Читать онлайн "Медальон"

Меня зовут Евгения. Так назвали меня родители. Младенцем меня отнесли в приют, куда попадают все нежелательные дети. Но в отличие от безымянных подкидышей, которым дают имена уже в детском доме, от меня отказались официально: написали соответствующее заявление и оставили в завещание маленький медальон из неизвестного сплава, обрамляющего синий камушек в форме эллипсоида — миниатюрный макет планеты с едва различимыми рельефными очертаниями материков и океанов. Этот медальон висел у меня на шее, сколько себя помню. А когда мне исполнилось десять, одна детдомовская воспитательница, якобы тоже по просьбе моих родителей, передала мне толстенную тетрадь с пожелтевшими страницами — дневник моей пра-пра-пра… бабушки Анны.

Жизнь в детском доме не сахар. Да и за его пределами на планете под заманчивым названием Благословенная — той самой, где мне «посчастливилось» появиться на свет, — не было ничего хорошего. Большая часть населения, облагаемая бесконечными налогами, едва сводила концы с концами. Я много думала о том, почему родители оставили меня: порой ненавидела их, а порой пыталась найти им оправдание. Мне легче было верить во что угодно — например, что они были столь бедны, что обрекли бы меня на голодную смерть, если бы не сдали в детдом, или неизлечимо больны, — чем в то, что я оказалась просто не нужна своим маме и папе. И я верила, зачитав до дыр бабушкин дневник, в котором сообщалось больше, чем знали об истории древней планеты Земля благословенские ученые. Очень скоро от этой тетрадки осталось лишь несколько измятых листочков и пожелтевшая фотокарточка Анны. Но я хорошо помню, что там было написано. Анна писала о своих предках с погибшей в результате техногенного катаклизма планеты, на которой зародилось человечество: о том, что была на Земле огромная страна Россия и жили в этой стране сильные духом люди. Говорят, они были непобедимыми и целеустремленными, так как веками жили в суровом климате. В России в мире и согласии бок о бок сосуществовали десятки национальностей. Они подняли на высочайший уровень науку. Впоследствии, когда стало ясно, что Земля обречена, российские ученые совместно с китайцами — представителями еще одной древней цивилизации — руководили процессом переселения землян на пригодные для жизни планеты других звездных систем. Люди покинули Землю на летательных аппаратах, перемещающихся в пространстве со скоростью, в сотни раз превышающей скорость света. Но выстояли в новых условиях далеко не все. В тяжелой борьбе за выживание произошел упадок культуры, многие забыли о своем происхождении, а некоторые народы и вовсе одичали, докатившись до уровня первобытных племен. В итоге быт народов, осевших в разных частях Вселенной, стал разительно отличаться. На одних планетах уже давным-давно практиковались передовые экологические технологии, на других все еще пользовались двигателями внутреннего сгорания. Но, так или иначе, жизнь продолжалась — и она была такая же, как и тысячу лет назад: рождались дети, заселялись новые земли, росли города, возникали государства, которые порой воевали, а порой объединялись в союзы. Где-то жилось лучше, где-то — хуже. Одни были бедными, другие — богатыми. Люди ссорились, мирились, влюблялись, женились, болели, умирали…

В конце концов в школьных учебниках истории «колыбели человечества» стали посвящать один-два параграфа, а о России можно было узнать лишь из легенд. Но мои предки хранили и передавали эти легенды из поколения в поколение.

Однажды Анна, родившаяся уже после глобальной катастрофы, увидела вещий сон и предсказала, что «в начале тысячелетия» в нашем роду появится на свет девочка и назовут ее Евгенией. Мол, эта девочка «изменит ход истории» и «повернет время вспять». Так было написано в дневнике. Я не знала, была ли той самой девочкой или меня назвали Евгенией в угоду прабабушке, поскольку я родилась как раз в начале тысячелетия — по древнему земному летоисчислению шел 3001-й год от Рождества Христова. Не представляла я и того, что именно должна изменить в истории. Но я верила в предсказание: верила, что в моих жилах течет кровь древнего народа и в будущем мне предстоит совершить что-то очень важное.

Эта вера помогла мне выжить в детском доме и не позволяла распускать нюни. Меня дразнили, меня били, у меня отбирали еду, хотя и я не оставалась в долгу, была той еще драчуньей. А когда становилось очень тяжело, сжимала в кулаке древний медальон из синего камня или смотрела на вложенный в тетрадку портрет прабабушки. На нем она была молодой и очень красивой. И черты ее лица, как мне казалось, очень напоминали мои.

