Читать онлайн "Сфера"

Половина пути до земли...

18 световых лет сквозь черную бездну.

И все пошло к черту раньше срока.

— Капитан. Экстренное пробуждение. Угроза протоколу безопасности. Подтвердите сознание.

Голос ИИ-ядра Миры хрипел в интеркоме, будто динамики тоже не до конца проснулись. Синтетический, сухой женский тембр. Голос, запрограммированный утешать, убаюкивать, как мать, поющая колыбельную, пока авто-скальпель вспарывает твою грудную клетку. Там, на Земле, психологи подсчитали в лабораториях: солдаты умирают спокойнее под женский голос. Хотя здесь, на борту, уже не осталось ни солдат, ни матерей, ни военных программ. Только гул реактора да старые привычки.

— Подтверждаю... — выдавил я, сглатывая кислую слюну. — В чем дело, Мира?

— Груз 09 активен, капитан... Контейнер утратил гравитационную инерцию. Диагностика невозможна. Рекомендуется проверка.

Я едва поднялся, холоднее внутри, чем вакуум снаружи. После криосна тело не просыпается, оно восстает. Мышцы наливаются свинцом, кожа словно прикипает к стенкам капсулы. Стазис — это не спокойный земной сон. Экстренный выход из него — это когда тебя жрут заживо судороги. Хребет отзывается жгучей болью вдоль позвоночника. Грудь сжимает тошнотворная пустота; обычное дело, если выспался на 30 лет вперед.

Наш "Голем-7" был гробом на импульсной тяге, вспарывающим тьму. Ржавая рухлядь, забытая на задворках флотилий, собирала обшивкой космическую пыль, пережаренную энергией мертвых звезд и сочащуюся сквозь стыки. Корабль пропах старым потом, техническим маслом и сожалением о былых днях. Транспортник среднего тоннажа, весь под завязку забитый хламом: запчасти, медикаменты, бракованные андроиды, радиоактивные импланты, даже слухи. Контейнер на контейнере. Если бы говно можно было упаковать — оно было бы тут. Работа не сказка, но кормит, и если с потолка не капает на голову, значит, все еще держимся.

Трое на борту. Все — бывшие военные, спущенные в унитаз. Сначала федерация подобрала нас с улиц, использовала, а после выплюнула обратно. Каждый со своей гнильцой. Не от слабости — от того, что слишком многое видел, многое понял, и не надеется даже на смерть.

Я — Евген, инженер с Гелиуса, списанный за "несовместимость с кодексом морали". Перевод: делал за всех грязную работу, пока другие ссали в штаны в ожидании приказа. Меня звали, когда нужно было вскрывать шлюзы, откачивать воздух, заливать камеры расплавленным герметиком. Мораль? Она сдохла первой, и ее кости давно истлели.

— Дерни меня за топливный насос, — пробормотал Миха, когда мы ввалились в грузовой отсек. — Оно живое?

— Оно дорогое, — хмыкнула Маруся.

Миха — наш здоровяк-пилот. Огромная туша с золотыми зубами и манерами пирата. Родом с южных спутников Титана, где контрабанда — это религия, а смерть — просто неудачная сделка. Считает, что ему все можно, даже курить в зоне генерации кислорода. И жует все подряд: сигару, провода, ствол своего автомата. Твердит, что в горах Аламеды командовал отрядом, но все знают, как его списали: инцидент с резней гражданских. В местном морге после его «службы» трупов стало больше, чем мяса в лавке мясника.

А еще есть Маруся, наш навигатор. Рыжая, с глазами цвета болотной воды и характером гремучей змеи. Вечно в поисках того, что бы украсть, спрятать или съесть — не всегда в таком порядке. Кажется хрупкой, но ее хватка как вакуумный замок, выдирающий кишки при разгерметизации. Про нее шептались: на Сириусе она якобы угробила весь свой экипаж из-за ошибки в расчетах. Один гравитационный разрыв, и все: мясные ленты вместо людей. Единственная из колонии выжила. Маруся не отрицает этого, лишь замолкает, глядя сквозь тебя, когда донимаешь вопросами, будто вспоминая, кого съела первой.

