Читать онлайн "Моя призрачная семья"

Деревянная повозка поскрипывала, с трудом продираясь через заросшую травой дорогу. Старую колею еще можно было разглядеть в разнотравье, но только если знать, что когда-то здесь была дорога. Воздух буквально звенел от жары, вернее — от духоты. Казалось, его можно было зачерпнуть ложкой — такой густой, тяжелый, напитанный запахами он был. Хоть солнце и пряталось за тяжелыми облаками, духота стояла невероятная. Я сидела среди старых прохудившихся мешков и с сонным выражением на лице покачивалась в повозке на неровностях заросшего тракта. Одежда противно липла к телу, над губой выступили капельки пота. Каштановые тяжелые волосы тоже были мокрые. Словно я была не в повозке, а в хорошей деревенской бане. Я очень устала от бесконечных ухабов, от жестких досок и спертого воздуха. Поскорее бы доехать. Я повернулась к вознице. Старик Джон — косматый, неряшливый — не особо охотно отвечал на мои вопросы, поэтому я тщательно рассчитывала время между ними — зачем зря сердить единственного человека, который сможет забрать меня из поместья? Кажется, уже можно спросить — последний вопрос я задавала в обед, когда мы, в тщетных попытках найти тень, ели за стогом сена. Сразу после небо затянуло облаками, и просилась гроза, но небеса никак не могли разродиться...

- Мы ведь скоро приедем, да? - голос мой сел и прозвучал до того измученно, что на мгновение мне стало не по себе.

Возница завозился на козлах, не спеша обернулся и что-то буркнул. Переспрашивать я не стала, пытаясь угадать по интонации, утвердительно он хмыкнул или не очень. Но мой проводник вдруг заговорил:

- И какого же ляда ты туда собралася, а, Барбара или как тебя?

От удивления я даже позабыла про липкую духоту. Мы в пути уже второй день, и до этого Джон не отличался разговорчивостью. А еще аккуратностью. Деликатностью, тактичностью. Воспитанием, соблюдением гигиены... Я вздохнула. Джон вообще мало чем отличался — ну разве что тем, что согласился отвезти меня к проклятому дому за вполне разумную цену.

- Работать еду, - пожала я плечами, оборачиваясь к вознице.

- Али не слыхала про призраков?

- Ой, да бросьте, - отмахнулась я, взглядом окидывая огромную тучу, к которой мы медленно, но верно приближались, - вы разве верите в эти сказки?

- Сказки? - хмыкнул старик, вновь оборачиваясь. - Оглянись, дурында. Думаешь, просто так тута все позабыто-позаброшено?

- Ну просто это имение слишком далеко, вот хозяева его и бросили. Видать, могут себе позволить. А так ведь я и еду его в порядок приводить. Никто больше не согласился.

- Действительно, и чего это вдруг? - хрипло рассмеялся старик. У меня возникло чувство, что он злорадствует. Странно, мы знали друг друга второй день — ровно столько, сколько длилось наше путешествие. С чего бы ему злорадствовать незнакомке?

Я вздохнула. Слухи по деревне, конечно, ходили самые разные. Один другого страшнее. Но я-то знала, что люди чрезвычайно любят приукрашивать скучную действительность. А потому делила все, что слышала об имении на два, а то и на три. Но я, честное слово, так стосковалась по беседам хоть с кем-то и так устала вариться в своих невеселых мыслях, что решила использовать шанс и разговорить Джона.

- А что вы знаете про это место? Мне же до конца лета там работы хватит, а в деревне я только слухов и нахваталась...

- Чай с управляющим говорила хоть? - снисходительно прохрипел возница. Он отвернулся к дороге и понимать его стало сложнее. Я перебралась поближе.

- Говорила, - кивнула я, - но он только задание озвучил да ключи отдал. Про призраков ни словом не обмолвился.

«Потому что их нет»,- добавила я про себя.

- Ага, как же, будет он тебе правду говорить! Он такую славную дурынду отыскал — едет одна в дом, который за версту даже грабители обходят. Еще б он рот свой раскрывать стал...

И Джон забормотал что-то совсем неразборчиво. Я чуть помолчала, но потом все же поторопила старика:

- Так что там, правда призраки?

- Правда, - передразнил меня возница. - Там целая куча привидений! Страшных. Призрачных. Жутких. Поговаривают, что все, кто оттуда возвратился, были седыми да с поломанными мозгами... А ты одна собралась! Мужики здоровые пасовали, а тут девчонка плюгавенькая — тьфу. Ты им на один укус.

Я поморщилась, но вновь погружаться в свои тяжелые думы казалось гораздо хуже, чем слушать белиберду старика, и потому я терпеливо спросила:

- Ну а как они там появились? Прилетели что ли?

- Прилетели, - хмыкнул Джон, чуть натягивая поводья справа — на дороге была яма, - ты что ж, не знаешь, как призраки появляются? Померли там графья да господа важные, вот и стали потом привидениями.

Он чуть помолчал, потом обернулся и снисходительно крякнул:

- Эх, ладно уж, расскажу тебе, не отпускать же тебя, дуреху такую, без этой истории. А так глядишь передумаешь, да обратно поедем. Только это, - поспешно добавил он, - обратно подороже стоить будет!

- Ладно, - не задумываясь, ответила я. Мысли вновь стали ускользать в ту степь, в которой уже вдоволь нагулялись. Я сердито мотнула головой, а Джон, откашлявшись, и зачем-то пригладив лохматые грязные космы, начал свой рассказ.

- Давным-давно, еще я был не так стар — имение семейства Верми было одним из самых богатых. Чего у них там только не было! Лошади, собаки эти, длинномордые для охоты, слуг немерено. Один хозяина с ложечки кормит, другой ему салфеткой рот вытирает. Мебеля там всякая, золото. Бриллианты, - он чуть запнулся на сложном слове, - короче, всего в достатке. Каждую неделю они гостей созывали — в карты играть, беседы вести, кофий ихний этот пить, тьфу.

Джон пытался рассказывать торжественно, таинственно, но я пока никак не могла проникнуться историей — он коверкал слова, делая ошибки в особо сложных, а еще вокруг моего возницы вились две мухи, и он ужасно напоминал мне кучу мусора. Я подавила смешок и сосредоточилась на его словах.

- Среди таких же знатных господ они слыли самыми знатными. Заносчивы маленько были — это да, но когда деньжищи такие, кто б не стал заноситься, верно? Да... Много у них барахла-то было... Всякие там юбки, занавески, столы. А посуды — немерено. Ложечка такая, ложечка сякая. А потом, - он попытался понизить голос, - они пропали...

- Ложки? - тоже шепотом спросила я.

- Тьфу на тебя, ну какие ложки! - возмутился Джон, яростно отмахиваясь от мух, - господа из дома из этого! Один за другим.

- Как это? - удивилась я.

- Так это, - передразнил меня возница, вдруг останавливая телегу. Он тоже теперь смотрел на тучу, ожидающую нас впереди. Туча бурлила и чернела, наливаясь влагой. Мелькнула молния. Затем раздался раскат грома.

- От оно че, ну все противится, - загадочно протянул возница, а затем вновь тряхнул поводьями, и лошадка потянула телегу дальше.

- Сказывают, предсказание им сделали — кто-то из господ какую-то гадалку сильно разозлил, и вот она то ли прокляла, то ли предсказала, что с ними будут жуткие вещи твориться, и смерть будет поджидать их там, где они ее не ждут.

«Так смерть почти всегда там, где мы ее не ждем», - мысленно возразила я своему собеседнику.

- Поначалу сгинул их главный. Самый толстый, самый важный господин. Поехал в город и не вернулся. Поговаривают, что убили его какие-то люди лихие. Затем жена евонная от удара скончалась. Еще какой-то граф молодой — того на охоте по ошибке застрелили. Говорили, с кабаном перепутали — ну такая ересь! А затем они стали как мухи умирать! Никого это проклятие не щадило — даже дети гибли...

Я покачала головой, пользуясь тем, что возница меня не видит. Конечно дети гибли — только за последние пять лет наш край мучил по меньшей мере десяток лихорадок да моров. Как тут не гибнуть. Гадалка явно была ни при чем, просто перед болезнью все равны — и богач и бедняк. Подивившись человеческим предрассудкам, я вновь глянула на тучу. Грома больше не было, но вдалеке точно шел дождь. Я вдруг поняла, что очень хочу под него попасть — может, хоть так я немного смогу охладиться?

- Имение было покинуто и позаброшено, - продолжал мой провожатый, - деревни рядом тоже постепенно опустели... Люди ушли с этих мест, здесь было тревожно и страшно. Сначала им особо никто не верил — мол, призраки по ночам видны, да стенания какие-то слышатся. Но потом как-то раз шайка мародеров попыталась разграбить дом. Вернулся один — седой и лишенный ума. С тех пор сюда не совался никто. Никто в здравом уме, - добавил он, оглянувшись на меня через плечо.

- Ну, быть может, у этого проклятия какой-то срок годности имеется, - пожала я плечами, - потому как молодой хозяин велел привести его в порядок к осени.

- Какой срок годности? - скривился Джон. - Это ж тебе не надой из коровника. Проклятия не киснут. Говорят, нынешний господин тот еще... - он остановил сам себя, проявляя неожиданную воспитанность, - повеса. Проигрался в пух и прах, жить ему негде. Продал все, что продается. А этот дом так и не смог никому втюхать. Еще бы, какой дурак поедет в такую глушь, да еще в лапы привидениям! Но я никак не возьму в толк — ты-то чего туда поехала, а? Работы что ли нет в Кривилле?

Я вздохнула. Отчасти для того, чтоб хоть немного больше воздуха попало в легкие. Отчасти из-за того, что вспомнила, почему я сейчас посреди поля под грозовой тучей в старой скрипучей повозке... Джон, как мне стало известно, постоянно был в дороге, и не успел узнать у горожан, от чего же я бегу...

Еще месяц назад я мечтала о работе в самой лучшей чайной города! Она пользовалась огромной популярностью у горожан — отчасти из-за того, что почти все чаи были с добавками. Хозяйка чайной быстро сообразила, что горожанам не нужна ромашка, чабрец и лаванда, чтоб расслабиться после тяжелого рабочего дня. Но стоит добавить в чай ром, виски или чуть медовухи — и вот уже это самое популярное место в городе! А еще в чайной было чисто, сухо и тепло — для меня это место уже потому было идеальным. Вообще, хоть Кривилль и был небольшим городом, но работы в нем хватало. Хочешь паси овец, хочешь работой дояркой, вяжи, шей, продавай свежий хлеб или стирай белье. Только вот чаще всего на работу брали родственников, обходя стороной прочих людей. А я прибыла в Кривилль почти два года назад одна-одинешенька, и долгое время была чужачкой. Семья моя вымерла во время очередного поветрия в соседнем городке, о чем я никогда не рассказывала в Кривилле — иначе меня бы выгнали, а то и пристрелили, чтоб заразу не распространяла. Но горожане догадывались — вместе со мной приехало еще несколько обездоленных.

Глава городка предоставил нам скромное жилье в обмен на контракт, согласно которому каждый из нас должен был отработать пять лет на овечьей ферме — подмастерьями, помощниками, золотарями. Бррр, как вспомню — так вздрогну! Грязь, раннее утро, невыносимый запах шерсти и это тупое блеяние... Я ненавидела эту работу. Но другой не было. Руки мои огрубели, лицо приобрело стойкий коричневый цвет, губы и щеки обветрились, а волосы выгорели. А за каждую потерянную или задранную овцу нам прибавляли по месяцу службы. Благо спасение пришло откуда не ждали...

Я грустно вздохнула, чувствуя, как вновь подступают слезы. Мой спаситель, златокудрый, прекрасный сын госпожи Булгур — Уилбор — появился одним теплым летним днем. Он обходил многие фермы и лавки в надежде завязать торговые отношения, и однажды снизошел до овечьей фермы. Мы с Уилбором сразу понравились друг другу. Возможно, он мне чуточку больше, чем я ему — судите сами, в овечьих отходах вымазана была именно я. Наш роман был стремителен и прекрасен в своей страсти, и когда он совершенно добровольно, без напоминаний и давления, сделал мне предложение (ну ладно, возможно, я капельку подтолкнула его к этому, но только потому, что знаю — мужчины о таком не думают), его мать приняла меня как родную. Ну, сначала. Меня вызволили с фермы благодаря связям госпожи Булгур, обучили чайной науке и взяли на работу в лавку. Впереди маячила — как я думала — свадьба, работа была во много раз легче предыдущей, я даже подружилась с некоторыми горожанами. Я была на седьмом небе от счастья! Но затем стала постепенно спускаться — сначала на шестое, затем на пятое, ну и так далее. Пока не достигла самого дна... Госпожа Булгур оказалась властной, взбалмошной собственницей, которая ужасно ревновала Уилбора ко всем его пассиям. Это сейчас я уже знаю, что их до меня было море, да и после, скорее всего, на небольшое озеро бы набралось — и почти каждой она находила, по ее собственному выражению, «применение». И меня использовала по полной программе. А я, уверенная, что вошла в семью, и лавка достанется нам с любимым в наследство, работала не покладая рук. Уилбор в это время берег силы. Тогда я пыталась уверять себя, что он бережет их для какой-то очень важной работы, которой вот-вот займется. Страшась того, что мои мечты пойдут прахом, я изо всех сил закрывала глаза на его внезапную холодность и наплевательское отношение... Но потом узнала, что он вплотную занялся ухаживаниями за дочкой пекаря — прямо все сбереженные силы и бросил. Мамаша моего женишка давно хотела вести дела с пышнотелым и усатым господином Боном, так почему не соединить полезное с приятным и не охмурить его дочь? Когда правда дошла до меня, ушлая мадам уговорила меня проявить женскую мудрость и простить блудного ухажера. Сам ухажер, кстати, объяснять ничего не стал — оно и понятно, он ведь был так занят новым романом. Меня хватило еще на пару недель, но когда горожане стали откровенно смеяться и немного жалеть меня, я плюнула на все, ушла из лавки и принялась искать самую отдаленную работу, которую только можно было найти. Все, чего я хотела — уехать из этого городка! Но становиться чужой в следующем кривилле или дивилле я не хотела, мне нужны были деньги и крыша над головой. Поиск занял почти месяц — благо он все-таки удался. Газеты, хоть и с переменным успехом, все же доезжали до нашего городка, и я читала их от корки до корки, чтоб отыскать то идеальное предложение, которое вытащит меня из Кривилля, спасет от госпожи Булгур, рассказывающей всем, что я ленива и потому сын предпочел дочку булочника, а также от Уилбора, который однажды возле колодца даже не узнал меня, поганец — так был увлечен новой пассией...

