Читать онлайн "Элиан, четвертый сын князя Рейнара. Книга I: Пробуждение во лжи"

Холод. Он был первым ощущением, пронзившим мрак. Не ледяной, пронизывающий до костей холод прошлого финала – кинжал в спину, предательский смех, хлюпающая грязь под щекой, – а сухой, каменный холод. Он обволакивал, как саван, но был… твердым. Неподвижным. Затем – тишина. Глухая, звенящая, нарушаемая лишь редким, гулким *капаньем* где-то в бесконечной дали. Это была не тишина смерти. Это была тишина *между*.

Потом пришел запах. Пыль веков, пропитавшая камень. Слабый, но едкий дух лекарственных трав – валериана, что ли? И… старое дерево, масло для лат, едва уловимая кислинка пота. Знакомые, но чуждые ароматы. Они ворвались в его сознание, как незваные гости, заставив веки дрогнуть.

Свет. Слепящий, резкий, просачивающийся сквозь щели в тяжелых, дубовых ставнях. Он упал узкой полосой на каменный пол, высветив миллиарды кружащихся в его луче пылинок. Пыль – вечная спутница жизни и смерти. Он знал это лучше многих.

Он заставил глаза открыться. Невыразимо тяжелыми были веки. Зрение плыло, расплываясь в водянистых пятнах света и тени. Потом сфокусировалось. Низкий, сводчатый потолок из темного камня. Грубо отесанные блоки, поросшие в углах черной плесенью. Резные балки из черного дерева, почерневшие от времени и дыма. Он лежал… не на земле. На чем-то жестком, но не каменном. Деревянная кровать? Матрас, набитый соломой, колол кожу сквозь тонкую ткань рубахи.

Он попытался пошевелиться. Тело не слушалось. Оно было… *маленьким*. Слабые, тонкие руки, пальцы, похожие на бледных червячков. Он поднял одну руку перед лицом. Крошечная ладонь, гладкая кожа без шрамов, без мозолей от тяжелого труда и оружия. Ужас, холодный и липкий, сжал его внутри. *Что это? Где я?

Память обрушилась лавиной. Не медленное осознание, а удар кувалдой по сознанию. *Антея*. Его город. Его народ. Годы борьбы. Голод, который он победил, создав сеть зернохранилищ и справедливого распределения. Болезни – он нашел лекарей, организовал больницы, выписывал рецепты сам, не спал ночами. Разбойников – он сформировал стражу, лично вел отряды в горы, очищая дороги. Он строил школы, мосты, ремонтировал акведуки. Он отдал *все*. Свои силы, свои знания, свою молодость, свою… душу.

И благодарность? Любовь? Признание? Сначала – да. Потом – шепот. Потом – зависть. Потом – требования. *Почему у него больше хлеба? Почему его дом крепче? Почему его дети учатся, а наши работают?* Жадность. Мелочность. Расчет. Его щедрость стали воспринимать как должное. Его решения – как слабость. Его идеалы – как глупость.

Их лица всплывали перед ним, искаженные алчностью. Магазинщик, наживавшийся на фальсифицированных весах. Глава гильдии, требовавший льгот для своих в ущерб другим. Советник, подтасовывавший отчеты о налогах. Женщина, которая плакала у его ног о больном ребенке, а потом продала информацию о его маршруте наемникам. И те… самые близкие. Те, кого он считал друзьями. Чьи руки он сжимал в знак доверия. Их улыбки, ставшие оскалом. Их слова благодарности, обернувшиеся ложью. Их кинжалы… в спину. Предательство. Боль. Не физическая – та была мимолетной. Боль от осознания, что *все* было напрасно. Что его жертва, его труд, его *вера* в людей… были растоптаны в грязи их мелкой, ненасытной жадностью. Он умер с их смехом в ушах и вкусом крови на губах. С ощущением полного, абсолютного краха.

И вот… он здесь. В этом маленьком, слабом теле. В этой каменной коробке. Где?

Скрип дверных петель, громкий в тишине, заставил его вздрогнуть. В проеме, залитом светом из коридора, возникла силуэтная фигура. Женская, полная, в простом сером платье и белом чепце. Нянька. Слово пришло само собой, как будто было всегда в этом новом разуме.

