного эпизода уже в наши дни. Когда во время «украинского апокалипсиса» Россия внезапно, перевернув все устоявшиеся представления о себе, в результате молниеносной акции присоединила Крым, а Запад ответил на это принятием ряда политических и экономических санкций, то реакция россиян оказалась парадоксальной: рейтинг российского президента взлетел до небес. Это привело в недоумение многих западных аналитиков. Казалось бы, какое дело россиянам до Крыма? Жалко, конечно, что по капризу Н. С. Хрущева, а также в результате торопливого раздела СССР этот участок русской земли оказался на Украине, которая не имела на него никаких исторических прав. Но ведь Россия только-только выбралась из собственного «российского апокалипсиса» (имеется в виду период экономических реформ 1990-х гг.), только-только ситуация стабилизировалась и уровень жизни в стране ощутимо подрос. Только-только начали россияне спокойно дышать. Так стоит ли ставить все это под угрозу, стоит ли ввязываться в тяжелую конфронтацию с Западом ради далеких земель? Тем более, что экономическая аккультурация их потребует значительных средств. Нет, мнение подавляющего большинства россиян было единым: «мы за Крым!». Что нам санкции, что нам враждебность Запада, что нам весь мир наконец, если Россия опять становится великой державой! В общем, ничего удивительного: актуализируется в национальном сознании тот же героический архетип.

И вот теперь мы выходим на главное.

Несмотря на явные достижения нынешнего стратегического планирования, несмотря на серьезнейшую проработку его ведущих параметров и численных координат, современные политики не принимают в расчет элементарная вещь: помимо экономики быта, которая универсальна, то есть внеличностна и едина для всех, существует еще и метафизика бытия, национальный канон, этническое самосознание, у каждого народа – свое. Разница метафизик – это и есть разница национальных характеров. Причем при столкновении метафизики с экономикой метафизика, как правило, побеждает; она трансформирует наличную социально-экономическую модель, точно так же, как и модель идеологическую, мировоззренческую, в ту бытийную конформацию, которая хоть сколько-нибудь соответствует основным этническим архетипам. В результате исходная модель деформируется и утрачивает эффективность.

Более того, если модель навязывать силой, если естественные архетипические интенции подавлять, то национальное сознание искажается – в нем начинают развиваться всевозможные комплексы и психические отклонения. Хорошим примером тому служит европейский XIX век. Этот век, помимо всех прочих определений, можно охарактеризовать еще и как эпоху всеобщего лицемерия. «В продолжение целого столетия половой вопрос находился в Европе под карантином. Он не отрицается и не утверждается, не ставится и не разрешается, он потихоньку отставляется за ширмы. Организуется громадная армия надсмотрщиков, одетых в форму учителей, воспитателей, пасторов, цензоров и гувернанток, чтобы оградить юношество от всякой непосредственности и плотской радости. Ни одно дуновение свежего воздуха не должно коснуться их тела, никакой разговор, никакое разъяснение не должны потревожить их душевного целомудрия»⁶⁸⁶⁸

Сейчас в России наблюдается такое же шизофреническое раздвоение: аудиовизуальная культура у нас в основном западная, текстовая культура (литература, усваиваемая в школе) – русская, социальная и экономическая модели – западные, архетипы (исторически сложившиеся константы национального подсознания) – русские. Чем это может грозить, понятно. Не случайно по уровню психопатических отклонений – алкоголизм, наркомания, количество самоубийств – Россия занимает одно из первых мест в мире⁶⁹

Лучшие качества русского этноса не востребованы. Те его цивилизационные преимущества, которые были выработаны долгой и трудной историей, пропадают втуне. Известный режиссер Андрей Кончаловский, который, видимо, как и многие творческие люди, обладает даром «опережающего чувствования», выступая на международном симпозиуме «Культура, культурные изменения и экономическое развитие», сказал, что «Россия представляет собой «энигму» не только для Запада – всем знакомо выражение «crazy russian» (сумасшедшие русские) – Россия остаётся «энигмой» для самих русских, и, к сожалению, мы не пытаемся ее расшифровать. Мне неизвестен какой-либо институт, который по заказу правительства работал бы над изучением типологии российского менталитета. Изучал бы <его> для практического применения»⁷⁰

Эти слова, насколько можно судить, никто не услышал.

