Читать онлайн "Жизнь, страх и смерть в Тилморе."

Жизнь, страх и смерть в Тилморе.

Дверь таверны распахнулась, предоставив взорам посетителей высокого, худого мужчину. На нем был плащ с капюшоном, защитивший его от уже подходящего к концу дождя. Весь мокрый, усталый и с тяжелой походкой парень двинулся к барной стойке.

- Здрав будь, Гимел, подай усталому путнику темный корнуэльский эль, да овощной похлебки с парой ломтиков хлеба – снимая капюшон, показывал свое острое, утонченное лицо с небольшой бородкой и глубокими морщинами у острого носа путник. Старый друг сразу поймет все.

- Торнвальд, дружище! Не слыхивал, что ты вернулся с походов своих. Сейчас все налью и приду разговоры говорить – бегал впопыхах пухлый, с рыжими усами и бритым подбородком, хозяин таверны, стараясь поспевать за пожеланиями гостей.

- Не торопись, уважаемый – Торнвальд сложил плащ в свой походный рюкзак из меха и шкур. Обвел взглядом посетителей, убедившись, что сегодня тихий спокойный вечер четверга, и никто не затеял дурной, никому не нужной, драки, или еще каких злодейств. В дальнем углу, на небольшой сцене играли три барда, тихо, без напряжения, какую-то протяжную, до грусти милую песню о безответной любви служанки к своему господину. В этой песне в чудесной магии сочетались плавные, но все еще кричащие своей высотой ноты флейты, завораживающая, как будто отсылающая в лучшие сны, мелодия лютни, и, наконец, арфа, создающая мягкий и нежный фон с переходами на жестокую и суровую реальность. Торнвальд хорошо знал эту песню, любил ее, поэтому решил не скупится и подбросил монет музыкантам за ту магию, что они дарили посетителям сейчас.

- Ну, рассказывай, дружище, как с артефактами в этот раз? – ставил заказ на стойку бармен.

- Скорее плохо, чем хорошо, северяне не захотели ни помочь с последними гробницами, ни покупать то, что уже нашли. Поэтому, забрал себе, попробую у нас продать – уже приступил к трапезе Торнвальд. Он ел быстро с явным аппетитом после долгого голода, то и дело крошки да капли попадали на его голубоватую рубаху и черные лоскутные штаны.

- Мдаааа… Вам, охотникам на артефакты, и так всегда тяжело жилось, сейчас так вообще печаль какая-то…

- Да ничего, прорвемся, как всегда. Что за новости в нашем захолустье тут?

- В Тилморе, в целом, спокойно. Граф женится надумал на королевской дочке, подсиживает, падаль, нашего чудесного короля. Матушка твоя, как обычно, торгует на базаре, говорят, не бедствует, но и в богачки не спешит, как все в общем-то. Вчера гроза была, трясло весь город, мостовые залило, пару районов подтопило, говорят, несколько человек так испугались грома и молний, что в обморок упали. Пастух тут выдал, барана посеял, растяпа, весь город на уши поднял, обыскались. А баран-то в кустах схоронился, ждал, выжидал, травку щипал, как только уже засобиралось стадо домой, с пастухом-то, как выскочит напасть рогатая из кустов, как даст нашему пастуху прям в зад, тот змейкой до города убегал от эдакого пройдохи – смеялся бармен – о, чуть не забыл, по твоей части, когда гроза-то была, некоторым видение было, как говорят, что упадет с неба камень какой-то и будет что-то.

- Будет что?

- Пойди разбери ведунов этих, не верю я в видения, да судьбы. Есть жизнь и ее надо жить, а не экзотермикой всякой заниматься.

- Твоя правда, Гимел, но про камень с неба разузнаю. Ладно, давай по одной за здравие, да пойду к матушке.

- Ну, чтоб руки не дрожали! – Старые друзья выпили по кружке эля. С торжеством, виданным только давним приятелям по счастью и несчастью.

Торнвальд встал из-за стойки, жестом с улыбкой попрощался с барменом и направился к выходу. Вдруг резко потемнело, пред взором предстал Тилмор, город, в котором родился и вырос Торнвальд, началась гроза, молнии били в дома. Город горит, жители бегут, погибая от огня, завалов и дыма, кому повезло больше – от молний. Вспышка. Внезапно, все утихло, город лежал в руинах, вокруг не было ни души, даже звуки как будто забрали из этой Вселенной, лишь какой-то далекий расплывчатый силуэт пурпурного камня в синей огранке выдавал, что здесь что-то не чисто.