– Ох, Господи, проснулся наш маленький сокол! – Голос был густым, добродушным, но с оттенком усталости. Женщина вошла, неся глиняный кувшин и чашку. Ее шаги гулко отдавались по камню. – Долго же ты проспал, Элиан. Целых три дня после той лихорадки. Совсем нас перепугал.

Элиан. Имя. Его новое имя. Оно прозвучало чуждо.

Нянька подошла к кровати. Ее лицо было широким, добрым, с покрасневшим от кухонного жара носом и морщинками у глаз. Но в этих глазах читалась привычная покорность слуги. Она налила в чашку что-то молочное, пахнущее медом и травами.

– Ну-ка, пей, милок. Кухарка Агата специально сбитень с целебными корешками сварила. Подкрепишься – сразу легче станет.

Он попытался заговорить. Горло скрипело, язык заплетался, выдав лишь невнятное мычание. Паника снова схватила за горло. Я ребенок! Совсем ребенок!

– Тише, тише, не спеши, – нянька осторожно поднесла чашку к его губам. Теплая, сладковатая жидкость обожгла, но потом пошла легче. Он пил маленькими глотками, чувствуя, как слабость немного отступает, уступая место жгучему стыду и ярости. Я, переживший голодные бунты и осады, не могу даже попить сам!

Пока он пил, его глаза метались по комнате, впитывая детали. Комната была спартанской, но не бедной. Толстые стены, массивная кровать с балдахином из плотной, темно-синей ткани. Простой дубовый сундук у стены. Каменный камин, в котором слабо тлели угли, отбрасывая дрожащие тени на стены. Над камином – герб: серебряный волк на лазоревом поле, в золотых латах, с мечом в поднятой лапе. Рейнар. Фамилия пришла вместе с видом герба. *Князья Рейнар.

Четвертый сын. Слова няньки всплыли в памяти. Четвертый. Значит, не наследник. Значит… периферия. Ирония судьбы была горькой, как полынь. Он, сын простого горшечника, поднявшийся благодаря труду и уму, чтобы служить народу, теперь родился в семье тех, кого в прошлой жизни часто считал частью проблемы – в семье правящей элиты. Княжеской крови. Тех, кто с высоты своих замков смотрел на нужды народа свысока. И он – четвертый. Без значения. Без будущего. Если бы не…

Он сконцентрировался. Прошлая жизнь. Его знания. Его навыки. Они были здесь. В его сознании. Ясные, как будто он только что отложил книгу. Формулы удобрений, которые удвоили урожай в Антее. Принципы гидравлики, позволившие восстановить древний акведук. Тактика ведения боя в городских условиях. Основы медицины, спасшие сотни жизней во время чумы. И… меч. Ощущение эфеса в руке, баланс клинка, шепот стали в воздухе при ударе. Он помнил это. Физически. Каждую мышцу, каждое движение. Это знание жгло изнутри, контрастируя с немощью детского тела. И еще… магия. В прошлой жизни он лишь смутно чувствовал ее присутствие в мире, как далекий гул. Здесь же… она витала в воздухе. Тонкими нитями, пронизывая камень, дерево, даже дыхание няньки. Он чувствовал ее. И знал, что должен научиться ею управлять. Это было новое оружие. Новый инструмент.

Дверь снова открылась. На этот раз бесшумно. В проеме возникла другая фигура. Высокая, прямая, как копье. Мужчина в темно-синем камзоле, отделанном серебряной нитью по вороту и манжетам. Лицо – резкое, с высокими скулами, орлиным носом и холодными, пронзительно-серыми глазами. Волосы – темные, с проседью у висков, коротко подстриженные. Это был не просто вельможа. Это был воин. И отец. Князь Кассиан Рейнар.

Его взгляд, тяжелый и оценивающий, упал на кровать. На сына. Элиан почувствовал, как под этим взглядом съеживается его новое, слабое тело. Но внутри закипало что-то иное. Не страх. Вызов. *Я не ребенок, которого ты видишь.

– Жив? – Голос князя был низким, сухим, без тени тепла. Как скрежет камня о камень.

– Так точно, ваша светлость, – нянька мгновенно выпрямилась, опустив глаза. – Проснулся, пьет сбитень. Слабость еще есть, но лихорадка спала.