Я нахмурилась, пытаясь не заплакать. Чертов сын чертовой чайной торговки! Чтоб ему пусто было с его новой любовью. Мне стало чуть легче при мысли, что свекровью у невесты Уилбора будет госпожа Булгур, но с другой стороны, на девушку я и не злилась. А вот чайному семейству желала не очень хороших вещей. Я надеялась, что мне станет легче, когда Джон — единственный согласившийся отправиться к имению — увезет меня подальше от города. Но нет, мысли только сильнее нападали на меня, заставляя чувствовать себя неудачницей. Обманули меня, пользовались мной и изменили мне! Но при этом почему-то именно я еду на старой повозке с попахивающим ворчливым дедом в богом забытый дом, где водятся призраки.

Не успела я как следует насладиться жалостью к себе, как ливанул дождь. Крупный, теплый, смывающий все на своем пути. Стало чуть легче дышать.

***

К имению мы приехали затемно — вымокшие насквозь, благо ночи тоже были жаркими. Джон остановился в нескольких метрах, наотрез отказываясь подъезжать ближе. Я с трудом уговорила его подождать, пока я открою старую ржавую калитку и проверю сторожку — крохотный домик, где мне предстояло жить. Старик, ворча и кряхтя на разные лады, согласился. Вещи — понятное дело, пришлось таскать самой.

Когда я убедилась, что все в порядке, я вышла к Джону, поблагодарила его и отпустила с миром.

- Через неделю приеду, - буркнул он, почесывая заросшую щеку, - имей ввиду, туда заезжать не буду. Тут, возле вяза тебя подожду. И это, давай там...аккуратнее.

Тронутая его заботой, я еще раз поблагодарила его, но старик ничего не ответил — быстро развернул повозку и отправился восвояси. Он даже не дал лошадке отдохнуть! Впрочем, может и устроит себе привал где-нибудь в поле. Я подождала, пока Джон скроется из виду и вернулась к калитке. Закрывая скрипучую ржавую дверцу, я невольно глянула на дом, исполинским монстром темневший на фоне летнего неба. Вдруг вдалеке сверкнула молния, на мгновение осветив старую заброшенную усадьбу. Я поежилась. Было в ней что-то такое...потустороннее. Фыркнув про себя — неужто меня все же достали россказни старого возницы? – я собралась уже было идти в сторожку, но мой взгляд выхватил из кромешной тьмы какое-то бледное свечение в одном из окон. Я сглотнула, зажмурилась и вновь открыла глаза. Нет, ничего. Темнота. «Все же ты, Барбара, впечатлительная барышня. Ступай-ка спать. Пока призраки не стали мерещиться тебе прямо тут».

Я хотела было натаскать воды, чтоб помыться — честное слово! Но усталость, переживания и дорога взяли свое. Войдя в сторожку, я при слабом свете свечи отыскала старую кровать да и рухнула на нее прямо так — грязная, потная и замученная. Чуть всплакнув о своем разбитом сердце, я достаточно быстро уснула. «Завтра наплачусь вдоволь» - пообещала я себе. Последнее, что я слышала — был отдаленный громовой раскат.

Но назавтра вдосталь поплакать мне тоже не удалось. Хоть проснулась я и рано, но дел в имении оказалось море. В утреннем свете дом выглядел даже красиво. Конечно, видно было, что он позабыт и чужд хозяйской ласки: облупилась и выцвела краска, сгнили некоторые доски на небольшой широкой лестнице, и одно окно зияло разбитым стеклом — возможно, именно через него грабители из рассказа Джона и проникли в дом. И все же имение было очень красивым! Большая крыша, красивое просторное крылечко, тяжелая железная дверь с выкованными листочками, а сад, ммм... Все это так и хотелось рассматривать! Но мне было не до того. Сначала я долго возилась с колодцем — мне же нужна была вода, затем с хитроумным водопроводом, про который упомянул управляющий. И хоть вода в конечном итоге и потекла из старинных кранов, я поняла две вещи: она течет слишком тонкой струйкой, хотя я сделала все правильно, и я больше ни за какие коврижки не спущусь в подвал. Там было сыро, страшно и темно. И было стойкое ощущение, словно за мной кто-то следит. Надо сказать, что в доме тоже иногда бывали такие мысли, но в подвале они настолько сильно мной овладевали, что хотелось бежать без оглядки.

После того, как вопрос с водой был худо-бедно решен, я обошла дом. Беспорядка как такового там не было — лишь грязь и пыль, но почти все вещи были на своих местах. Только в нескольких покоях царил кавардак, словно хозяева собирались в спешке. Не во все комнаты удалось попасть, но мне хватило и такого беглого осмотра. Я таким же образом обошла сад, а затем отправилась в кухню — решила начать чистку с нее.

К шести вечера я была измучена, зла и ошарашена. Было чувство, что дом изо всех сил сопротивляется моему присутствию в нем. Я не верила в призраков, но любимая бабушка все детство твердила мне — у дома есть душа. «Он что зверь, живой, с сердцем. Сможешь приручить — будет верен только тебе. Придешься не по нраву — ничего не поможет. Он тебя в конце концов сживет, если не со свету, то из себя», - так обычно говорила бабуля. Я очень утомилась — вода то не лилась, то наполняла ведро мгновенно, переливаясь на пол, я два раза прищемила дверьми пальцы, обожглась , пока разводила костер в саду в специальной бочке, споткнулась о порог, ударилась лбом о дверцу шкафа, которую — клянусь! – не открывала. Грязь не убиралась, пыль просто смешивалась с водой и размазывалась по полу, а старинная посуда никак не желала оттираться. Всклокоченная, потная — за окном вновь стояла удушающая духота — я в отчаянии обратилась к дому:

- Ну чего, скажи на милость, ты кочевряжишься, а? Не нравлюсь я тебе? Что ж, могу в это поверить. Но если не я тут орудовать буду, то тебе все равно кого-то да пришлют. Пойми, пожалуйста, я еще не самый плохой вариант. Посуди сам, я аккуратна и трудолюбива. Я... я...

И тут я к своему ужасу поняла, что мне больше совершенно нечего о себе сказать. Я добрая? Или злая? Я умная? Глупая? Что я люблю делать? Что у меня получается? Ошарашенная своими мыслями, я оглядела растерзанную кухню. На глаза навернулись слезы. И поговорить не с кем... Ну как не с кем? А дом?

- Знаешь, - мой голос задрожал, - мне больше тебе и рассказать нечего. Я понятия не имею, кто я и какая я! Мне двадцать один год. Я сначала счастливо жила с семьей, а потом только и делала, что выживала. Сначала во время мора. Он пришел холодной и ветреной зимой, аккурат под Рождество...

И я принялась рассказывать дому свою историю. Сначала вполголоса, то и дело глотая слезы. Было вновь жалко себя. Захотелось выполнить обещание и вдоволь поплакать. Но тут я увидела паутину под потолком и решила немного отложить слезы. Сейчас смету, это же плевое дело, потом сяду в уголке и разревусь! Но сняв паутину, сверху я разглядела плесень на шкафчиках. Деловито вздохнув, я отправилась за специальным порошком — целую кучу средств с собой мне отдал управляющий. Короче, я болтала, рассказывая дому все, что приключилось со мной за последние пару лет, и убиралась, мыла, чистила, отдирала, очищала... Черт, вновь некогда было плакать.

Так прошло четыре дня. Я уходила из дома в свою сторожку, когда день близился к закату. Суеверия суевериями, но оставаться внутри, когда солнце садилось, мне не хотелось. Поутру я рано приходила, и всегда здоровалась с домом. А затем принималась за уборку, вновь рассказывая что-то из жизни. По большей части я изливала свое горе обманутой и покинутой невесты. И быть может, я сходила с ума, но мне казалось, что дому было интересно! Кухня вдруг стала отчищаться, посуда прекратила капризничать, а дверцы шкафа были на месте и не норовили встретиться с моим лбом. От кухни я перешла к столовой, а вечерами, после заката, я обустраивала свое жилище в сторожке — перебирала и выбрасывала вещи, приводила в порядок маленькую кухоньку...

На пятый день дом вывел меня к библиотеке. Честное слово, вывел! Я же помню, как пыталась попасть за эту дверь в самый первый день — было заперто наглухо. А днем мне понадобилась еще одна лесенка, я вспомнила, что видела ее где-то на втором этаже, стала искать и открывать все двери подряд. Нашла хозяйственный чуланчик, который тоже не смогла открыть в первый день. И библиотеку. Лишь переступив порог, я восхищенно ахнула. Читать я умела — отец настоял, чтоб все мы научились чтению и письму в приходской школе – но восхитило меня не количество книг, хоть их тут и было много. Сама комната была до того красивой и таинственной, что захватывало дух! Книжные полки вырастали с пола почти до самого потолка, свет солнца проникал через единственное, но весьма большое окно. Даже несмотря на слой грязи на стекле, солнце ласково касалось позолоченных корешков, кожаных переплетов и запыленных страниц — кое-где книги лежали поперек полок. Ближе к окну стоял длинный деревянные стол — на нем были разбросаны карты, какие-то бумажки и пара старых тетрадей. Высохшая чернильница, ворох сухих гусиных перьев для письма и атлас с выцветшей картинкой дополняли картину. Я оглядывала комнату в немом восхищении, а потом чихнула раз, другой, третий... Короче, пока мой нос не вдохнул всю пыль из этой комнаты, я прикрыла дверь, отметив про себя, что после столовой вполне могу начать уборку в библиотеке.

- Может быть, я люблю читать, а, домик? - спросила я вслух, продолжая свою традицию. - Учиться мне никогда особо не нравилось... Хотя писать я любила! Помню, отец велел мне написать двадцать строчек в качестве наказания, а я...

И день пошел своим чередом. Лесенку я отыскала в другой комнате, и до вечера занималась только столовой. Почти все время я болтала, наслаждаясь при этом тем видом, который приобретает комната. Работы было еще много, но внутри стало гораздо больше света. Забавно, что для этого иногда даже не нужно солнце — достаточно очистить налипшую грязь!

Солнце медленно уползало за горизонт, а я поспешно заканчивала свои дела в доме. Сегодня я задержалась уж слишком сильно — заболталась, да и хотелось оттереть прекрасный липовый стол. Удовлетворенно оглядывая комнату, я взяла свечу и собралась уже было уходить, как совершенно отчетливо услышала, как наверху что-то упало. Я замерла, невольно задержав дыхание. По спине пробежал холодок, все тело оцепенело. Что это? Призраки? Или того хуже — грабители все же решили чем-то поживиться? Я простояла так еще несколько минут, решая — пойти наверх или в сторожку? Будто я могла выбрать первое!

- Не сочти меня, пожалуйста, трусихой, - прошептала я, обращаясь к дому, - но я капельку опасаюсь. Мы с тобой уже вроде приятели. Так давай сделаем так — я пойду к себе, а ты разберись там с шумом, а? Может, это летучая мышь... упала. Ну, знаешь, разучилась летать... Или просто книжка какая-то в библиотеке шлепнулась — сама по себе? В общем, я завтра гляну, а сейчас мне спать пора!

И я убежала в сторожку, даже не обернувшись. Что я боялась увидеть? Призрачное свечение, монстра, мертвеца или вора? Я и сама не знала. А только мне было непривычно страшно засыпать в ту ночь. Но усталость все же взяла свое, и сон сморил меня во втором часу ночи.

***

- Ты точно не из ведьминского племени? - хрипло переспрашивал Джон, передавая мне провиант из телеги.

- Слушайте, - вздохнула я, - неужели вы и впрямь думаете, что если б я была ведьмой, меня бы сюда занесло?

Я раздраженно цокнула и сердито схватила сумку с едой. Джон удивленно глянул на меня:

- Ого. А ты огрызаться умеешь! Недельку назад была словно мякиш — как хочешь, так и верти. Что-то увидала, а? Встретила призраков небось?

- Ничего не было, - устало протянула я. Духота выматывала, а еще я устала тревожиться — неясный шум, который я услышала пару дней назад, повторился еще три раза.

- Эх, ну ладно, - разочарованно протянул старик, - давай тогда, через неделю свидимся. Чего тебе привезти еще?

- Да еды только, - пожала я плечами, - многое портится.

- Ты в погреб не ходишь что ль?

- Нет, там же призраки, - вновь раздраженно рыкнула я.