Водку она хлещет прямо из техпакетов, называя алкоголь «антифризом для души в космосе". Иногда, накидавшись, говорит, что ее ждет семья. Может, дочка на Плутоне. Или сын, затерявшийся в шахтах Проксимы. Иногда она бормочет о том, как сожгла воспоминания дотла в приступе слепой ярости и записалась в Черный флот. Правда ли это? Плевать. В космосе у каждого своя ложь, и она часто теплее истины.

Пару циклов назад мы получили заказ от теневой корпорации. Канал — зашифрован. Коды — неофициальные. Метки — стерты. Просто координаты, товар и подпись. Сверхсекретный груз. Объект, обнаруженный бог знает где за пределами карт, отправляли на Землю для исследования. Сейчас он висел в грузовом отсеке, запертый в саркофаге из бронестекла. Просто болтался в воздухе, не касаясь стенок, словно законы гравитации корабля не для него писаны.

Сфера размером с футбольный мяч, черная до абсолюта. Без швов или надписей, но с парой-тройкой отростков, похожих на псевдо-подобные рецепторы — органика, сросшаяся с металлом, или наоборот. Будто чья-то мысль проросла наружу. Ни вмятин, ни трещин, ни следов обработки. Он нее разило чем-то древним, почти священным, как от мумифицированной реликвии.

Инструктаж гласил: "Держать в герметичном куполе. Контакт запрещен"

Я знал, что это обернется дерьмом, как только расписался. Знал, просто не захотел в это верить. Такие грузы не доверяют никому, кто вернется. Для сверхсекретных объектов существуют стерильные форпосты, вроде лунной базы "Фобос-6" или глубоко подо льдом центра "Эребус", где есть хранилища под шестью печатями. Эта вещь никак не могла оказаться на нашем списанном, ржавом, вонючем корыте. Есть только один ответ: ее везут в обход протоколов. А значит — это контрабанда.

Да, в 2177 году нелегальный груз из далеких систем не редкость. Трупы, наркотики, биооружие, технофетиши. Но эту сферу притащили из-за пределов понятий, из края, где логика течет вспять и время сворачивается в трубочку. И, возможно, мы последнее звено в чьей-то очень грязной цепи. Ведь на борту "Голема" мы не задаем вопросов. Такова наша суть: тащить по гнилым траекториям все, что другие бояться трогать. Черт, за хороший кредит мы бы и череп мертвого бога перевезли, если бы нашелся такой заказчик.

До сегодняшнего дня я был уверен: сфера в отсеке инертна. Мертвый космический артефакт. Но кораблем управляет Мира — квантовая нейросеть последнего поколения. И, в отличие от нас, этот цифровой разум не знает ошибок.

— 50 тысяч юнитов, если это военные разработки, — буркнул Миха, пялясь на сферу, парящую внутри контейнера. — Больше, если с ядром.

От объекта исходил тонкий гул. Тихо, на грани слуха — не звук даже, а вибрация в зубах, как при приближении поезда. Я провел ладонью по стенкам отсека — местами металл заметно прогнулся. Всплеск гравитации? Или что-то похуже.

— Мира, тут вроде бы все спокойно...

— Груз 09 стабилизирован, капитан, — отозвался ИИ. — Объект, по предварительной оценке, снова неактивен. Он спит. Или — симуляция сна.

— Блять, какого хера?! — вскипела Маруся. — Спит?! Этот техно-мутант живой, что ли? Или еще одна псевдожизнь со свалки? Девять лет до земли, и нам теперь нянчиться с этим?

Паника у Маруси — дело привычное, она могла бы устроить истерику из-за сломанного ногтя. Но на этот раз проблема заключалась в повторном стазисе.

Я нахмурился.

— Мира... Может, сбой?

— Нет, капитан. Мои датчики исправны. Повторяю: объект был активен. Камеры грузового отсека отключались. Трижды. По 7 секунд. Но логи пусты.

Пауза. Мы застыли.

— Значит, кто-то стер их, — удивился Миха. — Кто-то не хочет, чтобы мы знали, что эта хрень вытворяла.