Князь шагнул в комнату. Его сапоги, из тонкой, но прочной кожи, глухо стучали по камню. Он остановился у кровати, смотря сверху вниз. Элиан встретил его взгляд. Не опустил глаз, как положено ребенку. Взгляд был слишком взрослым. Слишком… знающим. В серых глазах князя мелькнуло удивление, быстро сменившееся привычной холодной расчетливостью.

– Четвертый, – произнес князь, словно констатируя факт, а не обращаясь к сыну. – Ты слаб. Слаб телом. Но Рейнары не могут быть слабыми. Никогда. – Он сделал паузу, его взгляд скользнул по хлипким ручонкам, сжимавшим чашку. – Как только встанешь – в зал для тренировок. Фехтмастер Элрик ждет. Пора приучать руки к стали. И… – князь бросил быстрый взгляд на тлеющие угли в камине. Пламя внезапно дрогнуло и чуть погасло, будто от невидимого дуновения, хотя в комнате не было сквозняка. – …и к иному огню. Мастер Элвира тоже будет ждать. Не опозорь имя.

Он повернулся и вышел так же бесшумно, как и вошел, не дожидаясь ответа. Нянька перекрестилась, шепча что-то под нос. Элиан же смотрел на дверь, за которой исчез отец. В его детской груди бушевал ураган эмоций: унижение от слабости, горечь от осознания своего нового положения "четвертого", ярость от прежнего предательства, сливавшаяся с холодной решимостью.

*Фехтование. Магия. Слова князя, произнесенные с презрением, для него звучали как приговор… и как обещание. Он сжал кулачки. Крошечные, беспомощные. Но внутри них горела вся ярость прошлой жизни, весь опыт, вся непогасшая воля.

Он медленно поднял голову и посмотрел в щель ставней, на узкую полоску серого неба. Голос прошлого, голос преданного и убитого героя, прозвучал в его новом разуме, тихий, но невероятно твердый, лишенный детских интонаций:

"Хорошо".

Одно слово. Но в нем было все. Принятие. Подчинение судьбе? Нет. Объявление войны. Войны этой новой жизни, этому миру, который породил таких же жадных и меркантильных людей, как те, что убили его. Но теперь у него было оружие. Знание. И положение. Даже положение четвертого сына князя можно было обратить в свою пользу. Он знал цену труду. Он знал цену терпению. И он знал цену мести.

Нянька, убирая чашку, вздрогнула. Ей показалось, что воздух в комнате стал вдруг гуще, холоднее. А в глазах маленького лорда Элиана, четвертого сына князя Рейнара, на миг вспыхнул недетский, ледяной огонь абсолютной, непреклонной решимости. Он снова посмотрел на герб над камином – волк в латах. Хищник. Защитник? Или просто тот, кто выживает любой ценой?

Он снова лег на жесткую подушку, закрыл глаза. Внутри, за тонкой оболочкой детской плоти, кипела работа. Ум, старый и закаленный предательством, анализировал новую реальность, выстраивал планы, цепляясь за обретенное знание прошлого, как за спасительный якорь. Физическая слабость была временной. Знание – вечно. Ярость – вечна.

За окном завыл ветер, ударив в ставни. Где-то в коридорах замка звякнули доспехи стражи. Мир князей Рейнар жил своей суровой, холодной жизнью. Он не подозревал, что в одной из его каменных колыбелей только что пробудилось нечто древнее и опасное. Не ребенок. Не княжич. А призрак. Призрак идеалиста, растоптанного жадностью, переродившегося с единственной целью: научиться быть волком в мире, где овцы уже показали свои волчьи клыки.

Они пожалеют, – пронеслось в его сознании, последней мыслью перед тем, как слабость снова накрыла его, уводя в беспокойный сон, полный теней прошлого и смутных образов будущих клинков. Все они пожалеют.

Сон был не убежищем, а ареной. Тени предателей из Антеи смешивались с расплывчатыми, пока еще безликими фигурами в синих с серебром камзолах. Холод кинжала в спину сменялся ледяным прикосновением камня под босыми ногами по пути к чему-то важному. Элиан проснулся не от крика, а от тишины – той самой, звенящей, каменной тишины замка Рейнар, пробитой лишь далеким, ритмичным *чванк-чванк* металла о металл. Тренировочный двор. Уже началось.