Джон внимательно глянул на меня и вдруг произнес:

- Знаешь, а в Кривилле про тебя спрашивают. Где ты, как ты... Не все еще знают, что ты с ума съехала и сюда умотала.

Я молча смотрела на старика, не зная, как реагировать на его слова. Мелькнула запоздалая мысль — кто именно спрашивал про меня?.. Но Джон ответил раньше, чем я смогла облечь мысль в слова:

- Булгур эта дурная баба, вот что я думаю. Я в ее чайную больше и не захаживаю. Ее отпрыск знай себе девок портит, а она только и рада — от всех по кусочку отхватить.

Я кивнула, борясь с собой. За неделю я хорошенько выговорилась и совсем перестала так много думать об Уилборе, но сейчас ужасно хотелось спросить, встречается ли он еще с дочкой булочника.

Джон глядел на меня с легкой усмешкой. Но молчал. Затем крякнул, развернул телегу и крикнул на прощание:

- Бывай, полоумная! Через неделю жди!

Я вздохнула, сердясь на вздорного старика — все он понял, просто не захотел мне ничего говорить. На себя тоже сердилась — забот полон рот, а мысли вновь о дурацком Уилборе... Вздыхая и ворча, я вернулась в имение. Сначала разложила продукты в сторожке, затем пошла обратно в дом. Дышать было совсем нечем, все утро собиралась гроза, но пока не пролилось ни капли. Я отправилась в библиотеку, которой как раз занималась, и принялась за книги, полки и пыльные шкафы. Поминутно чихая, ворча и жалуясь вполголоса, я не спеша убиралась, когда за окном вдруг стало темнеть. Знать и впрямь быть дождю — чернющая туча наползла на небо мгновенно, перекрывая собой весь свет. Завыл ветер, забились, напугав меня, ветки в окно. Где-то вдалеке послышался раскат грома. И вдруг дождь обрушился мгновенно, разом — он заливал окно, сад, все вокруг. Ветер выл, мелькнула молния, и ее тут же нагнал оглушающий раскат грома. В библиотеке вдруг стало как-то неуютно и страшно. Я принялась слезать с небольшой лесенки, чтоб выйти поближе к улице — хоть немного вдохнуть свежего воздуха, как вдруг перед окном что-то мелькнуло, и я отчетливо увидела девичью полупрозрачную голову с кудельками и бантом. Голова была прикреплена к такому же полупрозрачному телу, облаченному в старинное домашнее платье с оборками. Девушка повернулась ко мне лицом, скорчила рожицу и тут же отвернулась обратно к окну. А я закричала. Закричала так, как никогда в жизни, кажется, не кричала. Но мой крик утонул в очередном раскате грома. А затем — о, милосердные небеса, - сознание покинуло меня и я провалилась в спасительную для разума темноту.

- ...сколько раз говорить?

- Да я не нарочно, я уже тысячу раз повторяла! И вообще, это мы здесь хозяева, а хозяев надо знать в лицо.

- А если она не очнется? В нашем полку прибавится, а, дамы?

- Вот еще! Она простолюдинка! Ей не место среди нас, и точка!

- Вы думаете не о том. Полагаю, надо для начала ее как-то привести в чувство...

- Может, позовем... его? Он тоже хорош — шумел в последние дни, пугал девочку.

Я лежала на пыльном, изъеденном молью ковре и слушала три разных голоса, которые спорили между собой. Мой слух уловил и продолжающуюся грозу, но это было мелочью по сравнению с этими тремя голосами. Я упорно не открывала глаза, пытаясь убедить себя, что раз я никого не вижу, то никого рядом со мной и нет. А голоса, ну что голоса — это я упала с лесенки, головой ударилась... Приведений не существует. Не существует, не существ...

- Кажется, она приходит в себя! - произнес красивый женский голос.

- Ага, как придет, так и опять в обморок хлопнется, - ехидно заметил звонкий девичий.

- Патрисия! Что за обороты речи, следи-ка за языком, – немного рассердился первый голос.

Был еще кто-то третий... Мне кажется, или третьим был мужчина? Не вытерпев — проклятое любопытство — я открыла глаза. И тут же заорала. Надо мной в буквальном смысле нависали три призрака. Они были до того настоящими, что мне тут же захотелось обратно в спасительную черноту обморока. Но сознание, как назло, не собиралось меня покидать. Возможно от того, что какой-то части меня — крохотной – было просто-напросто любопытно. Я перестала кричать и закрыла рот, молча уставившись на троих...людей?

- Эм, здравствуйте, дитя, - обратился ко мне упитанный мужчина, одетый в красивый фрак, - вы несколько обескуражены, и вас можно понять. Однако позвольте нам объясниться...

- Объясняться перед прислугой? - скривила губы девушка, которую я давеча увидела перед окном.
Сейчас я смогла рассмотреть ее получше. Она была красива этакой аристократической, капризной красотой. Большие глаза, аккуратный нос, пухлые губы и вьющиеся — как я уже заметила перед обмороком — волосы. Думаю, при жизни они были каштановыми, но сейчас выглядели словно припорошенными мукой. Девушка была одета в легкое домашнее платье зеленоватого цвета. Она была стройна до худобы и смотрела на меня свысока.

- Патрисия, - строго одернула ее женщина, стоящая (или парившая) рядом, - повторяю: следи за языком. Голубушка, – обратилась она ко мне глубоким звучным голосом, - вы испуганы, оно и понятно. Давайте все вместе успокоимся, и мы...

Но я не дослушала. Все это было выше моих сил и за пределами понимания. Я вскочила на ноги и припустила к двери. Не оборачиваясь и чуть поскуливая от страха, я вылетела из парадного входа и тут же поскользнулась на промокшей траве. Шлепнулась в лужу, вскрикнула и кое-как, прям по грязи, поползла к своей сторожке. Я почему-то отчаянно верила, что уж туда призраки не доберутся. А еще, что стоит мне хорошенько выспаться, все наваждения и вовсе исчезнут. Но меня ждал крайне неприятный сюрприз: дождь был такой силы, что мое жилище затопило... Как можно было построить в нашей местности, где летние дожди смывают небольшие деревеньки, такую низкую сторожку? Я взвыла от возмущения и ужаса, пытаясь успокоить себя и убедить, что все не так плохо. Сяду на кровать, подтяну ноги, и обсохну. Я так и поступила, и почти убедила себя, что все в порядке, когда мимо проплыла одна из моих туфель. Черт! Неужели придется возвращаться в дом? Тут мир озарился новой молнией, и тут же громыхнуло еще раз. Я в панике закрыла уши руками. Выбор между смертью от молнии на воде, воспалением легких от сырости и призраками я делала уже на пути к дому...

В дом я зашла очень медленно и тихо, словно боялась, что спровоцирую появление привидений резкими движениями. Так, вроде тихо и никого не видно. Я аккуратно шмыгнула за лестницу и быстро оказалась в кухне. Сейчас разведу огонь, согрею заледеневшие ноги, а потом...

- А-а-а-а-а! - крик вырвался из моего горла против воли, а призрачная девушка, зависшая над печкой сердито рявкнула:

- Хватит орать! Бог ты мой, ты словно кликуша на болоте!

Я послушно прикрыла рот, во все глаза глядя на привидение девушки... Как ее там называла та дама? Патрисия, кажется.

- Па...Патрисия, - слабым голосом проговорила я, - что тебе н-нужно? Что нужно, чтоб ты ис-испарилась?

Я запиналась, икая то ли от страха, то ли от холода — ноги были ледяные, а по лицу лились ручейки воды — это намокли волосы.

Патрисия вдруг расхохоталась, запрокинув голову. Мороз прошел по моей коже. Все. Я обречена. А еще смеялась над Джоном! Джон! Когда он приедет? Когда? Я села прямо на пол, прижимая к себе дрова и завыла от отчаяния — возница будет лишь через неделю...

- Патрисия! - раздался сердитый голос, и на кухне прямо из стены возник призрак полной дамы. Она сверкнула глазами на девочку и подлетела ко мне, ласково приговаривая:

- Ну-ну, голубушка, ну-ну, тише.

Я затихла, подчиняясь магии голоса, а заодно рассмотрела женщину повнимательнее. Она была полновата, в прекрасном вечернем бархатном платье — кажется, синем. На шее тускло переливался — если так можно было выразиться — бриллиант в серебряной оправе. Волосы были убраны в высокую объемную прическу, а на руках белели длинные перчатки. Дама выглядела до того изящной и утонченной, что мне невольно захотелось присесть в реверансе. Загвоздка была в том, что я уже сидела — прямо на полу.

- Давайте-ка успокоимся, - продолжала она говорить. Ее голос — глубокий, грудной — был наполнен добротой и мягкостью. Мне невольно стало полегче. Я смотрела на нее, как на спасительницу, как на взрослую, которая сейчас скажет мне, как быть, чтоб весь этот кошмар прекратился.

- Быть может, вам все же растопить печь и приготовить себе чего-нибудь горяченького? - ласково спросила дама. - А затем мы поговорим.

Я неуверенно кивнула, бросив быстрый взгляд на Патрисию — та зависла надо мной, скрестив руки на груди. Но молчала, искоса глядя на старшую подругу — видно, побаивалась ее. На ватных ногах, все еще борясь с чувством, что происходит что-то неправильное, я поднялась и принялась делать дела. Дама в вечернем наряде подбадривала меня на каждом шагу, но чем ближе я была к цели — к горячему чаю — тем сильнее и отчетливее слышалось фырканье Патрисии. Когда я наконец устроилась за столом, появился третий призрак — он, не говоря ни слова, завис рядом с дамой, и мы некоторое время сидели в молчании. Затем женщина с красивым голосом заговорила:

- Что ж, милая, быть может, для начала познакомимся? Имя нашей несносной Патрисии вы уже знаете. Я — мадам Верми, меня зовут Констанция. Это — господин Верми, Мишель. Мы все, как бы сказать помягче, призраки этого имения...

Я издала странный звук — нечто среднее между смешком и всхлипом. Но взяла себя в руки и нетвердым голосом ответила:

- Я Барбара.

- А фамилия имеется? - недовольно протянула Патрисия.

- Миель, Барбара Миель.

- Да тебе и впрямь подходила работа в чайной лавке, - хихикнула Патрисия.

Моя фамилия означала «мед», но связано это было с пасечниками в роду. Я нахмурилась — эта девчонка начинала мне надоедать. А затем до меня дошел весь смысл сказанного Патрисией.

- Так вы что, слышали, как я говорила с домом? И рассказывала про себя?

Констанция быстро переглянулась с Мишелем и аккуратно проговорила:

- Видишь ли, голубушка, мы не то, чтоб подслушивали. Просто такова наша природа теперь — мы слышим все в этом доме...

- И к тому же это было весьма любопытно, - улыбнулся в усы мужчина-призрак, - вроде незатейливая история, но уж больно красочно она была рассказана.

- А я считаю, что ты сглупила, - пожала хрупкими плечиками Патрисия, - мне с самого начала было ясно, что этот твой чайный мальчик хитрец и бабник.

Я нахмурилась. Это что, выходит, я тут всю душу наизнанку выворачивала перед совершенно незнакомыми людьми?? Ну или призраками, неважно.

- Я просто поражаюсь твоей наивности, - продолжала тем временем Патрисия, игнорируя сердитые взгляд мадам Верми, - ну ладно опыта у тебя, глупышки, не хватало, но книги-то ты читала, судя по тому, как ты обрадовалась библиотеке...

- Знаешь что, - процедила я, - не тебе меня судить. Это раз. И подслушивать некрасиво, сколь бы не была благородна ваша кровь. Это два.

- И все мы по молодости лет считаем, что распознаем бабника, - вздохнула мадам Верми, улыбаясь мне, - это три.

Патрисия сердито поджала губы, но спорить не стала. Мне показалось, что ее больше всего задело то единодушие, которое промелькнуло между мной и Констанцией. Мишель неловко заерзал на стуле, словно попал на обсуждение неизвестных ему тем. Я глянула на него и вдруг поняла, что чувствую себя гораздо спокойней. Это по-прежнему было странно — сидеть на кухне и говорить с настоящими призраками (часть меня все еще считала, что я просто слишком сильно ударилась головой при падении с лесенки...), но они были до того похожи на настоящих людей, с их характерными особенностями, мимикой, словами и повадками, что мне сложно было каждую секунду думать о том, что это привидения. Я оглядела их и спросила:

- Что ж, обо мне вы теперь знаете все, а как насчет вас? Что случилось со всеми вами?

Интересно, совпадут ли их рассказы со слухами, которыми меня снабдил Джон.

Привидения встретили этот вопрос по-разному. Констанция грустно и таинственно вздохнула, Мишель приосанился и сделался вдруг торжественным и серьезным. А Патрисия вздернула красивый бледный носик и ответила первой:

- Еще чего, рассказывать все тебе. Много чести! Я с прислугой задушевных бесед не веду.

- Ну и ступай наверх куда-нибудь, - огрызнулась я, - посиди в своей комнате, раз такая гордая. Кухня не место для такой благородной...дамочки.

Патрисия вдруг резко взвилась куда-то под потолок, а затем абсолютно беззвучно — и от того жутковато — пронеслась сквозь меня. Я вскрикнула — на мгновение я ощутила лед во всем теле и поймала чувство совершеннейшей безнадежности. Но это длилось мгновение, и не успела я опомниться, как в кухне остались мы втроем. Мишель неодобрительно глянул куда-то вверх — в то место, где исчезла девочка, а Констанция чуть укоризненно отметила:

- Ей просто сложно вспоминать о своей безвременной кончине...

- Что ж, я уверена, что и вам тоже, - я упрямо наклонила голову, - но вы мне не грубите.