Торнвальд очнулся. Судя по суматохе, возникшей внезапно, все в таверне упали в обморок и видели одинаковое видение. Это значило одно, охотнику за артефактами нужно разобраться с этой неожиданностью. Камень нужно было найти, а дальше думать уничтожать его, или унести куда подальше, или может еще варианты какие возникнут, сначала нужно найти. По пути домой, Торнвальд видел странное голубоватое свечение за озером, это не простое зарево, или отблеск воды в грозу, там явно происходят «магичества волшебские» - как говорил Гимел. Матушка давно ждала сына дома с теплым приемом, объятьями и слезами радости, на которые способны только мамы. они поговорили о столь необычной для этих краев ситуации, обсудили новости. Торнвальд отдал маме артефакты, чтобы она продала их и заработала себе капитал, может получится купить лавку побольше? «Ой, сынок, не в лавке дело, дорогой, а в том, что людям побрякушки всякие новомодные подавай, а не реально ценные и важные в жизни вещи. С тех пор, как отец погиб, так и город как будто бездушным стал» - так всегда говорила мать, оправдывая свою бесконечную печаль. Отец был лесорубом и погиб от переутомления, пытаясь прокормить семью, когда мама сидела с маленьким Торнвальдом. Почему-то, она винила себя, хотя, очевидно, других вариантов не было.

Они долго сидели и беседовали обо всем на свете, сын успокаивал мать и старался подарить ей надежду на будущее. В конце концов оба отправились спать поздней ночью.

Утро было солнечным и приятным, как будто претендовало на звание лучшего утра этим летом. Капли росы ослепительной чистотой блестели на солнце, когда Торнвальд выходил из города в сторону вчерашнего свечения за озером. Легкий недосып еще сказывался, но наибольшее влияние оказывала тревога, вызванная вчерашним видением. Охотник за артефактами многое знал о них, но только самые могущественные и зловещие из существующих способны на такие эффекты. В любом случае, он должен был найти его. Также в голове проносились мысли о покойном отце, который свел себя в могилу, работая на графа Рейцига. Правитель Тилмора у большинства людей был на плохом счету, известный своей алчностью, тщеславием и бесполезным высокомерием. Отцу же было все равно, ему нужны были деньги, неважно придется ли работать неделями без выходных, или месяцами. «Нет ничего важнее вас – моих любимых» - говорил он – «мой сын и жена никогда не будут нуждаться в чем либо, даже если придется ради этого вырубить весь лес.» Глупости, конечно, отец любил природу, лес и животных, он бы не стал так с ними поступать. Но в этой благоговейно-сумасшедшей заботе рос Торнвальд, и рос тем еще сорванцом. Он часто вспоминал былые времена, игры с друзьями, как они выбили окно в лавке сапожника, когда кидались друг в друга камнями, как поцеловал Златку на крыше будучи уже юношей… Сейчас нужно сосредоточиться на работе.

Выйдя из-за холма, Торнвальд опешил. Вся территория за озером была усыпана палатками стражников, повсюду стояли часовые, то тут, то там копали дыры в земле. От былых полей лилий, одуванчиков, ромашек да незабудок не осталось и следа. Судя по запаху, стражники здесь трудятся без остановки уже дня 2. Торнвальд пошел дальше по основной дороге, когда алебарды преградили ему путь:

- Прохода нет, ведутся работы – строго, как отрезал, сказал стражник с козлиной бородкой.

- Что за работы? – поинтересовался Торнвальд, пытаясь разглядеть лагерь и раскопки.

- Графом не велено раскрывать секреты работ гражданским. Поди отсюда, пока цел.

- Могу с графом увидеться?

- Не положено хоругви обычной с графом беседы беседовать, пожалуйте свалить, сударь.

- Артефакт ищете?

- Откуда знаете про артефакт? А впрочем, вы будете задержаны и доставлены к герцогу по подозрению в шпионаже.

- Доставляйте же скорее!

Не спуская глаз, стражник вел Торнвальда к главному шатру, он был самым большим и богато украшенным, весь в фамильных гербах и изразцах. С золотистыми канатами и теснением по периметру каждого шелкового полотна красного, как вино, цвета. Внутри пахло духами, причем женскими – страстью высокомерного правителя Тилмора. Эти были с запахом сирени, роз и свежего меда, отчего пахли свежо и обволакивающе. За столом сидел Его Высочество герцог Рейциг собственной персоной в латном доспехе и с настолько деловым видом, будто изобретает что-то, опережающее время, фактически же, ставил подписи на указах, которые даже не мог прочесть.

