Читать онлайн "Шаги за спиной. Беги, не оглядывайся"

Лес темен, мрачен и тих. Тишина эта осязаема и материальна, словно кто-то прикладывает к ушам вату. И темнота, как старые чернила, в которые домешали сажи, — она непроглядна и густа, как кисель. И только клочья тумана цепляются за плечи…

Или это падает вата? Я провожу ладонями по плечам и с недоумением смотрю на свои руки: в них нет ни тумана, ни ваты… Но я же только что чувствовала, как мягкая толстая вата прижималась к моим ушам! Но… Почему я в медицинском халате? И где я?

Я недоуменно кручу головой: могучие ели окружают меня. Их лапы — тяжелые, в черную прозелень — огромны, развесисты и застят свет.

Свет?

Да, еле заметно, где-то там, в глубине бора, мелькает слабый неяркий огонек костра.

Какая глубокая черная ночь! Я иду на огонек, который точно прячется от посторонних глаз, и я постоянно его теряю. И, потеряв в очередной раз, останавливаюсь и вглядываюсь в тени смурных елей так старательно, что в какой-то момент мне начинает чудиться там, за елями, чьи-то невнятные движения.

Я тяну руки, чтобы раздвинуть ветви, и они сопротивляются как живые, упрямо не пуская меня дальше. Но вокруг вдруг светлеет — это луна большая и красная — выходит из-за туч и заливает все причудливым светом. Теперь я вижу, что за елями, параллельно мне, бредут девушки. Но вижу их не четко, а словно сквозь очень мутное, грязное стекло — и не могу никого толком разглядеть! Я очень стараюсь, и зрение мое вдруг проясняется. Там за елями по тропинке бредут девушки, по виду мои ровесницы. А вот, в сторонке от остальных, еле переставляя ноги, плетется светловолосая, высокая, очень белая — да она же нагая! — молодая женщина, придерживая живот.

Беременность, не меньше семи месяцев, определяю я машинально и вздрагиваю — что случилось с этой молодой мамочкой? Я рвусь сквозь упрямые еловые лапы, чтобы помочь ей, но они сопротивляются еще яростнее, и, пружиня, отбрасывают меня в сторону.

Но я почему-то все равно вижу ту тропу. Вот, спотыкаясь, натыкается на пенек другая, маленькая, низенькая, со смешными черными косичками, перекинутыми на грудь. В них вплетены тесемки разного цвета. Эти косички врезаются в мою память. А вот третья, кажется, рыжая, коротко стриженная, идет зажимая бок. Она ранена? Но новая фигура заслоняет ее и я беспомощно кручу головой. Их так много! Но откуда в этой мрачной тайге столько молодых девушек и женщин, и что с ними случилось?

— Вам помочь? — я кричу, потому что боюсь, что они меня не услышат. Рыжая с трудом поворачивает голову. Ее губы шевелятся, но я не слышу слов.

Внезапный топот за спиной заставляет меня инстинктивно отпрянуть в сторону. Страшный косматый мужик рубит топором воздух там, где я только что стояла. Промазал! Гримаса злости искажает его лицо, он снова взмахивает топором, и я с ужасов понимаю, что не успеваю!

Я не успею отскочить! Огромная тень бросается ему наперерез, подминая мужика под себя.

— Спа… Спа…, — силюсь выговорить я. Мой защитник поворачивается, и я кричу от ужаса.

Кричу? Нет!

Мой крик булыжником застревает в горле. Я пытаюсь вдохнуть, вытолкать свой застывший крик — получается плохо.

Не получается совсем!

— Что ты делаешь? Не мешай! — вскрикивает резкий голос, и я недоуменно оглядываюсь. Оказывается, я уже дошла до костерка. Он очень мал и не дает света. Безобразная старуха, разложив вокруг себя какие-то фигурки, сидит на земле и смотрит на мимо меня.

Мне страшно обернуться на того, кто прогнал мужика, но и старуха внушает мне настоящий животный страх.

— В-вы кто, б-бабушка? — с огромным трудом, преодолевая себя, выговариваю я. Булыжник в моем горле никуда не делся.

Старуха вздрагивает. Теперь она смотрит на меня, и страх искажает ее уродливые черты.

— Ты видишь? — вскрикивает она и, вскочив, прыгает через свой костерок, не дающий света.

На меня летит, растопырив скрюченные руки как огромные когти, огромная страшная сова с головой старухи!

Я кричу, и просыпаюсь от крика. Но на самом деле я сиплю, силясь вытолкнуть воздух, а он по-прежнему застрял в груди и в горле и, кажется, сейчас разорвет мне грудину.

Мое тело горит огнем, и я не могу двинуть ни рукой, ни ногой, словно не я хозяйка своему телу! Я тщетно трепыхаюсь на узкой койке, понимая, что сейчас задохнусь. Я пытаюсь позвать на помощь, но не могу вспомнить ни одного слова. Дикий, безумный ужас охватывает меня. Ну же, ну!

Нет, я не помню ни одного слова!

Ни одного!

И вот я уже не на своей узкой койке трепыхаюсь, а перед крыльцом свежесрубленного нового дома! Откуда он здесь?

— Господь с тобой, милая дочь! — вдруг слышу я мамин голос, и в моей голове словно что-то щелкает:

—Господь! — кричу я, повторяя за ней, и тут же вспоминаю все слова, но повторяю только одно. — Мама! Мамочка!

Сразу становится тихо и спокойно.

Я жадно вдыхаю воздух, только что бывший таким недоступным. Я дышу. Я умею дышать — какое это счастье!

И… просыпаюсь на этот раз по-настоящему.

Это был сон! Просто дурацкий страшный сон!

Одеяло связало меня так, что я действительно не могу пошевелиться. Я быстро выпутываюсь из него, и с наслаждением чувствую, как повинуется мне мое тело. Пережитый ужас еще жив во мне, но я гоню его прочь. Господи! Да как же хорошо жить!

Будильник громко тикает на подоконнике. Я, быстро перебирая босыми ногами, бегу туда, чтобы посмотреть время. Два часа ночи, но в комнате почти светло. В это время у нас всегда светло: наверное, это и есть белые ночи. Но, когда говорят про белые ночи в Ленинграде — это звучит романтично, а у нас… У нас все просто — светло, и ладно.

Я забираюсь обратно в кровать, и панцирная сетка привычно провисает подо мной. Кутаясь в тонкое одеяло, я с улыбкой вспоминаю мамин голос, услышанный во сне: «Господь с тобой, милая дочь!»

— Мамочка моя, — шепчу я, и засыпаю крепко, без сновидений.