Елена Смирнова сидела в полутёмной лаборатории, облокотившись на грязный стол, заваленный бумагами. За окном шёл дождь, и в отблесках рекламных экранов мелькали лица людей, которые больше интересовались, какая новая игра выйдет в этот вечер, чем тем, как спасти планету.
На экране её терминала мигала надпись:
«Запрос на финансирование отклонён. Причина: недостаточная практическая значимость.»
Елена закрыла глаза. Это был уже третий отказ. Её проект — создание квантово-гравитационной модели для прогнозирования космических угроз — был слишком «далёким от жизни», как сказали ей в министерстве. «Пока не решим проблемы с безработицей и инфраструктурой, наука должна подождать», — говорили чиновники.
Она встала, потянулась и направилась к кофемашине. В лаборатории было пусто. Только Иванов, её коллега-биохимик, дрых на диване, прикрыв лицо журналом.
— Иванов, проснись. Нам нужно обсудить, как мы умрём от старости в нищете и безденежье.
— Уже проснулся, — пробурчал он, не открывая глаз. — Что на этот раз?
— Отказали в финансировании. Третий раз.
— Поздравляю. Значит, ты теперь не просто учёный, ты — герой.
Елена усмехнулась. Она не была героиней. Просто ей было больно смотреть, как мир катится в пропасть, а никто не хочет остановить его. Никто, кроме тех, кто всё ещё верил в науку.
Внезапно раздался звонок. Редкий звонок — не через мессенджер, не через нейроинтерфейс, а настоящий звонок. Старый добрый звонок.
Елена подошла к двери. На экране — мужчина лет сорока, в строгом сером костюме, с папкой в руках.
— Елена Смирнова? — спросил он.
— Кто спрашивает?
— Александр Левченко. У меня к вам предложение. Важное.
— Я не покупаю страховки.
— Это не страховка. Это будущее.
Она замялась. Потом нажала кнопку открытия двери.
Александр Левченко вошёл, не снимая пальто. Он оглядел лабораторию, кивнул Иванову, который наконец открыл глаза, и сказал:
— Вы тратите время впустую. И не вы одни.
— А вы кто? — спросила Елена.
— Человек, который понимает, что наука — это не роскошь. Это вопрос выживания.
— Это не новость.
— Но вы не знаете, что есть люди, которые хотят это изменить. Люди, которые уже действуют.
— И кто же это?
— Коммунисты.
Елена фыркнула.
— Коммунисты? Вы шутите? Они же всё ещё верят, что пролетариат — революционный класс.
— Не все, — ответил Левченко. — Те, кто готов смотреть в будущее, понимают, что сегодня революционный класс — это вы. Учёные. Инженеры. Студенты. Инновационные предприниматели. Люди, которые видят, что человечество может погибнуть, если не будет готово к угрозам.
— И что вы предлагаете?
— Войти в нашу организацию. Помочь нам найти тех, кто хочет бороться за науку. За будущее. За выживание.
— Вы предлагаете революцию?
— Мы уже начали её. Просто вы этого ещё не заметили.
Елена посмотрела на него. Она не была уверена, что верит ему. Но впервые за долгое время ей показалось, что кто-то говорит с ней на одном языке.
— А если я откажусь?
— Тогда вы останетесь здесь. С этим. — Он кивнул на экран с отказом в финансировании. — И будете ждать, пока кто-то другой спасёт человечество. Или не спасёт.
Он протянул руку.
Елена посмотрела на неё. Затем — на Иванова, который теперь сидел, слушая их с интересом.
И, наконец, взяла руку.
«Кто не верит в науку — тот не верит в человечество.»
— Александр Левченко, "Технокоммунистический манифест", 2047 г.