- Вот, - Мишель показал на меня пальцем, - а я тебе говорил, Констанс, девочка совершенно невоспитанна. И неважно, в каком возрасте она погибла. Есть же рамки!

- Давай-ка не сейчас, - рассердилась мадам Верми.

Я поспешила вмешаться:

- Быть может, вы расскажите мне, как вы... как с вами это случилось?

Оба призрака замолчали, затем заговорил Мишель:

- Что ж, думаю, ты имеешь право знать. Мы все из одного знатного рода — и богатого притом. Однако я, Констанс, Патрисия и... - он вдруг запнулся, кинул быстрый взгляд на мадам Верми, закашлялся и поспешил продолжить:

- Мы из разных поколений. Как ни странно, самая старшая из нас именно Патрисия. Она стала призраком в день, когда должна была пойти на свой первый бал. Ей минуло шестнадцать лет, и в то утро она собиралась, волнуясь и предвкушая...

У меня невольно сжалось сердце от жалости. Теперь ясно, отчего девочка так себя ведет.

- Что же произошло? - прошептала я.

- Беладонна, - печально произнесла Констанция, - сестры решили подшутить над Патрисией, рассказав ей, что у нее маленькие глаза и никто на нее даже не взглянет. Посоветовали закапать в глаза красавку — тогда еще так делали, не зная о том, какой урон наносит красавка здоровью. Несчастная девочка переборщила...

- Сколько ж она закапала? – передернуло меня.

- Видно у Патрисии была какая-то слабость мышц или что-то такое... Она редко говорит об этом. И точно мы не знаем. У нее начался жар, а затем были судороги, ну и...

Я прижала руки ко рту. Бедная девочка. На глазах у меня выступили слезы, и сразу же мне стало стыдно за свою резкость с призраком. Но я ведь не знала...

- Это было больше ста лет тому назад, - печально подытожила Констанция. - Я жила после девочки, и не была урожденной Верми. Вышла замуж за своего Аурелиуса. Я прекрасно пела, - рассказывала мадам, и глаза ее увлажнились, а на губах играла грустная улыбка, - а мой муж даже смог устроить меня выступать, в самом лучшем театре. Мишель прав. Денег у семьи всегда было много. Как видишь, и я готовилась к выходу в свет, - она развела руками, словно прося оценить свой наряд, - только не на бал, а на выступление. Это был мой четвертый по счету выход. Публика обожала меня...

- И что?.. - спросила я шепотом, вытирая текущие слезы. Было ужасно жаль и Констанцию тоже. Такая красивая, благородная и такая грустная.

- Сердце, - упавшим голосом проговорила мадам, - я всегда была дамой в теле, но никогда не жаловалась на сердце. Оказалось, оно было у меня довольно слабым...

- О, Констанция, мне так жаль, - я уже ревела вовсю.

- Спасибо, моя милая, - с достоинством кивнула мадам Верми, - с тех пор тоже минуло много лет, я уж отплакала свое, хоть призраки в полной мере этого и не умеют. Оказалось только, что рассказывать это заново тяжеловато...

Я всхлипывала, размазывая слезы по лицу. В кухне было тихо — даже гром стих. Кажется, гроза наконец закончилась. Я перевела взгляд на Мишеля, боясь не выдержать еще одной слезливой истории, но он вдруг ласково улыбнулся мне:

- Ну будет тебе, это дела давно минувших дней. Видимо, нам было на роду так написано. Не переживай, моя история куда как прозаичней. Я был дельцом! Хоть семья и была богата, но меня манило производство и удвоение, а то и утроение прибыли. Надо сказать, мне великолепно удавалось делать деньги.

- А чем вы?..

- Мебель, - коротко ответил Мишель, - прекрасная, достойная самых высших домов, сделанная на заказ! А затем я был одним из первых, кто открыл небольшой завод в наших краях. И прибыль росла даже там, где мне предсказывали спад. Все шло отлично, я почти увековечил наше имя...

- И что же произошло с вами? - мой голос дрожал так, словно меня кто-то тряс за плечи.

Но Мишель вдруг хохотнул.

- Я был отравлен женихом моей дочери.

- Что? - я вскочила на ноги, не в силах усидеть на месте. - Но зачем? Как?

- Зачем — дело известное. Деньги. Наследство. Ну а как... Это была цикута, кажется. При жизни я обожал миндальный пирог, - он с удовольствием хлопнул себя по животу.

Я стояла, ошеломленная и расстроенная.

- Но как же ваша дочь? Разве она... она...

Я не могла заставить себя даже произнести то, что возможно сделала дочь Мишеля.

- Нет, она не знала, - покачал он головой. - Если уж быть совсем честным, особой любви между нами не было, но не до такой степени, чтоб меня травить. Я был против Гастона. Категорически. Но она стояла на своем. Ну и надо сказать, они оба получили, что хотели. Она — мужа, а он — мое состояние.

- Ох, я надеялась, что она узнала и бросила его... А вы не могли хоть как-то ей сказать?

- О, поверь, если б был хоть один способ, я бы его нашел, - печально усмехнулся Мишель, - но нет. Все планы моего незадачливого зятя сбылись. Впрочем, то, что сейчас имеет семья Верми, а вернее — чего не имеет — это результат того самого брака. Видишь ли, милая, тот мальчишка, который сейчас разбазарил почти все состояние, это мой внук.

Я ахнула.

- Да, внук, - печально подтвердил Мишель, - и гнилое семя Гастона проросло-таки в нашей славной семье. Не то чтоб раньше у нас не было игроков да пропойц, но семейство Верми всегда отличалось сплоченностью, и мы умели проучить родственников, отбившихся от рук. Но сейчас... - и он развел руками.

Вновь воцарилась тишина. Я так и продолжала стоять, переводя взгляд с Констанции на Мишеля. Это было невероятно. Я сейчас словно разом прожила три разных жизни... И испытывала разом столько чувств — и гнев, и печаль, и вину, и одиночество. Мне было до ужаса жаль этих людей, но именно их сплоченность — даже после смерти — подчеркивала мое безмерное одиночество при жизни. Не выдержав, я уже полноценно разревелась, оплакивая разом и неудавшийся брак, и горечь от брошенности, и несправедливую судьбу трех настоящих призраков семьи Верми.

***

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я буду жить в доме с тремя призраками, дружить с ними, вести беседы, пить чай и обсуждать книги, я бы не просто не поверила этому человеку, а, пожалуй, записала бы его в сумасшедшие. Но тем не менее, это было так. Первое время у меня все еще мелькали подозрения, что я брежу, но потом я так привыкла к жителям имения, что порой забывала про их не совсем реальную натуру. Я также догадывалась, что есть и четвертый призрак — мои новые друзья иногда позволяли себе намеки или оговорки, которые тут же поправлялись другими, но не догадаться было сложно. Я не спрашивала и не настаивала — мне нужно было время, чтоб переварить знание о том, что призраки вообще могут вполне нормально существовать, жить в доме, шутить, злословить и вести вполне разумные разговоры. После того дождя я так и не вернулась в сторожку, оборудовав себе уютную комнату рядом с кухней. Хоть Констанс и звала меня наверх, в бывшие детские покои, но мне было там странно и непривычно. А вот небольшая комнатушка возле кухни — с неожиданно большим окном и дверью, выходящей в сад, была для меня идеальной. Навести там порядок оказалось очень легко, а после того, как Мишель и Констанс показали мне, где можно взять теплое одеяло и парочку простых вещей для уюта, я и вовсе зажила, как королева. Дождь лил еще четыре раза, и дороги ужасно развезло. Джон, конечно же, не явился в назначенный срок, и мы с моими призраками были полностью отрезаны от остального мира. Возможно, это должно было меня пугать. Но я радовалась. Впервые — с момента мора, который забрал мою семью — я чувствовала себя не одинокой. Мне было проще убираться и заниматься работой, даже просто зная, что я в доме не одна. Кроме того, каждый из моих новых знакомцев, хоть как-то, но принимал участие в моей жизни. Мишель взялся за мое обучение — мне даже просить не пришлось! Он очень помог мне с расстановкой книг в библиотеке, одновременно с этим составив для меня целый список из того, что необходимо прочитать. По вечерам, когда я усаживалась на кухне пить чай при свечах, а также во время короткого послеобеденного отдыха, он составлял мне обязательную компанию, рассказывая, обучая и отвечая на вопросы. Поначалу я испугалась такого напора — учеба никогда не входила в круг моих интересов, но то ли у призрака был учительский талант, то ли просто меня раньше никто не пробовал учить по-настоящему, но вскоре я торопилась побыстрее съесть обед, лишь бы наступило наше время с Мишелем. Прочитанные мной книги (он научил, как читать быстро) мы обсуждали, споря до хрипоты – ну, до моей конечно же. Пока не вмешивалась Констанция, или Патрисия не начинала закатывать глаза так сильно, словно у нее припадок. И все же Мишель заражал меня своей деятельной, кипучей энергией.

- Пойми, Барбара, замуж ты всегда успеешь, да и век сейчас другой. Но свое дело, пусть и малое, нужно любому человеку. Подумай — что тебе лучше всего удается, что больше всего нравится? И иди в этом направлении!

Но, как уже было известно мне, читателю, и самим призракам — я совсем себя не знала. А потому не могла понять, что мне нравится и какое направление мне подходит. Поэтому я так радовалась, что есть Мишель — рядом с ним всегда хотелось что-то придумывать, обсуждать, да и просто думать!

Констанс со всей горячностью нерастраченной материнской любви (детей у нее при жизни не было) как могла принялась заботиться обо мне. Она подсказывала мне во время готовки — даром, что дама знатная, при жизни она умела многое. Она рассказывала мне про сад, в который я влюбилась с первого же дня, проведенного в нем. Она обсуждала со мной Уилбора, мадам Булгур и то, как они повели себя по отношению ко мне. Иногда мадам Верми говорила про других призраков. Она, например, поведала мне о том, что была замужем за двоюродным братом бабушки Мишеля, а Патрисия приходилась бы тетушкой этой самой бабушке. Знатно посмеялась над слухами, которые передал мне Джон. Оказалось, что народная молва смешала все в кучу: на охоте был застрелен егерь, а напали как-то раз на управляющего.

Рассказала Констанс и о том, почему они все были именно в этом имении. Так случилось, что на момент смерти призраки жили именно здесь. А в случае с Патрисией и Мишелем они даже свою смерть приняли в этом доме. Сама Констанс прожила последние мгновения в театре, но почему-то вернулась в этот дом.

- Знаешь, я всегда его любила, - говорила она мне, - Аурелиус все же был здесь гостем, но нас всегда были рады видеть в доме. Я обожала распеваться в саду и гулять вокруг дома в хорошую погоду. А еще здесь было тепло — по-семейному тепло и уютно. Многие из семьи Верми съезжались сюда... Даже не верится, что дом обречен.

- Ну что вы, - пыталась подбодрить я ее, - быть может, еще не все потеряно.

Мы как раз расчищали западный угол сада. Был третий сухой день, и ласковое солнышко грело промокшую землю. Было парко, и пахло чем-то таким знакомым, приятным и ароматным... Хоть лето не так давно перевалило за середину, осень уже чувствовалась в воздухе.

- Нет, нет, - качала головой Констанс, стоя на балконе, - приедет ли он сюда сам, или продаст этот дом, ему конец...

Мне было сложно успокаивать ее — я не умела подобрать нужных слов. Но боль Констанции я чувствовала как свою. Ее тоже лишали дома, пусть мадам Верми и была давно уже привидением.

Сложнее всего мне было с Патрисией. Девочка узнала, что мне рассказали ее печальную историю, и пару дней после этого была просто невыносимой. Она язвила, вредничала, даже пыталась мне мешать, благо из всего арсенала средств могла позволить себе лишь пролетать сквозь меня. Видно, старшие (а вернее, младшие) призрачные члены семьи побеседовали с ней, и она немного утихомирила свой характер. Но отношения у нас все равно не ладились. Она ревновала Констанс ко мне, как могла пыталась не пускать меня в некоторые покои наверху, и долгое время не присоединялась к нам по вечерам, для беседы. Я часто злилась на вредную девчонку, но большую часть времени мне было жаль ее. Я не понимала как, но очень хотелось помочь Патрисии. Идеи не посещали мою не самую умную голову, но как-то вечером — как раз накануне приезда Джона — у нас состоялся интересный разговор с призрачной семьей.

- Могу я задать вам не очень удобный вопрос? - начала я, неспешно помешивая чайной ложечкой душистый чай. По кухне разливался удивительный аромат чабреца.

- Конечно, - с готовностью кивнула Констанция.

- Будем рады ответить, - поддакнул ей Мишель.

- Как это вообще происходит? - я чуть покраснела, мне и правда было неловко спрашивать такое. – Как становятся призраками? Это больно?

На мгновение воцарилась тишина, потом заговорил Мишель.

- Нет, это не больно. Физически, во всяком случае. Душевная боль связана с тем, что ты словно паришь над... Над любимыми людьми, над жизненной картиной, даже над собственным телом, которое превращается в пустой сосуд.

- Соглашусь, - печально произнесла Констанция, - это не больно, но первое время страшно. Ты все видишь, даже слышишь, но сделать и ощутить не можешь ничего. Просыпаешься сразу где-то чуть сбоку и сверху и... просто продолжаешь существовать.

- Мне жаль, – в который раз повторила я. Я всегда говорила это, если наш разговор касался призрачности моих новых друзей. - А вы не знаете, почему вы остались?

- Нет, - покачал головой Мишель.