Маруся нервно дернула плечами.

— Выбросим ее нахрен в шлюз, — сказала она. — Пусть летит в бездну. Плевать на кредиты!

Я покачал головой.

— Не выйдет. Контейнер герметичен. Вскроем — и понятия не имеем, что она сделает. С атмосферой. С кораблем. Или с нашим рассудком.

Столовая "Голема" пахла порошковым супом, паленой изоляцией и подкожным страхом – тем, который выпотевает из пор при долгом одиночестве. Флуоресцентные лампы мигали, как припадочные. Тишину нарушал только гул вентиляции и клацанье посуды, когда Миха возился с кружкой. Он наливал себе то, что раньше называлось "кофе". На вкус напоминало расплавленную резину, но кто теперь жалуется?

Я сидел с ними за столом, хотя по отражению в стальной панели напротив можно было подумать, что это какой-то мертвец приполз на смену. Щетина, пепельно-серое лицо, глубокие тени под глазами. Такой вот сувенир от экстренного пробуждения из криосна. Продукт полураспада надежды.

— Про стазис забудьте, — сказал я, потому что кто-то должен был это сказать. — Эти капсулы — одноразовые. Перезапуск возможен только на орбите. В стерильных доках, с бригадой инженеров и благословением протоколов. Иначе, клеточная декомпрессия. Помните парней из "Люцифера-9"? Уснули повторно, а проснулась одна биомасса. Плавала в капсуле, как суп.

Маруся залпом глотнула водку из техпакета. Марсианское пойло, выпаренное на красных камнях — лучшая сивуха во Вселенной. Но ее глаза были дикими.

— Девять лет, Евген! Девять световых лет, мать его, до Земли! Что нам делать, а?

— А если эта штука... — буркнул Миха, закуривая сигару. В уголке его губ застряла полоска синтетического протеина. — ... если черная хрень опять проснется? Мы заперты. Ловушка из металла и вакуума, растянутая на световые годы. Связи нет. До 2-й контрольной точки — 11 суток. Нам ни один шлюз не откроют, пока Мира не получит внешний допуск.

Я почесал затылок.

— Есть вариант: запечатать грузовой отсек на все запоры. Выжечь там атмосферу, если сможем без риска взрыва. Наблюдать. И молиться. Чтобы оно спало. Или чтобы Мира ошиблась.

— Капитан, я...

— Да знаю, знаю... — я махнул рукой. — Мира, помолчи.

Миха вдруг дернулся, как от электрошока. Из его рта выплыло колечко серого дыма.

— А вдруг эта сфера... из космической легенды? Той, которую даже в Черном флоте шепотом передают.

Маруся поперхнулась, когда водка пошла не в то горло.

— Опять твои сказки с Титана? Типа русалок из жидкого метана, что сосут серое вещество через уши?

— Завали фонтан, рыжая! Я помню рассказ о Карающей сфере. Той, что летает за поясом Геликея, где звезды гаснут еще до рождения. Глубже, чем осмеливается сунуться любое пиратское судно.

Маруся харкнула, мотнув головой.

— Прокуренные мозги не считаются воспоминаниями.

Я улыбнулся, хотя, скорее, это был спазм лицевого нерва.

— Хорош трепаться. Нам еще полпути тащиться. Не до баек.

Но Миха не унимался:

— Та сфера... черная. Как наш груз. И она гравитацией управляет по своей воле. А ничто в нашем мире не подчиняет ни гравитацию, ни время. Ничто живое. И, по слухам, сфера это не объект, а адский трибунал.

— Брешешь, толстяк, — не верила Маруся. — Так не бывает. И кого же она судит?

— Всех! — Миха ткнул толстым пальцем в стол. — Кто лезет, куда не следует. Крадет то, что ему не принадлежит. Кто думает, что в глубоком космосе нет закона, кроме кредита и пули. Наемники, мародеры, контрабандисты... Сфера сканирует грязь в их грешной душе, как радиоактивную пыль на скафандре. И выносит приговор.

Я скептически хмыкнул.

— Да уж, психологический террор хуже смерти. Это аномалии магнитосферы или глюки от радиации. А может, чья-то затравка для контроля сознания.

