Читать онлайн "Homo neanderthalensis. Путешественник во времени в эпоху древних людей."

Homo neanderthalensis. Путешественник во времени в эпоху древних людей.

…Саблезубый словно завис в воздухе, вытянувшись во всю свою пятиметровую длину. Я зачарованно наблюдал этот шикарный полет огромной грациозной кошки, и лишь в последний момент инстинктивно вскинул руку с зажатой в кулаке шпагой навстречу зверю. Острый клинок легко пронзил грудь тигра, пробил сердце и, уткнувшись в лопатку, сломался у самого основания. Именно это и спасло меня: быстро высвободить руку из эфеса шпаги было невозможно, а переломившееся у гарды лезвие «рассоединило» меня с напавшим хищником, и я успел отпрыгнуть в сторону, упал и покатился по каменистому отрогу к обрыву скалы. При другом раскладе пятисоткилограммовая туша накрыла бы меня полностью – по опыту знаю, что не убила бы, но покалечила – точно.

Метров через двадцать я пребольно влепился в гладкий валун, затормозивший мое падение. И в тот же момент пришло понимание, что я Углук, сын вождя племени Северных Волков Уава, по собственному почину вызвавшийся избавить свой народ от саблезубого тигра-людоеда, вот уже несколько месяцев терроризировавшего соплеменников (их, весьма кстати, рядом не было). И нашел его – или он меня – у обрыва Крутой скалы, где и прикончил.

Поднялся, с опаской поглядывая на поверженного врага, тот признаков жизни не подавал – удачно попал. Ощупал ребра, руки, ноги – все цело, синяки и ссадины не в счет. В этом воплощении и до него книг я еще не писал, так что кожаного планшета с материалами при мне не было. Теперь следовало привести себя в надлежащий данному времени вид: быстро скинул одежду, оставшись в трусах (все-таки, я человек цивилизованный, успею еще голышом находиться), запихал ее под тот самый камень, что остановил мои кульбиты, растрепал волосы. Потом вывалился в пыли, немного посыпал ее на голову – вполне соответствует месту пребывания.

Осторожно подошел к зверю. Да-а, киса была великолепная, даже теперь, когда уже никому не могла причинить вреда. Длиннющие клыки чем-то напоминали казачьи сабли – не длиной, конечно, но формой.

Осмотрелся, метрах в тридцати заметил тело человека, приблизился. Это был Гык, мой сводный брат от третьей жены вождя. Голова юноши была проломлена, надо полагать, ударом могучей лапы того, кто сейчас растянулся у моих ног, скальп снят полностью и держался на коже правой щеки. В руке был зажат каменный нож, недалеко валялась увесистая дубина. Превозмогая брезгливость, снял с убитого набедренную повязку и что-то наподобие кожаной жилетки распашонки, грубо сшитой жилами какого-то животного. Надел. С трудом разжав пальцы, высвободил нож – на удивление острый, подобрал дубину. Что ж, теперь я действительно Углук. Надолго ли?

Я точно знал, что следовало снять шкуру с саблезубого, вот только опыта у меня такого не было. Надрезав тушу в районе укола шпагой, с трудом вытащил клинок – им все-таки орудовать привычней, да и быстрее, но все равно поранил руки и провозился до ночи. До стойбища было километров десять, а идти в темноте по камням опасно – можно и ногу сломать, и в лапы какого-нибудь другого хищника угодить. Засунул шкуру тигра в ту же нору, куда спрятал одежду, присыпал песком и камнями, рядом прислонил дубину, каменный нож пристроил за пояс сзади. Залез повыше на одиноко росшее над пропастью, куда ранее чуть не свалился, дерево, зажал в кулаке изрядно затупившийся клинок шпаги, и стал дожидаться рассвета. Как-то ловко у меня все получалось – сам удивился, может, раньше уже было нечто подобное? Не помню.

Всю ночь слушал чьи-то крадущиеся шаги внизу, сердитое настороженное рычание, хруст разгрызаемых костей, стук перекатывающихся камней, еще какие-то звуки. Хищники этого времени весьма крупны, и вряд ли полезут за мной на дерево – ствол-то выдержит их вес, а вот сучья слишком тонкие. Впрочем, еды им хватит и на земле. К утру зловещая какофония звуков смолкла, и я даже ненадолго заснул, рискуя свалиться вниз – устал и перенервничал.

О-о! Как я хотел проснуться в каком-нибудь другом времени и месте, но с рассветом морозный ветерок разбудил меня все на том же суку, куда забрался вечером. Осторожно спустился, выкопал шкуру и сложил пополам, перекинул через плечо – все равно волочилась по земле, да и весила килограмм сорок! Как с таким весом добираться – ума не приложу. Но делать нечего – подобрал дубину и двинулся в путь – пора было возвестить племени, что теперь я главный претендент на место вождя (сто лет оно мне не упало!) Обломок клинка шпаги на всякий случай оставил при себе: упало не упало, а драться со стариком Уавом могут и заставить – все племя давно хотело нового правителя, помоложе и половчее.

Проходя мимо места вчерашнего скоротечного боя, обратил внимание, что от саблезубого мало что осталось, хотя обглодать его полностью ночные гости не успели, а вот братца на месте не оказалось – кто-то уволок про запас.

Идти, как ни странно, было не так и тяжело – вероятно в новом воплощении я стал несколько сильнее, хотя, это и противоречило правилам: новая ипостась почти всегда оставалась физически такой же, как и была в предыдущем виде, навыки вот правда иногда новые появлялись. Так что до стоянки я добрался всего часа за два с половиной, может, немногим больше.

Надо было видеть, как соплеменники встречали меня! В те времена чувства не выражали столь бурно, как после рождения Христа, но тут они выплеснулись с такой неподдельной радостью, что мне стало даже как-то неловко – и то сказать: каждый был рад, что наконец сможет спать относительно спокойно – зверь приходил в основном по ночам и количество его жертв перевалило за полтора десятка хомо неандерталенсис. Первая красавица племени Лулу даже прижалась ко мне еще не успевшей обвиснуть грудью и потерлась плоским носом о плечо. И только вождь племени Уав смотрел злобно и настороженно, ведь теперь я мог на законном основании бросить ему вызов, а его возраст давно перевалил за тридцать лет – он уже был не так силен и ловок, как в молодости, когда в честном бою убил своего предшественника Гаа. Короче – в этой, как ему казалось, неизбежной схватке, я был явным фаворитом.

Прошел в свою хижину – днем жители деревни предпочитали оставаться на солнышке и ветерке, и только с наступлением ночи перебирались в пещеру, у входа в которую разводили большой костер. Иногда это сделать не удавалось, вот тогда саблезубый и нападал. Но теперь этому был положен конец.

Старуха мать поднялась навстречу: ей было сорок три года и такое внимание к сыну дорогого стоило. Обняла, потерлась носом о мою щеку – знак большой любви к своему отпрыску. Этот всплеск активности отнял последние силы и Вона – так ее звали – опустилась на сушеную траву, обильно покрывавшую земляной пол жилища.

– Было тяжело? – Спросила она.

– Да, – то ли соврал, то ли сказал правду я, – но все кончилось хорошо. Гык погиб.

– На охоте всегда кого-то убивают. Главное, что ты убил тигра, а сам остался жив.

Она помолчала. Было заметно, как ей нелегко говорить – по меркам этого времени, она была очень стара.

– Теперь ты будешь вождем, – Вона посмотрела на сына.

– Но я не хочу.

– Это не важно – хочет племя. – Ее голова бессильно опустилась на грудь.

– Так надо, – добавила она, – и не дай им съесть меня. Вождь имеет такое право.

Я кивнул в знак согласия – похоже, выбора у меня не было.

Я покинул хижину и первое, что сделал – выкупался в ручье, что протекал недалеко от стойбища. Откладывать вызов не имело смысла – Уав мог придумать и воплотить в жизнь какую-нибудь пакость, он был большой мастак на такого рода проделки. А после вызова, претендента на место вождя поселяли в отдельном шалаше, и за его безопасностью следило все племя. Ему даже полагалась личная охрана – два наиболее дюжих соплеменника, вооруженных деревянными копьями постоянно следовали за ним, а во время сна бодрствовали у его лежанки, готовые в любой момент пресечь возможное покушение. Впрочем, все эти предосторожности в равной степени относились и к пока еще действующему вождю. Таким образом, противоборствующие стороны находились под неусыпным контролем минимум четырех человек, что делало, как считалось, невозможным учинить какую-нибудь подлость, как со стороны одного, так и со стороны другого воина.