Он лежал неподвижно, впитывая реальность. Жесткость соломенного матраца под тонким слоем ткани ощущалась каждой косточкой позвоночника. Воздух был влажным, холодным, пахнущим все той же вездесущей пылью веков, дымом очагов и… озоном? Слабый, едва уловимый запах, как после грозы. *Магия*. Она висела в воздухе плотнее, чем вчера. Тонкие, невидимые нити, пульсирующие с едва различимым ритмом, словно гигантское сердце бьется где-то в толще замковых стен. Он закрыл глаза, сосредоточился не на зрении, а на ощущении. Да, вот они – потоки. Холодные, как горные ручьи, струящиеся вдоль каменных швов. Теплые завихрения у потолка. Стабильная, глубокая вибрация, исходящая от самого фундамента. Его новое тело, хрупкое и необученное, реагировало мурашками по коже, легким головокружением.

Дверь отворилась без стука. Вошла та же нянька, Марта, ее широкое лицо было озабоченным. Она несла не кувшин, а аккуратно сложенную одежду.

– Вставай, соколик, вставай! – ее голос старался быть бодрым, но тревога пробивалась сквозь напускную веселость. – Солнышко уже высоко, а тебя ждут! Сам батюшка-князь приказал – на тренировку, как только встанешь на ноги. Ох, и страшно же мне за тебя, дитятко, после такой хвори…

Элиан сел. Головокружение накатило волной, заставив схватиться за край кровати. Кости ныли, мышцы горели слабым, неприятным жжением. *Ничтожество*, – прошипел голос прошлого в его сознании. *В Антее я восстанавливал мост с переломом ребра. Но это тело было другим. Хрупким сосудом, не готовым к буре внутри.

Марта помогла ему встать. Каменный пол под босыми ступнями был ледяным, шершавым, с микроскопическими неровностями, которые отпечатывались на нежной коже. Каждый шаг отдавался слабостью в коленях. Она надела на него тонкую льняную рубаху, грубоватую на ощупь, но чистую. Поверх – темно-синие шерстяные штаны, мягкие внутри, но жесткие снаружи. Потом – короткий дублет из плотной ткани, стянутый шнуровкой спереди. Каждое движение Марты было осторожным, но уверенным; ее пальцы, шершавые от работы, затягивали шнурки, поправляли складки. Он стоял, терпя эту опеку, чувствуя унижение от своей беспомощности. *Я сам одевался в три года, копаясь в грязи мастерской отца.

– Вот, – Марта протянула ему мягкие туфли из тонкой кожи. – Пока так. Сапожки тебе еще велики будут.

Обувь немного смягчила ледяной укус камня, но не избавила от ощущения хождения по льду. Марта взяла его за руку – маленькую, холодную, дрожащую от усилия держаться прямо. Ее ладонь была теплой, шершавой, огромной.

– Не бойся, милок, – прошептала она, открывая тяжелую дубовую дверь. – Старайся слушаться мастера Элрика… и не плачь. Князь не любит слез.

Коридор встретил их потоком звуков и запахов. Гул голосов, доносящийся снизу – из главного зала или кухни. Скрип колес где-то во дворе. Резкий запах конского пота и сбруи, смешанный с ароматом свежеиспеченного хлеба и дымом. И снова – металлический *чванк-чванк*, теперь громче, отдаваясь эхом от голых стен. Коридор был широким, высоким, сводчатым. Камень стен – темно-серый, местами почти черный – был гладко отесан, но время оставило на нем шрамы: глубокие царапины, возможно от оружия или доспехов; темные потеки от факелов; участки, выщербленные сыростью. По стенам через равные промежутки висели факелы в тяжелых железных раструбах, сейчас потушенные, но источающие запах старой гари и смолы. В нишах стояли мрачные статуи предков в доспехах или судейских мантиях, их каменные глаза, казалось, следили за каждым шагом мальчика.