Миха захохотал, махнув рукой на эти слова, как на лепет глупых детей или упрямых взрослых, кто отказывается верить в очевидное: карающую сферу.

— Ага, аномалия! Та, что пространство выворачивает. Слыхал про тех отморозков, угнавших "Коготь Цербера"? Федерация их ловила лет десять. Нашли корабль. Без единой пробоины. Движки холодные. Системы — активны. Будто экипаж вышел покурить.

— И?..

— А внутри... пустые, аккуратно застегнутые скафандры. Тела расплющило, людей выдавило через швы, как пасту из тюбика. Кожа, кости, мясо — все наружу кашей. По стенам, по потолку. Деформация гравитационного поля. Обратный изгиб. Так вот, это ее почерк. Карающей сферы. Прилетела. Вынесла приговор. И запечатала уродов в их же украденном корабле. Навечно.

В этот момент по корпусу скребануло что-то вроде космического мусора. Вот только звук шел изнутри... Электропанель у двери моргнула, потом снова, и погасла.

— Че за херь? — напряглась Маруся.

И тут завыла сирена, больно резанув по ушам. Не сигнал Миры — это был вой старой аварийной сирены, что мы впаяли когда-то, на случай, если Мира даст сбой. Красный свет захлестнул столовую, и в нем наши лица стали похожи на маски.

— Аномальная гравитация в грузовом, капитан. Уровень: критический. Целостность контейнера 09 нарушена.

Голос Миры, казалось, вновь звучал, как инструкция к тостеру и для паники нет причин. Мы в страхе сорвались одновременно — Маруся первой, я за ней, толкая Миху в его потную спину. Дверь столовой едва отъехала, когда из глубины грузового отсека донесся дикий скрежет. Которого не могло там быть... Только не там. Звук... рвущегося пространства. Металл стонал под давлением, ломался, сминаясь в себя, как тонкая фольга.

И мы увидели их...

Уже не короткие отростки. А длинные, склизкие, маслянистые щупальца, дымящиеся во мраке. Много. Эти сгустки пульсирующей тьмы выползали, вытекали, сочились из деформированного проема. Словно черная нефть, нашедшая трещину. Но это не было жидкостью. Это было нечто иное. Кто-то придавал силе притяжения форму, скручивая обшивку в узел. Каждое из них тянулось к нам жадно, и где бы эта херовина ни касалась стен, сталь не плавилась — она проваливалась, образуя мокрые на вид вмятины. Из кабель-каналов сыпались искры, провода рвались и висели гирляндами.

— Шлюз! — заорал Миха, спотыкаясь. — Мира, закрой внутренний шлюз!

Мира молчала.

Мы метнулись к ближайшему гермошлюзу, разделяющему секции корабля. Маруся влетела внутрь, я впихнул толстяка и нырнул следом. Зацепился за аварийный рычаг — дернул. Тяжелая дверь с грохотом поехала по пазам — и не успела. Тонкое щупальце, шмыгнувшее в щель в последний миг, застряло, зажатое сталью. Но толщина металла, втянутого вакуумом, едва сдерживала его. Дверь сгибалась, растягивалась и хлопала, хлопала, как если бы она была резиновой, и что-то чудовищное дергало ее с обратной стороны. И почти сразу все пошло волной. Корпус повело. Пол вздулся, где-то рядом лопнуло что-то — может, бак с водой или с хладагентом — и хлынул пар, смешиваясь с искрами и рваными воплями железа.

— Не держит, сука! — завизжала Маруся. — Оно сожрет ее, Евген! СОЖРЕТ дверь!

Сфера парила снаружи, всасывая все в себя. Не объект, не артефакт. Существо, излучающее немыслимую тягу. Панели срывало со стен, потоки воздуха гнулись к ней вихрями, даже нас тянуло к этому проклятому магниту. Но самое поганое творилось не за стеклом. Ужас прорастал изнутри нас: что-то всасывало одежду, клетки, саму суть наших тел. Грудь затрещала под тяжестью, словно "Голем" сбросили на меня целиком. Я рухнул на колени, кости хрустнули, позвоночник рвался наружу. Сердце не справлялось с ритмом, еле проталкивая кровь по сдавленным сосудам. В глазах поплыли кровавые пятна.