Вооружившись дубиной покойного братца и засунув за пояс его нож, я с большой неохотой и ясным понимание, что схватки не избежать, двинулся к жилищу Уава – большому конусообразному, на подобии индейского вигвама, жилищу, рядом с входом в пещеру.

– Уав! – Громко позвал я, стоя перед входом в хижину, – выходи, вождь, или позволь зайти к тебе в дом – поговорим с глазу на глаз.

Минут пятнадцать длилось молчание, я несколько раз повторял сказанные ранее слова – это было вполне в порядке вещей, случалось, что претенденты не выдерживали напряжения момента (вождь всегда оставался вождем, а оценка его и своей силы – понятие субъективное, запросто можно ошибиться) и с позором уходили восвояси, навсегда теряя возможность вызвать на бой главу племени, а значит – и заменить его собой. Но я твердо решил дождаться ответа.

Наконец, ветви, завешивавшие вход в лачугу, раздвинулись, и Уав явил себя во всей красе – в одной руке каменный топор, в другой копье с наконечником из обломанной бедренной кости мастодонта – большая редкость. Лицо и тело покрывал боевой раскрас, сделанный разноцветной глиной, которую в изобилии можно было добыть по берегам ручья, но наносить его разрешалось только вождю.

«На психику давит, – усмехнулся я про себя, – показывает, кто есть кто, пугает».

Но было совершенно ясно, что он сам до смерти боится нашего разговора и предстоящего за ним боя. Уав был смелым человеком, но даже если ты не страшишься смерти – умирать все равно не хочется. А здесь не дрались до первой крови. Мне пришла в голову мысль несколько скорректировать сложившееся положение вещей.

– Что тебе нужно, Углук? – Надменным голосом спросил вождь, положив топор на плечо, а копье древком уперев в землю.

– Ты и сам прекрасно знаешь что, – я говорил спокойно, у меня не было причин ненавидеть предводителя, – но прежде чем я вызову тебя на бой, хочу сделать тебе одно небезынтересное предложение.

В этом мире не умели говорить длинными предложениями, я уж не говорю о сложноподчиненных. На лице старика обозначился след непонимания.

– Изменим обычай, – речь следовало сокращать до голого смысла, – не будем убивать друг друга.

– Это как? – Брови Уава удивленно приподнялись.

– Можно сложить с себя полномочия… тпфу! Ты признаешь меня вождем, а я оставляю тебе жизнь.

Теперь брови нахмурились.

– Меня еще надо победить, щенок.

Что ж, я сделал все, что мог, как говориться ego plus quam feci, facere non possum.

– Тогда я вызываю тебя!

Слово сказано, и никакие извинения и заманчивые предложения теперь не в силах изменить ситуацию – в ближайшее время кто-то один из нас умрет, может и оба.

В тот же момент в рядах собравшихся вокруг соплеменников, произошло некоторое движение, и из их рядов вышли четыре человека, вооруженные деревянными копьями – просто заостренными ровными палками в рост человека. Двое встали за моей спиной, двое – по бокам старого вождя. Было заметно, что все отработано заранее – так даже лучше, меньше хлопот.

– Через две Луны, на рассвете у песчаной отмели, – проворчал Уав, и скрылся в своем вигваме.

Двое охранников встали у входа.

«Черт, черт, – странное чувство тревоги охватило меня, – надо было выторговать хотя бы неделю! За это время меня вполне могло закинуть куда-нибудь в более цивилизованное и безопасное время и место».

«Секьюрити» следовали за мной неотступно, и лишь когда я скрылся в своем шалаше, то перестал наблюдать их в обозримом пространстве, хотя точно знал, что если я безвылазно просижу здесь до самого боя, они будут находиться у входа все двое суток, поочередно отдыхая, а еду им будут приносить заботливые родственники. Но я вовсе не собирался сидеть здесь все это время.

На этот раз при виде меня мать вставать не стала, а лишь глазами задала вопрос, который не нуждался в голосовом озвучивании.

– Через два дня, на берегу ручья, – был лаконичен и я.

Она прикрыла веки, давая понять, что ответ услышан, и повернулась на бок. Похоже, заснула.

«Совсем ослабела старуха, – подумал».

И такая вдруг злость забрала – ей совсем недолго осталось, и если вождем останется Уав, если я проиграю, то и ее и меня освежуют, как кроликов, и наделают стейков. И плевать будет потом Северным волкам, что все ждали моей победы: как в более поздние времена будут говорить «деньги не пахнут», так в нынешнем – мясо есть мясо. Каннибализм в этой действительности не являлся чем-то непотребным, наоборот – существенно облегчал выживаемость сообщества. Добыть дичь, было всегда делом не простым, не говоря уж о том, что в процессе такой попытки легко можно было самому превратиться из охотника в добычу. Иной раз племя сидело на травке и кореньях неделями, пока кому-нибудь из молодых и сильных воинов не удавалось завалить зверя. Так что, два человеческих тела – это несколько дней сытной жизни для всего сообщества.

Вдруг сообразил, что со мной-то все не так; одернул себя: «Уж я-то на жаркое не пойду, телепортирует куда-нибудь неизвестный проклятый ангел-хранитель». Хотя, если вдуматься, то это именно я перевоплощусь в новую личность, а настоящий Углук, как и его мать, пойдет на закуску. Эти раздумья навели на определенные мысли.

Вышел на поляну. Охрана напряглась.

– Пошлите кого-нибудь к Уаву, пусть отправит несколько человек к Крутой скале. Там недалеко от обрыва лежат остатки туши саблезубого – много еды.

Воины кивнули, и один гортанно выкрикнул чье-то имя. Через полчаса «экспедиция» отправилась за провиантом.

«Не найдут, – подумал я, взгромоздив на плечо дубину, и шагая по направлению к месту будущего поединка, – слишком много времени прошло. Наверняка, шакалы растащили останки».

Охрана последовала за мной.

Площадка, как площадка – ровная, покрытая плотно слежавшимся мокрым песком. Ручей в этом месте изгибался почти на девяносто градусов, с двух сторон являясь естественной преградой к отступлению. Это он только так назывался – ручей, в трех метрах от берега глубина была такой, что с головой скрывала рослого воина, а вся ширина потока – примерно метров двадцать. К тому же течение было настолько быстрым, что до сих пор никто не смог в этом месте перебраться на другой берег: двое толи смельчаков, толи безумцев утонуло, еще двоих сожрали крокодилы, и только одному посчастливилось выбраться метрах в трехстах ниже по реке.

Еще одну сторону «ринга» загораживало рукотворная преграда из сучьев, веток и корней, которые довольно часто прибивало течением к берегу в этом месте – своеобразный склад горючих материалов: в холодные времена, когда с топливом для костра становилось туго, его таскали именно отсюда, к концу зимы сжигая весь запас. А летом начинали собирать снова. Судя по высоте и длине кучи, складировали уже месяца три.

И последний возможный путь к отступлению, если вдруг кто-то из поединьщиков струсит и захочет убежать, отрежет толпа любопытствующих, которая просто не выпустит дуэлянта из этого октагона. Впрочем, здесь не было восьми углов, так что место, больше походило на ринг.

Я подошел к груде наваленных высохших на солнце веток и целых стволов деревьев, она была высотой в два моих роста. Острые обломки сучьев торчали подобно копьям средневековых ратников, приготовившихся к атаке кавалерии противника. Пространство вокруг было открытое, хорошо просматриваемое, и мои секьюрити остались на другом конце площадки, метрах в пятнадцати. Так что мне не составило труда достать из-за пазухи обломок шпаги, и незаметно спрятать его в куче этого деревянного наноса. Подготовка к бою была закончена, можно было уходить. Я был доволен собой.