Они шли медленно. Каждый шаг Элиана был осторожным, балансирующим на грани падения. Он чувствовал, как дрожат его ноги, как ноет каждый сустав. Но внутри бушевало не детское нетерпение, а ярость воина, скованного немощью. Он жадно впитывал детали: тяжелые дубовые двери с железными скобами вместо ручек; узкие бойницы, пропускающие косые лучи холодного утреннего света, в которых кружилась пыль; следы копоти на потолке возле вентиляционных решеток. Запахи менялись: вот вонь отхожего места из бокового прохода; вот густой аромат воска и ладана – часовня; вот запах старости и пергамента – библиотека. Мир замка был сложным, многослойным, живым организмом, и он, Элиан, был в нем чужим, слабым вирусом.

Спуск по винтовой лестнице стал пыткой. Каменные ступени, стертые посередине до гладкости тысячами ног, были высокими для его коротких ног. Он цеплялся за холодную железную перилу, чувствуя, как дрожь в ногах усиливается. Марта шла впереди, обернувшись, готовая подхватить. Внизу их встретил поток холодного воздуха и гул голосов. Они вышли в просторный, мрачный вестибюль. Под ногами – крупная каменная плитка, холодная и влажная. Высокие стрельчатые окна пропускали скудный свет, окрашивая все в серо-синие тона. По стенам – стойки с оружием: алебарды, копья, мечи в ножнах. Все чистое, отполированное, готовое к бою. Здесь пахло маслом для металла, кожей и холодом.

Через арочный проем слева доносился тот самый *чванк-чванк*, смешанный теперь с резкими окриками, тяжелым дыханием и глухими ударами по дереву. Марта направилась туда, но у входа их остановил стражник в простой кольчуге и шлеме. Его лицо под забралом было бесстрастным.

– Ребенка к мастеру Элрику, – сказала Марта, стараясь говорить уверенно.
Стражник кивнул, отступив. Он даже не взглянул на Элиана.

Зал для тренировок был огромным, высоким помещением, некогда, возможно, тронным залом или казармой. Сводчатый потолок терялся в полумраке. Стены из того же темного камня были покрыты деревянными щитами, изрешеченными ударами, и мишенями для стрельбы из лука. Пол был утрамбованной землей, посыпанной песком, впитывающей влагу и пыль. Воздух висел тяжелый, насыщенный запахом пота, пыли, деревянных щепок и… железа. Крови? Нет, пока только пота и старания.

В центре зала, под самым большим световым окном, сражались двое подростков. Один, постарше и крепче, лет четырнадцати, в простом стеганом дублете, яростно атаковал. Его деревянный тренировочный меч (тяжелый, с утолщенным набалдашником для баланса) свистел в воздухе, нанося рубящие удары. Второй, помладше и стройнее, лет двенадцати, отступал, парируя с ловкостью, но его лицо было багровым от усилия, дыхание сбившимся. *Чванк!* Дерево встречало дерево. *Чванк!* Удар в плечо, несильный, но заставивший младшего пошатнуться. По залу сновали пажи, подавая воду, подбирая уроненные оружия. У дальних стен другие фигуры отрабатывали удары по чучелам или упражнялись с тяжелыми мешками, набитыми песком.

И над всем этим царил Он. Стоял у стены, опираясь на длинный деревянный шест, похожий на посох. Высокий, сухой, как щепка, закаленный в тысяче боев. Его лицо было изрезано глубокими морщинами, как руслами высохших рек. Глаза, маленькие, темные, как бусины обсидиана, не пропускали ни одного движения на площадке. Он был одет в поношенный, но чистый кожаный дублет, штаны из грубой ткани, заправленные в высокие сапоги. Ни кольчуги, ни знаков отличия. Только простой кожаный нагрудник. Но от него исходила аура абсолютного, непререкаемого авторитета. Фехтмейстер Элрик.

Марта подтолкнула Элиана вперед. Мальчик сделал шаг, потом еще один, чувствуя, как все взгляды в зале – недолгие, оценивающие, без интереса – скользнули по нему. Он остановился в нескольких шагах от Элрика. Старик медленно повернул голову. Его взгляд упал на Элиана. Не сверху вниз, а словно из-под тяжелых век, оценивающе, без тени тепла или снисхождения. Как кузнец смотрит на кусок непонятного металла.