- Привел гражданского по подозрению в шпионаже, расспрашивал про артефакт – отчитался стражник, словно по учебнику.

- Сейчас каждый крестьянский пузатый мальчуган в округе знает об этом, балда, сгинь отсюда – самоутверждался в интеллектуальном превосходстве герцог – ну-с, извольте говорить, милсдарь, что вам известно? Кто таков будете? Откуда вы? – Обращался Рейциг к Торнвальду, не отрываясь от своей бумажной работы.

- Зовут меня Торнвальд, я охотник за артефактами, родился и вырос в Тилморе. Известно, что здесь, возможно, крайне могущественный и опасный артефакт завелся… - со спокойствием начал юноша.

- Охотник, значит, ну-с, предлагаю сделку: вы находите артефакт, а я, так и быть, пощажу вас, сниму обвинения в шпионаже и приглашу на пиршество по поводу моей свадьбы с дочерью короля, после того, как подарю ей вашу находку. Что скажете? – с едкой ухмылкой и хитрым блеском в глазах вопрошал Рейциг.

- При всем уважении, государь, артефакт нельзя дарить, он опасен. Он вызвал видения у всего города, отправив в обморок всех горожан. И все видели пожар, разруху и смерть, чтобы этого избежать, нужно уничтожить артефакт, либо спрятать его, унести подальше, поверьте, я разб… - Торнвальд не успел договорить, когда встрял герцог, чьи доспехи отблескивали в свете свечи так, будто сейчас он сам горит внутри.

- Слушай сюда, деревенщина, мне плевать что ты там думаешь, будет по моему хочешь ты того, или нет. Если не нравится, можешь валить как те, что утром подтягивая штаны бежали из города, поверив каким-то проделкам дьявольским и видениям бесовским. Мое предложение в силе, так что решайся, или сгинь в кандалах – герцог улыбался очень зловещей улыбкой, как будто уже представляя пытки, которым подвергнет охотника. А пытки, надо сказать, герцог очень любил, может быть даже больше , чем унизительные шутки над придворными.

- Так нельзя, обвинить невинного человека, который пришел вас предупредить, опасно ставить под угрозу город, герцог, смилуйтесь и внемлите голосу разума – почти в мольбе просил Торнвальд.

- Не хочу больше ничего слышать, стража! – В шатер ворвались два стражника – заковать, увести и бросить в темницу к другим политическим!

Началась потасовка, Торнвальд в развороте с размаху ударил в лицо одного стражника тыльной стороной кулака, отчего тот упал, затем, в том же развороте другой рукой ударил второго, тот рухнул как мешок картошки. Затем охотник ринулся на герцога. Тот съежился в углу шатра, визжал и звал стражу, которая, к слову, быстро подоспела и как бы Торнвальд не сопротивлялся, победить целый лагерь ему не под силу. Поэтому, он бежал в попытке запутать преследователей и выбраться из лагеря, он оббегал шатры позади, чтобы стража путалась в веревках, сбивая свой палаточный лагерь, перепрыгивал стойки с оружием и броней, бросался всем, что попадет под руку и вот, когда впереди уже был виден тот самый проход, через который Торнвальд пришел сюда, на него накинули сеть, избили и связали. Один из стражников заехал ему в висок латной рукавицей, и охотник провалился во тьму…

- Ты сгниешь в темнице, челядь, твои дни сочтены – первое что услышал Торнвальд очнувшись. Это измывался герцог. Он любил распоряжаться судьбами людей, скорее всего, даже сильнее, чем страсть к пыткам.

- Господин, мы нашли его – голос стражника был слышен как будто бы вдали, наверное, это из-за звона в голове, который мешал разобрать дальнейший разговор. Торнвальд попробовал шевельнуться, но связан он был слишком крепко.

- Очнулся стало быть, охотничек, смотри на свой артефакт – герцог подвел к лицу Торнвальда кроваво-красную руну, высеченную на пурпурном камне, ограненным синим округлым минералом – сладких снов!

Кажется, Торнвальда снова ударили, потому что сон наступил как-то резко, быстро и был сплошной тьмой без образов…

Пахло затхлостью, сыростью и грязью тел. Торнвальд очнулся в темнице, где, помимо него, сидело еще три человека. Было окно с решетками – единственный источник света, сегодня полнолуние, поэтому было светло. Солому под телом ели крысы, резкими укусами отгрызающие свою добычу. Пробуждение было не из легких, голова звенела, трещала и жутко болела. Перед глазами плясали и блестели огоньки. Торнвальда мутило, видно, сотрясение.