Двое суток прошли относительно спокойно. Вопреки моим ожиданиям, делегированная команда, приволокла фрагменты скелета тигра, убитого мною: ребра с остатками мяса на них, лопатку, почти не тронутую хищниками-падальщиками, переднюю лапу, вообще целую – короче, мяса было много. Устроили пир. Участвовать не стал, но сходил к общему костру и отобрал два самых больших куска для мамы – имел право и на большее, как победитель, но жадничать не стал. Лулу было увязалась за мной, всячески демонстрируя свое расположение, но я покачал головой – не время сейчас, надо готовиться к поединку. Кажется, расстроилась.

Несколько раз я сталкивался лицом к лицу с Уавом. Он сверлил меня взглядом, скалился и, казалось, был готов вцепиться мне в горло, не дожидаясь оговоренного времени, но за нашими спинами маячили рослые фигуры охранников – они бы все равно растащили нас, могли еще для острастки и по башке тюкнуть древком копья, и вождь всякий раз проходил мимо, не проявляя внешней агрессии – видимо решил не тратить попросту силы.

С началом третьего дня у песчаной отмели собралось почти все племя Северных волков. Собралось бы и вообще все, но были такие, как моя мать – старые и немощные, им было просто не по силам дойти до места боя.

Я, сопровождаемый «секьюрити», пришел первым. Вошел в четырехугольник, ограниченный, как уже говорил, с двух сторон рекой, а с других буреломом и толпой соплеменников. Ощущался легкий, может и не мандраж, но волнение точно. При мне была увесистая дубина и кремниевый нож – для тех времен вполне себе экипировочка. К тому же, замотал в несколько слоев голову и предплечья толстой бизоньей кожей, сверху крепко связал воловьими жилами; нашил на жилетку распашонку костяной иглой что-то на подобии внутренних карманов в районе сердца, печени и сзади, где почки. В карманы засунул плоские камни, стянул вокруг талии хвостом молодой мартышки – бронежилет готов! Стало заметно тяжелее двигаться, но не настолько, чтобы пожертвовать этой дополнительной защитой в пользу «порхания, как бабочка». Уав уже стар и неповоротлив, моей прыти должно хватить и так, а некоторый запас прочности никогда не помешает.

Наконец, появился противник. Он был в одной набедренной повязке, за поясом заткнут нож с широким лезвием из лопаточной кости какого-то большого животного, в одной руке дубина – как у меня, в другой то самое копье с наконечником из обломанной бедренной кости мастодонта – копье вождя. Вообще-то, это было не по правилам – в количественном отношении оружия должно быть сколько у одного, столько и у другого. По толпе пронесся ропот, но вождь обвел соплеменников грозным взглядом из-под нахмуренных бровей, и никто не посмел подать голос протеста. Не стал возражать и я, прекрасно понимая, что и у самого рыльце в пуху – спрятанный в куче дров обломок клинка уравнивал наши шансы. Конечно, сражаться шестидесятисантиметровой железкой против двухметрового копья, мягко говоря, сложновато, но зато я отлично умел метать ножи и топоры – научился, когда почти четыре месяца провел в племени индейцев Северной Америки Кайова из народности Апачи. Проверить аэродинамические свойства обломка шпаги я не смог – мешало наблюдение приставленных воинов, но думал, что навык, полученный у коренных обитателей Нового Света, поможет мне – если случиться в том надобность – направить смертоносную сталь туда, куда нужно.

Охрана отступила назад и четыре дюжих молодца смешались с толпой. Уав и я остались один на один. Старый вождь воткнул свое уникальное копье в землю, показывая, что до поры не собирается пускать его в дело – своеобразный первобытнообщинный дуэльный этикет. Вытащил левой рукой нож и, зажав его в кулаке, медленно двинулся навстречу мне, при этом правой рукой волочил тяжелую дубину по земле – что зря силы тратить? Вид у него был отрешенный, с таким выражением лица люди, должно быть, решаются на последний в жизни поступок, который, несомненно, приведет к смерти. Но их это не пугает, они уже все для себя решили, а человека, не боящегося смерти, победить нельзя – его можно только убить. Мне стало немного страшно.

Но долго бояться времени мне не дали. Уав подошел достаточно близко и, неожиданно быстро и легко взмахнул рукой. Я едва успел отскочить в сторону, как пространство секундой раньше занимаемое моей головой рассекла пятнадцатикилограммовая палица. Еще один взмах, удар о землю – булава сантиметров на двенадцать ушла в мокрый слежавшийся песок, еще, еще… Я уворачивался, не отвечая. Да, если честно, вождь просто не давал мне возможности атаковать самому.

«Вот это да! – Мелькнула мысль, – а старик-то по-прежнему ловок и силен».

«Старик» был всего на три года старше меня. На сколько мне известно, ему было тридцать восемь, но в том времени, где я сейчас демонстрировал свои умения рукопашного боя, средний возраст жизни людей не доходил и до сорока лет, так что Уав был, что называется «на гране». По меркам среднестатистического европейца конца ХХ начала ХХI века ему было примерно семьдесят три – семьдесят пять. И кто из них может похвастаться, что в столь почтенном возрасте, легко согласился на смертельный бой с полным сил молодым человеком (а именно так я воспринимался соплеменниками)? Кто сможет махать пудовой гирей, словно это высохшая палка? Уав, безусловно, заслуживал уважения и жизни, но боюсь сам не оставил мне выбора.

Наконец, я уличил момент, когда тяжелая дубина силой инерции развернула вождя ко мне боком. Я упал на колено и, сделав выпад вперед, воткнул свой кремниевый нож ему в бедро. Впрочем, в последний момент он как-то сумел вывернуть ногу в сторону, и порез оказался не таким глубоким. Но первая кровь была пролита. Зрители испустили громкий крик одобрения – абсолютное их большинство симпатизировало мне.

Уав понимал, что в силу возраста, он не сможет долго вести поединок. Его доминантный наскок первых минут схватки ни к чему, кроме удивления противника, не привел, да он еще получил пусть не слишком серьезное, но все же ранение – вместе с кровью уходили и без того не бесконечные силы. Решать все надо было прямо сейчас. Он зарычал и бросился вперед, чередуя удары дубиной и каменным ножом слева направо, сверху вниз и наоборот. Это напоминало ветряную мельницу, крутящую в разные стороны свои крылья-лопасти под порывами урагана. В какой-то момент наши ножи столкнулись в воздухе, и разлетелись мелкими каменными осколками.

Даже я чувствовал некоторую усталость. Впрочем, темп атаки замедлялся, и уже было подумал, что сейчас старый вождь опуститься в изнеможении на землю, и мне останется только найти в себе силы и, подавив неуместную здесь жалость, подойти и проломить ему голову своей палицей. Но вдруг он на исходе сил крутанулся вокруг своей оси и тяжеленная дубина, выпушенная им из рук, полетела в мою сторону с максимально возможной скоростью, которую ей смог придать утомленный боец. Но этой скорости и самой неожиданности такого решения вполне хватило, чтобы застать меня врасплох – уклониться я не успел, успел только прикрыть грудь своей булавой. Дубина вождя срикошетировала от ее верхней широкой части, оглушив, содрала кожу с моих подбородка и скулы, и с несколько погашенной, но все еще огромной силой ударила в плечо. Меня развернуло и бросило на землю в полутора метрах дальше, затылок пребольно впечатался в мокрый песок. Оружие разлетелось в разные стороны. В глазах плавали перламутровые кораблики, а левая рука не чувствовалась как часть тела вообще. Уав тоже не устоял на ногах – в этот бросок он вложил последние силы.

Я увидел, как он поднял голову, оценил обстановку и медленно пополз в сторону воткнутого в землю копья. То, что зрение вернулось ко мне, было прекрасно, но вести бой одной рукой, да еще и с сотрясением мозга – а в этом я не сомневался – было почти невозможно. Почти, но все же шанс имелся! Дровяной завал находился совсем рядом, и я на четвереньках, опираясь только на правую руку, двинулся к нему. Публика, думая, что я пытаюсь скрыться, неодобрительно зашумела.

Тем временем Уав добрался до копья, встал на ноги и с трудом выдернул его из земли, зачем-то покачал в ладони. Потом развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся ко мне, добравшемуся наконец до складированного сушняка. Слава Богу, обломок шпаги был на месте – только он мог спасти меня от неминуемой гибели. Достал его из тайника и уже ни от кого не пряча, зажал в кулаке правой руки. По мере того, как старый вождь приближался ко мне, на лице его все больше и больше проступало тревожное выражение – он видел сверкающую под лучами утреннего солнца полосу в моей руке, но не мог понять, что это?