Рядом раздался крик — и Маруся шлепнулась на бок, скрючившись. Из ее носа полилась алая струйка, червяком скользнув по подбородку. Миха прилип к стене, сжав золотые зубы, его лицо побагровело, вены вздулись на шее и висках.

Гравитация.

Не наша. Чистая, неотфильтрованная, безумная. Она проходила сквозь сталь, сквозь гермошлюз, как радиация. Прессовала наши внутренности, вытягивала влагу из тканей, сушила легкие, грозила раздавить черепа.

Путь вперед был отрезан. Только назад — вглубь стальной ловушки, подальше от этой безымянной дряни, которая только что вырвалась на волю и пробовала на вкус наш соленый страх.

— В инженерный! — крикнул я, собрав волю в кулак, и вцепился в шиворот этих двух тряпок, измятых полем давления. — Там корпус толще. Выдержим!

Потащил их, спотыкаясь, прыгая от люка к люку, от отсека к отсеку, пока старый корабль корчился в собственной агонии. Свет то гас, то загорался, выхватывая потеки масла, рваные провода, черную слизь, капающую с потолка. Миха сносил плечами полки, что-то орал — про ручной сброс гравитации, про аварийные клапаны, но я уже не слушал. А где-то там, за спиной, в охваченной тьмой части "Голема", жалобно стонала вся механика.

Инженерный отсек был тесным, сплюснутым, воняющим отрыжкой озона. Потолок нависал в полутора метрах, так что даже согнутый в три погибели Миха терся макушкой о конденсат. Запечатав за собой дверь, я тут же поскользнулся. Глянул вниз — кровь. Маруся сжимала руками колено, сидя на полу. Из дыры в ее комбинезоне текло густо и без перерыва, пропитывая синтетику. Может, оступилась, или артерия не выдержала пляски гравитации, но что-то там явно лопнуло. Казалось, истерика только подливала ей сил.

— А-а-х, сука, режет! Как ножом! Помоги.

Я сбросил ее холодные пальцы с раны.

— Она истечет. Миха, тащи что-нибудь! Зажать надо.

Тот стоял у распределительной панели, дышал тяжело, носом.

— Чет хреново... Голова, как в тисках.

— Держись, слышишь? Это гравитация долбит по сосудам. Тряпку найди, провод. Хоть что!

Миха, превозмогая тошноту, зашарил по полкам.

— Ни хрена тут, Евген. Только герметик.

— Давай его.

— Он же для скафандров.

— А у нас тут лазарет?! Сойдет!

Я вдавил пальцы в рваные края раны, чтобы замедлить поток. Быстро — раз, два — вырвал рукав своего комбинезона, наложил пластины герметика, обмотал, затянул, как мог. Все слипалось — грязь, масло, кровь. Но если подыхать — то не от инфекции, верно?

Миха сел, грузно, как мешок цемента.

— Нам жопа, капитан, — прохрипел он. — Говорил ведь. Эта хрень… из легенды. Надо было спорить, мать ее. Хоть перед смертью заработать.

А сфера, та самая, что теперь гуляла где-то в недрах корабля, снова загудела. Низко, почти приятно, если бы не та часть звука, от которой у тебя хребет хочет выпрыгнуть через уши. Волна давления, не спеша, подползала ближе.

Маруся дернулась.

— Не выберемся... — сказала она. — Эта штука ломает все. Логику. Физику. У меня в каюте пушка... если б я успела...

— Нельзя, — отрезал я. — Вакуум стерилен. И равнодушен. Одна микротрещина в корпусе — и нас вытянет в бездну. Через дырочку размером с иголку. Космос легко с этим справится.

— Тогда что?.. — Миха накидывал варианты. — Сервисная шахта? На мостик? Ремонтный модуль? Толку-то? Сфера сканирует нас, будто мы прозрачные.