- Очнулся, молодой, добро пожаловать в наши хоромы! – хриплый старческий голос приветствовал охотника.

- Здравия всем присутствующим, давно лежу? – поздоровался Торнвальд.

- Да уж весь день проспал, отделали тебя что надо, ничего, скоро принесут чай, немного попустит. Я Герман, сижу за попытку государственного переворота, был слугой нашего достопочтимого сраного герцога – протянул руку, помогая встать высокий крепкий мужчина лет тридцати.

- Я Торнвальд, охотник за артефактами, теперь кажись шпион, пытался предупредить герцога, что нельзя этот артефакт трогать людям, которые не разбираются – с ухмылкой вставал юноша.

- Кейли, обвинен в халатности. Этот крендель, герцог, то бишь, украл из городской казны кругленькую сумму, а меня, под страхом казни, заставил обсчитать на бумаге. А потом меня же посадил за халатность – представился старец в углу – да чтоб пусто было этому долбаному герцогу!

- Гросс, убил любимого жополиза герцога, сам виноват, нечего было к сестре моей приставать против ее воли – спокойно подходил незнакомец.

- Сегодня полнолуние, до утра допрашивать не будут, айда в кости играть! – оживился Герман.

- Сначала дорасскажи историю про детство этого негодника гнилозубого! – просил Кейли у Германа.

- Да там немного осталось, ладно, слушайте… короче давали поджопников нашему герцогу регулярно за зубы гнилые, за запах его, грязнулей был невозможным. Даже слуги подшучивали над ним. Дети других господ так вообще поросем его называли, девчонки на милю не подходили. Рос он злым, желал власти, ну а ближе уже к отрочеству подшутила над ним дочка графа какого-то, мол люблю тебя не могу, раздевайся, давай будем вместе. Ну тот и разделся, а из шкафа вывалились другие его неприятели и давай ржать, да тумаков отвешивать, с тех пор обиду то и затаил наш герцог. Придушил он шутницу ночью, а с остальными расправился с особой жестокостью, тогда и пытки полюбил, потому что «приятно слышать крики своих старых врагов», как он говаривал. Ну, тут, я думаю, можно и в кости уже начать играть, а не вот этой вот биографией заниматься.

Все играли в кости, травя байки, смеясь над шутками друг друга. Герман рассказывал про всякие придворные казусы и интрижки, забавно пародируя всяких там господ светского общества. «А он ничего, славный малый» - оценил охотник. Герман был рожден рабом, выкуплен слугой, но не потерял собственных принципов и интересов. История с его переворотом – чистый фарс и бред, который герцог себе возомнил, лишь бы подчеркнуть важность своей фигуры. «Против неважных не делают переворотов» - пародировал Рейцига Герман, все смеялись. Кейли был смешон до невозможности, выдавая такие словесные и оскорбительные пируэты в адрес герцога, что ответить ему достойно было той еще задачкой. «Надеюсь, эта сколопендра хандрозная буит ползать как гусеница, шоб жизь медом не казалась» - образ герцога, по описанию Кейли, сам собой рисовался в мыслях Торнвальда. И пусть Гросс был немногословен, но в дружеских беседах должен быть такой добряк, который просто слушает, хихикает и поддерживает разговор, не претендуя на трон души этой компании. Он рассказал, как рыцарь герцога пытался насильно взять в жены сестру Гросса, та много раз отказывала. В последний раз тот «любимый жополиз герцога», как называл его убийца, совсем распустил руки в сторону сестры. Так Гросс и стал душегубом, отстаивая честь своей сестры и семьи. Принесли чай, после которого голову Торнвальда немного отпустило, поэтому он позволил себе расслабиться: «может и не произойдет ничего страшного в конце концов, вдруг, я ошибся» - думал охотник.

Гроза началась ближе к полуночи, страшные тучи налетели, гром орал таким грохотом, что хотелось сквозь землю провалиться, чтобы спрятаться от его оглушающих криков. Молния слепила даже издали своими искристыми заковырками, она рассекала небеса, как будто говоря, что после нее жизни уже не будет. Ветер вырывал мелкие деревья с корнем, дождь бил, как молот бьет по наковальне. В камере все замерли, кто в испуге, кто в спокойном ожидании предначертанного, только Торнвальд не отходил от окна, осознав, что все же он не ошибся. Тревога накрывала его с головой, молитвы слетали с языка, он просил бурю забрать его с собой, только не трогать его родной город, который стоял вдали окна, будто птица, которая еще не поняла, что охотник близко.