Уав остановился метрах в пяти – видимо поменял первоначальный план пригвоздить меня к куче дров ударом с близкой дистанции. Но и с такого расстояния брошенное сильной рукой копье, нисколько не изменит моей участи. Я сел, облокотившись спиной на колючую корягу и поудобней перехватил обломок клинка. Начинать первым не хотелось – промахнешься, и тогда точно конец и хотя в моем случае, конец – это, скорее всего, начало новой жизни, но все равно, умирать всегда страшно.

Вождь некоторое время подозрительно осматривал казавшейся беззащитной жертву – очень его беспокоил блестящий предмет в моих руках. Наконец, он отвел руку с копьем назад, прищурился, примеряясь, куда поразить врага, и с силой метнул смертоносное оружие. Уав рассчитал все правильно, но и моя реакция не подвела – стремительно летящий вперед снаряд должен был попасть мне в область живота, пробить насквозь, в идеале разорвав позвоночник, и пришпилить к коряге, о которую опирался спиной. Но я чуть сместил корпус влево, и костяной наконечник, скользнув о вложенный в жилет камень, прикрывающий область печени, вонзился в дерево правее меня. В то же миг взмахнул рукой и я – не то чтобы торопился, или был так уж уверен в своих умениях – просто сработал рефлекс. Приобретенный в прошлом (или в будущем?) навык не подвел – острый обломок клинка вошел вождю точно в грудь. В сердце ли я попал, или куда-то еще – не знаю, вскрытие, понятно, не производилось, но старый Уав умер почти сразу – упал, тело дважды выгнулось дугой, и он затих. Последнее, что я услышал, теряя сознание от пережитого волнения, боли в сломанном плече и головокружения, это рев толпы, узревший победу своего кумира. Бедный, бедный Уав…

Меня перенесли в палатку вождя – теперь она стала моим жилищем, зафиксировали с помощью толстых пластов коры какого-то дерева руку, туго перетянули ремнями из выделанной кожи. Напоили горьким, наверное, целебным отваром, ссадины и гематомы намазали барсучьим жиром. Один из охотников племени – видимо, самый храбрый, отведя руку в сторону, принес клинок, поразивший Уава, и с опаской поглядывая на стальной кусок лезвия шпаги, положил его рядом со мной. Жены – а их у старого вождя было пять – крутились вокруг меня не переставая, желая продемонстрировать свои почтение, уважения и любовь. Они так мне надоели, что пришлось прикрикнуть на них, в том смысле, чтобы убирались вон. Вообще, выглядели они так сказать не очень – обвисшие груди, широкие ноздри и низкий лоб; крупные зубы, которые могли перемалывать кости, порепанные пятки – все это вряд ли могло привлечь внимание того, кто был визирем во дворце султана Брунея, и имел пятьдесят законных жен и более двухсот наложниц, отличавшихся ослепительной красотой, утонченным воспитанием, и в совершенстве знавшими Камасутру. Приказал позвать Лулу.

Девушка пришла, ведя под руку мою мать. Вона, казалось, помолодела после того, как ей сообщили, что я победил в схватке и стал вождем племени. Некоторое время пообщались, затем уставшую мать унесли на специальных носилках – грубо выделанная бычья шкура, растянутая между двух деревянных жердей. Я и Лулу остались одни – ей было всего семнадцать (самый расцвет у женщин того времени), и выглядела она вполне себе респектабельно. Я не мог распустить гарем старого вождя – они бы просто умерли с голоду, совершенно не умея заботиться о себе сами, но взять новую жену – было моим неоспоримым правом.

К вечеру, немного отдохнувший и пришедший в себя, приказал устроить пир в свою честь – это не приступ тщеславия, такой церемониал полагался по давным-давно заведенному обычаю. Так как остатки туши саблезубого уже съели, то коронным блюдом на этом «банкете» был Уав. Да, да – что я мог сделать с многовековым укладом племени. Понятное дело – сам не участвовал в этом застолье, сославшись на недостаточно хорошее самочувствие после боя, долю же свою (а главе племени она полагалось немалая), приказал отдать женам и матери. Мы с Лулу, которая предпочла остаться со мной, перебрались в пещеру, где у вождя была своя личная, отгороженная от всех площадка. Нам принесли чистой воды из ручья, фруктов, каких-то ягод и запеченного кролика – единственную добычу охотников за последние три дня. По местным меркам – шикарный стол. Если честно, мне начинало здесь нравиться. После обильного ужина и любовных ласк, мы уснули. С улицы доносился многоголосый шум и какие-то завывания – что-то наподобие песен. Там праздновали мое воцарение на троне Северных волков.

__________________________________________________

Что ж, моя победа над Уавом и то, что после этого я возглавил племя, явно пошло на пользу Северным волкам. Так хорошо Homo neanderthalensis никогда не жили. Я научил их строить прочные жилища, причем, не только из дерева, но, даже используя природные валуны и скальные сколы, которые скреплялись между собой при помощи специального раствора типа цемента (моя разработка); научил новым способам охоты – теперь мясо в рационе соплеменников присутствовало чуть ли не каждый день, причем рецепты его готовки разнились настолько, что среди неандертальцев появились гурманы; научил плести сети, в которые попадалось много рыбы, которую с недавних пор поедали не сырой, а либо запекали на углях, либо варили что-то наподобие ухи. Последнее особо пришлось по нраву людям, ибо было не только вкусно, но и чрезвычайно экономно, ведь рыбный суп – это конгломерат воды, овощей, специй и, собственно, рыбы – всего много и весьма сытно, с нескольких рыбин можно накормить полтора десятка человек.

Долго отучал от поедания себе подобных. Объяснить сородичам, почему каннибализм – это плохо, мне так и не удалось, но в конце концом они приняли это на веру, настолько был высок мой авторитет в племени.

Был усовершенствован и парк оружия. Каменный нож, дубина, копье (как правило, просто заточенная палка) – вот весь нехитрый набор, которым были вооружены воины племени до моего восшествия на престол предводителя Серых волков. Уже через пару месяцев у копья появился острый наконечник из позвоночных костей крупных рыб, а палица ощетинилась торчащими в разные стороны отростками из каменных осколков. Появился топор, сразу ставший любимым оружием соплеменников. В качестве секущей части в нем выступала заточенная кость лопатки лося, или любого другого животного, подходящего размера.

Лук! Я смастерил его почти сразу, как окончились торжества по случаю моей победы над старым вождем. Был он неказист, и стрелял кривовато, но воины поняли назначение странной для них конструкции, и пришли в бурный восторг. Несколько позже каждый получил в собственность такой же, только сделанный более качественно и надежно. Со стрелами пришлось повозиться: в качестве основного тела стрелы использовался бамбук, и крепко закрепить на нем наконечник оказалось делом не простым. В конце концов, я стал просто срезать прочный стебель под углом чуть большим сорока пяти градусов. Получилась очень острая скань. Такая стрела была одноразовой, но в данных условиях жизни большего было и не надо. А бамбук в изобилии рос по берегам реки; так что в стрелах недостатка не было.

Да, что там эти мелочи – я соорудил даже катапульту, этакий боевой онагр, только небольшого размера. После демонстрации возможностей этой средневековой машины, я перестал быть вождем, но стал богом! Богом при жизни! Укрепил соплеменников в их заблуждениях тем, что собрал что-то наподобие ручной гранаты. Правда, прежде чем ее кинуть, надо было поджечь фитиль, зато, когда она разбивалась обо что-нибудь, во все стороны летел фейерверк огненных брызг, мгновенно воспламеняя всё вокруг. Боевые свойства этой бомбы были не высоки, но в качестве пугача – она была незаменимым средством: и люди и животные удирали со всех ног, едва рядом с ними вдруг пыхал огнем этот своеобразный салют. Даже мамонты предпочитали свернуть в сторону по добру по здорову, чем идти по горящей земле. Кстати, на охоте таким способом мы их и загоняли туда, куда нам было нужно, и это была одна из причин, по которой в племени никогда не переводились запасы мяса.