– Четвертый, – произнес Элрик. Голос у него был хриплым, как скрип несмазанной двери, но тихим и четким. Он звучал громче свиста мечей. – Приполз. Ладно. – Он ткнул посохом в сторону стойки у стены. – Бери «щепку». Становись туда. – Посох указал на пустое место у стены, вдали от сражающихся подростков.

Элиан посмотрел на стойку. Среди прочих тренировочных мечей лежали несколько совсем маленьких, почти игрушечных, но сделанных из того же тяжелого дуба. Он подошел. Его пальцы с трудом обхватили рукоять самого маленького меча. Вес! Он был невероятно тяжелым для его слабых рук и уставшего тела. Он едва оторвал его от стойки. Сердце бешено заколотилось – от унижения, от ярости. *Моя боевая секира весила втрое больше!* Но тогда у него были мускулы взрослого мужчины. Сейчас… он с трудом донес дубовую «щепку» до указанного места, волоча ее кончиком по земле. Песок скрипел на зубах.

Элрик наблюдал, не двигаясь. Его лицо не выражало ничего. Когда Элиан остановился, дрожа от напряжения, старик кивнул.

– Держи. Вот так. – Он не стал поправлять хватку, не объяснил стойку. – Подними. Выше.

Элиан напряг все силы. Руки дрожали, как в лихорадке. Он поднял меч. Кончик его описывал в воздухе дрожащие круги. Мускулы плеч и спины горели огнем. Казалось, прошла вечность. Пот стекал по вискам.

– Держи, – повторил Элрик и отвернулся, снова уставившись на сражающихся подростков. Старший как раз провел красивую связку, закончившуюся точным уколом в живот младшему. Тот согнулся, хватая ртом воздух.
– Хлюпик, Брендон! – рявкнул Элрик, и его тихий голос вдруг обрел стальную мощь. – Настоящий укол сломал бы тебе хребет! Держи пресс! Как камень! Опять!

Элиан стоял. Меч был адской тяжестью. Каждая секунда растягивалась в вечность. Дрожь в руках перешла в судороги. Горит все: руки, плечи, спина, ноги. В глазах поплыли темные пятна. *Уронить. Просто уронить. И все.* Но внутри поднималась волна старой, знакомой ярости. Ярости против слабости. Против унижения. Против этого безразличного старика. *Я не упаду. Я не уроню. Я держал оборону Антеи трое суток без сна. Я…*

– Хватит.
Слово Элрика прозвучало как удар хлыста. Элиан чуть не уронил меч от неожиданности. Руки бессильно повисли вдоль тела, пальцы онемели, не разжимаясь до конца. Боль была огненной волной.

– Отнеси. Иди.
Старик даже не взглянул на него. Он уже кричал на другого ученика, попавшего под удар.

Марта, стоявшая у входа, бросилась к нему. Она хотела взять меч, но Элиан резко отшатнулся. Сжав зубы, он потащил тяжелую деревяшку обратно к стойке. Каждый шаг был мучением. Бросив меч на место с глухим стуком, он повернулся. Взгляд его упал на старшего из тренировавшихся подростков. Тот стоял, вытирая пот со лба, и смотрел на Элиана. В его глазах – высокомерном, голубом, под темными, чуть надменными бровями – читалось откровенное презрение. Уголок губы дернулся в усмешке. *Годрик*, – имя пришло само собой. Первый сын. Наследник. Элиан встретил его взгляд. Не опустил глаз. В его собственном взгляде не было детской обиды. Там был лед. Абсолютный, бездонный лед. Годрик на мгновение смутился, усмешка сползла с его лица, сменившись недоумением. Затем он фыркнул и отвернулся.