Первая молния ударила в таверну – ее было видно издали благодаря столбам, на которых висели фонари, чтобы путники не заплутали. Раздался оглушительный треск и вот огонь охватил здание «Нет! Умоляю! Пожалуйста не надо!» - кричал, всхлипывая Торнвальд, но как бы он ни бил по решеткам, как бы ни страдал, он не мог помочь своему старому другу Гимелу. Который сейчас же схватил ведро и начал тщетно пытаться тушить свое заведение, дело всего его рода. Посетителей сегодня было много, но выжить не дано никому в корчме. Балки обвалились спустя минуту после удара, придавив собой и хозяина, и гостей. Второй разряд угодил в рынок, где в такой час никто не работает, пламя поглотило все товары, оставив торговцев ни с чем. Один лишь купец, который выбежал прикрыть свою лавку от дождя, в секунду превратился в прах, так решила молния. Охотник извивался в ужасе и мольбе, сокамерники пытались оттащить его, чтобы защитить от зрелища, что несло сумасшествие, но никому не хватило терпения и жесткости, чтобы совладать с обезумевшим от горя Торнвальдом. В тот момент ударил третий разряд, попав куда-то в область ратуши, где было вечернее заседание чиновников, которые тот же час были охвачены огнем. Четвертый и пятый почти одновременно ударили по почте и кузнице, и если почте досталось мало, то кузница рванула, словно пороховая бочка, разнеся на части дом кузнеца с его семьей и им самим, Златка, первая любовь Торнвальда и дочь кузнеца, еще не вернулась домой, что, впрочем, не спасет ее от гибели в огне. Начался страшный пожар, крики людей были слышны даже в камере. Матери искали детей, дети – отцов, братья – сестер, сестры – матерей. Ужасом пропитался даже воздух, донося смрад горящих тел, зданий, животных и плавящегося камня мостовой. Безысходность стояла в голове каждого, кто видел ту трагедию. Разряд, еще разряд. Снова разряд. Ветер унес дворняжку, пытающуюся достать ребенка из-под завала. Каждый кадр, что представал взору Торнвальда отдавался в его душе немыслимым горем, он знал всех людей там, знал весь город, та мостовая, что была под босыми ногами в детстве. Те лавочники, что всегда угощали кренделями, конфетами и даже лимонадом. Те крыши домов, на которых они с мальчишками ловили голубей, а уже юношами сидели с дамами, Златка, которую так любил охотник. Там они обсуждали то самое, счастливое и несостоявшееся будущее, надеялись, любили и наслаждались. Все это, самое дорогое и ценное, гибло прямо сейчас на глазах Торнвальда. Каждая слеза охотника как будто провожала душу в другой мир. В конце концов, обессиленный, он уже просто смотрел, слезы текли из глаз сами, а ветер перебивали лишь редкие всхлипы горожанина, потерявшего свою родину всего за вечер. Горожанина, вынужденного смотреть на гибель соседей и смерть всего, что было ему дорого. Последний разряд, который окончательно сразил Торнвальда ударил в дом матери. Он был самым высоким, потому что она экономила на жилье. В том доме было много небольших квартир «места всем хватает, это главное» - говорила мать – «не в богатстве счастье, а в любви» - заканчивала она. Этот разряд как будто взорвал этот дом, она не мучалась, погибнув в горестном сне после новостей о том, что ее сын в темнице. Так охотник понял, что ему больше нет места в этом мире, нет людей, нет воспоминаний, он лежал у окна беспомощно трясясь и молил забрать его с матерью. В голове было пусто, до звона, горе настолько переполнило его, что начало крутить детские воспоминания: вот отец, что всегда улыбался после работы своему единственному сыну, мать, что всегда поддерживала, а нагоняй давала только за дело, вот друзья, с которыми дороги разошлись как у всех это бывает, Гимел, что всегда нальет, расскажет и рассмешит, Златка, что светилась самым теплым светом, надеждой выкладывая путь… И герцог, который забрал все это. «Будь ты проклят, гори в адском пламени как Тилмор, но не сгорай, страдай в вечных муках так, как сегодня страдали они» - последнее, что сказал Торнвальд, когда вспышка молнии окрасила в ослепительно белый все вокруг…