Однажды, видимо польстившись на все эти лакомые прогрессивные новшества, предводитель соседнего племени решил завладеть ими, для чего ему надо было развязать маленькую победоносную войну. Но по здравому размышлению сообразив, что при том уровне развития вооружения, которое было у дикарей, их воины вряд ли смогут одолеть наших. Но искушение было настолько сильным, что он решил-таки прибегнуть к исстари устоявшемуся приему – вождь бросал вызов вождю. Далее, надеюсь, понятно. Где-то это я уже проходил.

Как известно: худой мир лучше доброй ссоры, но в этом времени такая премудрость, похоже, была известна только мне. Ни у кого из племени Серых волков даже мысли не возникло, что я могу отказаться. Вызов пришлось принять – не стоило подрывать авторитет бога.

Правда, я все же сделал попытку предотвратить кровопролитие. Перед началом схватки я положил оружие на землю, поднял руки вверх, показывая, что в них ничего нет, и пошел навстречу вождю племени, бросившего мне вызов. Подойдя вплотную, сказал:

– Может, не будем драться? Я научу вас всему, что знаю сам, мои люди помогут твоим освоить все те новшества, которыми вы захотите овладеть; можем даже объединить общины.

– Боишься?! – Он, хотя и не до конца понял столь длинный монолог, истолковал мои мирные намерения по-своему.

– Нет, – пожал я плечами, на всякий случай, отступая назад.

И правильно сделал: в следующую секунду не оценивший мои благие намерения недруг бросился на меня, размахивая внушительных размеров дубиной. Пришлось броситься наутек.

Думая, что я спасаюсь бегством, люди соседнего племени заухали, закричали, подбадривая своего вождя. Я же, благо, что был налегке, быстро добежал до своего вооружения, схватил лук и стрелу, развернулся, и чуть помедлив для прицеливания, спустил тетиву.

Наверно, неправильно сказать, что мне повезло, ибо убийство человека, по моему глубокому убеждению, нельзя считать везением, но попал я удачно. И то сказать – промахнуться с четырех метров, а именно примерно столько разделяло меня и моего врага, сложнее, чем попасть. Заточенный тростник вошел в правую глазницу вождя враждебного племени и вышел из затылка. Травма, так сказать, не совместимая с жизнью.

Теперь уже закричали и заулюлюкали мои родичи.

Оставшееся без предводителя племя было обязано, да, что там – и вынуждено присоединиться к моим людям. Так нас стало почти в два раза больше.

Лулу родила мне прекрасного белокурого крепенького мальчика. Посмотреть на это чудо пришло все племя: нос прямой, а не приплюснутый, как у абсолютно всех людей этого времени, светлые мягкие волосики на голове, лоб высокий без ярко выраженных надбровных дуг, пронзительно голубые глаза. Вылитый папа. Я не знаю, каким соплеменники видели меня – может, в их глазах я ничем не отличался от неандертальца, но ребенка они точно осязали таким, каков он был на самом деле.

Сразу после рождения маленького Эльдара (так я назвал сына, чем весьма позабавил людей племени), умерла Вона – моя мать. Точнее, мать Углука, которым я сейчас являлся. Как и обещал, никто не тронул ее останки. Тело похоронили недалеко от нашей стоянки. Я смастерил деревянный крест, и водрузил его в изголовье могилы.

– Это зачем? – Спросила Лулу, присутствовавшая при этом.

Я пожал плечами.

– Так надо, – коротко ответил.

Ну, в самом деле, не объяснять же дикарке теорию креационизма. Хотя, я и сам не мог отнести себя к убежденным адептам веры в Христа. И вот вопрос: Иисуса еще и в помине не было, стоили ли в него сейчас верить? Впрочем, Бог то был всегда.

Насколько я мог судить, стойбище моего племени было расположено у подножия горы, известной в значительно более поздние времена под названием Эльбрус. А это значило, что если двигаться на запад, через территорию Грузии и Абхазии ХХ – XXI веков, то рано или поздно выйдешь к Черному морю. Интересно, есть оно там сейчас или нет? Этого я не знал, как и не знал и того, насколько далеко я заброшен во времени в своих бесконечных перевоплощениях.

В принципе, и я уже писал об этом ранее, мне здесь нравилось. К тому же, тут я был царь и бог. Конечно, не так много у меня было подданных, но десятков восемь теперь набиралось, что по тем временам числом было не просто немалым – армада целая. А я еще задумывался над тем, что неплохо бы объединиться с соседними племенами, естественно и справедливо, под моим началом.

Таких племен я знал только два: в двух днях пути разбили лагерь полтора десятка дикарей (удивительно, но мои разведчики донесли, что у них нет ярко выраженного предводителя, просто держатся вместе, так все-таки безопаснее), и чуть больше по времени на юг, было стойбище довольно крепкого… клана, что ли? человек в сорок, может немного меньше. По моему мнению, эта группа принадлежала к новой для этого времени формации людей – кроманьонцев. С ними я предвидел большие проблемы, все-таки они стояли на ступень выше, чем мои подопечные, и вряд ли захотят объединяться на моих условиях. Впрочем, это их дело.

С дикарями все оказалось просто – достаточно было явиться туда лично, в полном вооружении, с обломком шпаги в руке (я приладил к нему рукоятку) с двадцатью своими воинами, как те пали ниц и сами стали проситься принять их в семейство. Ну, а после того, как, прибыв в наше поселение, их хорошо накормили, причем преимущественно мясом – к другой пище они относились с опаской, а самого мяса не ели уже недели две – они пришли в состояние полнейшей эйфории и даже устроили какие-то ритуальные пляски. Никто не мешал им в этом.

Всем новоприбывшем было предоставлено жилье – достаточно крепкие шалаши с деревянным каркасом, более надежные жилища они должны были выстроить себе сами, моим же людям вменялось в обязанность помочь им в этом. Оружие пока не давали – пусть покажут себя сначала, а то кто знает, чего они могут натворить.

Если мы действительно расположились у подножия Эльбруса, то это было достаточно опасное соседство, вулкан есть вулкан. Время от времени землю под ногами потряхивало, из глубины недр слышались глухие рокочущие звуки. Гора жила своей жизнью, она просыпалась от многотысячелетней спячки, и ее пробуждение не сулило племени ничего хорошего.

Я предпринял небольшой рейд по склону вверх. Сопровождаемый тремя надежными воинами, поднялись насколько позволяли физическая готовность членов «экспедиции» и возможности того времени. По моим прикидкам мы забрались довольно высоко, километра на полтора, может два. С учетом того, что высота Эльбруса чуть более пяти с половиной километров, это было настоящее восхождение, почти подвиг, а может «почти» здесь вообще лишнее. И знаете, что обнаружил? На этакой высотище температура воздуха была не только не ниже, чем у подножия, здесь даже ощущалось какое-то дополнительное тепло! Снега не было, а по склону росли лишайники и мох!

На разных точках встречались травертины, так, кажется, они называются, – это такие выходы на поверхность минерализованных вулканических вод. Более того: тут и там можно было наблюдать явление более редкое – гейзеры – источники, периодически выбрасывающие фонтаны кипящей воды и пара. Я точно знал, что их деятельность связана с магмой, поднявшейся по трещинам в земной коре близко к поверхности и нагревающей подземные воды. Вулкан точно просыпался. Оставалось надеяться, что у нас есть время убраться в другие края – процесс ведь может длиться годами, а то и десятилетиями. В масштабах геологических эпох сто лет – это даже не миг.

Мои сопровождающие от всего увиденного пришли в панический ужас, пришлось свернуть продвижение вверх, тем более что пологий склон сменился почти вертикальным подъемом. Наши возможности в восхождении были исчерпаны.

После того, как мы оказались внизу, пошли к реке искупаться и отмыться от пыли и грязи после перехода. К своему ужасу я обнаружил, что вода, такая прохладная и освежающая еще несколько дней назад, сильно потеплела, и процесс этот нарастал по экспоненте с невероятной скоростью. Через полтора часа находиться в реке стало невозможно, а на поверхность то и дело всплывали мертвые рыбины.