– Пойдем, соколик, пойдем, – залепетала Марта, хватая Элиана за руку. – Ты молодец, постоял! А теперь к мастеру Элвире… Ох, и страшно же…

Они вышли из зала, оставив за спиной гул голосов, свист дерева и хриплый рев Элрика. Холод вестибюля обжег разгоряченное лицо Элиана. Он шагал, почти не чувствуя ног, опираясь на руку Марты. Унижение от слабости смешивалось с холодной решимостью. *Я вернусь. Я заставлю эту деревяшку летать. Я заставлю Элрика смотреть на меня. И Годрик… он пожалеет о своей усмешке.*

Путь к мастеру Элвире лежал не вниз, а вверх. По другой лестнице, более узкой и крутой. Воздух здесь был другим – суше, тише, пахнущим старым деревом, сушеными травами и чем-то неуловимо… живым. Эфирным. Потоки магии здесь ощущались явственнее, они вились по спирали, поднимаясь вверх. Дверь в конце коридора была не дубовой, а из светлого дерева, украшенная тонкой резьбой в виде переплетающихся ветвей и звезд. Марта постучала робко.

– Войдите. – Голос был низким, спокойным, мелодичным. Как журчание воды подо льдом.

Комната мастера Элвиры была полной противоположностью спартанской кельи Элиана и мрачного тренировочного зала. Она была просторной, залитой светом из больших, высоких окон. Стены были выбелены, пол устлан простыми, но яркими домоткаными коврами с геометрическими узорами. Повсюду стояли стеллажи, забитые книгами в кожаных переплетах, склянками и банками с сушеными травами, кореньями, минералами странных цветов. На столах лежали кристаллы разной формы и величины, пергаменты с аккуратными чертежами и непонятными символами, инструменты, похожие на циркули и астролябии, но более сложные. Воздух был напоен ароматами: мяты, шалфея, лаванды, полыни, воска, пергамента и… чего-то электрического, живого. Магия здесь не просто витала – она жила, дышала, переливалась в солнечных лучах, оседавшая пылью на поверхностях.

У окна, за широким столом, сидела женщина. Она была не молода, но и не стара. Возраст ее было трудно определить. Темные, с проседью волосы были гладко зачесаны назад и собраны в тугой узел. Лицо – овальное, спокойное, с высокими скулами и внимательными глазами цвета темного янтаря. Она была одета в простое платье глубокого синего цвета, без украшений. На руках – тонкие кожаные перчатки без пальцев. Перед ней на столе лежал необработанный кристалл кварца размером с кулак, и ее пальцы медленно водили над ним, не касаясь. От кристалла исходило слабое, пульсирующее сияние.

– Марта. И лорд Элиан, – сказала она, не поднимая глаз от кристалла. Ее голос был таким же спокойным. – Подойдите. Садись, дитя. – Она кивнула на простой деревянный стул напротив.

Элиан сел. Усталость навалилась с новой силой, но его разум был насторожен. Он чувствовал силу, исходящую от этой женщины. Не грубую, как у Элрика, а глубокую, сфокусированную, как лазер. Она напомнила ему лучших лекарей Антеи – тех, кто видел не только тело, но и душу. Но Элвира была… больше.

Она наконец оторвала взгляд от кристалла. Ее янтарные глаза устремились на Элиана. Не оценивающе, как у отца или Элрика. А изучающе. Глубоко. Проникающе. Он почувствовал, будто тонкие щупальца ее внимания коснулись его разума, скользнули по границам его сознания. Он инстинктивно сжался внутри, воздвигая стену. Воспоминания о предательстве кричали: *Не подпускай близко!*

Элвира слегка нахмурилась. Едва заметно.

– Жар ушел, – констатировала она. Голос оставался ровным. – Но тень еще держится. В теле… и в духе. – Она сделала паузу. – Князь приказал начинать. Ладно. Дай мне руку.

Элиан медленно протянул свою маленькую, все еще дрожащую от усталости руку. Элвира сняла перчатку. Ее пальцы были длинными, тонкими, с коротко остриженными ногтями. Они коснулись его запястья. Прикосновение было прохладным, сухим. Но в момент контакта Элиан почувствовал *удар*. Не физический. Волну… чего-то. Тонкого, мощного, пронизывающего. Как будто его окунули в ледяной, искрящийся поток. Он вскрикнул, инстинктивно дернув руку назад, но ее пальцы мягко, но неумолимо удерживали его.

– Тише, – сказала Элвира. Ее глаза были прищурены, сосредоточены где-то внутри него. – Не бойся потока. Он лишь показывает дорогу.