А еще в ее дневнике было много забавных поговорок и афоризмов вроде «Поспешишь — людей насмешишь», «Не буди лихо, пока оно тихо», «Тише едешь — дальше будешь», «Хорошо там, где нас нет» и прочих в том же духе. Я все их выучила наизусть.

Но верить в свое происхождение и пророчество Анны — это одно. А сидеть сложа руки и ждать, когда жизнь преподнесет тебе подарки на блюдечке с голубой каемочкой, — совсем другое. Народная мудрость гласит: помоги себе сам. Потому что никто не сделает это лучше тебя.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я решила, что пора.

Я понимала, что по законам Благословенной за побег меня отправят в детскую колонию, где будет похуже, чем в детдоме. Если поймают, конечно. Но жизнь в приюте так опостылела, что я твердо решила бежать.

Мне казалось, я все тщательно продумала. Раздобыв карту города и фонарик, запасшись кое-какой провизией, глубокой ночью я перемахнула через забор в дальнем углу приютского сада, перекусив колючую проволоку кусачками. Ловко приземлившись на обе ноги, стала пробираться в сторону леса, избегая освещенных участков. На случай похолодания я прихватила с собой одеяло, плотно свернутое в скатку и привязанное к рюкзаку за спиной. Но оно не пригодилось. Несмотря на то, что была уже глубокая осень, погода стояла сухая и теплая, так что я даже не озябла.

К рассвету я зашла в чащу достаточно далеко, чтобы сделать привал и перекусить. Но не успела присесть на сухой ствол поваленного бурей дерева, как услышала хруст сломанной ветки и, подпрыгнув, обернулась: «Неужели меня уже хватились и так быстро нагнали? Неужто это конец?»

Передо мной стоял мужчина лет тридцати пяти в накинутой на плечи медвежьей шкуре. В руках он держал самодельное оружие с глушителем. Разбойник? Убийца? Маньяк?.. Во всяком случае, он не был похож на законного представителя власти, скорее — на отшельника. Я слышала об отшельниках, убегающих из городов и поселяющихся в глуши лесной, таким образом бросая вызов обществу. О них часто говорили в новостях: отшельников ловили и казнили, но их не становилось меньше. Впрочем, это обстоятельство не меняло дела. Впервые в жизни мне угрожала столь явная опасность, и все мои негустые воспоминания пронеслись передо мной со скоростью света. Среди прочих мелькнула мысль: сейчас он нажмет на курок, а никто даже не услышит и не узнает, как тихо и нелепо оборвалась моя жизнь. Вот так изменила ход истории!..

— Ты еще кто? — грубо спросил мужик.

Я быстро сообразила, что речь идет не о том, чтобы не выдать себя, а о том, чтобы он посчитал ненужным убивать меня сейчас, ведь я не представляла для него никакой угрозы. Поэтому я решила сказать правду.

— Евгения, — громко и спокойно произнесла я, удивившись звучности своего голоса, раздавшегося в густой лесной тишине. Раньше поводов для нормального общения у меня было немного, чаще приходилось помалкивать или, напротив, разговаривать на повышенных тонах. — Сегодня ночью я сбежала из детского дома. А вы не очень-то похожи на стража порядка, — добавила я, давая ему понять, что ничего более не хочу, кроме как просто убраться восвояси.

Светало. В предутреннем полумраке леса лицо его казалось суровым и серо-синим, как у мертвеца. Но он был жив-живехонек. Разглядев меня получше, он пренебрежительно произнес, опуская пушку: — Девчонка…

Однако тут же снова нацелил на меня оружие и скомандовал:

— Рюкзак на землю, руки за голову, спиной ко мне — и шагом марш, если хочешь жить!

Мы прошли метров двести в полной тишине. Только сухая листва шуршала под ногами да ветер выл в кронах высоченных деревьев. Потом отшельник приказал остановиться и распахнул небольшой замаскированный ветками деревянный люк, ведущий под землю. Оттуда пахнуло могильным холодком.

— Вниз! — приказал он.

Медленно спускаясь по перекладинам деревянной лестницы все ниже и ниже, я успела подумать о многих неприятных вещах. Наконец, когда мы оба оказались внизу, незнакомец захлопнул за собой крышку-дверь и произнес неожиданно дружелюбным тоном:

— Добро пожаловать в берлогу Геты!

В «берлоге» было сыро, но вполне уютно, горела электрическая лампочка. Оказавшись внизу, я ощутила, что здесь гораздо теплее, чем снаружи. Слева от «входа» стоял грубо сколоченный деревянный стол, а чуть поодаль, у стены, располагалось нечто, похожее на кровать, небрежно застеленную выцветшим лоскутным одеялом. Меня передернуло не то от сырости, не то от волнения перед первым настоящим приключением моей до сих пор небогатой событиями жизни.