Последнее обстоятельство привело в изумление и бурный восторг членов племени, которые чуть ли не всем «списочным» составом вылавливали полудохлую рыбу, бросаясь в уже почти горячую воду. Но поскольку до точки кипения речной поток пока не дошел, мои «подданные» не обращали внимания на температуру – еда для homo neanderthalensis всегда оставалась на первом месте.

Через несколько дней температура воды в реке несколько упала. Рыбу, которую раньше тащили без разбора – мелкая, крупная, неважно – теперь тщательно сортировали, и хотя мелочь не выкинули, а употребили в пищу, больше ее не брали. Впрочем, скоро рыба вообще исчезла.

Все ручьи и выкопанные нами колодцы на склонах Эльбруса и у его подножия пересохли. Дальше тянуть было невозможно: у меня сложилось стойкое впечатление, что ни о каких годах, а тем более десятилетиях и речи быть не может – извержение может начаться в любой момент и, по-видимому, он должен скоро наступить.

И все же я решил навестить племя, как предполагал, кроманьонцев. Присоединяться они к моим людям или нет, пусть решают сами – насильно я этого делать точно не собирался, но предупредить их о надвигающейся опасности, посчитал своим долгом. Поскольку это была не военная операция, а мирный визит, взял с собой всего десяток воинов и… несколько поколебавшись… Лулу с маленьким Эльдаром. Очень не хотелось оставлять их у рокочущей и вздрагивающей горы. Вместе с ней в качестве помощницы пошла молодая женщина по имени Типи. Оставшимся строго наказал собираться и готовиться к уходу. Впрочем, собирать им особенно было нечего – оружие, да запасы еды. Так что, у всех намечалось несколько спокойных дней, можно сказать выходных. Тут надо заметить, что обычные люди того времени работали примерно пять – шесть часов в неделю, чтобы обеспечить себя и близких едой, остальное время валялись на травке, рисовали на гладких стенах пещер, бесцельно шатались по полям, горам и лесам, не заходя, однако, слишком далеко от стойбища – если ночь застанет тебя не у племенного костра, процентов на семьдесят пять к сородичам ты уже не вернешься.

Но своих мне удавалось занять общественно-полезным трудом: они либо строили новые жилища, либо приводили в порядок старые, изготавливали оружие, делали запасы пищи впрок, тренировались в стрельбе из лука. Отобрав полтора десятка физически наиболее сильных воинов, показал им несколько приемов фехтования, и они с большим (чего никак не ожидал) рвением и, даже, удовольствием отрабатывали их в тренировочных рукопашных схватках. Я планировал сделать из этих ребят свою личную охрану, такая своеобразная императорская гвардия, первобытный отряд спецназа. Вот именно их-то и взял с собой в поход, не всех, только десять человек – исключительно для представительства.

Оставив за себя старшего, сказал ему, что делегация прибудет обратно не позже, чем через неделю. К этому сроку все должны быть готовы покинуть стоянку. Или лагерь? Да, хрен его знает, как это назвать!

Соорудили что-то наподобие паланкина для Лулу, и отправились в путь. Сколько могла, моя… э-э, жена шла сама, но поддерживать темп перехода ей было тяжело, и тогда она забиралась в импровизированные носилки, и воины поочередно несли ее и ребенка. Я здесь не был исключением, и тоже участвовал в этом. Если бы до соседнего племени было дальше, чем есть, я ни за что не взял бы их с собой. Да и сейчас прекрасно понимал, что не дай бог Эльбрус начнет извергаться, он достанет всех на сотни, а то и тысячи километров вокруг, может и больше. По-моему, впереди у нас было то самое извержение, что предположительно уничтожило неандертальцев. Вот угораздило меня перенестись именно в этот период времени. Впрочем, стопроцентной уверенности в этом не было.

И все-таки я не ошибся: то или не то извержение, но оно началось через день после нашего ухода. Мы успели отойти от вулкана километров на тридцать пять – сорок, как вдруг из недр горы стали доноситься жуткие звуки, напоминающие протяжный стон. Даже на таком расстоянии от нее закладывало уши, а что уж делалось в непосредственной близости от «разговорившегося» Эвереста, у его подножия, где осталась основное количество членов племени?! Не могу себе представить.

Мои люди испуганно присели, зажали уши руками. Малыш орал, но слышно его не было, у Лулу пошла носом кровь.

Я растерялся. Поставьте себя на мое место – что я должен был делать? Если сейчас рванет, то тех, кто остался в лагере, само собой, не спасти. А можно ли спастись нам, тем, кто успел немного отойти от «орущей» горы? Пока орущей, а что дальше?

Взял себя в руки. Рывком поднял одного бойца, поставил на ноги другого. Остальные поняли сами, что надо вставать. Они видели во мне бога, хоть и не осознавали, что это такое, и безгранично верили, что я все делаю правильно и обязательно спасу их. Объяснять что-либо словами было бесполезно – все пространство вокруг нас было наполнено одним монотонным воющим звуком. Кроме него ничего не было слышно. Я знаками показал, что надо срочно убираться как можно дальше. Мы подхватили носилки с Лулу и Эльдаром, и как могли быстро, стали двигаться вперед, по моим прикидкам в сторону Черного моря.

Откуда ни возьмись, мимо вдруг протопало стадо мамонтов. Огромные обычно величаво-спокойные животные были жутко напуганы, они бежали не останавливаясь и не разбирая дороги, мотая огромными головами, и их бивни качались влево вправо с амплитудой в несколько метров. Земля под толстыми, как ствол взрослого дерева ногами содрогалась, и было непонятно, отчего она все-таки трясется – то ли от их топота, то ли от активности проснувшегося вулкана. Это еще хорошо, что мы не оказались на их пути – могли и затоптать.

И тут вдруг оказалось, что не только мы и мастодонты бежали подальше от вулкана: рядом тенью скользнули несколько смилодонов – это такой род саблезубых кошек; пещерные медведи косолапили параллельным курсом, не обращая на нас никакого внимания. Были они в рост человека в холке и примерно метра четыре в длину, и вид имели куда более устрашающий, чем даже саблезубые тигры. Гигантские трехметровые ленивцы проявляли такие чудеса прыти, что я невольно подумал, что их название не соответствует их способностям, впрочем, в это время они вообще никак не назывались.

Волки, львы, гигантопитеки высотой под три метра – что-то у них там произошло и два пятисоткилограммовых самца сшиблись грудью с такой силой, что окажись между ними человек, расплющило бы в лепешку – бежали все.

Если честно, я даже не ожидал, что здесь такая богатая фауна. Оказаться среди всех этих огромных животных было бы страшно, но общая угроза гибели от извержения вулкана сводила опасность от столкновения с ними практически к нулю. Ну, разве что случайно кто-то собьёт тебя с ног, а бегущие сзади, растопчут.

Мимо какими-то рваными молниеносными галсами мелькнула мегалания, потом еще одна, и еще несколько – считать было некогда, да и незачем. Виляя всем телом туда-сюда, рядом с нами скользили квинканы – сухопутные крокодилы. О том, что эти семиметровые чудовища живут здесь, я даже не догадывался. Они щелкали огромными зубастыми челюстями, но сейчас вид имели не грозный, им было не до чего, они, как и все, спасались от весьма вероятной смерти.

Над вулканом появилось облако, состоявшее, по-видимому, из пепла и пара. Оно выросло так внезапно, как будто невидимый художник одним мазком нарисовал его над горой. Некоторое время оно ширилось, расползалось по синеве неба, пока не закрыло его полностью. Только где-то далеко-далеко на горизонте была еще видна лазурная полоска, но вскоре исчезла и она. С неба посыпались хлопья горячего пепла. Надо было срочно где-то укрыться. Но где?! Я остановился. Остановились и мои сопровождающие.

Оглядевшись вокруг, махнул рукой в сторону небольшой рощицы, где росли какие-то кустистые деревья – слабенькая защита, но другой нет. Рванули туда, и вскоре спрятались под ветками деревьев, оказавшихся неожиданно крепко переплетенными между собой кронами – какая никакая, а крыша, пепел не мог вот так сразу ее прожечь.

Вой из-под земли, тем временем, прекратился. У меня появилась надежда, что вулкан взял тайм-аут, и у нас появилось время уйти подальше от эпицентра будущего извержения, но тут вдруг раздался ужасающей громкости треск, и в паре километрах от нас земля разошлась в разные стороны. Мы видели, как в огромную образовавшуюся щель провалилось целое стадо мамонтов, наверняка и еще многие, но с такого расстояния было не разглядеть.