Он замер, затаив дыхание. Ощущение было странным и пугающим. Он чувствовал, как что-то – не тепло, не холод, а чистая энергия – втекает в него через ее пальцы, пробегает по жилам, исследуя каждую клеточку, упирается в барьеры внутри – барьеры усталости, страха, той самой «тени», о которой она говорила. А потом… он *увидел*. Не глазами. Внутренним зрением. Тонкие нити света – синие, зеленые, золотые – сплетающиеся в сложный узор вокруг Элвиры, вокруг кристалла на столе, вокруг него самого. Они пульсировали, переливались, создавая ажурный, постоянно меняющийся кокон в комнате. Магия. Не абстрактное понятие, а живая, дышащая паутина реальности.

– Интересно… – прошептала Элвира. Ее взгляд стал еще более проницательным. Он скользнул не по его лицу, а *сквозь* него, упираясь в самую сердцевину его существа, где таилась старая, израненная душа. – Очень… интересно. Ты… не пуст, дитя. Совсем не пуст.

Она отпустила его руку. Ощущение потока исчезло, оставив после себя легкое головокружение и… странную ясность. Дрожь в руках почти утихла. Усталость никуда не делась, но она отступила на второй план.

– Магия, Элиан, – сказала Элвира, ее голос вновь обрел обычную мелодичность, но в нем появилась новая нота – внимания? Интереса? – Это не фокусы. Не грубая сила. Это язык. Язык мира. Тончайший инструмент. Им можно исцелить… – ее взгляд скользнул по его худенькому телу, – или разрушить. Но прежде всего – его нужно услышать. – Она указала на кристалл кварца. – Сейчас он спит. Камень. Мертвый. Но внутри него есть песня. Очень тихая. Попробуй услышать ее. Не руками. Не ушами. Внутри. Где бьется твое сердце. Сосредоточься.

Элиан посмотрел на кристалл. Тусклый, шероховатый, ничего особенного. Он закрыл глаза, отбросив мысли о боли, об унижении, о Годрике. Отбросив даже ярость прошлого. Он вспомнил ощущение потока от ее прикосновения. Вспомнил увиденные нити света. Он *захотел* услышать. Не как приказ. Не как испытание. А как ключ. К новой силе. К возможности *не быть* слабым.

Сначала – ничего. Только стук собственного сердца в ушах. Потом… тишина зазвенела иначе. Глубже. И в этой глубине, едва различимо, как эхо в колодце, возникло… колебание. Не звук. Вибрация. Очень слабая, стабильная, словно сердцебиение самой земли, запертое в камне. *Бум… Бум… Бум…*

Он открыл глаза. Кристалл лежал как прежде. Но Элиан *знал*. Он слышал. Пусть чуть-чуть. Пусть краем сознания. Но он услышал песню камня.

Элвира наблюдала за ним. Впервые за время их встречи на ее строгих губах дрогнул едва заметный намек на что-то, отдаленно напоминающее улыбку. В ее янтарных глазах вспыхнул искренний, живой интерес.

– Хм, – произнесла она. Односложно. Но в этом звуке было больше, чем во всех приказах князя и насмешках Годрика. – Не совсем пуст. Совсем не пуст. На сегодня хватит, лорд Элиан. Иди отдыхай. Завтра… начнем по-настоящему.

Марта, затаившая дыхание у двери, вздохнула с облегчением. Элиан встал. Ноги все еще болели, руки ныли. Но внутри горела маленькая, но яркая искра. Не ярости. Надежды. Или… возможности. Он кивнул Элвире. Не как ребенок взрослой. Как равный – ученик учителю. Она ответила едва заметным наклоном головы.

Они вышли. Элиан шагал обратно по коридорам, уже не так цепляясь за Марту. В ушах еще стоял свист деревянных мечей и хриплый голос Элрика. Но громче звучал тот тихий, глубокий бум… бум… камня. И пронзительный, изучающий взгляд Элвиры.

Он посмотрел на свои маленькие, слабые руки. Они дрожали, но не от страха. От напряжения. От предвкушения. Камень, сталь… и эфир. Три стихии его новой жизни. Три пути к силе. И он пройдет их все. Любой ценой. Чтобы больше никогда не чувствовать себя щепкой на ветру предательства. Чтобы заставить замок Рейнар, этот мрачный каменный гигант, услышать песню его воли. Песню мести.