— Зачем ты привел меня сюда? — спросила я, и голос мой предательски дрогнул под назойливым взглядом незнакомца, который продолжал разглядывать меня с ног до головы. В отличие от той первой моей реплики там, снаружи, эта прозвучала уже не так звонко и уверенно. Я вовсю корила себя за то, что имела глупость бежать и подвергнуть свою жизнь опасности, — неизвестно, что на уме у этого бродяги. Вдруг он людоед вообще?

— Может, уберешь свой пугач, я на людей не бросаюсь, — предложила я и приготовилась ко всему…

— Меньше всего я хотел, чтобы ты меня испугалась, — заявил Гета, засовывая оружие за пояс. — Я ничего тебе не сделаю. Просто уже много месяцев не разговаривал ни с одним человеком.

— А если у меня есть более важные дела, чем болтовня с тобой? — ввернула я и тут же задумалась, не обидится ли он.

Нет, он не обиделся. Он усмехнулся и сказал:

— Ты имеешь в виду свой побег? Спешу тебя просветить, что пребывание здесь сейчас — твое единственное спасение. Днем раньше или днем позже, но тебя все равно поймают, останься ты наверху. Кроме того, лес — это единственное твое прибежище, единственное прибежище для отшельников. Территория, на которой не действует закон.

Гета уселся на деревянный чурбан, заменявший табурет, и с самодовольным видом налил из лежащей на столе фляги в металлическую кружку какую-то мутную жидкость. По помещению разнесся запах бражки.

— Почему я должна тебе верить? — спросила я. В этот момент в животе у меня громко заурчало.

Гета поперхнулся:

— А разве у тебя есть выбор?

Он вытер рот рукавом и начал бесцеремонно рыться в моем рюкзаке.

Тогда я набралась смелости, подошла и тоже уселась за стол на второй чурбан — чего уж стесняться? Я решила довериться судьбе, раз уж ничего больше не оставалось. Кроме как надеяться, что я не умру сегодня, потому что мне предначертана в будущем какая-то важная миссия. Правда, я даже не представляла себе, какая.

— Выбора у меня действительно нет. Но только вот вещи мои трогать не надо. И было бы гораздо лучше, если бы ты меня просто отпустил. Что тебе от меня нужно?

Я положила локти на столешницу и посмотрела на него в упор, ожидая ответа.

— Мне? От тебя? Да в общем-то ничего. Ты пойми, теперь скорее я тебе нужен, чем ты мне. Я-то без тебя как-нибудь перетопчусь, а вот ты без моей помощи — увы… — Отложив рюкзак в сторону, он развел руками. А потом ироничное выражение его лица резко сменилось на суровое. — Извини, но просто отпустить я тебя не могу, потому что не уверен, что ты не разболтаешь о моем месте обитания.

— Значит, я твоя пленница? — уточнила я.

— Сама же потом спасибо скажешь. Когда получше узнаешь отшельническую жизнь.

— То есть ты намекаешь, что я буду здесь с тобой жить? — Я сделала особое ударение на словах «здесь», «с тобой» и «жить». Давая ему понять, что это неприемлемо. Но он невозмутимо продолжал:

— Тут, на этой так называемой свободе, жить еще труднее, чем там. — Он указал пальцем в потолок. — Здесь нужно добывать себе еду и постоянно скрываться. А с планеты вырваться практически невозможно, хотя есть во Вселенной и лучшие места.

Гета начал сворачивать на столе самокрутку, продолжая:

— Я живу здесь уже пять лет. Мы бежали вместе с Дюком, моим товарищем со школьной скамьи. С детства были неразлучными друзьями. А прошлой весной его поймали, когда мы охотились. С тех пор я один.

Прикурив от зажигалки странной конструкции, он выпустил струю дыма, взглянул на меня и произнес:

— Ты еще совсем ребенок. Есть хочешь?

— У меня в рюкзаке есть печенье и бутерброды, — хмуро сообщила я. — И я как раз собиралась перекусить, когда появился ты.

— Печенье… Разве это еда? Давай-ка я налью тебе моей похлебки из косули.

Я недоверчиво посмотрела на поданную мне миску с бульоном, в котором плавали ошметки то ли мяса, то ли потрохов. Но, попробовав, обнаружила, что похлебка очень даже ничего на вкус. И, засунув стеснительность куда подальше, набросилась на еду, поскольку была чудовищно голодна. А потом мой новый и единственный теперь товарищ угостил меня потрясающе вкусным травяным чаем, которым мы оба с удовольствием запивали мое печенье. Так мы подружились.