Патрисия фыркнула. Все повернулись к ней. Девушка парила у окна, глядя на кроваво-красный закат над садом.

- Где уж вам уж, - скривился призрак, – а мне вот известно!

- Откуда же? – добродушно поинтересовался Мишель.

Патрисия помолчала, словно нарочно выдерживая интригующую паузу, а затем тихо сказала:

- Сестра очень переживала после моей смерти. Одна из сестер, - уточнила она, хмыкнув. - Ирэн даже болела долго, виня во всем себя. После она много всего читала, изучала, даже ездила к медиуму, и слушала какую-то лекцию по оккультным наукам. Она часто говорила со мной — наверняка и в нашем доме, в городе, но и тут тоже часто. Как-то раз она рассказала, что призраки остаются между тем и этим светом, когда у них есть какая-то сильная привязка. Словно якорь, который не пускает судно, эта привязка заставляет нас оставаться на земле. Я встретила смерть в момент наивысшего волнения и предвкушения и не смогла выйти на свой первый бал. Констанс так и не спела свою партию, а Мишель так сильно не хотел, чтоб Гастон вошел в семью, что тоже не смог окончательно уйти. Что касается Габриэля... Ой!

Она зажала руками рот, а остальные призраки в страхе уставились на нее. Я вздохнула.

- Да ладно вам, было очень сложно не заметить, что вы втроем — весьма неуклюже, кстати — скрываете наличие четвертого. Так что не бойтесь, и расскажите мне все.

- Мы не боимся, - каким-то напряженным голосом ответила Констанс.

- Уж во всяком случае, не тебя, - прошептала Патрисия.

- Слушайте, я уже видела призраков, - улыбнулась я, – ну что такого стра...а-а-а-а-а-а!

Свечи погасли в один миг, и откуда-то из нижнего левого угла повеяло могильным холодом. Огромная бесформенная тень медленно и неотвратимо наползала прямо на меня, и в этой тени тонуло все: раковина, красивый липовый стол, окно с отблесками заката, мой чай и я сама... Страшное ощущение безысходности, тоски и боли вдруг обрушилось на меня, будто летний ливень. Я перестала кричать, пытаясь рассмотреть хоть что-то, но тень заполонила собой каждый уголок мира.

- Достаточно! – раздался откуда-то голос Мишеля. Он был непривычно сердит.

И вдруг разом все пришло к своему обычному виду. Так же резко, как и начался этот ужас, он закончился. Я дышала тяжело и прерывисто, словно только что вынырнула из воды. Сердце колотилось, а руки тряслись. Оказалось, что я пролила чай — янтарная пахучая лужица блестела на столе. Я на ватных ногах отправилась за тряпкой, боясь поднять глаза и увидеть того, кто устроил такой кошмар.

- Не стоит пугать Барбару, - продолжал кого-то отчитывать Мишель, - она приводит дом в порядок, и это некрасиво с твоей стороны.

Взяв тряпку, я принялась вытирать лужу прямо в темноте, не решаясь зажечь погасшие свечи. Но голос, который ответил моему заступнику, до того меня поразил, что я тут же принялась зажигать свет.

- Я просил не упоминать обо мне, и вообще оставить меня в покое, - произнес глубокий мужской голос с какими-то чарующими нотками.

Свет свечей озарил моих призрачных друзей и выхватил из темноты лишь фигуру нового знакомца. Я оглядела призраков — все были напряжены. Кажется, пора брать дело в свои руки:

- Извините пожалуйста, кажется, это моя вина. Видите ли, я первая заговорила о вас.

Призрак вышел на свет, и я ахнула уже который раз за вечер. Он был удивительно, просто неприлично красив. Темные волосы, уложенные волнами подчеркивали аристократическую бледность вытянутого лица с острыми скулами. Темные — возможно, черные — глаза смотрелись удивительно нежно в окружении пушистых и длинных ресниц. Пухлые губы, чуть искривленные, будто призраку было больно, смотрелись до того идеально, что аж тошно. Призрак был одет в домашний костюм, и бордовый вельвет как-то по-особенному подчеркивал стройную фигуру. Кажется, я даже открыла рот, абсолютно невоспитанным образом рассматривая мужчину. И я почему-то сразу простила его за то, что он меня напугал. Как-то вот мгновенно... Из состояния оцепенения меня вывел смешок Патрисии. Я очнулась, прикрыла рот, совершенно отчетливо в тишине клацнув зубами. Засмущалась и опустила взгляд.

- Вы Барбара? - спросил призрак, и у меня побежали мурашки от его проникновенного низкого голоса. – Ну а я Габриэль Верми. Не могу сказать, что рад знакомству, но раз уж мы тут всем вместе, я должен представиться.

- Очень приятно, – пролепетала я.

Повисла еще одна напряженная пауза, а затем Констанс, притворно бодрым тоном попыталась ее сгладить:

- Что ж, будет здорово всем вместе хоть раз...

- Я потерял любимую жену, - перебил ее Габриэль, глядя мне прямо в глаза, - она умерла в период мора прямо в этом доме. Жить дальше не имело смысла, Лоретта была моей семьей. И я принял слишком много снотворного, чтоб уснуть и оказаться рядом с ней. Но, как видите, - он саркастически усмехнулся и развел руками. - Я самый молодой из привидений, и мне доступно то, что не могут другие: порой я могу сдвигать предметы или задувать свечи.

Я сглотнула. Слезы подступили очень быстро, но я боялась плакать — черт знает, почему. Но Габриэль так отличался от других призраков. Он словно был более непредсказуемым и...живым.

- Все? - спросил он, подлетая еще ближе ко мне.

- Н-не поняла, - пролепетала я.

- Еще вопросы есть? Или я могу вас покинуть и больше никогда не видеть ни вас, ни моих друзей по несчастью.

Я растерянно покачала головой. Вопросы были, но они толклись в голове беспорядочно и глупо. Я не могла ни ухватить, ни выразить ни один из них. Габриэль снисходительно кивнул и уже было развернулся, но тут я обрела дар речи:

- Если единственное, что держало вас в мире живых, исчезло, то почему вы заякорились?..

Призрак резко развернулся и в мгновение ока оказался рядом со мной, пламя свечей вновь поутихло. Я вскрикнула, но не отступила и взгляд не отвела. К черту! Мне предоставился такой шанс. Много ли людей могут похвастаться тем, что вели такие беседы? Так почему не разузнать все, что только можно?

- Если б я знал ответ на этот вопрос, то был бы сейчас с любимой, - сухо ответил Габриэль.

- А почему вы не хотите побыть иногда с нами?

Габриэль глянул на меня с каким-то новым выражением. Мне показалось или в его взгляде промелькнуло удивление?

- Я не вижу в этом смысла.

- Ну в положении призрака, наверное, смыслов и так немного, - осторожно ответила я, - но все же порой, если мы делим боль с кем-то, она становится меньше...

- Моя не станет, - он перебил так резко, словно хлыстом ударил.

Вновь потянуло холодом и отчаянием.

- Конечно, - важно кивнула я.

Я отыгрывала спокойствие и смелость, которых на самом деле не чувствовала. А еще сил мне придавали вытянутые от удивления лица моих призрачных друзей.

- Но я думаю, никто из присутствующих не был бы против вашей компании. В одиночку тяжко — даже если вы призрак. Поверьте живому человеку, также потерявшему во время мора всю семью...

Габриэль молчал и смотрел на меня с какой-то непонятной мне осторожностью. Затем кивнул:

- Я слышал что-то такое, когда вы убирали дом. Мне жаль.

С этими словами он очень быстро — я едва успела моргнуть — исчез, словно его и не было. Потом меня окружили Констанс, Мишель и Патрисия — они говорили разом, охали, удивлялись и восхищались тем, как я провела нелегкую беседу с Габриэлем.

А мне с того памятного вечера не давала покоя одна мысль. Если якорь исчезнет, освободятся ли мои друзья? И станет ли им от этого легче?

***

- Милая, ты ведь не забыла вымочить миндаль? Ох, я так волнуюсь!

- Не забыла, Констанция, вы говорите мне об этом в сотый раз, клянусь! - я сердито притопнула ногой, а затем вытерла пот со лба.

Честное слово, не думала я прежде, что устраивать званые вечера так тяжело. И это еще был не самый сложный вечер — все же, когда у тебя в приглашенных числятся лишь призраки, это значительно упрощает дело.

Прошло еще несколько недель — кажется, две или даже две с половиной, с того момента, как я познакомилась с Габриэлем. За это время я успела еще больше сдружиться с моими привидениями – Мишель устроил мне экзамен по географии, который я с позором провалила, Констанция помогла разобрать две комнаты наверху, руководя процессом (там было слишком много нарядов), а Патрисия внезапно перестала вредничать. По крайней мере, так часто, как раньше. Иногда она присоединялась ко мне в саду — она единственная могла уходить так далеко из самого дома – и мы беседовали, пока я боролась с сорняками и подметала дорожки. Сад приобретал удивительно романтичный вид — упомянутые мной дорожки были, конечно, безнадежно разбиты, но переложить их заново я не могла. Но сорняков стало меньше, кусты, хоть и не цвели, все же приобретали ухоженный вид, а дикую розу рядом со сгнившей скамейкой мне удалось подкормить. В благодарность она разродилась таким количеством новых цветов, что их амбре разносилось далеко за пределы сада. Джон даже раздобыл мне несколько видов семян, но было, конечно, рано судить о результатах. Копаться в саду я обожала — даже больше, чем заботиться о доме, который был мне теперь еще одним другом. И Патрисия почему-то именно в саду решалась на разговоры со мной. Делилась, вспоминала, а затем начала спрашивать — о жизни, о людях, о любви.

- Ох, - говорила я, - все, что я могу тебе поведать: любовь слепа. А порой и глуха, и глупа. Не очень-то много я знаю о жизни, да и о себе — ты же слышала...

Но девушка все равно не отставала. И мне стало казаться, что она словно нашла во мне старшую сестру.

Габриэль тоже говорил со мной пару раз — не то, чтоб по собственной воле. Я спускалась в подвал, якобы по необходимости, и призрак раз ответил на мой вопрос, а во второй даже что-то произнес сам... Все эти перемены заставляли меня чаще думать о помощи моим новым друзьям. Проблема была в том, что я не знала, будет ли это помощью, а если и будет — что именно я должна сделать. Как-то раз, когда мне никак не удавалось уснуть, я не выдержала и вышла в сад. Вдыхая запах свежести и любуясь яркими звездами, я размышляла, гадала, думала...

- Что-то вы слишком уж горько вздыхаете для живого человека, - вдруг раздался звучный красивый голос за моей спиной.

Я подскочила — не фигурально, а буквально — прямо подпрыгнула и резко развернулась.

- Габриэль... - прошептала я, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, - а вы, гляжу, делаете все, чтоб я присоединилась к вашей компании... И напугали же вы меня!

- Простите, не думал, что встречу тут кого-то живого...или не спящего. Бессонница?

- Я просто думаю,- коротко ответила я, а призрак, устроившись на пороге, чуть наклонил голову набок и вдруг спросил:

- Поделитесь?

- Что это вы вдруг? - удивилась я. – Не поймите меня неправильно, мне нравится ваш интерес, просто я удивлена. Вам вроде все равно?

- Верно, - задумчиво глядя на звезды, ответил Габриэль.

Он был до того красив в это мгновение, что я немного ущипнула себя за руку.

- Просто ваше появление спровоцировало некоторые перемены, и я... невольно поддался им, - он подбирал каждое слово.

- Ну что ж, - я чуть помолчала и продолжила, – видите ли, я все раздумываю о якорях и о том, будет ли всем вам легче, если они исчезнут.

И я рассказала призраку все — все свои мысли, догадки, сомнения. Габриэль оказался отличным слушателем: не перебивал, слушал внимательно, кивал призрачной головой, глядя мне прямо в глаза. А в конце сказал:

- Освобождение — всегда приносит облегчение. Даже если человек привязан к своим узам...

Сказал — и исчез, нырнув куда-то вниз. Вот тебе и весь совет! Лучше б прямо сказал, что мне делать. Но, очевидно, Габриэль был умнее меня, и не стал давать мне готового ответа, сказав и сделав все, что нужно. Выговорившись, я уснула крепким сном, а проснувшись утром сразу же поняла, что мне делать. Я решила устроить бал! Ну, то есть, званый ужин, потому что для бала было маловато слуг и живых знатных людей в этом имении. Я наказала Джону привезти продукты — в том числе миндаль для нежно любимого Мишелем при жизни пирога «Капрезе». Пыталась уговорить его заехать за каким-нибудь платьем для меня, но он, конечно же, отказался наотрез. Вообще Джон, кажется, немного испугался моего состояния — он теперь чаще приезжал, и постоянно спрашивал меня о привидениях. Один раз я обмолвилась, что перебралась в дом, так он меня отчитал, велел возвращаться в сторожку, а потом и вовсе махнул рукой и уехал, раздосадованный моим упрямством. Естественно, я не рассказывала ему о призраках, но я явно поменялась, раз даже не особо чуткий возница заметил перемены.

Что ж, думаю Джон понял все верно. Я и сама ощущала себя совсем другой. Будто заново знакомилась с девушкой по имени Барбара, которая очень хотела помочь своим друзьям.

Тем временем подготовка шла полным ходом, и Констанс с меня не слезала. После того, как она убедилась в пышности и миндальности пирога, настал черед цветов.

- Не срывай много! Изысканность прежде всего! Брось эту ветку, брось!