Почву под ногами сильно тряхнуло. Все попадали, я закричал, чтобы не вставали. Толчки повторились несколько раз, с каждым новым набирая силу. Потом землю с тем же чудовищным грохотом разорвало еще раз, теперь совсем близко, метрах в пятистах, только не по правую руку, а по левую. Нас как бы отрезало с двух сторон, теперь бежать можно было только назад (но это было самоубийство) или вперед, куда, собственно, мы и стремились. Если бы не обжигающий пепел, рванули бы немедленно, а так, приходилось ждать. Чего только? В свое время Помпея была погребена под вулканическими породами, нижний слой которых состоял из камней и небольших кусочков плазмы. Его толщина в среднем была семь метров. Потом шел двухметровый слой пепла. Всего получалось около девяти метров, но в некоторых местах, утверждают исследователи и ученые будущего, толщина завалов была значительно больше. Там пепел валил не переставая, с чего бы ему прекращать оседать сейчас?

Несколько часов, что мы провели под деревьями, прошли не без пользы: содрав с нижней части стволов толстые пласты коры, мы изготовили что-то наподобие щитов. Закрепили их на груди и животе, подвязав лианами, голову прикрывали той же корой, только размером поменьше.

Только мы покончили с этими делами, тут и началось. Рвануло так, что треск разрываемой земли показался детской колыбельной песенкой. Видимо густая лава, закупорила кратер. В результате выделяющиеся газы, не находя выхода, скопились в жерле вулкана, а когда их давление стало очень высоким, и произошел этот мощный взрыв. Мы уже и не пытались подняться с земли.

Взрыв поднял в воздух большие объемы лавы, которая чуть позже начала выпадать на землю в виде вулканических бомб и раскаленного песка. От этих «осадков» щитами из коры было уже не защититься. Я скомандовал:

– Бегом, что есть сил!

Сам подхватил маленького Эльдара на руки и, подавая пример остальным, бросился вперед. На этот раз Лулу бежала своими ногами, в таких условиях нести ее никто не стал бы.

Бежать было тяжело, и не только потому, что земля ходила ходуном, – воздух стал горячим, люди задыхались. Вскоре все перешли на шаг, физические возможности не позволяли большего. Раскаленные газы, выброшенные вулканом в атмосферу, светились каким-то неоновым светом. В другой бы раз полюбовался, но сейчас, право, было не до того. Это светящееся облако уходило вверх и терялось от взора где-то высоко-высоко, думаю, что конец его стоило искать в глубоком космосе, на высоте километров ста, а то и больше.

Послышались какие-то хлопки со стороны, где по моим прикидкам находилось море, которое впоследствии назвали Черным. Я сообразил, что это взрывы от извержения вулканов поменьше, которые в изобилии облепили побережье.

По склону Эльбруса широким испепеляющим потоком текла лава. С сорока километров, опять же, вид завораживающий, но я прекрасно представлял, что скорость ее движения не многим меньше скорости схода вулканического селя с западного склона горы, а он может достигать двадцати метров в секунду, и поскольку вершины и склоны Эльбруса покрыты льдом, то следует ожидать вдобавок и наводнения. Водный поток растаявшей снежной шапки будет двигаться еще быстрее. Прекрасный коктейль: сначала стремительно несущийся поток горячей воды, потом поток селевой, и «на закуску» лава, температурой свыше 1000 °С. И все это была не фантазия, не теоретические измышления и расчёты – это уже воплощалось в жизненные реалии. Надежда была лишь на то, что вся эта смесь, пройдет мимо нас, хотя судя по силе извержения – затопить должно было всю долину, до самой большой воды. Я вообще удивлялся, почему мы до сих пор живы. Ядовитые газы, которые выбрасываются из жерла вместе с магмой, наверняка давно убили тех, кто остался у подножия Эльбруса, но на то расстояние, на которое успели отойти мы, они, по всей видимости, распространиться не могли, а может, просто пока не успели.

Мы шли вперед. Как могли, так и шли. Толчки, идущие из-под земли, продолжались, постепенно набирая силу. Небо, покрытое толстым слоем вулканических выбросов, не пропускало солнечных лучей, но вытекающая лава и взрывы падающих с неба магматических бомб, освещали местность вокруг на многие километры. Этот свет был приглушенно красным, скорее бордовым. Так, наверное, должен выглядеть Ад. Кто знает, может быть мне суждено это проверить.

Наконец растаявшие ледники Эльбруса хлынули полноводной рекой в долину, увы, в нашем направлении. Этот стремительный поток нагонит нас в течение нескольких часов, и от него не убежишь, не скроешься, не спасешься. Представляю, что чувствовали мои соплеменники, моя Лулу, которая отобрала у меня малыша и теперь крепко прижимала его к груди, если даже мне, наверняка знающему, что смерть для меня – всего лишь начало новой жизни, было страшно.

Из литературы, коей за свою бесконечную жизнь я начитался в бесконечной же прогрессии, я знал, что выделяют четыре типа извержения вулканов: гавайский – когда из кратера спокойно изливается раскаленная до красна, жидкая и текучая лава; стромболианский – газы вырываются в атмосферу мелкими взрывами, каждый из которых взметает в воздух горящие комки полужидкой лавы, которые скатываются по склонам; вулканский – огромные куски лавы разлетаются на несколько километров от кратера и плинианский тип, характеризующийся могучими взрывами. Так вот, как мне кажется, извержение Эльбруса сейчас объединило в себе все эти классификационные типы.

Поток горячей воды приближался со скоростью даже большей, чем я предполагал вначале. Осталось совсем немного… Я посмотрел Лулу в глаза, и удивился от того, что не обнаружил в них страха. Дитя природы, она спокойно принимала все, что несли с собой суровые реалии жизни первобытного человека.

– Ты не спасешь нас? – Прочел по ее губам.

Я помотал головой в отрицательном жесте.

– Даже ты не можешь этого сделать?

Тот же жест.

– Тогда мы больше не побежим.

Она села на землю и посадила к себе на колени сына. Надо сказать, вовремя села, потому что в следующий момент все, кто остался стоять, были брошены на траву сильным подземным толчком; раздался очередной оглушительный треск, и земля в нескольких километрах позади нас развезлась. А пятнадцатью минутами позже водный и селевой поток водопадом обрушился в образовавшуюся трещину, откуда вскоре повалил густой белый пар, поднявшийся в небо километра на два с половиной. Случай отсрочил нашу гибель на неопределенный срок, но уже то было хорошо, что смерть не могла настигнуть нас с тыла. Слабое утешение, когда тебе на голову сыплются куски расплавленных в недрах земли камней. И все-таки, мы почувствовали надежду.

Теперь идти можно было только вперед, надеясь на то, что нас не накроет одной из лавовых бомб, которые нет-нет, да и долетали от вулкана сюда – такова была мощь извержения. Воздух был наполнен удушливыми сернистыми парами, мы задыхались. Вот упал на землю молодой воин. Отравленный пропитанным газами воздухом, он корчился в агонии, и я ничем не мог ему помочь, разве что прекратить его страдания ударом копья. Но не смог, смалодушничал, и оставил его выгибающееся тело лежать там, где он свалился.

Упал второй, третий. И они были предоставлены собственной участи. Поначалу меня удивляло то, что первыми пали сильные и молодые соплеменники, но потом я понял, что объем их легких значительно больше, чем, скажем, у Лулу и тем более маленького Эльдара, и они вдыхают куда более значительное количество ядовитых испарений, чем они.

Прежде, чем мы одолели очередные пять километров, потеряли еще двоих. Нас осталось девять. Куда мы шли? Не знаю. Наверное, просто подальше от Эльбруса. Тяжелая черная пелена висела в воздухе, лавовые бомбы уже не долетали до нас несмотря на то, что извержение было в самом разгаре. А это значило, что мы отдалились на сравнительно безопасное расстояние от вулкана.