Я метался глазами по тесной коробке инженерки в поисках плана. Мозг, вроде бы мой, вроде бы инженерный, тот, что когда-то чинил звездные разрушители, выдал ровно "нихрена". В башке было пусто, как в моей личной жизни.

— Вышвырнуть ее в космос... — сказал я. — Или самим валить.

— Как?! — Маруся подтянулась к стене. — Мира молчит. А к той твари не подлезешь — она жрет и блюет пространством!

Меня осенило.

— Вентиляция! Эти трубы ведут к внешнему шлюзу. Там аварийные капсулы. Если повезет — целые.

Я рванул к решетке, вцепился пальцами в щели, дернул. Панель со скрежетом поддалась, и отвалилась. За ней — зев трубы, пахнущей пылью, затхлостью и ледяной смертью космоса. Дыхание могилы.

— Марусь, идти можешь?

— Нога деревянная. Не чувствую...

Сама Маруся была легкой — кожа да кости. Но эта штука, сферическая мразь, сгущала гравитационные поля, и человек весил не меньше бетонного блока. Я толкал ее, что есть силы, вжимал в трубу — она стонала, но лезла, держась за края.

— Ползи. И дохнуть не смей. Поняла? Иначе, выбросим через шлюз, по традиции. Без похорон.

Сам полез следом, втиснул плечи, голову, уже нащупал холодные, влажные стенки.

И тут...

Вакуумный замок на двери отсека лопнул. Воздух с воем рванул внутрь. Гравитация ощутимо качнулась — мир словно провалился в яму. Все в инженерке закричало: железо корчилось, трубы рвались, обшивка поехала по швам. И в этот искривленный проем, распирая его изнутри, влетело щупальце.

— МИХА! РУКУ! Быстрей!

Я потянулся обратно, чувствуя, что поле давления вновь сводит челюсти. Здоровяк бросился к вентиляции, сверкнули золотые зубы в свете аварийки. Но черная хреновина двигалась быстрее мысли.

Отросток тьмы обвил его лодыжку. Просто — и все. И Миха отлетел, как щенок, сорванный с земли ураганом. Это был даже не крик. Нет. Безумие: вот, что это было. Чистый органический вопль абсолютного ужаса. Щупальца налетели на него гурьбой, вкручивались в кости, выворачивали суставы, пеленали его тело, словно паук свою жертву в шелковый кокон. Грудную клетку расплющило в пюре, и все это время он жил. Его глаза смотрели на меня из черноты, из-под слоя слизи, боли и кошмара. А лицо... Черт.

Да, у Михи были грехи. Горы грехов. Торговля людьми в пустотных мирах-трущобах. Брат с сестрой, проданные в смертельную рулетку на "Дельте-3", где ядовитая атмосфера разъедает легкие за час. Жизни, сломанные ради кредитов. И все же… его лицо не заслуживало такого. В последнюю секунду оно стало лицом потерянного мальчика, ребенка, невинного в своей животной растерянности перед чудовищной жестокостью Вселенной.

Внешний шлюз, куда мы, наконец, вывалились с Марусей, шлюзом, по правде, теперь не был. Сраный туннель, скрученный в спираль, словно сфера переписала конструкцию. Стены дышали. Буквально: панели то вздувались, то оседали. Воздух выл, уходя в невидимые щели, а холод космоса уже лизал оголенные участки кожи. И там, в нише для экстренного сброса, стояла спасательная капсула. Одна. Колба из бронированного стекла и титановых ребер, величиной с гроб. Горькая, убогая подачка надежды.

— Одна... — выдавила Маруся, волоча за собой ногу.

Кровь из ее повязки сочилась с колена, капала на решетку, и тут же замерзала рубиновыми кристаллами льда.

— Мира! — заорал я в пустоту. — Статус капсул! Где остальные?

— Сдохли. Как и Мира, — Маруся кивнула на разодранный люк, где вместо техники торчали обугленные провода и мятый метал. — Видишь? Билет для одного.

— Нет... — я растерялся. — Нет... мы... что-нибудь придумаем. Вместимся...