- Констанция! - не вытерпела я. - Прекращайте стоять над душой, а? Я уже вся в мыле, наш вечер начнется часа через четыре, а мне уже хочется лечь пластом в своей комнате и лежать. Я делаю все, что могу!

- Да-да, прости меня, милая, - виновато забормотала дама, - просто это так волнительно, а я ничего не могу сделать! Ничего не могу проконтролировать!

- Удивительно, но вы все же пытаетесь, - фыркнула я.

В конце концов взбудораженную и взволнованную певицу увел с собой Мишель, подарив мне несколько часов в тишине. Я закончила приготовления: скатерть в небольшой зал, свечи, пирог, приборы... Патрисия перехватила меня в тот момент, когда я ставила на стол вино — Габриэль любезно согласился подсказать, какое можно брать. Девушка настойчиво звала меня в покои, наверх. Я уже знала, что она выбрала для меня платье из большой гардеробной, которая раньше принадлежала ей, а затем и другим женщинам семейства Верми.

- Я не знаю, будет ли оно тебе по фигуре, - взволнованно проговорила девушка, - но мне кажется, оно так пойдет к твоим волосам и лицу... Вот оно, с самого края висит... Ну? Что же ты молчишь? Некрасивое, да? Ах, так и знала, мой вкус ужасно старомоден!

Я вытащила платье, на которое указывала Патрисия, из шкафа — сама она, конечно, не могла этого сделать — и у меня вдруг защемило сердце. Простое бордовое платье, с красивым вырезом, украшенное оборками, было до того...мое, что не укладывалось в голове, как оно могло мне не подойти. Я прочистила горло, боясь, что голос не послушается меня. И просто сказала:

- Спасибо, Патрисия.

Призрак вдруг засеребрился, и на лице девочки заиграла робкая улыбка. Затем она, видимо испугавшись своей уязвимости, приняла независимый вид и деловито велела:

- Срочно в душ! Уж прости, но вся твоя дневная работа дает о себе знать. Тебе нужно освежиться!

Я усмехнулась — Патрисия была верна себе. Аккуратно неся платье на вытянутых руках, я спустилась в свою комнату и начала подготовку к вечеру. Но на этот раз я готовила не пирог или маленький зал, а себя.

Солнце уже давно зашло, и долгожданная вечерняя прохлада лилась в открытые окна. Пламя свечей иногда чуть колыхалось, послушное случайно залетевшему ветерку, а по малому залу плыл чудесный аромат диких роз. Свет свечей отражался в серебряных приборах, создавая какое-то праздничное, почти рождественское настроение. Чуть запинаясь, играл старинную музыку не менее старинный граммофон. Имение семейства Верми в этот вечер будто превратилось в сказочный дом из давно забытой истории: вечер, вино, свечи и призраки... Я чувствовала себя словно на настоящем званом вечере, одетая в прекрасное, так шедшее мне платье. Вино было невероятно вкусным — я ничего не смыслила в таких напитках, но мне было сладко и волнительно, а значит, напиток действовал как надо. Поначалу беседа у нас не клеилась: все так готовились, суетились, волновались, а когда вечер настал, словно растерянность и некоторая разочарованность повисла в воздухе. Не знаю, как это объяснить, но мне казалось, что мои друзья надеялись: вот сейчас начнется ужин, и все станет как раньше, при их жизни... Но ничего не поменялось — они по-прежнему были призраками. Я не знала, как развеять напряжение, но Мишель помог мне завести старый граммофон, а Патрисия принялась обучать единственному танцу, который она помнила. Я кружилась в танце вместе с Мишелем, а Констанция «танцевала» с Патрисией. Последнюю все поздравляли — ведь это и был ее первый бал, после стольких лет ожидания, после смерти. Через пару часов мы уже вовсю хохотали и рассказывали друг другу истории. К всеобщему изумлению в зале возник Габриэль и присоединился к нашему скромному празднику. Затем я упросила Констанс спеть. И это было волшебно! Она была невероятно талантлива — ее голос, чуткий, чистый, лился, словно ручей, затрагивая самые потаенные уголки души, вызывая картины и воспоминания... Я плакала. Габриэль смотрел на пламя свечи с каким-то выражением боли на лице. Мишель влюбленно взирал на Констанцию, а Патрисия кружилась в танце одна — она была счастлива. Оглядывая эту картину, я поняла, что все сделала правильно. Что бы там ни произошло дальше, сейчас все мои друзья-призраки были будто на своем месте.

Ближе к ночи начались задушевные разговоры. Патрисия о чем-то говорила с Габриэлем, Мишель ненадолго исчез, а мы с Констанс устроились возле окна, глядя в темный ночной сад.

- Ах, Барбара, это было волшебной затеей! Ты просто кудесница!

- Я очень рада, что все получилось, - улыбнулась я. – И вдруг это поможет вам, ну, вы знаете, освободиться.

Констанция чуть погрустнела.

- Возможно. Но ведь мы до конца так и не знаем, что держит нас тут, верно? Впрочем, - она тряхнула головой, - это неважно! Важно, что здесь и сейчас все волшебно!

Я улыбнулась вновь.

- Вы эту песню должны были исполнять в тот вечер? - вдруг спросила я. Честно, я не хотела заводить эту тему, но слова словно сами вырвались.

- Нет, - покачала головой мадам Верми, вновь чуть сникнув, - это была любимая песня Аурелиуса... Он всегда плакал, когда я ее пела. Знаешь, мне не хотелось исполнять то, что я должна была петь в театре. Я уже пела там, мне не нужно было завершать это — иначе я бы и была заточена там.

- Значит, у вас другой якорь?

- Думаю... думаю, да, – очень тихо ответила Констанс, и я вдруг поняла, что она знает, что ее держит.

Она взглянула на меня как-то виновато и чуть стыдливо и прошептала:

- Я так и не стала матерью, Барбара.

- О, Констанс, - пролепетала я, - мне очень жаль...

- Да, знаешь, поначалу мы с мужем хотели насладиться друг другом, затем было мое пение, ну а после... После было поздно. Ты не подумай, моя жизнь была чудесна. И если б я захотела, все бы было, но... Но я не хотела, а потом у меня была почти вечность, чтоб гадать, верно ли я поступила. Это изматывает. Аурелиус женился второй раз, и хоть вторую жену он не любил так, как меня, потомство у него появилось... А я могла лишь гадать, какими бы были наши дети.

Констанция замолчала. Если бы призраки могли рыдать навзрыд, думаю, сейчас она бы плакала. Я собиралась с мыслями, мне хотелось как-то успокоить мою подругу, но я боялась сказать что-то не то.

- Констанция, знаете, что я думаю? Я думаю, что вы были бы чудесной мамой. И подтверждение тому — Патрисия, которую вы опекали, ругали и любили столько лет. А еще... а еще я. Мне было так тоскливо. Мне так не хватало материнской ласки и внимания, но я встретила вас, и это была самая лучшая встреча в моей жизни! Не могу передать вам, до чего мне нужно было с кем-то поругать Уилбора, кому-то выговориться и выслушать миллион раз о том, что мой миндальный пирог недостаточно миндальный!

Констанс хихикнула, с нежностью глядя на меня.

- Спасибо вам за это, - улыбнулась я сквозь слезы, – но еще я думаю вот что: при жизни вы приняли решение, возможно, сами того не зная. Но это лишь означает, что в тот момент вы не могли поступить по-другому. Тогда вы просто жили, а важным было то, что было. Не корите себя, в вашей жизни была любовь, музыка и такая потрясающая семья!

- Милая, - сдавленно проговорила Констанс и заплакала. Слезы не текли, но она всхлипывала и шмыгала носом.

Мы некоторое время шмыгали и хлюпали, но к нам подлетел Мишель и сурово проговорил:

- Дамы, какого черта! У нас радостный вечер. Радостный! Барбара, ты еще успеешь наплакаться — завтра ты сдаешь мне экзамен по литературе. Констанс, тебя Патрисия звала уже два раза. Ей-богу, милые мои, не раскисайте!

- Мишель, - утирая невидимые слезы, проговорила Констанс, - только ты способен помянуть и черта, и бога в одной фразе.

Она покачала головой, ласково кивнула мне и отправилась к Патрисии. Мы остались с господином Верми наедине.

- Можно тебя на минуту? - вдруг спросил Мишель.

- Конечно, - улыбнулась я.

Его загадочность и непривычное смущение заставили меня гадать, куда же мы пойдем. Мы выскользнули из зала, и господин Верми направился в сторону кабинета - он был над библиотекой. До кабинета я ещё не добралась, и там был сильный беспорядок, хоть мы и делали три-четыре попытки с Мишелем разобрать бумаги. Призрак проскользнул прям сквозь закрытую дверь, потом спохватился, вынырнул обратно, но я уже тянула дверь на себя, и Мишель наткнулся на меня, обдав привычным уже холодом и чувством безнадёжности. Я вздрогнула, а призрак воскликнул:

- Ох, милая, прости пожалуйста! Я был невежлив дважды: и даму вперёд не пропустил, и ещё случайно тебя задел... Тебе холодно?

- Все в порядке, Мишель, пустяки, - отмахнулась я, тронутая такой заботой. Мы наконец вошли в кабинет, и господин Верми, чуть замявшись, проговорил:

- Я хотел бы передать тебе одну вещь на хранение... Она не очень ценная, не переживай. Впрочем, если она сможет послужить тебе, я буду только рад.
С этими словами, которые ровным счётом ничего не прояснили, он подплыл к шкафу и показал на маленькую книжечку, стоявшую у самой стенки.

– Ты не могла бы потянуть за нее?
Я с готовность выполнила просьбу. На ощупь книжечка была кожаная, приятная, но поддалась с трудом. Механизм! Как здорово. Прямо из стенки шкафа вдруг вылез очень узкий вертикальный ящичек, и Мишель кивком головы попросил меня достать его. Что я и сделала, расположив ящик на заваленном бумагами и старыми перьями столе. В ящичке обнаружилось чье-то семейное фото: счастливый муж, молодая жена с ребенком на руках и девочка лет семи. Я залюбовалась картиной, и не сразу заметила денежную купюру, лежавшую в ящике. Глянув на Мишеля я поняла, что семейное фото было его. Призрак смотрел на него с печалью и какой-то нежностью. Я не решилась нарушить молчание, но Мишель заговорил сам:

– Моя семья... Вот дочь, которая выбрала Гастона. Что ж, - он чуть помолчал, - я хотел бы, чтоб ты взяла вот эту купюру. Видишь ли, это из самой первой выручки, которую я получил сам, благодаря своему труду. Сохранил ее, чтоб потом передать кому-то, кто будет также гореть своим делом и грезить о вершинах...

– Вы хотели передать ее дочери, верно? - заметила я.
Он кивнул.

– Сына мы потеряли ещё младенцем, лихорадка. И дочь, ну или ее избранник, должны были унаследовать все. В том числе мой настрой, если это можно так назвать. Я прошу тебя, забери ее, или передай кому-то, кому сочтешь нужным или оставь себе. Как напоминание, что важно двигаться вперёд и верить в себя, - он улыбнулся мне.
Я улыбнулась в ответ, хоть и не могла до конца отогнать мысль, что верить в себя Мишелю было проще - с состоянием за спиной. Но он был добр ко мне, а то, что не понимал каких-то вещей, так это ничего, это из-за разности жизненных обстоятельств.

– Спасибо, Мишель, - сердечно поблагодарила я, - только знаете, пожалуй, я ее и правда передам. Я пока не знаю, куда мне надо уверенно двигаться - сами же слышали, я себя не знаю.

– Ой ли? - призрак вдруг лукаво улыбнулся, наклонив голову набок. - И за эти недели ничего не узнала? Разве?
Я озадаченно глянула на него, а Мишель неспешно, будто сказку рассказывал, объяснял:

– Ты любознательна и обладаешь пытливым умом. Тебе почему-то нравятся экзамены, а еще нравится узнавать новое. Ты трудолюбива и аккуратна, и весьма смела - немногие, думаю, вели бы себя так спокойно в доме с призраками. И это подсказывает нам, что у тебя широкие взгляды, и твоя картина мира может расширяться... А ещё ты чувствительна, ранима, - мои глаза вновь увлажнились, - и, бог мой, как же ты плаксива!
Мы расхохотались.

– А ещё ты очень добрая, Барбара, и обладаешь такой врождённой чуткостью, что даже Патрисия и Габриэль ей покорились, - серьезно закончил мой друг, и я, растроганная, кивнула.
Когда смогла говорить без дрожи в голосе, произнесла:

– Благодарю вас, Мишель. От всего сердца!
Он кивнул, глядя на меня с отеческой нежностью, и мы принялись ставить тайник на место. Мишель разрешил мне взять и фото - на память.
Когда мы спустились в зал, меня тут же «закружила» Патрисия, бледным ураганом закрутившись вокруг меня.

- Благодарюююю тебя, - вопила она, хохоча. Сейчас ей с трудом можно было дать шестнадцать лет — скорее, семь. Она была так счастлива, так беззаботна, что я невольно закружилась и засмеялась вместе с ней.

- Я рада, что ты рада, - остановившись, проговорил я, - жаль только тут маловато кавалеров. Я бы так хотела устроить тебе настоящий бал!

- Ты шутишь? - воскликнула девушка. - Тут Мишель и даже Габриэль — все самые важные кавалеры на месте. Спасибо тебе, Барб. Правда.

Она вдруг посерьезнела и кивнула мне, как взрослая дама. Я чинно кивнула в ответ, мысленно пробуя на вкус сокращенную форму моего имени. Так меня никто не называл.