Между тем, у каждого народа свое место в истории, свое предназначение, своя судьба. Не следует причесывать всех под одну гребенку. Не надо учить рыбу летать, а птицу – плавать. Русский этнос не предназначен к спокойному размеренному существованию, где один день неотличимо похож на другой. Он предназначен не к быту, а к бытию. Можно, вероятно, приучить его быть, как все. Можно за одно-два-три поколения переделать его по чужим лекалам. Но это будет уже совершенно другой народ и это будет совсем другая страна.

Вполне возможно, что мы больше от этого проиграем, чем выиграем.

Тем более, что ситуация в глобальном пространстве складывается критическая. Современный мир пребывает в состоянии перехода от индустриальной эпохи к эпохе постиндустриальной – когнитивной, информационной. Это громадный технологический поворот, который меняет все наши представления о том, как следует жить. Он требует колоссальных сил и колоссальной самоотверженности. Он требует энергии, сопоставимой с энергией пылающих звезд. Кто будет этот поворот осуществлять? Вымирающие европейцы, тщетно пытающиеся сейчас сохранить хотя бы то, что есть? Выдыхающиеся американцы, растворяющиеся к тому же в потоках миграции из стран Третьего мира? Китайцы, находящиеся на грани социальных и экономических катаклизмов?

Быть может, склонность русского этноса не к деятельности, а к деянию, склонность его к решению грандиозных вселенских задач окажется тут решающей.

«Русскость» станет востребованной – как ресурс, преобразующий настоящее в будущее.

Правда, сразу же возникает вопрос.

Способен ли нынешний русский/российский этнос вновь стать в авангарде истории? Сохранилась ли у него хотя бы остаточная вера в себя? Как «включить» русский канон, чтобы превратить рыхлое и апатичное население современной России в дееспособную нацию?

Вообще, где тот подвиг, который мы можем и должны совершить? Где тот национальный проект, который мог бы пробудить «русскую метафизику»? Где сияющий горизонт, отблески которого озарили бы нам новый путь?

Дай ответ, Россия.

Не дает ответа…

Литература

Лазарчук А.

Гоголь Н. В.Гоголь Н. В.

The 2013 Legatum Prosperity Index Table Rankings. – http://www.prosperity.com/Ranking.aspx

Повесть временных лет. // Электронные публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. – http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4869

Касьянова К.

Джандильдин Н.

Ольшанский Д.

Платонов Ю. П.

Никольский С. А., Филимонов В. П.

Моисеева Н. А.

Андерсон Б.

Мортон Г. В.

Ясенский Б.

Толстой Л. Н.Толстой Л. Н.

Дюркгейм Э.

См. например, у Достоевского в романе «Братья Карамазовы»: «полячишко», «полячоночек мозглявенький». // Достоевский Ф. М.

Лукин Е.

Марков Б.В.

См. например: Нестеров Ф.

Макаренко А. С.

Солженицын А. И.

Троцкий Л. Д.

Соловей В. Д.

Тишков В. А., Шабаев Ю. П.

Гиппократ.Гиппократ.

Аристотель.Аристотель.

Полибий.

Монтескье Ш.Монтескье Ш.

Цит. по: Мейнеке Ф.

См. например: Борьба за Арктику: геополитика и геостратегия. – http://www.contrtv.ru/common/4455/; Третья мировая война может начаться на Северном полюсе. - http://news.mail.ru/politics/1740513/et/?page=2http://www.inosmi.ru/arctica/20110607/170402478.html

См. например: Ткачев И.http://top.rbc.ru/economics/29/08/2012/666782.shtmlСугробов К.http://lenta.ru/articles/2012/07/17/draught/Бокарева Н.http://www.bfm.ru/articles/2012/07/16/zasuha-v-ssha-obernetsja-prodovolstvennoj-infljaciej.htmlРубанов Иhttp://expert.ru/expert/2012/33/prodovolstvennyij-krizis-stuchitsya-v-dver/

David D. Zhang, Harry F. Lee, Cong Wang, Baosheng Li, Qing Pei, Jane Zhang, and Yulun An.