Беспокоили меня взрывы, слышные со стороны, где по моим расчетам находилось Черное море. Надо было обязательно дойти до большой воды. Не знаю, почему я вбил себе это в голову, но на тот момент другой цели у меня не было. Казалось, что рядом с морем безопаснее; всегда можно построить плот, и уплыть подальше от пожаров, взрывов, раскаленного пепла, сыплющегося на голову, горячего пропитанного ядовитыми испарениями воздуха, грязевых потоков и прочих адских испытаний. О том, что море в таких условиях само может нести гибель, сейчас как-то не думалось. Если принять это, как неизбежную данность, то тогда можно лечь на землю и ждать смерти – что толку бежать куда-то, только умрешь уставшим.

Пошел проливной дождь. Он смешивался с пеплом, которым был наполнен воздух, и эта каша облепляла нас. Мы бы просто запеклись точно в кляре, если бы не «бронежилеты» из коры. Вскоре после начала выпадения водяных осадков послышался приглушенный расстоянием, но достаточно хорошо различимый грохот.

– Что это? – Испуганно вскинулась Лулу.

– Вода с неба снесла толстый слой пепла со склонов большой горы, – ответил я первое, что пришло в голову, – и смесь пыли и камней обрушилась вниз.

– На наших родичей?

Ее голос звучал бесстрастно. Нет, Лулу было не все равно, просто бывают такие ситуации, когда ты выхолощен до предела, а всю жалость свого сердца приходится тратить на себя и тех, кто рядом. Горе и беды остальных воспринимаются отстраненно. Да, и сделать все равно ничего нельзя.

– Да, на них, – я тоже говорил холодным голосом, просто констатировал факт, – но им уже все равно, они погибли раньше.

На миг далекий взрыв осветил пространство вокруг нас, и я увидел, как Лулу пожала плечами.

– Ему тоже все равно, – она протянула мне безжизненное тело маленького Эльдара; он был мертв.

Оставшиеся в живых окружили нас. Я поцеловал сына в лоб и положил тельце малыша на землю.

– Пусть останется здесь, – сказал громко, так, чтобы было слышно всем, – огонь, идущий по пятам, позаботится о нем, а нам надо идти к большой воде.

– Зачем? – Лулу села на землю и уставилась в одну точку.

– Возможно, там мы найдем спасение.

– Возможно?

– Да, мы построим большую лодку и уплывем далеко на юг. Там много еды, солнце, тепло. Там жизнь… Надо идти.

– Хорошо, – Лулу встала, – раз ты так говоришь, пошли.

Все одобрительно зашумели.

Прежде чем мы добрались до прибрежных скал, задохнулись еще три человека. Мы оставляли их там, где тех настигали приступы удушья, после которых они умирали в страшных мучениях.

Найдя подходящую пещеру, зашли и повалились без сил. И надо сказать вовремя: обычный теплый дождь внезапно сменился гидротермальными пирокластическими потоками. Их температура, должно быть, доходила до нескольких сотен градусов, из книг помнил цифру семьсот, впрочем, я мог и ошибаться. Да, какая разница – триста или семьсот? Они несли страх и гибель. Горячая вода смешивалась с пеплом, и образовавшаяся масса облепляла все, что оказывалось у нее на пути – здесь не помогли бы никакие щиты из коры.

В пещере становилось все жарче и жарче, дышать было не просто трудно – невозможно! Но дышали. Я как-то в одном из своих перемещений попал в пустыню Мохаве. Там температура воздуха днем достигала шестидесяти градусов по Цельсию, человек при отсутствии воды высыхал и превращался в мумию за три – три с половиной часа. Так вот, эта пустыня – просто финская сауна по сравнению с тем, что мы испытывали, лежа в пещере.

Начался камнепад, вулкан извергал огромное количество камней и шлаков. Какой же все-таки силы было это извержение, если огромные валуны долетали даже сюда.

Так прошли почти сутки. Запасы пищи и воды, которые мы захватили с собой в дорогу из расчета на два дня, подошли к концу. Огненный дождь почти кончился, но Эльбрус продолжал извергать все новые и новые потоки лавы, земля то и дело расходилась тут и там в разные стороны, будто кто-то очень большой и невидимый вжикал вшитой в ее поверхность молнией. Определить день сейчас или ночь было совершенно невозможно – небо плотно затянуло вулканической взвесью дыма и пепла, и солнечный свет не достигал земли.

Несмотря на то, что жара с окончанием дождя несколько спала, дышать по-прежнему было очень тяжело. Надо было уходить дальше на запад, морской бриз должен принести облегчение. В этом ключе я и высказался перед теми, кто еще оставался на ногах. Мое предложение было поддержано молчаливыми кивками голов, я все еще пользовался авторитетом у соплеменников.

Типи идти не могла. Она прерывисто дышала, глаза были открыты, но зрачки закатились наверх. Я посмотрел на Лулу, она в который уж раз пожала плечами, как бы философски изрекая: «А что делать? Такова жизнь, выживает, как известно, сильнейший». Конечно, она не читала «Происхождение видов» Дарвина, но скрытый смысл ее жеста был на уровне написанного великим ученым. Типи пришлось оставить в пещере, нести ее на себе ни у кого не было сил; за свою жизнь она теперь должна была бороться сама. Хотя… тут все было ясно без слов.

Вчетвером вышли из пещеры. Определить направление движения было нелегко – никаких приборов у меня, естественно, припасено не было, а солнце скрылась на многие недели, а может месяцы или, даже, годы. Я просто примерно помнил, куда мы двигались перед вынужденным привалом в пещере и пирокластическим дождем, туда и пошли. Во всяком случае, я надеялся, что туда.

Удивительно, как это у нас в таких нечеловеческих условиях еще сохранились силы. Мы шли и шли, никто не жаловался и не ныл. Потом один из двух воинов упал. Он шел впереди, а поэтому я просто продолжая движение, подошел к нему. Неандерталец лежал лицом вниз и не шевелился. Я наклонился и не без труда перевернул его на спину. Глаза молодого мужчины были открыты, он не дышал. Провел ладонью по лицу, опустил веки.

Выпрямился и пошел дальше. Несмотря на то, что Лулу по росту едва доставала мне до плеча, она шла рядом и не отставала.

Из-за того, что солнечные лучи не могли пробиться сквозь плотную завесу вулканических выбросов, стало значительно холоднее. Холоднее не по сравнению с тем, когда мы задыхались в пещере от жары, а по сравнению с обычной для этого времени года температурой. Пошел снег, сначала небольшой, потом хлопья увеличились и стали размером с ладонь. Неожиданно ударил град. И тут нас спасли импровизированные бронежилеты из древесной коры – лед, сыпавшийся с неба, был диаметром с куриное яйцо. Мы поспешили укрыться в скалах.

Когда все закончилось, двинулись дальше.

Через какое-то время оставшийся воин остановился и сел на землю. Я подошел и тронул его за плечо.

– Надо идти.

Он помотал головой.

– Как хочешь, – никого уговаривать я не собирался, охватила страшная апатия, сил почти не осталось.

Мои географические познания были весьма скромны, однако я точно помнил, что расстояние от Эльбруса до ближайшей точки Черного моря равнялось примерно ста десяти километрам. Но это в двадцатом веке. Черт его знает, на каком расстоянии оно сейчас? Впрочем, это было неважно. Лулу больше не могла сделать и шага, да и я едва стоял на ногах. В лучше случае мы отошли от вулкана на расстояние километров семидесяти – семидесяти пять. Такими темпами до большой воды нам не дойти. Без питья и пищи сил не восстановить, воздух пропитан ядовитыми испарениями… шансов увидеть море, практически нет.

И все-таки мы его увидели. Но сначала услышали: грохочущий переливчатый рокот, он нарастал и ширился… Недолго я гадал, что это такое. На горизонте встала огромная волна. Она с ужасающей скоростью и страшным шумом приближалась к нам. Подводные и прибрежные вулканы, размером значительно уступающим Эльбрусу, зато количеством куда как большим, выплеснули столько магмы, что ее соприкосновение с морской водой привело к образованию цунами высотой никак не меньшей трехсот метров.

Я повернул Лулу спиной к волне, но она непослушно развернулась обратно.

– Я хочу видеть, как это будет, – сказала твердо, и прижалось щекой к моему плечу.

В этот момент я впервые за все бесконечное время своего существования пожалел, что не умру…