Голос звучал фальшиво даже в моих ушах. Правда была уродлива в своей простоте: капсула рассчитана на одного. И мы оба это знали. Маруся, шатаясь, подползла к панели сброса и ударила по кнопкам. Пневмозамки зашипели, крышка съехала вбок, обнажая тесное кресло, панель с датчиками, нишу с аварийным пайком — брикеты синтетического белка, вода в пакетах. На несколько дней дрейфа в никуда.

— Садитесь, капитан. Шанс мизерный, но все же шанс.

— Но я...

— Да, именно ты! — оборвала она. — Сфера пришла за нами, но не за тобой. Ты хотя бы пытался делать грязную работу по уставу. А я? Кто я, по-твоему? Угробила всю колонию на Сириусе. Своей тупостью, спешкой, верой в то, что я умнее гравитационного разрыва.

Она ткнула себя пальцем в грудь, туда, где билось сердце.

— Да, я могу смеяться и шутить, но это... это гниет во мне с того самого дня. Понимаешь? Моя душа — помойка, Евген. Гниющая свалка. И меня уже тошнит от вони.

Ее неожиданный толчок вколотил меня в холодное кресло капсулы со всей силой отчаяния. Пластик и металл врезались в лопатки, пневматика зашипела. Я дернулся, хотел подняться, вылезти, но увидел ее — Марусю — сквозь бронестекло. Хрупкую, согнувшуюся от боли, но стоявшую перед массивным шлюзовым блоком. Без скафандра, без защиты. И без крупицы страха в этих зеленых глазах. Ее ладонь, грязная от крови и сажи, твердо легла на кнопку сброса давления.

Системы завыли предсмертным воплем, красный свет сменился мигающим желтым.

— Там смерть! — орал я. — Только смерть!

Ее губы вдруг вытянулись в тонкую, печальную улыбку на прощание.

— Нет, друг мой. Там, сука, антифриз для моей души...

И она дернула рычаг.

Створки шлюза разъехались, и воздух высосало. Ее выплюнуло наружу, как пробку из бутылки шампанского. Мир умолк под тишиной вакуума, поглотившего все звуки. Автоматика капсулы отработала программу: все схлопнулось, замки щелкнули, двигатель заурчал. Огромный "Голем", объятый облаком пыли, теперь стремительно уменьшался в иллюминаторе вместе с фигурой Маруси, уносимой в черную бездну. Все меньше. И меньше... Завиток ее рыжих волос, согнутая рука — и все.

Мини-реактор капсулы гудел тихо. Панели мигали вяло: условный курс до контрольной точки; запаса кислорода — на неделю; протеина и воды — тоже. Связи — ноль. Никто не знал, где я. Никто не ищет списанный, ржавый транспортник с экипажем отбросов. Никто.

Я думал о разном, дрейфуя в пустоте между звезд, бесстрастных и невероятно далеких. Странные, порой идиотские мысли, всплывали из глубин отчаяния. Что, если сфера вовсе не божество? Не судья, не палач из космической преисподней? А... питомец?

Что, если где-то там, за гранью самой безумной физики, в системе, чьи звезды погасли триллионы лет назад, теплилась жизнь? Где дети кидались сингулярностями, карманными черными дырами, мяли время в ладонях, как пластилин. И чья-то маленькая, игривая Сфера ловила волны гравитации, гоняясь за пространством и виляя хвостом из чистой энергии. Возможно, они вместе бегали по лужайке из замерзшего света…

А после их мир умер. И щенок плутает в бездне, слепой, одичавший, наделенный силой творца. И не понимает, почему хозяин больше не зовет. Может, он даже не живой. Может, это лишь призрак, влачащийся на костях существования былой цивилизации, природу которой мы не в силах вообразить.

А мы? Мы — случайная плесень на задворках галактики. Возомнили себя важными — послали к черту богов, построили свой трон из пластика, стали и самодовольства. Думали — крепость. А оказалось — скорлупа.

И теперь "Голем" летит к Земле.

Через 9 световых лет шлюз откроется.

И миллиарды людей — дышащих серой, торгующих любовью, строящих счастье на скидках и лжи, предающих и ненавидящих под фальшивым небом — даже не поймут, что пришло их время. Время платить по счетам.