Мы разошлись уже в третьем часу - когда свечи почти догорели, а я разлила на скатерть остатки вина из бокала, пока пыталась не уснуть. Мишель грозно приказал всем отправляться к себе. Забавно, что у каждого призрака действительно были свои покои. Конечно, всем четверым неведома была усталость, но из вежливости и благодарности мне, они разошлись по комнатам, возбужденно переговариваясь и хихикая.

Я отчаянно зевала, когда спускалась к себе, но приятное чувство, что я все сделала правильно, уютно устроилось в груди, гоня усталость. В комнате меня ждал сюрприз — рядом с дверью в сад завис Габриэль. Я вздрогнула, когда увидела его. А он сразу же извинился, объяснив, что не хотел меня пугать.

- Мне хотелось поблагодарить вас, - просто сказал он.

- Я очень рада, что смогла хоть как-то помочь, - подавляя зевок, ответила я. Одобрение Габриэля оказалось очень приятным.

Но он не улетал и мне подумалось, что он хочет побеседовать.

- Вы не думали о своем якоре? - спросила я, чтоб хоть как-то подтолкнуть призрака к нужной теме — спать хотелось ужасно.

- Я думаю, что все мои якоря остались в далеком прошлом, Барбара, - ответил он, горько усмехнувшись.

Я хотела было предложить новую тему, но вдруг Габриэль продолжил:

- Мне нечего было делать на земле после смерти моей жены. Детей у нас не было, дела в имении и прочих домах будто шли сами собой... Мне не было места, и я не знаю, что могло бы меня задержать. Или кто.

Мы помолчали. Я не знала, что сказать — сложно было советовать что-то в такой ситуации. Я знала, о чем говорит Габриэль — ведь я и сама потеряла семью, а вместе с ней и дом. Я решила сказать это просто, чтоб не молчать — мне казалось, чем дольше я молчу, тем дальше от меня призрак.

- Я понимаю вас. Терять родных людей, которые являются твоей семьей это... Да я даже слова подобрать не могу. Но пожалуй, лучше всего подходит...

- Невыносимо, - тихо договорил Габриэль.

- Именно, - печально кивнула я. - Знаете, когда нас собрали всех вместе — людей, оставшихся без родных, мы одно время жили в церкви. После уже нас увезли в Кривилль. Так вот в церкви один священник разговаривал с нами о произошедшем. Он тогда сказал, что самым тяжелым порой становится не сама смерть близкого, а то, что ты остался жить. И чувство вины.

Габриэль вдруг посмотрел на меня как-то по-новому. Словно маска спала с лица. И я внезапно увидела, что он, в общем-то, весьма молод. Точнее, был когда-то.

- У вас так было? - хрипло проговорил он. Его голос сделался совсем низким, возможно, от душевного волнения.

- Да, - кивнула я, - но честно сказать — недолго. Не было времени, нам приходилось как-то выживать, много трудиться. Если б я и хотела, я не смогла бы еще и что-то чувствовать. Порой это нагоняет меня — если я одна или вдруг понимаю, что у меня нет семьи...

- Кажется, теперь есть, - едва слышно заметил Габриэль, а я искренне улыбнулась.

Мы немного помолчали, глядя на светлеющее небо — до рассвета оставалось часа полтора.

- Быть может, здесь и кроется секрет? - спросила я призрака. – Простить себя — что может быть сложнее?

- Но как? - с горечью заметил Габриэль.

- Ну например признать, что мы никогда не можем сделать достаточно. Смерть будто стирает все... Ей всегда мало. Так говорил священник. Или подумать о том, что ваша прекрасная жена никогда бы не захотела, чтоб вы мучились. И если где-то и есть дальнейший этап пути, я уверена, она ждет вас.

Габриэль молчал, но на этот раз много всего было в этом молчании. Я тоже стояла совсем тихо, забыв и про сон, и про свою усталость. Наконец призрак развернулся ко мне и просто сказал:

- Благодарю.

Исчез он мгновенно, я не успела и глазом моргнуть. Немного растерянная, с кучей мыслей в голове, я легла спать. Но сон не шел. Я думала и думала. Вспоминала и вспоминала. Истории людей, которые жили так много лет назад, были столь похожи на те, что происходили с моими современниками. Было странно осознавать, как мы похожи и различны одновременно. Наконец, когда рассвет окрасил небо в серо-голубой цвет, а в саду уже начали петь ранние пташки, я провалилась в сон.

***

Когда я наконец разлепила глаза, было уже позднее утро. Вовсю светило солнце, и воздух в моей комнатушке был нагретым и спертым. Я сладко потянулась, улыбаясь, и вскочила на ноги, полная сил. Напевая что-то себе под нос, я распахнула дверь в сад. Так, что ж, вечерний импровизированный бал сдвинул мой график, но это ничего. Быстрый чай, перекус — и в кабинет, убираться.

Продолжая напевать, я оделась, наскоро причесала волосы и отправилась на кухню.

- Здравствуй, дом! - провозгласила я громче, чем нужно. - Эй, друзья! Спасибо, что дали мне поспать, но я уже тут. Кто хочет утреннего чая?

Тишина, прозвучавшая в ответ, меня слегка встревожила. Конечно, призраки не обязаны были мгновенно отзываться на зов, но Патрисия точно была бы уже здесь. Честно говоря, Патрисия должна была появиться раньше, не дав мне поспать... Я с грохотом поставила чайник на стол и побежала наверх, по пути беспорядочно заглядывая во все комнаты. Дом был пуст. Я как-то разом потеряла все силы и не позволяя себе думать, вновь спустилась вниз и обошла теперь уже каждое помещение по порядку. При этом я молчала, хотя проще всего было позвать призрачных друзей. Но где-то в глубине души я уже знала — они не ответят. Потому что их тут больше нет. Еще через час бессмысленных поисков, меня наконец нагнала усталость — я ведь так ничего и не поела. Остановившись как раз в библиотеке, которую осматривала уже в третий раз и в которой впервые увидела Патрисию, я села прямо на вычищенный ковер и наконец разрыдалась. Осознание произошедшего накрыло меня резко, будто лавина. Сработало. Они ушли. Я знаю, что должна была радоваться, ведь отчасти мы все этого и добивались, но моя детская часть страдала и горевала, второй раз за небольшой период лишившись семьи...

Отплакав, я поплелась на кухню – все же поесть надо было. Печаль ли, радость ли — работу ведь никто не отменял, а до осени оставалось не так много времени и слишком много беспорядка. Поэтому позавтракав, я отправилась в кабинет убираться. Весь день я прислушивалась, приглядывалась, но молчала. Казалось совершенно невыносимой мысль, что я позову кого-то из семейства Верми, а в ответ услышу тишину. Нет, лучше молчать. Но до вечера в доме не прозвучало ни единого слова, ни единого человеческого звука, и засыпала я тоже в слезах... Так прошла неделя. Я постепенно смирялась с мыслью, что мои друзья отправились дальше — что бы это не значило. Однако на этот раз эта мысль становилась успокаивающей. Я знала, что каждого из них кто-то да ждет там, за неведомой пока мне чертой. Я знала, что все они достаточно намаялись и стосковались по своим близким. И постепенно моя печаль светлела, а грусть сменялась нежностью и радостью за друзей. Порой мне казалось, что все это мне привиделось, но денежная купюра и фото семьи Мишеля доказывали мне, что все было взаправду. Потихоньку я начала вновь говорить с домом – ведь он не был виноват в моем горе, а ему наверняка тоже было одиноко. Работа шла быстрее — мне некогда было отвлекаться на разговоры с кем-то, кто мог ответить. Я все чаще возилась в саду, понимая, что мне это невероятно нравится. А еще я продолжала готовиться к экзамену по литературе, словно Мишель вот-вот появится и начнет задавать мне каверзные вопросы. Иногда я пекла пироги — будто для Констанс, а когда прибиралась в очередной спальне наверху, раскладывала и развешивала наряды так, как нравилось Патрисии — девочка любила, когда они висят от самого простого к самому пышному. К началу второй недели мое состояние окончательно улучшилось, и только легкая грусть нападала на меня по вечерам, когда я в одиночестве пила вечерний чай, глядя в сад. По утрам и вечерам так отчетливо пахло осенью, что я невольно задумывалась — где же я буду зимовать? Ведь осенью должен приехать хозяин и освободить меня от моих обязанностей. Договоренность была лишь на лето. Но пока я гнала от себя эти мысли, мне нравилось просто проводить время в этом доме, приводя его в порядок.

Однажды днем — я только что вытащила из духовки миндальный пирог и подметала начавшую опадать листву в саду – произошло событие, которое определило мою дальнейшую судьбу. Я что-то негромко напевала, погруженная в мысли о книге, которую нынче читала. Вдруг впереди дома раздался какой-то неясный шум. Я не удивилась и не испугалась — ведь в эти дни должен был приехать старик Джон. Я продолжала сгребать листву, ожидая, когда он позовет меня. Но вместо этого раздался звучный низкий мужской голос:

- Ау! Есть кто? Госпожа Миель?

Я резко выпрямилась, листья посыпались из моих рук. Их тут же весело подхватил легкий ветерок. Этого не может быть... Неужели? Я рванула к калитке, не веря своим ушам, чувствуя и радость, и досаду, и удивление. Это было так похоже на голос Габриэля! Неужели у нас ничего не вышло, и призраки вернулись? Разве такое возможно? Радуясь, что больше не одна и досадуя, что ничего не вышло с идеей о якорях, я как раз завернула за угол дома и вдруг врезалась в кого-то. Он определенно был живым — мягким и теплым. Я вскрикнула и упала, не удержавшись на ногах.

- Ох, прошу прощения, - произнес тот же голос, и я подняла взгляд.

Передо мной стоял молодой мужчина — невысокий и довольно коренастый, в строгом костюме — такие носили управляющие. Он смотрел на меня доброжелательно своими медовыми глазами и протягивал широкую ладонь. Я застыла, и во взгляде неожиданного гостя мелькнуло легкое удивление, но руки он не убрал.

- Вы ведь Барбара? Простите, я напугал вас? Я Август Лефевр, новый управляющий этого имения.

Я, завороженная звуками его голоса, с трудом заставила себя подать руку. Август помог мне подняться.

- Мы приехали с Джоном — я и моя команда. Только Джон почему-то отказался заходить сюда, он там ждет, возле вяза. Хотел с вами поздороваться.

Я продолжала молчать, слишком много всего спуталось в моей голове, и я не знала, что сказать или спросить в первую очередь. Август озадаченно смотрел на меня.

- Госпожа Миель?..

- Да-да, - наконец отмерла я, - простите, я слишком долгое время провела тут одна и немного ошарашена вашим появлением.

- Да, понимаю, - он кивнул с явным облегчением от того, что я наконец обрела дар речи, – вообще я присылал письмо, но мне сразу сказали, что в эти края почтальоны не заглядывают.

- Да уж, - улыбнулась я, - так вы новый управляющий? От господина Верми? А как же прежний?

- О нет, - покачал головой Август. Ветер немного растрепал его пшеничные волосы. – Господин Верми продал имение моему хозяину — графу ЛаКруа. Торг шел уже давно — я был здесь еще в начале мая, осматривал дом. И вот наконец они договорились, и хозяин послал меня сюда, чтоб навести порядок. Окончательный порядок, то есть, - исправился он, - ведь вы здесь уже поработали, как я вижу по саду.

Я кивнула.

- Он будет тут жить? - спросила я, понимая, что это вообще не мое дело, и господин Лефевр может мне так об этом и сказать. Но он не стал.

- Пока сложно сказать. Есть мысли сделать из этого места уединенную гостиницу для знатных особ. Уединение, природа, книги. Люди приезжали бы сюда, устав от суеты. Однако это всего лишь планы.

Он старался говорить спокойно, но я увидела вдруг, как зажглись его глаза — он явно был увлечен этой идеей. Меня внезапно охватило странное желание отдать ему купюру, которую мне оставил Мишель. Удивляясь себе — я едва знала этого человека – я чуть тряхнула головой. Август тем временем проговорил:

- Мне необходимо повторно осмотреть дом и расположить здесь моих людей. Быть может, вы покажете мне имение? Все же вы здесь уже как дома, - он улыбнулся.

- А можно я сначала поздороваюсь с Джоном? - попросила я.

- Конечно, - кивнул Август.

- Отлично, благодарю вас. Идемте пока на кухню, там как раз готов пирог. Много у вас в команде людей?

- Шестеро.

- Думаю, всем по кусочку хватит, - кивнула я.

Я зашла в кухню и принялась резать пирог, а Август чуть позже привел туда новую прислугу. Я едва успела со всеми поздороваться, и, если честно, плохо запомнила имена. Но дородная женщина – кажется, она была поваром – уже перехватила из моих рук чайник, две молодые девушки быстро достали тарелки на всех, и вот уже накрыт чай с пирогом в кухне, а кругом звучат голоса, смех и шутки. Я завернула в простую салфетку кусок пирога и отправилась к Джону. Он действительно стоял под нашим вязом, жуя травинку и глядя в поле. Увидев меня, старик просиял. С благодарностью приняв пирог, он передал мне продукты и некоторые лекарства — я просила его привезти их в прошлый раз. А затем протянул:

- Видала чего, все-таки сбыл он этот дом с рук, а?

- Ага, - кивнула я, не зная, что и добавить.

- Ты-то чего теперь делать станешь? - вдруг спросил старик.

- Я... я не знаю. Все так внезапно — я еще никак не привыкну, что в доме живые люди...

Джон глянул на меня быстро, и я вдруг поймала себя на мысли, что как будто проговорилась. Я добавила:

- Ну то есть, я привыкла быть одна.