Корецкий В. И.

Шпенглер О.

Чаадаев П. Я.Чаадаев П. Я.

Ключевский В. О.Ключевский В. О.

Наиболее известным идеологом преобразования России в Евразийскую сверхдержаву является А. Г. Дугин. См. Дугин А.

Гумилев Л. Н.ModernLib.Ruhttp://modernlib.ru/books/gumilev_lev_nikolaevich/ritmi_evrazii_epohi_i_civilizacii/read/

Гумилев Л. Н.

Соловей В. Д.

Соловей В. Д.

Кэмерон заявил о готовности выступить против членства Британии в ЕС. // LENTA.RU – http://lenta.ru/news/2014/09/29/cameron/

Официальный сайт Президента Республики Дагестанhttp://president.e-dag.ru/respublika/kratkaja-spravka/

Ключевский В. О.

Макропсихология современного Российского общества (под редакцией А. Л. Журавлева, А. В. Юревича). – М.: 2009. С. 51.

Дойчер И.

Ермолаев И. П.

Ермолаев И. П.Паршев А. П.

Ермолаев И. П.

Милов Л. В.

Пайпс Р.

Соловьев С. М.

Даль В. И.

Об этом см.: Мильчина В.

Толстой Л. Н.Толстой Л. Н.

Веллер М.Веллер М.

Википедия. Статья «Освоение целины».

Бердяев Н.Бердяев Н.

Лосский Н. О.Лосский Н. О.

Тынянов Ю.

Кюстин А. де.

Пушкин А. С.Пушкин А. С.

Герцен А. И.Герцен А. И.

Горький М.Горький М.

Толстой А. Н. Толстой А. Н.

Гоголь Н. В.Гоголь Н. В.

Толстой А. Н.Толстой А. Н.

Цвейг С.Цвейг С.

Википедия: Список стран по потреблению алкоголя на человека. Данные Всемирной организации здравоохранения; Википедия: Список стран по количеству самоубийств. Данные Всемирной организации здравоохранения. Об уровне наркопотребления в России см.: ООН: Россия - крупнейший в Европе рынок сбыта героина. // РБК 02.03.2005 – http://top.rbc.ru/society/02/03/2005/89391.shtmlhttp://www.rg.ru/2009/10/22/geroin-anons.htmlhttp://www.ami-tass.ru/article/42531.html

Кончаловский А.http://www.polit.ru/article/2010/07/12/mentality

Notes

[

←1

]

* «Картошка» – странный и уже забытый советский обычай, когда первокурсников институтов и университетов посылали в пригородные колхозы, чтобы помочь собрать урожай.

[

←2

]

* Рассказ профессора Санкт-Петербургского университета Б. В. Аверина.

[

←3

]

* Напомним, что в советское время, характеризовавшееся дефицитом различных товаров, риса в магазине вполне могло и не быть.

[

←4

]

* Студенческие строительные отряды (ССО) – существовавшая в Советском Союзе практика «полукоммерческой» деятельности для учащейся молодежи. Студенты учебных заведений под эгидой комсомольской организации объединялись в трудовые бригады и в течение летних каникул работали на различных объектах. Зарплата в стройотрядах была ощутимо выше, чем в среднем по стране.

[

←5

]

^**

[

←6

]

* Имеется в виду Афанасий Устюжанин, персонаж фильма Андрея Кончаловского «Сибириада», который действительно, бросив все, рубил просеку «на звезду».

[

←7

]

* У Достоевского это происходит в романе «Идиот», у Чехова – в повести «Драма на охоте».

[

←8

]

** Фильм «Шумный день» по пьесе Виктора Розова «В поисках радости».

[

←9

]

* Имеется в виду 1916 г., Первая мировая война.