- Ну да, - кивнул возница, но из взгляда не ушла настороженность, – они вроде ребята ничего такие. Мы вместе ехали. Сплоченые, смешливые, добрые. Повезло этому дому.

Я глянула на Джона с улыбкой:

- Спасибо, что сказали это. А то я как-то к нему привязалась.

Мы помолчали. Затем он вдруг сказал:

- Ты это, захочешь вернуться, так у моего знакомого подмастерье заболел. Ему в сапожную мастерскую нужен. Ничего такая работа, ты справишься. Так что давай, заканчивай тут работу, да и отвезу тебя через недельку.

Он помолчал и добавил:

- Насчет всякий чайных не переживай. Ты пока тут была, в Кривилле немного переменилось отношение к этой Булгур... Этот ее сыночек бросил дочку булочника, и там такая буча поднялась. Может статься, съедут Булгуры из города.

Я улыбнулась вознице:

- Спасибо, Джон, за все. Я подумаю. Сапожная мастерская это интересно, там я еще не работала, - рассмеялась я.

Мы простились, когда к вязу энергичным шагом подошел Август. Он попрощался с Джоном, наказав тому приехать через три дня, и увел меня в дом.

Мы ходили долго. Я рассказывала и показывала новому управляющему все: что удалось разобрать и убрать, что требовало ремонта и физической силы, до чего я еще не добралась и что вообще сохранилось в этом доме. Если честно, я плохо запомнила, как вел себя Август в тот момент. Все мое внимание было отдано дому, его комнатам, его книгам, его истории. В саду мне вообще в какой-то момент показалось, что я вновь одна и говорю сама с собой. Наваждение рассеялось в момент, когда я замолчала и обернулась. Август стоял чуть позади и глядел на меня со странным выражением. Или мне чудилось, или в его взгляде проскальзывало восхищение. А затем он заговорил:

- Барбара, скажу вам честно: это самая невероятная работа, которую я видел за последнее время. А я работаю управляющим, и, скажем прямо, весьма строг. В мае, когда я приезжал для оценки дома, это было совсем другое имение. Сейчас оно... я даже не знаю, какие слова подобрать. Словно кто-то вдохнул в него жизнь. Будто здесь жила целая семья, а не вы одна. Я хотел бы... Барбара!

Он осекся, увидев в моих глазах слезы. Я и сама не поняла, как так получилось, но все вместе: доброта этого человека, его похвала, его голос, так похожий на голос Габриэля, и словно невзначай сказанное слово «семья», – все это подействовало на меня таким странным образом. Кажется, Мишель все же был прав, и я действительно очень плаксива. Я шмыгнула носом, чуть промокнула глаза передником и улыбнулась господину Лефевру:

- Простите пожалуйста. Мне очень приятно слышать вашу похвалу, и что-то я растрогалась. Отвыкла от людей, знаете ли.

- Я понимаю, - кивнул Август. – Но я и правда восхищен, – теперь он говорил осторожно, словно боялся, что я опять расчувствуюсь. – Кроме того, вы так говорили об этом доме, будто о родственнике рассказывали. Скажите, у вас уже есть планы на осень и зиму?

- Нет, - едва слышно ответила я, запрещая себе надеяться.

- И договоренностей нет? Работы?

- Нет.

- Понимаете, к чему я клоню? - чуть улыбнулся Август.

- Нет, - повторила я, потом испугалась, что он посчитает меня глупой и передумает, - то есть, да, конечно. Мне можно остаться?

- О, я был бы очень рад! Человек, который хорошо ориентируется в имении, трудолюбивый и исполнительный, – да это золото, - воскликнул Август, а мне еще сильнее захотелось отдать ему купюру Мишеля.

- Я очень хочу остаться! И я, разумеется, готова помогать там, где вы скажете, – проговорила я, памятуя о том, что сам Август назвал себя строгим управляющим, – но если вдруг мне можно было бы иногда помогать в саду, это было бы просто чудесно.

- В саду, - задумчиво проговорил господин Лефевр, - думаю, да. Конечно, я привез с собой садовника, но и сад здесь большой. Так, - он хлопнул в ладоши, - идемте-ка в кабинет! Я отдам ваше жалованье за эти месяцы, а затем подумаем, как лучше назвать вашу работу. Садовник, горничная, помощница?

Он забормотал и отправился к дому. Я в смущении догнала его:

- Ээ, господин Лефевр, я прошу прощения, но мне уже заплатили жалованье. Конечно, только часть, вторую обещали отдать по окончанию работы. Но доплата вроде небольшая, ее никак нельзя назвать жалованьем.

- А это доплата от моего хозяина, - пробормотал Август — его мысли явно были далеко.

- Ясно, - растерянно проговорила я.

Все развивалось так быстро, так стремительно, что я просто не успевала за событиями. Мысли в голове скакали, и мне хотелось схватить ее руками, чтоб остановить эту круговерть. Я чувствовала волнение, радость, растерянность и совсем не понимала, что ждет меня дальше. Но я шагала вслед за уверенным, энергичным человеком, который, кажется, понимал это лучше меня.

***

Небо светлело нехотя, будто ему хотелось еще подремать. Солнца пока не было видно, но по всему выходило, что день будет сухой и солнечный. Яркие деревья, поражая пестротой листьев, гоняли легкий осенний ветер в кронах, окружив имение разноцветной стеной. Воздух был чистым, холодным, свежим — им хотелось дышать вдоволь. Так бывает летом, когда пьешь из ручья. Вода ледяная, но такая вкусная, что, кажется, не можешь напиться.

Сад вокруг дома окончательно преобразился: чистые дорожки, на которые уже успело упасть несколько листьев, убранная дикая роза, расчерченные — словно по линейке — грядочки, и новая арка, которую недавно привез Джон по заказу Августа.

Я сидела около своей любимой розы на новой скамейке — она была временная, ее смастерил Анри — один из разнорабочих. Руки у него были золотые, а из дерева он делал такие ладные и удобные вещи, что Мишель сразу бы взял его на работу! Вспомнив господина Верми, я невольно перевела взгляд на балкон, словно в привычной надежде увидеть там Констанцию с ее высокой прической. Но там, конечно, никого не было. Вообще дом спал — я знала, что кто-то из слуг уже просыпался в это время, но еще даже не был поставлен готовиться завтрак. А мне хотелось насладиться садом в одиночестве. Я оглядывала имение и почему-то вспоминала, как приехала сюда впервые. Казалось, это был кто-то другой — не я. Какая-то смешная девочка, что плакала о самовлюбленном мальчишке, разбившем ей сердце... Я улыбнулась. Уилбор вспоминался мне карикатурным героем плохого романа, а его мать — классической свекровью из какой-нибудь дамской книги. Я перевела взгляд на книгу, которую читала сейчас. Славный детектив, интересный, с чудесным языком. Там было так много «вкусных» выражений, которые бы понравились Мишелю, и чудесные наряды одной из второстепенных героинь, которые оценила бы по достоинству Патрисия. Я только ужасно боялась, что автор все испортит, и добавит любовные отношения между сыщиком и этой самой героиней. До сих пор этого не было, но имелись некоторые знаки. Я поплотнее запахнула свой шерстяной плащ — все же было холодно, вон, на траве узорная изморозь. Очень хотелось чего-то горячего, но я не хотела идти в дом, растягивая мгновение, которое я могу провести наедине с собой. Впрочем, жаловаться мне точно было не на что: команда господина Лефевра оказалась очень душевной и действительно сплоченной, как и отмечал Джон. Добрые, работящие люди, которые сразу же приняли меня в свою семью. С легкой руки Августа среди слуг было принято заботиться и помогать друг другу, вместе отмечать праздники и придумывать какие-то небольшие традиции. К примеру, сейчас Клавдия — наша кухарка – предложила обеденный чай в саду. Забавно было, как мы, борясь с непогодой и октябрьскими дождями, упорно продолжали эту традицию. Пришлось ее прервать, когда садовник подхватил насморк.

Я улыбнулась, вспомнив, что Анри и Клеменс — разнорабочие – постоянно просили у меня приготовить миндальный пирог, ставший моим фирменным блюдом. Делали они это тайком от Клавдии, боясь вызвать гнев кухарки, которую, кажется, даже Август слегка побаивался.

Вдруг боковая дверца кухни распахнулась, и показался Август – легок на помине. Он очень аккуратно нес две чашки, над которыми поднимался пар. Я широко улыбнулась. Кофе. Август был заядлым кофеманом, но мало кто из слуг разделял его увлечение. А мне горьковатый, крепкий напиток понравился сразу, и постепенно у нас с управляющим сложилась своя маленькая традиция — если выдавалось свободное утро, мы пили вместе кофе. Поначалу я боялась, что другие слуги станут ревновать или обвинять меня в том, что я подлизываюсь — все же Август был главным – но почему-то это ни у кого не вызвало недовольства. Только изредка я ловила на себе слишком уж понимающие взгляды Клавдии и двух горничных. Я вздохнула, глядя как Август неспешно идет ко мне, стараясь не расплескать драгоценный напиток. Да, положа руку на сердце, он мне нравился, и наша кофейная традиция была одним из любимейших времяпрепровождений. Август был честен, трудолюбив и как-то по-особенному загорался идеями. Его было интересно слушать, ему было интересно что-то рассказывать, но что меня совершенно подкупило (помимо голоса, конечно) — это его отношение к дому. Порой я ловила Августа на том, что он вполголоса разговаривал с особенно упрямой балкой под потолком или отчитывал котел в подвале. Я еще не отдала ему купюру Мишеля, но это был лишь вопрос времени.

- Доброе утро, вы что-то сегодня совсем ранняя пташка, – управляющий поставил одну чашку с кофе рядом со мной на скамейку и аккуратно опустился рядом.

- Доброе утро, - улыбнулась я, с наслаждением вдыхая запах кофе, - благодарю вас! Какой аромат, ммм.

- Заканчивается, - с сожалением протянул Август, – во время следующей поездки буду пытаться достать еще.

- Да уж, пожалуйста, - усмехнулась я, - вы меня приучили к кофе!

Мужчина улыбнулся:

- Ну простите, когда я понял, что вы не морщитесь от горечи и готовы пить его со мной, я немного утратил рассудок от радости. Это вы еще были избавлены от «счастья» лицезреть лица остальных, когда они пробуют кофе!

Мы посмеялись вместе. Солнце лениво вылезало из-за горизонта. Август глубоко вдохнул свежий осенний воздух и спросил:

- Как вам книга?

- Ох, переживаю, что автор все испортит. Детектив отличный, но есть опасность появления любовной линии.

Управляющий засмеялся:

- Чем же вам любовные линии не угодили, Барбара?

- Они всегда все портят, - нахмурилась я, пробуя кофе. Идеально: крепкий, ароматный и горячий.

- Так уж и всегда? – Август искоса взглянул на меня, и мое сердце вдруг пропустило удар.

Я пожала плечами, чтоб скрыть легкое волнение и, принимая игру, ответила:

- Ну а разве нет? Ну раскрываете вы вместе преступления, так чего ж вас на любовь-то тянет? Разве сложно относиться друг к другу, как к людям, а не... ну в общем, вы поняли.

Август расхохотался.

- Никогда бы не подумал, что вы циник, - проговорил он, весело глядя на меня. - В такое романтичное утро дамам прямо положено читать что-то про любовь.

- Может, я неправильная дама? – предположила я.

- Вы — удивительная дама, - серьезно проговорил Август, и тут я уже не выдержала — глянула на него.

Август улыбался, глядя на меня открыто и спокойно. Мне стало неловко, и я принялась разглядывать дом. Из кухни послышался шум — Клавдия явно принялась за приготовление завтрака. Где-то наверху приоткрылось окошко — это одна из горничных проветривала комнату. Сегодня мы должны были подготовить несколько покоев – на днях приезжал господин ЛаКруа. Из-за угла показался садовник Франсуа. Он зевал, что-то бормотал себе под нос, будто не замечая нас. За ним, подняв хвост, важно шагал черный кот по кличке Рамоно (трубочист). Каждое утро эти двое обходили владения, иногда приглашая и меня. Но по утрам Франсуа был ворчлив, и я чаще предпочитала сидеть рядом с моей розой, нежели ходить с ним и его котом. Садовник, прошествовав мимо нас, с уважением кивнул Августу, отсалютовал мне и пошел дальше. Рамоно задержался, ласкаясь то ко мне, то к управляющему — Франсуа, наверное, забыл его покормить, и теперь котик возлагал надежды на каждого встречного. Я погладила его ушастую голову. А Август, почесав черную блестящую спинку, проговорил:

- Ступай скорее на кухню, Клавдия тебя накормит.

Кот, словно в точности понял, что сказал мужчина — припустил на кухню, только хвост показывался среди кустов. Август повернулся ко мне и сказал:

- Что ж, мне абсолютно понятно ваше отношение к любовным линиям, поэтому последуем примеру Рамоно и идем завтракать. А после я дам вам три моих любимых детективных книги. Клянусь своей честью — ни капли романтики вы там не найдете! Идет?

- Идет, - засмеялась я, и мы отправились на кухню.

Солнце окончательно поднялось, освещая мягким светом сад, дом и яркие осенние деревья. На пороге кухни я обернулась, оглядывая такую уютную картину и имение, ставшее мне домом. Где бы сейчас ни находились Патрисия, Констанция, Мишель и Габриэль, я уверена, что они спокойны за дом семейства Верми. Ведь он жил, окруженный заботой верных, трудолюбивых, честных людей, ставших семьей не только ему, но и мне.